Владелец «Голдмарт» выигрывает аукционный тендер

Специально для «Нью-Йорк таймс»

Нью-Йорк, 12 октября

По сообщениям источников с Уолл-стрит, Роберт А. Голдсмит, собственник «Голдмарт инкорпорейтед», приобрел контрольный пакет акций «Бергли инкорпорейтед» за миллиард долларов.

В результате этой сделки Голдсмит получил более пятидесяти процентов акций этой старейшей в мире и весьма почтенной аукционной компании. Таким образом, Голдсмит совершил настоящий финансовый переворот, ибо, по утверждению аналитиков, даже в условиях нынешнего спада деловой активности контрольный пакет достался ему по дешевке...

 

Глава 1

Нью-Йорк, 12 октября

Маккензи Тернер проснулась с желанием отхватить добрый кусок Большого Яблока, как в Америке издавна принято называть Нью-Йорк.

Стояло нечастое для Манхэттена ясное свежее утро, и даже небо казалось отполированным до блеска – ни облачка, ни малейшего намека на смог. Но погода не имела никакого отношения к тому, что испытывала сейчас Маккензи.

Все дело было в том, что именно ее разбудило, – из сладких сновидений в еще более чудесную действительность ее вернули нежные прикосновения пылкого любовника, припавшего губами к ее груди и поглаживавшего ее мягкие бедра.

– М-м-м-м-м...

Сонно постанывая и слегка улыбаясь, Маккензи с закрытыми глазами повернулась, раскрываясь всем телом, как подсолнечник навстречу солнцу. Она инстинктивно впитывала тепло, исходящее от лежащего рядом с ней мужчины.

Его ласки становились все настойчивее.

– М-м-м-м... – Она широко раскрыла сияющие янтарные глаза.

– Я так и думал, что это поможет тебя разбудить. – Он соблазнительно ухмыльнулся.

– Никогда не начинай того, чего не можешь закончить! – Маккензи выжидательно прищурилась.

Хотя их отношения, то обрываясь, то вновь возобновляясь и ни к чему не обязывая обоих, тянулись уже больше года, он все никак не мог привыкнуть к ее гипнотическому, на редкость живому присутствию. Казалось, сам воздух вокруг Кензи Тернер насыщен электричеством.

И дело тут вовсе не в ее красоте. Портрет Кензи никогда бы не украсил обложки откидного календаря или рекламных полос в газете – куда ей с ее волосами цвета собольего меха, лукавым личиком эльфа, высокими скулами, бровями вразлет и маленьким упрямым подбородком! Все это придавало ей вид скорее беззащитный, мальчишеский, нежели сексуально-соблазнительный.

Но было в этой ладно слепленной головке, сидящей на пышном, но грациозном теле, что-то тревожное и манящее.

Все это вместе и заставляло мужчин одновременно желать ее и оберегать.

– Не надо, Чарли, – вяло выговорила она, нерешительно пытаясь его оттолкнуть. – Ты же знаешь, мне пора на работу...

Он поднял голову и ослепительно улыбнулся.

– Разумеется, знаю. – Упершись ладонями в матрас, он немного приподнялся и сразу же вновь опустился, и вошел в нее как раз так, как она любила – не отводя взгляда, бедро к бедру.

Маккензи восторженно и восхищенно выдохнула воздух и, подчиняясь его неторопливым, но настойчивым движениям, часто задышала.

– Быстрее! – прошептала она. Ее глаза вспыхнули, как у животного, неожиданно ослепленного автомобильными фарами, и она изо всех сил впилась ногтями в его ягодицы. – Быстрее!

– Не торопись, малыш, – мягко сказал он. – Ведь мы не на скачках. Вот так, помедленнее. Просто лежи себе и наслаждайся ездой...

– Да!

Она глубоко вдохнула исходящий от него едкий мужской запах; его жаркое дыхание, опаляющее нежную кожу на груди, заставляло ее всякий раз вздрагивать. Они двигались все быстрее и быстрее, полностью в такт, словно это было не два, а одно тело.

– О Боже! – простонала Маккензи. – Как хорошо! Так хорошо, Чарли, что я...

Ее черты исказились, и при первой же волне оргазма из горла у нее вырвался первобытный крик.

– О, Чарли, – едва слышно прошептала она. – Чарли...

Он откинулся на подушку и, тяжело дыша, выдавил из себя кривую ухмылку.

– С добрым утром! – хрипло проговорил он.

– Еще с каким добрым! – Широко раскрыв глаза, она поцеловала его и пробежала пальцами по спутанным черным волосам, которые, несмотря на пышные усы, придавали ему задорный, почти мальчишеский вид.

Какое-то время они лежали неподвижно, все еще тесно прижимаясь друг к другу. Вдруг глаза у Маккензи расширились от ужаса. Она увидела будильник.

– Черт! – Она отшвырнула его в сторону.

Чарли перекатился через нее.

– Что это с тобой, черт побери?

– Проклятый будильник не зазвонил, вот что! – Маккензи яростно встряхнула растрепанными волосами.

– А он и не должен был зазвонить. – Чарли потянулся, заложив руки за голову. – Я его выключил.

– Что-о? – Она изумленно воззрилась на него.

– Что слышала. Я его выключил, чтобы он нам не мешал.

– Подонок! Свинья! Ты... ты... – Она схватила подушку и принялась колотить его по голове.

Защищаясь, он поднял руки.

– Эй! Да успокойся же ты. У меня сегодня выходной.

– А у меня нет! Теперь я из-за тебя опоздаю.

Отведя душу, она отшвырнула подушку, соскочила с постели и кинулась в ванную.

– Чего так волноваться? – крикнул он ей вслед. – Неужели нельзя позвонить и сказаться больной?

Она высунулась из-за двери.

– Ты что, забыл? Сегодня у нас первая встреча с новой администрацией.

Он тупо посмотрел на нее.

– О Боже! – Она в изнеможении закатила глаза. – Я же тебе говорила: у нас новый хозяин, вернее, новый владелец контрольного пакета акций. С сегодняшнего дня он официально вступает в свои права! Ясно, кретин? – Она посмотрела на него. – Ну? Хватит валяться и изображать из себя султана в гареме! Пошевеливайся! Хоть кофе-то ты можешь сварить? Да поживее! – Она нетерпеливо хлопнула в ладоши.

Он по-прежнему лежал, скрестив руки под головой и лениво пошевеливая пальцами.

– Не шуми, Кензи, ты же знаешь, что на кухне от меня мало проку.

– Тысяча извинений! – прорычала она, снова закатывая глаза. – Уж эти мне легаши! Похоже, я сегодня выиграю соревнования по бегу. Ну почему, почему, – с мольбой произнесла она, ни к кому не обращаясь, – я связалась с легашом-итальянцем, который даже кофе сварить не может? Кто-нибудь мне ответит на этот вопрос?

– Может, потому, что я так хорош в постели? – с плотоядной улыбкой сказал он.

– Жаль, что ты не так же хорош на кухне. – Она вопросительно посмотрела на него. – Слушай, а тебе сегодня нигде не надо быть? Скажем, отловить кого-нибудь или что еще?

– Нет. До завтра, когда мы встречаемся с коллегой из Интерпола, ничего, сладкая ты моя. Помнишь, я тебе говорил, что мы будем распутывать это дело о хищении картин...

Но этого Маккензи уже не слышала. Захлопнув дверь в ванную, она встала под душ и пустила сильную струю.

 

Глава 2

Дина Голдсмит проснулась у себя дома в верхней части Пятой авеню с чувством, что за ночь что-то круто переменилось. Что бы это могло быть, пыталась сообразить она, лежа на причудливой венецианской кровати, настоящей фантазии в шелках.

И тут у нее пропали последние остатки сна. Она вспомнила.

Дина рывком села на кровати и довольно потянулась. Ну что за день! И как же это она могла забыть? Ведь она стала королевой Манхэттена. Вот что произошло!

Неужели это возможно? А если она ущипнет себя и...

И она действительно попыталась пустить в ход ногти, да только помешали нескладные перчатки – она всегда надевала их на ночь, чтобы не испачкать старинные кружевные простыни и не стереть с рук крем.

Как странно. Еще вчера вечером она, Дина Голдсмит, голландка по рождению, красавица жена мультимиллионера Роберта А. Голдсмита, владельца «Голдмарт инкорпорейтед» – второй по величине в Америке сети магазинов по продаже товаров по сниженным ценам (что ее внутренне всегда коробило) – легла в постель, как обычно. А сейчас, по прошествии всего восьми часов, она проснулась другой Диной Голдсмит – торжествующей женой нового владельца, или по крайней мере главного пайщика и председателя совета директоров «Бергли инкорпорейтед», старейшей в мире, самой крупной и, несомненно, наиболее уважаемой компании по продаже лучших произведений живописи, мебели, драгоценностей, марок, фарфора, ковров – да чего угодно!

«Бергли»! Само название кружит голову, оно – словно знак качества на любом товаре, что проходит через его величественные двери.

«Бергли»! В восьмидесятые здесь были побиты все рекорды публичных торгов, с молотка шло все – от Пикассо и Ван Гога до головокружительно дорогого мейсенского фарфора или старинных фотографий.

«Бергли»! «Бергли» с его трехсотлетней давности штаб-квартирой на Бонд-стрит в Лондоне и дворцом в целый квартал здесь, в Нью-Йорке, на Мэдисон-авеню, не говоря уж о двадцати трех филиалах, разбросанных по всему миру.

«Бергли»! Считающийся ровней «Кристи» и «Сотби». «Бергли», где список совета директоров и консультантов выглядит как справочник «Кто есть кто» в мире нуворишей и знати, кривившей до сих пор, как правило, свои патрицианские носы при виде ее, Дины Голдсмит, жены какого-то торговца всякой дешевкой.

Ну погодите же...

Ее губы изогнулись в зловещей улыбке, кривой, как ятаган. Это уж точно, ситуация за ночь сильно изменилась!

Что ж, пора приступать к исполнению новой роли.

– Дарлин! – пронзительно крикнула Дина.

Служанка, дежурившая прямо под дверью спальни, мгновенно появилась на пороге. Дине хватило одного взгляда на трясущуюся от страха бедняжку, чтобы понять: новость достигла и ушей слуг.

– Приготовь ванну, – коротко распорядилась она. – И смотри, вода должна быть нагрета точно до двадцати шести градусов. По Цельсию!

– Слушаю, мэм. – Опустив голову, Дарлин поспешила в громадную, всю в мраморе, ванную.

– Постой! Сначала налей в таз воды, развяжи перчатки и смой мне с рук этот проклятый крем!

– Слушаю, мэм. – Не прошло и минуты, как Дарлин вернулась с тазом кипятка и пачкой бумажных салфеток.

Дина вытянула руки вперед, как хирург перед операцией. С трудом дождавшись, пока Дарлин с помощью мыла, воды и салфеток справится наконец с толстым слоем крема, она нетерпеливо сказала:

– А теперь – ванну!

– Да, мэм.

Путаясь в бумажных салфетках, обрызганная с ног до головы водой, Дарлин вылетела из спальни.

Дина включила в штепсель вилку телефона, специально предназначенного для переговоров внутри дома, и нажала на одну из двадцати четырех кнопок.

Дворецкий отозвался мгновенно:

– Да, мадам? – Его голос звучал жестко и внушительно.

– Скажите на кухне, что я буду завтракать ровно через час, – распорядилась Дина. – Пусть сварят свежий кофе. Погорячее. Без кофеина. Полчашки простого обезжиренного йогурта. И один тост. Масла не надо.

– Немедленно передам ваши ука...

– Мой муж еще дома? – перебила его Дина.

– Весьма сожалею, но...

Дина повесила трубку и тут же нажала на новую кнопку.

Один звонок... второй... третий...

– Да? – раздался скрипучий голос личной секретарши Дины.

– Габи, пусть шофер подаст машину к подъезду ровно через полтора часа. И позвоните в «Бергли». Я хочу, чтобы у входа меня встречали трое из руководства компании. Они будут моими гидами.

– Насколько я понимаю, я тоже должна вас сопровождать, – кисло прокомментировала это распоряжение секретарша.

– Правильно понимаете.

– Хорошо, сажусь на телефон. – Особого энтузиазма в голосе Габриэлы Мортон не прозвучало. – Да, не забудьте, в два часа вы должны быть в парикмахерской.

– С этим покончено, – высокомерно бросила Дина. – Позвоните Кеннету и скажите, что, если он по-прежнему хочет заниматься моими волосами, отныне ему придется самому приходить ко мне.

Повесив трубку, Дина откинула простыни и соскочила с кровати. Сладко потягиваясь, она позволила себе несколько мгновений просто понаслаждаться своим новым положением. Затем, что-то весело напевая, накинула халат из нежно-розового шелка, обшитый страусовым пухом, сунула ноги в пушистые шлепанцы того же цвета и проследовала в ванную.

На сей раз Дина не остановилась полюбоваться портретом кисти Ван Гога, висевшим над мраморной каминной полкой, «Скачками» Дега – эту картину поместили над позолоченными консолями, – и тремя миниатюрами Ренуара, которые составляли предмет ее особой гордости. В это утро Дина Голдсмит не нуждалась ни в каких видимых подтверждениях своего нового общественного положения – а именно для этого раньше ей и служили бесценные произведения живописи и антиквариат. Сегодня она точно знала, что представляет собой и какое положение в Нью-Йорке занимает.

В общем, следует признать, что маленькая Дина Ван Влит из городка Гауда, этой сыроваренной столицы Голландии, неплохо преуспела в жизни. К своим двадцати девяти годам она прошла долгий и трудный путь.

Даже более трудный, чем кому-либо могло прийти в голову...

Самые ранние воспоминания Дины Голдсмит были связаны с сыром, именно поэтому сейчас он вызывал у нее такую ненависть, и горе тому, кто осмелился бы положить в ее холодильник даже крохотный кусочек.

Подобно прустовской корзиночке с пирожными «мадлен», одного запаха, даже одной мысли о сыре было достаточно, чтобы пробудить у нее воспоминания об утраченном времени. Что и неудивительно, если иметь в виду, что отец Дины работал на одной из самых известных сыроварен в Голландии.

Беда в том, что только это она об отце и помнила. Запах сыра клубился вокруг него подобно миазмам. Он пропитывал его одежду, волосы, кожу. И сколько бы отец ни отмывался, вонь все равно не испарялась. Даже сейчас, по прошествии многих лет, она все еще стояла в ноздрях Дины.

Но случилось так, что жизнь, которая, как известно, любит выкидывать разные фокусы, воспользовалась именно сыром, чтобы выдать Дине билет на поезд, уходящий из Гауды.

У Дины Ван Влит была классическая нордическая внешность. Рост – пять футов девять дюймов, золотистые волосы, резко очерченные скулы, широко расставленные аквамариновые глаза. А вдобавок к внешности и сногсшибательной фигуре она обладала ногами, на которые заглядывались все мужчины. Всего этого вполне хватило, чтобы выиграть звание «Мисс Гауда».

Оттуда последовал бросок в Амстердам, где Дину увенчали короной «Мисс Нидерланды», и в качестве обладательницы таковой она проследовала в Каракас на конкурс за звание «Мисс мира».

Увы, «Мисс Нидерланды» не дошла и до полуфинала. Но ничего. Дина Ван Влит была реалисткой. Ее не нужно было учить тому, что составляет ее главное достояние. Она знала это лучше других.

Знала она и то, что никогда не вернется в страну ветряных мельниц, деревянных башмаков и сыра. Вот она и упаковала свои утешительные призы, прихватила девять тысяч долларов, завещанных ей бабушкой по материнской линии, и двинулась в Нью-Йорк, этот город Желтого Дьявола, где и сняла на пару с приятельницей квартиру в престижном районе в верхней части Ист-Сайда.

А что еще важнее, она сделала крупное вложение, купив очень дорогое, подчеркивающее все ее достоинства вечернее платье и вполне приличный жемчуг.

Вооружившись таким образом и бесцеремонно используя свой титул участницы Всемирного конкурса красоты, она, подобно акуле, нырнула в волны светской жизни Манхэттена. Коктейли, ужины, приемы, благотворительные вечера – Дина прошла через все, отвергнув по пути бесчисленные предложения легких романов, а то и руки и сердца со стороны самых мечтательных и неотразимых молодых людей Манхэттена.

Эти франты ее не интересовали. Дина знала, что ей нужно, и была преисполнена решимости достичь цели.

И вот вам пожалуйста! Никто и глазом не успел моргнуть, как денежный мешок в лице Роберта А. Голдсмита, недавно овдовевшего основателя и президента компании «Голдмарт инкорпорейтед» упал ей прямо в руки!

Что с того, что это не назовешь любовью с первого взгляда?

Что нареченный – лысеющий и некрасивый толстяк, перешагнувший за пятьдесят?

Что он неотесан и грубоват, что носит те же отвратительные стандартные костюмы из синтетики, которые продаются в его магазинах, сетью опутавших всю страну?

И что с того, что его пентхаус в Вест-Сайде обставлен дешевой мебелью, стены обиты безвкусным плюшем апельсинового цвета, а в комнатах полно искусственных цветов и литографий клоунов, кошек, большеглазых младенцев – точь-в-точь как в его магазинах?

Что из этого?

Он созрел для крючка, и это главное. Это – и еще то, что у него из ушей капает золото.

Не менее существенно и то, что у него нет бывших жен и детей, которые при случае могли бы оспорить права наследования, – это Дина выяснила тайно, но точно.

Что же касается недостатков суженого, то ничего непоправимого в них, с ее точки зрения, не было. В конце концов, манерам можно научить. Заставить сесть на диету. Перетряхнуть сверху донизу его кошмарный гардероб. Заново обустроить жутковатый пентхаус в западной части Центрального парка.

Вскоре последовало бракосочетание, и Дины Ван Влит не стало. Ее место заняла Дина Голдсмит – и уж она-то свое взяла.

Принадлежа отныне к элите общества, сделавшись членом самых престижных клубов, куда входили жены сотни самых состоятельных людей планеты, она принялась действовать с такой же расчетливостью и хладнокровием, с каким заарканила баснословного богача.

Ее жизнь превратилась в настоящий вихрь.

Последовали ежедневные обеды в «Ле Гренуй» и «Ле Сирк», где королевский бульон с лобстерами бледнел на фоне главного блюда – острых сплетен и скандалов, о которых говорят только шепотом.

Коктейли перемежались официальными ужинами и премьерами на Бродвее. А помимо того – традиционные вечера по понедельникам в «Метрополитен-опера», благотворительные балы, летние выезды на субботу и воскресенье в Хэмптон и зимние на Палм-Бич или на острова Карибского бассейна.

Казалось, Дина Голдсмит достигла всего, чего желала.

Но вскоре выяснилось, что это не так.

Да, вечеринки в определенном кругу стали свершившимся фактом, но принимали мистера и миссис Голдсмит далеко не везде. Старая гвардия в Нью-Йорке, Ньюпорте, Хэмптоне и Палм-Бич воротила от них нос, потому что Роберт – выскочка, нувориш и лишен той благородной патины, что обретается лишь за много поколений. Кроме благотворительных вечеров, где рады всякому, кто готов платить, в мир аристократии доступ им был закрыт.

И вновь, как это уже было в Каракасе, Дина проанализировала ситуацию и решила, что пора в корне изменить свою жизнь. Прежде всего им с Робертом следует переехать – непременно в Ист-Сайд, более того – на Пятую авеню. По ее мнению, их бастионом должен стать дом где-нибудь неподалеку от Центрального парка – местожительство настоящих аристократических семейств.

Деньги – не проблема, и Дина вскоре отыскала дворец в тридцать четыре комнаты, с витыми мраморными лестницами, оранжереей и двумя крытыми террасами вокруг дома. Затем она наняла художника-декоратора, причем именно такого, какого нужно – семидесятидвухлетнего ветерана с безупречной родословной.

Но если Дина считала, что переезд на Пятую авеню и помощь респектабельного декоратора станут магическим ключом к ранее закрытым дверям домов старых аристократических родов, ее ждало жестокое разочарование. В высшем обществе Голдсмитов по-прежнему предавали остракизму, и это доводило ее до бешенства.

И вот наконец, спустя восемь долгих лет – свершилось! Ее молитвы были услышаны! Успешное приобретение «Бергли» сделает то, о чем она мечтала. Ибо Дине не нужно было объяснять, что приобретение контрольного пакета акций этой компании превратило ее, жену владельца, в самую крупную сенсацию сезона. И произошло это буквально в одночасье!

Наконец-то она взлетела на самый верх! Там, где обретаются сливки манхэттенского общества!

И теперь...

Да, пришел час получить... теперь она будет смотреть сверху вниз на тех, кто вчера еще ее не замечал, а сегодня будет готов лизать подошвы ее туфель!

О да, она станет наслаждаться каждым мигом своего триумфа! Ибо нет ничего на свете лучше и сладостнее, чем реванш!

Подняв кучу брызг, Дина скользнула в огромную, овальной формы, ванну. Закрыв глаза, она откинулась на алую подушку из панциря моллюска. В голове у нее по-прежнему роились разнообразные мысли.

Их поток оборвал стук в дверь. На пороге появилась Габи. Дина недовольно сморщила лоб, но на секретаршу это не произвело решительно никакого впечатления. Это была настоящая деловая, застегнутая на все пуговицы строгая женщина со стальными нитями на голове вместо волос, очками на цепочке вокруг шеи и скрипучим голосом. Подойдя к ванне, она ткнула в какую-то кнопку, и шум воды разом оборвался.

– Вам звонят, – недовольно проворчала она. – Говорить будете?

Дина снова пустила воду.

– А кто?

– Некто Берг. Сандра Берг. – Габи пожала плечами.

Дина задумчиво теребила огромную губку. Сандра Берг? Какая-нибудь знакомая? И вдруг ее словно озарило. Ну конечно же! Должно быть, Габи просто недослышала – не Сандра, а Зандра!

Зандра, с которой она уж Бог знает сколько времени не общалась.

– Передайте мне аппарат, – бросила Дина.

– Сами возьмите, – огрызнулась Габи и захлопнула за собой дверь.

«Сука!» Дина с трудом удержалась от ругательства, ограничившись броском мочалки вслед секретарше. Затем она потянулась к столику, на котором стоял телефон.

– Зандра? – бодро заговорила Дина, вновь погружаясь в булькающую воду.

– Дина? – сквозь помехи на линии глухо донесся голос с явным английским выговором.

– Зандра, это ты? Откуда?

– Дина, слава Богу, что я тебя разыскала, а то уж и не знала, куда податься. – Голос Зандры звучал испуганно, что вообще-то на нее совершенно непохоже.

– Да что с тобой? – Дина обеспокоенно приподнялась, чувствуя, как вода стекает с ее острых ключиц.

– Не хочу сейчас вдаваться во все отвратительные подробности этого дела. Одно скажу – мне плохо, очень плохо. Можно... – Зандра заколебалась, – можно остановиться у тебя на несколько дней?

– Ты же прекрасно знаешь, что здесь тебе всегда рады. – Дина помолчала. – Слушай, у тебя... какие-нибудь проблемы?

– Долго рассказывать, а я звоню из автомата. Потерпи немного. Слушай, я только что приземлилась в «Кеннеди», и если на улицах пробки, то доберусь не скоро... А ты уверена, что можешь меня принять? То есть, я хочу сказать, все так неожиданно и не в моих правилах навязываться...

– Да о чем ты! – успокоила ее Дина. – Честное слово, я рада, что ты объявилась. Езжай прямо сюда. Меня, может, не будет, но постараюсь не задерживаться. Я предупрежу слуг. Чувствуй себя как дома.

– О, ты такая славная, что бы я без тебя делала! Жду не дождусь встречи!

Дина задумчиво повесила трубку и вновь опустилась в уже остывающую воду. На душе у нее почему-то было тревожно. Голос Зандры ей определенно не понравился. Она... она почти в истерике.

Неукротимая, блестящая и в то же время всегда такая рассудительная Зандра – в истерике? Дина сдвинула брови. Нет, на нее это совершенно непохоже. И тем не менее она была уверена, что не ошибается.

Что все это могло значить?

 

Глава 3

Зандра фон Хобург-Уилленлоу, графиня Графбург, не имела ни малейшего желания перебирать в памяти события последних суток, не говоря уж о том, чтобы вновь их пережить. На это никаких сил не хватит. Когда непосредственная угроза осталась позади, она позволила себе вздохнуть свободно. В конце концов, теперь она в Америке, и отделяют ее от Англии и Большой Беды три тысячи морских миль.

– А я бы не прочь поразвлечься, – не отставая от нее, проговорил какой-то мальчишка-клерк так, чтобы она услышала.

Поскольку простое молчание явно не умерило его пыла, Зандра смерила наглеца ледяным взглядом.

– Ну а я давно уже взяла за правило не связываться с младенцами, – громко сказала она, и мальчишка испуганно отшатнулся.

Зандра, поправив на плече внушительных размеров сумку, прибавила шагу. Она давно уже научилась отшивать незнакомцев. Ей пришлось овладеть этим искусством, ибо мужчины липли к ней, как мухи к меду.

У двадцатидевятилетней Зандры было лицо королевы красоты, каковой ее однажды и выбрали, и тело шлюхи, а вот шлюхой она ни в коей мере не была. В широко расставленных, блестящих, с прозеленью глазах плясали чертики, а пухлые губы отличались редкостной чувственностью.

Ростом она была пять футов десять дюймов без туфель, а коже того удивительного фарфорового оттенка, которым так знамениты англичанки, придавали особое очарование упорно не сходившие с носа веснушки. Весила Зандра сто восемнадцать фунтов, над ее головой легким, невесомым облаком плыли апельсинового цвета волосы.

Любого другого ее наряд – мешковатый, грубой вязки свитер, изрядно потертая рокерская куртка, тесные выцветшие джинсы, заправленные в ярко-красные зашнурованные ботинки, тоже далеко не первой свежести, – разом переместил бы куда-нибудь на самую нижнюю ступеньку общественной лестницы. Но на ней все эти вещи смотрелись просто неотразимо, ибо Зандра принадлежала к тем очень немногим женщинам, которые выглядят шикарно, что бы ни надели.

Удивительно, но, привлекая мужчин, Зандра не отталкивала и женщин, ибо вместе с красотой была наделена живым характером, веселым нравом и той неподдельной простотой, которая как бы позволяет не замечать неотразимой внешности. Она могла вести себя вызывающе, вышучивать окружающих, вообще позволять себе что угодно, – все получалось так естественно и непринужденно, что никому и в голову не приходило обидеться.

Но двадцать четыре часа назад неизменная жизнерадостность ее покинула, и требовалось время, чтобы вернуться в обычное состояние.

Продвигаясь с толпой пассажиров к стоянке такси и автобусов, Зандра в душе благословляла Дину Голдсмит. Не будь ее старой подруги, ей было бы негде укрыться – и тогда?

«Тогда я бы оказалась в руках этих варваров», – мрачно подумала она.

При воспоминании о случившемся Зандра вздрогнула, поврежденная рука заныла под плотной повязкой.

Оказавшись у выхода из международного аэропорта, Зандра на секунду заколебалась – подождать автобуса или, плюнув на все, взять такси. В сумочке у нее сейчас, кажется, меньше ста долларов, но стоит ли об этом думать, когда, если не считать ноющей раны на руке, она в целости и сохранности и ничто ей больше не угрожает?

А ведь все могло обернуться иначе.

Анна Зандра Элизабет Терезия Шарлотта фон Хобург-Уилленлоу, графиня Графбург, родилась в Лондоне, а два года спустя там же появился на свет ее брат Рудольф. Счастья это, мягко говоря, семье не принесло.

И ее-то, Зандры, появление на свет мать, особа хрупкого телосложения, выдержала с трудом, а следующая беременность оказалась и вовсе фатальной. Лавиния фон Хобург-Уилленлоу умерла родами, а младенец выжил только благодаря неимоверным усилиям лучших акушеров.

Отец Зандры, Штефан, был вне себя от горя. Смерть любимой жены повергла его в полное отчаяние. Когда он на ней женился, его состояние в Чехословакии оценивалось как одно из крупнейших в Европе, но все прибрали к рукам Советы. Безвременная смерть жены и внезапно свалившаяся нищета просто доконали его. В этих условиях двухлетняя дочь и сын-младенец – обладатели громоздких и никому не нужных титулов – превратились в серьезную проблему.

Неудивительно, что Штефан начал искать утешения в бутылке.

К счастью, у него не было недостатка в богатых и знатных родственниках, чье состояние, вложенное в ценные бумаги и недвижимость на Западе, не только никуда не исчезло, но постоянно умножалось; смесь благородных кровей – преимущество немалое, а ведь Зандра числила в родственниках большинство английских герцогов и герцогинь, впрочем, как и знатных особ во Франции. К тому же через своего деда по отцовской линии она была связана с фон Энгельвейзенами и, стало быть, вела родословную, пусть и довольно извилистую, от князей Священной Римской империи.

Родственники и взяли на себя заботу о семье. Крестная Зандры, английская герцогиня, нашла детям няньку: тетя Джозефина, жена владельца одного из лондонских коммерческих банков, придумала для стремительно спивающегося Штефана какую-то синекуру, а кузен Колин обеспечил семью маленькой, но зато бесплатной квартирой в престижном районе.

Впрочем, руководила всеми операциями тетя Джозефина. Когда Зандре исполнилось шесть лет, она объявила Штефану тоном, не терпящим возражения, в какую именно школу следует определить девочку. Плата за обучение была баснословной, но все расходы, разумеется, взяли на себя родственники. Так начались английские университеты Зандры. Вскоре за ней последовал и Рудольф. Два года спустя его отдали в привилегированную школу для мальчиков.

По мере того как Зандра росла, ей становилось все яснее, что она не похожа на других, что ей нет места ни среди простолюдинов, ни в мире спесивых богачей, кичащихся своей знатностью. В восемнадцать лет ее представили ко двору. А вскоре последовало событие не менее важное – выход в свет. Это был почтенный, испытанный временем и поколениями ритуал – например, тетя Джозефина именно так познакомилась со своим будущим мужем.

Но если тетя считала, что Зандре будет нетрудно найти спутника жизни, ее ждало жестокое разочарование. Прием следовал за приемом, бал за балом, Зандру осаждали десятки молодых людей, соискателей ее руки, но в каждом она находила какой-то недостаток. У тети Джозефины опустились руки. «Нищие не могут себе позволить быть разборчивыми, – жаловалась она своим сестрам, – а наша Зандра слишком привередлива. Особенно, – зловеще добавляла она, – для девушки „в ее положении“».

Сестры выразили полное сочувствие. «Не расстраивайся, Джози, – погладила ее по руке Александра, – ты сделала все, что от тебя зависело. Упрекнуть тебя не в чем».

– Ладно, будь что будет, – вздохнула Джозефина. – Пусть продолжает учебу, найдет какую-нибудь работу. Наверное, только Бог знает, что ей суждено. Ей решать.

Зандра решила и остановилась на университете. А два года спустя в Оксфорд поступил и Рудольф.

С тех пор она его почти не видела. Школьниками они еще могли мечтать о лете, которое проведут вместе, но теперь он строил собственные планы, в которых ей могло и не оказаться места.

Объяснялось все просто – Рудольф фон Хобург-Уилленлоу открыл для себя мир женщин. Вскоре за ним уже числилась целая вереница поверженных красавиц, что и неудивительно – у этого молодого человека было такое неотразимое обаяние, что женщины у него разве что с рук не ели. А Зандра тем временем усердно занималась историей искусств, хотя вовсе не была уверена в том, что именно это дело ее жизни.

А затем был объявлен конкурс на звание «Мисс Великобритания». Зандра и не думала в нем участвовать, но одна из ее подруг настойчиво упрашивала:

– Брось упрямиться, Зандра, что ты теряешь? К тому же если уж я решилась, то тебе сам Бог велел! Порезвимся от души! Не будь занудой, соглашайся.

Словом, Зандра попала на конкурс. Разумеется, это была чистая погоня за журавлем, о выигрыше она и не думала.

Тем большим было изумление, когда ее объявили победительницей.

Изумилась и тетя Джозефина, которую никто не подумал поставить в известность о происходящем и которая нашла, что наследнице князей Священной Римской империи не пристало участвовать в подобного рода спектаклях.

Так или иначе, пришла хрупкая, как мотылек, слава и вместе с ней – приглашение в Каракас на конкурс красоты «Мисс мира». Увы, Зандра не прошла даже во второй тур, зато обрела множество новых друзей, и прежде всего Дину Ван Влит – «Мисс Нидерланды». Из Каракаса она вернулась к прежней жизни в Англии.

Но тетя Джозефина отказалась оплачивать ее дальнейшее обучение.

– Все, отныне я умываю руки! – безапелляционно заявила престарелая матрона. – Я безуспешно пыталась найти тебе жениха. Я оплачивала твою учебу, а ты вон какую штуку выкинула. Теперь, милочка, сама о себе заботься.

Хочешь не хочешь, пришлось искать работу. Зандра исходила пешком десятки километров. Стучалась в агентства по найму. Пыталась устроиться манекенщицей, но выяснилось, что там надо раздеваться. Знания в области истории искусств, как и титул «Мисс Великобритания», дополнительных очков ей не принесли. Что же касается впечатляющей родословной, то на нее вообще всем было наплевать. Зандра оказалась в тупике.

Но тут ей повстречался молодой бизнесмен Марк Брэндон, вице-президент фирмы по обслуживанию специальных туристических групп из-за границы.

– Мы организуем так называемый Королевский тур, – пояснил он. – Каждая группа состоит из двадцати четырех человек, их расселяют по замкам, переоборудованным в гостиницы, сельским коттеджам, садовым домикам, возят на скачки в Эскот и так далее. В общем, главное – чтобы туристы почувствовали прелесть жизни богатых и титулованных особ, о которой дома они могут только мечтать.

Далее Марк Брэндон заметил, что пока ему не хватает для Королевского тура действительно родовитой леди, которая принимала бы туристов в роскошно обставленной городской квартире.

– Единственное, что требуется, так это дважды в неделю примерно по часу потягивать шампанское, болтать и фотографироваться с нашими клиентами, – заключил он. – Пусть потом хвастают дома, что общались с настоящими аристократами.

А в перерывах между этими визитами роскошные апартаменты в ее распоряжении на все время действия контракта. Гардероб, драгоценности, приходящая прислуга – прилагаются. И, естественно, зарплата.

– Мы будем платить вам двести фунтов в неделю, – ослепительно улыбнулся Марк Брэндон. – Годится?

– Надо подумать. – Что-то в этом предложении смущало Зандру.

Но на следующий день все за нее решил, быть может, сам того не желая, Рудольф. Он пришел попросить денег.

– Я тут задолжал немного... – Рудольф пытался держаться непринужденно, но его выдавали пальцы – они выбивали крупную дробь о стенку бокала, в котором он смешал себе коктейль.

– Ну что ж, – вздохнула Зандра, – и сколько же тебе на сей раз нужно?

Рудольф откашлялся и посмотрел на кончики своих туфель.

– А сколько... сколько у тебя есть?

– Рудольф! – Зандра внимательно посмотрела на него.

– Видишь ли... я проигрался в карты. – Он старательно избегал ее взгляда. – Надо платить, эти ребята шутить не любят. Это нам с тобой нужно? – Рудольф наконец посмотрел ей прямо в глаза и попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной и фальшивой.

Пришлось позвонить Марку Брэндону и принять предложение. Зандра переехала в роскошные апартаменты и начала дважды в неделю принимать участников программы «Королевский тур».

Вид у Зандры был поистине королевский. Ну, скажем, графский.

Клиенты были вполне удовлетворены.

В отличие от тети Джозефины. Услышав о переменах в судьбе племянницы, старая матрона пришла в ужас. Настолько, что забыла о своем отказе оплачивать учебу Зандры и стала умолять ее вернуться в университет.

Но девушка и слышать об этом не хотела.

– Мне нравится моя работа, – упрямо твердила она.

И это были не просто слова. Зандре действительно нравилась обретенная независимость, у нее не было ни малейшего желания возвращаться под крыло тети Джозефины и принимать подачки.

А потом умер отец – разумеется, от цирроза печени.

Тут-то и пришла настоящая беда.

Едва тело Штефана фон Хобург-Уилленлоу было предано земле, как Рудольф начал шататься по игорным домам, повсюду намекая на то, что как только завещание вступит в законную силу, ему достанутся миллионы. Хозяева заведений с радостью предоставили ему кредит. Повсюду его встречали как самого дорогого гостя.

В первый же вечер он проиграл несколько сотен фунтов; кредит был продлен. Неделя шла за неделей, его долг вырос до нескольких тысяч, а по прошествии месяцев – до невероятных размеров, учитывая грабительские проценты.

Собственники игорных домов решили, что пора потолковать с клиентом. Пока по-хорошему.

– Адвокаты говорят, что ждать осталось совсем недолго, – храбро соврал Рудольф. – Законность завещания все еще проверяется, но это обычная формальность. А теперь как насчет еще нескольких тысчонок?..

Кредит был продлен. Снова и снова.

А потом наступил неизбежный крах. Рудольфу дали неделю на оплату долга – в противном случае...

Когда неделя прошла, Рудольф, возвращаясь на рассвете домой, увидел, как от стены отделяются трое громил. При свете фонаря были видны железные шипы кастетов на их кулаках. В таких случаях действие опережает мысль. Рудольф бросился на землю, перекатился через клумбу и вскочил на ноги. Тут он скорее почувствовал, нежели увидел, что ворота, ведущие на улицу, перекрывает четвертый, а в руках у него железный брус.

С невероятным усилием Рудольф вспрыгнул на высокую стену, ограждающую двор, и приземлился на противоположной стороне. Его спасли только хорошая реакция и чистое везение. Но пуля просвистела слишком близко. Беспокоиться было о чем.

Зандре это стало ясно, когда ее в половине пятого утра разбудил телефонный звонок.

– Слушай меня, – в трубке зазвучал прерывистый голос Рудольфа, – слушай и, ради Бога, не перебивай.

И он рассказал ей все.

– Рудольф, немедленно иди в полицию, – сказала она, удивляясь собственному спокойствию.

– Полиция не поможет. – Он хрипло рассмеялся. – Только хуже будет.

– Рудольф, где ты? – Ответа не последовало, и Зандра настойчиво повторила: – Откуда... ты... звонишь?

– Лучше тебе этого не знать, Зан... – Было слышно, как Рудольф тяжело переводит дыхание. – Мне надо залечь на дно, так что не беспокойся, если некоторое время от меня не будет вестей. – Все, бегу. – В трубке послышались короткие гудки.

Через тринадцать часов к дому подъехал автобус с туристами. Зандра работала с ними словно на автопилоте, механически выполняя свои обязанности – болтала о чем-то с вымученной улыбкой на губах, фотографировалась с домохозяйками, пенсионерами, зерноторговцами из медвежьих углов Америки, прибывших в Англию в сопровождении своих благоверных.

Но гостей Зандра словно не видела. На уме у нее был только Рудольф. Где он? Что с ним? Как ему выбраться из этой передряги?

Туристы уже собирались уходить, когда в дверь позвонили. Открыть пошел привратник – характерный актер, которого время от времени нанимали на такие роли. Грубо его оттолкнув, в гостиную вломились три типа в кричаще-безвкусных костюмах.

Один, выхватив у какого-то туриста бутылку шампанского, опорожнил ее одним глотком и швырнул в камин. Бутылка разлетелась вдребезги.

Другой плюхнулся на диван, нагло положив ноги на колени благоухающей духами пожилой даме.

Третий зажег сигару и, заложив руки за спину, принялся расхаживать по комнате, словно оценивая ее. Затем он вытащил сигару изо рта и, вызывающе стряхнув пепел на пушистый ковер, растер его башмаком.

– Это ты тут графиня? – На его изрытом оспинами лице появилась мерзкая улыбка.

– Да, я Зандра фон Хобург-Уилленлоу, графиня Графбург. – Голос Зандры прозвучал спокойно, но ее глаза гневно сверкали. – Будьте любезны подождать в прихожей, и я выйду к вам, как только провожу своих гостей.

Подонок и бровью не повел.

– Нам нужен твой сопливый братец. – Приблизившись к ней, он пыхнул сигарой и уставился на нее холодными неподвижными глазами. – Только не говори, что не знаешь, где он. – Он выпустил струю дыма прямо в лицо Зандре.

Щеки у нее так и полыхали, но девушке удавалось сохранить самообладание. С достоинством – врожденным и благоприобретенным – она повернулась к туристам и сказала:

– Прошу извинить меня за это грубое вторжение. И спасибо, что пришли. Мы славно провели время.

Избегая ее взгляда, туристы поспешно отставили недопитые бокалы, накинули пальто и гуськом потянулись к выходу.

– Уютное местечко, ничего не скажешь, – заметил с пакостной улыбкой громила-курильщик, дождавшись, пока за туристами и привратником закроется дверь. – Я не прочь бы пожить здесь немного. Ну а теперь... не тяни резину, говори, где этот мальчишка, который называет себя твоим братом!

– Понятия не имею. – Зандра твердо посмотрела на него.

– Очень жаль.

Казалось, он был полностью поглощен своей сигарой: перекатывал ее между пальцами и время от времени глубоко затягивался. Наконец он поднял взгляд на Зандру.

– Но ведь вы разговаривали? – В его голосе послышалась скрытая угроза.

– Да, сегодня утром брат мне звонил, – призналась Зандра, чувствуя, как на нее накатывает липкий страх. – Но где он, не сказал. Честное слово, не знаю!

– Да? Надеюсь, ты не думаешь, будто мы тебе поверим?

– Это уж как вам будет угодно. – Зандра прямо посмотрела на него. – И честно говоря, я ничего не сказала бы, даже если бы знала.

Молниеносным движением он схватил ее за запястье и рывком притянул к себе.

– Ну, это мы сейчас увидим.

Он с нарочитой неторопливостью приблизил горящий кончик сигары к ее ладони. Нежную кожу опалило жаром. Зандра невольно вздрогнула.

– Зачем нарываться на неприятности? – Он полоснул ее взглядом, словно ножом. – Выкладывай, где он, и все будет в порядке.

– Больше мне сказать нечего!

Сожалеюще поцокав языком, он еще на полдюйма приблизил к ее руке горящую сигару. Зрачки у Зандры в ужасе расширились.

– Проклятие! – прошептала она. – Ну как мне вас убедить, что я говорю правду?

– Может, так? – Он с ухмылкой вдавил сигару ей в ладонь.

Зандру пронзила острая боль. Глаза наполнились слезами. Она едва удержалась от того, чтобы не вскрикнуть.

Он дважды повторил эту операцию, всякий раз раскуривая сигару и вдавливая ее в одно и то же место, так что кожа на ладони мгновенно вздулась и покраснела. И все же у Зандры достало сил не закричать – такой радости она ему не доставила.

Когда стало ясно, что ей действительно нечего сказать, один из налетчиков прошелся по квартире, методически отключая один за другим телефонные аппараты, за исключением того, что стоял в гостиной. Затем палач повел Зандру наверх, в спальню.

– Будь у твоего братца хотя бы половина твоих мозгов, нам не пришлось бы делать тебе больно, – сказал он.

– А будь хоть половина моих мозгов у тебя, – Зандра бросила на него испепеляющий взгляд, – ты бы не посмел мучить женщин.

С этими словами Зандра без сопротивления вошла в спальню и громко хлопнула за собой дверью. Снаружи щелкнул замок. Прижавшись ухом к скважине, она услышала удаляющиеся шаги.

Она без промедления принялась за дело. Прежде всего сняла «графское» платье, кое-как смазала рану, натянула джинсы, свитер и потертую мотоциклетную куртку.

Затем принялась шарить в столике, где держала паспорт и около трехсот фунтов ассигнациями; запихнула в огромную дорожную сумку все необходимое и, наконец, осторожно открыла окно, прямо за которым рос старый вяз.

Выбросив наружу сумку и башмаки, Зандра на секунду замерла – надо убедиться, что мерзкая троица ничего не услышала. Затем она перелезла через подоконник, набрала в грудь побольше воздуха и уцепилась за ближайшую ветку.

Спуск оказался быстрым, ее бегства никто не заметил.

Когда налетчики обнаружили, что птичка упорхнула, Зандра уже была в Хитроу с посадочным талоном в руках.

И все же лишь после того, как самолет поднялся в воздух и взял курс на Нью-Йорк, Зандра вздохнула свободно.

Сидя в кресле автобуса, направляющегося на Манхэттен, она молча проклинала того, кто втянул ее в эту историю.

Рудольфа фон Хобург-Уилленлоу. Братца-графа.

Дерьмо собачье – вот что он такое!

 

Глава 4

Маккензи Тернер стремительной походкой шла на работу. На ногах у нее были трехцветные кроссовки. Помешанная на пунктуальности, она бы и побежала, но так наверняка вспотеешь, а даме это не пристало, особенно если служишь в таком почтенном заведении, как «Бергли».

«Черт бы побрал этого Чарли Ферраро!» – сквозь зубы пробормотала она, чувствуя, как при каждом шаге больно колотится о ребра кожаная сумка. Она никуда и никогда не опаздывает – никогда!

Дождавшись зеленого света на перекрестке, Кензи увидела в квартале отсюда здание «Бергли». Это был своего рода музей-самозванец, где произведения живописи не выставляют, а продают. Пожирая глазами величественное здание, Кензи вдруг почувствовала, как внутри у нее что-то затрепетало – так заточенная в клетку птица пытается вырваться из плена. Впервые предстоящий рабочий день вызывал у нее смутное беспокойство.

Новый хозяин.

Что это может означать? Увольнения? Более строгую дисциплину?

Впрочем, какой смысл гадать, рассудительно сказала себе Кензи, расправляя плечи. Скоро все и так выяснится.

Занимая в длину и ширину целый городской квартал, «Бергли» располагался в самом сердце одного из наиболее роскошных торговых кварталов всего западного мира. Его шестиэтажное здание из белого мрамора в духе неоренессанса, казалось, притягивало словно магнитом большие деньги. По обе стороны остроугольной, охряного цвета крыши возвышаются похожие друг на друга как две капли воды жилые тридцатичетырехэтажные Аукционные башни.

Обе башни имеют отдельный вход с улицы, собственную охрану, подземный гараж и обслугу.

Вход же в сами аукционные галереи представляет собой величественные двойные двери из резного стекла, почти, но все-таки не вполне достигающие второго этажа. Венчаются они причудливой лепниной – дурной копией с Дворца дожей в Венеции.

БЕРГЛИ

Основан в 1719 году

Медная, до блеска отполированная табличка особо в глаза не бросалась: такое учреждение в гигантских буквах не нуждается. В окнах, поднимающихся чуть ли не от самого тротуара, красовались увеличенные фотографии предметов ближайших торгов: разбрызгиватель розовой воды, полотно Ренуара, позолоченный самовар, настольная лампа в виде стрекозы от Тиффани...

Обычно Кензи подолгу рассматривала эти витрины, но сегодня не было времени и для беглого взгляда на них. Привратника в безупречно отутюженной униформе, с которым Кензи, как правило, останавливалась поболтать, поразило, с какой скоростью она пронеслась мимо и даже двери ему не позволила открыть – сама распахнула.

Оказавшись в огромном вестибюле, Кензи небрежно помахала вооруженным охранникам и поспешно прошла к крутой лестнице, ведущей на второй этаж, где сейчас размещались собрания французской мебели, гобеленов, предметов обихода, часы и многое другое из объявленного на завтрашние торги.

Чего тут только не было – глаза разбегались при виде мраморных ящичков для сигар, шкафчиков с позолотой, этажерок красного дерева, позолоченных пристенных столиков, величественных бюро, письменных столов, комодов и такого множества стульев, что жизни не хватит на них посидеть, – подобное изобилие тем более удивительно, что аукционы такого рода на этой всемирной свалке старины проводятся раз в две недели, и если есть деньги, то за один присест здесь можно накупить вещей, чтобы обставить целый дворец.

Распахнув дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен», Кензи нырнула «за кулисы» – так в «Бергли» называют помещения, доступ в которые обычной публике закрыт. Перепрыгивая через две ступеньки, она поспешно взлетела по пожарной лестнице и помчалась узким, с ковровой дорожкой коридором в свой крохотный кабинетик, расположенный в дальнем углу здания.

Глянув на бегу на часы, она чуть не упала от ужаса. Опоздала-таки! Мало сказать, опоздала: целых сорок две минуты прошло, как она должна быть на месте! И надо же было такому случиться именно в день, когда сюда вполне может зайти новый владелец контрольного пакета акций!

Кензи, задыхаясь, влетела в кабинет – крохотную комнату без окон, которую она делила еще с двумя сотрудниками отдела картин и рисунков старых мастеров. Здесь едва хватало места для трех металлических столов, стонущих под тяжестью увесистых томов справочной литературы и каталогов; над каждым в стену был вделан экран для исследования в рентгеновских лучах увеличенных изображений работ, подлинность которых вызывала сомнения.

Первым бросилось Кензи в глаза отсутствие на рабочем месте ее давней врагини Бэмби Паркер. Ну а друг, Арнольд Ли, присутствовал.

– Ага! – приветствовал он ее с неподражаемым китайским акцентом, что свойственен официантам из ресторанов на вынос. – Блудная дочь наконец явилась. – Ли крутанул вращающийся стул и широко улыбнулся.

– Явилась, явилась, да только опоздала безбожно. – Кензи рывком вытащила нижний ящик стола, в котором держала туфли-лодочки.

– Опоздала? – Стройный и привлекательный, Арнольд был полукровкой: отец – китаец, мать – откуда-то с Кавказа. Евразиец, одним словом. Что еще сказать? Веселый. На редкость сообразительный.

Он хитровато прищурился:

– Любовью, наверное, занималась?

– Да оставь ты свои дурацкие шуточки, надоело! – огрызнулась Кензи. – Вот черт!

Она плюхнулась на стул и растерянно посмотрела на туфли. Последовал поток ругательств, сопровождающийся ударами подошвы по столу.

– Ого! – Арнольд оставил свой ернический тон. – В чем беда?

– Вот в этом. – Последовал очередной удар по крышке стола. – Совершенно забыла, что еще вчера подошва отлетела. – Ну и что теперь прикажете делать? – захныкала она.

– Оторви и вторую, – хладнокровно посоветовал Арнольд, – и все будет в порядке. Два сапога пара, слышала такое присловье?

– А ты... ты хоть представляешь, сколько они стоят? – накинулась на него Кензи.

Арнольд внимательно посмотрел на ее ноги.

– В таком случае кто тебе мешает надеть кроссовки?

– Как бы не так. «Мисс Тернер, сколько можно повторять? – Она очень похоже передразнила секретаршу Шелдона Д. Фейри мисс Боткин. – Кроссовки – отличная обувь для спортивного зала, но у нас, в „Бергли“, они совершенно неуместны, более того – оскорбительны!»

Арнольд рассмеялся, Кензи же продолжала трагически взирать на целую подошву. Поколебавшись немного и нарочно отвернувшись в сторону, она протянула туфлю Арнольду.

– Держи. Сам отрывай. Я не могу.

Кензи принялась возиться со шнурками кроссовок. Услышав резкий звук, она вздрогнула.

– Ну вот, все в порядке. – Арнольд поднялся и торжественно водрузил туфлю на стол. – Можешь носить.

– О-о-очень смешно! – Жалобно сморщившись, Кензи сунула ноги в то, что еще вчера было ее лучшей парой туфель, на которые она ухнула свою недельную зарплату. – Слушай, а с чего это ты сегодня веселишься?

– А почему бы нет?

– Ну... Разве нам не предстоит выстроиться в шеренгу и приветствовать нового хозяина или что-нибудь в этом роде?

– Да нет, насколько мне известно. – Арнольд откинулся на спинку стула и развернул пакет с завтраком. – Не дергайся. – Он надкусил бутерброд и принялся сосредоточенно жевать. – Единственное, что ожидается, так это визит ее королевского величества.

– Ее величества? – Кензи вздернула подбородок. – Кого же именно? Королевы Елизаветы? Королевы Сирикит? Королевы Беатрикс? Королевы Нур?

Арнольд искоса посмотрел на нее.

– Холодно. Но королева Голдсмит ничем не хуже.

– О-о-о! – Мгновенно нахмурившись, Кензи ткнула пальцем в сторону пустого стола. – А где, позволю себе спросить, мисс шлюха?

– Мне-то откуда знать? – Арнольд неопределенно пожал плечами. – Да и тебе что за дело? Вот уж не думал, что тебе может не хватать Бэмби.

– Да я не о том. – Кензи поджала губы и задумалась. – Просто мне кажется весьма странным, что ее нет на месте... особенно в такой день. Ты же сам прекрасно знаешь, что она всегда липнет к начальству. Во всех смыслах.

– О чем ты? – Арнольд в притворном ужасе закатил глаза и выпрямился на стуле. Искусственная кожа заскрипела. – Зачем наговаривать на человека? На нашу Бэмби Паркер?!

Кензи вновь остановила взгляд на пустующем столе.

– В общем-то мне, конечно, наплевать, и все-таки интересно... где же пропадает мисс Паркер – Само Совершенство?

– Смотри-ка, – восхищенно прошептала Бэмби. – Уже на изготовку!

Она привычно дернула молнию на широченных брюках Роберта А. Голдсмита, нащупала прорезь в мешковатых шелковых трусах и растегнула застежки.

Хрякоподобный мужчина, так и просящийся на блюдо, откинулся на мягком сиденье мышиного цвета. Дело происходило в его просторном черном «кадиллаке» с предусмотрительно задернутыми шторками на плотно закрытых окнах, отделяющих пассажиров от суеты и шума внешнего мира.

Дождавшись, пока Бэмби устроится в специально приготовленном гнездышке, Голдсмит бросил шоферу и по совместительству телохранителю:

– Вперед. Покрутись где-нибудь вокруг. Далеко можешь не отъезжать.

Так шофер и поступил – принялся кружить вокруг «Бергли», останавливаясь у каждого светофора.

Бэмби Паркер отлично знала свое дело. Три недели практически ежедневных сеансов сделали ее настоящим экспертом по части сексуальных вкусов Роберта А. Голдсмита.

Они познакомились в разгар переговоров о приобретении почтенной компании, и Фейри, руководитель аппарата сотрудников «Бергли» и одновременно главный аукционист, расстелил перед потенциальным шефом ковровую дорожку. В ходе осмотра помещения они задержались в главном выставочном зале, где рабочие под бдительным оком Бэмби Паркер как раз разворачивали экспозицию картин старых мастеров.

Одаренная несравненным периферийным зрением, Бэмби мгновенно уловила краем глаза появление миллиардера. И понимая, что ей выпал один шанс из тысячи, времени зря терять не стала. Как бы непроизвольно – якобы затем, чтобы убедиться, что портрет Ромни висит правильно (в действительности он и висел, как надо), она сделала шаг назад, потом еще один и еще, пока не уткнулась прямо в живот своей жертве.

– Ой! – Глаза ее расширились в притворном ужасе, ладонь взлетела ко рту. Обернувшись, она выдохнула своим хорошо поставленным голосом примерной девочки: – Ой, ради Бога, извините.

Голдсмит отнюдь не был слепцом и хорошо разглядел ожившую куклу Барби двадцати четырех лет. Высокая, пышнотелая, отлично ухоженная, Бэмби Паркер будто сошла с картинки: кожа, лицо, фигура, белоснежные, словно ламинированные, зубы и плюс ко всему умение похлопать длинными золотистыми ресницами перед тем, как скромно потупить очи.

В общем, это была овеществленная мечта Голдсмита – голубоглазая, бесподобно сложенная блондинка.

Взаимное разглядывание растянулось секунд на пятнадцать.

Если Голдсмит видел перед собой ожившую куклу Барби, то Бэмби Паркер – толстяка, приволакивающего при ходьбе кривые ноги сорок шестого размера. Но это не имело никакого значения. У него было то, с чем не могли бы поспорить несравненные красавцы, – власть.

Быстро была достигнута молчаливая договоренность, и Роберт А. Голдсмит, абсолютный профан в живописи, которому было совершенно наплевать на самого гениального художника, обнаружил неожиданно острый интерес к старым мастерам. Он любезно отпустил Фейри, дипломатично заметив, что в качестве «эксперта отдела» Бэмби (тогда еще «мисс Паркер») отлично справится с обязанностями гида.

Фейри, которому вовсе не хотелось портить отношения с человеком, который, как он предполагал (и совершенно справедливо), скоро станет его шефом, быстро сообразил, что к чему, и исчез со сцены.

Едва он вышел из зала, как Голдсмит сказал с плотоядной улыбкой, обращаясь к Бэмби:

– У меня предчувствие, что вы многому можете научить меня, юная леди.

– А у меня предчувствие, что вы окажетесь примерным учеником. – Бэмби хихикнула и энергично захлопала ресницами.

По прошествии недолгого времени они оказались на заднем сиденье его автомобиля, где Бэмби в первый раз предъявила свои верительные грамоты специалиста в области сексуальных наук.

Какое-то время Роберт, тяжело дыша и не открывая глаз, полулежал на сиденье. Бэмби тем временем устроилась рядом и поспешно занялась косметикой. Вскоре ее лицо сделалось похожим на палитру с господствующими ярко-оранжевыми и перечными тонами.

– Ну что же, Роберт, – деловито сказала она, – я всегда в твоем распоряжении. Всегда! – Бэмби со значением посмотрела на него.

Выходя из машины, она улыбнулась и помахала рукой.

– Пока, – прошептала она голосом примерной девочки.

Голдсмит рассеянно кивнул, откинул шторки с окон и опустил матовую перегородку, отделяющую его от переднего сиденья.

– В контору, – коротко бросил он шоферу-телохранителю, бывшему боксеру со сплюснутым носом.

На пути к Уолл-стрит Голдсмит открыл кейс, извлек из него проект отчета о деятельности «Голдмарт» в третьем квартале и, прежде чем погрузиться в его изучение, бегло обозрел свои взаимоотношения с Бэмби Паркер.

Пожалуй, ему не следовало бы так откровенно проявлять свои чувства, но дело в том, что секс ему нужен, как и всякому, возможно, даже больше, чем всякому. А в этих бумагах и отчетах нет ничего, что могло бы сравниться с сеансом секса, который дает ему зарядку на целый день.

Ну да ладно, с глаз долой – из сердца вон. Голдсмит зашелестел бумагами.

– Мисс Тернер!

Голос был тонкий, но господин, просунувший голову в полуоткрытую дверь кабинета, еще субтильнее.

– Не помешаю?

– Мистер Споттс! – хором воскликнули Кензи и Арнольд, одновременно откатываясь от столов и вскакивая на ноги.

– Стало быть, вы вернулись! – радостно воскликнула Кензи, и все трое заключили друг друга в объятия.

Споттс поцеловал Кензи в лоб и отеческим жестом растрепал Арнольду волосы. Затем, внимательно рассмотрев обоих поверх очков, сидящих на самом кончике носа, сказал:

– Да, я вернулся. По крайней мере пока, мои дорогие, пока... – Он прикрыл ладонью рот и откашлялся. – Но об этом позже.

Разговаривая со Споттсом, Кензи приходилось задирать голову. Роста он, при своем тщедушном телосложении, был высокого. Правда, из-за сильного остеопороза ему приходилось сутулиться. Глаза у него были цвета влажного топаза, череп – лысый, несколько длинных прядей седых волос он зачесывал назад, а кожа на темени просвечивала, как у всех стариков. Одет он был, как всегда, превосходно: сшитый на заказ тесно-серый шерстяной костюм, светлая рубашка в полоску, безупречно завязанный бордовый галстук в мелкую горошину и в тон ему платок, выглядывающий ровно настолько, насколько положено, из верхнего кармана пиджака.

Какое-то время все трое стояли молча, просто наслаждаясь обществом друг друга. Несмотря на более чем пятидесятилетнюю разницу в возрасте, ладили они великолепно.

– Здорово, что вы вернулись, теперь дела войдут наконец в свою колею! – радостно сказала Кензи, снова обнимая почтенного старца.

– Ну так как? – заговорил Арнольд. – Что сказали врачи?

Споттс поцокал языком:

– Жить, говорят, буду.

– Тогда откуда это вытянутое лицо? – спросила Кензи. – Есть, что ли, и плохая новость?

– Есть, и очень плохая, – со слабым вздохом ответил Споттс.

– А что такое? – Кензи обеспокоенно посмотрела на Арнольда.

Мистер Споттс снова вздохнул, сдул с рукава несуществующую пылинку и усадил очки на переносицу, словно перекрывая канал, по которому распространяется боль.

– Плохо то, что я не смогу больше работать, – негромко проговорил он.

Кензи с Арнольдом безмолвно уставились на него.

– То есть как это? – Арнольд первым обрел дар речи.

– Эти чертовы эскулапы уговаривают меня не волноваться. Выходите, говорят, на пенсию и наслаждайтесь жизнью. Ничего себе! – Он покачал головой, при этом отвислая кожа на подбородке задрожала от ярости. – Как, скажите на милость, могу я наслаждаться жизнью, если лишить меня занятий искусством? Ведь это и есть моя жизнь!

– О, мистер Споттс, – простонала Кензи. Вид у нее был совершенно несчастный.

Споттс поднял бледную шишковатую руку.

– Довольно об этом. Мои кардиологические проблемы – последнее, о чем сейчас хотелось бы говорить. А теперь к делу. Видите ли, мисс Тернер, нынче вечером я приглашен к принцу Карлу Хайнцу фон унд цу Энгельвейзену. Как вы знаете, это один из самых наших уважаемых клиентов. Раньше я всегда обслуживал его лично, поэтому вряд ли вы встречались.

Кензи покачала головой.

– Мне приходилось видеть его фотографии в газетах.

– Тем более пора вас ему представить. Если у вас нет ничего более интересного, пойдемте вместе.

– Вы хотите, чтобы сегодня вечером я была вашей девушкой? О, мистер Споттс, как это замечательно!

– Не девушкой. – Споттс строго посмотрел на Кензи поверх очков. – Вообще-то я терпеть не могу такие мероприятия и обычно избегаю их. Но в данном случае... – Споттс красноречиво пожал плечами.

– В любом случае огромное спасибо! – пылко сказала Кензи.

– Отлично. Да, и надо одеться как подобает, это официальный прием. Впрочем, поговорим об этом позже. А пока, если у вас есть время, может, пообедаем вместе? – Он перевел взгляд с Кензи на Арнольда и обратно.

– Прекрасная мысль! – Кензи так и подпрыгнула.

– Просто отличная! – поддержал ее Арнольд.

– Ну и слава Богу. Я угощаю. – И, махнув рукой на прощание, Споттс вышел. Судя по тому, как уныло побрел он в сторону своего кабинета, было ясно, что он просто собирается очистить стол от своих вещей.

– Бедный мистер Споттс, – с чувством сказала Кензи, усаживаясь на стул и разворачиваясь в сторону Арнольда. – Отставка убьет его, – тихо добавила она.

– Точно, – откликнулся Арнольд. – «Бергли» всегда был для него родным домом. Дай ему волю, он бы здесь дневал и ночевал.

– Не могу представить, как здесь будет без него.

– Не только ты.

И верно, А. Дитрих Споттс был сам по себе целое учреждение – единственный в нью-йоркском филиале, кто работал здесь с того самого дня, как впервые распахнулись его двери, а было это сорок два года назад. И уже более трех десятков лет он возглавлял отдел картин и рисунков старых мастеров, и обоим – Кензи и Арнольду – было совершенно ясно, что с его уходом здесь все будет иначе.

– Здорово, ребята! – Печальный разговор прервало звонкое чириканье. В комнату ворвалась Бэмби Паркер, с ходу швырнув на стол свою роскошную сумку.

Буркнув что-то в ответ, Арнольд и Кензи вернулись к работе.

– Я что, опоздала? – Бэмби невинно округлила глаза. – Должно быть, часы остановились. – Сдвинув брови, она постучала ногтем по золотым часикам и прижала их к уху.

Арнольд закатил глаза; Кензи против воли опустила взгляд на изящные туфли своей соперницы. Сидели они как влитые, и Бэмби это знала. Оно и понятно – подошвы у нее никогда не отрываются, как никогда не спускаются петли на колготках из тончайшего шелка, и никогда не ломаются отполированные до блеска ногти.

 

Глава 5

В «Бергли» Дину Голдсмит ждала красная ковровая дорожка, и вообще жену нового «владельца» должны были обслужить по полной программе.

Снаружи, прямо под козырьком цвета голубиного крыла с ослепительно красной торговой маркой компании, ее встречал сам Шелдон Д. Фейри, един в трех лицах: главный аукционист; председатель совета директоров североамериканского филиала «Бергли»; президент и главный администратор всей компании.

Справа от него стояла Эллисон Стил, руководитель североамериканского филиала. Очень женственная на вид, она тем не менее всегда была готова вцепиться в глотку любому; слева – Дэвид У. Банкер, первый заместитель Фейри.

Вся троица, чье терпение уже начало иссякать после почти получасового ожидания, сохраняла тем не менее полную невозмутимость, никоим образом не выказывая раздражения перед царственной посетительницей, чье явление народу еще не состоялось.

Дина Голдсмит выдерживала – а как же иначе? – бесконечно затягивающуюся паузу.

Вопреки внешнему спокойствию внутри каждый из троих кипел. Особенно Фейри.

У него, по горло загруженного делами, было чем занять время. Он то и дело поднимал белоснежную манжету, сверяясь с золотыми часами – настоящим раритетом, принадлежащим некогда покойному Джону Д. Рокфеллеру.

Но Фейри умел держать себя в руках, выказывая некоторое беспокойство разве что слишком частым поглядыванием на часы.

Казалось, он уже родился застегнутым на все пуговицы.

Высокий, хорошо сложенный, он не только выглядел внушительно – лепка головы вполне позволяла бы ему позировать древнеримским скульпторам, произведения которых были выставлены в галереях античных экспонатов, – но и доказывал всем своим видом, что для иных мужчин возраст – то же, что выдержка для доброго вина. У него были густые седые волосы, растущие прямо от изящно очерченных бровей, орлиный нос, мощный, словно разрезанный надвое подбородок и глаза цвета зеленого мрамора. Приближаясь к шестидесяти, он всем своим обликом излучал одновременно сильную волю, отменное воспитание и аристократизм.

Но внешность – это еще для мужчины не все. Фейри был мотором, приводящим в движение весь мир искусств. Стоя больше десяти лет у руля североамериканского филиала «Бергли», он буквально творил чудеса. Это именно он вывел аукцион на первое место в Нью-Йорке.

Это именно с его подачи «Бергли» переехал из дорогого, но небольшого по размерам (и к тому же арендуемого) помещения на Парк-авеню в свои нынешние, находящиеся в его полной собственности апартаменты, включающие, помимо просторного здания для собственно торгов, Аукционные башни (тоже его идея, осуществленная под его неусыпным присмотром) – жилой комплекс с роскошными, баснословно дорогими апартаментами.

И наконец, именно он, а не кто иной, предложил рискованный, но оказавшийся необычайно выгодным проект приобретения на консигнацию произведений искусства на сотни миллионов долларов в расчете на будущих покупателей.

Когда он в энный раз отдернул манжету, к бордюру мягко подкатил белый лимузин необъятных размеров с надписью «ДИНА Г» на борту.

Опоздание ровно на полчаса, угрюмо отметил Фейри, оправляя манжеты и желтый шелковый галстук от «Гермеса» и попутно спрашивая себя, зачем это женщине, которая может позволить себе все, что душа пожелает, разъезжать в этом гробу вместо какого-нибудь изящного автомобиля, например, темного «роллс-ройса» или, того лучше, скромной «тойоты».

«Нувориши! – брезгливо подумал он. – Нуворишам всегда надо заявить о себе во весь голос!»

Но на его лице не отразилось ровным счетом ничего. Точно так же не стал он ожидать, пока шофер откроет Дине дверцу. Демонстрируя свое знаменитое обаяние, Фейри взял дело в свои безукоризненно ухоженные руки и помог новой королеве Манхэттена выйти из машины с такой же учтивостью, как если бы это была сама королева-мать.

Дина Голдсмит тщательно продумала свой наряд для первого посещения «Бергли». Решив, что ей больше идут приглушенные осенние тона, она не стала злоупотреблять косметикой – наложила лишь неброские аметистовые тени под глаза и слегка подкрасила губы. Поверх мини-юбки на ней была черная шерстяная туника с большими позолоченными пуговицами. Темная кружевная блуза с высоким воротом. Волосы зачесаны назад и прихвачены золотой заколкой, удерживавшей и шелковистый шиньон до самых плеч, подчеркивающий натуральный цвет ее волос.

Что касается украшений, то в отличие от косметики тут Дина не поскромничала: что бы ни предписывал этикет, ее, миссис Роберт А. Голдсмит, никто не поколеблет в убежденности, что бриллианты в полной мере подходят к ежедневной одежде; это подтвердит любой специалист, любой огранщик, ибо только при ярком дневном свете, а особенно при ослепительно ярком свете северных стран, бриллианты обнаруживают истинную свою природу, играя всеми цветами радуги.

Пребывая также в твердой уверенности, что крупнее всегда значит лучше, Дина вдела в уши солитеры в двадцать четыре карата.

– Дорогая миссис Голдсмит, – приветствовал ее Фейри сладчайшим из своих многочисленных голосов.

– Здравствуйте, Шелдон, – с достоинством кивнула Дина.

Он почтительно склонился и слегка коснулся губами ее руки.

– Надеюсь, с моей стороны не будет чрезмерной вольностью сказать, что выглядите вы сегодня потрясающе.

Дина расцвела прямо на глазах, явно наслаждаясь оказываемыми ей знаками внимания. Оно и неудивительно. Память у нее была отличная, и сегодня тот самый день, когда можно отомстить за былые обиды.

Поприветствовав Дину, Фейри представил ей коллег, начав с Эллисон Стил, после чего наступила ее очередь обратить внимание триумвирата на свою спутницу – Габриэлу Мортон.

– Моя секретарша. – Дина повела плечом в сторону строгой дамы. – Мисс Мортон.

– Как поживаете, мисс Мортон? – любезно осведомился Фейри.

– Да, да, именно мисс Мортон, – хмыкнула Габи, крепко встряхивая его руку. – Помнится, раньше вы называли меня просто «мисс».

Фейри был несколько смущен.

– Гм, ну да, я и говорю, мисс... мисс Мортон.

Дине захотелось тут же расцеловать Габи; от этого она удержалась, но мысленно наказала себе не забыть вынести секретарше заслуженную благодарность.

Заслуженную, потому что несколько лет назад именно этот самый Шелдон Д. Фейри позволил себе на приеме у Голдсмитов назвать ее любимый триптих Ренуара «второстепенным» и намекнуть, что ее бесподобный Дега от «Кристи» тоже не бог весть какая ценность; более того, он осмелился усомниться в подлинности ее Тулуз-Лотрека, той самой картины, которую она так удачно выторговала на аукционе у «Бергли», что и было удостоверено ударом молотка аукциониста, каковым выступал не кто иной, как Шелдон Д. Фейри. А ко всему прочему, словно нанесенного оскорбления было недостаточно, он подло отозвался о ее французском мебельном гарнитуре (Дина это слышала собственными ушами) как о дешевке.

Теперь козыри у нее, и разве можно этим не наслаждаться? И именно Шелдон Д. Фейри вынужден пресмыкаться перед ней.

Фейри обворожительно ей улыбнулся:

– Слов нет, как я рад возможности показать вам здесь все. – Он взял Дину под руку и двинулся было внутрь здания.

Но Дина, явно кипевшая от возбуждения, была еще не готова к началу осмотра.

– Шелдон, милый... – Она сурово посмотрела на привратника в униформе, открывшего перед ней тяжелую стеклянную дверь.

– Да?

– Этот... человек! – Она ткнула пальцем в привратника.

Шелдон внимательно посмотрел на него. Тот, как обычно, сиял, как начищенная пуговица.

– А что вас смущает? – осторожно спросил он.

Дина смерила его ледяным взглядом.

– Эти брюки... – Она притворно содрогнулась. – И эти военные башмаки! Не кажется ли вам, что все это напоминает... гестапо?

Фейри вежливо кашлянул.

– Вообще-то это точная копия униформы английского шофера.

– И тем не менее, – Дина слащаво улыбнулась, явно наслаждаясь его смущением, – эту форму следует заменить. Блейзер, галстук... ну вот, пожалуй, и достаточно. Зачем отпугивать клиентов? Согласны?

– Гм, – неопределенно промычал Фейри.

– Ну, разумеется, согласны, – проурчала Дина, поворачиваясь к Габи, стоявшей наготове с блокнотом и карандашом. – Запишите.

– Непременно, миссис Голдсмит, – ухмыльнулась Габи.

– Ну а теперь, Шелдон, – Дина просунула ему руку под локоть, – отчего бы нам не начать осмотр? Я хочу побывать всюду. Всюду!

И вот тут-то для Дины Голдсмит наступил час торжества! Слов нет, как ей хотелось сбить спесь с этого Фейри.

Едва оказавшись в просторном холле и словно впитывая в себя все окружающее пространство, Дина взглядом-лазером пронзила охранников.

– Право, Шелдон, – с укором заговорила она, – мне кажется, эти люди только что не храпят. Посмотрите хотя бы на этого. – И она подняла свой указующий перст. – Как это понять? Он сидит на работе. Сидит!

Фейри посмотрел в направлении ее вытянутой длани. Действительно, один малый имел несчастье в этот самый момент присесть на скамью для посетителей выпить кофе с бутербродом. «Проклятие, – мысленно выругался Фейри, – и как это я не подумал предупредить всех о ее визите!»

– Гм, – озабоченно пробормотал он.

– Ну так как, на ваш взгляд, несут они службу или не несут?

– Скорее не несут, – вынужден был согласиться Фейри, но тут же добавил: – Я прослежу за тем, чтобы об этом стало известно их шефу. Он примет меры.

– Боюсь, простого выговора будет недостаточно. Важны не слова, а дела. Дела, Шелдон! Вам следует всех их уволить и нанять новых.

– Уволить... – Шелдон даже сделался меньше ростом.

– Всех! – безжалостно повторила Дина.

– Как скажете, – вздохнул он.

Дина повернулась к Габи:

– Вы записываете?

– Естественно. – Габи вновь не сдержала ухмылки.

Фейри оставалось лишь скрипеть зубами и терпеть. По выражению его лица было ясно, что в этот момент он предпочел бы оказаться где-нибудь подальше. В Тимбукту, а лучше во льдах Антарктики – словом, где угодно, лишь бы на расстоянии в тысячи миль от Дины Голдсмит.

Оказавшись в цоколе – сводчатой галерее с низкими потолками, где были выставлены самые разные предметы, от серебра до картин и мебели, предназначенные для воскресных торгов, на которых, как правило, платят наличными, Дина неторопливо огляделась.

– Шелдон, милый! Вам не кажется, что освещение здесь, как бы получше выразиться... слишком яркое? Я хочу сказать, разве люди согласятся выложить хоть сколько-нибудь приличную сумму за товар, который так грубо бьет им в глаза? Взгляните хотя бы на этот фарфор! – Фейри проследил за ее взглядом. – Ведь при таком освещении он выглядит совершенной дешевкой! Разве вы сами купили бы его? – И, не дав ему ответить, Дина повернулась к секретарше: – Записываете, Габи?

– Слово в слово, – весело откликнулась она.

Дальше осмотр продолжался примерно в том же духе. Дина мстила Фейри по полной программе, и даже более того.

Наверху, где продавались книги и каталоги различных аукционов «Бергли» по всему миру, Дина в очередной раз остановилась.

– Шелдон! Неужели здесь действительно необходимы три продавщицы? На мой взгляд, вполне можно обойтись двумя. Штаты – наша самая большая головная боль, и мне не надо вам объяснять, что экономия означает солидные прибыли. И еще, хорошо бы объяснить сотрудникам, что потенциальным клиентам надо улыбаться. Эти юные дамы, так, во всяком случае, мне кажется, слишком строги и высокомерны. Нельзя, чтобы «Бергли» отпугивал людей.

– Записано, – прозвучал голос Габи.

В просторном зале, где проходили главные торги, Дина плавным жестом обвела ряды стульев по обе стороны широкого прохода.

– О Боже... да ведь они складные! – Изумленно вскинутые брови должны были показать всю степень ее возмущения. – Право, Шелдон, неужели не понятно, что несколько часов на таких стульях высидеть невозможно? Вы уж мне поверьте, подобный опыт у меня есть. Думаю, клиенты, тратящие здесь на произведения искусства, мебель и так далее сотни тысяч и даже миллионы долларов, заслуживают лучшего. – Дина сладко ему улыбнулась. – Вы ведь согласны со мной?

– Пока еще никто не жаловался, – решился возразить Фейри.

– Ну и что с того? – отмахнулась Дина. – Вы ведь не будете спорить, что чем удобнее стул, тем в принципе дольше клиент здесь пробудет? А чем дольше пробудет, тем больше вероятности, что он купит вещь, на которую раньше и внимания не обращал.

Дина повернулась к Габи – та, с трудом сдерживая насмешливую улыбку, трудолюбиво водила пером по бумаге.

Далее Фейри повел Дину в зал заседаний, обставленный мебелью в стиле эпохи Короля-Солнце. Уж здесь-то, с уверенностью подумал он, она не найдет, к чему придраться.

Но это было сильное заблуждение.

Завершив общий обзор помещения, Дина направилась к ближайшему из двух дюжин кресел с позолоченными ручками, расставленных вокруг стола заседаний, и учинила ему тщательный осмотр. Кресло безупречной формы было глубоким и необыкновенно просторным, со спинкой в виде картуша и бархатной обивкой цвета благородной ржавчины.

– Ничего себе! – выдохнула Дина. – Если только меня не обманывает зрение, а это случается редко, это, должно быть, настоящий чиппендейл.

– Вообще-то не совсем, – оживился Фейри, которому наконец выпала возможность продемонстрировать свои познания. – Это Георг Третий... примерно 1700 год.

– Гм, Георг Третий... – Дина восхищенно погладила полированную резную спинку кресла. – Должно быть, дорогая вещь.

– Полагаю, нынешняя рыночная цена составляет что-то от двадцати пяти до тридцати пяти тысяч долларов за пару кресел, – немедленно откликнулся Фейри. – Согласитесь, вещь исключительная. Музейная вещь, и это еще скромно сказано.

Дина быстро произвела в уме подсчеты и присвистнула.

– Выходит, весь гарнитур стоит от шестисот до восьмисот сорока тысяч долларов?

– Примерно так, – кивнул Фейри.

Сведя брови в нитку, Дина покачала головой:

– А здесь эти вещи на консигнации?

– На консигнации! – Фейри позволил себе усмехнуться. – О Господи, да конечно же, нет! Предметы, переданные на временное хранение и предназначенные для продажи, никогда не используются нами для собственных нужд. Это всегдашняя практика, владельцы нам доверяют. Нет, это собственность «Бергли». Притом давняя, по-моему, уже больше столетия.

Красивое личико Дины Голдсмит омрачилось.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, Шелдон. Насколько я поняла из ваших слов, все эти вещи принадлежат компании. Так?

– Ну да, о том я и толкую!

Дина сурово нахмурилась:

– Ну так вот, отныне это не так, по крайней мере если мое слово здесь что-нибудь значит. Я считаю, что эту мебель надо продать, изготовив предварительно копии. И немедленно! Ничего себе! Сотрудникам вовсе не обязательно пользоваться бесценными предметами!

– Да, но они у нас начиная с восем...

– Ну и что с того? – Аквамариновые глаза Дины расширились. – Как вы сами говорите, это имущество «Бергли», и к тому же весьма ценное. Слишком ценное для того, чтобы просто собирать пыль. Вижу, что придется поговорить об этом с мистером Голдсмитом.

Лицо у Фейри побагровело. Он запыхтел и, казалось, готов был с минуты на минуту взорваться.

– Габи?

– Все записано, – закудахтала секретарша, скрипя пером.

Фейри угрюмо обвел взглядом двадцать четыре драгоценных кресла и с трудом выдавил из себя:

– Они будут выставлены на ближайшем аукционе редкой английской мебели.

Дина благосклонно улыбнулась и дружески просунула руку ему под локоть.

– Я так и думала, что вы не будете возражать, милый Шелдон, – проворковала она. – Полагаю, мы с вами легко поладим. Все очень просто. Я говорю вам, что надо сделать, вы соглашаетесь, делаете, и все довольны. Верно?

Обернувшись, она подмигнула Габи, осклабившейся, как сущий крокодил.

Осмотр закончился. Выйдя на улицу и задержавшись на секунду у ожидающего ее лимузина, Дина повернулась к Фейри:

– Да, дорогой Шелдон, чуть не забыла. – Перед тем как нырнуть в атмосферу, насыщенную выхлопными газами, она явно решила нанести ему последний удар – так сказать, на прощание. – Помните моего Тулуз-Лотрека? Того самого, что лично вы мне продали здесь, а потом у меня же дома усомнились в его подлинности?

Фейри покраснел, как свекла. Неловко откашливаясь, он проклинал тот миг, когда заговорил на эту тему.

– Так вот, чтобы ничего подобного не повторялось, по крайней мере у нас, в «Бергли», я хочу, чтобы вы провели тщательную инвентаризацию всех вещей, выставленных на продажу. Дайте необходимые указания сотрудникам. Ясно?

Фейри оставалось только наклонить голову.

– Ну вот и отлично.

Бросив на него напоследок суровый взгляд, Дина полезла было в чрево автомобиля, но вдруг, как бы передумав, вновь повернулась к Фейри.

– Да, и самое последнее, – елейным тоном начала она, будто только сейчас это пришло ей в голову.

– Слушаю вас, миссис Голдсмит, – готовно подхватил Фейри.

– Если не ошибаюсь, принц Карл Хайнц фон унд цу Энгельвейзен входит в консультативный совет «Бергли»?

– Точнее, в совет директоров.

– Североамериканского филиала или всего холдинга?

– Всего холдинга.

– Ясно. – Дина задумчиво пожевала губами. – Я бы не прочь с ним как-нибудь встретиться.

– Непременно передам ему ваше пожелание, – пообещал Фейри. – И не далее как сегодня вечером. Принц устраивает прием по случаю своего дня рождения.

Дина почувствовала, как у нее заныло в желудке. Фейри с женой приглашены к принцу на день рождения! А они с Робертом – нет! Этот промах следует немедленно исправить. Кто, в конце концов, королева Манхэттена? А королева должна править и демонстрировать свою власть.

– Шелдон, милый, – ее голос зашелестел, как мягчайший шелк, – как только вернетесь к себе в кабинет, не откажите в любезности поднять трубку, позвонить принцу Карлу Хайнцу и получить приглашения на прием нам с мужем. Ясно?

Казалось, Фейри вот-вот хватит апоплексический удар.

– Э-э, посмотрю, что можно сделать, – пробормотал он, неловко теребя воротничок, словно ему вдруг начало резать шею.

Дина мило улыбнулась.

– Уверена, что у вас все получится, Шелдон! Ни минуты не сомневаюсь! Хотелось, чтобы приглашения были доставлены к нам в дом не позднее... Нет, дайте подумать. – Дина снова провела отлично ухоженными ногтями по безупречно накрашенным губам. – У нас сейчас гость, так что приглашение должно быть на троих... а впрочем, на четверых, потому что это не гость, а гостья и ей понадобится спутник.

– Немедленно этим займусь, – выдавил из себя Фейри.

– А как же иначе, дорогой? – И, чмокнув его в щеку, Дина села в машину, уверенная, что он будет рыть землю, лишь бы выполнить ее пожелание.

Следуя примеру хозяйки, Габи тоже на прощание смерила Фейри долгим суровым взглядом.

– Домой, – весело бросила Дина шоферу, и лимузин, плавно отъехав от тротуара, влился в поток машин.

 

Глава 6

Споттс повел своих гостей в «Каравеллу».

– Последнее мое холестериновое пиршество, – грустно заметил он, когда метрдотель усадил их на плюшевую банкетку. – Плюю я сегодня на всех врачей на свете! Так, что тут у них имеется? Ага, закажу-ка свое любимое: гусиную печенку в горшочке, затем жареную пулярку в сладком соусе, а залакируем это дело холодным смородиновым муссом. Ну и само собой, добрую бутылочку «Шато Марго». А если мое сердце всех этих яств не выдержит, то, выходит, так тому и быть. Хоть умру ублаженным.

Принесли закуску. Кензи принялась рассеянно ковырять на тарелке крабовое суфле. Похоже, ей было совершенно все равно, что истинные гурманы пальчики облизали бы при одном только виде этого блюда, сбрызнутого коньяком, с икрой и молокой омара. При известии о предстоящей отставке мистера Споттса у нее совсем пропал аппетит, тем более что по дороге в ресторан он огорошил их сообщением, что сегодня – его последний рабочий день в «Бергли».

Кензи все никак не могла прийти в себя.

Наблюдая за тем, с каким равнодушием Арнольд Ли возит по тарелке гусиную печенку, Споттс нахмурился.

– Так не едят, молодой человек. – Он прицелился в него вилкой. – Разве что это блюдо несъедобно, но тогда я позову официанта и напишу жалобу.

Арнольд покачал головой.

– Вы же сами прекрасно понимаете, что дело не в этом, – хрипло сказал он, откладывая в сторону вилку. Он наклонился к Споттсу: – Просто мы не можем представить себе наш отдел без вас.

– Придется привыкать. – Споттс помолчал, кисло улыбнулся и в своей обычной манере значительно поднял вверх крючковатый розовый палец. – Иначе эта блондинистая пампушка с именем из диснеевского фильма сделает так, что самые большие достижения нашего отдела, его репутация – словом, все пойдет прахом.

Кензи отпила немного вина.

– Хотелось бы знать, – безжизненным голосом сказала она, отставляя стакан и постукивая по его краю пальцем, но так слабо, что он даже не зазвенел, – хотелось бы знать, чем вы собираетесь заняться на пенсии?

– Заняться? – Казалось, Споттс был несколько удивлен вопросом. – Да ничем. – Он глубоко вздохнул. – Разве только жизнь в солнечной Флориде у моей вдовой сестры Козимы можно назвать занятием. Пенсия у меня хорошая, да коллекция картин старых мастеров, пусть и второстепенных, – ценность немалая. Так что бедняком меня, как видите, не назовешь. – На сей раз он улыбнулся повеселее. – Но оставим это. Ведь я позвал вас пообедать не за тем, чтобы поговорить о себе. Речь о вас. О вашем будущем.

– Нашем будущем? – в унисон сказали Кензи и Арнольд.

Споттс почесал тяжелый подбородок и строго посмотрел на них поверх очков.

– Ну да. Ведь начиная с завтрашнего дня один из вас возьмет бразды правления в отделе в свои руки.

Он замолчал и перевел взгляд с одного на другого.

– Ну? Так кто же из вас двоих?

– Арнольд, – без колебаний заявила Кензи.

– Кензи, – эхом откликнулся Арнольд.

После короткого молчания все трое расхохотались.

– Нет, серьезно, – заговорила Кензи, когда они отсмеялись. – Арнольд гораздо лучше меня разбирается в искусстве семнадцатого века.

– Пусть так, зато восемнадцатый – твой конек, – возразил Арнольд. – К тому же с начальственными функциями ты справишься гораздо лучше меня, а уж в искусстве дипломатии мне с тобой и вовсе не сравниться.

– О Господи! – Споттс устало покачал головой. – На вашем месте один другому глаза бы выцарапал за такой шанс! А вы? Сидите тут да нахваливаете друг друга. Ни с чем подобным я за всю свою долгую жизнь не сталкивался. – Он озабоченно нахмурился. – Тем не менее времени на разговоры у нас немного. Во второй половине дня у меня встреча с мистером Фейри. Ему нужен мой совет. Итак? Кто хочет занять мое место?

Кензи и Арнольд молча переваривали услышанное. По правде говоря, хотя сама перспектива повышения идиосинкразии у них не вызывала, оба были профессионалами и больше всего любили занятие, которому посвятили жизнь.

– Знаешь, Кензи, если ты не против, – задумчиво сказал Арнольд, – я бы предпочел не ввязываться в это дело. И к тому же ты у нас на самом деле дипломат – первый класс.

– Ну что ж, раз ты и вправду так считаешь... – неуверенно сказала она.

– Правда, правда. Ты же знаешь, мне ничего не надо, лишь бы оставили наедине с книгами по искусству да старыми справочниками. Интересуйся я управленческими делами, то перешел бы в Ай-би-эм или еще куда.

– Что ж, решено. – Споттс выпрямился. – А теперь, когда мы с этим покончили, осталось еще небольшое дельце.

Кензи вопросительно посмотрела на него, но старик молча потянулся к потертой сумке, с которой не расставался ни на минуту, вытащил из нее два плоских, обернутых в коричневую бумагу и заклеенных для надежности скотчем пакета и смущенно протянул один Кензи, другой Арнольду.

– Что это? – спросила Кензи.

– Э-э... небольшой... как бы сказать... – старик сделал неопределенный жест, – словом, на память.

– О, мистер Споттс, – запротестовала Кензи, – это совершенно лишнее!

– А это уж мне решать. Ну? – Он нетерпеливо взмахнул рукой. – Не сидите, как два истукана. Открывайте!

Кензи и Арнольд надорвали обертку и уставились на небольшие картины в рамах. Наступила мертвая тишина.

– Да, но это же... это...

Кензи буквально потеряла дар речи, впившись взглядом в безупречный портрет младенца, выполненный тушью.

– Цуккаро! – выдохнула она наконец. – Цуккаро, реставрированный самим Рубенсом!

Кензи медленно подняла взгляд на старика.

– Господи, мистер Споттс, вы же понимаете, что я не могу...

– Ну, ну. Не только можете, но и должны! Знаете, я и сам смущен... – Споттс растерянно огляделся. – Так смущен...

– Посмотри-ка сюда! – послышался дрожащий голос Арнольда.

Кензи привстала, оперлась на спинку его стула и заглянула через плечо.

– Тьеполо, – завороженно сказала она, узнав с первого же взгляда автора пастели в светло-желтых тонах на черно-белом фоне. – Для точности: Джованни Баттиста Тьеполо. «Святой отец исцеляет юную женщину».

– Надеюсь, они вам по душе, – сказал Споттс. – Повесьте их на стену и наслаждайтесь. Пусть они украсят ваше домашнее гнездышко.

– О, мистер Споттс, – со слезами на глазах прошептала Кензи. – Ну как вы не понимаете, мы просто не можем...

– Знаете, – загадочно произнес он, – может, вам будет легче, если я скажу, что это не просто подарок...

– Да? А что же?

– Есть одно условие.

– Какое условие? – Арнольд был явно заинтригован.

Споттс торжественно посмотрел на обоих поверх очков.

– Вы должны мне кое-что пообещать, – со вздохом произнес он.

– Просите что угодно, – с жаром сказала Кензи, – все сделаем. И подарков никаких не надо.

– Это я понимаю, – кивнул мистер Споттс. – Но тут дело непростое, речь идет о большом одолжении. – Он пристально посмотрел на них.

– Только скажите, – подбодрила его Кензи.

Старик молчал.

– Одно ваше слово, и... – поддержал коллегу Арнольд.

– Сохраните отдел! – От слабого голоса Споттса вдруг повеяло чуть ли не арктическим холодом. – Вот и вся моя просьба!

По вторникам и четвергам Бэмби Паркер посещала спортивный клуб. Куда ни кинь, ей уже двадцать четыре, скоро двадцать пять – годы идут. К тому же, работая у «Бергли», никогда не знаешь, с кем столкнешься. Молодой незамужней женщине всегда следует быть в форме и выглядеть на все сто.

После энергичной получасовой зарядки Бэмби стянула с себя новомодный спортивный костюм, приняла душ, оделась, наложила макияж и неторопливо двинулась на работу, прикладываясь время от времени к бутылке обезжиренного лимонного йогурта и не забывая посматривать на витрины модных магазинов. Добравшись наконец до «Бергли», она прямиком отправилась на второй этаж, где находились туалетные комнаты для сотрудников.

Больше всего она любила это помещение, стихийно превратившееся в нечто вроде постоянного места встречи благородных, отлично подкованных в области истории искусств девиц, которые в ожидании прекрасного принца убивают время на приличной работе.

Затем, когда ветер удачи перенесет их в роскошные пригородные особняки или пентхаусы на Манхэттене, приморские курорты, буколические поместья, лыжные трассы северо-западного Коннектикута, роли переменятся, и бывшие сотрудницы «Бергли» станут самыми придирчивыми его клиентами.

Приближаясь к дверям туалета, Бэмби уже услышала доносящийся изнутри гул. Это напоминало вольер, хотя, судя по перебивающим друг друга голосам, восклицаниям, причитаниям, писку, вольер элитный, со строгим отбором особей.

Протиснувшись между двумя девицами к зеркалу во всю стену над раковинами, Бэмби сразу почувствовала себя дома. Некоторое время назад одна шустрая коллега прихватила с собой пару чужих вещиц, и после этого администрация распорядилась установить дополнительное освещение. Холодный свет, льющийся с потолка, вполне соответствовал своему назначению.

– Бэмби, привет! – Рядом с ней чистила перышки знакомая блондинка. – Как делишки?

Бэмби улыбнулась зеркальному отражению девицы, которая вполне могла бы стать топ-моделью, но в этом деле таких хоть пруд пруди. Особого ответа от Бэмби она не ожидала, будучи одной из главных ее соперниц в Большой Охоте за Тем, О Ком Мечтают Все.

– Ну, чего же ты молчишь, поделилась бы новостью, – продолжала девица, едва разжимая губы – как раз в этот момент она накладывала на них тонкий слой помады.

– Новостью? О чем ты? – Пристально вглядываясь в зеркало, Бэмби занялась ресницами.

– Она еще спрашивает! Речь о твоем боссе.

– А что это за новость?

– Ты хочешь сказать... О Господи! Похоже, ты единственная, кто еще ничего не знает.

– Да что знать-то? – Брови у Бэмби полезли вверх.

– То, что Призрак наконец уходит на пенсию, вот что!

Бэмби застыла.

– А ну, повтори! – Она пристально вгляделась в отражение соседки.

– А что тут такого, – закатила глаза та, – давно пора. Если у нас тут и есть настоящие древности, то он, безусловно, одна из них.

Она намеренно говорила небрежно и даже грубовато, но при этом остро вглядывалась в собеседницу, точнее, в ее отражение, и интерес этот был вознагражден: новость вызвала именно ту реакцию, на которую она рассчитывала.

Впрочем, Бэмби тут же равнодушно пожала плечами и вернулась к своим ресницам.

– Слухи о том, что Споттс уходит, доносятся до меня с самого первого дня моей работы здесь.

– На сей раз это не слухи. Это факт.

– Да ну? – Бэмби искоса посмотрела на девицу. – И кто же это утверждает?

– Секретарша Фейри. Она подслушала его разговор со Споттсом. Сегодня он работает у нас последний день. Вот так-то. Как думаешь, кто пойдет на повышение? Ты? Кензи? Арнольд? Или кого-нибудь возьмут со стороны?

Бэмби внезапно ощутила тошноту. «Почему мне ничего не сказали? – про себя выкрикнула она, готовая сокрушить все вокруг. – И может, не зря эти трое так таинственно исчезли? А меня не взяли, потому что между собой решили выбрать преемника».

Бэмби живо нарисовала в своем воображении эту картину. Трое заговорщиков – настоящая Каббала. Тускло освещенное помещение. Стол посредине. Они шепчутся между собой. Плетут паутину интриг. Составляют план...

У Бэмби возникло ощущение, будто на груди у нее устроился удав и его кольца безжалостно обвивают ее тело.

Внезапно сердце у нее так и подпрыгнуло, а в глазах сверкнула сталь. Губы скривились в недоброй усмешке. Ну что ж, если вопросы престолонаследия обсуждаются в ее отсутствие – отлично! У нее в рукаве тоже есть фокус-другой, и сладкая троица скоро в этом убедится!

– В любом случае на твоем месте я бы побеспокоилась, – с нажимом сказала ее товарка. – Понимаешь, о чем я?

– Разумеется, спасибо, дорогая. – Бэмби поспешно упаковала косметичку. – Пока.

– Если что услышишь, дай знать, ладно? Нам, девушкам, надо держаться вместе, не так ли?

– Разумеется. Ладно, бегу. Счастливо.

Она поспешно выбралась из толпы оживленно переговаривающихся девиц, которые с ее уходом скорее почувствовали, нежели увидели, что перед зеркалом образовалось несколько свободных дюймов драгоценного пространства.

Выскочив в вестибюль, Бэмби кинулась к телефонной будке, захлопнула дверь и бросила в прорезь четвертак. Из кабинета звонить не хотелось – а вдруг эти трое вернутся с обеда раньше? Звонок был из тех, что требуют совершенной секретности – и срочности.

Набрав прямой и совершенно конфиденциальный номер Голдсмита на Уолл-стрит, она принялась отсчитывать гудки – один, второй, третий...

И наконец...

– Роберт? – промурлыкала она голосом примерной девочки. – Это я, Бэмби. Слушай, я звоню из автомата, так что прямо к делу.

Она прикрыла ладонью мембрану и быстро осмотрелась по сторонам – нет ли кого поблизости?

– Я только что узнала, что мой шеф уходит в отставку, – прошептала она прямо в трубку. – И я хочу занять его место, Роберт, очень хочу. – Бэмби перевела дыхание. – Все отдам, лишь бы получить это место. И когда я говорю «все», то это и значит – все!

Бэмби осталась одна в кабинете и уже собиралась уходить, когда негромко зазвонил телефон. Она с укором посмотрела на аппарат, решая, поднимать трубку или не стоит. Кто ей мешает сегодня уйти пораньше? Не наплевать ли на эту беспрерывно звонящую штуковину?

Но тут ей вдруг пришло в голову, что это может быть Роберт, и она поспешно схватила трубку.

– Мисс Паркер, – бойко проговорила она. – Отдел картин старых мастеров.

– Здравствуйте. – Голос явно не принадлежал Голдсмиту. – Говорит Захария Бавоза из юридической конторы «Калвет, Баркхорн, Уолдбургер и Слокум». У меня поручение от одного из наших клиентов.

– Чем могу быть полезна? – Бэмби подавила вздох разочарования.

– Этому клиенту... имени своего он предпочел бы не называть... досталась по наследству одна картина. Гольбейн.

– Ну и...

– Эксперты от «Кристи» и «Сотби», а также несколько частных торговцев подтвердили ее подлинность и оценили в двадцать—тридцать миллионов долларов.

– Насколько я понимаю, вам нужна еще одна экспертиза? – Бэмби явно оживилась.

– Нет, нет, мисс Паркер, – усмехнулся ее собеседник. – В подлинности картины мы совершенно уверены. Наш клиент хотел бы ее продать.

«Что-то тут не так, – удивленно подумала Бэмби. – Будь это и впрямь Гольбейн, „Кристи“ и „Сотби“ должны были бы ухватиться за это дело. Чего же он нам звонит?»

– Мы с удовольствием посмотрим картину, – осторожно сказала она и вдруг, отбросив всякие колебания, нырнула в реку с головой: – Да что там, мы будем счастливы выставить ее на продажу!

Последовала короткая пауза.

– Я мог бы доставить полотно завтра вместе с соответствующей документацией. Скажем, в одиннадцать утра. Устроит?

У Бэмби учащенно забилось сердце.

– Отлично, в одиннадцать. Буду ждать. Не забудьте – Бэмби Паркер.

«Так, так, так, – молча приговаривала она, вешая трубку. – Вот это да! Если все выгорит, этот Гольбейн станет сенсацией на ближайшем аукционе полотен старых мастеров. – Перед глазами у нее встала вся картина. – Иллюстрацию поместим на обложке каталога. Разошлем пресс-релизы. От предложений отбоя не будет. Может, даже удастся установить рекорд. – Бэмби места себе не находила от возбуждения. – То-то у Кензи и Арнольда лица вытянутся. Да они от зависти глаза мне будут готовы выцарапать!»

 

Глава 7

Пятая авеню, 832

Изящные белые буквы с черной каймой четко выделялись на тяжелом кремовом козырьке, нависавшем выпуклым ромбом над улицей.

На медных табличках, сверкающих, как начищенный пятак, по обе стороны стеклянных дверей в стиле ар-деко, трехзначное число повторялось.

Голдсмиты занимали в этом фешенебельном жилом доме два этажа. Снаружи стены величественного старинного здания, похожего на крепость, отчистили от копоти пескоструйными аппаратами. Изнутри его круглосуточно охраняла небольшая армия: помимо привратника в униформе, два охранника в вестибюле, а вдобавок наиновейшая система электронной защиты и скрытые камеры у черного входа.

Эти меры предосторожности отнюдь не казались лишними, ибо совокупная стоимость имущества жильцов составляла около восемнадцати – двадцати миллиардов долларов. Зандра фон Хобург-Уилленлоу, которой, впрочем, уже приходилось здесь бывать, по достоинству оценила эту мощную крепость, и отнюдь не за обслугу в белых перчатках. Для нее это было идеальное убежище. Если лондонские бандиты и отыщут ее здесь, то дальше вестибюля им не пройти, ибо даже посетители, знакомые охране, подвергаются тут проверке не менее строгой, чем туристы у ворот Белого дома.

– Пожалуйте, мадам, – строго сказал привратник, переговорив предварительно с кем-то по внутреннему телефону. – Четырнадцатый этаж.

Когда Зандра вышла из лифта, парадная дверь в жилище Голдсмитов уже была распахнута, а в роскошном холле ее поджидал безукоризненно одетый мужчина.

– Меня зовут Хулио, – небрежно бросил он. – Я служу здесь мажордомом. Мадам велела мне вас встретить.

Не поворачивая головы, он поднял руку и щелкнул пальцами. Мгновенно и как бы ниоткуда возникла горничная в белоснежном переднике. Глаза у нее были опущены, в движениях ощущалась какая-то суетливость.

Хулио неодобрительно посмотрел на потертую сумку Зандры, и горничная немедленно выхватила ее из рук хозяйки.

– Не угодно ли последовать за мной, мадам? – торжественно осведомился Хулио. – Я провожу вас в гостевые покои.

Они миновали широкую мраморную лестницу со стальными перилами, богато украшенными золоченой бронзой, ведущую на второй этаж. На стенах были в изобилии развешаны картины старых мастеров.

Куда ни глянь, все выглядело совершенно иначе и гораздо шикарнее, чем два года назад, когда Зандра была здесь в последний раз.

Через открытую дверь в глаза ей бросились старинная тисненая кожа на стенах, портреты работы Тиссо, Балдини и Сарджента во весь рост, не говоря уж о кадках с серебристыми пальмами футов восемнадцати в высоту.

И вообще, куда ни кинь взгляд, в глаза бросалась вызывающая роскошь: ковры с загадочными узорами, волнующиеся под ногами океанской волной; горящие камины; абажуры из зеленого и алого шелка; обитые парчой банкетки, пышные подушки, благородная старинная мебель, огромные зеркала.

Совершенно новая обстановка, подумалось Зандре. Дина в своем репертуаре. «Если в чем сомневаешься – обновляй дом, вот мой девиз!» – как-то со смехом поделилась с ней подруга.

Вспомнив этот разговор, Зандра улыбнулась. Да, у Дины слова не расходятся с делом. Но к сожалению, вместе с обстановкой она полностью поменяла и обслугу. Зандра не заметила ни единого знакомого лица.

– Мадам велела передать, что постарается не задерживаться, – холодно сообщил Хулио, открывая дверь красного дерева и отступая в сторону.

Зандра вошла в гостевые покои. Хулио последовал за ней, деловито обошел помещение, включил свет, где только можно, раздвинул тяжелые парчовые (XVII век!) шторы.

– Если вам кто-нибудь понадобится, – пояснил Хулио, – можно воспользоваться одним из этих телефонов слоновой кости. Рядом с кнопками имена всех служащих, начиная с кухарки и кончая мной.

– Как в гостинице! – весело воскликнула Зандра.

– Да. – Хулио даже не улыбнулся. – Если захотите позвонить в город, в вашем распоряжении два телефона, номера написаны на каждом. Ну а теперь, если я больше ничем не могу быть полезен...

– Пока нет, благодарю вас.

С его уходом температура в комнате, так, во всяком случае, показалось Зандре, повысилась градусов на двадцать.

На пороге двери, соединяющей гостиную со спальней, появилась горничная и с робкой улыбкой сказала:

– Прикажете разложить ваши вещи, мадам?

– Спасибо, не стоит. – Зандра отрицательно покачала головой.

– В таком случае чем еще могу быть полезна?

– Если не трудно, я бы не прочь выпить чашку чая.

– Ну что вы, мадам! Сию минуту, мадам. Между прочим, меня зовут Лиза. – Горничная сделала книксен и бесшумно удалилась.

Зандре предоставилась возможность осмотреть апартаменты.

Стены роскошной гостиной были обиты зелеными панелями с позолотой и украшены небольшими натюрмортами Фонтен-Латура. Четыре французских окна вели на крытую террасу с пышной зеленью и золочеными креслами и канапе в стиле Людовика XVI, обитыми алым бархатом. На столиках были расставлены разнообразные керамические фигурки и вазы со свежими цветами.

Примыкающая к гостиной спальня предназначалась явно для женщины: на стенах шелковые обюссонские ковры, бледно-розовые, слегка выцветшие от времени, лепной потолок, окна задернуты малиновыми шторами из парчи, покрывало на кровати – того же цвета. В нише, на столике в форме полумесяца, – телевизор. В общем, прямо королевские покои.

На противоположных сторонах спальни были две строго симметричные двери. Зандра толкнула левую и оказалась в огромной ванной из мрамора, со множеством зеркал, в которых под разными углами отражалось абсолютно все, включая и ее самое.

Осмотревшись в ванной, Зандра вернулась в спальню и толкнула правую дверь. Внутри сразу же автоматически включился приглушенный свет, и ее взору открылся гигантский, размерами напоминающий небольшой модный магазин, шкаф. Сейчас он пустовал, но в любой момент готов был заполниться. Были здесь ящики для белья, угловые полки для обуви, помещения для шляп, зеркала, не говоря уж о множестве пластмассовых мешков для одежды. К каждой вешалке, обитой розовым шелком, был прикреплен мешочек с благовониями.

«Ну, мне-то хватит и одного ящика», – усмехнулась про себя Зандра.

Услышав негромкий стук в дверь, она вернулась в гостиную. На пороге появилась Лиза с подносом.

– Замечательно! Все, Лиза, можете быть свободны. Спасибо. – Зандра улыбнулась.

Оставшись наконец в одиночестве, она налила себе чашку чая, добавила каплю сливок и кусок сахара и побрела в спальню. Поставив чашку на столик, Зандра извлекла из дорожной сумки ее скудное содержимое. Повесила на вешалку свою рокерскую куртку. Сложила в ящик – действительно, с лихвой хватило одного – смятое белье.

Покончив с этим, она печально оглядела гигантскую гардеробную. Да, ей явно не хватает даже самого необходимого.

Впрочем, она тут же наказала себе не думать об этом. Право, нехватка одежды – это самая малая из ее проблем. Благодаря Дине у нее есть крыша над головой, и весьма недурная. Нечего гневить Бога. Учитывая обстоятельства и ту спешку, с которой она, выскользнув из рук своих тюремщиков, покинула Лондон, не жаловаться надо, а радоваться. Довольно хандрить! Все могло быть гораздо хуже.

Нахлынули мысли о брате.

Рудольф... Рудольф...

Зандра шумно вздохнула. Печальная правда состоит в том, что неопределенное будущее брата и ее ставит в сомнительное положение.

Ее зеленые русалочьи глаза наполнились слезами.

О Господи! Как подумаешь, что эти звери сделают с Рудольфом, если...

Руки у нее задрожали, несколько капель чая пролилось на блюдце. Отставив чашку, Зандра вскочила на ноги и принялась нервно расхаживать по спальне, то и дело запуская руку в гриву волос.

Бросившись на кровать и сдвинув апельсинового цвета брови, она выхватила из сумочки записную книжку в переплете из страусовых перьев и начала стремительно ее перелистывать.

«Надо что-то делать, – твердила про себя Зандра. – Хоть что-нибудь... Иначе я никогда себе не прощу...»

Ее глаза слепо блуждали по комнате, но на лице появилось упрямое выражение, губы сошлись в жесткую линию.

Но все по порядку. Главное сейчас – найти Рудольфа.

А для этого надо обзвонить всех его друзей и знакомых на Британских островах, включая Ирландию, Шотландию и Уэльс.

Да-да, именно так! Оставить сообщения везде! Тогда, если он залег на дно у какого-нибудь из друзей или просто с кем-нибудь случайно столкнется, будет хотя бы знать, как связаться с ней.

Оставалось лишь молиться, чтобы ее упрямый братец так и поступил. Только вместе – сообща – они смогут обдумать сложившуюся ситуацию и решить, что делать дальше. Одна голова хорошо, а две лучше.

Немного успокоившись и обретя способность рассуждать здраво, Зандра быстро допила чай, вышла в спальню и налила себе еще чашку. Сделав глоток, она села на стул с изящно изогнутой спинкой, поставила чашку на столик и потянулась к трубке.

Поставив аппарат на колени, Зандра открыла книжку на первой странице. Она начнет с «А» и, если понадобится, дойдет до самого «Я».

– Черт! – Зандра оттолкнула аппарат, швырнула на пол записную книжку и, бросившись ничком на малиновое покрывало, застыла в неподвижности.

Внутри у нее все кипело, что и неудивительно, если принять во внимание, что последние два часа она названивала по различным номерам, и все впустую. Никто Рудольфа не видел и даже ничего не слышал о нем.

Мало того, семеро знакомых брата – семеро! – сказали, что тоже его разыскивают и не затруднит ли ее, Зандру, передать брату, когда она его найдет, чтобы тот им позвонил? Дело в том, что он наделал кучу долгов... конечно, они все понимают и давить не хотят... но неплохо все же, чтобы он хоть как-нибудь расплатился...

На щеках у Зандры зажглись два ярких пятна.

– Да пошел он к черту! – выдохнула она, устало откидываясь на спину.

Прищурившись, девушка рассеянно посмотрела на яичного цвета изнанку нависающего над кроватью парчового балдахина. Надо бы, конечно, довести до конца начатое. Ведь она дошла только до «Г». К тому же не все телефоны на первые три буквы ответили, следует повторить. Но Зандра чувствовала себя слишком подавленной. И уж вовсе не могла примириться с мыслью, что последующие звонки принесут лишь новые напоминания о долгах.

– Эй!

Чей-то внезапно прозвучавший голос заставил Зандру стремительно вскочить с постели.

– Дина! – Она прижала руку к сердцу и посмотрела на приятельницу округлившимися, как блюдце, глазами. – Я так испугалась. Даже не слышала, как ты вошла...

– Господи, до чего же я рада тебя видеть! – На сей раз Дина отбросила свои обычные вкрадчивые интонации. – Сколько лет! – Она широко раскинула руки. – Как здорово, что ты приехала!

Кинувшись к Зандре, она заключила ее в объятия, хотя и не такие крепкие, чтобы нанести ущерб своему тщательно наложенному макияжу. Затем она опустила Зандру на кровать, устроилась рядом и немного отстранилась.

– Выглядишь бесподобно! Просто сногсшибательно. – У Дины загорелись глаза. – Не знаю, как тебе это удается, может, все дело во влажном английском климате? Да, наверное, так оно и есть. О Господи, как же я рада тебя видеть!

– А я тебя, – с притворным энтузиазмом откликнулась Зандра. – Как Роберт?

– Роберт? А, забудь о нем. – Дина небрежно отмахнулась и по-детски захихикала. – О нем мы еще успеем поговорить. Сейчас меня интересует только одно – как ты?! – Дина так и светилась.

– Да как тебе сказать? – Зандра пожала плечами и сделала неопределенное движение рукой. – По-разному. Жива, и то слава Богу.

Дина пристально посмотрела на нее. На Зандру это непохоже, обычно она всегда такая жизнерадостная. А впрочем, досаждать своими бедами тоже не в ее правилах, что Дина объясняла аристократическим происхождением подруги.

– Вижу, что-то не так, дорогая. – Дина взяла ее за руки. – У тебя это прямо на лице написано. Не забывай, у меня крепкие плечи, хорошие уши, и я никогда не выдаю чужих секретов.

– Ну что тебе сказать? Бывает и лучше, – уклончиво проговорила Зандра. – Но сейчас не стоит об этом. История длинная и скверная, если начать рассказывать, то до рассвета не закончишь.

– Ну смотри, если это действительно не к спеху, – недоверчиво сказала Дина, – то как знаешь. – Лицо у Дины на мгновение омрачилось, но тут же вновь просияло. – Вот что мы сделаем! Устроим-ка завтра вечером наши знаменитые девичьи посиделки, от которых у Роберта волосы дыбом встают! – Она захлопала в ладоши. – Но обо всем по порядку. Ты к нам надолго?

– Ну-у... – Зандра вдруг обнаружила повышенный интерес к своим ногтям. – Может получиться, что и надолго.

– Прекрасно! Оставайся, сколько хочешь! На несколько дней. Недель! Месяцев, если угодно! Ты же знаешь, мы тебе всегда рады.

Посмотрев на Дину, Зандра слегка сжала ей пальцы.

– Знаю, – хрипло сказала она, – и... спасибо тебе. Но любой птичке нужно собственное гнездо. Так что начну-ка я подыскивать себе квартиру. – Зандра нахмурилась. – Но для начала надо найти работу, а это значит, следует получить вид на жительство...

– То есть ты и впрямь надолго! – Дина была явно в восторге.

– Боюсь, что так, – с тяжелым вздохом кивнула Зандра.

– Чего же тут бояться! Для меня это лучшая новость с тех самых пор... как придумали заколки для волос! – промурлыкала Дина. – Все будет как в старые добрые времена!

Она обняла Зандру за плечи и по-сестрински прижала к себе. Затем отодвинулась немного и задумчиво погладила подбородок.

– Работа... Бората... Табо... – Глаза у Дины внезапно расширились. – Ну конечно же!

– Что это с тобой?

– Да так, абракадабра, не обращай внимания. – Дина щелкнула пальцами. – Считай, что служба у тебя есть.

– Послушай, Дина...

– Нет, это ты меня послушай и помолчи хоть секунду. Роберт только что купил «Бергли». Или, точнее, купил контрольный пакет акций компании, что практически одно и то же. Ясно?

– «Бергли»... Ты... ты имеешь в виду аукционное предприятие?

– Ну естественно, что же еще? – Дина расплылась до ушей. – Может, теперь наконец я перестану быть просто миссис Голдмарт. Ладно, это так, к слову. Ты хоть представляешь себе, сколько там народа работает? Не далее как сегодня утром я осматривала нью-йоркское отделение, и только в его штате несколько сотен служащих!

– Дина... – скептически покачала головой Зандра, но продолжить ей не дали.

– Даже и слышать ничего не хочу! Сколько бы сотрудников у них ни было, одну вакансию придется найти. Так, давай-ка подумаем, ты что лучше всего знаешь?

– То есть... в смысле того, чем занимаются в «Бергли»?

– Ну конечно!

– Ну... я изучала историю искусств, – неохотно сказала Зандра. – А если вспомнить, сколько времени провела в замках и имениях родственников, то, наверное, лучше всего мне известна живопись старых мастеров.

– Вот и отлично! Все, разговор закончен! Служба у тебя есть. Об этой волоките с видом на жительство можешь не беспокоиться, юристы Роберта все устроят. А если нужны деньги, можешь занять у меня или аванс под будущую зарплату получить, как тебе удобнее. – Новоиспеченная королева Манхэттена величественно улыбнулась. – Все, вопрос решен!

Зандре оставалось только недоверчиво посмотреть на приятельницу. Все произошло так быстро, что у нее голова кругом пошла.

– Так, что еще? – Королева Манхэттена вскочила на ноги и потянула за собой Зандру. – Давай-ка проведем инвентаризацию. Покажи мне свою одежду, – требовательно сказала Дина.

– Одежду? – тупо повторила Зандра и неуверенно посмотрела на дверь гардероба. Судя по словам Дины, у той сложилось совершенно ложное представление, будто она привезла с собой кучу вечерних туалетов. Зандра не знала, плакать ей или смеяться.

– Что это с тобой? – обеспокоенно спросила Дина. – Я что-нибудь не так сказала?

– Да нет. Просто я уезжала в такой спешке, что ничего не успела взять с собой. Иными словами... – Зандра ткнула себя в грудь, – это все, что у меня сейчас есть.

– Ничего, – Дину это сообщение явно не смутило, – сейчас что-нибудь придумаем. – Она отступила на шаг и критически осмотрела подругу взглядом опытного кутюрье. – По-моему, у нас по-прежнему почти один размер.

– Да в чем дело, что за пожар с одеждой?

– В чем дело? Сейчас скажу. – Жестом фокусника Дина извлекла откуда-то две пригласительные карточки, отпечатанные на веленевой бумаге, и помахала ими перед Зандрой с таким восторгом, словно это было приглашение на королевскую коронацию. – Только что принесли. Прием в честь самого важного события нынешнего сезона. И догадайся, кто его дает? – Она сунула карточки прямо под нос Зандре. – Вот именно, милая, твой собственный кузен принц Карл Хайнц фон унд цу. Как видишь, приглашений два. Одно для меня с Робертом, другое – для тебя со спутником. – Казалось, Дина вот-вот лопнет от возбуждения. – Ну как? Признайся, удивлена?

– О Господи, Дина, – взмолилась Зандра. – Только не сегодня. Ну пожалуйста. Я жутко устала. Последние две ночи я почти не спала и...

– Ничего страшного. Никаких отговорок. Прием начинается в половине восьмого, и у тебя полно времени вздремнуть и проснуться свеженькой, как огурчик.

Взяв Зандру под руку, она мягко, но решительно повела ее через огромный холл наверх, в собственные покои, не переставая тараторить, как сорока:

– Слава Богу, гардероб у меня ломится от одежды, которую я еще и не надевала... так что сначала займемся этим, потом найдем какие-нибудь побрякушки – нет, нет, не возражай, ничего и слышать не хочу, – а потом я дам тебе совершенно убойное снотворное и уложу у себя. Можешь не сомневаться: когда подойдет время ехать, будешь благоухать, как свежая маргаритка!

 

Глава 8

Многое может измениться в жизни за один-единственный день.

Тридцатидевятилетний мужчина, усевшийся вчера перекусить в своем величественном, сплошь заставленном книгами кабинете в пентхаусе одной из Аукционных башен, был, наверное, самым завидным женихом на свете. А сегодня тому же мужчине, которому на сей раз обед должны были подать в библиотеку, исполнилось сорок.

Это был принц Карл Хайнц фон унд цу Энгельвейзен, и факт собственного сорокалетия заставил его ощутить бренность бытия. Ответственность, накладываемая сказочным богатством и титулом, а равно весьма специфические законы наследования, существующие в их роду уже почти три четверти тысячелетия, давили на него тяжелым бременем.

То, что ему и сейчас приходилось думать об этих вещах, уже само по себе приводило принца в расстройство – особенно если иметь в виду, что последние двадцать лет он жил весьма беспорядочной жизнью.

Принц Карл Хайнц, бесспорно, один из наиболее осторожных дельцов в мире, был известен также своим на редкость беспутным нравом. За ним тянулся шлейф многочисленных связей. Кинодивы, шансонетки, топ-модели – этим кругом его любовные приключения отнюдь не ограничивались. Неутомимый любовник, он числил среди покоренных им женщин замужних дам и даже дочерей своих друзей, партнеров по бизнесу, политиков и вообще всяких знаменитостей.

Услышав легкий стук в дверь, он откликнулся по-немецки:

– Herein!

Открылась дверь, и на пороге показался Йозеф, его секретарь и по совместительству слуга, бывший с ним с самой юности и знавший хозяина как свои пять пальцев.

– Доброе утро, ваше высочество, – церемонно приветствовал принца Йозеф. – И позвольте поздравить ваше высочество с днем рождения и пожелать всяческого благополучия.

– Доброе утро, Йозеф. Спасибо.

Йозеф переступил с ноги на ногу.

– Подать вашему высочеству завтрак сейчас или попозже?

– Попозже, Йозеф.

– Слушаю, ваше высочество.

Йозеф вышел, а принц вновь погрузился в печальные раздумья. Нынче, когда ему исполнилось сорок, особенно неприятно было смотреть в лицо грубой действительности. У Карла Хайнца даже в желудке заныло. Пора утихомириться, упорядочить свою жизнь, да и о будущем подумать – нелегкая задача для человека в его положении...

Небеса послали его высочеству принцу Карлу Хайнцу Фернандо де Карлос Жану Иоакиму Алехандро Игнацио Иеронимиусу Юстасу фон унд цу Энгельвейзену все, о чем только можно мечтать: богатство, каким может похвастаться мало кто в мире; титул, принадлежащий к числу самых старинных и самых благородных; аристократическую внешность. Принц, один из красивейших мужчин своего времени, наделенный ко всему прочему ненасытным любовным аппетитом, выглядел моложе своих сорока зафиксированных в книгах лет – зафиксированных потому, что на протяжении последних семисот лет все законные отпрыски рода фон унд цу Энгельвейзенов появлялись на свет исключительно в присутствии трех законников, в чьи обязанности входило удостоверить и зафиксировать в старинных семейных книгах тот факт, что новорожденный действительно вышел из лона дщери семьи фон унд цу Энгельвейзенов; иное дело, что эта старинная традиция могла в любой момент обернуться двойной ловушкой. С одной стороны, законники – народ неразборчивый, и подкупить можно даже троих. С другой – можно ли быть уверенным в том, что дитя действительно принадлежит к знатному роду, ведь при зачатии никто свечку не держал?

Как бы то ни было, однако, в принадлежности Карла Хайнца к старинной фамилии сомнений быть не могло. Текущая в его жилах голубая кровь многих поколений сказывалась во всем: его окружала аура благородства, он не только сохранял королевскую осанку, но также выглядел и говорил, как истинный аристократ. У него был настоящий римский нос – узкий, длинный, слегка изогнутый, с горбинкой посредине, которой все Энгельвейзены, если, конечно, судить по старинным портретам, собранным в фамильном замке, гордились так же, как гордятся своими шрамами завзятые дуэлянты. Уши, маленькие, плоские, почти без мочек, указывали на принадлежность к еще одной королевской семье Европы, с которой Энгельвейзены были веками связаны сложными брачными узами. Но в блестящих голубых глазах с чуть загнутыми книзу ресницами и морщинками в углах плясали чертики явно не королевского происхождения.

Начиная с пятнадцати лет, принц Карл Хайнц прыгал из постели в постель самых красивых женщин пяти континентов. Но любовные подвиги, о которых с таким упоением писали газеты, мало что могли сказать о его характере. За легкомысленной внешностью плейбоя скрывался твердый как сталь и даже безжалостный делец, человек, совершенно уверенный в себе, и веру эту равно питали кровь и власть денег.

По иронии судьбы эта самая кровь стала ныне источником самой серьезной из его проблем, корни которой уходят в седую старину, в 1290 год, когда Карл Великий даровал его прославленному предку Юстасу за оказанные услуги титул князя Священной Римской империи. Вместе с титулом и огромными земельными наделами на территории нынешней Германии Юстасу досталась и высшая честь – исключительное право надзирать за доставкой папской почты на всем пространстве западного Средиземноморья.

И именно этот самый Юстас, первый в длинной непрерывной череде князей Священной Римской империи, издал эдикт, регулирующий права наследования в роду фон унд цу Энгельвейзенов. Этот эдикт сохраняет силу и по сию пору, Карл Хайнц вынужден с ним считаться и, стало быть, именно ему обязан своими нынешними затруднениями.

В основе их лежит право первородства, что само по себе и неудивительно, ибо многие аристократические европейские семейства все еще следуют древней традиции передачи титула и состояния старшему сыну. А поскольку Карл Хайнц – единственный мужской отпрыск своего недужного отца, как раз ему, по праву первородства, и должно достаться наследство, и сестра Софья в принципе не может этому противостоять.

Но тут-то как раз и возникает специфическая проблема именно этого рода, которой раньше Карл Хайнц практически пренебрегал. Еще князь Юстас распорядился таким образом, что старший сын может вступить в права наследования только при выполнении двух условий.

Первое было связано с желанием сохранить чистоту крови: Карл Хайнц обязан жениться на наследнице кого-либо из князей Священной Римской империи, что само по себе ограничивает поиски невесты крайне узким кругом возможных претенденток.

Второе заключалось в том, что будущая жена должна произвести на свет младенца еще при жизни отца Карла Хайнца.

Если хотя бы одно из этих двух условий останется невыполненным, наследство автоматически перейдет к старшему сыну ближайшего родича. А по капризу судьбы Софья и ее муж граф Эрвин уже успели произвести на свет целую кучу здоровых, на редкость красивых, хотя и тупоумных наследников.

Между тем время, отпущенное Карлу Хайнцу, усыхало, как шагреневая кожа. Его отец, старый князь, пребывает в таком плохом состоянии, что может не дожить до очередного дня рождения сына...

И вот, освещаемый лучами полдневного солнца, пробивающимися через окно, Карл Хайнц грустно прикидывал свои возможности, а вернее, неизбежности. Похоже, если он хочет сохранить свои законные права на наследство, ему придется кончать с затянувшейся холостяцкой жизнью. Надо срочно найти подходящую невесту, в жилах которой течет голубая кровь и которая к тому же способна произвести на свет наследника в рекордно короткие сроки, если будет на то воля Божья.

Призрак Леопольда, надутого, как индюк, старшего сына Софьи, который может унаследовать семейное состояние, грозно преследовал Карла Хайнца. Не требовалось слишком развитое воображение, чтобы представить, как Леопольд, этот безмозглый и, увы, расточительный провинциал, проматывает состояние предков, нажитое на протяжении семи столетий. Карл Хайнц знал, что подобное уже случалось с другими могучими и некогда процветающими родами, и меньше всего хотел бы оказаться в том же положении.

Ощущая нынче тяжесть каждого из сорока прожитых лет, Карл Хайнц тяжело вздохнул. При мысли о Софье и Леопольде краски дня становились блеклыми, да и вообще вся жизнь и ее труды словно утрачивали смысл.

Да, уныло размышлял он, прошли веселые деньки. Явно прошли...

Мысли об этом не оставляли его и во время обеда; он не замечал Цезаря, своего мажордома-испанца, строго надзирающего за тем, чтобы все блюда, начиная от салата из омаров и кончая свежесваренным дымящимся кофе, подавались должным образом.

Но омары остались несъеденными, кофе был выпит лишь наполовину.

Его высочество принц Карл Хайнц фон унд цу Энгельвейзен потерял аппетит. Ну как же могло случиться, что именно он оказался таким болваном, таким непроходимым тупицей и слепцом, чтобы только сегодня, в день своего сорокалетия, обнаружить очевидное? «Право, такой идиотизм недостоин меня!» – подумал он с горьким ощущением игрока, который, вытащив счастливый билет в лотерее, забыл получить по нему приз.

Надо наверстывать упущенное, и как можно скорее!

Да, продолжал размышлять Карл Хайнц, дурная голова, даже и увенчанная короной, ногам покоя не дает...

 

ЦЕЛЬ: «БЕРГЛИ»

Обратный отсчет времени

Мужчина поднялся по пологим ступенькам мраморной лестницы на широкую площадку. Слева находился вход в аукционный зал, справа начиналась вереница просторных галерей, которые, при необходимости можно было поделить на отдельные помещения раздвижными перегородками.

– Ч-е-ем могу помочь? – растягивая слова, привычно спросила киоскерша.

Мужчина внимательно посмотрел на нее. Это была одна из трех потрясающе стройных, неотразимо привлекательных и вполне взаимозаменяемых девиц, занятых продажей брошюр, каталогов и журналов «Бергли», а также дорогих, роскошно изданных альбомов живописи.

– Мне нужен экземпляр «Новостей».

– За ноябрь—декабрь? – Девица захлопала безупречно накрашенными ресницами. – Или текущий, за сентябрь—октябрь?

– Ноябрь—декабрь. И за январь—февраль, если есть.

– О-о-о-чень жаль, но он появится только через полтора месяца.

– Что ж, тогда давайте за ноябрь—декабрь.

– Может, вас заинтересуют новые каталоги? Мы только что получили последнюю партию. Там все расписано до конца года.

– Спасибо, не надо.

– В таком случае с вас двадцать долларов.

Мужчина выудил из бумажника смятую двадцатидолларовую купюру и протянул ее киоскерше. Она выбила чек, завернула покупку в огненно-яркую бумагу и сунула в серебристо-черную фирменную сумку с ручками.

– Прошу! – Девушка механически улыбнулась и тут же забыла о случайном покупателе.

Выйдя на Мэдисон-авеню, мужчина вытащил журнал из сумки, туго его свернул и сунул в карман пиджака, а сумку вместе с оберточной бумагой смял в комок и бросил в урну на углу. Ему вовсе не хотелось, чтобы кто-нибудь видел его разгуливающим с покупками от «Бергли» – уж слишком они бросаются в глаза, слишком легко запоминаются, а в его работе излишнее внимание не просто противопоказано, но чрезвычайно рискованно.

Мужчина этот был самым успешным в мире преступником-рецидивистом, только никто этого не знал.

Что его вполне устраивало.

Великий стратег в душе, он предпочитал никогда не выделяться в толпе. И не рассчитывать на удачу.

Слишком предусмотрительный для того, чтобы открыто сотрудничать с людьми своего дела, он, однако же, всегда пользовался услугами хорошо подготовленных специалистов в криминальном мире.

В таких случаях он действовал точь-в-точь как в Макао – доверял детали подельнику, которому предстояло обеспечить техническую сторону операции, а сам оставался в густой тени. Театральная черная маска, которую он порой надевал при встречах с посредником, объяснялась отнюдь не любовью к дешевым эффектам, а необходимостью.

Тайна его успеха заключалась в том, что никто, даже ближайший помощник, не мог бы в случае провала указать на него как на вдохновителя дела.

Доныне такая тактика, основанная на анонимности в соединении с осторожностью, служила ему безотказно. Его имя не фигурировало в досье Интерпола, ФБР, Сюрте, Скотланд-Ярда или любой иной полиции мира ни в каком контексте, даже в связи с нарушением правил парковки автомобиля.

Одаренный превосходной зрительной памятью, он никогда не делал и соответственно не оставлял записей, был виртуозом в отмывании денег, а на тайных счетах в Лихтенштейне, на Каймановых островах и Джерси у него было не менее ста миллионов долларов в золоте, алмазах и банкнотах.

Само собой разумеется, он давно бы мог оставить свое ремесло и до конца дней жить в полной роскоши. Единственная причина, по которой он этого не делал, заключалась в том, что он по-настоящему любил свой преступный промысел.

Ныне, с головой погрузившись в разработку нового предприятия – самого дерзкого из всех, что были на его счету доныне, – он мечтал только об одном: в анналах истории оно должно остаться не просто как преступление года. Или даже десятилетия.

Оно должно достойно увенчать всю его криминальную карьеру; стать его лебединой песней, после чего можно будет влиться в многочисленные ряды законопослушных граждан.

Но слаще всего – сделать дело, а потом отойти, свободным от всяких подозрений, в сторону и наблюдать, как власти мечутся по заколдованному кругу в тщетных поисках преступника.

Потому что им ни за что не найти его, это ясно как Божий день, не найти по той простой причине, что для властей, да и вообще ни для кого на свете, он не существует, во всяком случае, не существует как правонарушитель.

И именно в этом, подумал он, испытывая удовлетворение человека, посвятившего жизнь интеллектуальному соревнованию с лучшими сыщиками мира, состоит его главное достижение.

 

Глава 9

Кензи жила на Восемьдесят первой улице, на третьем этаже пятиэтажного кирпичного дома, владелец которого уже давно сдавал квартиры внаем.

В кухоньке, какие строили еще в двадцатые годы, была крохотная газовая плита с духовкой не больше, чем на два цыпленка, и древний, примерно того же времени, холодильник, который приходилось каждую неделю размораживать. Но Кензи это не волновало.

В углу гостиной с двумя окнами во двор с садиком и относительно высоким потолком находился камин, полку которого, покрытую потрескавшейся вековой краской, Кензи протирала ежедневно и неутомимо. Стены, слава Богу, были толстыми, да и соседи не шумели. В квартире имелись еще две небольшие спальни, и обходились эти апартаменты Кензи, по меркам Манхэттена, недорого.

К тому же такое помещение удобно с кем-нибудь делить, что поначалу и привлекло в нем Кензи более всего. К сожалению, три месяца назад ее соседка, покончив с многочисленными романами ради преуспевающего дантиста, перебралась на зеленые пастбища законного брака и уехала в графство Уэстчестер. Оказавшись без надежной товарки и вынужденная теперь в одиночку платить за квартиру, газ, электричество и кабельное телевидение, Кензи столкнулась с необходимостью поумерить свою главную страсть – покупки на аукционе.

Она обладала феноменальным умением находить «золушек» – предметы, которые были либо неправильно атрибутированы, либо просто остались не замеченными другими участниками торгов. Так, ей удалось приобрести истинные сокровища, которые она впоследствии то перепродавала с немалой выгодой, то сама наслаждалась их красотой.

Вот так, сводя концы с концами, она украсила свою квартирку вполне приличным, хотя и эклектическим собранием картин и старинных вещиц – роскошь, доступная разве что богачам и уж никак не скуднооплачиваемым молодым работникам «Бергли», где молчаливо признавался (во всяком случае – начальством) тот факт, что честь служить в такой конторе вполне искупает маленькую зарплату.

Честь честью, а хлеба на нее не купишь, невесело думала Кензи, поставив тщательно обернутого Цуккаро у двери и возясь с хитроумным замком – предосторожность, отнюдь не лишняя для одинокой горожанки.

Переступив через порог, она привычно захлопнула дверь спиной, и не успела запереть замок, как у нее противно закололо шею.

Здесь кто-то есть! В желудке у Кензи заныло, в горле встал ком, в ушах оглушительно зазвенело. Она медленно, осторожно повернулась.

Ослепительно улыбнувшись, Чарли Ферраро послал ей из противоположного угла комнаты воздушный поцелуй.

– Чарли! – возмущенно воскликнула Кензи. – Надо отдать тебе должное, напугать девушку ты умеешь. – Убедившись, что ей ничто не угрожает, Кензи не знала, смеяться ей или плакать.

В конце концов возобладал праведный гнев, тем более, что Чарли расположился, как у себя дома.

Небрежно забросив мускулистые руки за голову, он удобно – и нагло – полулежал на роскошном бархатном диване с кисточками и султанами в стиле Наполеона III – ложе, приличествующее скорее одалиске, нежели нью-йоркскому полицейскому с натренированным телом, прикрытым сейчас лишь узкой полоской белоснежных трусов.

– Что это ты здесь делаешь? – возмущенно спросила Кензи. – Или просто попугать явился?

– По правде говоря, – осклабился Чарли, опуская ноги на пол, – я и не уходил. У меня же сегодня выходной. Забыла?

Увидев ее пылающее гневом лицо, он резко выпрямился и озабоченно посмотрел на Кензи:

– Эй, в чем дело, малышка? Похоже, ты не особенно рада меня видеть. Неприятности на службе или что еще?

Сбросив сумку на пол, Кензи устало прислонилась к двери и, сделав глубокий вдох, задержала дыхание на целых десять секунд, так что когда наконец с шумом выпустила воздух, упавшие на лоб пряди волос разлетелись во все стороны.

Проклятие! Сегодня вечером Чарли ей нужен меньше всего. Для начала она собиралась с часок от души понаслаждаться вновь обретенным Цуккаро, а отнюдь не скульптурными и, вообще-то говоря – кто же спорит! – прекрасными формами Чарли Ферраро, – а затем заняться подготовкой к первому в своей жизни действительно великосветскому рауту в «Метрополитен».

Кензи положила Цуккаро на столик в форме полумесяца у двери, опустила ключи в зеленую китайскую вазу эпохи Ханьской династии и, руки в боки, угрожающе подступила к Чарли.

– Выметайся, – негромко сказала она.

– Что-что? Не расслышал. – Чарли поковырял ногтем в ухе, вытаскивая несуществующий волосок. – Как это понимать, малышка?

– Ты что, оглох? – резко оборвала его Кензи. – Убирайся, говорю. Вон отсюда! – Она нетерпеливо хлопнула в ладоши. – Пошел!

Чарли явно был поражен и все не мог поверить, что она говорит всерьез.

– Да брось ты, малышка. – Он приподнялся на локте, стараясь сохранить невозмутимость и явно рассчитывая на свои мужские достоинства. – Шутишь? – добавил он, на сей раз с некоторой растерянностью.

– Думаешь? Сейчас увидим.

Кензи развернула картину, прошла к камину и принялась устанавливать ее на полке. Придав ей наконец должное положение, она повернулась и увидела, что Чарли откровенно, с видом знатока, разглядывает ее округлости.

– Догадайся, о чем весь день мечтал мой крепенький дружок? – спросил Чарли, ломая брови на манер известного киногероя.

– Крепенький дружок! – Кензи закатила глаза. – Перестань молоть ерунду.

Плюхнувшись в мягкое кресло эпохи Луи-Филиппа, она развязала шнурки на кроссовках, а когда скинула их, Чарли мгновенно вскочил на ноги и заключил ее в свои сильные объятия.

Кензи оттолкнула его.

– Убери свои лапы, Чарли, – устало сказал она. – Одевайся и проваливай.

Красивый лоб Чарли Ферраро перерезали глубокие морщины. Он не привык к такому обращению со стороны представительниц слабого пола.

– Ну? – нетерпеливо прикрикнула Кензи.

– И это в благодарность за то, что я позаботился об ужине? Ведь на кухне тебе возиться неохота, правда? – Не дождавшись ответа, Чарли самодовольно ухмыльнулся: – Так я и думал. Сейчас доставят. Из твоего любимого бирманского ресторана. – Чарли послал ей ослепительную улыбку. – Ну как, все еще хочешь меня выставить?

– Вот именно, – неумолимо сказала Кензи. – Двигай.

Улыбка мигом сползла с его лица.

– Ты действительно хочешь, чтобы... я исчез? – недоверчиво переспросил он.

– Ты на редкость проницателен, – вкрадчиво заметила Кензи.

Какого дьявола! Что-то новенькое. Так с ним она еще никогда не обращалась.

– Тебе не кажется, что ты могла хотя бы объяснить, в чем дело? – обиженно сказал он.

– Чарли, – вздохнула Кензи, – тебе не приходит в голову, что у меня могут быть другие планы?

Такого он услышать явно не ожидал, даже поперхнулся.

– В таком случае нельзя ли узнать, что это за планы? Или я слишком многого хочу?

– Отнюдь, – великодушно откликнулась Кензи. – Меня пригласили на прием в «Метрополитен». В музей, а не в оперу.

– Ах вот как. В таком случае прошу прощения. А мне-то казалось, что тебе наплевать на все эти великосветские тусовки.

– Теперь, может, и не наплевать, – пожала плечами Кензи.

– А можно спросить, – неприязненно посмотрел на нее Чарли, – кто тебя пригласил?

Она пронзила его взглядом.

– А вот это совершенно тебя не касается.

Сделав это заявление, Кензи принялась швырять в него предметами мужского туалета. Чарли ловко перехватывал их на лету.

Прижав одной рукой одежду к груди, он пробормотал:

– О Господи, что это на тебя нашло?

– Нашло? Да ничего.

– Ничего?

Действуя свободной рукой, Чарли притянул Кензи к себе и посмотрел ей прямо в глаза.

– То есть как это ничего? – Его губы изогнулись в плотоядной улыбке.

Только мертвая не почувствовала бы, как бьется в плену трусов его бойкий дружок. Уж в чем, в чем, а в недостатке мужских доблестей Чарли Ферраро не упрекнешь.

– Ну, видишь, что ты со мной делаешь? – Он прижался к Кензи еще теснее.

Лицо у нее осталось невозмутимым, но глаза разгорелись, как у кошки. Пусть он всегда наготове, но ей сейчас не до шуток.

– Чарли, Чарли, Чарли, – вздохнула Кензи и запустила ему в трусы свои мягкие пальчики, словно не обращая внимания на то, как стремительно отвердевает его единственное чувствительное место. – Ну что нужно, чтобы ты наконец научился?

– Научился чему?

– А вот этому. – Ласково улыбаясь, Кензи резко дернула дружка за нос.

– О черт! – завопил Чарли, уронив одежду и едва не подпрыгнув от боли.

Кензи отступила на шаг и, скрестив руки на груди, принялась наблюдать, как он исполняет перед ней маленькую джигу, прикрывая на всякий случай мошонку.

– Это еще что за фокусы? – мрачно буркнул он. – Совсем спятила?

– Скажем, это репетиция. – С лица у Кензи не сходила ласковая улыбка. Она слегка склонила голову набок. – Как там твой крепенький дружок, готов к новым испытаниям?

Чарли раздраженно поднял с пола одежду и начал поспешно натягивать брюки.

– С меня довольно! – выпалил он. – Ухожу! – И, даже не надев туфель, он рванулся к двери и выскочил босиком на площадку.

– Счастливо! – крикнула вслед Кензи.

Хлопнув изо всех сил дверью, она заперла ее на пять поворотов ключа и захлопала в ладоши, то ли стряхивая пыль, то ли поздравляя себя с успешно проделанной работой.

«Мужчины! – фыркнула она про себя. – Ну почему все они такие недоумки?»

Снизу позвонили. Кензи вздрогнула от неожиданности и, стремительно повернувшись, ткнула в кнопку внутренней связи.

– Это снова ты?! – заорала она. – Ну сколько можно объяснять, чтобы до тебя наконец дошло?!

Молчание. Затем раздался негромкий голос, коверкающий слова на азиатский манер – так любит говорить Арнольд Ли, когда в ударе.

– Заказ.

Кензи хлопнула ладонью по лбу. Вот черт! Она совершенно забыла про проклятый бирманский ресторан. Теперь еще платить придется.

«Ну спасибо тебе, Крепенький Дружок, огромное спасибо!» – шипела она про себя, открывая дверь подъезда. Кензи порылась в бумажнике. До зарплаты еще далеко, а он почти пуст. Наличными в нем оказались только три десятки, три пятерки и три банкноты по одному доллару.

Раздался осторожный стук в дверь. Взяв себя в руки, Кензи в очередной раз принялась колдовать над замком.

На пороге стоял молодой человек азиатской наружности с большим, аккуратно перевязанным пакетом в руках.

– Здравствуйте, – вежливо поклонился он.

– Сколько? – устало вздохнула Кензи.

– Сорок два девяноста три. – Молодой человек указал на чек, прикрепленный сверху к пакету и с поклоном протянул его ей.

Кензи опустошила бумажник.

– Сдачи не надо. Спасибо.

– Это вам спасибо, мэм, – вновь поклонился юноша.

Кензи выпустила посыльного, заперла дверь и сморщила нос, принюхиваясь к восточным блюдам. На сей раз слюнки у нее не потекли, напротив, свело желудок, что, может быть, и неудивительно, имея в виду, что деньги, выделенные на еду до конца недели, испарились. Придется растягивать этот заказ.

Кензи поплелась на кухню, сунула пакет в холодильник и захлопнула дверцу.

– Еще раз большое спасибо, Крепенький Дружок! Век тебя не забуду!

 

Глава 10

Его спальня. Ее спальня.

У мужа и жены Голдсмитов были свои, соединяющиеся друг с другом покои, что вполне устраивало обоих.

Роберт привык на ночь курить, просматривая перед сном деловые бумаги. К тому же он храпел, как бык, из-за разросшихся аденоидов. Дина терпеть не могла сигарного дыма и обожала поспать – девять часов беспробудного сна были ее нормой.

Роберту же было вполне довольно четырех часов. Он неизменно просыпался полный сил, и Дина была вовсе не в восторге от того, что из сладких объятий сна ее вырывает волосатая двухсотфунтовая туша, на которой дрябло колыхалось все, кроме штыка наперевес.

Потому они давно пришли к соглашению спать по отдельности, а сексом заниматься в строго обусловленное время. А в промежутках каждый мог удовлетворять свои нужды по собственному усмотрению.

В тот вечер, в четверть седьмого, Голдсмит выключил душ в мраморной ванной и неловко обмотал банным полотенцем, похожим на огромный саронг, свой мощный торс. Сейчас Роберт напоминал Ага-хана или какого-нибудь номенклатурного работника бывшего Советского Союза на отдыхе в Крыму.

Нельзя сказать, что его особенно беспокоил собственный вид – в противном случае он что-нибудь бы придумал. На самом деле он уже давно примирился со своей фигурой. Другим она могла казаться некрасивой и похожей на грушу – ему плевать. Это их дело. Тучность никогда не мешала ему заниматься сексом, особенно если иметь в виду, что, когда ты богат, можно выглядеть как слон, и все равно тебя будут носить на руках.

Вытащив из специального ящика сигару, он ее понюхал, покатал во рту и отрезал кончик серебряным ножиком. Раскурив сигару, он с наслаждением затянулся, закручивая попутно позолоченные ручки кранов. Это Дина заставила его их установить, у него же они вызывали тошноту.

Проклятые французские штучки! Прикасаясь к ним, он всякий раз с тоской думал об обыкновенных старомодных кранах из собственных магазинов хозтоваров. Он вырос с такими, и починить их может любой сантехник со стандартным набором инструментов.

«Кому нужен весь этот выпендреж! – сердито подумал он, яростно намыливая щеки. – И этого еще тоже не хватало – второй раз на день бриться! И все из-за какого-то несчастного приглашения в „Метрополитен“, которое и пришло-то в последний момент».

Роберт возмущенно пыхнул сигарой. Голубой дым, смешиваясь с паром, пополз вверх и образовал едкое облако, отразившееся в гигантском зеркале – единственном полезном предмете во всей ванной.

Как же он ненавидел все эти приемы и светские рауты! И как, видит Бог, обожает их Дина! Одно только непонятно – отчего она не может, как другие любительницы подобных мероприятий, найти себе какого-нибудь бездельника, который будет ее сопровождать; впрочем, как можно посвящать всю жизнь завоеванию места в так называемом обществе и обхаживать всех этих снобов, которым до нее нет совершенно никакого дела, тоже понять трудно.

Что ж, нынче он поведет себя, как и обычно в таких случаях. Дождется конца торжественного обеда, а потом найдет какое-нибудь укромное местечко, где можно уединиться с пятью-шестью приятелями, такими же, как он, парнями, которые собственными руками сделали свои миллиарды и которых тоже притащили сюда молодые, доставшиеся им в качестве трофея жены. Пока другие будут танцевать, обмениваться воздушными поцелуями да хлопать друг друга по спине, они закурят сигары и станут рассказывать соленые анекдоты. И непременно вспомнят «старые добрые деньки», когда они были молоды, а единственное богатство составляла мечта, когда времена были суровы, но жизнь – это немыслимое, полное неожиданностей путешествие – была куда интереснее, отчаяннее, а главное, прекраснее, чем когда бы то ни было.

Погруженный в свои мысли, Роберт и не заметил, как дверь в ванную слегка приоткрылась.

И в щель заглянули аквамариновые глаза.

Дина быстро отступила назад и недовольно поджала губы. Увиденного ей оказалось достаточно. Можно даже сказать, больше, чем достаточно.

Нельзя сказать, что одетым ее муж неотразим. А уж раздетым...

Она не позволила этой мысли развиться. Это может слишком далеко завести. Внутренне смиряясь с неизбежностью, она бросила взгляд на свои многочисленные отражения в зеркалах просторного предбанника.

Собственный вид заставил ее поежиться.

На Дине сейчас была розовая комбинация на бретельках, белые кружевные колготки, шея утопала в воротнике, тоже белом и тоже кружевном, а на голове красовалась шапочка с помпоном. Вдобавок ко всему вокруг указательного пальца была обмотана красная лента с привязанным к ней сердечком из плотного алого шелка, на котором было вышито: «Папочка».

Дина только головой покачала и поморщилась – и зеркала послушно воспроизвели ее мимику. Бред какой-то. Женщина в ее возрасте одевается, словно девочка, которая еще в куклы играет. Как подобный вид может возбуждать мужчину, оставалось для нее полной загадкой.

Тем не менее, если нужно именно это, приходится мириться.

Решительно стиснув зубы, Дина поправила низкий лиф так, чтобы грудь выглядела пособлазнительнее, выдвинула на стратегические позиции свои земляничные соски, слегка облизнулась и, отбрасывая последние остатки гордости, скользнула в наполненную влажным паром мужнину ванную.

Зажав в зубах сигару, он был настолько поглощен бритьем, что даже не заметил ее появления, тем более что вокруг него вились смешанные струи дыма и пара.

– Папочка! – проворковала Дина младенческим голоском.

Все было тщательно подготовлено и отрепетировано. Надутые губки. Приклеенные ресницы. Даже веснушки на кончике носа, и те нанесены карандашом.

– Твоей девочке хочется!

Появление Дины произвело ожидаемый эффект. У Роберта дернулась голова. Он едва не поперхнулся дымом.

Дина стояла в дверях, широко расставив ноги, и, посасывая большой палец, покачивалась из стороны в сторону, точно шестилетний ребенок.

Роберт знал правила игры. Выплюнув сигару и отбросив бритву – не заметив даже, что при этом порезал подбородок, – он полностью переключился на Дину. Рефлекторно облизывал губы и пожирал ее глазами.

Впрочем, даже если бы лицо не выдавало его чувств столь откровенно, немедленно взметнувшееся в салюте под банным полотенцем древко развеяло всякие сомнения.

– Привет, малышка, – прохрипел он, развязывая полотенце на необъятном торсе.

Даже без всякого внешнего воздействия древко заколебалось – фокус, которым Роберт особенно гордился.

– Ну, детка, иди же, иди к своему папочке. – И он протянул к ней руки.

Если что и можно сказать в пользу ее мужа, довольно подумала Дина, возвратившись к себе, так это то, что слово свое он держит. Никогда и ни за что Роберт не возьмет назад обещания, независимо от того, в каких обстоятельствах оно дано. Такое уж у него своеобразное представление о личной чести. А обещал он ей дать работу ее подруге в отделе старых мастеров.

Дине не терпелось поделиться новостью с Зандрой, но, бросив взгляд на большие, покрытые финифтью настенные часы в ванной, она с ужасом обнаружила, что далеко не романтическая, но необходимая сексуальная интерлюдия съела у нее почти все время – оставалось менее часа на то, чтобы привести себя в порядок.

Не очень-то много для того, чтобы смыть размазанную помаду, встать под душ, обсохнуть, навести красоту и одеться. То есть немного – для большинства женщин.

Но Дина Голдсмит к большинству не принадлежала. Она была сама по себе и все рассчитывала заранее.

Начать с того, что она предусмотрительно выложила на кровать все, что ей понадобится, – не только платье, но и туфли, колготки, парик, драгоценности.

Вся ее философия, если говорить о нарядах, отличалась ясной прагматикой: женщине следует носить только то, что можно надеть за пять минут. То же самое касалось и косметики.

Через три четверти часа Дина была готова. На ней было на вид скромное, с серебристым отливом светлое шелковое платье без бретелек от Луи Ферро, наилучшим образом гармонирующее с совершенно убойным жакетом от Ив Сен-Лорана, пышно обшитым по вороту и талии золотыми лавровыми листьями и инкрустированным двадцатью фунтами граненых блесток.

Выглядела Дина на миллион, но надето на ней было по крайней мере на десять. Кто будет спорить, что лучший друг женщины – драгоценности?

Вот чем она могла похвастать: огромное бриллиантовое кольцо в шестьдесят шесть с половиной каратов с буквой «Д» посредине; колье из восьми больших круглых жемчужин (настоящих – не выращенных!), и выглядели эти жемчужины – вы уже догадались – скорее как алмазы и, наконец, грушевидные жемчужные серьги, раскачивающиеся в ушах.

* * *

Графине шло красное. И белое. И черное.

Красное – ослепительная шелковая мини-юбка, естественно, из гардероба Дины. Белое – тугой, как корсет, лиф платья и шелковый кринолин – изобретение Лакруа. Тоже позаимствовано у Дины. Черное – кружевные колготки, туфли на шпильках и перчатки по локоть – все из того же источника. Но поверх всего было надето собственное, родное – куртка рокера; ну и, понятное дело, великолепная фигура и густая грива волос цвета апельсинового джема – тоже свои, не заемные.

Выглядела Зандра неотразимо и сама об этом знала.

Зазвонил телефон. Девушка вздрогнула. А вдруг это Рудольф? Пустые надежды, конечно, но все же...

Она схватила трубку.

– Да?

Это был Хулио.

– К вам пришли, – высокомерно заявил он.

– Иду.

Любопытно, подумала Зандра, вешая трубку, кто же окажется нынче вечером ее спутником?

«Ты же сама прекрасно понимаешь, дорогая, – говорила ей Дина, – что одна пойти не можешь. Одинокая женщина – совершеннейший нонсенс. Тебе просто необходим кавалер, и я знаю, кто им будет. Положись на меня».

Бросив напоследок взгляд в зеркало, Зандра вышла в коридор. По дороге ее перехватил Хулио и важно повел в библиотеку. Открыв дверь, он с поклоном пропустил ее вперед.

Зандру ждали.

– Привет. Меня зовут Лекс Багг.

Широко улыбаясь и протягивая руку, к ней шагнул высокий мужчина.

Хотя в пору его наивысшего триумфа, пришедшегося на шестидесятые, Зандра была еще ребенком, имя знаменитого психиатра и путешественника она, разумеется, слышала.

Выглядел Лекс далеко не петушком – мужественный профиль, гордая осанка, нечто щеголевато-романтическое, даже байроническое во всем облике. Был он шести футов ростом, лицо покрывал густой не по сезону загар, улыбка обнажала белоснежные зубы – результат ухода явно не дешевого дантиста. Седеющие волосы откинуты назад, темные очки, фигура пловца-профессионала. Лексу оставался год до пятидесяти, но выглядел он гораздо моложе.

Судя по всему, этот мужчина тщательно следил за собой.

Зандра заметила, что с ленты на его шее свисает крупный кристалл. Она с трудом подавила рвущийся наружу стон. В надежде, что разговоры о пирамидах, кристаллах и психотерапии в ближайшем будущем ей не грозят, она послала новому знакомцу ослепительную улыбку.

– Добрый вечер. А я – Зандра.

Рукопожатие у него оказалось крепким, но в то же время бережным. Зандре, никогда не упускавшей малейших деталей, бросились в глаза его пальцы. Ногти были тщательно наманикюрены, и в то же время из-под них выглядывала полоска грязи. Как ему удалось добиться такого сочетания, осталось для нее загадкой.

Двадцать минут спустя, после аперитива, Дина, Роберт, Зандра и Лекс погрузились в необъятный автомобиль Дины и, проехав в его кричащей роскоши всего несколько кварталов, оказались у музея «Метрополитен».

 

Глава 11

Кензи надела платье, которое совершенно случайно отыскала как-то в скромном магазинчике.

Трудно сказать, что заставило ее заглянуть туда в тот день, но в любом случае она должна быть благодарна судьбе и, естественно, собственному недреманному оку, натренированному на поиск необычных вещей. Вот так она и заметила платье без рукавов из желтого шелка, с лифом, обшитым стеклярусом, и броским шарфиком ему под стать.

Как ни странно, на нем сохранился ярлык «Живанши», и вообще, если не считать небольшого пятнышка на лифе, которое можно было без труда чем-нибудь прикрыть, да хоть тем же шарфиком, оно находилось в отличном состоянии.

«Живанши» в лавке случайных вещей! Кому сказать – не поверят.

Во всяком случае, Кензи поначалу не поверила собственным глазам. А когда увидела цену на бирке, и вовсе пришла в изумление и даже пошла справиться в кассе. Кассирша небрежно, словно это была куча тряпья, взяла у нее платье и, равнодушно посмотрев на бирку, лениво протянула:

– Тридцать пять.

Дочь миссис Тернер, с детства наделенная сметливым умом, сразу поняла, какое ей в руки попало сокровище. Это ведь не какой-то ширпотреб, это платье от-кутюр, которое, конечно же, оказалось здесь по чистой случайности и за которое почитательница мсье Живанши запросто выложила бы тридцать пять или сорок тысяч!

Вертясь перед зеркалом, вделанным во внутреннюю стенку шкафа, Кензи в сотый раз благодарила судьбу за этот щедрый дар, не забывая, впрочем, в своих молитвах и знакомую мастерицу, которая подогнала платье по ее фигуре.

Сегодня ей предстоит особый вечер. И она, Кензи, окажется на высоте, не уступая всем этим расфуфыренным жердям, у которых денег куры не клюют! Единственное, чего ей не хватает, так это драгоценностей. Но это можно пережить. На кой черт побрякушки, когда на тебе такое стильное, такое неотразимое и соблазнительное платье, что дополнительные украшения нужны ему так же, как позолота – белой лилии.

* * *

Кензи родилась и выросла в казарме. Детство, или по крайней мере первые пять лет жизни, она провела на десятке военных баз, в том числе в Германии и на Филиппинах.

Несмотря на то что всякий раз, как полковник Тернер получал новое назначение, дома начинался настоящий кавардак, Кензи нравилось переезжать с места на место. Ее мать, Розмари, была одной из тех офицерских жен, что даже временное прибежище умеют превратить в уютное домашнее гнездышко. В общем, детство Кензи прошло в безоблачной атмосфере мира и любви. У нее, младшей в семье, было три брата, которых она обожала. Каждого назвали в честь какого-нибудь знаменитого военного: Дуайт (Эйзенхауэр), Джордж (Ли), Улисс (Грант).

В отличие от всех Тернеров Кензи тяготела к искусству, хотя ее дарования не получили развития. Оно и понятно: казарма – не лучшее место для пестования художественных талантов. Но то, что Кензи выделяется среди других детей, было ясно с самого начала.

Она мечтала стать художницей, отдавая почти все свободное время рисунку и живописи, а в оставшиеся часы жадно перелистывала книги по искусству, которые удавалось отыскать в местной библиотеке.

А когда ей исполнилось шестнадцать, судьба Кензи была решена – в дело опять вмешалась армия Соединенных Штатов. Ее отец получил назначение в Сан-Франциско.

У Кензи было ощущение, будто она умерла и вознеслась в рай. Ибо военная база в Сан-Франциско – по сути дела, обширная, густо поросшая деревьями усадьба, поэтому все и мечтали сюда попасть, – одарила ее возможностью ежедневно посещать не менее двух близлежащих музеев. Теперь ей больше не нужно было листать книги и журналы с репродукциями – ее глазам предстали подлинники.

Именно тогда Кензи и влюбилась в старых мастеров. Тогда же она поняла, насколько скудны ее художественные таланты, и после долгих душевных мучений отказалась от живописи в пользу другого главного своего увлечения – истории искусств.

Перед окончанием школы Кензи заявила родителям, что собирается поступать в Колумбийский университет.

– Там одна из лучших в стране кафедр по истории искусств, – пояснила она.

– Ну что ж, родная, – откликнулся отец, глядя в ее горящие живым огнем глаза, – ты же знаешь, что мы с матерью всегда с тобой, что бы ты ни решила.

Благополучно сдав экзамены, Кензи стала студенткой Колумбийского университета.

Тот день, когда она впервые оказалась в Нью-Йорке, стал самым ярким в ее жизни. Не успев даже разложить вещи в общежитии, она отправилась на прогулку по Манхэттену.

Кензи исходила пешком весь город. Нью-Йорк ее поразил – размерами и людским гомоном, стремительностью и, главное, какой-то напористой внутренней энергией. И она решила: «Это мой город. Здесь мне суждено оставить свой след. Да, здесь, в самом центре Вселенной...»

Оставить след... Эти простые слова сделались жизненным девизом Кензи, ее кредо.

Едва получив диплом об окончании университета, Кензи перебралась из общежития в крохотную квартирку, которую сняла в Челси на пару с приятельницей. Но найти работу по специальности оказалось не так-то просто. Целая толпа таких же, как она, выпускников, многие из которых могли похвастать влиятельными родителями и положением в обществе, буквально осаждали галереи, музеи и аукционные компании.

Но Кензи не сдавалась. К Рождеству, самое позднее к Пасхе, рассуждала она, шеренги ее соперниц поредеют – кто выйдет замуж, кому способностей не хватит, кто просто обленится. Пока же она перебивалась случайной работой.

И вот в один прекрасный день, просматривая, как обычно, колонку объявлений о работе в воскресном выпуске «Таймс», Кензи напала на то, что ей нужно. Владельцу галереи, специализирующейся на полотнах старых мастеров, требовался квалифицированный помощник.

Не теряя ни минуты, Кензи послала по указанному адресу свое резюме.

Через две недели она нашла на автоответчике послание от некоего мистера Пикеля Вагсби. Ее приглашали, если удобно, на собеседование на следующий день, в одиннадцать утра.

Кензи пришла по указанному адресу за десять минут до назначенного времени. Узкий фасад здания на Лексингтон-авеню скорее обескураживал. Железные ворота, давно проржавевшие решетки на закопченных окнах – и никакой таблички или вывески о том, что внутри располагается картинная галерея.

Правда, звонок на двери был.

Им-то Кензи и воспользовалась.

Тут же щелкнул замок, и дверь приоткрылась ровно настолько, насколько позволяла короткая цепочка.

– Чем могу служить? – прозвучал низкий мужской голос, сопровождаемый подозрительным взглядом.

– Меня зовут Маккензи Тернер. Мне назначена встреча с мистером Вагсби.

Мужчина откинул цепочку и слегка, так что Кензи едва протиснулась, приоткрыл дверь и тут же ее захлопнул.

– Мистер Вагсби – это я.

Кензи коротко, но сильно пожала ему руку и окинула оценивающим взглядом.

Хозяин очень походил на мистера Пиквика – круглолицый, полный господин неопределенного возраста. У него была розовая кожа, блестящие голубые глаза за маленькими стеклами очков и баки, внизу совершенно белые, как шкурка горностая. Не хватало только панталон, гетр и короткого жилета, а на месте шейного платка болтался криво повязанный галстук. Пузырящиеся на коленях старые брюки, траченный молью свитер и стоптанные шлепанцы выглядели странно рядом с диккенсовскими золотыми часами на брелке.

Закончив осмотр, Кензи перевела взгляд на картины.

Им не было числа.

Штабелями в рост человека они теснились у стен.

Занимали, развешанные в веселом беспорядке, все стены до самого потолка.

И даже пронзительный свет от голых, без абажура, ламп не мог скрыть их удивительного очарования и внутренней энергии.

– О Господи! – завороженно прошептала Кензи. – Рубенс! Помпео Батони... Ганс Мемлинг... Гирландайо... Дюрер... Маттиас Грюнвальд...

Она потрясенно пожирала глазами эти сокровища – от немецкой готики до итальянского Возрождения, от голландцев VII века до французов XVIII. Да за любое из этих полотен хранители Лувра, «Метрополитена», музея Гетти жизни не пожалеют – ни своей, ни чужой.

Кензи медленно повернулась к мистеру Вагсби.

– А ведь снаружи и не скажешь...

– В том-то и штука, – лукаво подмигнул ей мистер Вагсби. – Но пошли дальше.

И, знаком предложив ей следовать за ним, он повел Кензи вверх по красивой винтовой лестнице. Посредине крытой террасы он остановился и ткнул пальцем в огромное полотно на стене.

– Вижу, вы в нашем деле разбираетесь. И все же... Кому, на ваш взгляд, принадлежит эта картина? Торопиться некуда. Думайте, сколько вам угодно.

– Гм... – Кензи было ясно, что ее экзаменуют, и, сложив на груди руки, она для начала решила посмотреть на картину издали.

Обнаруживая следы влияния различных итальянских школ, полотно представляло сады Аркадии, где веселые нимфы вместе с дамами в неоклассическом одеянии танцевали вокруг по-девичьи красивого обнаженного Аполлона. На первый взгляд картина вполне могла принадлежать кисти Рафаэля или Пуссена. Но Кензи сразу догадалась, что все не так просто.

Постояв минуту-другую, она подошла ближе, внимательно вглядываясь в потрескавшийся живописный слой, и даже попробовала его на ощупь.

Так прошло минут пять, после чего Кензи вернулась к застывшему в ожидании мистеру Вагсби и вновь пристально вгляделась в полотно.

Откашлялась и уверенно заявила:

– Антон Рафаэль Менгс.

– Здорово! – просиял мистер Вагсби. – Вы приняты. Когда сможете приступить?

Так началось ее трехлетнее пребывание у Вагсби, которое дало Кензи больше, чем все университеты, вместе взятые. У них образовалось нечто вроде семьи – толстый коротышка и подвижная, живая молодая женщина, охотно берущая у него уроки.

В первый же день мистер Вагсби объяснил Кензи, зачем она ему нужна.

– Вы будете моими глазами.

Он так это сформулировал, совершенно спокойно добавив, что страдает неизлечимой болезнью сетчатки.

Кензи так расстроилась, что, наоборот, ему пришлось ее утешать.

– Ну, ну, детка, это еще не конец света. Пусть даже и так, какой толк лить слезы? Все равно не поможет. И еще. Подумайте, если бы вы были на моем месте, неужели бы вас не раздражали постоянные причитания?

Кензи согласно кивнула.

– Ко всему, знаете ли, привыкаешь, – добавил мистер Вагсби. – Словом, самое меньшее, что мне от вас нужно, – хорошее настроение.

После этих слов Кензи буквально влюбилась в старика.

Познания у него были поистине энциклопедические, и Кензи впитывала все жадно, как губка. Уже первый осмотр картин старых мастеров, выставленных на продажу, совершенно ее потряс.

– Эти так называемые эксперты – настоящие кретины! – пыхтел Вагсби. – Вы только посмотрите на этот натюрморт. Никакой это не Шарден. Тут слишком много красок. Шарден куда поэтичнее, мягче, скупее.

Или:

– И это они приписывают Стаббсу? Чушь! Лошадь какая-то анемичная, вот-вот упадет. Ни малейшего намека на Леонардову анатомию. А ведь Стаббс как никто знал строение животных, он годами их анатомировал...

И еще:

– А вот это действительно Делакруа, притом из лучших, и попомните мое слово, эта картина уйдет за баснословные деньги.

Кензи смотрела, слушала, запоминала.

Вскоре ей пришлось убедиться, что клиенты мистера Вагсби – публика действительно избранная. Родовитые богачи, подобно паломникам, стекались в его галерею – и покупали, покупали, покупали...

И скупцом Вагсби отнюдь не был. Через полгода Кензи получила солидную прибавку к жалованью и смогла снять новую квартиру, где она до сих пор и жила. Но куда важнее денег были знания. И еще – маленькие фокусы при продаже картин, которые Вагсби освоил за полвека занятий этим делом. Она научилась распознавать подделки. Умела теперь отличать благородную патину веков от красок, нанесенных с помощью феноформаделина, растворенного в бензине или скипидаре; овладела разнообразными техническими приемами: использовала ультрафиолетовые лучи, рентгеноскопию, научилась соскребать тончайший слой краски для последующего лабораторного анализа.

А главное, что почерпнула Кензи у мистера Вагсби, – страсть к живописи. От него Кензи научилась видеть в картине не только сочетание красок или исторические сюжеты, но и живое отражение теплого, человеческого бытия.

В могилу Вагсби в конце концов свела не слепота, а рак. Доктора дали ему полгода.

Кензи помогла ему закрыть магазин, распродав предварительно все содержимое. А он втайне от своей помощницы связался со своим старым знакомцем Споттсом, благодаря которому Кензи и получила место в отделе полотен старых мастеров «Бергли».

Она оставалась с ним до конца.

Незадолго до смерти мистер Вагсби признался, что до нее он отсеял двадцать восемь претендентов.

– Представляете, – слабо проговорил он, – вы единственная, кто угадал в авторе той картины Менгса!

Кензи ласково погладила его по восковой щеке.

– Но я бы взял вас в любом случае, – продолжал он. – Стоило вам только войти ко мне и осмотреться, как я сразу понял, что живопись... она у вас в крови... это ваша жизнь.

Оба улыбнулись. Ресницы у мистера Вагсби затрепетали, и он отошел. Кензи торжественно поцеловала его в лоб и закрыла ему глаза.

Так закончилась эта глава ее жизни и началась новая.

Довольно оглядывая себя в зеркало, Кензи сделала нечто вроде танцевального па, и как раз в эту минуту раздался звонок. Она поспешно разгладила платье, повязала шарфик и пулей вылетела в крохотный холл.

– Кто там?

– Это Споттс, – раздался искаженный внутренней связью голос.

– Поднимайтесь. – Кензи открыла сверху дверь в подъезд.

Появившись через несколько минут, Споттс изумленно воззрился на девушку.

– Вот это да!

– А что такое?

– Как это что? Никогда не видел вас такой красавицей!

Кензи была польщена.

– Да и я никогда не видела вас таким элегантным, сэр. Фрак вам к лицу. Выпьете чего-нибудь?

– Да Боже меня упаси! Выпивки у нас впереди целое море. К тому же внизу ждет такси.

– В таком случае пошли, зачем счетчику тикать впустую.

Кензи сняла с вешалки пальто, Споттс помог ей одеться и предложил руку.

– Ни дать ни взять Золушка! – весело заметил он. – Итак, отправляемся на бал.

 

Глава 12

Прием в «Метрополитене» был уже в полном разгаре. Сотни приглашенных разгуливали по залу с бокалами в руках и, сбиваясь в кучки по интересам, плавно перетекали из одной в другую. Гул голосов растворялся в звуках струнного концерта Моцарта.

Принц Карл Хайнц фон унд цу Энгельвейзен стоял у входа, приветствуя все новых гостей, появлению которых предшествовало торжественное объявление из звучных титулов и фамилий.

Женщинам принц Карл Хайнц целовал ручку, мужчин приветствовал крепким рукопожатием и легким наклоном головы.

– Мистер и миссис Шелдон Д. Фейри, – важно объявил церемониймейстер.

Появился Шелдон в сопровождении своей жены Нины, великосветской дамы без возраста. Ее лицо представляло настоящую палитру искусно подобранных красок.

– Хайнц, милый, – заворковала она, расплываясь в ослепительно-фальшивой улыбке. – Как летит время! Только вчера отмечали ваш день рождения, и вот снова. Неужели прошел целый год? Право, вы меня заставляете чувствовать себя древней старухой.

– Ну что вы, дорогая Нина, – расшаркался Карл Хайнц, – совсем напротив, это я – чистый портрет Дориана Грея. Становлюсь все старше и уродливее, а вы тем временем молодеете и цветете.

– Льстец! – Коротко рассмеявшись, Нина, вся в шелках, просунула руку под локоть мужу и вплыла в зал.

– Надеюсь, вам не будет за меня стыдно, – обеспокоенно проговорила Кензи.

Такси они со Споттсом отпустили на Пятой авеню, избежав тем самым пробки у входа в «Метрополитен».

– С какой стати? – полюбопытствовал Споттс, взяв ее под руку.

– Полагаю, вы уже заметили, – нервно пояснила Кензи, – что я сделана из другого материала.

– О Господи, час от часу не легче! Это еще как прикажете понимать?

– Частных школ не кончала, уроков танцев и светского поведения не брала, легкий треп поддержать не умею, и тему вовремя сменить – тоже, не знаю, сколько дать на чай крупье, и все такое прочее.

– Ах вот оно что! – понимающе кивнул Споттс. – Иными словами, вы хотите сказать, что увереннее чувствовали бы себя сегодня, получи вы воспитание... ну, скажем, как мисс Паркер. Так?

– Вроде того, – неловко признала Кензи.

– В таком случае вот вам добрый совет – выбросьте эту чушь из головы! Если хотите знать, я бы лично в жизни никуда не пригласил мисс Паркер! – Его голос потеплел. – Посмотрите на это с другой стороны. Если вы устраиваете меня, то, рискну заметить, претензий к вам ни с чьей стороны быть не может. А теперь мой приказ: прочь ненужные мысли, давайте наслаждаться жизнью!

Он умело провел Кензи между подъезжающими и отъезжающими автомобилями и помахал приглашением перед носом привратника.

Поднимаясь по ковровой дорожке, Кензи почувствовала, что ее начинает трясти, как в лихорадке. Ей было известно, что музей «Метрополитен» самое престижное, а возможно, и самое дорогое помещение, где устраиваются наиболее пышные банкеты, а ведь в Нью-Йорке, мягко говоря, есть из чего выбирать. Она не могла не восхищаться сногсшибательным фасадом здания, купающегося в серебристо-зеленом море огней, флагами, развевающимися на ветру, фонтанами, обрушивающими свои струи с таким грохотом, что даже шума машин на Пятой авеню почти не было слышно.

Невозможно было избавиться от ощущения, что какой-то неведомый титан взял да и перенес в неприкосновенности этот огненный храм искусств из какой-нибудь европейской столицы в Центральный парк – сердце самого большого, самого шумного и самого энергичного города в мире.

Наконец они добрались до верхней площадки, где их встретили двое ливрейных дворецких в париках и шелковых панталонах по моде XVIII века и, еще раз проверив приглашения, с поклоном открыли двери.

Кензи отказывалась верить своим глазам. Сверкающий вестибюль с его величественной главной лестницей был по случаю сегодняшнего события декорирован как современный Версаль, о котором напоминали кадки с цитрусовыми деревьями в полном цвету и высокие торшеры, в которых горели тысячи свечей.

Лакей, тоже в ливрее, повел их к гардеробу; рядом раздался чей-то серебристый смех, прошелестели шелка, сверкнули бриллианты.

«Ну да поможет мне Бог, – внутренне перекрестилась Кензи, ныряя в омут. – Я ведь простая девушка. Обыкновенная канцелярская крыса. И как это меня занесло сюда?»

Ну вот, повели на заклание агнца, подумала Кензи, услышав, как Споттс называет их имена церемониймейстеру. Ладони у нее покрылись противным липким потом. Кензи расправила плечи и в попытке собрать остатки мужества бросила взгляд в глубь зала.

Это была крупная ошибка.

Ослепительный блеск поверг ее в полную панику. Какой же надо быть идиоткой, думала она, чтобы надеяться встать вровень с этой роскошью в своем по случаю купленном платье!

– Мистер Дитрих Споттс и мисс Маккензи Тернер! – объявил церемониймейстер.

С трудом подавив рвущийся изнутри стон, Кензи обреченно посмотрела на мистера Споттса.

Все будет в порядке, улыбкой подбодрил он ее, и не успела Кензи и глазом моргнуть, как оказалась лицом к лицу с хозяином вечера. Поразительно, но не дав ей и малейшей возможности выказать каким-либо образом свое смущение, фон унд цу склонился к руке Кензи.

– Мисс Тернер... – Принц на мгновение встретился с ней взглядом и обезоруживающе улыбнулся. – Добро пожаловать...

Отпустив ее руку, он повернулся к ее спутнику. Они обменялись любезностями, и Споттс провел Кензи в зал.

– Это как же... Это все? – пролепетала она.

– Боюсь, что да, – улыбнулся Споттс. – Ну вот, видите, дорогая, я же вам говорил. Все очень просто.

Он на секунду остановился и окинул зал опытным взглядом. Кензи последовала его примеру. Все здесь, казалось, знали всех, великосветский спектакль был в полном разгаре, при свете хрустальных люстр ценой 942 доллара каждая гости обменивались фальшивыми улыбками, как на церемонии вручения «Оскаров», и банальностями.

Убедившись, что ее страхи оказались напрасными, Кензи завороженно огляделась. Такого блеска в столь замкнутом пространстве ей еще не приходилось видеть. Калейдоскоп самых немыслимых красок, запредельной роскоши, принадлежащих, казалось, какому-то иному миру, предстал ее глазам. Кензи знала толк в одежде и, жадно впитывая в себя окружающее, не могла не признать: она является свидетельницей торжества искусства высокой моды.

Плиссированные платья до пят. Легкие, воздушные одеяния, обшитые шелковыми розами всех цветов радуги; приталенные платья с блестками; ослепительно яркие живописные костюмы – всего не перечислишь, глаза разбегаются.

– Так, сейчас чего-нибудь выпьем, – не терпящим возражения тоном заявил Споттс, с удовлетворенной улыбкой озирая толпу гостей. – А потом можно отойти в сторонку и позабавиться. Зрелище, доложу вам, из ряда вон: великосветские честолюбцы работают вовсю, носом землю роют.

– Вот уж не думала, что вы такой циник, мистер Споттс. – У Кензи округлились глаза.

– Циник? Да упаси меня Господь. – В тоне Споттса прозвучало возмущение, но в глазах плясали веселые огоньки.

* * *

– Мистер и миссис Роберт Голдсмит, – в очередной раз прозвучал внушительный голос церемониймейстера, и в зал торжественно вплыла Дина, небрежно покачивая кистью, на которой красовался новый бриллиантовый браслет.

Карл Хайнц склонился к ее руке.

– Блеск, – проговорил он, адресуясь не то к шестидесяти шести с половиной каратам, не то к ней самой. Как бы то ни было, Дина расцвела на глазах.

– Примите мои самые искренние поздравления. – Карл Хайнц обменялся крепким рукопожатием с Робертом.

Тот замигал, как полусонная ящерица.

– Поздравления? – тупо переспросил он.

– Ну как же, ведь вы приобрели «Бергли», – улыбнулся принц. – Честно говоря, даже немного завидую. Такая компания, не знаю, как и сказать... – Карл Хайнц повернулся к Дине и слегка приподнял левую бровь, как бы давая понять, что не стоило принимать приглашения, пришедшего в последнюю минуту. – Алмаз в короне?

Но Дина, в своем новом качестве королевы Манхэттена, предпочла не заметить этой мимической миниатюры.

– В знак благодарности за любезное приглашение, – прощебетала она, – мы приготовили вашему высочеству небольшой сюрприз.

– В самом деле? – удивился принц. – И что же это за сюрприз?

Дина таинственно улыбнулась и значительно подняла палец.

– Сейчас увидите. – И хорошо знакомая со светским ритуалом, отошла, увлекая за собой мужа.

Тут же раздался голос церемониймейстера:

– Ее светлость Зандра фон Хобург-Уилленлоу, графиня Графбург, и мистер Лекс Багг.

Дина с любопытством оглянулась, и ее ожидания не были обмануты – принц даже не пытался скрыть изумления.

– Зандра? Зандра! Да ты ли это? – Кое-как он все же взял себя в руки. – Глазам своим не верю! – Карл Хайнц порывисто обнял девушку, расцеловал в обе щеки и, немного отстранившись, окинул взглядом с головы до пят.

– Потрясающе! Становишься все краше.

– А ты, как вижу, все такой же льстец, – рассмеялась Зандра, довольная встречей.

– Это потому, что лестью всего можно достичь. – Принц покачал головой. – Господи, сколько же мы не виделись?

– Долго, кузен, года два, а то и больше. В последний раз... погоди, дай подумать... да, на этом ужасном приеме у тети Анабеллы.

– Точно, – поморщился принц. – Этот кошмар даже вспоминать не хочется. А я и понятия не имел, что ты в Нью-Йорке. – Карл Хайнц все еще не выпускал ее рук.

– Н-да... перемахнула через океан, как почтовый голубь, – быстро нашлась Зандра. – По-моему, только Дина знает, что я здесь.

– Знала, – улыбнулся он. – Теперь это известно всему городу. – Карл Хайнц снова прижал к себе кузину. – Терпеть не могу этих церемониальных встреч, но ничего не попишешь. Не пропадай.

– Я тебя найду, – с готовностью кивнула Зандра.

– Скорее уж я тебя. Это просто – скажу, чтобы переложили гостевые карточки, и за столом мы окажемся рядом.

– Это было бы чудесно. – Зандра даже порозовела от удовольствия.

– Вот именно. – Карл Хайнц улыбнулся и чмокнул ее в щеку. – Твое внезапное появление примиряет меня со всей этой скучищей.

 

Глава 13

– Роберт, смотри! – взвизгнула Дина, приподнимаясь на цыпочки и возбужденно жестикулируя. – Шелдон Фейри пришел.

– Ну и что? – буркнул Роберт, который еще утром поручил председателю совета директоров «Бергли» заниматься всеми текущими делами.

Дина повернулась к Зандре и Лексу.

– Пообщайтесь с народом, – театральным шепотом проговорила она. – Потом мы найдем вас.

Оставшись наедине с Робертом, Дина сказала:

– По-моему, с нашей стороны было бы правильно подойти и поздороваться. – О своих тайных мотивах Дина благоразумно умолчала. Беглый поклон и вежливое «спасибо» – это самое малое, чем она могла отблагодарить Шелдона, ведь, в конце концов, это ему она обязана участием в нынешнем торжестве.

К ее удивлению, Роберт сразу согласился.

– Ну что ж, если тебе хочется... – пожал плечами он.

Роберту тоже хватило предусмотрительности скрыть свои тайные помыслы. Ибо только этой возможности он и ждал, но ему в голову не могло прийти, что именно жена так ему поможет. Сейчас он отведет Фейри в сторону и решит вопрос о Бэмби Паркер.

Ничего не подозревая, Дина крепко взяла мужа под руку и принялась решительно прокладывать путь к Шелдону, беседующему с репортерами из великосветской хроники.

– Да, Роберт, – сурово заметила она, – ты ведь обещал найти Зандре работу. Вот тебе и удобный случай.

– Ну да, да, разумеется, – пробормотал он, в который уж раз кляня себя за опрометчивое обещание. Ну как можно быть таким болваном? Ведь Бэмби с Зандрой под одной крышей – это динамитная смесь, которая в какой-то момент непременно взорвется.

– Вот это встреча! – воскликнула Дина.

Последовал обмен рукопожатиями и поцелуями с Шелдоном, а затем и с ниоткуда возникшей Ниной – казалось, у нее вместо ушей были локаторы.

– Потрясающий жакет, – пропела Нина. – Ив Сен-Лоран?

– Да!

Впервые оказавшись в центре всеобщего внимания, Дина торопилась снять урожай.

– А кольцо! – воскликнула одна из репортерских жен. – Никогда не видела такого солитера!

– Мужнин подарок, – счастливо закудахтала Дина. – Он у меня такой щедрый, прямо лапочка.

Это уж точно, угрюмо подумал Роберт, извлекая из кармана гаванскую сигару. Для начала он зачем-то поднес ее к уху, затем понюхал и только потом, явно удовлетворенный, отрезал кончик и закурил. По-видимому, счел, что подобный ритуал поможет остановить эту дамскую болтовню.

Тщетная надежда.

– Ну что же, милочка, – замурлыкала Нина, – мы ждем. Сегодня ваш день. Расскажите нам, каково это – чувствовать себя владелицей «Бергли»?

– Еще не привыкла, – притворно вздохнула Дина, купающаяся в лучах нежданно свалившейся на нее славы. – Пока все это кажется мне таким... нереальным.

«Чушь!» – буркнул про себя Роберт, перекатывая во рту сигару. Ему очень хотелось послать всех этих блюдолизов подальше; удивительно, что его жена сама их не отошьет, ведь только вчера они внимания на нее не обращали. А сегодня вон как вьются.

Так чего же с ними церемониться?

Обдумывая эту нехитрую мысль, Роберт вдруг поймал взгляд Дины – жена незаметно ему сигналила, что им с Шелдоном надо уединиться.

А почему бы и нет, решил он. Какая разница, сейчас или позже, тем более что от этих гусынь можно таким образом избавиться.

Он слегка кивнул Шелдону, приглашая его отойти в сторону. Тот сразу повиновался, и Роберт, дружески обняв его за плечи, повел через зал.

– Надо бы потолковать кое о чем, – сказал он тоном, каким говорят с приятелем в раздевалке. – Прогуляемся. А заодно и сигару выкурю, смерть как курить хочется.

Фейри поморщился. Чего он терпеть не мог, так это сигарного дыма.

Но благоразумно промолчал. Кто он такой, чтобы перечить новому боссу?

Споттс ловко подхватил два бокала шампанского с подноса у остановившегося рядом с ними официанта и один предложил Кензи.

– Прошу. – Он чокнулся с ней. – За ваше блестящее будущее!

– Благодарю вас, мистер Споттс. Надеюсь, я оправдаю ваши ожидания.

– Да бросьте, милочка. Теперь, когда я официально в отставке, чего нам цепляться за формальности? Пусть «мистер Споттс» и «мисс Тернер» останутся в прошлом. Друзьям пристало обращаться друг к другу по имени. – Он слегка запнулся. – То есть, конечно, если вы не имеете ничего против... Кензи.

– Помилуйте... Дитрих, – улыбнулась Кензи. – Это честь для меня.

– Ну и славно, – улыбнулся ответ Споттс. – А теперь, если не возражаете, пойду поищу Фейри. Хочу убедиться, что он все уладил с вашей новой должностью. А вы тем временем... – Споттс таинственно понизил голос: – Не оборачивайтесь, но позади вас, справа, стоит молодой человек...

Кензи была заинтригована, но, не желая откровенно выказывать своего любопытства, выждала немного и лишь затем непринужденно повернулась и, обежав глазами зал, посмотрела в нужную сторону.

У нее перехватило дыхание.

Человек, о котором говорил мистер Споттс – если, конечно, о нем речь, а так оно скорее всего и есть, – являл собой абсолютно непревзойденный – по крайней мере по эту сторону Атлантики – образец мужчины.

– Вы... – ее голос пресекся от волнения, – имеете в виду этого нордического героя? Светловолосого викинга?

– Естественно. – Споттс вновь улыбнулся.

– Ну и что же?

– Последние полчаса он не сводит с вас глаз.

– Что-о? – недоверчиво выдохнула Кензи. – С чего это вы взяли, Дитрих? Должно быть, просто кого-то ждет.

– Видите ли, дорогая, – с присущей ему кротостью пояснил Споттс, – конечно, со времен моей давней молодости многое изменилось. Но к счастью, не все. Например, привлекательные молодые люди смотрят на красивых юных дам так же, как и прежде. Так что, пока я ищу Фейри, почему бы вам не обронить платок или... впрочем, не мне вас учить. Во всяком случае, я сильно подозреваю, что этот господин ждет от вас чего-то в таком роде.

– Обронить платок? – тупо повторила Кензи.

Но Споттс уже отошел.

Кензи принялась отыскивать взглядом его долговязую фигуру, растворившуюся в толпе, и в этот момент позади нее раздался незнакомый мужской голос:

– Салют!

Кензи обернулась и чуть не прикусила язык. Он! О Боже, он! Светловолосый красавец.

Кензи молча стояла, чувствуя, как у нее подгибаются колени, и вглядывалась в его горящие голубовато-зеленым пламенем глаза. Они были огромными и прекрасными, как озерная вода, нагретая августовским солнцем. В них так и хотелось утонуть!

И еще кое-что заметила Кензи. Он не просто красив – мало ли на свете красавцев! – он красивее всех, кого ей приходилось встречать на своем веку.

Кензи потеряла всякое представление о времени. Спроси ее потом, сколько они так простояли, молча глядя друг на друга, она бы не ответила. Странно, но она снова почувствовала себя голенастой девчонкой, которая от стеснения и слова вымолвить не может.

Он взял инициативу в свои руки и сказал с едва заметным поклоном:

– Позвольте представиться: Ханнес Хокерт. Но друзья зовут меня просто Ганс. – Улыбка у него была совершенно неотразимая. – Как Ганс Христиан Андерсен.

Кензи протянула руку. Ладонь у него оказалась сильная и твердая, но пожатие неожиданно нежное. Точно так же, как и голос – мягкий, спокойный – и вместе с тем глубокий, густой.

– Маккензи Тернер, – с трудом, даже откашливаясь, выговорила она. – Друзья зовут меня Кензи.

– Кензи... Кензи... – повторял он, словно пробуя имя на вкус. – Необычное имя, но вам оно подходит. Но что это? – Он перевел взгляд на ее бокал. – Оказывается, вы уже допили свое шампанское?

– Шампанское... – Кензи растерянно посмотрела на него.

Он ловко выхватил из ее ослабевших пальцев бокал, запрокинул голову и одним глотком осушил собственный.

– Теперь мы сравнялись, – обезоруживающе улыбнулся он. – Надо повторить. Я сейчас, мигом. Надеюсь, вы тем временем не исчезнете, как Золушка?

«Я? Да ни за что на свете! – мгновенно напряглась Кензи. – От такого разве уйдешь?»

– Ну что вы, – прошептала она, мечтательно глядя ему вслед.

Двигался он с непринужденной грацией профессионального танцора или, скорее, дикой кошки.

Лишь когда Ганс отошел, Кензи с удивлением подумала, как это ей, не прилагая ни малейших усилий, удалось обратить на себя внимание такого мужчины.

О Господи! Ханнес Хокерт, или просто Ганс, – да он же для нее создан! Красив, как Аполлон. Мужественен, как Геракл. Одним словом, безупречный рыцарь.

Кензи не удержалась от улыбки. Не требуется развитого воображения, чтобы представить его каким-нибудь отдаленным потомком Лейва Эрикссона – гордого викинга—покорителя морей, стоящего с развевающимися на ветру светлыми волосами у руля своего боевого корабля. Не мужчина, а настоящий идеал!

Лекс Багг не ведал ни минуты покоя.

Поначалу Зандру даже забавляло, с какой скоростью он перемещается от одной группы гостей к другой. Едва поспевая за ним, она обменивалась бесчисленными рукопожатиями, улыбалась, смеялась, когда нужно, и изо всех сил старалась запомнить имена и лица.

Безнадежное, впрочем, дело: знакомств оказалось слишком много. Все лица сливались в одно.

– Слушай, а здесь есть кто-нибудь, кого ты не знаешь? – добродушно осведомилась она.

– Есть. Но они не в счет, – совершенно серьезно ответил Лекс, не переставая просвечивать своим взглядом-лазером густую толпу собравшихся.

И вот тут-то Зандра сообразила, что ее просто используют. От недавнего добродушия не осталось и следа. Одно дело – когда тебя просто с кем-то знакомят, и совсем иное – когда представляют в качестве боевого трофея и, как флагом, размахивают именем и титулом. Этому надо немедленно положить конец.

Заметив в толпе всемирно известного фотографа, Лекс потянул ее за руку.

– Пошли, – возбужденно проговорил он, – это сам Франческо Скавульо.

И Лекс заработал локтями. Но Зандра и с места не двинулась.

– Ну же, пошли, чего стала! – нетерпеливо повторил он.

Зандра обожгла его яростным взглядом.

– К черту, Лекс! Знаешь, кто ты? Настоящее дерьмо!

– Да в чем дело? – Эта вспышка потрясла Лекса.

– В чем дело? – язвительно повторила Зандра. – Ты хочешь знать, в чем дело? Сейчас скажу. К твоему сведению, мне надоело служить приманкой! Ты просто меня используешь.

– Я? – Он изобразил оскорбленную добродетель.

– Вот именно ты! – гневно повысила голос Зандра.

Лекс поежился. Только таких сцен ему не хватало. Кто бы мог подумать, что эта женщина способна вдруг превратиться в настоящую мегеру?

– Ты что, всерьез? – Он пытался сохранить спокойствие.

– Еще как всерьез! – Голос у нее звучал хрипло, но твердо, и что-то в выражении ее лица заставило Лекса подумать о закаленной стали.

Он с силой втянул в себя воздух и, решив не заводиться, мирно проговорил:

– Ладно, ладно, согласен, ты действительно имеешь полное право на меня злиться.

Зандра подозрительно посмотрела на своего кавалера. Не так уж она наивна, чтобы не понять этой игры.

Говорит он все правильно.

И кается вроде чистосердечно.

Так откуда же это ощущение, что ее просто водят за нос? И что его слова так же фальшивы, как и фарфоровые зубы?

Заметив, что ему не верят, Лекс попытался пустить в ход все свое обаяние.

– Ты права, – серьезно сказал он, твердо выдерживая ее взгляд. – Я действительно вел себя, как последний эгоист. Извини, ради Бога. А теперь, может, поцелуемся и обо всем забудем?

Ответом ему послужило красноречивое молчание.

«Вот сукина дочь!» – едва не взорвался Лекс, но вовремя остановился и послал Зандре самую невинную улыбку, на какую только был способен.

– Право, Зандра, я ведь уже извинился. Ну что мне, на колени перед тобой встать? Могу.

Зандра незаметно вздохнула. Да, искренности в его извинениях что-то не слышно, но что с того? Да и какое это имеет значение? Ибо извинение, чистосердечное или нет, это, что ни говори, извинение, и оно требует достойного ответа.

Этикет превыше всего. А личные ощущения потом.

– Ладно, ладно, извинения приняты. – Зандра повела плечами, словно сбрасывая с себя тайное наваждение, стараясь не замечать окружающую ее, бьющую в глаза роскошь. Ведь сегодня здесь собрался «весь Нью-Йорк».

Они прошли в почти пустой Египетский зал. В огромных застекленных ящиках здесь хранились разнообразные образцы древних захоронений: ткани и саваны, бронза и известняковые стелы, мумии фараонов, раскрашенные погребальные маски, глиняные сосуды с крышками, изображающими священных животных, – святыни давно исчезнувших культур, сделавшиеся предметом праздного любопытства нынешней толпы.

Голдсмит облокотился о саркофаг в центре зала, словно закрепляя таким образом право собственности на это сооружение седой древности. Плотно зажав в зубах сигару, он яростно выпускал изо рта клубы дыма, медленно уходящие вверх и рассеивающиеся где-то под потолком.

Фейри, избегая непосредственного воздействия этой газовой атаки, отступил на несколько шагов в сторону. Могильная тишина, царящая в этом зале, его угнетала. Наделенный живым воображением, он остро ощущал на себе загадочные взгляды пленников этих хрупких стеклянных ящиков, расставленных вдоль стен.

– Ну вот, хоть здесь можно поговорить спокойно, – проворчал Роберт. – За тем я вас сюда и привел. Дело деликатное. Иными словами, – он набычился, свирепо сверля собеседника налитыми кровью глазами питбуля, – этого разговора у нас не было. Ясно?

Куда уж яснее, подумал Шелдон, скрывая тревогу за бесстрастным выражением лица. Фразы вроде «дело деликатное», «этого разговора у нас не было» и так далее всегда его смущали. Оно и понятно, ибо своей безупречной репутацией Шелдон был в немалой степени обязан тому, что всегда, как заразы, избегал любых подковерных интриг. И раньше это удавалось, с грустью подумал он. Но сейчас ему остается только принять условия игры.

– Как вам будет угодно, сэр, – слегка поклонился Фейри. – Все останется между нами.

– Хорошо. И смотрите, если просочится хоть слово, я с вас шкуру спущу!

– Повторяю, вы можете рассчитывать на мою скромность, – с достоинством сказал Шелдон.

Роберт, явно наслаждаясь чувством собственной власти над людьми, еще непринужденнее откинулся на стеклянную стенку и выпустил очередное, особенно густое облако дыма, после чего, вынув сигару изо рта, принялся с чем-то похожим на восхищение изучать туго скрученные – ручная работа – табачные листья.

– Дело в том, – небрежно заговорил он, – что в Нью-Йорк на какое-то, возможно продолжительное, время приехала лучшая подруга моей жены. И ей нужна работа. – Роберт поднял голову и строго посмотрел на собеседника. – А также вид на жительство.

– Ах вот как? – неопределенно промычал Шелдон. Ничего хорошего такое вступление ему не обещало.

И без того красное лицо Роберта побагровело.

– Если не ошибаюсь, вы в «Бергли» за главного? Неужели даже с такой ерундой не можете справиться?

Словно защищаясь, Шелдон негромко откашлялся в кулак.

– Э-э, разумеется, я займусь этим делом... Сделаю все, что в моих силах, – с запинкой сказал он.

– Займетесь? – передразнил его Роберт. – Сделаете все, что в ваших силах?

Шелдон отшатнулся, кровь зашумела у него в ушах, от злости он чуть было не вышел из себя. Однако, не давая себе сорваться, спокойно заметил:

– Повторяю, я...

– Не надо мне ничего повторять! – ледяным тоном отчеканил Роберт. – Похоже, вы меня не поняли. Я не прошу – я приказываю вам это сделать!

Роберт с удовлетворением отметил, что его удар достиг цели. Шелдон сцепил пальцы и задрожал от бессильного гнева.

– Короче, Фейри, – спокойно продолжал Роберт, – ваше дело —доложить мне о том, что все выполнено. То есть что эта подруга, будь она неладна, получила работу в отделе живописи старых мастеров, а вместе с работой и вид на жительство. – Роберт приложил ладонь к уху. – Ну, что еще там? Вы что, оглохли? Скажите хоть что-нибудь!

У Фейри отвисла нижняя челюсть и даже клацнули зубы. Щеки у него разгорелись, казалось, бушующий внутри огонь вот-вот вырвется наружу и в его жарком пламени неподвижные стеклянные ящики и затаившиеся внутри них каменные фигуры растворятся, как мираж в пустыне Сахара. За все долгие годы своей карьеры Шелдон сталкивался только с подчеркнуто уважительным отношением.

Пытаясь успокоиться, он несколько раз глубоко вздохнул. Больше всего сейчас ему хотелось заявить следующее: «Я подаю в отставку. А попугая можете найти себе где-нибудь в другом месте», – и с достоинством удалиться. Но врожденная осторожность не позволила так поступить.

– Э-э, – откашлялся он, – вообще-то... как раз сейчас в отделе появилась вакансия.

– Вот и чудесно! – Роберт буквально расцвел, и его раскатистый голос эхом разнесся по всему залу. – Это как раз то, что я хотел услышать! – Он откровенно наслаждался достигнутым успехом. – Так, с этим, стало быть, покончено. Теперь еще вот что.

Вновь беззвучно загудели колокола тревоги. Шелдон напрягся, как струна. Что еще нужно этому ненасытному вепрю? Да нет, «нужно» – не то слово. Какой еще жертвы он потребует?

Роберт с обманчивой безмятежностью разогнал облачко дыма и как бы между делом заметил:

– Я слышал, заведующий отделом живописи старых мастеров ушел на пенсию?

– Да, мистер Споттс нас покинул, – печально вздохнул Шелдон. – Это большая потеря, ведь Споттс один из ведущих...

– Детали меня не интересуют, – отмахнулся Роберт. – Насколько я понимаю, это ваша работа.

Шелдон и бровью не повел, но вновь почувствовал, как внутри у него все переворачивается. Его в очередной раз поставили, как мальчишку, на место.

– Старые мастера... Это тот отдел, в котором работает... как ее, – словно пытаясь вспомнить, Роберт побарабанил пальцами по стеклу. – Ах да, мисс Паркер. Точно, она! Или я ошибаюсь?

Шелдон озадаченно посмотрел на него. О Боже, неужели он имеет в виду Бэмби Паркер? Она-то здесь при чем?

– Д-да, – неуверенно пробормотал он, – есть у нас такая...

– Так вот, я хочу, чтобы ее повысили. – Роберт выпустил очередную струю дыма. – Назначьте ее заведующей отделом.

– Что-о? – не удержался от изумленного восклицания Шелдон. – О Господи, надеюсь, вы шутите?

– А что такое?

– Э-э... видите ли... – розовые щеки Шелдона приобрели малиновый оттенок, – заменить мистера Споттса на мисс Паркер... – Он даже закашлялся. – Об этом просто не может быть и речи!

– Это кто же так считает? – Глаза у Роберта сделались безжизненными, как у рептилии. – Вы, что ли?

Шелдон внутренне содрогнулся. Похоже, ему оставалось только одно – признать свое поражение и капитулировать. Или того хуже – лечь под ноги победителю. Все же он попытался собрать остатки мужества и внутреннего достоинства:

– Видите ли, мистер Голдсмит, мне неловко это говорить, – Шелдон даже удивился твердости собственного голоса, – но вам... нам... следует иметь в виду, что эта должность предполагает... как бы это сказать... определенный уровень знаний... квалификацию... опыт...

Рептилия сонно моргнула.

– Не подумайте, что я имею что-то против мисс Паркер лично, – поспешно добавил Шелдон. – Просто у нее явно не хватает навыков. Честно говоря... мне очень неприятно упоминать об этом... но несколько раз мы ее едва не...

– Все? – нетерпеливо перебил его Роберт. – Мне казалось, я выразился достаточно ясно. Меня интересует только общая картина, а все остальное, всякое там штатное расписание, внутренние перестановки – это, грубо говоря, мышиная возня, до которой мне нет дела.

– Ну нельзя же... нельзя этого делать! – прошептал Шелдон, нервно приглаживая свои и без того безупречно зачесанные волосы, и в этом жесте разом проступили охватившие его страх и отчаяние. – Неужели вы не понимаете, что мисс Паркер может запросто загубить отдел... а то и бросить тень на репутацию всей компании...

Роберт наклонился к Шелдону и ткнул себе пальцем в губы:

– Говорю по слогам. Мисс Паркер назначается руководителем отдела живописи старых мастеров. Ее прежнее место занимает подруга моей жены. Все! А теперь извольте ответить, собираетесь ли вы выполнить мое указание? – Роберт грозно насупил густые брови. – Да или нет? Больше мне от вас ничего не нужно.

Шелдон подавил вздох. Сопротивляться бессмысленно, это очевидно. Если уж Голдсмит вбил себе в голову, что Бэмби Паркер надо повысить, то можно не сомневаться, своего он добьется, пусть все остальное, включая «Бергли», летит в тартарары.

– Как вам будет угодно, сэр, – выдавил из себя Шелдон и изо всех сил стиснул зубы, чтобы унять охватившую все тело дрожь.

Величественным кивком Роберт принял капитуляцию.

– Ну что ж, коль скоро мы решили все свои проблемы, отчего бы не присоединиться к гостям? А заодно скрепим наше соглашение рюмочкой.

Шелдон механически кивнул. Презрение к самому себе лишило его дара речи, он едва держался на ногах. Погруженный в невеселые мысли, он вяло поплелся за Голдсмитом. Впервые за все время своей безупречной профессиональной деятельности он совершил нечто немыслимое, даже невообразимое – сознательно пошел на компромисс и предал доверенное ему всеми уважаемое дело.

Неужели этот поступок станет надгробным камнем его карьеры? Многие годы он с честью вел корабль через любые потрясения, любые экономические бури, которые всегда умел предвидеть. Даже представить себе невозможно, что десятки замечательных побед внезапно обернутся... чем?

Предательством? Изменой? Проституцией?

Он чувствовал себя Иудой.

Нет, поправил он себя, хуже! Иудой, получившим свои тридцать сребреников.

И у человека, только что унизившего его столь безжалостно, хватает наглости по-приятельски обнимать его за плечи?

А впрочем, какое уж тут приятельство? Ничего похожего. Тут совсем другое: Голдсмит просто лишний раз дает ему понять, кто из них двоих кукла, а кто кукловод.

 

Глава 14

Наконец-то Карл Хайнц смог оставить свой пост у главного входа и присоединиться к собственным гостям. Он расхаживал по залу, останавливаясь то тут, то там, когда по залу вдруг пробежал, подобно набирающей силу волне, некий шепоток. А затем будто кто выключил рубильник – все разговоры смолкли и наступила полная тишина, нарушаемая лишь волшебными звуками моцартовского «Квартета си-минор».

Все взгляды обратились на припозднившуюся пару.

Он – баснословно богатый, необъятных размеров пучеглазый банкир, распространяющий вокруг себя атмосферу старомодного величия.

Но главное – она. После принцессы Ди и королевы Елизаветы это, несомненно, была самая знаменитая женщина в мире – живая легенда, и соответственно встретили ее с немым восторгом и почтением, подобающими богине, сошедшей на грешную землю прямо с Олимпа.

Ребекка Корнилл Уэйкфилд Ланцони де ла Вила явно того заслуживала.

Вместе со своей сестрой-близняшкой она родилась в обнищавшей семье голубых кровей, проживающей в сельской местности штата Нью-Джерси. К счастью, близнецы Корнилл, как их прозвали в аристократических кругах, были умопомрачительными красавицами. А что еще важнее, природа наделила обеих самым практичным из всех возможных талантов – исключительной способностью выбирать нужного мужа.

Сьюзи (она была на шесть минут старше) вышла замуж и похоронила на редкость преуспевающего французского виконта, после чего заключила брачный союз с богатейшим из голливудских продюсеров – союз, завершившийся во благовременье разводом с грандиозными отступными в ее пользу. При этом она сохранила титул, унаследованный от первого мужа.

Ребекка, бывшая еще красивее сестры, похоронила трех мужей и, подобно Сьюзи, осталась бездетной, что часто случается у однояйцевых близнецов. Но если замужества сестры были просто удачными, то у нее – вообще на грани гениальности.

Первым ее мужем стал Уильям Уинтертон Уэйкфилд Третий, самый либеральный из всех республиканцев—президентов Соединенных Штатов, оставивший вдове, помимо высочайшего общественного положения, состояние, оценивавшееся цифрой от двадцати до тридцати миллионов долларов.

Второй муж Ребекки, богатый грек Леонидас Ланцони, сделал ее владелицей незыблемой финансовой империи, в сравнении с которой даже капиталы первого мужа могли показаться песчинкой.

Последний же супруг Ребекки, герцог Хоакин де ла Вила, шестидесятилетний испанский аристократ-плейбой, обладавший, к несчастью, склонностью к езде на скоростных автомобилях, наделил Бекки большим количеством титулов, нежели она могла запомнить, а также граничащим с неприличием презрением к богатству.

В результате Ребекка Корнилл Уэйкфилд Ланцони де ла Вила, или Бекки Пятая, как с легкой руки журналистов стал называть ее весь мир, занимала в высшем обществе положение совершенно уникальное – она была подобна солнцу, вокруг которого вращаются планеты.

В ее внешности сочетались загадочная бледность лица и совершенно потрясающая, идеальных пропорций фигура. Волосы соболиного цвета были зачесаны за уши и задиристой запятой выглядывали из-под мочек; тугая, в результате подтяжек, кожа; гордый профиль Нефертити и глаза необыкновенного фиалкового цвета.

Но более всего привлекала в Бекки Пятой не просто красота, а стиль: она царственно плыла по жизни, распространяя вокруг себя атмосферу тайны и недоступности.

Сегодня, как обычно, она явилась в сопровождении двух охранников – привилегия, положенная всем бывшим президентам США и их женам. И – тоже, как обычно, – наряд на ней был совершенно сногсшибательный, а украшения – фантастические по величине и изяществу.

Карл Хайнц быстро пересек огромную залу. Гости расступались перед ним, как Красное море перед Моисеем.

– Бекки! – Он взял ее за руки и, почти не прикасаясь, расцеловал в обе щеки. – Какая честь!

Она одарила его таинственной улыбкой, запечатленной некогда Леонардо. «Знаменитой улыбкой Моны Лизы», как пишут журналисты.

– Разве я могла позволить себе не прийти к вам в такой день, Хайнц? – Те, кто слышал Бекки впервые, наверняка удивились бы ее хрипловатому голосу. – Неужели вам сорок? Невероятно!

Как ни странно, именно Бекки, жена испанца, а не ее сестра Сьюзи, побывав замужем за французским виконтом и неисправимым франкофилом, постоянно перемежала свою речь французскими словами, так что язык этот вполне можно было бы назвать франглийским.

– По мне, так вам никак не дашь больше двадцати девяти, – продолжала Бекки.

– Если уж кто не стареет, то это как раз вы, – усмехнулся Карл-Хайнц. – И как это у вас получается, Бекки? Нет, вы просто обязаны поделиться своей тайной!

На ее губах продолжала играть та же загадочная, непостижимая улыбка.

– Если когда-нибудь я решусь на это, вы будете первым, кто ее узнает.

Понимая, что это не более чем шутка, Карл Хайнц театрально поднял брови и повернулся к спутнику Бекки.

– Лорд Розенкранц, – слегка поклонившись, он крепко встряхнул руку господина с густыми бровями, – рад снова вас видеть.

– А обо мне уж и говорить нечего, – расцвел известный финансист. – Примите мои самые искренние поздравления.

Пока мужчины говорили, Бекки царственным взглядом обвела зал, нарочно глядя поверх голов, так чтобы никого не выделять, – манера, которую она усвоила, сопровождая первого мужа во время его президентской кампании.

– О Господи! – негромко проговорила она. – Да здесь, похоже, весь Нью-Йорк сегодня!

– Все в порядке, – поспешил успокоить ее хозяин, знавший, что Бекки недолюбливает толпу, даже и великосветскую, – вы как раз вовремя. Мы собираемся садиться за стол, а поскольку к ужину приглашена только половина, народу заметно поубавится. Но сначала нам с вами все же придется немного походить по залу. То есть, – спохватился он, памятуя о высоком положении гостьи, – если вы, конечно, не против.

Бекки Пятая храбро взяла его под руку.

– Сегодня ваш день рождения, так что вам и командовать парадом, – величественно бросила она. – Вперед!

– Вот это да! – завороженно прошептала Кензи. – Видели, кто появился?

Ее новообретенный Адонис, только что вернувшийся с наполненными бокалами, снисходительно улыбнулся:

– Да тут и слепой увидит. Недаром все замолчали.

– Вот именно, – восхищенно сказала Кензи. – А я-то считала, что в таком обществе люди ко всему привыкли.

– Дело в том, что Бекки Пятая очень редко появляется на публике.

– Как Майкл Джексон, – отметила Кензи.

– Вам что, не хватает его? – улыбнулся Ханнес.

– Честно говоря, нет. Но хватит об этом. – Кензи подняла бокал. – За...

– ...нас? – прервал ее Ханнес, пристально вглядываясь ей в глаза.

Кензи была настолько потрясена, что даже не расслышала звона бокалов. Да и вообще все вокруг словно внезапно исчезло, остался только этот красавец мужчина, чьего внимания она удостоилась.

«За нас! – ликующе подумала она, едва удерживаясь от того, чтобы не захлопать в ладоши. – Он сказал: „За нас!“»

Целый вихрь мыслей пронесся в голове у Кензи. Неужели такие встречи – просто случайность? А может, они решаются на небесах? И еще – слышно ли ему, как бьется, словно пытаясь вырваться из плена, ее сердце?

– Что-то вы притихли, – заметил Ханнес. – Уж не потому ли, что молчание – золото?

Кензи ничего не ответила.

– Или язык проглотили?

– Может, и так. – Кензи попыталась, хоть и без особого успеха, прикинуться безразличной. – А вы здесь... один?

– Вы имеете в виду... без дамы?

Молчание Кензи было слишком красноречиво.

– Ну что ж, если вам так уж интересно, – откровенно улыбаясь, сказал он, – то да, я здесь с дамой. Но вам беспокоиться не о чем. Похоже, меня бросили.

– Вас? – Кензи даже не пыталась скрыть изумления. – Ради другого мужчины?

– Оно и к лучшему, – усмехнулся Адонис. – Она такая зануда.

– Но красивая?

– Если фальшивка может быть красивой, то, пожалуй, да. – Ханнес отхлебнул шампанского, по-прежнему не сводя глаз с Кензи. – А вы? Насколько я понимаю, вы тоже здесь не одна?

– Разве это имеет значение?

– Да как правило, нет. Погодите... Он высокий, смуглый, привлекательный?

Кензи подавила улыбку. Нельзя сказать, что мистер Споттс уродлив – особенно учитывая его возраст, – но и привлекательным его тоже вряд ли назовешь.

– Ну как вам сказать... Пожалуй, да... выглядит он... внушительно, – наконец нашла она слово.

– Но это не муж? – Ханнес посмотрел на ее левую руку – обручального кольца не было.

Этот вопрос Кензи понравился. Уже Бог знает сколько времени прошло с тех пор, как никто – кроме Чарли, разумеется, – не обращал на нее внимания. Она уж и забывать начала, каково это и как здорово, когда мужчина не остается к тебе равнодушным.

– С чего это вы решили, что я замужем?

– Просто спросил.

– Ну что ж, если вам это интересно, – улыбнулась Кензи, – мужа у меня еще нет. Вот так. – Не ожидая ответа, она сделала небольшой глоток шампанского. – А дама, с которой вы пришли, – ваша жена?

– Боже сохрани! – засмеялся Ханнес.

– Стало быть, любовница?

– Это было бы еще хуже, потому что в таком случае муж схватился бы за пистолет.

– Но в таком случае... почему он... доверяет вам свою жену?

– А что тут такого?

Кензи почувствовала, что краснеет. Она опустила взгляд, рассматривая бокал, и, пытаясь придать голосу светское равнодушие, резко сменила предмет разговора.

– А что это за имя – Ханнес?

– Скандинавское, – обольстительно улыбнулся он. – Я родился в Поркалле. Этот городок называют финской Ривьерой, он находится к западу от Хельсинки.

– Ни за что не поверила бы, что вы из Финляндии! – воскликнула Кензи.

– Почему же?

– Никакого акцента. Вы говорите по-английски, как я.

– Мой отец – профессиональный дипломат. Я мотался с ним по всему свету, учился в английских пансионатах и американских школах при посольствах... да и в десятке других стран побывал.

Кензи не отрываясь смотрела на него; ощущение у нее было такое, словно вокруг наступила полная тишина, да и стены зала куда-то исчезли, и остались только они двое.

– Знаете, вы у меня первый знакомый с таким именем – Ханнес, – негромко проговорила Кензи. – Да и Гансов, если на то пошло, тоже раньше не было...

И вновь они неотрывно смотрели друг на друга, и его взгляд оказался таким магнетическим, что у Кензи перехватило дыхание, и она поняла окончательно и бесповоротно, что пропала. Сопротивляться не имело смысла; это означало бы просто подкидывать хворост в пламя охватившего ее желания, что она с особенной остротой почувствовала, когда Ханнес взял ее за руку и порывисто притянул к себе, словно собираясь поцеловать. Тут же сообразив, что он просто освобождает дорогу официанту, она испытала огромное разочарование.

Похоже, Ханнес это понял и, вместо того чтобы ее отпустить, прижал к себе еще теснее, изогнув губы в легкой усмешке.

Во рту у Кензи внезапно пересохло, огонь внутри взметнулся с новой силой. Между ней и Ханнесом пробежала какая-то искра.

О Господи, какая же властная энергия от него исходит! И как восхитителен этот безмолвный язык страсти!

Так зачем же, спрашивала она себя, пытаться его заглушить?

И в то же время голос разума остерегающе напоминал, что события развиваются слишком стремительно и лучше не торопиться.

Кензи неловко высвободилась из объятий Ханнеса и, пробормотав, что ей надо освежиться, отошла в сторону на ватных ногах. Затем круто повернулась и врезалась в плотную толпу гостей.

Слишком поздно она заметила движущуюся встречным курсом и с такой же скоростью фигуру в красно-бело-черном. На мгновение время остановилось и тут же вновь рванулось вперед. Две юные женщины столкнулись на полном ходу и, разлетевшись в разные стороны, выронили бокалы. На пол брызнуло стекло, на платья – струи шампанского.

Кензи и Зандра одновременно вскрикнули и быстро опустили глаза, оценивая размеры нанесенного ущерба. Затем медленно подняли головы и ожгли друг друга яростными взглядами.

Окружающие, только что поспешно расступившиеся, вновь сомкнули ряды, давя подошвами осколки стекла.

– О Господи! – смятенно прошептала Кензи и прикрыла глаза. Больше всего ей сейчас хотелось провалиться сквозь землю. – Как же я теперь?

– Как же она теперь! – прошипела Зандра. – А я как? Ведь это даже не мой костюм, одолжила на вечер.

Какое-то, казалось, бесконечно долгое время они продолжали пожирать друг друга глазами, а потом, словно по команде, безудержно расхохотались.

– Нет, вы только посмотрите на нее! – надрывалась Кензи. – Ну и вид!

– На меня! – фыркнула Зандра. – Это вам в зеркало не помешало бы взглянуть.

– Ну ладно, – постепенно успокаиваясь, сказала Кензи и вопросительно посмотрела на Зандру: – Что будем делать-то?

– Что-что! – Та немедленно встряхнулась, явно намереваясь взять дело в свои руки. – Ясно что. Пошли.

Взяв Кензи за руку, Зандра решительно потянула ее в сторону туалетных комнат.

– Пусть себе потешаются, – надменно бросила она, указывая на любопытствующих. – Сейчас мы им покажем, чего стоят одна истинная янки и одна настоящая англичанка.

– Думаете? – с сомнением спросила Кензи.

– А чего тут думать? – Зандра расплылась в улыбке. – Я только что из сортира, и знаешь что? Кто-то, благослови Господь его душу, заботливо поставил в каждой кабине сушилку. Глазом моргнуть не успеешь, как мы снова будем в полном порядке. Так что выше голову! А пока единственное, что нам остается, – с максимальным достоинством покинуть этот вертеп.

Что Кензи с Зандрой и сделали, величественно двинувшись сквозь толпу гостей.

 

Глава 15

Шелдону Д. Фейри было не по себе. Как он ни пытался, привычную стать и уверенный вид сохранить не удавалось. Его трясло от бессильной ярости. Черт бы побрал этого Голдсмита! А теперь ему предстоит еще одно унижение – разговор со Споттсом. О Господи, кончится когда-нибудь этот вечер или нет?

– Да, да, Дитрих, – негромко проговорил он, – традиции «Бергли» мне отлично известны.

В его голосе звучала напускная решительность – так говорят второсортные актеры, которым никак не удается вытянуть главную роль.

– Разумеется, уходящий руководитель отдела предлагает кандидатуру своего преемника. Что вы и сделали. Точно так же мы оба знаем, что, за редчайшими исключениями, совет директоров следует этим рекомендациям.

– Значит ли это, – Споттс остро взглянул на Фейри, – что я могу сообщить мисс Тернер о новом назначении?

– Э-э... – Избегая взгляда собеседника, Фейри поднял бокал к губам и, с досадой обнаружив, что он пуст, медленно опустил руку. – В обычных обстоятельствах я бы... без колебаний сказал «да»...

В этот миг словно рентгеновский луч грубо и неумолимо засвидетельствовал: в организме у мистера Фейри что-то не в порядке. Но Споттс, человек опытный, знающий, когда нужно проявить терпение и не выдать своих истинных чувств, умело скрыл беспокойство за непринужденной улыбкой.

– Естественно, ваши рекомендации приняты во внимание. – Фейри неловко откашлялся и облизнул внезапно пересохшие губы. – Однако в данном конкретном случае... э-э... как бы лучше выразиться... словом, возникли непредвиденные обстоятельства.

Это еще что такое? Споттс не верил своим ушам.

– Что за бред, Шелдон? – упрямо заговорил он. – Какие такие непредвиденные обстоятельства? Может, объясните, в чем дело?

Оттягивая неизбежное, Фейри огляделся и, заметив официанта, сделал ему знак заменить бокал.

– Шелдон! – вновь подал голос мистер Споттс, дождавшись, пока собеседник сделает столь необходимый ему глоток.

– Слушайте, Дитрих! – взорвался Фейри, но, опомнившись, тут же заговорил спокойнее: – Как вы понимаете, времена... времена меняются. – Он выдавил из себя жалкое подобие улыбки. – Понятно, что ветеранам вроде нас с вами трудно с этим свыкнуться, но ведь такова жизнь, ничего не поделаешь.

Поделившись этим свежим наблюдением, Фейри вновь жадно припал к бокалу в надежде, что Споттс оставит его наконец в покое.

Но тот и не думал выпускать свою жертву из силков, по крайней мере до тех пор, пока Фейри не оставит свои увертки и не объяснит все внятно и доходчиво.

– Что это с вами, Шелдон, вы только сами себя послушайте! Вы возбуждены так, будто кто-то разворошил целое осиное гнездо. И хватит ходить вокруг да около! Довольно!

Фейри тяжело вздохнул:

– Одно могу сказать вам, это... это не мой выбор.

– Так. Ясно. Если не ваш, то, надо полагать, мистера или миссис Голдсмит.

– Очко, – проворчал Фейри. – Можете получить в кассе свои двести долларов.

– Ну? Так о ком речь?

– Это... Она – бедствие, катастрофа, тьма египетская – все в одном лице! Это закат империи. Это конец «Бергли». – Фейри поднял бокал и отвел руку, словно собираясь швырнуть им в стену и посмотреть, что из этого получится.

– Да вытяну я из вас наконец имя или нет?

Фейри посмотрел на бокал и медленно его опустил. Выглядел он сейчас, как воздушный шар, из которого вышел воздух.

– Мисс Барбара Паркер, если это имя вам что-нибудь говорит. – Фейри вновь повторил маневры с бокалом. Голос у него сделался шершавым. – Теперь все понятно?

Споттс невольно отшатнулся, как от удара, затем тряхнул головой и с прищуром посмотрел на Фейри.

– Мисс Паркер? – недоверчиво повторил он. – О Боже, Шелдон, только не говорите мне, что речь идет о Бэмби Паркер!

Фейри вновь отвел взгляд в сторону. Ну теперь-то, когда Споттс узнал имя своего преемника, вернее, преемницы, может, он оставит его в покое?

Но его молитвы и на этот раз остались неуслышанными. Высокий, прямой – ни дать ни взять вековой дуб, – Споттс остался стоять на месте как прикованный.

– Шелдон! – в голосе его прозвучал металл. – Шелдон, еще раз спрашиваю, речь идет о Бэмби Паркер?

– А о ком же еще, черт возьми! – Голос Фейри поднялся чуть не до крика. Все же он взял себя в руки, провел дрожащей ладонью по волосам и добавил уже тише: – Мне очень жаль, Дитрих, но сменит вас именно она, а не мисс Тернер.

Знаменитая выдержка и непроницаемость изменили Споттсу – от Фейри не укрылось, как исказилось его лицо. Сам же он ощущал себя жалким комедиантом, взыскующим внимания публики. «Каковым, – угрюмо подумал Фейри, – я, по сути, и являюсь, пусть даже публика состоит из одного-единственного зрителя, а пьеса... что ж, пьеса явно не из тех, в которых можно блеснуть».

– Ну вот, Дитрих, – глухо сказал Фейри, – теперь все тайное стало явным. Вы вынудили меня ответить на свой вопрос – что, вам от этого стало лучше? Довольны наконец?

Споттс отвернулся. И спектакль, который перед ним только что разыграли, и его смысл, и актер привели его в дурное расположение духа.

– Ну что, друг мой, – безрадостно улыбнулся он, – тут только одно можно сказать.

– И что же именно?

– Если мистер Голдсмит настолько глуп, чтобы постелить себе эту постель... – разумеется, подумал Споттс, это именно его инициатива, миссис Голдсмит никогда бы не пустила лису вроде Бэмби Паркер в свой курятник, – то пусть в ней и валяется. На ближайшее время я ему не завидую. – В голосе его прозвучала едкая ирония. – Не говоря уж о более отдаленном.

– Право, Дитрих, мне жаль, что все так обернулось. – Фейри нервно переступил с ноги на ногу. – Я пытался, честное слово, пытался. Но этот дикарь...

– Все ясно. – Споттс сочувственно потрепал его по плечу и по-черепашьи втянул голову в плечи.

Двинувшись было в сторону, он тут же остановился, медленно повернул голову и вытянул шею так, что даже обвислая кожа на подбородке туго натянулась.

– Похоже, болезнь достала меня как раз вовремя, а, Шелдон? – грустно сказал он. – Ну что ж, удачи вам, друг мой. Удачи в кругу филистимлян. Ну а о том, чтобы у меня руки остались чистыми, сама судьба позаботилась.

– Дитрих! Надеюсь, вы не думаете, будто я свои нарочно вымазал в грязи?!

– Нет, нет, – покачал головой Споттс, – разумеется, нет.

И как человек, твердо убежденный в том, что дурные новости надо сообщать как можно скорее, помахал Фейри рукой и отправился на поиски Кензи, которая словно сквозь землю провалилась.

Вооружившись ручными сушилками, напоминающими по форме старинный пистолет, Кензи и Зандра поливали друг друга мощными струями сжатого горячего воздуха.

– Ну что, – весело воскликнула Зандра, перекрывая ровный шум сушилок, – что я тебе говорила? Те, кто отвечает за организацию этой вечеринки, явно знают женщин! Кому бы еще пришло в голову устанавливать здесь эти штуковины?

– Действительно, удачно получилось, – откликнулась Кензи, – иначе что бы нам делать? Мокрые курицы, да и только.

– О Господи, да не будь ты такой скромницей, – погрозила ей пальцем Зандра. – Можешь и выругаться. Уж ты поверь, за свою жизнь я всяких слов наслушалась.

– Знаешь, – призналась Кензи, – мне сильно повезло, что я на тебя налетела, а не на какого-нибудь важного господина.

– Это уж точно. А здорово мы повеселили народ, верно? Но главное, я уверена, мы станем настоящими друзьями! – Теперь обе сушилки были в руках у Зандры, и она делала ими медленные круговые движения, направляя воздух на Кензи. – Я всегда считала: чтобы подружиться, надо сначала здорово насолить друг другу. Согласна?

– Гм. Как-то мне не приходилось... – Кензи оборвала себя на полуслове, словно что-то вспомнив. – О Господи!

– В чем дело?

– Ты вроде говорила, что одолжила этот костюм?

– Верно, но беспокоиться не о чем. Надо знать хозяйку. Если вещь хоть раз надевали, ей больше не суждено явиться на свет Божий. – Зандра выключила одну сушилку и поставила ее на место. – Ну а теперь пора, наверное, познакомиться. – Она протянула руку.

Кензи крепко ее встряхнула.

– Маккензи Тернер, для друзей – просто Кензи. Только хочу сразу тебя предупредить: я не та, какой могу показаться.

– Как это? – У Зандры брови на лоб полезли.

– Другими словами, я не из этого огорода. Никто меня сюда не приглашал, я просто сопровождаю своего отставного босса. В общем, Золушка, простая служащая.

– Какое это имеет значение?

– Может, и никакого. Просто мне хотелось, чтобы ты знала, что к чему. По приемам я не хожу, и знаешь, сколько стоит это платье от Живанши, которое ты так замечательно высушила? Тридцать пять долларов. Я его нашла в лавке подержанного платья.

– Сколько-сколько? – Зандра изумленно посмотрела на Кензи. – Такая красота всего за тридцать пять?! Нет, ты просто должна показать мне эту лавку!

– Только не говори мне, что тоже вынуждена считать каждую копейку. – Кензи удивленно воззрилась на новую знакомую.

– Считать? – фыркнула Зандра. – Было бы что считать. Так что у нас больше общего, чем тебе кажется, – весело добавила она. – Между прочим, и меня пригласили сюда только из-за друзей, у которых я остановилась.

– Ты долго собираешься пробыть в Нью-Йорке?

– Трудно сказать. – Зандра вспомнила свое поспешное бегство из Лондона, подумав, что время делиться такими подробностями еще не настало, а может, и никогда не настанет. – Одно только могу сказать: достаточно долго, чтобы стать трудягой вроде тебя.

– Правда? Что, уже начала стучаться во все двери?

– Нет, и, славу Богу, не придется, хотя прилетела я из Лондона только сегодня. Похоже, я уже нашла работу... или, точнее сказать, работа нашла меня... а может, даже специальное место придумали, – недовольно поморщилась Зандра.

– Ты все еще не сказала, как тебя зовут, – заметила Кензи.

– Только потому, – помрачнела Зандра, – что мое имя – крест, доставшийся мне в наследство от предков.

Открылась дверь соседней кабинки, и оттуда выпорхнула сухопарая дама в воздушном ярко-красном платье от модного дизайнера. Она прошла к самому дальнему умывальнику, так что можно было говорить свободно, без боязни быть услышанным.

– Неужели такое уж страшное? Преувеличиваешь, наверное?

– Думаешь? – вздохнула Зандра, уловив краем глаза, что дама в красном у дальнего умывальника, близко наклонившись к зеркалу, припудривает щеки. – Что ж, повторяй за мной: Анна Зандра Елизавета Терезия Шарлотта фон Хобург-Уилленлоу.

– Шутишь! – Кензи широко раскрыла глаза.

– Ничуть.

В голосе Зандры прозвучали разом усталость, тоска, раздражение, и эта смесь странно тронула Кензи. Она внезапно словно бы переместилась в романтическую сказку – ничего похожего ей раньше испытывать не приходилось.

– Ты хоть можешь себе представить, – продолжала Зандра, – как я жалею, что меня не назвали каким-нибудь обычным именем... ну скажем, Джейн Смит?

– Ладно, – сочувственно поцокала языком Кензи, – но мне-то какое из этих габсбургских имен выбрать? Как прикажешь к тебе обращаться?

– Да нет, я не из Габсбургов, хотя имя действительно похоже, – возразила Зандра, решив во избежание недоразумений свести свою генеалогию к необходимому минимуму. – То есть то там, то здесь вдруг появляются дальние родственники из этой династии, но только потому, что вся европейская аристократия – это, собственно, одна большая супница, в которой каких только кровей не намешано. Что же касается меня, то я откликаюсь на Зандру. Имя необычное, но, по-моему, мне подходит.

– Зан-дра, – по слогам повторила Кензи, пытаясь подражать обладательнице имени. – М-м-м. Вроде бы действительно подходит.

– Обещай, что не будешь смеяться, – Зандра лукаво подмигнула ей, – но мне оно нравится потому, что я с детства без ума от слов, начинающихся на «з». Удивительно, правда? Но в конце концов, что такое жизнь, как не цепь удивительных совпадений? Взять хоть наше знакомство. Или предложенную мне работу...

– ...о которой, – напомнила Кензи, – ты, между прочим, еще толком не сказала.

– Не сердись, я вовсе не собиралась играть с тобой в кошки-мышки. – Зандра дождалась, пока дама в красном, покончив с косметическими упражнениями, не выплывет из туалета. – Просто дело в том, что за последние двадцать четыре часа моя жизнь фактически перевернулась с ног на голову. Все произошло так стремительно! Короче, я буду работать в «Бергли»...

– В «Бергли»! – Кензи так и подпрыгнула. – В аукционной компании?

– А где же еще? – Зандра настороженно посмотрела на Кензи. – А в чем, собственно, дело? Там что, какой-нибудь непорядок, о котором мне следовало бы знать?

– Непорядок?! – просияла Кензи. – Наоборот, полный порядок! Видишь ли, Зандра, ведь и я работаю в «Бергли».

– Что-о? – У Зандры отвисла челюсть.

– Здорово, правда?

– Потрясающе!

– Фантастика!

– Ну а что я тебе только что говорила? Все сходится. Наша встреча была предопределена. – Зандра выключила вторую сушилку и поставила ее на полку. – Ну вот, кажется, теперь все.

Кензи провела рукой по платью.

– Как из прачечной, – объявила она. – А у тебя осталось только крошечное пятнышко. Сейчас уберем. – Кензи включила сушилку и подняла взгляд. – А чем ты занимаешься?

– Чем я – что?

– Я хочу сказать, какая у тебя специальность? Китайская керамика? Искусство ислама? Наскальная живопись?

– Да нет, никакой экзотики. Единственное, в чем я разбираюсь, – это старые полотна. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. Старинные портреты... ландшафт с древними руинами... словом, все эти великие мощи в позолоченных рамах...

– То есть старые мастера? – с трудом выговорила Кензи, ушам своим не веря.

– Да, официально так, кажется, и называется. А что?

– А то, – выпалила Кензи, – что это и моя делянка! Нет, это уж слишком! Теперь я вижу, что ты права. Наше столкновение...

– В самом буквальном смысле... – усмехнувшись, перебила ее Зандра.

– ...на самом деле было предопределено свыше! Ну вот, теперь действительно все. – Кензи выпрямилась и выключила сушилку. Внезапно наступившая в туалете тишина казалась какой-то неземной. Кензи одернула юбку. – Ну как? Что скажешь? Можно появляться на публике?

– При таком беспощадном свете, как здесь, да еще если приглядеться, может, какое пятнышко и заметишь. Но в толпе, уверяю тебя, никто и внимания не обратит.

– Может, устроимся за столом рядом? – бросила Кензи через плечо.

– Это было бы чудесно, но, боюсь, предложение запоздало, могут возникнуть трудности, как бы сказать, социального характера, – мягко возразила Зандра, памятуя о приглашении Карла Хайнца, которое, надо полагать, и без того породило немалый переполох среди тех, кто рассаживает гостей.

– Ну что ж, – рассудительно заметила Кензи, выходя из туалета, – тоже не беда. Пересечемся потом.

– Это уж как пить дать!

И они плечом к плечу вышли в коридор, обе так и светясь радостью от вновь завязавшегося знакомства.

Но стоило им вернуться в зал, как их лица, словно по команде, вытянулись.

– Что это?.. – Кензи запнулась, недоверчиво оглядываясь вокруг.

Там, где совсем недавно царило необыкновенное оживление, сейчас стояла полная тишина. Зал опустел, лишь музыканты деловито укладывали свои инструменты и ноты, сновали взад-вперед несколько официантов, да в центре стояли трое мужчин – единственное живое свидетельство того, что здесь и впрямь происходит какое-то светское действо. Пока Зандры с Кензи не было, все перешли в обеденную залу, то есть все, кроме самого Карла Хайнца, а также Споттса и Ханнеса Хокерта.

– Ничего себе, – поежилась Кензи, – похоже, мы безбожно опоздали.

– Лучше поздно, чем никогда, – беспечно бросила Зандра, увлекая Кензи в центр зала.

Первым заметил их приближение хозяин.

– Наконец-то! – Карл Хайнц стремительно шагнул к Зандре.

Споттс и Ханнес последовали за ним.

– Надеюсь, мы не слишком опоздали, Хайнц? – Зандра осмотрелась. – А где Лекс? – Она капризно надула губы.

– Лекс? – недоуменно переспросил Карл Хайнц. – А, ты, должно быть, имеешь в виду своего спутника?

– Ну да. Лекс Багг.

– В последний раз я его видел, когда он вел к столу какую-то пожилую даму.

«Ну и свинья, – сердито подумала Зандра, хмуря брови. – Он осмелился меня оставить!»

Словно прочитав ее мысли, Карл Хайнц широко улыбнулся.

– Думаю, оно и к лучшему, – успокоил он. – Во всяком случае, для меня. Не придется ни с кем делиться, на сегодняшний вечер – ты только моя.

С этими словами он по-хозяйски обнял ее за плечи и увлек вперед, оставив позади Кензи, Ханнеса и мистера Споттса.

Зандра обернулась и бросила на Кензи быстрый беспомощный взгляд.

– До встречи! – почти не разжимая губ, прошептала она.

– Пока! – так же неслышно ответила Кензи, беря под руку обоих мужчин. – Извините, что пришлось исчезнуть. Случилась... маленькая неприятность.

– Надеюсь, ничего серьезного? – спросил Споттс, ничем не выдавая внутреннего смятения, от которого никак не мог избавиться.

– Нет-нет, что вы, – успокоила его Кензи. – Жаль только, что доставила беспокойство вам обоим.

– Да ничуть, – непринужденно откликнулся Споттс, хотя, честно говоря, сложилось все действительно нескладно.

Он очень рассчитывал улучить момент, когда можно будет остаться наедине с Кензи и самому сказать ей, что его план, увы, провалился. Пусть лучше она это услышит от него, да поскорее, чем от кого-нибудь еще. Теперь вот, к сожалению, придется ждать, пока они не усядутся за стол. Да и это не самое благоприятное время и место для такого разговора, мрачно рассуждал он сам с собой по пути в обеденную залу.

Кензи же, пребывая в счастливом неведении о финале спектакля, где ей выпало сыграть едва ли не главную роль, была слишком поглощена тем впечатлением, которое должно произвести ее появление, чтобы замечать что-нибудь вокруг. Она и сама по себе выглядит эффектно, а тут еще столь великолепное сопровождение – ибо, как ни посмотри, а двое мужчин в любом случае лучше одного!

 

Глава 16

На какое-то время действительность сменилась сказкой. Колеблющееся пламя свечей в золоченых подсвечниках, гирлянды мерцающего света, блеск золота и бриллиантов – все это создавало атмосферу неземного действа. Словно какой-то волшебник из неведомых краев явился продемонстрировать свое искусство. Над круглыми столами воздушно колыхались кружевные балдахины, украшенные страусовыми перьями. Подобно безмолвным призракам, по залу скользили официанты в белых перчатках. И даже ровный гул голосов, то и дело прерывающихся взрывами негромкого смеха, казалось, подчинялся палочке невидимого дирижера из иных сфер.

Дина Голдсмит просто купалась в волнах восторга.

Благодаря Зандре они с Робертом оказались за главным столом, и сейчас Дина с торжеством исподтишка озирала ближайшее окружение Карла Хайнца. Слева от нее сидел лорд Розенкранц, затем Нина Фейри, рядом с ней Роберт; напротив – Бекки Пятая и сам хозяин; затем Зандра; справа – необычно молчаливый Шелдон Д. Фейри.

– Не может быть, шутите! – воскликнула Нина Фейри. Подобно всем дамам за этим столом, кроме, может быть, Зандры, она только делала вид, что поглощает копченых устриц в лимонном соусе, – фигуру-то надо беречь. – По-моему, это ужасно!

– Допускаю. – Карл Хайнц неопределенно пожал плечами. – Но в моей семье это старая традиция. Да и не только в моей. Право первородства действует во многих аристократических семействах Европы.

С этими словами он повернулся было к Зандре, но тут нить разговора перехватила Дина.

– На мой взгляд, все это страшно несправедливо, – заявила она.

– Может быть, – с улыбкой повернулся к ней Карл Хайнц, – но жизнь, милая Дина, вообще редко бывает справедливой.

– Как бы то ни было, но вас буквально шантажируют этим браком!

– Именно так, – спокойно согласился Карл Хайнц. – Не забывайте только, что такова была первоначальная идея: сохранить чистоту крови.

– Тем не менее вы до сих пор не женаты, – констатировала она. – А вас не беспокоит, что теперь, когда вам исполнилось... э-э... – Цифру Дина назвать не решилась.

– Естественно, беспокоит. Кто бы, интересно, если, конечно, в нем осталась хоть капля здравого смысла, рискнул бы таким состоянием?

– Вот вы и рискуете, – отрубила Дина.

– Да, кажется, вы правы, – вздохнул принц.

– А что, если ваш отец умрет? – Дина поймала его взгляд. – И к тому времени у вас еще не будет наследника? Что тогда?

– Тогда, – просто ответил Карл Хайнц, – я потеряю все.

– О Господи!

– Разумеется, это не значит, что мне придется пойти по миру. У меня есть собственные средства, да даже если бы и не было, те же самые родичи, близкие и дальние, что не дадут мне унаследовать отцовское состояние, позаботятся, чтобы я ни в чем не нуждался.

– Да, но что будет с самим наследством? – настаивала Дина. – И с властью, которое оно дает? К кому они перейдут?

– К сожалению, к моему племяннику Леопольду, старшему сыну моей сестры. – «Наркоману и преступнику», – мрачно добавил он про себя, протягивая руку к бокалу с вином. – Остается надеяться, что отец еще поживет.

– А как наш старый князь? – поинтересовалась Бекки Пятая. – Здоров? Бодр?

– Увы, – вздохнул Карл Хайнц. – Боюсь, он тает прямо на глазах.

– Да неужели? – Бекки выпрямилась, зашелестев шелками. – Представляю, каково вам!

Карл Хайнц поднес бокал к ноздрям, вдыхая букет вина.

– Конечно, его здоровье для меня – как дамоклов меч. Но что поделаешь? – пожал он плечами. – Такова жизнь.

– А сколько лет вашему отцу? – осведомилась Дина.

Карл Хайнц сделал глоток и задержал вино во рту, смакуя тонкий вкус вина.

– Скоро восемьдесят.

– Наш Хайнц, – Бекки ласково погладила его по ладони, – поздний ребенок, едва-едва успел родиться до климакса.

Кое-кто за столом напряженно рассмеялся. Но только не Дина. По себе зная, что такое нищета, она привыкла с уважением, мягко говоря, относиться к финансовой стороне дела.

– Но, милый, – она через стол наклонилась к Карлу Хайнцу, – ведь на кону миллиарды долларов! Почему бы вам не жениться, не произвести на свет наследника и таким образом сохранить состояние? Неужели так... трудно?

– В каком-то смысле да, дорогая Дина, трудно.

– Но почему?

– Потому что я романтик и не нашел еще подходящей пары. Или по крайней мере такой женщины, с которой готов провести остаток жизни.

– Видите ли, – сочла нужным пояснить Бекки, – Хайнцу найти жену труднее, чем другим. Помимо того, что наследник должен родиться до смерти старого принца, невеста обязана быть кровно связана с князьями Священной Римской Империи.

– А посмотрели бы вы на этих княгинь да графинь! – театральным шепотом подхватил Карл Хайнц. – Кроме Зандры, все это жуткие уродины, хотя в этом случае даже физические недостатки считаются признаком породы. У одной нос картошкой, у другой нет подбородка, у третьей зоб, ну и так далее.

При упоминании о Зандре у Дины заблестели глаза.

– Вы хотите сказать, – она озабоченно сдвинула брови, – что Зандра... может быть вам подходящей парой?

– Она мне дальняя родственница, но в принципе да. Вполне подходит. Более того, я просто обязан жениться на родственнице, если, конечно, претендую на наследство. Габсбурги... Гоггенцоллерны... Бурбоны... все они связаны друг с другом, пусть даже истоки родства теряются где-то в глубине веков.

Дина уже не слушала. Мысли ее перенеслись на миллионы световых лет отсюда.

Теперь она точно знала, что надо сделать. И как. Можно одним выстрелом убить двух зайцев: найти Зандре несравненного по всем статьям мужа и, если старый князь еще немного протянет, а чрево Зандры окажется плодовитым, вернуть Карлу Хайнцу ускользающее наследство.

Что, право, может быть лучше? И что может быть более очевидным?

Удивительно, что Зандра и Карл Хайнц сами не подумали о такой возможности. Ведь они просто предназначены друг для друга! Это будет потрясающая пара. У кого есть хоть одна извилина в мозгу, сразу это увидит. К тому же на что друзья, если не для того, чтобы соединить две потерянные души в браке, свершающемся на небесах – а уж на земле тем более.

Дина улыбнулась.

Давно уже Кензи не было так хорошо. Дело не просто в том, что рядом сидел неотразимый мужчина – Ханнес. И не в том, что ей выпала удача познакомиться с Зандрой, сидевшей, как заметила Кензи, по правую руку от хозяина.

Что истинно захватывало дух, так это не какая-то отдельная персона или какой-то отдельный предмет, а вся сказочная атмосфера происходящего.

Дождавшись, когда унесут тарелки с закусками, Споттс откашлялся.

– Кензи!

Все еще ощущая во рту неземной вкус копченых устриц в лимонном соусе, она живо повернулась к нему.

– Да, мистер Споттс, то есть я хочу сказать... Дитрих. – Она нервно потерла ладони. – Все еще никак не привыкну, что вас можно называть по имени.

– Да ну, что за ерунда. – Споттс набрал в грудь побольше воздуха. – Видите ли... у меня для вас не очень приятная новость.

– Что-нибудь не так? – удивилась Кензи.

– Да все не так, – вздохнул Споттс, – абсолютно все. – Печально покачивая головой, он опустил взгляд на скатерть и обвел шишковатым пальцем круглый след от тарелки. – Жаль, что приходится вас огорчать. – Он грустно посмотрел на нее. – Особенно в такой вечер.

– От плохих новостей надо избавляться как можно скорее. В чем дело?

– Вы правы, – кивнул мистер Споттс, – только я хочу, чтобы вы знали, что я и понятия не имел, какая интрига затеялась у меня за спиной. Честно говоря, я и сам только что все обнаружил.

– О чем вы? – Кензи сдвинул брови.

– Это касается вашего повышения. Ужасно жаль, но боюсь... мистер Фейри дал мне понять... словом, ничего не вышло. – Споттс виновато моргнул. – Нет, вы можете себе представить? Моей рекомендацией пренебрегли. Вот так-то! – Споттс гневно повысил голос.

– Да не волнуйтесь вы, ничего страшного, – негромко сказала Кензи.

– Ничего страшного? Как бы не так! – яростно прошептал Споттс, дрожа от едва сдерживаемого негодования. – Именно вы, вы, а не кто другой наилучшим образом подходите для руководства отделом! И это вас, вас, а не кого другого я выбрал в качестве преемника! А теперь... теперь все, ради чего я работал... все, что строил так долго...

Его голос внезапно пресекся, а пальцы впились в край стола.

Кензи ласково погладила его по ладони.

– И все-таки не стоит волноваться. Ведь мы с Арнольдом так и так остаемся на месте. Все будет нормально.

– Вы меня не поняли, – покачал головой Споттс. – Дело не только в том, что вас обошли, хотя и это сущее безобразие. Но хуже того... короче, я о вашем новом начальнике.

– И кто же это? Имя знаете?

– Да! – Споттс с шумом выдохнул воздух. – И за этот выбор мы должны быть благодарны лично мистеру Голдсмиту.

Услышав это имя, Кензи живо скосила глаза и посмотрела на нового владельца «Бергли», сидевшего за главным столом. Рядом она заметила Зандру и Дину, которые как раз чокнулись и поднесли бокалы к губам. Она медленно перевела взгляд на собеседника.

– И кто же это?

– Бэмби Паркер, – выдавил из себя Споттс. Видит Бог, далось это ему с трудом.

Кензи словно током ударило.

Бэмби? Бэмби будет заправлять у них в отделе?

Кензи застыла, переваривая услышанное. Устрицы и шампанское затеяли у нее в желудке бешеную пляску.

«Меня предали, – съежилась, как от удара, Кензи. – Бэмби украла мою новую должность».

Споттс рассеянно посмотрел на кончики пальцев.

– Естественно, вы свободны от данного мне обещания. Спасать отдел от вторжения мисс Паркер – с такой просьбой я ни к кому не могу обратиться. – Он слабо улыбнулся. – Ну, помните, я говорил, что мой подарок с секретом...

– Но вы ведь не хотите сказать, что Цукарро...

– Нет, нет, – мягко перебил ее мистер Споттс, – конечно же, нет.

Подлетели двое официантов с жареной уткой в коньячном соусе.

Острый запах блюда добил бедную Кензи. Почувствовав, что ее вот-вот стошнит, она порывисто вскочила и оттолкнула стул.

– Я... извините, ради Бога. Сейчас вернусь. Мне... мне надо...

Прижав ладонь ко рту и спотыкаясь на каждом шагу, она поспешила к туалету. И кажется, вовремя. Наклонившись над ближайшей раковиной, Кензи исторгла из себя устрицы, лимонный соус и шампанское.

Когда худшее осталось позади, она подняла голову и вгляделась в зеркало. Ну и вид! Щеки опали, кожа на лице посерела. Кензи нащупала кран с холодной водой и, смочив несколько бумажных салфеток, прижала их ко лбу; затем набрала в пригоршню воды и тщательно прополоскала рот.

«Это же надо, мне предпочли Бэмби Паркер!»

Кензи едва не застонала от несправедливости.

«И эта кукла будет командовать мной? А сколько раз мне приходилось исправлять ее идиотские ошибки?»

Вот, стало быть, каков он – горький вкус поражения.

Дождь начал накрапывать, как раз когда Бэмби Паркер и ее кавалер поднимались по ковровой дорожке, ведущей в «Метрополитен». Обходительный и приятный на вид молодой человек – наследник мультимиллионера—производителя туалетной бумаги, поднял над головой огромный зонтик, под которым оба спрятались.

– Жаль, что ты не обзавелся приглашением на ужин, – голосом капризной девчонки пожаловалась Бэмби. – А так что, только танцы. Если хочешь знать мое мнение, то это просто оскорбительно.

– Если не нравится, можно пойти куда-нибудь еще, – сказал кавалер. – Нынче вечером, насколько мне известно, в этом городе проходит еще как минимум четыре приема. Но пожалуй, таких почтенных старцев, как здесь, ты нигде не найдешь.

– Нет уж, – поспешно возразила Бэмби. – Раз уж добрались, давай хотя бы пропустим по рюмочке. К тому же все говорят, это такое событие. Хочу посмотреть на всех этих шишек.

Бэмби благоразумно не назвала истинной причины своего энтузиазма. Ей во что бы то ни стало было необходимо выяснить, здесь ли Голдсмит, и если да, то «случайно» с ним столкнуться и убедиться, что он уже нажал на все необходимые кнопки и ее повышение состоялось.

Войдя в музей, молодой человек предъявил приглашения и пошел в гардероб сдать пальто и зонт. Бэмби пригладила свою голубую мини-юбку и достала косметичку. Беглый обзор убедил ее в том, что все в порядке. Он выглядит юной и свежей.

Как раз во вкусе Роберта.

Оркестр плавно перешел от «Очарования» к «Лунной долине».

Движения танцующих пар замедлились. Над их головами загадочно мерцал египетский храм в миниатюре – дар народу и правительству Соединенных Штатов за спасение Абу-Симбела от Асуанской плотины. Центральный парк погрузился во тьму, и массивная решетчатая стена со стеклянными прожилками отражала, как в наклоненных зеркалах, колеблющееся пламя свечей и лотосы в цвету.

– Необыкновенно романтично, правда? – вздохнула Дина, подчиняясь уверенным движениям лорда Розенкранца, который, несмотря на свои внушительные размеры, оказался отличным танцором. – Вот уж не думала, что вы так чудесно танцуете!

Лорд довольно выпятил грудь.

– Только потому, что у меня такая прекрасная партнерша. – Он наклонился и церемонно поцеловал ей руку.

Дина так и расцвела. Она была на седьмом небе от счастья и хотела только одного – чтобы этот вечер никогда не кончался.

– Божественная музыка, верно? – пропела она. – Честное слово, всю бы ночь напролет протанцевала. А скажите, лорд Розенкранц, все ваши партнерши чувствуют себя так, будто у них на ногах не туфельки, а крылья?

– Увы, мадам, только такие красавицы, как вы. Впрочем, множественное число тут неуместно. Кстати, это ваш муж?

– Где?

– А вон... там. – Он изящно повернул Дину на сто восемьдесят градусов, и, заглянув через плечо лорда, она увидела у стены Роберта, который, зажав в зубах незажженную сигару, пожирал ее взглядом.

Поделом ему, мстительно подумала Дина, прикидываясь, будто не замечает мужа.

– Обнимите меня покрепче, ну пожалуйста, лорд Розенкранц, – зашептала Дина. – Не знаю почему, но мне вдруг захотелось, чтобы муж меня приревновал. Честно говоря, он недостаточно меня ценит, и неплохо бы преподать ему небольшой урок.

Лорд охотно повиновался.

– Так лучше?

– Отлично! – просияла Дина.

И подумала: «Может, хоть это заставит Роберта потанцевать со мной».

Голдсмит в ярости жевал сигару.

«И что за блажь накатила на эту дуру? – мысленно прорычал он. – Зачем ей понадобился весь этот спектакль?»

Он украдкой огляделся, пытаясь сообразить, заметил ли кто-нибудь, что его жена выделывает с этим лордом Как Там Его?

Но все были заняты собой.

Гнусные лицемеры!

Вдруг он почувствовал, что кто-то сзади тронул его за плечо.

Голдсмит обернулся и остолбенел от изумления. Вот уж кого он меньше всего рассчитывал здесь увидеть! Бэмби Паркер! Он исподтишка метнул виноватый взгляд в сторону жены.

«О Господи, – подумал Роберт, – и каким это ветром сюда занесло Бэмби?»

Бэмби решительно оттолкнула своего спутника и, взяв Роберта за обе руки, захлопала длинными ресницами.

– Потанцуем, а? – вкрадчиво прошептала она. – Так можно поговорить, и никто ничего не заподозрит.

Роберт снова опасливо метнул взгляд в сторону Дины.

К счастью, она с лордом Розенкранцем исчезла в толпе танцующих.

Бэмби потянула его за руку.

– Роберт!

– Ладно, ладно, – пробурчал Голдсмит, – пошли. Но только один танец.

Он отшвырнул сигару и дал Бэмби увлечь себя в круг. Оказавшись в толпе, Роберт неуверенно затоптался. «А, черт с ним. – Он мысленно махнул рукой. – От одного танца меня не убудет, никто ничего и не заметит».

Естественно, этот роскошный малый и танцует как бог, думала Кензи, скользя в танце с Ханнесом по самому краю бассейна и ощущая, как его настойчивые пальцы медленно спускаются вниз по ее спине. Проведя полчаса в туалете, она решила вернуться и забыть обо всем. Черт с ней, с этой Бэмби Паркер, надо радоваться жизни.

– М-м-м, – мечтательно протянула Кензи, полузакрыв глаза и уютно прижавшись щекой к плотной груди партнера. – Обожаю медленные танцы...

– И я. – Он еще теснее прижал ее к себе.

У Кензи вдруг перехватило дыхание. Глаза широко раскрылись. Трудно было не почувствовать, как напряжена его мужская плоть.

Кензи откинула голову и впилась в него взглядом.

– Это чтобы вы не заснули. – Он расплылся в улыбке, обнажив безупречной белизны зубы, матово отсвечивающие в пламени свечей.

Кензи вновь прижалась щекой к его груди, вслушиваясь в учащающиеся удары сердца.

– Вы пахнете свежими яблоками, – прошептала она.

– А вы полевыми цветами. – Он зарылся губами ей в волосы.

Кензи снова подняла голову.

– Слушайте, а вы, часом, не собираетесь меня соблазнить?

– А что, если это так? – Он храбро выдержал ее взгляд.

– В таком случае могу сказать, что наполовину вам это уже удалось.

– Только наполовину? – Он до ушей расплылся в улыбке.

Между ними пробежала невидимая искра.

– Ну-у... может, чуть больше, – призналась Кензи.

– Так как?.. Сначала выпьем еще по рюмочке... найдем какое-нибудь укромное местечко и полюбуемся мумиями фараонов Двенадцатой династии?

Кензи невольно представилось его литое тело.

– О да! – хрипло откликнулась она, чувствуя, что вся горит.

– Это хорошо. Потому что больше всего мне сейчас хочется поднять тебя на руки и кое-чем заняться.

Словно сомнамбула, Кензи потянула его к себе. На ее лице появилось какое-то странное, незнакомое ему выражение.

– Ну? – мягко спросил он. – Пошли?

Колени у нее внезапно подогнулись, и Кензи почувствовала, что тонет в бездонной голубовато-зеленой глубине его глаз.

– Да! – яростно выдохнула она. – Пошли! Прочь отсюда!

 

Глава 17

Роль хозяина имеет свои недостатки.

А положение такого завидного жениха, как принц Карл Хайнц, порождает дополнительные трудности. Все проявляют к тебе повышенный интерес, и приходится хоть как-то за него расплачиваться.

Невозможно, например, уделять, как бы того ни хотелось, все внимание одной-единственной персоне, в данном случае Зандре. И тем не менее теперь, когда Карл Хайнц честно протанцевал с полудюжиной избранных дам, он был преисполнен решимости положить конец собственным реверансам. Так что, проводив на место Нину Фейри, Карл Хайнц извинился и, умело лавируя между танцующими парами, двинулся в сторону Зандры, которую ни на миг не упускал из виду.

– Живо! – решительно скомандовал он. – За мной!

И не успела Зандра опомниться, как он повел ее через толпу, поминутно раскланиваясь налево-направо с друзьями и знакомыми и всем своим поведением давая понять, что да, конечно, он счастлив их видеть, но в данный момент решительно не способен остановиться и поболтать. Таким образом Карл Хайнц быстро вывел Зандру из танцевальной залы и увлек прямо к выходу.

– Ищи свое пальто! – проговорил он, извлекая из нагрудного кармана крохотный мобильный телефон.

– Ты что, убегаешь с собственного приема? – воззрилась на него Зандра.

– Вот именно. Сейчас вызову водителя, а эти прилипалы пусть теперь сами развлекаются.

Он стремительно пробежался пальцами по кнопкам.

– Живее, живее, а то налетит какой-нибудь стервятник, и тогда пиши пропало.

– Ну что ж, если ты уверен... – Зандра смущенно посмотрела на него.

– Еще как уверен! – Прижав телефон к уху, Карл Хайнц зорко следил за вновь прибывающими и рано уходящими гостями.

Отыскивая среди роскошных манто свою потертую рокерскую куртку, Зандра подумала, что Дина, должно быть, будет недовольна ее исчезновением. А впрочем, вряд ли. Ее подруга слишком занята собой. А с Кензи они увидятся завтра...

Натянув куртку, Зандра подошла к Карлу Хайнцу, который уже ждал ее у двери.

– Машина сейчас будет. – Он небрежно сунул мобильный в карман и, увлекая ее наружу, сбежал вниз по широкой лестнице.

Моросящий дождь превратился в ливень, так что обоим пришлось прикрыться куртками.

Мгновение спустя они, заливаясь смехом, как школьники-прогульщики, нырнули в его «бентли».

– Ну, что это за новый клуб? – спросил Карл Хайнц водителя.

Тот посмотрел на него в зеркало заднего вида.

– Да, ваше высочество. Как только вы позвонили, я порасспрашивал других шоферов. Этот клуб называется «Дантов ад». Он в Гринич-Виллидж.

– Отлично! Поехали.

Безраздельно завладев Зандрой, Карл Хайнц позволил себе беспечно откинуться на кожаном сиденье, запах которого неизменно напоминал ему, как прекрасна и удивительна жизнь.

– Ну, наконец-то! – «Бентли» плавно влился в поток машин на Пятой авеню. Круговые движения дворников и свет фар, отражающийся на мокром асфальте, создавали впечатление, будто они плывут по широкой сверкающей реке. – А я уж было испугался, что мы вообще не останемся наедине. Как насчет того, чтобы выпить? У меня тут мини-бар...

– Пока не надо, спасибо. – Зандра ослепительно улыбнулась. – О, Хайнц, как же здорово все получилось! – Она порывисто пожала ему руку. – У меня такое ощущение, будто мы не виделись целую вечность!

– Это и правда так, – с улыбкой подтвердил он. – Ты и представить себе не можешь, как я обрадовался твоему появлению. Вот уж кого меньше всего я ожидал сегодня увидеть.

– Если ты рад, то и я рада. – Внезапно ее улыбка померкла и Зандра замолчала.

– Что-нибудь не так? – забеспокоился Карл Хайнц.

– Вспомнила о твоем отце. Это правда, что ты сказал за ужином?

– Боюсь, что да, – уныло вздохнул он. – Врачи говорят, что долго он не протянет.

– Мне очень жаль.

– К сожалению, этого можно было ожидать, – философски пожал плечами Карл Хайнц. – Ведь отец очень стар.

– Да, но... – Зандра не договорила и неуютно поежилась, чувствуя, что, как бы он ни храбрился, на самом деле ему сильно не по себе.

Как это похоже на кузена, подумала она, никогда не жалуется, не хнычет. Его выдержке можно позавидовать. По крайней мере на людях всегда готов примириться с неизбежным...

...со смертью.

Не в силах унять дрожь, Зандра выглянула в окно. Позади остался гигантский массив Центрального парка, засияла своими непристойными огнями Плаза, замелькали роскошные здания и вывески на Пятьдесят девятой улице. Зандра механически читала названия. Мягкий шорох колес на мокром асфальте был почти не слышен.

– Зандра? – послышался негромкий голос Карла Хайнца.

Она обернулась. По их лицам стремительно пробегали огоньки – отражения магазинных витрин, мелькающих словно окна встречных поездов.

– Давай забудем на сегодня об отце. Хоть по всему миру стон пройди, ему это не поможет.

Зандра набрала в грудь побольше воздуха, задержала дыхание и медленно выдохнула.

– Тут ты прав. – Она пристально посмотрела на него. – Слова Дины засели у тебя в голове, не так ли?

Он промолчал.

Зандра погладила его по руке.

– Право, Хайнц, тебе действительно пора подумать о наследстве. Пока еще не поздно.

Ее слова прозвучали так серьезно, что он не удержался от улыбки.

– Ценю твою заботу, но и с этим можно повременить хотя бы до утра. Ну ладно, хватит обо мне. – Он хлопнул в ладоши. – Давай-ка лучше о тебе потолкуем. Что, все еще разбиваешь сердца да хулиганишь, так что крестную Джозефину того и гляди хватит удар?

– Да нет, по-моему, тетя Джози уже давно на меня рукой махнула. Или, по ее собственному определению, умыла руки. – Зандра рассмеялась. – Винить ее не приходится. Как подумаешь, то я и впрямь не подарок. Однако погоди... кое-какие новости есть, даже если оставить в стороне семейные неурядицы и мое внезапное появление здесь нынче утром...

– Внезапное? – перебил ее Карл Хайнц. – Почему внезапное? Что такое стряслось в Англии?

Проклятие! Зандра мысленно выругала себя и невольно прижала руку к плечу, где под платьем все еще саднила рана. С кузеном надо держать ухо востро, за каждое слово уцепится.

– С чего ты взял? – с напускной бодростью сказала она.

А про себя подумала: «Еще как стряслось! Чего только не стряслось! Одного Рудольфа с его карточными долгами и громил, из-за которых пришлось бежать из дома, с лихвой хватило».

Но даже это лишь верхушка айсберга, видимая часть куда более тяжелой проблемы – как найти деньги, чтобы расплатиться с долгами Рудольфа, или даже, точнее говоря, как найти деньги, пока не начали капать проценты, удваивая, утраивая, учетверяя сумму долга.

Потому что в противном случае им с братом вовек не видать покоя.

Деньги! Ей нужно много денег, и как можно скорее.

А у кого, шепнул предательский голосок, больше денег, чем у Карла Хайнца?

Зандра немедленно отбросила эту мысль. Никогда она не попросит Карла Хайнца о помощи, никогда! Самолюбие не позволит.

Скверно быть бедной родственницей, подумала Зандра. На улицу с протянутой рукой не пойдешь. Да и в долг не попросишь, потому что нет ни малейшей надежды отдать такую астрономическую сумму...

– И все-таки что-то тебя гнетет, – оборвал поток ее мыслей Карл Хайнц. – Может, поделишься? А вдруг я окажусь полезен?

Сколь ни соблазнительно было его предложение, Зандра отрицательно покачала головой.

– Да нет, все в порядке. Но все равно – спасибо. – Повинуясь внезапному порыву, она наклонилась и чмокнула его в щеку.

– А это за какие заслуги? – Карл Хайнц явно был и удивлен, и обрадован.

– За заботу, – с легкой хрипотцой сказала Зандра. – За то, что ты – это ты. В честь твоего дня рождения. За то, что подарил мне такой чудесный вечер.

– Все наоборот, – негромко сказал он. – Это ты мне его подарила.

Даже в полумраке салона Зандра заметила, как заблестели у него глаза.

Да, он действительно принц, подумала она, во всех смыслах принц. Остается только надеяться, что он вовремя женится... и что, кем бы она ни оказалась, счастливая избранница будет его достойна...

– Я правильно тебя поняла, – Бэмби многообещающе похлопала ресницами, глядя на танцующего с ней Голдсмита, – все уже сделано?

– Ну да, – пробурчал тот. Соблазнительные формы Бэмби его интересовали явно больше танцевальных па. – Не могу, правда, сказать, что это назначение прибавило нам обоим симпатий среди служащих «Бергли».

– Ну и что? – Тряхнув головой, Бэмби опалила его голубым огнем своих огромных глаз. – Какое нам дело до того, что думают другие!

– Какое дело? – повторил Голдсмит. – А такое, что, по общему мнению, ты не доросла до такой должности.

От неожиданности Бэмби даже с такта сбилась.

– И зачем тебе понадобилось говорить мне об этом? – ледяным тоном осведомилась она.

– Говорят, тебя несколько раз едва не уволили. – Голдсмит продолжал поглаживать ее ягодицы.

Она резко отстранилась и даже сделала шаг назад, оказавшись вне пределов его досягаемости.

– Ага, все ясно. Ты встречался с этой старой развалиной Споттсом, – грозно проговорила Бэмби. – Нашел кого слушать!

– Ничего подобного, мне обо всем рассказал Шелдон Фейри.

– Вот сукин сын! Я считаю, ты должен его уволить.

Бэмби уперла руки в бока и боевито выпятила грудь.

– И именно это ты и сделаешь, если я тебе небезразлична, – добавила она, надувая губы.

Роберт пришел в ярость. Схватив Бэмби за руку, он рывком притянул ее к себе.

– Что за игры ты затеваешь? – прошипел он ей прямо в лицо. – И за кого меня держишь – за дурака? Может, ты и готова зарезать курицу, несущую золотые яйца, но я – нет. Как ты думаешь, кому «Бергли» обязан своим ведущим положением в этой стране?

Бэмби болезненно поморщилась.

– Не знаешь? Ну так я тебе скажу, – мрачно продолжал Голдсмит. – Шелдону Д. Фейри. И поскольку я вбухал кучу денег в эту компанию, то ее процветание меня интересует больше чьей-то там задницы.

– Ты что же, хочешь сказать, что меня заменить можно, а Фейри нет?

– А сама ты как думаешь?

– Я думаю, что ты ублюдок, настоящий ублюдок!

Роберт прижал к себе Бэмби еще теснее, так что стало слышно, как бьется ее сердце.

– Можешь думать все, что тебе угодно. Но позволь дать тебе добрый совет.

– Ой-ой-ой! – саркастически бросила Бэмби. – Я так и дрожу от нетерпения. – Порочно улыбаясь, она прижалась к нему бедрами и умело запустила руку в его ширинку.

– Всегда готов, а, Роберт? – усмехнулась Бэмби.

– Совсем спятила! – яростно прошипел он. – Тут же люди!

– В такой толпе никто ничего не заметит. По крайней мере, – засмеялась она, – пока мы танцуем и твой старый дружок не высовывается наружу.

Тем не менее Бэмби не оставила дружка своим попечением, и дыхание у ее партнера заметно участилось.

– Ну так как, Роберт? – посмотрела на него Бэмби. – Все еще собираешься бросить меня на съедение волкам?

«Проклятая баба, – выругался про себя Голдсмит, – когда-нибудь доведет меня до беды. Надо держать с ней ухо востро».

– Я всего лишь хотел сказать, – с трудом выдохнул он, – чтобы ты... ненароком не профукала свою удачу... А то ведь я могу и...

Бэмби словно мешком по голове ударили. Она напряглась, как струна, и полоснула его стальным взглядом.

– Если хочешь меня кинуть, так будь хотя бы мужчиной и скажи об этом прямо! – Голос капризной девочки сделался твердым и решительным. – Но только запомни, Роберт, если ты отказываешься почесать мне спинку, то и на меня не рассчитывай!

В подтверждение своих слов она убрала руку и попыталась отстраниться.

Но он удержал ее.

– Послушай, крошка, – с обманчивой мягкостью заговорил Роберт. – Насколько я понимаю, ты решила сыграть по-крупному. Так?

Бэмби промолчала.

– Так как все же насчет того, чтобы не слишком зарываться?

Бэмби вдруг сделалась неуютно, словно она скользила по тонкому, готовому треснуть льду.

– Как тебя прикажешь понимать? – Ее голос предательски дрогнул.

– Попробуй еще хоть раз на меня наехать, и вылетишь ко всем чертям! – Он впился ей в руку. – Ну что, все еще хочешь сыграть по-крупному?

– Ро-оберт, мне больно!

Он грозно посмотрел на нее.

– Ха-ха, ты еще не знаешь, что такое по-настоящему больно!

Бэмби ничего не ответила.

– Похоже, ты меня понимаешь. Но на всякий случай заруби себе на носу: таких, как ты, в этом городе тринадцать на дюжину. Так что замена всегда найдется.

Бэмби яростно дернулась, но он держал ее слишком крепко. Глаза у нее полыхали от ярости, грудь тяжело вздымалась.

– Ну? Все еще грозишь уйти в отставку?

Бэмби уже собралась послать его куда подальше, но в последний момент опомнилась. Губы ее сложились в слабую улыбку.

– Нет, Роберт, – кротко сказала она. – Но я не хочу, чтобы мной помыкали.

– Ну вот и умница, – ухмыльнулся он и немного ослабил хватку. – Вижу, мы нашли общий язык. К тому же ты ведь получила то, что хотела? Только не зли меня. – Оркестр заиграл новую мелодию. – Ну, чего же ты ждешь?

Бэмби изумленно посмотрела на него.

Роберт вернул ее руку на место.

– Разве тебе не хочется выразить свою признательность?

– А я думала, мне пора исчезнуть.

– А в чем дело? Пожар, что ли?

– Ты же сам сказал – один танец.

– Ну так я передумал. – Он плотоядно ей подмигнул. – Вижу, раньше я напрасно недолюбливал танцы.

Дина млела от счастья. Лорд Розенкранц оказался на редкость искусным танцором, и его движения были, несмотря на тучную фигуру, такими легкими и точными, он вел ее в танце так свободно и уверенно, что... Если только зрение, вообще-то чрезвычайно острое, не обманывает Дину, ее благоверный, Роберт, который всегда уверял, что ненавидит танцы, подумать только, прижимает к себе смуглую блондинку!

Этого зрелища хватило, чтобы свет в глазах Дины разом померк. Ее не особенно смущала слабость Роберта к юным красавицам. И налево пусть похаживает, это ее тоже не особенно волнует, по крайней мере пока. Но он выбрал для этого занятия явно уж больно неподходящее время.

Почему именно сегодня, в день ее грандиозного общественного триумфа, когда все вокруг только что пятки у нее не лижут?

«Ничего, еще пожалеет!» – многообещающе подумала Дина и остановилась.

– Что-нибудь не так? – Лорд Розенкранц озабоченно посмотрел на свою партнершу.

– Почему-то вдруг заныла нога. – Дина постаралась улыбнуться как можно естественнее. – Наверное, из-за новых туфель. Не надо было их сегодня обувать.

Лорд Розенкранц опечалился так, будто ему сообщили о смерти ближнего.

– Мне очень жаль, мадам, – растерянно пробормотал он, но тут же взял себя в руки. – Но ваше самочувствие – превыше всего!

Он предложил Дине руку и вывел ее из танцевального круга.

– Я чувствую себя обделенным, – сказал он. – После вас ни с кем и танцевать не хочется.

– Вы неисправимый льстец, лорд Розенкранц, – рассмеялась Дина.

– Ну что вы, мадам, это вы мне льстите одним своим присутствием. – Он учтиво склонился над ее рукой. – Позвольте принести вам что-нибудь выпить?

– С удовольствием. – Дина решила, что к предстоящему разговору с мужем надо как следует подготовиться. – Двойной водки. Чистой. – Но, вспомнив про диету, тут же передумала: – Нет, лучше разбавить содовой. И льда побольше.

– Сию минуту, мадам! – Лорд Розенкранц слегка поклонился. Настоящий аристократ европейской школы.

Дина дождалась, пока он отойдет, и, поднявшись на цыпочки и вытянув шею, поспешно обежала зоркими глазами танцующих.

Куда это, черт возьми, подевался Роберт? Ведь не может быть, чтобы она ошиблась...

Ага, вот он!

Дине хватило одного взгляда, чтобы почувствовать – да что там почувствовать, так оно и есть! – что происходит нечто совершенно непотребное.

Ибо Роберт со своей блондинкой не танцуют и даже не флиртуют – они просто приклеились друг к другу, как в соитии!

Какой кошмар! Дина внезапно ощутила себя пленницей в этом огромном, забитом людьми помещении. Накрашенные лица обрели отвратительную ирреальность в стиле Сальвадора Дали; обыкновенный смех казался ужасным скрежетом.

«Да как он смеет! – внутренне возопила она. – Как такое вообще возможно? Ведь он – мой муж!»

Невероятным усилием воли Дина сбросила тяжелый морок и заставила себя очнуться. Она задышала спокойнее. На смену ужасу пришла ярость.

«Ладно, – говорила она себе, – сделаем вид, что я ничего не заметила. А уж дома разберемся. Беда только, что он придумает тысячу оправданий и даже попытается убедить, что мне все это только привиделось. Нет, надо ковать железо, пока горячо...»

Дина решительно ввинтилась в круг танцующих.

Теперь, когда мишень оказалась на мушке, ее хищные глаза не упускали из виду ни фигуры Бэмби, ни ее чувственных движений, ни ладоней Роберта, блуждающих по ягодицам партнерши, ни тем более ее пальцев, тайно делающих – нет, подумать только! – свое грязное дело.

«Роберт, Роберт, Роберт! – беззвучно взывала Дина, покачивая головой и цокая языком. – Не знаю теперь, что и делать с тобой».

Но на самом деле она знала.

Внезапно возникнув за спиной мужа, Дина больно ущипнула его за ягодицу и воскликнула:

– Как же так, милый, ты даже не познакомил меня со своей подружкой!

В кои-то веки Роберт А. Голдсмит был застигнут врасплох. Они с Бэмби отпрянули друг от друга, как нашкодившие кошки.

– Д-д-дина, – пролепетал он, – какая неожиданная...

Но жена оборвала его ледяным взглядом и, повернувшись к Бэмби, повелительно бросила:

– Пока, Золушка!

Бэмби благоразумно отступила.

Дина, прищурившись, посмотрела ей вслед. Зная, как нужно вести себя, когда беда стучится в дверь, она на всякий случай сфотографировала в памяти эту девицу: не исключено, что та снова возникнет на сцене. Хотя для Роберта будет лучше, если этого не произойдет.

Тем не менее, продолжала она про себя, это звонок. Отныне надо бы повнимательнее за ним следить.

– Черт, как же здесь жарко, – пробормотал Роберт, отирая лоб белоснежным платком.

– Тем более следует держаться подальше от огня. Особенно если плохо переносишь жару.

– Как тебя понимать?

– А то ты сам не знаешь, милый! – вкрадчиво улыбнулась Дина. – Нарушение границы, что же еще?

– Нарушение границы? – возмущенно переспросил он. – Какой такой границы? Мы же просто потанцевали. Уделяй ты поменьше внимания своему лорду Как Там Его, я бы тебя пригласил.

– Да ну? – насмешливо протянула Дина. – А впрочем, не важно. Говоришь, хотел потанцевать со мной? – Она протянула к нему сверкающие бриллиантами руки. – Так за чем же дело стало?

Роберту оставалось только повиноваться. Он неуклюже обхватил жену за талию и затоптался на месте.

– Слушай, ты танцуешь, словно у тебя запор, – расхохоталась Дина. – Кажется, с этой крошкой у тебя получалось веселее. – Дина от души наслаждалась смущением мужа. – Расслабься и просто следуй за мной. Но для начала... вот так, поближе... поближе... так, как ты ее держал.

Ослабив бдительность, Роберт задумчиво посмотрел вслед исчезнувшей Бэмби.

Это было его крупной ошибкой.

Дина тут же надавила ему острой шпилькой на пальцы.

Вскрикнув, он смешно запрыгал на одной ноге.

– Какого черта!

– Просто, чтобы ты смотрел на меня, – проворковала Дина, – только за этим. Я настоятельно тебе советую о ней забыть.

– О ком? – прикинулся непонимающим Роберт.

– О своей маленькой Золушке. Право, Роберт, неужели я должна напоминать тебе, что мы женаты? Или перечислять имена мужчин, которые вылетели из «форбсовского» перечня четырех сотен самых богатых людей Америки только из-за бракоразводных процессов?

Дина с удовлетворением отметила, что он побледнел.

– Ну вот, я так и думала, – промурлыкала она, зная, что попала в его самое больное место.

Не ниже пояса – гораздо хуже.

В бумажник.

 

Глава 18

Стоило им выйти наружу, как Ханнес недовольно насупился: воздух был насыщен влагой, моросящий дождик перешел в самый настоящий ливень.

На город яростно обрушивались стремительные серебристые струи.

Однако Кензи, к изумлению своего спутника, повернулась к нему с радостным возгласом:

– Какая прелесть, верно?

И, не дав ему ответить – а сказать он собирался, что никакой прелести в такой отвратительной погоде нет, – она взмахом руки остановила лакея, поспешающего к ним с огромным зонтом, оставила Ханнеса одного стоять под широким козырьком на двух колоннах и кинулась под дождь.

Задрав голову, Кензи широко раскинула руки и подставила лицо струям.

– Ты сумасшедшая! – крикнул Ханнес, перекрывая шум дождя. – Нет, ты просто неисправимая безумица!

– Счастливая безумица!

Волосы Кензи мгновенно прилипли к щекам в виде глянцево-черного шлема. Она подбежала к Ханнесу и, несмотря на сопротивление, потянула его под дождь.

– Ну, разве не здорово?

– Здорово быть с тобой, – многозначительно сказал он.

– Правда? – Кензи на секунду остановилась и с благодарностью посмотрела на него.

– Не то слово. – Ханнес потянул ее к себе.

С ловкостью Гавроша Кензи выскользнула у него из рук и помчалась вниз по лестнице. Ханнес ринулся следом.

Оказавшись на тротуаре, Кензи осмотрелась – насколько хватало глаз растянулась целая армада лимузинов, среди которых выделялся гигантских размеров «кадиллак» с затененными окнами и специальной надписью над номерными знаками: «Дина Г». Рядом, облокотившись о дверцу, стоял водитель с зонтом над головой. Он с интересом наблюдал за Кензи. Когда она оказалась футах в десяти от него, он сдвинул форменную фуражку и бросил на нее оценивающий взгляд.

Уловив его, Кензи, в свою очередь, внимательно посмотрела на щуплого малого, курившего в кулак и одновременно жевавшего резинку. Его развязную ухмылку она предпочла не заметить.

Кензи обернулась и не успела и глазом моргнуть, как подоспевший Ханнес поднял ее на руки и крутанул в воздухе.

– И почему это мне сегодня снова пятнадцать? – проговорил он, опуская Кензи на землю.

– Потому что. – В шуме дождя ее голос прозвучал как шепот. Кензи приподнялась на цыпочки и ласково провела пальцами по его щеке. – У меня точно такое же ощущение.

Ханнес посмотрел на нее. Свет от уличного фонаря рассеивался в дождевых струях, да и все равно Кензи стояла к нему спиной, так что ее лицо оставалось в тени. И лишь глаза сияли, излучая яркий призывный свет. Несмотря на холодные потоки воды, Ханнес чувствовал жар, исходящий от Кензи.

Но вот она опустила руку, отвернулась, и очарование момента разом исчезло.

– Насколько я понимаю, никто тебя тут не ждет? – Кензи сделала широкий жест, как бы охватывая все скопление автомобилей.

– Понимаешь правильно, – улыбнулся Ханнес, – так что остается только радоваться, что дождь тебе по душе. Попробуем поймать такси.

Он взял ее за руку, и они протиснулись в узкую щель между «кадиллаком» и еще какой-то машиной, тоже внушительных размеров. Динин шофер словно еще больше усох, чтобы освободить им проход, но, заметив в руке Ханнеса бумажник, поспешно отшвырнул сигарету.

– Эй! – окликнул он.

Кензи с Ханнесом обернулись.

Шофер шагнул к ним и накрыл своим гигантским зонтом. Сразу стало тише – рев дождя превратился в ровный, приглушенный шум.

– Если я правильно понимаю, ребята, вы ищете такси?

Ханнес согласно кивнул.

Шофер поковырял во рту зубочисткой и неопределенно махнул в сторону Пятой авеню.

– Обычно там столько такси, что стоит только поднять руку, и на тебя словно стая голодных акул бросается. Но это при хорошей погоде. А сейчас на Пятой все такси либо заняты, либо работу закончили и возвращаются в гараж. А чего вы хотите в такую непогодь? Так что, боюсь, трудненько вам будет отыскать хоть какую-нибудь тачку.

– Пожалуй, он прав, – негромко проговорила Кензи, имеющая немалый опыт по этой части.

Шофер снова сунул в рот зубочистку.

– А вам куда, ребята?

– Угол Первой и Тридцать седьмой, – сказал Ханнес.

– Тогда сделаем так, – удовлетворенно кивнул шофер. – Моего хозяина еще некоторое время не будет. Гоните пятнадцать долларов, и я доставлю вас до дома в лучшем виде.

Ханнес немедленно раскрыл бумажник и протянул шоферу двадцатидолларовую купюру.

– Сдачи не надо.

– Отлично, мистер! Большое спасибо! – Он ловко перехватил банкноту и открыл заднюю дверь: – Залезайте, ребята. Чувствуйте себя как дома.

Кензи вошла первой и сразу утонула в мягком кожаном сиденье. Ханнес устроился рядом.

– Неплохо, а? – Кензи оглядела салон.

Здесь было все как на яхте. Кожа, деревянные панели с золотистыми прожилками, приглушенный свет и далее все в двух экземплярах – два телевизора, два видеомагнитофона, мобильники, факсы.

Кензи вытянула ноги.

– Нет, каково? Места здесь столько, что хоть гимнастикой занимайся! – Блаженно вздохнув, она закинула руки за голову. – Да, хорошо быть богатым и знаменитым, – пробормотала она. – Я бы тоже не отказалась...

Бесшумно опустилось стекло, отделяющее шофера от пассажиров.

– Там, между телевизорами, есть встроенный бар, – сказал шофер, умело выводя машину на проезжую часть. – Не стесняйтесь, выбирайте по своему вкусу. Все за счет заведения.

Стекло поднялось.

– Выпьешь чего-нибудь? – Ханнес вопросительно посмотрел на Кензи.

Она заколебалась, потом решительно помотала головой.

– Пожалуй, не стоит, свою норму я на сегодня и так перевыполнила.

Ханнес решил заглянуть в бар. Как и следовало ожидать, на верхней полке оказались хрустальные бокалы и графины с разнообразными соками. Чуть ниже – мини-морозильник с крепкими напитками и льдом.

Ханнес налил себе виски.

– А, будь что будет! – хлопнула в ладоши Кензи, решив, видимо, что от воздержания нет большого толка. – Налей мне, пожалуй, водки с тоником. Но только немного. Один лишний глоток – и у тебя все плывет перед глазами. А уж чего мне меньше всего бы хотелось, – с лукавой улыбкой добавила она, – так это до утра обнимать унитаз.

– Это уж точно, – рассмеялся он. – Предпочитаю, чтобы ты обнимала меня, так что давай не будем увлекаться.

Ханнес набил бокал льдом, бросил дольку лимона, плеснул самую малость водки, сдобрив ее солидной порцией швепса, и ловко встряхнул содержимое.

– Прошу. – Он протянул ей бокал с таким торжественным видом, словно то была чаша Святого Грааля.

Кензи не менее торжественно приняла бокал и, обхватив руками, сделала крохотный глоток.

– Нектар! – с блаженным вздохом сказала она. – Настоящее совершенство!

Лимузин медленно продвигался по залитой огнями Пятой авеню, а Кензи с Ханнесом под звуки одной из ранних мелодий Барбры Стрейзанд разговаривали на языке поцелуев и ласк, который куда красноречивее любого другого.

Их уход не остался незамеченным.

Сжимая руль с такой силой, что побелели костяшки пальцев, Чарли Ферраро сидел в своем полицейском автомобиле без номеров и с дворниками, с трудом справлявшимися с потоками воды. Ощущение у него было поганое – словно его предали. Так чувствует себя ребенок, который, несмотря на наказ никогда не подслушивать разговоры взрослых, не удержался от любопытства.

Вот так бывает, когда шпионишь за людьми.

Правда, он вовсе не собирался шпионить за Кензи. Единственная причина, по которой он притащился сюда и более получаса маялся в маленькой душной машине, – это желание добросить ее до дома и сказать, что не сердится за то, что она так невежливо вытурила его из своей спальни.

Чарли печально усмехнулся.

И какая же награда досталась доброму самаритянину? Он стал свидетелем ее спринтерского пробега по лестнице в сопровождении... кем там ей приходится этот малый? А потом эти фокусы под дождем – ведут себя, как любовники в каком-нибудь паршивом бродвейском мюзикле! И наконец – погружение в роскошный лимузин!

Чарли распирало от ярости.

– Проклятие! – Он грохнул кулаком по рулю и запоздало пожалел, что не остался дома. Нужны ему эти переживания!

Но все дело в том, что дома-то он как раз и не остался и, как дурак, приперся сюда!

Чарли наклонился к запотевшему стеклу и протер его изнутри рукавом рубашки. Словно завороженный, он смотрел сквозь струи дождя, как грузный лимузин, отчаянно сигналя, выбирается со стоянки. Мелькнули габаритные огни, и машина, развернувшись и медленно набирая скорость, величественно двинулась вперед.

В глаза хлынул ослепительный свет фар, и Чарли непроизвольно зажмурился. На мгновение ему даже показалось, что какое-то страшное межзвездное чудовище прикидывает, оставить его в живых или смести с пути, как пылинку.

Затем, словно решив, что эта жестянка недостойна его внимания, гроб длиной почти в три метра презрительно проплыл мимо, повернул налево, и, мигнув на прощание огнями, скрылся за поворотом.

Чарли разжал кулак.

– Ну что ж, рискнем, – пробормотал он, повернул ключ зажигания и, выждав несколько секунд, двинулся следом – словно пиранья за акулой.

Гроб поворачивал то налево, то направо, то увеличивал, то снижал скорость, устремляясь к центру Манхэттена. Чарли маневрировал сзади. Наконец лимузин притормозил и плавно подъехал к какому-то уродливому зданию.

Чарли выключил двигатель и фары старенького «плимута» и тоже остановился. Готовясь к неизбежному, он впился ладонями в руль.

Все разворачивалось, как при замедленной съемке: открылась водительская дверь; привратник, медленно раскрывая зонт, покинул уютное тепло вестибюля и неловко, словно пробиваясь сквозь невидимую плотную завесу, подошел к машине; шофер направился к задней двери, взялся за ручку...

Чарли громко застонал: нет, похоже, ему все-таки не удалось как следует подготовиться к неизбежному. Должно быть, слишком сильное впечатление произвел на него сам отъезд парочки.

Дождавшись, пока они войдут внутрь, Чарли глубоко вздохнул, сжал кулаки и вошел в мраморный вестибюль. Парочка уже направлялась к лифтам, и вид у обоих был...

...как у любовников, которым не терпится добраться до спальни!

Внезапно пленка стала разматываться все быстрее, кадры теперь мелькали, как в калейдоскопе. В груди у него бушевали шекспировские шум и ярость.

Да они ведут себя, черт бы их побрал, как новобрачные!

К счастью, лифт наконец тронулся вверх.

Чарли с шумом выдохнул воздух из груди и вернулся в машину. Теперь, когда пташки улетели, боль утихла, осталось только какое-то жжение в груди. Ничего, терпеть можно.

Он понимал, что ожиданием ничего не добьешься. Чарли взял себя в руки, включил двигатель и до предела вжал педаль газа в пол – машина, как ракета, с грохотом рванула вперед.

Теперь он знал, что надо делать. Он поедет к дому Кензи и будет ждать ее там.

Отъезд Бекки Пятой привлек не меньше внимания, чем ее появление. Она всегда предпочитала уединение, и именно это понуждало жадную до зрелищ публику – включая самых богатых и избранных – стремиться хоть мельком поглазеть на нее.

Так было и на этот раз.

Во время аперитива она бегло обошла, скупо улыбаясь, вместе с хозяином гостей, а за ужином, словно невидимая стена воздвиглась вокруг стола Карла Хайнца, Бекки удостоила его первым танцем и сразу же удалилась в уединенную гостиную на верхнем этаже музея. Именно здесь она и провела, в узком кругу самых близких друзей, весь вечер.

В одиннадцать Бекки засобиралась домой, на олимпийские высоты пентхауса рядом с Пятой авеню. Послали за лордом Розенкранцем, который незамедлительно поднялся на лифте за своей именитой спутницей.

Пять минут спустя Бекки в сопровождении лорда и неизменно бдительных охранников прошествовала своей обычной царственной походкой через танцевальный салон, изредка останавливаясь попрощаться с друзьями и просто знакомыми.

Дина оказалась в числе избранных, что привело ее в совершенный восторг.

– Рада была повидаться, – бросила Бекки.

– Ну что вы, мадам! – выпалила Дина. – Знакомство с вами – большая честь для меня.

Бекки улыбнулась своей знаменитой загадочной улыбкой и, уже отходя, неожиданно вспомнила, что Роберт А. Голдсмит только что приобрел контрольный пакет акций «Бергли», и поскольку она сама входит в совет попечителей головной компании, «Бергли холдинг инкорпорейтед», то, стало быть, отныне ей неизбежно придется встречаться с Голдсмитами.

А следует сказать, что Ребекка Корнилл была на редкость практичной женщиной. Единственная владелица империи стоимостью в шесть с половиной миллиардов долларов – ноша вообще-то неподъемная, если бы благодаря лорду Розенкранцу, этому Пикассо в области финансов, она фактически не управлялась сама собой, – Бекки могла себе позволить направлять всю свою энергию на одно-единственное дело: заставлять самых богатых и самых знаменитых раскошеливаться на благотворительность, ставшую ее единственным призванием.

Именно поэтому она остановилась и обернулась к Дине с ослепительной улыбкой:

– Может, как-нибудь на днях пообедаем?

Дина была настолько потрясена, что, кажется, впервые в жизни не нашлась что ответить.

– И еще, – ласково продолжала Бекки, – мне хотелось бы пригласить вас с мужем на уик-энд в свое загородное поместье. Если вы, конечно, не против.

Не против?! На лице Дины появилось глуповатое выражение, как у человека, вытащившего выигрышный билет в лотерее и не верящего своим глазам – или, скорее, как в данном случае, ушам.

– Я... да мы будем просто счастливы! – выпалила она, обретя наконец дар речи.

– Отлично! Я свяжусь с вами.

С этими словами Бекки, сопровождаемая свитой, двинулась дальше.

Дина, все еще пребывающая в состоянии полного экстаза, сильно ткнула мужа локтем в бок.

– Нет, ты слышал? Можешь себе представить, нас с тобой приглашают к Бекки Пятой!

Роберт подавил вздох облегчения. Жена настолько потрясена, что – с Божьей помощью – наверное, забудет его маленькую шалость во время танцев.

И действительно, поводов для беспокойства у него не было.

Вот уж о ком, о ком, а о Бэмби Паркер Дина и думать забыла. Ибо что может сравниться с открывающейся перед ней уникальной возможностью пробиться на самый верх общественной лестницы?

Да ничто на всем белом свете!

О да! Маленькая Дина Ван Влит вытащила счастливый билет и уж теперь не упустит свою удачу!

 

Глава 19

«Дантов ад» был переполнен. Усиленная многочисленными динамиками музыка рвала барабанные перепонки. Под потолком трепетали, обдуваемые мощными вентиляторами, установленными по периметру всего зала, разноцветные гирлянды. На танцевальной площадке извивались, принимая самые разнообразные позы, удивительные фигуры: девушки, похожие на юношей, юноши, похожие на девушек, фантастические андрогины, ни на кого не похожие, и даже те, кто был похож на самих себя.

Взять хотя бы Зандру. В этом до отказа набитом модном баре она чувствовала себя как рыба в воде, буквально цвела, как редкостная хрупкая орхидея, правда, всего лишь на одну ночь.

Карл Хайнц был ошеломлен, настолько неотразима – а он и не замечал раньше – была его кузина, и не сводил с нее глаз.

В отличие от других она вовсе не пыталась через себя перепрыгнуть. Напротив, танцевала совершенно естественно, двигаясь с природной грацией и полузакрыв глаза, словно погрузившись в иной, только ей ведомый мир.

«Забудь! – прикрикнул на себя Карл Хайнц. – Она слишком молода для тебя. Ты должен ей казаться стариком».

И словно в подтверждение этой печальной мысли он неожиданно споткнулся, толкнув кого-то из танцующих.

– Эй, папаша, глаза разуй! – Кто-то крепко ухватил его за локоть.

У Карла Хайнца голова дернулась, как от удара. Все в нем восстало против этого слишком явного намека на старческую немощь и пропасть между поколениями намека, усиленного угрожающим выражением прыщавого лица мальчишки.

Карл Хайнц ответил высокомерным взглядом.

Будто столкнувшись с высшей силой, прыщеватый юноша испуганно попятился. Но никакого удовлетворения Карл Хайнц не почувствовал. В душе он испытывал непобедимое отвращение к этой компании расхристанных молодых людей с их бьющей через край энергией. В большинстве они были даже моложе Зандры.

И тем не менее она казалась здесь своей, вошла в этот круг золотой молодежи с такой же легкостью, с какой меняют одежду. Самому Карлу Хайнцу подобные превращения были недоступны.

«О Господи, – взмолился он про себя, – что я делаю в этом детском саду? Мое место – в каком-нибудь аристократическом салоне, где можно чинно протанцевать фокстрот в паре со свежеиспеченной наследницей».

– Хайнц! – Зандре с трудом удалось перекричать грохочущую музыку. Она ловко пробилась к нему и схватила за руку, выводя из мрачной самопогруженности. – А ну-ка давай покажем им класс, кузен!

Поначалу Карл Хайнц заколебался, но противостоять напору Зандры было непросто, и не успел он глазом моргнуть, как оказался на битком набитой танцевальной площадке. Понукаемый партнершей, он преодолел наконец смущение и целиком отдался музыке, раскачиваясь, подпрыгивая, вращаясь волчком, – все это походило на некий дикарский танец, на первобытную оргию с ее характерными ритуалами. Движения партнеров носили откровенно эротический характер, один старался перещеголять другого.

Наконец оба обессилели и упали друг другу в объятия.

– Кажется, уже поздновато, – хрипло проговорил Карл Хайнц.

– Да, за полночь, – живо откликнулась Зандра.

Карл Хайнц протянул ей руку, и, лавируя между танцующими, они двинулись к гардеробу.

Дождь все хлестал и хлестал, из водостоков с грохотом низвергались настоящие водопады, по канавам плыли какие-то щепки, обрывки бумаги и окурки. Но Карл Хайнц с Зандрой всего этого не замечали. Взявшись за руки и беспричинно хохоча, они кинулись к ожидавшему их «бентли».

По пути домой Зандра вспоминала, как славно ей было весь вечер с Карлом Хайнцем. Он вдруг представился ей в совершенно новом свете. Теперь это был уже не просто отдаленный родич, намного превосходящий ее годами. Нет, нечто совсем, совсем иное...

В спальне было темно.

Стояла благоговейная тишина, и даже само время здесь, высоко над городом, казалось, застыло без движения. Сквозь узкие проемы в шторах миллионами огней никогда не засыпающего города мерцала ночь.

Наклонившись, Ханнес бережно уложил Кензи на покрывало, такое же белое и мягкое, как ее кожа; по кровати змейками перебегали струи неяркого, приглушенного дождем света.

Обняв Ханнеса за шею, Кензи не спускала с него блестящих, широко раскрытых глаз.

Почему он кажется таким большим? Прямо не человек, а башня. Потому что стоит, а она лежит? Или Кензи забыла, что он и вправду необыкновенно высок? А как насчет безупречной чеканки его лица, мраморно-белой кожи, вьющихся светлых волос?

Привыкая к сумеречному свету, Кензи вдруг обратила внимание на то, что и ресницы у него точно такого же цвета, что и волосы. И глаза, ах эти глаза! Так и хочется утонуть в их бездонной глубине.

Услышав, как заскрипел под тяжестью его тела матрас, Кензи повернулась к нему. Он лежал, опершись на локоть, и смотрел на нее так пристально, словно мысленно призывал ее запомнить каждую свою черточку.

Кензи почувствовала, что теряет под этим взглядом последние остатки сил.

– Ах ты, моя красавица! – пробормотал он, слегка поглаживая мягкую тугую кожу на ее скулах.

Его пальцы перемещались с такой фантастической легкостью, ласки были так томны и скупы одновременно, что Кензи не удержалась от сдавленного вздоха, в котором слышались и боль, и наслаждение. Она почувствовала, как ее охватывает желание.

Когда он добрался до ее губ, Кензи уже едва сдерживалась. Она судорожно открыла рот и впилась зубами в его пальцы.

Негромко вскрикнув, он свободной рукой стиснул ее запястья и развел руки так, что Кензи оказалась пригвожденной к кровати, как к кресту.

Ее зрачки расширились. Стараясь высвободиться, Кензи извивалась, выгибала спину, даже попыталась пнуть его коленом – тщетно, руки у него были что стальные клещи.

– Тихо, тихо, милая, – прошептал он, – не надо меня бояться. Я ничего тебе...

Что-то в его голосе заставило ее подчиниться. Она перестала сопротивляться и откинулась на подушку. Он отпустил ее.

– Вот так-то лучше...

На смену испугу пришло какое-то неведомое ей ранее возбуждение.

– О Господи, – простонала Кензи, – раздень меня, Ганс! – Глаза ее заблестели. – Если ты не возьмешь меня, я, наверное, с ума сойду!

– Терпение, Кензи, – мягко проговорил он и, обхватив ее лицо обеими руками, прижался ко лбу. – Ты очень красивая и страстная. Да, да, очень, – повторял он, поглаживая пальцами ее щеки. – Но кое-чему тебе надо еще научиться.

– Чему же? – хрипло спросила она.

Он начал разматывать платок, завязанный у нее на шее.

– Тому, что любовь – это искусство. А подлинное искусство не терпит суеты.

Огонь, полыхающий у него в глазах, перекинулся на нее.

– Так научи меня! – жарко прошептала она. – Я буду прилежной ученицей!

Желание, первобытное желание сделало ненужным дальнейшие слова. Он прижался к ее губам, впитывая их сладкую влагу.

Кензи задохнулась. Его губы обжигали, она страстно вдыхала головокружительный мужской запах, отдаваясь восторгу его ласковых прикосновений. Он пробежал кончиком языка по ее губам, толкнулся в зубы, требуя входа.

Стискивая его руки, она двинулась ему навстречу, и, повинуясь только им двоим слышной музыке, их языки затеяли немыслимый танец.

Лишь бы он не прекращался, мелькнуло в затухающем сознании Кензи.

– Еще, еще, – прошептала Кензи, чувствуя, что он пытается освободиться, – О, Ганс...

– Ш-ш-ш. – Он прижал ей палец ко рту. – Знаешь, чего мне сейчас больше всего хочется? – Его глаза странно светились в темноте.

Кензи медленно покачала головой.

– Чего?

– Тебя, – просто ответил он.

Дрожа всем телом, она откинулась на подушку и прижала к себе его голову, а он целовал ее грудь. Внезапно все смешалось – струи прохладного ночного воздуха, жар тел и даже электрический треск его волос, рассыпавшихся шелковой гривой у нее по лицу.

– О, Ганс, – выдохнула Кензи, еще сильнее притягивая к себе его голову, – Ганс...

Она не отрываясь смотрела на него бешено сверкающими глазами.

– Пусть эта ночь никогда не кончится!

 

Глава 20

Легкая болтовня. Смех.

Зандра и Карл Хайнц раскладывали по полочкам минувшие вечер и ночь – сначала прием, потом танцы в клубе. И все меньше удавалось им скрыть внезапно вспыхнувший взаимный интерес.

На Четырнадцатой включился зеленый, и «бентли» рванулся через залитый водой перекресток, рассекая воду, словно быстроходная яхта. Затем скорость снова упала, и машина плавно свернула на Первую авеню, попав в зеленый коридор до самой Двадцать третьей.

– Зан...

– Хайн...

Они заговорили одновременно, одновременно же замолчали и, встретившись взглядом, рассмеялись.

– Что ты хотел сказать, Хайнц?

– Нет, ты первая.

– О Господи, ну какая разница? Ладно, надеюсь, ты сегодня не скучал. То есть...

Карлу Хайнцу не терпелось поделиться с Зандрой своими истинными чувствами, признаться, что теперь он совершенно по-новому на нее смотрит, ощущает привязанность, хочет сблизиться еще больше, но в последний момент он одернул себя: не надо торопиться, а то еще испугается. А уж этого ему хотелось меньше всего.

– Ну что ты, Зандра, это был потрясающий вечер. – Он взял ее за руки. – Надо бы повторить как-нибудь.

– О, Хайнц, это было бы... это было бы чудесно! Нам о многом надо поговорить.

Ее лицо в мелькающих уличных огнях выглядело таким невинным – таким беззащитным и прекрасным, – что его неудержимо потянуло ее обнять. Но и на сей раз он удержался.

– А ты, Зандра? Каково было танцевать со стариком кузеном?

– Ну что ты болтаешь, Хайнц! – засмеялась она. – Какой же ты старик? Нет, все было замечательно. Первый класс!

И верно, подумала Зандра, давно ей не было так славно. А Хайнц не просто привлекательный мужчина, он... как бы это сказать... словом, неотразим.

«Бентли» притормозил у дома Голдсмитов. Шофер обогнул машину и открыл заднюю дверь.

Зандра удержала Карла Хайнца.

– Не беспокойся, милый, сама добегу. Надеюсь, скоро увидимся. – Она невинно чмокнула его в щеку.

Карл Хайнц ответил ей тем же.

– На днях позвоню.

– Пока!

– Ваше высочество? – послышался почтительный голос шофера.

– Да?

– Куда теперь прикажете?

– Куда? – засмеялся принц. – Да домой, наверное.

Переступая порог просторной квартиры на верхнем этаже Аукционной башни, он услышал, как внутри заливается телефон.

Поспешно заперев дверь, Карл Хайнц бросился к трубке – слуга на ночь уходил. Йозеф был воспитан в старой европейской традиции и даже гордился тем, что точно знает, когда ему надо быть под рукой у хозяина, а когда лучше не показываться.

Карл Хайнц не удержался от улыбки. Уж сегодня-то Йозеф точно просчитался. Нынче не предвидится ни выпивки, ни женщин, ни музыки.

Над телефонным столиком Карл Хайнц обнаружил приколотую к стене записку. Узнав почерк Йозефа, он быстро пробежал ее глазами.

«Ваше высочество,

из Аугсбурга несколько раз звонила принцесса Софья. Говорит, дело срочное. С почтением, Й.».

Карл Хайнц нахмурился и, отдернув манжету, посмотрел на часы. Если верить его золотому «Ролексу», в Германии сейчас восемь утра, так что, пожалуй, можно и позвонить сестре.

А впрочем, подумал он, прислушиваясь к продолжающимся звонкам, может, это она сама дозванивается.

– Да?

Последовало молчание, затем послышался голос с сильным немецким акцентом:

– Ну, слава Богу, наконец-то!

Карл Хайнц не ошибся. Звонила сестра.

– Я весь день стараюсь тебя поймать, – пожаловалась она. – Весь день! – повторила Софья, словно он недослышал.

– Я только что вернулся и как раз собирался тебе позвонить, – спокойно ответил Карл Хайнц. – Что за пожар?

Но Софья еще не насладилась ролью невинной мученицы.

– Право, Хайнц, – засопела она, – а то мне делать больше нечего, кроме как разыскивать тебя. Впредь вели этому своему кошмарному типу, ну я о слуге говорю...

– Софья... – Голоса Карл Хайнц не повысил, но в нем прозвучало нечто угрожающее.

Она сразу осеклась.

– С отцом худо, – коротко бросила Софья. – Очередной удар.

Карл Хайнц застыл на месте, потеряв на мгновение дар речи.

– Насколько худо?

– Достаточно, чтобы ты немедленно сюда прилетел.

И с этими словами Софья повесила трубку.

* * *

Гигантские уличные часы показывали без одиннадцати три утра.

Кензи вновь заковала себя в промокший панцирь от Живанши и сейчас, сидя на краю кровати и с трудом подавляя зевоту, надевала туфли.

Из соседней комнаты появился Ханнес, похожий на ходячую рекламу сети дорогих магазинов спортивной одежды: лосины, вязаный свитер, водонепроницаемая кожаная куртка и двухцветные мокасины. Через руку у него был переброшен плащ.

– Все еще льет, – пояснил он, – так что накинь-ка эту штуку, а то еще простудишься.

– Спасибо, – улыбнулась Кензи, – плащ и вправду не помешает. Но провожать меня совершенно не обязательно. Право, я и сама...

Ханнес прижал ей палец к губам.

– И слушать не хочу. Меня учили, что дам надо провожать, вот я и провожаю.

– Ну прямо истинный джентльмен, – усмехнулась Кензи, погружаясь в атмосферу старых рыцарских времен. Поймав свое отражение в зеркале, она поправила волосы и, вновь повернувшись к Ханнесу, улыбнулась: – Ну что, тронулись?

Прихватив зонтик, Ханнес галантно подал ей руку.

– Знаешь, что я тебе скажу? – Кензи благодарно пожала ему локоть. – Ты – последний из могикан.

– Да, безнадежный романтик, – кивнул Ханнес.

Они спустились на лифте вниз, пересекли вестибюль и вышли на улицу.

Действительность обрушилась на них в виде бурных потоков воды. Сильно похолодало, поднялся ветер, под напором которого зонт Ханнеса, стоило раскрыть его, немедленно прогнулся.

– Бр-р! – Кензи застегнулась на все пуговицы и, оставив Ханнеса сражаться с зонтом, быстро пересекла тротуар и оглядела улицу, по которой все еще сновали машины.

И вот – настоящее чудо: свободное такси на Манхэттене ночью, да еще в такой дождь!

Выпростав руку из кармана, Кензи сунула в рот два пальца и огласила округу пронзительным свистом. Заскрежетали тормоза, машина остановилась. Кензи живо рванула на себя заднюю дверь и скользнула внутрь. Ханнес, отшвырнув в сторону непослушный зонт, последовал за ней.

– Восемьдесят первая, между Первой и Второй, – выдохнула Кензи.

Сидевший за рулем индиец в тюрбане с силой надавил на акселератор.

Машина рванулась так стремительно, что Кензи с Ханнесом отбросило назад, и так они и просидели все четырнадцать минут пути – испытание не для слабонервных.

– На кого это мы нарвались? – простонала Кензи. – Бывший пилот «Формулы-1», что ли?

Так или иначе, правда, едва не врезавшись пару раз во встречные машины, индиец доставил их до места в рекордные сроки.

– Вот здесь, справа, – заорала Кензи, – у того...

Таксист ударил по тормозам, и машина со скрежетом остановилась.

– Неплохо, а? – Обернувшись, он с горделивой улыбкой посмотрел на пассажиров. – Даже на Кони-Айленд вас так не прокатят.

– Может, и неплохо, но знаю одно: кто-то наверху вам сильно ворожит, – с трудом выговорила Кензи.

– Подождите меня. – Ханнес натянул куртку на голову, открыл дверь, живо обогнул машину и, схватив Кензи за руку, потащил ее к спасительному козырьку над входом. Она принялась рыться в сумочке в поисках ключей, но, так и не дав ей их извлечь, он с силой притянул ее к себе.

Кензи удивленно подняла голову. При этом движении плащ соскользнул у нее с плеч, что только облегчило Ханнесу задачу – он крепко обнимал ее за талию.

– Ханнес! – с притворным возмущением воскликнула Кензи. – Немедленно перестань! Ведь таксист все видит! – Она сделала слабую попытку освободиться.

– Ну и что? – ухмыльнулся он. – Зачем лишать беднягу удовольствия?

– Нет, ты положительно неисправим.

– В самом деле?

И, не давая ей ответить, он закрыл ей рот поцелуем. Она жадно прильнула к нему и обхватила обеими руками за шею. О Господи, мелькнуло в сознании у Кензи, как же хорошо в объятиях этого красавца, которого она теперь знает так близко и в то же время совсем не знает!

Ханнес оторвался от нее и пытливо заглянул в глаза.

– Перед тем как уйти, скажи мне одну вещь. – Ханнес замолчал и мягко потрепал ее по щеке.

Даже это простое прикосновение заставило Кензи задрожать всем телом. Но он теперь был совершенно серьезен, остановив на ней какой-то особенный взгляд, словно старался проникнуть в самые глубины ее души.

– У нас сегодня только начало? – продолжал Ханнес. – Или конец?

Кензи не могла оторвать глаз от этого великолепно вылепленного лица. Освещенное уличными фонарями, оно, казалось, излучало какое-то внутреннее сияние.

– Так как, Кензи? Начало или конец?

Она продолжала молча смотреть на него.

Послышался какой-то шум. Это кровь у нее бежала по жилам, бился пульс, сердце бешено колотилось в груди.

А Ханнес – причина всего этого водоворота переживаний – неподвижно стоял рядом и не сводил с нее взгляда. Гипнотического взгляда. Неотразимого.

Слегка наклонившись, он одарил ее очередным поцелуем.

Забыты были и такси, и работающий счетчик, и ключи в сумочке, и дождь пополам с ветром. Кензи полностью растворилась в Ханнесе, и все остальное утратило значение, да и просто перестало существовать, в том числе и стук двери стоявшей неподалеку машины, и звук приближающихся шагов, и скрип открывающихся ворот.

– Эй, голубки! Может, довольно...

Мужской голос, перекрывающий стук дождя, заставил Кензи отскочить от Ханнеса. Она круто обернулась – прямо ей в глаза ударил сильный свет карманного фонаря.

Кензи прищурилась и, защищая глаза, подняла руку.

– Ч-чарли? – выдавила она в сияющую бесцветную пустоту. – Это ты?

– Жаль, что пришлось нарушить ваше уединение, ребята.

Теперь сомнений не осталось. Да, это он – Чарли Ферраро, ее – сегодня здесь, завтра там – любовник, тот самый, что сам всегда проповедует свободу.

Ну что ж, криво улыбнулась Кензи, свобода так свобода. Какого же черта ему здесь понадобилось... Ладно, сейчас выясним.

Встав перед Ханнесом и уперев руки в бока, она отвернулась и, лишь когда Чарли, поднявшись по ступенькам к двери, опустил фонарь, посмотрела ему прямо в глаза.

– Ну и что ты здесь забыл? – Дрожа от ярости, Кензи оглядела его с ног до головы.

Вместо ответа он извлек свой полицейский значок.

У Кензи на мгновение даже челюсть отвалилась.

– Это как следует понимать? – прошипела она, еще больше исполняясь праведного гнева. – Может, объяснишь?

Чарли словно не услышал ее слов.

– А это кто? – Он направил фонарь на Ханнеса. – А ну-ка, приятель, давайте посмотрим ваши документы. – Чарли протянул руку.

– Какого черта! – мгновенно ощетинилась Кензи. – У тебя нет никакого права ни с того ни с сего останавливать людей! Так что выключай-ка свой паршивый фонарь, спрячь значок и вали отсюда!

– Мэм? – Чарли вновь направил ей свет в глаза. Она не успела отвернуться. – Вы что, хотите, чтобы я задержал вас за непристойное поведение?

– За что, за что?

Кензи вдруг показалось, будто у нее из груди выкачали весь воздух, заменив его каким-то другим газообразным веществом, достаточно мощным, чтобы взорвать все вокруг. Она едва сдерживалась.

«Дыши глубже, – уговаривала она себя. – Дыши глубже... Вот гад, еще полицейским значком прикрывается!»

– А ну-ка убери фонарь, – сдержанно скомандовала Кензи. – Живо!

Прозвучало это так властно, что Кензи даже сама удивилась. И Чарли, надо полагать, тоже – во всяком случае, он сразу повиновался.

– Кензи! – послышался у нее из-за спины голос Ханнеса. – Насколько я понимаю, ты знакома с этим джентльменом?

– Джентльменом! – презрительно фыркнула она. – Слишком много чести. Но раз уж на то пошло, – со вздохом продолжала Кензи, – то да, знакома. – И, бросив на Чарли возмущенный взгляд, добавила: – Точнее сказать, была знакома. До тех пор, пока он не записался в гестапо.

Чарли пропустил этот выпад мимо ушей.

– Чего ждем, приятель? По-моему, я просил предъявить документы. Жду. – Он значительно постучал ногтем по значку.

Ханнес холодно посмотрел на него.

Чарли ответил таким же взглядом.

В воздухе скапливалось электричество.

– О Господи! – вскипела Кензи. – Только этого мне еще не хватало. И время самое подходящее. – Шагнув в сторону, она прижалась к стене. – Ганс, – устало продолжала она, – действительно, покажи этому типу какую-нибудь бумажку. Может, тогда он наконец исчезнет?

Ханнес молча вынул бумажник и извлек из него международное водительское удостоверение. Чарли посветил на него фонарем. Увиденное явно его потрясло.

– Вы Ханнес Хокарт?

– Как видите.

– Тот самый Ханнес Хокарт?

«Вот так раз! – подняла брови Кензи, переводя взгляд на Ханнеса. – Мне что, попался чемпион по теннису? Или какой-нибудь знаменитый автогонщик?»

– Может быть, кто-нибудь мне объяснит наконец, что здесь происходит? – растерянно спросила она.

Вместо ответа Ханнес достал из бумажника что-то еще. Кензи заглянула ему через плечо.

Выяснилось, что это не гонщик и не чемпион по теннису – во всяком случае, если верить предъявленному документу.

«Интерпол! – У Кензи упало сердце. – Так, хорошенькое дело, еще один легавый. Словно мне одного мало!»

– Бывают же такие совпадения, – удивленно протянул Чарли и, поспешно выключив фонарь, протянул Ханнесу собственные верительные грамоты. – Я – Чарли Ферраро.

Теперь настал черед удивляться Ханнесу.

– Из спецгруппы по поиску похищенных произведений искусства? – недоверчиво переспросил он. – Тот самый, с кем мне предстоит работать весь следующий год?

– К вашим услугам. – Чарли с улыбкой протянул ему руку.

Кензи скрипнула зубами. Ладно, ей пришлось стать свидетельницей этой дурацкой стычки. Но уж болтаться тут только ради того, чтобы ей демонстрировали крепость полицейского братства – единственной вещи на земле более прочной, чем просто мужская солидарность, – увольте! Отшвырнув плащ Ханнеса, она вытащила из сумочки ключ, отперла входную дверь и тяжело затопала вверх по лестнице. «Интересно, – мелькнуло у нее в голове, – хоть один из двух заметил мое исчезновение?»

А впрочем, какая разница? Пусть себе играют в свои мужские игры. Завтра рабочий день, и надо хоть немного поспать.

 

Глава 21

Наутро сильный западный ветер полностью очистил небо от туч. В десятом часу над Манхэттеном величественно взошло солнце, ярко осветив застекленные башни, жилые дома, арки мостов. Лужи просохли, в воздухе запахло осенней свежестью.

Зазвонил будильник. Кензи удалось поспать пять с половиной часов.

По пути на работу она заскочила было в кафе выпить чашку кофе с бутербродом, но вовремя вспомнила, что из-за этой дурацкой выходки Чарли с бирманским рестораном в кармане у нее ни гроша. Помянув его лишний раз недобрым словом, она дотащилась до работы и выпила внизу жидкого кофе из бесплатного автомата.

К счастью, Арнольд Ли, добрая душа, буквально заставил ее одолжить у него сорок долларов до зарплаты. Кензи рассыпалась было в благодарностях, но он и слушать не захотел.

– Самое малое, на что я способен, – заговорил Ли на ломаном английском. – Надо же хоть как-то задобрить нового босса.

– Никакой я не босс, – насупилась Кензи и быстро поведала ему историю с назначением Бэмби Паркер.

К ее удивлению, Арнольд воспринял новость совершенно спокойно.

– Посмотри на это дело с другой стороны, – сказал он, перестав дурачиться. – Так по крайней мере ты соскочила с крючка.

– С крючка? О чем ты?

– Скоро сама увидишь. – Арнольд расплылся в улыбке. – Она и полугода на этом месте не продержится, полетит вверх тормашками. Так что ты в любом случае ничего не проигрываешь. Более того, у тебя даже появляется преимущество – не придется ее шпынять. И волки сыты, и овцы целы.

«Может, Арнольд и прав, – подумала Кензи, добравшись наконец до приличного кофе с булочкой. – Но с другой стороны...»

В общем, там видно будет.

Бэмби Паркер вплыла в «Бергли» в половине одиннадцатого. Первым делом она направилась в туалет. Заставив всех замолчать, она объявила о своем новом назначении.

Присутствующие радостно загалдели.

Двадцать минут спустя она лениво открыла дверь в кабинет Споттса.

А ровно в одиннадцать появился адвокат Захария Бавоза, представляющий интересы анонимного клиента. Его сопровождали двое охранников. У одного из них в руках был небольшой, величиной с кейс, ящик с Гольбейном.

Бэмби всмотрелась в картину. На ней была изображена девочка с букетом цветов и спаниелем на поводке. Судя по виду – подлинник, да и квитанция о покупке, совершенной в 1946 году, не вызывает сомнений.

Чего же еще?

Хотя, с другой стороны...

Нет, Кензи или Арнольд ей не нужны. Да они днями или даже неделями будут принюхиваться, выискивая разные дефекты и перепроверяя подлинность. Кому это нужно? К тому же начальник теперь – она. И решение за ней.

Бэмби отбросила последние сомнения.

– Ну что ж, мы будем рады принять эту вещь на продажу. – Одарив адвоката самой радужной из своих улыбок, Бэмби потянулась к телефону.

Через несколько минут появилась одна из служащих и повела Бавозу и обоих охранников вниз, где после обычных формальностей картина была помещена в стальной сейф.

В это утро Чарли Ферраро дважды звонил Кензи.

И дважды она вешала трубку.

Не унывая, он решил выждать несколько дней и позвонить снова. Он был уверен, что со временем все утрясется.

В полдень они встретились с Ханнесом Хакертом за обедом. Поедая с одинаковым аппетитом жаркое на ребрышках, они поговорили о том, как переправляются через границы краденые ценности, о все новых хитростях, к которым прибегают контрабандисты. Между делом Чарли упомянул, что Кензи работает в «Бергли».

После обеда Ханнес ей позвонил.

В ответ – молчание и брошенная на рычаг трубка.

Карл Хайнц приземлился в мюнхенском аэропорту и тут же отправился на такси на отдаленную площадку, где его поджидал вертолет. Таможню и паспортный контроль ему проходить не пришлось.

Двадцать минут спустя вертолет сел рядом с частной больницей в живописном месте у подножия Баварских Альп.

Директор лично проводил Карла Хайнца в отделение интенсивной терапии. Здесь он и обнаружил сестру, несущую вахту у кровати пребывающего в коме отца.

– Ну, как он? – Карл Хайнц нагнулся и поцеловал Софью в щеку.

Но поцелуй пришелся в воздух: Софья мгновенно вскочила на ноги, поспешно хватая разбросанные по палате вещи. Посмотреть тут было на что: леопард (шляпа и пальто), черный крокодил (невероятных размеров сумка и туфли), слоновая кость (ожерелье, серьги, браслет).

– Наконец-то! – выпалила она. – Я тут сижу двенадцать часов кряду. Полагаю, мне следует поблагодарить тебя за избавление? – язвительно добавила Софья.

Громко цокая каблуками, она направилась к двери, открыла ее рывком и только тут обернулась.

– Добро пожаловать домой, – угрюмо сказала она.

Карл Хайнц бессильно рухнул на стул. Даже две минуты наедине с сестрой были для него непосильными. Неудивительно, что ее муж выбрал удобный момент, да и был таков. Можно представить, каково жить с такой женщиной.

Карл Хайнц перевел взгляд на больного.

Кто...

На какой-то момент ему показалось, что он не туда попал. Он заморгал и повнимательнее вгляделся в тощее тельце незнакомца, к которому тянулись трубки для искусственного дыхания.

«Одно из двух, – лихорадочно думал он, – либо я действительно не в той палате, либо произошла какая-то чудовищная ошибка...»

Ибо этот прозрачный, лишенный всяких половых признаков старичок не может быть его отцом. Невозможно себе представить такое превращение некогда цветущего мужчины, давшего ему жизнь. Нет-нет, это невозможно. Надо позвать врача, сказать, что произошло недоразумение...

Да только никакого недоразумения не было. Это все-таки был он. Его отец. Старый князь.

Быть может, всего лишь его призрак, и тем не менее...

Прижав руки к груди, Карл Хайнц закрыл глаза. До чего же несправедлива жизнь, молча повторял он.

Часы ползли один за другим. Время от времени бесшумно заходили врачи и сиделки, проверяли показания приборов, переворачивали больного, чтобы не было пролежней, тихо о чем-то переговаривались, сверяясь с записями. Вчерашний блестящий прием в «Метрополитене» казался отстоящим на миллионы световых лет, и только одна мысль стучала в голову: «Вот если бы Зандра оказалась здесь, рядом со мной...»

А Зандра, ничего не ведая ни о внезапном отъезде Карла Хайнца, ни тем более о его причинах, точно к десяти явилась в «Бергли». Час ушел на инструктаж в отделе кадров, заполнение анкеты на получение вида на жительство, после чего ей вручили чек на двухнедельный аванс и кредитную карту в ближайшее отделение «Ситибанка».

Далее Кензи, чрезвычайно довольная тем, что ее оторвали от телефона – уже дважды она бросала трубку, когда звонил Чарли, и только что повторила ту же операцию с Ханнесом, – повела ее в их общий отныне кабинет и познакомила с Арнольдом Ли.

– Добрый день, – вежливо приподнялся он, по своему обыкновению коверкая слова, и с безупречным азиатским поклоном протянул Зандре руку. – Можете называть меня просто Арнольдом. Добро пожаловать.

Поначалу Зандра попалась на этот крючок, но Кензи тут же все поставила на свои места.

– Он отлично говорит по-английски, – сердито бросила она. – И если позволишь дать тебе совет, то, как только он снова начнет эту бодягу, просто вели ему заткнуться.

– Хорошая мысль. – Зандра повернулась к Арнольду: – Заткнись!

Все трое расхохотались. Начало дружбе было положено.

Первый день в «Бергли» для Зандры прошел как в тумане. Наверное, об этом она всегда и мечтала. Настоящая работа, где она будет добывать себе пропитание, занимаясь в то же время полезным делом. В этот момент Зандра была уверена, что ничего лучшего в ее жизни уже не будет.

И как здорово, что свое место она нашла в известной ей области, словно долгие годы, проведенные среди шедевров живописи в величественных домах ее родичей, были специальной подготовкой именно к этой работе!

Всякие сомнения относительно ее профессиональной пригодности испарились в первый же день. Правда, в отделе царила столь хорошо ей знакомая, весьма специфическая атмосфера больших денег. Но в то же время она чем-то неуловимо отличалась от чопорного, на все пуговицы застегнутого мира, в котором она жила прежде. Зандра почувствовала себя птицей, которая после долгого плена в запертой клетке вырвалась на свободу.

Все здесь нравилось Зандре. Ни о каком другом месте и думать не хотелось. Даже самые обычные вещи казались ей необыкновенно интересными и захватывающими.

Кензи и Арнольд познакомили ее со служащими из других отделов, объяснили, чем придется заниматься в отделе старых мастеров, завалили каталогами прежних аукционов и отчетами по продажам. В конце концов они повели ее вниз, где в огромных стальных сейфах под землей со специальной, поддерживаемой на определенном уровне температурой хранились триста двенадцать полотен старых мастеров, которые предстоит выставить на продажу на ближайших торгах.

И именно тут, оказавшись в сверкающем мире красок, Зандра удивила не только Кензи и Арнольда, но и себя самое – таких познаний она за собой не подозревала.

– О Господи, Одри. У него потрясающе получались эти славные зверьки.

И еще: – Так. Французская школа. XVIII век. По платью можно узнать. А натурщица скорее всего была англичанкой.

И: – Ну на что это похоже! Какой, интересно, сапожник реставрировал эту картину? И кто на нее теперь позарится?

И: – Вот это натюрморт! Если только зрение мне не изменяет – Кристофаро Мунари. На таком состояние можно заработать!

И: – А это еще как сюда попало? По-моему, явная подделка. Советую тщательно проверить. Похоже, кто-то хорошо потрудился.

Арнольд и Кензи смотрели на нее, открыв рот.

– Ой, кажется, я слишком заболталась! Прощу прощения, мне вовсе не хотелось показаться всезнайкой. Просто, гостя у родичей, я видела такие собрания...

– Да не в этом дело, – мягко прервал ее Арнольд. – Просто мы с Кензи и вообразить не могли, что на место Бэмби Паркер придет такой толковый сотрудник. Да и дело ты, видно, любишь.

Польщенная Зандра залилась краской.

– Бэмби Паркер, – повторила она. – А кто это такая?

– Скоро узнаешь, – заверила ее Кензи. – О Господи, и как же это мы умудрились проморгать? – засуетилась она. – Хорошо, что ты заметила...

– Не волнуйся, дорогая, – сказала Зандра. – Сейчас займусь этим. Да, кстати, в какой газете лучше всего искать объявления о жилье?

– Ты имеешь в виду квартиры? – уточнила Зандра.

– Ну да. Жить где-то надо.

– Ну что ж, удачи! Хотя вообще-то квартиры на Манхэттене дороги. Работать здесь, конечно, почетно, однако на шампанское с икрой не хватит. Разве что на рис с зеленым горошком, – сухо добавила Кензи.

– Что же делать? Жить, повторяю, где-то надо.

– А запросы у тебя большие?

– С моими деньгами? Спальня, кухня, туалет – вот и все.

– Э-э... вообще-то я как раз ищу соседку.

– Отлично!

– Не спеши. Перед тем как прыгать в воду, неплохо хотя бы ногу окунуть. Словом, загляни как-нибудь в мою берлогу, осмотрись.

– Сегодня после работы годится?

– Вполне. Но должна тебя предупредить, ты будешь разочарована.

– Вряд ли, – улыбнулась Зандра.

После двенадцати Зандра сбегала в «Ситибанк» и открыла счет, получив попутно наличными по чеку. На обед она перехватила на бегу сандвич, а оставшееся до конца рабочего дня время посвятила изучению сомнительных полотен и их происхождения – процедура длинная и утомительная.

Зандра тем не менее нашла это занятие весьма интересным – скорее ребус разгадываешь, чем трудишься в поте лица.

После работы они отправились с Кензи к ней домой.

– Боюсь, ты привыкла к большей роскоши, – пробормотала Кензи, возясь с замком.

Раздался последний щелчок, Кензи толкнула дверь, включила свет в передней и отступила в сторону:

– Проходи.

Зандра с любопытством огляделась вокруг.

– Потрясающе! Так много места и такой... почти английский комфорт. И как это тебе удалось так устроиться?

Поворачивая по пути выключатели, Кензи повела ее по квартире.

– Кухня. Сейчас таких на Манхэттене уже не строят, это примерно двадцатые годы... ванная... моя спальня.

Зандра заглянула внутрь.

– Здорово! И так уютно.

– Тесно, ты хочешь сказать, – улыбнулась Кензи, пожимая плечами. – Ну да что поделаешь, другое не по карману. – Она открыла дверь напротив. – А здесь никто не живет. То есть пока не живет. Твоя территория. Надеюсь, тебя не смущает, что она уже обставлена?

Зандра перешагнула через порог и огляделась. Такой симпатичной эклектики в обстановке она еще не встречала.

– Все это за бесценок скуплено на аукционах, ушами только не надо хлопать, – с хитрой улыбкой похвастала Кензи. – Как видишь, я умею обделывать делишки. Во всяком случае, люблю.

– Восторг! Беру. Ну вот, кажется, опять наглею. Беру, если, конечно, ты берешь меня.

– Скажешь тоже! – поразилась Кензи. – Разумеется, беру, – решительно заявила она. – А как же иначе?

 

ЦЕЛЬ: «БЕРГЛИ»

Обратный отсчет времени

Пустошь, Невада, 22 ноября

«Пустошь» – не название населенного пункта; на уединенном плато неподалеку от федерального шоссе действительно ничего нет на много миль вокруг, кроме разве что совершенно заброшенной ныне заправочной станции, поставленной здесь десять лет назад.

Но этим вечером к ней с разных сторон подъехали один за другим два автомобиля. Выключив фары, они незаметно припарковались сзади, так что с шоссе заметить их было невозможно.

Джип «Чероки» прибыл из Вегаса.

Четырехдверный пикап – из Рино.

Стали они друг к другу багажниками, так что водителям, обоим в кожаных перчатках, надо было переговариваться через опущенные стекла.

Никто их не сопровождал. И оба выглядели точь-в-точь как в Макао – только в общих очертаниях люди, а в остальном – чистые роботы. Оба в комбинезонах и масках, закрывающих половину лица, опутанные проводами, искажающими голос, они смотрели друг на друга сквозь темные очки.

Первым заговорил тот, что был в джипе.

– Какие новости? – отрывисто спросил он скрежещущим голосом.

– Удалось связаться со всеми десятью специалистами, о которых вы говорили, – в тон ему ответил человек из пикапа. – Пять уже в надежном месте, включая одного из тех, что отбывали срок. Мы вытащили его из тюрьмы только на прошлой неделе.

– Из Мексики? На вертолете?

– Точно. И в тот же день переправили в Техас.

Раздался смех – словно косой прошлись по ржавому железу.

– А эти болваны все еще ищут его в Мексике, полицию всей страны на ноги поставили!

– Остальные трое пока в тюрьме?

– Мы с ними работаем. Тот, что в Колумбии, и другой, в Турции, считайте что на свободе. А вот со взрывником из Ирландской армии освобождения дело потруднее. Он сидит в английской тюрьме, а это – настоящая крепость. Насколько я понимаю, точный график еще не составлен?

– Пока нет, но только до тех пор, пока не вытащим нашего приятеля из Англии. Все упирается в него.

– И некем заменить?

– Невозможно! – Человек из джипа решительно покачал головой. Вообще-то взрывников найти нетрудно, но эту работу он мог доверить только ирландцу. Донахью Килдер был настоящим артистом в своем деле, мог поднять на воздух целое здание, используя лишь подручные средства, на вид такие безобидные, что их не заметит даже команда самых придирчивых и опытных экспертов.

Несчастный случай – таково будет задание, которое он даст ирландцу. Все должно выглядеть, как результат несчастного случая. Именно к такому заключению следует подтолкнуть розыскников и аналитиков. Смерть в результате несчастного случая – и только так! Ибо взрыв – это основа, краеугольный камень всей операции. И после «несчастного случая» пойдет отсчет времени.

Одна-единственная попытка – больше ирландцу не дано, иначе вся тщательно, до последней мелочи рассчитанная операция пойдет прахом.

– Да, только Килдер! – твердо повторил человек из джипа. – Его необходимо вытащить!

– Ясно. А цель?

– Это вам знать совершенно не обязательно. Более того, избыток информации влечет за собой немедленную и неминуемую смерть.

Усиленное многочисленными датчиками предупреждение прозвучало особенно угрожающе.

– А как же ирландец? – помолчав, спросил водитель пикапа. – Уж его-то вам придется посвятить во все детали. Что с ним будет после выполнения задания?

– А вы как думаете? Мертвые молчат.

Человек в пикапе согласно кивнул:

– А что с полагающимися ему десятью миллионами? Как ими распорядиться?

– А это нам с вами маленький подарок. Разделим пополам. Но только еще раз напоминаю: ирландца необходимо вызволить, в противном случае все отменяется. Ясно?

– Вполне.

– Ну вот и отлично. В таком случае, если вопросов больше нет, можно разъезжаться. При необходимости буду связываться как обычно.

Приняв эти слова за приказ, водитель пикапа повернул ключ зажигания, включил первую скорость, медленно, с потушенными фарами объехал заправку и огляделся по сторонам.

Машин на шоссе не видно.

Резко вывернув руль вправо, он нажал на акселератор и только после того, как пикап рванулся вперед, включил свет и сквозь ночь направился на север.

Назад на север, в Рино. В «самый крупный из маленьких городов земли».

Водитель джипа просидел еще несколько минут с заглушенным двигателем. Затем проехал несколько метров, остановился сбоку от заправки и, настороженно прислушиваясь, посмотрел во все стороны. Впереди мелькнули огни автомобиля, стремительно направляющегося куда-то в северном направлении. Он терпеливо выждал, пока они исчезнут, и лишь затем выжал до отказа педаль газа.

Джип поглощал милю за милей в своем стремительном полете на юг.

Назад на юг, в Вегас. Назад, в этот сверкающий огнями вертеп, расположенный прямо посередине пустыни Махаве.

Еще сто пятьдесят с чем-то миль, и он будет на месте.

 

Споры вокруг предстоящей продажи Гольбейна

Нью-Йорк, 9 января (Ассошиэйтед пресс)

Официальные представители «Бергли» заявили вчера, что картина, происхождение которой вызвало жаркие дебаты среди экспертов и дилеров по обе стороны Атлантики, будет выставлена на аукцион до конца текущего месяца.

Речь идет о картине Ганса Гольбейна-младшего «Девушка с цветами и спаниелем» (18,25 на 12,5 дюйма), написанной после 1532 года, во время второго пребывания художника в Англии.

В то время как многие эксперты убеждены, что картина была похищена из одного из замков неподалеку от Дармштадта после Второй мировой войны, в «Бергли», опираясь на данные под присягой свидетельства, утверждают, что ее купил один американский офицер, наследники которого после его смерти и выставляют ее на торги.

Эллисон Стил, главный аукционист «Бергли» в Северной Америке, заявила, что, согласно законодательству, легальность происхождения и приобретения картины гарантирует продавец, а не аукционная компания. Комментария от Шелдона Д. Фейри, председателя правления и президента «Бергли», получить не удалось, вчера его не оказалось в городе...

 

Глава 22

– Безобразие! Катастрофа! Кто теперь будет за все отвечать?

Громовые раскаты донеслись до Кензи, когда она уже открывала дверь в конференц-зал. Мечтая лишь об одном – съежиться так, чтобы ее никто не заметил, – Кензи повернула ручку и проскользнула внутрь.

Окна были задернуты тяжелыми шторами, и лишь косые лучи зимнего солнца освещали внушительную фигуру Шелдона Д. Фейри, сидевшего во главе длинного стола заседаний.

– Как могло это случиться... этот грандиозный скандал, мне совершенно непонятно...

Кензи бесшумно прикрыла за собой дверь и на цыпочках прошла к дальнему концу стола, по сторонам которого сидело всего несколько человек. Настроение у всех было явно подавленное.

– ...но так или иначе он случился, и теперь нам грозит не только судебная тяжба, но и дипломатический кризис в отношениях Соединенных Штатов и Германии. Ситуация совершенно нетерпимая!

Всех присутствующих передернуло, но Фейри, кажется, и не заметил этого, ибо, подобно кошке, чувствующей приближение очередной жертвы, он медленно повернулся на своем эргометрическом кресле, поставленном сюда по распоряжению Дины Голдсмит, и впился взглядом в Кензи.

– Ага, если только мне не изменяет зрение, блудная дочь явилась!

Кензи неловко затопталась на месте.

– Спасибо, что почтили нас своим присутствием, – насмешливо продолжал он. – Надеюсь, я не оторвал вас от чего-нибудь серьезного?

– Ну что вы, сэр! Извините за опоздание, – вспыхнула Кензи.

Она воздержалась от дальнейших оправданий, и Фейри уже спокойнее предложил ей занять свое место.

– Слушаю, сэр.

Кензи сделала еще несколько шагов и опустилась на свободный стул рядом с Зандрой. Хватило одного взгляда, чтобы подтвердились самые худшие ее предположения.

Заседание сегодня явно чрезвычайное – собралась вся верхушка «Бергли».

Главный аукционист, первый вице-президент, начальник юридического отдела, глава управления по связям с общественностью, главный бухгалтер. Ну и вся команда из отдела старых мастеров – Бэмби Паркер, Арнольд Ли, Зандра, а теперь вот и она, Кензи.

Фейри строго посмотрел на нее.

– Как я уже только что сказал вашим коллегам, мисс Тернер, мне позвонил государственный секретарь. Догадываетесь, по какому поводу?

– Боюсь, что да, сэр. Речь скорее всего шла о Гольбейне.

– Вот именно. – Фейри слегка улыбнулся, нет, даже не улыбнулся – оскалился. – Он мне сказал, что германский посол от имени своего правительства официально заявил протест в связи с продажей похищенных национальных ценностей. Мало того, по поручению Немецкого института культуры прокурор Франкфурта выдвинул обвинение в хищении против пока не установленной личности или личностей.

– Ничего себе, – пробормотала Кензи.

– Вот именно ничего себе! – Фейри оперся ладонями о стол и, незаметно поглядывая на свои хорошо отполированные ногти, бросил взгляд на Кензи. – Мисс Тернер, вас, кажется, мистер Споттс ценил особенно высоко. Так вот, не откажите в любезности поделиться своими соображениями. Как вы, лично вы считаете: что можно сделать, чтобы хоть как-то замять этот скандал?

– Что ж, выбор у нас невелик, – немедленно откликнулась Кензи. – Начать с того, что нам не следовало вообще принимать на консигнацию эту картину. Если припоминаете, еще в ноябре прошлого года я подала вам докладную, в которой говорилось о ее сомнительном происхождении. Там же содержалась рекомендация либо вообще не выставлять ее на аукцион, либо хотя бы отложить торги до тех пор, пока мы не получим неопровержимых доказательств, что с ней все чисто. Помимо меня, записку подписали мистер Ли и мисс фон Хобург-Уилленлоу.

– Да, да, да, – раздраженно зачастил Фейри. – Но все это прошлогодний снег. А мне надо знать, что делать сейчас.

– Есть два бесспорных факта. Первое: мы приняли картину на торги. Второе: именно она украшает обложку каталога. – Кензи подняла лежащий перед ней буклет. – Тут уж ничего не попишешь, что сделано, то сделано. – Она бросила буклет на стол. – По-моему, остается только надеяться, что все как-нибудь уладится.

– Иными словами, надо снять картину с торгов?

– Да, сэр. И публично заявить о том, что мы собираемся начать расследование. Боюсь, что любое иное решение будет означать... грубо говоря, что мы торгуем ворованным.

При этих словах Фейри поморщился.

– Ну? – Он обвел взглядом присутствующих. – Кто-нибудь желает возразить?

– Если позволите, сэр, – заговорила Эллисон Стил, главный аукционист. – Мисс Тернер, вам не кажется, что вы слишком драматизируете ситуацию и торопите события?

– Напротив, мисс Стил, – покачала головой Кензи, – мне кажется, что мы действуем слишком медленно. Что касается драматизма, то не я созвала это срочное совещание.

В конференц-зале повисла тяжелая тишина.

– Слишком многое поставлено на эту картину, – заметил наконец главбух Фред Каммингс. – Главное, уже объявлена начальная цена – двадцать пять миллионов. Если снять ее с торгов, придется заплатить два с половиной миллиона комиссионных покупателю и столько же продавцу. – Он постучал ручкой по обложке блокнота. – Таким образом мы теряем пять миллионов. Или даже больше, если наши предварительные расчеты окажутся заниженными.

– При всем уважении к вам, мистер Каммингс, – возразила Кензи, – согласиться не могу.

– Почему же?

– Вы исходите из того, что картина будет наверняка продана – как минимум за назначенную цену. Но ведь все мы по опыту знаем, что так бывает далеко не всегда. Иные лоты вообще не находят спроса. Короче говоря, у нас сейчас не синица в руках, а журавль в небе. Даже два журавля. На мой взгляд, если мы снимем Гольбейна с торгов, ничего особенного нам не грозит – по той простой причине, что картину могут вообще не купить.

– Пусть так. – Каммингс отложил перо и нахмурился. – Но нельзя забывать, что Гольбейн – жемчужина нынешнего аукциона. Не выставив ее, мы недосчитаемся слишком многих потенциальных покупателей.

– Тут спора нет, – кивнула Кензи. – Но боюсь, нам придется пойти на этот риск.

– Даже если общая предварительная стоимость лотов сократится со ста двадцати миллионов до девяноста пяти?

– Да.

– Мисс Тернер, – степенно заговорил первый вице-президент Дэвид Банкер, – а не кажется ли вам, что, если отказаться от Гольбейна и если другие предметы не дотянут до назначенной цены либо вовсе не будут проданы, мы и девяноста пяти миллионов не получим?

Кензи почувствовала себя свидетелем под перекрестным допросом.

– Не исключено, сэр.

– И вы готовы примириться с тем, что в сравнении с «Сотби» и «Кристи» наша выручка за старых мастеров в этом сезоне окажется... э-э... как бы это сказать... не слишком впечатляющей?

– Готова, сэр.

– А вот наши акционеры, боюсь, не совсем готовы к этому, – кисло пробормотал Банкер.

– Ваша правда, сэр.

Ее голос прозвучал словно из подземелья. В наступившей тишине было слышно только тиканье больших напольных часов работы старых голландских мастеров. И вдруг сквозь двойные окна, будто кто-то щелкнул выключателем, хлынул городской шум: сигналы попавших в пробку автомобилей, рев сирены «скорой помощи», визг тормозов, ровный гул пролетающего самолета.

– К словам Дэвида следует прислушаться, – откашлялся Фейри. – Вот вы, мисс Тернер, что сказали бы собранию разъяренных акционеров?

– Правду! – Кензи храбро выдержала его взгляд. – Чистую правду.

– Правду! – насмешливо передразнил ее Фейри. – Не стройте из себя наивную девочку, мисс Тернер. Неужели вы действительно думаете, что правда интересует акционеров больше, чем ежеквартальные дивиденды?

– А почему бы и нет? – возразила Кензи. – Надо только внятно им растолковать, что разумное решение этой проблемы напрямую связано с их дивидендами. Ведь речь идет о репутации «Бергли».

– Продолжайте. – Фейри нервно побарабанил пальцами по столу.

– О Господи, сэр! – Кензи запустила руки в волосы и вскочила со стула. – Да вы сами подумайте! Что значат какие-то там двадцать пять миллионов в сравнении с самым большим достоянием «Бергли» – его трехсотлетней незапятнанной репутацией? Разве не должны мы любой ценой ее защищать?

Для убедительности она стукнула кулаком по столу и только тут, кажется, сообразила, что чересчур увлеклась.

– Извините, сэр, – неловко пробормотала она и села на место.

– Еще немного, мисс Тернер, и по-моему, вы заставите меня выставить на торги Бруклинский мост.

Теперь Фейри говорил устало и спокойно, и от этого, казалось, даже свет зимнего солнца утратил свою пронзительную ярость, мягко отражаясь в зеркальной поверхности стола.

– Может, вы выступите вместо меня на ближайшем собрании акционеров?

– Вот уж этого мне бы меньше всего хотелось, сэр, – смущенно проговорила Кензи.

Фейри позволил себе слабо улыбнуться.

– Охотно вас понимаю. Ладно, вы все говорите верно: действительно, репутация «Бергли» – главное наше богатство. – Он оглядел присутствующих. – Кто-нибудь еще желает высказаться? Юнис?

– Как руководитель службы по связи с общественностью я должна поддержать мисс Тернер. Снять Гольбейна с торгов безусловно в наших собственных интересах.

Фейри повернулся к юристу Илин Оксберг.

– А что говорит закон? Предположим, мы снимаем картину с торгов. В ходе дальнейшего расследования выясняется, что она была похищена. Что тогда? Нас могут привлечь к ответственности за торговлю краденым?

– Ни в коем случае, сэр, – энергично покачала головой Илин. – Как вам известно, и об этом здесь уже говорилось, за такие вещи несет ответственность не продавец, а владелец. То есть это обычная практика. Иное дело, что в данном случае картина была унаследована и поскольку первоначальный владелец умер, обвинять вроде некого. Наследник ни за что не отвечает.

– Так, ясно. – Фейри тряхнул своей роскошной шевелюрой с серебристыми нитями. – Слава Богу, что мы в этом случае в стороне. – Он немного помолчал и, нахмурившись, откинулся на стуле. – Остается только одно – наши моральные обязательства перед клиентом. – Он поджал губы. – Ведь это не кто-нибудь, а наш сотрудник принял картину на хранение. Меня вот что беспокоит. Не получится ли, что, снимая картину с торгов, мы как бы спасаем собственную шкуру за счет клиента?

– То есть как это? – возразила Илин. – Мы приняли картину, пребывая в твердой уверенности, что клиенту она принадлежит по праву. И не наша вина в том, что это оказалось не так. Да что там говорить, разве такое случается впервые?

– И наверное, не в последний раз, – буркнул Дэвид Банкер. – Тут мы не одиноки.

– Но позвольте мне продолжить, – улыбнулась Илин. – Работа, проведенная мисс фон Хобург-Уилленлоу заставила нас заподозрить, что с Гольбейном дело, может быть, нечисто. Мы немедленно связались с адвокатом нашего клиента и сообщили ему, что до тех пор, пока ситуацию не прояснят германские власти, картина на торги выставлена не будет.

– И они ее прояснили, – промолвил Фейри, – только потом, кажется, передумали.

– Похоже на то, – согласилась Илин. – Но сохранилась вся переписка, и она свидетельствует о том, что упрекнуть нас не в чем.

– К тому же, – добавил Дэвид Банкер, – это мы от имени клиента связались с немецким Институтом культуры, а не наоборот.

– Ну, это обычная процедура, – заметила Илин. – Таким образом владелец получает возможность выкупить работу по специально оговоренной цене еще до того, как она попадет на аукцион. Однако немцы нам сообщили, что институт не может себе этого позволить и что мы можем выставить картину на торги. У всего этого дела есть и хорошая сторона, – продолжала Илин. – За исключением сугубо непрофессиональных действий, связанных с приемкой картины, все остальное было выполнено безупречно, включая и юридическую процедуру, и этическую сторону дела.

– Это действительно так? – остро посмотрел на нее Фейри.

– Вне всякого сомнения.

– И все же нельзя принимать картину вот так, очертя голову. При мистере Споттсе ни о чем подобном и помыслить было нельзя.

Все промолчали.

Шелдон Д. Фейри внушительно приподнялся над столом.

– Дабы избежать столь печальных инцидентов в дальнейшем, отныне любая значительная работа, проходящая на аукцион через отдел старых мастеров, должна получить коллективное одобрение. Конкретно я имею в виду следующее: трое из четырех сотрудников отдела принимают или отвергают любую работу стоимостью свыше ста тысяч долларов. – Фейри обежал глазами всех четверых, задержав суровый взгляд на Бэмби. – Все ясно?

Они согласно кивнули.

– Ну вот и хорошо. – Фейри сел на место. – А теперь мне хотелось бы воспользоваться нашей нынешней встречей, чтобы поблагодарить мисс Тернер, мисс фон Хобург-Уилленлоу и мистера Ли за добросовестное отношение к делу.

Кензи не могла не отдать должное Фейри. Он отлично вел игру, направленную на то, чтобы отодвинуть Бэмби в сторону. Настаивай он на единогласии, ничего бы не получилось, Бэмби всегда могла бы воспрепятствовать любому решению. А так их трое против нее одной. Бэмби по-прежнему возглавляет отдел, но теперь ее дни сочтены – как говорится, хромая утка...

– Ну что ж, – сказал откашлявшись Фейри, – пора заканчивать. Будем голосовать. Сотрудников отдела просил бы воздержаться. Так, тех, кто за то, чтобы снять Гольбейна с торгов, прошу поднять руку. – И первым последовал собственному призыву.

Кензи обвела взглядом присутствующих: поднялся лес рук.

– Единогласно! Картина снимается с торгов, и мы начинаем расследовать ее происхождение. Юнис, попрошу вас подготовить соответствующее заявление для печати. Но перед тем, как собрать пресс-конференцию, покажите его Илин и мне, вместе пройдемся по тексту.

– Слушаюсь, сэр.

– Вопросы?

Все промолчали.

– В таком случае, – голосом опытного председательствующего заявил Шелдон Д. Фейри, – совещание объявляется закрытым.

Послышался шелест бумаг, скрип отодвигаемых стульев, и все потянулись к двери. По дороге Бэмби одарила Кензи взглядом, в котором читалась неприкрытая злоба.

Кензи уже переступала порог, когда ее окликнул Фейри.

– Мисс Тернер!

– Да, сэр? – обернулась Кензи.

– Задержитесь на секунду, мне надо кое о чем переговорить с вами. Присаживайтесь, мисс Тернер.

Кензи послушно села рядом с Фейри и приготовилась слушать.

Он сидел совершенно прямо, упершись взглядом в противоположную стену и явно погруженный в какие-то свои мысли. Кензи посмотрела туда же. На стене, обрамленная в золото, красовалась репродукция того самого провансальского пейзажа Ван Гога, который лет десять назад, в восьмидесятые, с их особой страстью к коллекционированию, была продана за рекордную, до сих пор непревзойденную сумму.

– Скажите, мисс Тернер, вам известно главное, ради чего существует «Бергли»? – негромко спросил Фейри.

– Ну, разумеется, мистер Фейри. Ради того, чтобы продавать произведения искусства.

Он устало прикрыл глаза и горько усмехнулся.

– Думаете? Впрочем, мне и самому так всегда казалось. Но в последнее время я что-то начал сомневаться. – Он подавил тяжелый вздох. – У меня все больше и больше складывается впечатление, что сокровища, которые мы выставляем на аукцион, почти ничто в сравнении с получаемыми нами комиссионными.

– Боюсь, вы правы, сэр, – кивнула Кензи.

Фейри медленно поднялся и пересел на другой стул, оказавшись с Кензи лицом к лицу. Она, не мигая, смотрела на него.

– Вижу, вы не привыкли отводить взгляд, – заметил Фейри.

– Как и вы, сэр.

– Скажите-ка мне, мисс Тернер... – он наклонился и внимательно посмотрел на нее, – скажите откровенно – это сугубо между нами. Что вы лично думаете обо всей этой скандальной истории?

– Яйца выеденного не стоит, – пожала плечами Кензи.

– Что-о?

– При нашем масштабе деятельности такие вещи просто не могут порой не случаться.

– Ах вот как? – Фейри сдвинул густые брови. – То есть вы хотите сказать, что фиаско было неизбежно? И что всему виной... не эта безмозглая кукла, которую нам навязали?

– Мистер Фейри, – в упор посмотрела на него Кензи, – моя забота – как можно лучше делать свое дело. И мне хотелось бы думать, что со своими обязанностями я справляюсь. А винить кого бы то ни было у меня нет ни малейшего желания. Особенно задним числом. Меня интересует искусство, а не кадровая политика.

– Хорошо сказано, – кивнул Фейри.

Кензи промолчала.

– Иными словами, о самом этом инциденте вам сказать нечего, – пристально посмотрел на нее Фейри. – Совсем нечего?

– Почему же? Я рада, что все находится под контролем и что нам удалось избежать крупных неприятностей.

– Ясно... – Фейри тяжело вздохнул и переплел пальцы. – Помнится, вы предлагали, чтобы мы открыто заявили о намерении расследовать происхождение этой картины Голбейна.

– Именно так, сэр.

– А вы отдаете себе отчет в том, что это означает?

– Что пресса вообще, а специальные издания в особенности не будут с нас сводить глаз.

– Вы правы. Тогда вас, конечно, не удивит, почему именно вам я собираюсь поручить заняться этим расследованием?

– Мне?! Но... думаю, мисс фон Хобург-Уилленлоу вполне способна спра...

– Да, да, да, – раздраженно перебил ее Фейри. – Я не сомневаюсь в ее компетентности. Однако она работает у нас только три месяца, а нужен настоящий специалист, ветеран, если угодно. Мисс фон Хобург-Уилленлоу в стороне не останется, но ответственность – на вас. И докладывать мне о результатах будете вы.

Фейри помолчал.

– Я могу на вас рассчитывать, мисс Тернер?

– Да, сэр, – кивнула Кензи.

– Благодарю вас. – Он поскреб подбородок. – Если не ошибаюсь, вам приходилось тесно сотрудничать с каким-то полицейским из отдела по розыску похищенных произведений искусства... Как, бишь, его?

– Чарлз Ферраро, – автоматически откликнулась Кензи и, едва выговорив это имя, почувствовала острую боль в сердце.

– Да, да, – подхватил Фейри. – Ферраро. – Полагаю, вам следует немедленно с ним связаться. У него могут оказаться источники информации, которые нам недоступны.

«О Господи, – мысли у Кензи лихорадочно заметались, – неужели мне действительно придется работать с Чарли? Нет, это решительно невозможно».

После памятного приема в «Метрополитен» прошло три месяца, и все это время Кензи не виделась ни с Чарли, ни с Ханнесом. Когда они звонили, бросала трубку. И даже дверные замки сменила, чтобы Чарли не мог воспользоваться ключами, которые она когда-то ему дала.

И вот теперь, когда Кензи решила, что навсегда избавилась от этого типа, ей снова его навязывают!

– Мисс Тернер! Мисс Тернер!

Голос Фейри донесся словно издалека.

– Что с вами?

– Да нет, все в порядке. Просто, – Кензи откашлялась, – мне не хотелось бы вновь работать с этим человеком.

– Да? – Фейри вскинул брови. – А почему, позвольте узнать?

– Я бы предпочла в это не вдаваться, сэр.

– Боюсь, что трудно удовлетвориться этим объяснением, мисс Тернер. Слишком велики ставки. Речь идет, говоря вашими же словами, о трехсотлетней незапятнанной репутации «Бергли». Я правильно вас цитирую?

Кензи уныло вздохнула. Вот черт, она сама загнала себя в угол.

Фейри близко наклонился к ней.

– Ну так как же, мисс Тернер, вас все еще смущает моя скромная просьба? По-вашему, я требую слишком многого?

– Нет, что вы, сэр, – устало произнесла Кензи.

– Вот и хорошо. Жду вашего отчета. А сейчас вы свободны.

На том разговор и закончился.

Кензи вернулась в кабинет, рухнула на стул и невидяще огляделась по сторонам.

– Что случилось? – озабоченно посмотрела на нее Зандра. – На тебе лица нет. Что произошло?

Угрюмо уставившись на телефонный аппарат, Кензи промолчала.

«Чарли, – мрачно повторяла она про себя. – Надо позвонить Чарли. Да пусть меня лучше черти на костре поджарят!»

Но выбора не было.

Смирившись с неизбежным, Кензи подняла трубку и набрала рабочий телефон Ферраро, спрашивая себя, когда же наконец он выветрится из ее памяти.

– Полиция Нью-Йорка, – ответил женский голос. – Отдел по розыску похищенных произведений искусства.

– Офицера Ферраро, пожалуйста. – Кензи закрыла глаза.

– Кто спрашивает?

– Мисс Тернер.

– Одну минуту.

– Эй, Ферраро, тебе звонят по второй линии, – услышала Кензи голос дежурной.

И откуда-то издали слишком знакомый голос:

– Кто?

– Некая мисс Тернер. Соединить?

Молчание. Затем:

– Не надо. Слишком долго раздумывала. Пусть теперь потерпит. Это ей только на пользу.

Кензи швырнула трубку. Вот сволочь! И с таким приходится иметь дело!

Она решительно стиснула зубы. Ну ничего, он еще не знает, с кем столкнулся, угрюмо подумала она. Дай только добраться...

Она снова схватила трубку.

– Полиция Нью-Йорка. Отдел по розыску похищенных произведений искусства.

– Офицера Ферраро, – бросила Кензи. – Срочно.

Последовала пауза.

– Очень жаль, но офицер Ферраро только что вышел. Что-нибудь пере...

Кензи швырнула трубку.

Она вся кипела.

 

Глава 23

Дела, дела, дела!

Дел в эти дни у Дины Голдсмит было действительно много, слишком много для одной женщины.

Но что поделаешь. Забравшись наконец на самую верхнюю ступеньку общественной лестницы, она вовсе не собиралась просто почивать на лаврах. Напротив, в правильном направлении Дина двигалась с той же уверенностью, с какой летит к цели почтовый голубь, а ее стратегическим талантам мог бы позавидовать весь комитет начальников штабов.

Ну вот хотя бы сегодняшний распорядок дня:

7.00 – встреча с Джулио – указания домашнему персоналу;

7.15 – зарядка с инструктором;

8.00 – ванна;

8.45 – письма, телефонные звонки;

9.30 – массажистка;

10.00 – парикмахер, маникюрша;

11.00 – лекция у «Сотби», тема – английский портрет XVIII века;

12.30 – Дом моды Оскара де ла Рента;

13.30 – обед у Бекки Пятой;

14.45 – урок французского (неправильные глаголы!!!);

15.45 – комитет по борьбе за здоровую пищу;

17.00 – галерея «Уайлдстайн» – Гейнсборо;

18.45 – галерея «Недлер» – открытие выставки Дональда Салтана;

19.30 – «Метрополитен-опера» – опера Пуччини;

21.00 – благотворительный ужин в «Метрополитен-музее».

Теперь Дина иной жизни себе и не представляла. Она буквально купалась в волнах светского успеха. И подумать только – началось все с того дня рождения Карла Хайнца, когда ее приметила сама Бекки Пятая!

С тех самых пор двери, до того плотно закрытые перед Голдсмитами, отворились, как по мановению волшебной палочки. Приглашения хлынули потоком. И Голдсмиты начали выезжать в свет.

Два месяца Дине казалось, что она живет как в сказке. А потом, проснувшись однажды утром, почувствовала, что все же что-то ее до конца не удовлетворяет.

Да, она добралась до самой вершины. Да, ее с Робертом принимают в самых лучших домах. Ну и что с того?

Дине теперь хотелось большего. Да, большего. Маленькой Дине Ван Влит из Нидерландов уже было мало просто вращаться в кругу избранных, она ныне с завистью поглядывала на еще не освоенные, зеленеющие пастбища.

Коротко говоря, Дина возмечтала стать легендой. Сделаться истинной звездой высшего общества.

И некоторые шаги в этом направлении уже были предприняты.

Следуя во всем примеру Бекки Пятой, Дина уже поменяла свой кричаще-роскошный «кадиллак» на скромный «линкольн» и убеждала Роберта сделать то же самое.

Над воспитанием Дины, ведая о том или нет, работал целый круг лиц.

Ежедневные уроки французского позволяли ей теперь перемежать свою речь всяческими «voulez-vous», «n’est-ce pas», «cherie» и так далее – точь-в-точь как Бекки Пятая.

Под влиянием Джейн Райтсмэн, известного авторитета в области французского интерьера XVIII века, Дина решила, что неплохо бы и ей освоить этот предмет. Так началалось изучение – трижды в неделю – ренессансной живописи.

Наслушавшись рассказов о «субботах» у модельера Оскара де ла Ренты и его жены, куда все заскакивают запросто, возвращаясь из-за города, Дина решила последовать тому же примеру, открыв дверь всякому, кто хотел бы пропустить рюмочку в воскресенье вечером.

Эти «воскресники» сразу же приобрели колоссальную популярность. Покойная Китти Миллер как-то обронила: «Положите у двери кусок ветчины, и у вас отбоя не будет от гостей». Нечто в этом роде Дина и сделала.

Но с одной важной поправкой. Теперь она знала, что скромность – самый верный признак хорошего вкуса и что чем меньше и изысканнее кусок ветчины, тем лучше. Если раньше она расшибалась в лепешку, устраивая шикарные приемы с массой приглашенных, то ныне ограничивалась встречами в узком кругу и довольно быстро преуспела в их устройстве.

И знакомым, что ее принимали, Дина уже не посылала обескураживающе дорогие благодарственные подарки, а из кожи вон лезла, лишь бы найти что-нибудь скромное, но зато изысканное. Иногда, разнообразия ради, можно было себе позволить и откровенный кич.

Дина завела специальную записную книжку, в которой отмечались пристрастия ее знакомых: в еде, напитках, цветах, людях – друзьях и, еще важнее, недругах – так, чтобы, не дай Бог, на одной и той же вечеринке не оказалось два непримиримых врага.

И Дина не останавливалась на достигнутом, упорно продолжая совершенствоваться.

В шесть сорок пять, уже одетая для утренней гимнастики, Дина позвонила дворецкому по внутреннему телефону.

– Да, мадам? – в трубке прозвучал сонный голос Джулио.

– У меня сегодня немного сдвинулось расписание, – извиняться Дина и не думала. – Встретимся прямо сейчас. – Она на секунду остановилась. – У меня.

– Иду, мадам.

Когда он появился, Дина сидела на диване в гостиной, потягивая только что поданный Дарлин кофе.

– Мадам! – поклонился Джулио.

– Благодарю, Дарлин, – сухо сказала Дина. – Вы свободны.

Служанка сделала книксен и незаметно выскользнула из комнаты.

Джулио неодобрительно посмотрел ей вслед.

Если вкус Дины действительно нуждался в совершенствовании, то о ее хватке того же сказать нельзя.

– Присаживайтесь, Джулио. – Она посмотрела на него в упор. – Нет, нет, не туда. – Голос у Дины был как у дрессировщицы. – Вот сюда.

Джулио повиновался.

– На следующей неделе, в понедельник, четверг и пятницу, здесь будут съемки, – сразу перешла к делу Дина. – Прошу проследить за тем, чтобы все было обеспечено. – Она помолчала. – Иными словами, хоть наизнанку вывернитесь, но люди из «Архитектурного журнала» должны быть довольны.

– Слушаю, мадам. – Джулио сделал запись в блокноте.

– В четверг здесь установят вазы с цветами, а потом Ренни или кто-нибудь из его помощников будут ежедневно их менять. Пусть и о них позаботятся.

– Разумеется, мадам. – Джулио сделал очередную пометку.

– Теперь по поводу последнего воскресного приема. – Дина отхлебнула кофе. – Неужели я должна повторять, что только гости одеваются, как им угодно? Персонала это не касается. Между тем я заметила, что официанты позволяют себе небрежность в одежде. С этим надо покончить раз и навсегда.

– Слушаю, мадам.

– Кстати, вас здесь в прошлое воскресенье вообще не было.

– У меня заболел родственник, и я...

– К друзьям и родственникам можете ходить в свободное время. Ясно?

– Да, мадам. Извините...

– Чтобы этого больше не было.

Далее последовала домашняя рутина. Дина постоянно сверялась с записями: здесь пыль... тут пятно... а это уж настоящее безобразие: паутина на люстре!

Джулио все записывал.

Раздался стук в дверь. Появилась Дарлин: инструктор на месте, ждет.

Дина бросила взгляд на миниатюрный будильник от Фаберже: семь. Сегодня он пришел на четверть часа раньше обычного. Хорошо.

Следующие двадцать пять минут Дина провела в спортивном зале, где инструктор безжалостно гонял ее с тренажера на тренажер.

Затем – благословенный душ.

Следующие полчаса съели телефонные звонки.

В половине десятого – энергичный массаж, в десять – укладка волос и маникюр.

После этого, уже при полном параде, Дина переговорила с шеф-поваром из фешенебельного ресторана и приняла его с испытательным сроком (он готовит для Бекки Пятой, а чем она хуже?).

День только начинался.

Утро незаметно перетекло в полдень. После лекции у «Сотби» и встречи с де ла Рентой Дина направилась к Бекки Пятой.

Было половина второго, и хоть у Дины не было и секунды свободной, усталой она себя совершенно не чувствовала.

Отнюдь. Дина Голдсмит – настоящий сгусток энергии. Она бежит по первой дорожке – и получает от этого колоссальное наслаждение.

* * *

– Спасибо, Урия, больше ничего не надо, – сказала Бекки старику с трясущимися руками и острым, как клюв, носом, который поставил на стол поднос с кофейником, чайником, сахарницей и сливками.

– Слушаю, мадам, – громко отчеканил старец; подобно всем тугоухим, он скорее кричал, чем говорил.

Уловив неодобрительный взгляд, брошенный Диной вслед Урии, Бекки пояснила:

– Мы с Урией как родные. Знаете, ведь он более пятнадцати лет прислуживал моему последнему мужу. А целых тридцать лет до того – его отец. Да, Урия воспитан в старых добрых традициях. Гордость не позволяет ему и подумать о том, чтобы уйти на покой. Мне лично кажется, что это просто убило бы его.

Склонив голову набок, Бекки одарила Дину своей знаменитой таинственной улыбкой.

– В общем, у нас с ним негласное соглашение. Урия мирится с моими причудами, а я не замечаю его хворостей. Меня еще бабушка учила: «Сначала слуги ухаживают за нами, а потом мы за ними». Да. Это святое. Возьмите хоть Урию. Разве я не обязана ему этой малостью за почти полвека беззаветной службы?

Дина молча кивнула.

– Ну да ладно, оставим это. Чаю или кофе?

– Кофе, пожалуйста.

– С молоком?

– Я пью только черный, – покачала головой Дина.

– Я тоже, – одобрительно кивнула Бекки и, протянув Дине чашку, сделала крохотный глоток крепчайшего французского кофе.

Дамы попивали послеобеденный кофе в полумраке гостиной, напоминавшей скорее таинственный кокон, сотканный Ренцо Можардиано, великим, всемирно известным специалистом по интерьерам.

Комната, которую Бекки называла своим «кабинетом», походила на раскрытую шкатулку для драгоценностей времен Возрождения, чему немало способствовали расписные стены и сводчатый потолок.

Все поверхности здесь были выполнены «под старину». Черное дерево. Тюльпанное дерево. Порфир. Агат. Искусственный мрамор. Золото.

Но весь этот мерцающий, поразительно насыщенный фон служил только тому, чтобы привлечь внимание, но постепенно, не сразу, к шестнадцати превосходным миниатюрам Гойи: развешанные по всему периметру «кабинета», они напоминали драгоценные камни в ожерелье.

Как ни сдерживалась Дина, но ее глаза невольно скользили по всему этому великолепию, казалось, каким-то чудесным образом перенесенному сюда, в сердце Манхэттена, из самого роскошного французского замка.

Впитывая пьянящую атмосферу комнаты, Дина вдруг с тоской поймала себя на мысли, что по сравнению с этим дворцом ее собственный дом, которым она привыкла так гордиться, выглядит всего лишь обиталищем нуворишей.

Ну и что из этого следует? Да ясно что! Давно пора обновить обстановку, и пусть этим займется настоящий мастер своего дела! То есть Ренцо Как Там Его? Уходя, надо будет непременно попросить Бекки познакомить ее с ним.

«В конце концов, – подумала Дина, – разве не таков мой всегдашний девиз: „Если сомневаешься, меняй обстановку“».

– Ну ладно. – Бекки поставила чашку на стол.

– Что-что? – встрепенулась Дина. – О, извините, ради Бога, я задумалась о другом...

Хозяйка остановила ее величественным жестом.

– Пустое. Не за что извиняться. Я всего лишь хотела сказать, что у меня для вас небольшой сюрприз.

– Правда? – Все мысли о переделке дома разом вылетели у Дины из головы.

– Видите ли, я ведь не случайно пригласила вас именно сегодня. Была у меня, – Бекки улыбнулась, – некая особая причина. Думаю, она покажется вам не вполне обычной или, во всяком случае, занимательной...

– Я вся внимание! – У Дины даже дыхание перехватило, она сидела как на иголках.

Бекки погрозила ей пальцем:

– Но для начала одно условие. Все это сугубо между нами. То, что я скажу, не должно выйти за стены этого дома. – Взгляд у нее сделался строгим и сосредоточенным. – Пусть это останется нашим маленьким секретом. Идет?

Дина воззрилась на нее. Общий секрет с Бекки Пятой! Боже милостивый! Неужели чудеса никогда не кончатся? Она попыталась что-то произнести, но с ужасом обнаружила, что язык ей не повинуется.

– Итак, я могу положиться на вашу скромность? – Бекки сделала еще глоток.

– Э-э, ну да, конечно, – в замешательстве пробормотала Дина.

– Речь идет, – улыбнулась Бекки, – об одном из моих лучших друзей. А с другой стороны, о вашей подруге, так что кому, как не нам с вами, следует объединить усилия? Тем более что помочь обоим можем только вы да я.

Объединить усилия? С Бекки? Потрясающе! Но о чем, собственно, идет речь?

– Похоже, пора объяснить, что к чему. – Сложив руки на коленях, Бекки задумчиво подняла глаза на узорчатый потолок. – Завтра в Нью-Йорк возвращается принц Карл Хайнц.

– Вот как? А я и не знала...

– Ничего удивительного, никто не знал, кроме меня. – Бекки в упор посмотрела на Дину. – Итак, я буду с вами откровенна.

Все еще переживая свое новое положение конфидентки самой Бекки Пятой, Дина просто кивнула – своей способности выражать мысли членораздельно она явно не доверяла.

– Судя по всему, – продолжала Бекки, – положение старого князя стабилизировалось. Из этого не следует, конечно, что он поправился, совсем нет. Отец Хайнца в коме и, видимо, уже никогда из нее не выйдет. Но непосредственная угроза жизни миновала. И что еще более существенно... – Бекки помолчала, наклонилась к гостье и выпалила: – Он... юридически... жив!

Кажется, Дина начала понимать. Так вот в чем дело, подумала она, чувствуя, что внутри у нее что-то переворачивается. Она поспешно сделала глоток кофе. Теперь ей стало ясно, зачем Бекки позвала ее и к чему клонит. Вместе...

Вместе они поспособствуют союзу Карла Хайнца и Зандры!

– Вижу, дорогая, вы меня понимаете. – Лицо Бекки озарилось каким-то внутренним светом.

Дина промолчала.

– Ну конечно же, понимаете!

– Как будто. – Дина наконец обрела дар речи. – Принц ваш лучший друг, а Зандра – моя ближайшая подруга. Принцу нужен наследник – еще при жизни отца. И Зандра...

– Вот именно.

Бекки обнажила свои безупречно ровные зубы, и на какое-то мгновение Дина разглядела за ее непостижимой Леонардовой улыбкой железную хватку.

– Порознь нам ничего не добиться. Вот я и предлагаю – объединим усилия.

– Как два кукловода?

– Ну, так бы я не сказала. Скорее как два верных друга... или, если угодно, как две крестных. Еще кофе?

– Э-э...

– Совсем чуть-чуть?

– Ну что ж, пожалуй. – Дина протянула чашку.

Наливая кофе, Бекки продолжала:

– В конце концов, никто не будет спорить, что Хайнц с Зандрой идеально подходят друг другу.

– Вы правы. – Собственно, Дине пришло в голову то же самое еще на приеме в «Метрополитене». – Правда, кое-какие препятствия имеются.

– Да? – Бекки нахмурилась. – И что же это?

– Ну например, любовь, – вздохнула Дина.

– Любовь! – недоверчиво воскликнула Бекки. – Да при чем здесь любовь? Знаете, дорогая, речь идет о миллионном состоянии, праве наследования, династическом браке. А вы мне про любовь!

– Ну, и еще разница в возрасте, – заметила Дина.

– О Господи! – Бекки отмахнулась от нее, как от назойливой мухи. – Если принять во внимание все остальное, то возраст вообще значения не имеет. Кстати, разве ваш муж не старше вас? Да и один из моих...

Дина молча кивнула.

– И разве Зандра с Хайнцем не дополняют друг друга наилучшим образом?

И вновь Дина кивнула.

– И разве не составят они совершенно потрясающую пару?

Дина кивнула в третий раз.

– Ну вот, видите, и вы согласны. – Бекки метнула на нее быстрый взгляд. – Стало быть, я могу на вас рассчитывать? Поможете?

«Ну разумеется, – подумала про себя Дина. Карл Хайнц и Зандра представились ей вместе, и она невольно даже причмокнула от удовольствия. – Действительно, идеальная пара. Оба такие красавцы...»

– Да, – вслух сказала Дина, – вы смело можете на меня рассчитывать.

– Ну вот и чудесно, – улыбнулась Бекки. – Вы и представить себе не можете, как я рада.

От этих слов Дина совершенно разомлела. Ощущение было, как после глотка бренди, когда по всему животу растекается тепло. Она уже воочию видела, как еще более укрепляются ее позиции в обществе. Но самое главное – ее просит о помощи сама Бекки Пятая!

Чего еще можно желать?

– Вот что мы сделаем, – задумчиво проговорила Бекки. – В ближайшую субботу на аукционе у «Кристи» продается Фаберже и старые ордена. Хайнц собирает такие вещицы. Послезавтра мы идем с ним туда посмотреть экспозицию. Потом я предложу ему пообедать у Мортимера...

– Где как раз, – подхватила Дина, – я буду обедать с Зандрой.

– Вот именно! – Томная улыбка Бекки не могла скрыть живого блеска ее глаз. – Только наша встреча должна выглядеть совершенно случайной... ни малейшего намека на сговор.

– Ну это-то как раз совсем не должно смущать, – пожала плечами Дина. – Ведь у Мортимера кого только не встретишь. Просто надо сделать вид, что все приятно удивлены.

– Отлично, – кивнула Бекки. – Теперь еще одно. Шелдон и Нина Фейри. Вы с ними хорошо знакомы?

– Да не очень. А что?

– У них поместье рядом с моим в Нью-Джерси. По-моему, Нина унаследовала его от бабушки по материнской линии.

Дина выжидательно промолчала.

– Я это говорю к тому, что нам понадобится их участие. – Бекки неторопливо провела лакированным ногтем по губам и многозначительно посмотрела на Дину. – Только они ни в коем случае не должны заподозрить, что все подстроено. Нина – фантастическая болтушка, и все...

– ...должно остаться в полном секрете, – энергично закивала Дина. – Все понятно.

– Жаль, что вы не близки с Фейри. – Бекки вновь провела ногтями по губам. – Иначе вас могли бы пригласить к ним в поместье, и наш маленький заговор уж никак не вышел бы наружу.

– Об этом можете не беспокоиться, – улыбнулась Дина. – Шелдон – глава «Бергли», а у моего мужа контрольный пакет акций, так что стоит мне сказать «фас!», как... Словом, приглашение будет у меня через пять минут после того, как я о нем попрошу.

– Ах вот как, – протянула Бекки с оттенком невольной зависти и хрипловато рассмеялась. – Должна выразить вам свое восхищение. Хватка у вас прямо-таки французская. Так что вдвоем мы непобедимы!

– Но что касается Фейри, хорошо бы все же пораньше знать точную дату встречи.

– Не проблема. Надо только выяснить для начала, какие у Хайнца планы на ближайшее время. Послезавтра все прояснится. Ну что ж, наверное, пора выпить за успех нашего маленького предприятия?

Бекки нажала на кнопку под крышкой кофейного столика.

Минуту спустя кабинет прорезала золотистая полоса света – на пороге появился Урия и прошаркал внутрь.

– Вы звонили, мадам?

– Да, Урия. Пожалуйста, бутылку «Дом Периньон», побольше льда и два бокала.

– Сию минуту, мадам!

Дина вновь огляделась, не переставая восхищаться великолепием обстановки. Ничего похожего прежде она не видела.

Вскоре вернулся Урия. В руках у него было ведерко, до краев набитое льдом. Вступив в борьбу с пробкой, он в конце концов ее вытащил, наполнил дрожащими руками бокалы и старческой походкой вышел из комнаты.

Бекки высоко подняла бокал.

– За его высочество принца и будущую принцессу фон унд цу Энгельвейзен!

– Пусть будут счастливы! – подхватила Дина.

Раздался нежный звон бокалов. Шампанское оказалось просто отличным. Но замысел – еще лучше.

 

Глава 24

– Эгоист! Ублюдок! Свинья! – Забравшись вместе с Зандрой в огромное подземное хранилище, служившее ей, когда случаются всякие неприятности, надежным убежищем, Кензи так и исходила яростью. По стенам, как книги в шкафу, были расставлены сотни бесценных картин и рисунков, все со своими ценниками. – Ну ничего, он у меня еще свое получит!

– Что это ты так разошлась? – рассудительно сказала Зандра. – А может, у него просто сегодня день неудачный? Вот он на тебе и отыгрывается. Ты ведь знаешь мужчин, это на них похоже.

– Отыгрывается? – тупо повторила Кензи. – За что же это, интересно?

– Да брось ты, Кензи, мужчины ведь на самом деле такие чувствительные. Наверное, это от того, что им все время приходится подавлять свои чувства. Словом, ты просто попалась под руку. Так что не принимай это на свой счет.

– Не принимать на свой счет? А на чей же в таком случае, позволь узнать?

Зандра шумно вздохнула. Она была явно растеряна. Одно дело – выразить сочувствие и подставить плечо, на котором можно поплакать, и совсем другое – тащить человека из бездонной ямы. Кензи нуждается в помощи, это ясно. Только... как ее оказать?

– Нож, – мечтательно проговорила Кензи, и глаза ее засверкали.

– Кензи...

– А еще лучше – мясницкий топор. Знаешь, настоящий топор из старой золингеновской стали. Надо только потренироваться немного...

– Довольно! – крикнула Зандра. – Что за чушь ты несешь! К тому же, если мне не изменяет память, ты вегетарианка.

– Так что же мне делать? – жалобно посмотрела на нее Кензи и даже вся съежилась.

– Забыть. Вот и все. Взять да забыть.

– Забыть? – пискнула Кензи. – Да как же такое забыть?

– Тогда хотя бы заучи слова, которые любила повторять мне тетя Джозефина: «Diem adimere aegritudinem hominibus».

– Но я не знаю латыни!

– Буквально это означает следующее: «Время устраняет печаль».

– Ага! – искоса посмотрела на нее Кензи. – Иными словами, «время исцеляет раны». И почему это, – грустно пробормотала она, – стоит людям попасть в трудное положение, как они сразу начинают цепляться за старые клише?

Зандра вдруг вскинула подбородок.

– Латынь! Слушай, Кензи, мне пришла в голову одна мысль. – Она блаженно заулыбалась, как человек, которого внезапно осенило.

Собственно, кто такие древние римляне, спрашивала себя Зандра, как не итальянцы, только под другим именем? А кто умеет лучше исцелять душевные раны, чем итальянцы? Никто, разве что матери-еврейки. Те, в чьих жилах течет хотя бы одна-единственная капля латинской крови, знают: если тебе плохо, если есть проблемы, например, надо достучаться до сердца мужчины, то вспомни о еде, потому что путь к этому самому сердцу лежит через желудок!

Зандра живо вскочила на ноги.

– Я знаю, что тебе нужно! – объявила она.

– Да ну? – недоверчиво протянула Кензи.

– Знаю, знаю! – Зандра ради пущего эффекта выдержала короткую паузу. – Тебе нужно поесть.

– Поесть?!

– А что тут такого? Я совершенно серьезно. Ты что, не знаешь разве: еда – это противоядие. Только настоящая еда. Добрая итальянская кухня. Так, дай подумать немного, – мечтательно продолжала Зандра, перебирая в уме восхитительные итальянские кушанья, все эти пиццы, спагетти, ризотто с дарами моря, оливками и зеленью. А если запить их бутылочкой славного кьянти, то и у мертвого настроение поднимется.

У Зандры разгорелись глаза.

– Ну как, дорогая, что скажешь? Вперед? Ну же, соглашайся. И поверь мне, на сытый желудок все выглядит иначе.

– Но ведь на самом деле, – проскрипела Кензи, – ты предлагаешь лечить симптом, а не болезнь.

– Какая разница, если лекарство действует? Скажем, у тебя заболела голова, разве ты не хочешь избавиться от боли?

– Да, но только мою боль зовут Фер – мать его так! – раро. – Кензи вздохнула. – И на самом деле нужен мне не обед, а добрая дубина, чтобы проучить этого выродка! – Кензи скрипнула зубами. – Ну и где эти хваленые полицейские? Когда нужно, до них не достучишься.

– Ну хватит, надоело! Так как, идешь со мной обедать или нет?

– Обедать? – обиженно просопела Кензи. – Да нет, воздержусь, пожалуй.

– Как знаешь! – Зандра в отчаянии всплеснула руками и сердито посмотрела на Кензи.

И, круто повернувшись, направилась к выходу из хранилища.

Посмотрев ей вслед, Кензи что-то пробурчала, толкнула бронированную дверь, набрала код и по привычке проверила, надежно ли закрыла. Хлопнула дверь служебного лифта – Зандра поехала наверх.

Дожидаться, пока лифт спустится, Кензи не хотелось. Но и по лестнице она не пошла. Повинуясь какому-то непонятному порыву, Кензи двинулась в глубь подземного лабиринта.

Мало кто отваживается углубляться в чрево «Бергли», и не зря. Даже инженеры-строители постоянно плутают в этих коридорах, а уж тем, кто не знаком с общим планом, и вовсе требуется ариаднина нить, чтобы выбраться наверх.

Но Кензи об этом не волновалась. Давным-давно, еще в самые первые дни своей работы, она из любви к приключениям и непобедимого интереса ко всему, что связано с «Бергли», обошла весь этот дворец в неоренессансном стиле вдоль и поперек, отложив в памяти все шесть надземных и оба подземных этажа.

Верхний Б1 был поровну поделен между галереями и гаражом.

Нижний Б2, по которому она сейчас безошибочно продвигалась, представлял собой вереницу помещений со стальными сейфами, в которых хранились бесценные сокровища. А еще здесь находилось все необходимое для жизнеобеспечения гигантского – 96 тысяч квадратных футов – здания: устрашающие котлы и бойлеры, пыхтящие насосы и генераторы, трубопроводы, мусоросборники и машинное отделение.

В этом лабиринте можно было обнаружить и нечто вовсе неожиданное – что-то вроде пещеры, где хранится гигантская коллекция садовых статуй, возвышаются небольшие храмы, покоятся фонтаны и перголы – загадочные и поражающие воображение.

А еще дальше – все то, что не поместится даже в гигантском сейфе: таинственно улыбающиеся сфинксы, фрагменты колонн и фризов, мраморные статуи, гигантские фигуры из бронзы, огромная голова медузы, обвитая каменными змеями.

Эта могильная атмосфера, эти памятники минувших тысячелетий, нашедшие упокоение под землей, всегда производили на Кензи неотразимое впечатление, словно она первой переступила порог величественного храма мировой культуры.

Все здесь притягивало взгляд: мощь этих творений рук человеческих, случайное их расположение, в котором угадывалась, однако, некая непредусмотренная симметрия, уходящая во мрак перспектива. Вот это и сводило Кензи с ума – тайна, загадка. И еще – странное чувство, будто на свете еще много-много чудес, ждущих, чтобы их открыли.

Кензи продвигалась по мрачным коридорам, цокая каблуками по бетонному полу, и звук их медленно истаивал в пространстве. На стенах равноудаленно друг от друга висели фонари, защищенные проволокой в мелкую ячейку, разливая лужицы света.

Под потолками, расходясь на поворотах, вились переплетенные трубы и трубочки.

Но на Кензи эта устрашающая атмосфера никак не действовала. И клаустрофобией она не страдала. Все здесь было ей знакомо, и она не сомневалась, что найдет выход даже в полной тьме.

Никто не встретился ей на пути, тем не менее Кензи знала, что ни на секунду не остается одна. Повсюду были расставлены скрытые видеокамеры – безмолвные часовые, бдительно отслеживающие своими циклопическими глазами каждый ее шаг и посылающие ее изображение в помещение охраны.

Потянув на себя стальную дверь, Кензи вышла в кочегарку. Оттуда лестница вывела ее на следующий этаж, где она миновала точно такую же стальную дверь, над ней еще одну, еще два пролета и наконец оказалась на месте.

После полумрака хранилищ и лестничных клеток свет в коридоре показался ослепительно ярким. По обе стороны, на равном расстоянии друг от друга, тянулись окрашенные в светло-кремовый цвет двери.

На каждой висела табличка с золотыми буквами. Вот и «Старые мастера».

Чуть ниже белела еще одна табличка:

А. Ли

М. Тернер

З. фон Хобург-Уилленлоу.

– Это я! – Кензи распахнула дверь.

Но никто ей не ответил. Беглого взгляда на вешалку оказалось достаточно, чтобы понять: Зандра с Арнольдом обедают.

Может, оно и к лучшему, подумала Кензи. Некоторые вещи лучше делать в одиночку... Особенно если надо докопаться до правды...

Закрыв дверь, она села за стол и с упреком посмотрела на телефон. Казалось, он ответил ей высокомерным взглядом.

– Ну что ж, – вздохнула Кензи, – хочешь не хочешь... – Она схватила трубку и набрала номер.

Один гудок... второй... третий...

– Полиция Нью-Йорка, – прозвучал знакомый женский голос. – Отдел по розыску похищенных произведений искусства.

– Это опять мисс Тернер. Мне нужно срочно поговорить с офицером Ферраро.

– Извините, но офицер Ферраро на задании.

– На каком таком задании? – взорвалась Кензи. – Я звоню из «Бергли». И не по личному вопросу. Так что не будете ли вы все же любезны его отыскать?

– Ничем не могу помочь, мэм. Повторяю, офицера Ферраро сейчас нет. Вы можете оставить номер, по которому...

– О Господи, да сколько же можно объяснять! Дело не терпит отлагательств! Прошу соединить меня с офицером Ферраро, где бы он ни находился. Иначе мне придется действовать через его голову. – Кензи выдержала многозначительную паузу. – Ну так как? Выбор за вами.

Последовало короткое молчание.

– Так какое, говорите, у вас дело?

– А я пока ничего и не сказала. Так вот: речь идет о похищенной картине стоимостью в двадцать пять миллионов долларов.

Это явно произвело впечатление.

– Не вешайте трубку, пожалуйста, – поспешно проговорила дежурная. – Сейчас попробую соединить.

Не прошло и пятнадцати секунд, как в трубке послышался раздраженный голос Чарли:

– Ну, что там за срочность? Живо, а то я и без тебя тут дерьма наглотался. Слышала, наверное?

– О чем ты?

– Я сейчас в галерее «Аристерия». Какие-то говнюки связали местных служащих, стырили картины и рванули черт знает куда. Можешь себе представить? При свете дня.

– Да, ребята на ходу подметки рвут, – невольно рассмеялась Кензи. – И что же они украли? Рафаэля?

– Не вижу повода для смеха.

– Да уж какой тут смех.

– Ну ладно, что там у тебя?

– Прежде всего, – сухо сказала Кензи, – мне велел связаться с тобой Шелдон Фейри.

– Ну и?..

– Ну и ничего. Мне просто хочется все сразу поставить на свои места. Я выполняю приказ начальства.

– Слушай, Кензи, мне действительно некогда. Так что либо переходи к делу, либо я вешаю трубку. У тебя ровно минута.

– Остынь немного. Речь, чтобы ты знал, идет о картине стоимостью в целое состояние.

– Гольбейн, наверное?

– Почему ты так решил? – осторожно спросила Кензи.

– Потому что я читаю газеты, дорогая моя Шерлок. Ладно, извини, Ганс зовет. Мне надо бежать. Перезвоню, как только...

– Не смей вешать трубку! Слушай, Чарли, если ты откажешься с нами работать, видит Бог, я... я...

– Я... я, – передразнил ее Чарли. – Что ты?

– Я все выложу ребятам из «Нью-Йорк мэгэзин»! И «Ньюс». И «Ньюсдей». – Кензи мечтательно улыбнулась, соображая, что там еще осталось у нее в загашнике.

– Кензи! – лениво протянул Ферраро.

– Пошел ты знаешь куда, Чарлз Габриэл Ферраро? Короче, либо мы встречаемся сегодня же, либо у вашего отдела по связям с общественностью сильно прибавится работенки. Я не исключаю даже, что мэр назначит специальную комиссию по расследованию. А там, глядишь, и государственный секретарь лично свяжется с вашим комиссаром. А что? Учитывая, какую шумиху развел вокруг этого дела Бонн, это вполне возможно. Так что надевай свой лучший костюм и готовься к съемке.

– Ах ты... ах ты, дрянь! – с оттенком восхищения выдохнул Чарли. – Вижу, в игре никакими приемами не гнушаешься.

– Спасибо за комплимент, – высокомерно бросила Кензи. – И еще одно. Не показывайся перед камерой в каком-нибудь из своих ярких галстуков. Надень что-нибудь поскромнее.

– Ну ладно, ладно. – Чарли выбросил белый флаг. – Победила. Только встретимся попозже, ладно? Не раньше семи.

– Годится. Только на работе в это время меня уже не будет. Приходи домой. Адрес еще не забыл? – медоточивым голоском спросила она.

Вместо ответа Чарли швырнул трубку.

«Ну вот, – самодовольно улыбаясь, подумала Кензи, – все оказалось не так уж и трудно. С офицером Ферраро я справилась. И он знает это не хуже меня. А вот другого не знает – что я теперь живу не одна, а когда под рукой Зандра, постель ему не светит».

Правда, на сей раз Чарли все равно ничто не светит. Ибо нравится ему это или нет, на нее, Маккензи Тернер, его чары больше не действуют. Отныне Чарли Ферраро для нее не существует.

Вот так-то!

Прожив в Нью-Йорке три месяца, Зандра обнаружила, что спектакль – подлинный спектакль – разыгрывается не на сценах бродвейских или внебродвейских или даже вневнебродвейских театров, а на улицах и тротуарах Манхэттена, где не умолкая течет поток людей-актеров.

Это касается даже шикарных районов верхнего Ист-Сайда с его бьющими в глаза большими деньгами. Труппа здесь тоже представляет собой странную, вполне демократическую по духу смесь: дамы в соболях проплывают мимо попрошаек в драной одежде, безумные мотоциклисты едва не сбивают чинных банкиров, длинноногая модель прямо с обложки модного журнала жмется к стене, пропуская какого-то маньяка, выкрикивающего грязные ругательства, и, равнодушная ко всему этому, катит коляску с немощным стариком темнокожая сиделка.

Да, Зандре, чей театральный опыт исчерпывался участием в конкурсах красоты, казалось, что теперь-то она наконец попала на сцену самого настоящего театра под названием «Манхэттен», где одновременно и без всякой режиссуры идут «Марат-Сад», «Босые в парке», «Частная жизнь» и «Трехгрошовая опера», а количество зрителей на каждом представлении зависит от самых разных вещей – погоды, финансовых возможностей, времени дня и даже фазы Луны.

Но сейчас, бесцельно слоняясь по Мэдисон-авеню, Зандра словно не замечала всего многоярусного зрительного зала. В этот обеденный час она была занята разглядыванием магазинных витрин, что, собственно, учитывая весьма скромный бюджет, только и могла себе позволить.

Витрины, как всегда, сверкали. Нельзя сказать, что Зандра хоть сколько-нибудь завидовала людям, выходящим с покупками от «Джанни Версаче», или коллекционеру, сосредоточенно разглядывающему старинное полотно в витрине художественной галереи, или туристам, склонившимся над дорогими безделушками в сувенирном магазине. Выросшая в бедности, Зандра смолоду привыкла считать каждую копейку, но в то же время отлично сознавала, что счастье и радость ни за какие деньги не купишь.

Именно поэтому она оставалась более или менее равнодушна к окружающим ее со всех сторон соблазнам, вполне удовлетворяясь возможностью просто поглазеть на всю эту роскошь... ну, если уж быть до конца честной, и немного помечтать. Вот и все, больше ей ничего и не нужно.

И что в этом, собственно, удивительного? По отношению к ней Нью-Йорк оказался чрезвычайно гостеприимен. Так чего же еще желать?

Хотя, по чести говоря, кое-чего ей все-таки не хватает. Во-первых – постоянного поклонника. Во-вторых – что куда серьезнее, да и мучительнее – о Рудольфе до сих пор ни слуху ни духу.

Зандра вздохнула. Брат вспоминается ей в самые неожиданные моменты, и всякий раз она испытывает острое чувство вины.

С Англией она за это время наговорила, по самым скромным подсчетам, на две тысячи долларов, и все без толку. Либо ее брат залег на дно так глубоко, что и не отыщешь, либо...

Что? Умер и похоронен бог знает где? Может даже, на дне реки, о которой никто и никогда не слышал?

Застегнувшись до ворота и поплотнее затянув шарф на шее, Зандра продолжала свой путь, пока ее не остановил чей-то певучий голос с явным оксфордским акцентом:

– Зандра? Неужели Зандра фон Хобург-Уилленлоу?

Зандра круто остановилась и удивленно завертела головой, пытаясь отыскать знакомое лицо в толпе незнакомцев. Ее усилия не пропали даром – провода соединились, в мозгу словно что-то щелкнуло.

– О Господи, Пенелопа! Пенелопа Гейнсборо! Неужто и впрямь ты?

– Собственной персоной, – усмехнулось долговязое рыжеволосое существо в каком-то немыслимо ярком, из кожи и замши, пальто.

Последовали объятия и обмен поцелуями.

– Смотри-ка, и впрямь Пенелопа! – Зандра чуть отстранилась. – Чудесно выглядишь, дорогая. А как Дики?

– Дики тю-тю, – весело откликнулась Пенелопа.

– В каком смысле «тю-тю»? – У Зандры округлились глаза.

– Я больше не Гейнсборо, дорогая. Я теперь миссис Алекс Тротон. – Слова она выговаривала в точности как Зандра, отрывисто и четко. – И в доказательство вот... двадцать два карата без малейшего изъяна. Полюбуйся. – Она вытянула вялую руку.

– Да, сооружение и впрямь гигантское, – прищурилась Зандра.

– Гигантское и абсолютно буржуазное, – рассмеялась Пенелопа. – И все же бриллианты – наши, девушек, лучшие друзья. Держись за каждый камушек до конца – вот мой девиз... Пусть хоть целый браслет из мужских скальпов получится. А если учитывать мои темпы, то, пожалуй, и ожерелье. Третий развод, четвертое замужество. И это всего в двадцать шесть лет. Можешь себе представить? Скандал вышел тот еще. На это стоило посмотреть. Сначала Лицинда Тротон удирает Бог знает куда с какой-то женщиной, затем Дики – с привратником Алекса. Бред какой-то! Это же надо придумать – привратник! И наконец, мы с беднягой Алексом...

– О Господи, Пенелопа, действительно кошмар! Фантастика! Во сне не увидишь.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что ничего не слышала обо всем этом? – недоверчиво посмотрела на нее Пенелопа.

– Боюсь, что нет. Я последнее время живу как-то на отшибе.

– Когда же мы разговаривали в последний раз? Вспомнила! Ты звонила насчет Рудольфа. Я слышала, он должен Дики кучу денег, ну да мне наплевать. Хорошо бы он не вернул ему ни копейки. Будет знать, как иметь дело с привратниками. Особенно с чужими. Ну да ладно, черт с ним! Надо же, никогда не думала, что именно здесь тебя встречу. Что ты забыла в Нью-Йорке?

– Это долгая история, – сказала Зандра, стараясь увернуться от чужих локтей и спин. – В общем, я сейчас здесь живу. – Не желая углубляться в подробности, она круто сменила тему. – Да ты лучше о себе расскажи. Ты-то что здесь делаешь? Прячешься, как обычно, от коллег с Флит-стрит?

– Прячусь? Да Бог с тобой! У меня медовый месяц.

– Здорово! Ну и как, счастлива?

– Не то слово.

– Поздравляю! По-моему, надо выпить по этому случаю. – Зандра огляделась. – Счастливчик где-нибудь поблизости?

Пенелопа вдруг опечалилась.

– Можешь себе представить, подхватил грипп. Нашел время. И ведь предупреждала же: сделай прививку! И слушать не захотел. Впрочем, на мужчин это похоже. И вот ведь беда, как раз сегодня у нас роскошные билеты на «Бульвар Сансет». Первый ряд. Жаль терять, ну да что же поделаешь. Идти одной совсем неохота.

Пенелопа неожиданно просияла.

– О Господи, и как же это мне сразу в голову не пришло! Вот идиотка! Пошли вместе. А перед тем поужинаем в «Русской чайной». Это мое любимое место. Ну, соглашайся же. Классно проведем время.

– Э-э... хорошо.

– Здорово! Ты просто молодчина! Вот уж выручила, так выручила. Наговоримся всласть. Ну что, в шесть?

– В шесть. В «Русской чайной».

– Поскорее бы! Выглядишь на все сто! Да, не забудь, столик будет заказан на имя Тротон. Миссис Алекс Тротон. Ну все, пока, помчалась.

Зандра задумчиво посмотрела ей вслед. Ощущение было такое, словно над ней прошумел небольшой торнадо, подхватил ее, разметал все вокруг и понесся дальше.

Итак, «Русская чайная», а потом Бродвей.

Ну что ж, почему бы и нет? Тем более что ничего другого все равно не предвидится.

 

Глава 25

– Да кончишь ты когда-нибудь мелькать перед глазами? – раздраженно прикрикнул Чарли. – Мечешься, словно кошка в огне. Не бойся, не укушу.

– Кто боится? Я? Вот уж меньше всего. – Кензи величественно опустилась на табуретку. На кушетку рядом с ним она не сядет, пусть и не мечтает.

Впрочем, на всякий случай, чтобы не ерзать, она подложила под себя ладони, ибо, несмотря на только что сделанное заявление, действительно вся дрожала от возбуждения. Знай она, что Зандра – подруга называется! – исчезнет как раз тогда, когда больше всего нужна, Кензи ни в жизнь не пригласила бы Чарли домой. Нашла бы какое-нибудь нейтральное место, да чтобы людей вокруг было побольше. С таким бабником, с таким сексуальным маньяком, вбившим себе в голову, будто он – дар Божий для любой женщины, нельзя оставаться наедине.

– Слушай, Чарли, – торопливо заговорила Кензи, – давай сразу договоримся: мы собрались потолковать о деле. Просто так уж получилось, что оно у нас общее.

– Да ну? – Чарли потеребил усы.

– Вот тебе и ну.

– Боюсь, что ты заблуждаешься. – Чарли оставил усы в покое. – Никакого общего дела у нас нет. Допускаю, что твоя контора столкнулась с некоей проблемой. Следовательно, – он прицелился в нее указательным пальцем, – столкнулась с проблемой и ты. Но ни полиция Нью-Йорка, ни мой отдел, ни я сам тут совершенно ни при чем.

Он закинул руки за голову и поудобнее устроился на кушетке.

– И чем быстрее ты это поймешь, – самодовольно продолжал Чарли, – тем будет лучше для нас обоих.

Кензи вспыхнула. Как он смеет ее поучать! Да кто он такой в конце концов! Неплохо бы также помнить, что полиция – государственное учреждение. И что «Бергли», как организация, исправно платящая налоги, имеет такое же право рассчитывать на ее услуги, как и сомнительный воришка, стянувший из галереи какие-то малоценные копии.

Да, да, такое же! Впрочем, Кензи отдавала себе отчет, что сейчас не время и не место давать волю чувствам. Пусть Чарли, если уж ему так хочется, надувает щеки. Пусть ведет себя, как ребенок. Пусть хоть на стену лезет. Ну а она, ответственный сотрудник «Бергли», останется внешне спокойной и деловитой, так что ни к чему не придерешься.

– Ну уж нет, Чарли. Хочешь не хочешь, но это и твоя проблема. И если выяснится, что Гольбейна действительно украли...

– Так-так. Расставим точки над i. – Чарли поднял руку – точь-в-точь полицейский, регулирующий движение на дороге. – По твоим словам, картину контрабандой ввезли в Америку. Верно я тебя понял?

– Если она действительно была украдена, то да.

– В таком случае этим делом должны заниматься Интерпол и ФБР. Неужели я должен тебе напоминать, что международная контрабанда произведений искусства не входит в юрисдикцию нью-йоркской полиции?

– Не должен. И тем не менее ты не прав. Да, конечно, это дело Интерпола и ФБР. Но и полиции Нью-Йорка оно тоже касается. Дело в том, что картина хранится в сейфе на Мэдисон-авеню. То есть на территории этого города. Более того, она была нам доставлена одним нью-йоркским адвокатом от имени продавца, пожелавшего по каким-то неведомым причинам не раскрывать своего имени.

– Тайны Мадридского двора, а?

– Слушай, Чарли, – Кензи изо всех сил старалась сдерживаться, – постарайся понять две простые вещи. Во-первых, картину принимала не я. Во-вторых, мы часто имеем дело с посредниками. С адвокатами, специалистами, перекупщиками... В конце концов, нам обоим прекрасно известно, почему продавцы прибегают к их услугам.

– Чтобы самим остаться в тени.

– Вот именно. То ли потому, что опасаются грабителей, то ли потому, что попали в трудное положение, но не хотят, чтобы это стало всем известно, то ли просто помешаны на анонимности.

– Ну ладно, ладно, – раздраженно остановил ее Чарли – От меня-то что требуется? Арестовать кого-то, а кого – неизвестно?

– Отнюдь. Надо, чтобы ты нам помог провести собственное расследование. Потому что у тебя есть доступ к информации, до которой нам самим не добраться. И еще: ты можешь понадобиться, чтобы войти в контакт...

– Войти в контакт. – Чарли сделал неприличный жест. – Стало быть, вот как это теперь называется.

– Ха-ха. Живот надорвешь. Короче, насколько я понимаю, мы можем рассчитывать на твою... э-э... профессиональную помощь?

– А почему бы просто не нанять детектива?

– Потому что ты и есть детектив, – жестко ответила Кензи.

– Я имею в виду частного сыщика.

– А кому, интересно, мы платим налоги? – окрысилась Кензи. – Какого же черта подкармливать частника, когда мы уже заплатили городу?

– Мне следовало бы знать, что у тебя на все готов ответ, – пробурчал Чарли.

Кензи склонила голову набок и одарила его сияющей улыбкой.

– Ну ладно, – вздохнул Чарли. – Выкладывай, какая именно информация вам нужна и с кем мне следует... э-э... связаться?

– Честно говоря, я это и рассчитывала от тебя услышать. – Кензи улыбнулась еще шире. – В конце концов ведь это ты у нас полицейский.

– Поделом мне! – Чарли чуть не застонал и яростно растрепал волосы. И угораздило же его попасться именно этой чертовке! Как ловко она обернула против него его собственные слова. И ведь не поверишь, что в этой обманчиво-хрупкой оболочке заключен даже не мозг, а целый компьютер. Нет, решительно надо принимать закон о соответствии внешнего облика внутреннему содержанию! Хотя чего уж теперь жаловаться – ведь однажды она уже его перехитрила, а он так ничему и не научился. С другой стороны, задним числом и не поверишь, что умудрился в свое время предаться душой и телом этой хитрой сучке. Ну да ладно, хоть это теперь ему больше не грозит.

– Хорошо, – тяжело вздохнул он, понуждая к работе серое вещество своего мозга. – Как зовут посредника?

– Захария Бавоза. Адвокат.

– Этого еще только не хватало.

– А что такое? – Кензи удивленно посмотрела на него. – Ты что, знаешь этого человека?

– К сожалению.

– Ну и...

– Вот тебе и «ну и», – оскалился Чарли. – Мешок с дерьмом.

«А то мне одного мало», – едва не вырвалось у Кензи, но она вовремя прикусила язык.

– Самый настоящий подонок, – убежденно повторил Чарли и, нахмурившись, добавил: – Я выхожу из игры.

– То есть как это – выходишь из игры? – Кензи почувствовала, как краска заливает ей лицо. У нее возникло сильнейшее желание наброситься на него и как следует потрясти. Но она снова сдержалась.

– Слушай, Кензи, – Чарли положил руки на колени и перегнулся к ней через кофейный столик, – Бавоза, конечно, мерзавец, но мелкая сошка. С кражей в «Аристерии» он мог быть связан. Но Гольбейн... – Чарли покачал головой. – Ни при каких условиях.

– Ага! Стало быть, мелкая кража для тебя важнее аферы, какой, возможно, свет не видывал?

– Да пошла ты к черту! Кража есть кража. К тому же в этой галерее связали людей, заткнули им рот кляпом. И между прочим, запросто могли прикончить. А ты знаешь, сколько человек в день убивают ради меньшего?

– Полагаю, порядочно. Но почему ты так уверен, – требовательно спросила Кензи, – что из-за Гольбейна никого не убили?

– Ни в чем я не уверен. Но это было Бог знает когда и в четырех тысячах миль отсюда. А «Аристерия» – это здесь и сейчас.

– Гольбейн – это тоже здесь и сейчас, – отчеканила Кензи. – По крайней мере так считают в Вашингтоне и Бонне. А Бавоза, что бы ты там о нем ни говорил, – посредник.

– Наверное, просто совпадение. Малому повезло.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что только дурак свяжется с таким типом, если речь идет о чем-то серьезном. Знаешь что, я предупрежу офицера Копенски, что ты с ней свяжешься. Отличный работник, вы наверняка поладите. А теперь... У меня куча дел, и если у тебя все, то я, пожалуй, тронусь.

Чарли поднялся на ноги.

Кензи тоже вскочила.

– Никуда ты отсюда не уйдешь! – прошипела она. – Я тебя просто не выпущу!

Он подхватил лежавшее на кушетке пальто и сделал шаг к двери.

– Не пустишь, стало быть?

– Не пущу! – Кензи стремительно рванулась к выходу и, широко расставив ноги, преградила ему путь.

– И не надоело тебе играть в детские игры, Кензи? – устало вздохнул Чарли. – Ладно, кончай валять дурака и позволь мне уйти.

– Ни за что в жизни! – Кензи решительно помотала головой. Ноздри у нее раздувались, и стояла она у двери неколебимая как скала.

– Ну и что, прикажешь силу применить? – Чарли посмотрел на нее сверху вниз.

– Так, слышу голос полицейского, – усмехнулась Кензи. – Наверное, мне следует испугаться.

– Кончай, а то мне действительно придется разобраться с тобой.

– Если ты хоть пальцем меня тронешь, то я... я...

– Ты – что?

– На куски тебя разорву, вот что! – Зрачки ее дико расширились.

– Ты? Разорвешь меня на куски? – Чарли засмеялся. – Уроки джиу-джитсу, что ли, брала?

– Давай, давай, смейся, – презрительно фыркнула Кензи.

– Я не смеюсь. Я по-хорошему тебя прошу, дай дорогу.

– Ни за что! – Кензи вздернула подбородок еще выше.

– Ну смотри, ты сама этого хотела. – Он сделал шаг в ее сторону, но Кензи оказалась проворнее.

К собственному удивлению, она бросилась на него и, обхватив, словно клещами, шею, двинула в пах коленом.

Чарли никак не ожидал этого нападения, и у него на миг потемнело в глазах. Он со стоном отступил и уронил на пол пальто.

– Ты что, вовсе спятила? – Он попытался оторвать ее от себя.

Не говоря ни слова, Кензи вцепилась в него, как обезьяна, но с одним большим отличием. Ни одно обезьяноподобное существо на земле не может похвастать такой бархатистой кожей и такой зрелой неотразимой женственностью. Соответственно не устоять против подобного натиска ни одному мужчине, у которого по жилам бежит кровь, а не водица. Не переставая изрыгать проклятия, Чарли чувствовал, что начинает возбуждаться.

– Да... отцепишься... ты от меня или нет? – хрипло выдохнул он. – Оставь меня в покое!

– Даже и не думай! – Кензи еще крепче стиснула его шею.

– Чертова сука!

Чарли сделал последнюю отчаянную попытку освободиться. Он изо всех сил дернул обеими руками за юбку Кензи. Послышался треск рвущейся ткани, и на ней остались только узенькие красные трусики.

– Неандерталец! – Она задрожала от ярости.

Чарли тупо затоптался на месте.

Кензи яростно лягнула его в зад, замолотила кулаками по спине и для надежности еще и укусила в ухо острыми, как иглы, зубами.

– Идиотка! – завопил Чарли.

– Извращенец! Насильник!

Тут Чарли неожиданно споткнулся об угол ковра и с криком повалился на спину. Кензи повезло, она осталась наверху, не то – придавил бы. Правда, в сторону ее все же отбросило, но, придя в себя первой, она вновь вскарабкалась на него, не заметив впопыхах, что они оказались в позиции, известной во всех описаниях под номером шестьдесят девять.

Кензи попыталась было освободиться, но слишком поздно: ладони Чарли плотно сомкнулись вокруг ее ягодиц.

Кензи выгнулась и на мгновение застыла, но тут же что-то внутри ее пришло в движение и занялось огнем. И это при том, что она всегда гордилась своей железной выдержкой!

Энергия из какого-то неиссякаемого источника заставляла Кензи сотрясаться всем телом, с головы до пят, и было в этих содроганиях нечто прекрасное, словно с нее спадали оковы и она вырывалась на свободу.

С чего она, собственно, обрекла себя на воздержание, длившееся уже несколько месяцев? Здоровая сексуальная жизнь подобна хорошему вину, ну так и надо ей радоваться.

– Кензи... – невнятно пробормотал Чарли. – Смотри... смотри, как бы нам обоим не пожалеть потом...

Но она его не слушала. Внутри ее полыхал нешуточный огонь.

– Ну прошу тебя, – глухо донесся до нее стон Чарли. – Это... это несправедливо.

– Что-что? – Кензи еще теснее прижалась к нему. – Неужели тебе никто не говорил, что есть два занятия, в которых справедливо все? Это война и секс.

Это была не просто животная похоть. Была и подлинная страсть. Было слияние двух тел, охваченных желанием; было ощущение остановившегося времени.

Вот это да, мелькнуло в сознании у Кензи. Вот это жизнь! Сердце колотилось у нее в груди, как паровой молот, кровь вскипала в жилах, а в глазах невольно скапливались слезы. Что же это за чувство она испытывает к Чарли, как назвать его? Любовь? Да нет, вроде не подходит. Страсть – страсть такая неудержимая, что рядом с ней бледнеет все остальное?

Допустим.

Но с ответами можно подождать, у нее будет время подумать. А пока слова ни к чему – есть только два обнаженных тела.

Они яростно упивались друг другом, поглощенные одним и тем же желанием – насытить неуемную страсть.

Еще! Еще! Еще! И все мало, мало. Бешенство порождало бешенство. Бедра. Руки. Ноги. Грудь. Все было охвачено единым порывом.

И вот глаза Кензи вспыхнули, рот приоткрылся, и откуда-то из глубины ее существа донесся первобытный вопль. Мир вспыхнул, взметнулось всепожирающее пламя, разразилась буря. Кензи вскрикивала, но насытиться все не могла.

Ничего подобного раньше она не испытывала. Но с другой стороны, раньше она и не воздерживалась так долго.

В конце концов Чарли сдался первым.

Потянулись долгие минуты молчания.

Чарли пошевелился и, откатившись в сторону, вдруг почувствовал, что ему трудно дышать.

– Кензи!

Что происходит?

Он резко выпрямился и потряс головой, пытаясь собраться с мыслями.

Напрашивался только один ответ.

– Что это ты подсыпала мне в рюмку? – хрипло выдавил он.

– Не мели чепухи, – спокойно ответила Кензи. Она лежала рядом с ним, похожая в этот момент на пышногрудую, удовлетворенную Венеру. – Я даже и не предлагала тебе выпить, ты что, забыл?

Чарли почесал подбородок.

– Действительно. Что же это со мной случилось?

– Я случилась, вот что, – улыбнулась Кензи и, сделав вид, что не обращает на него внимания, растянулась, заложив руки за голову и шевеля пальцами на ногах.

«О Господи, – подумал Чарли, – да эта негодяйка просто издевается надо мной!»

– Неужели не осталось ничего святого? – холодно спросил он.

– Ну почему же? Остались священные коровы.

– Коровы? – Ему даже не хотелось спрашивать, что она, собственно, имеет в виду. – Знаешь, – заметил Чарли, – иногда ты становишься совершенно невыносима.

– Ну да! – радостно подхватила Кензи. – Сексуально невыносима. – Она послала ему воздушный поцелуй. – Спасибо, любовничек.

С трудом удержавшись от ругательства, Чарли поднялся на ноги и бегло огляделся вокруг.

– Носки! – отрывисто бросил он.

Один нашелся. Он натянул его на левую ногу и, неловко подпрыгивая, принялся отыскивать другой.

Приподнявшись на локте, Кензи насмешливо наблюдала, как он лихорадочно хватает разбросанную по комнате одежду. Почувствовав ее взгляд, Чарли повернулся к ней спиной.

«Ого, – весело подумала Кензи, – наш жеребенок вдруг застеснялся. – Она прикрыла глаза и опустилась на спину. – Будто я во всяких видах его не видела».

Кензи неслышно вздохнула. Эти мужчины иногда становятся такими придурками.

Наконец Чарли покончил с одеванием. Застегнут на все пуговицы, галстук повязан, ботинки зашнурованы.

Он прошел мимо Кензи на негнущихся ногах, подобрал валяющееся на полу пальто и, подойдя к двери, начал возиться со сложным замком.

– Эй, Чарли! – лениво протянула Кензи.

Он даже не оглянулся.

«Ну и черт с ним, – миролюбиво подумала Кензи. – Пусть теперь делает вид, что я ему безразлична».

Она уселась на полу и обхватила руками колени.

– Ничего не забыл? – слегка повысила голос Кензи.

– Что именно? – Он искоса посмотрел на нее.

– А вот что. – Она вскочила на ноги и через всю комнату швырнула ему сумку.

У Чарли было две возможности – уклониться или подхватить летящий прямо в него предмет. Он благоразумно выбрал второе.

– О Господи, ты свинца, что ли, туда напихала?

Кензи двинулась к нему, горделиво покачивая грудью.

Чарли почувствовал, что заливается краской, и поспешно отвернулся. Она буквально сводит его с ума, надо быстрее сматываться отсюда. Чарли снова завозился с замком. Неужели нельзя держаться подальше?

– Здесь все, что касается Гольбейна, – спокойно пояснила Кензи.

С четырьмя из пяти задвижек Чарли справился. Осталась одна.

– Каталоги, – размеренно продолжала Кензи, – копия переписки, накладные – короче, повторяю, все.

Раздался последний щелчок.

– А если понадобится что еще, не стесняйся, только позови...

«Еще чего не хватало», – подумал Чарли, открывая дверь.

– Завтра позвоню, идет? – крикнула ему вслед Кензи.

Чарли затопал вниз по ступенькам.

Улыбнувшись про себя, Кензи заперла дверь.

Да, подумала она, интересный выдался вечерок. Это уж точно.

Ей удалось не только заставить Чарли взяться за работу, но и самой получить удовольствие.

А из этого следует, что если верно распорядиться доставшимися тебе картами, то пирожок твой.

Кензи довольно улыбнулась и лениво зевнула. «И отчего это, – подумала она, – меня после любви всегда так тянет в сон?»

Прохаживаясь по комнате, Кензи вдруг наступила на что-то мягкое и наклонилась посмотреть. Господи, да это же ее трусы.

Она растерянно огляделась. Ничего себе. Гостиная походила на поле битвы. Все разбросано... колготки... блузка... юбка, или то, что от нее осталось.

Надо бы убрать... взбить подушки на диване... словом, привести помещение в порядок.

Кензи снова зевнула. А, черт с ним, подумала она, куда спешить? Зандра придет не раньше, чем... когда? Через пару часов? И, свернувшись на кушетке, Кензи подоткнула под голову подушку и чуть не замурлыкала от удовольствия.

Ее веки смежились, и Кензи погрузилась в сладкую дрему, такую глубокую, что ее разбудило только появление Зандры. Та стояла на пороге с театральной программкой под мышкой и удивленно разглядывала царящий в комнате кавардак.

Кензи рывком села на кушетке и, сообразив, что на ней ничего нет, прижала к груди подушку.

– Ш-ш-ш! – Зандра насмешливо приложила палец к губам. – Спи, не обращай на меня внимания. – И, понимающе подмигнув, пропела: – «Никому ничего не скажу!»

– Это не то, что ты подумала, – неловко пробормотала Кензи.

Зандра со значением посмотрела на разодранную юбку Кензи. Слова были не нужны – все и так ясно.

– О Господи, – съежилась Кензи, – и как это меня угораздило? Никогда не переживу.

– Зачем такие слова? – увещевающе сказала Зандра. – И не надо суетиться. В конце концов, ты совершеннолетняя. А если все было хорошо, то чего еще желать? Нет, нет, ничего не говори, у каждого есть право на частную жизнь и все такое прочее. «Никогда ни на что не жалуйся, никогда ничего не объясняй» – вот мое правило. Хотя, – все же не удержалась Зандра, – все вроде обернулось здорово. Я имею в виду вас с Чарли.

Кензи со вздохом откинулась на спинку дивана и закрыла голову подушкой.

Зандра притворно зевнула.

– Ну что, пора на боковую? Черт знает что, после театра мне всегда хочется спать. – Зандра направилась к себе в комнату. – Выключить свет?

Кензи промолчала.

Зандра приняла это за знак согласия.

– Спокойной ночи, – проворковала она и повернула выключатель.

Комната погрузилась во тьму.

Кензи свернулась, как младенец во чреве матери, и мгновенно заснула.

 

Глава 26

Назавтра, ближе к полудню, на втором этаже аукционного дома «Кристи», что на перекрестке Парк-авеню и Пятьдесят девятой улицы, отчетливо запахло деньгами.

Сами торги были назначены на следующий день, а сегодня изделия Фаберже и произведения русского искусства, старинные награды и серебро, а также золото английского, европейского и американского происхождения были выставлены на всеобщее обозрение. Вот от этих-то серебряных с позолотой, украшенных эмалью и финифтью чайных сервизов, расписанных золотом дверей от королевских покоев XVIII века, на которых в полный рост были изображены святые Иоанн и Василий, исходил неуловимый запах богатства. Он плыл, подобно тончайшим духам, от вручную расписанного фарфора, поднимался от больших стеклянных ящиков с кавказским оружием и вековой давности табакерками.

Иные из этих предметов особо потрясали воображение, не оставляя равнодушными даже самых разборчивых знатоков вроде Бекки Пятой. Уже много лет она не пропускала ни одного сколько-нибудь серьезного аукциона, ни одного значительного вернисажа, не уставая восхищаться разнообразными сокровищами, представляющими подлинную историческую ценность, а иногда, в редких случаях, еще и распространяющих вокруг себя некую магическую ауру.

Ибо что может сравниться с серебряным кубком, из которого пила сама Мария Антуанетта?

Около него Бекки и остановилась. Ее сопровождал принц Карл Хайнц, только вчера вернувшийся из Германии. На некотором расстоянии маячили двое охранников, словно лазером просвечивающие всех, кто окажется поблизости.

– Так как там старый князь? – прошептала Бекки своим обычным шелковистым голосом. В виде исключения она сегодня не приняла всегдашних мер предосторожности, сдвинув огромные темные очки на затылок. – Ему по крайней мере не хуже?

– Пока нет, – так же негромко откликнулся Карл Хайнц. – Но звонок был нешуточный. Подозреваю, что моей сестричке Софье не слишком понравился такой оборот дела, – с кривой усмешкой добавил он.

– Еще бы! – Бекки искоса посмотрела на собеседника. – Ведь им с мужем уже плыли в руки миллиарды, которыми они могли бы лично распоряжаться от имени своего старшего сына!

Бекки остановилась у очередной витрины посмотреть на великолепно расписанный холодильник для вина XVIII века. Видимо, он не произвел на нее должного впечатления, ибо Бекки, слегка нахмурившись, покачала головой и двинулась дальше.

– А вы? – вежливо поинтересовался Карл Хайнц, заложив на немецкий манер руки за спину. – Надеюсь, все в порядке?

– А то вы сами не знаете? У меня всегда все в порядке. Гм-м...

Бекки жадно впилась глазами в двухфутовый сосуд из серебра и эмали. Он был выполнен в форме русской церкви с большой бирюзовой луковицей-куполом посредине и четырьмя, поменьше, по бокам. С трех сторон внутрь вели дверцы с изображением распятия.

Бекки полистала каталог и нашла нужное место.

– «Дарохранительница. Николай Тарабаров. Москва, около 1910 года», – вслух прочитала она и вопросительно посмотрела на Карла Хайнца.

Он улыбался.

– Очень красивая вещь, – сказал Карл Хайнц. – Настоящий шедевр в миниатюре.

– Да, в чем, в чем, а в этом русским не откажешь, такие вещи они делать умеют. – Бекки снова заглянула в каталог и слегка нахмурилась. – Так, ее оценивают в шесть – восемь тысяч. Что-то маловато. – Она снова посмотрела на Карла Хайнца.

– Да, не густо. – Он решительно закивал головой.

Бекки просунула ему руку под локоть и повлекла к стене, на которой были развешаны иконы. Народу здесь почти не было.

– Ну а теперь, коль скоро уж мы заговорили о деньгах...

– А что такое? Поистратились? Сколько вам нужно?

– Я не шучу, – свистящим шепотом проговорила Бекки.

– Вижу. – Карл Хайнц посмотрел на нее с нескрываемым удивлением.

– Не шучу, потому что дело нешуточное. – Бекки вздохнула, прижала ему к груди затянутую в перчатку ладонь и на мгновение опустила глаза, словно разглядывая собственные пальцы. – Выслушайте меня, Хайнц, выслушайте, ради Бога!

Он выжидательно промолчал.

– Вам надо наконец жениться! – выпалила Бекки.

Карл Хайнц беззвучно рассмеялся.

– Так вот, стало быть, зачем вам понадобилось со мной так срочно увидеться? – Слова эти прозвучали скорее утверждением, нежели вопросом.

– Верно, – призналась Бекки. – Пора озаботиться наследством. – Она взяла его за лацканы пиджака и притянула к себе. – А то поздно будет!

Неподалеку от них остановились двое довольно известных людей. Они что-то живо обсуждали, скорее всего то, как бы выбрать удобный момент и подойти к Бекки. Охранники меж тем остановились в положенных десяти шагах, готовые в любой момент преградить им путь.

Но Бекки с Карлом Хайнцем было не до них.

– Нельзя больше тянуть, – настаивала Бекки. – Неужели даже история с отцом вас ничему не научила? Право, милый, пора бы повзрослеть.

Карл Хайнц вздохнул, почесал лоб и повернулся к стене.

Оттуда на него молча взирали русские святые: Владимирская Божья Матерь; Николай Угодник; Георгий Победоносец... Все они казались здесь чужими, словно их доставили сюда обманом и против собственной воли.

– Хайнц, – настойчиво продолжала Бекки, – ну почему... почему все думают о вас, кроме вас самого?

– Почему? – повторил он с легкой улыбкой. – Да потому, наверное, что на этот предмет у меня есть вы.

– Перестаньте молоть чепуху! – Глаза Бекки сердито сверкнули. – Я действительно беспокоюсь за вас, но только потому, что вы мне небезразличны.

– Это я знаю, – мягко откликнулся Карл Хайнц.

– Не могу видеть, как наследство уплывает из ваших рук, – продолжала Бекки. – Но нужно смотреть фактам в глаза. Старый князь долго не протянет. И что же тогда?

Уже не впервые Карл Хайнц почувствовал, какой стальной волей наделена эта женщина.

– Ответ на этот вопрос вы знаете не хуже моего, – заметил он.

– Вот именно, – вздохнула Бекки. – Но этого нельзя допустить. Просто нельзя! Вы что, умножали семейное состояние только затем, чтобы оно перешло к этому слабоумному – сыну вашей сестры? И собственно, почему? Только потому, что у вас нет сына?

Карл Хайнц промолчал.

– Выслушайте меня, Хайнц. Вы лучше меня знаете, что будет, если деньги попадут в руки этому дурачку. Вся империя рухнет, хотя и не сразу. Ее просто будет медленно подтачивать изнутри.

И вновь Карл Хайнц не повел и бровью.

– Итак, вы – капитан семейного корабля. Так не дайте же ему утонуть! Ради других и себя самого!

– Как просто у вас все получается, – горько рассмеялся принц.

– Потому что это действительно просто!

– Неужели? – Карл Хайнц насмешливо приподнял бровь. – Не дать старику умереть? Жениться на ком нужно? И ко всему прочему вовремя заиметь наследника мужского пола?

– Вот именно.

– Послушайте, Бекки, но я же не всемогущий Бог!

– А никто об этом и не говорит. – Она упрямо стояла на своем. – Да только ради того ли вы строили империю, чтобы сделаться свидетелем ее заката? Вряд ли. Вы любите заниматься делом, Хайнц, признайтесь. Бизнес у вас в крови. Но и общественное положение для вас не звук пустой. Все эти замки, коллекции картин. В общем, вам нравится все, что связано с положением главы рода. Все, кроме оседлой жизни!

– То есть главного? – насмешливо подхватил Карл Хайнц и вновь иронически изогнул брови и вдобавок сардонически ухмыльнулся.

– Да подите вы к черту, Хайнц! – скрипнула зубами Бекки. – Нельзя же, в конце концов, быть таким упрямцем! Женитесь! Родите сына! Сделайте так, чтобы все ваше осталось при вас!

– Но для этого надо расстаться с холостяцкой жизнью, – вздохнул он.

– Давно пора! – резко бросила Бекки. – Вам дана небольшая отсрочка, так воспользуйтесь же ею!

– То есть женитесь?

– Вот именно.

Карл Хайнц отвернулся и сделал вид, что вглядывается в иконы.

– Позвольте поделиться подозрением, – помолчав немного, сказал он. – Вы ведь уже подобрали мне невесту?

– Естественно. И можете себе представить, она все это время была под боком.

– Зандра, – с болью произнес Карл Хайнц, прикрывая веки.

– Ну разумеется, Зандра! А почему бы и нет?

– Ну как вы не понимаете? – Карл Хайнц сунул руки в карманы брюк и повернулся к ней. – Я же знаю ее с младенчества.

– Ну и что с того?

– У нее впереди вся жизнь. Стань она моей женой, и все может пойти прахом.

– Вы уверены? – Бекки прищурилась.

– Честно говоря, – он потер переносицу, – я уже ни в чем не уверен.

Это заявление насторожило Бекки.

– А ну-ка признавайтесь, – заговорила она тоном женщины, привыкшей верить своей интуиции, – как вы к ней относитесь?

– Как отношусь? – с трудом выговорил Карл Хайнц. – Что там скрывать, это потрясающая женщина! Просто чудо! Вы это хотели услышать?

– Но это же чудесно! – У Бекки разгорелись глаза. – Похоже, вы влюблены в нее!

При слове «любовь» Карл Хайнц вздрогнул.

– Так, – неумолимо продолжала Бекки, – а вы ей открылись?

– Нет, – покачав головой, хрипло выдавил Карл Хайнц.

– Почему?

– Во-первых, – он с достоинством выпрямился, – потому, что я бы не вынес отказа. А во-вторых, я не распутник и не растлитель малолетних.

– Растлитель малолетних! – рассмеялась Бекки. – Не будьте смешным, милый. Зандра не ребенок. Она зрелая женщина. Куда более зрелая, чем вам, возможно, кажется.

– Может, и так, – буркнул он.

– Ну что, неужели до сих пор непонятно? – спокойно проговорила Бекки. – У вас просто нет выбора. Вы должны на ней жениться.

– Это легче сказать, чем сделать, – резко ответил Карл Хайнц.

– Ничего подобного.

– Да? И как вы себе это представляете?

– А вот как: я буду вашей свахой.

– Ясно. – Карл Хайнц почесал подбородок и подозрительно посмотрел на нее. – Уж не хотите ли вы сказать, что уже начали действовать?

– Ну разумеется, – невинно улыбнулась Бекки. – Нельзя терять времени. Итак, план такой... – Взяв принца за руку, она повела его по галерее. – Я приглашаю вас на уик-энд в свое загородное поместье. А Зандру и ее друзей Голдсмитов пригласят мои соседи – муж и жена Фейри. Никто ничего не подумает, встреча будет выглядеть совершенно случайной.

– Заговорщица, – сухо обронил Карл Хайнц.

– Единственное, о чем я вас прошу, – доверьтесь мне. Два дня, не больше, и Зандра ваша.

– Откуда такая уверенность?

– Это мое дело, – решительно заявила Бекки. – С вашим обаянием вы уже через месяц пойдете под венец.

– Ну ладно, – вздохнул он, – коль скоро у вас на все готов ответ, растолкуйте мне еще одну вещь.

– Да? – Бекки вопросительно посмотрела на него.

– Что получает от всего этого Зандра?

Бекки остановилась и пристально посмотрела на него.

– Как, неужели не ясно? Она получает вас – одного из самых завидных женихов на свете! Она полноправно входит в знатную и богатую семью. А заодно превращается из простой графини в принцессу. Что еще нужно молодой женщине?

– А может, просто мужчина ее возраста?

– Да бросьте вы! – Бекки ласково потрепала его по щеке. – Неужели вы так плохо ее знаете?

Карл Хайнц промолчал.

– Не надо недооценивать меня, Хайнц, – улыбнулась Бекки. – Я всегда добиваюсь цели.

– Тогда, – после недолгого молчания заговорил Карл Хайнц, – все, что мне говорили о вас – и что я сам думал, – правда. Вы самая решительная женщина в Нью-Йорке.

– Ну ладно. – Бекки щелкнула пальцами, как бы подводя итог разговору. – Пора обедать. Вы не против перекусить у «Мортимера»?

И, взяв Карла Хайнца под руку, она повела его к выходу.

 

Глава 27

– Эй, Кензи, – окликнул ее из коридора Арнольд Ли, – тут к тебе пришли.

Кензи разговаривала по междугородному.

– Если это Чарли, скажи, пусть подождет! – Кензи даже не обернулась, просто прикрыла мембрану. – Знаешь, сколько времени я убила на то, чтобы дозвониться до этого городишки в Венгрии?

И она вернулась к разговору, уверенно, так, будто и не было никакого перерыва, продолжив прерванную посредине фразу.

– Большое спасибо, профессор Тиндеманс, за то, что уделили нам время. Я знаю, что вы сейчас нездоровы, так что ужасно неловко вас беспокоить. О, я так признательна за помощь... Да, да, конечно, с нетерпением буду ждать вашего факса. Да, непременно передам привет мистеру Споттсу при ближайшей же встрече... Вы действительно оказали нам неоценимую помощь, профессор... Надеюсь, лечение пройдет удачно... Еще раз извините за беспокойство...

Кензи повесила трубку, откатилась немного на стуле и торжествующе воздела руки:

– Вот так-то!

– Что это с тобой? – удивленно посмотрела на нее Зандра. – Можно подумать, что твоя команда выиграла мировое первенство.

– Бери выше! – Кензи счастливо вздохнула, закинула руки за голову и рассеянно улыбнулась, устремив взгляд на монблан книг и каталогов, громоздящихся на ее столе. – Ну что за славный, чудесный господин. Такой вежливый. И знаешь что, Зандра?

– Что?

– О Гольбейне можешь забыть.

– Что значит «можешь забыть»? – поразилась Зандра. – Ведь это сейчас наше главное дело.

– Уже нет. Понимаешь, я доверилась своей интуиции и, как выяснилось, не зря. В самую точку попала. Видишь ли, мистер Споттс как-то обмолвился в разговоре со мной, что профессор Тиндеманс знает про Гольбейна все. Естественно, он прав, но больше того: можешь себе представить, профессор занимался нашей картиной еще в 1939 году.

– Потрясающе! Ты молодец, малыш, так много успела, и всего за одно утро.

– Ну что ж, теперь остается ждать факса. Как только получим, сделаем копии для мистера Фейри и юридического отдела, а дальше пусть этим делом занимаются, – Кензи насмешливо ухмыльнулась, – наши великие детективы Чарльз Ферраро и Ханнес Хокарт.

– Эй, Кензи! – Зандра прижала палец к губам. – Тебя ждут, забыла?

Кензи растерянно заморгала. Кто ждет? У нее это действительно совершенно вылетело из головы. Внезапно она хлопнула себя рукой по лбу. Ну конечно. Чарли собственной персоной. А что, если он все слышал? Тогда этот ублюдок может...

Она круто повернулась на стуле.

Это был не Чарли. Внутри у нее все так и застыло.

Это был Ханнес Хокарт.

Кензи медленно оглядела его с ног до головы. Шикарно выглядит. Коричневые туфли. Шерстяные брюки, подчеркивающие узкую талию и стройные бедра. Двубортный пиджак под цвет всему остальному. Нет, это вам не какая-нибудь униформа. И не дешевка из магазина готового платья. Уж взгляд-то у Кензи наметан, костюм от Армани она отличит сразу.

У Кензи глухо забилось сердце. О Господи, и как же она могла забыть? Красавец, право, настоящий викинг, глаз не оторвешь.

А она и не отрывала.

Впрочем, и он от нее тоже.

Время остановилось. Они переместились в мир, где существуют только двое.

Почуяв, что что-то носится в воздухе, Зандра насторожилась. Да и Арнольд проявлял явный интерес к происходящему. Он широко улыбнулся и одобрительно поднял большой палец.

Но сигнал остался не принятым. Кензи с Ханнесом не замечали публики. Им было достаточно друг друга.

– Доброе утро, Кензи, – прервал наконец молчание Ханнес.

– Ганс! – с трудом вымолвила она в ответ.

– Давно не виделись.

– Давно, – эхом откликнулась Кензи, по-прежнему не сводя с него взгляда.

«Для точности, три месяца, – подумала она. – Вот сколько времени прошло с тех пор, как я предложила ему прогуляться под дождем. О Господи, мне явно надо показаться врачу. Надо быть полной идиоткой, чтобы оттолкнуть такого парня».

– Ничего, что я зашел без звонка? – Ханнес улыбнулся так, что у нее подогнулись колени.

– Ну что ты... конечно... Так что привело тебя в мою берлогу? – забормотала Кензи и тут же себя выругала. «Соберись, ты ведь не школьница!»

Ханнес подошел ближе.

– Как тебе сказать? Причин несколько. Во-первых, дело.

Он наклонился над ее столом и скрестил руки на груди.

Кензи незаметно вытерла разом вспотевшие ладони и попыталась принять деловой вид.

– Ну что ж, – откашлялась она, – в таком случае, может, для начала о деле?

– Как тебе будет угодно, – кивнул он. – О деле так о деле. Вполне разумный подход. А ведь мы с тобой люди здравомыслящие, не так ли?

Кензи промолчала. Похоже, она просто боялась заговорить.

Ханнес улыбался.

Постороннему эта улыбка показалась бы всего лишь данью вежливости, как принято в Старом Свете. Но для той, кому она предназначалась, все выглядело иначе.

И еще одно бросилось в глаза Кензи, в каком бы замешательстве она ни пребывала. У него разные зрачки, правый скорее отдает голубизной, левый – зеленью. И это удивительное различие помимо всего прочего – а ну-ка, немедленно возьми себя в руки! – еще и возбуждает.

– Так. – Ханнес поскреб подбородок. – Чтобы покончить с делом...

Кензи выжидательно молчала.

– Боюсь, впрочем, что тебе уже и без меня все известно. Интерпол получил официальный запрос касательно Гольбейна. В этом деле заинтересованы власти Соединенных Штатов и ФРГ. Мне поручено оказывать вам всяческое содействие. Вот, в общем, и все. – Он широко раскинул руки и подмигнул ей.

Кензи даже не пошевелилась. В комнате было тихо, слышен был лишь шум вентилятора и шелест бумаг на столе Зандры.

– Особое содействие тебе вроде не требуется. Из того, что я случайно услышал, – Ханнес одарил ее еще более ослепительной улыбкой, – явствует, что вы и сами со всем справляетесь. А впрочем, если требуется мое участие в этом, – он наклонился к Кензи и перешел на шепот, – или в любом ином деле – я готов.

Кензи залилась густой краской. Лишь с огромным трудом ей удалось отвести от него взгляд, слегка развернуться на своем вращающемся стуле и сделать вид, что отыскивает нужную бумагу.

Ее мысли метались. Чувства – тоже.

И что это мужчины посыпались на нее, словно из рога изобилия? Три долгих месяца она была одна, даже не встречалась ни с кем. А теперь вдруг полна коробочка.

Вчера – Чарли.

Сегодня – Ханнес.

И ведь она по нему с ума сходит! Вот в чем беда.

Одна закавыка – они с Чарли напарники, пусть и временные.

Кензи незаметно вздохнула. Меньше всего ей хотелось, чтобы эти двое из-за нее схватились. И уж не дай Бог, будут хвастать друг перед другом победами в одной и той же постели.

Да, положеньице.

Надо немедленно что-то решать, пока не поздно.

– Вот мой рабочий телефон, – сказал Ханнес, – можешь звонить в любое время. Не застанешь – оставь сообщение на автоответчике.

Кензи слегка скосила глаза, наблюдая, как он вынимает из кармана кожаный футляр для визиток. Дорогая вещица, подумалось ей, ободок из чистого золота. Да еще и камешками украшен.

Внезапно она почувствовала укол ревности.

Наверняка подарок какой-нибудь девицы! Такие штуковины мужчины сами себе не покупают.

Это решило дело. К черту! Чем она хуже других, у нее такое же право на жизнь, свободу и радость, как и у всех.

Да, Ханнес с Чарли вместе работают. Так что с того?

Вчера она просто проявила слабость, не справилась с гормонами. Но ведь связь с Чарли она продолжать не собирается, не так ли? И верность ему хранить не обязана. Да и вообще ничем не обязана!

Кензи завороженно смотрела, как Ханнес жестом фокусника извлекает из футляра свою визитку.

– Домашний телефон на обратной стороне.

Кензи потянулась за карточкой, и вдруг ее охватило странное чувство, будто этот кусочек картона – часть его. Стоило ей его коснуться, как по ее телу пробежал мощный электрический разряд.

Память невольно вернула Кензи к той дождливой октябрьской ночи, когда его язык блуждал по ее обнаженной плоти, а она отдавала ему все, что у нее есть.

Кензи на мгновение задержала визитку в руках, и тут ее словно озарило.

«Я же все это время скучала по нему! Он мне нужен!»

– Э-э... – Кензи облизнула пересохшие губы. – Ты вроде говорил, что у тебя ко мне не только дело...

– Говорил, – улыбнулся Ханнес.

– Ну и...

– Почему бы нам не поужинать сегодня вместе? Если, конечно, у тебя нет других планов.

«Поужинать, – повторила про себя Кензи. – Что ж, занятие довольно невинное. По крайней мере ни к чему не обязывает».

– Хорошая мысль, – негромко откликнулась она. – Только, видишь ли, мяса я не ем...

– Не проблема, – прервал ее Ханнес. – Я знаю, куда пойти. Заеду за тобой в семь, ладно?

– В семь? Годится.

– А если до того времени придет факс, сними для меня копию, хорошо?

Кензи сомнамбулически кивнула.

– Ну что ж, мне пора бежать, – Ханнес снова обнажил зубы в ослепительной улыбке. – До вечера.

И вышел.

– Так, так, так, – насмешливо пропела Зандра. – Классный парень, дорогая. Что ж, когда начинается дождь, жди потопа. Смотрю, сухой сезон кончился. И как это у тебя выходит? Впрочем, молчу. Пока, я на обед...

Но Кензи ничего не слышала, лишь улыбалась куда-то в пространство в предвкушении нынешнего вечера.

 

Глава 28

«Мортимер», расположенный на углу Лексингтон-авеню и Семьдесят пятой улицы, из тех ресторанов, что обычно не задерживают на себе взгляда. Окна в главном зале задернуты, как в обыкновенном кафе, шторами, голые каменные стены, слева длинная стойка бара, справа столы, покрытые белой скатертью. Над стойкой – картина, изображающая юного романтика с развевающейся гривой волос, давшего имя ресторану.

Тут же на стойке возвышаются неизбежные кадки с пальмами или, как в данном случае, кизилом в цвету.

И тем не менее вот уже на протяжении почти двух десятков лет этот ресторан является любимым местом встреч самых богатых и важных персон Нью-Йорка, чем-то вроде неформального клуба для избранных.

Вот и сегодня вновь прибывшую гостью встретил в обеденное время несмолкающий гул голосов. Явление получилось рассчитанно-театральным: дама остановилась на пороге и обежала взглядом зал.

Все, как обычно: целая рота посетительниц, которые обедают, но не едят.

Прибытие новенькой не осталось незамеченным, и, судя по всему, Дина Голдсмит никого не разочаровала. Впрочем, и подготовилась она должным образом – знала, куда идет. Неброская косметика в миндально-кремово-розовой гамме. Светлые волосы, прихваченные сзади золотой заколкой, свободно падающие на спину густыми шелковыми прядями. Костюм с короткой юбкой и отдающая бирюзой накидка, на шее – ожерелье из зеленого оникса, в ушах серьги ему под цвет, на запястье – крупный браслет. Сумка и туфли из черной крокодиловой кожи.

Ее появление, как уже было сказано, произвело должное впечатление, и Дина это оценила. Ей явно выставлена высшая оценка.

Навстречу уже спешил хозяин – коротышка с роговыми очками на кончике носа.

– Миссис Голдсмит, – поклонился он. – Мисс фон Хобург-Уилленлоу уже вас ожидает.

Дина милостиво улыбнулась и поспешила за ним к столику сразу справа от двери.

– При-и-ивет! – пропела она.

Зандра, рассеянно смотревшая куда-то в окно и не заметившая ее появления, вздрогнула от неожиданности:

– А, это ты, дорогая! Привет, как дела?

– Извини, немного опоздала. А ведь так старалась прийти вовремя. – Дина наклонилась, обняла Зандру за плечи и легонько прижалась к ней щекой.

Хозяин подвинул стул, и Дина, стянув перчатки и сбросив накидку, устроилась напротив Зандры.

– Потрясающе выглядишь, дорогая. Господи, сколько же мы не виделись! Надеюсь, жизнь тебя не обижает?

– А то ты меня не знаешь? – отмахнулась Дина. – Жизнь никогда меня не обижает. Здорово, что ты смогла выбраться, особенно если учесть, что я позвала тебя в самый последний момент.

Аквамариновые глаза Дины не знали ни минуты покоя, по-прежнему обшаривая зал. Она походила на какую-нибудь любительницу аукционов, разве что то и дело обменивалась воздушными поцелуями с половиной присутствующих.

– А что тут удивительного? – рассмеялась Зандра. – Мы, трудящиеся девушки, всегда рады поживиться за чужой счет.

– Говори, говори, как будто я не знаю, что ты у нас клюешь, как птичка.

Появился юный официант:

– Что будете пить?

– Мне минеральной воды. – Дина перевела взгляд на Зандру. – А тебе?

– Я уже заказала.

Официант в мгновение ока вернулся с маленькой бутылкой зеленоватого цвета и застыл в ожидании.

Дина заказала семгу под соусом, Зандра – цыпленка.

– Так что тебя сегодня задержало? – поинтересовалась Зандра, дождавшись, пока отойдет официант.

– Покупки, дорогая, – ослепительно улыбнулась Дина. – Тонны покупок. Ты и не поверишь, как это изматывает. – Дина отхлебнула немного воды.

Судя по ее виду, поверить в это было действительно нелегко. К тому же Зандра прекрасно знала, что Дина просто без ума от бесконечных походов по магазинам.

– Да, тонны покупок. Спасибо еще, машина всегда под рукой. Она уже вся забита, а впереди еще целый день. Да, коль скоро зашла речь... чтобы не забыть... вот, держи. – Она протянула Зандре небольшой красный фирменный пакет.

– Картье! С чего бы это?

– Да так, маленький сувенир. Бери! Как увидела эту штуковину, сразу поняла – она для тебя.

Бросив на Дину взгляд, в котором явственно читалось: «Лучше бы ты этого не понимала», Зандра заглянула в сумку и вытащила оттуда три небольших футляра, завернутых в белую бумагу и обвязанных красной лентой.

– Ну же, открывай! – Дина покончила с обзором присутствующей в ресторане публики и, подперев подбородок, выжидательно улыбнулась Зандре.

Та неторопливо развязала ленту на самом маленьком из футляров, откинула крышку и не удержалась от восхищенного возгласа. Внутри, на белой шелковой подушечке, покоилась исключительной красоты крохотная золотая брошь с красной и черной финифтью.

– Нравится?

– Разумеется, но...

– Никаких «но». Я ее заметила, когда выбирала вот это. – Дина протянула вялую руку, демонстрируя свой ониксовый браслет. – Ясно? А теперь вперед, открывай остальные! – Она дрожала от нетерпения.

Зандра повиновалась. В следующем футляре оказались серьги.

– Дина, это уж слишком!

– Тихо, тихо, давай дальше, один остался.

Зандра со вздохом открыла самый длинный из футляров. У нее чуть не перехватило дыхание. Комплект венчался золотым финифтяным браслетом.

– О Господи, не знаю, что и сказать... это просто чудо... глаз не отведешь... Дина, ты такая щедрая, но, право, мне неловко... ведь сегодня даже не мой день рождения.

– Так, все это твое, тема закрыта, – решительно прервала ее Дина и вдруг перешла на шепот: – Смотри-ка, опять.

Зандра удивленно свела брови.

Дина кивнула в сторону худощавой дамы, направляющейся к выходу.

– Неужели ты не заметила? – продолжала возбужденно шептать она. – Все время бегает в туалет. Нельзя так перебирать со слабительными.

– Нет, Дина, ты положительно невозможна, – улыбнулась Зандра. – Да есть ли вообще что-нибудь, чего бы ты не знала об этой публике?

Дина продолжала щебетать. Тем временем принесли закуску. Гул в ресторане нарастал, начиная серьезно угрожать барабанным перепонкам.

Внезапно, словно по команде, наступила полная тишина.

Дина посмотрела в сторону двери. Глаза ее расширились.

– Ничего себе! Так вот, стало быть, для кого сегодня зарезервирован главный стол.

Зандра круто повернулась вместе со стулом.

В ресторан вошли Карл Хайнц и Бекки Пятая – представители высшей расы. По всей видимости, они не обращали никакого внимания на эффект, произведенный их появлением.

Зандра, слегка приоткрыв рот от удивления и пытаясь разобраться в охвативших ее противоречивых чувствах, вполуха прислушивалась к торопливому шепоту Дины:

– ...ну да, конечно... вот это пара... слов нет... у него титулы, у нее...

Зандра сжала в ладони вилку и непроизвольно взмахнула ею, словно на зубцы был насажен не кусок цыпленка, а добытый в бою трофей. Время сотворило нечто подобное чуду: три месяца, в течение которых она не видела этого человека и даже не говорила с ним, внезапно съежились до тысячной доли секунды.

Это же Хайнц! Отчего это она вдруг почувствовала такую слабость...

Перед глазами у нее поплыли, как в тумане, лица окружающих. В наступившей тишине Зандра слышала, как сердце забилось у нее в груди, точно паровой молот.

«О Господи, только не это! – в ужасе подумала она. – Ведь он же мой кровный родственник...»

Грудь у нее тяжело вздымалась, сердце продолжало оглушительно грохотать, перекрывая возобновившийся ресторанный гул.

«Да что с тобой! – мысленно одернула себя Зандра. – Ведешь себя, как глупая влюбленная школьница!»

– Зандра!

При звуке этого голоса она встрепенулась и дернулась, словно марионетка.

– Присоединяйтесь к нам. Видите, стол накрыт на четверых. Эй, Зандра, ты что, не слышишь меня?

Она безотрывно смотрела на него.

Он – на нее.

И никто из них не заметил, как Дина с Бекки обменялись понимающими взглядами.

– Мисс Тернер. – На пороге показался Шелдон Д. Фейри. – Нужно оценить товар. Это срочно. То есть надо было сделать вчера. В крайнем случае сегодня. Так что не будете ли добры?..

– Действительно так срочно? – Кензи скорчила недовольную физиономию.

– Боюсь, что да. Клиент серьезный.

– Ладно, немедленно этим займусь.

– Отлично. Я вам чрезвычайно признателен. – Он протянул ей клочок бумаги. – Смотрите не потеряйте. Ну, мне пора. Обедаю с возможным клиентом. Предлагает целую коллекцию.

Кензи медленно развернула листок бумаги. Глаза у нее полезли на лоб.

Нет, наверняка это сон. Она зажмурилась, сосчитала до десяти и снова открыла глаза.

Годы, проведенные в Нью-Йорке, притупляют чувство новизны, ко всему привыкаешь, и, казалось бы, Кензи уже давно приучила себя ничему не удивляться. Тем не менее исключения, видно, все же бывают.

Разобравшись в каракулях мистера Фейри, она, как, впрочем, и любая на ее месте, испытала настоящее потрясение.

Лила Понс

52 ул., 447

В четыре.

Лила Понс! Лила Понс, легендарная звезда экрана. Как Марлен Дитрих. Как Грета Гарбо. Пожалуй, даже еще более недоступная, если такое вообще возможно.

Кензи все еще не могла поверить собственным глазам. Все происходящее казалось сказкой. Кто бы поверил – именно ей, Кензи Тернер, предстоит оценить коллекцию Великой Затворницы и, возможно даже, лицезреть ее в натуре! И тем не менее это не сказка, а действительность, доказательство вот оно, этот клочок бумаги. Черным по белому: Лили Понс.

– О Господи, – прошептала Кензи.

Зандра одним глотком допила кофе.

– Прошу извинить, друзья, безобразие, конечно, убегать, едва дожуешь последний кусок, но мне действительно пора.

– Уже уходишь? – разочарованно спросил Карл Хайнц.

– Дела. – Зандра отодвинула стул. – На следующей неделе аукцион, а это значит – работы по горло. А тут еще эта история с Гольбейном. Вы и представить себе не можете, какая шумиха поднялась. Можно подумать, началась Третья мировая война.

– Ну что ж, надо так надо, – промурлыкала Дина.

– Надо – это не то слово. Верьте не верьте, у нас все на головах стоят. – Зандра добродушно ухмыльнулась. – А впрочем, я не жалуюсь, даже интересно. По крайней мере не соскучишься... – Она встала и взялась за висевшее на спинке стула пальто.

Карл Хайнц поднялся следом.

– Не возражаешь, если я тебя провожу? – Он подал Зандре пальто.

– О, Хайнц, большое спасибо, но стоит ли беспокоиться? Посидел бы, поболтал с друзьями.

– Какое беспокойство? Напротив, мне только в радость. Вы меня извините? – повернулся он к Бекки.

– О чем вы говорите? – Бекки царственно махнула рукой. – Отпускаю.

– На днях позвоню, – кивнул ей на прощание Карл Хайнц и склонился к Дининой руке. – Спасибо за компанию.

– Это вам спасибо, – улыбнулась Дина.

– Бекки. – Чинно, на прусский манер, поклонился Карл Хайнц.

– Пока, милый, – почти без всякого выражения сказала она и послала ему легкий воздушный поцелуй.

Зандра от души обняла Дину.

– Чудесный обед. Только... умоляю, не надо больше подарков. Право. Не думай, что мне не понравилось, но так ты меня вконец испортишь.

– Да брось ты, – отмахнулась Дина, хотя в душе была довольна.

– Чудесно, что мы снова увиделись. – Зандра ослепительно улыбнулась Бекки.

Та ответила ей своей знаменитой улыбкой Моны Лизы.

Зандра повязала шарф и забросила сумку на плечо.

– Ну что ж, пока.

Карл Хайнц взял ее под руку и повел к выходу.

– Итак, – Бекки подняла крохотную чашку с кофе и посмотрела на Дину из-под своих обычных темных очков, – вроде все получилось, как задумано?

Дина кивнула и, повернувшись к окну, успела заметить, как Зандра и Карл Хайнц поспешно пересекают улицу.

– Вы были правы, они действительно прекрасная пара.

– Вне всякого сомнения. А теперь, – Бекки поставила чашку на стол, – пора, думаю, вам потолковать с Фейри.

– Ах да, насчет загородного уик-энда.

– Вот именно. Думаю, неплохо бы собраться в следующую пятницу. – Бекки задумчиво побарабанила пальцами по столу. – Да, в следующую пятницу – это самое удобное время.

Зандра места себе не находила. Она уж и не припомнит, когда в последний раз чувствовала себя такой слабой и беззащитной. И неспособность справиться с собственными переживаниями ее бесила. Кто бы мог подумать, что встреча с Карлом Хайнцем застигнет ее врасплох?

С одной стороны, физическое влечение, которое она к нему испытывает, бодрит, опьяняет. И это хорошо.

С другой – она чувствует себя, как бы это сказать, запятнанной, негожей, бесстыдной. И это плохо.

«Он мой родич, – упрямо твердила себе Зандра. – И не дай Бог... кровосмешение или что-то очень близкое к тому...»

Положим, родственник он очень дальний, так что как раз на этот счет можно вроде бы не волноваться. Но это ей так кажется, а что скажут люди?

«И все же как было бы здорово, – подумала она, искоса поглядывая на него, – какое блаженство...»

Ибо действительно о таком, как Карл Хайнц, женщина может только мечтать. Умопомрачительный красавец. Харизма, какую нечасто встретишь. За спиной фантастическая родословная. И еще – он внушает удивительное чувство надежности, которое, наверное, можно счесть побочным продуктом богатства и власти. И выглядит куда моложе своих сорока.

«Да поможет мне Бог! – мысленно взмолилась Зандра. – Почему он не остался с Диной и Бекки? Зачем ему понадобилось меня провожать?»

Зандра и думать забыла о светофорах, прохожих и даже о шуршащих по мостовой машинах. Близость Карла Хайнца не позволяла замечать ничего другого.

– Осторожно! – Карл Хайнц схватил ее за руку и рванул на себя как раз тогда, когда мимо, едва не задев ее крылом, промчалось такси.

– Ну нельзя же так, едва под колеса не угодила! Надо все-таки смотреть по сторонам.

Зандра подняла голову и слабо кивнула. Видно было, что она не на шутку испугана.

– Все в порядке? – Карл Хайнц пристально посмотрел на нее и притянул к себе.

Его прикосновение было таким волнующим, а беспокойство таким неподдельным, что Зандре показалось, будто она тонет в бездонной глубине глаз этого человека.

Тут она поняла истинный смысл происходящего.

Есть мужчины – маменькины сынки. Есть мужчины-добытчики. Есть мужчины-защитники. И только в одном из миллиона все это соединилось. В Карле Хайнце. Зандра осознала это с пронзительной ясностью.

Его голубые глаза полыхали жарким пламенем, ветер трепал редеющие (чего он, отметила Зандра, и не думал скрывать) волосы. Красивый, стройный, безупречно ухоженный, Карл Хайнц тем не менее не походил на юного Аполлона, и в этом все дело. Что привлекало в нем, так это как раз зрелая мужественность. А Адонисов она в своей жизни навидалась.

Все дело в родословной.

Их семьи связаны веками. В далеком прошлом о генетике и ее законах мало кто думал, все были озабочены политическим могуществом, укреплением власти и общественного положения, умножением земель и богатства.

Неудивительно, что в королевских семьях Европы случались гемофилия, слабоумие, врожденное уродство, да мало ли что еще.

Но в последнее десятилетие второго тысячелетия от Рождества Христова все уже прекрасно понимали, чем чреваты внутрисемейные брачные связи. И у Зандры не было ни малейшего желания играть в такую рулетку. На кону, в конце концов, сама жизнь.

Зажегся зеленый свет, но Карл Хайнц и Зандра даже не пошевелились, мешая пешеходам, струящимся по улице в обоих направлениях. Сердитые оклики до них, казалось, не доносились.

– Что ж, теперь можно идти, – улыбнулся Карл Хайнц и выпустил ее.

Зандра чуть не упала – настолько неожиданно растворилось теплое кольцо его рук.

Надо заставить себя идти. Зандра прекрасно это сознавала, однако же, не двигаясь с места, продолжала смотреть на него, и, хотя дул холодный январский ветер, на лбу у нее выступили крупные капли пота.

«Да что же это со мной происходит? Что я на него уставилась? Нет, надо кончать этот спектакль!»

Хоть и с огромным трудом, Зандре удалось все же отвести от него взгляд, и поспешно, пока снова не накатила слабость, она бросилась через улицу, словно хотела убежать от самой себя.

Карл Хайнц быстро нагнал Зандру и приспособился к ее стремительному шагу. Дышал он шумно и тяжело. Как бы то ни было, выбор у него невелик. Можно отстать, и пусть себе идет одна. Но можно и идти рядом, удовлетворяясь взглядами исподтишка.

Карл Хайнц выбрал второе – и не из самолюбия, а просто потому, что в присутствии Зандры и солнце светило ярче.

Его прямые лучи падали на каштановые волосы девушки, придавая ей сходство с героинями картин прерафаэлитов.

При очередном порыве ветра волосы Зандры рассыпались по лицу, она нетерпеливо их откинула, и этот непроизвольный жест показался ему вдруг удивительно прекрасным. Карлу Хайнцу захотелось быть на месте ветра и самому растрепать эти чудесные пряди.

Ну почему же, почему, спрашивал он себя, именно этой женщине суждено было заставить его понять, что он потерял, годами волочась, словно мальчишка, за любой юбкой? Подумать только, даже сама перспектива домашней, оседлой жизни кажется в ее присутствии не таким занудством, каким всегда представлялась, а хорошим, славным делом!

Именно поэтому так больно ему было от того, что она словно его не замечает, больше того – старается отделаться как можно быстрее. Можно подумать, они просто случайно столкнулись на улице.

Наконец, прошагав в молчании целый квартал, Карл Хайнц не выдержал. Нет, он просто обязан сломать разделяющую их невидимую стену! Иначе с ума можно сойти.

Он крепко стиснул ее ладонь и заставил остановиться. Зандра неохотно повернулась к нему.

– О Господи, да объясни же мне, что с тобой? В чем дело?

Не отвечая, Зандра высвободила руку и отвернулась, с преувеличенным вниманием изучая пыльную витрину ближайшей скобяной лавки, словно там были выставлены не замки, дверные ручки и ключи, а новые модели летних платьев.

Карл Хайнц вздохнул:

– Ну что ты молчишь? Неужели трудно сказать, что не так?

– А что не так?

– Не знаю. Все жду, что ты объяснишь.

– А может, и объяснять нечего?

И, утратив наконец интерес к скобяным товарам, Зандра двинулась вперед, глядя прямо перед собой. Ее замкнутый вид совершенно не располагал к продолжению беседы.

Так, в полном молчании, они и дошли до здания в псевдоренессансном духе, где она работала.

Зандра испытывала странное ощущение – что-то среднее между облегчением и сердечной болью. Облегчение – потому, что можно наконец избавиться от неуютного присутствия Карла Хайнца; боль – потому, что, сколь бы она того ни желала, отношения между ними не могут – не должны! – сложиться, как обычно между мужчиной и женщиной.

Все так же, не говоря ни слова, они стояли на пронизывающем ветру под широким козырьком у входа. Зандра тоскливо поглядывала на привратника и огромные стеклянные двери, за которыми ее ждало избавление.

Но обыкновенная вежливость требовала хотя бы попрощаться с Карлом Хайнцем. А для этого придется к нему повернуться.

Зандра медленно подняла взгляд.

Ну вот. Так она и знала. Эти пронзительные голубые глаза просто завораживают, они лучше всяких слов говорят о любви, желании, верности. В горле у нее застрял комок.

Да, против матушки-природы не пойдешь.

Молчание становилось все тяжелее.

Нарушил его в конце концов Карл Хайнц:

– В ближайшие несколько недель я буду в городе.

Зандра снова метнула отчаянный взгляд на дверь.

Он взял ее за руки.

– Понимаю, сейчас ты торопишься. Работа. Но не надо вести себя так, словно я тебе совсем чужой. Хорошо?

Зандра неопределенно кивнула, что можно было истолковать двояким образом: может, она просто дает понять, что его слова услышаны, а может, соглашается. Это как посмотреть.

Но сказать что-то все равно надо, нельзя же молчать до бесконечности.

«Слишком уж глубоко он проник мне в душу, – подумала Зандра. – Надо держаться подальше, так нам обоим лучше будет. О новых свиданиях не может быть и речи».

А вслух Зандра неопределенно сказала:

– При случае позвоню.

Что ж, это просто слова. Невинная ложь. Общепринятый ритуал.

– Пока. – И Зандра с быстротой молнии метнулась к двери.

 

Глава 29

У Лилы Понс были апартаменты в Ривер-Хаусе – по мнению многих, самом престижном месте Нью-Йорка. Когда-то давно это огромное здание выходило фасадом прямо на Ист-Ривер, где у него был собственный причал. Потом, как и многое другое, причал вместе с яхтами исчез, но сам Ривер-Хаус сохранился.

Достроенный буквально на следующий день после биржевого краха 1929 года, он символизировал оптимизм и веру в экономическое процветание Нью-Йорка и всей страны и с самого начала сделался местожительством самых богатых и самых известных горожан. На случайного прохожего веяло от этого кирпичного здания надежностью и основательностью. Казалось, что стояло оно здесь всегда и будет стоять вечно. Подобно мемориалу или монументу, воздвигнутому в честь самой знаменитой и самой таинственной из его обитательниц – Лилы Понс.

По дороге Кензи заскочила в какой-то подъезд, сняла кроссовки, сунула их в сумку и живо обула свои лучшие туфли.

Она сверилась с часами. Так, есть еще шесть минут. Отлично, она придет как раз вовремя.

Ривер-Хаус возвышался в самом конце улицы. Его фасад был по всей длине прикрыт полотняным навесом, в стену, с обеих сторон от входа, вделаны морды каких-то загадочных животных, из пасти которых в теплую погоду извергаются фонтаны воды. Но сейчас они лишь тупо скалились на прохожих. Снаружи, поеживаясь на холодном ветру, стоял привратник. Облаченный в обычную униформу, он, казалось, не сходил со своего поста с самого сотворения мира.

– Чем могу быть полезен, мэм? – вежливо осведомился он.

– У меня свидание с мисс Понс.

Привратник мгновенно посуровел. Его лицо приняло непроницаемое выражение.

– Боюсь, таких здесь нет.

Но Кензи было не так-то легко сбить с толка.

– Я из аукционного дома «Бергли». Мисс Понс позвонила нам с просьбой оценить свою коллекцию живописи. Вот моя визитная карточка.

Привратник поднес ее к самым глазам. Визитка была выполнена в европейском стиле, размером больше обычного американского, да и картон поплотнее, и удостоверяла, что перед ним мисс Маккензи Тернер, главный специалист отдела картин и рисунков старых мастеров компании «Бергли».

Привратник зачем-то поцарапал карточку ногтем и сказал со вздохом:

– Не соблаговолите ли подождать немного, мэм? Сейчас все выясню.

– Спасибо, – улыбнулась Кензи.

Проследив, как он входит в подъезд и берет трубку внутреннего телефона, Кензи от нечего делать принялась изучать окрестности. По Ист-Ривер натужно, против течения, полз буксир, волочащий за собой огромную баржу. Кензи повернулась в другую сторону и вынуждена была прикрыть глаза: прямо в лицо ей ударил сильный заряд снега.

Послышалось осторожное покашливание. Привратник выглядел смущенным и даже не пытался скрыть этого.

– Я разговаривал с домоправительницей, мэм. – Он вернул Кензи ее визитку. – И она просила вам передать, что мисс П. сейчас находится в Японии.

– Ничего себе! – не удержалась от восклицания Кензи. – Вам не кажется это странным? Я хочу сказать, зачем ей понадобилось звонить нам из такой дали?

– Ничем не могу помочь, мэм. – Своим тоном привратник давал понять, что они с Кензи всего лишь пешки в руках какого-то всесильного Игрока. – Я всего лишь передаю, что мне сказано.

– Да-да, конечно. – Кензи отступила на несколько шагов и, поворачиваясь, приветственно помахала рукой. – В любом случае – спасибо.

Похоже, привратник был доволен, что она оставила его в покое.

– Не за что, мэм. – Он вежливо приподнял фуражку.

Кензи уже тронулась было в сторону Первой авеню, когда что-то – внезапное предчувствие? шестое чувство? – заставило ее остановиться и поднять голову.

Игра воображения?

Помстилось?

Или действительно?

Перед судом присяжных она бы не поклялась. И руку на отсечение не дала бы. И тем не менее ей явственно показалось – галлюцинация? желаемое за действительное? – что на пятом этаже колыхнулась штора и в окне на мгновение возникло и тут же исчезло чье-то лицо.

Кензи застыла на месте, не в силах отвести взгляд от окна. Шторы задернуты. Ничто не шевелится. Загадка.

Ругая себя на чем свет за слишком буйное воображение, Кензи неохотно двинулась вперед, бросив все же напоследок взгляд наверх.

Окно как окно, ничем не отличается от других, уговаривала она себя. Да, но почему же тогда отодвинулась штора? Впрочем, там мог быть кто угодно, в конце концов в таком огромном доме живет куча народа.

А может, это просто неудачная шутка, подумала она вдруг?

Или Лили Понс действительно хотела оценить свою коллекцию, но в последний момент передумала?

Ладно, время покажет.

В любом случае она не забудет эту охотничью экспедицию. В конце концов речь идет о свидании, пусть и не состоявшемся, с величайшей легендой кинематографа, со звездой, которая упорно скрывает себя от всего мира.

 

Глава 30

Едва вернувшись домой, Дина первым делом сказала Джулио, что ее ни для кого нет дома. Лишь после этого она направилась к себе в гостиную, чтобы плести паутину в спокойной обстановке.

Под пристальным взглядом элегантной «Графини Эссекской» кисти Сарджента и двух томных красавиц Болдини Дина скинула туфли из крокодиловой кожи и уютно устроилась на огромном диване в стиле Людовика XV.

Весело что-то напевая, Дина потянулась к телефону, но перед тем, как набрать нужный номер, решила дать себе небольшую передышку.

Ее взгляд упал на полотна Болдини – теперь уж так не пишут, эти вещи принадлежат иной, ушедшей эпохе. Слегка склонив голову набок, Дина любовно, как, впрочем, и всегда, принялась их рассматривать.

Эти картины производили на нее особенное впечатление. Стоило случиться какой-нибудь неприятности или даже просто утратить почему-либо привычную уверенность в себе, как Дина приходила на свидание с Болдини и черпала в нем силу. Она часто спрашивала себя, в чем тут загадка, как удается этим юным дамам, заключенным в золотую раму, столь неотразимо на нее воздействовать.

Впрочем, сейчас Дину больше занимала задуманная ею с Бекки Пятой комбинация.

Мысленно пройдя ее этап за этапом, Дина с удовлетворением отметила, что пока все идет как нельзя лучше.

Три месяца. Три долгих месяца. Именно столько времени прошло после приема в «Метрополитен», где ее впервые посетила мысль соединить Зандру с Карлом Хайнцем. Но тогда это была действительно всего лишь мысль. Понадобилась Бекки, чтобы придать ей реальные очертания.

Теперь, когда Бекки удачно провернула первую фазу, настал черед ее, Дины. Она заранее предвкушала успех.

Дело не в том, что просто удачно выбрано время – оно выбрано самым удачным образом, лучше и быть не может.

Сейчас или никогда!

Устроить брак принца Карла Хайнца фон унд цу Энгельвейзена и графини Графбург означало убить разом даже не двух, а нескольких зайцев. Дело не в том, что Дина укрепит свое положение в обществе; куда важнее, что таким образом она положит начало своему триумфальному восшествию на самый верх, а Карл Хайнц и Зандра будут ее вечными должниками.

«Спокойно, спокойно! – прикрикнула на себя Дина. – Нечего делить шкуру неубитого медведя».

Она оторвала взгляд от портретов Болдини и положила руку на телефон. Довольно, слишком долго она предавалась мечтаниям. Пора действовать. Дина набрала прямой служебный номер Шелдона Д. Фейри.

Деловой обед прошел удачно, и Фейри вернулся на работу с приятным чувством хорошо сделанного дела. Он даже обласкал сияющей улыбкой свою чопорную, худую, как жердь, секретаршу мисс Боткин.

Мисс Боткин была из вырождающегося племени хранителей старых традиций. Она гордилась тем, что не только подает шефу кофе, но сама его варит и даже мелет зерна вручную. В этой приемной нет места новомодным штукам, пока она здесь, – ни за что. Мисс Боткин упрямо цеплялась за давно отжившие свое викторианские нравы.

Фейри пригладил серебристые волосы, поправил галстук и прошел в кабинет, где можно было в одиночестве насладиться одержанной победой.

Он шел на обед, не исключая самого худшего, а вернулся к себе, пребывая в совершенной эйфории.

И для этого были все основания. Выяснилось, что Леонард Соколов, этот всемирно известный телемагнат, вовсе не из тех богачей, которые рассматривают живопись просто как возможность удачного вложения денег или дань моде.

Человек умный и проницательный, Соколов одним глазом зорко следил за тем, что происходит в сфере бизнеса, а другого не сводил с политики, философии, искусства, особенно современного.

Так что встреча с магнатом, чья коллекция скоро должна была пойти с молотка, оказалась для Фейри достаточно поучительной. Но что его особенно удивило, так это сам Соколов. Этот человек обнаружил нешуточное знакомство с Мондрианом, Лихтенштейном, Клее и говорил о них с таким энтузиазмом, будто это были его собственные дети.

Жаль только, к жене он не относился с таким же восторгом, иначе и с коллекцией не пришлось бы расставаться, а так ему понадобились деньги, и, видно, немалые, на развод.

Фейри сочувственно поцокал языком. Как у всякой медали есть две стороны, так и беда одного человека оборачивается прибытком для другого. Явный потерпевший в данном случае – сам Соколов. В выигрыше окажутся адвокаты с их запредельными гонорарами; жена, которая своего не упустит, и «Бергли» с его комиссионными.

Ибо именно «Бергли» – не «Сотби» и не «Кристи» – выставит его коллекцию на продажу. Так было решено за обедом.

Эти приятные размышления были прерваны пронзительной трелью телефона. Наверняка жена. Фейри поспешно схватил трубку.

– Да?

– Это вы, дорогой? – промурлыкал чей-то голос, явно не принадлежащий жене Шелдона Нине. – Это Дина.

О Боже! Фейри почувствовал, как у него по коже бегут мурашки. Что ей нужно на этот раз?

– Слушаю вас, миссис Голдсмит, – бесстрастно откликнулся он.

– Я не оторвала вас от дел?

О да, еще как оторвала, подмывало выкрикнуть Шелдона, но, конечно, ничего подобного он себе не позволил.

– А то смотрите, если очень заняты, я могу и перезвонить, – великодушно предложила Дина.

Откуда вдруг такая любезность? Совсем на нее не похоже. Фейри еще больше насторожился.

– Ну что вы, я всегда к вашим услугам.

– Вот и хорошо. Как самочувствие?

– Спасибо, все в порядке. – Красный сигнал светофора наложился на пронзительный гудок, прозвучавший у него в голове. – Надеюсь, и у вас тоже?

– Да как вам сказать... по-всякому бывает. Но в целом все хорошо. – Предисловие закончилось, Дина перешла к делу: – Вот что, я позвонила вам, дорогой, так как мне нужна... ваша помощь!

– Да-а? – неопределенно переспросил Шелдон. В этот момент ему больше всего хотелось бы вернуться за только что покинутый обеденный стол... а еще бы лучше исчезнуть на каком-нибудь необитаемом острове, затеряться в Гималаях – где угодно, лишь бы длинная рука Дины Голдсмит туда не дотянулась.

– Видите ли, – пояснила Дина, – мы с Робертом хотим купить загородный дом. Ему нравится Коннектикут, ну а я предпочитаю Хэмптон. По-моему, он не представляет себе, как тоскливо бывает в глуши.

– Да, да, вы совершенно правы, очень тоскливо, – подтвердил Фейри, чувствуя, как неумолимо надвигается неизбежное.

– На днях мне случилось пообщаться с Бекки Пятой. – Дина многозначительно помолчала, давая собеседнику возможность оценить значение этого факта. – И знаете, что она мне посоветовала? Ни в жизнь не догадаетесь!

Фейри невнятно что-то промычал.

– Свозить Роберта в Нью-Джерси! Куда-нибудь на охотничьи угодья. Она уверяет, что нескольких дней там будет достаточно, чтобы раз и навсегда излечить его от привязанности к захолустью.

Фейри ждал продолжения.

– И еще Бекки сказала, что вы с ней соседствуете как раз в тех краях.

Фейри прижал руку ко лбу и закрыл глаза.

«О Боже, Боже, – мысленно взмолился он, – ну что я Тебе сделал?»

– Это верно, – с трудом выговорил Фейри.

– Вот я и подумала, – продолжала Дина, – не нагрянуть ли к вам в один из ближайших уик-эндов? Осмотреться, почувствовать атмосферу. Пусть Роберт на собственном опыте убедится, какая это тоска – жизнь в глуши.

У Фейри голова пошла кругом. Нагрянуть? На уик-энд? О Господи, надо попробовать ее отговорить, причем сейчас, сразу же, а то ей еще что-нибудь придет в голову.

– Э-э, миссис Голдсмит, боюсь, жилье у нас там слишком убогое, – поспешно сказал он. – Жена любит верховую езду, так что конюшня содержится в лучшем состоянии, чем дом. – Он заставил себя весело рассмеяться. – Уверен, что вам у нас совсем не понравится.

– Обо мне можете не беспокоиться, – отрезала Дина. – Важно, чтобы Роберту не понравилось.

Фейри отказывался верить своим ушам. Мало того, что ему приходится иметь дело с Голдсмитами в Нью-Йорке, так они теперь за городом его достали! Причем в его собственном доме!

– Ну так как, милый? – продолжала Дина. – Если у Роберта не возникнет там настоящего отвращения – а должно быть именно так! – я кончу свои дни где-нибудь в графстве Литчфилд. А мне так хочется в Саутхэмптон! Я уже подобрала там домик. Как только увидела – сразу поняла, что именно это мне и нужно. Понимаете? Мое счастье в ваших руках!

У Фейри пересохло в горле, настолько живо ему представилось, как по его любимому гнездышку расхаживают Дина со своей вечной болтовней и ее мужлан Роберт со своими вонючими сигарами.

– Э-э, не вижу все же, чем мы с женой можем быть вам полезны, – неловко пробормотал он.

– Еще как можете! Ну что, через пару недель?

Фейри даже поперхнулся от такой наглости.

– Мне надо поговорить с женой, – выдавил он.

– Естественно. Это само собой разумеется.

– Я перезвоню.

– Буду ждать. – Дина немного помолчала. – И вот еще что, милый.

– Да, миссис Голдсмит?

– Не забывайте: рука руку моет.

И с этими словами Дина повесила трубку.

«Рука руку моет, – повторял про себя Фейри, – рука руку моет».

Все понятно, яснее не скажешь.

– Вот гнусная баба! – воскликнул он и грохнул кулаком по столу. – Да чтобы ты в аду сгорела!

Взяв кое-как себя в руки, Фейри позвонил домой. Жены не оказалось, сработал автоответчик.

Он поспешно повесил трубку и набрал номер мобильного.

Один звонок, другой... Фейри слышал собственное хриплое дыхание, пальцы его сжимали трубку с такой силой, будто он собирался раздавить ее. Ну же, ну, отвечай!

Ему просто необходимо поговорить с Ниной. Она мастак по части всяческих отговорок. Может, и на сей раз что-нибудь придумает, чтобы вытащить его из этого ада.

Не ведая о мучительных страданиях мужа, Нина Фейри заказывала себе в «Гермесе» новый костюм для выездки. Шапочка, блуза, жакет, сапоги, шпоры. Вообще-то все как обычно, но «Гермес» есть «Гермес».

В глазах Нины это значило немало.

Она как раз перечисляла все, что ей нужно, когда зазвонил мобильный телефон.

– Да, слушаю.

– О Господи, Нина, слава Богу, что нашел тебя наконец. Ты где?

– В «Гермесе». Я же тебе говорила...

– Да, да, да, – раздраженно перебил жену Фейри. – Слушай, тут возникло одно неотложное дело. Говорить можешь?

Нина огляделась. Вокруг сновали покупатели.

– Э-э, не совсем. Минуту. – Она прикрыла ладонью мембрану и повернулась к продавщице: – Я могла бы где-нибудь остаться одна?

– Ну, разумеется. Прошу за мной, мадам.

Миновав несколько залов с самыми разнообразными товарами, от превосходного фарфора до изысканной мебели, Нина оказалась в небольшом кабинете.

– Шелдон?

– Да, я слушаю, – выдохнул он.

– Теперь можно. Так что произошло? Ты прямо не в себе.

– Что произошло? – едва не взвизгнул Фейри. Казалось, еще чуть-чуть, и у него начнется настоящая истерика. – Нашествие Чингисхана, вот что!

– Боюсь, я не совсем тебя понимаю. – Нина потеребила золотую сережку.

– Нашествие Голдсмитов, вот что случилось!

– То есть как это?

– Ты что, оглохла?

– Не делай из меня идиотку. И перестань говорить загадками.

– Ладно, сейчас все поймешь. И ушам своим не поверишь!

– Ты все же попробуй. – Нина уселась за чей-то рабочий стол.

– Сейчас. – Слышно было, как он пытается справиться с прерывистым дыханием. – Едва я вернулся с обеда, как... что бы ты думала?

Нина промолчала.

– Зазвонил телефон. Мой личный телефон! Ты же знаешь, он почти никому не известен, его и в справочнике нет.

Нина сочувственно хмыкнула.

– Это была Дина Голдсмит! Не знаю уж, как она добыла этот номер. А впрочем, ничего удивительного, эта прохиндейка на все способна!

– Не так быстро, милый. – Чувствуя, что у нее начинает болеть голова, Нина прижала пальцы к вискам. – Давай по порядку, а то я все равно ничего не понимаю. Итак, позвонила Дина...

– Ну да, я же говорю!

– И что ей надо?

– Представляешь, она... она навязалась к нам в гости! – выпалил он. – О Господи, неужели не осталось ничего святого? Мой дом – моя крепость! Когда это только было!

– Ну а ты ей что сказал? – спокойно осведомилась Нина.

– А ты что думаешь? Конечно, попытался соскочить с крючка, да что толку?

Шелдон безрадостно рассмеялся. Чувствовалось, что нервы у него напряжены до предела.

– Эта женщина просто не знает слова «нет»!

– Возьми себя в руки, Шелдон. Дай подумать...

– Только побыстрее! Иначе уже через две недели мы окажемся в компании этой женщины и ее неотесанного мужа!

– А она объяснила, зачем ей все это понадобилось?

Шелдон быстро передал ей содержание разговора с Диной и добавил:

– Да только фокусы все это. У нее что-то свое на уме, только что – никак в толк не возьму.

– Гм, – задумчиво протянула Нина. – Через две недели...

– Ну да! Сделай что-нибудь! Придумай, как нам выбраться из этой... из этой...

– Да успокоишься ты или нет? Это еще не конец света. Вообще-то... – Нина поудобнее устроилась на стуле. – Тут возникают некоторые возможности...

– Эй, о чем это ты?

В его голосе снова послышались панические нотки. Нина подавила нарастающее раздражение.

– Слушай, милый! Я ведь о нас забочусь. О тебе. О твоей карьере, о положении в обществе. И с этой точки зрения, может, это даже совсем неплохо – пригласить к себе Голдсмитов...

– Нина!

– Доверься мне, дорогой. Забудь обо всем, занимайся своим делом, а уж об остальном я сама позабочусь.

– Да, но ты придумаешь, как от них избавиться? Обещай мне, что...

– Довольно! – О Господи, как же она ненавидит хнычущих мужчин. – Я знаю, что делаю.

– О Господи!..

– Тихо, тихо, милый. Неужели мне нужно тебе напоминать, что хоть Бекки Пятая нам и соседка, мы так ни разу и не встретились?

– Ну и что из этого?

– А то... – Нина скрестила ноги, – что прошел слух, будто в последнее время Бекки Пятая каким-то образом сблизилась с Диной Голдсмит. Отсюда следует, что на эту лошадку стоит поставить, глядишь, и выиграем.

– Ты в своем уме?

– В своем, в своем, – с улыбкой заверила его Нина. – Можешь считать меня интриганкой. Но интрига еще не безумие. Это я тебе говорю. Ладно, потом поговорим.

– Но...

– Я же сказала – потом! – оборвала его Нина. – А пока мне надо подумать. Да, кстати, дай телефон Дины, сразу же и позвоню.

* * *

Повесив трубку, Дина с удовлетворением подумала, какое все-таки великое дело – власть.

О власть, власть, что с тобой сравнится?

Впрочем, время насладиться одержанной победой у нее еще будет. А сейчас подгоняют разные неотложные дела. Прежде всего надо позвонить Зандре. Как Дина и рассчитывала, Нина Фейри пригласила всех троих – Роберта, ее и Зандру.

Если все и дальше пойдет по плану, именно Зандра станет очередной принцессой фон унд цу Энгельвейзен!

Не медля ни секунды, Дина набрала номер отдела старых мастеров «Бергли».

– Привет, дорогая, это я.

– Привет, – лениво откликнулась Зандра.

Она сидела за столом, глядя, как длинная лента, тянущаяся из факсового аппарата, постепенно переходит в нетерпеливые руки Кензи.

– Что случилось? Может, я забыла в ресторане сумочку или что-то еще? Представляешь, иногда становлюсь такой рассеянной...

– Нет, нет, – успокоила ее Дина, – ничего ты не забыла.

– Ну и слава Богу. А то ведь я не только сумочку – голову могу оставить, не будь она так плотно привинчена ко всему остальному.

Дина вежливо рассмеялась и сказала:

– Я вот что звоню, дорогая. Есть идея: поедешь с нами за город через две недели?

– Что-что? За город? Вот уж меньше всего ожидала.

– Так как, можно на тебя рассчитывать?

– Я... э-э... – Зандра постаралась собраться с мыслями. Уж слишком неожиданным было приглашение. Надо вспомнить, может, на это время у нее уже что-нибудь назначено? Она пролистала свой ежедневник.

– А кто еще будет?

– Да никто, в общем, – уклончиво ответила Дина. – Нас троих – тебя, меня и Роберта – приглашают Фейри. Вот и все. Так, небольшой междусобойчик.

– Я... Право, не знаю, что и сказать.

– Скажи «да», дорогая. Не то я... я умру от скуки, и отвечать за это придется тебе!

– Право, Дина, дай хоть подумать немного...

– Может, я не вовремя позвонила?

– Да нет, что ты. Просто я никак не ожидала...

– Ну и что? Нет, ты просто должна быть с нами, – настаивала Дина. – Я прошу. Я требую.

Должна? Зандра недовольно сдвинула брови. Ничего и никому она не должна. И чего это Дина так суетится из-за ерунды?

– Слушай, – начала Зандра, но тут ее остановил торжествующий возглас Кензи. Все ясно. Это факс от профессора Тиндеманса, и, стало быть, дело с картиной Гольбейна можно теперь передать в руки судебных властей.

– Эй, Зандра, – послышался в трубке голос Дины, – ты почему замолчала?

– Слушай, Дина, у меня тут срочное дело, потом перезвоню.

– Хорошо, но как все же насчет уик-энда?

– Идет. Можешь на меня рассчитывать, – сказала Зандра, лишь бы отделаться. – Отличная идея. Как в старые добрые времена. Ладно, потолкуем об этом позже. Вечером позвоню. Пока!

Зандра повесила трубку и задумалась.

Уик-энд за городом? А что, неплохая идея. Хотя бы развеется, а то уж целых три месяца, как не выбиралась с Манхэттена. Давно пора сменить обстановку.

Плотно обвешанная полотнами Гойи, гостиная в пентхаусе Бекки Пятой напоминала шкатулку с драгоценностями, в центре которой – самое главное, самое дорогое сокровище.

Бывшая первая леди разглядывает картину в позолоченной раме. Это Коро, «Купающаяся Венера». Ее прислали из галереи на Мэдисон-авеню.

Покупать или не покупать? Вопрос, ответ на который стоит три с половиной миллиона долларов.

Впрочем, дело не в деньгах – деньги, если надо, найдутся. Проблема в том, достойна ли эта картина ее собрания?

Именно над этим размышляет сейчас Бекки Пятая.

Ее мысли прервал громкий стук в дверь.

– Войдите.

Шаркающей походкой вошел Урия, откашлялся и прокричал:

– Мадам, на проводе миссис Голдсмит.

– Спасибо, Урия. – По-прежнему разглядывая Коро, Бекки подняла отводную трубку. – Да?

– Добрый день, дорогая, это Дина.

– Да, Дина?

– Все в порядке. Приглашение получено.

– А Зандра? – Бекки все еще не отрывала глаз от картины.

– Она будет с нами.

– Отлично. Поздравляю, дорогая. Сейчас позвоню Карлу Хайнцу.

 

Глава 31

Вечерний Манхэттен сверкал инеем. Если посмотреть сверху, в такие дни, как сегодня, он походил на знаменитую черно-белую фотографию Беренис Эббот, авторский экземпляр которой висел у Карла Хайнца в холле.

Правда, между действительностью и ее фотографическим изображением оставалась одна существенная разница: цвет.

Миллионы светящихся окон отдавали желтизной. На улице постоянно мигали светофоры: красный, желтый, зеленый... желтый, красный, зеленый... Переливалась неоновая реклама. Ослепляя фарами, по улицам-рекам плыли корабли-автомобили.

А в остальном мало что изменилось с тех пор, как мисс Эббот, поднявшись в воздух, сделала свой знаменитый снимок. Правда, здания подросли, машин стало больше, а свет ярче. А в остальном – все как в 1932 году.

Вот почему Манхэттен, особенно если смотреть на него сверху, всегда так легко узнать.

В половине восьмого Ханнес с Кензи вошли в «Луму», рыбный ресторан на Девятой авеню, где он зарезервировал столик.

– Мяса ты здесь не найдешь, – заметил Ханнес, подвигая Кензи стул.

Она благодарно улыбнулась и бегло оглядела зал, выдержанный в умиротворяющих тонах цвета морской волны.

Упершись локтями в стол и переплетя пальцы, Кензи исподтишка бросила взгляд на Ханнеса. В который раз ее поразила его физическая красота и властная повадка. Ей вдруг подумалось, что впервые встречает такого... в полном смысле мужчину.

И похоже, не одна она так думает. Стоило им войти, как вся женская клиентура ресторана, словно по команде, повернулась к Ханнесу.

Кензи охватило странное чувство – нечто среднее между гордостью и ревностью. «Извините, подруги, – подумала она, – но этот парень уже занят».

– По слухам, кормят в этом ресторане отлично, – заметил Ханнес.

Не желая портить ему удовольствия, Кензи умолчала о том, что уже была здесь несколько раз. Вспомнив с кем, она испытала острый приступ раскаяния. «Я что, совсем совесть потеряла? Ведь раньше на его месте сидел Чарли! О Боже! – Мысли ее метались, а чувство вины становилось все невыносимее. – И что же я за человек такой? Ведь всего сутки назад была с Чарли. Пусть даже мы и не собирались заниматься любовью, пусть все получилось само собой. Но ведь получилось! А теперь? Теперь я сижу с другим, и надо же, чтобы этот другой оказался его напарником!»

Кензи встряхнулась. «Нечего распускаться! – молча прикрикнула она на себя. – Не в чем мне каяться. Чарли остался в прошлом. И нельзя, чтобы это прошлое воздействовало на будущее».

– По-моему, крепких напитков здесь не подают, – откуда-то издалека донесся до нее голос Ханнеса. – Как насчет вина?

– Извини, – встрепенулась Кензи и разгладила перед собой скатерть. – Задумалась.

– А что такое? – Он обеспокоенно посмотрел на нее.

– Да нет, все в порядке, – улыбнулась Кензи. – Вино – это прекрасно.

Заказав бутылку вина урожая 1982 года, Ханнес повернулся к ней:

– Да, кстати. От профессора Тиндеманса факс пришел?

Кензи хлопнула себя рукой по лбу.

– Совсем забыла. – Она вытащила из сумки длинный продолговатый конверт и протянула его Ханнесу. – Вот ксерокопия.

Словно раздумывая, не прочитать ли сразу, Ханнес несколько секунд смотрел на конверт, но потом все же его отложил.

– Не возражаешь, если прочитаю утром? Не хочется портить вечер.

Его низкий голос обволакивал ее, обдавал теплом, так что Кензи почувствовала, как у нее внутри все полыхает.

От ответа ее спасло появление официанта. Церемонно продемонстрировав гостям наклейку на бутылке, он ловко вытащил пробку и плеснул несколько капель в бокал Ханнеса. Тот покрутил его в пальцах, принюхался, сделал глоток и важно кивнул:

– Отлично.

Официант наполнил бокалы доверху и сразу отошел.

– Тост, – заявил Ханнес.

Кензи выжидательно посмотрела на него.

– За нас, – мягко закончил он.

Она почувствовала, что заливается краской.

– За... нас, – прошептала Кензи, чокаясь с ним.

Атмосфера была перенасыщена эротической энергией, казалось, вот-вот между ними проскочит искра и все вокруг загорится.

Кензи отставила бокал.

– Чудесное вино, – хрипло выдавила она.

– Пожалуй. – Ханнес пристально посмотрел на нее. – Но компания еще лучше. Высший класс.

– Пять против одного, – рассмеялась Кензи, – ты это всем своим знакомым говоришь?

Ханнес задумчиво поигрывал бокалом.

– Не увлекайся. Можешь проиграть.

– Следует ли понимать тебя так, – улыбнулась Кензи, – что ты пригласил меня нынче вечером, чтобы соблазнить?

– Не отрицаю, – кивнул он. – И еще, чтобы узнать получше. В прошлый раз нам так толком и не удалось поговорить.

– Что ж, начинай.

– Да? А я-то собирался больше слушать, чем говорить.

– Не пойдет, – снова засмеялась Кензи. – Выкладывай. Помнится, ты говорил, что отец у тебя дипломат?

Ханнес согласно кивнул.

– А как ты оказался в Интерполе?

– Это длинная история.

– Ну и что? Я никуда не тороплюсь.

– Ну что ж, – глубоко вздохнул Ханнес. – Только с самого начала предупреждаю: счастливого конца в этой истории не будет.

– Такие концы бывают, как правило, только в литературе да в кино. – Кензи пристально посмотрела на него.

– Пожалуй.

– Не знаю даже, с чего начать, – сказал Ханнес, продолжая поигрывать бокалом.

– С чего начать? А почему бы не с самого начала?

– Действительно.

Кензи ловила каждое его слово. Жизнь, что разворачивалась перед ней, так походила на ее собственную, что аж дух захватывало. Правда, обнаружились два крупных различия. Во-первых, у нее было трое братьев, а Ханнес – единственный ребенок в семье. А во-вторых, если ее в детстве перевозили из одного военного городка в другой, то он мотался с родителями по столицам.

– На самом деле это не так романтично, как может показаться, – заметил Ханнес. – То есть, конечно, поначалу интересно, особенно когда попадаешь в какую-нибудь экзотическую страну. Словом, мир я повидал: Бангкок, Найроби, Вашингтон, Лондон, Москва, Мехико...

Ханнес отпил немного вина.

– Беда посольской жизни заключается в ее замкнутости. Это очень тесный мирок. С местной публикой почти не общаешься – только посольские и их семьи, ну и еще официальные лица. Что же касается меня, то стоило только завести приятелей, как отца тут же перебрасывали в другую часть света.

Ханнес задумчиво улыбнулся.

– Но знаешь, чего мне не хватало... не хватало больше всего?

Кензи покачала головой.

– Дома. Места, куда можно вернуться.

Это Кензи понимала хорошо. «Вот так же и со мной было в детстве, – подумала она. – У нас тоже никогда не было дома. И стоило только более или менее устроиться, как отца переводили в другую воинскую часть. При такой жизни сколько-нибудь прочной дружбы действительно не заведешь, Ханнес прав».

– ...естественно, родители рассчитывали, что я пойду по стопам отца, – продолжал Ханнес. Глаза у него вдруг подернулись дымкой, он словно перенесся в далекое прошлое. – А попросту говоря, они хотели, чтобы и я сделался дипломатом.

– А получилось по-другому, – сказала Кензи.

– Да, получилось вот так.

Ханнес допил вино, отставил бокал и, поймав взгляд официанта, знаком велел ему подойти. Пока тот снова наполнял бокалы, за столом стояло молчание.

Дождавшись, когда официант отойдет, Ханнес продолжал:

– Странно все же. Мечтаешь об одном, а выходит нечто совсем другое.

Кензи кивнула.

– Возьми хотя бы меня. У родителей были свои планы, но сам я всегда хотел стать художником.

– Неужели? – воскликнула Кензи, пораженная еще одним совпадением в судьбе.

– Да, представь себе, – улыбнулся Ханнес. – С тех самых пор, как я научился держать в руках карандаш, все время что-то чертил. Или рисовал. Все говорили, что у меня талант. И будущее казалось само собой разумеющимся.

– Постой, постой, – улыбнулась Кензи. – Так ты собирался снять мансарду в Париже? Рисовать до потери пульса... спорить в прокуренных кафе об искусстве... устраивать выставки...

– ...и дождаться признания, – печально закончил Ханнес.

– Думаешь, у тебя действительно получалось?

– По-моему, да.

Ханнес насмешливо поднял бокал в собственную честь и, не отставляя его, принялся вертеть в пальцах.

– А однажды утром я проснулся, и мне все стало ясно. Видишь ли, Кензи, кое-что у меня действительно получалось. И получалось неплохо. – Он помолчал. – Но всего лишь неплохо.

– И ты поступил в Интерпол.

– Не сразу. Сначала я занялся политологией.

– Ага, трудолюбивый парнишка пошел все же по отцовской дорожке.

– Вот именно.

– А потом остановился.

– И опять-таки твоя правда.

Кензи показалось, что у Ханнеса на мгновение затуманился взгляд, словно он гнал прочь какие-то дорогие воспоминания.

– Послушай-ка, – тон Ханнеса изменился.

Кензи стремительно склонилась к нему и взяла за руку. Он сильно, до боли, сжал ее пальцы.

– Мир – поганая штука. Какую бы уединенную жизнь ты ни вел, как бы уверенно себя ни чувствовал, все это только иллюзия. Беда всегда тебя подстерегает. И может случиться в любой момент. Помни об этом.

Кензи невольно вздрогнула. Чувство защищенности и благополучия, которое всегда ее согревало, внезапно улетучилось. И тем не менее мелодраматический поворот темы не только насторожил, но и заинтриговал ее.

К чему это он, интересно, клонит, подумала Кензи. Но выпытывать не стоит, надо набраться терпения, сам скажет, когда срок придет.

Почувствовав, что ей не по себе, Ханнес выпустил ее руку.

– Извини, мне вовсе не хотелось тебя пугать. Сейчас все объясню, и, надеюсь, ты меня поймешь.

Ханнес помолчал, наморщил лоб и почесал переносицу.

– Полагаю, ты не думаешь, что я всегда был таким циником или мизантропом, как сейчас? Было время, и мне дышалось легко и привольно. Тогда я был молод и уверен, что будущее в моих руках.

Кензи отхлебнула немного вина. Ровный ресторанный гул не мешал слушать, напротив, создавал приятный звуковой фон.

– Политологией, – продолжал Ханнес, – я занимался в Оксфорде, потом в Йеле. По окончании университета благодаря связям отца я получил место в Финском посольстве во Франции. И заметь, не просто место, мне посчастливилось работать в непосредственном окружении посла. Вскоре я сблизился с его семьей. Ну а дальше все понятно – я влюбился в его дочь. Ее звали Елена. По прошествии недолгого времени мы обвенчались.

– Она была красива? – Кензи почувствовала укол ревности.

– Елена? – Ханнес со вздохом прикрыл глаза. – О да... Настоящая красавица.

– Так что же?..

– Судьба, – горько сказал Ханнес. И сделался вдруг маленьким и беззащитным. – Господи, и как же я... – Голос у него сорвался, он остановился на середине фразы и поспешно отвел глаза.

И все же Кензи успела заметить в них не только боль, но и... скрытую угрозу. Она ласково погладила его по стиснутым в кулак рукам.

– Ну что ты, стоит ли так себя терзать?

– Стоит, – хрипло ответил он, – еще как стоит. И я скажу тебе почему. У тебя есть право это знать.

– Смотри, тебе виднее. Только знай, я не настаиваю...

Ханнес надсадно закашлялся – так трещит корабельный руль при шквальном порыве ветра.

– Это случилось семь лет три месяца и двенадцать дней назад. В день нашей свадьбы. И только потому, что Елена и мои родители оказались не там и не в том месте, где нужно.

Голос его сорвался, Ханнес отчаянно замотал головой и взъерошил волосы.

– Они направлялись в церковь на венчание и по дороге зашли в банк, где хранились наши драгоценности, – за ожерельем, которое по семейной традиции надевает невеста. Ты только подумай – они умерли из-за какой-то там безделушки!

Кензи ошеломленно посмотрела на него.

– Грабители! Вооруженные грабители...

Эти слова он прошептал так, что Кензи пришлось изо всех сил напрячься, чтобы расслышать их.

– Отец, мать и Елена столкнулись с ними совершенно неожиданно... И они расстреляли всех троих...

– И к чему их приговорили?

– Да ни к чему! Их до сих пор не нашли.

Кензи недоверчиво посмотрела на него. В ее сознании совершенно не укладывалось, как это вообще возможно – убить и скрыться как ни в чем не бывало.

«С детства, – подумала она, – нас приучают к мысли, что преступников неминуемо ловят и наказывают. Но оказывается, так бывает только в кино. В жизни все иначе. Жизнь жестока, несправедлива и уродлива».

Ханнес медленно поднял глаза. В них застыли слезы.

– Ты даже не можешь себе представить, Кензи, каково мне тогда было...

– Ну и как же... как же ты справился с этим? Что было потом?

– А что мне оставалось? – Ханнес понурился. – Я дал себе слово найти убийц. Вот и ищу до сих пор. Теперь ты все знаешь. Так я попал в полицию. Хотя, честно говоря, – криво улыбнулся он, – меньше всего я собирался заниматься поиском похищенных произведений искусства. Мне были нужны убийцы.

– А это как получилось?

– Начальство так решило. Но может, оно и к лучшему. Похоже, с этой работой я справляюсь.

Ханнес как будто немного успокоился.

– Ну все, довольно об этом, – решительно сказал он. – Не за тем я затеял этот ужин, чтобы напускать на тебя своих демонов. Что заказываем?

Кензи пробежала глазами меню, но мало что сумела разглядеть. Названия блюд расплывались у нее перед глазами. О еде она сейчас меньше всего думала – только о Ханнесе.

Да, наверное, нелегко ему было рассказывать все это. Он не из тех, кто привык откровенничать.

– Ну, выбрала? Что будешь есть?

– То же, что и ты.

Ханнес заказал рыбное ассорти и овощи.

«Смотри-ка, – радостно подумала Кензи, – не только в постели бесподобен, но и толк в еде понимает. Редкое сочетание».

У Кензи сладко заныло сердце. Теперь она точно знала, чем должен закончиться этот вечер. И хотела этого.

Судя по тому, как Ханнес внезапно расплылся в широкой улыбке, он тоже.

Ханнес остановил проезжающее такси и, не спрашивая у Кензи, дал водителю свой адрес.

Она довольно хмыкнула и уютно устроилась рядом с ним на заднем сиденье.

Скоро они будут в его постели.

Ханнес, надо отдать ему должное, умел обращаться с женщинами. Любовников (включая Чарли с Ханнесом) Кензи могла сосчитать по пальцам, но и того хватало, чтобы оценить его умение не только брать, но и давать. Обычно мужчинам надо только одно – получить удовольствие.

О Ханнесе этого не скажешь. Он понимал, что для танца нужны двое.

Сегодня он был в исключительной форме.

Улегшись на кровать, Кензи чувствовала, как он постепенно завладевает ею, как обвивают ее, подобно змеям, сильные мужские руки и ноги. Пальцы его порхали, легко прикасаясь к ее бархатистой коже, и вызывали своими прикосновениями сладостную дрожь.

Его поцелуи сводили ее с ума. Кензи откинулась на спину и закрыла глаза. Она принадлежала ему душой и телом, как и он ей, и за пределами этих четырех стен не существовало ничего.

Сон упорно не шел.

Час тянулся за часом, а Зандра все никак не могла справиться с нахлынувшими на нее мыслями.

Хоть ее комната выходила окнами во двор, городской шум доходил и сюда. Шелест автомобильных шин; пронзительные сигналы машин «скорой помощи»; звуки музыки из соседнего дома; взрывы смеха с лестничной площадки.

Но дело не в этом. Зандра отлично понимала, что именно мешает ей заснуть.

Дело в ней самой. Ее мозг сейчас подобен бесконечно разматывающейся ленте, запечатлевшей все подробности дня, начиная с обеда или, точнее, с того момента, когда в ресторан вошел Карл Хайнц и до той минуты, когда она рассталась с ним у входа в «Бергли».

Никак не могла она заставить себя забыть его, Карла Хайнца, своего кузена.

Зандра услышала, как поворачивается ключ в замке – вернулась Кензи. Она посмотрела на будильник. Половина второго.

Надо уснуть.

Да вот только никак не получается.

Карл Хайнц тоже не спал. Он беспокойно метался по комнате, время от времени подходя к окну. Некоторое время назад вид города напоминал висящую на стене фотографию Беренис Эббот. Но это было несколько часов назад.

А теперь мусорщики уже закончили свою работу в учреждениях, и свет в окнах погас. Точно так же, как и в жилых домах.

Но Карл Хайнц не замечал всего этого, городской пейзаж занимал его сейчас меньше всего.

Он думал о Зандре. В голове теснилось множество мыслей, вопросы наплывали один на другой. О чем она сейчас думает? Как она к нему относится? Есть у нее кто-нибудь или нет? Получится ли все, как задумала Бекки?

В кои-то веки его высочество принц Карл Хайнц фон унд цу Энгельвейзен пребывал в полной растерянности. Он любит Зандру, в этом нет сомнений. Он понял это еще в октябре, на дне своего рождения.

А вот Зандра – любит ли она его?

На этот счет у него не было ни малейшего представления. И не будет – по крайней мере в течение ближайших двух недель.

Карл Хайнц выглянул в окно, выходящее на север. Где-то там, за стенами одного из бесчисленных домов этого мегаполиса, пребывает сейчас Зандра. Наверняка она мирно спит.

Внезапно он почувствовал себя опустошенным и закрыл глаза.

«О Господи, помоги мне не сделать ей ничего дурного».

 

ЦЕЛЬ: «БЕРГЛИ»

Обратный отсчет времени

Лонг-Айленд-Сити, 14 января

– Ну и долго мы еще будем здесь торчать? Или просто сменили одну тюрьму на другую?

Этот взрыв был ничем не спровоцирован, да и вообще подобное поведение непростительно. Надо бы, подумал человек в маске и резиновом костюме водолаза, с металлическим голосом, искаженным всякими техническими приспособлениями, поставить этого зарвавшегося ливийца на место, чтобы другим неповадно было.

Но пока придется ограничиться простым предупреждением. Это настоящий мастер своего дела, без него не обойтись.

– А ты что, предпочитаешь, чтобы тебя судили за угон самолета? Смотри, я могу это устроить.

Слова произвели желаемый эффект – ливиец смущенно затоптался на месте и опустил глаза на бетонный пол, тщательно избегая грозных взглядов восьми своих подельников.

Вот так-то, удовлетворенно подумал человек в маске. Так-то лучше.

Все они находились в надежном укрытии – дом, где раньше находилась кузня, стоял в заброшенном промышленном районе на Ист-Ривер со стороны Квинса. Все оборудование было давно убрано, остались лишь голые стены.

И тьма.

Еще до своего появления человек в маске велел выключить все лампы, и теперь сюда достигали лишь рассеянный свет с улиц Манхэттена да слабый блеск луны.

Даже днем здесь было неуютно и мрачно.

А ночью так и вовсе страшно.

Толстые бетонные балки, похожие на часовых, уходили куда-то вверх. В разбитые окна задувал холодный ветер. По полу бегали невидимые крысы.

Но хуже всего – шум. Он доносился откуда-то сверху и напоминал жужжание огромного пчелиного роя – то проносились по путепроводу, перекинутому через Пятьдесят девятую улицу, бесчисленные автомобили.

Человек в маске внимательно смотрел сквозь прорезь на свою тщательно подобранную команду. Тут было девять человек – восемь мужчин и женщина. Все – террористы, находящиеся в международном розыске.

Бывший израильский боевик, бесстрашный и чрезвычайно сообразительный, по сути дела, представлял собой армию, состоящую из одного человека; немец, классный электрик, не нуждался в схемах проводки, чтобы обрушить на землю дом или даже целый город; ливиец был специалистом по угону самолетов и ведению переговоров о выкупе; бывший моряк, человек чудовищной силы, способный в одиночку проломить стену; француз, выдающийся автогонщик, да и вообще умелец по части всего, что движется или плывет по воде; близнецы-колумбийцы – эти умом и способностями не блещут, но коль скоро надо спустить курок, не промахнутся. Японец Йоши Мори, которому нет равных в электронике. Узкая специальность – хакер, может взломать любую компьютерную защиту. Итальянка, некогда член «Красных бригад», неотразимая красавица, в деле была опаснее любого мужчины.

«Кроме меня, – подумал человек в маске. – Со мной никто не сравнится».

– Держи! – Он бросил в темноту продолговатую картонную коробку.

Немец подхватил ее на лету.

– Тут схемы. Заучите их так, чтобы во сне могли повторить. Это всех касается.

– Это и есть наша цель? – послышался хрипловатый женский голос с сильным акцентом.

– Да. Но все зашифровано. Точный адрес узнаете в свое время.

– А когда это будет?

«Когда удастся вызволить ирландца», – про себя ответил человек в маске, а вслух сказал:

– Скоро. Ну а пока, – он ткнул пальцем в грудь ливийцу, – научите своего приятеля умению терпеть. Запомните, от этого зависит ваша жизнь.

Он повернулся и бесшумно вышел наружу. Хлопнула дверца машины, и человек в маске отъехал.

Угнанный фургон он бросил на стоянке недалеко от Квинс-плаза, запихнув маскировочный костюм в сумку, прошел в дальний конец площадки, где его ожидала другая машина – на сей раз арендованная. К нему подошел закутанный в драное одеяло нищий.

– Эй, мистер, лишнего четвертака не найдется?

Мужчина полез было в карман за мелочью, но вспомнил Бенджамена Франклина: «К дурным рукам деньги не прилипают».

Он едва не рассмеялся. Дурные руки. Глупость. Вот уж в чем, в чем, а в этом его не упрекнешь.

К чему портить свой прекрасный послужной список?

– Убирайся! – Он отмахнулся от нищего и двинулся своим путем.

Не более чем через четверть часа он уже снова пересекал путепровод над Пятьдесят девятой, двигаясь в обратном направлении – на Манхэттен.

– Отдыхайте, ребята, – иронически пробормотал он, бросая взгляд на только что покинутое убежище. – Если, конечно, удастся.

Он зловеще улыбнулся.

 

Специально для «Нью-Йорк таймс»

Нью-Йорк, 19 января

В последнее время Роберт А. Голдсмит у всех на виду. Неудача аукционной продажи картин старых мастеров, состоявшейся в минувший вторник в «Сотби», не произвела на него заметного впечатления. Небрежно отмахнувшись от вопросов о перспективах аналогичных торгов, намеченных на завтра в «Бергли», шестидесятилетний миллиардер объявил вчера о планах создания всемирного предприятия на основе слияния четырех существующих компаний.

Международный холдинг «Голдглоуб» объединит компании, в которых мистер Голдсмит владеет контрольными пакетами акций, – «Голдмарт инк.», «Бергли инк.», сеть ресторанов и, наконец, «Мистик косметикс».

«Нынешний рынок явно тяготеет к интеграции, чем бы вы ни торговали – хлопчатобумажными изделиями, картинами стоимостью в миллионы долларов или сандвичами, – заявил вчера на пресс-конференции мистер Голдсмит, рассказывая о планах проникновения на новые заморские рынки, включая республики бывшего СССР, страны Южной Америки и Восточной Европы. – Это объединение позволит нам использовать возможности всех четырех компаний на любом из вновь осваиваемых рынков».

Акции «Голдмарт» поднялись вчера на четыре процента, составив 25 долларов 85 центов за акцию. Акции «Бергли» выросли на 40,5 цента и достигли 18 долларов 25 центов; акции ресторанной сети остановились на отметке 12 долларов 20 центов.

Несколько особняком стоит «Мистик косметикс». Выкупить компанию планировалось еще в прошлом году, но переговоры были приостановлены из-за позиции, занятой инвестором...

 

Глава 32

Нью-Йорк, 20 января

— Завтра я переезжаю, – объявила Бэмби Паркер, поправляя макияж. – Хватит с меня соседок, я сняла отдельную квартирку. – Бэмби открыла золотую пудреницу и внимательно всмотрелась в зеркальце.

Развалившись на заднем сиденье своего громадного лимузина, Роберт А. Голдсмит немного приподнялся и натянул брюки.

– Выходит, у тебя будет новый телефон?

– Угу. – Бэмби подкрасила губы, захлопнула пудреницу и протянула ему листок бумаги: – Вот он. И новый адрес – тоже.

Роберт не глядя сунул записку в карман.

Честно говоря, Бэмби рассчитывала на больший интерес и надула губы:

– Ты что, даже не хочешь спросить, почему я переезжаю?

– Подумаешь, великое дело, – отмахнулся он, – ведь в городе-то ты остаешься, не так ли?

– Выслушай все же. Это из-за нас с тобой. Надоело заниматься любовью, – она неопределенно взмахнула рукой, – в этой чертовой берлоге!

– А что ты имеешь против этой машины? – Роберта явно удивила горячность Бэмби. – Места тут много, никто ничего не видит, все удобно.

– Для тебя – возможно. Но мне-то, хотя бы для разнообразия, хотелось бы иногда полежать в постели. И между прочим, там тоже удобно.

«Женщины... – про себя вздохнул Роберт. – И как это им всегда удается сделать проблему из элементарнейшей вещи?»

Что же касается его самого, то Бэмби права, на его вкус, лучше машины ничего не придумаешь. Только одно требуется – открыть дверь – и вот уже Бэмби тут как тут.

За каким же чертом нужна кровать?

– Ладно, в любом случае мне хотелось, чтобы ты посмотрел мою новую квартирку, – продолжала Бэмби. – Может, завтра заскочишь? И на часок задержишься?

Бэмби соблазнительно высунула кончик языка.

– Не пожалеешь, даю слово.

– Ладно, – проворчал Роберт, в глубине души надеясь, что действительно жалеть будет не о чем. Хотя, по правде говоря, в последнее время женщины постоянно обводят его вокруг пальца. – Но только смотри, чтобы мне не пришлось ехать к черту на куличики, – буркнул он.

– Не придется, – поспешно заверила его Бэмби.

– Так где ты устроилась?

– Здесь. – Бэмби ткнула пальцем в крышу машины.

– Как это?

– Я сняла квартиру в Аукционной башне, – как ни в чем не бывало объявила Бэмби.

– Где-е? – взорвался Роберт, мгновенно багровея от ярости. – Совсем спятила? Думаешь, мне хочется, чтобы меня видели, когда я иду к тебе? С таким же успехом можно было поместить объявление в Нью-Йорк таймс.

– Успокойся, – невозмутимо парировала Бэмби. – Неужели что-нибудь непонятно? Это здание принадлежит тебе, во всяком случае, те квартиры, что еще не проданы. К тому же в нем размещается одна из твоих компаний. Так кому же, как не тебе, приходить сюда?

– Если жена что-нибудь пронюхает, мне конец. – Роберту явно надоел этот спор. – Все, ноги моей у тебя не будет. И давай покончим с этим.

Бэмби незаметно вздохнула. У нее с самого начала было предчувствие, что Роберту не понравится ее переезд. Может, не надо было все затевать?

А впрочем, дело сделано, и отступать Бэмби не собиралась.

Роберт включил переговорное устройство, велел шоферу притормозить и, не говоря ни слова, открыл дверь.

Поколебавшись, Бэмби перевалилась через его вытянутые ноги и перед тем, как уйти, сунула голову внутрь.

– Номер квартиры на записке, – отчеканила она, стараясь говорить как можно увереннее. – Мы увидимся там – или нигде.

– По-моему, ты испытываешь мое терпение, – заметил Роберт обманчиво спокойным голосом. – Впрочем, что бы ты себе в голову ни вбила, ноги моей не будет в твоей квартире. Никогда.

– Ну а моей ноги больше не будет в твоей машине.

Они уставились друг на друга в ожидании, кто первый отведет взгляд. Воздух дрожал от напряжения.

– В таком случае, – спокойно сказал наконец Роберт, – все кончено.

Он потянул на себя дверь, но Бэмби ее удержала.

– Я готова сделать вид, что не слышала этих слов, Роберт, – напряженно сказала она. – Если передумаешь, позвони.

– Даже не надейся.

– Не буду. Ладно, хоть одно приятно – сберегу колготки, а то сколько я их уже изодрала в твоей колымаге.

С этими словами Бэмби изо всех сил хлопнула дверью, тряхнула головой и отправилась на работу.

– Если мадам позволит мне кое-что предложить... – негромко проговорил Сергей, парикмахер Бекки Пятой, который теперь обслуживал и Дину.

– Ну разумеется, милый, – великодушно кивнула головой Дина, – я готова выслушать любое предложение.

Разговор происходил у Дины дома – в комнате, сплошь увешанной зеркалами и заставленной креслами и столиками со всем необходимым для парикмахерской. Вместе с Сергеем, занятым волосами, над ее ногтями трудилась Мэй – симпатичная маникюрша-азиатка.

– Я подумал, может, мадам хотела бы выглядеть посовременнее? – продолжал Сергей.

– Посовременнее? – Дина всмотрелась в свои многочисленные зеркальные отражения. – И как же именно?

Сергей захватил ее волнистые волосы в ладони и перекинул на затылок.

– Вот так – в точности как у Клаудии Шиффер.

Дина критически оглядела себя и покачала головой:

– Пожалуй, не стоит. Получается... даже не знаю, как сказать...

– Но ведь так вы выглядите моложе.

– Допустим, и все равно это не мой стиль. Давайте оставим все как есть.

– Как мадам пожелает, – склонил голову Сергей.

Дина откинулась на спинку кресла. Отдаться в руки парикмахера – это одно, но следовать новейшей моде? Ни за что. Пусть Клаудии Шиффер и принцессе Ди подражают другие, те, что попроще. Ну а у нее, Дины Голдсмит, свой узнаваемый стиль, и от него она никогда не откажется.

Раздался стук в дверь, и в салон гренадерской походкой вошла секретарша Дины.

– Междугородний, – объявила Габи. – Италия. – Она водрузила на нос болтающиеся на шее очки и сверилась с записью: – Мон... джар... дини? Что-то в этом роде. Соединить?

– Ну конечно! – вскинулась Дина. – Я же вам говорила, что жду этого звонка. Живо! Подайте мне телефон!

– Кто я, по-вашему, – буркнула секретарша, – девочка на побегушках?

Надвигающийся скандал дипломатично погасил Сергей, с улыбкой протянувший Дине телефонную трубку.

– Спасибо, милый, – проворковала она и, бросив на Габи ледяной взгляд, добавила: – Слава Богу, хоть один воспитанный человек нашелся.

– Вот-вот, – криво ухмыльнулась Габи, – он и выглядит как настоящий джентльмен. – Она со значением посмотрела на его кудрявые волосы, гривой свисающие до самой поясницы, очки с желтыми стеклами и светлые ботинки ковбойского типа из змеиной кожи.

Но Дине было не до дурацких перепалок.

– Слу-у-у-шаю, – томно протянула она, прижимая трубку к уху. – Синьор Можардиано? Бекки Пятая вам звонила?.. Да, да, она говорила, что вы отошли от дел... Я ужасно расстроена, просто места себе найти не могу... Да неужели? Нет, правда? Сделаете исключение?.. Не знаю, как и благодарить!.. В следующий понедельник? Чудесно!.. Естественно, о деньгах можете не беспокоиться, это не проблема... Спасибо, синьор!

Удовлетворенно вздохнув, Дина вернула Сергею трубку и прикрыла глаза.

Вот это здорово, мечтательно подумала она, подставляя ладонь умелым рукам Мэй. Сам Можардиано! Теперь у нее дома будет не хуже, чем у Бекки! Кто бы мог подумать!

«Ну что ж, тогда все кончено...» От этих слов Бэмби сделалось не по себе. Настолько не по себе, что она вопреки обыкновению даже не пошла в туалет, чтобы посплетничать у зеркала. Только сплетен ей сейчас не хватало, тем более что вскоре она сама вполне может стать их объектом.

«Роберту достаточно взять трубку и позвонить в отдел кадров, – думала она. – Вот и все, что стоит между моим кабинетом и уведомлением об увольнении».

Такого унижения ей не пережить. Стоит только подумать, как мороз по коже дерет.

Лучше смерть.

Велев секретарше ни с кем ее не соединять, Бэмби заперлась в кабинете и принялась копаться в коробке с разными сортами чая.

Надо же быть такой дурой, чтобы предъявлять ультиматумы! Это прерогатива жен, но отнюдь не любовниц!

А ведь она вроде умеет все рассчитывать наперед. Так что же это на нее нашло?

Постепенно успокаиваясь, Бэмби стала прикидывать, как бы выйти из этого неловкого положения.

Может, послать к черту самолюбие, позвонить Роберту и извиниться? Или лучше подождать, пока он сам позвонит?

У Бэмби голова шла кругом. Дело в том, что она оказалась на совершенно неизведанной территории. Раньше именно она всегда была в центре внимания, именно под ее дудку плясали сначала молодые парни, а потом и зрелые мужи.

Но Роберт – иное дело.

Он не похож на других и, если оставить в стороне секс, представляет собой совершенную загадку, которую Бэмби никак не могла разгадать.

Несколько раз она ловила себя на том, что тянется к трубке, и лишь в самый последний момент отдергивала руку.

О Господи, хоть бы поговорить с кем, поплакаться в жилетку! Но с кем?

Уж точно не с приятельницами из других отделов. Стоит разоткровенничаться с одной, как все мигом станет известно всем, а там – как лесной пожар... Складывать два и два все умеют.

В конце концов Бэмби решила: она будет ждать звонка Роберта.

А если не позвонит?

Тогда пусть катится куда подальше.

Девизом Роберта было: «Не хочешь? Тебе же хуже».

Именно к такому заключению он пришел, думая о Бэмби. Но это было утром. А к полудню выяснилось, что он никак не может сосредоточиться: перед глазами то и дело вставала Бэмби в самых соблазнительных позах.

И вот он уже стал задумываться, а не стоит ли... просто так... в порядке исключения... может, он все же немного поторопился?

К половине второго у него уже буквально дым из ушей валил. А около двух он набрал ее номер в «Бергли».

Бэмби мгновенно схватила трубку.

– Роберт?

Черт, до чего же сексуальный у нее голосок.

Здравый смысл подсказывал Голдсмиту, что надо бросить трубку – немедленно! Пока еще не поздно.

Но вместо этого он услышал собственный голос:

– А почему ты решила, что это я?

– Потому что только ты знаешь этот номер.

– Ладно, – довольно пробурчал Роберт. – Знаешь, я тут подумал... Словом, почему бы не заглянуть к тебе сегодня на новоселье?

– Да, но грузчики появятся только завтра. Пока здесь совершенно пусто...

– Ну и что? Кому нужна мебель? Ключ-то у тебя есть?

Последовало короткое молчание.

– Когда бы ты хотел зайти? – спросила наконец Бэмби.

– Почему бы не прямо сейчас?

– Жду.

Здорово!

Пять минут спустя Голдсмит уже сидел в автомобиле, направляясь туда, где его запросто могли застукать.

 

Глава 33

Торги по продаже картин старых мастеров всегда устраиваются на протяжении одной недели. В «Сотби» они происходят во вторник, и к этому времени у всех – а в «Кристи» и «Бергли» особенно – перехватывает дыхание.

Зандра и Кензи отправились на аукцион вместе.

– Сейчас разнюхаем, разберемся, что к чему, тогда станет ясно, как у нас все пройдет в четверг, – зашептала Кензи, усаживаясь на свое место.

Зандра скептически огляделась.

– Что-то народу немного. И куда это все подевались?

– Остается надеяться, что у тех, кто здесь, настроение боевое, – буркнула Кензи.

Но ее надеждам не суждено было сбыться. Почти половина из ста восьмидесяти четырех картин остались не проданными.

В «Кристи» аукцион был на следующий день. И вновь Зандра с Кензи отправились на разведку. И опять было продано лишь чуть больше половины из двухсот полотен.

Дождавшись конца торгов, Зандра с Кензи поплелись на работу. На душе у них было так же тускло и слякотно, как на улице.

– Все из-за этого чертова кризиса, – пробормотала Кензи, потуже затягивая шарф на шее. – На продажу – все, что угодно, да только никто не покупает.

– И не говори, – вздохнула Зандра. – Да, Гольбейн нам бы сейчас не помешал.

– Это уж точно, – вздохнула Кензи. – Да что толку об этом говорить? Остается только попробовать половить рыбку в мутной воде. Никто не хочет раскошеливаться.

На перекрестке Шестидесятой и Мэдисон-авеню они остановились в ожидании зеленого света.

– Ничего хорошего я завтра не жду, – рассеянно заметила Кензи.

Зандра состроила гримасу.

– Представляешь, каково сидеть на этом проклятом подиуме, объявлять цены, делать вид, будто ты ужасно занята, а никто ничего не покупает и все просто пялятся на тебя, словно на какую-то диковину в зоопарке!

– Эй! – Кензи дернула ее за рукав. – Пока мы тут с тобой болтаем, зеленый давно горит. Пошли!

Они поспешно двинулись через улицу.

– Черт! – Кензи внезапно остановилась и подняла голову.

– Что такое?

– Снег идет. Вот ужас! Если повалит, то нам завтра вообще ничего не светит. – Она умоляюще посмотрела на Зандру. – О Господи, ну почему нельзя... хоть заболеть, что ли?

– Сама знаешь почему. Мы профессионалы. У нас есть своя гордость. И еще надо спасать отдел от нашего Возлюбленного Великого Вождя.

Именно так прозвал Бэмби Арнольд Ли, следуя примеру северных корейцев, которые иначе и не называют покойного Ким Ир Сена.

– Ты права.

Снова зажегся красный, и стоящие на перекрестке машины нетерпеливо загудели.

– Ну ладно, чего застыла! Не ровен час, угодишь под колеса!

– А что, неплохо бы, – криво ухмыльнулась Кензи.

К тому времени, как они добрались до «Бергли», снег уже валил вовсю.

– Я слышал прогноз, – заметил Арнольд Ли. – Снега завтра выпадет на шесть—восемь дюймов.

Было почти семь вечера, но все они еще трудились, готовясь к завтрашнему аукциону.

– А теперь скажи что-нибудь хорошее, – взмолилась Кензи, – ну, пожалуйста, что тебе стоит!

– Пришло еще тридцать отказов от участия.

– Так, что еще... хорошего?

– Сняты с продажи четыре лота.

– Какие? – устало спросила Кензи.

– 4-й, 113-й, 161-й и 201-й.

Ей не надо было рыться в каталогах. Якоб Йорданс, ориентировочная цена от двухсот до трехсот тысяч долларов; Лоренцо ди Никколо, от ста до ста пятидесяти; Хендрик Тербрюгген, от трехсот до пятисот; и наконец, Веронезе, та же цена.

Четыре жемчужины всего аукциона.

Кензи закрыла глаза. Да, завтра предстоит веселый денек.

К половине седьмого утра улицы уже засыпал слой снега толщиной в пять дюймов, и белый плотный покров и не собирался таять. По радио объявили о закрытии школ и аэропортов. Временно прекратили работу и некоторые уличные автостоянки.

«Вот если бы и аукцион можно было отменить так же просто», – тоскливо подумала Кензи.

Прибавив звук, она поплелась на кухню и заварила свой любимый кофе. Через несколько минут кофейник уже вовсю пыхтел.

На пороге появилась Зандра и, протирая глаза, принюхалась.

– Кофе? Ты чудо. А то на чай я уже и смотреть не могу. Хоть взбодрюсь немного. Хорошо спала?

– Как убитая. А ты?

– Как младенец. – Зандра сладко потянулась, зевнула и, подойдя к окну, выглянула наружу.

Занимался рассвет. От снега во внутреннем дворике исходило слабое загадочное мерцание, в воздухе кружились мириады невесомых снежинок.

– О Господи, все идет и идет.

– И не говори. Закрыты школы и аэропорты.

– А что с аукционом? – Зандра задернула штору и повернулась к Кензи.

– А что с ним сделается? Все как обычно, – вздохнула Кензи.

– Быть того не может!

– Еще как может. Знаешь, как говорят, матч состоится при любой погоде.

– Да, понимаю, но все-таки... – Зандра протянула руку к окну. – Даже в такой снегопад?

– Боюсь, что да. За все то время, что я работаю в «Бергли», торги не отменили ни разу.

В кухне что-то щелкнуло. Кофе готов.

Кензи вышла и тут же вернулась с двумя дымящимися чашками.

– Держи.

Зандра обхватила чашку обеими ладонями, подула и, осторожно глотнув, подняла голову.

– Право, дорогая, будь хоть капля здравого смысла у наших начальников, они перенесли бы торги. Как люди доберутся до «Бергли»?

Зазвонил телефон.

Кензи посмотрела на каминные часы – только без четверти семь.

– И кому это не спится? – пробурчала Зандра.

– Сейчас узнаем, – бросила Кензи. – Да?

– Кензи?

– Это ты, Арнольд? Только не говори, что застрял по пути и...

– Нет, нет, я на работе. Решил переночевать здесь, а то и впрямь не доберешься. Знаешь что, давайте-ка с Зандрой сюда, да поживее.

– А в чем дело?

– Дым коромыслом. Сама увидишь.

И он повесил трубку.

Кензи сдвинула брови. Что там случилось, Бог знает, но явно что-то серьезное. Арнольд не из тех, что попусту гонит волну.

– Одевайся, – бросила она Зандре. – На прически-макияжи времени нет. По дороге приведем себя в божеский вид.

Через пять минут они уже были на улице.

– Ничего себе! – воскликнула Зандра и растерянно огляделась.

Арнольд, взъерошенный, с расстегнутым воротником и засученными до локтя рукавами рубахи, яростно нажимал на телефонные кнопки.

– Одну минуту, мэм, сейчас с вами поговорят... – Он поднял голову и, увидев Кензи и Зандру, нетерпеливо махнул рукой – мол, чего ждете, садитесь на свои места.

Кензи вопросительно посмотрела на него и поспешно скинула пальто.

– Да, мэм, – продолжал говорить с кем-то по телефону Арнольд. – Да-да. Все понятно. – В изнеможении он закатил глаза. – Еще совсем чуть-чуть, буквально полминуты, и все. Честное...

Зазвонил еще один телефон.

– «Бергли», старые мастера, одну минуту, – одним духом выпалил Арнольд и, отложив трубку, глубоко вздохнул и откинулся на стуле. – У-ух, – шумно выдохнул он, – как же я рад, что вы появились так быстро!

– Лучше объясни, что тут происходит, – бросила Кензи.

– Да, видишь, телефоны надрываются. Словно с цепи сорвались. Заявки сыплются со всех сторон. О факсах уж и не говорю, вон, целая гора выросла.

Кензи скосила взгляд. Действительно, не только на столе, но и на полу валялись экземпляры заполненных заявок.

Она вновь повернулась к Арнольду.

– Выходит, говоря «кавардак», ты имел в виду, что на нас обрушилась лавина заявок?

– Вот именно.

«Ничего себе, – подумала Кензи, – интересно дело поворачивается». Она разом повеселела.

– Но с чего бы это вдруг? Ничего не понимаю.

– Думаешь, я понимаю? Могу лишь предположить, что те, кто сейчас не может вырваться из дома или гостиницы, или еще бог весть откуда, листают от нечего делать наши каталоги. Ну а дальше – все ясно.

Раздался очередной телефонный звонок.

– Вот черт! – Арнольд потянулся к трубке, но в последний момент отдернул руку. – Ладно, кто бы это ни был, пусть пообщается с автоответчиком.

– Это не выход. – Оценив ситуацию, Кензи решила взять дело в свои руки. – Слушайте-ка, ребятки. У тебя, Арнольд, вообще голоса не осталось, так что самое время немного помолчать.

– Отличная мысль!

– Ну так и забудь на время про телефоны, да и про факс тоже. Лучше заведи все эти заявки в компьютер, да поскорее. Но сначала позвони, пусть принесут кофе.

– Слушаюсь, босс.

– Так, а ты, Зандра, до половины десятого оставайся на телефонах. Я тоже. А потом возьмем в помощь трех первых попавшихся, кто придет на работу пораньше, и наплевать мне, из каких они отделов.

– Эй, – вспомнил вдруг Арнольд, – ответь-ка для начала по третьей линии, бедняга уже заждалась.

– Да, слушаю вас, – взялась за дело Зандра, – извините, что так долго заставила ждать. Спасибо, что не бросили трубку...

– Отдел старых мастеров, чем могу быть полезна? – это уже Кензи отвечала по шестой.

Обвал звонков продолжался еще часа два. Но теперь их было трое, и работали они, как хорошо отлаженный механизм.

В кабинете только и звучало:

– Лот 21, де Хамильтон, девять тысяч. Так и рассчитывали.

– Лот 160, Гуарди, четыре с половиной миллиона. Так и рассчитывали.

– 208, Хендрик Майер, двадцать тысяч. Чуть меньше.

– 74, Ринакер, двести пятьдесят тысяч. Больше.

Голова шла кругом. Ничего подобного Кензи раньше не испытывала. Впервые за последние три дня у нее возникла надежда, и даже больше, чем надежда.

Вот бы и дальше так, молча взмолилась она.

До девяти часов ее молитвы явно достигали ушей Господа.

Но потом произошел какой-то сбой.

– Кензи, боюсь, у нас большие неприятности, – раздался голос Зандры. – Ответь по седьмой.

Кензи прикрыла ладонью мембрану и спросила:

– А кто там?

– Бэмби.

– Да, вот уж от кого не жди хороших новостей. Ладно, – вздохнула она, – сейчас возьму трубку, вот только с клиентом договорю.

Бэмби нетерпеливо поглядывала в окно, за которым метались миллионы снежинок. В них утонул весь город, кроме двух возвышающихся неподалеку небоскребов, выглядевших сейчас какими-то скелетами-призраками. В другое время она бы нафантазировала целую историю о принцессе, заточенной в одну из этих башен.

Но нынче утром действительность в виде обнаженного мускулистого мужчины исключала необходимость в сказках. Именно поэтому Бэмби не терпелось побыстрее закончить разговор.

И чего это там Кензи копается, целый день ее, что ли, ждать?

– Ну же, ну! – Бэмби раздраженно побарабанила гладко отполированными ногтями по мембране.

– Да, малыш, да, мне и самому не терпится.

Заскрипел матрас, и к ее спине прижался мужчина, с которым она познакомилась только накануне вечером.

Чувствуя, как ее все сильнее охватывает желание, Бэмби вздрогнула.

Они встретились на какой-то вечеринке, и это знакомство продолжилось в ее новой квартире. Подумать только, сам Лекс Багг, известный психотерапевт! Тот самый, по кому она с ума сходила с самого детства, что и неудивительно, ведь он так чудесно изображал радуги, луны, звезды, облака.

И вот он здесь, и на нем ничего нет, разве только цепочка на шее.

«А я черт знает чем занимаюсь!»

Наконец в трубке послышался голос Кензи:

– Да, Бэмби, слушаю, какие проблемы?

Бэмби почувствовала, как Лекс прижимается к ней все теснее.

– Привет, Кензи. Паршивая погодка, а?

– Ну, это с какой стороны посмотреть.

– С моей – хуже некуда, – Бэмби намотала провод на палец. – И мистер Фейри того же мнения. Я только что говорила с ним по телефону, и мы решили отложить сегодняшние торги.

– Что-о? – Голос Кензи загрохотал с такой силой, что Бэмби даже трубку отвела от уха. – Ты в своем уме?

– Попридержи язычок! – ощетинилась Бэмби. – И запомни, решения тут принимаю я.

– В таком случае очень советую тебе еще раз подумать. Зандра, наверное, уже сказала тебе, что тут у нас творится?

– Да, и это только лишний раз доказывает, что я права. Если отложить, торги пройдут еще лучше.

– Слушай, Бэмби, ты имеешь хоть отдаленное представление, как провалились на этой неделе «Кристи» и «Сотби»?

– А какое это имеет к нам отношение? Если они выставляют на продажу какую-то дешевку, то мы здесь при чем?

– А ты видела эти картины? – вкрадчиво спросила Кензи. – Или хотя бы в каталоги заглядывала?

– Я не обязана перед тобой отчитываться! – фыркнула Бэмби. – И спорить не собираюсь. Все, разговор окончен, торги на сегодня отменяются.

– Ты совершаешь большую ошибку, – сказала Кензи.

Бэмби швырнула трубку.

– Правильно, крошка. – Лекс послал ей ослепительную улыбку. – Не позволяй никому садиться себе на голову.

– Да, ну и денек, – протянула Кензи, вешая трубку.

– Так что мне говорить людям? – послышался голос Зандры.

– А ничего. Принимай заказы. Аукцион состоится.

– Уверена?

– Абсолютно.

Не позволит она этой дурочке ломать все дело, особенно когда все так удачно складывается. Кензи порывисто схватила трубку и набрала номер секретариата Шелдона Д. Фейри.

Как и можно было ожидать, там никто не ответил. Кензи оставила сообщение на автоответчике. Попробовала дозвониться до Эллисон Стил. Тот же результат.

Так, протокольная часть закончена.

Кензи пробежалась пальцами по клавиатуре компьютера и отыскала незарегистрированный домашний номер Фейри.

– Да? – на третьем гудке ответил женский голос.

– Будьте любезны, мистера Фейри. Это Маккензи Тернер из «Бергли».

– К сожалению, он в душе. Это миссис Фейри. Быть может, я могу помочь?

– Боюсь, что нет. Будьте любезны, передайте мистеру Фейри, что дело чрезвычайно срочное. Я подожду у телефона.

– Хорошо.

Кензи закусила губу. Мир искусства – до чего же он удивителен и непостоянен! Сегодня тебе протягивают руку, а завтра та же рука вонзает нож в спину. Если удалось вскарабкаться на верхнюю ступеньку, все равно нужно каждодневно бороться, чтобы не скинули. А если нет, борешься за место под солнцем.

Мир искусства. Если кто и сомневается в верности Дарвиновой теории, то вот вам неопровержимое ее подтверждение. Выживает наиболее приспособленный.

В трубке послышался знакомый густой голос:

– Шелдон Фейри слушает.

Кензи быстро ввела начальство в курс дела.

– Сами видите, сэр, такая возможность выпадает раз в жизни. И если мы отложим торги, то заявки вполне могут быть аннулированы. Нет, мы просто не имеем права останавливаться!

Последовала пауза.

– Вы уверены, мисс Тернер? – прервал молчание Фейри.

– Если ошибусь, можете меня уволить, – решительно заявила Кензи.

Зандра с испугом посмотрела на нее.

– В таком случае, – Фейри откашлялся, – я позвоню мисс Паркер и отменю свое прежнее указание.

– Спасибо, сэр, – с явным облегчением сказала Кензи.

– И вот еще что, мисс Тернер...

– Да, сэр?

– Желаю удачи. Она вам сегодня понадобится, – сухо закончил разговор Фейри.

Вешая трубку, Кензи заметила, что ладони у нее взмокли от пота. А руки дрожат.

Аукцион должен был начаться ровно в десять утра.

Без пяти десять Арнольд, Кензи и Зандра прошли во главе с Бэмби по проходу в середине зала и заняли свои места за столом, на котором стояло несколько телефонных аппаратов и четыре компьютера.

Кензи испытывала необыкновенный подъем. Сегодня ее звездный час!

Зандра незаметно сжала ей руку. Арнольд слегка наклонился вперед и показал ей скрещенные пальцы. И только Бэмби, плотно сжав губы, не обращала на нее ни малейшего внимания.

В девять пятьдесят шесть появился первый потенциальный покупатель. Через минуту в зал вошла пара, и сразу вслед за ней – известный торговец картинами.

Без одной минуты десять в зале, рассчитанном на двести человек, было только четверо.

И лишь тут Кензи пришло в голову, на какой риск она отважилась. Если не подтвердятся заказы по телефону, уныло подумала она, то с работой можно распрощаться.

Она подняла голову: на подиум, как всегда безупречно одетый, поднимался Шелдон Д. Фейри. Шел он уверенно и даже с некоторым изяществом, так, будто зал набит битком, а за каждым его движением следят телекамеры. Он бесстрастно оглядел пустой зал.

Торги состоятся, поняла Кензи, испытывая смешанные чувства человека, оказавшегося случайным свидетелем аварии.

«Нас ждет провал, – мысли в голове у Кензи отчаянно метались. – И все из-за меня. И теперь уж мне ни за что не найти новой работы. Да поможет мне Бог. И что это на меня нашло?»

И еще одна вещь вдруг дошла до ее сознания: последние пять минут телефоны молчат. Зловеще молчат.

– Лот первый, – объявил Шелдон Д. Фейри. – «Портрет леди Дигби». Мастерская Ван Дейка.

Двое молодых людей в зеленой униформе вынесли картину в позолоченной раме и установили ее на подставку. Одновременно на экране высветился слайд.

– Стартовая цена – одна тысяча долларов.

Взглянув на монитор стоящего перед ним компьютера, Арнольд поднял карандаш.

– Одна тысяча...

На противоположной стене заплясали цифры, фиксирующие обменный курс доллара – японские йены, марки ФРГ, английские фунты, итальянские лиры, франки – французские и швейцарские.

– ...сто долларов, – закончил Арнольд.

Тут же взметнулись карандаши в руках Зандры и Кензи.

– ...Тысяча двести... тысяча пятьсот... две тысячи... три... четыре...

Цена стремительно, словно подгоняемая палочкой невидимого фокусника, поползла вверх, живя собственной жизнью.

– Десять тысяч... Десять пятьсот... одиннадцать... двенадцать...

Прошла еще одна томительная минута, и раздался стук молотка:

– Продано за восемнадцать тысяч долларов по телефонному звонку.

В четыре с половиной раза дороже расчетной стоимости!

Кензи глубоко вздохнула. Так, подумала она, пока неплохо. Если и дальше так пойдет...

Зеленорубашечники унесли проданное полотно и появились с новой картиной.

– Лот номер два.

Невозмутимо возвышаясь над кафедрой, Фейри излучал полную уверенность в себе.

– «Портрет итальянского вельможи», также из мастерской Ван Дейка. Стартовая цена – тысяча долларов.

Зандра и Кензи уже переговаривались с покупателями, находящимися в сотнях миль от них; Арнольд не сводил глаз с монитора, на котором возникали все новые цифры.

– Шесть тысяч... шесть пятьсот... семь... семь пятьсот...

Цифры прыгали, нули умножались.

– Пятнадцать тысяч... пятнадцать пятьсот... пятнадцать пятьсот раз... пятнадцать пятьсот два...

Удар молотка.

– Продано.

Почти в четыре раза дороже, чем предполагалось.

Кензи испытала необыкновенное чувство облегчения, словно на нее подействовало сильное успокоительное. Ближайшее будущее представало в розовом свете.

Радоваться, конечно, рано, однако же на такое начало даже она не рассчитывала.

«Кто знает, – с оптимизмом спрашивала себя Кензи, – кто знает, может, все и впрямь получится, как надо? Может, когда все закончится, все мы будем благоухать, как розы?»

Но тут везение кончилось.

На третий лот – распятие работы одного из учеников Ван Клеве, на четвертый – небольшой пейзаж работы Барента Граата, на пятый – «Портрет дамы в облике Венеры» Ван дер Хельста покупателей не нашлось. Каждая неудача сопровождалась бесстрастным ударом молотка: «Снимается с торгов».

Для Кензи эти удары были что нож в сердце. «Беда, – подумала она, и тут же себя одернула. – Надо называть вещи своими именами. Мы в дерьме. В куче дерьма».

Но фортуна, видно, решила сегодня поиграть с ней. Колесо завертелось в обратную сторону.

За шестой лот, «Поклонение волхвов» Яна Ван Скорела, дали двадцать одну тысячу, примерно на шесть тысяч больше, чем они рассчитывали.

Седьмой лот, «Мадонна с младенцем» кисти Рафаэлино дель Гарбо, ушел за тридцать шесть с половиной вместо двадцати.

Теперь Кензи уже не позволяла себе предаваться мечтам, и правильно делала. Следующие шесть лотов не дотянули до стартовой цены.

Чувствуя, как начинает раскалываться голова, Кензи изо всех сил прижала ладони к вискам. Она по опыту знала, что ждет ее впереди. И заранее страшилась этого.

Пойдут звонки и письма от акционеров, разгневанных тем, что они не сумели продать картины. А отвечать придется ей.

– Лот четырнадцатый, – послышался невозмутимый голос Фейри, – натюрморт Питера Клеха. Масло. 1630 год.

Оцененная предварительно в сумму от пятисот до семисот тысяч долларов, данная работа представляла собой первую по-настоящему значительную приманку на этих торгах.

– Стартовая цена – двести пятьдесят тысяч долларов.

Кензи затаила дыхание – она слишком хорошо понимала, что стоит на кону.

Непродолжительная, но яростная схватка между клиентами Зандры, с одной стороны, и Арнольда – с другой, привела к тому, что картина была продана за миллион двести пятьдесят тысяч.

Ну вот он и настал, миг триумфа! Услышав удар молотка, Кензи почувствовала такую слабость, что ее едва не стошнило.

Отныне все пошло как по маслу.

К десяти тридцати в зале появилось еще одиннадцать покупателей – они точно рассчитали, что интересующие их вещи будут выставлены как раз к этому времени.

Еще через полчаса эта цифра дошла до тридцати трех, включая и репортера из «Нью-Йорк таймс».

Хоть народу было все еще немного, атмосфера в зале накалилась, торговля пошла серьезная.

Примерно через два часа после открытия аукциона молоток в руках Фейри упал в последний раз.

– Дамы и господа, – объявил он, – торги окончены. Благодарю вас.

Кензи без сил осела в кресле. Аукцион высосал из нее все соки. Она лишь тупо смотрела, как Арнольд заканчивает свои операции с компьютером.

– Ничего себе, – негромко проговорил он, – ты только взгляни!

– Успеется, – слабо выдохнула Кензи и подумала: «Если отсутствие новостей – это плохие новости, то куда торопиться? Скоро все и так станет ясно. К тому же аукцион закончился, и все равно ничего поправить уже нельзя».

Зандра выглядела бодрее. Быстро прикинув в уме объем сделок, она впилась взглядом в монитор. Цифры примерно совпадали.

Из двухсот двадцати восьми выставленных на продажу лотов примерно две трети – для точности, сто тридцать девять – ушли. Общая выручка составила пятьдесят шесть миллионов шестьсот девять тысяч сто двенадцать долларов.

– Фантастика! – воскликнула Зандра. – И как это нам удалось? Нет, Кензи, ты все же взгляни.

– Уволь, – слабо возразила Кензи, – боюсь, мне этого не вынести.

– Ну что за чушь ты несешь?! В общем и целом мы заработали пятьдесят шесть с половиной миллионов. Представляешь? Пятьдесят шесть! Каково?

– Пятьдесят шесть... – прошептала Кензи.

– Да проснись же ты наконец! Положим, это не дотягивает до предпродажных расчетов, но признай, что в них мы изрядно зарвались. Ты меня слушаешь? В любом случае мы крепко побили и «Сотби», и «Кристи». Ты была абсолютно права, говоря, что матч должен состояться при любой погоде.

– Я... так говорила? – слабо пискнула Кензи.

– А кто же еще? Ты победила, и сумма приза – пятьдесят шесть миллионов! Арнольд, ты не думаешь, что по этому поводу стоит выпить?

– Непременно. – Он заговорил с китайским акцентом: – Пошли, дамы. Поработал – отдохни. Как насчет того, чтобы пообедать?

Кензи покачала головой:

– Идите вдвоем. Мне сейчас никакой кусок в горло не полезет.

– Ну и что с того? – упрямо гнула свое Зандра. – Выпьешь чего-нибудь. Знаешь, это как лекарство. Что-нибудь покрепче тебе явно не помешает.

Она взяла Кензи за руки и рывком подняла со стула.

– Все, пошли, никаких возражений слушать не желаю! Ну вот, умница.

Когда они вышли наружу, по Мэдисон-авеню ползли снегоочистители. Кензи подняла голову.

– Каково? Стоило аукциону закрыться, как и снег перестал.

 

Глава 34

Бекки Пятая отправилась за город в одиннадцать утра. Чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, она надела большие темные очки, повязала голову косынкой и поехала на темно-сером огромном «крайслере» с крытым верхом. Розовощекий, с брюшком, как у мистера Пиквика, лорд Розенкранц устроился рядом с ней на заднем сиденье. Их сопровождал темно-синий «форд таурус» с охраной, за которым, в свою очередь, следовал черный «шевроле».

За рулем «крайслера» сидел шеф-повар Бекки, а кузов был набит коробками с трюфелями, белыми и черными, ящиками с красным вином с собственных виноградников Бекки в Испании, банками с черной икрой и свежей рыбой, купленной сегодня утром на рынке.

Кавалькада миновала туннель под Гудзоном и вскоре оказалась на знаменитых охотничьих угодьях в Нью-Джерси: девственные леса, колышущиеся нивы и пастбища. Извилистый проселок, хоть и хорошо укатанный, был небезопасен, и машины двигались медленно.

Через полчаса они свернули на неприметную дорогу, рассекающую огороженное, покрытое снегом пастбище.

Еще четверть мили, и показалось поместье Бекки.

Главный дом представлял собой красивый, в тридцать комнат, особняк, считающийся одним из лучших образцов псевдогреческой архитектуры в Америке. Вокруг были рассыпаны строения поменьше: дом для гостей – его хозяйка предоставила в распоряжение лорда Розенкранца; кирпичная конюшня, напротив – просторный гараж; кузня, застекленные оранжереи, сараи и амбары.

Имелись также бассейны – крытый и на воздухе. Теннисный корт. Крытый ипподром площадью в сорок тысяч квадратных футов.

Ну и, наконец, помещения для обслуги.

Едва оказавшись на месте, Бекки в сопровождении миссис Уитли, командовавшей всем этим хозяйством, обошла главный дом и дом для гостей. Затем к ним присоединился мистер Уитли, и они осмотрели сараи, гаражи, бассейн. Далее старший садовник показал Бекки оранжереи. Она полюбовалась растениями, пощупала влажную почву, поговорила об удобрениях и велела принести в дом свежих цветов.

Лошадей Бекки обожала и конюшни оставила напоследок. В сопровождении старшего конюха она неторопливо прошлась вдоль денников, щедро угощая сахаром всех пятнадцать чистокровных жеребцов.

Покончив с осмотром, Бекки решила, что неплохо бы и проехаться верхом. Она любила такие прогулки по заснеженным полям и холмам.

– Оседлайте Спарки, – велела она. – Я сейчас.

Убедившись, что все в поместье пребывает в идеальном порядке, Бекки вернулась в дом и быстро переоделась.

В конюшне ее уже дожидались двое охранников, успевших переодеться в джинсы и замшевые куртки.

– Неужели это так необходимо? – поморщилась она. – Я ведь совсем ненадолго.

– Боюсь, что да, мадам, – вежливо ответил старший, – таковы правила. Это ради вашей же безопасности.

Бекки кивнула и повернулась к конюху:

– Приведите Спарки. А для этих двух джентльменов оседлайте Лунный Свет и Искорку.

Конюх удивленно посмотрел на Бекки.

– А вы уверены, мадам?..

– Делайте, как сказано, – оборвала его Бекки.

Конюх кинулся выполнять приказание и через несколько минут вернулся со Спарки при полном параде. Это был роскошный конь – крупный, с черным лоснящимся крупом, нервно вздрагивающими мускулами, великолепной посадки головой, длинными крепкими ногами. Конюх передал Бекки поводья и подержал стремя.

Она подождала, пока оседлают и приведут двух других лошадей – норовистого жеребца и упрямую кобылу в годах.

Бекки насмешливо наблюдала, как охранники пытаются влезть в седло. В конце концов это им удалось.

– Ну что ж, вперед! – И Спарки стремительно вынес ее в поле.

Бекки оглянулась и не удержалась от смеха. Лунный Свет пятился назад и всячески норовил сбросить седока, что ему в конце концов и удалось; Искорка же перебирала ногами так лениво, будто только что получила хорошую дозу снотворного.

Прогулка по крепкому насту оказалась чудесной; воздух, хоть и морозный, был чист и свеж. Спарки легко перемахивал через изгороди. Свободно взлетал на вершину холма. Спугнул стадо оленей, заставив их скрыться в близлежащей роще.

Час спустя Бекки, раскрасневшаяся от прогулки, вернулась на конюшню. Здесь ее ждали охранники. Один был явно зол, другой сконфужен. Бекки соскочила с лошади и бросила поводья конюху.

– Боюсь, мы разминулись с вами, господа, – обратилась она к охранникам.

Оба побагровели.

Вернувшись в дом, Бекки велела горничной приготовить ванну. Через несколько минут она уже погрузилась в горячую воду и предалась приятным размышлениям о прелестях деревенской жизни.

Затем мысли ее двинулись в другом направлении.

Зандра и Карл Хайнц. Эти двое просто созданы друг для друга. Во всяком случае, на небесах. Получится ли их соединить на земле, покажет будущее.

Но одно по крайней мере ясно уже сейчас. Уик-энд предстоит занимательный...

...очень интересный будет уик-энд.

Фейри с женой уехали за город в полдень. Потомки первых переселенцев из Новой Англии, считающихся аристократами, они прекрасно знали, когда, где и на чем ездить. На сей раз они выбрали изрядно потрепанный, десятилетней давности автофургон.

И одета пара была тоже для загородной прогулки. На Шелдоне – фланелевая рубаха в красную и черную клетку, вельветовые брюки оливкового цвета и старая овчинная куртка. На Нине – крупной вязки свитер с высоким воротом, замшевые брюки и высокие сапоги. По виду и не скажешь, что это очень богатые люди.

Отпрыски семей банкиров и брокеров, Нина и Шелдон были воспитаны на вере в Бога, в свою страну, во всемогущий доллар и в превосходство янки – не обязательно именно в этом порядке, – и оба могли выпалить без бумажки пять главных заповедей людей своего круга:

1. Никогда не досаждай Вышестоящему, чего бы ты ни хотел добиться.

2. В любых обстоятельствах пекись о преуспевании Всемогущего Вышестоящего, ибо его интересы – это и твои интересы.

3. Никогда не выставляй свое преуспеяние напоказ.

4. Будь бережлив и экономен.

5. Ни при каких обстоятельствах не вызывай недовольства Вышестоящего.

Учитывая все это, случайный наблюдатель вряд ли угадал бы, что Фейри живут на его зарплату, выражающуюся цифрой с шестью нулями, и проценты с его сделанных вкладов, составляющих примерно ту же сумму.

Итак, они ехали в своем неказистом, десятилетней давности автофургоне. Из багажа у них с собой были только сумки с одеждой, и то лишь потому, что вместе со своими гостями они были приглашены на ужин к Бекки Пятой.

Въехав через туннель в Нью-Джерси, они покатили по шоссе, которое привело их в Норт-Плейнфилд. Последовал короткий визит в местный торговый центр, где супружеская пара придирчиво осмотрела полки и купила несколько бутылок вина (налог на спиртное в Нью-Джерси был гораздо ниже, чем на Манхэттене). Затем они продолжили путь знакомыми сельскими дорогами, через заснеженные леса и поля и вскоре свернули на дорогу, ведущую к поместью Бекки Пятой. Еще четверть мили, и вдали показался Сидер-Хилл, их собственное, скромное, но все же приличное поместье площадью в десять акров.

Короткая грунтовая дорога, недавно посыпанная гравием, вела прямо к дому на небольшой возвышенности, так что он господствовал над окружающей местностью. Сам вид его, как обычно, доставил Шелдону и Нине истинное удовольствие. Это и впрямь было очень симпатичное двухэтажное здание из красного кирпича с крутой крышей, покрытой сейчас плотным слоем снега, круговой, в оба этажа, галереей и высокими дымоходами по обе стороны. Слева и справа к дому были пристроены одноэтажные крылья. Левое служило конюшней и гаражом. В правом жила немногочисленная обслуга.

На полпути к дому фургон встретили два охотничьих пса золотистой масти. Описывая круги вокруг машины, они заливались радостным лаем.

Подъехав к дому с задней стороны, Шелдон остановил фургон подле кухни. Здесь хозяев встретила миссис Прюитт, жена управляющего. Вытирая руки о фартук, она сказала, что о багаже позаботится сама.

Тут на Шелдона и Нину налетели собаки. Радостно вылизывая хозяевам щеки, губы, уши, они оставляли огромные снежные следы на их одежде.

Шелдон огляделся и умиротворенно вздохнул. Небо – прозрачно-голубое, солнце светит ярко, воздух сух и свеж. Все обещает чудесный уик-энд. И только одно облачко затуманивает чистый горизонт. Голдсмиты.

Принц Карл Хайнц отправился за город в половине четвертого, но машина ему не понадобилась. На Ист-Сайде всегда был наготове удобный служебный вертолет.

Вертолет немедленно взлетел и взял курс на юго-восток. Внизу проплывала Ист-Ривер со своими четырьмя мостами, небоскребы Уолл-стрит, серые воды Нью-Йоркского залива.

Карл Хайнц выглянул в окно и увидел Стейтен-Айленд с невысокими, но солидными, в викторианском стиле, жилыми домами и мотелями. Пригород в городе, воплощенная Американская Мечта.

Близость Манхэттена создавала острый контраст: по одну сторону залива – небоскребы, по другую – совершенно иной мир.

Четкий порядок заснеженных полян, перерезанных дорогами и тропинками, ведущими к ранчо и особнякам в колониальном стиле. Тут живут люди, горделиво несущие свою провинциальную обособленность как знак доблести. Нью-Йорк им не по душе, и чувств своих они не скрывают.

Далее – знакомый индустриальный пейзаж Нью-Джерси. Доки, нефтеочистительные станции, баки с горючим. И наконец, Рэритан-Ривер, по берегам которой расположен пригород, переходящий постепенно в настоящую сельскую местность. Леса, поля, холмы – и вот вертолет зависает над особняком Бекки Пятой и, вздымая снежную пыль, медленно опускается на площадку перед домом.

Со скрипом открывается дверь, и Карл Хайнц с небольшим чемоданчиком в руках спускается по трапу на землю. По привычке он, слегка пригнувшись, пока еще не выключены двигатели, бежит вперед и натыкается на охранника в темной авиационной куртке.

Бросив на него короткий взгляд, агент пробормотал что-то в рукав. Только тут Карл Хайнц заметил миниатюрный микрофон.

– Вас ожидают, сэр, – чтобы перекрыть шум двигателей, охраннику приходилось чуть ли не кричать. – Прошу. – Он повернулся в сторону дома.

Карл Хайнц последовал за ним, подставив спину снежной пыли. Трап меж тем втянули в салон, дверь захлопнулась, и вертолет, подпрыгнув на месте, стал неторопливо карабкаться по невидимой лестнице, ведущей в багровое небо. Вскоре его шум затих в отдалении.

Распахнулась внушительная входная дверь.

– Принц Карл Хайнц? – На пороге стоял второй охранник.

Карл Хайнц кивнул, и охранник, отступив в сторону, впустил его в овальный, с пилястрами, вестибюль, в дальнем конце которого виднелась широкая лестница.

– Извините, сэр, простая формальность. – Охранник жестом предложил Карлу Хайнцу поставить чемодан на пол и, открыв его, профессионально перебрал содержимое.

– О Господи! – послышался откуда-то сверху красивый мелодичный голос. – Кому все это нужно?

Трое мужчин, как по команде, подняли головы.

Облаченная в свитер с высоким воротником, сунув одну руку в карман просторных светлых брюк, а другой скользя по гладким перилам черного дерева, по лестнице спускалась Бекки Пятая. Выход ее, как обычно, был непринужденным и вместе с тем величественным, словно это шествовала сама Марлен Дитрих или Грета Гарбо.

Подойдя к Карлу Хайнцу, Бекки положила ему руки на плечи, приподнялась на цыпочки и чмокнула в губы.

– Извините моих волкодавов, милый. Они хотят как лучше. – Бекки отступила на шаг, давая дворецкому снять с гостя кашемировое пальто и шелковый шарф. По ее знаку оба агента незаметно выскользнули из вестибюля.

– Вообще-то они славные ребята, – продолжала Бекки, – чувствуется школа секретной службы. И такие преданные. Телом своим прикроют.

Бекки посмотрела на Карла Хайнца немыслимо васильковыми глазами.

– Случись что, дорогая Бекки, я думаю, любой был бы счастлив оказаться на их месте.

– Ну что вы такое несете! – заулыбалась Бекки. – Ладно. Чемодан можете оставить здесь, кто-нибудь присмотрит. А мы пока посидим в гостиной. Ванну принять еще успеете.

Она просунула руку ему под локоть и повела в огромную, жарко натопленную гостиную с тяжелыми люстрами. Там вился сигарный дымок, ноги утопали в коврах, на стенах были развешаны картины, перемежающиеся книжными шкафами, а по углам возвышались старинные китайские вазы с цветами. Одна стена состояла сплошь из решетчатых окон с тяжелыми бархатными шторами, сквозь которые почти не пробивался свет. Впрочем, и без того на улице уже начинало темнеть.

А в доме было тепло и уютно.

По всей комнате, в лужицах приглушенного света, были расставлены просторные, обитые желтоватой, коньячного цвета, замшей кушетки. Уютные, глубокие разностильные кресла, как и круглые столики, на которых высились кипы книг, располагали к неторопливому чтению и размышлениям.

В одном из таких кресел удобно устроился лорд Розенкранц. Круглые, без оправы, очки сидели у него на кончике носа, на коленях лежала сложенная газета, а в руках был бокал рубиново-красного вина. Дым от сигары медленно поднимался к потолку.

– Кого я вижу? – заулыбался он. – Почетный гость! – И, слегка улыбнувшись, процитировал: – «Интриги и хитросплетенья – вот путь к богатству...

– ...и сверженью королей», – закончил за него Карл Хайнц, удивленно поднимая брови.

– Будем надеяться все же, что это нам не грозит. – Щеки у лорда Розенкранца разгорелись то ли от стоящего рядом торшера, то ли от вина.

– Не слушайте его, милый, – отмахнулась Бекки. – Что бы нас в ближайшие два дня ни ожидало, одно обещать могу – скучно не будет.

И, ловко скинув домашние туфли с золотыми застежками, она уселась в кресло рядом с камином и величественно похлопала по стоящей рядом кушетке.

– Присаживайтесь, Хайнц. Сюда, поближе. Что будете пить? Кофе? Чай? Или, может, что покрепче?

– Зачем? – улыбнулся Карл Хайнц. – Думаете, мне это понадобится?

– Послушайтесь доброго совета, приятель, – зашелестел газетой лорд Розенкранц, – не отказывайтесь. Запомните: «Сколько бы ни выпил, все будет мало». И подозреваю, что наступающий уик-энд только подтвердит эту мудрость.

 

Глава 35

Голдсмиты заняли лучшую, по мнению Нины Фейри, гостевую в Сидер-Хилле. Это была просторная комната окнами на север на втором этаже. Роскошной ее, впрочем, несмотря на размеры, назвать было нельзя. Скорее, подумала, поджав губы, Дина (тем временем миссис Прюитт справилась наконец с камином и, цокая каблуками по голому полу, вышла из комнаты), совсем наоборот: в ней было нечто уныло-пуританское, ханжеское, как бывает только в старых колониальных домах.

Закутавшись в норковый мех, Дина с нарастающим раздражением оглядывала комнату, и повсюду вместо желанной роскоши ее глаз натыкался на безжалостную, неотвратимую целесообразность.

Она обнаруживалась во всем. В покрытой лоскутным одеялом монашеской кровати. В стоящем у ее изножья массивном дубовом комоде. В скромном, без всяких украшений, шкафу. Даже в двух старинных креслах по обеим сторонам ночного столика, служившего, судя по наличию зеркала, одновременно и туалетным.

Разнообразили эту унылую обстановку разве что два безыскусных портрета, мужской и женский. У обоих на лицах было написано скрытое недовольство; на ней – кружевной чепец, в руках молитвенник, он – в чем-то наподобие монашеской рясы.

Повернувшись спиной к картинам, Дина протянула руки к камину в надежде хоть немного согреться. Радиаторов и батарей в комнатах не было. Неужели хозяева так привержены здоровому образу жизни, что отказались даже от центрального отопления?

Вполне возможно!

В комнате вновь появилась миссис Прюитт с последними двумя из шести чемоданов Дины.

– Ну вот, теперь, кажется, все. – И домоправительница вышла, не дав Дине собраться с духом и спросить насчет отопления.

Она зябко сунула руки под мышки и заглянула в соседнюю комнату. Роберту, похоже, на все наплевать – была бы крыша над головой. Сидит себе на жестком диване да перебирает разбросанные на столе бумаги и компьютерные распечатки. Занимается делом, деньги зарабатывает.

Дина недовольно поджала губы. С этой стороны сочувствия явно не дождешься. Впрочем, она на него и не рассчитывает. По правде говоря, она никогда не могла понять, как это ее мужу удается оставаться равнодушным ко всему, кроме работы и секса. Или секса и работы.

Почувствовав внезапный прилив раздражения, она принялась расхаживать по спальне. Надо хоть чем-то себя занять, может, хоть так согреешься. А то ведь с ума можно сойти.

Дина неприязненно посмотрела на чемоданы.

Нет, только не это. Возиться с вещами ей не хотелось, тем более что привезла она с собой одежды раз в шесть больше, чем мог бы вместить здешний шкаф.

– И чем я заслужила такое? – простонала Дина. – Вот бы сейчас оказаться дома. Или где угодно, лишь бы в чистоте и тепле.

Бессмысленные стенания, и она это прекрасно понимала.

Ведь она сама с готовностью ухватилась за подвернувшуюся роль сводницы. Так нечего хныкать.

«Поделом мне, – подумала Дина. – В следующий раз, прежде чем что-то делать, тысячу раз подумаю».

За дверью послышалось какое-то царапанье.

Ну вот, только этого не хватало. И так настроение паршивое, а тут еще кто-то ломится.

Царапанье продолжалось.

Устало прикрыв глаза, Дина рывком повернулась к двери вместе со стулом.

– Ну, кто там еще?

Дверь немного приоткрылась, и в образовавшемся зазоре возникло смеющееся лицо.

– Устраиваешься? – весело спросила Зандра.

Дверь распахнулась настежь, и в комнату, задрав хвост, ворвались две огромные псины. Кинувшись к Дине, они едва не сбили ее с ног.

– На помощь! На помощь! – Защищаясь от яростно облизывающих ее собак, Дина подняла руку. – О Господи, Зандра, да убери ты куда-нибудь этих страшилищ! Они же сейчас меня покусают!

– Ну что ты мелешь, – небрежно отмахнулась Зандра. – Это охотничьи псы. Они такие милые. Сторожа из них никакие... скорее укажут путь грабителям.

– Да мне что за дело? От них воняет! Ненавижу собак!

– Перестань. Это ретриверы, их все любят. Нет, ты только посмотри, они же явно в тебя влюбились!

Словно в подтверждение этих слов кобель еще энергичнее принялся лизать Динины ноги.

– Да сделай хоть что-нибудь! Он мне сейчас ступни откусит!

– Сама виновата, не надо мех носить. Пожалела бы бедных норок.

– Если ты сию минуту не освободишь меня от этих чудовищ, ей-богу, я звоню в полицию!

– Ну ладно, ладно, не кипятись. Нашла из-за чего шум поднимать.

Зандра ловко ухватилась за ошейники и оттащила собак.

– Джордж! – прикрикнула она. – Сидеть! Сидеть, я кому говорю! И ты, Марта. Тихо!

– Как, как? – Дина оторвала ладони от глаз и посмотрела на Зандру. – Я не ослышалась? Ты назвала их... Джорджем и Мартой?

– А что тут такого? Чудесные зверушки! И почему это они тебе так не понравились?

Убедившись, что собаки послушно устроились у ног Зандры, постукивая хвостом по полу и радостно повизгивая, Дина осторожно опустила руки.

– О Боже!

– Ну, что теперь не так?

– Да ты только посмотри на меня! – Дина в отчаянии всплеснула руками. – Я же вся в шерсти. А это... это что? Слюна! Всю обслюнявили! А ведь это моя лучшая норка!

– Да успокойся ты! Можно подумать, настал конец света. Выпусти пар.

– Выпусти пар? – Дина вся так и тряслась от ярости. – Выпусти пар? Можно подумать, я только что из сауны!

– Ну вообще-то здесь действительно прохладно. Так что с того? Кто тебе мешает умыться и переодеться?

– Умыться? – с непередаваемым сарказмом повторила Дина. – Уж не хочешь ли ты сказать, что в этом доме есть вода? Горячая вода?

– Вообще-то говоря, да.

– Все равно. Ни за что не буду раздеваться в такой холод. Ты хоть представляешь, какая тут температура?

– Во всяком случае, выше, чем в большинстве английских домов. И между прочим, я не зря советовала тебе прихватить одежду потеплее.

– А то я не помню. – Дина ткнула пальцем в груду чемоданов. – Только куда вот Дарлин сунула эти чертовы свитера?

– Ты что, даже еще не разложила вещи?

– А что толку? Все равно их некуда вешать.

Зандра быстро оглядела спальню.

– Так, вот комод... а вот шкафы.

– Да вижу я, вижу! – раздраженно отмахнулась Дина. – Просто не могу заставить себя копаться в этом барахле.

– Знаешь что, дорогая, – Зандра схватила ближайший саквояж и легко швырнула его на кровать, – ты пока приведи себя в порядок, а я разложу вещи. Как тебе такое распределение обязанностей?

– Не шутишь? – Дина изумленно воззрилась на Зандру. – Неужели правда?

– Чего не сделаешь для подруги, хотя, по правде говоря, такого занудства я от тебя не ожидала.

– Ты чудо! – В первый раз после того, как она переступила порог этого дома, Дина просветлела. – Ну что ж, пожалуй, действительно надо почистить перышки. – Она задумчиво почмокала губами. – Но сначала я позвоню. – Дина бросила взгляд на Роберта. – Вот черт, прилип к своему мобильнику.

– А чем плох этот? – Зандра кивнула в сторону древнего аппарата, стоявшего на столике у кровати.

– Нет, нет! – испугалась Дина.

Ей совершенно не хотелось, чтобы Зандра стала свидетельницей разговора, после которого останется только произвести простое арифметическое действие. Нельзя, чтобы она догадалась о том, что они с Бекки задумали. Такой шум поднимется... Не говоря уж о том, что и их дружбе, вполне возможно, придет конец. Эта мысль раньше ей в голову не приходила.

Хотя, подумала Дина, теперь уже поздно отступать. Прежде надо было думать.

– Спущусь, – сказала она вслух, – может, в кухне есть телефон. К тому же там, должно быть, самое теплое место в доме.

И она стремительно вылетела из комнаты, ругая себя на чем свет за то, что ввязалась в эту историю.

Изящно откинувшись на спинку кушетки, Бекки увлеченно говорила о чем-то с Карлом Хайнцем. Лорд Розенкранц орудовал пультом дистанционного управления, дирижируя оркестром «Ла Скала».

Появился дворецкий. Он пересек гостиную на негнущихся ногах и подал хозяйке поднос с телефонной трубкой. Лорд Розенкранц приглушил звук.

– Прошу прощения, мадам, – деликатно откашлялся дворецкий. – Миссис Голдсмит на проводе.

Лорд Розенкранц посмотрел на Бекки поверх очков и понимающе протянул:

– Та-ак, смотрю, заговор входит в новую фазу.

– Будете говорить, мадам? Или сказать, что вы не можете подойти?

– Буду, буду. – Бекки потянулась к трубке. – Благодарю вас, Мамфорд. Можете быть свободны.

Бекки вытянула антенну, ткнула в какую-то кнопку и прижала трубку к уху:

– Дина?

– Я, – раздался напряженный голос.

– Ну как вы там, надеюсь, все в порядке?

– Э-э... не совсем.

Бекки перестала улыбаться. На такой ответ она явно не рассчитывала. Да и голос Дины ей не понравился.

– А что такое? – участливо спросила она.

Наступило молчание.

– Ага, понимаю, вам неловко говорить. Верно?

– Да.

– Насколько я понимаю, вы звоните от Фейри. – Это было скорее утверждение, нежели вопрос.

– От них, от кого же еще! – Интонация, с какой были сказаны эти слова, и тяжелый вздох говорили сами за себя.

– Хорошо. В таком случае сыграем в небольшую игру. Можете в одном ключевом слове передать суть проблемы? А уж дальше я сама все пойму.

Наступила короткая пауза. Бекки так и видела, как Дина настороженно оглядывается, не подслушивает ли ее кто-нибудь.

– Холодно, – прошептала наконец Дина.

– Естественно, холодно, – рассмеялась Бекки. – Сейчас ведь зима.

– В доме!

– То есть вы имеете в виду, что у них не работают батареи?

– Хуже.

– Как это хуже? – На лице Бекки отразилось неподдельное изумление. – Уж не хотите ли вы сказать, что у них нет центрального отопления?

– Вот именно.

– Невероятно! Бедняжка. Поверьте, я и понятия не имела. Надо что-то делать. То есть я должна что-то сделать.

– Это было бы очень любезно с вашей стороны.

– Да ну, что за ерунда. У меня здесь полно свободного места и, поверьте, достаточно тепло. Так. Сейчас подумаем, как вам сюда перебраться. Но надо соблюдать осторожность.

Дина выжидательно молчала.

– Вы уже разложили вещи?

– Только начала, в любой момент могу...

– Нет, нет, даже и не думайте. Нельзя, чтобы Зандра и ваши хозяева хоть что-то заподозрили. Пусть все идет своими чередом. Ведите себя так, будто все нормально. Сумеете?

– Да.

– Ну тогда и беспокоиться больше не о чем. Все остальное я возьму на себя.

И Бекки положила трубку.

– Я не ослышался, вы действительно собираетесь пригласить сюда Голдсмитов? – спросил лорд Розенкранц.

– Да.

– А стоит ли?

– Может быть, и не стоит, – Бекки пожала плечами. – Но у меня просто нет выбора. Чувствую, бедняжка Дина совершенно изнемогает. Ничего удивительного. В своем стремлении к естественности во всем Фейри явно зашли слишком далеко. Мало сейчас болезней, непременно надо еще и что-нибудь из восемнадцатого века подхватить. Бред какой-то!

– Неужели у них и лекарств в доме никаких? – поразился Карл Хайнц.

– Только в том случае, если Нина Фейри делает очередную подтяжку, – беззаботно откликнулся лорд Розенкранц.

– Ладно, хватит, – сказала Бекки и звонком вызвала дворецкого.

Мамфорд немедленно появился на пороге.

– Мадам?

– Мамфорд, у нас будут еще гости. Проследите, чтобы все было подготовлено.

– Слушаю, мадам. Будут какие-нибудь особые пожелания?

– Пожалуй. Супружескую пару мы поместим в «Туаль». Там, если не ошибаюсь, две спальни, гостиная, две ванные комнаты.

«И к тому же, – про себя добавила Бекки, – пусть Голдсмиты живут как можно дальше от меня».

– Что же касается дамы, то она разместится в «Маковке».

«А это, – продолжала рассуждать сама с собой Бекки, – рядом с Карлом Хайнцем, но все-таки не настолько, чтобы бросаться в глаза. К тому же это самое английское из всех помещений – большая кровать, георгианская мебель, картины английских художников и все прочее».

– Немедленно займусь этим, мадам, – сказал Мамфорд.

Дина отпустила шофера, так что ничего не оставалось, кроме как всем погрузиться в хозяйский микроавтобус.

Но теперь пассажиры совершенно преобразились.

На Шелдоне был классический однобортный блейзер с медными пуговицами, фланелевые брюки и темный шерстяной свитер с высоким воротом.

На Нине – черный жакет, юбка из шотландки и черные чулки.

На Роберте – один из его многочисленных и совершенно одинаковых строгих костюмов в полоску.

Зандра надела свободные угольно-черные брюки, свитер в крупную клетку и темные башмаки. Драгоценностей на ней не было, но и без них она выглядела ослепительно.

Что же касается Дины, то сейчас это была не женщина, а голубая рапсодия. На шее, пальцах, в ушах у нее красовались сапфиры.

Поездка заняла восемнадцать минут. Безлунная ночь была темна, хоть глаз выколи – в городе таких не бывает.

Но дом Бекки ярко светился всеми окнами – Зандре он показался похожим на прогулочное судно, правда, вокруг расстилалась не вода, а холмистая местность.

Едва Шелдон притормозил у дома, как Дина выскочила из машины и взлетела вверх по ступенькам, ведущим к входу. Дверь перед ней открылась, как по волшебству, и ночь наполнилась желтоватым светом, звуками Брамса и взрывами отдаленного смеха.

Дина обернулась, нетерпеливо махнула рукой – мол, что вы там копаетесь, – сделала шаг и... на ее пути встал охранник.

– Ой! – Дина прижала руки к груди и испуганно подалась назад.

В тот же момент послышался густой мужской голос:

– Да позвольте же даме войти, а то она в сосульку превратится.

Лорд Розенкранц подал Дине руку.

– И никаких дурацких досмотров! – погрозил он пальцем охраннику.

Впрочем, Дина не обратила на эту заминку внимания. Она была слишком поглощена разглядыванием шикарного вестибюля, лестницы, по обеим сторонам которой стены были сплошь увешаны картинами; огромной голландской люстры над головой.

– Позвольте вам помочь, мадам? – предложил дворецкий.

Дина передала ему свою пелерину. Дворецкий аккуратно сложил ее и кивком подозвал миниатюрную горничную.

В вестибюле появились Нина, Зандра, Шелдон и Роберт. Дворецкий по очереди помог им раздеться, и горничная, сгибаясь под тяжестью одежды, поспешила к гардеробу.

– Благодарю вас, Мамфорд, – сказал лорд Розенкранц. – Если не возражаете, я сам покажу дорогу нашим гостям.

– Как прикажете, милорд.

Лорд Розенкранц вытянул руку – сейчас он походил на школьного учителя – и повел своих подопечных в гостиную.

Первой, жадно оглядываясь по сторонам, шла Дина. От ее приметливого взгляда ничего не ускользало. Вся обстановка отличалась таким вкусом, все вокруг выглядело так к месту, что ей казалось, будто она очутилась на сцене, где актеры, застыв в нужных позах, только и ждут открытия занавеса. Бекки сидела на кушетке, поджав под себя ноги. Принц Карл Хайнц с бокалом в руке стоял, облокотившись на камин, – и вот занавес поднялся, и сцена ожила.

Карл Хайнц поймал взгляд Дины и что-то неслышно сказал Бекки.

Та живо обернулась, изобразила на лице радостную улыбку и, соскочив с кушетки, босая, как была – чистая Грета Гарбо, стремительно пошла навстречу гостям.

– Chеrie! – Они с Диной слегка коснулись друг друга щеками. – Как я рада, что вы ко мне вырвались! Как дела?

Не дав Дине ответить, Бекки заглянула ей через плечо, и ее глаза расширились от притворного изумления.

– Зандра! – воскликнула она. – Вот это сюрприз! Вы тоже гостите у Фейри? Потрясающе!

И не успела Зандра опомниться, как ее втянули в гостиную, где она внезапно лицом к лицу столкнулась с НИМ!

О Господи! Кузен Карл Хайнц смотрел на нее так пристально, что Зандра почувствовала, как жаркая волна заливает ее с ног до головы.

– Зандра! – Он шагнул вперед и крепко обнял девушку.

Жест был совершенно братский, и тем не менее Зандра вздрогнула, чувствуя, как у нее отвердевают соски и слабеют ноги. Она поспешно отстранилась и глубоко вздохнула.

– Хайнц! – Голос явно отказывался ей повиноваться.

– Что-то в последнее время мы стали часто пересекаться, – улыбнулся он.

– Верно. Вот уж кого не ожидала здесь встретить! – Она повернулась к Дине: – А ты?

– Ваше высочество, – не обращая на нее внимания, пропела Дина.

Карл Хайнц с трудом оторвал взгляд от Зандры и склонился над Дининой рукой.

– Миссис Голдсмит!

– К чему эти формальности? Называйте меня, как все, просто Диной.

– Только если вы перестанете величать меня «вашим высочеством», – любезно откликнулся Карл Хайнц. – Вы и не представляете, до чего мне надоело слышать это обращение. «Хайнц» куда симпатичнее.

У Дины только что колени не подогнулись.

– Пойду включу музыку, – сказал лорд Розенкранц.

Вслед за Диной и Зандрой в гостиную вошли Шелдон с Ниной, и беседа возобновилась.

– Смотри-ка, Шелдон, – воскликнула Нина, – Стаббс! Вон там...

– Извини, дорогая, но это Маршалл. Бен Маршалл. У него чудесно получались лошади.

– Мамфорд, спросите у гостей, кто что будет пить.

– Слушаю, мадам.

– Никто не возражает, если я закурю? – Роберт уже вытаскивал из кармана сигару.

– О Господи, до чего же здесь уютно и тепло, – проворковала Дина и, оставив Карла Хайнца и Зандру наедине, направилась к камину.

– Хорошо как, а? – сказал лорд Розенкранц, прислушиваясь к последним аккордам струнного квартета Брамса.

– «Бурбон», и чем выдержаннее, тем лучше. Двойной, – отрывисто бросил Роберт.

– Мне белого вина, – сказала Нина, – а мужу скотч со льдом.

– Прекрасно. И не забудьте про шампанское, Мамфорд. По-моему, у нас «Вдова Клико» охлаждается.

– Слушаю, мадам.

– Смотрите, какая чудесная вещица. – Шелдон склонился над изящной статуэткой, стоявшей посреди стола.

– Смахивает на Марти Фелдман, – хохотнул Роберт, выпуская густую струю голубого дыма.

– Или на Эстелл Винвуд, – подхватила Нина Фейри.

– Что-что? – уставился на нее Роберт. – На кого?

– Это английская актриса, – пояснил лорд Розенкранц. – В основном выступает на театральной сцене, но и в паре фильмов снималась. Играет характерные роли.

– Правда? И ничего девчонка?

– Да как сказать, если вам по вкусу Марти Фельдман, то, пожалуй, да, – ухмыльнулся лорд Розенкранц, который с кем угодно мог найти общий язык.

Все рассмеялись.

И только Зандра с Карлом Хайнцем за все это время не проронили ни слова, будто замкнувшись в мирке, где места хватало лишь для двоих.

«Вот черт! – выругалась про себя Зандра. – Что это со мной? Веду себя, точно школьница на первом свидании».

– Ну что ж, вот и Мамфорд. Располагайтесь поудобнее. – Бекки широким жестом обвела гостиную. – Хасинта сейчас принесет закуски.

Все двинулись к камину, то есть все, за исключением Зандры и Карла Хайнца, которые, казалось, не услышали призыва хозяйки.

– Эй! – Бекки слегка потянула обоих за руки.

Те виновато подняли головы и проследовали за остальными.

Большая столовая сияла огнями. Весело потрескивали в камине дрова, в канделябрах металось пламя свечей, будто оживляя изображенные на китайских обоях XVIII века деревеньки, пагоды, скалистые острова.

Длинный чиппендейловский стол напоминал темное озеро, на поверхности которого отражались китайский фарфор, многочисленные приборы, вазы с цветами из оранжереи. В хрустальных кубках колыхалось красное, как рубин, вино.

Бекки была в своей стихии. Она любила и умела руководить застольем, поддерживая беседу и придирчиво наблюдая за сменой блюд.

– Секрет этого вина, – она подняла свой бокал, – состоит в том, что мы выдерживаем его исключительно в бочонках из французского дуба. Это и придает ему неповторимый букет, напоминающий бордо.

И дальше:

– Скажите, дорогой, – кивок в сторону Роберта, – и зачем это вам понадобилось громоздить столько магазинов на таком тесном пространстве в Сент-Луисе?

И в продолжение:

– Среди нас совершенно замечательная наездница. Нет, нет, дорогая, не скромничайте, – повернулась она к Нине Фейри, – расскажите-ка лучше, как вам это удалось.

И наконец:

– Жаль, что все здесь пропадает впустую. Просто позор. Как подумаешь... Такая конюшня... бассейн, корты, ипподром... Не говоря уже о доме – настоящая махина, просто стадион. И что же? Право, порой я подумываю даже, не продать ли все это хозяйство.

– Продать! – изумленно воскликнула Нина. – Такую красоту!

– Шучу, шучу, – улыбнулась Бекки. – Я ведь так привязана к этому дому. Столько воспоминаний с ним связано. И все равно иногда чувствуешь себя здесь такой одинокой.

– Одинокой? А я-то думала, вы дорожите одиночеством, – заметила Дина.

– Это правда. Да и кому не хочется время от времени побыть одному? Однако не забывайте, большую часть жизни я провела в замужестве.

Никто не нашелся что сказать. Беседа явно начала принимать опасное направление.

– Наверное, все обернулось бы иначе, если бы у меня были дети, – мечтательно сказала Бекки. – Да, чего не хватает этому дому, так это детей. Тогда бы он по-настоящему ожил.

Мамфорд, курсировавший вокруг стола, незаметно наполнял опустевшие бокалы.

– И знаете чего мне еще не хватает?

В глазах Бекки появилось отрешенное выражение. Она подняла голову, и тень от ее профиля, столь напоминающего черты Нефертити, легла на канделябр.

– Старомодных домашних посиделок, – сказала она. – Зандра и Хайнц меня поймут.

– Кажется, последний раз нечто в этом роде было в Четворте, – откликнулась Зандра. – Только с тех пор много лет прошло.

– Да, – кивнула Бекки. – Нас тоже туда приглашали, но тут внезапно скончался мой бедный Хоакин...

Мамфорд подлил ей вина.

– Спасибо.

Бекки подняла бокал, и глаза у нее внезапно загорелись.

– Знаю! – воскликнула она, словно эта мысль только что пришла ей в голову. – Вы все должны остаться у меня на уик-энд!

– Здесь? – оживилась Дина. – У вас в доме?

– Ну да.

Нина и Шелдон Фейри облегченно переглянулись. Карл Хайнц искоса посмотрел на несколько растерявшуюся, казалось, Зандру.

А Бекки вся так и светилась.

– Устроим все, как в старые добрые времена! А что? Места в доме больше чем достаточно. Я даже и счет комнатам потеряла. Только... – Она прикусила губу.

– Что такое? – обеспокоенно спросила Дина.

– Да ничего, просто так увлеклась, что всякую совесть потеряла. Нина, ради Бога, извините, мне вовсе не хочется похищать ваших гостей...

– Ну что вы, что вы, вам не за что извиняться! – захлопотала Нина.

– Абсолютно не за что, – подтвердил Шелдон.

– В таком случае все прекрасно. Естественно, я надеюсь, что и вы к нам присоединитесь.

– Вот это да! – воскликнула Нина. – Вот так и складываются компании!

– Потрясающе! – захлопала в ладоши Дина.

– Да, но как быть с нашими вещами? – спросила Зандра и тут же поймала на себе возмущенный взгляд Дины.

– Ну что за ерунда, – отмахнулась Бекки. – Мамфорд или кто-нибудь еще о них позаботится. Ну так как?

Она обвела глазами стол.

Роберт насупился, но не возражал. Лорд Розенкранц иронически поднял бокал.

– Итак, все согласны. Стало быть, решено. Что ж, в таком случае за старых и новых друзей! – провозгласила Бекки.

– За старых и новых друзей, – хором откликнулись все присутствующие.

– Мы одинаково ценим и тех, и других, – слегка улыбнулся лорд Розенкранц. – Как говаривал лорд Литтлтон, женщины, как и короли, умеют находить настоящих друзей.

– А Пиндар, если не ошибаюсь, – подхватила Бекки, которая тоже за словом в карман не лезла, – говорил иначе: умение молчать – лучший дар мужчин.

– Туше, дорогая! – Лорд Розенкранц поднял руки.

Туше, да не совсем, подумала Бекки, ибо изречение она оборвала на половине. Его конец гласил:

«Не всякую правду нужно заявлять во всеуслышание».

 

Глава 36

Наутро все собрались в залитом светом зимнем саду, сплошь уставленном кадками с деревьями и увитом лианами. Три стеклянных стены комнаты выдавались вперед. Они были составлены из восьмигранников в форме необработанных алмазов. При ослепительном солнечном свете, в котором плясали мириарды снежинок, все в зимнем саду приобретало сапфировый оттенок.

Бекки устроилась посредине, покачиваясь в плетеном кресле прошлого столетия.

Лорд Розенкранц устроился рядом. Их разделял столик черного дерева на бамбуковых ножках, и чего только на нем не было – кофе, чай, сандвичи, бутылка шампанского в ведерке со льдом...

Дина развернула свое кресло так, чтобы видеть происходящее снаружи и внутри.

Нина и Шелдон, судя по их спортивным костюмам, только что вернулись. Шелдон поинтересовался, где Роберт.

– Остался наверху, – вздохнула Дина и закатила глаза. – Сидит за компьютером, деньги зарабатывает.

В дальнем углу, среди душистых, сгибающихся под тяжестью плодов апельсиновых деревьев, принц Карл Хайнц рассеянно перелистывал альбом акварелей, который только что отыскал в домашней библиотеке. Но его мысли были далеко.

Принц незаметно оторвал взгляд от книги и посмотрел куда-то мимо Дины, туда, где сидела, лениво поигрывая гигантским, закрывающим почти все ее лицо тюльпаном, Зандра.

От одного ее вида у Карла Хайнца перехватило горло. «Ну что я сижу здесь, как болван, – уговаривал он себя, – надо подойти к ней, заговорить...»

Да вот только одно маленькое препятствие. Чуть дело доходило до Зандры, его знаменитое обаяние разом куда-то пропадало.

«Проклятие, – выругался про себя Карл Хайнц, – веду себя, как младенец!»

Но напрасно он клял себя. Совершенно напрасно.

«Я богат, знатен, уверен в себе, – словно заклинание, твердил про себя Карл Хайнц. – Ну что еще мне нужно?»

Так откуда же эта отвратительная слабость в желудке? Откуда этот гул в голове?

Зандре тоже было явно не по себе, хотя с утра она успела прогуляться и поплавать в бассейне. Беда в том, что она просто не привыкла к безделью. С тех самых пор, как Зандра оказалась в Нью-Йорке, каждый день у нее был расписан буквально по минутам.

Теперь появилась возможность отдохнуть – и что же?

Она уже скучала по городской суете, по той беспокойной жизни, к которой привыкла, более того – полюбила.

Поэтому здешний покой ей казался особенно раздражающим.

Слегка повернув голову, Зандра увидела за стеклом роскошную лису. Она остановилась, внимательно посмотрела на Зандру и не спеша побежала дальше.

Зандра рассеянно посмотрела ей вслед. Нет, нечего сидеть дома, подумала она.

Может быть, прогулка верхом поможет хоть немного встряхнуться. Все, что угодно, только не это тупое ничегонеделание!

– Словом, она завещала все свое состояние, – говорил лорд Розенкранц, – основанному им фонду, но потом выяснилось, что никакого фонда нет, понимаете? Он...

– Ш-ш-ш. – Бекки прижала палец к губам.

У нее была своя система раннего оповещения, которой позавидовал бы сам Пентагон. Выпрямившись, Бекки выглянула в окно.

Так она и думала. Зандра, оставившая их несколько минут назад, решительным шагом направлялась к конюшне.

Хорошо хоть Нина с Шелдоном вовремя поднялись наверх принять душ и переодеться.

– Прошу прощения, дорогой, мне надо сделать пару деловых звонков, – сказала Бекки.

– Точка, точка, запятая... – пропел лорд Розенкранц.

Не обращая на него внимания, Бекки пересекла комнату и подошла к Карлу Хайнцу, который, казалось, был целиком поглощен изучением книги, и негромко его окликнула.

Карл Хайнц поднял голову. Бекки вытянула руку, и, повернувшись в ту сторону, он увидел Зандру, уже полностью облаченную в костюм для верховой езды. Весь ее вид свидетельствовал о том, что не одежда красит женщину, а наоборот.

– Наша красавица собралась покататься. Чего ждете? Надо действовать.

Карл Хайнц кивнул, но не двинулся с места. Он словно прилип к креслу. Что-то его удерживало – что? Смущение? Соображения нравственности?

– Ну, чего вы ждете? – слегка нахмурилась Бекки. – Нельзя упускать такую отличную возможность, Хайнц. Вперед!

Видя, что он все еще колеблется, Бекки наклонилась, взяла у него альбом, закрыла, отложила в сторону и потянула его за обе руки.

Карл Хайнц незаметно вздохнул. Да, в настойчивости этой женщине не откажешь.

Тот, кто первым сказал, будто женщины – слабый пол, явно не был знаком с Бекки Пятой.

– Ну же, действуйте! И не забывайте, что поставлено на карту. Если все миллиарды достанутся Софье и ее Эгберту...

– Эрвину, – машинально поправил ее Карл Хайнц.

– Не важно, – отрезала Бекки. – А теперь отправляйтесь! И – удачи вам. – Она слегка подтолкнула его к двери.

На пороге Карл Хайнц оглянулся. Бекки стояла, облокотившись на ручку кресла, и не спускала с него глаз. Высокая, уверенная в себе, излучающая какую-то внутреннюю силу, она ассоциировалась у него с только что отлитым стальным клинком.

Карл Хайнц болезненно поморщился и пошел наверх переодеваться для конной прогулки.

– Для леди оседлали Аметистовую Мечту, – пояснил конюх, – это такая кобыла в яблоках. Далеко она еще не успела отъехать. На этом жеребце, – конюх щелкнул пальцами, – вы в два счета ее догоните.

Черный как смоль аравиец, раздувая ноздри и мотая головой, нервно перебирал ногами.

– Думаете, справитесь? – прищурился конюх.

– Попробую, – улыбнулся Карл Хайнц.

– А то миссис Бекки, знаете ли, не любит, когда с гостями что-нибудь случается.

– Все будет нормально, – успокоил его Карл Хайнц. Он намотал вожжи на руку и, потрепав Алидала – так звали жеребца – по холке, что-то шепнул ему на ухо.

Похоже, тот понял, во всяком случае, сразу успокоился и прижался мордой к щеке Карла Хайнца.

– Вижу, вы умеете с ними обращаться, – восхищенно сказал конюх. – Это уж точно.

Карл Хайнц улыбнулся, ловко вскочил в седло и, слегка хлестнув Алидала, выехал со двора.

Алидал оказался в своей стихии. Сразу стало ясно, что препятствий для него не существовало, преодолевал он их с легкостью необыкновенной.

День выдался – лучше не придумаешь: безоблачное небо, солнце, легкий морозец и ни малейшего ветерка. Заснеженные луга и огороженные пастбища незаметно перетекали в рощу.

Взлетев на вершину холма, Карл Хайнц натянул вожжи. Вот и Зандра, совсем далеко.

– Эй! – окликнул ее Карл Хайнц, приподнимаясь в стременах.

Зандра остановилась и посмотрела назад, прикрывая глаза от солнца.

Карл Хайнц помахал ей и, ослабив вожжи, пустил Алидала легким галопом.

Не прошло и минуты, как он поравнялся с Зандрой.

На морозе лицо у нее разгорелось, волосы, отливая бронзой, разлетелись по сторонам, и вся она сияла молодостью и красотой.

«Господи, – подумал Карл Хайнц, – да сегодня она еще прекраснее, чем обычно, если только такое вообще возможно».

– Ты не против, если я поеду рядом? – спросил он.

– Ничуть. С чего бы мне быть против? – Она широко улыбнулась. – Только я совсем не надолго. Холодает, да и темнеть начнет через час-другой.

Зандра отпустила вожжи, и Аметистовая Мечта послушно двинулась вперед. Карл Хайнц пристроился сбоку, удерживая Алидала, которому такая скорость была явно не по душе.

– Тысячу лет не садилась в седло, – сказала Зандра. – Наверное, потому мне и дали эту смирную лошадку. Может быть даже, чересчур смирную.

Карл Хайнц молча улыбнулся.

Они спускались по склону холма. Вокруг стояла полная тишина, которую нарушал лишь хруст только что выпавшего снега под копытами. Где-то впереди чернели голубоватые сосны.

Доехав до опушки, всадники остановились и обернулись назад.

– Смотри, Хайнц! – воскликнула Зандра. – Прямо как на рождественской открытке.

– Может, сойдем на землю, разомнемся? Да и лошади отдохнут, – предложил Карл Хайнц.

– Отличная мысль! – Зандра спешилась, привязала кобылу к ближайшему стволу и двинулась вперед прямо по целине.

– Смотри, ноги промочишь, – предупредил Карл Хайнц, привязывая Алидала.

– Ну и что? – обернулась Зандра.

– Так и воспаление легких запросто можно схватить.

– Скажи еще, что с мокрыми волосами нельзя выходить на улицу, – усмехнулась Зандра. – Старушечьи басни! Ничего со мной не сделается. Вернемся, переоденусь в сухое, только и всего...

Зандра наклонилась, набрала пригоршню снега и слепила снежок.

– Хайнц!

– Да?

Снежок угодил ему прямо в грудь.

– Ты что это? – угрожающе заворчал он.

Зандра рассмеялась и набрала еще снега.

– Слушай, хватит валять дурака!

– Да не будь же ты старым ворчуном!

Зандра швырнула в него очередной снежок. На сей раз ему удалось увернуться, хоть его и осыпало снежной пылью.

– Последний раз предупреждаю...

Зандра уже приготовилась к новому броску, но тут...

...в плечо ей врезался ответный снежок.

– Ах вот ты как! – закричала она. – Ну что ж, держись!

Зандра размахнулась и с силой пустила в противника, как из пращи, снежную бомбу, но тот уже был готов к атаке и стремительно пригнулся. Снаряд пролетел мимо.

Атака Карла Хайнца оказалась удачнее – снежок угодил Зандре в бедро.

– Ой! Ладно, Хайнц, хватит. Больно.

Увидев, что он снова наклоняется, Зандра весело рассмеялась и бросилась бежать.

Карл Хайнц все же швырнул снежок, но на сей раз промахнулся. Началась погоня.

Прикинувшись испуганной, Зандра перекатилась через высокий сугроб, но он успел ухватить ее за пояс, и оба покатились вниз, визжа, как пятилетние дети.

Зандра оказалась под ним.

Она все никак не могла отдышаться, сердце у нее колотилось изо всех сил, а в голове появилась какая-то необыкновенная легкость. Зандра не отрываясь смотрела на принца.

Он тоже не мог оторвать от нее глаз. Карлу Хайнцу вдруг сделалось жарко, сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Миг растянулся на целую вечность.

Зандра остро ощущала близость сильного мускулистого тела, лазоревый блеск глаз, а более всего – неотвратимость соблазнительных губ, которые, казалось, были вылеплены для поцелуев.

И он тоже ощущал ее тепло. На ресницах Зандры трепетали, словно крошечные алмазы, влажные снежинки, на носу виднелись крохотные веснушки, зеленые глаза мерцали загадочно, как у феи, а волосы отливали ярким рыжим пламенем, как на картинах прерафаэлитов.

А миг все тянулся и тянулся.

Но все же и ему пришел конец. Словно отгоняя наваждение, Карл Хайнц тряхнул головой и скатился с Зандры. В ладони он все еще сжимал забытый снежок и лишь теперь рассеянно отбросил его в сторону.

Угодив в ствол, он вспугнул целую стайку птиц. Оба подняли голову и присмотрелись: пернатые, гомоня без умолку, описали большой круг и, построившись в правильный порядок, устремились вниз, к подножию холма.

– Какие славные, правда? – протянула Зандра. – По-моему, они все без ума друг от друга.

Опершись на локоть и загадочно улыбаясь, она повернулась к Карлу Хайнцу:

– А тебе как кажется?

Он решил, что настал удобный момент.

– Мне кажется, что это я от тебя без ума, – негромко ответил он.

Это было так неожиданно, что Зандра глупо захихикала и все никак не могла остановиться. Этого просто не может быть, думала она. Он, которого она знает чуть ли не с младенчества, признается ей в любви!

Не иначе решил пошутить.

Но если это шутка, отчего так горят глаза? И почему так хрипло звучит голос?

Неужели не шутит? А если это всерьез?

Зандра не сводила взгляда с Карла Хайнца.

– Я понимаю, ты поражена, – продолжал он, – но знаешь, Зандра, я только о тебе и думаю. Честное слово. Стоит тебе появиться, как... все вокруг меняется, словно расцветает.

– Говори, говори, – усмехнулась она, – а я послушаю.

– Право, Зандра, – взмолился он, – я совсем не шучу.

«Но это же безумие, – думала она. – Да, мы состоим с ним в родстве, правда, отдаленном, да, я знаю его уже неведомо сколько лет, и в то же время мы совсем не знаем друг друга! Неужели, – вдруг мелькнуло у нее в голове, – я сама подала ему знак? Да нет, не может быть...»

Он наклонился и поцеловал ей руку. Зандра вздрогнула. Во рту у нее внезапно пересохло.

– Хайнц, – запротестовала она, но из горла вырвались только какие-то невнятные звуки. Ей пришлось откашляться. – Хайнц! – На сей раз голос Зандры прозвучал ясно и решительно.

– Милая Зандра, о если бы только знала, кто ты для меня.

– Да как же не знать, Хайнц, – кузина.

– О нет. – Он покачал головой и поцеловал ей кончики пальцев. – Гораздо, гораздо больше.

Она пристально посмотрела на него.

– Я хочу на тебе жениться. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

– Как, как ты сказал? Жениться? – Зандра внезапно залилась смехом. – Милый, я даже пуговицы пришить не могу, а о стряпне уж и не говорю – наверняка дом подожгу.

Карл Хайнц, казалось, ее не слышал.

– Скажи, ну пожалуйста, скажи, что пойдешь со мной под венец! Позволь мне любить тебя, и лелеять, и чтить до самого смертного часа!

«Вот черт, – подумала Зандра, – а ведь он не шутит! Все это слишком серьезно».

– Э-э... ты должен извинить меня, Хайнц, – неуверенно начала Зандра, отнимая у него руку. – Это... как-то... Ну что тебе сказать... Видишь ли...

Зандра остановилась и глубоко вздохнула.

– Понимаешь, я пока еще просто не готова выйти замуж. Ни за тебя, ни за кого другого.

– Выходит, ты меня не любишь?

– О Господи, ну конечно же люблю! Разумеется, люблю. Но это не имеет значения. То есть я хочу сказать, из этого не следует, что мы должны пожениться.

– Но почему? Потому что мы родственники?

– Да. Нет. Вот черт, не знаю, как сказать. – Зандра нервно переплела пальцы. – Ты меня застал врасплох.

– Если тебя беспокоят родственные узы – забудь. Я говорил с врачом, он прошелся по нашей генеалогии и сказал, что все в порядке, тут проблем нет.

– Пусть так, – вздохнула Зандра, стараясь как можно точнее подбирать слова. – Пусть так, но мне нужно убедиться в собственных чувствах, чтобы никто из нас потом не пожалел.

– Ну я-то уж точно не пожалею.

У Зандры изменилось выражение лица, словно по нему пробежала какая-то легкая тень.

– Боюсь, о себе я того же сказать не могу, – виновато улыбнулась Зандра. – Просто я не уверена, что люблю тебя настолько...

Он промолчал.

Зандра сжала губы и заставила себя продолжить:

– Понимаешь, милый? Я люблю тебя, как брата. И вообще ты – чудо, и я завидую той, кто станет твоей женой. Счастливица! Но честное слово, я просто не уверена, смогу ли полюбить тебя так...

Глаза у него затуманились, и губы искривились в печальной улыбке.

«Ну вот, – внутренне содрогнулась Зандра, – все-таки я его обидела. А ведь меньше всего хотела!»

– Я... Знаешь что, поехали назад. – Зандра вскочила на ноги и принялась отряхивать снег с куртки.

Он машинально последовал за ней.

– А если забыть про любовь? – хрипло проговорил Карл Хайнц, отводя взгляд в сторону.

Зандра застыла на месте.

– То есть как это?

Карл Хайнц шумно вздохнул – казалось, кто-то наждаком прошелся по железу.

– Ну как тебе сказать... пусть даже ты меня не любишь... Пожениться-то мы все равно можем.

– Ну что ты такое говоришь, Хайнц! В этом же нет никакого смысла.

– Но почему же?

– Может, все же объяснишься?

Он выдавил из себя слабую улыбку.

– Наверняка ты знаешь о правилах наследования, принятых в роду Энгельвейзенов.

– О Господи! – Зандра помертвела. – Неужели ты всерьез?

Карл Хайнц ничего не ответил, продолжая жалко улыбаться.

– Лицемер! Гнусный лицемер!

Ну вот, слово вылетело.

– И ты еще смеешь говорить о любви! Да ведь эта женитьба нужна тебе только для того, чтобы сохранить свои проклятые деньги! Попробуй сказать, что это не так!

Карл Хайнц отшатнулся, как от удара.

– Ну!

Он по-прежнему молчал.

– Все вы, богачи, такие! – Зандра яростно пнула ногой сугроб и, поскользнувшись, едва устояла.

– Выслушай меня, Зандра!

– А что я, по-твоему, делаю? И чего ты, собственно, ожидал? Что я упаду на колени, счастливая от того, что меня используют в качестве якоря во время бури?

Гневно тряхнув головой, Зандра большими шагами пошла к опушке, где они оставили лошадей.

– Зандра! – Карл Хайнц догнал ее и схватил за руку. – Да выслушай же меня, ради всего святого!

Она круто обернулась и опалила его яростным взглядом.

– Пусти! – Зандра безуспешно пыталась освободить руку. – Пусти, тебе говорю! Мне больше нечего добавить.

– Слушай, я понимаю, что ты злишься... И все же позволь объяснить. Ты все поняла совершенно не так...

– А по-моему, так. – Она просверлила его взглядом. – Ты настоящий ублюдок и только что это доказал.

– Я люблю тебя, люблю, пойми же ты наконец! Черт с ним, с наследством, я бы и так сделал тебе предложение! Неужели непонятно?

– Еще как понятно, – горько рассмеялась Зандра и ткнула пальцем в сторону леса. – Так же, как то, что в этих деревьях притаились эльфы, феи и тролли.

Карл Хайнц глубоко вздохнул.

– Хочешь верь, хочешь не верь, но ты – единственная женщина, которая мне нужна.

– Действительно нужна? Прелестно! Надо думать, я ноги должна тебе целовать за такую честь?

В ее голосе прозвучало такое презрение, что Карл Хайнц содрогнулся.

– Так вот, забудь об этом! Между прочим, я тоже человек! И у меня тоже могут быть свои планы и намерения. Об этом ты не подумал?

– Да я только о тебе и думаю, – искренне сказал Карл Хайнц.

– Отлично! Так вот, я-то что получу от замужества, которое ты так щедро мне предложил?

Карл Хайнц вздохнул:

– Ты будешь одной из богатейших женщин в мире. У тебя будут деньги. Власть. Положение.

– Да плевать мне на все это!

«Ну вот, – грустно подумал он, – вот все и кончилось. А впрочем, этого можно было ожидать».

Он чувствовал себя совершенно разбитым, униженным. Противным самому себе.

Зандра брезгливо стряхнула его пальцы со своей руки. Он не сопротивлялся, ожидая, что в следующую минуту она вскочит на свою кобылу и умчится прочь.

Но Зандра продолжала стоять на месте, зябко потирая ладони и рассеянно глядя куда-то вдаль, на покрытую снегом равнину.

– Итак, вот в чем все дело, – задумчиво проговорила она. – Теперь все встало на свои места.

– О чем ты? – искоса взглянул на нее Карл Хайнц.

– А то, что Дина слишком уж настаивала, чтобы я поехала с ней. Ясно, вы сговорились, и Бекки тоже, наверное, не осталась в стороне. Точно. Святая троица! Ну конечно, надо было заманить меня именно сюда. – Она указала на видневшийся вдали особняк Бекки. – Иначе как бы мы могли остаться наедине?

По выражению его лица Зандра поняла, что угадала.

– Зандра... – начал Карл Хайнц.

– Не надо, Хайнц, пожалуйста, не надо, все и так ясно, – оборвала его она.

– Нет, позволь мне все же договорить. Насчет того, что все было подстроено, ты права. Но мои чувства к тебе...

– Перестань! – На глаза у нее навернулись слезы.

Карл Хайнц вздохнул и молча себя выругал. Как неловко все повернулось! Даже если постараться, хуже не придумаешь. А ведь, видит Бог, меньше всего он хотел ее обидеть.

«Неужели мы всегда обречены причинять боль тем, кого любим?» – печально подумал он.

– Зандра, – с трудом заговорил Карл Хайнц, – постарайся не судить меня слишком стро...

Но она уже бежала к своей лошади, и минуту спустя Аметистовая Мечта галопом неслась по склону холма.

А Карл Хайнц остался со своим Алидалом, безнадежно глядя вслед удаляющейся Зандре. Удаляющейся навсегда...

* * *

Лорд Розенкранц потягивал шампанское, когда какое-то движение за окном привлекло его внимание. Это была Зандра, на полном скаку приближающаяся к конюшне.

– Ого-го, – поцокал языком лорд. – Судя по ее виду, что-то там не заладилось.

– Не заладилось? – Бекки мгновенно выпрямилась и посмотрела в ту же сторону. – Ну что ж, сейчас выясним. – Она решительно двинулась к двери.

– Минуту! – Дина вскочила на ноги. – Позвольте мне.

Бекки, поколебавшись, согласно кивнула:

– Ладно, в конце концов вы ее знаете лучше всех нас.

Глядя вслед Дине, лорд Розенкранц извлек из ведерка со льдом бутылку шампанского.

– Похоже, – он иронически скривил губы, – оборонительные укрепления оказались прочнее, чем предполагалось. Шампанского, дорогая?

 

Глава 37

– Зандра, милочка, – медовым голосом заговорила Дина, входя в раздевалку, – что-нибудь не так?

– С чего ты решила? – Зандра яростно сбросила сапог. – Прекрасный уик-энд, – она пристально посмотрела на Дину, – не так ли?

– Что-то не пойму тебя, милочка. – Дина слегка сдвинула брови.

– Ладно, хватит. Представление закончено... – Зандра недоверчиво покачала головой. – Вы ведь все заранее расписали, признавайся!

– Ты о чем это?

– О моем браке на небесах, вот о чем! – яростно выпалила Зандра.

– Ах вот оно что, – вздохнула Дина.

Зандра освободила другую ногу и злобно пнула сапог.

– Слушай, дорогая, – предложила Дина, – отчего бы нам не пойти в библиотеку и тихо-мирно обо всем поговорить?

– И здесь сойдет! Нет, как ты только посмела? Ты кто такая? В сводницы нанялась?

– Ну как можно так говорить, дорогая? – Дина прикинулась оскорбленной. – Не стоит так волноваться. Я ведь хотела как лучше. Вы с Карлом Хайнцем просто созданы друг для друга.

– Интересно!

– Ну конечно, вы будете прекрасной парой. Вы – словно две половинки одного целого. Я в этом уверена. Хайнцу по горло нужен сын. Иначе не видать ему наследства.

– А мне? Что мне нужно?

– Деньги, разумеется! Да ты же станешь одной из богатейших женщин на свете.

– Слушай, Дина, – устало вздохнула Зандра, – тебе никогда не приходило в голову, что деньги – еще не все?

– Ну как же, конечно, приходило. Но поверь мне, милочка, жить с деньгами лучше, чем без денег. Это я знаю по собственному опыту.

– Но замужество, как тебе, возможно, известно, предполагает супружеские отношения, появление детей. И предполагает не одного ребенка, если родится девочка. Ему-то нужен сын!

– Да знаю я.

– И кстати, ты не задумывалась, что мне, возможно, вовсе не хочется спать с Хайнцем?

– А кто говорит, что ты должна с ним спать?

– У нас что, теперь аисты приносят детей? – воззрилась на нее Зандра.

– Что ж, можно и так сказать, – улыбнулась Дина.

Зандра ошеломленно покачала головой.

– Но это же так просто, дорогая. Есть лазейка.

Зандра по-прежнему не сводила взгляда с Дины.

– Видишь ли, не знаю уж почему, но в семейном уставе Энгельвейзенов не говорится, что отцом ребенка должен быть именно принц. Может, все дело в том, что в старые времена жены боялись похаживать налево.

Зандра промолчала.

– Надо только, – продолжала Дина, – чтобы рождение ребенка засвидетельствовали три адвоката. А уж как и от кого он был зачат, дело темное! Короче, если тебе не хочется спать с Карлом Хайнцем, существует такая штука, как искусственное осеменение. Наука шагает вперед семимильными шагами.

– Вижу, ты все предусмотрела, – негромко сказала Зандра.

– Ну да. – Дина расплылась в улыбке. – А что в этом плохого?

– Только упустила одну маленькую деталь.

– Что именно, милочка? – насторожилась Дина.

– Придется тебе подыскать другую кандидатуру, – отрезала Зандра. – Я в эти игры не играю. Так что не обессудь. Я свой живот на продажу не выставляю. И внаем тоже не сдаю.

С этими словами Зандра вышла из раздевалки, изо всех сил хлопнув на прощание дверью.

– Дорогая! – В дверь постучали.

Зандра услышала голос Бекки.

– Дорогая...

«Черт, неужели даже раны зализать нельзя в одиночку! – сердито подумала Зандра. – Или я слишком многого требую?»

– Пожалуйста, откройте.

О Господи, как же Зандре хотелось, чтобы ее оставили в покое!

Не тут-то было.

Ладно, может, оно и к лучшему, решила Зандра. Покончим наконец с этим делом. Она поднялась с кресла и направилась к двери.

– Злодейка! – шутливо погрозила ей пальцем Бекки. – А я уж начала волноваться. Можно войти?

«Вы у себя дома», – чуть не сорвалось у Зандры, но в последний момент она одернула себя и молча отступила в сторону, пропуская Бекки в гостиную своих шикарных апартаментов.

Бекки вплыла внутрь, закрыла за собой дверь и решительно повела Зандру к кушетке у камина.

Усевшись, она огляделась так, словно впервые видела шторы из индийского набивного коленкора, большие картины в темных рамах, мягкие кресла, мебель орехового дерева.

Одобрительно кивнув, Бекки сложила руки на коленях и сказала:

– Неплохо. И все на вид такое английское, как вам кажется?

– Пожалуй.

– В городе я предпочитаю французский стиль, но здесь он неуместен. Иное дело – Англия. Только англичане умеют создать уют в загородном доме.

Бекки склонила голову набок и остановила на Зандре свои знаменитые васильковые глаза.

– Впрочем, я пришла поговорить с вами не об обстановке.

– Так и я подумала. – Зандра твердо выдержала ее взгляд.

– Дина сказала мне, что вы... как бы это получше выразиться... недовольны?

– Да стоит ли об этом? – «Так, – подумала Зандра, – сначала Хайнц, затем Дина, а теперь вот Бекки. Целая команда объединилась против меня».

– Это как-то связано с Хайнцем, не так ли?

– Да. Он сделал мне предложение. Я его отклонила. Вот и все.

– Жаль. Вы были бы чудесной парой и к тому же, честно говоря, сильно бы его выручили.

– Выручила! Ну да, за этим вы меня сюда и заманили.

Васильковые глаза Бекки затуманились.

– Иногда приходится, – заметила она, – прибегать и к таким уловкам. И по-моему, сейчас как раз тот случай. Но мне вовсе не хотелось обижать вас, милочка. Извините, что так получилось.

– Хорошо, забудем.

– Вот и отлично. Теперь можно не ходить вокруг да около. Позвольте мне быть откровенной.

– Разумеется.

– Хайнц просил меня поговорить с вами – может, передумаете?

– Насчет замужества?

Бекки кивнула.

– Сожалею, но ответ по-прежнему: нет.

– А может, все же договоримся?

– Увы.

– Можно спросить почему?

– Потому что я не хочу насиловать свои чувства.

– Чувства! – усмехнулась Бекки. – Не будьте же такой упрямицей, милочка. Нельзя думать только о себе.

– А если я не подумаю, то кто же? Хайнц? Дина? Вы?

– Вы глупая, эгоистичная, неблагодарная девчонка, вот что я вам скажу!

– Это я-то эгоистка? – вспыхнула Зандра. – А кто все это придумал? Нет, это вы с Диной и Хайнц – настоящие эгоисты! А теперь, дорогая, хочу попросить вас об одной услуге. В следующий раз, когда станете хлопотать о наследнике правителей Священной Римской империи, меня оставьте в покое.

Зандра начала было подниматься, но Бекки ее удержала.

– Мы еще не закончили.

– Боюсь, нам не о чем больше говорить! – воинственно вздернула подбородок Зандра.

– Глупышка! – Острые ногти Бекки впились Зандре в ладонь. – Чего вы так упрямитесь?

Зандра промолчала. Спорить у нее не было ни малейшей охоты.

– Разве люди так уж редко вступают в брак по расчету? – продолжала Бекки. – Кому-то нужен вид на жительство. Кто-то хочет получить налоговые льготы. Или просто укрыть свои сомнительные делишки за приличным фасадом. Мало ли какие могут быть причины!

Зандра по-прежнему не открывала рта.

– Все, что от вас требуется, – выйти за Хайнца и родить ему сына. А потом – воля ваша. Расходитесь. Живите в роскоши до конца дней своих...

Уговоры Бекки Зандре изрядно надоели.

– Не старайтесь меня уговорить. Право, это бесполезно.

– Десять миллионов долларов? – У Бекки сузились глаза. – Неужели даже такая сумма вас не заинтересует?

– Вы не расслышали. Повторяю: я не продаюсь!

– Двадцать?

– Да хоть сто!

– Ничего себе! – фыркнула Бекки. – Да кто вы такая, чтобы отказываться от ста миллионов долларов?

– Такая, какая есть!

– Право, милочка, не смешите меня.

– А я и не пытаюсь, милочка, – передразнила ее Зандра. – Все, разговор окончен.

Зандра так точно воспроизвела интонации Бекки, что та выпустила ее руку и вскочила с кушетки.

– Да как вы смеете! – прошипела она.

– Может быть, теперь вы наконец оставите меня в покое? – стараясь сдерживаться, проговорила Зандра. – А я тем временем соберу вещи. Не хотелось бы злоупотреблять вашим гостеприимством.

– Разумная мысль, – ледяным тоном сказала Бекки. – Машину я вам организую.

Она повернулась на каблуках и вышла, беззвучно закрыв за собой дверь.

Пять минут спустя Зандра уже ехала в сторону города.

В доме Бекки Пятой пили аперитив. Нина Фейри расхаживала по огромной гостиной со стаканом белого вина в руках.

– А где же Зандра? – ни к кому не обращаясь, спросила она.

– Боюсь, ей нездоровится, – ответила Бекки. – Она просила меня извиниться перед всеми.

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Нет, нет. Похоже, отравилась немного. Пройдет. Вот и закуски. Советую всем попробовать пиццу, она сегодня удалась.

 

Глава 38

– «Дом Периньон»! – воскликнула Кензи. – Мы что, грехи замаливаем?

Чарли подошел к зеркалу и, вытянув шею, поправил галстук.

– Вот так. Я классный малый, – удовлетворенно произнес он, разглядывая себя в зеркале.

– Ладно, Нарцисс, довольно охорашиваться. Займись лучше чем-нибудь полезным. Например, открой бутылку. А я пока принесу бокалы.

О Господи, устыдилась вдруг Кензи, ведь буквально те же слова она говорила, когда в последний раз виделась с Ханнесом!

Кензи прошла на кухню, ругая себя за чрезмерную чувствительность.

Когда у мужчины несколько подружек, это считается нормальным. И даже говорят: вот это парень! А когда у женщины несколько мужчин, ее называют шлюхой. А впрочем, подумала Кензи, какой смысл рассуждать о двойном стандарте? Все равно все останется, как было.

В кухню проскользнул Чарли – выбросить в мусорную корзину фольгу. Его внимание привлекла выглядывающая оттуда бутылка из-под дорогого шампанского.

– Ого! – Он нагнулся и извлек ее наружу. – Ты была права.

– Насчет чего?

– Насчет своего вкуса. Он действительно становится все изысканнее. Не дороговато ли для простой служащей?

– Эй, детектив Ферраро, – воинственно заговорила Кензи, – вы что, на задании? И мне самой придется открывать эту чертову бутылку?

– Спокойно, спокойно, – насмешливо улыбнулся Чарли, – чего это ты так разошлась?

– Слушай, ты разве видишь у меня на пальце обручальное кольцо? – Глаза Кензи опасно сузились.

– Да нет.

– Так какого же черта ты устраиваешь мне допрос? Занимайся лучше собственными делами!

Чарли бросил бутылку назад в корзинку для мусора.

– Да, этот малый явно знает, как обращаться с девчонками. Или, может, по-настоящему втюрился? Встречной-поперечной такое не приносят.

– О, Чарли, хватит, надоело, – устало сказала Кензи.

По-прежнему ухмыляясь, он вытащил пробку и, наполнив бокалы, чокнулся с Кензи:

– За нас! Я ведь тоже не какую-то дрянь принес. – Он высоко поднял бутылку «Дом Периньона».

– Чарли, а ты уверен, что в тебе нет ирландской крови?

– Абсолютно. Я – стопроцентный неаполитанец. А что?

– Просто у меня был один знакомый ирландец. Хвастун невозможный.

Кензи двинулась в гостиную. Чарли последовал за ней.

– Ну что, приготовишь свой знаменитый ризотто? – спросил он.

– Непременно. Но сначала дай допить. – Кензи уселась на диван. – А уж потом займемся стряпней.

– Разумно. – Чарли устроился рядом.

В замке заскрипел ключ. Оба удивленно уставились на дверь.

– Ждешь кого-нибудь? – спокойно спросил Чарли.

– Да нет.

– Может, это твоя соседка?

– Я же тебе говорила, она только завтра вернется.

– Хозяин? Управляющий?

– Ни у того, ни у другого нет ключей.

Раздался щелчок.

– У кого-то, стало быть, есть. Ну что ж, если ты никого не ждешь, если соседка за городом, а у приличных людей нет ключей от квартиры, то, выходит, это грабитель?

– Тогда его ждет неприятный сюрприз, – улыбнулась Кензи. Хорошо все-таки иметь знакомого – полицейского.

Второй щелчок. Чарли отставил бокал, поднялся и медленно пошел к двери. Оглянувшись на Кензи, он прижал палец к губам.

Последовали еще три щелчка, и дверь распахнулась.

– Не двигаться! – заорал Чарли, сжимая пистолет в руке.

Кензи вскочила на ноги.

– Зандра!

Это действительно была ее соседка. Швырнув чемодан на пол и ни на кого не обращая внимания, Зандра захлопнула входную дверь и стремительно прошла к себе в комнату. По щекам у нее струились слезы.

– Это еще как понять? – Чарли сунул пистолет за пояс и с упреком посмотрел на Кензи. – По-моему, ты сама мне говорила...

– Да замолчи ты! Похоже, что-то стряслось. Видишь, в каком она состоянии?

Кензи постучала и вошла к Зандре. Прошло какое-то время. Чарли допил шампанское. Открылась дверь, и Кензи вернулась в гостиную.

– Ну, что там?

– Бедняга совершенно не в себе. Знаешь что, Чарли...

– Нет, нет! – Он поднял руки и замотал головой. – Даже и слушать не желаю.

– Помолчи. За мной не заржавеет, слово даю. – Кензи легонько подтолкнула его к двери. – Ей плохо. По-настоящему плохо, и нельзя оставлять ее одну. Ну, уйдешь ты наконец? У нас сегодня девичник.

– Выходит, ризотто откладывается? – вздохнул он.

– Ничего не поделаешь. – Кензи открыла шкаф и бросила ему пальто.

– На улицу выставляешь?

– Не мели чепухи. И не топчись в коридоре, двигай. Я же ясно сказала – билет действителен на следующее представление.

– И ризотто будет?

– Да.

– Только про грибы не забудь.

– Не забуду, не забуду. Пока!

И она буквально вытолкала его на лестницу.

– Принцесса, натуральная принцесса... прямо как из сказки...

Кензи мечтательно вздохнула. К этому времени она уже приканчивала третий бокал водки со льдом. Вообще-то водка – не ее напиток, но что же поделаешь, если с шампанским они уже давно справились.

– ...вроде Ди, или Каролины, или Стефани, – продолжала она. – Да, Зандра, надо отдать тебе должное, ты знаешь, как оглоушить бедную девушку. Подумать только, моя лучшая подруга чуть не стала принцессой!

– Знаешь что, – фыркнула Зандра, – если тебя чуть было не спарили с лягушонком, который называет себя принцем, а вместо подружек на свадьбе – две ведьмы, это оглоушивает еще сильнее. Надо же быть такой дурой! Доверилась старой приятельнице – и что же? Оказывается, все это время она плела у меня за спиной целую интригу...

– Да не переживай ты так!

Кензи налила по пятой.

– Такое со всеми случается. Людям свойственно ошибаться, – философски заметила она.

– Да, но я-то хороша, угодила в ловушку с открытыми глазами...

– Ну успокойся же...

Кензи подняла руку ладонью кверху, уподобившись уличному регулировщику.

– Не терзай себя. Что случилось, то случилось. Плюнь ты на всю эту историю, вот тебе добрый совет.

– Легко сказать – плюнь! Ладно, черт с ними, с Диной и Бекки. Но как мог так поступить со мной кровный родственник, которого я чуть ли не с пеленок знаю?

– Не терзай себя, – повторила Кензи, – лучше выпей.

Но Зандра словно ее не слышала.

– Да, это самое гнусное, – продолжала она. – Правда, мы давно не виделись, и все равно Карл Хайнц всегда оставался самым любимым из родственников. Теперь-то все, конечно, изменилось.

– Это понятно, – сочувственно сказала Кензи. – Я тоже от него такого не ожидала. Сам принц Карл Хайнц... такой красавец... такой богач... Прямо-таки его королевское высочество...

– Просто «его высочество», – поправила подругу Зандра. – Его королевское высочество – это принц Чарлз. А Карл Хайнц – вроде Ренье, князя Монако, – его высочество.

– Высочество, – мечтательно повторила Кензи. – Красиво звучит.

– Тебе так не показалось бы, если бы пришлось выйти за этого шакала, – угрюмо сказала Зандра.

– Замки в Баварии... – тянула свое Кензи. – Охотничьи домики в Швабии...

– Толстые стены... сырые погреба... допотопная мебель, – мрачно подхватила Зандра, – бесконечные анфилады комнат...

– Тициан... Тинторетто... – снова вступила Кензи, – земляные валы... пивоварни... древние имена... голубая кровь...

– Инцест... Эти жуткие уши без мочек...

– Личные самолеты... вертолеты... целый штат слуг...

– Довольно! – раздраженно прикрикнула на нее Зандра.

– Ч-что? – пробормотала Кензи, с трудом возращаясь к действительности.

– Довольно, говорю, что-то слишком тебя занесло. Можно подумать, что тебе нравится этот тип!

– Что-что? Вот черт. – Кензи заставила себя встряхнуться. – Не обращай внимания, это не я, это господин Смирнов выступает. Сорок градусов.

– В таком случае пусть эти сорок градусов заткнутся, иначе я рассержусь, а это может тебе не понравиться.

– Рассердишься? На меня? – захихикала Кензи.

– На тебя и, между прочим, ничего смешного в этом нет. Крутой нрав Хобург-Уилленлоу вошел в легенду, так что лучше тебе не будить зверя.

– Ты хочешь сказать, что его унаследовала...

– Вот именно, вместе с габсбургскими скулами и энгельвейзеновскими ушами, – подтвердила Зандра.

– А еще что?

– А еще Альбрехт фон Хобург-Уилленлоу лет сто назад в приступе гнева отхватил себе кончик носа. Или это был его брат Лукас? Что-то у меня все в голове смешалось.

– Ни-и-и-чего себе! – завороженно прошептала Кензи, в очередной раз прикладываясь к рюмке.

Зандра отодвинула недопитый бокал и шумно вздохнула.

– В общем, доложу тебе, невелика радость принадлежать к семье с такой длинной и запутанной историей. И ведь всех надо помнить, кто, с кем и по какой линии связан. С ума можно сойти!

Ее глаза внезапно расширились.

– Вот черт!

– Что такое?

– Только сейчас вспомнила! Я унаследовала не только нрав Хобург-Уилленлоу!

– А что еще? – со страхом спросила Кензи. – Гемофилию?

– Хуже, – буркнула Зандра. – Неумение пить. Это от Ядвиги Саксонской.

– Не болтай глупостей! Ты всего на рюмку от меня отстала...

– И еще, – задумчиво продолжала Зандра.

– Да?

– Бедная Ядвига слишком доверяла мужчинам. Наверное, и это у меня от нее.

– Слушай, Зандра, одно гнилое яблоко еще не означает, что всю корзину надо выбрасывать.

– Тебе легко говорить. – Зандра на секунду замолчала. – Да! Наверное, надо мне примириться с собственными недостатками и вообще забыть про мужчин. Как думаешь?

– Думаю, – захохотала Кензи, – что лесбиянка из тебя не получится.

– Да я не о том, – нетерпеливо прервала ее Зандра. – У меня совсем другое на уме. Скажем, монастырь.

– Ты – монашенка?!

– Ну и что? У матери Терезы появится еще одна преданная сестра. Буду одевать нищих, кормить калек, ухаживать за прокаженными.

– Ты что – всерьез? – У Кензи от ужаса округлились глаза.

– А почему бы и нет? Признай, что эта благородная, чистая работа вполне подходит девушке с голубой кровью.

– Только не тебе!

– Пожалуй, подземелья Калькутты действительно не для меня. В таком случае, – вздохнула Зандра, – мне некуда податься.

– Вот и прекрасно, – с облегчением сказала Кензи. – Пей. В конце концов, жизнь со всеми ее радостями и печалями не такая уж плохая штука. Да и мужчины, пусть и подлецы, конечно, но все же лучшее создание Бога. По крайней мере пока им не найдется замены.

– Да что-то не предвидится.

– Вот именно. Так что радуйся тому, что есть! Ты на редкость красива. Язык хорошо подвешен. Соблазнительна. Молода...

– В следующем месяце мне двадцать девять. И часы тикают.

– Ну и что? Карл Хайнц не единственный холостяк на свете. Только свистни.

Кензи сдвинула брови и неожиданно посерьезнела.

– Слушай, Зандра, не мне, конечно, тебя учить. Представляешь себе – два романа одновременно, и оба с легавыми.

– Ах ты, негодница, – погрозила ей пальцем Зандра, – стыдись!

– Нечего смеяться, – поерзала на месте Кензи. – Все знают, что полицейские-напарники ближе друг другу, чем муж и жена. Думаешь, мне легко?

– Может, и не легко, но хотя бы весело. Разве не так?

– Положим, но что, если Чарли с Ханнесом хвастают друг перед другом своими любовными подвигами?

– Да вряд ли, не может быть!

– Как сказать. – Кензи допила рюмку и критически осмотрела бутылку. Водки осталось на донышке. – Когда дело доходит до баб, – заявила она, выливая остатки, – легавые хуже мальчишек-школьников.

– А может, – икнула Зандра, – выберешь кого-нибудь одного?

– В том-то и дело. Никак не могу решиться. Когда я с Чарли, он мне кажется лучшим парнем на свете. А когда с Ханнесом, лучший – он.

– Но ведь не только внешность и секс имеют значение. То есть, может, у кого-то из них есть в характере то, что ты не переносишь?

– У Чарли точно есть. Он настоящий эгоист. И шовинист тоже.

– Так брось его!

– Видит Бог, я пыталась. Но стоит мне увидеть его, как... О черт! Ну почему жизнь такая запутанная штука?

– Это ты меня спрашиваешь?

– Ой, прости. Совершенно забыла. Это опять господин Смирнов виноват.

– Кстати, о господине Смирнове, – слабо выговорила Зандра, – по-моему, я изрядно перебрала.

И Зандра с немалым усилием и величайшей осторожностью поднялась на ноги.

Это было ошибкой. Когда она приняла вертикальное положение, комната закружилась у нее перед глазами. Пытаясь удержать равновесие, Зандра нелепо замахала руками.

– Эй, Кензи, это что – вращающаяся комната? Вроде ресторанов на крыше, которые так любят туристы?

– Боюсь, что нет.

– Вот и мне так кажется. Проклятие! Нельзя так надираться.

Вытянув руки и напряженно сдвинув брови, Зандра попыталась двинуться вперед.

– Давай помогу, – вскочила Кензи.

Но и под ее ногами пол ходил ходуном, хотя это была не палуба корабля.

– Ого-го, господин Смирнов и на меня действует.

Она с трудом подошла к Зандре и обхватила ее обеими руками за шею.

– Ты чистый ангел, дорогая, – заплетающимся языком пробормотала Зандра. – А уж барменша из тебя вообще лучше не бывает. Не знаю что и делать – целовать тебя или проклинать.

Кензи, чувствовавшая себя поувереннее, взяла инициативу в свои руки. Тем не менее впечатление было такое, будто поводырем слепого выступает слепой. Или, для точности, пьяный ведет пьяного.

Доковыляв до комнаты Зандры, Кензи открыла дверь и втащила туда подругу.

Вовремя, надо сказать.

Руки у Зандры ослабели, и она плюхнулась на спину. К счастью, прямо на кровать.

Кензи даже не пыталась ее раздеть. Она с трудом доползла до своей комнаты и сразу погрузилась в забытье.

Откуда-то из неведомых глубин сна донесся телефонный звонок. Зандра застонала, перевернулась на другой бок и вдавилась поглубже в подушку.

Очнулась она оттого, что Кензи изо всех сил трясла ее за плечи.

– Эй, Спящая красавица! Просыпайся! Тебе звонят.

– Убирайся.

– Зандра! Зандра! Да проснись же ты, черт подери!

Кензи хлопнула в ладоши и направила луч карманного фонарика прямо в глаза Зандре.

– Вставай!

– Который час?

– Шесть утра. Возьми трубку. Это насчет твоего брата Рудольфа.

Рудольф! При звуке этого имени с Зандры весь сон слетел. Она широко открыла глаза и села на кровати, о чем сразу же и пожалела: голову пронзила острая боль.

Кензи швырнула ей отводную трубку.

Чувствуя, что голова раскалывается, Зандра прижала трубку к уху.

– Рудольф!

– Зандра? – Женский голос.

– Я. Кто говорит?

– Пенелопа Тротон. Помнишь? Мы как-то столкнулись в Нью-Йорке...

– А-а... Пенелопа. Привет. А Рудольф тут при чем? Ты его видела? Вы разговаривали? Ну, не молчи же!

– Я – нет. Но его видел Алекс.

– Какой Алекс?

– Алекс Тротон. Мой муж.

– Ну и?..

– Рудольф в больнице.

– В больнице?! – «О Боже, только не это, – взмолилась про себя Зандра. – Только не это!»

– Нет, он жив, успокойся. Но ему очень плохо. Если учесть, как его обработали, Алекс говорит, что он выжил чудом.

Зандра съежилась.

«Как его обработали... Чудо, что он остался жив... Очень плохо... обработали» – эти слова словно молотили по ее черепу.

«О Боже, – взмолилась Зандра, – сделай так, чтобы все кончилось хорошо!»

Три с половиной часа спустя Зандра со все еще раскалывающейся головой и бунтующим желудком уже летела над Атлантикой, направляясь в Лондон.

 

Глава 39

Воскресенье было тусклым, туманным и темным.

Настроение у принца Карла Хайнца было вполне под стать погоде. После отъезда Зандры он лишь ненадолго задержался у Бекки и в тот же день отправился к себе на Манхэттен.

Такой длинной ночи принц и припомнить не мог.

Он пытался заснуть, но никак не получалось – огромная роскошная постель представлялась ему пустынным островом, на котором он оказался один на один со всеми своими горестями и самоедством.

Он пытался читать. Слушать музыку. Смотреть телевизор.

Ничто не помогало. Ничто не могло отвлечь или утишить боль, хотя бы ненадолго, даже выпивка. Он вновь и вновь прокручивал в голове ужасную сцену на заснеженном холме, повторяя слова, роковым образом сорвавшиеся с его губ: «А если забыть про любовь?.. Как ты знаешь, в роду Энгельвейзенов свои правила наследования... Неужели нельзя выйти за меня просто так?..»

Карла Хайнца в очередной раз передернуло. Проклятие! Неудивительно, что она бежала от него как от прокаженного. Окажись он на ее месте, то поступил бы точно так же.

«Надо же быть таким болваном... таким эгоистом, словно на свете существуют только его желания и только его деньги. Проклятое наследство!

Кретин! Нет, даже хуже. Дураку еще можно простить его глупость, а мне...»

В общем, он лишился Зандры. Навсегда...

Бесконечная ночь с убийственной медлительностью переползла в утро. Появились первые слабые лучи света. Но даже и его было слишком много для измученной, опустошенной души. Тьма – вот что ей нужно. Тьма и сладостное забвение.

Карл Хайнц нажал кнопку звонка. На пороге мгновенно появился слуга.

– Ваше высочество?

– Задерните шторы, – едва слышно прошептал Карл Хайнц.

Кензи позвонила Чарли в полдень и оставила запись на автоответчике: «Ну как, готов использовать свой билет? Если что – только позови».

Через пятнадцать минут Чарли перезвонил и негромко засвистел в трубку.

– Поняла, – откликнулась Кензи.

– Что твоя соседка?

– Улетела в Лондон вечерним рейсом.

– Выходит, мы будем одни?

– Нет, я пригласила тетю Иду из Алтуны, – фыркнула Кензи.

– А что, от тебя всего можно ожидать. Ладно, когда?

– Как только куплю все необходимое для ризотто.

– Давай я сам этим займусь, а ты поставь какую-нибудь тихую музыку.

– Как романтично, ни дать ни взять «Последнее танго в Париже».

– Полагаю, с шампанским вы разделались?

– Ты имеешь в виду вчерашнее? Верно, выпили.

– Это плохо. Сегодня воскресенье, спиртного не достать. – Чарли помолчал. – Ладно, придумаю что-нибудь.

Кензи приняла ванну и, напевая что-то себе под нос, натянула голубые рейтузы и длинную футболку цвета хаки с надлокотниками и голубыми полосами на рукавах. Так, побрызгаться духами «Шанель № 19», завести Шопена, и она готова к покорению сердец.

Появился Чарли. В руках у него снова был «Дом Периньон».

– Только ради всего святого не спрашивай, где я его достал.

– Так где все же? – Кензи чмокнула его в губы.

– В своем любимом ресторане. Если прознают те, кому нужно, это может стоить хозяину лицензии. И не спрашивай, сколько я за него выложил.

– Такого удовольствия я тебе не доставлю. Нет, вы только посмотрите на него! – Кензи шутливо растрепала ему волосы. – Щедрый ты мой! Надо думать, я должна оправдать затраты?

Интересно, думала Зандра, разыскивая палату Рудольфа, почему это все больницы на свете пахнут совершенно одинаково? Как... как больницы. И почему если не все, то почти все выглядят, как заброшенный оружейный склад? Даже дрожь пробирает.

Что касается этой, она словно сошла со страниц диккенсовских романов: снаружи закопченные кирпичные стены, изнутри мрачные, голые коридоры. Если не арсенал, то уж точно психушка.

Палата 432... 433...

В одной руке у Зандры был дорожный несессер, который она так и не открывала после уик-энда у Бекки; в другой – чахлые хризантемы, купленные за баснословную цену в аэропорту.

Впрочем, и сама Зандра выглядела – да и чувствовала себя – не лучше, чем этот жалкий букетик. Голова с похмелья все еще раскалывалась, даже то, что она в самолете сунула себе в рот два пальца, не помогло.

447... 448...

Ну вот, добралась наконец – 449!

Тяжелая дверь натужно заскрипела на несмазанных петлях.

– Рудольф? – неуверенно сказала Зандра и тут же в страхе подалась назад. Нет, это не палата – скорее тюремная камера. Вдоль стен расставлены бесконечные металлические койки, четко отражающиеся в начищенном до блеска линолеуме пола. В окна с яростной силой колотят струи дождя.

По ту сторону Атлантики, возможно, вовсю сияет солнце, но когда Зандра приземлилась, над Хитроу стоял туман и лил дождь. Погода – хуже не придумаешь.

«Добро пожаловать домой», – мрачно подумала Зандра, закрывая за собой дверь и осторожно скользя между койками. Все они были заняты. Зандра напрягала зрение, пытаясь угадать в этом человеческом муравейнике такие знакомые и славные черты брата.

«А что, если я его не узнаю? – в панике подумала она. – Что, если у него на лице живого места не осталось? Или оно сплошь забинтовано? Что, если?..»

Вдруг сердце у нее подпрыгнуло. Вот он! Бледный, кожа землистого цвета, глаза плотно закрыты. Это ее брат!

Господи, каким же маленьким он выглядит! Маленьким, изможденным, исхудавшим, больным...

И что это за приборы в изножье? И провода, которые от них тянутся к щиколоткам Рудольфа – как на картинах кубофутуристов...

О Господи! Что же с ним сделали?!

Зандра наклонилась к нему.

– Рудольф! – прошептала она, бросив несессер и букет на ночной столик. – Я же с ума сходила от страха, никак не могла тебя отыскать...

Рудольф после укола морфия был погружен в глубокое забытье.

О, как же больно на него смотреть! Прямо сердце разрывается.

«И как я могла его бросить, когда он больше всего во мне нуждается? – виновато подумала Зандра. – Надо было лучше искать...»

Из глаз у нее брызнули слезы. Зандра порывисто наклонилась и поцеловала Рудольфа в поросшую густой щетиной щеку.

Глаза у него медленно открылись, но Рудольф был явно где-то далеко. Его накачали наркотиками.

– Рудольф, – прошептала Зандра, прижимаясь к нему щекой. – Это я, Зандра.

– Зан... дра, – с трудом проговорил Рудольф, и его глаза снова закрылись.

Она выпрямилась и огляделась. Надо поговорить с врачом. Или хотя бы с сиделкой. Хоть станет ясно, что с ним.

– Рудольф, – нежно повторила она. – Если ты меня слышишь...

– Сомнительно, – раздался справа чей-то грубый голос.

Зандра круто обернулась. Ей так не терпелось сказать хоть слово Рудольфу, что она и не заметила худощавого молодого человека, небрежно развалившегося на постели прямо напротив ее брата. В настоящий момент он подрезал свои хорошо ухоженные ногти.

«Где-то я его видела, – подумала Зандра. – Что-то явно знакомое...» Она выпрямилась и сдвинула брови, пытаясь вспомнить, где все же она встречалась с этим человеком.

Так, грубые черты лица. Плотное сложение. Смуглый цвет кожи. Борода. Глаза мертвенные, но блестящие черные волосы выглядят живыми. Наверняка думает, что эта прическа по моде пятидесятых делает его похожим на Элвиса Пресли.

А на самом деле – чистое пугало.

От всего его вида, даже от дорогой кожаной куртки и блестящих остроносых ботинок Зандре сделалось не по себе.

– Укольчик ему вкатили приличный, это уж как пить дать, – оторвался от своего занятия молодой человек. – И уж будьте благонадежны, боли он сейчас никакой не испытывает.

– Кто вы? – Зандра наморщилась и склонила голову набок. – Мы где-то встречались?

– Это я помог доставить сюда вашего брата, – сказал он.

– Ага, так вы друзья? Что же сразу не сказали? Спасибо, что зашли его навестить. Жутковатое местечко, верно?

– Ну, не сказал бы, что мы такие уж друзья, старушка, – возразил молодой человек.

– Да? – «Старушка» явно смутила Зандру. – Так кто же вы в таком случае?

– Ну как сказать? Старый знакомый, что ли? – ухмыльнулся молодой человек. – Джо Лич, вот как меня кличут. – Он блудливо подмигнул ей, жутко осклабившись. – Теперь припоминаете, графиня?

– Вы! – выдохнула Зандра. Теперь она действительно все вспомнила и невольно потрогала левую ладонь, о которую этот тип в свое время потушил сигару. Белый след от ожога – наверное, навсегда.

«И как же это я могла забыть его? – растерянно подумала Зандра. – Может, просто хотела забыть? Да нет. Все дело в волосах. Тогда они были гораздо короче».

– Припоминаешь, я тогда, в октябре, свою метку оставил? – Он обнажил в улыбке гнилые зубы.

– Прочь отсюда! – прошипела Зандра. – Убирайся!

– Все в свое время, графиня.

Он задернул прикрепленную к стене занавеску так, чтобы их никто не видел.

– Для начала надо бы потолковать.

– Не о чем нам толковать, мистер Лич, – сквозь зубы процедила Зандра. – А теперь, если не возражаете, я просила бы вас оставить меня одну.

– Можно здесь, – словно не слыша ее, продолжал Лич, – а можно и...

– Ну, что еще?

– В «Ритце». Поужинаем, поговорим, как принято у цивилизованных людей. Никогда не ужинал с настоящей графиней.

– Что-о? Ходить по ресторанам с таким, как ты? Ни за что!

– А как же насчет брата? – подмигнул ей Лич.

– Неужели ты посмеешь поднять на него руку? – вскинулась Зандра.

– Уже поднял. Как, думаешь, он здесь оказался?

Джо Лич поднялся со своего места, вплотную подошел к Зандре и принялся поигрывать ножичком.

«Успокойся, это больница, – уговаривала себя Зандра. – Ничего он тебе не сделает. Во всяком случае, здесь».

Зандра затаив дыхание ждала продолжения.

Лич еще раз подбросил ножик в руке и опустил его в карман.

– Мозгов у тебя, как я посмотрю, побольше, чем у братца.

Зандра испытала необыкновенное облегчение.

– Ну так как же, графиня? Насчет ужина?

Зандра упрямо вздернула подбородок и покачала головой:

– Лучше скажи, что тебе надо, и покончим с этим.

– Смотри-ка, как разошлась! Опять что-то задумала? Что ж, в таком случае пеняй на себя, я здесь ни при чем.

Гнусно ухмыляясь, Лич взял Рудольфа за руку.

– Пугаешь? – слабо выговорила Зандра, чувствуя, как внутри у нее все переворачивается.

– Хочешь убедиться? – Лич посмотрел ей прямо в глаза. – Еще раз спрашиваю, идем мы в «Ритц» или нет?

Это невозможно, мелькнуло в голове у Зандры, особенно если вспомнить, как он обошелся с ней в октябре, не говоря уж о Рудольфе.

– Нет, – прошептала она.

И тогда он, по-прежнему не сводя глаз с Зандры, выполнил свою угрозу: медленно вывернул мизинец Рудольфа назад, так что послышался отвратительный хруст. Зандра болезненно сморщилась и прижала ладонь ко рту, сдерживая рвущийся наружу крик.

Рудольф тихо застонал.

«Слава Богу, он почти ничего не чувствует, – подумала Зандра. – По крайней мере пока...»

– Ну как, продолжим? На очереди указательный.

Джо Лич мерзко улыбнулся. В этот момент он походил на подростка, обрывающего крылышки мухе.

Заскрипели половицы. Он вздрогнул и неохотно выпустил руку Рудольфа.

За занавеску заглянула сиделка.

– Задергивать запрещается, в другом месте миловаться будете, – пожурила их толстуха.

– Сестра, – нервно заговорила Зандра, – скажите, в каком состоянии брат? Я только что из Нью-Йорка...

Сестра сочувственно поцокала языком.

– Бедняга, – сказала она, глядя на Рудольфа и покачивая головой. – Крепко ему досталось. Вместо коленных чашечек сплошное месиво.

«Вот негодяй! – подумала Зандра. – И стоит здесь, улыбается так, будто ничего не произошло».

Она посмотрела на Джо Лича, с трудом удерживаясь от того, чтобы не кинуться на него, не выцарапать глаза, не разодрать в клочья горло.

– Сегодня утром ему сделали операцию, – продолжала сиделка, взбивая Рудольфу подушку.

У Зандры все поплыло перед глазами.

– А он... – Она вынуждена была остановиться и перевести дыхание. – А он будет ходить?

– Если как следует подлечиться, все будет нормально. Так сказал хирург. Но встанет он на ноги не раньше чем через несколько месяцев.

Зандра с трудом удержалась от того, чтобы не вскрикнуть.

– Что это с вами? – всполошилась сиделка: лицо у Зандры внезапно сделалась белым, как бумага.

– Да... – слабо кивнула та. – Впрочем, все в порядке, спасибо.

– Точно?

– Да, да.

– Ну ладно. – Сиделка мотнула головой в сторону Лича. – Вашего брата к нам доставил этот славный господин. Он оказался свидетелем всего, что случилось, и с тех пор от него не отходит. Когда видишь такое, снова начинаешь верить в людей.

Зандра посмотрела на Лича. Тот улыбался, как херувим. Она почувствовала, что еще секунда – и ее стошнит.

– Бедный малыш, – продолжала сиделка, глядя на Рудольфа. – Представляете, оказался между припаркованной машиной и грузовиком, как раз когда грузовик тронулся. – Она покачала головой. – Кошмар! Просто кошмар!

«Да не так все это было! – едва не закричала Зандра. – Совсем не так!»

– Обход в половине седьмого, – заметила сиделка. – Тогда и сможете поговорить с доктором. Он на все ваши вопросы ответит.

И она отошла к другим пациентам.

Джо Лич снова взялся за руку Рудольфа и подмигнул Зандре:

– Вот здорово, верно? Не важно, собственно, задернута занавеска или нет. Сейчас выверну ему еще один пальчик, а он и звука не издаст.

Зандра с ужасом смотрела на него.

– Ну так как, графиня? Все еще не желаете со мной отужинать?

И он начал медленно выкручивать Рудольфу палец.

Это было уже слишком.

– Ладно, черт с тобой, пошли. Только оставь его в покое.

Джо Лич выпустил руку Рудольфа.

– И почему это у меня с самого начала было предчувствие, что мы сговоримся? Ладно, тронулись. Умираю от голода.

Они устроились за столиком в «Ритце» рядом с обвитой гирляндами ионической колонной.

Несмотря на дорогой, на заказ сшитый костюм, Лич выглядел среди здешней рафинированной публики белой вороной. Все свидетельствовало, даже кричало о безвкусице – галстук какого-то тыквенного цвета, грубые манеры, выговор. Одного взгляда вполне достаточно, чтобы понять: есть рыбу и жареную картошку с засаленной газеты ему гораздо привычнее.

Но самому Личу на это совершенно наплевать, заметила про себя Зандра.

– Я всегда считала, что столики здесь нужно заказывать заранее, – сказала она.

– Понятное дело, – ухмыльнулся Лич, – но ведь всегда можно подмазать.

– То есть?

– Ну, сунуть мэтру сотнягу.

– Сколько-сколько? – изумленно воззрилась на него Зандра. Нет, этот тип точно сумасшедший.

Зандра поежилась – ей вдруг пришло в голову, что, возможно, она не так уж далека от истины.

– Интересно, – протянул Лич, – если за сотню он организует столик, то что сделает за две? Штаны при всех снимет?

И он расхохотался так, что на него все обернулись.

Зандре захотелось провалиться на месте. О Господи, взмолилась она про себя, лишь бы здесь не оказалось знакомых!

Лич щелкнул пальцами, подзывая официанта.

– Эй, ты, тащи шампань, да поживее!

Зандра с трудом заставила себя усидеть на месте.

– Выбрала, что будешь есть? – спросил Лич, когда официант вернулся с бутылкой шампанского.

– Я не голодна.

Лич, однако, заказал все на двоих:

– Копченую лососину. Жаркое на ребрышках. А на десерт бисквит с шерри и взбитыми сливками.

Зандра даже не прикоснулась к еде.

– Зачем выбрасывать деньги на ветер? – с набитым ртом заметил Лич.

Смотреть на него было отвратительно – ест, как свинья, разве что салфетку заткнул под воротник.

Зандре еще не приходилось ужинать в таком обществе.

– Ну вот, так-то оно лучше, – сказал Лич, покончив с десертом. – Цивилизованные люди о делах на пустой желудок не говорят, не так ли?

Зандра промолчала.

Лич громко рыгнул, вытащил из кармана зубочистку и принялся ковырять в зубах.

– Видишь ли, твой брат наделал кучу долгов и куда-то смылся. Мои люди очень недовольны.

– Оставил бы ты его в покое!

– Да я бы не против. Чего не сделаешь ради такой птички, как ты! – Он снова подмигнул Зандре и засмеялся. – Но к сожалению, не могу. Слишком уж велик долг.

– Сколько?

– Так, сейчас подсчитаем... Учитывая проценты, кругленький миллион фунтов.

Зандра испуганно посмотрела на него.

– Миллион? Ты что, шутишь? – хрипло выговорила она.

Лич продолжал ковырять в зубах.

– Проценты, понимаешь ли, такая штука, имеют привычку расти.

Зандра все еще переваривала услышанное.

– Забавно, правда? И веришь ли, нам ни в жизнь не отыскать бы его, не будь он таким болваном. Мог бы спрятаться там, где до него и не добраться. Так нет, от карточного стола оторваться не может. А впрочем, игра – это дело такое...

Повисло долгое напряженное молчание.

– Ну, в больнице с него много не возьмешь, – заговорила наконец Зандра. – Эта мысль тебе в голову не приходила?

– Да и на воле тоже, а? – ухмыльнулся Лич.

Зандра не ответила.

– Мы решили как следует его проучить, чтобы другим неповадно было. – Лич потемнел. – Извини, другой возможности у нас нет.

– Как это? – Зандра побелела.

Лич снова рыгнул.

– У твоего брата есть двадцать четыре часа. Если не заплатит, выкрутим локти. Еще через сорок восемь – руки. Знаешь, человеческие конечности такие хилые – прямо цыплячьи крылышки. А впрочем, ты и сама видела.

– Варвар!

– Какое это имеет значение? – Лич пожал плечами. – Главное – чтобы он заплатил. А когда нечего уж будет ломать да выворачивать, в Темзу бросим. И поплывет он себе...

Зандра оцепенела. О Господи, неужели все это происходит на самом деле? Неужели это не сон?

– Жуткое, скажу тебе, зрелище, эти жмурики в Темзе, – ухмыльнулся Лич. – Не веришь – спроси у легавых.

Зандра мрачно смотрела на него.

– Спасибо за совет. Так вот, попробуй хоть пальцем прикоснуться к Рудольфу, и я немедленно иду в Скотланд-Ярд. Ясно?

Лич перестал улыбаться.

– Да что мне легаши? Твой братец настолько запуган, что и рта не раскроет.

– Он, может, и не раскроет, зато я раскрою.

Лич перегнулся через стол.

– Ну что ж, иди к легавым. Посмотрим, чем они помогут твоему братишке. Одно я тебе могу сказать точно. – Он прицелился в нее пальцем. – Пикнешь хоть слово – и можешь искать его в Темзе. И смерть бедного Рудольфа будет на твоей совести.

Мысли Зандры лихорадочно метались. «Надо что-то придумать! Не может быть, чтобы не было выхода! Это мой брат! Не могу я спокойно смотреть, как его убивают!»

Джо Лич продолжал ковырять в зубах.

– Двадцать четыре часа, малышка, не забывай! Иначе он калека.

– Ублюдок! – свистящим шепотом выдохнула Зандра. – Да тебе же просто нравится заниматься такими вещами. Ты даже надеешься, что он не заплатит!

Джо Лич широко улыбался. «Она права, – думал он. – Но кое-что нравится мне еще больше. Горячие бабенки. Особенно если они красивы. И больше всего мне нравится их успокаивать».

Зандра глубоко вздохнула.

– Хорошо, а если я заплачу долг? – спросила она. – Тогда Рудольфа оставят в покое?

– А у тебя есть такие деньги? – подозрительно посмотрел на нее Лич.

– Сейчас нет. Но достану.

– За сутки?

Зандра покачала головой.

– Мне понадобится два дня. Может даже, три.

Лич задумчиво пошлепал губами.

– Ладно. Шестьдесят часов. И точка.

Зандра кивнула.

– Но если денег не будет, косточки захрустят. И не его – твои. Ясно?

Зандра слабо кивнула, но ее голос не дрогнул:

– Идет.

– И весь долг – разом. Не частями.

– А кто говорит о частях? – Она вздернула подбородок.

– Может, расскажешь, где собираешься взять денежки? – спросил он.

– А уж это не твое собачье дело! – отрезала Зандра.

– Да неужели? Нет, милочка, ошибаешься, мое, потому что теперь это твой долг. А когда за людьми такой должок, я начинаю нервничать. – Он сделал вид, что целится в нее из пистолета. – Сечешь?

– А если я все же не скажу, – небрежно спросила Зандра, – что тогда? Ногти вырвешь?

– На твоем месте я бы не стал шутить, птичка.

– Ты не на моем месте, – устало сказала Зандра. – И не думай, будто я тебя испугалась.

Это была не совсем правда. Точнее говоря, совсем неправда. На самом деле у Зандры душа в пятки ушла. Но признаться в этом – такого удовольствия Зандра ему не доставит.

Прищурившись, Лич полез в карман, вытащил визитку, на которой был только телефонный номер, и что-то нацарапал на ней золотым пером.

– Держи. Это номер счета в банке. Туда и переведешь денежки, радость моя.

Зандра выхватила у него кусочек картона и, не веря глазам своим, отшатнулась. Ноздри у нее раздувались.

– Это еще что такое?! Ты же сам сказал – миллион! Откуда же взялось еще двести пятьдесят тысяч?

Лич с ухмылкой покачался на стуле.

– Ну как откуда? Пеня... Проценты. Да, еще гонорар.

– Что-что? – Зандра изумленно захлопала ресницами.

– Что слышишь. Гонорар. Людям за работу надо платить.

– Ну и мерзавец же ты! Даже не думала, что такие бывают.

– В самом деле? – Лич расплылся в самодовольной улыбке. – Точно. Самый настоящий мерзавец. Первый класс.

– Ладно, – Зандра закатила глаза и уныло вздохнула, – ты победил.

Лич перестал раскачиваться и нагнулся к ней.

– Не скажи. Но если хочешь, почему бы и нет, крошка? Даже если не заплатишь. Всегда к твоим услугам.

Она поманила его пальцем и, когда он наклонился ближе, прошептала:

– Размечтался, говнюк.

Лич растянул рот до ушей.

Подошел официант со счетом.

– Платит дама, – отмахнулся Лич и снова принялся ковырять в зубах.

Зандра взяла с подноса счет и, как только официант отошел, сказала:

– Вижу, что ошибалась. Ты не просто мерзавец. Ты – дешевка.

Лич вынул зубочистку изо рта и, не успела Зандра отшатнуться, ткнул ей кончиком прямо в губы.

Она брезгливо сплюнула.

– Пока, графиня. – Лич издевательски ей поклонился и, одернув пиджак, лениво направился к выходу.

Зандра посмотрела ему вслед. Нет, такого подлеца ей действительно в жизни не приходилось встречать.

Она устало развернула чек. Этот ужин стоил ей недельной зарплаты.

Зандра порылась в сумочке, благодаря судьбу за то, что «Бергли» одаривает своих служащих кредитной картой «Америкен экспресс». Хорошо хоть дома не оставила, подумала она, иначе пришлось бы мыть посуду в ресторанной кухне.

Незаметно для Зандры Лич, выходя, сунул мэтру свою визитку вместе со щедрыми чаевыми.

– Позвони по этому номеру, – прошептал он, – и кто бы ни подошел, скажи, чтобы Фредди дул сюда. Ясно?

Мэтр кивнул.

Встреча с вышеупомянутым Фредди не заставила себя ждать. Это был довольно привлекательный мужчина лет сорока, с виду – котелок, плотное пальто, зонтик – он вполне мог бы сойти за уважаемого банкира.

– Хорошо рассмотрел птичку, с которой я был? – требовательно спросил Лич.

– Да.

– Следи за ней. Глаз не своди. И звони мне по мобильнику. Мне надо знать каждый ее шаг.

– Будет сделано.

Зандра села в автобус и направилась назад в Хитроу, надеясь хоть там отдохнуть немного в зале ожидания.

«Мне надо наскрести миллион с четвертью фунтов, – вновь и вновь повторяла она про себя. – А ведь это почти два миллиона долларов».

И на все про все – двое с половиной суток.

Она посмотрела на часы и вздрогнула. Нет, еще меньше.

Рейс только через одиннадцать часов, потом шесть часов лёта, и еще час-другой на таможенные формальности. Выходит, остается всего 39–40 часов, и это еще если рейс не задержат!

Зандра бессильно откинулась на спинку сиденья.

Миллион с четвертью фунтов. Почти два миллиона долларов. Иначе...

А отсчет времени между тем продолжался – словно тикал часовой механизм, заложенный в бомбу замедленного действия.

Автобус то и дело останавливался, впуская и выпуская пассажиров, а Зандра все думала: «Неужели выдержу?»

На этот вопрос она и сама бы не могла ответить.

Джо Лич был в одном из лучших лондонских казино, когда в кармане у него запищал мобильный телефон.

– Да?

– Она в Хитроу.

– Ясно, должно быть, ждет рейса в Нью-Йорк. Оставайся там.

– Задержать ее?

– Нет, пусть летит, запомни только номер рейса.

«А уж в Нью-Йорке ее встретят, – подумал он. – Встретят и проводят. Никуда не денется».

 

Глава 40

Утро понедельника на Манхэттене. Солнце в редких разрывах туч – так погода извиняется за собственную мрачность.

За завтраком Дина тянула и тянула одну и ту же пластинку – Бекки то да Бекки это. Роберт, погрузившись в чтение «Уолл-стрит джорнел», изредка что-то бурчал и согласно кивал. Если ей хочется слушать самое себя – прекрасно. Из этого вовсе не следует, что и он должен принимать участие в разговоре. Он давно научился не обращать внимания на болтовню. Тем не менее, услышав, что Дина говорит что-то об Аукционной башне, Роберт насторожился.

– Что, что ты сказала? Тарахтишь так, что за тобой и не поспеешь.

– Да ты же меня совсем не слушаешь! – обиженно надулась Дина.

– То есть как это не слушаю? Зачем бы мне тогда просить тебя повторить?

Этот аргумент показался Дине неотразимым.

– Я говорила о переезде.

– О каком переезде?

– Ну вот, – Дина закатила глаза, – говорю же, ты совершенно меня не слушаешь. Я только что сказала, что на время ремонта нам надо переехать.

– И что?

– А то, что у тебя в Башне без толку простаивают тридцать или сорок квартир.

– Ничего они не простаивают, – буркнул Роберт. Такой поворот темы ему явно пришелся не по душе.

Слава Богу, он вовремя отвлекся от чтения, иначе беды не миновать. Большой беды. Меньше всего ему хотелось переезжать в дом, где живет Бэмби Паркер. Он и так каждый день рискует!

– А если не простаивают, то почему же в них никто не живет?

– Потому что люди их смотрят. Каждый день приходят потенциальные покупатели.

– И что, осматривают каждую квартиру?

– Может, и не каждую, но разве угадаешь?

– Я о твоих же деньгах забочусь, – с некоторым раздражением сказала Дина.

Ого-го, это что новенькое! Дина думает о деньгах? Смех, да и только.

– Ну хорошо, куда-то нам нужно переехать на время ремонта.

Самое правильное было бы ей сказать: «Никуда нам не нужно переезжать! Меня вполне устраивает нынешняя обстановка. Мне очень нравилось наше прежнее жилье в районе Центрального парка. Я все еще скучаю по старой, удобной мебели из „Голдмарт“, а больше всего по своему креслу!»

Но все это только промелькнуло у Роберта в голове.

– Ну так и подыщи что-нибудь, – проворчал он.

– Легко сказать – подыщи.

– А почему бы просто не остановиться в гостинице? – предложил Роберт.

У Дины загорелись глаза.

– Прекрасная мысль! – взвизгнула она. – Я знала, что ты что-нибудь придумаешь!

– Ну вот и займись этим, – сказал Роберт и подумал: «Сколько, интересно, может стоить люкс в гостинице? Да уж, наверное, меньше, чем меблированная квартира. К тому же в этом случае не понадобятся ни кухарки, ни привратник, ни слуги...»

– Немедленно! – пообещала Дина.

– Валяй. – Роберт в душе поздравил себя с тем, что опасность миновала.

– Уверена, тебе понравится мой выбор.

– Не сомневаюсь. К тому же у меня слишком много дел, чтобы самому болтаться по гостиницам, – сказал он, прикидывая, что сегодня попозже можно будет заглянуть к Бэмби. – Сама справишься.

– Ты не пожалеешь, – такими словами она всегда подавляла его возможное сопротивление.

Но сейчас Роберт ее даже не слушал. В предвкушении свидания с Бэмби он все оставшееся время завтрака только о нем и думал. Умей Дина читать мысли, ему бы явно не поздоровилось.

Но к счастью, она в данный момент размышляла совсем о другом. А именно о том, какую гостиницу лучше выбрать – «Пьер», «Шерри Недерланд», «Карлайл» – и сколько комнат им понадобится.

Само собой, ее представления о стоимости жизни в гостинице сильно отличались от мужниных. Хорошо, что он не ограничил ее в расходах. С его стороны это было большой ошибкой, но Дина, естественно, и не думала на нее указывать. Скоро и так все выяснится.

И тогда уже будет поздно что-то менять.

Кензи притащилась на работу с небольшим бумажным пакетом с двумя картонными стаканами кофе и бутербродами с сыром.

– Грабеж! – возопил Арнольд Ли.

– Что-то рано ты сегодня начал, – заметила Кензи.

– В таком случае большое спасибо. Да, кстати, я прослушал автоответчик. – Он подвинул Кензи распечатку звонков.

Она быстро просмотрела запись.

– А от Зандры ничего?

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

Раздеваясь, Кензи торопливо рассказала Арнольду о внезапном отъезде Зандры и его причинах.

– Ну да ладно, за дело, – сказала Кензи. – Начнем со звонков.

– А-а, ерунда, – откликнулся Арнольд, – важный только один. Из Детройта. Точнее, из Гросс-Пойнта.

– Ясно.

– Самое главное, там лежит один из трупов.

– Ого-го!

«Лежит один из трупов» – на жаргоне, принятом в мире искусств, эта фраза означала, что какое-то выдающееся произведение вот-вот перейдет в другие руки.

Кензи мгновенно загорелась:

– Только не говори мне, что речь идет об эскизах Леонардо к «Поклонению волхвов».

– Именно о них. И это хорошая новость.

– Стало быть, есть и плохая?

– Увы. Адвокаты владельцев будут стараться натравить всех нас – «Бергли», «Кристи» и «Сотби» – друг на друга.

– Дальше.

– Видишь ли, у них особые требования, они хотят гарантированной оплаты, независимо от реальной стоимости эскизов.

– Вот черт!

– В точку. «Кристи»-то, наверное, отступится, а вот «Сотби» скорее всего нет. С ними уже такое случалось. В общем, я говорил с Фейри, и он срочно требует тебя к себе. – Арнольд крутанулся на стуле и поднял трубку. – Выясню-ка я на всякий случай, когда ближайший рейс на Детройт.

Но Кензи уже выскочила за дверь.

На сей раз, ради разнообразия, суровая мисс Боткин, секретарша Шелдона Д. Фейри, не ввела торжественно, а буквально втолкнула Кензи в кабинет шефа.

– А, мисс Тернер, прошу.

Фейри величественно восседал за своим необъятным столом черного дерева.

– Присаживайтесь.

– Спасибо, сэр.

Поддернув манжеты, Фейри уперся локтями в стол и приложил указательный палец к губам.

– Насколько я понимаю, вы знаете, зачем я вас вызвал.

– Да, сэр. – Кензи посмотрела ему прямо в глаза. – Речь идет об эскизах Леонардо.

– Совершенно верно. – Фейри кивнул и слегка сдвинул брови. – Скажите, мисс Паркер, во что бы вы их оценили?

Кензи изумленно воззрилась на него.

– Понятия не имею, сэр. Даже представить себе не могу. Если это на самом деле подлинники, то они... бесценны. В долларах их стоимость не выразишь.

– Вот именно. – Фейри позволил себе слегка улыбнуться. – И я так думаю.

Кензи молча ждала продолжения.

– Но увы, мы с вами аукционисты и, как ни печально признавать, вынуждены постоянно оценивать бесценные вещи. Согласны?

– Конечно, сэр, но что касается эскизов Леонардо... Прежде всего я видела их только на фотографиях, а фотографии, как вам прекрасно известно, часто лгут. Далее, многое зависит от того, в каком они состоянии. А вдруг краска полностью облупилась? Или они порвались? Или все в пятнах? И наконец, надо учитывать, что вещь-то редчайшая. Эскизы Леонардо – это не эскизы Пикассо. Часто вы видите их на аукционах? Я лично в последний раз наблюдала, когда Басиа Джонсон...

– Знаю, знаю, – раздраженно прервал ее Фейри. – Ну же, мисс Тернер, – продолжал он со вздохом, – постарайтесь сказать мне что-нибудь приятное.

Кензи подняла руки.

– Так в том-то и дело, сэр. Не могу. Надо подумать, а для начала – посмотреть собственными глазами.

– Насколько я понимаю, мистер Ли уже сказал вам, что адвокаты стараются стравить нас с конкурентами?

– Так точно, сэр.

– От нас требуют немедленного решения. – Фейри поднял руки ладонями вверх, словно отметая любые возражения. – Знаю, знаю, это не по правилам. Но ведь речь идет о Леонардо... Словом, надо быть гибче.

Кензи промолчала.

– Как вам известно, от нас – впрочем, как и от конкурентов – требуют также гарантий определенной минимальной оплаты. Само собой, выиграет тот, у кого этот минимум окажется выше.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, сэр, но, по-моему, всего этюдов – двадцать четыре.

– Кажется, да, – кивнул Фейри. – Точно, двадцать четыре.

– Ничего себе! А ведь каждый стоит миллионы долларов!

– Вот потому я вас и вызвал, мисс Тернер. Я рассчитываю на вас. Мы просто не имеем права упустить такую возможность. Я прошу вас немедленно вылететь в Детройт, и если этюды окажутся подлинниками...

– Немедленно заказываю номер в гостинице, – прервала его Кензи. – Сколько у меня времени? Неделя? Две?

– Боюсь, всего несколько часов, – печально улыбнулся Фейри.

– Что-о? Надеюсь, вы шутите, сэр?

– Да уж какие там шутки.

– Но это же безумие! Одно только выяснение подлинности...

– Все это я прекрасно понимаю, мисс Тернер, поверьте. Но никуда не денешься, если мы хотим заполучить эти вещи, надо платить, и как можно быстрее.

Кензи пристально посмотрела на него.

– Говоря «мы», вы, надо полагать, имеете в виду меня? Иными словами, решение за мной?

– Именно так, мисс Тернер, – у вас есть все полномочия принимать окончательное решение...

«И стать козлом отпущения, если что-нибудь пойдет не так», – договорила про себя Кензи.

Фейри побарабанил пальцами по столу.

– Короче, если выяснится, что это подлинники и что находятся они в приличном состоянии, надо прикинуть, сколько мы можем заплатить. И должны заплатить, памятуя о конкуренции.

«Легко сказать – прикинуть, – подумала Кензи. – Я ведь еще и в глаза этих проклятых этюдов не видела. А вдруг это просто подделка?»

– Десять миллионов? – наугад предложила она. – Двадцать? Больше?

«Я и денег таких в жизни в руках не держала! – ужаснулась она. – Сколько же это будет пачек в двадцатидолларовых купюрах? Десятки чемоданов. Сотни килограммов веса».

– Мне надо обсудить это с мистером Голдсмитом. – Фейри потянулся к трубке и набрал номер мобильного телефона Роберта. – Только бы найти его. А то, глядишь, в Тимбукту улетел.

Никуда из Нью-Йорка Роберт А. Голдсмит не улетал. Более того, он был в пределах близкой досягаемости, пребывая в этот момент прямо над головой у Кензи и Фейри.

На двадцать седьмом этаже Башни, у Бэмби Паркер. Цветущая, стройная от постоянных занятий аэробикой, Бэмби занималась привычным делом.

Глаза и уши у нее были закрыты. Глаза – чтобы не видеть амебообразной фигуры Роберта; уши – чтобы не слышать его идиотских причитаний:

– Вот так, малыш... так... хорошо... скушай папочку... молодец...

Бэмби трудилась не покладая рук, а вернее, губ, и сохраняла при этом полную ясность мыслей.

«На сегодня я назначена к Жоржетте Клингер. Надо попросить ее не только заняться лицом, но и сделать массаж».

Дыхание у Роберта участилось, послышались протяжные стоны.

«А потом заскочу к Бенделу, подыщу себе какое-нибудь колечко...»

Затренькал мобильник Роберта.

Бэмби, которой не терпелось поскорее покончить с делом, заработала губами еще энергичнее, но он оттолкнул ее.

– Дело – прежде всего, – прохрипел он. – Принеси трубку.

– Ро-оберт, – капризно надула губы Бэмби. – Да подождет этот паршивый телефон!

Ее светлые волосы рассыпались по всему лицу, а щеки покраснели от прилива крови.

– Неси, говорю, трубку!

Вот черт, неужели все придется начинать сначала?

– Ро... – заканючила Бэмби.

– Телефон, кому сказано!

– Ну и черт с тобой! – Бэмби раздраженно соскочила с кровати и, вытащив у него из кармана пиджака мобильный, швырнула ему.

– Да? – рявкнул он в трубку.

– Мистер Голдсмит? Говорит Шелдон Фейри.

– Ну, чего вам?

– Срочное дело, сэр. Без вас я решить его не могу.

– Давайте, только покороче.

Фейри быстро изложил суть. Роберт слушал, время от времени роняя неопределенные междометия.

Все еще дуясь, Бэмби вернулась в кровать и устроилась на коленях у Роберта. Голос на другой стороне провода был ей слышен, но слов она разобрать не могла.

– Я так понимаю, ответ вам нужен немедленно, – дослушав, спросил Роберт. – Ну что ж. Насчет этой, как ее, мисс Тернер...

Услышав знакомое имя, Бэмби насторожилась и попыталась что-то сказать, но Роберт лишь раздраженно махнул рукой.

– ...Вы доверяете ее мнению?

Бэмби продолжала судорожно делать какие-то знаки, но Голдсмит не обращал на нее ни малейшего внимания.

– Тогда так сделаем. Сколько там всего, говорите, этих штуковин? Двадцать четыре? Отлично. Если она уверена на все сто, что это не туфта, можете платить восемнадцать миллионов. Но если появится хоть капля сомнения – отбой. Держите меня в курсе.

Роберт нажал на кнопку отбоя и отшвырнул телефон в сторону.

– Ро-оберт, – захныкала Бэмби, – ты что, забыл, ведь этому отделу я голова!

Он сердито посмотрел на нее свиными глазками.

– Если уж речь зашла о голове, заткнись и займись делом.

– Но...

– Делай, что говорят.

Приземлившись в аэропорту Кеннеди, Зандра зашла в телефонную будку. Трубку поднял Арнольд.

– Где-где, ты говоришь, Кензи? В Детройте? Ясно. Нет, нет, ничего срочного. Спасибо, Арнольд. До встречи.

Вот черт, тяжело вздохнув, подумала Зандра. О моральной поддержке можно забыть. Остается засучить рукава и покончить с этой гнусной историей как можно скорее.

 

Глава 41

Принц Карл Хайнц фон унд цу Энгельвейзен поднялся с рассветом. Проведя субботнюю ночь и весь воскресный день у себя в спальне, он наконец вернулся к жизни.

Полтора дня душевных терзаний не прошли даром. Он примирился с тем, что отцу осталось жить считанные месяцы – а может, теперь уже недели и даже дни – и что наследство переходит в руки его старшей сестры, принцессы Софьи, женщины пустой и никчемной.

Как ни странно, но, приняв этот удар судьбы, он почувствовал облегчение и даже радость, словно сбросил с плеч тяжкую ношу.

Все не так уж и плохо. У него есть собственное состояние, и не маленькое, нищета ему не грозит. Что же до семейной империи, что ж, не так она много и значит, если вдуматься.

Принц подписал последнюю бумагу из тех, что доставил из Германии специальный курьер, и звонком вызвал секретаря.

– Йозеф, это следует немедленно отправить факсом, – сказал он по-немецки. – Оригиналы можно послать экспресс-почтой.

– Слушаюсь, ваше высочество.

Йозеф потоптался на месте и откашлялся.

– Тут еще одно дело, ваше высочество.

– Да? – Карл Хайнц навернул колпачок на золотую ручку, собрал документы и придавил их тяжелым пресс-папье.

– В приемной графиня Хобург-Уилленлоу.

Карл Хайнц выпрямился. Глаза у него затуманились.

«Так, – подумал он, – все-таки пришла. Что же ей, интересно, нужно?»

– Пригласите. – Он передал Йозефу кипу документов.

– Слушаю, ваше высочество. – Секретарь склонил голову и торжественно выплыл из кабинета.

Карл Хайнц отодвинул стул и, сцепив руки за спиной, подошел к окну.

Над городом нависли низкие плотные облака, скрывающие верхние этажи небоскребов. Было всего три часа пополудни, но в окнах уже горел свет, а снизу доносились пронзительные сигналы автомобилей, полицейские сирены, вой пожарных машин. Принц будто оказался в глубоком каньоне. Один, вокруг никого нет, но за стеной – беспокойный мегаполис, жизнь в котором не замолкает ни на минуту.

Вдруг ему страстно захотелось очутиться в каком-нибудь из своих европейских замков. Да, решительно подумал он, пора возвращаться и перезарядить батареи.

Его раздумья были прерваны появлением мажордома.

– Графиня фон Хобург-Уилленлоу, – объявил он.

Карл Хайнц повернулся к двери.

Зандра неуверенно остановилась на пороге, оглядывая заставленный книгами кабинет. Она понимала, что выглядит ужасно – бледна, измучена, под глазами круги после бессонной ночи. Да что там ночь – два дня она провела не смыкая глаз, а тут еще разница во времени, и нервы натянуты, как струна. Шея опухла, в горле комок.

– Ну? – улыбнулся Карл Хайнц. – Ты что застыла? Я не кусаюсь.

Зандра выдавила жалкую улыбку. Он прав. Действительно, она топчется на месте как дура.

Зандра пересекла кабинет и подставила щеку для поцелуя. Она была слишком напряжена, чтобы ответить на приветствие.

– Я ненадолго, Хайнц, – извиняющимся тоном заговорила Зандра. – Так что сразу к делу.

– Что за спешка? – любезно откликнулся Карл Хайнц.

Зандра тяжело вздохнула, сжала губы и подняла на него глаза.

– Речь идет о прошлом уик-энде, – начала она.

– Каком уик-энде? – со смехом перебил ее Карл Хайнц. – Разве так уж обязательно все помнить? Кое-какие вещи лучше забывать, как думаешь?

Зандра покачала головой:

– Не надо шутить, Хайнц, мне и без того нелегко.

– Слушай, что-нибудь не так? – Он участливо посмотрел на нее.

– Так вот, о уик-энде. Я... э-э... честно говоря, ты тогда застал меня врасплох. Наверное, нельзя было на тебя так набрасываться, но, понимаешь... я не ожидала.

– Да чего уж там. Сам хорош.

– Наверное, ты спрашиваешь себя, какого черта меня принесло сюда? Есть деловое предложение. Возможно, оно тебя заинтересует.

– В таком случае, – он мягко взял ее за руку и подвел к дивану, – присядем. Я давно уже взял за правило не говорить о делах стоя.

Зандра благодарно улыбнулась и села.

Карл Хайнц устроился в кресле напротив.

– Что выпьешь? Кофе? Или чего-нибудь покрепче?

– Да не стоит. Хочу побыстрее с этим покончить.

Зандра нервно облизнула губы и твердо уперлась ладонями в колени.

– Понимаю, ты можешь меня презирать...

– Ну что ты. – Он наклонился к ней. – Не верю, что ты способна на что-либо, заслуживающее презрения.

– Не торопись, сначала дослушай. – Не в силах выдержать его пристальный взгляд, Зандра отвернулась. – Я все понимаю. Я все о том же злосчастном уик-энде. Ясно, тебе было нелегко. – Она глубоко вздохнула. – Так же, как мне сейчас.

Опасаясь сказать что-нибудь невпопад, Карл Хайнц промолчал.

– Твое предложение... оно носило ведь сугубо деловой характер, да?

У Карла Хайнца остро заныло сердце. О Господи, знала бы она правду! Чего бы он только не отдал, лишь бы обнять ее и взять на руки.

– Словом... – Зандра нервно переплела пальцы. – Смысл был в том, что я должна выйти за тебя замуж и родить младенца стоимостью в миллиард долларов. Так?

– Так, – глухо ответил Карл Хайнц.

Зандра посмотрела ему прямо в глаза.

– Предложение еще в силе?

Он был потрясен.

– То есть я хочу сказать, а почему, собственно, ты должен отказываться от наследства? Чтобы его сохранить, нужен наследник, только и всего. Большое дело! В конце концов, мы живем в девяностые годы. Больше половины браков так или иначе распадаются. И мы ведь вовсе не должны оставаться вместе до самой смерти?

– Да, – напряженно проговорил Карл Хайнц.

– Ну а поскольку все эти миллиарды отчасти... в моих руках, мне тоже кое-что полагается. Согласен? Можно сказать... комиссионные.

– Стало быть, ты выставляешь себя на продажу. – Голос у него упал до шепота.

– Не на продажу, – твердо поправила его Зандра, – в лизинг. Ты можешь арендовать меня, Хайнц. Меня со всеми моими причиндалами, включая бесценную утробу. Все по законам Священной Римской империи.

– Зандра...

– Конечно, я не могу гарантировать, что родится мальчик, но сделаю все от меня зависящее, чтобы наследство досталось тебе. Иными словами, если первый ребенок окажется девочкой, я по-прежнему в твоем распоряжении.

– А эта... эта арендованная утроба, – сухо осведомился Карл Хайнц, – сколько будет мне стоить?

– Ровно миллион с четвертью фунтов стерлингов. Платить надо сразу, в один прием.

– Почему миллион с четвертью? – удивленно спросил он. – По-моему, ты себя недооцениваешь. Скажем, четверть миллиарда? Или половина? Видит Бог, цену назначаешь ты.

– Я и назначила.

– Но почему такая жалкая сумма?

– Давай не будем об этом, Хайнц, – мягко проговорила Зандра, отводя взгляд.

– Слушай, – выпрямился он, – скажи честно, ты попала в беду? В любом случае совершенно не обязательно продавать себя...

– Я и не продаю! – огрызнулась Зандра. – Всего лишь сдаю в аренду.

– И в этом нет никакой нужды. Я с удовольствием тебя выручу.

Слезы подступили к ее глазам, и Зандре пришлось напрячь все силы, чтобы не разрыдаться.

– Помощь мне не нужна. Это чистая сделка. Да—да, нет—нет. Жду твоего ответа.

Карл Хайнц вздохнул и печально посмотрел на кузину.

– Ну! – нетерпеливо воскликнула она. – Тебя беспокоит наследство? Отлично! Вот она я! Настоящее сокровище! Безупречный объект лизинга. Решайся!

– Зандра, – покачал головой Карл Хайнц, – ну какой же ты объект?

– К черту малодушие, Хайнц! – проговорила Зандра сквозь слезы. – Ну так как? Сейчас или никогда.

– Хорошо, – вздохнул Карл Хайнц и поднялся с кресла. – Пусть будет по-твоему.

Облегчение, отразившееся на ее лице, было почти невыносимо.

«Но наследство здесь ни при чем, – хотелось ему добавить. – Просто тебе нужна моя помощь. И я просто люблю тебя».

Порывшись в сумочке, Зандра швырнула ему визитку, полученную от Джо Лича.

– Переведи миллион с четвертью на этот счет. После этого я полностью в твоем распоряжении.

– В моем распоряжении? – повторил Карл Хайнц. – Интересно, как это возможно? Что-то я не слышал, чтобы кому-нибудь удавалось поймать солнечный луч и запечатать его в бутылку.

– Вот именно. Все, что видишь, – твое. Все пять футов десять дюймов. С головы до ног, включая золотое чрево.

Он повертел визитку в руках.

– В течение часа деньги будут переведены.

– И еще одно.

– Да? – Карл Хайнц высоко поднял брови.

– Пусть твои адвокаты составят договор, по которому я отказываюсь от алиментов, от наследства – словом, от всего.

– А ты себя не обкрадываешь?

– Это обязательное условие. – Зандра яростно тряхнула головой.

– Ну что ж, будь по-твоему.

Зандра глубоко вздохнула, повернулась к нему спиной и высоко подняла руки.

– Раздень меня, Хайнц. – Ее голос прозвучал неожиданно твердо и решительно.

У Карла Хайнца стеснило грудь.

– Но ведь деньги еще не отосланы.

– Ну и что? Ты человек слова. Чего тянуть? Займемся золотым мальчиком.

Карл Хайнц по-прежнему не трогался с места.

– Ну! – нетерпеливо прикрикнула Зандра. – Одной мне не справиться. Для такого дела нужны двое...

– Прекрати! – Карл Хайнц грубо схватил ее за руки и круто развернул лицом к себе.

– Что такое? – испуганно посмотрела на него Зандра. – Ты меня больше не хочешь? Сделка отменяется?

– Не будь дурой! Просто я человек старомодный и привык, чтобы все было по правилам.

– Шутишь?

– Совсем не шучу.

– Ну что ж, дело твое. – Зандра подняла голову. – Дай знать, когда будешь готов. – «Что-то все это больше походит на поминки, чем на свадьбу», – подумала она.

– Непременно.

Не отрывая от Карла Хайнца глаз, Зандра быстро чмокнула его в щеку, повернулась и выбежала из кабинета.

Лишь оказавшись на улице, она позволила себе отвести душу. Укрывшись в ближайшем подъезде, она прижалась лбом к холодной стене и разрыдалась во весь голос.

Сегодня она разом распрощалась с тремя вещами, какими дорожила больше всего на свете. Со своим именем. Со своим телом. И с чувством собственного достоинства.

У нее не осталось ничего. Решительно ничего.

 

Глава 42

Глава адвокатской конторы «Фраймен, Стайнберг, Хирст и Эндрюс» оторвался от бумаг. На пороге кабинета стояла его секретарша. Он взял у нее конверт и медленно положил на стол.

– Гарантийное письмо от «Сотби»?

– Да, сэр.

– А кто сейчас осматривает рисунки?

– Люди из «Кристи».

– А что «Бергли»?

– Их эксперт ожидает в приемной.

– Хорошо. Надеюсь, вы проводили представителей «Сотби» к лифтам?

– Собиралась, сэр, но они сказали, что в этом нет нужды.

– Как они вам показались?

– Места себе не находят.

– Ага. Отлично. Ну что ж, придется вам попросить эксперта из «Бергли» немного подождать. Извинитесь перед ним за доставленное неудобство...

– Это не он, сэр, это она.

– Какая разница? Правила для всех одинаковые.

– Разумеется, сэр. – Секретарша поспешно вышла в приемную и растерянно огляделась.

Кензи испарилась.

Всего несколько минут назад она сидела в роскошной приемной, склонившись над альбомом рисунков Леонардо, что захватила с собой из Нью-Йорка. В этот момент в приемной появились трое.

– Прошу за мной, к лифтам сюда, – услышала она голос секретарши.

– Спасибо, не беспокойтесь, – раздался смутно знакомый ей мужской голос. – Обратный рейс только в семь пятнадцать, так что нам все равно надо как-то убить время. Не подскажете, где тут ближайший бар?

– Да они тут на каждом шагу, – сказала секретарша.

– Рестораны, наверное, уже закрыты? – послышался женский голос.

И он тоже был знаком Кензи. Наклонив голову пониже, так, чтобы полностью скрыться за альбомом, Кензи осторожно выглянула.

Неподалеку от нее стояли, безупречно одетые, ухоженные до кончиков ногтей, конкуренты – люди из «Сотби»: Роберт Салливан и Гретхен Нэг.

– Лифтом до первого этажа, – объясняла секретарша, – потом по улице направо. Там очень симпатичный бар, и закуски тоже подают.

– Что ж, прекрасно, – сказал Роберт Салливан, – большое спасибо.

Последовал обмен рукопожатиями.

– Надеюсь, вы остались удовлетворены рисунками? – спросила секретарша.

– Мы в восторге, – воскликнула Гретхен, – и скоро свяжемся с вами!

– Ну что ж, счастливо добраться до дома. Приятно было познакомиться. – С этими словами секретарша вышла, а Салливан подошел к платяному шкафу, где гости оставили свои пальто.

– Это твое, Гретхен.

– Да, спасибо. Потрясающие рисунки, а, Боб?

– В жизни ничего подобного не видел.

– Думаешь, у нас есть шанс их заполучить?

– А почему бы нет?

– Да, конечно, но эти гарантии...

– Слушай, мне надо срочно промочить горло. В баре поговорим. Ничего не забыла?

И гости вышли в коридор, плотно прикрыв за собой стеклянную дверь адвокатской конторы.

«В баре поговорим». Эти слова решили дело.

Захлопнув альбом, Кензи сунула его в дорожную сумку и вскочила на ноги.

– Если меня будут спрашивать, скоро вернусь, – бросила она секретарше в прихожей. – Какой здесь номер факса?

Секретарша нацарапала его на клочке бумаги и протянула Кензи.

– А где вас можно отыскать...

Но Кензи ее не слушала. Она уже мчалась по коридору. Пританцовывая от нетерпения, она едва дождалась лифта и спустилась на второй этаж здания, где были расположены различные магазины и толпилось полно народа.

Кензи подошла к охраннику.

– Извините, не подскажете, где тут ближайшая парикмахерская?

– Вот тут, рядом. Боюсь только, что вам не подойдет, стригут там на старый манер, и вообще...

У Кензи часто забилось сердце. «Как раз то, что мне нужно», – подумала она.

– Спасибо, – бросила она охраннику уже на ходу.

Салон действительно оказался старомодным. В витрине – выцветшие фотографии причесок, которые уже давно никто не носит, да пыльные парики, такие же древние. Казалось, что Кензи шагнула в прошлое. При виде дам, сидящих под феном и листающих глянцевые журналы, это ощущение только усиливалось.

– Извините, дорогуша, – обратилась к Кензи рыжеволосая женщина в голубом халате, – на сегодня у нас запись закончена.

– Не важно, я просто хотела купить парик.

– Парик? В таком случае вы не туда попали. Мы тут только укладку делаем.

– А... а что за парики в витрине?

– А, эти. Да так, просто для украшения. Они уже Бог знает сколько времени там висят.

Кензи полезла за бумажником.

«Сколько, интересно, они могут стоить? – думала она. – Наверняка не больше двадцатки».

Она вытащила стодолларовую купюру.

– Мне вот этот, блондинистый.

– Сию минуту, дорогуша. – Женщина в халате ловко выудила у Кензи банкноту.

Минуту спустя Кензи уже выходила из парикмахерской. На носу у нее были огромные солнечные очки, голову украшали локоны по моде середины семидесятых. По дороге она остановилась и критически осмотрела себя в зеркало.

«Ничего себе, – подумала Кензи, – мама родная не узнала бы».

Но именно это ей и требовалось.

* * *

В полутемном баре почти не было людей. Его убранство свидетельствовало о пристрастии хозяев к отходам химического производства: искусственные «витражи», красные ковровые дорожки из акрила, светящиеся пластмассовые фонарики, покрытая красной виниловой скатертью стойка в форме лошадиного копыта, пластмассовые, под дерево, столики.

«На какие только жертвы не пойдешь ради родного „Бергли“!» – подумала Кензи, остановившись в дверях и разглядывая из-под очков зал.

Смотреть, впрочем, было почти не на что. Скучающий бармен протирал бокалы. За одним из столиков о чем-то оживленно беседовали двое мужчин, по виду бизнесмены. Опустил голову на стойку неизбежный в таких заведениях пьянчужка. Симпатичная, чистенькая бабуля потягивала джин с тоником. А в дальнем углу, в кабинке, – Роберт Салливан и Гретхен Нэг.

Так, прекрасно!

Кензи пересекла зал и устроилась в соседней кабине, спиной к Гретхен. Парочка умолкла, но тут же, явно решив, что новая посетительница им ничем не помешает, возобновила разговор. Кензи было слышно каждое слово.

– Ну что ж, за победу? – предложил Салливан.

– А не рано ли?

– Да брось ты, Гретхен! Что нам может помешать?

– Ну, мало ли. Скажем, «Кристи» или «Бергли»...

– Чушь! В «Кристи», сама знаешь, слишком большие воображалы, от всего нос воротят, ну а «Бергли» просто дешевка.

«Ах вот, стало быть, как!» – лишь в последний момент Кензи удержалась от того, чтобы не высказать свое возмущение.

Пузырь жвачки лопнул, словно хлопушка. Кензи испуганно обернулась.

– Что будем заказывать? – Это оказалась официантка.

– Что? – переспросила Кензи и тут же вспомнила, что надо изменить голос. – А-а, заказывать, – на южный манер протянула она. – Пожалуй, мятный сироп. – Это было первое, что пришло ей в голову.

– Один мятный сироп. Сию минуту.

Официантка неслышно отошла, и Кензи вновь принялась вслушиваться.

– ...ничего подобного в жизни не видел...

– ...рынок усох...

– ...даже Королевская библиотека в Виндзоре не...

– ...музей Гетти, целая куча коллекционеров...

– ...двадцать миллионов – это ничто, имея в виду...

Выяснив, что ей было нужно, Кензи поспешно вскочила на ноги.

– Ваш сироп. – Официантка поставила бокал на стол.

– Спасибо. Сколько я должна?

– Три девяноста пять.

Кензи протянула ей пятерку.

– Сдачи не надо.

И, оставив бокал нетронутым, Кензи чуть не бегом припустилась к выходу.

Официантка посмотрела ей вслед и, пожав плечами, отнесла заказ назад.

Кензи зашла в ближайшую телефонную будку.

– Мистер Фейри? Кензи Тернер.

– Да, мисс Тернер, посмотрели эскизы?

– Пока нет, сэр. Жду очереди. Но есть кое-что интересное. Боюсь, вам придется еще раз связаться с мистером Голдсмитом.

Последовала пауза.

– Да? В связи с чем?

Кензи быстро объяснила боссу суть дела и продиктовала номер факса, который ей дала секретарша.

– Спасибо, мисс Тернер, – поблагодарил Фейри. – Я в любом случае свяжусь с вами.

Кензи стащила с себя парик, бросила его в ближайшую урну и вернулась в адвокатскую контору.

Там ее уже ожидал факс следующего содержания:

«Одобрение получено. Шелдон Фейри».

Да, подумала Кензи, ничего не скажешь – с ответом они не затянули.

Секретарша меж тем вернулась в кабинет, где восседал престарелый адвокат, глава фирмы.

– Эксперты из «Кристи» только что ушли, сэр.

– Ну и?..

– Сказали, что с радостью возьмут эскизы на комиссию, но от предоплаты отказались.

– Ну что ж, этого можно было ожидать. А «Бергли»?

– Из их юридического отдела пришел чистый бланк. Его должна заполнить мисс Тернер. Сейчас она осматривает эскизы.

– Отлично.

– Да, сэр, однако...

– В чем дело?

– Смущает меня эта мисс Тернер, какая-то она... непредсказуемая.

– Да ну? Это интересно.

Двое адвокатов и охранник внимательно наблюдали за тем, как Кензи, надев шерстяные перчатки и вооружившись большими, в войлоке, щипцами, разглядывает эскизы Леонардо.

Внешне она оставалась спокойной, но внутри у нее все кипело. Вот-вот сердце выскочит из груди.

Никогда и нигде – ни у мистера Вагсби, ни в «Бергли», да ни в едином музее мира – не видела она такого чуда.

О Господи, даже в Уффици, не говоря уж о Королевской библиотеке Виндзора, нет ничего подобного! Поистине бесценные шедевры!

И ведь не два, не три – двадцать четыре!

Поразительно, собственным глазам не поверишь...

Жаль, что не с кем разделить этого счастья. Вот если бы Арнольд оказался рядом. Или Зандра. Мистер Споттс был бы на седьмом небе, а что касается бедного Вагсби – да будет ему земля пухом! – тот вообще упал бы в обморок.

Кензи отложила последний эскиз, стянула перчатки, устало откинулась на спинку стула и потерла веки.

Казалось, эскизы буквально впечатались в ее сетчатку. Вот пусть там и останутся, мечтательно подумала Кензи, открывая глаза.

– Теперь о гарантиях, – негромко проговорила она.

– Этим займитесь с миссис Силбер, – сказал один из адвокатов и галантно поклонился.

Секретарша ждала снаружи и сразу провела Кензи в небольшой пустующий кабинет. Тут были стол, стул и в углу небольшой ксерокс.

– Вот бланк. – Она протянула Кензи страничку. – Его прислали из вашего юридического отдела по факсу. Вам остается только проставить сумму, цифрами и прописью, как на банковском чеке. Потом подпишитесь, сделайте копию для своей бухгалтерии и запечатайте оригинал в конверт. Да, и на всякий случай распишитесь по сгибу. Какие-нибудь вопросы?

Кензи отрицательно покачала головой.

– Я подожду снаружи. – Закрыв за собой дверь, миссис Силбер вышла из кабинета.

Не присаживаясь, Кензи прочитала документ, вынула ручку и проставила сумму: двадцать миллионов один доллар.

20 000 001.00.

Затем расписалась, сделала две копии, положила оригинал в конверт и вышла в коридор.

– Как вы быстро! – удивленно заметила миссис Силбер.

Кензи протянула ей конверт.

Убедившись, что он подписан, секретарша спросила:

– Ну как вам рисунки?

– Все нормально. – Кензи притворно зевнула. – Ой, извините, я устала, у меня выдался трудный день. Нет, нет, не беспокойтесь, сама найду выход.

Глава адвокатской конторы положил конверт от «Бергли» в одну стопку с бумагами от «Сотби».

– Так, с этим ясно.

– Да, сэр.

– Ну а эта мисс Тернер? Как она вам показалась?

– Да знаете ли, сэр, странная какая-то. Мне сказали, что в конференц-зале, где эта дама смотрела рисунки, она выглядела совершенно потрясенной. Но мне лично так не показалось. Скорее наоборот.

– Да, загадочная особа. Впрочем, Бог с ней. – Он откашлялся. – Свяжитесь с нашими клиентами и скажите, что все готово.

– Слушаю, сэр.

Покончив с делами, Кензи раздумывала, как бы убить час времени, перед тем как ехать в аэропорт. Она вернулась в уже знакомый бар и решила отметить победу бокалом шампанского.

На сей раз Кензи уселась как можно дальше от Роберта Салливана и Гретхен Нэг.

Лениво жуя жвачку, подошла официантка.

– Можете не говорить, – заявила она. – Мятный сироп.

Кензи изумленно воззрилась на нее.

– У меня прекрасная память на лица. Хотя, честно говоря, блондинкой вы мне понравились больше: вылитая Фарра Фосетт.

«Кто-кто?» – подумала Кензи, а вслух сказала:

– Весьма польщена.

– Сейчас принесу.

Удивленно покачивая головой, Кензи посмотрела ей вслед.

На сей раз она выпила свой мятный сироп.

01.3.95. Фрайман, Стайнберг, Хирст и Эндрюс

Бергли, инк.

Шелдону Д. Фейри

Ваше гарантийное письмо получено. По поводу перевода денег и доставки картин прошу связаться с миссис Силбер.

Искренне ваш,

Мартин Фрайман.

 

Глава 43

– Бедняжка, гордая старомодная дурочка! – приговаривала Кензи.

Растянувшись перед горящим камином на старом турецком ковре, они с Зандрой потягивали кампари и шампанское.

– Что Рудольф скрывается от кредиторов, ты говорила, а вот о том, что за ним гоняются настоящие бандиты, умолчала.

Зандра задумчиво повертела в пальцах бокал.

– Видишь ли, есть вещи, о которых и в одиночку-то думать трудно. А если кому сказать, то еще хуже. Потому что, когда рассказываешь, словно все видишь наяву. Да и кому это интересно, у всех своих проблем хватает.

Кензи порывисто наклонилась и взяла Зандру за руку.

– Глупышка! Уж я как-нибудь постаралась бы помочь.

Зандра вздохнула и посмотрела на подругу. В глазах у нее стояли слезы.

– Ну как же ты не понимаешь? Ничего бы ты не сделала. Ни-че-го. Ты замечательная. Ты чудо. Ты мой единственный настоящий друг. Но тут такое дело... Поверь, так лучше. Мне лучше. Стоило бы проговориться, и я вообще бы места себе не находила.

– Как подумаешь, сколько на тебя свалилось за это время... – Кензи грустно покачала головой. – Брачный заговор...

– ...которым я обязана двум почтенным особам.

– Брат...

– ...чтобы ему пусто было!

– Визит к Карлу Хайнцу...

– ...все на продажу.

– И на все про все одна ночь с воскресенья на понедельник. Поневоле задумаешься, что ждет тебя во вторник.

– А он уже наступил, – заметила Зандра. – Который сейчас час? Половина третьего утра.

– Ничего себе, – угрюмо присвистнула Кензи. – Да, когда радости нет, время летит быстро.

Она вернулась из Детройта три с половиной часа назад и, добравшись до дому к двенадцати, собиралась немедленно рухнуть в постель. Но вид Зандры, лежащей на оттоманке подле горящего камина в позе плакальщицы с картины какого-нибудь прерафаэлита, заставил ее изменить планы.

Звонок в ближайший винный магазин – он уже закрывался, и только обещание двойной, тройной, какой угодно оплаты возымело действие – обернулся первой помощью в виде трех охлажденных бутылок шампанского и литровой бутылки «кампари».

– Право, Кензи, – слабо выговорила Зандра, – к чему выбрасывать деньги на ветер?

– Ну, это я уж как-нибудь сама решу, ладно?

– Да мне сейчас ни кусок, ни глоток в горло не полезет. И настроение вряд ли улучшится. Слишком уж круто все повернулось. Так что, если я тебе не совсем безразлична, отправляйся спать и оставь меня одну.

– Не раньше, чем ты примешь дозу успокоительного из рук доктора Тернер, – решительно заявила Кензи и, подбросив в камин несколько чурбаков, участливо посмотрела на подругу. Бедняга. И как бы там ни было, одно ясно – бросать ее сейчас нельзя. Беду лучше переживать вдвоем. И выпить как следует тоже явно не помешает. Это – как доводить воду до кипения, в процессе убиваются всяческие микробы, таящие в себе немалую угрозу для здоровья, а то и жизни.

– По маленькой, – пропела Кензи, – всего по глоточку.

За первым глотком, естественно, последовал второй, потом третий, и вот уже язык у Зандры развязался, и микробы исчезли.

– Ну что ж, вот теперь все ясно, – констатировала Кензи, в очередной раз наполняя бокалы. – Остается забыть худшее и подумать о лучшем. В конце концов, у каждой медали две стороны.

– О лучшем? А что тут может быть лучшего? – подозрительно посмотрела на нее Зандра.

– Ну как что? Принц.

– Хайнц? – Зандра подперла подбородок ладонью и задумчиво поскребла ногтями щеку.

– А кто же еще? И не надо так на меня смотреть. Можно подумать, что таких, как он, на каждом углу пруд пруди.

– Ну да, особенно если не рвешься замуж. – Зандра сделала большой глоток, и ее передернуло. – Эй, с каких это пор мы пьем кампари неразбавленным?

– А чем плохо? Впрочем, можно и так. – Кензи подлила ей немного шампанского.

– Так на чем мы остановились?

– На другой стороне медали.

– Да, да. Неудивительно, что мы топчемся на месте.

– Вовсе нет. Подумать только, что ожидает тебя впереди – драгоценный младенец с титулом его высочества.

– Лучше не напоминай, – простонала Зандра.

– О чем? О материнстве?

– Хватит!

– Да разве это не здорово?

– Ничуть. Тошнота по утрам. Пятна на коже.

– И то, и другое проходит.

– Подгузники. Бутылочки-скляночки, газы в кишечнике... укропная вода... плач...

– О Господи, Зандра, да у тебя же будет целый штат нянек, все это их забота.

– Ну да, конечно. – Зандра сразу оживилась.

– И еще. Пока все мы, несчастные девушки, рыщем в поисках мужа, у тебя уже все в порядке. И даже пальцем не пришлось пошевелить! Представляешь себе, как позеленеют от зависти завсегдатаи нашего клуба в туалете!

– Дуры безмозглые, – презрительно скривилась Зандра.

– Дуры – не дуры, однако признай, что жених тебе достался классный!

– Н-да, – мечтательно протянула Зандра, – может, ты и права. Кстати, коль скоро уж мы об этом заговорили, я рассчитываю на тебя.

– Естественно. Всегда к твоим услугам.

– Отлично. Стало быть, согласна быть посаженой матерью на свадьбе?

– А как же Дина? – удивленно посмотрела на нее Кензи.

– А что Дина?

– Она не обидится?

– Ну и черт с ней, пусть обижается. Пусть будет подружкой невесты. Кстати, и Бекки тоже.

Впервые за все последнее время Зандра усмехнулась.

– И вот еще что. Заставлю-ка я всех их одеться во что-нибудь непотребное. Лимонный цвет подойдет? Или оранжевый. Как думаешь, что хуже?

– Ты что, с ума сошла? – с ужасом спросила Кензи.

– А что? Они это вполне заслужили.

– Да, но не получится ли так, что Рождество обернется сущим наказанием?

– Ты на каком свете живешь, дорогая? Рождество – это и есть наказание, любой скажет. То же самое и со свадьбами.

– Да брось ты, Зандра, не будь такой занудой. Свадьба – это всегда забавно. – Она посмотрела на подругу и мечтательно вздохнула. – Принцесса! Натуральная принцесса! Фон унд цу Энгельвейзен.

– К черту! – отмахнулась Зандра.

– Ну, что еще?

– Да так, кое-что пришло в голову. Вместе со свадьбами и рождениями приходят... похороны.

– Какое, ради всего святого, похороны имеют отношение к свадьбам?

– У Энгельвейзенов все связано, дорогая. Все!

– Например?

– Например, один и тот же человек может быть похоронен в трех разных местах.

– В трех... местах? Ничего не понимаю. Может, просветишь?

– С удовольствием. Допустим, набальзамированное тело усопшего помещают в специальную гробницу в крипте Аугсбургского собора.

– Ну и что?

– А его сердце запечатывают в сосуд с каким-нибудь раствором и хоронят под полом часовни в замке Энгельвейзенов.

– Ты вроде говорила о трех местах.

– Я к тому и веду. Печень... или мочевой пузырь, или что там – селезенку, аппендикс? – всего и не упомнишь – предают погребению в какой-нибудь заброшенной церквушке в Баварии. И представляешь себе, туда тянутся паломники, ибо считается, что церквушка становится святым местом. Дикое суеверие! – Зандру передернуло.

– Да ладно тебе, ты еще совсем молодая. До смерти далеко. Вся жизнь впереди.

– Жизнь? Не смеши меня, Кензи, у фон унд цу Энгельвейзенов не бывает жизни.

– Да? А что же взамен?

– Долг, дорогая. Фон унд цу Энгельвейзены живут исключительно ради долга.

Бекки, удобно устроившись на мягчайшем диване, набитом гусиным пухом, и обложившись бархатными подушками, сказала:

– Вы первая, кому я это говорю, дорогая. Мы сегодня завтракали с Хайнцем.

Дело происходило на следующий день, пополудни. Подруги сидели в Кожаном салоне квартиры Бекки на Пятой авеню. Тисненые кожаные панели из Кордовы, которые и дали название салону, напоминали скорее исключительной красоты гобелены.

– Да? – Дина едва не уронила от возбуждения чашку с яблочным чаем. – Ну же, говорите! Что там?

– Все сладилось! – На лице Бекки появилась Леонардова улыбка. – Они с Зандрой обручились.

– Быть того не может! – Дина поставила чашку на поднос. – Неужели правда?

– Чистая правда, – кивнула Бекки и отхлебнула чаю.

– Когда же это случилось?

– По словам Хайнца, вчера. Насколько я понимаю, Зандра сама к нему пришла.

– Да ну? – Дина задумалась. Бекки продолжала что-то говорить, но слова словно проплывали мимо, не задерживаясь в сознании. Она была оскорблена в своих лучших чувствах, и ничего другого для нее сейчас просто не существовало.

«Как же так, – повторяла про себя Дина, – я столько для нее сделала, а она даже позвонить мне не догадалась! Ладно, допустим, не хотела говорить заранее, но потом-то можно было? От третьих лиц приходится узнавать. Какое унижение!»

Тут до нее донесся голос Бекки:

– Вам плохо?

Дина взяла себя в руки и с трудом улыбнулась:

– Нет, нет, что вы, все в порядке.

– Насколько я понимаю, с Зандрой вы еще не говорили?

– Пока нет.

– Н-да. Надеюсь, она не дуется на вас из-за нашей маленькой интриги?

– Не думаю, – сказала Дина с уверенностью, каковой отнюдь не испытывала. – Наверное, на днях объявится... – Дина обхватила чашку дрожащими ладонями и отпила немного. – И все равно не понимаю. Ведь еще недавно Зандра и слушать не желала об этом замужестве. Что же изменилось?

– Понятия не имею, – пожала плечами Беки. – Тем не менее это факт. Уже рассылаются приглашения.

– И когда же свадьба?

– Через полтора месяца.

– Полтора месяца...

– Ясно, ясно, срок немалый, а время – деньги. Увы, это тоже в традициях рода Энгельвейзенов. Она уходит корнями в историю, когда письма путешествовали месяцами, а до телефона с факсом было еще несколько столетий.

– Я все думаю, стоит ли самой позвонить Зандре, когда вернусь домой, – задумчиво сказала Дина.

– А что, хорошая идея, – величественно кивнула Бекки. – Скорее всего она попросит вас быть посаженой матерью на свадьбе.

У Дины разом поднялось настроение. Первоначальный шок явно прошел.

– Знаете, о чем я думаю, милочка?

– Да?

– Вы с Зандрой лучшие подруги, а мы крепко дружим с Хайнцем. Так почему бы нам всем четверым не познакомиться поближе?

– Что вы имеете в виду? – робко спросила Дина.

– Да всего лишь небольшой интимный ужин в честь помолвки.

– Прекрасная идея! Я все организую! – радостно закудахтала Дина. От ее недавних мрачных мыслей не осталось и следа.

Мраморный пол картинной галереи в замке Энгельвейзен, на острове того же имени, располагающемся на озере Энгельвейзен – втором по величине в Баварии, – холодно блестел, точь-в-точь как лед, сковавший поверхность озера.

Через большие двухсветные окна, расположенные на равном расстоянии друг от друга по всей стене длиной в сто девяносто футов, в галерею проникал слепящий солнечный свет; на противоположной стене были развешаны картины старых мастеров – Беллини и Боттичелли, Рубенс и Рембрандт, Тициан и Тинторетто – и это была еще только верхушка айсберга тех сокровищ, которыми владели поколения Энгельвейзенов.

А с потолка высотой в двадцать шесть футов, расписанного целых двести лет назад, свисали тридцать хрустальных люстр.

Это было помещение для нирваны, ублаготворения и раздумий.

Впрочем, в данный момент принцесса Софья не была склонна ни к одному из этих состояний. Мажордом только что вручил ей депешу из Нью-Йорка. Внутри бандероли, посланной экспресс-почтой, оказались два запечатанных конверта поменьше.

Распечатав один, Софья стремительно вскочила и принялась возбужденно, так что даже полы платья, обшитого страусовым пухом, взлетали, расхаживать по галерее.

– Проклятие! – завизжала она, яростно размахивая приглашениями. – Да не сиди же ты как истукан, Эрвин! Сделай что-нибудь! Или пусть наследство уплывает из рук?

– А что я могу сделать? – захныкал ее муж граф Эрвин, расположившийся в огромном, величиной с трон, кресле времен Людовика ХIV. – Ты лучше моего знаешь правила наследования.

– Мозгляк! – заорала Софья так пронзительно, что четверо спаниелей повскакали со своих мест и, прижав уши, вылетели из комнаты. – И надо же было выйти за такого!

Софья круто развернулась на месте. Глаза у нее яростно сверкали.

– Трус! Недоносок!

Граф Эрвин Йоханнес Эммануэль фон дер Гримкау вздрогнул, съежился, стараясь сделаться как можно незаметнее. Его жена была на треть принцессой, на треть несчастной жертвой и на треть фурией. Характер у нее был необузданный, и граф давно находился у жены под каблуком. Дело было вовсе не в красоте, ибо это была холодная красота геометрической фигуры – казалось, Софья состояла из острых углов и ровных блестящих, с зазубринами, поверхностей. Со своими землями, замками, деньгами, властью, голубой кровью, она была на сто процентов Энгельвейзен, и в сравнении с ней граф и сам происходивший из родовитой семьи чувствовал себя едва ли не ничтожеством, тем более что жена постоянно давала ему почувствовать разделяющую их пропасть.

Все принадлежало ей, во всем она была на первом месте, включая такую всепоглощающую жадность, собственнический инстинкт и зависть, что каждое утро она просыпалась с одной лишь мыслью – как бы заполучить побольше. Если у кого-нибудь было то, чего у нее не было, она глаз не могла сомкнуть, пока не придумает, как бы устранить эту несправедливость.

А как правило, спала принцесса Софья хорошо.

Ибо умела сметать все, что становилось на ее пути. А если не получалось с одного удара, вела по всем правилам осаду – и чаще всего праздновала победу.

Эта женщина представляла собой чистейшее воплощение Лукреции Борджиа. Уж кому-кому, а Эрвину это было хорошо известно. Слишком хорошо. Сколько он от нее настрадался за все годы совместной жизни – не дай Бог никому.

Вот и теперь Софья на глазах доводила себя до состояния кипящей ярости. Эрвин же сидел, испуганно подрагивая, в своем троноподобном кресле. Ничего худшего, нежели известие о женитьбе Карла Хайнца, и представить себе невозможно. Сейчас начнется, в страхе думал Эрвин. Хоть бы убежать куда, а всего лучше забраться в космический корабль – и к звездам...

– Эрвин, – проскрежетала Софья, и граф виновато поднял голову. – Нам остается только одно. – Софья помолчала и сурово посмотрела на мужа. – Или, вернее, тебе остается только одно.

– Мне? – пискнул он.

– Да-да, тебе. Ты что, не любишь наших детей?

– Ну разумеется, люблю, – жалко пробормотал он.

Это была ложь – он их ненавидел, так похожих во всем на мать.

– Стало быть, ты хочешь, чтобы все у них было, не так ли? – продолжала Софья. – Компании. Замки. Власть, которую дает имя Энгельвейзенов. В общем, все, что принадлежит им по праву?

– Я... я не совсем тебя понимаю. – Граф нервно заерзал в кресле.

– А мне кажется, прекрасно понимаешь, – строго посмотрела на него Софья.

Тут она ошиблась – он действительно ничего не понимал. Его ум просто не знал окольных путей.

– Отец! – выдохнула Софья и быстро огляделась по сторонам, желая убедиться, что никто ее не слышит. – Неужели и до сих пор не ясно? Он ведь держится только на системах жизнеобеспечения.

Эрвин поперхнулся и испуганно захлопал глазами. Кадык у него заходил вверх-вниз.

– Если до того, как отец умрет, у Карла Хайнца и этой сучки родится сын, наши дети останутся нищими. Слышишь? Нищими!

Софья помолчала и заговорила еще тверже и решительнее:

– Так что надо действовать. Будь же ты хоть раз в жизни мужчиной!

Эрвин почувствовал, что задыхается.

– Но чего... чего ты от меня хочешь? Что я могу сделать?

– Пойти в клинику и отключить все эти чертовы аппараты – вот и все.

У Эрвина глаза округлились, челюсть отвисла, в горле пересохло. Он не мог выдавить из себя ни звука.

– Хоть раз, один-единственный раз в жизни сделай что-нибудь для семьи! Для детей. Неужели я прошу невозможного?

– А п-почему... – граф с трудом обрел дар речи, – почему бы тебе самой не сделать это?

– Об этом я не раз думала, поверь. – Вокруг рта у Софьи залегли глубокие складки. – Но до сегодняшнего дня не было нужды. Хайнц всегда был убежденным холостяком. Кто бы мог подумать, что он затосковал по домашнему очагу? Но раз уж так случилось, – Софья яростно отшвырнула конверт с приглашениями на свадьбу, – все меняется. Ну так как, сделаешь?

– Но... почему я? – пролепетал Эрвин. – Почему не ты? В конце концов, это твой отец!

Софья посмотрела на мужа с такой яростью, что он съежился и стал совсем незаметным. Но вдруг она глубоко вздохнула, и на лице у нее появилось несвойственное ей выражение доброй задумчивости.

– Так в этом и дело, – прошептала она и нервно прошлась по комнате. – В том и дело, что он мне отец. Я люблю его и просто не могу...

– И я т-тоже, – заикаясь, проговорил Эрвин.

Софья круто остановилась и сурово посмотрела на него.

– Тебе он совершенно чужой.

– Не в этом дело. Я просто не способен на такое. Умоляю, давай не будем об этом.

Софья брезгливо посмотрела на мужа.

– Слизняк! Ничтожество! Но не думай, что на этом все закончено, – угрожающе добавила она. – Еще поговорим.

Софья отвернулась от мужа и вскрыла второй конверт. Ну, какой там еще сюрприз ей уготован?

Едва прочитав несколько строк, она испустила пронзительный крик.

У Эрвина кровь в жилах застыла.

Софья смяла листок и швырнула его на пол.

– Убью! – заорала она. – Попомни мое слово, Эрвин, вот этими самыми руками я задушу своего гнусного братца!

Эрвин прекрасно понимал, что все это чистый театр. В присутствии брата Софья почему-то всегда становилась кроткой, как овечка. Может, потому, что по собственному опыту знала: уж кого-кого, а Карла Хайнца ей не запугать.

– Подлец! – скрежетала зубами она. – Дрянь! Это же надо, такое унижение! Да как он смеет?

– А ч-что... что такое?

– Что такое? – яростно выдохнула Софья. – А то, что нам предлагается съехать! Он пишет, что намерен воспользоваться своими правами первенца! Что собирается сделать этот замок своей главной резиденцией!

Эрвину не было нужды притворяться потрясенным, ибо он и впрямь был потрясен, хоть и по иной причине, нежели его жена.

В глазах Софьи замок Энгельвейзен всегда был чем-то вроде витрины. Это была ее гордость, ее радость, и хоть жили они здесь исключительно благодаря доброте Карла Хайнца, она давно привыкла считать его своим.

А для Эрвина же этот замок хоть в какой-то степени означал свободу и независимость. Огромные размеры и охотничьи угодья позволяли ему скрываться от Софьи.

О том, чтобы жить где-то еще, граф и помыслить не мог.

– Ты хоть понимаешь, что это означает? – запричитала Софья. – Да очнись же ты, Эрвин! Понимаешь? Нам придется переехать в Швайнгау.

У Эрвина голова кругом пошла. Замок Швайнгау, отходивший по традиции старшей из дочерей в роду Энгельвейзенов, представлял собой на редкость тоскливое место на берегу одного из баварских озер. Замок был совсем небольшой, так что от Софьи там ему не уйти.

Пока эти мысли вихрем проносились в сознании Эрвина, Софья отвернулась и, прижав ладони к вискам, отошла к окну, откуда открывался вид на замерзшее озеро на фоне отдаленных альпийских вершин – вид, к которому она так привыкла.

Сжав губы, Эрвин исподтишка бросил взгляд на ближайшую дверь.

«Вот он, мой шанс», – подумал он и, сдерживая дыхание, на цыпочках двинулся к выходу.

Голос Софьи остановил его на полпути.

– Э-э-э-рвин! – проворковала она с теми эротическими модуляциями, от которых у него всегда волосы на голове вставали дыбом.

Эрвин медленно повернулся и испуганно посмотрел на жену. Все внутри его дрожало. Он слишком хорошо знал, что сейчас последует – на него обрушится вся ярость и все раздрызганные чувства жены.

Она уже не спеша направлялась к нему, расстегивая по дороге платье.

Эрвин подался назад.

– Не надо, Софья, прошу тебя, – взмолился он. – Мне будет больно.

– Больно! – презрительно рассмеялась она и подошла вплотную к мужу. – С чего это ты взял, что я собираюсь сделать тебе больно, ты, жалкий, трусливый мышонок? Да ты даже не заслуживаешь того, чтобы сделать тебе больно!

Софья передернула плечами, и ее платье розоватым невесомым облаком скользнуло на мраморный пол.

Обнаженной Софья выглядела еще более решительной и неустрашимой, чем в одежде. Настоящая Валькирия, в который раз подумал Эрвин.

Он нервно глотнул, и его кадык запрыгал с удвоенной скоростью.

Софья с силой ударила мужа по щекам.

– Теперь нам остается лишь молиться, чтобы эта мерзкая свадьба не состоялась!

 

ЦЕЛЬ: «БЕРГЛИ»

Обратный отсчет времени

Тюрьма Порстон, Великобритания, 27 января

Викторианцы выстроили эту угрюмую, хорошо охраняемую тюрьму отнюдь не как исправительное заведение. Пребывание за ее толстыми стенами со сторожевыми башнями по всем четырем углам было страшным наказанием. Считалось, что отсюда, с островка на бескрайнем, продуваемом всеми ветрами болоте, сбежать невозможно.

Изнутри доносились глухие шаги – это Литэм, охранник в форме, вооруженный полуавтоматическим пистолетом, вел по мрачному коридору священника и монахиню.

Привлекательная на вид монахиня – как положено, во всем черном, с платом и вуалью – скорее не шла, а скользила по полу.

Краснолицый священник был облачен в рясу с белым воротником. В руках он держал потертую кожаную сумку, уже дважды подвергнутую обыску.

Внутри было все необходимое: распятие, облатка, молитвенник, пластмассовая бутылка со святой водой и две свечи.

Они подошли к решетчатым воротам.

По знаку Литэма ворота со скрипом открылись внутрь. За ними, буквально в нескольких ярдах, оказались точно такие же, еще запертые.

Священник и монахиня вопросительно посмотрели на сопровождающего.

Взмахом пистолета Литэм предложил им пройти вперед.

Монахиня испуганно посмотрела на оружие.

– Прощу прощения, сестра. – Литэм приподнял пистолет повыше. – К сожалению, без этого не обойтись. Здесь содержатся особо опасные преступники.

Слегка улыбнувшись, монахиня кивнула и потупила глаза.

Литэм последовал за ними и нажал на какую-то кнопку.

Решетка со скрежетом опустилась. Монахиня вздрогнула.

Затем все повторилось: открылись вторые ворота, Литэм провел через них священника и монахиню, ворота закрылись.

– О Господи! – воскликнул священник, увидев впереди металлический детектор, охраняемый двумя вооруженными стражниками. – Ну сколько же можно?

– Что поделаешь, отец, так здесь заведено. Да оно и к лучшему.

– Как скажешь, сын мой.

Священник протянул стражникам сумку и извлек из кармана связку ключей.

– Сестра?

Сестра сняла с пояса четки, положила их на стол и первой прошла через детектор. Священник последовал за ней.

Сумку обыскали в третий раз и вместе с ключами вернули хозяину. Той же процедуре подверглись и четки.

Теперь им предстояло пройти еще через одни решетчатые ворота.

Монахиня огляделась и вздрогнула от испуга. В этом отсеке было еще мрачнее, чем в том, который они только что миновали.

Свет снаружи сюда вовсе не проникал – сплошные, без окон, стены. Лишь поблескивали, отбрасывая длинные зловещие тени, лампочки в сетках под самым потолком.

По обеим стенам тянулась бесконечная череда толстых дверей с глазками посредине. Снизу оставались узкие щели, через которые можно было протолкнуть поднос с едой.

Монахиня посмотрела на Литэма.

– Мышь не проскользнет, – подтвердил он.

Она быстро перекрестилась.

* * *

Он ждал, сидя на узкой койке.

Они приближались.

Донахью Килдер медленно перевел взгляд на свои руки, сильные, мозолистые, которые непроизвольно сжались в кулаки.

Свобода!

Она была так близка, что он ощущал ее почти физически.

Из-за стальных дверей доносились разнообразные звуки. За одной шипели, за другой хрипло смеялись, за третьей ругались на чем свет стоит. И как всегда, издали доносился скрип открывающихся и закрывающихся ворот.

– Да поможет им Бог, – прошептала монахиня.

Коридор охранял еще один стражник с пистолетом на изготовку. На поясе у него болталась связка ключей.

– Привет, Бромптон, – бросил Литэм. – Они к Килдеру. На предсмертную исповедь.

– Ты должен при ней присутствовать, Кит. Никаких личных свиданий. Даже если это священник. Впрочем, сам знаешь правила.

– И мы знаем, – подтвердил священник.

– Ну что, будем кончать? – проговорил Литэм.

– Сегодня ты у нас могильщик, Кит.

Бромптон отстегнул нужный ключ и заглянул в глазок камеры.

Килдер сидел с опущенной головой. В этот момент он ничего не ощущал и ничего не боялся, давая событиям разворачиваться своим чередом. Его руки покоились на коленях, и выглядел он совершенно расслабленным, хотя внутри был натянут, как струна.

Он услышал, как в замке поворачивается ключ, и его губы тронуло подобие улыбки.

Его друзья рядом.

* * *

– Вроде все тихо, – повернулся Бромптон к священнику и монахине. – Но все равно будьте настороже. На руках у этого типа столько крови, что ему ничего не стоит пролить еще несколько капель.

– С нами Бог, – уверенно произнес священник.

– Понимаю. Но если Он почему-нибудь вас не услышит, кричите. Я рядом.

И Бромптон, повернув ключ, распахнул дверь в камеру.

Литэм вошел первым и немедленно наставил дуло пистолета на Килдера. За стражником последовали священник и монахиня. В камере и для одного-то едва хватало места, а четверо теснились как сельди в бочке.

Железная дверь захлопнулась. Ключ повернулся в замке.

Они остались наедине с убийцей.

Донахью Килдер медленно поднял голову. Это был привлекательный тридцативосьмилетний мужчина с жесткими чертами лица, худощавый. Глаза у него отливали пронзительной голубизной, голову почти до бровей вразлет покрывала шапка густых черных волос, пышная борода спускалась на грудь.

– Вот и вы, отец.

– Слуга Божий всегда там, где он нужен, – сказал священник и, открыв сумку, выложил ее содержимое на койку. – Ты готов к исповеди, сын мой?

– Я ко всему готов. – Килдер улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.

– Тогда начнем. – Священник перекрестил приговоренного. – In nomine Patris et Filii...

– Et Spiritu Sancti.

Литэм принадлежал к англиканской церкви, и латынь была для него сплошной тарабарщиной, словно язык индейцев племени мумбо-юмбо. Заснуть можно от скуки.

Чего, впрочем, делать он совершенно не собирался. Теснота камеры его смущала, приходилось все время быть начеку. А тут еще, когда они трое стоят, а Килдер на коленях, приходится целиться не в узника, а в потолок.

«Только бы не надумал чего, – мелькнуло в голове у Литэма. – Иначе – беда, не повернешься».

– Мистер Литэм! – донесся до него шепот монашки.

Он убрал палец со спускового крючка и слегка повернул голову.

Она перебирала четки на поясе.

– Да простит нас всех Всевышний, – проговорила она, незаметно отвинчивая верх на крестике, привязанном к четкам. И мгновенно, с быстротой молнии, вонзила Литэму в бок иглу.

Почувствовав укол, тот дернулся:

– Эй, какого...

– Ш-ш-ш. – Монахиня приложила палец к губам. – Во время исповеди следует молчать!

Литэм, которому вкатили добрую порцию яда, хрипло задышал и повалился на пол. Монахиня осторожно отобрала у него пистолет.

Последнее, что он увидел, была ее светлая, добрая улыбка.

Бромптону показалось, что ритм молитвенного бормотания вроде немного изменился. Он настороженно заглянул в глазок, но увидел только спину священника, держащего в руках облатку и покачивающего головой в такт словам.

«Вот черт, – подумал он. – Проклятые паписты! Чего стараться-то, теперь этому ублюдку Килдеру никакая в мире исповедь не поможет!»

Он отступил от двери и снова принялся расхаживать по коридору. Скорее бы уж священник кончал свою бодягу! Сколько можно.

Внезапно в камере прозвучали три выстрела.

– Какого...

Бромптон кинулся к ближайшей кнопке, и тюремную тишину взорвал сигнал тревоги. Затем он поспешно заглянул в глазок, открыл дверь в камеру, ворвался внутрь и опустился над четырьмя распростертыми на полу телами.

Монахиня – мертва.

Священник – мертв.

Килдер – мертв.

А тело Литэма он даже перевернуть боялся. Униформа промокла от крови, а лицо – лицо изменилось до неузнаваемости, собственно, его и не было – сплошная кровавая маска да торчащие обломки костей.

О Господи...

Глубоко вздохнув, Бромптон прижал палец к шее Литэма и, вскочив на ноги, что есть силы закричал:

– Вертолет! Немедленно! Он еще жив!

Вертолет взлетел, завалился набок и нырнул в сумерки.

– Ну, как он там? – крикнул, перекрывая шум двигателей, пилот.

– Похоже, выкарабкается. – Доктор и не заметил, что жертва уже освободилась от привязных ремней. – Давление крови в норме. Пульс отличный...

Закончить фразу ему не удалось. Донахью Килдер, переодетый в форму тюремщика Литэма, пружинисто вскочил на ноги и в мгновение ока свернул молодому человеку шею.

А через секунду уже и пилот с диким криком вывалился из кабины.

Килдер занял его место, поймал болтающуюся ручку управления и, выровняв вертолет, плавно повел его вниз, за пределы досягаемости радаров. Впереди, у берега, покачивался старенький сухогруз с мерцающими бортовыми огнями.

Члены команды, все пятеро, были его друзьями.

До поры до времени.

 

Решающий бросок

Террорист все еще на свободе

Лондон, 11 февраля (Рейтер)

После двухнедельных беспрецедентных по масштабу поисков местная, а также ирландская полиция вынуждены признать, что они и на дюйм не приблизились к поимке Донахью Килдера, бежавшего из тюрьмы Порстон 27 января. Побегу предшествовало убийство пятерых человек.

«Он словно в воздухе испарился», – заявил представитель Скотланд-Ярда, имея в виду боевика Ирландской Республиканской Армии – специалиста по взрывчатым веществам, который под видом раненого охранника тюрьмы захватил вертолет «скорой помощи».

Лидеры ИРА в один голос открещиваются от всякой связи с беглецом.

«Мы давно уже поставили на нем крест, – говорится в заявлении, подписанном самыми уважаемыми и влиятельными католическими лидерами Северной Ирландии. – Когда-то он считался у нас героем, но это было до его превращения в обыкновенного террориста-наемника».

На поиски брошено сорок тысяч полицейских.

«Честно говоря, не имеем ни малейшего представления, – сказал представитель Скотланд-Ярда, отвечая на вопрос, находится ли все еще беглец на территории Соединенного Королевства. – Перекрыты все дороги, все аэровокзалы и морские порты».

Он добавил, что до сих пор не обнаружен и вертолет. К поискам подключены Интерпол, Сюрте и ФБР.

«Он может объявиться где угодно, – заключил представитель Скотланд-Ярда, – но одно ясно: в мире после этого побега спокойнее не стало».

 

Глава 44

Нью-Йорк, 12 февраля

– Слов нет, как я рада видеть вас обеих! Но ничего не поделаешь, надо бежать, столько еще дел впереди. Жду не дождусь, когда все останется позади. Тогда уж наговоримся всласть. Пока!

Последовал обмен воздушными поцелуями, и Зандра, цокая каблуками, стремительно направилась к выходу.

– Подружка невесты, всего лишь какая-то жалкая подружка невесты... – процедила сквозь зубы Дина, откидываясь рядом с Бекки на спинку кресла и глядя, как Карл Хайнц провожает Зандру к выходу из ресторана, где все четверо собрались пообедать. – Нет, подумать только... Никогда... никогда меня еще так не унижали.

– Да бросьте вы, милочка. – Бекки не донесла до рта чашку с капуччино. – Оскорбление, о котором вы говорите... если это действительно можно назвать оскорблением...

– А как же еще?

– ...непреднамеренное...

– То есть как это непреднамеренное? – вскинулась Дина.

– Во всяком случае, ничего дурного Зандра не имела в виду.

– Начать с того, что моя так называемая лучшая подруга сначала не говорит ни слова, а потом... я не посаженая мать, а всего лишь подружка невесты! И вы считаете, что я не должна чувствовать себя оскорбленной?

– Никоим образом. Ведь вы действительно старинная и самая близкая подруга Зандры.

– Вот как?

– Ну да. И вы сами это прекрасно знаете.

Дина с застывшей на губах улыбкой побарабанила пальцами по столу.

– В таком случае почему же она оказалась вдруг так занята – секунды нет свободной! – что даже пообедать вместе отказалась? И почему этот обед пришлось переносить – как вам это нравится? – на целых две недели!

– Попытайтесь понять, милочка. С самого момента объявления о помолвке Зандра действительно занята по горло. На нее свалилась куча дел. Не так-то легко, знаете ли, ни с того ни с сего превратиться в принцессу. Такое превращение накладывает множество обязательств.

– Пусть так, – согласилась Дина. – А сейчас она куда умчалась?

Бекки промолчала.

– К Вере Вонг, за свадебным платьем, – ответила сама себе Дина. – А кто там ее ждет? Кензи Тернер!

– Милочка... – вздохнула Бекки.

– Куда ни повернись, всюду Кензи Тернер! Просто мочи нет. Кензи Тернер – соседка по квартире. Кензи Тернер – посаженая мать невесты.

Бекки издали послала воздушный поцелуй проходящей мимо паре.

– А куда меня? – возмущенно продолжала Дина. – В корзину? Да ведь только благодаря мне Зандра с этой Кензи Тернер и познакомилась!

– Я вполне разделяю ваши чувства, милочка. Но послушайте. А впрочем, для начала, – Бекки едва пошевелила пальцем, как к их столику мигом подскочил официант, – надо выпить.

– Для начала, – буркнула Дина, – надо нанять убийцу, чтобы прикончил Кензи Тернер.

– Какой ужас, – равнодушно обронила Бекки и улыбнулась официанту. – Два драмбуйе, Джулиан.

– Сию минуту, мадам.

Дождавшись, пока он отойдет, Бекки сказала:

– Все надо видеть в перспективе.

– Легко сказать, – протянула Дина. Ее широко расставленные глаза цвета голубого льда затуманились. Зандра действительно крепко ее задела. Даже больше – ранила, и раны саднят.

– Ну что за ерунда, – оборвала ее Бекки. – Вы что, забыли – до замужества Зандра была обыкновенной служащей. А вы принадлежите к сливкам общества.

– Допустим. Но я не вижу никакой связи...

– Да есть связь, есть, милочка! В этом все и дело. Меня совершенно не удивляет, что в настоящий момент Зандра тянется к Кензи. Так оно и должно быть. У нее с ней гораздо больше общего, чем с вами. Но это еще не повод для того, чтобы так расстраиваться.

– Не повод...

Подошел официант с двумя рюмками, в которых плескался янтарный напиток, и Дина замолчала.

– Спасибо, Джулиан, – с улыбкой сказала Бекки.

– К вашим услугам, мадам. – Официант поклонился и отошел.

– Ну что ж, за невесту? – Бекки приподняла рюмку. – А после свадьбы все встанет на свои места.

– Вы думаете?

– Уверена.

– А Кензи Тернер?

– Она перестанет быть соседкой Зандры. Ее подружкой. Ее... ее вообще не будет рядом.

– Почему вы так уверены? – Дина пристально посмотрела на Бекки.

– Поверьте мне, милочка, – терпеливо сказала Бекки, – время все расставит по местам.

– То есть как вы себе это представляете? – не унималась Дина. – Брачная клятва, обмен кольцами – и что дальше?

– А дальше у Зандры появится столько светских обязанностей, что на мадемуазель Тернер у нее просто не останется времени. Вы только подумайте, у нее всего несколько недель, чтобы понаслаждаться обществом... ровни – не ровни, но близко к тому.

В Леонардовой улыбке Бекки мелькнуло что-то зловещее.

– Понимаете, о чем я, милочка?

– Естественно. – Дина расплылась в улыбке.

Бекки не только умела видеть вещи в их перспективе, она еще и изъяснялась с кристальной ясностью.

«Что бы я без нее делала», – подумала Дина.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно кивнула Бекки. – Совсем немного времени, и Зандра войдет в наш круг... со всех точек зрения. И тогда, само собой разумеется, она потянется к тому, кого знает лучше других. То есть – к вам.

Именно это и хотела Дина услышать.

– Если бы вы только знали, насколько мне сейчас легче! – воскликнула она. – Хорошо, что мы посидели вдвоем.

– Для чего же тогда друзья?

– А вашей дружбой я дорожу больше всего на свете.

– Правда? – довольно переспросила Бекки. – Ну что ж, тогда очередной тост – за нас.

– Ну, Кензи, как я тебе? Только честно, – спросила Зандра, величественно выплывая из примерочной на втором этаже ателье Веры Вонг на Мэдисон-авеню.

Кензи восторженно посмотрела на подругу, а портные и портнихи просто отступили на шаг назад, издав общий вздох восхищения.

На Зандре было совершенно сказочное платье с тридцатифутовым шлейфом. На это сооружение, включая фату, пошло не менее сотни ярдов старинного валансьенского кружева, не говоря уж о десятках ярдов плотного белого шелка и о тысячах жемчужных блесток.

– Ну так как все же? – Зандра повертелась перед подругой. – Но, повторяю, только правду, одну лишь правду, ничего, кроме правды, и да поможет мне Бог.

– Ну, знаешь... фантастика! – с трудом выдохнула Кензи. – Нет слов.

Зандра критически осмотрела себя в зеркале.

– Фантастика... Нет слов, – сварливо повторила она. – Есть слова. Только другие. Замшелая романтика! Фантастическая чушь! Брачные фокусы!

Служащие ателье в ужасе посмотрели на нее.

– Зандра! – Кензи возбужденно вскочила с пуфика и забегала вокруг подруги. – Платье, повторяю, потрясающее! Честно говоря, не пойму, на что ты жалуешься. Сама принцесса Ди не постеснялась бы такое надеть. И даже королева-мать, да поможет ей Бог, не нашла бы к чему придраться.

– Вот в том и дело. Платье чудесное, кто спорит, не зря оно мне с первого взгляда понравилось.

– Ну так что тебя смущает?

– Э-э... как бы сказать. Теперь, когда его подогнали по моей фигуре, когда я его примерила, оно кажется таким помпезным... таким елизаветинским... таким... словом, я в нем – не я. Зачем же тогда выбрасывать деньги на ветер? Мне и надеть-то его придется всего один раз в жизни, так уж как минимум я не должна испытывать отвращения...

Портные недоуменно покачивали головами. О чем она говорит? Как может это роскошное, поистине королевское подвенечное платье вызывать отвращение? А если, как сказал его высочество принц Карл Хайнц хозяйке, цена значения не имеет, к чему этот разговор о напрасных тратах?

И вообще, любая невеста была бы счастлива заполучить такой свадебный наряд.

Но увы, Зандра не была любой невестой. Зандра – чистый кошмар для модельера, такой привереды еще свет не видывал.

– Ладно, – отрезала Кензи, – выкладывай, что тебе конкретно не нравится? Да поживей, иначе все мы тут тронемся умом.

– Да, да, конечно, – кротко ответила Зандра, теребя обручальное кольцо с бриллиантом грушевидной формы.

– Итак, – продолжала Кензи. – Оно тебе впору?

– Естественно. Да не об этом речь, как ты не можешь понять? Зачем мне вообще нужно подвенечное платье? Почему бы нам с Хайнцем просто не заскочить в мэрию и живо не покончить с этим делом? Неужели я желаю невозможного?

– Вот именно. И тебе самой это прекрасно известно. Не ты ли сама говорила мне о традициях? И о том, что, если их нарушить, брак не признают действительным?

– О Господи, Кензи, – вздохнула Зандра, – у тебя память, как у слона. Теперь мне придется следить за каждым своим словом.

– А помимо всего прочего, – безжалостно продолжала Кензи, – остается еще такая мелочь, как общественное мнение.

– Какой кошмар! – Зандра закатила глаза. – Прямо в дрожь бросает, как подумаешь, что все на меня будут глазеть.

– Что ж поделаешь, придется смириться. Или найти себе другого жениха.

– Легко сказать!

– Слушай, Зандра, ты знаешь, я ценю собственную независимость, так что мне нетрудно понять, что и ты дорожишь свободой. Но с другой стороны, сама подумай: ведь твоя свадьба только на одну ступеньку ниже королевской! Как же могут люди ее не заметить?

– Я все понимаю, – угрюмо откликнулась Зандра, все еще теребя огромное обручальное кольцо, – прекрасно понимаю.

– А если так, то разве можно прийти к алтарю одетой не по обычаю? Особенно если иметь в виду, что кругом будет полно фотографов, репортеров, телевизионщиков, гостей и вообще бог знает кого!

– Ты меня пугаешь.

– Ничуть ни бывало, просто хочу открыть тебе глаза. Попробуй оденься не так, как надо, и будешь выглядеть полной идиоткой. Вот уж будет потеха! Неужели сама не понимаешь? Чтобы более или менее благополучно пройти через эту тяжкую церемонию, надо выглядеть, как принцесса из сказки.

Зандра сосредоточенно нахмурилась. Может, Кензи и права.

– Кстати, в противном случае, – продолжала Кензи, – на тебя еще больше будут глазеть. И наконец, – она хитро улыбнулась, словно доставая из рукава козырного туза, – фата – лучшее укрытие.

– Укрытие?

– Ну да, ведь под ней тебя почти не видно. Понимаешь? Не видно! Смотрят только на наряд, а не на хозяйку.

Зандра удовлетворенно вздохнула. «Кензи – умница, – подумала она. – И такая практичная. Хорошо, что я ее, а не Дину взяла с собой, та бы просто раскудахталась, а толком ничего не сказала».

– Ну что ж, вернемся к началу? – предложила Кензи. – Итак, что тебя не устраивает в этом платье?

Зандра повернулась к зеркалу.

– Ну, прежде всего... его... его слишком много. Оно слишком романтично, слишком традиционно, слишком величественно, слишком... свадебно!

– Ясно. Что-нибудь еще? – хмуро спросила Кензи.

– Ну и еще в нем чувствуешь себя девственницей. – Зандра уловила смущенные взгляды присутствующих. – Ой, я, кажется, что-то не то сказала.

– То, то, – успокоила ее Кензи. – В конце концов, невеста у нас ты, и важно, чтобы именно тебе было хорошо.

Зандра вновь повернулась к зеркалу.

– Не может быть, чтобы ты меня не понимала, дорогая. Это же так просто: мне хочется, чтобы это была моя свадьба, моя, а не этого чертова платья!

– Ну что ж, – поощрительно заметила Кензи, – вот это уже разговор серьезный. Дальше. Какие предложения?

– Предложения? Ну, скажем, нельзя ли немного его укоротить?

Кензи опустила глаза: платье доходило до самого пола.

– Укоротить? Почему бы и нет? Только в этом случае это будет уже не подвенечное, а обыкновенное платье.

– Да брось ты!

– А ведь свадьбу сыграют в добрых старых традициях, в старинном соборе, будет служить кардинал...

– Ну вот, опять затянула свою шарманку. А если я хочу быть принцессой-бунтовщицей? Кто мне может помешать?

– Что ты еще задумала? – захлопала глазами Кензи.

– Мне хочется немного поразвлечься. И выкинуть что-нибудь, чтобы на моем фоне Стефани, принцесса Монако, выглядела кроткой овечкой!

– Ладно, только не говори потом, что я тебя не предупреждала. Так что, укорачиваем до щиколотки?

– Кензи! – Зандра укоризненно посмотрела на подругу.

– Еще короче?

– Вот именно.

– По колено?

– Выше колена, – решительно заявила Зандра. – На восемь дюймов.

– Что-что? – У Кензи рот распкрылся от изумления. – Восемь? Восемь дюймов? Шутишь?

– Восемь дюймов выше коленной чашечки! – упрямо повторила Зандра.

– Стало быть, я не ослышалась. К чему ты, собственно, стремишься? Чтобы вся старая европейская знать получила коллективный инфаркт?

– Давно пора взять этих динозавров за шиворот да встряхнуть как следует.

– Да ты в своем уме? С голыми ногами – в церковь?!

– А кто сказал, что ноги должны быть голыми? Можно надеть белые чулки. В сеточку.

– Исключено! Только этого еще не хватало: невеста-шлюха.

– Ну ладно. А как в таком случае насчет кружев? – мечтательно сказала Зандра. – Кружевных чулок? Да. Белое кружево. Все, решено, это как раз то, что нужно!

– Ну что ж, если тебе нравится... – с сомнением в голосе откликнулась Кензи.

– Ну да. И еще туфли на очень-очень высоком каблуке. – Зандра явно начала входить во вкус. – Конечно, никакой вульгарности вроде шпилек. Но и платформа нам не нужна. Знаешь... точно! Ботинки на застежках почти до колен. В общем, все должно выглядеть одновременно отталкивающим и шикарным. – Зандра захихикала. – Знаешь, такие ботинки немного напоминают ортопедическую обувь.

– Зандра...

– И еще. Надо взбить юбку. – Зандра показала, как именно. – По моде восьмидесятых. Но – мини! И никакого шлейфа, никакой фаты.

– Слушай, но в таком случае ты будешь похожа на кружевной колокол, из которого торчат ноги!

– А почему бы и нет? Главное – чтобы было ни на кого не похоже.

– Это уж точно.

– А самое главное – что это буду я! Хоть какую-то радость с этой чертовой свадьбы поимею.

 

ЦЕЛЬ: «БЕРГЛИ»

Обратный отсчет времени

Район острова Большой Абако, Багамы, 12 февраля

Закат на 75-й параллели.

После зимних штормов Северной Атлантики шестифутовые волны Карибского моря казались мелкой рябью.

На девятнадцатый день плавания, начавшегося в Марселе, небольшой сухогруз «Беатрис» бросил якорь в ста двадцати милях к северо-западу от острова Большой Абако.

По небу плыли, отражаясь в воде, багровые, розовые, оранжевые облака, напоминающие огромные хризантемы. Именно такие закаты привлекают в Ки-Уэст толпы туристов.

Но на борту «Беатрис» на природные красоты внимания не обращали. Четверо членов команды хлопотали на фордеке, спуская на воду десятиметровую парусную шлюпку.

На ее корме красовалась надпись: «Красавица Гонолулу».

Капитан и единственный пассажир судна наблюдали с мостика, как лодка медленно переваливается через борт и садится на воду. Двое матросов спустили веревочный трап, отстегнули голубой полог, накрывавший лодку, и укрепили мачту.

«Красавица» была под завязку нагружена съестными припасами, баки доверху заправлены бензином. Все было готово к тому, чтобы двигаться в сторону заката.

Капитан, плотный испанец с обветренным, дочерна загоревшим лицом, повернулся к пассажиру:

– Ну что, приятель, прощаемся?

– Точно, капитан. – Донахью Килдер холодно, без улыбки посмотрел на него. Шрамы, полученные в схватке при побеге из тюрьмы, полностью зажили, волосы были покрашены в соломенный цвет. – Интересная у нас получилась прогулка.

– Интересная? – расхохотался во все горло капитан. – Ничего себе! Честно говоря, я бы подыскал другое слово.

Восемнадцатилетний сын капитана помахал рукой в знак того, что все готово.

– Счастливо, капитан! – негромко сказал Килдер.

– Пока, приятель.

Помощник капитана, негр с бритым черепом, подошел ближе и посмотрел вслед Килдеру, направляющемуся к борту.

– И все же, кэп, надо было нам его прикончить.

Капитан покачал головой:

– Ничего дурного он нам не сделал. А расплатился щедро.

– Не доверяю я ему, кэп. У него в глазах смерть.

– Замолчи! Оставь свои шаманские штучки! Смерть в глазах, видите ли! Протри глаза, Марсель. Видишь, он уходит. Теперь тебе легче?

На лодке застучал двигатель, и она плавно отошла от сухогруза, выделяясь темным силуэтом на фоне полыхающего заката.

«С такими деньгами, – подумал капитан, – можно и на покой. А там, глядишь, и судно себе куплю вроде этого». Он проводил шлюпку глазами.

От этих приятных мыслей его оторвал голос толстяка кока.

– Ну, что тебе?

– Весь мыльный порошок куда-то исчез с камбуза.

– Ну так что с того? Возьми в трюме.

– Да, но у меня было четыре полных ящика...

– Не морочь мне голову этой ерундой.

– Отец?

– Да?

– Я только что был у себя в каюте. Пропал будильник.

– Тебе что, нечем заняться? После найдешь.

– Капитан! – послышался голос радиста.

– Да кончится это когда-нибудь? Тебе-то что?

– Разбиты оба передатчика.

– На Большом Абако починимся. Или заменим.

– Капитан! – Голос моториста.

– Ну?

– Бак с бензином. Он пуст.

– В машинное отделение, живо! – взревел капитан.

– Слушаюсь!

Капитан почувствовал, как на плечо ему легла тяжелая мозолистая ладонь.

– Говорю я вам, кэп, – что-то тут неладно, – прошептал помощник. – Неужели сами не чувствуете?

Капитан сбросил с плеча руку помощника, прошел в рубку и скомандовал по телефону:

– Запустить двигатели!

Вскоре послышался знакомый нарастающий рев, палуба задрожала.

– Ну? – бросил капитан помощнику. – Честное слово, ты хуже старой ба...

Договорить ему не удалось. В небо взметнулся язык пламени, и мощный взрыв расколол «Беатрис» пополам.

В четверти мили отсюда Донахью Килдер ставил лодку наперерез волне. Только что невдалеке покачивался сухогруз, и вот его нет.

Лишь щепки плавают по воде.

– Счастливого пути, – пробормотал Килдер, беря курс на закат в сторону Форт-Лодердейла.

 

Глава 45

В день торжественного бракосочетания 9 марта, в субботу, природа разыгралась не на шутку. Принцесса Софья проснулась от раскатов грома и вспышек молний. В окна замка Энгельвейзен с силой ударяли струи дождя, по озеру перекатывались волны метровой высоты.

– Просыпайся! – Софья толкнула мужа локтем в бок.

– Что такое? – Граф рывком сел на кровати, едва не уронив с головы ночной колпак, изготовленный никак не менее столетия назад.

Какое-то время он тупо помаргивал, пытаясь сообразить, где находится. Потом вспомнил: в спальне двухкомнатных апартаментов, выделенных им в замке Карлом Хайнцем. Софья не переставала причитать по этому поводу.

Граф посмотрел на жену: глаза у нее блестели, как у кошки в темноте.

– Нет, ты только послушай...

Словно в ответ на ее слова небо раскололось от мощного удара грома, сопровождаемого яркими всполохами молний.

Софья зловеще усмехнулась.

– Видишь? А что я говорила? Этот великий день, – торжествующе заявила она, – принесет катастрофу.

– Да, дорогая, – вздохнул Эрвин, довольный, что хоть гроза вернула жене хорошее расположение духа, – ты права, как всегда.

«Это уж точно», – самодовольно подумала Софья.

Эрвин повернулся на другой бок и крепко заснул.

Церемония бракосочетания была назначена с типично немецкой пунктуальностью на половину третьего пополудни.

Без четверти два Зандра еще находилась у себя в комнате, на втором этаже аугсбургской резиденции Энгельвейзенов, где по традиции готовились к выходу невесты. Снаружи смутно доносились возбужденные голоса отвечающих за церемониал графини Фуксвальдер и баронессы Фролихазен: пора отправляться в церковь, а невеста все еще не готова!

Кензи, тоже ночевавшая в великолепном ренессансном доме на Максимилианштрассе, красивейшей из всех старинных улиц в Германии, расхаживала по нижней гостиной, не в силах унять нервную дрожь, хотя уже была одета в роскошное приталенное муслиновое платье и в перчатки по локоть.

Свадьбы всегда приводили ее в возбужденное состояние, а уж о нынешней и говорить не приходится: в церкви будут представители старейших и знатнейших европейских семей, не говоря уже о сливках современного общества – справочник «Кто есть кто» в лицах.

Мелодично прозвенел дверной колокольчик, и старухи закудахтали еще беспокойнее. Опытные организаторы различных церемоний – парадных выходов, свадеб, похорон, – они и сегодня стремились быть на высоте.

Горничная в наколке ввела в гостиную вновь прибывших в одинаковых желтых шляпах.

– Ну, где же наша невеста? – поинтересовалась Дина, сбрасывая с себя пальто и шелестя шелковым лимонно-желтым платьем.

Кензи молча указала наверх.

Судя по доносившимся оттуда звукам, терпение церемониймейстеров было на пределе.

– О Господи! – воскликнула Бекки. – Это еще что за концерт?

– Графиня с баронессой, – вздохнула Кензи. – Беспокоятся, что Зандра запаздывает.

– Узнаю немцев. – Бекки небрежно бросила пальто на пуфик с гнутыми ножками. – На мой взгляд, самой невесте решать, опаздывать ей на собственную свадьбу или нет.

Она огляделась по сторонам.

– Я бы, пожалуй, не отказалась от бокала шампанского. Тем более что бракосочетанию предшествует торжественная месса. – Бекки величественно поманила к себе горничную. – Два бокала, пожалуйста.

Словно спохватившись, она повернулась к Кензи:

– А вы? Выпьете с нами?

– Спасибо, с удовольствием.

– Три. – Дина подняла три пальца и начала разъяснять, как ребенку: – Drei. Шампанское. Холодное, то есть... kalt. Kalt!

– Охлажденное шампанское, – на безупречном английском повторила горничная. – Что пожелаете: «Дом Периньон» или «Кристалл»?

– «Кристалл». Да пошевеливайтесь, – сквозь зубы добавила Дина.

Бекки расхаживала по гостиной, похлопывая себя по ладони перчатками.

– Чудесная мебель! – восхищенно заметила Дина.

– О да! – Бекки пожала плечами. – Если, конечно, вам по душе ренессанс в немецком исполнении.

Дина насупилась. Затем, как бы пытаясь вспомнить, кто это, внимательно посмотрела на Кензи.

– Ага! Мисс... мисс Тернер, если не ошибаюсь?

– Она самая. – Кензи состроила шутливую гримасу.

Дина не успела ответить – по лестнице медленно спускались три английских тетушки Зандры, и всеобщее внимание обратилось к ним. Они мало отличались друг от друга, даже шляпы совершенно одинаковые, но, как правильно рассчитала Кензи, первую скрипку в этой компании играла та, что возглавляла процессию, – надменная, стройная леди Джозефина. За ней следовала леди Александра, самая старшая и самая согбенная, милая старушка под восемьдесят с пожелтевшими зубами и выражением постоянного удивления на лице, и леди Крессида, крупная дама с лунообразным лицом.

На всех троих были давно вышедшие из моды кружевные платья и первоклассный, не говоря уж о том, что чрезвычайно крупный, жемчуг. От этой троицы за версту несло аристократизмом.

– З-з-зандра? – Леди Александра просеменила через комнату и близоруко вгляделась поочередно в Бекки, Дину и Кензи.

– Зандры здесь нет, Алекс, – громко сказала леди Крессида.

– Что? – Леди Александра приложила к уху сморщенную руку. – Не слышу! Неужели нельзя говорить нормально?

Леди Крессида взяла ее за руку.

– Похоже, Зандра все еще у себя. – Она еще больше повысила голос. – А кстати, где твой слуховой аппарат?

– На публике я никогда с ним не появляюсь, – с достоинством ответила старая дама.

– И все же где он?

– Я спустила его в туалет! – с торжеством заявила леди Александра.

Крессида закатила глаза. Тяжелое зрелище.

Вошла горничная с шампанским.

– А вот и джин! – хлопнула в ладоши леди Александра. – Чудесно!

– Это шампанское, Алекс. Но не расстраивайся, джин мы тебе раздобудем.

Леди Александра огляделась.

– А где Рудольф?

– В больнице, ты что, забыла?

– В больнице? – заморгала глазами леди Александра. – Но кто же тогда будет посаженым отцом невесты?

– Пожалуй, мне придется его заменить, – величественно проронила тетя Джозефина.

– Ой-ой-ой! – закудахтала леди Александра. – Будь бедный Штефан...

– Бедный Штефан был бы пьян в стельку, – отрывисто бросила леди Джозефина. – Слава Богу, что его уже нет на свете. Что же до Рудольфа, – с раскатистым «р» сказала она, – то он скорее всего тоже уже отдал концы.

– Джози! – Крессида была явно шокирована.

– А что такого? Последовал за папочкой, – фыркнула Джозефина.

Внезапно во дворе послышался цокот копыт, затем автомобильный сигнал. А сверху донеслась взволнованная немецкая речь, и через перила, размахивая над головой огромной до нелепости шляпой, перегнулась баронесса Фреликсхазен.

– Пора ехать! – взвизгнула она. – А невеста заперлась в ванной и отказывается выходить. На помощь!

Тетушки невозмутимо переглянулись, словно такое поведение в их семье – вещь вполне обычная.

– Ну же... скорее!

Бекки посмотрела на Дину.

Дина на Кензи.

Бекки тоже перевела на нее свой взгляд.

«Боюсь, никуда не денешься», – подумала Кензи и заспешила наверх.

Зандра, на которой была только комбинация да белые кружевные чулки, стояла, наклонившись над умывальником.

Трудно сказать почему, но едва она притронулась к свадебному наряду, ее вдруг замутило. Уронив фату на пол, Зандра бросилась в ванную и перегнулась пополам.

Как раз вовремя, надо сказать.

Так она стояла долго и, когда все наконец кончилось, щедро плеснула себе в лицо пригоршню холодной воды. «Ничего не скажешь, – подумала она, – хороша невеста».

Зандра посмотрелась в зеркало и увидела какого-то призрака.

Внезапно она затряслась от рыданий. Действительность оказалась еще хуже, чем она предполагала.

Это уж слишком, думала она. Ей казалось, будто собственная жизнь выскальзывает у нее из рук. Да так оно в общем-то и было. Когда она сделала первый роковой шаг, который в конце концов привел ее сюда, в это условленное место и в назначенный день?

Снаружи послышался стук в дверь.

– Зандра! – обеспокоенный голос Кензи. – Ты в порядке, малыш?

«Нет. Я совсем не в порядке».

– Зандра, ну открой же!

– Сейчас.

Зандра поспешно прополоскала рот и насухо вытерла губы. Затем повернула ключ, впустила Кензи и вновь поспешно заперла дверь.

Кензи бегло осмотрела подругу и печально покачала головой:

– Ну и вид у тебя!

– Что-нибудь не так? – донесся снаружи голос баронессы.

– Все будет так, если вы оставите нас в покое! – огрызнулась Кензи. – В конце концов, это не ваша свадьба, а Зандры. И даже если она немного опаздывает, поезда все равно идут по расписанию.

Зандра невольно улыбнулась:

– Ты настоящая душка, Кензи. Дурочка-душка. Муссолини! Это при нем поезда ходили по расписанию. При Муссолини, Кензи. Не при Адольфе.

– А, да что там, два сапога пара.

– Вообще-то точно, – согласилась Зандра, по-прежнему хихикая.

Но тут она внезапно словно споткнулась и, заломив руки, безудержно разрыдалась.

Кензи бережно обняла ее.

– Ну, ну, ничего страшного. Поплачь. Все пройдет.

Зандра припала к плечу подруги.

– Знаешь... – Она все никак не могла успокоиться. – Знаешь, все вдруг сделалось таким... реальным.

– Ш-ш-ш.

– Мне страшно...

– Да чего бояться? – Кензи потрепала подругу по обнаженной вздрагивающей спине. – Всех этих свадебных церемоний? Неужели так трудно...

– Дело не в том, что трудно. Дело в том, что приходится.

– Ничего тебе не приходится! Думай о себе, у тебя есть на это полное право.

Зандра подавила рыдание.

– Но ты же прекрасно знаешь – я дала слово!

– Ну и что? Хайнц ни за что не схватит тебя за руку. – Кензи немного отстранилась и посмотрела Зандре в глаза.

Та прикусила губу.

– Разве не так?

– Так. Но именно поэтому я не могу себе позволить поставить его в неловкое положение.

– Что, заговорила знаменитая гордость Хобург-Уилленлоу?

– Да к черту гордость! Просто я считаю, что долги нужно платить.

– Знаешь ли, одно дело – долг, и совсем другое – рабство. Оно вне закона.

Зандра шмыгнула носом и вытерла слезы.

– А теперь откровенно, – негромко сказала Кензи, – только между нами.

– Ну?

– Ты любишь Хайнца?

– Это еще что за вопрос?

– Вопрос как вопрос. Только он требует честного ответа.

– Ну что ж, – вздохнула Зандра, – если хочешь знать, то иногда мне кажется – да, люблю.

– А иногда?

– А иногда, – Зандра поежилась, – не уверена.

– Но он-то тебя любит?

– Говорит, да. – Зандра задумчиво сдвинула брови. – Говорит, любит.

– Но до конца ты не уверена?

– Я не ясновидящая.

– И именно поэтому еще не поздно все переиграть.

– Может, и не поздно, но ничего переигрывать я не буду.

Зандра вытерла слезы, еще раз посмотрелась в зеркало и откинула назад волосы, упавшие на глаза.

– О Господи, неужели это я? И как это мне удалось всю помаду размазать? Дай салфетку, пожалуйста.

Кензи передала ей целую пачку.

– Спасибо. А теперь помоги, ради Бога, выручай несчастную невесту.

– Иными словами, решилась?

– Естественно, я же сказала. Волков бояться – в лес не ходить.

– Но ты сама хочешь в лес?

Зандра твердо выдержала ее взгляд. Бледность прошла, ее щеки немного порозовели.

– Да, – спокойно сказала она. – Сама.

– Потому что можно ведь...

– Хватит. Это была всего лишь предстартовая лихорадка. Ну что я буду объяснять, сама все понимаешь. Невестам ведь положено волноваться перед тем, как идти к алтарю, не так ли? А теперь все прошло. Я в полном порядке.

– Предстартовая лихорадка? И все?

– И все. Все, что мне надо было, – как следует выплакаться. Спасибо за жилетку. За то, что оказалась рядом. И вообще за все, за все.

– Всегда к твоим услугам.

– Я знаю. – Зандра порывисто обняла Кензи. – Что бы я без тебя делала!

Они обменялись понимающими улыбками.

– Ну хватит сюсюкать, а то снова краска потечет! Помоги мне привести себя в порядок. Так, где у нас помада... О Господи! Да я же еще не одета!

Подруги споро принялись за дело, и десять минут спустя Зандра уже была готова явить себя городу и миру. Превращение с ней произошло удивительное. Невидная женщина, запершаяся в ванной, была бледна, болезненна и красноглаза. А теперь в зеркало гляделась уверенная в себе дама, чья фотография вполне могла бы украсить обложку глянцевого журнала.

– О Господи, – восхищенно прошептала Кензи, – потрясающе!

Зандра обняла ее.

– Ну что, не пора ли успокоить несчастных старух, отвечающих за церемониал?

На площади перед старинным готическим собором царила праздничная атмосфера. Гудели колокола, торговцы вразнос делали свой маленький бизнес. В толпе можно было увидеть многих, чьи предки в давние времена стояли здесь же, наблюдая такую же картину – как в раззолоченных экипажах к церкви на церемонию бракосочетания подъезжают мужчины и женщины из славного рода фон унд цу Энгельвейзенов.

Но нынче дело происходит на излете ХХ века, вокруг шныряют корреспонденты различных желтых листков, стрекочут камерами теле– и фоторепортеры, запечатлевая на пленку парад знаменитых, богатых, титулованных.

При появлении мотоциклетного эскорта, сопровождающего свадебную процессию, толпа зашевелилась. За полицейскими двигались «даймлеры» и «мерседесы» с ближайшими родственниками жениха и невесты, шаферами, подружками, девушками с букетами.

Затем всадники по двое в ряд – в старинных камзолах, в до блеска начищенных сапогах с золотыми застежками и при мечах в разукрашенных ножнах.

Следом за ними, в золоченой карете с гербом фон унд цу Энгельвейзенов, ехал принц Карл Хайнц.

При виде его толпа разразилась громкими приветствиями.

За его экипажем гарцевала еще одна группа всадников, окружающая вторую, еще более роскошную карету.

При ее появлении толпа буквально взревела: напротив тети Джозефины сидела невеста. Поворачиваясь во все стороны, она отвечала на приветствия.

А когда Зандра, подъехав к входу в церковь, вышла из кареты, и вовсе началось настоящее безумие. Папарацци, энергично действуя локтями и камерами, рванулись вперед. Полиция с трудом сдерживала напор толпы.

Баронесса Фреликсхазен, приехавшая в собор раньше, поспешно сошла по каменным ступеням.

– Кошмар! – запричитала она. – Опоздали! Все гости уже собрались, кардинал ждет. Как всем вам прекрасно известно, традиция требует, чтобы невеста оставалась на хорах до окончания мессы.

Она увлекла за собой Зандру и тетю Джозефину.

Внутри собора звуки мощного органа заглушали разговоры собравшихся.

Как только невеста и ее сопровождение заняли свои места, звуки органа умолкли, сменившись хором мальчиков.

Кензи, сидевшая по левую руку от Зандры, с любопытством огляделась. Справа от Зандры с видом школьной директрисы прежних времен возвышалась леди Джозефина. За ней – леди Крессида с блуждающей улыбкой на губах, еще дальше – леди Александра. Эта вообще так и сияла, чему, возможно, немало способствовала серебряная фляга, к которой она то и дело прикладывалась.

Срабатывала генетическая память восьми столетий бракосочетаний, каждому из которых предшествовала долгая месса.

Когда церемония закончилась, восемьсот гостей расселись по лимузинам и специальным автобусам и отправились на берег озера Энгельвейзен. Здесь их уже поджидала целая флотилия катеров, готовых доставить избранных к замку на острове.

Новобрачные принимали гостей, о появлении каждого из которых возвещал дворецкий, в Зеркальном зале – подобно многим замкам своего времени, Энгельвейзен представлял собой, хоть и несколько уменьшенную, копию Версаля.

Бекки об руку с лордом Розенкранцем переходила из зала в зал, то похваливая богато украшенные потолки, то морщась при виде безвкусной, на ее взгляд, майолики.

Дети Зандриных кузенов и кузин – целая армия славных девчушек и миниатюрных джентльменов – весело перебегали от одной группы гостей к другой и в конце концов затеяли веселую игру в прятки.

Принцесса Софья, вся в черном, угрюмо прохаживалась по замку, всем своим видом ясно давая понять, что ей не нравится происходящее.

Эрвин благоразумно старался держаться в тени.

Дина благоговейно оглядывалась, соображая, как лучше подступиться к Роберту насчет приобретения замка, хорошо бы во Франции и поближе к Парижу. Леди Александра заснула в кресле. Двое слуг отнесли ее наверх и уложили в кровать. Кензи болтала с только что разошедшимся с женой кузеном Зандры Адрианом, который, накачивая ее шампанским, явно рассчитывал затащить подругу невесты в постель. Впрочем, шансов у него не было никаких.

Вереница гостей не иссякала по меньшей мере в течение полутора часов, и у Карла Хайнца уже ладонь горела от рукопожатий. Зандра, в свою очередь, хоть и сияя как обычно, спрашивала себя, сколько еще ей придется терпеть поцелуев – от мужчин в ручку, от женщин в щечку.

Наконец появился последний гость, и всех проводили к свадебному обеду – сто столов, за каждым из которых расселись по восемь человек, были установлены в десяти смежных комнатах, все со своим струнным оркестром и официантами.

И вот в Зеркальный зал ввезли на тележке двенадцатиярусный, в четырнадцать футов высотой, свадебный торт, украшенный тысячей роз, – настоящая фантазия.

Жених с невестой отрезали себе по куску, и в потолок полетели пробки из-под шампанского. Заиграл оркестр, перемежая вальсы фокстротами.

Кензи, наблюдая за первым вальсом новобрачных, пыталась угадать подлинные чувства Зандры. Трудно сказать, одолевали ее все еще сомнения или она действительно, судя по внешнему виду, была счастлива.

Когда стемнело, небо озарилось гигантским фейерверком. Гости хлынули к окнам, а новобрачные проследовали к ожидающему их вертолету.

В целом графиня Фуксвальдер и баронесса Фреликсхазен могли гордиться проделанной работой. Большинство гостей задержалось надолго, и выпито было, мягко говоря, немало. Дети валились с ног от усталости. Софья расхаживала по замку в поисках Эрвина.

А Кензи с букетом из розовых бутонов и ландышей сидела на подоконнике в одной из комнат, мечтательно гадая, кто же ее поведет к алтарю.

И когда.

 

Глава 46

На следующий день Кензи вернулась в Нью-Йорк. Свадебная феерия осталась позади, и ей было почему-то не по себе. Совсем не то ощущение она испытывала на пути в Европу.

Тогда они летели вместе с Зандрой и устроили нечто вроде вечеринки в воздухе, налегая на шампанское и клянясь друг другу в вечной дружбе, что бы ни ожидало каждую впереди. Они вспоминали былое, смеялись – и плакали.

Теперь Зандры рядом не было, и Кензи вдруг почувствовала себя страшно одинокой, особенно когда переступила порог пустой квартиры.

В ней стояла гулкая тишина.

«Черт, до чего же мне не хватает Зандры, – думала Кензи, расхаживая по комнатам и открывая окна – воздух в квартире за время ее отсутствия сильно застоялся. – Она была мне сестрой, лучшей подругой, с которой можно было поделиться всем на свете. И вот все позади.

Никаких тебе отныне полночных пирушек. Не придется ждать, пока освободится ванная. Не у кого будет одолжить губную помаду, если своя кончилась. Не с кем вместе ходить на работу.

Придется снова привыкать к жизни в одиночку».

Кензи забрала чемодан и повесила в шкаф наряд, который надевала на свадебную церемонию.

«Я выбрала именно этот, – призналась ей Зандра, – потому что он годится на любой случай. Иначе что же получается: один раз надела и – выбрасывать?»

Эти слова лишний раз напомнили Кензи, какая тусклая, бессмысленная жизнь ожидает ее впереди.

«Мне двадцать восемь, а я все еще не замужем, – думала она. – Семь лет я отдала заплесневелым картинам и стершимся рисункам – и что получила взамен? Двух молодцов, ни один из которых не думает о чем-нибудь серьезном. Ну что ж, – со вздохом продолжала Кензи свой внутренний монолог, – надо смириться с тем, что есть. Да и в будущем ничего особенного не светит».

Она кончила раскладывать вещи и прошла на кухню выпить чашку чая с бергамотом – еще одно напоминание о Зандре. Поставив воду кипятиться, Кензи включила автоответчик.

На нем было шесть сообщений. Два первых – от Чарли и от Ханнеса – Кензи слушать не стала. Третье было от мистера Споттса: «Кензи, добрый день. Это Дитрих Споттс. Я тут, купаясь в солнечных лучах Флориды, встретился и поговорил кое с кем, кто, в свою очередь, говорил с... в общем, в нашем деле появилась звездочка. Ее зовут Аннализа Барабино, она училась у Фиорентино в Амброзиане, а потом работала в галерее Уффици. Я велел ей связаться с вами».

Потом она услышала голос женщины с сильным акцентом: «Алло, это квартира мисс Тернер? Говорит Аннализа Барабино. Извините, что беспокою вас дома, но мистер Споттс...»

Ладно, потом дослушаю, решила Кензи. Что там дальше?

«Привет, мышка. Это папа. Как ты там? Звоню, чтобы поздравить тебя с днем рождения...»

Кензи остановила запись и наморщила лоб. Что это еще за день рождения?

И тут она вспомнила. Отец прав.

Сегодня ей исполнилось двадцать девять.

– Автоответчик. Опять этот проклятый автоответчик! – ворчал про себя Чарли, возвращаясь за столик из автомата, откуда в очередной раз он пытался дозвониться до Кензи. – Ну сколько можно!

Он плюхнулся на стул, налил себе пива и посмотрел на стайку длинноногих девиц, столпившихся у стойки.

– Знаешь, чего бы мне хотелось?

– Понятия не имею, – ответил Ханнес.

– Прогуляться назад во времени. Точно. – Чарли решительно кивнул. – Как в «Машине времени». Или в «Воспоминаниях о будущем».

– Зачем тебе это нужно? – Ханнес задумчиво отхлебнул пива.

– Потому что тогда я бы смог разобраться с тем типом, который изобрел эту адскую машину. То есть я бы душу из него вытряс еще до того, как он додумался до этой штуковины.

Чарли допил пиво и вытер рот рукавом.

– Между прочим, так же следовало бы поступить и с изобретателем сигнализации от угона машин. Житья нет от этого визга. Что-что? – Не дождавшись ответа, Чарли продолжал: – Законная самооборона, так это называется. Любой суд присяжных в этой стране меня бы оправдал.

Чарли сделал знак официантке.

– А может, хватит? – попробовал остановить его Ханнес. – Уже поздно, да и выпили мы прилично.

– Кто считает? В общем, последнюю, на дорожку. – Чарли посмотрел на официантку. – Еще две кружки. Да с прицепом. – Он перевел взгляд на Ханнеса: – Что вы там пьете, в Финляндии, «Абсолют»? Или это в Швеции?

– Чарли, угомонись...

– Да перестань ты причитать, словно сварливая жена. – Он прищурился. – Ты вроде собирался позвонить?

– Да. – Ханнес поднялся и повернулся к официантке: – Мне только пива.

– Две перцовки, – распорядился Чарли. – Ясно? Две.

Огибая столики, Ханнес пошел к телефону. На оценивающие взгляды красивых женщин и по меньшей мере двух красивых мужчин он не обращал внимания. Порывшись в кармане, Ханнес выудил четвертак, бросил его в прорезь и набрал нужный номер.

Позади послышалось шумное дыхание, и чья-то сильная рука легла на рычаг. Телефон выплюнул монеты обратно.

Не выпуская из ладони трубку, Ханнес удивленно обернулся и встретил яростный взгляд Чарли.

– Ах ты, ублюдок чертов!

– Ты что это? – изумленно воззрился на него Ханнес.

– Может, выйдем?

– Да в чем дело? – Ханнес повесил наконец трубку.

– В чем дело, спрашиваешь? – Чарли так и трясло от ярости. – А то сам не знаешь, подонок ты эдакий!

– Честно говоря, нет, – спокойно ответил Ханнес. – Может, объяснишь все же?

– Ты ведь ей звонил?

– Ну и что?

– А кому, думаешь, звонил я? – Чарли едва не кричал.

В баре неожиданно стало тихо. От стойки, где они только что весело болтали о чем-то с девушками, отошли двое плотно сбитых мужчин.

Ханнес почувствовал, что все смотрят на них.

А Чарли ничего не замечал. Его трясло от бешенства, пламенный итальянский характер и эгоизм собственника давали о себе знать.

– Неужели нельзя найти кого-нибудь другого? Или тащишься от того, что у приятеля девушку отбиваешь? Наверное, еще больше себя мужиком от этого чувствуешь?

Наконец-то все стало на свои места.

– Это ты о Кензи? А вы что, тоже встречаетесь?

– А то ты не знал? – воинственно выпятил подбородок Чарли.

– Вот именно, – спокойно ответил Ханнес. – Думал, что у вас уже давно все кончено. А чего же ты раньше молчал? – С этими словами он повернулся и пошел к выходу.

Но в Чарли еще не иссяк боевой дух. Он схватил Ханнеса за плечо, развернул его и прижал к стене.

– Ах ты, дерьмо паршивое, думаешь так просто от меня уйти?

– А ну убери руки, – процедил Ханнес.

Правый кулак Чарли уже описывал убийственную дугу, когда Ханнес перехватил его и изо всех сил стиснул запястье.

– Как видишь, – спокойно сказал Ханнес, – мы работаем в разных весовых категориях. Так что давай-ка лучше присядем и потолкуем обо всем спокойно, как принято среди джентльменов.

– Джентльменов! – Чарли яростно сплюнул. Глаза его горели. – Да что ты об этом понимаешь?

– Не надо, – предупредил Ханнес, чувствуя, что Чарли готовится к очередному нападению. – Мне не хотелось бы делать тебе больно.

– Мне? Больно? Не смеши.

Тем не менее Чарли вдруг успокоился и, стряхнув руку Ханнеса, сделал шаг назад.

– Я ухожу. Но поверь, – он прицелился в него дрожащим пальцем, – ты еще обо мне услышишь.

С этими словами Чарли повернулся и, тяжело ступая, направился к выходу. Народ, столпившийся у стойки, расступился, давая ему путь.

Когда он вышел, раздался общий вздох облегчения, и в баре воцарилась прежняя атмосфера. Двое мужчин – по виду это были явно вышибалы – вернулись к стойке. Кто-то рассмеялся.

Ханнес тоже засобирался уходить. Он вернулся на место, бросил на столик несколько смятых купюр и направился к выходу.

– Эй, приятель! – окликнул его один из вышибал.

Ханнес вопросительно посмотрел на него.

– Здорово ты пошел на перехват. Где научился?

– Не твое дело. – Ханнес отвернулся.

– Постой, постой.

– Ну что еще?

– Что за спешка? Дай ему время немного остыть. – Вышибала кивнул на дверь.

– Все нормально. – Ханнес двинулся к выходу.

Но это было слишком сильно сказано. Когда Ханнес, едва передвигая ноги, подошел к дому, где жила Кензи, его нос кровоточил, на лбу красовалась глубокая царапина, и вообще весь он сгибался от боли.

Ханнес с трудом надавил на кнопку звонка.

– Кто там? – послышался искаженный внутренней связью голос Кензи.

– Ганс.

– Может, попозже зайдешь? Я только что вернулась из Европы.

– Ну пожалуйста... Мне... э-э... сама увидишь.

Послышалась жужжание, и дверь отворилась. Поднявшись на несколько пролетов, Ханнес увидел Кензи: простоволосая, босая, в одной ночной рубашке, она перегибалась через перила и, едва увидев, с каким трудом он переползает со ступеньки на ступеньку, кинулась вниз.

– О Господи! Кто это тебя так?

– Помоги... подняться...

Бережно поддерживая Ханнеса за талию, Кензи перевела его через порог, накинула цепочку на дверь и вопросительно посмотрела на него:

– Так кто все же?

– Зачем тебе...

– То есть как это зачем? – возмутилась Кензи, прикладывая ладонь к опухшему глазу Ханнеса. – А впрочем, чего спрашивать, и так все ясно. Чарли поработал, верно?

– Не будем об этом, – хрипло проговорил Ханнес.

– Еще как будем. Но сначала пошли в ванную, раны тебе промою. Вид у тебя тот еще. Но потом, – Кензи строго посмотрела на него, – тебе придется кое-что объяснить.

Будильник зазвонил в половине восьмого утра. Кензи слегка застонала и перевернулась на другой бок. Вставать решительно не хотелось. После того как ей чуть не половину ночи пришлось играть роль сестры милосердия, голова раскалывалась, тело было ватным.

А тут еще разница во времени.

«Старовата я становлюсь для таких дел», – уныло подумала Кензи.

Она решила было позвонить на работу и сказаться больной, но потом передумала. И так уже два дня из-за Зандриной свадьбы пропустила, наверняка дел накопилось полно. А тут еще Зандры нет, их и без того невеликий штат сократился на треть. Арнольд удерживает крепость в одиночку. Нельзя всю тяжесть перекладывать на плечи одного человека.

Кензи неохотно встала с кровати, быстро приняла душ и, как ни странно, успела на работу как раз вовремя.

При ее появлении Арнольд повернулся на вращающемся стуле.

– Хо-хо, кого мы видим! Блудная дочь возвратилась. Сейчас нам все расскажут об этой великой свадьбе! – Арнольд оборвал привычную игру и добавил: – Заодно грязь с себя смоешь.

– Может, дождемся обеда? – слабо выговорила Кензи. – А то я едва держусь на ногах, а дел, наверное, до черта.

– За обедом? Прекрасно. Я даже готов тебя угостить. Только обещай рассказать все.

– Обещаю, обещаю. – Кензи бросила в кофе пару таблеток аспирина и принялась за работу.

В четверть одиннадцатого заглянула Бэмби Паркер.

– Привет, ребята!

– Привет. – Арнольд не удосужился поднять головы.

– Привет, – повернулась к ней Кензи.

– Хорошо, что ты появилась, – сказала Бэмби. – Наш отдел кадров дал во вчерашней «Таймс» объявление о вакансии. На место Зандры. Претенденты уже ждут в приемной. Я бы и сама поговорила, но, понимаешь, у меня к парикмахеру назначено. Не выручишь?

– Естественно. – Кензи широко улыбнулась, что далось ей нелегко. Со временем ее неприязнь к Бэмби только усилилась.

– Отлично. Я знала, что могу на тебя рассчитывать.

«А что мне остается?» – подумала Кензи.

– Да, и еще.

Кензи вопросительно посмотрела на Бэмби.

– Там есть одна девица, на вид настоящая мымра, – предупредила она. – Не наш материал, если ты понимаешь, что я имею в виду. – Она со значением посмотрела на Кензи.

Кензи кивнула и вновь с усилием выдавила из себя улыбку.

– Впрочем, решение за тобой, – строго сказала Бэмби. – Можешь воспользоваться моим кабинетом.

И стремительно упорхнула.

– «Решение за тобой», – передразнил ее Арнольд. – «К парикмахеру назначено!»

– Кончай, Арнольд, – устало бросила Кензи. – Дело серьезное.

– Ясно, ясно, только смотри там, поосторожнее с мымрами. – Он расплылся в широкой улыбке. – Материал должен быть наш!

Кензи принялась перебирать цветные фотографии и отложила несколько штук.

– Слушай, а где наши экзаменационные экземпляры?

– В сейфе. Сейчас принесу.

Кензи прошла в кабинет Бэмби, дождалась, пока Арнольд принесет полотна, и позвонила в приемную.

– Сколько их?

– Восемь.

«Вот тебе и обед», – подумала Кензи. Придется кормить Арнольда ужином.

Собеседование началось.

С виду первые семь претендентов производили вполне приятное впечатление – хорошо воспитаны, умны, язык подвешен, за плечами колледж или университет. Двое мужчин в дорогих строгих костюмах отличались и привлекательной внешностью. Все они раньше работали либо в аукционных домах, либо в музеях, и их резюме производили внушительное впечатление. Тем не менее Кензи была достаточно опытна, чтобы доверять только внешности или документам.

Она предложила претендентам на выбор несколько фотографий и полотен. Все семеро ошиблись как минимум дважды, хотя вопросы были несложные. Уже плохо. А когда дело дошло до техники, в которой работают те или иные мастера, до особенностей их манеры письма – то и совсем беда.

У Кензи голова пошла кругом. О Боже, неужели с такими придется работать? Да ведь на них ни в чем нельзя положиться! Безнадежны.

Последнее, седьмое собеседование она закончила, как и все предыдущие: улыбка, короткое рукопожатие и на прощание: «Спасибо, что пришли. С вами свяжутся».

«Чтобы подсластить пилюлю отказа», – чуть было не добавила Кензи.

Она позвонила в приемную.

– Кажется, там еще один?

– Да. Посылать?

– Давайте.

Вскоре за дверью послышался сильный шум. Кензи вскочила и бросилась к порогу. Открыв дверь, она увидела, что по полу, собирая рассыпавшиеся книги, ползает какая-то женщина.

– Извините, – пробормотала она, нервно поглядывая на Кензи.

– Ну что за ерунда. Помочь?

– Нет, нет, спасибо. – Женщина прикусила губу. – Вы ведь... мисс Тернер?

«О Господи, только не это», – внутренне застонала Кензи.

– Да, а?..

– Меня вызвали на собеседование.

Так вот что имела в виду Бэмби!

– Что ж, заходите.

Женщина, спотыкаясь, вошла в кабинет и положила книги на стул.

Выглядела она, мягко говоря, как настоящая деревенщина. Среднего роста. Землистый цвет лица. Мышиного цвета волосы собраны сзади в пучок. Небольшие старомодные очки в стальной оправе. Никакой косметики.

Платье в пятнах и к тому же размера на два больше, чем надо. Рукава кофты такие длинные, что видны только кончики пальцев.

Ногти обкусаны до крови.

Кензи стало жалко беднягу. Как бы ей помягче отказать?

– Прошу. – Она указала ей на стул напротив и улыбнулась как можно приветливее. – Резюме, полагаю, при вас?

– Что? Резюме? Ах ну да, конечно...

Женщина порылась в старенькой сумке и извлекла на свет кучу смятых и несвежих на вид бумаг.

– Извините, – жалко улыбнулась она, протягивая все Кензи.

– Так, посмотрим, что тут у нас... – Улыбка застыла на губах у Кензи. – Стало быть, вы и есть...

– Аннализа Барабино, – договорила посетительница.

– Ясно, – слабо проговорила Кензи. Ну почему мистеру Споттсу пришло в голову хлопотать именно об этой дурнушке? Неужели нельзя было найти никого поинтереснее?

Впрочем, резюме, несмотря на внешний вид, было превосходно, что и неудивительно – мистер Споттс встречную-поперечную рекомендовать не будет.

На все вопросы Аннализа ответила с обезоруживающей легкостью. Глаз у нее оказался безошибочный, знания – энциклопедические.

«Если бы еще, – с отчаянием подумала Кензи, – выглядела она не так, словно ее только что пыльным мешком ударили».

– Гм, – пробормотала она, барабаня пальцами по столу.

– Что-нибудь не так?

Что-нибудь? Все не так.

– Э-э, как бы это сказать... меня немного смущает ваш... облик.

– Мой – что?

– У меня есть идея. – Кензи схватила трубку и быстро набрала трехзначный номер. – Арнольд? SOS.

– Что такое?

– Элиза Дулитл вызывает профессора Хиггинса. – Кензи посмотрела на посетительницу с доброй улыбкой.

– Ничего себе! Звучит довольно зловеще.

– Не только звучит. Слушай, давай сделаем так. Обед мы все равно уже пропустили, так что, если поможешь, ужин за мной. Выбирай где.

– Нюхом чую какую-то ловушку.

– Ты ошибаешься, но что касается твоего нюха, то это именно то, что мне сейчас нужно. И поторопись. Иначе вернется Бэмби, и тогда...

– Что же ты сразу не сказала? Бегу.

Когда Аннализа и Арнольд вернулись три часа спустя, Кензи глазам своим не поверила. Вместо деревенщины она увидела роскошную молодую женщину в голубой юбке, блейзере и белой блузе. На шею был небрежно наброшен изящный шелковый шарф, волосы укорочены по моде, кожа на лице приобрела совершенно иной цвет. Даже старушечьи очки куда-то исчезли.

– Вот это да! – только и выговорила Кензи.

– Что-нибудь не так? – обеспокоенно спросила Аннализа.

– Нет, нет, все так. Арнольд, ради всего святого, как это тебе удалось?

– Ну, начали мы с главного. – Он с широкой улыбкой указал на целлофановые пакеты с маркой модного модельера. – Пришлось поторговаться. Три костюма, три блузы, четыре шарфа, туфли, и за все – можешь себе представить? – триста пятьдесят долларов. И ни центом больше.

– Когда в следующий раз пойду в магазин, непременно возьму тебя с собой, – сказала Кензи.

– Затем, – продолжал Арнольд, – парикмахерская. Ну, тут у меня старые связи, так что и платить не пришлось. То же самое и с косметикой – прошлись по первому этажу «Блумингдейла», где выставлены образцы. Потом маникюр – и вот вам пожалуйста!

Арнольд победоносно улыбнулся.

– А очки?

– Оказывается, они ей нужны только для чтения. Тем не менее я заставил ее купить другую пару – в черепаховой оправе. А как тебе эти туфли на низких каблуках? Ничего, а? Словом, наш кадр.

Как раз в этот момент в комнату вплыла Бэмби Паркер.

– Привет, ребята? Чего это вы?

– Познакомься с Аннализой Барабино, – сказала Кензи. – Мы взяли ее на место Зандры.

Бэмби строго оглядела Аннализу и коротко кивнула: годится. Она повернулась к Кензи:

– Слава Богу. Впрочем, я и так была уверена, что ту мымру ты не возьмешь.

– Миз Тарна? – Голос в трубке был знаком по бесчисленным записям и множеству фильмов.

Кензи почувствовала, как кожа у нее покрывается пупырышками. Этот тягучий восточноевропейский выговор нельзя было спутать ни с каким другим. На мгновение она лишилась дара речи.

– Миз Тарна? – Голос зазвучал громче. – Вы меня слышите?

– Д-да, – выдавила Кензи и, прикрыв мембрану ладонью, поспешно откашлялась. – Да, да, прекрасно вас слышу, – уже более уверенно повторила она.

– Хорошо. А вас... вы меня узнает?

– Э-э, полагаю, да. Это мисс По...

– Стоп-стоп-стоп. Пошалуйста. Никода не назвайт меня по имени. Миз П. – вот и все. И никода не спрашивайт про мою карьер. Это есть ясно?

– Как скажете, мэм.

– Отлично. У меня есть несколько картин старый мастер, который надо оценить.

– И когда бы вы желали встретиться?

– Завтра, во второй половина дня. В три ровно.

Кензи потянулась было к органайзеру, но тут же одернула себя: какого черта, в конце концов Лила Понс – последняя великая легенда экрана. С такими не каждый день встречаешься.

– В три? Прекрасно.

– В таком случай жду вас.

– С нетерпением...

Но Лила Понс уже повесила трубку.

 

Глава 47

У этого острова-фантазии есть свое название – Мастик. Изумруд, покачивающийся в волнах бирюзового моря, он, образуя вместе с другими такими же островами целую гряду, расположен в ста двадцати двух милях к северу от Барбадоса и занимает площадь всего в 1350 акров.

Местечко – подлинный рай.

Есть здесь две небольшие гостиницы, бар да около шестидесяти частных домов. Туристов сюда не влечет – у этих берегов трудно бросить якорь. В это уединенное место наезжают для отдыха лишь люди знатные, богатые и знаменитые. Ибо уединение – последний оплот, редкая роскошь в стремительно сужающемся в размерах мире.

И более всего эта роскошь обнаруживает себя в архитектурных фантазиях, укрывающихся среди низких холмов и кедров, бугенвиллей и жасминов Мастика.

Все тут странно смешалось: английская крепость с бойницами, крохотная японская деревушка, индонезийские домики из тикового дерева, украшенные резьбой, мавританский дворец и даже собственный Тадж-Махал.

Названия этих причудливых архитектурных сооружений вполне соответствуют мистическому духу Мастика – «Океания», «Озарение», «Форт-Шенди», «Голубые воды».

Именно здесь, в этом Эдеме, и проводили свой медовый месяц наши новобрачные. Они заняли виллу «Нептун» – нечто вроде античного храма с колоннами, огибающего с трех сторон большой бассейн. Сплошь увитые жасмином стены за выступающими вперед глубокими тенистыми лоджиями выложены из кораллового песчаника и прорезаны множеством створчатых окон, так что комнат в обычном понимании здесь, по существу, нет – все на открытом воздухе.

Вокруг бассейна возвышаются мраморные статуи – Нептун, нимфы, дельфины, фавны, кентавры, сфинксы, морские божества. А за ними каскадом обрываются в аквамариновое море пышные сады.

Тут, в небольшой бухте, покачиваются на якоре белая моторная яхта и рядом остроносый, красного дерева, шлюп, напоминающий скорее лезвие ножа.

В этот мартовский полдень дом со всех сторон обтекал легкий пассат, небо синело лазурью. В неясной дымке виднелись соседние острова – издали они были похожи на китов, греющихся на солнце.

По крайней мере так казалось Зандре, нежившейся в шезлонге в тенистом полумраке лоджии.

– Что мне больше всего здесь нравится, – заметила она, – так это отсутствие окон. Они и не нужны. Тень... вентиляторы... пассат... Право, милый, здесь настоящий рай. Что? Мой ход? – Зандра перевела взгляд на шахматную доску, лежащую между ними на низком столике, и задумалась.

Карл Хайнц, раскачиваясь в шезлонге, с улыбкой смотрел на жену.

«Вот так бы всю жизнь глаз с нее не сводил», – думал он, прислушиваясь к ее беспрестанному щебетанию.

И в этом не было преувеличения. Одно лишь присутствие Зандры его опьяняло, наполняло удивительной радостью. Это живое, ликующее существо приводило его в такое состояние, что иногда казалось: еще чуть-чуть, и можно умереть от счастья. Только теперь Карл Хайнц понял наконец, что вдохновляет поэтов и почему только любовные песни, от которых раньше он отмахивался с таким пренебрежением, способны по-настоящему выразить его чувства.

– Слушай, Хайнц, – почти с отчаянием заговорила Зандра, – ну что это за игра, в которой надо непременно выигрывать? Дурацкие правила!

Зандра взяла ладьей ферзя противника и широко улыбнулась.

– Твой ход, – бодро проговорила она, протянула руку и, сорвав с соседнего куста жасмина целый пучок цветов, принялась лениво обрывать лепестки.

Но Карл Хайнц, казалось, вовсе забыл о шахматах. Он просто смотрел на жену, любуясь, с каким чисто физическим наслаждением она перебирает цветы.

«О Господи, ну когда же она поймет, что женитьба для меня – не просто сделка, я люблю ее, и только это имеет значение!»

– Ну, Хайнц, – нетерпеливо сказала Зандра, – о чем задумался?

– Смотри, пыльца попадет на нос, – негромко проговорил он.

– Так, наверное, уже попала. – Зандра наклонилась к нему и сморщила нос. – Ну как, есть?

– Да, и выглядит очень симпатично.

– В таком случае не буду стирать. Будем считать, что я просто чумазый мальчишка.

Зандра засмеялась и вскочила на ноги, нарочно опрокинув доску. Фигуры со стуком покатились по полу, Зандра схватила мужа за плечи и рывком подняла с шезлонга.

– Слушай, милый, ведь необязательно доигрывать, правда? Особенно в такой чудесный день. Давай искупаемся.

– Давай. – Он направился в дом. – Сейчас вернусь.

– Эй, куда ты? – Зандра удержала его за руку.

– За плавками.

– О Господи, да кому нужны твои плавки? Не будь таким ханжой. К тому же слугам все равно ничего не видно, а если не подходить к самому обрыву, то и с яхты тоже.

Она посмотрела ему прямо в глаза и добавила с легкой хрипотцой в голосе:

– А если ты меня стесняешься, то я твоя жена.

Зандра выпустила его руку, ловко стянула через голову майку и тряхнула волосами.

Карл Хайнц задохнулся. Под майкой у Зандры ничего не было. Малиновые соски дерзко выпячивались вперед.

– Ну что, разденешься ты наконец, или, может, помочь?

Не сводя с нее глаз, Карл Хайнц скинул рубашку и принялся расстегивать брюки.

– Слава Богу! – бросила Зандра и бегом кинулась к бассейну.

Карл Хайнц засмотрелся на жену, а полюбоваться было чем: Зандра сложила над головой руки, легко подпрыгнула и ласточкой ушла в воду, совершенно не потревожив поверхности.

Карл Хайнц восхищенно покачал головой. И как это у нее все так получается? За что ни возьмется – чистое совершенство. Ну не может быть, чтобы у нее вовсе не было недостатков.

Зандра вынырнула в противоположном конце бассейна, у статуи Нептуна, и, отбросив назад слипшиеся волосы, помахала мужу рукой.

– Ну, что же ты? Давай сюда! Вода замечательная!

Сбросив брюки и трусы, Карл Хайнц прыгнул в воду и вынырнул, яростно тряся головой и рассыпая вокруг себя тучи брызг, прямо рядом с Зандрой.

– Ну как? Здорово, правда?

Вода под лучами солнца ослепительно сверкала.

– Действительно, неплохо, – снисходительно кивнул Карл Хайнц.

– Неплохо? – Зандра брызнула на него водой. – Всего лишь неплохо?

Карл Хайнц широко ухмыльнулся и произвел ответный выстрел.

Зандра взвизгнула, набрала в грудь побольше воздуха и нырнула.

Карл Хайнц закрутился на месте, высматривая жену: что это она задумала?

Внезапно его резко потянули под водой за ноги. Карл Хайнц захлебнулся и, беспорядочно молотя руками, вынырнул на поверхность.

– Это еще что за фокусы?

– А что? – Зандра заразительно рассмеялась.

Карл Хайнц ринулся вперед.

Прикинувшись испуганной, Зандра быстро поплыла в сторону. Он погнался за ней, но силы были не равны, и догнать ее не удалось.

– Ага, боишься? – крикнул он.

– Чего именно?

– Не чего, а кого. Меня!

– И чего мне тебя бояться?

– Потому что знаешь, что будет, если догоню. – Глаза у него заблестели.

– И что же?

Трудно сказать, нарочно ли она сбросила скорость, но, во всяком случае, он схватил ее за лодыжку и притянул к себе.

– А вот это. – Притянув Зандру к себе, Карл Хайнц впился ей в губы.

Зандра почувствовала, что ее охватывает жар. Она обхватила его ногами, и, не разжимая объятий, жадно впиваясь друг другу в губы, они погрузились в аквамариновую глубину.

Даже в воде Зандра чувствовала, как сильно колотится сердце Карла Хайнца, и со всем пылом отвечала на его ласки. Они подпрыгивали, кувыркались, ныряли. Волосы у Зандры длинными прядями налипли на лицо, и она походила сейчас на речную фею. А дно бассейна, о которое ударялись солнечные лучи, напоминало подводный танцевальный зал.

Правой рукой Карл Хайнц прижимал к себе голову Зандры, левой ласкал ее грудь, мягко придавливая пальцами соски. Жар внутри ее разгорался все сильнее. Зандра негромко застонала.

Его руки поползли ниже.

Зандра задрожала всем телом. Дышать стало нечем, и они разом вынырнули на поверхность.

Зандра жадно, как рыба, выброшенная на берег, хватала воздух ртом. В ее глазах полыхал неукротимый огонь желания, а ведь никогда прежде она не считала себя особенно страстной, скорее, напротив, сдержанной.

– Пошли, – сказал Карл Хайнц, слегка подтолкнул жену и поплыл вслед к бортику бассейна.

Слова больше были не нужны. Едва ее плечи коснулись стенки, как она обернулась и отдалась ему, как нимфа отдается фавну.

– Еще, еще, – стонала Зандра со слезами на глазах.

Откинув голову назад, она мотала ею из стороны в сторону, выгибала спину, прижималась к нему бедрами. А его движения становились все быстрее, все яростнее, и вот вода вокруг них уже клокотала, вскипая пенящимися бурунами.

Зандра чувствовала, что оргазм близок, и вот ее всю затопило, подбросило вверх, поглотило. Она хрипло вскрикнула.

Но это было только начало.

Принцесса – не принцесса, в любви она ничем не отличалась от шлюхи.

 

Глава 48

«Ровно в три». Так сказала мисс П.

Кензи была на месте за двенадцать минут до назначенного времени. Она испытывала странное ощущение оттого, что все это уже было и сейчас только повторяется, причем в малейших деталях.

Что, разумеется, соответствовало действительности.

Все было как в первый раз.

Тот же подъезд, нырнув в который она тогда, как и сейчас, сменила кроссовки на свои лучшие туфли. Та же сумка, в которую вновь отправились кроссовки.

Заходящее солнце отбрасывало косые лучи на Пятьдесят Вторую улицу и, далее, на противоположный берег Ист-Ривер, ярко освещая ряды окон многочисленных фабрик и складов.

Приближаясь к дому, где жила мисс П., Кензи почувствовала на себе изучающий взгляд привратника. Что первое испытание она прошла, стало ясно, когда он открыл ей дверь и пригласил в вестибюль. Но не дальше. На стене красовалось объявление, из которого следовало, что любой посетитель должен назвать свое имя. Это явно касалось даже президента Соединенных Штатов. Ну что ж, в конце концов, это Ривер-Хаус, здесь живут избранные.

– Чем могу быть полезен, мэм?

Скрипучий голос привратника тоже не изменился.

Кензи сразу его узнала. Тот самый старикашка, что отшил ее в прошлый раз.

Слегка откинув голову, она попыталась обольстить его улыбкой мощностью в тысячу ватт.

Он твердо ее выдержал, сохранив непроницаемое выражение лица.

– У меня свидание с мисс П., – бодро заявила Кензи, отметив про себя попутно: «Ну вот, хотя бы что-то новенькое, в прошлый раз я назвала ее „мисс Понс“. Может, это подействует?»

Не подействовало.

– А почему вы решили, что здесь живет какая-то мисс П.? – Голос привратника был столь же бесстрастен, сколь и выражение его лица.

Кензи улыбнулась еще лучезарнее:

– А потому что вчера она мне позвонила.

– Ах вот как?

– Именно так. – «Господи, ну и Фома неверующий!» – А вы меня не помните? Однажды я здесь уже была. Я работаю в «Бергли», вот моя визитка. – Кензи принялась рыться в сумочке.

– В этом нет нужды. – Привратник поднял трубку внутреннего телефона. – Прошу прощения, мэм, еще раз – как вас зовут?

– Тернер. Маккензи Тернер. – Кензи огляделась, делая вид, что рассматривает убранство вестибюля.

– Это Арти. Тут некая мисс Тернер. Из «Бергли». Утверждает, что ей назначено свидание с мисс П. Что? Да-да... слушаю.

Кензи исподтишка посмотрела на привратника, но выражение его лица ничуть не изменилось.

– Ну что, – улыбнулась она, – прошла я проверку КГБ?

– Нет. – Он покачал головой. – Весьма сожалею.

– Что-о?

Привратник скромно откашлялся и отвел глаза.

– Домоправительница говорит, что мисс П. в Клостере. Это где-то во Франции.

– В Швейцарии, – машинально поправила его Кензи. – И когда же она уехала?

– Понятия не имею, мэм. Может, это было не в мою смену.

– Но ведь не далее как вчера я сама с ней разговаривала!

– Ничем не могу помочь, мэм. Может, в другой раз зайдете?

– В другой раз! Мне было назначено на сегодня!

– Тогда, возможно, надо было позвонить заранее...

– Так в этом же все и дело! Понимаете? У меня нет ее номера. Она сама со мной связывается.

– Повторяю, мэм, ничем не могу помочь. – Привратник с каменным лицом двинулся к двери. – Прошу, мэм.

Но Кензи не сдавалась.

– Слушайте, это чрезвычайно важно, – настойчиво заговорила она. – Может, сделаем так: я сама позвоню...

– Это абсолютно невозможно! – в ужасе воскликнул привратник и круто повернул назад, исполненный решимости защищать, если понадобится, телефон до последней капли крови.

– Тогда позвоните еще раз сами.

– Никак не могу, мэм. – Он сожалеюще покачал головой.

– Но почему?

– Потому что здесь действуют строгие правила. Один посетитель – один звонок. И никаких исключений.

– Но ведь бывают же ситуации...

– Не бывает. – Привратник скупо улыбнулся. – Во всяком случае, когда речь идет об апартаментах 5С.

«5С», – мысленно отметила Кензи. Кто знает, может, пригодится.

– Что же мне делать? – Кензи выжидательно посмотрела на привратника.

– Я уже сказал.

– Вот черт! – от души выругалась Кензи.

– Извините, мэм, но правила устанавливаю не я.

А еще говорят о Кафке, раздраженно подумала Кензи. Какой уж там Кафка! Подобного можно ожидать в какой-нибудь автомобильной компании, но уж никак не в самом знаменитом из нью-йоркских домов.

Круто повернувшись, она толкнула тяжелую дверь и, не успел привратник и глазом моргнуть, вылетела наружу.

Стремительно удаляясь от дома, Кензи пыталась привести в порядок расстроенные чувства, когда...

...то же самое!

Колеблющаяся занавеска.

Странное, неприятное ощущение, что за тобой наблюдают.

Кензи замедлила шаг и пристально вгляделась в знакомое по прошлому визиту окно на пятом этаже.

У нее перехватило дыхание.

– Клостер, как бы не так! – пробормотала Кензи.

Лила Понс! Собственной персоной. Стоит за гардинами, на голове тюрбан, одна рука на животе, в другой дымится сигарета – ни дать ни взять героиня очередного фильма.

На мгновение их взгляды как будто встретились, и тут же призрачная фигура исчезла.

Представление закончено, подумала Кензи и двинулась вперед. Она и так уже без толку потратила кучу времени.

 

Глава 49

– Что же такое случилось со старыми добрыми кофейнями? – печально произнес Чарли.

Был ранний вечер, и в одной из восьми десятков кофеен, что, как грибы, выросли на Манхэттене чуть ли не за одну ночь, толпились неряшливо одетые молодые люди.

– Что, что? – сварливо откликнулась Кензи. – Вместо кофе подают бурду.

Кензи сидела напротив, расправляясь с шоколадным тортом и отхлебывая капуччино.

– Что нужно этому городу, – пробурчал Чарли, – так это закон о нераспространении кофеен.

– Я всегда думала, что вы, итальянцы, любите хороший кофе.

– Хороший кофе не может стоить три доллара чашка.

Кензи задумчиво отрезала очередной кусок торта, насадила его на вилку и отправила в рот.

– Объедение! – Она мечтательно закрыла глаза.

– За такую цену он должен бы быть получше.

– Слушай, Чарли, не мешай мне поглощать калории. Давай сменим тему.

– Давай. – Он положил ладони на крохотный столик. – Зачем ты меня сюда притащила? Вроде собиралась о чем-то поговорить?

Кензи аккуратно отложила вилку, вытерла рот бумажной салфеткой и сделала глоток капуччино.

– Так оно и есть.

– И еще ты сказала, что разговор не для телефона, не для обеда и даже не для дома.

– И опять твоя правда.

– Ну так начинай.

– Есть женщины, – неторопливо начала Кензи, – которым нравятся мужчины, владеющие приемами джиу-джитсу. Я, как ты знаешь, не из их числа.

– Что это ты вдруг перешла на суахили? – покосился на нее Чарли.

– Не валяй дурака, я говорю о твоих кулаках, – выпрямилась Кензи. – О драках на школьном дворе. «Может, выйдем, приятель?» Что-то в этом роде.

– Слушай, – Чарли потер лоб, – а яснее ты выражаться не можешь? О чем вообще речь?

– О твоем нраве. О твоей идиотской ревности. О готовности решать дело кулаками.

– Извини, но я все еще не понимаю.

– Ты слышал, что я сказала?

– Слышал. Но ни слова не понял.

– Ну, ладно, – напряженно проговорила Кензи, – я имею в виду Ханнеса.

– А-а, вот ты о ком. Решила поджечь свечу с обеих сторон?

– Знаешь что, Чарли, с кем мне встречаться, а с кем нет, я как-нибудь сама решу. Но то... что я с ним встречаюсь, еще не дает тебе права его бить.

– Что-что? – Чарли даже глаза выпучил от изумления.

– Не надо напускать на себя вид невинной овечки, – сердито бросила Кензи. – Мы оба знаем, что ты натворил.

– А что я натворил? С чего это тебе вдруг пришло в голову?

– Источник у меня, скажем так, надежный.

– Видит Бог, Кензи, я и пальцем не коснулся этого сукина сына!

– И ты думаешь, я тебе поверю? – тяжело вздохнула Кензи.

– А почему бы и нет?

Она промолчала.

– Так-так. – Чарли яростно взъерошил себе волосы. – Стало быть, сам Блондинчик тебе все напел?

– Спокойно, спокойно.

– Спокойно? Нет, как тебе это понравится? Малый, с которым я работаю в одной упряжке и который называет меня своим приятелем, оказывается, наставляет мне рога и ко всему прочему еще и врет почем зря. Жаль, что я действительно не выбил из него дурь!

– Он утверждает, что так оно и было, – спокойно сказала Кензи.

Чарли отказывался верить своим ушам.

– И ты клюнула?

– Можно и так сказать.

– Чудесно! Ты уже бог знает сколько времени меня знаешь, но вот появляется Блондинчик, и ты веришь ему, а не мне.

Снова тяжело вздохнув, Кензи отхлебнула кофе.

– Почему тогда у тебя содрана кожа на костяшках пальцев?

– Упал.

– Упал?

– Ну да, а что, не бывает? Или это преступление?

– А откуда же тогда у Ханнеса синяк под глазом?

– Знаешь что, на твоем месте я бы бросил этого ублюдка. Тебе никогда не приходило в голову, что он может быть опасен?

– Оставь, Чарли, – усмехнулась Кензи. – Судя по внешнему виду, мне следует опасаться скорее тебя.

– Да, если ты что вобьешь себе в голову...

Кензи промолчала.

– Стало быть, за этим ты меня сюда вытащила? Чтобы вместе с кофе дерьмом напоить?

– Вовсе нет. Мне просто хотелось поговорить, как это принято у цивилизованных людей.

– Ах вон оно что!

– Ну, и еще я подумала, что, может, пора... привести в действие закон.

– Какой закон? – подозрительно посмотрел на нее Чарли.

– Закон Кензи.

– Теперь уж я вовсе отказываюсь что-либо понимать.

– Видишь ли, Чарли, дело в том, что ты мне нравишься. – Кензи, не отводя своих темных глаз, прямо посмотрела на него. – Или даже больше, чем нравишься.

– Да ну? Премного благодарен, – насмешливо бросил Чарли. – Это все меняет.

– Но и Ханнес мне тоже нравится.

– И тоже больше, чем просто нравится? – криво ухмыльнулся Чарли.

– Ты прав, – серьезно ответила Кензи.

– Ну что ж, – вздохнул Чарли, – не буду прикидываться, будто это мне все равно.

– И чтобы еще больше не запутывать дело, – продолжала Кензи, – я решила вас разделить.

Чарли вопросительно посмотрел на нее.

– Я также решила, что вы оба вправе рассчитывать на равное время.

– Да ну? – обиженно переспросил Чарли. – На манер телевидения, когда там сталкиваются две точки зрения?

– Только до тех пор, пока мы все в себе не разберемся, – уточнила Кензи. – Время Ханнеса – понедельники, среды и пятницы.

– Да?

– Из чего следует, что за тобой вторники, четверги и субботы.

– Очень интересно. А как насчет воскресений?

– А по воскресеньям я отдыхаю.

– Да уж, отдых тебе явно понадобится.

Кензи молча пожала плечами.

– В общем, как я посмотрю, тебе желательно одним выстрелом убить двух зайцев?

– На это я даже не буду отвечать.

– А тебе не кажется, что ты натравливаешь нас с Ханнесом друг на друга?

– Совсем наоборот, – терпеливо сказала Кензи, – стараюсь, чтобы вы в горло друг другу не вцепились. – Кензи выпрямилась и сложила на груди руки. – Ну как, согласен?

– А с Блондинчиком уже имеется договоренность? – прищурился Чарли.

– Если ты хочешь спросить, говорила ли я с Ханнесом, то да, говорила. У него нет возражений.

– Так я и знал. – Чарли помолчал. – А если у меня будут?

– Хотелось бы надеяться, что нет. А впрочем, – Кензи глубоко вздохнула, – решение за тобой.

Он пристально посмотрел на нее.

Она так же пристально посмотрела на него.

– Да, выбор у меня классный! – Чарли потер лоб. – Между пещерой дракона и синим морем.

– Мне жаль, что ты так смотришь на это дело, Чарли.

– Надо отдать тебе должное, умеешь найти самое больное место.

– Вот уж этого мне меньше всего хотелось. Я просто стараюсь быть справедливой.

– Да, я и забыл, – презрительно фыркнул Чарли.

Крепко сжав губы, Кензи ждала продолжения.

– Знаешь, на пустой желудок мне что-то плохо думается. А кофе, насколько я понимаю, не еда. Но мы ведь не собираемся пойти куда-нибудь, где можно как следует подкрепиться?

– Не собираемся.

– А почему, собственно?

– А потому, что сегодня пятница, – мягко заметила Кензи.

– Пят... – Чарли хлопнул себя ладонью по лбу. – Ну да, конечно, и как это я забыл? Сегодня вечер Блондинчика.

Кензи передернуло, как от удара.

– Стало быть, ужинаешь ты с ним? Ну, и так далее.

– Вот именно. – Кензи выпятила подбородок.

– Ну так и катитесь куда подальше! Оба! – Чарли вскочил из-за стола и пулей вылетел из кофейни.

– Я все ему рассказала. – Кензи с Ханнесом ужинали в ресторане.

– Ну и как он?

– Да, боюсь, неважно.

– Жаль.

– Мне тоже. – Кензи улыбнулась. – А знаешь, он считает тебя опасным типом.

– Меня?! – Ханнес расхохотался. – То-то до сих пор у меня все лицо в синяках!

– Вижу. И это придает тебе героический облик.

Ханнес снова хохотнул, но внезапно замолк.

– А тебе не кажется, – медленно заговорил он, – что Чарли не шутит?

– Это еще как понять? – изумленно воззрилась на него Кензи.

– Видишь ли, ему вполне может казаться, что его преследуют. Род паранойи. Посмотри, что он со мной сотворил.

– О чем ты?

– Может, он даже не отдавал себе отчета в том, что делает.

– Ханнес...

– Дослушай. Чарли изрядно выпивает.

– Это правда.

– Ну и, может, иногда на него находит затмение. Тогда становится понятным, почему он ничего не помнит.

– Не пугай меня!

– Да нет, тебе-то зла он не хочет и не сделает. По крайней мере сознательно.

Кензи это соображение не слишком утешило.

Ханнес пристально посмотрел на нее.

– Извини, Кензи, мне вовсе не хотелось тебя пугать.

Она с трудом выдавила улыбку.

«Чарли всегда был со мной ласков, – уговаривала себя Кензи. – Так чего же бояться... Или все же есть чего?»

Ответа она не знала.

 

Глава 50

– Эй, голубки-и! – Раскинув руки, Дина осыпала их обоих поцелуями. – Ну, как прошел медовый месяц? Зандра, ты просто обязана все мне рассказать в мельчайших подробностях. Хайнц! Ты загорел, как негр! Ну, присаживайтесь. Прошу прощения, что принимаю вас так скромно. Вообще-то это только на время, но уже кажется – вечность прошла...

Пока в их доме меняли обстановку, Голдсмиты вместе с мажордомом, личной горничной Дины и небольшой коллекцией лучших картин переехали в отель «Карлайл». «Скромное» помещение – четырехспальный угловой люкс стоимостью 24 тысячи долларов в месяц – помещался на верхнем этаже, окнами на север и запад. Мраморный пол в вестибюле, в огромной гостиной – концертный рояль, и в каждой спальне собственная ванная. Этажом ниже сняли еще один номер и приспособили его под кабинет Габи.

В комнате незаметно появился Джулио.

– Шампанского, – распорядилась Дина, усаживая гостей на мягкий диван. – «Кристалл». И пошлите кого-нибудь вниз за сандвичами. – Она повернулась к Зандре и Карлу Хайнцу.

Оба выглядели так, как и должны выглядеть новобрачные после медового месяца. Друг с другом им было явно не скучно. Ведь у них было все, что душа пожелает, – богатство, власть, блеск.

«Ну, скажем, почти все, – добавила про себя Дина. – Но чтобы поговорить о том, чего не хватает, нужно дождаться подходящего момента».

А пока можно просто поболтать да обменяться новостями. После свадьбы прошло две недели, и выяснилось, что Дина даже не знает, где счастливая пара провела медовый месяц.

– Как здорово, что вы наконец вернулись, – тараторила она. – Дождаться не могла. Без вас в Нью-Йорке – сплошная тоска!

– Это уж слишком, – рассмеялся Карл Хайнц.

– Ничуть! Ну же, рассказывайте. Откуда этот потрясающий загар?

– С Мастика, откуда же еще?

– С Мастика! – в растерянности переспросила Дина. – Но там же так... тихо.

– Мертвая тишина, – подхватила Зандра.

– Вот-вот, это я и хотела сказать. Как же вы там выдержали целых две недели?

– Тебя это удивляет? – Зандра хитро переглянулась с мужем. – А чем, по-твоему, заняты новобрачные во время медового месяца?

– А, ясно. Но об этом не будем. А вот и шампанское!

Пока Джулио открывал бутылку и наполнял бокалы, Дина пристально рассматривала парочку. Что-то в них обоих изменилось, только трудно сказать, что именно.

И тут Дину осенило. Они – на самом деле супружеская пара! И еще кое-что. Они счастливы, это заметно с первого взгляда. Понимают они это сами или нет, но они влюблены. По-настоящему влюблены!

Дина подняла бокал.

– За вас. И за будущее счастье.

– За будущее счастье, – эхом откликнулась Зандра, и все трое сдвинули бокалы.

– Чудесно! – причмокнул Карл Хайнц.

– А теперь о новостях. – Дина отставила шампанское. – Может, вы сочтете, что я лезу не в свое дело, но пока вас не было, я тут провела кое-какое расследование.

– Что за расследование? – рассеянно спросила Зандра. – Это еще зачем?

– За тем, чтобы счастье приблизилось! – с видом заботливой крестной матери пояснила Дина. – И у меня есть для вас хорошие новости! Я и поверить не могла, какой шаг вперед сделало за последние годы акушерство! Вы тоже, наверное, не поверите.

Зандра не сдержала улыбки. Дина в своем амплуа. Кучу медицинских кабинетов, наверное, обегала за эти дни.

– Ну? – сказала она. – Я слушаю. Хайнц тоже. Не так ли, милый?

– Раньше пол новорожденного был делом случая. – Дина отхлебнула немного шампанского и снова поставила бокал на стол.

– Почему раньше? И сейчас так, – возразила Зандра.

– А вот и нет, – загадочно улыбнулась Дина. – Ты не поверишь, но доктор Розенбаум доказал, что это не так.

Карл Хайнц сдвинул брови.

– Розенбаум... Розенбаум, – забормотал он, разглаживая на брюках несуществующую складку. – Никогда не слышал о таком.

– Ну и что? – возразила Дина. – Раньше и я не слышала.

– Ты же знаешь, дорогая, как я ненавижу загадки, – сказала Зандра. – Кто это такой?

– Всего лишь самый знаменитый в Нью-Йорке гинеколог. Истинная правда. Больше того, его считают крупнейшим специалистом в мире. Так вот, – продолжала Дина, сложив руки на коленях, – у нас с этим господином был долгий разговор. И угадай, что он мне сказал?

Зандра и Карл Хайнц выжидательно смотрели на нее.

– Несколько лет назад была разработана особая методика, позволяющая воздействовать на пол зародыша. Можешь себе представить?

Дину так и распирало от возбуждения. Ее голубые глаза горели небесным пламенем.

– Слышите? Он может помочь вам зачать сына... наследника!

– Интересно! – скептически заметила Зандра. – Я почему-то всегда считала, что тут все зависит от природы.

– Оказывается, природе можно помочь. Как в точности называется эта процедура, я забыла – ты же знаешь, что касается медицинской терминологии, я совершенно безнадежна, – Дина небрежно махнула рукой, – но смысл в искусственном осеменении.

Карл Хайнц покачал головой:

– Мне это не нравится. Я решительно против того, чтобы Зандра...

– Право, милый, ну какое это имеет значение? – мягко прервала его жена.

– И тем не менее...

– Нам нужен сын, я готова пойти на все – в разумных пределах, разумеется, – чтобы сын и родился.

Дина вмешалась в спор:

– На самом деле все очень просто. Прежде всего... сейчас посмотрим... да, прежде всего берется сперма. В лаборатории с ней что-то делают, то ли взбивают, то ли встряхивают, в результате мужское семя оказывается сверху...

– Что-то встряхивают? – захихикала Зандра. – Как коктейль?

– Взбивают, – фыркнул Карл Хайнц. – И это гарантирует появление на свет ребенка мужского пола?

– Нет, – признала Дина, – ничего это не гарантирует. Но уже есть положительные результаты. Короче говоря, если вас это интересует, доктор Розенбаум все разъяснит гораздо лучше меня.

Карл Хайнц переглянулся с женой. Она незаметно кивнула.

Дина сделала еще глоток шампанского.

– Вообще-то... – Карл Хайнц замялся. – Нет, это уж слишком.

– Ничего не слишком, – возразила Дина. – Лоренс Розенбаум – всеми уважаемый специалист и к тому же практикующий врач. – Дина замолчала и пристально посмотрела на принца. – А что, у вас есть лучшее предложение?

Карл Хайнц молча покачал головой.

– Ну, вот видите. К тому же чем вы, собственно, рискуете?

Карл Хайнц не ответил, а Зандра подумала: «Двадцатью миллиардами долларов».

Она выпрямилась во весь рост и выставила вперед подбородок – настоящая принцесса.

– Так, дорогая, – повернулась она к Дине. – Звони доктору Розенбауму. Выясни, когда он может нас принять.

– Зандра! – запротестовал Карл Хайнц. – Драконовские меры вроде этой не входят...

«... в условия соглашения!» Он мог и не договаривать.

– Спасибо за заботу, милый, – улыбнулась Зандра, – но я уже все решила.

– Но почему бы не довериться природе? А там видно будет.

– А потому, что природе могут понадобиться месяцы, а то и годы, чтобы я хотя бы понесла. Да, мне известно, что сейчас состояние твоего отца стабилизировалось, но он по-прежнему в коме. Ты ведь сам слышал, что говорят врачи. Это только вопрос времени.

– Да, но...

– А помимо всего прочего, – не дала ему перебить себя Зандра, – я вовсе не хочу, чтобы наследство досталось этому недоноску, сыну Софьи. Ты видел, как она явилась на нашу свадьбу? Вся в черном. Вряд ли это свидетельствует о ее нежной любви ко мне.

Зандра перевела взгляд на Дину.

– Звони, – хрипло сказала она, беря мужа за руку. – Прямо сейчас.

 

Глава 51

– Ты, часом, не голоден, Ферраро? – осведомился заместитель начальника. – А то давай перехватим чего-нибудь прямо на ходу.

Они пробивались сквозь толпу прохожих в Чайнатауне, что, впрочем, совершенно не мешало Дичеку принюхиваться к разнообразным запахам жареного.

– Спасибо, шеф, – слабо улыбнулся Чарли. – Я пас.

В ответ он получил презрительную ухмылку.

Тайлер Дичек был прямым начальником Чарли. Всем своим видом он напоминал скорее бочонок пива, особо развитой мускулатурой не отличался, впрочем, и рыхлостью тоже, взгляд у него был тяжелый и подозрительный, голос хрипловатый, физиономия в крупных оспинах. Ну и, судя по количеству уже съеденного – изрядная тарелка овощей, две здоровые утиные ноги и кусок телятины, – луженое брюхо.

Покончив с едой, Дичек выбросил бумажный мешок с костями в урну, вытер жирные пальцы бумажной салфеткой и от души рыгнул.

– Ладно, Ферраро, у меня еще дел по горло. – Он оглянулся по сторонам. – Чего надо?

– Да вот, хотел потолковать о пилотном проекте.

– А что такое? – По каменному выражению Дичека можно было судить, что об этом проекте он лично весьма невысокого мнения.

– Да не очень-то у нас получается с Интерполом. Я хотел бы выйти из игры.

– Ничего себе! – присвистнул Дичек. – Да у тебя самая сахарная работа во всем управлении. – Он задумчиво оглядел висящие тут и там поросячьи тушки. – Пожалуй, дальше будут получше. – И Дичек прибавил шага.

Чарли оглянулся.

– Смотрю, на аппетит вы не жалуетесь, шеф?

– А тебе-то что?

– Да нет, просто подумал...

– Куй железо, пока горячо, – оборвал его Дичек. – На вид свеженькие.

– Ну да, как еда для собачек да кошек.

– Вот-вот!

– Правда, здесь свежатина прыгает. И ползает. И плавает. Надо бы на Пасху сюда зайти, купить цыпленка либо кролика.

– А чего Пасхи дожидаться? – засмеялся Дичек и тут же посерьезнел. – Так о чем это ты там? Что за игра?

– Просто с меня довольно, – угрюмо сказал Чарли.

– В чем дело?

– Говорю же, эта связка Интерпола с нашим ведомством попахивает дерьмом.

– Да ну? Может, разовьешь свою мысль?

– Если все и дальше так пойдет, – вздохнул Чарли, – мы с этим финном разорвем друг друга на куски.

– Да? А мне казалось, ваш с ним брак был заключен на небесах. – Дичек остро посмотрел на него.

– Вот именно – был. А сейчас пора подавать на развод, и чем быстрее, тем лучше.

– И все произошло в одночасье?

– Да нет. Просто мне понадобилось время, чтобы очнуться.

– Ну, очнулся. И что же увидел?

– Что этот малый трахает мою девчонку.

– Я, часом, не ослышался? – прищурился Дичек. – У вас одна баба на двоих?

– Ну да, – насупился Чарли и сунул руки в карманы пальто. – Так могу ли я доверять такому напарнику? Ни за что!

– Вот сучья жизнь, – покачал головой Дичек.

– Вот именно. Честное слово, так и размазал бы по стене этого ублюдка!

– А девчонка-то, похоже, горячая, а? – восхищенно протянул Дичек.

– Эй, шеф, а вот этого не надо, – глухо заворчал Чарли.

– Ладно, ладно. – Дичек поднял мясистые ладони. – Не будь таким недотрогой.

Он остановился, завороженно посмотрел на жирные куски мяса, медленно поворачивающиеся на шампурах, и кивнул хозяину:

– А ну-ка положи мне, да побольше.

Расплатившись, Дичек взял бумажный пакет и двинулся дальше. По дороге он то и дело подбрасывал румяные кусочки в воздух и ловко ловил их ртом.

– Ладно, к делу. Я хочу, чтобы ты хорошенько меня выслушал, Ферраро, ясно? – Дичек недобро сощурился.

– Да, шеф, – покорно сказал Чарли.

– Ты знаешь, чем мы заняты в этом городе? – Вопрос был явно риторический. – Да чем только не заняты.

– Чем только не заняты, – эхом откликнулся Чарли.

– Точно. Всем! И всеми. У нас на плечах грабители. Сотни тысяч наркоманов. Миллионы людей, живущих на пособие. Черт знает сколько болванов школьников, любящих пострелять друг в друга. Девятилетние выбрасывают шестилетних из окна двадцатиэтажного дома, и это тоже наше дело. Толпы бездомных, а вдобавок к тому ребятишки, обливающие себя бензином и чиркающие спичкой.

Чарли выжидательно молчал.

– И тебе, – язвительно ухмыльнулся Дичек, – не терпится окунуться в это дерьмо? Это ты хочешь сказать?

– Ну что ж, если вы так ставите вопрос, то да. Я готов.

– Ну и болван, – беззлобно выругался Дичек. – Ну ладно. В таком случае я перечислю тебе причины, по которым ты и пикнуть не можешь об отставке.

– Да бросьте вы, шеф...

– Тихо-тихо, сейчас я говорю, – насупился Дичек.

– А я, выходит, должен покорно выслушивать...

– Вот именно! – Дичек заработал челюстями, разжевывая непокорный кусок. – Ты хорошо делаешь свое дело. Кроме тебя, у нас никто не отличит Пикассо от куриной какашки. И это первое.

Дичек подбросил в воздух очередной кусок мяса, поймал его ртом и разжевал.

– Второе. Ты способен работать и на сцене, и за кулисами. Появляясь на открытии выставки, ты не орешь всем своим видом: «Смотрите, легавый пришел!», а с другой стороны, при случае можешь сойти и за бандюка. Не многие это умеют.

– Довольно, шеф! – взмолился Чарли.

– Третье. У нас пилотный проект, и мы оба, ты, – Дичек прицелился в Чарли своим пальцем-сосиской, – и я, – он ударил себя кулаком в грудь, – знаем, что это крупный, а главное, любимый проект начальника полиции.

– Да плевал я на это! – буркнул Чарли.

– Ты, может, и плевал, – грозно заворчал Дичек, – но я нет. И знаешь почему?

«Начинается», – подумал Чарли. Еще не было случая, чтобы Дичек не нашел повода поговорить с любым из своих подчиненных на эту тему.

– Потому что в будущем году я ухожу на пенсию. И мне вовсе не улыбается все это время быть в черном списке шефа. И я не позволю тебе – да и никому – помешать мне доработать спокойно. – Он шумно выдохнул. – Усек?

– Так точно, шеф.

– И вообще, в чем дело? Шесть месяцев из года, на который рассчитан проект, ты уже проработал?

– Примерно.

– В таком случае кончай канючить и шевели задницей! Подумаешь, великое дело – полгода!

– Все понятно, шеф, и все-таки...

– Кончай. – Дичек поднял руку наподобие полицейского, останавливающего движение машин. – Между нами и не для протокола, винить я тебя не могу. Окажись я на твоем месте, чувствовал бы то же самое.

– Спасибо, шеф.

– Но как профессионал профессионалу, и уже для протокола, скажу тебе следующее. – Дичек посуровел. – Чтобы ничего подобного я больше не слышал. А совет такой: что бы там тебя ни грызло, вдохни поглубже и вложи меч в ножны. Перевожу: не дергайся, больше я этого не потерплю. Затеешь эту бодягу еще раз – пожалеешь.

Мебель в отделе по розыску похищенных произведений искусства была стандартной. Серые металлические столы. Серые же металлические вращающиеся стулья. Черные сейфы с документами. Компьютер, стоящий на этажерке у стены, выглядел здесь не к месту, судя по лежащему на нем густому слою пыли. То же самое можно было сказать о факсовом аппарате. Невеселая обстановка.

Так и дело, которым занимался Ханнес, особо веселым не назовешь. Он писал заявление об отставке.

Поставив последнюю точку, он перечитал заявление, подписал его и послал факсом в Париж.

24.3.95. 12:36. Полиция Нью-Йорка. Отдел по борьбе с хищениями произведений искусства

Кристофу Бутье. Интерпол. Париж

От Ханнеса Хокерта

Мсье Бутье.

В силу сложившихся обстоятельств, углубляться в которые мне бы не хотелось, вынужден с сожалением доложить, что при осуществлении совместной пилотной программы в рамках сотрудничества Интерпола с полицией Нью-Йорка я столкнулся с серьезными трудностями. Мне известно, что с самого начала Интерпол возлагал на этот проект большие надежды, но сейчас ситуация изменилась.

Более того, мое личное участие может в настоящий момент принести больше вреда, чем пользы. Это заставляет меня просить о немедленной замене.

С уважением,

Ханнес Хокерт.

Отправив факс, Ханнес накинул пальто и вышел из здания. Он добрался на метро до Таймс-сквер и быстро пересек Восьмую авеню, не обращая ни малейшего внимания, как коренной житель Нью-Йорка, на зазывные выкрики уличных торговцев. Странно, подумал Ханнес, до чего же быстро ко всему привыкаешь.

Школа карате, куда он направлялся, располагалась на втором этаже, прямо над заброшенным складом. Никакой таблички на фронтоне дома не было, и даже телефонного номера в справочнике не найдешь.

Едва поднявшись наверх, Ханнес, как всегда, почувствовал, словно переступает порог иного мира.

Здесь было светло, много воздуха, высокие потолки и окна. Деревянный пол начищен до блеска. Добрая половина зала покрыта матами.

На трех происходили схватки, сопровождаемые боевыми выкриками соперников.

В отличие от других заведений подобного рода зрителей здесь не любили, что, собственно, и привлекло Ханнеса Хокерта в первую очередь. В его представлении боевые искусства – не спортивное развлечение. К ним надо относиться всерьез, ибо это настоящий ритуал, требующий полной сосредоточенности и даже религиозного пыла. Занятия ими предполагают концентрацию всех физических сил, особое эмоциональное напряжение, острый ум, быструю реакцию и скорость движений.

Ну а награда – уверенность в себе, бесстрашие, предусмотрительность.

Занятия карате не просто поддерживали отличную физическую форму. Они еще проясняли сознание, укрепляли дух.

Именно это и привлекало сюда людей. В школе, куда ходил Хокерт, новичков не было. И не было праздных зевак, ищущих острых ощущений. В той или иной мере, в той или иной форме, но для всех здесь занятия карате были образом жизни.

– А, это вы, мистер Хокерт! – Ханнесу вежливо поклонился узкобедрый светловолосый японец, одетый в традиционное кимоно.

– Добрый день, сенсей. – Ханнес отвесил еще более низкий поклон.

На вид Йошихира Фуджикава, основатель школы, ничем особенным не выделялся, тем не менее это был обладатель седьмого черного пояса по карате, да и его достижения в других видах спортивных единоборств – кикбоксинге, дзю-до и джиу-джитсу – были весьма впечатляющими.

– Если угодно, мистер Хокерт, я сегодня сам с вами потренируюсь, – предложил он.

– Почел бы за честь, сенсей, – с глубоким поклоном ответил Ханнес. – Но сегодня мне нужно как следует разрядиться.

Сенсей внимательно посмотрел на него и кивнул понимающе:

– Ясно. В таком случае вам лучше попрактиковаться в одиночку.

Ханнес прошел в раздевалку и переоделся в такое же белое кимоно, как и у сенсея. У него тоже был черный пояс. Затем он вернулся в зал.

Первым делом – разминка. Она заняла минут двадцать, вслед за чем Ханнес энергично атаковал своего воображаемого противника. Сегодня это был Чарли Ферраро. Он осыпал его со всех сторон быстрыми ударами. Кулаки и пятки так и мелькали в воздухе.

Вскоре Ханнес достиг того состояния, при котором его ум и тело действовали, как безотказный механизм.

Повергнув Ферраро, превратив его в бесформенную груду костей и мяса, Ханнес застыл, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и направился в раздевалку.

– Мистер Хокерт! – негромко окликнул его Йошихира Фуджикава.

– Да, сенсей?

Лицо японца было совершенно непроницаемо.

– Я наблюдал за вами. Сегодня вы продемонстрировали великолепное мастерство.

– Благодарю вас, сенсей, – поклонился Ханнес.

– Только скажите, – продолжал Фуджикава, – неужели действительно понадобилось так много смертельных ударов?

– Боюсь, я позволил себе увлечься, – опустил голову Ханнес.

– Похоже на то. Со стороны могло показаться, что вы сражаетесь с настоящим противником.

– Так оно и было, сенсей.

– Тогда позвольте вас остеречь, мистер Хокерт. Не забывайте изречения Сун-Цзю: «Поразить противника, не прибегая к силе, – вот высшая доблесть». Иными словами, главное – подорвать его стратегию.

– Не забуду, сенсей.

Вернувшись на работу, Ханнес и глазом не повел при виде Чарли, который, небрежно закинув на стол ноги, грыз большое красное яблоко.

– Тебе факс, – бросил он.

Ханнес подошел к своему столу и быстро пробежал глазами текст. Впрочем, это было всего несколько строк:

24.3.95. 18:55. Интерпол. Париж

Ханнесу Хокерту, Нью-Йорк

От Кристофа Бутье

Ваше послание с просьбой об отставке получено. Просьба отклонена. К. Бутье.

На лице Ханнеса не дрогнул ни один мускул. Он открыл сейф и положил факс в папку.

Чарли наблюдал за ним.

– Вот странно, – заметил он, – похоже, мы в один и тот же день попытались сделать одно и то же. И у обоих ничего не вышло.

Ханнес промолчал.

– Да, видно, друг от друга нам не отделаться.

Ханнес пожал плечами.

– В общем, мне дело представляется следующим образом, – заметил Чарли, отправляя в рот очередной кусок яблока. – У нас есть две возможности. Одна – разойтись по углам и решить вопрос, как в школе. Другая – уладить дело по-джентльменски. Ты что предпочитаешь?

– Поскольку нам так или иначе придется работать на пару, – повернулся к нему Хокарт, – наверное, лучше все-таки вести себя, как подобает взрослым людям.

– Вот и я так думаю.

Ханнес слегка улыбнулся:

– И пусть победит сильнейший.

– Идет.

Чарли снял ноги со стола, швырнул недоеденное яблоко в корзину и, убедившись, что оно достигло цели, встал из-за стола.

– Ну а теперь труба зовет. Какая-то дамочка с Пятой авеню словно обезумела. Похоже, к ней забрались в дом и стащили Ван Гога. Пошли разбираться.

 

Глава 52

Водитель «бентли» открыл дверцу. Карл Хайнц вышел первым и протянул руку спутнице. Оказавшись на улице, Зандра пристально всмотрелась в здание.

– Что-то не похоже на клинику, – негромко проговорила она.

– Да, не очень, – согласился Карл Хайнц, беря ее за руку.

Это был внушительный особняк, зажатый между двумя высокими жилыми домами в районе Семидесятых улиц, совсем рядом с Пятой авеню. Его окружал высокий решетчатый забор, а перед входом в дворике стояли кадки с садовыми растениями. Ничто не свидетельствовало о том, что перед вами весьма специфическое медицинское учреждение.

Карл Хайнц толкнул небольшую калитку и пропустил Зандру вперед. Взявшись за руки, они пересекли дворик и поднялись по широкой лестнице, ведущей к до блеска отполированной резной двери.

– Готова? – негромко спросил Карл Хайнц.

Глубоко вздохнув, Зандра кивнула.

Он надавил на кнопку звонка.

На пороге появилась высокая молодая блондинка в безупречно сшитом шерстяном костюме алого цвета.

– Чем могу быть полезна?

Карл Хайнц молча протянул ей визитку.

– Ваше высочество. – Женщина широко открыла дверь. – Мы ждем вас. – Она вежливо улыбнулась и отступила в сторону. – Прошу за мной.

Внутри тоже ничто не напоминало клинику. В конце пустого мраморного вестибюля круто уходила вверх широкая лестница. На одной из стен висел огромный гобелен бельгийской работы, другую украшал фрагмент античного фриза с изображением тучной дамы с младенцем на руках.

– Сюда, пожалуйста.

Цокая по полу каблуками, женщина подвела их к небольшому лифту с дверями из красного дерева.

Все трое поднялись на следующий этаж и двинулись вперед широким коридором со множеством дверей по сторонам. Женщина открыла одну из них.

– Прошу. Доктор будет сию минуту.

– Спасибо.

Эта просторная, с высокими потолками комната была бы достойна лучших домов Парижа. На окнах – гардины, на паркете – роскошный ковер, с потолка свисает огромная хрустальная люстра, в мраморном камине потрескивает огонь. Обстановка – подлинные предметы эпохи Людовика XV, в углу – огромное бюро, украшенное позолоченной бронзой.

Зандра уселась в стоящее рядом с ним мягкое кресло. Карл Хайнц расхаживал по комнате, разглядывая висящие на стенах картины. Ренуар, Мане, Домье, Гейнсборо... Сюжеты одни и те же – женщина с младенцем.

– Ничего себе! – присвистнул Карл Хайнц. – Ведь все это подлинники.

– У вашего высочества отменный глаз, – прозвучал с порога густой мужской голос.

Карл Хайнц обернулся.

Доктор Лоренс Розенбаум нимало не походил на обычного врача с его неизменным белым халатом. В костюме от лучшего портного, в роскошной рубашке, галстуке от «Гермеса», с запонками от Картье и золотыми наручными часами, он напоминал скорее преуспевающего адвоката, или банкира, или же богатого коллекционера живописи.

Ростом доктор был футов шесть, а тонкое, удлиненное лицо, казалось, сошло с полотен Эль Греко. Начавшие редеть горчичного цвета волосы зачесаны назад, умные светлые глаза, ван-дейковская бородка. В свои пятьдесят с лишним доктор держался с большим достоинством, всем видом демонстрируя полную уверенность в себе.

Обменявшись с гостями рукопожатиями, он прошел за стол, знаком предложив Карлу Хайнцу занять место напротив Зандры, точно в таком же кресле.

– Похоже, дела у вас идут совсем недурно, – заметил Карл Хайнц, обводя взглядом комнату.

– Пожаловаться не могу, – улыбнулся доктор.

– Что ж, вы это заслужили. Мне рекомендовали вас как лучшего специалиста в своей области.

– Кое-что удается, – скромно кивнул доктор. – Дети, конечно, цены не имеют, а что касается картин, – он широко обвел комнату рукой, – то это нечто большее, нежели символ материнства.

– Правда?

Доктор кивнул.

– Это подарки, ваше высочество. От благодарных бездетных пар, которым мне посчастливилось помочь.

– Да, вижу, клиентура у вас солидная, – уважительно заметил Карл Хайнц. – А о достатке уж и не говорю.

– Профессиональная этика не позволяет мне называть имен, – на губах доктора снова появилась легкая улыбка, – но слухами земля полнится. Один говорит другому, тот – третьему. Деятельности своей я, ваше высочество, не рекламирую. Все мои пациенты являются исключительно по личному знакомству.

– Вроде нас, – заметил Карл Хайнц.

– Именно. – Доктор в упор посмотрел на него. – Насколько я понимаю, вы пришли ко мне не просто познакомиться?

– Вы правы, – ответила вместо мужа Зандра. – Позвольте мне быть откровенной, доктор.

– Естественно.

– Полагаю, что в своей практике вы сталкивались со всякими случаями. В том числе и с необычными. Так что удивить вас, по-видимому, трудно. Короче, моему мужу нужен наследник. Я имею в виду, наследник мужского пола.

– Ясно. – Доктор Розенбаум переплел пальцы. – Что-нибудь связанное с правами наследования?

– Именно.

– Что ж, посмотрим, что можно сделать.

Доктор потянул на себя ящик и вынул две папки и две ручки с золотым пером.

– Для начала мне нужно от вас как можно больше сведений о себе. – Он подтолкнул к Зандре и Карлу Хайнцу папки и ручки. – Внутри анкеты, – пояснил он, – там все понятно. Заполните их. Никаких имен, адресов, телефонов не нужно. Ничего этого не требуется, все под кодовыми обозначениями.

– Подобная анонимность заслуживает всяческой похвалы, – одобрительно кивнул Карл Хайнц.

– Увы, она вызвана необходимостью, – вздохнул доктор Розенбаум. – Несмотря на все меры предосторожности, в кабинеты к врачам то и дело вламываются посторонние. А когда у вас такие клиенты, как у меня, приходится быть особенно бдительным.

– Но ведь общий список у вас все равно где-то есть, – возразил Карл Хайнц. – По номерам людей не запомнишь.

– Имена у меня здесь. – Доктор с улыбкой похлопал себя по лбу. – На память пока не жалуюсь. Итак, заполнение анкет займет у вас примерно полчаса. Потом я вернусь.

Он оттолкнул стул и поднялся на ноги.

– Сейчас пришлю Сильвию, она принесет вам чего-нибудь, если хотите. А теперь прошу меня извинить, другой пациент ждет.

Едва доктор вышел за дверь, Зандра и Карл Хайнц принялись за дело и уже заканчивали, когда ровно через полчаса в комнате вновь появился доктор Розенбаум в сопровождении той самой блондинки, что встретила их у входа. Это и была Сильвия.

– Проводите принца в библиотеку, – распорядился доктор. – Сначала мы потолкуем с ее высочеством.

Доктор Розенбаум занял место за столом, нацепил на нос очки в золотой оправе и принялся листать папку.

– Так, посмотрим, что тут у нас, – пробормотал он, быстро скользя глазами по строкам. – Смотрю, поженились вы совсем недавно.

– Как видите. – Зандра нервно повертела на пальце обручальное кольцо с огромным бриллиантом.

Он посмотрел на нее поверх очков.

– А забеременеть вы пытались?

– Ну, как вам сказать... Спали мы, разумеется, вместе.

– Ясно. – Доктор сделал какую-то отметку в записях. – А раньше у вас случались беременности?

– Нет, – покачала головой Зандра.

– И абортов, стало быть, тоже не было? Но противозачаточные таблетки вы принимали? – Доктор склонил голову набок.

– Да. Только два месяца как перестала. Сразу после помолвки.

– Понятно. – Доктор Розенбаум снова посмотрел на Зандру поверх очков. – Судя по тому, что здесь вы пишете, с менструальным циклом у вас проблем нет. Каждые двадцать восемь дней?

– Вот именно. Часы можно проверять.

Доктор нахмурился и отложил ручку.

– Не хотел бы забегать вперед, – сказал он, – но, если верить вашим записям, у вас двенадцатидневная задержка. Поправьте меня, если я ошибаюсь.

– Что-о?

Зандра сдвинула брови и принялась сосредоточенно считать. Глаза у нее вдруг расширились.

– О Господи, – выдохнула она, – а ведь вы правы! Но только не говорите, что...

– Опыт меня научил, – перебил ее доктор, – воздерживаться от предположений. Полагаю, вам известно, что, как правило, женщины зачинают на четырнадцатый, пятнадцатый и шестнадцатый день после начала менструации.

– Да-да, конечно, – нетерпеливо кивнула Зандра.

– Естественно, это правило знает исключения. Человеческий организм полон загадок. Женщина может понести в любой момент.

– Но если вы действительно полагаете, что есть вероятность...

– Повторяю, ваше высочество, – мягко перебил ее доктор, – я никогда и ничего не полагаю. Если нет возражений, сделаем необходимые анализы, а там кто знает, – улыбнулся он, – может, вам вовсе не нужна моя помощь.

Он нажал на кнопку звонка. Почти сразу же на пороге появилась Сильвия.

– Да?

– Проводите ее высочество в лабораторию.

Доктор что-то отметил в карте, захлопнул папку и передал ее Сильвии.

– Сделайте ее высочеству анализ на мышку.

– Слушаю, доктор.

Зандра поднялась и вопросительно посмотрела на Розенбаума.

– У нас тут своя лаборатория, – пояснил он. – Много времени это не займет. А затем, если понадобится, конечно, проведем полное гинекологическое обследование. – Он успокаивающе улыбнулся. – Да не нервничайте вы так. Это еще не конец света.

«А может, и конец, – подумала Зандра. – Во всяком случае, для Хайнца».

Она непроизвольно положила руку на живот.

«Девочка. О Господи! Если это девочка, не знаю, что и делать. Лучше об этом не думать».

Доктор Розенбаум жестом подозвал темнокожую сиделку в косичках и с кудряшками, и с ее помощью Зандра сошла с гинекологического кресла.

– Ну? – Она нервно мяла слегка сбившийся на сторону светло-голубой халат.

– После, – рассеянно сказал доктор. – Квин поможет вам переодеться, а Сильвия проведет ко мне в кабинет.

Он сорвал с рук резиновые перчатки, бросил их в корзину и вышел из лаборатории.

– Я что-нибудь не так сказала? – Зандра растерянно повернулась к Квин, снимавшей с вешалки ее одежду.

– Да нет, дорогуша, – проворковала Квин. – Просто доктор думает. Ну что, одеваемся?

Через четверть часа Зандра снова оказалась в кабинете доктора Розенбаума, походящем скорее на салон. Сильвия вышла и тщательно закрыла за собой дверь.

Нацепив на переносицу очки, доктор листал ее карту, делая время от времени какие-то пометки.

– А где мой муж? – огляделась Зандра.

– Сейчас ему делают анализ крови. А мне тем временем надо задать вам пару личных вопросов.

Анализ крови! Личные вопросы!

– А что? – нервно поежилась Зандра. – Что-нибудь не так?

– Все нормально, ваше высочество. Присаживайтесь.

Зандра опустилась на самый краешек кресла.

Доктор снял очки, сунул их в футляр, закрыл карту и положил на нее обе ладони.

– Вы беременны, – лаконично объявил он.

– Беременна? – едва слышно повторила Зандра.

Доктор молча кивнул.

Зандру охватили противоречивые чувства, нечто среднее между радостью и отчаянием. Голос ее дрожал:

– Вы уверены?

– Совершенно уверен. Все анализы положительные. Правда, на столь ранней стадии что-нибудь определенное сказать затруднительно.

Зандра глубоко вздохнула.

– Судя по всему, – продолжал доктор, – вы забеременели в первые же дни замужества.

– Позвольте спросить, доктор, – после некоторого молчания сказала Зандра.

– Для того вы и пришли сюда. Прошу вас, – улыбнулся он.

– Когда можно будет определить пол ребенка?

– К сожалению, только между четырнадцатой и семнадцатой неделями беременности.

– Так долго?!

– Любые попытки выяснить это раньше традиционными способами, – покачал головой доктор, – могут привести к выкидышу.

– Проклятие!

– Но есть новая методика, позволяющая взять пробы между восьмой и одиннадцатой неделями. Иными словами, через шесть недель. Скажем... для надежности, четырнадцатого мая. И тогда, если решите, можно будет без риска сделать аборт.

Зандра глубоко задумалась.

– Мужу нужен сын, – выговорила она наконец, – и все же...

– И все же внутри вас загорелась искорка новой жизни, – сочувственно договорил доктор. – Отлично вас понимаю.

– Спасибо, доктор, – Зандра посмотрела ему прямо в глаза, – за то, что сказали мне первой.

Розенбаум слегка кивнул все с тем же обычным для себя непроницаемым выражением лица.

– А теперь, если можно, пригласите мужа. Это ведь и его ребенок, он тоже имеет право знать.

 

Глава 53

Первые два месяца нового года дела шли потрясающе. Из недели в неделю «Бергли» побивал и «Сотби», и «Кристи», акции «Голдмарт» неуклонно поднимались в цене, Бэмби Паркер исправно делала свое дело, а новая корпорация «Голдглоуб интернейшнл», с идеей которой давно уже носился Голдсмит, казалось, начала обнаруживать первые признаки жизни.

А затем наступила черная пятница 31 марта.

По крайней мере для Роберта А. Голдсмита.

Начать с того, что все пошло наперекосяк уже на его утренней встрече с инвесторами и управляющими фондов. Имея в своем распоряжении акций «Голдмарт» и «Бергли» на шесть миллиардов, они пригрозили их массовым сбросом, если Голдсмит не приостановит создание всемирного картеля.

Это означало – прощай, мечта!

Прямым результатом этого стало резкое – на четыре с лишним пункта – падение акций сети ресторанов быстрого питания.

А это означало потерю пятнадцати с чем-то миллионов долларов.

Это случилось в полдень. А потом... потом пришла беда совсем другого рода.

В эту пятницу, 31 марта, против него сошлось все – коммерческие неудачи и связанное с ними дурное настроение, могучая эрекция, заболевший парикмахер, отложенное деловое свидание и, наконец, выставка предметов ювелирного искусства.

К часу дня Роберт понял, что на сегодня с него хватит. Стало ясно: чем дольше он будет торчать у себя в кабинете, тем больше свалится на него дурных новостей. Лучше бы он сегодня утром вообще с постели не вставал.

Постель.

Вот это идея! От одного только этого слова он возбудился. Разве есть лучшее средство от всех неприятностей и забот?

Роберт схватил трубку и поспешно набрал номер Бэмби Паркер.

Правда, сегодня такой день, что ее вполне может не оказаться...

– Бэмби Паркер, – прочирикал знакомый девичий голосок.

– Слава тебе Господи! – выдохнул Роберт. – Ты («Ну не чудо ли?» – проговорил он про себя) дома!

– Ро-оберт! А где же мне еще быть? – прикинулась обиженной Бэмби. – Что-нибудь случилось?

– То случилось, – прорычал он, – что у меня стоит так, что в штанах вот-вот дырка будет. Надо что-то срочно предпринимать!

– Ясно. Вот почему ты беспокоишь рядовую служащую.

– Рядовую служащую! – Роберт с трудом удержался от смеха. Кому она морочит голову? Если верно то, что о ней говорят, то уж служит она меньше всего. – Ладно, надо увидеться.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– М-м-м, – игриво промычала она. – Сейчас посмотрю свое расписание.

– К черту расписание! – прорычал Роберт. – Выхожу. Будь дома.

Через минуту он уже сидел в автомобиле, пробиваясь через пробку на Уолл-стрит.

Путь лежал в верхнюю часть Манхэттена.

Навстречу беде.

Событие для Книги рекордов Гиннесса. Готова к выходу, а идти некуда.

Дина уж и не припомнит, когда у нее в последний раз выдавалась свободная минута, и теперь чувствовала себя совершенно потерянной.

Все началось с того, что позвонил Сергей, ее парикмахер, и сказал, что заболел, встречу придется перенести. Или, если угодно, его кто-нибудь заменит.

Дина бросила взгляд в зеркало, тщательно изучила состояние ногтей и сказала, что время терпит, отложим до понедельника.

Затем, щедро надушившись, она уже направлялась к двери, когда на пороге появился Джулио.

– Вам звонят, мадам.

– После, – отмахнулась Дина, – я спешу.

В ресторане «Ле Сирк» у нее была назначена встреча со Сьюзи, сестрой Бекки.

– На проводе виконтесса де Сен-Малле, мадам.

– Сьюзи? Это меняет дело.

Как выяснилось, действительно меняет. Ее приятельница поскользнулась, сломала большой палец на ноге и попала в травматологический пункт.

Так у Дины образовались два свободных часа. Немедленно встала проблема, чем их занять. О «Ле Сирк» не может быть и речи – в одиночку туда не ходят.

Дина попыталась дозвониться до Зандры. Она оказалась в Париже.

Бекки! Эта обедает с кем-то еще.

Вот черт, выругала себя Дина. Давно надо было последовать совету Бекки, которая еще две недели назад уговаривала ее найти себе постоянного спутника.

Кого-нибудь посмазливее. Или поумнее. Но главное – чтобы в любой момент мог составить даме компанию.

В общем, спутника-холостяка, а еще лучше – того, кого в обществе считают гомосексуалистом, и, стало быть, ни ей, ни Роберту опасаться нечего.

Но из рукава такого не вытянешь. Надо побыстрее этим заняться, решила про себя Дина.

Но это завтра. А сейчас что ей делать?

Так, посмотрим, что можно придумать.

Может, съездить домой, посмотреть, как идет ремонт?

Нет. Там полно пыли.

Может, просто прилечь и отдохнуть?

Нет. Ей просто необходимо выйти на улицу.

Тут ей попал на глаза каталог ювелирной выставки, и она вспомнила, что завтра аукцион. И стало быть, сегодня последний день, когда сокровища открыты для осмотра. Она давно уже собиралась туда зайти, посмотреть, как идут продажи, да все не находилось времени.

Ну что ж, сейчас у нее время есть. К тому же «Бергли» совсем рядом, всего в квартале от выставки.

Что может быть лучше?

Кензи удивлялась самой себе. Вот уже несколько недель как они работают с Аннализой Барабино, а она все никак не может понять, что это за человек.

Нет, у Кензи к ней не было претензий. Напротив, такие трудолюбивые и знающие работники не встречались ей раньше. Аннализа первой приходила на работу и последней с нее уходила.

Словом, полностью отдавалась своему делу...

И тем не менее...

Кензи смущала какая-то безликость молодой женщины. Возникало ощущение, что, кроме работы, для нее в жизни больше ничего не существует. В ней не хватало живости, какой-то искорки.

А общаясь с людьми по делам, не имеющим отношения к работе, она неизменно замыкалась в себе.

– Привет, Аннализа. Как провела уик-энд?

– Спасибо, нормально.

– Чем занималась?

– Да так, ничего особенного. А теперь, если не возражаешь, я займусь...

Или:

– Привет, крошка! Может, перекусим вместе?

– Извините, Арнольд, не получится. Работы много. Приятного аппетита.

– С вами он был бы еще приятнее.

– Со мной? Да что вы! Совсем наоборот, я на вас только тоску нагоню.

Но когда Аннализа всматривалась в картину и рисунок, ее лицо совершенно преображалось, и она с живым интересом пускалась в рассуждения о сюжете и его авторе, обнаруживая при этом незаурядное знакомство с малоизвестными фактами и способность постигать самые сложные материи; но стоило ей спуститься с высот искусства на грешную землю, как она немедленно уползала в свою раковину.

Этого Кензи решительно не могла понять.

Аннализа вроде слабенькой, подбитой птицы, думала она. Наверное, когда-то ее сильно обидели, и она все никак не может прийти в себя. Недаром она всегда вспыхивает, когда с ней заговаривают, ходит с опущенной головой и неизменно прячет глаза.

Мысли об этой девушке, такой застенчивой, серьезной и погруженной в себя, преследовали Кензи постоянно.

– Ты хоть слышал, как она смеется? – спросила она как-то Арнольда.

– Никогда. Да что там смеется – подобия улыбки не видел.

– А может, – задумчиво сказала Кензи, – у нее и повода улыбаться нет.

– Возможно.

Тем не менее Кензи дала себе слово вытащить Аннализу из ее раковины. Она заявила Арнольду, что берет ее под свое крыло.

– Сочувствую, – вздохнул он, – работенка та еще. Видит Бог, я и сам пытался. И уж если я не взял даже первого барьера...

– Может, это потому, что ты мужчина. А она, допустим, не доверяет мужчинам. Как знать, вдруг у нее есть для этого основания.

– А если она просто синий чулок?

– Не думаю. – Кензи покачала головой. – Она страдала, Арнольд. Что-то такое случилось в ее жизни.

– Святая Кензи, покровительница одиноких и покинутых, принимается за дело! – добродушно усмехнулся Арнольд.

Кензи решила пригласить Аннализу на обед, хотя это было легче сказать, чем сделать. Тем не менее после четырех вежливых отказов подряд она твердо заявила:

– Все, больше никаких отговорок. За обедом будем говорить только о делах, так что вы просто должны пойти со мной. Это приказ.

– Ну что ж, Кензи, – робко молвила Аннализа, – надо так надо.

– Прекрасно. Китайцев любите?

Аннализа задумалась.

– Люблю фарфор, а вот живопись, на мой вкус, чересчур стилизована.

– Да я не о том. Китайскую кухню, спрашиваю, любите?

– А-а, – беспокойно заерзала Аннализа. – Честно говоря, даже не знаю.

Кензи повела ее в китайский ресторан, где, усевшись за столиком на двоих, они принялись изучать меню. Впрочем, Аннализа почти сразу отложила свою карту.

– Что, уже выбрали? – спросила Кензи.

– Нет, – покачала головой ее спутница, – просто я не привыкла обедать в ресторанах. Так что не знаю, что и заказать.

– Зато я знаю.

Себе она заказала пельмени и большую тарелку овощей в соусе чили, а Аннализе фаршированные блинчики и жареные креветки.

– И побольше риса, – велела она официанту.

В ожидании заказа они потягивали чай из пиал. Кензи не могла не заметить обкусанные ногти Аннализы.

При более пристальном изучении обнаружилось и еще кое-что. Блузка у нее измята, на плечах пиджака – густой слой перхоти.

«Скоро она снова сделается похожей на побирушку, – печально подумала Кензи. – Вот черт, как бы ей сказать, что за собой все-таки надо следить, не задевая при этом ее чувств? Сейчас, во всяком случае, время явно неподходящее».

Пытаясь начать разговор, Кензи приветливо улыбнулась:

– Я так мало о вас знаю и, честно говоря, надеялась воспользоваться этим случаем, чтобы познакомиться поближе.

– Я училась в Амброзиане, – послушно кивнула Аннализа, – под руководством профессора Фиорентино...

– ...а потом работала в Уффици, – не дала ей договорить Кензи. – Все это мне известно. Я имела в виду нечто совсем другое... Ну, скажем, более личное.

– Личное? – непонимающе посмотрела на нее Аннализа.

– Ну да. Откуда вы? Чем увлекаетесь? Есть ли у вас братья или сестры...

Аннализа побледнела и напряглась, словно в ожидании удара. Рот у нее открылся, глаза наполнились слезами. Она быстро отвернулась.

Такой реакции Кензи не ожидала.

– Извините, дорогая, – виновато сказала она, – не хотите – не говорите. Если угодно, можете вообще рта не открывать.

Аннализа кивнула и вытерла глаза тыльной стороной ладони. Выглядела она сейчас такой маленькой, хрупкой и покинутой...

– Ничего страшного. Просто... есть вещи, о которых я не могу...

– Понимаю.

Показался официант.

– Ну вот и еда подоспела, – бодро заметила Кензи.

Аннализа с изумлением воззрилась на множество тарелок и чашек, в мгновение ока заполнивших весь стол.

– Это уж чересчур! – воскликнула она. – Никогда мне столько не съесть.

Кензи сорвала с палочек фольгу и хищно прицелилась:

– Ну, чего ждем? Налетайте!

Аннализа ела молча, глотала пищу, почти не прожевывая, так, словно неделями не прикасалась к горячему. Кензи еще с закуской не справилась, когда Аннализа отложила вилку и откинулась на спинку стула.

Стоявшие перед ней тарелки и чашки опустели, от риса тоже мало что осталось.

– Может, повторим? – в шутку предложила Кензи, не оставлявшая надежды хоть как-то растопить лед.

– Нет, нет, – серьезно ответила Аннализа. – Спасибо за беспокойство.

«О Господи, – в отчаянии подумала Кензи, – неужели у нее совсем нет чувства юмора?»

– Я... Мне, пожалуй, пора, Кензи, – беспокойно заерзала Аннализа.

– Но ведь обеденный перерыв еще не кончился, – удивленно посмотрела на нее Кензи.

– Да, конечно, но, знаете ли, столько дел...

– Ну что ж, – с принужденной улыбкой проговорила Кензи.

Аннализа открыла черную сумочку, которую выбрал для нее Арнольд.

– Сколько с меня?

– Нисколько, – отмахнулась Кензи. – Я включу эту сумму в представительские расходы. Контора платит.

– Правда?

– Ну да. – Кензи решила, что в данном случае проще всего солгать.

– Что ж, в таком случае спасибо за приглашение. – Аннализа аккуратно отодвинула стул и поднялась. – Приятного аппетита. – Словно защищаясь от чего-то, она слегка согнулась, опустила глаза и быстро вышла из ресторана.

Кензи посмотрела ей вслед. Арнольд прав, со вздохом подумала она. Покровительница одиноких и покинутых действительно придумала себе работенку.

В последнее время Роберт совсем утратил бдительность, времена, когда он боялся собственной тени, остались далеко позади.

Раньше, отправляясь к Бэмби, он всегда велел шоферу загонять машину в подземный гараж и уже оттуда лифтом поднимался на двадцать седьмой этаж Башни. Так что видел его только охранник внизу.

И все сходило ему с рук.

Со временем он несколько успокоился и подъезжал уже ко входу в «Бергли», где его с поклоном встречал привратник. Правда, Роберт не забывал оглядываться по сторонам на случай неожиданного появления жены.

И снова ни единого прокола.

В конце концов он перестал и оглядываться. Зачем ему искать какие-то предлоги? Как справедливо отметила Бэмби, его появление здесь всегда оправдано.

Оправдано – это уж точно. Местечко славное, и фактически все оно принадлежит ему. Это его пирог. А ведь еще совсем недавно он пробирался сюда, как какой-то провинившийся евнух. Смех, да и только!

На сей раз, едва лимузин притормозил у главного входа, он выскочил из машины и, не оглядываясь по сторонам, затопал вперед. О чем ему вскоре придется сильно пожалеть.

Ожидавшая на перекрестке зеленого света Дина так и подпрыгнула. Ее острый взгляд немедленно отметил появление большого черного «кадиллака» с затененными окнами и служебным номером.

Все ясно. Это Роберт. Ее Роберт. Только с чего это он летит в Башню, как на пожар?

Повинуясь мгновенному импульсу, Дина изменила планы и решила преподнести мужу сюрприз. Может, даже удастся вытащить его в ресторан. Она забыла позвонить в «Ле Сирк», так что там скорее всего еще держат для нее столик.

А на выставку можно заглянуть и попозже – время есть.

Обед с мужем. А почему бы, собственно, и нет? Когда они в последний раз обедали вместе – не упомнишь. Для разнообразия даже неплохо.

Дина решительно двинулась в сторону Башни.

– Черт! – Роберт нетерпеливо посмотрел на мелькающие на панели цифры. Он был во всеоружии и готов к взлету.

К сожалению, о лифте того же сказать было нельзя. Три из шести кабин на ремонте. Одна ползет вверх. Две вниз.

– Ну же, ну! – подпрыгивал он на месте, дрожа от нетерпения. – Да когда же появится этот чертов лифт! Сколько можно ждать?

Бамс! – бронзовые двери беззвучно раздвинулись.

– Наконец-то! – пропыхтел Роберт, влетая внутрь и нажимая нужную кнопку.

Водитель Роберта был слишком поглощен рассматриванием скабрезных фотографий в глянцевом журнале, который всегда держал под сиденьем, чтобы заметить приближение Дины. А Роберта давно и след простыл.

И лишь привратник, не знавший Дину в лицо, при ее виде распахнул тяжелую входную дверь.

– Чем могу быть полезен, мадам?

– Сюда только что вошел мистер Голдсмит. Где мне его найти?

Лицо мужчины превратилось в непроницаемую маску.

– Прошу прощения, мадам?

– Мистер Голдсмит, – нетерпеливо повторила Дина. – Слушайте, я своими глазами видела, как он входил сюда. И машина его снаружи. Мне надо его видеть.

– Извините, мадам, но ничем не могу быть полезен.

– Да? А мне кажется, что можете.

Привратник распахнул дверь:

– Мадам?

Дина и с места не тронулась.

– Да вы знаете, кто я такая?

Привратник равнодушно посмотрел на нее. Перед ним была привлекательная дама лет тридцати, всячески скрывающая свой возраст.

– Боюсь, что нет, мадам. А теперь, не будете ли так любезны...

– Не буду! – Дина сорвала с плеча сумку, вытащила бумажник и, порывшись в нем, ткнула, словно лезвие ножа, привратнику в нос водительское удостоверение. – Как видите, я – Дина Голдсмит. – Она выдержала короткую паузу. – Миссис Роберт А. Голдсмит.

Бедняга застыл на месте.

– Э-э, извините, миссис Голдсмит. Я не сразу вас узнал...

– Ничего страшного. Итак, где мне найти мужа?

Привратник почуял приближение большой беды. Он, как, впрочем, и любой служащий, в точности знал, где отыскать мистера Роберта А. Голдсмита. Точно так же все знали, что обладательница квартиры на двадцать седьмом этаже угощает его не чаем с пышками.

«А впрочем, одна пышка там точно есть», – пошутил как-то местный острослов.

Но сейчас привратнику было не до шуток. Меньше всего ему хотелось стать свидетелем семейных разборок.

– Ну? – нетерпеливо пристукнула каблуком Дина. – Я жду.

Он смущенно переступил с ноги на ногу, глубоко вздохнул и отвел глаза.

Дине все стало ясно.

Итак, Роберт здесь явно не по делам. Встречается с кем-то... с какой-нибудь шлюшкой.

– Где? – процедила она сквозь зубы.

– Апартаменты 2714, – робко пробормотал привратник.

– Благодарю.

Дина двинулась было к лифтам, но тут же остановилась и, обернувшись, полоснула привратника взглядом-бритвой.

– Да, и вот еще что. Настойчиво рекомендую никуда не звонить и никого ни о чем не предупреждать. Я ясно выразилась?

– Да, мадам. – Перед глазами привратника замаячил призрак безработицы.

Дина промчалась через вестибюль. Раздвинулись двери лифта. Она нажала кнопку, и кабина поползла вверх.

Роберт нетерпеливо давил на звонок.

Ну, где там эта сучка застряла?

Ему вовсе не улыбалось торчать на лестничной площадке. Все на виду, тем более что рядом лифты.

– Иду, иду, – послышалось изнутри.

Дверь приоткрылась ровно настолько, насколько позволяла цепочка.

– Какого дьявола? – буркнул Роберт.

– В ванной была. – Бэмби капризно надула губы.

– Ладно, впускаешь?

– Милости прошу, – захихикала она и, откинув цепочку, широко распахнула дверь. – Привет, любовничек. Побаловаться пришел?

Еще как! От одного ее вида слюнки текут.

Роберт пожирал Бэмби глазами.

На ней был почти прозрачный лифчик с прорезями, через которые ясно виделись соблазнительные соски, похожие на спелые вишни, тесный кружевной корсет, полоска трусиков, оставлявшая открытым треугольник золотистых волос, а также белые чулки на резинках.

– Ну? – Она неторопливо облизала губы. – Нравится?

– Еще как. – У Роберта слюни потекли. – Не то слово.

Бэмби закинула ему руки за шею и тут же, прямо у двери, тесно прижалась к нему.

– Скажи, что рад меня видеть.

– Рад, рад. А теперь...

Бамс! – раздвинулись двери ближайшей кабины, и Роберт с Бэмби быстро отскочили друг от друга.

Но недостаточно быстро.

Из лифта с видом Немезиды выплыла Дина.

– Проклятие! – выдохнул Роберт.

Уже было поздно заскакивать внутрь и запирать за собой дверь. И придумывать объяснения бесполезно.

Дина увидела достаточно. Ошибиться было трудно.

– Ну и что же здесь творится? – грозно спросила она.

Бэмби смотрела на Роберта.

Роберт на Бэмби.

Дина на обоих.

– Извини, милый, – повернулась она к мужу, прожигая его взглядом, – но ты меня сильно разочаровываешь.

Роберт сунул руки в карманы, подтянул брюки, немного поизучал потолок и опустил очи долу.

Дина перевела взгляд на Бэмби.

– Что же до тебя, шлюшка...

– Это еще что такое! – окрысилась Бэмби. – Никакая я не шлюшка!

– Да ну? – Дина оглядела ее с ног до головы и хищно улыбнулась. – А с чего же это ты так вырядилась?

– Если бы вы могли удовлетворить своего мужа, он бы, наверное, ко мне не бегал!

Эти слова решили дело.

Дину охватило бешенство, и она четким правым хуком, так что во всей руке отдалась боль, ударила соперницу прямо в подбородок. С закатившимися глазами та кулем рухнула на пол. Можно было открывать счет.

Дина переступила через Бэмби.

– Черт, жаль, что сразу вырубилась, а то я еще раз с удовольствием бы врезала.

Она перевела взгляд на Роберта.

– Ну а тебе, дорогой, – она угрожающе подняла палец, – предстоит серьезное объяснение.

С этими словами Дина круто повернулась на каблуках и направилась назад к лифтам.

– Ну, чего застрял?

Роберт смотрел на Бэмби. Та, тряся головой, медленно поднималась на локтях.

– О ней, дорогой, можешь не беспокоиться, – угрюмо посоветовала мужу Дина. – Для тебя это уже история, если, конечно, не хочешь крупных неприятностей.

Роберт содрогнулся. Он был явно не готов к предстоящей сцене. Только не сейчас. А лучше бы – вообще никогда.

И тем не менее никуда не денешься. Зная Дину, можно наверняка утверждать, что она не успокоится, пока всего не выскажет.

Покорно вздохнув, Роберт поплелся за женой.