Секс и любовь

У него было сложное имя, состоящее из нескольких, плохо запоминающихся частей. Может быть, поэтому он откликался на различные клички. Чаще всего, его называли Махмуд или «Багдадский вор», наверно потому, что приехал он из Багдада и манерой поведения чем-то напоминал героя известного фильма. Он же всех нас называл просто – «стаарик» с ударением на первом слоге. Попробуйте пару раз сказать это слово таким образом, и вы обязательно прочувствуете специфический акцент, чем-то напоминающий восточную речь. Но по-русски он говорил превосходно. Пять лет учебы в Москве в совокупности с различными языковыми курсами сделали своё дело. К тому же он был практически полностью оторван от своих арабоязычных соплеменников.

Появился он на кафедре телевидения, куда я поступил после тяжёлого конкурса, спустя месяц после начала учебного года, и казалось, выбор темы, так же как и сама диссертация, его нисколько не интересовали. Да он и не скрывал, что соревноваться с окружающими умниками – пустое занятие. Поэтому его любимая поговорка: «килограмм здоровья лучше тонны знаний» – никого не удивляла. Несмотря на свои барские замашки, что-то в нем было такое, что нравилось окружающим.

Общительность и отличное владение ненормативной лексикой, которую иногда называют коротким словом «мат», в совокупности с представительной внешностью и лёгкостью принятия любого мнения, обеспечивали ему расположение, как молодых людей, так и девушек, которых у него было немало.

Наши комнаты в общежитии аспирантов располагались рядом и отношения, были довольно приятельские. Москва, как город, ему нравилась, особенно московские девушки. Но об этом позже.

Как он рассказывал мне, родился он в многодетной семье почтового комиссара. В общем-то, чиновника невысокого уровня, об этом можно судить по тому, что у отца было только две жены, которые как бы дополняли друг друга. Первая рожала и воспитывала детей, вторая, лет на двадцать моложе, служила, естественно, для любовных утех и забот о хозяйственных делах. Несмотря на то, что он был шестым ребёнком, к тому же шестым мальчиком, отношение к нему всегда было самое благоприятное, и воспитывался он в условиях повышенной любви и вседозволенности. Но вот дети подросли, и старшему захотелось получить достойное образование.

В Ираке тоже были учебные заведения, но их диплом не имел никакой ценности потому, что уровень знаний выпускников мало отличался от уровня хорошей школы. К тому же такой диплом легко было купить на любом багдадском рынке, причем недорого. Поэтому страна была наводнена врачами, которые не умеют лечить, и инженерами, которые берутся работать только в государственном аппарате. Совсем неудивительно, что старшего сына послали учиться в Америку. Но Америка, как оказалось, имеет свои преимущества и недостатки.

Когда у человека спрашивают:

– Какую новость ты хочешь услышать первой, хорошую или плохую? – девяносто процентов опрашиваемых просят сначала плохую новость в надежде, что хорошая как-то скрасит впечатление от плохой и не испортит настроения на будущее. То же самое можно сказать и о преимуществах и недостатках. Поэтому начну с недостатков. Оказалось, что главный недостаток американской системы образования – высокая требовательность. А для имеющих плохую начальную подготовку это имеет определяющее значение. Вот тогда-то взоры неудавшегося специалиста обратились ко второй стороне медали. Оказалось, что в Америке можно неплохо жить и зарабатывать, делая простую, не очень ответственную работу. К тому же для неё не требовалось серьёзного знания английского языка. Таким образом, старший сын почтового комиссара стал работать мусорщиком.

Второй сын, отправленный в Америку, ещё как-то пытался найти свой собственный путь покорения этой страны, но скоро понял тщетность своих намерений и пошёл по тропе, проложенной братом. Третий, четвёртый и пятый братья даже не пытались поступить оригинально и с самого начала своей карьеры готовили себя к подвигам на ниве коммунального хозяйства. Нельзя сказать, что эта работа им всем безумно нравилась. Но она давала возможность хорошо одеваться, иметь неплохую машину, снимать приличную квартиру и иметь в собственном баре набор разнообразных спиртных напитков, к которым, не взирая на мусульманские традиции предков, каждый из братьев имел некоторое пристрастие.

Свобода, материальная независимость, и, главное, девушки, которые своей раскрепощенностью завидно отличались от закутанных в чадру соплеменниц, так увлекали, что о возвращении на родину не хотелось даже слышать. К тому же оказалось, что не так уж сложно изменить статус и легализоваться в этой стране. Это, в конечном итоге, позволяло получить гражданство. Такой прорыв в новую реальность раньше всех совершил второй брат, женившись на американке арабского происхождения. Но это сообщение почему-то не очень обрадовало родителей. Больше того. То, что раньше представлялось смутной опасностью, теперь обретало чёткие очертания.

Мать, которая всю жизнь мечтала увидеть детей образованными и себя – в окружении внуков, вдруг поняла, что ей практически не суждено увидеть ни того, ни другого. И это может произойти с каждым из них. Правда, оставался ещё один сын. Самый младший. Но и он почему-то стал плохо учиться, и всё своё свободное время проводил за чтением каких-то американских комиксов. У отца с сыном были ещё какие-то секреты, но восточная женщина не должна в них вмешиваться. Вот тогда-то и прозвучало самое грозное выражение «только после моей смерти», поскольку более грозного выражения, включающего результат смертельного исхода – «труп», в арабском языке просто нет.

Кто надоумил родителей выбрать Москву в качестве полигона на последнем этапе образовательного эксперимента, осталось загадкой. Скорей всего общая атмосфера, царящая в этой слаборазвитой стране. Бывшая английская колония, не имевшая ни культурных, ни научно-технических традиций, в одночасье порывает с прошлым, приобретая взамен амбициозных диктаторов, способных лишь к уничтожению друг друга. Ненависть ко всем: капиталистам, сионистам, коммунистам, а также и либералам, не может быть, даже отчасти, конструктивной. Поэтому страна, как корабль с безграмотным капитаном, рано или поздно должна была причалить к какому-то берегу. Именно Советский Союз и явился тем неразборчивым в связях другом, который протянул «руку братской помощи свободолюбивому иракскому народу». Вот так, сам того не ведая, наш герой, был, втянут в большую игру по подготовке кадров милитаризма, экстремизма и терроризма. Игру, которая вот уже много лет не принесла миру ничего, кроме нищеты и страданий. Но вернемся к нашему герою.

По настоянию матери, женщины доброй и очень любящей своих детей, младший из сынов был определён в религиозную школу. Но несколько лет, потраченных на заучивание постулатов Корана, показали, что хороший мулла из него не получится. К тому же в памяти осталась постоянная боль в коленках и звон в ушах.

Свой первый сексуальный опыт Махмуд получил в четырнадцать лет. Его сверстники в других странах в это время учились в школе, занимались спортом, ходили в походы и много читали. Всего этого у подростка не было, и весь его образ жизни был направлен только на удовлетворение потребностей, которые с возрастом, почему-то менялись. Когда, однажды отец заметил на лице младшенького угреватые прыщи, он не направил сына к врачу или какому-то знахарю, а, взяв упирающегося отпрыска за руку, привёл в ближайший публичный дом.

Там, по заказу отца, человека опытного во всех отношениях, не очень молодая жрица любви Зульфия, знавшая почему-то имена всех старших братьев, быстро научила застенчивого юношу всем премудростям своего древнего ремесла и порекомендовала приходить на сеанс сексотерапии по мере необходимости. Такой, весьма своеобразный способ лечения, не только дал желаемый результат, но почему-то очень понравился молодому человеку, что в свою очередь, легло дополнительным бременем на бюджет семьи. Самое яркое впечатление от посещения этого «медицинского учреждения», оставил почему-то не процесс «лечения», а пожелтевший от времени плакат, с надписью на арабском и английском языках: «Инвалиды и участники англо-бурской войны обслуживаются вне очереди».

Приехав учиться в Москву, наш герой сначала растерялся, но скоро понял, что учиться иностранцу здесь совсем не трудно. Не нужно только обращать внимание, если тебя пожурят за нерадивость. В любом случае тройку, а порой и четверку можно получить без особого труда. Да и среди преподавателей сложилось определённое мнение, что неуд иностранцу оборачивается тяжёлой ношей до тех пор, пока эта оценка не будет исправлена на положительную.

Он часто вспоминал и рассказывал, как в первые дни студенчества, плохо владея русским языком, вызывал определённую подозрительность, при попытке узнать, где получают нужный сервис «участники англо-бурской войны». Однако скоро понял, что в Москве совершенно другие традиции и, что все необходимые потребности здесь тоже решают, но другим путём. Совершенно случайно, стоя на автобусной остановке, он обратился к незнакомой девушке с вопросом, как проехать до Калининского рынка. Девушка оказалась очень общительной. Она не только рассказала, как доехать, но и согласилась проводить его до этого рынка. Затем она была не прочь посмотреть, как живут студенты института связи и выпить чашечку кофе.

Поскольку она никогда не пробовала кофе с коньяком, нетрудно было организовать ей коктейль, который скорее напоминал коньяк с кофе. Бедняжка даже не заметила разницы температур и, не задумываясь, одним махом хлопнула всю чашку. Затем почему-то понюхала рукав и со словами: «Я после первой не закусываю» – попросила налить ещё одну, но без кофе. Потом она очень громко смеялась, приговаривая: «Ох, уж эти иностранцы, не могут даже кофточку снять с женщины». Затем ему пришлось отвернуться, отказав себе в самом интересном таинстве первой встречи и увидеть только головку, выглядывающую из-под одеяла… На прощанье она оставила телефон, поцеловала и сказала, что согласна прийти в любое время, если не будет на смене.

Эта первая случайная встреча произвела на нашего героя такое впечатление, что он поторопился сделать целый ряд выводов, главные из которых неоднократно подтверждались в дальнейшем. Во-первых, русские женщины ничем не хуже восточных. Во-вторых, у русских женщин нет чёткой грани между приличными и легкомысленными, готовыми отдаться первому встречному. И, наконец, они не требовательны и часто вступают в такие контакты совершенно бесплатно, исключительно из любви к искусству.

Приехав в Багдад после института, он целых два месяца ходил как «меджнун» (по-арабски «сумасшедший» или «влюбленный» – прим. автора). Отвык он за эти годы, да и город показался ему слишком грязным и шумным. Машин стало много, но не было светофоров и регулировщиков. Поэтому было слишком много шума. Чтобы понять это, достаточно представить себе перекрёсток восточного города. Со всех сторон стоят машины, много машин, и каждый хочет проехать раньше других. Водители, высунувшись по пояс, ругаются и клаксонят. Ругань и крик преследовали его всюду. Не только на улице, но и в ресторане, куда он зашёл пообедать с приятелем Саидом, которого давно не видел.

Саид окончил местный химический институт годом раньше и уже работал в министерстве. За соседним столиком какой-то араб кушал первое и кричал, как шофер у перекрёстка, чтобы ему несли второе. В это время хозяин ресторана, усатый и хмурый толстяк, ходил в стороне и посматривал на часы. Официант опоздал на несколько минут. Хозяин подозвал его и спросил, сколько он ему должен. После этого сказал:

– Вот твои деньги и завтра на работу можешь не приходить.

– Там с этим строго, не то, что в Москве, – рассказывал в дальнейшем Махмуд.

– А как ты жил в Москве? – Поинтересовался Саид.

– Не знаю почему, – продолжал Махмуд, – но с Саидом я был абсолютно откровенным. Откровенных людей любят.

– В Москве я жил хорошо. Мне дали отдельную комнату в студенческом общежитии. Два раза в год на каникулы уезжал я в Европу, а возвращался с полными чемоданами. В одном чемодане у меня были подарки, а в других – всякая ерунда для бизнеса. То, что занимает мало места и легко продать. Например, сеточки для волос. Их в один кулак входит штук сто. А попался я однажды на таможне совсем по другому поводу. Чемодан с подарками таможенник принял за контрабанду. Я ему объясняю, что это подарки для женщин. А он мне отвечает, что сам видит, что не для мужчин, но почему так много одинаковых вещей. Тогда я ему и объяснил, что этих подарков мне хватает на полгода. Ведь полгода это шесть месяцев по четыре недели каждый. То есть двадцать четыре недели. Вот поэтому я и везу пятнадцать лифчиков и столько же дамских трусиков. С небольшим запасом. На всякий случай. Мода, она везде в моде. Вот было смеху, когда он всё это понял. Он определённо понял, что, увидев заграничную вещь, каждая женщина сразу хочет примерить её на себя. А это значительно сокращает время и не требует применения других хитростей. А ещё я понял, что русские очень любят бесплатные угощения и совсем не разбираются в винах.

– Привез я однажды чемодан разных вин, – продолжал Махмуд, – и часто угощал всех подряд. Но скоро я заметил, что их отношение к вину зависит только от того, какие на бутылке этикетки. Тогда я налил в освободившиеся бутылки самые простые московские и молдавские вина. Результат был тот же. Все эти выпендрёжники, с видом знатоков, так же читали этикетки, причмокивали и со словами «конечно, сто лет рейнским погребам – это что-то да значит» – важно покачивали головами. Только три выпивки с одним «умным» студентом, и мой дипломный проект был готов. Москва – прекрасный город. Рай для иностранцев, – закончил свою исповедь выпускник московского вуза.

Как наш герой учился в институте на протяжении пяти лет, можно только догадываться. Но можно предположить, что особых трудностей при освоении необходимых наук не испытывал. Вернувшись на родину, он понял, что его диплом в данный момент тоже никому, кроме него самого, не нужен. Вот тогда-то и возникло желание поехать поучиться ещё, не важно, куда и чему. Он так и написал в своём шутливом заявлении, которое ему продиктовал Саид. Как оказалось, такая услуга и стоит недорого… К своему удивлению, скоро пришёл ответ, в котором ему предлагалась учеба в аспирантуре московского института связи.

Ни о каком конкурсе, естественно, не могло быть и речи. Лучший друг всех арабов – Советский Союз, широко раскрывал двери учебных заведений, готовящих специалистов по ядерной физике, химии, биологии, микробиологии, а также другим, не имеющих название, а только номер, областям науки и техники. Слушая однажды, как наш красноречивый премьер-министр, говоря о пособниках чеченских террористов из Иордании, Ливана, Ирака, Палестинской автономии и прочих стран, которые учат их подрывному делу и другой премудрости партизанской войны, фарисейски вопрошал: «И что им здесь надо»? А ведь следовало бы быть более последовательным и спросить, откуда они знают нашу технику и язык? И кого винить? Маленьких, неразумных детей или родителей, давших им в руки опасное оружие.

Поступив в аспирантуру, Махмуд не изменил своим привычкам. Его по-прежнему посещали разные, не очень дорогие женщины, часто лимитчицы, работавшие на заводах «Серп и молот» и «Красный пролетарий», либо продавщицы из ближайших магазинов. Выпивку же он возвёл в ранг рабочего инструмента, но использовал её весьма однообразно. Сначала он приглашал к себе кого-либо из аспирантов в гости, угощал пару раз, а затем, на правах приятеля-собутыльника просил немногого: включить его как соавтора в какой-нибудь доклад, статью или заявку. Многие не отказывали ему в его просьбе, обещали учесть в будущем, но почему-то забывали, когда дело доходило до практической реализации.

Тема его диссертации была связана с фокусировкой и отклонением луча в телевизионных трубках. Почему он выбрал такую тему, и что он мог внести нового в технику, в которой его руководитель профессор Самойлов был признанным лидером, для всех осталось загадкой. Предполагали, что профессор, добрейший человек, за три года консультаций надиктует столько, что сверстать отдельные страницы не потребует большого ума. Такое встречается довольно часто. Но получилось совсем иначе. Сначала он пропустил несколько встреч, а затем, видя, что профессор не требует обязательной посещаемости, вообще перестал ходить на кафедру.

Прошло года два после окончания моей аспирантуры. Я работал в московском НИИ и уже успел забыть о своём аспирантском приятеле. И зря. Звонит как-то профессор Самойлов. Сначала поговорили на отвлеченную тему, о кафедре и общих знакомых. Немного пошутили, потому что с Владимиром Фёдоровичем иначе нельзя. Затем вдруг слышу:

– А вы знаете, почему я вам звоню?

– Нет, не знаю.

– У меня к вам личная просьба. Обещайте, что не откажете.

– Конечно, Владимир Фёдорович, вам я не откажу. А в чём, собственно говоря, просьба?

– Нужно выступить в качестве официального оппонента на защите кандидатской диссертации.

– И кто же этот одаренный человек, который собирается осчастливить советскую науку?

– Не советскую, – отвечает он. – Советская и без него счастливо живет. Это наш общий приятель Махмуд. При этом он тщательно произнес все части его полного имени.

– Ну, Владимир Фёдорович, озадачили вы меня. Неужели этот лентяй смог написать, опубликовать, доказать?

В ответ я услышал какую-то шутку и просьбу. На этот раз официальную, от кафедры. Просьба кафедры – это для меня святое. Без всякой натяжки. Через день позвонил и сам герой:

– Привет, стаарик! Ты меня узнаешь? Говорят, ты стал большой учёный?

– Это ты, багдадский лентяй? Я слышал, что ты перетрахал всех московских лимитчиц, а по знаниям обошёл даже ПТУшников! – вот такой тупой юмор мы использовали в личном общении.

– Да что ты говоришь? У меня очень тяжёлые времена. Посольство перестало платить стипу, а на кафедре говорят: «Защищайся или убирайся».

Встретил он меня как родного и хотел даже облобызать с ног до головы. Его предложение начать работу над диссертацией где-нибудь в ресторане или в другом месте я отклонил под предлогом, что я за рулем, и не возражаю выпить, но только «не до, а после». Поэтому познакомился с диссертацией я дома, в спокойной и, главное, трезвой обстановке. Ничего нового я для себя не обнаружил. Очень большой раздел касался обзора известных работ. Но это ещё ничего, обычно так и принято, но в меру. Затем пошёл чередой материал, надёрганный из различных источников, обработанный тяжёлым, не подходящим к теме математическим аппаратом. Здесь явно чувствовалась рука не нашего соискателя учёной степени, а другого, и я даже догадывался, чья.

Несколько озадачило меня, что в обзорной главе было много материала, двойного назначения. Следует сказать, что фокусировка и отклонение электронного луча, а также ионная ловушка, применяемая в обычном телевизионном кинескопе, чем, собственно, и занимался диссертант, очень интересовала многие перспективные направления в технике. В то время казалось, что не только синхрофазотрон, но и специальное устройство способно сконцентрировать мощный сгусток энергии. Мечтали создать эдакую послушную шаровую молнию, используемую в военных целях. Создавалось впечатление, что кого-то это интересует всерьёз… А может быть, это уже сейчас, под влиянием последних событий я преувеличиваю значение прошлого.

Список опубликованных работ трудно было назвать списком, поскольку состоял из двух пунктов: доклад, сделанный на институтской конференции с большим числом соавторов и такая же, не относящаяся к теме, статья. Никаких экспериментов, никаких исследований. Что делать? Когда-то об инженерном образовании говорили «пять лет труда, пятнадцать минут позора и кусок хлеба на всю жизнь», но здесь всё было иначе. Получается, что пять лет лёгкой, беззаботной жизни прошло. Пора расплачиваться. А нечем. Как официальный оппонент, я должен был дать объективную оценку всей работе. Но она не лезла ни в какие рамки. Позвонил на кафедру и узнал, что это уже третий представитель наших арабских братьев и он ничем не хуже предыдущих… Не удивило меня и то, и это уже давно известно было другим, что уровень их науки вполне соответствует таким учёным. Поэтому можно смело писать положительный отзыв, что я и сделал, проявив определённую беспринципность.

Защита прошла успешно. Было много умных речей, но никто не вдавался в подробности. Казалось, наступила эра полной электрификации, когда всем всё до лампочки. В заключительном выступлении после защиты я произнес фразу, предостерегающую соискателя от использования своих «недюжинных» знаний в смежных областях, поскольку здесь велика вероятность взорвать собственную страну. Многие затем спрашивали у меня, что я имел в виду, но я отделывался шуткой.

Традиционный банкет, естественно, был в «Арагви». Вина были, конечно, настоящие. И юмор нетривиальный, а сопровождавшее его веселье ему под стать. А как иначе, если виновнику торжества дарят большую, обвязанную цветной лентой, красочную коробку с надписью «Сделай сам», а в коробке маленькие, игрушечные куколки, мальчики и девочки. Наш герой, ожидавший чего угодно, но только не этого, сначала опешил, а потом, когда понял смысл происходящего, начал прыгать и выражать жестами свою радость, как будто выиграл миллион. Во всяком случае, так современное телевидение показывает высшую степень радости. Но и это не всё. Он начал доставать каждую куколку из коробки и целовать ее, как будто они имели какое-то отношение к его будущим детям, а потом и вовсе грохнулся на колени, совершая какой-то, одному ему известный, ритуал…

Прошло много лет. «Недюжинные» знания нашего героя остались без применения. Всё реже я вспоминал своего подзащитного и думал, что больше его не увижу. Но получилось так, что мы всё-таки встретились. Может быть и вы, мои читатели, сможете с ним встретиться, если моя беллетристика вам не надоест.

 

«Махмуд, кто я сегодня, невеста или б…?»

Прошло много лет. Отгремели взрывы перестройки и всеобщего развала. Из института я ушёл, чтобы начать свой собственный научно-внедренческий бизнес. Вначале всё было хорошо. У меня были прежние заказчики и исполнители. Но потом, как-то незаметно, экономическая ситуация начала ухудшаться и докатилась до окончательного дефолта. Трудно было всем, но главная сложность заключалась в неопределённости, в отсутствии каких бы то ни было перспектив. Вот тогда и прозвенел телефон, и знакомый голос вдруг напомнил мне мои аспирантские годы:

– Алло, это ты стаарик? Не забыл меня? Столько зим и осеней…

– Неужели это ты?.. Как можно забыть надежду иракской науки… Откуда ты звонишь? Из Москвы? Что же ты тут делаешь? Приехал учиться на академика или русских девушек кадрить?

– Нээт, стаарик. Я уже не тот. Делаю здесь бизнес. Какой? Нэ телефонный это разговор. Давай встретимся. «Арагви» подходит? Вечером в семь. С женой можешь прийти. Приезжай без шофера. Жду.

Без жены и, естественно, без шофера, в семь с минутами я был уже в ресторане «Арагви». Это как раз то место, где через дорогу смотрят друг на друга два Юрия, Долгорукий и Лужков. Только один из них сидит на бронзовом коне, а второй на шее у доверчивых москвичей… В то время я ещё симпатизировал Лужкову и не предвидел его любви к мертвому, но «железному Феликсу». На столе уже было всё, что нужно для долгой беседы. Сразу бросилось в глаза, что годы берут своё. Махмуд был уже не тот. Лысоватый, с приличным брюшком, но пушистыми усами. Не зря, подумал я, говорят, что все гуляки быстро стареют. Но встретил он меня, как и в молодые годы. С шумом, восклицаниями, объятиями. Был с ним ещё один человек. Очень грузный, и, естественно, с усами.

– Познакомься, это мой партнёр по бизнесу. Не стесняйся, он ни слова не понимает по-русски. Прилично выглядишь, стаарик! Как это тебэ удаётся?

– Веду здоровый образ жизни. – Ответил я.

– Что это такое? Расскажи о себе.

– Долго рассказывать, Махмуд. Я сейчас собираюсь написать книгу. На этот раз – беллетристику. Когда напишу, пришлю её тебе. Вот сразу всё и узнаешь.

– А обо мне ты там что-нибудь вставишь?

– А как же, обещаю. Такой колоритный человек. Ну, а ты как? Чем занимался все эти годы? Наверно толкал науку в бок. Это была наша старая шутка. Как говорили когда-то, толкать вперед, таланта не хватает, назад, хлопотно и начальство не дает, остается одно – в бок.

Не толкал Махмуд науку никуда. Пару раз он женился и развёлся. Уж слишком покорными и тёмными оказались эти жены, тщательно отобранные родителями. После долгих размышлений он понял, что русские жены самые неприхотливые и приемлемые, по крайней мере, для него, потому и решился реализовать этот, весьма экзотический проект. Жена ему попалась хорошая и образованная, в меру трудолюбивая. Светловолосая и хрупкая, она разительно отличалась от своих предшественниц, к тому же сравнительно быстро родила ему трёх черноглазых детей, которые говорили, почему-то, только по-русски. Но потом начались некоторые трудности.

Различие в культуре впервые обнаружилось, когда он вывез всю семью на пляж. Жена не была подготовлена и, как обычно, переоделась, и в купальнике отправилась в воду. Когда она выходила из воды, на берегу собралась толпа мужчин, которая, улюлюкая и указывая пальцем, выражала к ней, такого рода, повышенный интерес. Не появись своевременно Махмуд с халатом, трудно сказать, что могло произойти. В этих условиях вполне вероятно было даже забрасывание камнями. А может, это ей только показалось? Выйти в общественное место тоже нельзя было, так как первые русские женщины, появляющиеся в иракских селениях, вызывали значительный, в первую очередь, коммерческий интерес.

А какому мужу это может понравиться? Чуть ли не каждый второй мужчина подходил к нему с предложением купить ее. Назывались даже цены, порой очень внушительные. Вот тогда-то и вкралась впервые мысль, которую он гнал, как непристойную.

– Ты совсем не деловой человек! Возмущался один толстяк, волосатый как обезьяна. Я тебе предлагаю тридцать тысяч наличными. Купишь себе за эти деньги другую или две. – Но, узнав, что она его жена, и мать троих детей, отошёл, но всё время что-то бурчал, выражая недовольство.

Но и это можно было пережить, заперев, например, её в доме с высоким забором. Но от семейных проблем забором не отгородишься, а они продолжали преследовать его. Следующей была – тоска по родине. Начались частые высказывания, что жить среди арабов ей очень тяжело, что здесь ей всё не нравится и если он согласится отдать ей детей, она бы уехала к родителям в Москву. Напряжение пропадало лишь тогда, когда они приезжали в Москву по гостевой визе. Вот, таким образом, регулярно через год или два, чтобы сохранить семью, они приезжали сюда, чтобы, как он сказал, «отвести душу».

Несколько лет он работал в разных фирмах. Совсем не по специальности, лишь бы деньги платили. Но потом подвернулся государственный заказ и дело пошло очень успешно. Какой это был заказ, он сразу не сказал. Но характер работы я узнал сразу. Это то, что за рубежом называют рекруитмент. И в этом не было ничего нового. А пришёл он к этому постепенно. Сначала он задумал систематизировать фото своих подруг юности. Но этот альбом ничем, кроме ностальгии, не был интересен. Затем пришла мысль организовать фотоальбом невест для богатых клиентов. Невест в России много, но почему-то все хотят уехать в Европу или в Америку. А в Ирак не хотят.

Потом, после нескольких рюмок коньяка, он заявил, что сделал маленькое открытие. Оказывается, нужно как можно больше обещать. В любой деятельности. Не важно, сможешь ли ты выполнить это обещание или нет. И этот приём в бизнесе был для меня не нов. Я уже испытал его на себе в своей научной карьере.

Следующим этапом в деятельности был фотоальбом девочек, работающих в сфере досуга. Реализовал он эту идею так. Брал газету «Московский Комсомолец», звонил по указанным телефонам как клиент, и приезжал со своим фотографом. Приехав и осмотревшись, он предлагал сфотографироваться всем девушкам для специального альбома, который будет издаваться за рубежом для богатой клиентуры, приезжающей в Москву для бизнеса и туризма. При этом он обещал большие деньги в виде авторского гонорара всем, кто будет включен в этот альбом. Убедить этих простушек, что он является представителем модельного агентства, не составляло особого труда. Поэтому они с удовольствием отвлекались от своего «нелёгкого» труда.

Скоро он понял, что можно составлять не один, а два альбома с теми же участницами. Во втором альбоме эти девушки были уже одеты в обычные одежды и выступали в качестве скромных невест. Большинство из них были не коренные москвички, а приезжие из Украины, Белоруссии и других стран бывшего Союза и они с удовольствием соглашались сменить свой профиль работы, который казался им в первые времена весьма романтичным, и выйти замуж. Тем более за границу. Со вторым альбомом, правда, случались неувязки. Так однажды, предложив этот альбом в одно из брачных агентств, он услышал неожиданное:

– Какого чёрта вы предлагаете мне проституток? У них же на лбу написано, сколько тысяч раз они выходили замуж.

Пришлось немного менять тактику, чтобы этот бизнес стал более надёжным.

Мы снова выпили, и я пытался изменить тему разговора, так как думал, что она уже исчерпана. Оказалось, что нет. И по мере постепенного опьянения, исповедь бывшего аспиранта становилась всё более откровенной и забавной.

– А ты помнишь, у нас в аспирантуре была Ирэна… ну та балерина из ансамбля… блондинка с голубыми глазами? Мы ещё называли её «дочь полка». Она, когда не заставала меня дома, заходила к комунибудь в комнату, спрашивала закурить, потом выпить и так до тех пор, пока не приводили её ко мне и говорили «забирай свою красотку, она мне заниматься не дает». Неужели не помнишь?

– Нет, – отвечаю, – не помню. Ко мне она бы не зашла, у меня номер был тринадцатый, а это не к добру. Затем мы снова выпили. Чувствовал я себя хорошо, потому, что никогда не выпиваю до дна, а порой вообще слегка пригубливаю. Зачем портить настроение и продукт. Зато партнёр по бизнесу пил с жадностью и много, поэтому вскоре «спекся». Сидел он, тупо склонив голову, и казалось, что ещё чуть-чуть и его усы будут полоскать жидкость, стоящую перед ним.

– Ты не можешь себе представить, какие случаи происходили со мной. Везу я однажды в Москву двенадцать девушек из Петербурга.

– А что, в Москве уже, своих, не хватает? – спрашиваю я.

– Нэт, ты не понял, я их вез в Шереметьево через Москву. Взял я билеты в три купе на «Красную стрелу». А тут ночь как назло. Вижу, мои красавицы разбрелись по всему вагону. И началось! Настоящий бардак на колесах. Продолжалось всю ночь. Только к утру угомонились, а когда приехали, я не мог их разбудить. Только одна не спит. Говорит, что никуда не поедет. За ночь она соблазнила одного младшего лейтенанта, и он решил на ней жениться. Обещал свозить к маме на Тамбовщину. А у меня готовая виза, билет на самолёт. Так и не поехала, и за билет не вернула деньги. Одни убытки. Ненадёжный контингент.

– А жена твоя как на это смотрела? – спросил я.

– Что ты, она об этом не знала. У неё такая богатая фантазия. Если бы узнала, то сразу уложила бы меня к ним в постель… А потом забрала детей.

– Но, Махмуд, признайся, ведь было иногда желание… Быть у пруда и не напиться?

– Ни разу. На работе это недопустимо. Потому…потому, что ты напишешь в книге, а она прочитает. – Тут он легко рассмеялся. А я так и не понял, и не очень, сказать по правде, интересовался этим.

– К тому же, я уже не тот – повторил он. – Когда-то я регулярно пел по утрам. И голос был звонкий, как струна, но со временем начались сбои, как у вас говорят, начал давать петуха. И голос стал какой-то сиплый, с трудом выходило: «ку-ку…» и всё. Пришлось эту «заочную консерваторию» бросить.

– А ты что-нибудь применял? Ведь, говорят, есть много средств, для улучшения голоса. – Продолжил я игру.

– Да, я уже всё прошёл. Видно у меня другая природа. Даже конские таблетки не помогают… И очень горькие…

Видно каждому человеку отведена определённая чаша радости, которую он и вправе расплескать. Будем считать это очередным моим ненаучным постулатом.

– Бизнесменам у вас не хватает фантазии, – продолжал Махмуд прошлую тему. – Я бы на их месте сделал поездки таких поездов регулярными. А в кассах продавал бы билеты в «досуг вагоны», увеличил число вагонов-ресторанов, ввёл в расписание специальные «поезда досуга» по всем направлениям, повысил цены на эти билеты, привлек также корабли… И государство неповоротливое. Какие налоги упускает, число рабочих мест…

– Одним словом – Большие Васюки, – вклинился я.

– А что это такое? – заинтересовался Махмуд. Несмотря на отличное знание русского языка, в литературе у него были существенные пробелы.

– А это как раз то, что стремится сделать из всей России один наш крикливый политик. Он, кстати, большой друг вашего усатого придурка, – закончил я. Но мой друг по-прежнему был поглощен своей идеей и никак не отреагировал на мои слова.

– А в Шереметьево тоже был инцидент. Одна из них, забыла какая у неё виза, рабочая или для невест и через весь зал кричит:

– Махмуд, я забыла кто я сейчас, невеста или б… Обхохочешься от этих нэвэст – Закончил он свою речь, почему-то со специфическим, восточным акцентом. – А ты говорил, что я не изобретатель. Кто ещё такое может придумать? И что это такое, естественный отбор или потеря генофонда? – он хитро улыбнулся, слегка пошевелил усами и добавил, – взаимо… проникновение культур – кажется так говорят по-русски…

– А как же твой госзаказ, – спрашиваю, – неужели понадобились девушки для вашего госдепартамента?

– Не смейся, это очень важно. – При этом голос его стал на несколько децибел тише, и принял какой-то загадочный характер. Мне почему-то показалось, что последует детективная история с вербовкой шпионок. Но дальнейшее повествование представило последний этап его деятельности в ином свете:

– Позвонил мне как-то мой друг, Саид, – продолжал бывший московский аспирант. – Как следует, посидели, поговорили, а этот Саид сейчас большой человек в министерстве. Вот он мне и говорит «херней ты занимаешься, друг мой. В твоем возрасте, со связями и знанием языка, тебе пора заниматься чем-то серьёзным. Хочешь, я организую тебе госзаказ?» – И организовал. Как бы по моему профилю. Только объект не тот. Я теперь рек-ру-и-ти-рую светлые мозги.

– Да кто к вам поедет? Светлые мозги либо уже уехали, либо собираются уезжать. И, конечно, не в Ирак, – заметил я.

– Ты не прав. Ирак имеет много преимуществ. Во-первых, мы платим специалистам в полтора, два раза больше, чем американцы. Во-вторых, Ирак это гарантия, что там он не останется насовсем. А условия для работы у нас самые лучшие. И говорят все по-русски. Знаешь, какой построили научный комплекс. В лесу, на берегу красивого горного озера.

– И что они делают? Если это не секрет, – спросил я. – Атомную или шаровую бомбу для Садама Хусейна?

– Ты неправильно рассуждаешь, стаарик, наука хорошо развивается тогда, когда развиваются все её направления.

«Чему-то научила его наша аспирантура», – подумал я.

– А у нас страна очень богатая. Только поняли это поздно. Этап отправки наших студентов на учебу, уже кончается. Практически он ничего не дал. Зря только деньги потратили и время. Теперь мы всё покупаем.

Конечно, это официальные установки.

– И здесь вас ждет тот же результат. Через десять-пятнадцать лет кончится гегемония нефти, что тогда будете делать? – спросил я.

– Как это кончится? У нас только разведанных запасов лет на сто хватит.

– Ее-то хватит, но на неё не будет спроса, появятся новые источники энергии. Водяные, например, или какие-нибудь другие.

– Это что? Налил в бак бутылку воды и поехал? – при этом он так заразительно засмеялся, что даже я, кажется, прыснул.

– Ты видно, плохо учился в школе или забыл, – попытался я как-то смягчить свой ответ, – что вода состоит из кислорода и водорода. Остановка, как говорится, за малым. Как только разработают хороший катализатор, то проблема будет решена, и ваши нефтяные вышки можно будет сдавать в утиль.

– Неужели ты это серьёзно? Может быть, ты даже знаешь, как изготовить такой ката… Как ты сказал?

– Катализатор. Это из электрохимии и я этим не занимаюсь. Есть и без меня специалисты. И тот, кто первый его сделает, тебе не скажет, а продаст фирме «Дженерал Моторс». Вам об этом говорить нельзя. Убьете бедного изобретателя и всё.

После этого он долго смеялся, прикладывал носовой платок к глазам, потом довольно резко остановился и сказал:

– Ладно, стаарик. Это всё, для слишком умных. Вернемся лучше к вашим баранам.

– Не нашим, а вашим, – не мог я не поправить его.

– Хорошо, нашим. Я ведь тебе рассказывал не идеи будущего, а то, чем мы занимаемся сейчас. Ну, где ты видел, чтобы приглашали специалиста, давали ему сразу двести тысяч баксов в год, лабораторию, какую хочет, виллу, машину, обслугу и прочее. Вот посмотри, какой контракт мы заключаем. В нем всё есть.

– Для чего ты, голубчик, так подробно мне это рассказываешь? Неужто охмуряешь меня поехать в Ирак?

– Да, угадал, стаарик. В списке, который мы привезли сюда, ты стоишь первым. Для тебя предусмотрены все льготы и права по первому разряду. Вот, посмотри. Ты же меня знаешь. Я друзей не подвожу!

– Вот и напрасно стараетесь. У меня сейчас свой бизнес. А если, я уеду, то в Америку. Там у меня сын и внуки.

– Сколько у тебя детей? Один. Вот видишь, а у моих братьев там их двадцать три. Представляешь, сколько будет у них внуков и правнуков. Не долго ждать, половина Америки заговорит по-арабски, мы и без нефти… – почему-то не закончил он извлекать из ножен самое грозное своё оружие.

– Не современный ты человек, стаарик. Такое предложение отвергаешь! Я был уверен…

Вдруг, совсем неожиданно очнулся бизнес партнёр. Он что-то затараторил по-арабски. И усы его как-то выправились. Мне даже показалось, что он понимал, о чём мы говорим, но продолжал соблюдать конспиративность. При этом он был очень похож на «товарища в штатском».

– Если ты занимаешься бизнесом, то сам понимаешь, что кооперэйшн, – он так и сказал «кооперэйшн», – может иметь и другие формы. Например, ты можешь сотрудничать с нами. Подбирать кандидатов. Заключать от нашего имени договора, за каждого стоящего кадра нам дают двадцать тысяч… Он осекся, увидев моё скептическое выражение лица, которое я не смог скрыть.

– Не современный ты человек, Илья, – повторил он и впервые назвал меня по имени. – Да, несовременный.

Где-то я уже слышал это.

– А та балерина, блондинка с голубыми глазами, «дочь полка»? Она очень хотела уехать в Багдад, но ей визу не дали… – видно, это была его любимая тема и она не давала ему покоя. А может быть, она напоминала ему времена, когда он был в голосе, и независим от воли диктатора.

 

Фантастическая экскурсия по Нью-Йорку с генетиком

Довольно связная речь нашего экскурсовода время от времени прерывается не менее интересным рассказом моего давнего друга, Гурама Левоновича, с которым я не виделся уже много лет. Я о нем уже говорил. Именно от него пошла моя работа над раковой тематикой.

Последний раз мы виделись в Москве, куда он приезжал на какую-то медицинскую конференцию. Как-то, довольно смутно, я помню, он рассказывал, что раковой проблемой он уже не занимается. Что нашлись более энергичные и предприимчивые люди, которые эту тематику и «прибрали к рукам». Но он, как мне показалось, недолго и переживал по этому поводу. А всё потому, что увлекся новым научным направлением – медицинской генетикой. Если быть более точным, то её ветвью, связанной с геронтологией. Помню, с каким волнением рассказывал он о возможностях продления жизни. И не просто продления жизни глубоких стариков, а продления жизни в её активной стадии, в молодые годы. Всё это промелькнуло в моей памяти тогда, когда я, совсем неожиданно, услышал по телефону знакомый голос.

– Илья Наумович? Это Гурам Левонович. Даже как-то не верится, что мы здесь рядом и можем встретиться.

– Гурам Левонович? Какими судьбами? Давно вы здесь? Надолго ли? – забросал я его вопросами, забыв о «железном правиле»: Хочешь узнать много – спрашивай мало. Не смотря на то, что мы уже договорились о встрече, мы всё никак не могли оторваться от телефона. Оказалось, что после развала Союза, в Риге стало как-то не очень уютно людям некоренной национальности. В Ереване, где у него много друзей и родственников, найти работу по специальности тоже не просто, к тому же разруха в экономике давала о себе знать. О Москве он старался даже не думать. Регистрация лиц кавказской национальности, нищенские оклады научных сотрудников, активизация националистов, криминал и прочее. Но вот он получил приглашение и работу в одном из лучших израильских научно-исследовательских институтов. Так он оказался в Израиле, а в Штаты он приехал в командировку. В дружественную фирму.

Встретились мы на Брайтоне, в ресторане «Винтер Гарден». На улице было довольно жарко, поэтому все стремились расположиться на открытой веранде. Я тоже предложил занять столик здесь же, у бродвока, мы могли бы посматривать время от времени на пляж и океан… Но Гурам Левонович категорично отклонил мой препозышн.

– Здесь нас будут отвлекать. Идёмте внутрь. – При этом, не дожидаясь моего согласия, он направился вглубь зала, выбрал стол, расположенный в самом углу и, сняв пиджак, сел. В тот момент я уже был уверен, что он чем-то очень озабочен. В дальнейшем мои предположения полностью подтвердились.

Мы заказали бутылку вина и лёгкую закуску, обменялись мнениями об Америке и Нью-Йорке, поговорили об общих знакомых, о раковой проблеме, но в течение всего разговора мне всё больше казалось, что Гурам Левонович не интересуется окружающим, и тогда я уже без всякой околичности спросил, что его беспокоит. Он немного помедлил, как бы обдумывая, стоит ли мне говорить, но затем вдруг решительно сказал:

– Да, я собственно и намеревался встретить вас для того, чтобы поделиться и рассказать вам о некоторых моих трудностях…

Но вот появилась моя жена. Оказывается, автобус с экскурсантами уже давно ждет нас. А мы тут сидим, балдеем…

– … Всё началось с авантюриста Джованни Ди Верразано. Он был первым европейцем, появившемся в этих местах в 1524 году. Итальянец по происхождению, уроженец прекрасной Флоренции, отважный моряк и искатель приключений, находился в то время на службе французского короля. Был он не простым матросом, а капитаном корабля, тем не менее, после одной из крепких попоек он потерял, или у него украли, комплект мореходных карт. Карты, даже в то время, считались большой государственной тайной, и за такой проступок полагалось суровое наказание, чуть ли не смертная казнь, которую, к счастью заменили работой на галерах. Галёрные весла нашего героя не долго обмакивались водами мирового океана, поскольку его корабль был захвачен пиратами. Быть бы нашему герою в пиратах до конца жизни. Но вот незадача, пиратский корабль взяли на абордаж моряки тунисского бея и продали бедного Джованни в рабство. Много разных приключений произошло с неудачником, но всё же, как-то ему удалось – прорвался на приём к королю Франциску I и убедил его снарядить корабль для поиска новых земель, богатых золотом и алмазами.

Больше трёх месяцев длилось путешествие, и в середине апреля шхуна Джованни бросила якорь в заливе, который, в соответствии с приведенным описанием и была бухтой нынешнего Нью-Йорка. Но пребывание на твёрдой поверхности не было долгим из-за приближающегося шторма. А потом и команда начала роптать и требовать возврата домой. Естественно без золота и алмазов. Закончил свою жизнь бедный Джованни так, как и многие искатели приключений того времени. Он был съеден туземцами где-то на Карибах.

Серьёзное описание нью-йоркской бухты и реки, впадающей в неё, сделал другой европеец, шотландец Генри Хадсон, в 1609 году, служивший в то время в Голландской Вест-индской компании. Он не только измерил и описал бухту, но и поднялся вверх по течению реки на расстояние двухсот пятидесяти миль. Его дальнейшее продвижение приостановили пороги, вынудившие капитана Хадсона разбить зимовку.

Вклад первооткрывателей не был забыт благодарными потомками. К трёхсотлетию открытия этих мест Генри Хадсоном в 1909 году был сооружен памятник, но… Джованни Ди Верразано. Здесь, естественно, сказалось влияние напористой итальянской общины. «Наш Джованни был первым…» и все дела. Попробуйте представить себя в окружении героев Феллини, Антониони или Де Сика. Сможете ли вы доказать им свою правоту? Имя неудачника итальянца носит также изумительной красоты мост Верразано Бридж, переброшенный из Бруклина в Стэйтен-Айленд. Не был забыт и Генри Хадсон. Его именем названа река Хадсон Ривер, первоначально принятая мореплавателем за пролив между Атлантическим и Тихим океанами. В нашей географии упоминается имя Генри Гудзона, но это не потому, что наши учёные знают лучше. Просто у нас давняя традиция вносить что-то своё. Также назвали лауреата первого московского фестиваля пианистов и скрипачей Ваном, а иногда и вообще Ваней Клиберном вместо Вэна Клайберна. Но бог с ним. Кажется, обошлось без международного скандала.

– И в чём же ваши трудности, Гурам Левонович? – спросил я.

– Как вы знаете, уже около десяти лет я живу в Израиле и занимаюсь геронтологией. Первое время было тяжело. Новая страна, проблема с языком, бытом… Но через пару лет переходный период практически прошёл. Я привык к стране, и она мне очень понравилась, но возникли другие сложности. Связаны они были с моей работой. Вернее, не с работой, а с моей новой наукой. Дело в том, что занимаясь продлением жизни человека на генетическом уровне, мне удалось обнаружить одинаковую мутацию в генетическом материале, взятом у людей старше ста лет. Мутация, локализованная в ДНК митохондрий, встречается у столетних в пять раз чаще, чем у молодых. В них и происходит трансформация энергии, получаемой с помощью окисления питательных веществ кислородом в универсальный клеточный источник энергии – молекулу АТФ. Эта специальная терминология вас не утомляет? – спросил он.

– Ничего, Гурам Левонович. Я ведь тоже, когда-то объяснял вам, что частота работы полупроводниковых схем зависит от скорости рекомбинации неосновных носителей в области базы…

– В конечном итоге, – продолжал профессор, мне удалось расшифровать природу «гена долголетия». Я не буду вам объяснять медицинскую суть этого явления. Она значительно сложней ядерно-цитоплазматической теории рака, о которой я вам когда-то рассказывал. Так вот, оказалось, что для продления жизни необходимо изменить некоторые связи в генах, находящихся в рецессивном состоянии. Но сделать это нужно не так, как предлагают апологеты евгеники… К тому же, трудно определить насколько этот метод окажется эффективным. Не будешь же ждать десятки лет до проявления результата. Мне ведь не так уж много осталось на этом свете.

– Ну, что вы, Гурам Левонович, вам ещё рано об этом думать, – попытался я вставить своё общеинтеллигентное замечание, но он, как мне показалось, не обратил никакого внимания на мои слова.

– Вот тогда, – продолжал учёный, – у меня и появилась мысль, пойти «от обратного». Что это значит? Это значит, попытаться пойти другим, иным путём. Не так как Ленин, а так, как принято у вас, математиков, путём замены знака плюс на минус. При этом проблема продления жизни заменяется проблемой её сокращения…

– Почему, Илья Наумович, у вас появилась улыбка на лице? Что-то в моих рассуждениях не корректно?

– Нет, ничего, продолжайте, пожалуйста.

– Конечно до идеала, какой мы имеем с дрозофилами и бабочками, здесь далеко, но всё же модель имела бы вполне реальные сроки реализации. К тому же, выполнить этот замысел, не представлялось мне сложной задачей. Нужно было только разорвать пару генетических связей, что, кстати говоря, считалось проблемой небольшой сложности. Именно тогда, я интуитивно почувствовал, что нахожусь на пороге грандиозного открытия. Немного терпения и вы всё поймете. Короче, Целиковский! (Не обращайте, пожалуйста, внимания. Целиковский к этому не имеет никакого отношения, просто это моя старая поговорка, от которой я всё ещё не могу отвыкнуть.) Так вот, через некоторое время я разработал необходимый препарат, который позволял реализовать задуманное. Давайте послушаем, кажется это интересно…

– …Беттери-парк располагается на самой южной стрелке острова Манхэттен. Голландцы, появившиеся здесь раньше других, построили небольшой форт для защиты от внешних и внутренних врагов. Первые поселенцы селились здесь же небольшими общинами, но часто отдавали предпочтение плодородным землям Бруклина. В 1624 году к этим берегам прибыла большая экспедиция во главе с генеральным директором голландской Вест-индской компании Питером Минуитом. Так началась массовая колонизация. Именно в те годы и состоялась известная «сделка тысячелетия», когда остров Манхэттен был куплен у индейцев за двадцать четыре доллара. Если быть точным, то голландские поселенцы купили остров за шестьдесят гульденов. Это уже позднее, в середине XX столетия эти гульдены были пересчитаны по курсу того времени в доллары и стали преподноситься как пример необыкновенно удачного вложения капитала. На самом деле индейцы, как и всякие дети природы, не очень вникали в тонкости этой сделки, поскольку фактически не являлись собственниками этих земель. И вообще, не представляли себе, что земля может являться чьей-то собственностью. Больше того, даже после сделки, они продолжали приезжать на остров для охоты и рыбной ловли.

– Разве мы вам мешаем? – говорили они, – можете тоже стрелять дичь и ловить рыбу. Видно, не удалось решить эти противоречия мирным путём. Начались стычки, постепенно переросшие в военные действия. Для защиты от индейцев пришлось голландцам строить деревянную защитную стену. От неё осталось только название Уолл-Стрит. Следующим этапом размежевания стал прорытый канал, располагаемый в районе нынешней улицы Канал-стрит.

Своё поселение голландцы называли Новым Амстердамом, а поселки, располагавшиеся вдоль восточного побережья Атлантического океана, стали называть Новыми Нидерландами. Значительно позже, уже в 1811 году, когда от голландского правления остались одни воспоминания, и назревала англо-американская война, небольшой форт был передвинут и перестроен в мощную крепость, с кирпичными стенами толщиной до двух с половиной метра. Здесь же установили и батарею из двадцати пяти пушек, которые, к счастью, никогда и не стреляли. В 1825 году крепость получила имя инициатора этой постройки, губернатора Нью-Йорка де Витто Клинтона – «Кастл Клинтон», а вся прилегающая площадь, из-за имеющихся здесь пушек, была названа Беттери-парком. На территории Беттери-парка в 1926 году был воздвигнут памятник «Сделке тысячелетия» в виде огромной мачты с барельефом в нижней части, где Питер Минуит стоит в полной парадной форме со свитком в руках перед индейским вождем, эдаким Чингачгуком, в набедренной повязке и со связкой бус. На вершине мачты располагаются флаги США, штата Нью-Йорк и парковой службы Нью-Йорка (очень похожий на флаг Канады)…

– А вот и паром подошёл. Можно и отвлечься от программы. Первые же опыты на мышках показали подтверждение теоретических предпосылок. Изменение генетического кода было абсолютно устойчивым и передавалось по наследству. Ни одна из жизненно-важных функций организма не были потеряны и передавались из поколения в поколение. И наблюдать за этим было легко, так как жизненный цикл сократился приблизительно в десять раз. В тот момент я чувствовал себя богом. Шутка ли сказать, какие возможности открывались перед наукой и практикой.

– А какая здесь практика, Гурам Левонович? Что за счастье, если человек умрет не в восемьдесят, а в восемь лет? – спросил я.

– Да, вы правы, для человеческого организма это, как вы правильно заметили, не счастье, а большое несчастье. И здесь нужно очень чётко отличать человеческий организм и человека как члена общества. И не всё то, что плохо человеческому организму, плохо человечеству. По крайней мере, я так думал в то время. К примеру, использование моего метода в животноводстве позволило бы значительно снизить цены на мясные и молочные продукты, яйца. Ведь для выращивания взрослого животного требовалось в десять раз меньше времени и затрат. Борьба с бедностью и голодом, разве не заслуживает внимания? А улучшение качества продуктов, путём избавления их от гормонов роста? Не к этому ли стремятся селекционеры всех стран?

– Кстати, уже многие производители сельскохозяйственной продукции пришли к выводу, что биотехнологии – единственный, эффективный способ защитить посевы от вредителей. Создание генетически модифицированных сельскохозяйственных культур, таких как хлопок, кукуруза, соя и других, позволяют значительно сократить использование пестицидов. Есть ещё несколько соображений, но о них мы поговорим как-нибудь в другой раз.

– Одним словом, – продолжал мой собеседник, – лучше сказать двумя словами – я заболел. Вы ведь знаете, это состояние, когда масса идей приходит в неподходящее время и даже ночью, во время сна. Плохой сон и постоянные перегрузки переросли в тяжёлые стрессы. Мне не нужно было идти к врачу, да он бы мне и не помог. Мне просто необходимо было изменить режим. Я пытался как-то отвлечься. Пробовал путешествовать и не брал с собой бумагу, но это не помогало. От себя не убежишь. В какой-то момент времени, вдруг появлялась мысль, отложить которую нельзя по простой причине, её можно просто забыть, а потом будет ещё хуже. Будешь потом мучиться, вспоминая, неизвестно, что. В один из таких моментов я даже попал в смешное положение, оказавшись в рубке капитана круизного судна. На вопрос «что вы здесь делаете?» я ответил, что ищу какой-нибудь клочок бумаги… Впрочем, к чему я всё это говорю, вы и без меня это знаете.

Так вот, – продолжал он, – здесь мы приближаемся к самому ответственному моменту. Я заметил, что некоторое улучшение сна мне удавалось получить после длительной прогулки, которую я совершал каждый вечер. Конечно, это не давало мне возможности полностью отключиться от творческого процесса, но всё-таки, как-то успокаивало. Потом, эти прогулки перешли в привычку, и я наслаждался прохладными вечерами на фоне красивой вечнозелёной растительности. Много зелени и воздуха, а также абсолютное отсутствие комаров и мошек завидно отличало эту местность от Прибалтийской. Обычно я выходил на прогулку после просмотра вечерней информационной передачи московского телевидения. В Москве и Риге собачий холод, снег с дождем, а здесь благоухают цветы, запах морского прибоя…

В один из таких вечеров и случилось неожиданное, сулящее в недалеком будущем катастрофические последствия. Здесь следует описать ситуацию моего проживания в этой стране. Приехав в Израиль, я не намеривался оставаться здесь навсегда. Я думал поработать пару лет, подождать, когда у нас в Латвии угомонятся перестроечные бури и станет так, как было, например, перед войной. То время, до присоединения к Советам, я хорошо помнил, и о лучшем времени, даже не мечтал. Но годы шли, а из Латвии хорошие известия всё не приходили. Ничего хорошего не сообщали мне и родственники из Армении. Почему я это говорю? Просто потому, что это объясняет многое, моё душевное состояние, быт, отношение к работе. Снимал я тогда двухэтажный коттедж, вблизи небольшого городка Кфар Саба. Недалеко располагался мой институт, в котором я работал по мере необходимости, поскольку большую часть времени я работал дома. Дома я умудрился даже соорудить небольшую лабораторию.

Может быть, и не стоит рассказывать всё это настолько подробно, но всё это имеет существенное значение. Так вот, – продолжал Гурам Левонович. – На уровне второго этажа, у меня была открытая веранда, на которой мы с женой часто отдыхали и принимали гостей. Недалеко располагалось арабское поселение… Как я к ним относился? Никак. Поскольку по роду своей деятельности мне не приходилось с ними сталкиваться. Правда, когда я искал себе жилье, кое-кто советовал мне выбрать хороший район, как говорили, подальше от чёрных, но я не придавал значения этим разговорам. Потом я был несколько раз в арабских поселениях, на их рынках. И воспринимал их как восточную экзотику. Сначала на меня как-то давила убогость и отсутствие удобств, но потом как-то и к этому привыкаешь. Что ещё делать человеку, привыкшему болтаться в магазинах по выходным? Здесь ведь по субботам многие магазины закрыты, а русские лавки, не на много, отличаются от арабских.

Потом, я неоднократно наблюдал, как между собой играют дети разных цветов и оттенков. Такое в Латвии не увидишь. И так продолжалось несколько лет, и я даже думал, что все эти этнические конфликты ушли в прошлое, и только российское телевидение всё ещё продолжает показывать старые записи с бросанием камней… Ведь израильтяне материально поддерживают эти территории, дают им работу и прибыль от малого бизнеса… Но вот, постепенно, что-то, незаметно стало меняться. Начали появляться сообщения о каких-то локальных конфликтах, и даже стычках на сопредельных территориях. Дальше – больше. Кое-кто даже советовал не гулять по вечерам. Мне же всё это, казалось какими-то байками для слабонервных.

– … А вот и крохотный островок Бедлоу. Здесь нужно быть внимательным… Статуя Свободы. Её часто называют прекрасной леди Нью-Йорка и её нельзя спутать ни с одной из известных статуй. Её высота всего 93 метра, но она располагается так, что её нельзя не заметить отовсюду. С борта корабля и из иллюминатора подлетающего самолёта видна её величественная фигура с факелом в высоко поднятой руке. Идея сделать символический подарок американскому народу от имени Франции принадлежит философу Эдуарду де Лабулайе и его друзьям. Этим поступком они хотели выразить надежду, что недалеко то время, когда и во Франции власть императора Наполеона III сменит Республика. Но эта идея почему-то со временем была забыта.

Фредерик Огюст Бартольди, автор статуи, во время её создания, вдохновлялся знаменитой картиной Делакруа «Свобода, ведущая народ на баррикады». Сам размер статуи – 46 метров. И пьедестал высотой 47 метров. Длина только одной правой руки с факелом составляет 12,8 метра. У ног статуи разорванные цепи тирании, а в левой руке доска, символизирующая Декларацию независимости. Металлический каркас, удерживающий медную обшивку статуи, спроектирован Гюставом Эйфелем, автором знаменитой Эйфелевой башни. Статуя Свободы была открыта 28 октября 1886 года и сопровождалась оглушительным салютом.

Попасть внутрь самой статуи нелегко. Нужно выстоять довольно длинную очередь, то есть за это время можно о многом поговорить.

– … Но вот однажды, возвращаясь вечером с прогулки, я заметил вдали моего пути, в тени деревьев, несколько молодых парней. Они не были похожи на отдыхающих после трудового дня. Не напоминали они и подгулявших, или принявших чего-то для храбрости. Их вид говорил только о том, что они кого-то ждут. Моя жена начала теребить меня, предлагая уйти в сторону. Но почему я должен изменять свои привычки и потакать женской прихоти. Ведь если начать уступать в мелочах, можно, в конце, докатиться, что потеряешь себя, свою индивидуальность. Можно ли после этого рассчитывать на какие-нибудь успехи в науке? Как я был не прав в тот момент! Об этом я подумал тогда, когда уже было поздно, и отступать было уже некуда.

Их было пятеро. Возраст, примерно от пятнадцати до семнадцати лет. Трое направились к нам, а двое пошли в обход, об этом я догадался только тогда, когда услышал приближение незнакомцев сзади. Сопротивление, как известно, в таких ситуациях ни к чему хорошему не приводит, поэтому я решил отдать всё, что у меня было с собой и даже начал сочинять по иврито-арабски фразу типа «ребята, у меня есть несколько шекелей, возьмите их и, как говорится, аллах акбар с вами». Но мне не пришлось проверить на практике свои филологические способности. Оглушительный удар по голове и крик моей жены, это всё, что я запомнил об окончании того злополучного вечера…

Затем мы на лифте поднялись на обзорную площадку на высоте пьедестала, а по винтовой лестнице, на самый верх статуи.

– …В соответствии с договоренностью французская сторона оплачивала расходы на статую, а американская, строительство пьедестала под неё. Американский зодчий Ричард Хант выполнил проект, который получил хорошие отзывы современников, но вот деньги на строительство собирались с трудом. Дальнейшая судьба статуи тесно связана с именем редактора и издателя газеты «World» Джозефа Пулитцера. В восемнадцать лет он прибыл из Венгрии и начал свою трудовую деятельность на ниве разноски газет. Потом он начал писать маленькие заметки из полицейской хроники и вскорости стал владельцем маленькой газетенки «New York World». Перестроив работу газеты под нужды рядовых эмигрантов и американцев, Пулитцер с юношеским энтузиазмом включился в компанию по сбору денег для строительства статуи. Придуманный им рекламный трюк, в соответствии с которым каждый гражданин мог появиться в списке, публикуемых газетой жертвователей, не только позволил собрать необходимые средства, но и принес большую известность её автору…

– Очнулся я в больнице. Говорят, что русские в Израиле встречаются на каждом шагу. Да, действительно, встречаются, но почему-то не там и не тогда, когда очень нужно. Так произошло и в этот момент. Полицейский офицер, который стоял рядом с врачом, никак не мог мне что-то объяснить или спросить. Ему казалось, что если он будет говорить много и быстро, то объём его информации, превратится в доходчивую для меня субстанцию, и мы сможем понять друг друга. Но, к сожалению, этого не произошло. К тому же очень болела голова. Но вот перед моими глазами начала проясняться картина прошедших событий. И я понял, что с врачом ведь можно поговорить по-латыни. Когда же я осознал, что дело не безнадёжное, я вдруг неожиданно спросил: «Ду ю спик инглиш?» И, естественно, ответы «я, ес», и хором – «ви ду». После этого я снова потерял сознание.

– Первый вопрос, который я задал, придя в себя, был: «Где мои вещи?» А полученный ответ, что все вещи исчезли вместе с грабителями, нанес мне окончательный удар. Не физический и не медицинский. Моральный. В кармане моих брюк была коробочка с препаратом! Я даже забыл в тот момент спросить, что стало с моей женой. На этот раз в палате было три человека, включая переводчицу, поэтому на этот раз мне внятно объяснили, что моя жена тоже пострадала. Она была тяжело избита, но, кажется, всё обошлось и она находится сейчас в стабильном состоянии. К тому же, полицейского мало интересовала коробочка с моим препаратом, а всё больше – описание налетчиков. Мои заявления, что нужно искать не людей, а пропавшие предметы, никак не находили понимание, а объяснить им всю значимость потери, по понятным причинам, я не мог. И именно это вызывало у меня дополнительные страдания…

… Манхеттен. После Статуи Свободы мы отправились к руинам Всемирного торгового центра, около которого, очевидно по инерции, всё ещё толпятся туристы и местные зеваки. Здесь же экскурсоводы разных туристических групп рассказывают историю постройки этих, некогда замечательных сооружений и о трагических днях 11 сентября 2002 года. Я же, в свою очередь, рассказал нашему гостю о наших поездках в эти здания тогда, когда они сверкали на солнце отражениями всех своих окон, и в их нижних этажах располагалась международная выставка орхидей. Сами руины, вызывали довольно тягостное впечатление, и Гурам Левонович первый предложил двигаться дальше. Наш путь пролегал через Уолл-Стрит и знаменитую биржу в Чайнатаун. Этот китайский квартал поразил нашего гостя своей восточной экзотикой. Только в Чайнатауне на довольно узких тротуарах удаётся разместить массу лотков и торговых палаток. Здесь можно купить всё, чего не встретишь в других местах. Здесь мы купили несколько китайских сувениров, змеев и неске, перекусили в маленьком китайском ресторанчике, в котором каждое блюдо отличалось каким-то специфическим ароматом, а соусы, расфасованные в маленькие пакетики, удивляли сочетанием неимоверно горького и сладкого.

Далее наш маршрут пролегал через квартал Литтл Итали. Пожалуй, это единственное место в Нью-Йорке, в котором итальянские ресторанчики и кафешки располагаются один за другим, и приглашающие заглянуть туда обращались к нам, как к сеньорам и сеньорите. Здесь всё как в Италии. Казалось, что вот на балкончике сейчас появится Софи Лорен в образе Филумены Мортурано, а на противоположной стороне улицы её жиголо Марчелло Мастроянни. Кстати, из этих мест вышли многие выдающиеся деятели Голливуда, а также гангстеры и мафиози, в качестве их противовеса. Потомки последних, в большинстве своём, сейчас «мотают длинные срока» в американских тюрьмах, либо возглавляют крупные корпорации законного бизнеса. Потом наш маршрут пролегал через самый многолюдный район Тайм Сквера, к небоскрёбу Эмпайр-Стейт Билдинг.

С его смотровой площадки видны все прилегающие и отдаленные районы, притом так, что от восхищения захватывал дух. Других слов, почему-то не удаётся подобрать. Даже наш друг Гурам Левонович на время забыл тяжесть своих проблем и только произносил время от времени: «Грандиозно! Великолепно!» От Эмпайр-Стейт Билдинга мы доходим пешком до главного здания Публичной библиотеки, а уже оттуда направляемся к Рокфеллеровскому Центру. Здесь зимой устраивают самую высокую елку в городе, рядом с открытым катком. На каждом шагу имеются достопримечательности, театры, концертные залы. Музей восковых фигур Мадам Тюссо. Как не зайти и не сфотографироваться на память с Джонами Кеннеди и Траволтой, Стивеном Спилбергом и Мерилин Монро. Затем перемещаемся к театрально-концертному комплексу «Линкольн-центру», в состав которого входит и «Метрополитен-опера» со своими знаменитыми витражами нашего соотечественника, витеблянина Шагала. От «Линкольн-центра», через Центральный парк можно выйти к «Метрополитен-музею». Здесь, как говорится, не разбежишься. Здесь нужно остановиться, и не спеша посмотреть всё, на что хватит времени…

– Простите, Гурам Левонович, может быть, я что-то не понимаю. Почему такое самобичевание? Сделаете новый препарат. Вы ведь знаете его формулу.

– Не в этом дело, – ответил мой собеседник. – Когда я возвратился домой, то обнаружил, что моя лаборатория разграблена, остатки препарата похищены, а мыши куда-то исчезли. Кого мог интересовать мой препарат? Только того, кто уже опробовал его действие на себе, что, в свою очередь, чревато тяжелейшими последствиями.

– Опять не понимаю, – сказал я, – что значит, опробовал на себе? С какой стати, даже круглый идиот будет опробовать на себе всё, что попадается под руки. К тому же, для получения результата необходимо ждать несколько лет. И кого могут интересовать опыты генетика-геронтолога? Да они и знать не знают что это такое. И вообще, стоит ли беспокоиться, за то, что несколько бандитов в качестве расплаты за свои художества сократят себе жизнь. Считайте, что это ваш личный ответ бандитам. Я бы даже ввёл такую кару и другим неисправимым бандюгам и убийцам, имеющим генетическую склонность к бандитизму. Я бы законодательно принял, – но я не закончил свои рассуждения потому, что увидел на лице моего собеседника, неодобрительную гримасу.

– Подождите, подождите минутку. У вас, мой друг, здесь, по крайней мере, два вопроса и я попытаюсь ответить на них. Во-первых, то, что на мою лабораторию было совершено нападение, мне, абсолютно однозначно говорит, что мой препарат был принят ими за наркотик. И это моё утверждение не лишено оснований. Конечно, об этом я могу судить только теоретически, поскольку ни я, ни мои помощники пробовать его на вкус не решались. К тому же он и внешне ничем не отличался от наркотиков, применяемых в виде таблеток, и входящие в него компоненты содержат морфин, альфа-метилтриптамин и прочие химикалии. Нормальный человек, конечно, не будет пробовать то, что попадается под руки, а наркоманы – они ведь не нормальные люди. Во-вторых, мне кажется, что вы недостаточно полно понимаете степень опасности, которая нависла над обществом. Поэтому, я попробую коротко объяснить вам главную суть проблемы. Послушаем экскурсовода…

– … Музеи Нью-Йорка. Они являются объектом особой гордости американцев. В числе самых выдающихся музеев мира, наряду с Лувром, Эрмитажем и Прадо, стоит имя Метрополитен-музея. Располагается он в Манхеттене на Пятой Авеню и содержит более тридцати миллионов произведений искусства. С самого своего основания в 1870 году он был задуман для создания коллекции шедевров всех времен и народов. В нем представлены не только великие произведения живописи и скульптуры, но и коллекция холодного и огнестрельного оружия с рыцарских времен до конца XIX века, крупнейшее в мире собрание музыкальных инструментов, предметы быта различных эпох, коллекции фарфора, хрусталя и т. д.

Автором первого проекта был известный архитектор Кольверт Вуо. Но над различными пристройками и его расширением уже работали большие архитектурные мастерские. Поэтому свой нынешний вид здание приобрело лишь в 1926 году. Представляет интерес тот факт, что весь музей состоит в основном из частных коллекций различных дарителей, и Государство к этому не имело никакого отношения. Так, например, первый дар-коллекция бывшего американского консула на Кипре генерала Чеснола состоит примерно из девяти тысяч произведений декоративно-прикладного искусства и памятников античности. Банкир Бенд Альтман подарил музею такие шедевры живописи как «Автопортрет» Рембрандта, картины Дюрера, Веласкеса, Боттичелли, Тициана, Вермера. Вдова «сахарного магната» Луиза Хавемейр завещала музею коллекцию шедевров, включающих картины Рембрандта, Эль Греко, Ф. Гойи, Сезанна, Э.Мане, К.Моне, Дега и других…

– Значит так. Человек, принявший дозу моего препарата, становится носителем модифицированного гена, отвечающего за долголетие. Как мы уже говорили, этот ген не увеличивает, а наоборот, уменьшает жизнь его обладателя. Примерно в десять раз. Это значит, что организм этого человека проходит все стадии своего развития не за положенных ему семьдесят-восемьдесят лет, а за семь-восемь. Но мы об этом, кажется, уже с вами говорили. Если принять репродуктивный возраст человека, то есть возраст, в течение которого человек способен оставлять после себя потомство, упрощенно от пятнадцати до пятидесяти лет, то человек, носитель модифицированного гена, будет в состоянии оставлять после себя потомство с возраста от полутора до пяти лет. И это не фантазии. Поскольку в полтора года этот человек физически разовьется до состояния близкому к взрослому человеку, а в два года он будет выглядеть как двадцатилетний мужчина или женщина. Это понятно? Идём дальше.

Физически он ничем не будет отличаться от нормальных людей. У него будут те же инстинкты, те же потребности и те же физиологические функции, но вот умственно, он всё же останется ещё ребёнком, поскольку наш мозг развивается крайне консервативно и только под влиянием полученного объёма информации. Если человека после рождения лишить всякой информации, то и его мозг останется без единой извилины. А получить и освоить большой объём информации за короткий отрезок времени он просто не в состоянии из-за ограниченной пропускной способности канала связи. Это, я думаю, вы знаете не хуже меня, и, естественно, это утверждение не вызывает возражения.

Пойдем дальше. Что может делать человек, обладающий интеллектом ребёнка до пяти лет? Питаться, играть в примитивные игры, выражать не сложные мысли. А ещё что? Я думаю, теперь вы мне ответите уже более квалифицированно.

– Да, Гурам Левонович, вы подвели меня, как говорится, за ручку. И мне уже становится многое ясно. Но я попробую. А вы меня своевременно поправьте. Итак, наш модификант может быстро размножаться. Даже слишком быстро. Боюсь, что мы что-то интересное пропустили…

– … Очень хорошо представлен филиал музея Клойстерс (дворики) в Верхнем Манхеттене, в парке Форт Вашингтон. Джон Рокфеллер купил участок земли на берегу Гудзона и за четыре года построил целый средневековый комплекс. Здесь на большом пространстве раскинулись фрагменты пяти средневековых монастырей и церквей, перенесённые из Европы и снова сложенные, кирпич к кирпичу. Замок с центральной башней, скульптуры и коллекции мебели зажиточного испанского горожанина, старинные гобелены, целые коллекции резьбы по камню, фрагменты старинных монастырей и т. п…

– Если век половой активности принять, как вы сказали, от пятнадцати до пятидесяти лет, – начал я свои рассуждения, – то он равен тридцати пяти годам. За этот срок нормальная женщина способна, теоретически, родить тридцать пять детей. Нет, если теоретически, то больше. Примерно на одну пятую часть, так как вынашивание, с учётом послеродового периода, следует принять за десять месяцев. Всего будет тридцать пять плюс семь, минуточку, сорок два ребёнка. Да, немало. Но нормальная женщина не показывает таких феноменальных результатов. Будь она даже трижды мать-героиня. Потому, что она способна ограничивать свои, как вы называете, репродуктивные способности. Этому способствуют и взгляды культурного общества. Я правильно говорю?

– Пока, в общих чертах, да, – ответил мой собеседник.

– Однако, наша модифицированная героиня, как-то не поворачивается язык назвать её человеком, способна будет воспроизвести сорок два ребёнка за очень короткий срок своей жизни. А её дети также… Да, здесь довольно крутая… геометрическая прогрессия… И, дело усугубляется тем, что её сознание не способно к ограничению, применению каких-то контрацептивов-презервативов. И вообще, какое может быть ограничение и планирование, когда нет ни разума, ни семьи. Да, ситуация скажем чревата… А возможно ли смешение этих самых модификантов с нормальными людьми и какое потомство получится от их смешения? Нет, не отвечайте. Я попытаюсь сам ответить. Да, конечно возможно и даже более того… Ведь оставляют после себя потомство больные синдромом Дауна. А потомство, у такой смешанной пары будет тоже пятьдесят на пятьдесят. Май гад, да ведь это похуже чем эпидемия чумы! Здесь нужны экстренные меры! А сколько таблеток было похищено, Гурам Левонович? – спросил я.

– Сто штук. Пятьдесят штук было у меня в кармане, и пятьдесят в лаборатории.

– Может быть не всё так плохо, – заметил я. – Ведь таблетки были рассчитаны на мышей, а их концентрация, может и не сработать…

– К сожалению, мой друг, это не так. Эти таблетки были изготовлены для крупного рогатого скота.

– А может быть эволюция, или вообще природа, способны победить эту напасть. Что-нибудь известно об этом? Ведь аналогичный результат может быть получен в результате какой-нибудь мутации, например, в Чернобыле.

– К сожалению, науке об этом ничего не известно. Был, правда, один случай. Наш общий знакомый Джованни Ди Верразано закончил свою жизнь на одном из островов Карибского архипелага. Много лет спустя, на эти острова была снаряжена исследовательская экспедиция, которая, между прочим, интересовалась судьбой бедного Джованни. Они были хорошо вооружены и нисколько не боялись людоедов. Больше того, они искали встречи с ними, чтобы получить какую-нибудь информацию. Но, увы, ничего, кроме неимоверного числа человеческих костей они не нашли. В отчёте об экспедиции было только сказано, что этот факт является уникальным и загадочным, но никакого, научно обоснованного вывода, не было сделано. Всё списывалось на низкий уровень развития этого племени.

– Когда я узнал об этом, – продолжал учёный, – то у меня возникло естественное сомнение в реальности этого вывода. Логика говорила мне, что никакой, даже самый низкий уровень развития не может привести к самоуничтожению. Законы биологического развития даже самых примитивных животных говорят, что численность популяции всегда начинает регулироваться наличием пищи, врагов и так далее. Здесь почему-то вспоминается поговорка, что если бог хочет наказать человека, то он лишает его разума. Но ведь бог не настолько злонамерен, чтобы лишать разума целую популяцию людей. Остается только принять в качестве гипотезы именно то, что вы и предположили, а именно, мутацию. Но всё это, повторяю, только гипотеза.

– А когда всё это произошло? – спросил я.

– Три года тому назад, – ответил он.

– … Музей Гугенхейма. Соломон Гугенхейм, чьё имя носит музей, был преуспевающим промышленником. Как и другие богатые люди, он иногда покупал картины старых мастеров. Но вот в 1927 году он заказал свой портрет молодой художнице фон Эйренвайзен. Её муза и явилась побуждающей причиной нового увлечения работами современных художников. В 1943 году он заказал проект будущего музея выдающемуся архитектору Фрэнку Ллойду Райту. Открытие музея состоялось в 1959 году. К сожалению, ни Соломону Гугенхейму, ни Райту не довелось присутствовать при его открытии. Гугенхейм умер в 1947 году, а Райт в том же 1959-м, не дожив до открытия нескольких месяцев.

Само здание музея, похожее на улитку, как бы ввинчивается в небо и поражает воображение каждого посетителя. Архитектор рассматривал его как свободно развивающуюся в природной среде структуру. Поднявшись на лифте на четвёртый этаж, посетитель медленно спускается по широкому пандусу до первого этажа, рассматривая на своём пути выставленные работы. Дневной свет свободно проникает внутрь через стеклянный свод. При этом картины смотрятся в музее как на мольберте в мастерской художника…

 

Продолжение экскурсии (день второй)

– Давайте попробуем спрогнозировать наиболее вероятный сценарий поведения наших «героев» – сказал Гурам Левонович.

– Наиболее вероятный или пессимистический?

– Здесь разница небольшая. У «Армянского радио» как-то спросили, не могут ли они дать прогноз перспектив в экономике? «Да, можем дать оптимистический, пессимистический и реальный, – ответили они. – Но реальный, в два раза хуже пессимистического». Вот так. Если не возражаете, я возьму на себя мужскую часть, а вы – женскую. У вас это хорошо получается.

– Естественно, – ответил я. – Не зря же я, будучи студентом Новосибирского института, целый месяц жил в женском общежитии. Но то были прекрасные девушки! Умные, симпатичные и энергичные, не то что эти ваши… Простите, я кажется отвлекся. Начинайте.

– Так вот, если не возражаете, я затрону реальные события, а уж затем перейду к прогнозу. Наш герой появился в обычной арабской семье и в нормальном окружении. С первых дней его появления, в семье начались тяжёлые конфликты. Причиной тому был цвет волос мальчика. В арабских семьях появление светловолосого ребёнка всегда считалось наказанием, которое посылал аллах за грехи родителей. Тем более, что предыдущие трое детей были обычные, черноволосые. Только мать догадывалась о причине такого наказания… Конечно, её подруга Фатима прожужжала всю голову «приходи-приходи, ко мне приехал родственник из Багдада. У него мать русская. Её привез Махмуд из Москвы»… Ну, как было не прийти, а уж когда пришла, то всё и произошло… «Конечно грех, но почему мужчинам можно, а женщину они готовы убить? А если муж найдет молодую и возьмет ее… Нет, для неё нужен калым, а денег нет. Не зря говорят, что жить в бедности спокойней… Бедность имеет свои преимущества. И чего мне бояться? Нет у него доказательств, а грехов и своих хватает. Но вот почему этот ребёнок так быстро растет? И мулла говорит, что это ненормально. Нужно больше молиться, а это совсем не дешево. Говорят, в Кфар Сабе есть специалисты. В институте».

Так попал ко мне на приём мой первый модификант. Узнав, что этому крепкому юноше всего полтора года, мне всё стало ясно. Даже не понадобилось делать анализы генетического кода. Как я и предполагал, его физические данные лучше, чем у его интеллектуальных сверстников, но умственное развитие позволяет ему чувствовать себя комфортно только в среде маленьких детей его же возраста. Что я мог сказать матери, которая была со мной столь откровенна. Я сказал, что ребёнок болен тяжёлой наследственной болезнью, которая перешла к нему от его биологического отца. Что сама она сейчас ничем не болеет и может смело рожать детей (для неё этот вопрос оказался очень важным). Видно четверых для неё совсем недостаточно. Конечно, посоветовал относиться к ребёнку в соответствии с его возрастом. И, не смотря на её удивление, рекомендовал оберегать его от случайных связей. Естественно, взял под контроль эту семью и ребёнка.

Первые проявления половых инстинктов в среде детей, не трудно пресечь путём изоляции от сверстников. Но прошло некоторое время, и он уже попытался найти выход своей сексуальной энергии, со взрослыми женщинами. Иногда это ему удавалось, а иногда, это кончалось хорошей взбучкой от мужчин, не принимающих такого рода вольности. Дальнейшие события не трудно предсказать. Этих детей, имеющих взрослые инстинкты, нужно было изолировать от общества. Сначала в специализированных приютах, в которых работают только мужчины, потом, по мере увеличения числа модификантов, в специальных лагерях. Как прокаженных. Но это оказалось не так то просто. Очередь за вами.

– Насчет Махмуда из Багдада, вы это серьёзно, Гурам Левонович?

– Да, конечно. А что? Почему это вас удивило?

– Тесен мир. Знал я его в Москве, – ответил я. – Не перейти ли нам от печального к прекрасному?

– …Музей Фрика или «Фрик Коллекшн» возник несколько иначе. Сталелитейный магнат Генри Фрик построил для себя в 1914 году особняк на Пятой Авеню, напротив Центрального парка. Архитекторы Каррере и Гастингс, зная пристрастие заказчика, создали великолепную городскую усадьбу с примыкающей к основному зданию галереей. Хороший вкус и ещё лучшие деньги позволили коллекционеру в короткий срок собрать коллекции французских пейзажистов, а также картины голландских, испанских и фламандских мастеров. Здесь имеются полотна Рембрандта, Тициана, Гойи, Брейгеля, Эль Греко, Веронезе, Ван Дейка, Ренуара, Вермера… Отличие этого музея от других состоит в том, что посетители попадают в жилой дом, и переходя из комнаты в комнату, из столовой в гостиную, знакомятся с шедеврами как бы в домашней обстановке. Естественно, каждый посетитель музея примеривает эту обстановку к своей квартире и очень сожалеет, что не всё поместится в его апартаментах, а оставшиеся предметы всё-таки придется отдать родственникам, друзьям, соседям, знакомым и незнакомым людям… Но такие примитивные мысли посещают только тех, кто впервые прикоснулся к прекрасному.

Необыкновенна и сама обстановка особняка. Выполненные по заказу фаворитки Людовика XV маркизы Де Помпадур все вещи изготовлены лучшими мастерами Франции. В библиотеке располагается коллекция китайского фарфора и бронза эпохи Возрождения. В парадном зале одиннадцать огромных панно Фрагонара, созданные по заказу другой фаворитки того же Людовика, мадам Дюбарри. В комнате эмалей на фоне картин Пьера делла Франческо и Ван Эйка представлены лиможские эмали.

Генри Фрик завещал все эти шедевры и саму усадьбу городу Нью-Йорку с условием, что его жена будет жить здесь до своей кончины. После смерти Фрика, его дочь Хелен возглавила Совет попечителей и всю свою жизнь посвятила расширению усадьбы и приобретению новых сокровищ. Говорят, что служение музею было для неё столь поглощающим, что даже не оставило времени на создание своей семьи. Вот так, искусство требует жертв!

В коротком обзоре, к сожалению, нельзя охватить всё многообразие Нью-йоркских музеев. Даже тех, которые столпились на небольшой «музейной миле» на Пятой Авеню от 77-й до 106-й стрит.

– Посещение этих музеев оставляет, ни с чем не сравнимое впечатление, и желание внести какой-либо свой, пусть даже совсем не большой, вклад в сокровищницы мировой культуры, но это, увы, дано не многим, – сказал Гурам Левонович.

– Да, хотелось бы, чтобы подобные чувства возникали и у наших богатых меценатов, не так ли?

– Итак, в семье бедного башмачника Анвара произошло то, чего ожидали уже несколько месяцев. Жена родила девочку. Сказать, что это было радостное событие нельзя, поскольку это был уже четвёртый ребёнок и к тому же, четвёртая девочка. А какая польза от девочек? Работать они не могут, а могут только помогать в домашнем хозяйстве. Раньше, когда Анвар был молодой, он мечтал завести себе три жены. Но это всё в прошлом. Куда там три, тут и на одну заработать не просто. На каждом квартале есть свой башмачник. Башмачников стало больше чем башмаков! Но всё равно нужен помощник. Это когда ещё родится мальчик. Только аллах знает об этом. Он всё знает, только не хочет отвечать. Не спросишь ведь у него, почему младшая так быстро растет? Родилась на год позже, но уже на голову выше старшей. За год с небольшим, как вымахала! Хоть замуж отдавай. Но кто такую возьмет? Живот как барабан. Как будто на девятом месяце. Но вот случилось совсем непонятное. Совсем ещё ребёнок, и вдруг начала рожать. И родила. Конечно, опять девочку…

Если бы Анвар был грамотный и ходил в библиотеку, он конечно мог бы узнать, что его младшая дочь повторила эффект горностая.

– Кстати, Гурам Левонович, вы согласны, что в нашем случае правомерна аналогия с эффектом горностая?

– Честно говоря, я не очень знаком с этим термином. Видно тоже, как и Анвар, недостаточно грамотный. Просветите, будьте снисходительны к доктору медицинских наук. А, впрочем, послушаем, это интересно…

– … Бруклин. Сам район настолько разнообразный, что говорить о нем как о чём-то однородном, нельзя. Здесь имеются высоко этажные постройки, часто соседствующие с одно, и двухэтажными коттеджами. Южная часть острова омывается океаном и имеет довольно широкую полосу муниципального (бесплатного) пляжа, протяженностью в несколько километров. За полосой пляжа вдоль всего побережья простирается пешеходная зона – бродвок, мостовая которого, как в песне Городницкого, выполнена из дерева, что, по всей вероятности оберегает прибрежную часть от заносов песка. Естественно, качество этой мостовой не идет ни в какое сравнение со «скрипящими половицами». За бродвоком зелёная зона либо постройки, включающие такие достопримечательности как рестораны «Москва», «Татьяна», «Зимний сад», парк аттракционов «Кони айленд», стадион и прочее. Нельзя не упомянуть и о самой знаменитой улице Бруклина – Брайтон Бич. Это не жилая улица, поскольку на ней располагаются магазины, офисы на все случаи жизни, театр «Милениум», естественно, с русским репертуаром, турагентства, рестораны и всякие кафешки русской кухни и прочее.

Рассказывают, что в прошлую волну иммиграции, какой-то предприимчивый наш соотечественник, открыл здесь ресторан под названием «Тоска по Родине». Его особенность заключалась в полном копировании типичного российского аналога. Вплоть до одежды официантов. И ждать, когда тебя обслужат, приходилось не мало. На возмущённые замечания клиентов: «Ну, сколько же можно издеваться?» Следовал беспристрастный ответ: «У нас всё как на Родине». Конечно, такой ресторан долго просуществовать не мог, но свою терапевтическую роль, очевидно, выполнил…

Ещё одна достопримечательность – Бруклинский мост. Всего в Нью-Йорке более шестидесяти мостов, но этот, можно сказать, старейший. Он соединяет Бруклин с Манхеттеном и построен в 1867–1883 годах. Джоном Реблингом и его сыном Вашингтоном. До 1903 он считался самым длинным висячим мостом в мире. Его длина составляет 1082 метра, а высота 40 метров над уровнем моря. Этим висячим гигантом восхищался ещё Владимир Маяковский.

Рассказывают также, что для испытания прочности после постройки на него вывели целую вереницу слонов, взятых в зоопарке. Видно тогда ещё не знали о принципе, принятом советскими мостостроителями: «Рассчитывать с точностью до третьего знака после запятой, но строить с пятикратным запасом».

– Значит так, – начал я рассказ, не имеющий никакого отношения к нашим событиям. – Горностай – это небольшой хищный зверек, который водится в районах крайнего севера и заполярья. У него ценный мех и пушистый хвост, что и создает ему дополнительные сложности для выживания в суровых условиях. Неизвестно в силу каких обстоятельств природа наделила его весьма специфическими особенностями продолжения рода. Если говорить точней, то размножения. Назовем это, для удобства, эффектом горностая. Может быть, в науке имеется и другой термин, но я его не знаю. Поэтому будем пользоваться этим. Так вот, ранней весной, когда природа заполярья начинает отходить от зимней спячки самки горностая, забиваются в глубокие норы и, организовав себе удобное гнездо, выводят на свет несколько крохотных детенышей. Штук семь-десять.

Но прокормить эту семью не просто. А ждать помощь от кого-либо тоже не приходится, поскольку сразу после зачатия между взрослыми особями возникают какие-то непримиримые противоречия. Поэтому они, как и следует ожидать, разбегаются и живут вдалеке друг от друга. Так вот самка, не очень беспокоясь за судьбу своих маленьких щенков, отправляется на поиски добычи. Именно этого момента и ждет этот двойной извращенец, самец горностай.

– Извращенец и ещё двойной. Это почему?

– Почему извращенец и двойной? Вот прослушайте до конца, и вы поймете. Да потому, что какая-то неведомая сила подхватывает его и отправляет на совершение своих подвигов. При этом самец молниеносно врывается в гнездо и как опытный ловелас оплодотворяет всех детенышей женского пола. После чего он, не чувствуя никакого угрызения совести, а какая совесть может быть у животного, возвращается в свою нору. Через несколько месяцев, когда эти щенки горностая подрастут, вместе с ними, в чреве юных матерей вырастают и зародыши, которые, в необходимый момент и появляются на свет. На этом цикл заканчивается. Об этом я нигде не читал, но мне кажется, что здесь не обходится без феромонов.

Очевидно тяжёлые условия выживаемости в тундре и короткий временной интервал репродукции, способствовали тому, что природа наградила этих щенков способностью выделять этот продукт для привлечения противоположного пола, как у бабочек-однодневок. У людей ведь тоже выделяются феромоны. Правда, в мизерном количестве. Не так ли, доктор?

– Подождите, подождите. Не в этом ли разгадка очередного феномена моих подопечных… Я никак не мог объяснить, в чём притягательность моих венер. А она, как ни странно, имеется, и я замечал это неоднократно. Ведь действительно, если время для репродукции сокращается в десять раз, то должен появиться какой-то механизм компенсации возникшей сложности. А это дает возможность для нового подхода, с помощью химии.

– Должен появиться или не должен это вопрос не простой. Ведь не появляется же повышенный интеллект.

– С интеллектом мы уже разобрались. Если бы с интеллектом было так, то ситуация ещё больше осложнилась бы.

– Почему? – спросил я.

– Они победили бы нас, рано или поздно. Или загнали в джунгли, как обезьян. Две цивилизации не могут сосуществовать без антагонизма. Американские индейцы убедились в этом.

– А в вашей стране? – спросил я.

– В нашей «нашей» всё значительно сложней. Но вернемся к нашим модификантам. Башмачник был не глупый человек, поэтому он сразу отверг идею о консультации с муллой:

«Что от него услышишь? Много молиться? И как долго, если и месяца не прошло, а у ребёнка опять живот раздувается. Это только у христиан бывает непорочное зачатие. И то один раз в жизни. А здесь, вот, перед глазами, созревает второе чудо. И как это получилось? Когда и главное, от кого? От одних только вопросов можно сойти с ума. И откладывать нельзя. Так можно дотянуть и до третьего чуда». Запряг Анвар своего старого ослика, посадил в повозку жену, дочку и внучку и поехал в город.

«Жаль, что город так близко. Даже мысли свои не успеешь додумать, а уже приехал. А вот и друг Юсиф. Совсем как городской житель. И работает садовником у доктора. Смеётся, что я приехал на осле. Недавно у него не было денег даже на починку башмаков, а теперь говорит, что хочет купить машину. И какой резон от машины? Её кормить нужно бензином. А ослику ничего не нужно. Привяжи на лужайке и ест себе травку. Жаль, что у доктора перед домом нет лужайки, одни цветы. Их есть нельзя, Юсиф не разрешает. Во дворе конечно, тоже хорошие лужайки, но там слишком чисто. Не до ослов. А вот и сам доктор. Высокий, красивый и без усов. Что-то говорит Юсифу, а сам смеется. Открыл двери. Приглашает войти, но женщины не хотят. Испугались телевизора. Но потом всё-таки зашли. Посмотрел доктор детей. Позвонил по телефону. Приехал ещё один. Наверно, самый большой доктор. Очень похож на моего брата, но говорить по-нашему не может. Потом он долго спрашивал и что-то записывал. А пользы никакой. Даже лекарства не дал. Сказал только, что через неделю она родит. И ещё сказал, что она как кошка, и выпускать её из дома нельзя. И внучку тоже…»

– Мне кажется, Гурам Левонович, что самый большой доктор это вы. Не так ли?

– Да, Илья Наумович, у вас определённо талант к литературе. Напрасно вы не пишете. А нарисованный вами прогноз, если не считать нюансы, повторил реальную картину. Но от этого не легче. Опять приехали. Новый район.

– … Квинс – самый крупный район Нью-Йорка. Он занимает тридцать семь процентов его территории и располагается на острове Лонг-Айленд, между Ист-Ривер на севере, Атлантическим океаном на юге, а на юго-западе, граничит с Бруклином.

Ещё в тридцатые годы прошлого века территория Квинса стала привлекательной для строителей и инвесторов. Благодаря удивительно красивым городским и сельским пейзажам, здесь, задолго до того, как центром американской киноиндустрии стал Голливуд, была создана студия немых фильмов. О качестве жизни населения Квинса говорит также тот факт, что число полей для игры в гольф возросло до двадцати восьми, что намного больше, чем в других районах. Значение Квинса для города существенно возросло после строительства четырёх аэропортов.

С 1936 года Нью-Йорк начал готовиться ко второй международной выставке на своей территории. Местом проведения её была выбрана площадь в 492 гектара вдоль реки Флашинг. Более девяноста миллионов долларов были вложены в реконструкцию улиц, мостов, скоростных магистралей. И вот 30 апреля 1939 года, в день 150-й годовщины инаугурации Джорджа Вашингтона, выставка была открыта. Символом выставки стала футуристическая конструкция, в которой размещалось несколько экспозиций. Значительную часть выставочного пространства занимал павильон «Большой Нью-Йорк». Позднее, здесь разместили первый «Дом ООН» и художественный музей Квинса. На этой выставке впервые демонстрировалось телевидение и кондиционеры. Когда началась Вторая мировая война, первоначальный девиз выставки «Создание мира завтрашнего дня» был заменен на новый «За мир и свободу».

После заключения Советским Союзом «Пакта о ненападении» с гитлеровской Германией, советский павильон был срочно демонтирован. Скульптура Мухиной «Рабочий и колхозница» вместе с моделью московского метро был отправлен домой. Ещё более печальная судьба постигла японский павильон. Он был полностью сожжён американцами, жаждущими возмездия за Перл Харбор. Послевоенная всемирная выставка 1964–1965 годов. была размещена на том же месте. Символом выставки стал макет земного шара, который находится и сейчас на том же месте, а девизом – «Мир через понимание». Особым вниманием посетителей пользовались «Футурама П», где был представлен «Мир завтрашнего дня» и «Панорама Нью-Йорка», на которой можно было увидеть каждое здание всех пяти боро (районов).

– … К сожалению, – сказал я, – эти модификанты как бы нарушают установившийся в природе баланс, когда мужчины служат для количества, а женщины, для качества. Тем не менее, у нас уже не один раз промелькнула мысль, что наших модификантов можно считать как больных, имеющих специфическую форму наследственной болезни. Единственная возможность уберечься от её массового распространения, это изоляция их от общества. Если это сделать грамотно и своевременно, то никакой угрозы я не вижу. Кролики тоже имеют высокую склонность к репродукции. Но мы ведь не наблюдаем их засилья.

– Изолировать. Вы думаете, это легко сделать? Однажды уже попытались пойти на такой шаг, но это вызвало такую бурю негодования… Целая деревня сбежалась, чтобы отстоять одного-единственного дебила. Его мать рвала на себе одежды и так причитала, что казалось, прибавь она ещё пару децибел и сбежится весь стомиллионный арабский мир. Нет, изолировать легко только теоретически.

– Если вы хотите знать моё мнение, то в одиночку эту проблему не решить. Ведь прошло уже три года. Вы что-нибудь предприняли или сообщили об этом? Ведь это всё-таки серьёзно!

– Да, сообщил и предпринял. Всё, что было в моих силах, я сделал.

– И какая же реакция? Что-нибудь предпринимается? – спросил я.

– Что-то предпринимается, но об этом мне, к сожалению, не докладывают. Мне кажется, что общество, и спецслужбы в том числе, ещё не созрело до понимания тяжёлых последствий такого типа. Моих налетчиков не поймали. Местность не заблокировали. Какие-то регистрации среди молодёжи провели. Но что это даст? Власти всё опасаются, чтобы их не обвинили в предвзятости к арабскому населению. К тому же началась практически война. С этими террористами-смертниками… Как-то сама по себе появилась идея борьбы с ними. Их можно очень просто отучить от этого баловства. Нужно только ко всем видам взрывчатки добавить небольшую присадку, у которой в момент объединения компонент вступит в реакцию, в результате которой произойдет взрыв в момент подготовки. Очень эффективный способ.

– Подождите, минуточку, Гурам Левонович, не будем отвлекаться, любые проблемы нужно решать по очереди. Не находите ли вы, что эти камикадзе могут быть наследниками ваших «клиентов»? Ведь позволить обвязать себя взрывчаткой или управлять одной рукояткой самолёта дело не хитрое. Не так ли?

– Да, мне это приходит в голову. Я даже написал по этому поводу соответствующую бумагу. Но прямых доказательств пока нет.

– Так что же делать? Нужны какие-то превентивные мероприятия и, что об этом думают специалисты-генетики. Ведь первое, что приходит в голову – это найти противоядие, вышибить клин клином.

– К сожалению, специалисты ни к чему пока не пришли. Только общие фразы и заявления типа: «Рассматриваемое явление не простое заболевание, поскольку оно не имеет аналога. Больше того, оно как бы аккумулирует все отрицательные стороны и сложности многих других наследственных заболеваний, добавляя к ним новые отрицательные особенности, о которых уже было сказано».

– Здесь, в Америке, уже прошло несколько научных семинаров. Из-за океана легко давать советы один нелепей другого. – А один американец вообще заявил: «Меня просто умиляет эта трогательная забота. После 11 сентября у них были массовые веселья с танцами. Не хватало только костров. Разве этого не достаточно? Объективный опрос в Мекке во время последнего Хаджа показал, что сто процентов его участников одобряют террор, а Бен Ладена признают национальным героем. А эти камикадзе, хашиды? Ничего их не останавливает. Даже взрывы их собственных домов. Когда хотят уничтожить осиное гнездо, убивают в первую очередь матку вместе с гнездом. Но если и этого мало, уничтожают всё ближайшее окружение. Боюсь, что только так можно решить эту проблему. В средневековье были жестокие методы борьбы с религиозным экстремизмом, зато тогда не было терроризма». А потом, как бы опомнившись, добавил: «Естественно, этот принцип нужно соблюдать для всех этнических группировок, так как пандемия медленно, но верно распространится на все другие регионы. Как видите, политкоректность соблюдена, на все сто!» Другой же договорился до того, что предложил пожертвовать населением целого района, чтобы спасти остальных.

– И что же он предложил? – спросил я. – Сбросить на них атомную бомбу?

– Да нет. Просто инфицировать население ВИЧ-инфекцией.

– Всех поголовно?

– Нет, только репродуктивную её часть. Детей и пожилых людей можно оставить в покое.

– А детей почему? Вот у нашего друга Анвара тоже дети и уже носители. Эффект горностая! А как вы к этому отнеслись?

– Как? Конечно, отрицательно. Я врач, и призван лечить людей. Для меня важен моральный фактор. Почему невиновные люди должны страдать из-за моей ошибки? К тому же, ВИЧ-инфицированный человек живет значительно больше временного периода репродукции модифициканта. И где, скажите, гарантия, что кому-то не удастся ускользнуть от этого мероприятия. Как, например, этому Модифу ибн Махмуду (именно так он назвал сына моего аспирантского приятеля). Нет, этим можно усугубить положение. Это не то, что нужно.

– Так, что же делать? – спросил я ещё раз.

– Есть у меня одна идея. И даже не одна. Думаю, что вы в этом сможете мне помочь. Даже включиться непосредственно в её реализацию.

– Я вас слушаю, – сказал я.

– Итак, начнем с того, что люди – не кролики и их нельзя просто так изолировать от общества. К тому же, любая форма изоляции не сильно отличается от тюрьмы. Следовательно, нужно найти решение как излечить либо приостановить распространение этой болезни. К тому же, как показал опыт, ждать помощи от некомпетентных органов не приходится. Нужно брать инициативу на себя. Вот так-то, батенька.

– Предисловие отличное, – говорю я. – Особенно «батенька». И чем вам может помочь «батенька»?

– Можно оживить анализатор микрообъектов, который вы сделали для распознавания раковых клеток?

– Оживить? Его даже найти нелегко. Сколько раз возили в Ригу, Ленинград, Пущино на Оке. Где он сейчас? Не представляю. Прошло ведь около тридцати лет.

– А если воссоздать новый? На современной основе с хорошим компьютером. Как вы к этому относитесь? Но делать это нужно очень быстро. Мне не много осталось времени. Нужно успеть. Предчувствие…

Далее шёл скучный разговор об инженерах, программистах, деньгах. В жизни без этого не обойдешься, но слушать об этом – сплошная тоска… Конечно, здесь в Америке реализовать задумку намного проще, чем у нас, в России. Здесь под здоровую идею не трудно получить заем тысяч на сто-двести. Для них это не деньги. А если не получится? Вечно у нас наша совковая ментальность… Наука без жертв не бывает! Не посадят же меня в каталажку. В худшем случае – признают банкротом. Графа Монте Кристо из меня и так не получилось! Нужно рискнуть.

Наша экскурсия по Нью-Йорку подошла к концу. С Гурамом Левоновичем мы попрощались, поскольку ему нужно было готовиться к отъезду. Конечно, мы вроде и расстались, но проблема никуда не делась и продолжала навязчиво приходить ко мне вновь и вновь. Если спецорганы одной стороны бездействуют, рассуждал я, то для их противников это просто подарок. И если модификантов не изолировать, то где гарантия, что злоумышленники не воспользуются этим. Мой воспаленный ум рисовал картины лагерей, в которых тренировались парни с детским выражением лица, и здесь же дома матери и ребёнка, в которых, как матери, так и их дети с одинаковым воодушевлением играли в песочке.

И ещё, совсем недавно, в одной из американских газет под рубрикой «Причуды богатых» промелькнуло сообщение: «Ближний Восток. Наш специальный корреспондент передает. Известный нефтяной король, прославившийся скупкой шедевров изобразительного искусства, увлекся новым направлением благотворительной деятельности. Он строит приюты, в которых проживают и обучаются простому ремеслу матери и их неполноценные дети…»

Стоит ли удивляться, что с некоторых пор я стал особенно внимательно следить за информацией о террактах. Может быть, это произошло потому, что ко мне по интернету, пришло непонятное сообщение. Может быть даже часть какого-то письма, которое мне удалось извлечь… В нем были только названия известных объектов: Эмпайр Стейт Билдинг, Всемирный торговый центр, Метрополитен-музей, Карнеги Холл (США), Лувр (Франция), Театральный Центр на Дубровке, Эрмитаж, Кремль (Россия), Яд Вашем (Израиль), Прадо (Испания), Вестминстерское Аббатство, Музей Науки (Великобритания)…

Наша совместная работа с Гурамом Левоновичем чем-то напоминала соревнование. И результаты не заставили себя долго ждать. Когда мой макет начал показывать первые результаты, пришло сообщение из Кфар Сабы. В нем говорилось, что доктор уже стоит на пороге нового открытия и что он научился управлять генетическим кодом до такой степени, что ещё один-два шага и можно будет, по желанию, замедлять старение и даже останавливать его на неопределённый срок.

Признаюсь, у меня даже появилась, эдакая, ненормальная мысль, с которой я собирался посоветоваться с профессором. Дело в том, что замедлять или останавливать старение – это хорошо, очень хорошо для людей молодых и среднего возраста. А какой молодой человек думает о старости? Попытайтесь узнать, какой процент молодых обращается в клиники для диагностики, например, работоспособности своего сердца. Определённо доли одного процента. Вот и получается, что проблемой своего долголетия человек начинает интересоваться уже тогда, когда он перешагнет в довольно зрелый возраст. А для глубоких стариков это вообще не принесёт большой радости, также как и для общества в целом… Отказаться же от такой возможности, им тоже трудно…

Значит, нужно работать над идеей поворота старения вспять, говоря другими словами, над омоложением человека. Именно в данном случае будет правильно говорить о смене не величины, а направления вектора старения и «замены знака, на обратный». Как мне говорила логика, это ведь работа в том же русле, только почему-то она ни разу не всплывала в наших беседах? Для таких экспериментов, найти добровольцев будет очень легко. Может быть, даже я сам… Идеи такого рода, в науке считаются постановочными. Их нельзя запатентовать, но если они попадают на «хорошую почву», то их цена не знает границ. А не утопия ли сама постановка этой проблемы? Уж очень сказочно всё это звучит… Не успел я додумать свою мысль до какого-то логического вывода, как зазвонил телефон:

– Стаарик, это ты? Это я, Махмуд. Удивляешься?

– Нет, я не удивляюсь. Но как ты разыскал меня? Наверно, обзвонил наших общих знакомых?

– Конечно, в Москве уже все знают, что ты уехал.

– Что тебя заставило? Чем я могу быть тебе полезен?

– Понимаешь, стаарик, мой сын подхватил дурную болезнь. У него рождаются дети…

– Быстро растут? – спросил я.

– Да, слишком быстро. И никто не может их вылечить. Только один профессор в Израиле, армянин.

– А почему ты ко мне обращаешься, а не к нему?

– Потому, что он твой друг, и ты с ним работал много лет. Даже изобретал что-то. Мне он может отказать. Там нас не любят.

– И откуда ты всё это знаешь? – спросил я. – Да, ты прав, думаю, что он тебе обязательно откажет. И знаешь, почему?

– Нет, не знаю.

– Потому, что твой сын избил доктора и его жену, а потом ещё и ограбил его. И как после этого он должен относиться к твоему сыну, наркоману?

– Так, что же делать, стаарик? – спросил он. – Ведь семья пропадает. – Голос его стал как у человека, получившего убийственную новость. Мне даже стало немного жаль его.

– Не знаю, что тебе посоветовать. Ведь эту болезнь не подхватывают. Она не венерическая, её получают за грехи, свои или родителей, а потом передают по наследству, с генами. Я не уверен, что доктор тебе сможет помочь.

– Илья, я тебя умоляю. Помоги мне. Ведь парень совсем молодой. Недавно женился. Мы ведь с тобой дружили. Одну кафедру окончили. Скажи, что же делать. Хочешь, мои все братья придут и будут тебя просить?

– Нет, Махмуд, избавь меня от этого. Мне не хочется встречаться с вашими, – я даже чуть не сказал, саламандрами. – Извини, я после башен-близнецов ещё не совсем отошёл, несмотря на то, что они и не виноваты. Твой сын должен бросить наркотики и попросить прощения у доктора. Эти условия абсолютно необходимы. Если доктор его простит, можно будет обратиться к нему за помощью. А без этого, сам понимаешь…

– Стаарик, он уже бросил наркоту, ударился в религию, целыми днями молится. Но ты-то знаешь, что этим не поможешь.

Прошло несколько дней, и я получил письмо по электронной почте от Гурама Левоновича. Он рассказал о том, что прибор мой к нему прибыл и теперь его работа движется более успешно, а потом совсем неожиданно:

– Знаете, у меня произошла удивительная встреча с этим самым Модифом ибн Махмудом. И не только с ним. Выхожу я утром из дому и вижу, стоят на коленях шесть мужчин, а рядом одна женщина. Один из коленопреклоненных – светловолосый, бьется головой об землю, а его, как я догадался, бабушка, стоит с понурой головой. Не трудно было вычислить, что пятеро из них это те, с которыми мне не удалось разминуться в тот злополучный вечер. Шестой же, один из их отпрысков. Но это были уже совсем другие люди. От их былой самоуверенности и нахальства не осталось и следа. Видно они достаточно настрадались, и их раскаяние было, как мне кажется, абсолютно искренним. Особенно меня поразила женщина. Казалось, что она уже выплакала все слезы. Об этом говорили её глаза. Когда же она заговорила по-русски, и рассказала, какую тяжёлую жизнь ей пришлось перенести после отъезда из Москвы, мне даже стало её жалко. До сих пор в ушах её фразы: «Доктор, сделайте что-нибудь. Умоляю вас, возьмите меня для экспериментов».

Вот так, наши женщины, сами себе выбирают нестандартную судьбу. Возомнили себя декабристками… Сначала я не хотел с ними разговаривать. Потом постепенно смягчился и даже согласился помочь блондину. Этого делать, конечно, нельзя, но кто меня осудит? Ведь этому человеку терять уже нечего. Подождем, что покажет этот эксперимент. Это ли ни ирония судьбы. Быть может он станет первым Кощеем Бессмертным.

Предыдущие события говорили мне, что самые важные новости должны прийти в ближайшее время. И действительно, через три месяца, когда я уже совсем потерял всякую надежду и собрался позвонить в Кфар Сабу, по электронной почте пришло письмо от Гурама Левоновича. Написано оно было не совсем складно, но не в этом дело. Оказалось, что он уже давно лежит в госпитале, и только теперь нашёл в себе силы написать мне письмо. Приведу только некоторые его отрывки:

… Что касается моего препарата, то он оказался во всех отношениях на высоте. В совокупности с вашим анализатором медицина могла получить отличное средство для диагностики и лечения целого спектра наследственных заболеваний…

… К сожалению, я оказался не в силах устоять против давления окружающих, и начал помогать тем, перед которыми я чувствовал вину…

… В то время мне казалось, что я смогу сделать то, чего не удаётся сделать политикам – примирить враждующие стороны…

… Глобальная стабилизация численности населения повсюду, включая Китай, Индию и страны Африки, почему-то не коснулась стран Ближнего Востока. Может быть, гигантские запасы нефти позволяют населению этих стран паразитировать на добыче природных ресурсов. Хотелось бы, чтобы события, связанные с моей скромной персоной, не усугубили и без того сложную ситуацию…

… Мне трудно с уверенностью утверждать кому, но моя деятельность очень не понравилась каким-то силам, которые не находят иного, кроме силового, решения…

… Разгром моей лаборатории отбросил на много лет назад решение проблемы наследственных болезней и продления жизни. Наверно у меня уже не хватит сил и вдохновения начать всё заново. Жаль, что это произошло так неожиданно, и я сам не успел принять препарат… К тому же угрызения совести перед вами. Ведь я хотел в качестве подарка преподнести вам…

… Винить всех людей, конечно, не стоит… Да я и сам во многом виноват. Как не вспомнить о преступлениях и адекватных им наказаниях…

… Генетический вред своему потомству можно нанести и непредумышленно, с помощью вполне благополучного во всех отношениях брака…

… Эгоизм, себялюбие, нарциссизм и некоторые другие черты у человека тоже могут иметь наследственную природу. А чем они лучше болезни?..

… А как рассматривать религиозный фанатизм? Не является ли он, также как и любой другой фанатизм, разновидностью психического заболевания? Хорошо, что он, по крайней мере, не имеет генетической природы. А может быть и плохо, ведь голову лечить труднее всего…

… К сожалению, наука ещё не способна решить множество социальных проблем, а её достижения, совершенные из благих побуждений, оказываются порой хуже, любого, разработанного с её помощью, оружия…

Содержание письма, а главное его тон, вызвали у меня непонятное чувство беспокойства и даже тревоги. Не откладывая, я тотчас позвонил к нему домой, но услышал только короткие гудки. Долго после этого я сидел у телефона, но, наконец-то, дозвонился в госпиталь. Какие-то люди пытались говорить со мной на десятке разнообразных языков, которые я, к сожалению, не знал. Но вот из сумбура этой многоголосицы, напоминающей международную конференцию, выделился не очень уверенный голос, говорящий на английском языке.

– Если вы, сэр, будете говорить медленно, я попытаюсь вам ответить.

– О'кей, – сказал я. С людьми, владеющими симпл инглиш говорить ещё легче. – Скажите, плиз, не могу ли я, поговорить, с профессором генетики Гурамом Кисьянцем?

Длительная пауза не о чём мне не говорила. Может быть, он вышел, или там не поняли мой вопрос. Я попытался повторить его, но более медленно и другими словами. Не помогает. Наконец, когда я уже собирался положить трубку, я услышал ответ. Тот же голос, на том же языке сказал:

– Вы меня слышите? Говорят, его уже нет.

– Как нет? Он что, выписался? Когда? – непроизвольно последовали вопросы.

– Его уже нет в живых. Он умер на прошлой неделе. Сердце не выдержало и тяжёлые ранения… Дальнейший разговор терял всякий смысл… Я положил трубку и долго не мог прийти в себя. Смерть человека – это всегда потеря, но смерть близкого человека – это особенно тяжёлая потеря. Мы вроде и не родственники, и не часто встречались, но почему же эта утрата так подействовала на меня? В моей жизни встречалось немало учёных, внесших тот или иной вклад в науку, но почему-то всегда, в подобной ситуации, вспоминается не то, сколько он исследовал, изобрел, руководил, объездил стран, а только его человеческие качества.

Но вот пришла жена.

– Что случилось? Почему ты такой хмурый?

– Давай выпьем. Опять эти арабы, сволочи!.

– ???

– Давай выпьем, – повторил я. – Гурам Левонович умер. Помянем.

22 февраля 2003 г.