Глава 1

Париж, 1955 год

Снегопад прекратился, но дул ледяной ветер, когда Элен в нерешительности остановилась на пороге старого дома. Он был таким же, как большинство безобразных серых строений, которые туристы находят столь живописными. Однако ничего живописного в этом доме не было, особенно если знать, что происходило за его стенами.

Закусив губу, она еще постояла немного, пока не почувствовала во рту сладкий привкус крови, затем тихонько открыла дверь и стала подниматься по полутемной, с выщербленными ступенями лестнице. На лестничных площадках валялся всякий хлам, воздух был пропитан сильным запахом мочи и кошачьих испражнений. На полпути она остановилась и ухватилась за перила. От страха сердце ее бешено колотилось. Одинокая в своем несчастье, напуганная и подавленная, она чувствовала себя неуверенно с тех самых пор, как приняла решение встретиться с Анжеликой, танцовщицей из «Фоли де Бабилона».

Правда, неизвестно, работает ли она там сейчас, но, по крайней мере, Анжелика была ее единственной знакомой, которая сделала аборт.

В шесть часов утра Элен уже стояла у служебного входа в «Фоли де Бабилон». Она не спала всю ночь и выглядела ужасно: красные глаза, опухшее лицо. Элен пришлось ждать в темноте на морозе чуть ли не целый час. Наконец дверь открылась, и девушки гурьбой высыпали на узкую улочку. Элен спряталась в тени, не желая ни с кем разговаривать, выждала, пока эта высокая шоу-герл раскурит сигарету и, подняв воротник пальто, торопливо пойдет вниз по улочке.

– Анжелика! – позвала она сдавленным голосом. Девушка остановилась и недоуменно уставилась на Элен.

– Да?

Элен подняла поля шляпки, открывая лицо.

– Узнаешь? Я работала у вас в гардеробной вместе с Иветтой.

Анжелика окинула ее безразличным взглядом.

– У нас сейчас нет работы, – бросила она равнодушно и двинулась дальше.

Элен бросилась следом и ухватила ее за рукав.

– Дело не в работе, – выпалила она, захлебываясь от волнения. – Мне нужен твой совет.

Анжелика рассмеялась:

– Послушай, милочка, после такой кошмарной ночи мне не до разговоров.

– Пожалуйста, – взмолилась Элен. – Я только хочу спросить…

Анжелика остановилась, и устало посмотрела на Элен.

– Я помню, что ты делала аборт… – начала было та.

– Слушай, дамочка, – разозлилась Анжелика. – Что я делаю и не делаю – тебя не касается! – Нахмурившись, она в упор взглянула на Элен, и вдруг ее глаза потеплели. – Я тебя вспомнила. – Она коротко усмехнулась. – Ты была единственной «нераскупоренной ».

Элен залилась краской так, будто ее отхлестали по щекам, и опустила голову.

– Мне надо сделать аборт, – выдавила она едва слышно. Анжелика снова рассмеялась:

– Да что ты говоришь? Значит, тебя уже «раскупорили»?

– Да, – выдохнула Элен. – Пожалуйста, – прошептала она, глядя на Анжелику, – скажи, к кому мне обратиться?

Жалкий вид девушки тронул сердце Анжелики, и она смягчилась.

– Ну, хорошо. – Она обняла Элен за плечи. – Да ты, никак, плачешь?

Элен кивнула и начала вытирать слезы.

– Ты точно не хочешь оставить ребенка?

– Хочу, – голос Элен дрогнул, – но… не могу.

– Идем. – Анжелика улыбнулась. – У меня всю усталость как рукой сняло. Может, позавтракаем вместе?

– Если только чашечку кофе.

– Я знаю одно славное местечко. Анри готовит самый отвратительный в Париже кофе, но зато держит под прилавком отличный коньяк.

Коньяк подали в кофейных чашках. Элен покачала головой, и на губах у нее появилась слабая улыбка.

– У Анри нет лицензии на продажу спиртного, – объяснила Анжелика. – Потому он и подает спиртное как кофе. Это, конечно, незаконно, но случайные посетители ни о чем не догадываются, а завсегдатаям и объяснять ничего не надо. Даже жандармы время от времени забегают к нему выпить «кофе». – Придвинувшись ближе, она схватила Элен за руку. – Послушай, а как далеко ты зашла?

– Уже три месяца, – с трудом выдохнула она.

– Ну и дела, – протянула Анжелика. – С таким сроком ты очень рискуешь.

Элен молча смотрела на нее.

– Ты точно хочешь избавиться от него? – Элен так же молча кивнула.

– Я знаю одного студента медицинского колледжа… – задумчиво проговорила Анжелика. – Во всяком случае, он так говорит. Если ты действительно решилась, я свяжусь с ним и порекомендую тебя. Он сам потом тебе позвонит. Но сначала обдумай все как следует. Потом будет поздно.

– Я все уже давно обдумала, – ответила Элен. – У меня нет другого выхода.

И вот сейчас, едва переведя дыхание, она постучала три раза в квартиру на последнем этаже.

– Кто там? – донеслось из-за двери.

– Элен, подруга Анжелики. Я… у меня назначено.

Ключ в замке повернулся, и дверь со скрипом открылась. Перед ней, почесывая бороду, стоял неряшливый толстый мужчина. За его спиной виднелась темная затхлая комната.

– Ну что стоишь на пороге? – буркнул он. – Входи, да побыстрей.

Толстяк тотчас оглядел лестничную площадку, торопливо захлопнул за ней дверь и запер ее на замок. Элен, сдерживая отвращение, огляделась. Повсюду на полу были расстелены газеты, по ним бегали кошки. Они вились у ее ног и, громко мяукая, смотрели на нее блестящими глазами.

Мужчина, шаркая по газетам стоптанными тапочками, подошел к ней и протянул руку:

– Три тысячи франков.

Элен, нервничая, полезла в карман пальто. «Не бери с собой сумку, – посоветовала ей Анжелика. – Ничего не бери. После операции ты почувствуешь ужасную слабость». Элен достала несколько банкнот и протянула их толстяку. Послюнив палец, он молча пересчитал их и, проворчав что-то себе под нос, сунул в карман.

– Иди за мной. – Он неопределенно махнул рукой. Неверным шагом Элен проследовала за ним на кухню.

Здесь пол тоже был застелен газетами. На плите в кастрюле кипела вода, в эмалированной раковине лежали грязные тарелки. Посреди кухни стоял большой деревянный стол, опять же покрытый газетами.

– Раздевайся и ложись.

– Куда – сюда? – спросила Элен, указывая на стол.

– Ты видишь здесь другое место?

– Нет.

Чувствуя себя ужасно неловко, она расстегнула блузку, сняла юбку. Он стоял к ней спиной и мыл под краном руки. Элен быстро стянула трусы, бюстгальтер и аккуратно сложила одежду на стуле. В комнате как будто сразу похолодало. Дрожа от холода, она обхватила себя за плечи.

Толстяк повернулся и окинул ее безразличным взглядом. Элен поспешно прикрылась.

– Я же сказал тебе ложиться!

Элен, краснея, глубоко вздохнула и взобралась на стол.

– На спину! – приказал он.

Одной ногой он придвинул к столу металлическое мусорное ведро.

– Это еще зачем? – спросила она, внезапно испугавшись.

– Не задавай лишних вопросов. – Элен кивнула и легла, свесив голову.

– Подвинься вперед и согни ноги в коленях.

Она сделала так, как было велено. Он взял в руки кусок тонкой проволоки с безобразным крюком на конце и опустил ее в кастрюлю с кипящей водой. Через минуту вынул ее, держась тряпкой за другой конец. Стекая на плиту, вода зашипела.

Элен закрыла глаза. Она не имела ни малейшего представления, как все будет происходить, но рассчитывала, что будет гораздо чище, профессиональнее и без такого унижения.

– Раздвинь ноги, – скомандовал он, – и не шевелись. – Элен глубоко вздохнула. Он взялся за волосы на лобке.

Она напряглась, ухватилась за края стола, грудь ее высоко вздымалась в такт учащенному дыханию. «Врач» стал проталкивать внутрь ее тела теплый металлический крючок. В душе у нее все оборвалось, ей захотелось закричать, но она, прикусив губу, сдержалась. Она чувствовала, как проволока проникает все глубже и глубже. Внезапно крючок за что-то зацепился.

– Нет! – закричала она, замотав головой. – Нет! – Сильная боль пронзила ее тело, когда крючок что-то оторвал и потащил.

Она хорошо знала, что это: ее ребенок. Искра жизни, которую породили они с графом, и которую ее тело носило свыше трех месяцев. Слезы хлынули из глаз Элен и ручьями покатились по щекам.

Боль набирала силу. Элен заставила себя открыть глаза и посмотреть на мужчину. Вертя проволоку, он короткими рывками подтягивал ее к себе. Новая вспышка боли пронзила ее, словно молния. Элен забилась в конвульсиях и отчаянно закричала, когда ее ребенка оторвали от матки.

– Не смотри, – посоветовал «врач» с мрачным видом. Элен заставила себя сесть.

– Я хочу видеть, – прошептала она со смертельной тоской в голосе. – Мне надо.

И тут же вскрикнула от ужаса. Газета пропиталась густой липкой кровью, на ней лежал мертвый утробный плод: большая розовая головка, маленькие ручки и ножки и деформированное тельце, все в сети голубых вен. Он все еще был связан с ней пуповиной.

Теперь она знала, для чего понадобилось мусорное ведро: для ее ребенка.

Дверь за ней с шумом захлопнулась, и наступила звенящая тишина. Элен оглядела, пустую аллею. На улице все еще был день. Отвернув рукав, она посмотрела на часы. Неужели такое возможно? Она пробыла в той квартире меньше получаса, а казалось, что прошли годы.

Элен двигалась по тротуару, качаясь как пьяная. Внутри у нее все разрывалось от ужасной боли. Внезапно ее бросило в жар. Она утерла рукавом вспотевший лоб. Тело вмиг покрылось испариной, влажные волосы прилипли к голове. Вокруг лежит снег, почему же ей тогда так жарко?

Она зашаталась и повалилась на землю.

 

Глава 2

С губ Элен сорвался стон. Она медленно открыла глаза и уставилась в одну точку. Перед ней виднелось какое-то расплывчатое пятно и тонкий луч света, который, меняя очертания, плясал у нее перед глазами.

Прищурившись, Элен постепенно сфокусировала взгляд. В комнате темно, а на дворе, по всей видимости, день. Слабые лучи света проникали сквозь неплотно задвинутые шторы. Окно было открыто, и шторы шевелились, словно живые. Перед глазами Элен проплывали разнообразные видения: то танцующая балерина, то некое фантастическое существо, то скачущая белая лошадь.

Элен попыталась сесть, но тело ей не повиновалось. Измученная, она вздохнула и опустила голову на подушку. Что с ней? Почему ей так плохо?

И вдруг она все вспомнила. В нос ей вновь ударил омерзительный запах мочи и кошачьих испражнений. Она снова увидела мерзкую квартиру с полом, покрытым газетами, и толстого бородача, державшего длинную проволоку с крючком на конце, и снующих повсюду кошек, и… утробный плод.

К горлу подступила тошнота. Элен зарылась головой в подушку, словно прячась от злых демонов памяти. Занавески вздулись, и в комнате внезапно стало светло. Оказалось, что она лежит на белой подушке. Правда, накрахмаленное постельное белье было не таким шелковистым, как то, расшитое фиалками, у нее дома.

Она осторожно огляделась по сторонам. Светлое, чистое помещение без всяких кошек. Но совершенно незнакомое!

Скрипнула дверь. В комнату быстрым шагом вошел мужчина. Он приблизился к кровати и заглянул ей в лицо.

– Как вы себя чувствуете? – участливо спросил он. Элен с любопытством посмотрела на него.

– Кто вы?

Мужчина улыбнулся и включил лампу. Тотчас под тяжестью его тела просел матрас: незнакомец осторожно присел с краю.

– Я собирался задать вам такой же вопрос, – сказал он, поправляя простыню. – Но с этим можно подождать.

Он ободряюще улыбнулся и достал из кармана очечник. Вынув, нацепил на нос очки в толстой оправе, взял с прикроватной тумбочки термометр, встряхнув, одобрительно кивнул и вставил его Элен в рот. Элен покорно сжала губы и стала рассматривать мужчину.

Маленький и щуплый, с узкими плечами, которые, казалось, согнулись под тяжестью какой-то невидимой ноши. Черные волосы и борода его кое-где серебрились сединой; большой нос благородных очертаний, и выражение глубокой печали на лице. Темные, глубокие глаза, очевидно, много повидавшие на своем веку.

Выждав положенное время, он осторожно вынул у нее изо рта термометр и поднес к глазам.

– Как я и предполагал, температура стабилизировалась. Опасность миновала. Вчера наступило улучшение.

– Вчера? – удивилась Элен. И вдруг ее осенило. – И как долго я здесь пробыла?

– Четыре дня.

– Четыре дня! – воскликнула она с недоверием. – Но ведь я только что проснулась!

– Вы были очень слабы и потеряли много крови, – объяснил мужчина. – Но это пустяки по сравнению с инфекцией.

– Инфекцией? – Элен попыталась сесть, но он кивком головы уложил ее обратно.

– Лежите спокойно. Вы еще очень слабы. – Элен покорно откинулась на подушку.

– Где я? – спросила она.

– Не беспокойтесь, вы в надежных руках. Я врач. Меня зовут Симон Розен.

– А как я здесь оказалась?

– Я подобрал вас на улице. Вы потеряли сознание.

– Я доставила вам столько хлопот! – сказала она извиняющимся тоном.

– Не волнуйтесь. Мне следовало бы отвезти вас в больницу, но там в таких случаях заявляют в полицию и вам задали бы массу ненужных вопросов.

Боже, она в неоплатном долгу перед этим человеком: он не только спас ей жизнь, но и сохранил ее доброе имя!

– Не знаю, как вас и благодарить, – прошептала она.

– Глупости. Поскорее поправляйтесь, – произнес он, поднимаясь. – Сейчас я принесу вам поесть.

Элен с благодарностью кивнула, и тут вдруг на нее навалилась страшная усталость. Что ж, с обедом придется повременить. Хороший отдых принесет ей больше пользы, чем еда. Впрочем, ее надо напоить. Врач, приподняв ей голову, поднес к ее губам стакан воды.

– Я скоро вернусь, – пообещал он, когда она откинулась на подушку.

Элен слабо улыбнулась и закрыла глаза.

– Между прочим, – сказал Розен, – вы так и не назвали мне свое имя.

– Элен Жано, – прошептала она так тихо, что он едва разобрал.

Глаза ее уже закрылись, и она не могла видеть его слез за стеклами очков. Он покачал головой. «Пути Господни неисповедимы! Вот и еще одна Жано встретилась мне на пути». Элен Жано. Нахмурившись, он напряг свою память. Девочек было три. Значит, она средняя сестра.

Сняв очки, врач тщательно протер их носовым платком и, спрятав в очечник, вытер слезы.

– Спи спокойно, малышка, – пробормотал он себе под нос. – Набирайся сил, ибо они тебе понадобятся. Богу было угодно, чтобы мы встретились, и я расскажу тебе все, что знаю.

Элен проспала два дня и две ночи, а когда проснулась, сразу же забеспокоилась по поводу работы.

– Вы не могли бы позвонить в ателье мод Одиль Жоли и сказать, что я больна? И что я пока не могу приступить к работе.

– Одиль Жоли? – переспросил доктор Розен. – Кутюрье?

Элен кивнула.

Он как-то странно улыбнулся и вышел.

– Я поговорил с самой Одиль Жоли, – сказал он, вернувшись. – Она очень тревожится за вас и надеется, что вы скоро поправитесь.

– Вы ей не сказали?.. – встревоженно спросила Элен.

– Конечно, нет, – ответил он с достоинством. – Я доктор, а доктора умеют хранить врачебную тайну.

– Простите, – прошептала Элен, увидев явное огорчение на его лице. – Это очень бестактно с моей стороны.

В этот же день ей прислали из ателье огромный букет роз. Пока доктор Розен бегал за вазой, Элен вытащила из маленького белого конверта визитную карточку и с трудом разобрала: «Поправляйся скорее. Работа подождет. Ни о чем не волнуйся. Одиль Жоли и девушки».

Улыбаясь, Элен глядела на роскошные розовые цветы. Длинные стебли, бутоны едва раскрылись, нежные лепестки плотно прилегают друг к другу, а какой аромат! Одиль Жоли была жесткой и требовательной, но когда дело касалось ее девушек, она становилась доброй и отзывчивой.

На следующий день, сидя на краешке ее кровати, доктор Розен вызвался ей почитать. Книга молодой неизвестной писательницы Франсуазы Саган называлась «Здравствуй, грусть». Внезапно Элен схватила врача за руку и крепко сжала ее.

– Доктор Розен… – испуганно прошептала она.

– Зови меня просто Симон, – предложил он. – Ведь мы друзья?

– Конечно, Симон, – ответила она с улыбкой. Доктор Розен улыбнулся, пощупал ей лоб. Глаза Элен вдруг затуманились. Он не переставал удивляться, как быстро меняется их цвет: минуту назад они были фиалковыми и вдруг приобрели цвет дымчатого аметиста, словно на яркое солнце набежало облачко.

– Симон, я хочу кое-что у вас спросить, – с трудом выговорила Элен. – Мне нужно знать правду.

Доктор Розен молча кивнул. Он знал, что она спросит.

– Симон, смогу ли я… смогу ли я иметь детей? – Голос ее упал до шепота.

Симон Розен закрыл глаза. Он, который всю свою жизнь утешал людей, сейчас не находил слов.

– Спасибо, Симон, – прошептала она. – Спасибо, что не пытаешься утешить меня, что не вселяешь напрасную надежду.

Отвернувшись к стене, Элен с горечью уткнулась в подушку. Она и не подозревала, что на свете существует такая душевная мука: по щекам ее ручьями полились слезы. Только сейчас она осознала весь ужас своего поступка. Теперь она только наполовину женщина, у нее никогда не будет ребенка. Внезапно она до боли закусила губу. Нет, будет! У нее будет духовный ребенок. У нее будет ее журнал «Ле Мод»!

Элен быстро шла на поправку. Она просто не имела права попусту тратить время. Ведь каждый день, проведенный в постели, отдаляет ее от журнала! И уже на следующий день она встала на ноги. Сначала колени ее дрожали, но она заставляла себя ходить снова и снова. Доктор Розен только тихо радовался. Ну и характер у этой Жано! В тот же день, вечером, он принес к ней в комнату маленький столик.

– Обедать будем вместе, – пояснил он.

– Чудесно, – улыбнулась Элен.

Доктор Розен усадил ее на стул, и она окинула взглядом сервированный белым дешевым фарфором стол. Эта простенькая посуда казалась ей много прекраснее, чем позолоченные, расписанные цветами тарелки и блюда лиможского или мейсенского фарфора, что преобладали в городском доме графа. Простой белый фарфор не столь претенциозен.

Закончив есть, Элен положила вилку и нож на тарелку.

– Пока вас не было, я воспользовалась вашим телефоном. И не хочу больше злоупотреблять вашим гостеприимством. Завтра меня ждут дома.

Доктор Розен молча кивнул, находя тем не менее такое поведение странным. Почему она попросила его связаться только с Одиль Жоли? Неужели у нее совсем нет друзей? А как же тот, кто сделал ее беременной?

– В общем, ты достаточно окрепла, чтобы завтра отправиться домой, – заключил он. – У тебя сильный характер и несгибаемая воля. Но, по крайней мере, еще несколько недель тебе следует быть осторожной. Обещаешь?

– Обещаю.

– И конечно, никакого… – Он сделал неопределенный жест рукой.

– Я знаю, – откликнулась Элен. – Несколько недель никакого секса.

Он кивнул и внезапно залился краской.

– Я также намерен проводить тебя домой, – сказал он, откашлявшись. – Тебе одной будет трудно садиться в такси.

Элен с благодарностью посмотрела на Симона.

– Спасибо. Вы так добры ко мне. Не знаю, сумею ли я когда-нибудь расплатиться с вами.

Доктор Розен выразительно поднял руку.

– Если когда-нибудь кому-либо понадобится твоя помощь, помоги ему и тем самым ты отблагодаришь меня.

– Обязательно! – торжественно поклялась Элен. Откинувшись на стуле, доктор Розен с печалью заглянул ей в глаза.

– Жаль расставаться с тобой.

– Мне тоже, – ответила Элен. – Я буду очень скучать. Но мы ведь можем навещать друг друга.

– Хорошо бы. – Он пристально посмотрел на нее. – Скажи мне: сейчас, когда ты окрепла физически, как ты себя чувствуешь… эмоционально?

Элен опустила глаза.

– Что я могу чувствовать, кроме стыда и позора? – Она горько усмехнулась. – Тогда я думала, что это единственный выход. Только сейчас мне стало ясно, что я ошиблась. Я убила своего ребенка. – Элен помолчала. – Вы знаете, ведь я его видела. Он уже сформировался. – Она сокрушенно покачала головой. – Вряд ли мне когда-нибудь удастся забыть такое.

Доктор Розен взял курительную трубку и задумчиво повертел ее в руках.

– Думаю, ты вправе знать то, что я сейчас тебе расскажу, – произнес он, снова поднимая глаза на пациентку. – Может, ты еще эмоционально не готова выслушать это, а возможно… да, возможно, это тебе поможет. Видишь ли, Элен, мы все страдаем. Страдаем на протяжении всей нашей жизни. Одни больше, другие меньше. Отнесись с пониманием к тому, что я собираюсь тебе рассказать. Иногда страдания других помогают осмыслить свои собственные. Понимаешь?

– Ду… думаю, что да, – запинаясь, ответила Элен. Доктор Розен набил трубку и раскурил ее. Он долго молчал, затем тихо начал:

– Элен, я еврей. Мы, евреи, страдали на протяжении веков. – Он горько улыбнулся. – Иногда я склонен думать, что мы овладели рынком страданий. – Его лицо омрачилось еще больше. – Шутка. Всегда находится тот, кому хочется стереть нас с лица земли, но нам всегда как-то удается выжить. Нас пытались вырезать и убить, но никакие погромы не смогли уничтожить евреев как нацию. Вряд ли надо тебе объяснять, какая трагедия разыгралась совсем недавно.

Элен молча кивнула. Еще маленькой девочкой, живя в Сен-Назере, она слышала о лагерях, обо всех тех невообразимых ужасах, что творились на этих фабриках смерти, о миллионах людей, которые были расстреляны, уморены голодом, сожжены в печах или отравлены газом в душегубках.

– Я тоже разделил участь своего народа, – продолжил доктор и засучил рукав белой рубашки. Элен отчетливо увидела синие цифры. Глаза ее вмиг увлажнились, она осторожно погладила номер на его руке.

– То был настоящий ад на земле, – вновь заговорил доктор Розен, – с дьяволами в военной форме. – Лицо его исказила гримаса боли, он отложил трубку.

– Концентрационные лагеря – позор для всего человечества, – произнесла Элен.

– Именно, – отозвался доктор Розен. – Но были два типа лагерей: концентрационные и лагеря смерти. И те и другие вселяли ужас, и в тех и других страдали и умирали люди. Концентрационные лагеря располагались во Франции, Голландии, Германии и Австрии, а лагеря смерти были в Польше. И их единственной задачей было убить как можно больше людей. Меня бросает в дрожь от одного названия этих лагерей: Белжец, Треблинка, Аушвиц. – Голос доктора Розена сорвался. – Я был в Аушвице.

– Не надо, – прервала его Элен. – Вы и так достаточно настрадались. Вспоминая все это, вы только бередите старые раны.

– Нет, я должен тебе рассказать. Туда ссылались не только евреи. Там были цыгане, гомосексуалисты и враги немецкого государства. – Он печально посмотрел на Элен. – Были там и участники французского Сопротивления.

Внутри у нее все похолодело.Она не могла вымолвить ни слова.Она нутром поняла, что оней сейчас скажет. Доктор вдруг перешелна крик:

– Я встретил там женщину! – Из глаз его хлынули слезы.– Ее звали Жаклин Жано.

Элен закрыла глаза, не в силахоправиться от потрясения. Ивнезапно, перегнувшисьчерез стол и словно окаменев, онапрошептала:

– Расскажите! Расскажите мневсе! Яхочу знать… – И он ей всерассказал.

Маму отравили газом.

 

Глава 3

Было десять утра, когдадва такси свернули на авеню Фредерик-Ле-Плей и остановилисьу обочины. Из первой машины вышликостюмерша ивысокий мужчина-парикмахер и застыли в ожиданиибагажа; водитель достал три чемодана.Элен и Жак вылезлииз второй. Пока Жак расплачивался с водителем, Эленне отрывала взгляда от Эйфелевой башни. Возвышаясьнад парком с его ровно постриженными лужайками и извилистымитропинками, она тянулась к ясному зимнему небу.Элен поежилась: ей стало страшно. Не надо былосоглашаться на такой рискованный шаг.Конечно, идеявыглядела весьма заманчиво, к тому же предложение исходило отсамой ОдильЖоли.

– Есть один отличный фотограф, который делает разворот для «Пари Вог», – сказалаей как-то кутюрье. – Отобрав из моей летней коллекции семь нарядов, он увидел тебя на подиуме и настаивает на том, чтобы моделью стала именно ты.

Элен была польщена и взволнована. Это магическое слово «Вог»! И потом, она свято хранила в памяти пророческие слова мадам Дюпре. А вдруг это еще один шаг на пути к осуществлению ее мечты? Не последнюю роль сыграл и сам фотохудожник.

Жак Рено снискал себе репутацию бедового фотографа: девизом его было бесстрашие. Он размещал своих моделей в самых немыслимых местах: на утесах, подъемных кранах, у края пропасти. Как-то зимним утром он расставил манекенщиц на парапетах и горгульях собора Парижской Богоматери. Фотографии получились фантастические. Жак Рено добился желаемого. Лица моделей побелели от страха, как будто за ними гнался сам Квазимодо. Их страх был совершенно неподдельным – они и в самом деле обмирали от ужаса.

Проблема заключалась только в одном: Жак привел манекенщиц в собор, залез с ними на северную башню и раздел их до трусов и бюстгальтеров, в результате чего разразился общественный скандал. Пленка была конфискована, а Жака отдали под суд. Процесс был долгим, но через шесть месяцев суд вынес оправдательный приговор. За одну ночь Рено стал знаменитостью и мучеником от искусства. Он произвел такую сенсацию, что Конде Наст немедленно предложил ему очень выгодный контракт. Жак подписал его и с тех пор стал сотрудничать с «Вог».

Элен сразу же согласилась работать с Жаком. Конечно, она прекрасно знала его «торговую марку» – риск, – но полагала, что все это просто раздуто прессой.

Сейчас же при виде черных чугунных перекладин у самого берега Сены ей стало дурно. Кроме всего прочего, на улице было очень холодно, а там, наверху, на второй площадке Эйфелевой башни, ветер, должно быть, вообще продувает до костей. Она украдкой взглянула на Жака – он не сводил с нее глаз.

«Не думай о высоте, – уговаривала она себя, стиснув зубы. – Не надо думать об опасности. Думай о чем-нибудь приятном». Она грустно улыбнулась, не в состоянии вспомнить ничего более-менее радостного, что бы взбодрило ее. Граф? Даже смешно!

Сразу же после ее возвращения граф приехал в Париж. Он рвал и метал, оттого что она отсутствовала больше недели. В ее болезнь он бы не поверил, про аборт ей говорить не хотелось. В общем, в нарушение всех обещаний, данных доктору Розену, она покорно отдалась графу. Ей пришлось основательно выпить, чтобы заглушить боль, от которой внутри все разрывалось.

Она вспомнила, как тихо выбралась из постели и ушла в ванную, дождавшись, когда граф уснул. Она долго и тщательно мылась. Граф даже не заметил ее страданий. Только утром, увидев окровавленные простыни, он бесцеремонно растолкал любовницу.

– Почему ты не сказала мне, что у тебя месячные? – взорвался он. – Знаешь ведь, что я ненавижу заниматься любовью с женщиной, у которой идет кровь! Чтобы этого больше не повторялось!

– Итак, сначала мы сделаем несколько снимков на фоне башни, – проговорил Жак. Сунув руки в карманы и подняв плечи, он сосредоточенно оглядел окрестности. – Вот дерьмо! Трава совсем пожухла. Как всегда, тысяча проблем, когда начинаешь снимать летнюю коллекцию зимой. Всего не предусмотришь. – Нетерпеливым жестом он подозвал к себе костюмершу и парикмахера. – Тащите вещи в фонтан. Те подхватили чемоданы и двинулись к фонтану, расположенному между Эйфелевой башней и Кер д'Оннер. Сейчас он был сухим. Едва они забрались в фонтан, как Жак повеселел.

– Отлично! Первые снимки мы сделаем у фонтана на фоне башни, а все остальные – на второй площадке.

Посмотрев на башню, Элен в ужасе закрыла глаза. Вторая площадка была расположена на головокружительной высоте: сто пятнадцать метров над землей.

Через полчаса они уже были на месте. Элен переоделась в светлое вечернее платье, элегантно обтягивающее грудь и переходящее в пышную юбку. Гример ловко припудрил ей лицо, аккуратно промокнул влагу под глазами. Дул сильный ветер. Он трепал ее прическу, больно хлестал по спине, вышибал слезы из глаз. Макияж! Элен сощурилась, пытаясь сдержать слезы.

Поодаль вертелся Жак – через видоискатель фотоаппарата искал подходящий ракурс. Он что-то все время крутил, настраивал. Не дожидаясь его приказаний, костюмерша и парикмахер отошли в сторону. Жак махнул рукой.

– Так стоять! – громко скомандовал он, перекрикивая шум ветра. Элен замерла. Внезапно на лице Жака появилась довольная улыбка. – Потрясающе! Солнце как раз у тебя за спиной, платье просвечивает, и я хорошо вижу твой силуэт. Великолепная фигура! Прекрасно!

– Быстрее, Жак! – закричала Элен, растирая себя руками, чтобы согреться. – У меня зуб на зуб не попадает, я сейчас умру от холода!

Жак стал отступать назад, сосредоточенно закусив губу. Элен быстро закружилась в каком-то ведомом ей одной танце. Жак поймал ритм ее танца, придвинулся ближе, снова отступил и принялся кружить вокруг нее, все время, щелкая затвором.

Через какое-то время Жак перестал снимать и в упор посмотрел на Элен.

– Сдвинься на край площадки, дорогая, но будь осторожна, а то нам придется соскребать тебя с Марсова поля.

Элен стиснула зубы. Наступил момент для знаменитых трюков Жака Рено. Теперь она хорошо понимала, что испытывали девушки, стоя у горгулий собора Парижской Богоматери.

Какое-то время она не могла сдвинуться с места, затем медленно повернулась и стала тихонько двигаться к краю площадки. «Будь внимательна, – говорила она себе, – не забывай, что там нет перил. Чуть что, и…»

Добравшись до перекладины, она ухватилась за чугунную стойку и закрыла глаза, страшась взглянуть вниз. От земли ее отделяла бездна в сорок этажей.

– Давай двигай, мы не в церкви! – услышала она охрипший голос Жака. – Ради Бога, развернись и открой глаза!

Элен медленно открыла глаза, затем неуклюже развернулась и посмотрела на Жака. Низко согнувшись, он изучал ее через камеру. Внезапно на его лице появилась улыбка.

– Совсем неплохо, а? – закричал он.

– Тебе, может, и неплохо, подонок! – прокричала она в ответ испуганным голосом. – Сам-то в полной безопасности!

– А ну-ка улыбнись! – Элен обнажила зубы.

– Молодец, девочка. А сейчас сдвинься вправо.

Элен глубоко вздохнула, оторвала одну руку от стойки и сдвинулась назад, так что ее пятки свесились вниз и только носки туфель упирались в утыканную заклепками площадку. Ухватившись свободной рукой за подол, она приподняла его вверх – ни дать ни взять блестящее крыло бабочки! Тонкая ткань надулась, словно парус. Элен крепче ухватилась за стойку. Казалось, ветер набрал силу, и теперь от любого его порыва она могла легко свалиться в небытие.

– Смотри вниз на Париж! – закричал Жак. – Наклонись чуть вперед!

Элен еще сильнее побледнела. Буквально парализованная страхом, она крепче схватилась за стойку, сдвинула тело на расстояние вытянутой руки и медленно наклонила голову. Внизу простирался город – бесконечное море камня, разделенного серой, извивающейся, словно змея, Сеной. Она усилием воли придала своему лицу бесстрашное, почти радостное выражение, как будто висеть на железных конструкциях башни было для нее любимейшим в жизни занятием.

Наконец на лице Жака появилась широкая улыбка.

– Прекрасно! – закричал он. – Закончили!

Он подошел ближе и протянул ей руку. Она нетвердой походкой двинулась к нему. Через несколько шагов он дотянулся до нее, схватил за руки, и она упала в его объятия. Не в силах сдержаться, Элен разрыдалась у него на груди.

– Эй, все хорошо, – ласково шептал он ей на ухо. – Все уже кончилось.

Элен слабо кивнула, и Жак отстранился, давая возможность костюмерше накинуть ей на плечи шиншилловое манто. Элен зазнобило. Надо же – еще минуту назад она совсем не чувствовала холода!

– Почему ты не сказала мне, что боишься высоты? – упрекнул ее Жак.

Элен молча посмотрела на него, и ее взгляд стал непроницаемым. Как могла она рассказать совершенно незнакомому человеку о своей мечте?! О том, что для нее это был еще один, совершенно необходимый шаг вперед?

– Я бы хотел задействовать тебя снова, – сказал Жак, когда они уже спускались на лифте.

– Интересно, как? – спросила Элен, слабо улыбнувшись. – Я буду стоять на крыле летящего самолета?

Жак расхохотался:

– Не заражай меня идеями, о которых сама же потом пожалеешь.

– Отнюдь, – отозвалась Элен. – Просто я больше не собираюсь выполнять фигуры высшего пилотажа.

Пока они ждали такси на авеню Гюстава Эйфеля, Жак излагал ей свой замысел относительно следующей серии фотографий. Элен внимательно слушала, и потому он весь сиял в порыве вдохновения.

– Я хочу изложить историю убийства. Преступление, вызванное страстью. Получится фотографическое эссе из пяти или шести сцен. В первой сцене женщина лежит в постели со своим любовником. Во второй – приходит муж, и они ссорятся. Она стреляет. Потом он лежит в луже крови, а она стоит и смотрит, держа в руках все еще дымящийся пистолет. И в последней сцене я опять верну ее в объятия любовника.

Элен не могла удержаться от смеха: идея казалась ей надуманной и абсурдной.

– И эти фотографии ты собираешься разместить в модных журналах? – спросила она, недоверчиво хмыкнув.

Жак посмотрел на нее таким потухшим взглядом, что она вмиг осеклась.

– Конечно, – ответил он задумчиво. – Это будет настоящая сенсация. Хочешь еще раз поработать моделью?

– Только при одном условии, – отозвалась Элен, немного поразмыслив.

– Ну?

– Пусть это преступление свершится на твердой земле.

– Слово даю. – Жак немного помолчал. – Но и ты пообещай мне… – Он умолк. – Тебе известно, что я в штате «Вог»?

Элен кивнула.

– Эту серию фотографий я буду делать для «Л'Офисьель». Иногда я работаю по совместительству, действуя на свой страх и риск. «Вог» закрывает на это глаза, так как мои фотографии появляются анонимно. Конечно, знатоков не обманешь, но… В общем, прошу тебя не афишировать, кто автор фотографий.

– Не волнуйся, – тотчас посерьезнела Элен. – От меня ни одна живая душа ничего не узнает.

Прошла уже неделя после съемок. Она, как обычно, без четверти шесть вернулась с работы, положила сумочку на телефонный столик и начала стягивать перчатки. Резкий телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. Протянув руку, она сняла трубку.

– Элен? – раздался в трубке голос Жака.

– Жак? Какая неожиданность!

– Слушай, я хочу тебе сообщить, что уже проявил пленки и сделал контрольки. Получилось великолепно – ты очень фотогенична. Хочешь, я заскочу к тебе, и сама все увидишь?

– Сейчас?

– Ну да!

– Очень рада твоему звонку, Жак, но, к сожалению, сегодня очень занята.

Так оно и было. Находясь в Париже, граф собирался провести с ней ночь. При одной мысли об этом ей становилось плохо. Опять полночи не спать!

– Господи, – разочарованно проговорил Жак, – конечно же, ты еще успеешь их посмотреть. Кстати, чтобы не забыть, – сказал он, смирившись, – как ты отнесешься к тому, что мы в субботу начнем сниматься для «Л'Офисьель»?

– Так скоро?

– А почему бы и нет? Не забывай, пройдут месяцы, прежде чем журнал появится на прилавках. Чем скорее начнем, тем скорее ты станешь звездой.

– Ладно, договорились. Я позвоню тебе в пятницу.

– Отлично. Заодно все и обсудим. Пока.

Элен повесила трубку. Внезапно взгляд ее упал на корреспонденцию у вазы. Она сразу узнала конверт: письмо пришло из агентства Карла Хеберле. Сердце ее оборвалось. Неужели Хеберле нашел Шмидта и того бледнолицего?!

Надорвав конверт, она вынула письмо и пробежала по строчкам глазами. Радость ее вмиг испарилась. В письме содержался отчет о проделанной работе, вернее о том, что так ничего и не сделано.

Разозлившись, Элен скомкала письмо и бросила его в мусорную корзину. В чем дело? Может, Хеберле так и не понял, что у нее серьезные намерения? Ладно, она ему напомнит.

Элен прошла в гостиную, села за стол и, окунув перо в чернильницу, быстро начертала:

Уважаемый герр Хеберле!

Я получила Ваше письмо. Мне казалось, я дала Вам ясно понять, что не пожалею времени и денег на то, чтобы найти преступников. И не успокоюсь до тех пор, пока Вы их не найдете. Пожалуйста, продолжайте поиски и сообщайте мне о проделанной работе.

Искренне Ваша, Элен Жано.

Элен перечитала письмо, написала на конверте адрес и, наклеив марку, позвала горничную:

– Марта, пожалуйста, отправь немедленно. – Поднявшись наверх, она приняла ванну и, облачившись в розовый пеньюар, вновь спустилась в гостиную. Надо было подготовиться к приходу графа: очень уж он был привередливым – яйца следует варить три минуты и ни секундой больше; температура воды в ванне должна быть сорок один градус; стаканы – без единого пятнышка.

Наконец все приготовлено: на столике для коктейлей портсигар и пепельница, мягкий свет, тихая музыка, охлажденное шампанское.

В дверь позвонили. Странно, граф никогда не звонил. У него был свой ключ, но может, он его забыл? Элен услышала, как Марта направилась к двери, и поспешила ее опередить.

– Марта, я сама!

– Да, мадемуазель. – Служанка удалилась.

Выйдя в холл, Элен машинально коснулась прически и поправила декольте так, чтобы было видно груди, а затем открыла дверь.

На пороге стоял Юбер де Леже. Ни слова не говоря, он шагнул в холл и с шумом захлопнул дверь.

Элен посмотрела ему прямо в глаза, зрачки ее сузились. Она поняла, что юноша пьян, прежде чем он дыхнул на нее. Элен преградила ему путь.

– Юбер, ты выбрал неудачное время для визита. – Громко расхохотавшись, молодой де Леже оттолкнул ее.

– Пришел засвидетельствовать свое почтение, – сказал он хриплым голосом. – К тому же этот дом принадлежит моей семье.

– Он принадлежит твоему отцу, – ледяным тоном поправила его Элен.

Юбер направился в гостиную.

– Кстати, об отце: где он? Наверное, уже спать завалился?

– Юбер, я запрещаю тебе говорить об отце в таком тоне! – Юноша снова рассмеялся:

– Ну конечно, как же я забыл! Может, еще прочтешь мне лекцию о правилах хорошего тона? Ах! В гостиной так чисто и уютно! Вот здесь мы и поболтаем. – Потирая руки, он подошел к буфету и налил себе немного арманьяка, затем, вынув из ведерка с шампанским кусочек льда, бросил его в стакан. – Арманьяк прекрасно пьется со льдом, – сказал он. – Студент один посоветовал. Ты знаешь, что в доме полно арманьяка?

– Нет.

Закинув голову, Юбер залпом осушил стакан. Презрительно поморщившись, он снова оглядел гостиную.

– Очень уютно, – констатировал он. – Огонь в камине… тихая музыка… шампанское… – Он вытащил из ведерка бутылку. – «Дом Периньон». Красота!

Юбер жадными глазами впился в Элен. Ощутив на себе его похотливый взгляд, она только плотнее запахнула пеньюар.

– Допивай и убирайся отсюда, – сказала она. – Твой отец будет здесь с минуты на минуту.

– Значит, не хочешь поболтать со мной? – усмехнулся он.

– Нет, не хочу.

Не на шутку встревожившись, Элен подошла к окну и раздвинула шторы. Надо что-то придумать, чтобы отделаться от нахала, прежде чем приедет граф.

Тем временем сзади к ней подскочил Юбер и, схватив ее за руку, выпалил:

– Я хочу тебя!

Развернув Элен, он прижал ее к себе.

– Не трогай меня! – закричала она, сопротивляясь. Глаза ее гневно вспыхнули.

Незваный гость выпустил ее руку и отступил назад.

– Какая скромница, – произнес он с издевкой. – Можешь успокоиться, я не охотник до подержанных вещей.

Он налил себе еще и залпом осушил стакан. Элен не сводила с него презрительного взгляда.

– Так уж и быть, не буду к тебе приставать, – бросил Юбер со злостью. – Сейчас уйду.

Элен с облегчением вздохнула и проводила его до двери. Уже на пороге Юбер обернулся.

– Запомни, это я тебя отвергаю, – многозначительно проговорил он. – Ты будешь единственной в городе отвергнутой шлюхой.

Почувствовав, что заливается краской, Элен отвернулась.

Открыв дверь, молодой де Леже сразу же отступил. На пороге с ключом в руке стоял граф. Сын улыбнулся, как ни в чем не бывало:

– Не беспокойся, отец, я ее не трогал. – Пожав плечами, он посмотрел на Элен. – Удивительно, французы с такой легкостью обманывают своих жен, но требуют, чтобы их шлюхи хранили им верность. – И, отстранив графа, быстро спустился по лестнице.

– Тебе не стоило впускать его, – войдя, обронил граф.

– Я и не собиралась, – ответила она, ломая руки от волнения. – В дверь позвонили, я подумала, что это ты. Когда я открыла, он, оттолкнув меня, ворвался в дом.

– Ладно, – отозвался любовник.

Вслед за Элен он прошел в гостиную, снял пальто и небрежно бросил его на спинку кресла.

– Садись, – попросил он, задумчиво опустив взгляд. – Нам надо поговорить.

– Жаль, что ты не веришь мне, Филипп. Так оно все и было. Правда.

– Я хочу поговорить с тобой совсем о другом. Садись.

Элен удивил его резкий тон. Сев, она сложила на коленях руки и выжидательно посмотрела на него. Конечно, в Париже у него масса дел, но он никогда не взваливал свои проблемы на ее плечи.

– Я никогда не донимал тебя подозрениями, не правда ли? – сказал граф, медленно вышагивая по комнате:

– Да, – осторожно ответила Элен.

Граф запустил руку в карман и вытащил оттуда горсть драгоценностей. Тех самых, что она продала Хеопсу. Де Леже небрежно бросил их на буфет.

– Тогда как ты объяснишь вот это? – спросил он. Элен внезапно побледнела. Она неотрывно смотрела на изобличающие ее бриллианты. «Этот тощий Хеопс обманул меня!» – со злостью подумала она. Все это время он продавал ее драгоценности крупным дилерам, а не заезжим туристам, как обещал. А те, видимо, наводили справки об их происхождении. Должно быть, именно они и вышли на графа.

– Я выкупил их, но мне хотелось бы знать… почему? – Элен отвела взгляд от драгоценностей и посмотрела на графа.

– Мне нужны были деньги, – ответила она.

– Для чего?

– Это долгая история, Филипп, – вздохнула она.

– Расскажи мне. У нас впереди вся ночь.

Какое-то время Элен, задумавшись, молчала, потом посмотрела графу в лицо и покачала головой. Ее цель уничтожить преступников – сугубо личное дело. Ни к чему раскрывать кому-либо свои секреты, особенно графу. Она только сейчас начала понимать, что в прошлом – не только ее слабость, но и ее великая сила. Именно оттуда вышли ее амбиции, ее неукротимая жажда жизни. Зачем показывать ему свое уязвимое место?

– Нет, – сказала Элен. – Я не хочу говорить на эту тему.

– В таком случае у меня нет выбора, – ответил граф. – Все кончено. Я бы хотел, чтобы ты как можно скорее съехала отсюда.

– И ты можешь так вот все оборвать?!

– Я имею дело только с честными людьми. Тебе я больше не доверяю.

Элен задумчиво кивнула:

– Хорошо. Я немедленно упакую свои вещи. Понадобится не больше получаса. Потом вызову такси и поеду в гостиницу.

– Не забудь вот это. Они твои!

Граф сгреб с буфета драгоценности и запустил ими в Элен. Несколько бриллиантов попало прямо в нее, другие рассыпались по ковру. Элен посмотрела на графа, потом на драгоценности и уже хотела, было уйти, но какой-то внутренний голос подсказывал ей, что украшения надо забрать. «Больше года ты всецело была в его распоряжении, – стучало в висках. – Он безраздельно владел тобой. Ты даже носила под сердцем его ребенка и позволила вырвать его из себя. Из-за этого случая ты больше никогда не сможешь иметь детей. Уж что-что, а эти драгоценности ты заработала». Элен опустилась на колени, и не торопясь, стала их собирать. Подобрав последнюю сережку, она в упор взглянула на графа. Тот только молча наблюдал за ней. Поднявшись с колен, она с достоинством выпрямилась и пошла наверх укладывать вещи.

На следующий день она отнесла все драгоценности к «Ван Клифу и Апелю», где получила за них хорошую цену. Положив деньги в банк на депозит, Элен подыскала себе маленькую квартирку на весьма респектабельной улице Поля Валери, неподалеку от авеню Фоша.

 

Глава 4

Через неделю Жак уже принялся за съемки для «Л'Офисьель». Для осуществления своего замысла он снял квартиру на авеню Фоша. Кроме Элен, там присутствовали еще двое мужчин в смокингах явно английского пошива (пришлось-таки французам, всемирно признанным гениям в деле конструирования женской одежды, признать, что в создании мужского гардероба англичанам нет равных). Один из мужчин должен был играть роль любовника Элен, второй – роль ее мужа.

Выйдя из кабинета, который использовался как комната для переодевания, Элен остановилась на пороге гостиной. Жак сидел в кресле, ее «любовник» и «муж» вынуждены были стоять, чтобы не смять смокинги. Мужчины разом уставились на модель. На ней был новейший образец вечернего платья от Одиль Жоли: открытого, с лифом без бретелек и узкой, обтягивающей бедра юбкой до середины икр. Все было расшито блестками и горным хрусталем, которые, сплетясь в причудливом узоре, сверкали всеми цветами радуги.

Жак, не торопясь, встал с кресла и жестом пригласил Элен приблизиться. Посреди комнаты он также жестом остановил ее. Затем несколько раз обошел вокруг, остановился, нахмурился и задумчиво погладил подбородок.

– Красивое платье, – выдавил он, наконец.

– Одиль Жоли считает, что это платье достойно персидской принцессы, – отозвалась Элен, подходя к зеркалу между двумя высокими окнами и критически оценивая свой вид. Каждый раз, когда она поворачивалась, ее тело вспыхивало миллионами бриллиантов. – Тебе не нравится, – внезапно заключила она.

– Сними его, – попросил Жак. – В нем ты выглядишь как воин-самурай. Позже мы пораскинем мозгами и решим, как исправить ситуацию.

Пожав плечами, Элен покорно вернулась в кабинет. Она переоделась в белый шелковый халат, затянула пояс и вернулась в гостиную.

Жак посмотрел на нее и кивнул:

– Вот это подходит больше.

– Уж, не в этом ли ты собираешься ее снимать? – недоверчиво воскликнул один из мужчин.

Внезапно Жак возбужденно прищелкнул пальцами.

– Есть! – воскликнул он. – И как я раньше не додумался?! – Он расплылся в улыбке и, развалившись в кресле, заложил руки за голову.

– Ну?– потребовала Элен, уперев руки в бока.

– Мы сделаем неслыханное, – сказал Жак. – Вместо того чтобы наряжать тебя, мы нарядим их. Женщины ведь любят, когда их мужчины хорошо одеты. Мы сошьем для «мужа» и «любовника» еще несколько новых смокингов, по смокингу для каждой сцены, но таких, чтобы они не отвлекали внимания от главного действия.

– Что я скажу Одиль Жоли? – Элен нервно заходила по комнате. – Она оказала мне честь, разрешив сниматься в этом платье!

– Придумай что-нибудь подипломатичнее, – ответил Жак. – Ты занята сегодня вечером?

– Это мое личное дело, – огрызнулась Элен.

– Естественно, но у меня самые благородные намерения. Я приглашен на прием и хочу предложить тебе составить мне компанию.

Дом, по мнению Элен, был построен в семнадцатом веке, а родословные большинства гостей, по всей вероятности, уходили корнями еще глубже. Здесь были послы, кинозвезды, политики, промышленники, художники и финансисты. Гости толпились в холле, разгуливали по гостиной, концертному залу и солярию.

– Жак! – позвала элегантная, средних лет женщина с худощавым лицом, когда они осторожно пробирались сквозь толпу собравшихся.

Она величаво подняла свою худую, украшенную драгоценностями руку, и Жак, согнувшись в поклоне, галантно поцеловал ее.

– Ты все время скрываешься, противный мальчишка, – надув губки, упрекнула она Жака.

– Разрешите представить вам мою новую модель Элен Жано, – улыбнулся в ответ Жак. – Элен, это наша милая хозяйка, виконтесса де Севинье.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась Элен и словно завороженная уставилась на виконтессу.

Она читала о де Севинье во всех светских хрониках. Их считали одними из самых богатых людей Франции. Старый виконт был финансистом, а виконтесса – непременной участницей всех вечеров, хозяйкой постоянных приемов и владелицей шикарного бутика одежды и ювелирных украшений. Кроме того, она занималась оформлением интерьера – исключительно для друзей, сооружала замысловатые прически только себе и прославилась как своего рода кутюрье ведущих домов моды, по требованию которого модельеры преображали свои великие творения. Просто виконтесса от природы обладала безупречным вкусом.

– Жак – необыкновенно талантливый молодой человек, – обратилась виконтесса к Элен. – Его фотографии – произведения искусства. И к тому же он очень красив. Половина женщин Парижа лежит у его ног. – Виконтесса пригубила шампанского.

– К сожалению, он предпочитает ходить по общественным туалетам, чтобы найти себе партнершу для постели, – проговорил кто-то сзади заплетающимся языком.

Лицо виконтессы под тщательно наложенным макияжем побледнело. Разговоры разом стихли. Взгляды гостей устремились на любопытную троицу. Некоторые в смущении поспешили отойти. Жак густо покраснел. Виконтесса и Элен повернулись на голос. Перед ними, невинно улыбаясь, стоял Юбер де Леже.

Элен едва не стошнило от отвращения. Она меньше всего ожидала встретить здесь Юбера, а уж его бестактное высказывание звучало и вовсе омерзительно.

– Я сказал что-нибудь не так? – искренне удивился Юбер.

– Ты ублюдок, – выдохнул Жак, стараясь не терять самообладания. – Погоди же, я до тебя доберусь. – Жак угрожающе сжал кулаки.

Элен быстро схватила Жака за руку.

– Подумать только, какие мы храбрые! – с издевкой проговорил Юбер. Он посмотрел на виконтессу и недоуменно пожал плечами. – При столь огромном скоплении гостей всегда существует риск, что к тебе могут проникнуть всякие извращенцы. Вы прощены, мадам.

Оставив Юбера без ответа, виконтесса взяла Элен и Жака под руки.

– Думаю, следует поторопиться, чтобы отдать дань уважения нашему почетному гостю, – сказала она и тотчас извинилась перед ними за поведение Юбера: – Он ведет себя хуже деревенщины!

Где-то посреди зала виконтесса остановилась.

– Вот он, наш дорогой гость, – проговорила она и осторожно «извлекла» из толпы седовласого старичка. – Станислав, дорогой! – воскликнула она, целуя его в щеку.

Элен, взглянув ему в лицо, узнала в нем всемирно известного пианиста. Она уже видела его однажды в Опере, когда они с графом сидели в ложе.

– Станислав, мне хотелось бы познакомить тебя с моими друзьями. – Виконтесса представила ему молодых людей: – Элен Жано и Жак Рено.

Старичок добродушно улыбнулся и поклонился им обоим, а Элен, целуя руку, сказал:

– Я в восторге от встречи с вами, мадемуазель. – Его теплое дыхание коснулось ее кожи.

Элен словно онемела. «Какой он маленький и сморщенный, – подумала она. – Странно, что такой щупленький старичок покорил весь мир». Впрочем, Элен не могла не заметить его красивых рук с длинными пальцами и коротко подстриженными ногтями. Он был по-своему очень привлекательным; даже венчик седых волос у него на голове выглядел как королевская корона. Его темные глаза под густыми седыми бровями оживленно блестели.

– Мадемуазель Жано – модель, – пояснила виконтесса. – Она только что снималась для «Вог», а фотографировал месье Рено.

– Наверняка великолепные получатся фотографии, – с улыбкой заметил старичок. – С такой-то очаровательной моделью! Думаю, месье Рено они удались, если, конечно, он не забыл зарядить пленку.

– Надеюсь, – рассмеялась Элен. – Он заставил меня свеситься вниз со второй площадки Эйфелевой башни.

– Жак! – в ужасе воскликнула виконтесса. – Неужели случай с Нотр-Дам так ничему тебя и не научил? – Виконтесса как завороженная смотрела на Элен. – Не представляю, как вы вынесли такое. Вы, должно быть, очень храбрая. Лично я даже по лестнице с трудом поднимаюсь. Такая вот ужасная трусиха.

– Сомневаюсь, моя дорогая, – возразил Ковальский. – Для меня вы самая отважная на свете женщина.

– Пожалуйста… – запротестовала виконтесса. Пианист поднял веснушчатую руку, призывая к вниманию.

– Во время войны она спрятала в своем замке тринадцать сбитых американских пилотов и две еврейские семьи. И представьте, в это же самое время нацисты оккупировали другое крыло того же самого здания! Она целых три года прятала нас прямо у них под носом!

– Она прятала вас? – удивилась Элен.

– Мою семью и еще одну. Она очень храбрая, не правда ли?

Элен с еще большим уважением посмотрела на виконтессу. Она казалась такой хрупкой и изящной, что в ее героизм верилось с трудом. Впрочем, глаза де Севинье светились решимостью. В них угадывались непреклонность, сила и твердый характер. И, однако, надо обладать большим мужеством, чтобы при таком социальном положении и благосостоянии поставить на карту свою жизнь ради спасения других: слишком уж многое она теряла.

– А как же ваша игра на рояле? – спросила Элен Ковальского. – Говорят, пианисты должны практиковаться по нескольку часов в день. Вам, должно быть, пришлось после войны начинать все с самого начала?

Старичок улыбнулся:

– Нет, я беспрерывно играл все три года. Виконтесса была настолько добра, что демонтировала клавиатуру своего «Бехштейна». Она приносила мне ее посреди ночи, и я мог практиковаться сколько душе угодно.

– Подумать только! – добавила виконтесса. – Иметь под своей крышей всемирно известного пианиста и не слышать ни единого звука! Неслыханная жестокость по отношению ко мне – ведь я так люблю слушать, когда он играет!

Элен кивнула и нежно улыбнулась Ковальскому:

– Наверное, и для вас это было ужасно.

– Видите ли, я все прекрасно слышал. Не забывайте, что Бетховен сочинял музыку, будучи глухим. Думаю, я тоже смог бы играть в таком состоянии. Потерять слух, конечно, ужасно, но еще хуже – утратить свой дар пианиста. Вот это катастрофа. Слава Богу, этот дар пока со мной.

– Идемте, идемте. У нас сегодня прием, – упрекнула их виконтесса. – Что скажут гости, если мы будем так долго предаваться грустным воспоминаниям?

– Вы правы, – отозвался Ковальский. Внезапно глаза его вспыхнули. – А рояль у вас настроен?

Виконтесса затаила дыхание и недоумевающе подняла на него глаза.

– В самом деле, Станислав, не стоит… – Он жестом прервал ее.

– Я с удовольствием сыграю несколько произведений. Виконтесса была в восторге. Своей выходкой Юбер чуть было не погубил вечер. Игра Станислава Ковальского не только сгладит впечатление, но и сделает прием у нее гвоздем сезона.

– Вы же знаете, это совсем необязательно, – возразила она, в душе надеясь, что он все-таки сыграет.

– Именно поэтому я и буду играть, – ответил старичок. – Для вас я готов на все.

Виконтесса хлопнула в ладоши. В комнате мгновенно воцарилась тишина.

– Как вам известно, месье Ковальский – наш почетный гость, – объявила она чистым, мелодичным голосом. – Мне нет нужды говорить вам, что все билеты на его благотворительный концерт распроданы на два месяца вперед, и вот сегодня он решил оказать нам большую честь… – Виконтесса сделала многозначительную паузу. – Если вы проследуете в музыкальный салон…

Гул восторженных голосов прокатился по залу.

– Доставьте мне удовольствие сопровождать вас обеих в музыкальный салон, – поклонился Ковальский виконтессе и Элен.

– С радостью, – ответила виконтесса, ни секунды не колеблясь.

Элен бросила извиняющийся взгляд на Жака, в то время как Ковальский подхватил их с виконтессой под руки. Гости столпились перед большим роялем. Ковальский сел, улыбнувшись Элен, встряхнул руками, задирая манжеты, осторожно опустил руки на клавиши и вдохновенно начал «Балладу соль-минор» Шопена. Мелодичные ноты звучали с воздушной легкостью; тема лилась легко и свободно. Элен неотрывно смотрела, как пальцы мэтра порхают по клавишам, то замедляя темп, то снова ускоряя его. За роялем он словно вырос, стал прекрасным и значительным. Он был похож на укротителя львов, только львом его был рояль. Музыка лилась и стихала, завихрялась и искрилась, пока не прозвучал последний, заключительный аккорд. Но Ковальский не остановился, а сразу перешел к исполнению Шуберта.

Элен была в восторге. Музыка, прекрасная музыка! Она завораживала, вихрем проносилась в голове – и вот, наконец, крещендо.

Гости, на мгновение, онемев от восхищения, тут же разразились шквалом аплодисментов.

Улыбнувшись, Ковальский слегка поклонился, а затем заиграл «Серенаду кукле» Дебюсси. Играя, он глаз не сводил с Элен. Она же слушала, словно под гипнозом: дыхание ее участилось, по коже поползли мурашки. У нее было такое чувство, что он играл только для нее. Аплодисменты прозвучали как удар грома. Пианист встал, вежливо поклонился и взял руку виконтессы.

– Не знаю, как вас и благодарить за такой щедрый подарок, Станислав, – растрогалась она.

– Не стоит, – отозвался Ковальский. – Я получил не меньшее удовольствие. – Он едва заметно улыбнулся. – Правда, я немного устал. Завтра у меня концерт, и мне не мешает отдохнуть. Вы меня простите?

– Конечно, Станислав, – успокоила его виконтесса. – Спасибо еще раз за ваш концерт. Мои гости будут вспоминать его долгие годы.

– Всегда счастлив, услужить вам, – галантно ответил он и повернулся к Элен. – Очень рад был познакомиться с вами.

– Взаимно, – откликнулась Элен.

– Не сочтите за нахальство, но я был бы весьма польщен, если бы вы присутствовали завтра на моем концерте. Разумеется, в качестве гостьи.

– Но… ведь все билеты проданы.

– Для вас обязательно найдется место.

– Тогда почту за честь, – обрадовалась Элен.

– До свидания. – Пианист слегка поклонился. Виконтесса с благодарностью проводила его взглядом.

– Добрейший он человек, – проговорила она с нежностью. – Жаль только, что чувствует себя моим должником.

– Как же он играет! – воскликнула Элен. – Просто волшебство какое-то!

– Причем всегда так. А что касается «Серенады кукле», то здесь все ясно как Божий день. Он играл ее только для вас.

Элен, краснея, отвернулась.

Виконтесса осторожно дотронулась до ее руки.

– Станиславу, конечно, уже много лет, но душа его по-прежнему молода. Не верится, что ему уже семьдесят два, не правда ли?

– Да, он держится еще бодро.

– Его дети – сын и дочь – гораздо старше вас. Они живут в Америке со времени окончания войны.

– И их вы тоже прятали? – спросила Элен.

– Да, но, к сожалению, война разлучила их. – В глазах виконтессы застыла печаль. – То, что все они так долго ютились в тесной чердачной комнатке, не пошло им на пользу. Они просто возненавидели друг друга.

– Вы были ему хорошим другом, – заметила Элен. – По-видимому, он очень вас ценит.

– Он оценил и вас тоже, – сказала виконтесса, внезапно меняя тему разговора.

– Меня? В каком смысле?

– А вы, конечно, не догадываетесь? Он же в вас влюбился!

– Чепуха, – отмахнулась Элен от подобной шутки, но темные глаза де Севиньи и решительно сжатый рот свидетельствовали о серьезности данного заключения. – Но он ведь даже не знает меня! – воскликнула девушка с нескрываемым удивлением.

– Станислав прекрасно разбирается в людях, и, кроме того, последний раз он играл «Серенаду кукле», когда впервые встретил свою покойную жену.

Элен покачала головой и отвела взгляд. Слова виконтессы ошеломили ее, дело принимало серьезный оборот. Но даже если Станислав Ковальский и влюбился, он никогда не станет поддерживать с ней отношения не только потому, что она гораздо моложе, но еще и из-за этой мерзкой связи с графом.

Как оказалось, она ошиблась. Когда после концерта они обедали в венгерском ресторане, он спокойно выслушал ее историю и нежно пожал ей руку.

– Мы все делаем глупости, о которых потом стыдно вспоминать, – бесстрастно заметил он. – У нас порой просто нет выбора.

– Но как вы понимаете, у меня-то выбор был! – горячо возразила Элен. – Я знала, на что я иду!

Но эти слова никак не отразились на его отношении к ней. Через три недели он предложил ей руку и сердце.

Впервые за многие месяцы Юбер чувствовал себя по-настоящему хорошо. Он и не догадывался, какой ужасный поворот готовит ему судьба, пока не учинил полный разгром в «Уютном уголке» – маленьком бистро неподалеку от университета. Но не успели жандармы отдать его под суд, как расторопный адвокат семьи де Леже Морис Юго мгновенно взял дело в свои руки. Еще до зари хозяин бистро получил три конверта с деньгами: один – за причиненный во время драки ущерб, второй – за потерю клиентов в течение восстановительного периода и третий – за то, чтобы стать самым забывчивым человеком на свете, который мог легко спутать рукопашную схватку с шумным празднеством. Четвертый конверт передали в руки жандармов, и, словно по волшебству, имя Юбера де Леже вмиг исчезло из полицейских сводок.

Неприятности, которые мог породить этот инцидент, были быстро устранены, но граф, узнав о случившемся, побелел от злости. Поведение Юбера стоило ему кучу денег, но что гораздо важнее – скандал в бистро мог нанести непоправимый урон семейной репутации, как в политике, так и в дипломатии. Граф прекрасно осознал, что его сын – бомба с часовым механизмом, готовая взорваться в любое время. Юбер явно нуждался в лечении. Без всяких колебаний граф поместил сына в очень дорогую клинику неподалеку от Довиля, которая специализировалась на лечении алкоголизма и связанных с ним последствий.

Поначалу клиника была для Юбера настоящим адом. Он цеплялся ко всем и вся, постоянно сражался с докторами и медицинскими сестрами, устраивал драки с пациентами. Однажды ему даже удалось сбежать, но его нашли в местном баре – он едва стоял на ногах – и водворили обратно в клинику. И тут он случайно увидел в «Иси Пари» фотографию Элен, радостно улыбавшуюся прямо в объектив, а рядом с ней стоял сморщенный старичок. Юбер пять раз перечитал заголовок, прежде чем до него дошел смысл написанного: «ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЙ ПИАНИСТ ВСТУПАЕТ В БРАК С МАНЕКЕНЩИЦЕЙ».

Теперь молодой де Леже знал, что ему делать. Он перестанет грубить. Просто одурачит докторов, демонстрируя им свое хорошее поведение, и, возможно, тогда они выпустят его отсюда в рекордно короткие сроки. Ему оставалось лишь надеяться, что он еще успеет воспрепятствовать этой омерзительной свадьбе. Впрочем, в любом случае он найдет способ разорвать их узы.

Губы Юбера искривились в усмешке: по крайней мере, теперь он знает, где ее искать.

Элен смотрела на медленно въезжавший под своды вокзала Монпарнас поезд. Окна были открыты, и большинство пассажиров высунулись наружу. Она моментально узнала Жанну и Эдмонда и принялась махать им рукой.

Как только они ступили на платформу, Элен бросилась в их объятия.

– Как я счастлива вас видеть! – воскликнула она охрипшим от волнения голосом.

Какое-то время никто из них не мог произнести ни слова, Эдмонд только нежно гладил сестру по голове.

Элен посмотрела на Жанну: она мало изменилась. Те же мышиного цвета волосы, бледная кожа, ласковый, но решительный взгляд темных глаз, добротная провинциальная одежда. А вот Эдмонд изменился – похудел, вокруг рта залегли глубокие морщины. «Он, видимо, много работал, – подумала Элен, – ведь он был в море целых три месяца». Внезапно ее осенило: наверное, дела у них шли не так хорошо, как писала Жанна. По всей вероятности, они едва сводили концы с концами.

– Как поживает моя маленькая француженка? – с нежностью спросил Эдмонд.

Элен уткнулась ему в грудь.

– А как поживает мой старший брат? – в тон ему отозвалась она.

– Стареем потихоньку. – Он слегка отстранился и изучающе посмотрел на нее. – Чудесно выглядишь!

– Может, потому, что судьба, наконец, улыбнулась мне. – Встав на цыпочки, Элен поцеловала брата в щеку и тотчас повернулась к Жанне. – Дорогая, любимая Жанна, ты ничуть не изменилась! А как малышка Элен?

– Жаль, что мы не смогли взять ее с собой, но о ней там хорошо позаботятся, – ответила невестка, в то время как Эдмонд, подхватив их потрепанный чемодан, двинулся к выходу.

– Мне не терпится с ней познакомиться, – улыбнулась Элен. – Я читала и перечитывала твои письма, они и сейчас меня подбадривают. Да, как там мадам Дюпре? – встревожилась девушка. – Я послала ей приглашение, но она ответила, что болеет и приехать не сможет.

– Не знаю, что с ней, она избегает говорить на эту тему, но выглядит она не лучшим образом, – ответила Жанна.

– Надеюсь, ничего серьезного, – встревоженно заметила подруга.

Выйдя из здания вокзала, Элен подняла руку, сигналя такси.

– Может, обойдемся автобусом или метро? – спохватился Эдмонд. – Такси – слишком дорогое удовольствие.

– Пусть деньги тебя не беспокоят, – рассмеялась Элен. – Я скоро стану очень богатой женщиной. – Она подозвала такси. – Залезайте.

Жанна с Эдмондом обменялись многозначительными взглядами и неуклюже залезли в машину.

– Куда? – небрежно спросил водитель.

– «Георг Пятый», – ответила Элен.

– Да, мадемуазель, – с уважением отозвался шофер. Машина плавно влилась в общий поток. Эдмонд всматривался в ветровое стекло.

– Все вокруг так изменилось, – задумчиво проговорил он, поворачиваясь к Элен. – Везде так много народу и такое интенсивное движение!

– То же самое испытала и я, когда приехала. – Эдмонд отвернулся.

– Расскажи мне о своем женихе, – взяв Элен за руку и горячо пожав ее, попросила Жанна. – Он красивый?

– Нет, но он очень милый. Я писала вам, что он пианист.

– Неужели пианисты богаты? – удивилась Жанна.

– Он ездит с концертами по всему миру. Он играл для генерала де Голля и королевы Елизаветы.

– Ну и ну! – удивилась Жанна.

– Да, он очень знаменит, – ответила Элен, отворачиваясь к окну. Ей надо предупредить их, что Станислав далеко не молод, иначе встреча с ним обернется для них шоком. Впрочем, с этим можно повременить до гостиницы.

– Гостиница, должно быть, очень дорогая. – Жанна, чуть ли не раскрыв рот от удивления, рассматривала апартаменты. – Видела, какой здесь вестибюль? А как смотрел на нас портье? Может, нам лучше переехать в другую, более подходящую? Мы выглядим совсем не так элегантно, как ты.

– Глупости, – твердо возразила Элен. – Немного роскоши никогда и никому не вредило. Поверьте, вы к ней быстро привыкнете. В общем, располагайтесь, а завтра пойдем по магазинам.

Сунув руки в карманы, Эдмонд расхаживал по просторному номеру. Он задумчиво посмотрел на толстый ковер под ногами, затем быстро затушил в пепельнице сигарету, подошел к Элен и, положив ей руки на плечи, произнес:

– Не надо так уж хлопотать из-за нас и тратить столько денег, маленькая француженка. Мы не привыкли к такой жизни.

Элен, выдержав его взгляд, спокойно ответила:

– Эдмонд, позволь мне делать то, что я хочу…

– Мадам Дюпре говорила нам, что ты живешь в доме. Может, лучше нам остановиться там? – перебил ее Эдмонд.

– Нет. – быстро возразила Элен. – Я там уже не живу.

– Тогда где же ты живешь? – полюбопытствовала Жанна.

– У меня была квартира, но сейчас я съехала. Последние несколько дней я живу здесь, в гостинице, а после свадьбы перееду к Станиславу. У него свой дом.

– Ладно, – добродушно улыбнулся Эдмонд. – Мы родственники послушные и не будем ставить тебя в неловкое положение.

Элен с благодарностью посмотрела на брата.

– Мне… мне надо вам еще кое-что сказать. – Элен зашагала по комнате, нервно ломая руки. – Понимаете, я люблю Станислава. Возможно, не совсем так, как любите друг друга вы. На такую любовь я только могу надеяться…

Жанна явно была смущена.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она. – Может, тебе лучше…

– Пожалуйста, дай мне закончить. – Элен остановилась у окна и стала смотреть на поток машин на авеню Георга V. – Дело в том, что мы со Станиславом уважаем, друг друга, мы друг другу подходим. Не требуйте от меня никаких объяснений. Я просто чувствую это.

– Почему бы тебе просто не познакомить нас? – удивился Эдмонд. – У нас бы сложилось о нем собственное впечатление.

Элен повернулась и посмотрела ему в лицо.

– Знаете, вам может показаться, что у нас с ним нет ничего общего. Но я хочу сказать вам, что это не так.

Жанна с Эдмондом обменялись непонимающими взглядами. Наконец Жанна не выдержала и, подойдя к Элен, обняла ее за плечи.

– В чем дело? – ласково спросила она. – Что тебя так беспокоит?

– Ваша реакция, – ответила Элен. – Дело в том, что Станислав не молод.

Жанна рассмеялась и попробовала прийти подруге на помощь.

– Уж не собираешься ли ты выходить замуж за своего дедушку? – пошутила она.

Элен побледнела и сбросила руку Жанны со своего плеча.

– Именно так, – с мукой в голосе произнесла она. – Дело в том, что Станиславу семьдесят два года.

Элен прочитала телеграмму и медленно опустилась на край кровати. «Этого не может быть, – мелькнуло в голове. – Здесь какая-то ошибка». Она снова перечитала лаконичный текст. Ошибки не было:

С СОЖАЛЕНИЕМ ИНФОРМИРУЕМ МАДЛЕН ДЮПРЕ СЕГОДНЯ УТРОМ УМЕРЛА ОТ РАКА В БОЛЬНИЦЕ НАНТА.

В дверь постучали. – Да? – сказала Элен, не поднимая головы.

В комнату вплыла Жанна.

– Ты еще даже не оделась! – проворчалаона. —Мы же через полчаса должны быть в церкви! Илиты опять нервничаешь? Мыс Эдмондом считаем, что Станислав – прекрасный человек.

Элен, утирая слезы, молча протянулаподруге телеграмму. Пробежав строчки глазами, та побледнела.

– Какой ужас! Кто бы мог подумать, что у мадам Дюпре рак!

– Она умерла в самый день моейсвадьбы, – всхлипнула Элен изадумчиво посмотрела на Жанну.– Она была… моей спасительницей. Думаю, мне следует отложить венчание.

Жанна опустилась на кровать рядомс Элен.

– Нет, – твердо сказала она. – Вряд ли ей пришлось бы это подуше, иначе бы она дала нам знать, что ей плохо. Какое мужество! Она не хотела тебя волновать.

Элен вздохнула и достала носовой платок.

– Может, ты и права, но все равно… – Жанна похлопала ее по спине.

– Вытри слезы и иди одеваться. Я должна вовремя доставить тебя в церковь.

 

Глава 5

Белая вилла Станислава в Кап-Ферра была расположена на самой вершине скалы и как нельзя лучше подходила для медового месяца.Построенная в стиле палладианства, она была двухэтажной и состояла из пятнадцати комнат и гаража на шесть машин. Все крыши были покрыты терракотовой черепицей, а окна имели изящную арочную форму. Укрытая от чужих глаз среди средиземноморских вечнозеленых кипарисов и разлапистых сосен, вилла выглядела как волшебный замок, затерявшийся в джунглях. Внутри же все выглядело совсем иначе. Задуманное как сад, имение было сплошным розарием, а, кроме того, всюду стояли кадки с олеандрами. Была там даже оранжерея для орхидей, где поддерживался специальный климат.

Вдобавок ко всему всего в ста метрах от дома располагались павильон и бассейн. Как и вилла, павильон был построен в стиле палладианства. Снаружи, в выдолбленных в стенах нишах, сидели терракотовые борзые. Интерьер представлял собой огромную жилую комнату, декорированную лепниной и обставленную плетеной мебелью.

Продуманный дизайн бассейна с фонтанами на каждом углу, являл собой оптический обман: окруженный с трех сторон высоким мраморным парапетом, со стороны моря он был открыт и потому казался его частью.

Привлекала внимание гигантская мраморная статуя Аполлона между бассейном и павильоном. Со своего пьедестала он смотрел на далекие скалы по другую сторону залива.

В доме было пять человек прислуги: чета Годе – домоправительница и садовник, две горничные и повар.

Встретила их мадам Годе, суровая пожилая бретонка, одетая в строгое серое платье с белой отделкой. По всей видимости, все здесь держалось на ней. Она сразу же предложила им осмотреть дом.

Элен без труда запомнила планировку. Коридоры на этажах соединяла центральная винтовая лестница, разделявшая в то же самое время дом на две половины. Лестница располагалась под куполом величественной, украшенной фресками ротонды.

Комната общего назначения находилась на первом этаже. Одного взгляда Элен было достаточно, чтобы понять, что в одной из них Станислав занимается музыкой. Здесь были два огромных черных рояля «Бехштейн», множество полок для коллекции музыкальных записей и записывающее оборудование. Высокие арочные застекленные двери с двух сторон выходили в сад. Как бы жарко ни было на улице, здесь всегда царила прохлада. С моря веяло свежестью, у дверей, словно часовые, стояли пальмы в кадках.

В соседней комнате с мраморным полом и хрустальной люстрой находилась своего рода столовая. Обеденный стол был рассчитан на тридцать человек. «Вполне подходит для банкетов», – отметила про себя Элен. Но есть они будут или в похожей на оранжерею комнате для завтраков, или на открытой террасе – в зависимости от погоды.

Спальни находились на втором этаже. Элен сразу обратила внимание, что багаж уже отнесли наверх и разместили в разных комнатах. Интересно, чья это инициатива – Станислава или мадам Годе? А может быть, у богатых принято спать в разных спальнях?

Чемоданы Элен стояли в огромной спальне розового цвета: шелк на стенах, ковер под ногами, покрывало на кровати и крышка туалетного столика – все было розовым. В том числе и обивка двух низких кушеток и кресел.

Из окон с розовыми шторами открывался «розовый» вид: прямо перед ними розовела огромная клумба с розами. Такие же розы стояли в вазе на прикроватном столике.

Мадам Годе распахнула белые двери. Оказалось, три из них закрывают стенные шкафы, а четвертая ведет в очаровательную ванную комнату розового мрамора.

Элен ошеломленно опустилась на розовую софу.

– Нравится? – спросил, волнуясь, Станислав. Элен молча кивнула и жестом попросила мадам Годе удалиться. Когда дверь за ней закрылась, молодая жена подошла к супругу.

– Почему отдельные спальни? – спросила она ласково.

– Я хотел тебе угодить, – ответил он, избегая ее взгляда.

Элен взяла Станислава за подбородок и взглянула ему в глаза.

– У нас должна быть одна спальня. Я хочу спать с тобой.

– Я старый человек, – смешавшись, прошептал он. – Мне… мне больше не нужно… – он развел руками и закончил: – …заниматься этим.

– Как ты думаешь, почему я вышла за тебя замуж? – спросила Элен. – Я хочу быть твоей женой во всех отношениях.

– Но я стар.

– Какое это имеет значение? Ты мой муж. – На глазах Станислава появились слезы.

– Моя дорогая Элен, – прошептал он, – ты такая хорошая. Я тебя недостоин.

Он легонько пожал ей руку и, ощутив ее нежную кожу, с печалью почувствовал их разницу в возрасте.

Элен мягко отстранилась, подняла с пола чемоданы и двинулась к нему в спальню. Горничная уже разбирала его вещи.

– Спасибо, – кивнула ей Элен. – Вы свободны. Я все сделаю сама.

Горничная удалилась.

– Станислав, как ты смотришь на то, чтобы отослать слуг в отпуск? – вдруг спросила Элен. – Будет лучше, если мы останемся вдвоем. Совсем одни. Тогда у нас будет настоящий медовый месяц.

Станислав задумался: распаковывать чемоданы – это одно, а содержать виллу в пятнадцать комнат без посторонней помощи – совсем другое.

– Дом очень большой, – нерешительно протянул он. – И сад требует ухода. Думаешь, справишься?

– Ничего страшного, если даже прорастут сорняки и люстры покроются пылью. Прошу тебя.

Станислав сокрушенно покачал головой. Удастся ли ему когда-нибудь понять эту женщину? Любая другая на ее месте не взваливала бы на себя такую ношу.

Он заключил ее в объятия и заглянул в глаза. «Как ей хочется мне угодить», – подумал он. Что ж, почему бы не доставить ей такое удовольствие?

– Можешь отпустить их. – Он улыбнулся.

Встав на цыпочки, она нежно поцеловала его в щеку и, словно восторженный ребенок, которому дали игрушку, понеслась распускать слуг.

Через час слуги уже рассаживались по такси. Горничные весело щебетали, и только мадам Годе бросала неодобрительные взгляды в сторону дома. Одному Богу известно, в каком он будет состоянии, когда она вернется.

Когда машины исчезли за поворотом, Элен посмотрела на Станислава и с облегчением вздохнула:

– Вот сейчас я чувствую себя дома!

– Я тоже, – ответил он смеясь. – По правде говоря, здесь всегда было много суеты, и я никогда не мог полностью сосредоточиться на своей музыке.

В ее глазах появился загадочный блеск.

– Сегодня я не позволю тебе играть, – сказала она. – Через несколько часов совсем стемнеет, я пока приготовлю нам легкий ужин. Выпьем шампанского, а потом…

Взяв Станислава за руку, Элен повела его через сад к бассейну. Температура упала, и поднялся ветер. Воздух был напоен запахом роз, олеандров и сосен. В нишах павильона в глубокой тени затаились терракотовые борзые.

Они стояли на краю бассейна и любовались закатом. Вода была отключена, и фонтаны молчали; небо над их головами отливало красным и оранжевым, далеко внизу бороздил просторы моря одинокий парусник.

Элен выпустила руку Станислава и развязала пояс. Купальный халат упал к ее ногам; она была совершенно голой. Распрямив плечи, она подставила тело ветру и теперь наслаждалась его лаской.

Станислав во все глаза смотрел на свою жену. Элен ощутила, как участилось его дыхание, когда она сняла с него халат. Шампанское сделало свое дело.

В лучах заходящего солнца его тело отнюдь не казалось старым, напротив, в нем чувствовалась жизненная сила, и даже седые волосы внизу живота казались золотистыми.

Элен дотронулась до него, и в глазах Станислава появился испуг.

– Я… я не знаю, смогу ли, – прошептал он. Чисто интуитивно она поняла: он боялся. Боялся, что его отвергнут, боялся быть униженным. Но больше всего боялся, что уже перестал быть мужчиной.

– Тсс… – прошептала Элен, приставив палец к его губам. – Ни слова, мой дорогой. Молчи.

Она нежно пробежала пальцами по его спине, и он вдруг весь встрепенулся. Даже не глядя на него, она чувствовала, что в нем пробуждается страсть. Она знала, что момент настал.

 

Глава 6

Неделя шла за неделей, супруги понемногу привыкали друг к другу. Их вежливое отношение, граничащее с неловкостью, переросло наконец в тесную дружбу, и теперь они наслаждались обществом друг друга.

Элен быстро приспособилась к привычкам Станислава. Он поздно вставал по утрам; она стала делать то же самое, но всегда просыпалась первой и спешила вниз, чтобы приготовить завтрак. Затем, выбежав в сад, срезала самую красивую розу, ставила ее в маленькую вазочку и вместе с завтраком подавала ему на подносе в постель.

Поднявшись, Станислав принимал душ, одевался и спускался вниз. До полудня он играл гаммы и этюды. Элен в это время делала покупки во Вью-Виляж или Болье, осматривала музей Иль-де-Франс или просто гуляла по набережной Мориса Рувье. Впрочем, иногда она работала в саду.

В полдень супруги садились за ленч из салата и фруктов. Они ели на террасе, наблюдая, как внизу, в заливе, лодки надувают паруса. Станислав потом спал в павильоне, а Элен принимала солнечные ванны или купалась в бассейне. Временами ее неудержимо тянуло море, и тогда она спускалась по высеченной в скале лестнице на пустынный пляж. Ей нравилось плавать в холодном и бурном море.

Через полтора часа Станислав вновь садился за рояль. Тут уж Элен старалась держаться поближе к дому, чтобы наслаждаться музыкой, доносившейся из распахнутых дверей. Ее любимым произведением стала «Мазурка» Шопена си-минор. Иногда она на цыпочках входила в гостиную и тихонько стояла у стены, наблюдая за его работой. Через несколько часов они перекусывали – Станислав не любил обильных обедов, – и он переходил к аранжировке «Клитемнестры». Эту «утерянную» оперу недавно удалось найти, и старинная музыка нота за нотой перекладывалась для исполнения на современных музыкальных инструментах. Вечером они поднимались наверх или выходили в сад и занимались любовью. Элен вдохновляла мужа на разного рода эксперименты и старалась делать это так, чтобы идея как бы исходила от него. Он все отлично понимал, но никогда не показывал виду: не хотелось лишать ее удовольствия угождать ему.

Сад стал ее любимым местом для любви. Все вокруг способствовало романтическому состоянию: ласкающий тело ветерок, запах земли, шелковистая мягкость травы. А величественные закаты, звезды над головой, шум прибоя!.. Но как-то раз ей пришлось отказаться от столь приятного времяпрепровождения: у нее внезапно возникло ощущение, что за ними кто-то следит.

Чуть раньше она испытала то же самое чувство в бассейне, немного позже – во время приема солнечных ванн. Оглядев все вокруг, она нахмурилась: кусты в дальнем конце сада пришли в движение. Элен не торопясь, накинула халат и решила поискать возмутителя спокойствия. Ей удалось обнаружить следы вокруг кустов и примятую в нескольких местах траву.

Присмотревшись внимательнее, она увидела заросшую травой тропинку, ведущую по самому краю обрыва на соседнюю виллу. Голубые ставни виллы были плотно закрыты.

Элен обошла участок, пытаясь докричаться до хозяев, но безуспешно. Пришлось вернуться домой ни с чем.

На следующей неделе Элен поняла, кто за ней шпионил. Пока Станислав практиковался в этюдах, она отправилась во Вью-Виляж за покупками. Стояла прекрасная погода: солнечный день, на небе ни облачка, освежающий ветерок.

Покончив с делами, она зашла в парикмахерскую. Ей хотелось порадовать Станислава новой прической. Она подробно объяснила мастеру свой замысел, он толково все исполнил, и, довольная собой, Элен решила зайти во фруктовую лавку. Здесь у нее снова возникло ощущение, что за ней кто-то следит.

Она резко обернулась, но увидела только мелькнувшую в дверях тень. Возвращаясь на виллу, она не спешила. И вот, наконец, у нее за спиной послышались шаги.

– Что ты здесь делаешь?! – обернувшись, гневно воскликнула она при виде Юбера.

– Я решил быть рядом со своей любовью, – ответил тот. Он был жалок и скорее походил сейчас на побитого щенка, чем на героя-любовника.

Элен в ужасе отпрянула: на нее пахнуло перегаром.

– Отстань от меня! – холодно проговорила она.

– И это после всего того, что я перенес, чтобы быть рядом с тобой?

– Юбер, я люблю Станислава, и я его жена. – Элен изо всех сил старалась держать себя в руках. – У меня нет желания встречаться с другими, особенно с такими, как ты!

Она сделала шаг вперед, но Юбер схватил ее за руку.

– Не так быстро, дорогая, – зашипел он. – Мне было нелегко поселиться поблизости от тебя. Я требую награды.

– Так, значит, это ты шпионил за мной! И как я раньше не догадалась!

Элен вдруг затошнило. Неужели она никогда не отделается от него, и он так и будет всю жизнь ее преследовать?

– Юбер, оставь меня раз и навсегда. Моему мужу не понравятся твои домогания.

– Муж! Старая ворона! – рассмеялся Юбер. – Он тебе в дедушки годится!

Элен со всего размаха залепила ему пощечину.

– Что, задел за живое? – усмехнулся наглец.

Элен тотчас зашагала прочь. Через минуту он догнал ее и схватил за руку. Элен резко вырвалась и пригрозила:

– Отстань от меня, и немедленно! В противном случае мне придется заявить в полицию.

– Зови полицию, сука! – взорвался Юбер. – Посмотрим, что они сделают!

Элен чуть ли не бегом ринулась к дому. Только пройдя с четверть километра, она решилась оглянуться. Дорога была пуста, и она с облегчением вздохнула.

Когда она вернулась на виллу, Станислав все еще сидел за роялем. Услышав, по всей вероятности, ее шаги, он немедленно переключился на мазурку Шопена. Несмотря на плохое настроение, Элен не смогла удержаться от улыбки.

Она тихонько подошла к Станиславу и поцеловала его в затылок. Его руки еще раз быстро пробежали по клавишам и завершили исполнение. Он повернулся к жене.

– Какая чудесная прическа! – улыбнулся Станислав. – Очень тебе идет.

– Может быть, но в моде сейчас другое, – ответила Элен, довольная комплиментом мужа. – Даже мастер пытался отговорить.

– Умница! У тебя чудесный вкус! Что еще ты делала?

– Ходила по магазинам. В общем, все как обычно.

Она побоялась волновать его рассказом о Юбере. Сейчас, когда Ковальский готовился к турне с концертами по всему миру, она была просто обязана следить за его спокойствием.

– Что-нибудь случилось? – нахмурился он, внимательно всмотревшись ей в глаза.

Элен попыталась расслабиться, ей даже удалось рассмеяться.

– Нет, конечно, – поспешила она успокоить мужа. – Просто я думаю, что буду носить во время твоего турне. Я ведь собираюсь поехать с тобой.

Станислав благодарно прижался губами к ее руке.

– Это будет самое счастливое турне в моей жизни, – прошептал он. – Каждый вечер я буду играть только для тебя одной.

Элен крепко обняла мужа.

– Я тоже забуду обо всем на свете. Для меня ты тоже будешь единственным человеком в зале.

 

Глава 7

– Элен! – Станислав махал ей рукой. – У нас гость! – Элен стянула толстые садовые перчатки, сняла большую соломенную шляпу и вскочила на ноги. Оглянувшись на крик, она присмотрелась. Есть только один человек на свете, который постоянно носит спортивные пиджаки.

– Жак! – радостно воскликнула Элен и бросилась к нему на грудь.

Заключив Элен в свои объятия, Жак оторвал ее от земли и закружил в воздухе. Затем в смущении остановился. Оба весело смеялись.

– Дай мне поглядеть на тебя. Боже милостивый! – воскликнул Жак, оглядываясь на Станислава. – Замужество явно пошло ей на пользу. Я никогда раньше не видел Элен такой цветущей. Должно быть, вы знаете какой-то секрет?

Станислав был явно польщен.

– Ну? – потребовала Элен. – Рассказывай, как ты здесь оказался? Неужто решил составить нам компанию?

– Не совсем так, – ответил фотограф. – Просто мне вдруг ужасно захотелось тебя увидеть. – Он усмехнулся. – Я схватил такси, примчался на Лионский вокзал, вскочил в «Голубой экспресс» – и вот я здесь, на солнечном Лазурном берегу! – Лицо Жака вдруг омрачилось. – К сожалению, только до завтра.

– Расположишься в одной из гостевых комнат, – заявила Элен. – У нас, их полным-полно. – Она махнула рукой в сторону дома. – Ты только посмотри на этот дом! Здесь разместится целая армия.

– Нет, спасибо, – отозвался Жак. – Я уже снял комнату на Вуаль-д'Ор.

– Ну, если ты так решил… И все же что тебя сюда привело?

– По правде говоря, я заскочил, чтобы сделать тебе подарок.

– Но… ведь свадьба давно прошла.

Жак таинственно улыбнулся и погрозил ей пальцем.

– Это совсем не то. Идем на террасу.

Элен растерянно заморгала, и вдруг глаза ее вспыхнули.

– Это, случайно, не…

– Именно! – воскликнул Жак. – Сигнальные экземпляры «Вог» и «Л'Офисьель». Я же знал, что тебе не терпится взглянуть. Они там, в шезлонге.

– Так чего же мы ждем! – нетерпеливо проговорила Элен и потащила мужчин к дому. Она быстро взбежала по ступенькам террасы и тотчас ахнула: с обложки «Пари Вог» на нее взирали ее собственные глаза. Она присмотрелась повнимательнее. – Просто фантастика! – выдохнула она, наконец.

Жак согласно кивнул. Элен начала листать журнал. На странице пятьдесят четвертой снова она: свесившись с головокружительной высоты Эйфелевой башни, Элен парила над Парижем, ее светлое платье развевалось, словно парус на ветру. Положив «Вог», она взяла «Л'Офисьель».

И здесь тоже она – правда, на сей раз на красочной вкладке. Фотографии были те самые, с «убийством». Да, это она, Элен Жано, стоит с надменным видом над распростертым на полу телом, смотрит прямо в камеру, в руке еще дымится пистолет. Она вспомнила, как смеялась над Жаком, считая, что его идея нелепа и смешна.

Боже, как же приятно, оказывается, увидеть свои фотографии!

Оторвавшись, наконец, от журнала, она посмотрела на мужчин.

– Я… я просто не могу поверить! До чего же хороши! Станислав, ты видел?

– Жак, как только приехал, сразу же похвастался, – ответил муж с ласковой улыбкой.

– Такое событие надо отметить! – провозгласила Элен, направляясь к дому.

– Подожди, – остановил ее Жак. – У меня тут кое-что еще.

Элен с интересом посмотрела на него.

Он вынул из кармана длинный конверт и протянул Элен. Одного взгляда на содержимое было достаточно: контракт с ней как с моделью одного из самых престижных агентств в Париже. Она без сил опустилась в шезлонг.

– Ну? – спросил Жак. – Что скажешь? – Элен молча положила контракт на колени.

– Что-нибудь не так? – встревоженно спросил фотограф.

– Нет, Жак. Я очень тебе благодарна. Правда.

– Ну, так в чем дело? – Элен подняла на него глаза.

– Просто я больше не хочу быть моделью, – спокойно ответила она.

– Ты что, свихнулась? – Вид у Жака был такой, словно он только что обнаружил динамит в своем кармане. Открыв от удивления рот, он посмотрел на Станислава. – Тогда я… вообще ничего не понимаю! – произнес он с отчаянием.

– Жак, пожалуйста, не сердись и не обижайся. – Элен коснулась его руки. – Все, чего я сейчас хочу, – быть хорошей женой Станиславу, а потом… – Она махнула рукой. – Не бери в голову. Об этом пока рано говорить.

– Но деньги! И условия! – Жак помахал контрактом у нее перед носом. – Ты только посмотри, что они тебе предлагают! – Он торопливо перелистал страницы. – Цифры просто астрономические! Ты будешь самой высокооплачиваемой моделью Франции! А на следующий год они даже планируют послать тебя в Нью-Йорк!

– Жак, я очень ценю все, что ты для меня сделал. К сожалению, все уже давно решено. Я знаю, чем хочу заниматься.

– О Боже! Ох уж эти мне женщины! – гневно сверкнул глазами Жак.

Спустя час Элен проводила его до такси.

– Он вернется к обеду? – поинтересовался чуть позже Станислав.

– Нет, он сегодня же возвращается в Париж.

– Обиделся, – заметил муж. – Думал, ты придешь в неописуемый восторг…

– Так оно и было, – хмыкнула Элен.

– Присядь, дорогая, – попросил Станислав. – Видимо, нам пора поговорить.

Элен, удивленно подняв брови, утонула в подушках тахты. Станислав опустился рядом, взял ее за руку. В глазах его читалась печаль.

– Ты ничем не должна жертвовать ради меня, – проговорил он ласково. – В том числе и работой модели.

– Но я и не жертвую! – горячо возразила Элен.

– Успокойся. Посиди тихо и послушай старого человека. – Он откашлялся и заговорил снова, тщательно подбирая слова: – Ты молода, Элен. Слишком молода, чтобы сидеть и скучать дома. Особенно когда живешь с таким старым мужем, как я, который часами аранжирует старинные музыкальные манускрипты или бесконечно долго музицирует. – Элен попыталась возразить, но он жестом остановил ее. – У тебя тоже должна быть своя жизнь. Какое-то увлечение. Карьера. Что-нибудь стоящее.

– Я не разыгрываю из себя страдалицу. – Элен улыбнулась. – Пожалуйста, поверь мне. Я и правда не хочу быть моделью, просто использовала эту возможность. Но это не для меня. – Элен сжала руку мужа. – Я хочу заняться кое-чем посерьезнее, Станислав. Хочу создать что-то свое. – Она с жаром излагала свой замысел мужу. – Я хочу основать свой собственный журнал мод. У меня получится, и это принесет мне ни с чем не сравнимую радость.

– Ну, так и займись, – просто сказал он.

– Да, но нужны деньги, много денег, – отозвалась Элен.

– У меня есть деньги. Какая от них польза, если они просто лежат в банке? Распоряжайся ими.

На глаза Элен навернулись слезы: он понял, чем ей хочется заниматься… понял, что ей это просто необходимо! Не то, что эгоистичный граф. Станислав, полная его противоположность, хотел, чтобы она была счастлива.

– Пожалуй, я так и сделаю, как только закончится твое концертное турне, – задумчиво протянула Элен. Жаль, конечно, терять дружбу Жака, но создать свой журнал, новый рупор моды… О, это моя мечта!

– Вот и прекрасно. После медового месяца и приступай.

– Ладно, не будем из-за этого лишаться общих радостей. В конце концов, это мой первый в жизни отпуск. – Элен порывисто потянулась к мужу и поцеловала его. Затем смущенно взлохматила его седые волосы. – Знаешь, я и впрямь тебя люблю. Ты первый человек, который сразу меня понял. Ты даже не представляешь, как я счастлива!

На следующее утро Элен помогла Станиславу установить в гостиной громоздкий катушечный магнитофон.

– Я хочу записать несколько произведений в своем исполнении, – торжественно объявил он. – Давай поднимемся в спальню. Ты поможешь мне принести магнитофонную ленту.

Элен кивнула и последовала за ним наверх. В одном из стенных шкафов стоял чемодан с лентой. Они вытащили его и поволокли по ковру.

– Господи! – воскликнула Элен. – В жизни не видела столько ленты. Мы что, потащим все это вниз?

– Нет, конечно. Возьмем только несколько коробок. – Нагнувшись, он отобрал несколько штук. – Неси вниз. В них чистая лента.

В дверях Элен остановилась.

– А что понесешь ты?

– Коробки с записями. Сейчас только я отберу и сразу же спущусь.

Катушки, которые он принес, имели наклейки с названием и датой. На них были записаны произведения Шопена или Скрябина. Элен присмотрелась к одной из катушек. Запись была сделана почти пятнадцать лет назад.

– Что ты собираешься записывать? – спросила Элен.

– Все, что мне удалось аранжировать из «Клитемнестры». Потом я прослушаю старые записи и сравню их с моим сегодняшним исполнением.

– Но это же адский труд! – ахнула Элен. – Может, я помогу тебе менять катушки?

– Нет, моя дорогая. Занимайся своими делами.

– Но я хотела…

– Мне нужны тишина и покой. – Станислав нежно поцеловал жену. – Я знаю, что ты будешь сидеть как мышка, но я все равно не смогу сосредоточиться. Ты слишком хороша, чтобы я не обращал на тебя внимания. – Он легонько подтолкнул ее к двери.

– Тебя звать на ленч? – спросила она.

– Нет. Я сам позову тебя, когда освобожусь.

– Хорошо, если ты так хочешь. – Элен глубоко вздохнула.

День Элен провела в саду. Сначала она поплавала в бассейне, потом внимательно осмотрела лужайку. Трава уже переросла, но главное сейчас – расправиться с сорняками на клумбах. Работая, она вслушивалась в звуки рояля.

В полдень Станислав вышел на террасу.

– У меня перерыв! – крикнул он.

Элен быстро приготовила ленч, потом супруги опять занялись каждый своим делом.

Несколько часов подряд, вплоть до самого заката, она могла слышать, как он играет, часто повторяя одни и те же пассажи. Он доводил их до совершенства.

«Клитемнестра».

Элен закрыла глаза. Музыка была столь прекрасна, что она без труда могла вообразить себе разыгравшуюся драму.

Она почти видела перед собой прекрасную Клитемнестру, которая в сговоре со своим любовником Эгисфоном убивает мужа, вернувшегося с Троянской войны, а потом погибает сама от руки их сына Ореста.

– Чудесная музыка.

Элен вздрогнула и, подняв глаза, увидела стоявшего перед ней Юбера.

– Убирайся! – приказала она сквозь зубы. Юбер схватил ее за руку.

– Я люблю тебя, – начал он. – Люблю с того самого дня, когда впервые увидел. Я сделаю для тебя все что угодно. Я даже готов помочь тебе отделаться от этого старика.

Элен почувствовала, как холодок пробежал у нее по спине, и глаза ее вспыхнули гневом. Она попыталась вырваться, но он только усилил хватку. Внезапно ей стало страшно.

– Отпусти меня, – тихо попросила она.

– Ха-ха! Не отпущу до тех пор, пока не скажешь правду. Скажи, что ты любишь меня, и вышла за него только из-за денег!

– Юбер, – спокойно ответила Элен, – я люблю Станислава. И думаю…

– Ты даже не хочешь попробовать полюбить меня?

– Нет, Юбер, – твердо проговорила Элен. – Дело в том, что я тебя не люблю.

Внезапно он помрачнел и, словно дикарь, набросился на нее. Она пыталась отстраниться, но его рот нашел ее губы; и, внезапно раздвинув их, нахал сунул ей в рот язык. Элен что было сил отбивалась, тогда он крепко ухватил ее за грудь. Элен взвыла от боли.

Музыка в доме перешла на крещендо и внезапно смолкла.

– Станислав! – закричала Элен. – Станислав!

Через минуту Станислав выскочил на террасу. Лицо его вмиг побагровело от ярости. Она тут же рванулась к мужу.

– Иди в дом, – спокойно приказал он.

Элен молча кивнула. Уже в дверях она увидела, что Станислав приблизился к Юберу, различила их гневные голоса. Вот Станислав схватил Юбера за воротник и оттолкнул его. Дрожащим пальцем указал ему на ворота.

Де Леже не сдвинулся с места. Элен слышала его издевательский смех. Внезапно Станислав ударил его по лицу, тот отшатнулся.

Элен закрыла глаза, а когда снова открыла их, то увидела, как Юбер бросился на Станислава. Они начали дубасить друг друга кулаками.

– Прекратите! – закричала Элен. – Прекратите! – Она изо всех сил ударила по двери, и стекло разлетелось на миллионы осколков.

Мужчины продолжали драться. Теперь они катались по земле. Элен побелела. Юбер был молодой и сильный, а Станислав – старый и слабый. Но самое главное – его руки, пальцы пианиста! Если он сломает хотя бы один, придет конец его концертной карьере.

«Скала! – внезапно промелькнуло у нее в голове. – О Господи!» И как она раньше не подумала! Сейчас они были на самом краю обрыва.

Выскочив из дома, она обогнула бассейн и бросилась к обрыву. Она почти уже добежала до него, но тут один из мужчин потерял равновесие и…

Последнее, что видела Элен, – две руки, хватавшиеся за воздух. Громкий крик падавшего вниз человека совпал с ее собственным отчаянным криком.

Потом наступила тишина.

 

Глава 8

Вечером на Вандомской площади бывало очень тихо, а уж при свете ночных фонарей она и вовсе дышала каким-то особым покоем, который создавал иллюзию начала восемнадцатого века, когда закончилось ее строительство. Покой, впрочем, объяснялся не только дорогими магазинами, или тем, что площадь с обеих сторон была отгорожена от остального мира красивыми зданиями с пилястрами, или потому, что из этого анклава было только два выхода – один на улицу Мира, другой на улицу Кастильоне. Особый покой придавал ей устойчивый запах денег. Казалось, он сочится из дверей и окон могущественного банка Ротшильда, рвется наружу из прочных сейфов, заполненных миллионами, золотом и драгоценностями. Подобно серебряному облачку, он висел и над домом № 15, вернее над отелем «Ритц». А почему бы и нет? Сюда приезжали богатые иностранцы, всегда имея карт-бланш при пересечении границ. Эти границы создавались ежеминутным оборотом миллионов, постоянным взлетом и падением власти.

Вылезая из такси, Элен улыбалась. Ее ноздри взволнованно трепетали, когда она пыталась определить источник этого неуловимого запаха. На земле было еще несколько мест с точно таким же приятным запахом: Палм-Бич, некоторые районы Нью-Йорка, Беверли-Хиллз, Цюрих и Французская Ривьера.

– Я постоянно мечтала о том, чтобы жить здесь, – сказала она, по-хозяйски оглядываясь по сторонам. – Только тогда я считала, что это не мое. Я принадлежала трущобам Монмартра.

– Ты прошла длинный путь, – сказал Жак.

Элен вздохнула и посмотрела на свои сделанные на заказ туфли.

– Знаешь, чем старше я становлюсь, тем отчетливее понимаю, что тут нельзя мерить километрами. Мерой, скорее, являются франки, доллары и марки. Монмартр совсем недалеко отсюда, почти сразу за Оперой. Здесь от силы три километра. В общем, совсем рядом… Я становлюсь сентиментальной, – добавила она, дотрагиваясь до руки Жака. – Идем, я хочу тебе кое-что показать.

Уже предвкушая, каково же будет его удивление, Элен, довольно улыбаясь, привела Жака к укрывшейся под аркой двери. Свет выхватил из темноты новую медную табличку. На ней было выгравировано:

Издательство Элен Жано.

Ле Мод.

Жак непонимающе посмотрел на свою спутницу и провел пальцем по гравировке.

– Что все это значит? – спросил он.

Элен тоже погладила табличку, холодная и безжизненная медь.

– Думаю, это можно назвать воплощением моей мечты, – ответила она. – Еще школьницей я грезила этим. – Она вынула из сумочки ключи и открыла дверь. – Через минуту я тебе все расскажу.

Включив свет, Элен закрыла дверь. Большие комнаты были пустыми и тихими. Какое-то время оба молча осматривались. Наконец Элен произнесла:

– Я только вчера подписала договор об аренде. Табличку повесили сегодня днем. Ты первый человек, которого я сюда привела.

– Весьма польщен, – смутился Жак. Они поднялись наверх.

– Здесь будет мой кабинет, – пояснила Элен. – Иди сюда.

Она распахнула одно из шести высоких окон. Жак встал с ней рядом.

Их взгляды скользнули по темным окнам домов напротив. Только отель «Ритц» сверкал огнями. Элен нагнулась и извлекла откуда-то бутылку «Шато Мутон-Ротшильд» и два стакана.

– Вино? – удивился Жак.

– Давай отметим, – сказала она, разливая вино по стаканам. – Я хотела купить шампанское, но холодильник пока не установлен.

Жак взял свой стакан.

– Ты пока так и не сказала, что мы празднуем. За что собираемся пить?

– За мой новый бизнес. Элен Жано теперь стала издателем. – Она смущенно засмеялась. – Вернее, скоро станет. После смерти Станислава оказалось, что я довольно молодая женщина, и у меня масса свободного времени. Должна же я что-то делать.

– Могла бы спокойно жить в свое удовольствие.

– Это не для меня. Я хочу заниматься делом. – Жак поднял стакан:

– Мои поздравления. – Он выпил. – А теперь расскажи подробно о своей издательской компании.

Элен стояла спиной к окну, опершись руками о подоконник.

– Ты знаешь «Эль», «Вог» и «Л'Офисьель», – начала она бодро, потом вдруг умолкла. – Так вот, я решила их обскакать.

Жаку показалось, что она шутит, но ее фиалковые глаза смотрели совершенно серьезно.

– Ты слишком самоуверенна, – осторожно заметил он.

– Вовсе нет. У меня есть деньги, чтобы вложить их в журнал. Сейчас главное – подобрать штат.

– Думаю, мне не помешает еще выпить. – Жак налил вина и залпом осушил стакан. Вино было теплым и мягким, как бархат.

– Я предлагаю тебе работу, Жак.

– У меня уже есть работа.

– Я знаю. Знаю и то, что ты чертовски талантливый фотограф.

– Я работаю на «Вог». Это предел мечтаний.

– Мой журнал будет лучше «Вог», – проговорила Элен так уверенно, что он на секунду лишился дара речи. – Пройдет год, и ты увидишь.

– Ты еще даже не приступила к изданию. Только через шесть, а то и восемь месяцев выйдет первый номер.

– Он выйдет через четыре месяца. Главное сейчас – штат. Мне надо нанять самых способных, помоги мне их найти.

– Где ты собираешься их искать?

– Просто «ограблю» известные французские издательства. Переманю к себе самых талантливых из «Вог», «Эль», «Л'Офисьель», «Мари Клер» и «Харперэ».

– С чего ты взяла, что тебе это удастся?

– Я предложу им хорошие деньги. Все с удовольствием идут на повышение. Плюс ко всему их собственное «я». Трудно отказаться от шанса участвовать в создании чего-то нового.

– Похоже, ты все продумала.

– Только так можно чего-то добиться. Чем быстрее мы возьмемся за дело, тем скорее выйдет наш журнал. Ну, что скажешь?

– О каких «хороших» деньгах идет речь? – осторожно осведомился Жак.

– А сколько ты сейчас зарабатываешь?

– Вот. – Жак вынул из кармана чек от «Конде Наст». – Получил только сегодня.

Элен посмотрела на сумму. Две тысячи восемьсот франков.

– А ты неплохо зарабатываешь, – заметила она.

– Сама же сказала, что я чертовски талантливый фотограф.

– Ладно. Я предлагаю тебе три тысячи пятьсот.

– Звучит заманчиво. – Немного подумав, он кивнул. – Завтра подаю заявление об уходе. Через две недели я в твоем распоряжении.

Элен хитро прищурилась.

– Даю четыре тысячи в месяц – и ты завтра же приступаешь к работе. Только никаких заказов на стороне. Не дай бог тебе разместить свои фотографии в «Вог» или «Л'Офисьель».

– Босс, – усмехнулся Жак, – считай, что дело сделано. – Он протянул Элен руку. – Куда приходить на работу? Сюда?

– Прямо сюда.

Элен снова оглядела пустую комнату. Скоро здесь все изменится. Толстый ковер на полу будет поглощать звук шагов, появится мебель. Ее стол будет стоять наискосок от окна. Таким образом, она при желании всегда сможет развернуть свое удобное кресло и смотреть на Вандомскую площадь. А вот кресла для посетителей – уже совсем другое дело: они должны быть настолько неудобными, чтобы у просителей возникало желание поскорее уйти. Она должна подобрать себе такую команду, чтобы у нее никто из них не вызывал и тени сомнения. Кабинет будет заставлен книжными шкафами, а единственным украшением на стенах станут обложки ее журнала «Ле Мод». Внезапно ее осенило: она будет каждый месяц менять эти обложки, с тем, чтобы на стенах висели только самые последние.

– Где это ты витаешь? – Жак, судя по всему, с нескрываемым удивлением наблюдал за ней.

– В будущем! – Элен смущенно улыбнулась. Невероятно! Мечта ее стала осуществляться! И все же ей чего-то не хватало. Почему-то нет бурной радости, восторга. Она должна бы быть на седьмом небе от счастья, но, увы… Единственное, чего она горячо желала, – это много и упорно работать, чтобы добиться успеха. Похоже, оптимистичное восприятие жизни и детские восторги покинули ее в тот самый момент, когда она стояла над разбитым телом Станислава в Кап-Ферра. В тот момент она как-то сразу повзрослела. Надо было строить жизнь по-новому.

Элен запыхалась от долгого подъема, но даже не замечала этого. Окна виллы были красными, словно внутри бушевал пожар. Элен тупо посмотрела на дом и только через какое-то время осознала, что это вовсе не огонь, а отблеск заката в окнах. Она осторожно взглянула на свои окровавленные руки.

– Он мертв, – прошептала она. – Мертв…

К ней быстро приблизился Юбер. Дико вращая глазами, положил руки ей на плечи.

– Я не хотел! – тихо сказал он. – Это несчастный случай! Поверь!..

Оттолкнув его, словно в забытьи, она направилась к дому. Не чуя под собой ног и не ощущая боли. Боль придет намного позже.

Юбер шел за ней следом.

– Может, ты ошибаешься? – говорил он. – Может, вызвать врача и он что-нибудь сделает? Поднимет его наверх и…

– Он мертв! Он упал на скалы! – Элен остановилась и посмотрела на кроваво-красный закат. По телу ее пробежала дрожь. – Как… как все ужасно! Он весь разбился, и повсюду кровь.

– Элен, пойди, приляг. Я сам обо всем позабочусь.

– Нет! – закричала Элен истеричным голосом. – Неужели тебе мало того, что ты сделал? Ты убил моего мужа!

– Пожалуйста, Элен… – Юбер шагнул к ней. Элен отшатнулась от него с животным страхом в глазах.

– Не приближайся ко мне! – заорала она и, сорвавшись с места, рванулась в дом.

Тяжело вздохнув, он ринулся за ней. В дверях на миг остановился, и лицо его побелело: Элен звонила по телефону.

Ворвавшись в гостиную, Юбер выхватил трубку из ее рук, с грохотом бросил ее на рычаг.

– Что ты делаешь? – спросил он свистящим шепотом.

– Звоню в полицию.

– И что ты им скажешь?

Элен с отвращением посмотрела на него и снова потянулась к телефону, но он не дал ей возможности снять трубку.

– Не говори им, – стал умолять он. – Прошу тебя. Я все для тебя сделаю. Я дам тебе все…

– Юбер, дай мне трубку, – решительно потребовала Элен.

– Прошу, выслушай меня! – Голос Юбера, обычно глубокий и низкий, сейчас был каким-то пронзительным и жалким. – Неужели ты думаешь, я хотел этого? Это был несчастный случай!

Элен презрительно прищурилась.

– Тебе сколько лет, Юбер?

– Двадцать пять, – ответил он. Элен грустно засмеялась:

– Двадцать пять! И ты стал драться с человеком, которому семьдесят два года! С пианистом, для которого самое главное в жизни – пальцы, абсолютно беззащитным. И ты столкнул его со скалы!

– Говорю же тебе, несчастный случай. – Юбер отвел взгляд. – Он сам споткнулся.

– Не верю, – упрямо повторила Элен.

– Хорошо, не верь! – с каким-то диким, звериным оскалом выпалил де Леже. – Да, я хотел убить его с того самого дня, как вы повстречались. Он был слишком стар для тебя! Чертовски стар и чертовски безобразен! Я рад, что убил его!

– Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь? – с трудом выговаривая слова, спросила Элен.

– Само собой! – злобно огрызнулся Юбер. – Но если ты заявишь на меня в полицию, я буду все отрицать. Я скажу, что ты врешь! Он был хилым старикашкой, и даже женщина легко могла столкнуть его со скалы!

Элен всплеснула руками.

– Ушам своим не верю! Неужели ты способен на такое?

– Да, если ты будешь настаивать, что это сделал я. Я даже скажу, что видел, как это произошло. Он стоял у края скалы, любуясь закатом, а ты подошла и толкнула его. У тебя для этого были все основания. Ведь ты вышла за него замуж из-за денег.

– Да как ты смеешь!

– Давай… звони в полицию. – Юбер рассмеялся и направился к двери. На пороге он остановился и повернулся к Элен. – Давай, звони – и посмотрим, что у тебя выйдет.

Элен взглянула ему в глаза и увидела лишь черную душонку, всю пропитанную ядом. Голубая кровь оказалась гнилой. Если когда-то юный Юбер очаровал ее, то сейчас она испытывала к нему полное отвращение.

– Убирайся отсюда, – проговорила Элен. Де Леже молча вышел.

Она осторожно подняла трубку и дрожащими пальцами набрала номер полицейского участка. На том конце тотчас ответили.

Элен глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки.

– Здесь произошел несчастный случай, – хрипло прошептала она. – Мой муж умер. Пожалуйста… приезжайте быстрей!

Ожидая полицию, Элен оглядела просторную светлую комнату. Взгляд ее упал на большой черный рояль у террасы, на котором играл Станислав. На нем лежала написанная от руки партитура. Полистав, она закрыла ее. На первой странице аккуратным почерком было выведено:

«Клитемнестра»

Опера Жана Батиста Люлли.

Переложение и аранжировка Станислава Ковальского.

А чуть ниже шли слова:

Джудит Гулд

Посвящается моей дорогой жене, которая вернула мне молодость.

Элен прочитала посвящение и прижала партитуру к груди. Глаза ее наполнились слезами. Только теперь она осознала всю горечь трагедии. Только теперь ощутила жуткую душевную боль.

Внезапно что-то щелкнуло. Вздрогнув, Элен прислушалась. Вскочив на ноги, осмотрела комнату. Ее взгляд упал на стол, стоявший поблизости, скользнул по бобинам магнитофона. Она с облегчением вздохнула: это был всего лишь магнитофон. А ей и в голову не приходило, что он все это время работал.

И вдруг ее осенило: магнитофон-то все время записывал! Сначала «Клитемнестру» Станислава, потом ее крики оборвали его работу, потом…

Это открытие ее как громом поразило; даже боль куда-то отступила. Значит, записана не только «Клитемнестра», но и признания Юбера! Теперь она с полным основанием может обвинить его в убийстве мужа, и тому есть доказательства. Станислав, оставив магнитофон включенным, поймал-таки своего убийцу.

Мозг Элен лихорадочно работал. С такой уликой она может легко упрятать Юбера за решетку. Но де Леже очень могущественны, у них связи, и неизвестно, Как далеко они простираются. Негодяй, скорее всего, отделается легким наказанием. Его могут просто пожурить и отпустить, ведь семья де Леже входит в десятку самых знатных и богатых людей Франции. Никто не осмелится посадить одного из них в тюрьму вместе с гангстерами, ворами и убийцами.

Элен вынула катушку из магнитофона. Такая легкая, а, сколько в ней веса! И неудивительно: пока запись у нее, она в любое время сможет наказать Юбера, сделать его жизнь невыносимой. На какой-то момент в душу Элен закралось сомнение: не это ли зовется шантажом? Кто она такая, чтобы вершить правосудие? И все же, плотно сжав губы, она решила: «Лучше я, чем никто».

Элен засунула катушку в коробку с надписью «Клитемнестра» и убрала ее в ящик бюро.

В это время приехала полиция.

Инспектор Рем застал ее сидящей на бежевой тахте, с лицом, белым как мел, и плотно сжатыми губами. Свет фонаря под пальмой в кадке бросал на ее лицо причудливые тени. «Красивая женщина», – отметил про себя инспектор, но, как и с большинством красивых женщин, горе как-то не вяжется с ней. Прослужив в полиции тридцать один год, инспектор Рем научился отличать настоящее горе от поддельного. Впрочем, горе само по себе еще ничего не доказывает. Он знал несколько хладнокровных женщин, которые потом горько раскаивались в том, что убили своих мужей.

– Инспектор… – Голос Элен сорвался, когда она начала рассказывать ему о несчастном случае.

 

Глава 9

Юбер, глядя на море, застыл у окна. Дул сильный ветер, вздымались волны. Он нетерпеливо топнул ногой. Когда же он, наконец, сможет отвезти ее в «Гранд-Отель»? Почему она не отвечает?

Наконец трубку сняли, и он услышал ее усталый голос.

– Элен? Это Юбер.

– Да, что ты хочешь?

– Как ты там?

Какое-то время она молчала, а потом проговорила сквозь зубы:

– Мой муж мертв, а меня допрашивала полиция. Сомневаюсь, что они мне поверили. Так как, по-твоему, я себя чувствую?

– А что ты им сказала? – полюбопытствовал убийца.

– Думаю, сейчас не время обсуждать это, – отрезала Элен и повесила трубку.

Юбер тупо посмотрел на трубку и скривился. Она не желает говорить с ним. Черт! Хуже всего, что она даже не обмолвилась о том, что говорила полиции. Если они начнут его допрашивать… Надо, чтобы их версии совпали.

Только тут Юбер осознал, что полиция за ним так и не пришла. По крайней мере, у нее хватило ума не упоминать его имя.

Для прессы тот день стал знаменательным. Как только разнеслась весть о смерти Станислава Ковальского, в Кап-Ферра слетелись журналисты. Конечно, в основном французы, но были и корреспонденты из Германии, Италии и Англии. Пианист Ковальский всегда был в центре внимания, и его смерть стала сенсацией.

Жак первым же рейсом вылетел в Ниццу. Там он нанял машину до уединенного «Гранд-Отель дю Кап-Ферра». Элен сняла номер, состоявший из двух смежных спален, каждая со своим отдельным выходом в коридор. По крайней мере, Жак сможет передвигаться, не опасаясь надоедливых журналистов.

Коридорный внес в номер его чемодан и вежливо поблагодарил за чаевые. Жак добродушно улыбнулся, но, как только дверь закрылась, лицо его стало серьезным.

– Элен? – тихо позвал он.

Дверь в соседнюю спальню тихо скрипнула, спустя мгновение Элен упала в его объятия. Он крепко прижал ее к себе.

– Спасибо, что приехал, – сказала она сдавленным голосом. – Я так благодарна тебе за это!

Наклонившись, он поцеловал ее в щеку. Боже, как она изменилась: лицо бледное, осунувшееся, глаза безжизненные. Он мог лишь попытаться успокоить ее, проговорив с ней до глубокой ночи. Наконец он посоветовал ей поспать и протянул спасительные пилюли.

Что было тому причиной – пилюли, общая усталость или эмоциональное потрясение, – но спала она беспробудно. Ее не разбудил даже телефонный звонок. Жаку пришлось трясти ее за плечо.

– Звонит инспектор, – он прикрыл трубку рукой, – как там его? Хочет прямо сейчас с тобой поговорить.

Элен со стоном потянулась.

– Удивительно, полицейские что, не спят, как все нормальные люди? Или они работают как заведенные?

Элен взглянула на будильник, стоявший на прикроватной тумбочке. Половина двенадцатого. Она резко села. Неужели прошло целых пятнадцать часов? Элен тряхнула головой и взяла трубку.

– Мадам Ковальская? Это инспектор Рем. Надеюсь, не побеспокоил?

– Нет, вовсе нет, – соврала Элен. – Если мой голос звучит устало, так это из-за таблеток, которые мне прописали. Чем могу быть полезна? – Поймав вопросительный взгляд Жака, она беззвучно прошептала: – Кофе.

Жак кивнул и выскочил из комнаты.

– Слушаю вас, инспектор, – сказала она в трубку. – Пожалуйста, продолжайте.

– Возможно, вам станет легче, если вы узнаете, что к нам только что приходил свидетель этого несчастного случая.

Элен почувствовала внезапный озноб и натянула на себя простыню. Значит, кто-то видел, как дрались Станислав с Юбером, с тревогой подумала она. Может, кто-нибудь случайно смотрел в их сторону через бинокль? Или в это время мимо проплывал парусник, и кто-нибудь из команды заметил, как Ковальский сорвался? Всякое могло быть.

– Слушаю, – протянула она.

– Оказывается, что соседнюю виллу арендует некий Юбер де Леже.

Остатки сна мгновенно слетели с нее.

– Понятно, – произнесла она, стараясь не выдать голосом своего волнения.

– Месье де Леже в это время тоже любовался закатом в своем саду и видел, как ваш муж поскользнулся. Говорит, вы тотчас бросились к нему, пытаясь его спасти.

– К несчастью, я не успела.

– Но ведь вы пытались. – Инспектор помолчал. – Я звоню вам, чтобы сообщить, что вы можете в любое время уехать из Кап-Ферра. Дело закрыто.

Элен с трудом удалось подавить вздох облегчения.

– Спасибо, инспектор. А вы не знаете, почему этот человек не пришел сразу?

– Он сослался на то, что не хотел, чтобы его имя – а он из очень влиятельной семьи – трепали в газетах. Говорит, что только после долгих размышлений решил выполнить свой гражданский долг.

– Понятно, – сухо отозвалась Элен.

– Если вам понадобится помощь, буду рад служить вам, – сказал инспектор. – Мои ребята могут попытаться оградить вас от назойливых репортеров. Тело вашего мужа все еще в морге в Ницце. Может быть, распорядиться, чтобы его отправили пароходом в Париж?

– Будьте добры.

– Всегда к вашим услугам.

– Спасибо, инспектор. До свидания.

Элен осторожно положила трубку. В тишине нестерпимо громко затикал будильник. Она с раздражением запрятала его под подушку. Итак, Юберу удалось увернуться. Он вышел сухим из воды и даже за нее заступился. И наверняка считает, что она всю оставшуюся жизнь будет благодарна ему за это.

Элен мрачно усмехнулась. Он даже не подозревает, какую оказал ей услугу. Уж она позаботится о том, чтобы он понес примерное наказание.

Элен сняла трубку.

– Пожалуйста, подготовьте счет, – попросила она. – Я уезжаю. Зарезервируйте мне также два билета на ближайший рейс до Парижа.

В аэропорту, направляясь на посадку, они с Жаком прошли мимо газетного киоска. На прилавке веером были разложены газеты; внимание Элен привлекла одна из них. Внезапно лицо ее сделалось серым и она лишилась дара речи.

Жак вздрогнул. Это была одна из еженедельных скандальных газетенок. Бросались в глаза крупные красные буквы заголовка на всю полосу: «Несчастливый брак закончился на скалах». Какой-то папарацци сделал большую черно-белую фотографию Станислава, а рядом с ней красовалась фотография Элен, та самая, из журнала «Л'Офисьель», где она стояла с дымящимся пистолетом.

– Жак, это же твое фото, – выдавила она, стиснув зубы. – Уж не ты ли дал им разрешение использовать его?

– Нет, конечно. – Жак взглянул ей прямо в глаза. – «Ле Монд интернасьональ» частенько пользуется подобными трюками. Должно быть, они пиратским образом пересняли фото из «Л'Офисьель».

– Но она как-то… выпадает из контекста, – прошептала Элен.

– Брось. Здесь ни ты, ни я ничего не сможем сделать. Слишком уж влиятельные люди, чтобы с ними связываться. Они всегда выигрывают. Лучше постарайся забыть об этом. Пусть все затихнет само по себе. Даже не пытайся требовать опровержения.

Элен пришла в бешенство от такой несправедливости. Какая клевета! Неужели она совершенно бессильна? Внезапно ее осенило:

– Разве «Л'Офисьель» не может привлечь их к суду за плагиат?

– Но это обойдется им в целое состояние, и процесс продлится до бесконечности. На это уйдут годы, к тому же нет уверенности, что удастся выиграть дело. Послушайся моего совета, забудь.

– Да как же можно такое забыть? «Брак закончился на скалах»! Возмутительно!

– Слушай, займись лучше делом, – посоветовал ей Жак. – Поменьше появляйся на людях. Ничего не предпринимай, ни с кем об этом не говори. Через месяц никто и не вспомнит, кто ты такая и как выглядишь.

Но Жак ошибался. Репортеры постоянно будут охотиться за ней.

Станислав Ковальский был похоронен в тихом уголке кладбища Пер-Лашез в Париже, а точнее, на авеню Трансверсаль номер три, совсем недалеко от могилы Модильяни. Церемония была очень скромной. Кроме Элен и Жака, была только виконтесса де Севинье. Она все время подносила к носу кружевной платок; из-под черной вуали широкополой шляпы невидящим взором смотрели красные, опухшие от слез глаза.

У могилы отчужденно стояли также Ада и Герберт, дети Станислава. Никто из них не прилетел к нему из Нью-Йорка на свадьбу, но оба примчались на похороны. Элен попыталась заговорить с ними, но они сразу же дали ей понять, что не считают ее членом своей семьи. Даже виконтесса для них не более чем друг отца.

После службы Элен, как и положено, бросила в могилу горсть земли, потом глубоко вздохнула и посмотрела вниз. Комья земли, словно дождь, падали на крышку гроба красного дерева. Отвернувшись, она быстро двинулась к выходу. Жак догнал ее и взял под руку.

Виконтесса настигла Элен только у ворот кладбища и тотчас отвела ее в сторонку.

– Я хочу сказать вам, что Станислав был очень счастлив, – прошептала она, утирая слезы. – Последние несколько недель были самыми счастливыми в его жизни.

– Нет, – сурово отозвалась Элен, отводя взгляд. – Не женись он на мне, до сих пор был бы жив.

Виконтесса затянутой в перчатку рукой решительно взяла Элен за подбородок и повернула ее лицо к себе.

– Даже в горе вы не имеете права говорить такое, – холодно заметила она. – За день до смерти Станислав написал мне письмо. Я получила его только вчера и помню каждое слово. Он пишет: «Жаль только, что я не встретил ее раньше. Она сильная и нежная, моя Элен, отзывчивая и заботливая, страстная и по-матерински ласковая. Если бы она была матерью моих детей, то у меня была бы дружная, любящая семья, а не такая, что распадается на части при первых же испытаниях».

Внезапно на глаза Элен навернулись слезы. Она молча пожала руку виконтессе и ринулась прочь.

В этот же день в душном, обшитом панелями кабинете месье Дюшана Элен узнала, какую заботу проявил о ней Станислав. Он сделал ее единственной наследницей редкостной скрипки Страдивари, дома в шестнадцатом квартале, всех своих авторских гонораров, банковских счетов, акций и облигаций на общую сумму два с половиной миллиона долларов. Аде и Герберту он оставил незначительный годовой доход в двадцать пять тысяч долларов в трастовом фонде.

 

Глава 10

Элен напряженно сидела на переднем сиденье рядом с Карлом Хеберле в его стареньком «опель-рекорде». Ее тонкие ноздри трепетали от предвкушения. Наклонившись вперед, она взглянула через ветровое стекло на обычный четырехэтажный дом. Итак, здесь, на Берлинерштрассе, в маленьком городке Германии, она наполовину достигла цели. Даже в своих самых смелых фантазиях она не могла предположить, что поиск приведет ее в это место, а не в какую-нибудь мрачную грязную дыру. Это мог быть Гамбургский порт или какая-нибудь уединенная деревушка в пампасах Аргентины, но уж никак не Шульберг. Однако же этот новый район, построенный на пустом месте, расположился у подножия Рудных гор, чуть севернее Франкфурта. Послевоенный бум способствовал его расцвету.

Элен внимательно всмотрелась в здание. Так, какая-то прямоугольная коробка с острыми углами, белыми стенами и большими зеркальными окнами с кисейными занавесками. В нем не было индивидуальности, изящества. Не было стиля. Только функция. В послевоенной Германии форма, как правило, следовала за функцией. Правда, было и еще кое-что: чистота, аккуратность, порядок. Очистившись от послевоенных руин, немцы возвели аккуратность в культ.

Элен посмотрела на Хеберле.

– Ну? – произнес тот. – Вы готовы?

Она ничего не ответила. После стольких лет ожидания предстоящей встречи тело вдруг отказывалось ей повиноваться. Элен медленно взялась за ручку, ступила на тротуар и осмотрелась. Под лучами яркого солнца блестел иссиня-черный асфальт. На вершине холма бульдозеры вскапывали землю. Пахло свежестью и чистотой. Недавняя война ушла далеко в прошлое.

Хеберле взял ее под руку и повел к подъезду. Элен бросился в глаза ряд кнопок. И металлические рамки со вставленными в них картонками, где были аккуратно напечатаны фамилии. Нужная ей кнопка была третьей снизу: Шмидт. Ее вдруг охватило отвращение.

Хеберле вопросительно поднял брови.

Элен через силу улыбнулась, и он пальцем надавил на кнопку звонка.

Через несколько минут домофон отозвался.

Хеберле молчал и только все сильнее давил на кнопку. Наконец что-то зажужжало, щелкнул замок, и дверь открылась. Хеберле пропустил Элен вперед.

– Третий этаж, – сказал он.

Элен кивнула, и они стали подниматься по лестнице. Она была чистой, без единого пятнышка. В воздухе пахло антисептиком.

– Запах как в больнице, – прошептала Элен. Хеберле ничего не ответил. Как только они ступили на площадку третьего этажа, одна из дверей открылась и из нее выглянула уже немолодая женщина.

– Кто вы? – потребовала она ответа на резком баварском диалекте.

Ее когда-то светлые, а сейчас почти седые волосы еще хранили остатки давно вышедшего из моды перманента. Женщина раздраженно откинула их в сторону.

С легким поклоном Хеберле выступил вперед.

– Извините, моя фамилия Хеберле. Это моя жена. Вы фрау Шмидт?

Женщина с подозрением посмотрела на него, чуть отступила и прикрыла дверь, оставив небольшую щелку.

– Ну?

Хеберле перешел к делу:

– Я служил в армии с Гансом. Он дома?

Еще в машине детектив объяснил ей свою тактику: если Шмидт не подойдет сам, то Хеберле назовется его старым армейским приятелем.

– Ах, так! – На губах женщины моментально заиграла улыбка. Открыв пошире дверь, она пригласила их войти. – Здравствуйте, – кивнула она Элен.

Та машинально улыбнулась, но промолчала. Хеберле попросил ее не открывать рта, так как французский язык мог вызвать подозрения.

– Муж на кухне. Проходите.

Женщина провела их по узкому коридору через заставленную мебелью гостиную, которой, по-видимому, никогда не пользовались. Элен с любопытством посмотрела вокруг: стулья, стол, стенка на длинных вощеных ножках светлого дерева; ни картин на стенах, ни цветов, ни каких-либо безделушек. Они вошли в кухню.

Элен едва не задохнулась: в сидевшем за столом она сразу же узнала Шмидта. Того самого Шмидта, что прислуживал альбиносу. Того самого, который жег животик маленькой Мари сигаретой. Привалившись спиной к стене, сейчас он что-то с аппетитом ел. Перед ним стояла полупустая кружка пива.

Взгляд Элен упал на стену напротив, и она оторопело застыла. Вся стена была увешана памятными военными вещами: медалями, картинками, фотографиями. Был здесь и «Железный крест», и ленточки со свастиками. Ей и в голову не могло прийти, что кто-то может выставлять их напоказ. Краешком глаза Элен заметила, что у сидящего за столом мужчины нет ног, и только две безобразные культи торчат из шорт. Она вопросительно посмотрела на Хеберле, и он взглядом дал ей понять, чтобы она молчала.

Женщина склонилась к мужу.

– Ганс, к тебе пришли, – закричала она ему в самое ухо, как кричат глухим.

– Что? Пришли? Кто, интересно? – Ганс, прищурившись, посмотрел на посетителей и потянулся к очкам с толстыми стеклами в проволочной оправе. Не спеша, заправив дужки за уши, он посмотрел на незваных гостей и нахмурился. – Кто они? Я их не знаю.

Женщина тоже нахмурилась и сурово уставилась на Хеберле.

– Это что, шутка? – сердито спросила она. Защищая мужа, она притянула его голову к груди.

– Подождите в гостиной, – бросил Хеберле Элен.

Она с благодарностью кивнула и с облегчением покинула душную кухню с калекой-садистом и дьявольскими побрякушками на стене. Из кухни до нее донеслись сердитые голоса. Подойдя к окну, она раздвинула тонкие занавески и увидела работавшие бульдозеры. «О чем они спорят там, на кухне?» – подумала она. Странно, что семья Шмидт так откровенно обороняется. Ей представлялось, что они принесут искренние извинения, будут просить у нее прощения. Видимо, они не сожалеют о случившемся. Конечно, нет, иначе, зачем все эти ужасные медали и фотографии вывешены на стену?

Через десять минут появился Хеберле, а следом фрау Шмидт. Элен, задвинув занавески, обернулась. Глаза фрау Шмидт вспыхнули ненавистью. Она со злостью заговорила на плохом французском.

– Вы думать, мы хотел войну? – кричала она, размахивая руками. – Мы есть мирный народ! Почему вы приходить сюда и обвинять мой Ганс все эти вещи?

Элен молча смотрела на нее.

Женщина негодующе махнула рукой в сторону кухни.

– Мало мой Ганс страдал? Он отдал свой ноги, чуть не потерял свой жизнь! Думать, он хотел это? Он был… – Она вопросительно посмотрела на Хеберле.

– Призван, – подсказал Хеберле.

– Призван! – повторила она почти торжественно, словно пробуя слово на вкус. – Вы это понимать? У него не был выбор!

Элен в упор посмотрела на нее. Она больше не могла безучастно молчать и чувствовать себя виноватой.

– Нет, не понимаю, – проговорила она.

Фрау Шмидт негодующе уставилась на возмутительницу спокойствия.

– Даже я… женщин… должен был работать на Гитлер. Мы не любить его. У нас не был выбор! Я нес трудовой повинность. Я работал на ферме, добывал еду, чтобы наш народ не был голодным. Я плохой человек делать это? Добывать еду?

Элен взглянула на Хеберле.

– Вы выяснили что-нибудь о втором? – Он кивнул.

– Идемте в машину, – сказала Элен и, бросив презрительный взгляд на фрау Шмидт, добавила: – Я здесь просто задыхаюсь!

– Вы… все знать лучше всех! – продолжала кричать фрау Шмидт. – Вам нравится мужчина без ног? Я едва добился жалованья от нашего правительства за то, что был Hausmeisterin.

– Что-то типа консьержки, – объяснил Хеберле, увидев вопросительный взгляд Элен.

Та резко повернулась и гневно сверкнула глазами.

– У меня была мать, фрау Шмидт, – проговорила она сквозь зубы. – Она была беременна. Нацисты били ее по животу до тех пор, пока не убили ребенка. А потом сожгли ее в печах Аушвица. А моя старшая сестра? Одному Богу известно, что с ней случилось. А моя малютка-сестра? – Дрожащим пальцем Элен указала в сторону кухни. – Этот ваш муж… ваш Ганс… пытал ее. Маленького ребенка! Совсем крошечного! Он жег ей живот. Вот здесь. – Элен, задрав блузку, ткнула себя в пупок. – Как вы думаете, откуда мне все это известно? – Элен посмотрела на фрау Шмидт. – Это чудовище жгло мою сестру прямо у меня на глазах!

Повернувшись, Элен ринулась по коридору к двери и, распахнув ее, бросилась вниз по лестнице. Вслед ей донеслась еще одна злобная тирада:

– Вы, молодой, все знать! Как вы можешь знать, что это такой? Мы не любить Гитлер! Всякий раз как радио сказал, что у нас победа, мы должен был повесить флаги на окнах! Вы считать, что мы любить это?

Хеберле опустил стекло в машине и закурил, глубоко затянувшись. Лицо его словно окаменело. Элен же трясло как в лихорадке.

– Что он сказал вам? – наконец спросила она.

– Не хотите заехать в «Гастхаус»? – вопросом на вопрос ответил Хеберле. – Похоже, вам не мешало бы выпить.

– Нет! – отрезала Элен. – Расскажите все здесь. – Хеберле побарабанил пальцами по рулю.

– Хорошо, – сказал он спокойно, – я вам расскажу, но, по-моему, облик того человека на кухне красноречиво говорит сам за себя. Шмидт доведен до отчаяния и подавлен.

– А весь этот… этот хлам на стене?

– Неужели не понятно? – Хеберле горько усмехнулся. – У него ничего не осталось, кроме прошлого. Он до сих пор в нем живет. Именно тогда он был мужчиной.

– Мужчиной? – рассмеялась Элен. – Как можно назвать мужчиной того, кто пытает ребенка?

– Речь сейчас не об этом, – раздраженно заметил Хеберле. – Я говорю о его физическом состоянии.

– Я видела, что у него нет ног, но не думаю, чтобы это что-то меняло.

Хеберле покачал головой.

– Там, на кухне, женщина заставила его спустить шорты. У него отсутствуют гениталии, а не только ноги. Он подорвался в России на мине.

Элен закрыла глаза. Все обернулось совсем не так, как она ожидала. Она воображала себя ангелом-мстителем с карающим мечом в руке, который вершит правосудие. Какой такой меч она может поднять против безногого человека, который к тому же уже и не мужчина? Она сокрушенно покачала головой. Ничего у нее не получилось. Ничего!

– Расскажите мне о втором! – закричала она, ударив кулаком по приборному щитку. – Об этом проклятом альбиносе!

Хеберле глубоко затянулся.

– Должен вас предупредить, что, связавшись с ним, вы выпустите джинна из бутылки. Он птица высокого полета.

– Я слушаю, – овладела собой Элен.

– Его зовут Карл фон Айдерфельд, и он сама респектабельность. Около десяти лет назад он начал свой нефтяной бизнес и занялся грузоперевозками. С тех пор его компания разрослась и ворочает миллионами. Она называется «Фон Айдерфельд индустри» и находится в Дюссельдорфе. Я абсолютно ничего не слышал о самом фон Айдерфельде. Уверен, в печати никогда не появлялись его фотографии, статьи о нем. Ни в «Штерне», ни в «Шпигеле». – Нахмурив лоб, Хеберле задумался. – Чуть ли не обо всех промышленниках писали восторженные статьи как о послевоенном чуде, о нем же – никогда. А я уверен, что он внес большой вклад в восстановление промышленности. Вполне возможно…

В голове Элен вдруг мелькнула догадка.

– Его компания была создана сразу после войны? – спросила она.

– Это еще надо выяснить, но думаю, что да.

– Значит, у него с войны остались какие-то связи. Такой огромный индустриальный комплекс не может вырасти за одну ночь. Значит, за всем этим что-то кроется. Наверняка ничего хорошего.

– Его компания считается очень консервативной.

– Понятно. – Элен сложила руки, словно для молитвы и склонила голову. – Я хочу, чтобы вы начали расследование, – продолжила она, чеканя каждое слово. – Найдите тех, кто как-то связан с фон Айдерфельдом, особенно в послевоенный период. Составьте на него досье. Используйте документы, паспортные фотографии, все, что попадется. Подкараульте его и сфотографируйте. Мне бы хотелось посмотреть на него. Но самое главное – докопайтесь до его темного прошлого. Я хочу знать его военную карьеру от А до Я, чтобы иметь возможность обвинить его. Игра стоит свеч. Все материалы надо запротоколировать. Все должно быть доказуемо. – Элен повернулась к Хеберле, и в ее фиалковых глазах вспыхнула ненависть. Она чувствовала – нет, знала, – что сейчас на правильном пути. Была ли это женская интуиция или что-то другое, но ее охватило странное ощущение: он здесь, совсем рядом, – здоровый и полный жизненных сил.

– Задача непростая, – протянул Хеберле.

– Уверена, вам по плечу. – Элен едва заметно улыбнулась. – Если все пойдет не так быстро, как бы хотелось, я не буду вас за это ругать.

Хеберле посерьезнел.

– Я должен вас предупредить, – произнес он. – Фон Айдерфельд – это не просто деньги. Это власть.

– Ну и что? – засмеялась Элен. – У каждого есть своя ахиллесова пята. Найдется она и у фон Айдерфельда. Приступайте!

День клонился к вечеру, когда машина свернула, наконец, в обсаженную тополями аллею при въезде в Отеклок. Перед глазами Элен промелькнул знакомый, высеченный из камня герб де Леже. В сгущающихся сумерках лев и саламандра выглядели на удивление усталыми и скучными. Элен выпрямилась. Издалека вся надменность и неприступность замка выглядела не более чем элегантной маской. В сиреневых сумерках все дышало покоем. Сейчас Отеклок выглядел не таким грозным, как в те времена, когда Элен впервые его увидела.

– Ждите меня здесь, – проинструктировала Элен шофера, взяв дипломат.

Поднявшись по мраморной лестнице, она дважды постучала в дверь медным молоточком. Ожидая, когда ей откроют, она печально усмехнулась. Впервые они с де Леже встречаются на его собственной территории.

Ливрейный лакей открыл тяжелую резную дверь, и на ступени упала широкая полоса света.

– Мадам? – Он важно надул щеки.

– Я мадам Ковальская, – сухо сказала Элен. – Полагаю, что граф ждет меня.

С выражением полного безразличия на лице слуга впустил ее в вестибюль и медленно закрыл тяжелую дверь.

– Пожалуйста, подождите здесь, мадам. Я доложу месье графу.

Ожидая приглашения, Элен посмотрела вокруг. Да, в те времена ее очень задевало, что она вынуждена ходить не через эту парадную дверь… Что ж, за пять лет многое изменилось, по крайней мере, для нее.

– Граф примет вас, – вернувшись, провозгласил лакей. – Он ждет вас в Круглом зале. Пожалуйста, следуйте за мной.

Элен кивнула и последовала за ним через анфиладу комнат. С тех пор как она обедала с семьей де Леже, комната ничуть не изменилась. Только обитые голубым муаром стены слегка поблекли. Шедевры живописи висели на своих местах и по-прежнему освещались мягким светом бронзовых ламп. А вот и Рафаэль, которым она когда-то так восхищалась.

Заложив руку за спину, граф неподвижно стоял у окна и задумчиво смотрел на погруженный в темноту парк. На какой-то момент Элен показалось, что он не заметил ее присутствия, но он тотчас повернулся и неодобрительно сверкнул глазами.

– Привет, Филипп, – тихо сказала она.

– Мне казалось, я тебе ясно дал понять, что больше никогда не захочу тебя видеть, – холодно произнес он, подойдя к ней поближе.

– Похоже, у меня появилась привычка неожиданно возникать, когда меня совсем не ждут, – рассмеялась Элен.

– Похоже. Что тебе надо?

– Зачем так резко, Филипп? Мы ведь не чужие. – Граф промолчал и только знакомым жестом предложил ей сесть. Элен опустилась на ближайшую кушетку. Это была та же самая кушетка, на которой она когда-то сидела с графиней. Неужели и впрямь прошло целых пять лет?

Когда-то она испытывала благоговейный ужас перед де Леже, была легкоранима и слепа, но с тех пор многое изменилось. Теперь она хорошо их узнала. Де Леже были заняты только собой. Они только брали и брали и никогда ничего не давали взамен. Они всему установили свою цену. Граф соблазнил ее всякими побрякушками, а потом бросил. Графиня тоже была не лучше, иначе не использовала бы мадам Дюпре для пошива дубликатов одежды великих кутюрье. Для них все люди были пешками, которые легко можно сбросить с доски. Видимо, они считали, что им все сойдет с рук, всегда чувствовали себя непобедимыми. Элен с холодной улыбкой посмотрела на графа. Что ж, если он сам установил правила игры, ей остается только принять их. Он даже не подозревает, что у нее в колоде главный козырь. Элен тотчас приступила к делу:

– Причина, по которой мой солиситор связался с вами, заключается в том, что у меня к вам деловое предложение.

Голубые глаза графа помутнели, и он тяжело опустился в кресло напротив Элен. «Так вот в чем дело, – подумал он. – Она такая же, как и все другие». Рано или поздно, но все они появляются вновь. До чего же они глупы, эти девочки, если считают, что в любой момент могут прийти и потребовать денег. Он хорошо изучил их уловки. Они под разными предлогами приходят повидаться с ним. Все начинается с милой беседы, потом бедняжки закидывают свою удочку… Он уже давно привык ко всему этому и еще ни разу не поддался, к какой бы тактике они ни прибегали.

– У меня мало времени, – сухо сказал граф. – Я был бы очень тебе признателен, если бы ты сразу приступила к делу.

– Прекрасно, – ответила Элен. – Не знаю, слышал ли ты, что я теперь вдова?

Граф не выразил ей соболезнования, а только сказал:

– Кажется, мне говорили об этом. Значит, ты стала довольно обеспеченной женщиной.

– Обеспеченной – да, но чтобы ужасно богатой – нет. Дело в том, что у меня появилась масса свободного времени. По-моему, когда носишь траур, лучше быть чем-то занятой, а?

Граф поднялся.

– Не знаю, куда ты клонишь, – начал он раздраженно, – но я очень занятой человек. Прошу извинить, но…

– Сядь! – ледяным тоном приказала Элен. Взгляды бывших любовников встретились. В ее глазах читался вызов, мягкий аметист словно бы превратился в бриллиант с острыми гранями. Граф не торопясь, сел.

Элен сложила на коленях маленькие изящные ручки, взгляд ее смягчился, а голос стал тихим и ровным:

– Возможно, ты помнишь, Филипп, я когда-то говорила о своем желании стать издателем журнала.

– Да, – уклончиво ответил он. – Ну и что с того?

– Дело в том, что корпорация уже создана. Я продаю часть ее акций.

– Боюсь, ты ошиблась адресом.

– Нет, Филипп, – рассмеялась Элен. – Я пришла к тому человеку, который мне нужен. Ты купишь у меня десять процентов акций «Ле Эдисьен Элен Жано».

– Ценю твои крепкие нервы. – Граф развалился в кресле поудобнее.

– Не стоит говорить о том, о чем не имеешь ни малейшего представления, – многозначительно изрекла Элен. – У тебя есть магнитофон?

– Магнитофон? – удивился граф. – Зачем он тебе? – Элен положила себе на колени дипломат и, вытащив из него бобину с пленкой, потрясла ею в воздухе.

– Думаю, тебе стоит послушать.

Поначалу у графа просто отвалилась челюсть, затем он принялся хохотать.

– Дешевый трюк! – смеясь, воскликнул он. – Это даже неоригинально! Одна из твоих предшественниц уже пыталась проделать со мной такое!

– Неужели? – с невинным видом спросила Элен. – И что же она сделала?

– Записала на пленку наши любовные разговоры, а затем предъявила мне ультиматум.

– Интересно, какого рода?

– Не строй из себя невинность, – сердито оборвал ее граф. – Она требовала денежной компенсации… В противном случае обещала передать пленку моей жене. Ты ведь достаточно умна, чтобы понять, что это не сработает. Шантаж здесь абсолютно исключен, так как графиня давно знает о доме на бульваре Майо и что там происходит.

Элен опустила глаза.

– Не устраивай дешевых представлений, Филипп, – сказала она тихо.

– Это ты ведешь себя как дешевка! – бросил он. – А сейчас, полагаю, ты уже исчерпала отведенное тебе время.

– Я все же советую тебе послушать пленку, – настаивала Элен. – У тебя есть единственный шанс. Если у тебя нет магнитофона, можешь воспользоваться моим. Он в машине.

– У меня есть магнитофон в библиотеке. Пройдем туда. Элен проследовала за графом в богато обставленную двухъярусную библиотеку. Граф указал рукой на покрытый зеленым сукном стол, где стояла аппаратура.

– Хочу предупредить, Филипп, что это только копия, – проговорила она, заправляя ленту. – Оригинал хранится в сейфе у моего адвоката. Нет нужды говорить о том, что это совсем не тот человек, который организовывал встречу.

– Хватит угроз. Жми на кнопку. Пора с этим кончать. – Элен кивнула и с улыбкой нажала зеленую пластиковую кнопку.

Сначала слышалось только какое-то шипение, потом раздался звук шагов, скрип отодвигаемого стула. Наконец полилась прекрасная музыка увертюры к «Клитемнестре».

Элен взяла стул и села рядом с графом.

– Как тебе известно, мой покойный муж был великим пианистом, известным во всем мире.

– Охотно верю, – отозвался граф. – Лично я предпочитаю Горовица.

Элен пожала плечами.

– О вкусах не спорят, – сказала она. – Но давай лучше послушаем.

Внезапно музыка смолкла, послышался какой-то резкий звук, быстрые шаги, и наступила тишина.

– В самом деле, Элен…

– Еще немного, Филипп. – Элен жестом заставила его молчать. – Потерпи.

Теперь среди шипения безошибочно угадывался звук набираемого по телефону номера и снова быстрые шаги, потом трубку бросили на рычаг.

«Что ты делаешь?» – прохрипел кто-то.

Граф невольно подался вперед, сразу узнав голос сына. Элен удовлетворенно кивнула, но через минуту она совсем забыла о графе и унеслась мыслями в прошлое.

Спустя какое-то время Элен увидела, как вспыхнули глаза графа, но вот он поднялся и отвернулся к стеллажам с книгами, так что ей были видны только его опущенные плечи.

«…говорю тебе, несчастный случай! – кричал Юбер. – Он сам споткнулся!»

«Не верю тебе», – безжизненным голосом отозвалась Элен.

«Хорошо, не верь! – взвизгнул Юбер. – Да, я хотел убить его! Ты совершенно права. Хотел убить с того самого дня, как вы повстречались. Он был слишком стар для тебя! Он был чертовски старым и чертовски безобразным! Я рад, что убил его!»

Наступила пауза, затем послышался ее голос:

«Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?!»

«Само собой! Но если ты заявишь на меня в полицию, я буду все отрицать. Я скажу, что ты врешь! Он был хилым старикашкой, и даже женщина легко могла столкнуть его со скалы!»

Граф внезапно подскочил к магнитофону и сорвал бобину. Размахнувшись, он со злостью швырнул ее в стену. Он как-то сразу постарел и дрожащими руками вцепился в столешницу.

– Филипп, когда происходил этот разговор, я знать не знала, что магнитофон работает. Станислав записывал музыку, которую мы только что слышали, и, видимо, оставил аппаратуру включенной, когда я закричала, потому что Юбер напал на меня в саду.

Граф медленно выпрямился и повернулся к Элен.

– Юберу нет прощения. – В глазах его стояла боль, но взгляд был твердым.

– Не кажется ли тебе, что «непростительное поведение» – слишком мягкий термин для убийства?

– Меня совершенно не заботит, как ты квалифицируешь его поведение, но я не позволю себя шантажировать, – с достоинством ответил граф. – Никому, никогда и ни по какой причине.

Элен даже глазом не моргнула.

– Я уезжаю. Пленку можешь оставить себе. Как я уже говорила, оригинал у меня в сейфе. Я без труда сделаю сколько угодно копий. Могу разослать их в полицию, газеты и даже в «Иси Пари» и «Ле Монд интернасьональ».

– Ты не посмеешь!

– Не посмею? – хмыкнула Элен. – Посмотрим, Филипп.

Граф не проронил ни слова.

– Я привезла с собой все необходимые документы на покупку акций «Ле Эдисьен Элен Жано», – продолжала Элен. – Должна заметить, все они оформлены на имя Юбера и должны быть подписаны им, а не тобой. В контракте специально оговорено, что он ни при каких обстоятельствах не может продавать свои акции и должен в обязательном порядке посещать все собрания акционеров. Он обязан поддерживать со мной постоянный контакт и сообщать мне обо всех своих перемещениях, чтобы в. случае острой необходимости я могла легко найти его. Нет нужды говорить о том, что, если он нарушит хоть одно из этих условий, пленка немедленно попадет… скажем, так – в нужные руки. Граф по-прежнему молчал.

– К тому же десять процентов акций компании будут стоить всего один миллион франков. Это честная рыночная цена. Я владею девяноста процентами акций и, следовательно, вложила в корпорацию девять миллионов франков. Так что это вовсе не шантаж. Добавлю еще, что дивиденды будут выплачиваться ежеквартально.

– Ты прекрасно все просчитала, да? – с горечью спросил граф.

– Хотелось бы надеяться. Оставляю тебе документы, можешь показать их своим юристам. На решение этого вопроса я даю тебе семь дней. Если к концу срока я не получу подписанные документы и перевод на миллион франков в банк Ротшильда… – Элен беспомощно развела руками.

Граф ударил кулаком по столу.

– Мне они не нужны! – закричал он. – Я не позволю себя шантажировать!

Когда Элен ушла, он без сил опустился на стул. Внезапно на него навалилась усталость. Закрыв глаза, он долго сидел в полной тишине.

Через три дня, когда Элен вернулась в Париж, документы уже лежали у нее на столе. Она внимательно их просмотрела. Каждая копия была подписана Юбером де Леже и заверена одним из семейных юристов. Она позвонила в банк Ротшильда. На ее счет уже был переведен миллион франков. Итак, журнал «Ле Мод» приобрел свое будущее. Правда, дело принимало странный оборот. Она хотела торжества справедливости, а что получилось? Бессонными ночами она часто размышляла над этим. Было ли это действительно справедливое возмездие или просто-напросто месть? Спустя какое-то время она тем более не могла сказать ничего определенного.

 

Глава 11

Покинув Отеклок, Элен направилась в Сен-Назер. Она приказала шоферу остановиться на ночь в Рошфоре, в отеле «Субис». На следующий день, в полдень, они прибыли в Нант. И вот уже снова она едет по берегу Луары. День выдался пасмурным и серым, над землей нависли тучи; извилистая река в своем песчаном ложе в точности повторяла серые краски неба. В начале второго они уже достигли окраин Сен-Назера.

Как только она увидела дорожный указатель с названием города, странное чувство охватило ее. Она не сразу поняла, чем оно вызвано, и лишь потом до нее дошло, что это от стыда и испуга. Это был не просто страх от возможной встречи с тетей Жанин – нет, все было гораздо глубже Ведь любой встречный может узнать ее: школьные учителя, владельцы магазинов, покупатели, которые приходили в теплицу. В Париже она стала человеком, здесь же так и осталась просто Элен Жано, неловким ребенком, которого растила выжившая из ума старуха, державшая теплицы. Здесь ее всегда будут помнить именно такой, и тут уж ничего не поделаешь. Нельзя возвращаться туда, откуда когда-то уехал навсегда. Себе же хуже.

Элен посмотрела в окно. Город сильно изменился. Строились новые здания, особенно на окраинах. Ей невольно вспомнился Шульберг. И здесь жилые дома в новых кварталах здорово смахивали на коробки: та же холодная чистота, острые углы и оштукатуренные стены. Неужели красота уже не имеет никакого значения?

– Поезжайте к церкви, – попросила она водителя. Шофер сразу нашел церковь. Он медленно объехал обнесенный стеной церковный двор и подъехал к главному входу. Остановившись у обочины, помог Элен выйти из машины. Она нерешительно огляделась. На противоположной стороне улицы была мастерская каменщика, который специализировался на надгробных плитах и изваяниях. Рядом располагалась лавка флориста Эррио. Присмотревшись, Элен оторопела. Знакомое старинное здание было снесено, а на его месте выросло новое!

Элен решила заглянуть в магазинчик, но внезапно остановилась. Вместо привычной вывески «Эррио» над дверью висела вывеска «Жанин Пегюй». «Значит, старая дама процветает, – сделала заключение Элен, – и теперь царит во всем городе».

Она вернулась к машине. Увидев Элен, шофер быстро затянулся, намереваясь бросить окурок в канаву. Элен остановила его.

– Курите, – махнула она рукой. – Не могли бы вы оказать мне небольшую услугу?

– Да, мадам?

Открыв сумочку, Элен вытащила из нее несколько хрустящих купюр и протянула их шоферу.

– Купите мне цветов, пожалуйста. – Немного подумав, она добавила: – Какое-нибудь растение в горшке. Главное, чтобы было красиво.

Шофер кивнул, подождал, пока проедет машина, и скрылся в магазине. Через несколько минут он вернулся с горшком, завернутым в цветную папиросную бумагу.

– Спасибо. Я скоро, – бросила Элен, забирая цветы. Шофер проследил, как она скрылась за воротами кладбища. Элен смотрела на аккуратные ряды крестов и каменных памятников. Кладбище напоминало собой план некоего города: прямые чистые дорожки, прямоугольные участки земли, отделенные друг от друга мраморными или гранитными плитами. В центре каждой могилы располагался цветник или стояли каменные вазы для цветов. Обхватив купленное растение обеими руками, Элен смущенно осмотрелась.

Недалеко от нее в вырытой по колено яме стоял морщинистый старик. Что-то ворча себе под нос, он не торопясь делал свое дело.

– Простите, месье… – подошла к нему Элен. Старик перестал копать и, опершись на лопату, шумно отхаркался. Потом, утерев рукавом пот, улыбнулся девушке беззубой улыбкой.

– Скажите, вы, случайно, не знаете, где находится могила мадам Дюпре? – спросила Элен.

Могильщик задумчиво поскреб небритый подбородок, затем в глазах его вспыхнул живой огонек, и он махнул рукой в глубь кладбища.

– Это там, по ту сторону церкви. Третий ряд от стены, почти, что в самом центре. Там маленькая серая дощечка с черными буквами. Я хорошо запомнил могилу, потому что плиту положили, прежде чем осела земля.

Элен довольно быстро нашла могилу. Могильщик оказался прав: могильный памятник и гранитное ограждение были поставлены слишком рано и потому перекосились, а гранит даже треснул в трех местах. Могила выглядела запущенной, сквозь гравий пробивались сорняки. Элен посмотрела на соседние могилы. На той, что справа, был большой красивый цветник. Дорогое надгробие так и сверкало, а это значит, один из супругов все еще жив. Присмотревшись, Элен увидела аккуратную позолоченную надпись: «Пьер Пегюй. 1918—1955».

Элен посуровела, глаза недобро блеснули. Выходит, он умер. Неудивительно, что могила так хорошо ухожена тетей Жанин. Чья же еще преданность может быть такой слепой? Для нее Пьер был своего рода святым. Печально покачав головой, Элен вернулась к скромной могилке мадам Дюпре. Подоткнув дорогую юбку от Одиль Жоли, она опустилась на колени и принялась выдергивать сорняки. Потом врыла в землю глиняный горшок с розовой гортензией, отряхнула руки и оценивающим взглядом окинула свою работу: стало лучше, но тем не менее… Ладно, она зайдет в граверную мастерскую, ту, что через улицу, и закажет там ограждение и новое надгробие. Конечно, из мрамора. Мадам Дюпре всегда ценила качество.

Жанна аккуратно надрезала мелкую камбалу, посыпала ее солью и перцем и сбрызнула топленым жиром. Затем осторожно положила рыбу на чугунную сковородку и сунула ее в духовку. Какая-никакая, а еда.

С тех пор как родилась малышка Элен, дела шли не очень хорошо. До рождения ребенка она работала в ресторане «Маленький капрал». Потом, перед самыми родами, на ее место временно взяли новую девушку. Когда малышке Элен исполнилось шесть месяцев, Жанна вернулась в ресторан в надежде возобновить работу. Хозяин, месье Бовен, что-то мямлил, вертелся как уж на сковородке и, наконец, заявил, что не может уволить новую работницу. Жанна покорно кивнула и пошла, искать другую работу, но ничего нигде не было.

Размышляя над этим, она философски пожала плечами и оглянулась, услышав какое-то движение у себя за спиной. Оказывается, малышка Элен осторожно копалась в куче белья для стирки.

Склонив голову, Жанна с умилением стала наблюдать за дочерью. Казалось, она изучала маленькую частичку самой себя. Удивительно, что дети так быстро растут! Вроде бы только вчера родилась… Сейчас же больше, чем тогда, малышка Элен стала ее гордостью, ее радостью. Она только-только познавала жизнь: ее маленькие губки надувались, когда задача была неразрешимой, и расплывались в широкой улыбке восторга, когда ее удавалось, наконец, решить. Жанна считала кроху красивым ребенком, настоящим ангелом. Эти вызывающе рыжие волосы, огромные голубые глаза. Жанна в чем-то завидовала ей. Пройдет еще много лет, прежде чем она узнает, что семья у нее бедна и запах рыбы, которым пропахли стены их дома, не единственный запах на свете.

Более трех месяцев назад Эдмонд ушел из торгового флота и нашел себе работу на новом судостроительном заводе. Зарплата там была гораздо выше, и они оба радовались, но через два месяца компания обанкротилась. С тех пор Эдмонда словно подменили. Теперь он все свободное время проводил в тавернах. Только на прошлой неделе Жанна узнала, где он находит деньги: жена одного из приятелей потребовала у нее вернуть долг.

За спиной послышалось шипение. Жанна быстро оглянулась и тотчас выбросила из головы все горькие мысли. Вода в кастрюле на плите вся выкипела. Впрочем, картошка уже сварилась.

Неожиданно в дверь постучали. По телу пробежал холодок. Жанна прислушалась. Стук повторился. Интересно, кто это? У Эдмонда есть ключ. Должно быть, кто-то из его кредиторов. А вдруг хозяйка дома? Но она уже заходила к ней сегодня утром, пообещав заплатить в самое ближайшее время. Вздохнув, Жанна подхватила малютку на руки, бесшумно приблизилась к двери и осторожно посмотрела в глазок. Ей показалось, что она грезит. С радостным воплем она тотчас распахнула дверь.

– Элен! – закричала она.

– Жанна! – Элен, заключив невестку в объятия, осыпала ее лицо поцелуями.

С гордой улыбкой Жанна протянула ей девочку.

– Посмотри, кто к нам приехал, моя маленькая, – шептала она. – Твоя тетя.

Элен, взяв ребенка, стала с восторгом раскачиваться из стороны в сторону. Нежное личико девочки расплылось в довольной улыбке.

– Проходи, проходи, – пригласила Жанна. Все трое расположились на кухне.

Взяв со стола ложку, девочка начала стучать ею по столу, приговаривая в такт:

– Тетя Элен! Тетя Элен! Тетя Элен!

– Она знает мое имя, – удивилась Элен.

– Еще бы! Я говорю ей о тебе с самого первого дня. – Жанна сняла фартук и пригладила волосы. – Она уже знает около тридцати слов. Талантливая! – Жанна схватила Элен за руки и прижала к своей груди. – Мне так жаль Станислава! Я получила твое письмо и слышала обо всем в новостях. В то время народ здесь только об этом и говорил.

– Могу себе представить, – сухо заметила Элен.

– Мне очень жаль, что мы не послали даже цветы. – Жанна отвела взгляд и покраснела. – Я написала тебе письмо.

– Странно, я его не получила.

– Я не могла его послать, – смущенно ответила подруга.

Элен привлекла Жанну к себе. Ей вдруг все стало ясно.

– Неужели все так плохо? – спросила она. Жанна с несчастным видом кивнула и внезапно разрыдалась.

Элен ласково погладила ее по голове.

– Может, расскажешь? – спросила она. Жанна, кивнув, вытерла слезы и поведала обо всем. Элен молча ее, выслушала, а потом спросила:

– Но почему же ты не сообщила мне об этом? Я бы прислала вам денег.

– Эдмонд запретил. Он очень гордый.

– Смех, да и только! – рассердилась Элен. – Ведь мы одна семья. Он знает это не хуже меня.

– Пожалуйста, не говори Эдмонду, – спохватилась вдруг Жанна.

– Обещаю, – улыбнулась Элен. – Теперь всем твоим треволнениям пришел конец. Составь список кредиторов и дай его мне. Я сама обо всем позабочусь. Тебе даже не придется видеться с ними. Кстати… – Она раскрыла сумочку и вынула два толстых конверта. Один из них она протянула Жанне.

– Что это?

– Здесь деньги на билеты, новую одежду, новую мебель. Все должно быть новым.

– Не понимаю… о чем ты? – недоумевала Жанна. Элен протянула ей второй конверт.

– А здесь плата за обучение Эдмонда в Парижском университете.

– В университете? – Подруга тупо уставилась на конверт.

– Я забыла еще кое-что, – рассмеялась Элен. – Вас ждет квартира. Через улицу от Булонского леса.

– Но… – Жанна на мгновение лишилась дара речи.

– К сожалению, большего сделать не могу, – добавила Элен. – Мой бизнес только начинается.

– Журнал? – с благоговейным трепетом выдохнула Жанна.

– Да, журнал. Через несколько лет, когда Эдмонд получит образование, он будет мне помогать. Мне нужен юрист-международник, которому бы я безоглядно доверяла. Кстати, а где же брат?

Жанна опустила глаза.

– Наверное, в таверне.

– Ладно, – решительно сказала Элен. – Одевайся. Мы присоединимся к нему и угостим там всех за мой счет.

 

Глава 1

Спрус-Пойнт находился в верховьях реки Гудзон в нескольких милях от Уэст-Пойнта. Его окружал чудесный старый парк, раскинувшийся по берегу реки, а высокая каменная стена отделяла от ухоженных лужаек железную дорогу.

Со стороны дороги поместье Спрус-Пойнт скрывалось за стройными голубыми елями, благодаря которым оно и получило свое название. Оно смотрелось так же, как и сотню лет назад, когда его хозяин, разбогатевший на добыче олова, воплотил в жизнь свой дорогостоящий каприз в неоклассическом стиле. После его смерти и бесконечно оспариваемого завещания этот «белый слон» был продан и превращен в учреждение для людей особого рода. Место осталось по-прежнему прекрасным, но было в нем что-то гнетущее. В сторожке у ворот всегда сидели охранники. Днем и ночью работала электронная система слежения, а стены, окружавшие частную собственность, были высокими и крепкими. В эпоху расцвета обитатели Спрус-Пойнта носили меха и сказочные драгоценности, а их прислуга – черно-белую униформу. Сейчас же обитатели выглядели отнюдь не элегантно, а персонал носил врачебные халаты.

Один из охранников, нагнувшись, заглянул в окно черного лимузина, подъехавшего к воротам.

Дама посмотрела на охранника через солнцезащитные очки.

– Миссис Бавьер, – произнесла она и нервно стряхнула пепел.

Охранник сверился со списком.

– Миссис Бавьер… есть такая. Вас ждут, мадам. Ворота распахнулись. «Кадиллак» покатил по гравиевой дороге между рядами голубых елей. В тени высоких деревьев дорога была темной и зловещей. Дама порывисто повернулась и посмотрела назад. Ворота за ними уже закрылись. Она невольно вздрогнула. Это место было тюрьмой. Тюрьмой, в которую она заперла своего… своего ребенка.

Разволновавшись, она прикурила новую сигарету. Руки ее дрожали. Как сейчас выглядит Уилфред? Она не видела его десять лет, с того самого дня, когда он родился.

Внезапно ее охватил озноб. А вдруг он ее узнает? Возможно, даже закатит сцену. Или набросится на нее, потому что совсем выжил из ума.

Лимузин подкатил к лестнице красивого, украшенного колоннами дома, и шофер, выйдя из машины, открыл заднюю дверцу. В полной прострации дама взяла черную кожаную сумочку и, запахнув норковое манто, вышла из машины.

На крытое крыльцо вышла пожилая женщина с каштановыми волосами и по-детски наивными голубыми глазами. На ней был туго накрахмаленный белый халат и черные туфли-лодочки.

– Миссис Бавьер? – спросила она дружелюбно. – Да, – хрипло выдавила дама.

– Меня предупредили, что вы сейчас подъедете. Я доктор Роджерс, врач вашего сына.

Дама как-то неловко кивнула. Впервые самоуверенность покинула ее.

– Моего… – она сглотнула, – моего… сына… Да.

– Пожалуйста, проходите, миссис Бавьер. Можем поговорить в моем кабинете.

Дама вслед за доктором поднялась по каменным ступеням. Если снаружи особняк был выдержан в духе неоклассицизма, то внутри оказался готическим. Бросались в глаза большие каменные колонны, темные панели на стенах и гнетущий сводчатый потолок. Внезапно женщина словно к месту приросла. Молодая няня вела по коридору маленького мальчика. Даже через солнцезащитные очки дама отчетливо видела его. Это, без сомнения, был мальчик, но при ближайшем рассмотрении… дама вся сжалась. Он был маленьким и толстым сверх всякой меры, глаза его были близко посажены и косили, лоб сплющен, изо рта вываливался язык.

– Простите, я на минутку, – бросила ей доктор Роджерс.

Дама лишилась дара речи и только молча кивнула.

– Привет, Стефан, – ласково обратилась к ребенку доктор. Она присела, заглянула мальчику в глаза. – Куда это ты собрался?

– Я иду в мастерскую, – с трудом произнес тот и растянул рот в подобии улыбки.

Дама в ужасе закрыла глаза. Господи, зачем она приехала сюда? Зачем разбудила зверя? Почему?

Но она знала почему. Битва с Элен Жано за компанию, ее желание уничтожить эту женщину разбередило старые раны. Ей захотелось напомнить себе, что Жано сделала с ее жизнью, заставив страдать одну, без Зиги.

– …и будь хорошим мальчиком, – напутствовала доктор Роджерс ребенка и тотчас вернулась к даме. – Извините, что заставила вас ждать.

Кабинет доктора Роджерс был маленьким, с низким потолком и темными панельными стенами. Металлические шкафы с картотекой и желтого цвета тиковый стол были здесь не к месту.

Доктор Роджерс указала даме на кресло, а сама села за стол.

– Должна вам сказать, меня очень удивило ваше желание увидеть Уилфреда, миссис Бавьер. Он у нас уже лет десять, и это первый ваш визит.

Дама молча открыла сумочку и дрожащими пальцами вытащила сигареты.

– Вы специально оговаривали, что не хотите, чтобы мальчик знал, кто вы, – продолжала доктор Роджерс. – Мы пошли навстречу вашему желанию. – Она с интересом посмотрела на даму. – А знаете, он очень на вас похож.

Дама вся сжалась. Негнущимися пальцами она вцепилась в ручки кресла и попыталась подняться.

– Пожалуйста, не пугайтесь. Уверяю вас, Уилфред вполне нормально развит физически. Если бы не его поврежденный мозг, он выглядел бы как любой другой мальчик его возраста. Вы пожалеете, если хотя бы не посмотрите на него.

– Где он сейчас?

– В мастерской.

– Вы хотите сказать, что… что… – Голос дамы сорвался.

Доктор Роджерс сложила руки на столе.

– Вы хотите спросить насчет того, что он там вместе со Стефаном? – подсказала она даме.

Та кивнула.

– Да, со Стефаном и другими нашими воспитанниками. В Спрус-Пойнте ремесла очень популярны. Стефан и Уилфред – настоящие друзья.

Дама молча курила.

– Не вижу ничего страшного в их дружбе. Мы такое только поощряем. И, кроме того, рядом с ними всегда хорошо обученный персонал. В общем-то, наши постояльцы совершенно безобидны. Для них Спрус-Пойнт не просто дом. Он для них целый мир. Только некоторые из них когда-то побывали во «внешнем мире», как мы его называем. Для наших детей мир состоит из пятнадцати акров земли, на которых расположено это поместье. Большинство ребятишек не имеют ни малейшего желания уезжать отсюда. За этими стенами они чувствуют себя в безопасности.

– А как Уилфред? – шепотом спросила дама.

– Уилфред задержался в развитии, а так вполне нормален. Он как-то выразил желание путешествовать.

Придвинувшись к столу, дама затушила сигарету.

– Я думаю, мне лучше…

– Конечно, миссис Бавьер. Я не собираюсь ставить вас в затруднительное положение. То, что вы выразили желание увидеть вашего сына, вовсе не означает, что вы обязаны взять его домой.

– Он знает… кто он?

– Он ничего не знает о своей семье.

– Он…

– Спрашивал? Да. Многие из наших постояльцев проявляют вполне естественное любопытство. Но, помня ваши инструкции, мы держим его происхождение в секрете. – Доктор Роджерс тепло улыбнулась. – Не хотите посмотреть на него?

Дама кивнула и с трудом поднялась. Хорошо, что она надела темные очки: не видно слез на глазах.

Доктор Роджерс повела ее в мастерскую. Открыв дверь, она поманила к себе пальцем одну из воспитательниц. В холл вышла хорошенькая молодая женщина в халате. Сняв очки, дама попыталась заглянуть в комнату, но та быстро закрыла за собой дверь. Доктор Роджерс представила даме Жанет Ковач, учительницу по гуманитарным наукам и ремеслам. Глаза Ковач почему-то вспыхнули, когда она посмотрела на даму.

– В чем дело? – спросила та.

– Нет, ничего, – смутилась учительница. – Простите. – Дама машинально снова надела темные очки. Судя по всему, доктор Роджерс отнеслась к этому с большим одобрением.

– Мы можем осмотреть класс, не привлекая особого внимания? – спросила она у Ковач.

– Не вижу никаких препятствий, – отозвалась Жанет. – Сейчас каждый занят своим делом. Думаю, вам лучше всего встать у двери: так вы не будете их отвлекать.

Учительница открыла дверь, и они вошли в комнату. У дамы закружилась голова. Для нее помещение выглядело, словно мастерская дьявола. Здесь рисовали, вышивали, плели макраме, занимались гончарным делом. Но отнюдь не от видов деятельности ее бросило в дрожь; люди, которые здесь трудились, их облик привели ее в ужас.

Здесь собрали уродов всех размеров и возрастов, умственно отсталых и дефективных. Правда, некоторые получили дефекты при рождении, другие приобрели их в результате несчастных случаев и болезней. В углу сидела маленькая девочка без рук и без ног – только голова и туловище. Зажатым в зубах фломастером она что-то старательно рисовала. Рядом с ней за гончарным кругом сидел Стефан, его и без того перекошенное лицо от усердия стало еще страшнее. У окна с видом на Гудзон сидел в коляске старик. Он страдал рассеянным склерозом. Тело его настолько скрючилось, что напоминало покореженный автомобиль. Дама не могла отвести от него взгляда.

Это и были безымянные обитатели Спрус-Пойнта. Все они знали только свои имена, фамилии их тщательно скрывались. Лишь те, кого привела сюда болезнь, знали, кто они. Все же остальные о своем происхождении ничего не знали. Не знала о них и дама. Ей было только известно, что все они из «хороших» семей. Их родители причисляют себя к высшим кругам, тем, кого можно встретить в светских журналах или реестре знаменитостей. Людям, которым принадлежало до пятисот корпораций, которые сделали себе имя в большой политике или в области искусства. По иронии судьбы обитатели Спрус-Пойнта должны были бы унаследовать самые большие богатства Америки. Увы, Спрус-Пойнт стал для них тюрьмой.

Дама внезапно обратила внимание, что человек в коляске служит натурщиком. Она посмотрела на холст и содрогнулась. Картина была ужасной и прекрасной одновременно. Изображение скрюченного, изломанного тела выглядело какой-то дикой абстракцией. Художнику удивительным образом удалось передать необузданную силу этого бесполезного, с искривленными конечностями тела. Но кроме силы, в картине чувствовались и справедливый гнев художника, и его сострадание. Слезы навернулись на глаза дамы, и тут у нее захватило дух: она увидела самого художника.

Он сидел к ней спиной, держа кисть в правой руке. У него были медвяные волосы – точно такого же цвета, как и у нее. Господи, подумала она, Уилфред! В ней поднялась волна материнской любви. Ей захотелось броситься к нему и прижать его к сердцу; захотелось просить прощения, обещать забрать домой, но она застыла как вкопанная.

Но вот он обернулся, и она почувствовала, как пол уплывает у нее из-под ног. Она ухватилась за дверной косяк.

Ретардация Уилфреда была еще не самым худшим. Самым ужасным было его совершенное лицо. Теперь понятно, почему на нее так смотрела Жанет Ковач и почему доктор Роджерс одобрила ее темные очки.

Доктор Роджерс была совершенно права: Уилфред выглядел абсолютно нормальным и по жестокой иронии судьбы был очень похож на даму. Она готова была встретиться лицом к лицу с ужасным мутантом типа Стефана или с таким же скрюченным существом, как человек в коляске, но, казалось, природа компенсировала Уилфреду мозговую травму, подарив ему лицо необыкновенной красоты. Он был самым красивым мальчиком из всех, кого она встречала.

На какое-то мгновение он скользнул по ней взглядом. От взгляда его страдальческих глаз ее словно пронзило током.

Дама вцепилась в руку доктора Роджерс.

– Уведите меня отсюда, – хрипло прошептала она. – Ради Бога, уведите!

 

Глава 2

Хамелеон без труда нашел место, которое искал. Оно находилось в графстве Уэстчестер, в нескольких минутах езды от Маунт-Киско. Остановив арендованный черный «форд» у обочины, он выглянул в окно. Узкая подъездная аллея вела к белому дому в окружении голых старых дубов. Прямо у дороги стоял большой указатель: «Поль Робак. Дрессировщик. Собачий питомник».

Губы Хамелеона изогнулись в кривой ухмылке. Да, это то, что надо. Он мастерски подал назад, повернул налево, проехал по аллее и остановился у дома. Это было деревянное строение, вокруг которого тянулась веранда. Рядом с домом были припаркованы многоместный легковой автомобиль и белый фургон с надписью: «Собачий питомник Поля Робака». Ступив на веранду, Хамелеон увидел огромную овчарку у входной двери. Взгляд ее темных глаз был на удивление враждебным. Она не двигалась, а лишь угрожающе рычала.

Хамелеон презрительно усмехнулся. Он никогда не понимал тех, кто держит собак. От них только один шум, грязь да неудобства. Однако он допускал, что собаки приносят пользу. Вот и ему сейчас понадобилась собака.

Он закурил и нажал кнопку звонка. Где-то в глубине дома послышалась приятная мелодия.

– Мистер Самуэль? – открывая, радостно спросил высокий блондин.

Хамелеон, улыбаясь, кивнул, и они обменялись рукопожатием.

– Эрик Робак, – представился блондин.

По-прежнему улыбаясь, Хамелеон насторожился. Эрик Робак? Значит, он допустил оплошность при сборе данных. Досадно. Может, в данной ситуации это и не имело значения, но в будущем надо быть повнимательнее. Одна глупая ошибка вроде этой – и тебе крышка. Он деланно рассмеялся.

– Прошу прощения, – произнес он извиняющимся тоном. – У меня создалось впечатление, что вы Поль Робак.

– Бывает. Поль Робак – мой отец. Он создал этот питомник двадцать пять лет назад. Прошлой весной он отошел от дел, и я занял его место. Надеюсь, вы не разочарованы?

Хамелеон задумчиво поджал губы.

– Я рассчитывал получить одну из его собак.

– Не беспокойтесь, мистер Самуэль. – Робак обнажил в улыбке ряд крепких белых зубов. – Отец не прекратил заниматься дрессировкой. Он лично обучает и весь персонал, работающий здесь, включая и меня.

– Чудесно, – улыбнулся Хамелеон. – Охотно вам верю. С вашего позволения, я объясню вам, зачем мне нужна собака.

– Конечно. – Робак расположился за столом. – Не хотите присесть?

Хамелеон откинулся на спинку пластикового стула. Достав сигарету, он закурил, затем, посмотрев Робаку прямо в глаза, приступил к своей легенде.

– Позвольте мие быть с вами откровенным, мистер Робак. Мы с женой недавно переехали сюда из Калифорнии и сейчас живем неподалеку от Вашингтонского порта. Должен вам сказать, что район очень уединенный, а я бизнесмен, и, к сожалению, моя работа требует, чтобы я все время разъезжал по стране. Иногда я отсутствую неделями. Жена просто боится оставаться одна. – Хамелеон смущенно улыбнулся и развел руками. – И вот я здесь.

– Вы хотите сторожевую собаку?

– Именно. Такую, которая бы не только лаяла, но и кусалась.

Робак уставился на свои руки.

– Скажите мне откровенно, мистер Самуэль, – спросил он, – вы любите собак?

«Лучше играть в открытую», – решил про себя Хамелеон. Собака инстинктивно поймет, как он к ней относится, и сразу невзлюбит его.

– К сожалению, я не большой их поклонник, – ответил он.

– Вы не поверите, но очень многие говорят неправду, когда я задаю им этот вопрос. – Робак улыбнулся. – Скажите мне честно, какая собака вам нужна?

Хамелеон пожал плечами и сделал вид, что раздумывает. Ему хотелось иметь черного датского дога или, скажем, добермана, но он решил об этом не говорить. Пусть Робак сам определит породу, а он сделает вид, что это его собственная идея.

– Ну… какую-нибудь злую на вид и большую. Габариты не имеют значения, ей будет, где развернуться. У нас большой участок земли, отгороженный забором. Может, короткошерстную… Пожалуй. Аманда любит таких.

Это он хорошо придумал, с Амандой. Теперь у его жены даже есть имя.

– У нас несколько короткошерстных пород. Есть из чего выбрать. – Робак указал рукой на стену, где висели фотографии собак различных пород. – Почему бы вам не посмотреть на них и не решить проблему самому?

Хамелеон встал и сделал вид, что изучает фотографии, но скоро смущенно улыбнулся и безнадежно развел руками.

– Я в них совершенно ничего не понимаю. Что бы вы могли посоветовать?

– Либо добермана, либо датского дога. Обе породы короткошерстные и очень проворные. Давайте пройдем в питомник и посмотрим их в действии. Потом сами решите.

Через минуту они вышли на улицу. Робак молча повел его по замерзшей грязи к основанию холма, где располагался питомник. По мере их приближения ветер доносил до собак запах человека, и они все повскакали с мест, залаяли и стали бросаться на сетку.

– Учуяли, – хмыкнул Робак.

У ближайшей клетки их ждал мужчина с широкой улыбкой на лице.

– Это Эдвард, – представил его Робак. – Наш лучший дрессировщик. Приведи на площадку Руфуса, – приказал он ему.

Улыбка исчезла с лица Эдварда.

– Руфуса?

Робак коротко кивнул. Этот жест не оставлял сомнения, кто здесь хозяин.

Эдвард пожал плечами и, не говоря больше ни слова, вошел в строение.

Робак засунул руки в карманы и с улыбкой посмотрел на Хамелеона.

– Площадка с другой стороны здания, – произнес он и, завернув за угол, повел Хамелеона в дальний конец питомника. Здесь располагалась большая, огороженная с трех сторон площадка. Одной ее стороной служила стена самого строения, три других были около трех метров высотой и опутаны колючей проволокой. Робак открыл ворота, и они вошли.

– Эдвард будет с минуты на минуту, – пообещал Робак.

Хамелеон терпеливо кивнул и поинтересовался:

– Что такого особенного в этом Руфусе?

– Руфус неординарная собака, мистер Самуэль, – с нежностью отозвался Робак. – Он очень умный, хорошо тренированный. В зависимости от ваших инструкций он может быть очень добрым или очень злым. Он даже способен убить человека.

Хамелеон молча переваривал эту приятную новость, когда Эдвард привел с собой черного датского дога. Хамелеон внимательно присмотрелся к животному. Даже он, абсолютный в кинологии дилетант, не смог сдержать восторга. Руфус был здоровым, как лошадь, а двигался с грацией лебедя. Его выпуклые мышцы красиво перекатывались под лоснящейся короткой шерстью.

Робак достал из кармана какую-то маленькую штучку.

– Что это? – спросил Хамелеон. Инструктор протянул руку.

– Это акустический собачий свисток, – объяснил он. – Люди ничего не слышат, так как он настроен на высокие частоты, а вот Руфус… Когда я даю два коротких свистка, Руфус атакует. Один длинный и продолжительный заставляет его отступить. Смотрите внимательно.

Робак поднес свисток к губам, надул щеки и свистнул. Руфус вскинул голову. Его уши затрепетали, и он послушно подбежал к ним, виляя хвостом.

– Сидеть! – строгим голосом приказал Робак.

Собака немедленно села, вопросительно глядя на хозяина своими блестящими черными глазами. Как заметил Хамелеон, она была в состоянии боевой готовности. Вернулся Эдвард. На его груди, руках и ногах были толстые защитные подушки. Руфус глухо зарычал и сосредоточил свой злобный взгляд на Эдварде.

– Готов? – крикнул Робак.

– Готов! – отозвался Эдвард.

Со всевозрастающим интересом Хамелеон наблюдал за собакой, когда Робак дважды дунул в свой безмолвный свисток. Тут-то все и произошло. Руфус сорвался с места и ринулся к Эдварду. Дрессировщик инстинктивно нарукавником прикрыл лицо. Через несколько секунд зверь сбил его с ног. Его злобное рычание заглушал ветер, оно звучало весьма отдаленно, почти тихо, и все же Хамелеон содрогнулся. Датский дог вцепился зубами в толстый нарукавник и начал терзать его. Эдвард катался по земле, пытаясь отбиться, но от Руфуса не было спасения. Сильное животное, он мог в мгновение ока разорвать человека на части.

Хамелеон с восхищением покачал головой. Да, не поздоровится тому, кто станет объектом нападения этой собаки. Даже бывший борец едва справился, а что же будет с женщиной? С женщиной он разделается за одну минуту, а то и меньше.

Робак снова поднес свисток к губам. Руфус моментально замер, потом посмотрел на хозяина и, виляя хвостом, поспешил обратно. Пасть его была широко открыта, на землю стекала слюна. Хамелеон увидел, как сверкнули белые клыки.

– Сидеть! – скомандовал Робак. Собака села, и он потрепал ее по холке. – Руфус хороший мальчик, – ласково сказал он. – Хороший.

Хамелеон невольно взглянул на площадку. Эдвард еле поднялся с земли.

– Удовлетворены, мистер Самуэль? – спросил Робак. Хамелеон подавил улыбку. Удовлетворен ли он? Да эта собака – само совершенство! Ходячая бомба с часовым механизмом. Она разорвет Элен Жано на куски.

– Потрясающее животное, мистер Робак. Я покупаю Руфуса. Это как раз то, что нужно.

 

Глава 1

Париж, 1958 год

Любовь Черина, главный редактор «Ле Мод», нетерпеливо постучала в дверь Элен и, быстро шагнув в кабинет, с треском ее захлопнула. Элен улыбнулась.

– Хочешь поговорить, Люба? – спросила она. Лицо Чериной с потекшей тушью, с нарумяненными, словно яблоко, щеками и самым решительным из всех подбородком, сейчас возмущенно вскинутым вверх, было зловещим, а это означало, что Люба в воинственном настроении. Она мгновенно сдернула со своего королевского носа очки в кричаще-розовой оправе, выхватила из-под мышки макеты журналов и бросила их на стол.

– Да! – драматически воскликнула Черина. Дрожащим пальцем с красным маникюром она указала на макеты. – Эти… все эти глупости! – продолжала она, и ее щеки от негодования стали багровыми. – Неужели ты всерьез вознамерилась их напечатать?

Улыбаясь, Элен быстро просмотрела макеты. Они были подготовлены на июнь-июль, для журналов с летней коллекцией одежды. Фотографии были однозначными: модели с пустым взглядом застыли в драматических позах. Жак расставил их вокруг фонтана Нептуна в Версале, заставив задрать юбки выше колен.

– Да, – ответила Элен. – Я нахожу их хорошими. Люба задышала, словно проснувшийся вулкан.

– Неужели не видишь?! – возмутилась она. Элен недоуменно посмотрела на нее.

– Да ведь они такие… такие заурядные! – Люба произнесла последнее слово с таким отвращением, будто на язык ей капнули яду.

Все в этой женщине выходило за рамки общепринятого: голос, жесты, внешний вид. Эмигрантка из Белоруссии, с голосом, звучавшим как экзотическая смесь двух составляющих – неправильного произношения и иностранного диалекта, – Черина обладала лицом и фигурой своего рода уникальными. От природы она была высокой тонкокостной женщиной с длинной шеей, но быть такой, как прочие высокие, худые и длинношеие женщины, ее не устраивало, и она работала над своей внешностью. Она выкрасила свои волосы в иссиня-черный цвет, и они блестели, как начищенный ботинок; она накладывала на ресницы неимоверное количество туши, подводила веки толстыми линиями и выделяла их тенями, румянила щеки сверх всякой меры. Но самое главное, она умела всегда быть живой, и именно эта ее живость превращала гадкого утенка в лебедя. Она понимала, что ей никогда не стать лебедем прекрасным, и выбрала для себя второй путь – лебедя необычного. Она сверкала, как десять слоев лака, носила исключительно вызывающие наряды – японские кимоно, персидские платья, прусские сапоги с позолоченными галунами, платья алых цветов с пурпурными мехами – и без труда привлекла бы к себе внимание целой аудитории, если бы таковая нашлась. Она посещала театры, костюмированные балы, не пропускала ни одной презентации. Люди могли смеяться над ней, но ее стиль был настолько продуман и в высшей степени оригинален, причем, несмотря на маскарадный эффект, выработан, без всякого сомнения, с большим вкусом, что, куда бы она ни пришла, все воспринимали его как новое веяние моды. Одно слово Любы могло провалить коллекцию любого дизайнера.

Жизнь предопределила ей быть главным редактором, но, к сожалению, мир лишался при этом великого кутюрье, а может, и театрального художника по костюмам. Тем не менее, она уже давно стала легендой. В отрасли ее почтительно называли Царицей. В течение многих лет она была главным редактором журналов «Мари Клер Эль» и «Л'Офисьель». Она создавала новые направления в моде с таким же непревзойденным чутьем, с каким лепила себя.

Немногим более года назад Любовь Черина была уволена с последнего места работы. Согласно Легенде, она тогда отдыхала на шикарной вилле в Коста-Смеральда. В тот самый момент, когда Черина купалась в бассейне, один из слуг принес ей телефон. Подплыв к бортику, она взяла трубку. Звонили из ее журнала. Там только что сменилось руководство. «Вы уволены», – услышала она и тотчас тихонько пошла ко дну. Элен считала, что ей дважды повезло: во-первых, слуга, встревоженный идущими со дна пузырями, нырнул в бассейн и вернул Царицу к жизни дыханием изо рта в рот, и, во-вторых, она стала работать в «Ле Мод».

Элен еще раз внимательно просмотрела макеты.

– Не вижу ничего плохого, – произнесла она осторожно.

Люба в отчаянии заломила руки.

– Летние платья у фонтана Нептуна? Нет, нет и еще раз нет! У глетчера! На снежной равнине! На плавучей льдине! Пусть даже в холодильнике! Вот как это должно быть. А так – слишком банально. Слишком избито.

Элен медленно кивнула и задумчиво поджала губы. Она отлично понимала Черину. Ей вечно не хватало драматизма. Фотографии были хорошими, но слишком уж обычными, почти заурядными. Любой другой журнал мог опубликовать точно такие же, и тогда «Ле Мод» никогда не стать лидирующим мировым журналом в области моды.

Однако макеты были уже готовы и даже напечатаны копии. Через два дня подписание в печать. Верстался уже августовский номер. Ведь, как правило, проходит около шести месяцев, прежде чем готовый журнал попадает в руки читателя. Элен жестом попросила Любу успокоиться. Немного поразмыслив, она нажала кнопку селектора.

Послышался искаженный помехами голос секретарши:

– Да, мадемуазель?

Элен к этому времени вернула свою девичью фамилию и настаивала именно на таком обращении. Нагнувшись к селектору, она сказала:

– Элеонора, позвони в транспортное агентство. Организуй билеты на… десять? – уточнила она, взглянув на Любу. Та царственно кивнула. – На десять… в… – Элен задумалась.

– Шамони, – шепнула Черина. – Я уже все проверила. У них там масса ледников и канатных дорог. – Черные глаза Царицы озорно сверкнули.

– В Шамони, Элеонора. Выезд сегодня, возвращение послезавтра. Забронируй номера в приличной гостинице.

– Да, мадемуазель.

– И еще… Закажи мне новый селектор! – раздраженно бросила Элен. – Какой-нибудь американский. Я хочу слышать твой голос, а не шипение.

– Да, мадемуазель, – ответила Элеонора и отключилась.

– А теперь о канатных дорогах и Жаке. – Элен строго посмотрела на Любу. – Чтобы никаких несчастных случаев. Никаких скандалов. Никаких сломанных костей. Я не хочу, чтобы девушки приходили сюда в слезах и закатывали истерики. Мне слишком хорошо известно, как работает Жак.

Люба злорадно усмехнулась и взяла макеты.

– Можешь выбросить, – сказала Элен.

– С удовольствием, – презрительно фыркнула Черина. Элен проводила ее взглядом. Она знала, что чутье у Чериной безошибочное, словно у породистой собаки. Однако она не могла отделаться от чувства, что эта женщина постоянно бросает ей вызов, словно проверяя, как далеко ей разрешат зайти. Элен вздохнула. Да, что касается работы, то она полностью доверяла Чериной. Вот если бы та научилась выказывать больше уважения своему работодателю.

Элен встала и подошла к стене, на которой висел увеличенный снимок обложки «Ле Мод» этого месяца. Она стала внимательно рассматривать его, хотя видела уже сотни раз: во время производства, в гранках, в каждом киоске на улицах. Двенадцатый номер. Фантастика! Неужели ее журнал набрал силу всего за один год? Они выпустили десять журналов за год. Журналы за июнь-июль и декабрь-январь были спаренными. Это значит, что они завоевали рынок французской моды всего за четырнадцать месяцев.

Элен изучала этот увеличенный снимок обложки так же критически, как изучала прежде все остальные. Увеличение было сделано с обложки номера за декабрь-январь. Каждая буква слепила, словно сверкающий лед: «Ле Мод. Париж. Декабрь-январь».

В самом низу, словно кубики льда, расположился другой набор букв: «Специально для зимней ночи».

Зимняя ночь. Ей нравилась эта картинка. Она сама подала идею. Фото крупным планом давало только голову модели. Огромный воротник из рыси обрамлял лицо хищницы. В ее черных, похожих на гриву волосах сверкали снежинки, лицо словно покрыто инеем, помада бледно-розовая, почти белая, ланкомовские светлые тени подчеркивают бронзовый загар. Вся комбинация была выдержана в рыже-коричневых тонах. Модель смотрелась как агрессивная, крадущаяся в ночи тигрица.

Элен мысленно поздравила себя. На сегодняшний день это лучшая обложка. Гораздо лучше, чем у «Вог». Она нажала кнопку селектора.

– Элеонора!

– Да, мадемуазель?

– Позвони в художественный отдел. Пусть подготовятся к совещанию по обложке июньско-июльского номера.

– Будет сделано.

Элен улыбалась. Наверняка Жак и Люба привезут ей нечто особенное. Поддавшись искушению, она взяла со стола последний номер журнала и открыла его. Сердце ее переполнилось радостью и гордостью за свое детище. Она пробежала глазами сведения о редакторах на первой странице:

Декабрь 1957 – январь 1958. № 12.

«Ле Мод ».

Компания «Ле Эдисьен Элен Жано».

Президент и Генеральный директор: Элен Жано.

Директор издания: Никола Дюко.

Главный редактор: Любовь Черина.

Да, что ни говори, приятно видеть свое имя. Она медленно пролистала все сто шестьдесят восемь страниц и даже сейчас, переворачивая каждую, чувствовала, что ее словно пронзает электрическим током.

До сих пор каждый тираж журнала полностью распродавался меньше чем за полмесяца. Газетные киоски еще ни разу не вернули ей ни одного номера. Фактически потребность в журнале была такова, что дистрибьюторы постоянно просили ее увеличить тираж, но Элен относилась к этому с большой осторожностью. Они начинали с тридцати тысяч экземпляров, сейчас тираж увеличился в семь раз. Пока все срабатывало. Первые десять номеров были убыточными, одиннадцатый вообще чуть не провалился, теперь вот впервые журнал оказался под угрозой. Впрочем, все не так уж плохо для издания, созданного, можно сказать, на пустом месте. Ведь порой должно пройти года три, а то и пять лет, прежде чем дело начнет приносить ощутимый доход. В общем, журнал оказался хорошим вложением капитала.

Что ни говори, а «Ле Мод» можно гордиться. Потихоньку монополия таких китов журнального бизнеса, как «Вог», «Л'Офисьель» и «Мари Клер», которые вначале с презрением смотрели на нее, пошатнулась, и сейчас им уже приходится считаться с ней. Запищал селектор. – Да?

– Здесь месье Дюко, и кроме того, вам сообщение от Карла Хеберле. Он просил передать, что находится в Париже, и остановился в гостинице.

Карл Хеберле в Париже? Ну и ну! А вдруг ему удалось что-то выяснить? Иначе, зачем бы ему приезжать в Париж? Она хорошо знала, где находится туристическая гостиница с номерами по вполне доступной цене. Элен лихорадочно соображала.

Ожидавший приема Никола Дюко, директор-распорядитель, второе после нее лицо во всем штате, был важнее самой Царицы. От него многое зависело: он занимался распространением, деньгами, имел определенный вес в отрасли. Качество журнала, его художественное оформление, подборка материала – все это важно, но еще важнее – умение ладить с торговой сетью. Она назначила с ним эту встречу, чтобы обсудить вопросы, связанные с распространением журнала в других странах и возможностью выпуска его на итальянском языке.

Все, решение принято.

– Элеонора, попросите Никола дождаться меня. Я не задержусь. Свяжитесь с Карлом Хеберле и передайте, что я готова поговорить с ним прямо сейчас.

 

Глава 2

– Я не знаю, что делать. – Элен нервно заходила, из угла в угол. – Сначала мне казалось, что все будет просто и ясно, а что вышло? – Сжав кулак, она сильно ударила им по ладони другой руки. – Я просто не знаю.

Доктор Розен, глубоко вздохнув, взглянул на документы, разложенные на потрескавшейся столешнице. С улицы доносился приглушенный шум машин.За спиной доктора на сквозняке вздымались занавески. Сгустились сумерки: зимой ночь наступает рано.

Элен перестала ходить по комнате и посмотрела на доктора. Она впервые заметила, каким же старым он был на самом деле, под какой невероятной тяжестью гнулись его узкие плечи. Ей внезапно пришло в голову, что она не вправе была приходить к нему. Он и без того уже достаточно настрадался. Розен постарел на десять лет прямо у нее на глазах. Его черные с проседью волосы и борода стали совсем белыми, резко обозначились скулы, а жилки на висках дергались как в лихорадке.

Доктор Розен не мог вымолвить ни слова. Когда он посмотрел на нее, Элен заметила навернувшиеся ему на глаза слезы. Он снял очки, вытер пальцами слезы и, собравшись с силами, дрожащей рукой дотянулся до документов. Элен и предположить не могла, что Хеберле привезет ей такое. Видимо, дело решили двести тысяч немецких марок, переведенных ею на его счет в Кельнское отделение Дрезденского банка. Он честно отработал эти деньги.

В деле было несколько фотографий. Одна из них сделана совсем недавно с помощью телеобъектива: некий мужчина садится в «мерседес-бенц» последней модели. Несмотря на некоторую расплывчатость снимка, она сразу его узнала. Бесцветная кожа, обтянутый кожей череп, бескровные жесткие губы. Это он, тот самый альбинос. Карл фон Айдерфельд. Гот, кто приказал Шмидту прижигать Мари. Тот, которого она видела через дырку в дверце лифта, и который отдал приказ «наказать» маму.

Были и другие фотографии, более старые, с загнутыми уголками и обтрепавшимися краями. На всех трех был фон Айдерфельд в аккуратной черной форме с серебряными галунами. На одной из них он, как и другие нацисты, позировал перед камерой. На обороте снимка готическим шрифтом было выведено: «Слева направо: Геббельс, фон Айдерфельд, Геринг, Гитлер, Гиммлер». Фотография была датирована 1935 годом, и на ней фон Айдерфельд был совсем молодым. На втором фото он из открытой штабной машины наблюдал за шеренгой эсэсовцев. На третьей – вместе с двумя другими офицерами инспектировал взвод застывших по стойке «смирно» пехотинцев. Последняя фотография была сделана в 1945 году, и на ней он выглядел гораздо старше.

Одного взгляда на эти фотографии было достаточно, чтобы со дна души Элен всколыхнулась былая ярость. «Есть какая-то высшая справедливость в том, что другой немец с таким же именем раздобыл все эти свидетельства».

Но кроме фотографий, было еще многое другое. Хеберле отыскал девятнадцать различных документов, которые он со всей тщательностью перевел на французский язык. Большинство из них были нацистскими рапортами и официальными предписаниями, но среди них обнаружилась и копия военного билета Карла фон Айдерфельда. Элен внимательно изучила его. Карл Иорген фон Айдерфельд родился в 1915 году в городе Рюдесхайм-на-Рейне. Его отец был генералом кайзеровской армии, а мать – дочерью венского лавочника. В 1932 году Карл фон Айдерфельд вступил в СС. Почти сразу же организация была распущена Веймарским правительством. Через три месяца, когда организация была восстановлена в правах, Карл фон Айдерфельд вступил в нее снова. Начало заслуживало внимания. Гитлер, стремясь придать партии ауру респектабельности, набирал ее членов из аристократических семей, высшего духовенства и бывших генералов со славным боевым прошлым. У отца фон Айдерфельда, генерала в отставке, было такое прошлое, и ему удалось, используя свои связи, добиться, чтобы его сын быстро продвинулся в суровой иерархии этой армии, которая была построена согласно принципам ордена иезуитов. У Карла фон Айдерфельда было все, чтобы стремительно продвигаться по службе. Он считался выдающимся офицером и много раз награждался орденами и медалями. Правда, в 1944 году его карьера резко оборвалась, и он был переведен в Польшу в концентрационный лагерь в Белжеце. Этот перевод был наказанием за то, что он, несмотря на все имеющиеся в его распоряжении средства, не справился с простой задачей: не смог поймать двух из четверых французских детей, бежавших из Парижа, предварительно ранив у себя дома одного немецкого солдата и убив второго.

Элен закрыла глаза. Ей не надо было читать имена этих детей, но они невольно бросались ей в глаза.

Эдмонд Жано… Элен Жано. Было что-то непристойное в том, что они упоминались в этом омерзительном документе.

Короткая карьера фон Айдерфельда хорошо подтверждалась другими документами. Он был заместителем офицера связи между лагерем смерти и частными промышленниками. В деле были бланки заказов и прочая подписанная им корреспонденция, расписка в получении железнодорожного груза с кристаллами «циклона Б» от фирмы «И. Г. Фарбен», хвалебный отзыв о новой, быстродействующей печи для крематория от «Тон унд Зон» в Висбадене. Кристаллы использовались для умерщвления людей в газовых камерах, а печи – для сжигания их тел. Последний заказ на поставку «циклона Б» был подписан за три недели до освобождения Белжеца. И это было самым ужасным из всего содеянного, ибо, даже зная, что война проиграна, немцы не прекратили бессмысленных убийств. Почти повсюду колесо уничтожения крутилось вплоть до самого конца войны.

Доктор Розен судорожно вздохнул и отодвинул от себя документы. На глазах его снова появились слезы.

– Это пороховая бочка, – выдохнул он, наконец.

– Понятно, – прошептала Элен. – Но я даже не представляла, что все так обернется.

– Что ты собираешься делать? – спросил доктор Розен.

– Не знаю, – честно призналась она. – Надо все хорошенько обдумать. Я склонялась к тому, чтобы обратиться к израильским властям…

Доктор Розен удивленно поднял брови.

– И?..

– Боюсь, они не сумеют наказать его как следует. Скорее всего, затеют показательный процесс, поднимут на ноги всю прессу, и в худшем случае его повесят, посадят на электрический стул или расстреляют. Не думаю, что этого достаточно.

– А что, по-твоему, Достаточно?

Перегнувшись через стол, Элен схватила старика за руку и гневно сверкнула глазами.

– Я хочу, чтобы он страдал, – страстно прошептала она. – Хочу, чтобы жил в постоянном страхе. Он прекрасно спрятался. Из дома его привозят прямо в гараж офиса в Дюссельдорфе, оттуда он в личном лифте поднимается в пентхаус, в свой служебный кабинет. Его почти никто не видит. Он не разрешает себя фотографировать. Карл Херле рассказал мне, с какой проблемой столкнулся журналист «Шпигеля». Его не только не подпустили к фон Айдерфельду, но и строго предупредили. Он напуган, Симон, но я хочу напугать его еще больше. – Элен схватила лежавшую на столе пачку документов и в ярости потрясла ими. – Я хочу, чтобы он знал, что у меня есть вот это. Хочу, чтобы он перестал спать по ночам. Хочу, чтобы он терзался всю оставшуюся жизнь!

Доктор Розен подавил тяжелый вздох. Лицо его выражало глубокую печаль.

– Отправление правосудия – нелегкое дело, – произнес он, – а месть и того труднее. Все это ложится тяжелой ношей скорее на судью, чем на того, кого судят.

Элен понимающе кивнула. Он прав. Она уже прошла через это с Юбером. В последний раз, заставив де Леже присутствовать на заседании акционеров, она чувствовала себя куда отвратительнее, чем он. Юбер постоянно цеплялся и насмехался над ней, словно испытывая ее терпение.

Доктор Розен погладил ее по руке.

– Обдумай все хорошенько, – посоветовал он ласково. – Не бросайся в омут очертя голову.

– Я все обдумаю, – пообещала Элен. – Я подожду, пока утихнет мой гнев. Но когда-нибудь… когда-нибудь он мне за все заплатит!

 

Глава 3

Элен выглянула из окна, когда такси свернуло на тихий бульвар Майо. Перед домом графа под уличным фонарем стоял знакомый «роллс-ройс».

Обернувшись, она посмотрела через заднее стекло. Во всех окнах ярко горел свет. Значит, граф был в городе.

На какое-то мгновение она пожалела, что не подыскала Эдмонду квартиру в другом месте. Вся беда в том, что каждый раз, направляясь к брату на бульвар Мориса Барре, ей придется проезжать по бульвару Майо, так как эти короткие улицы были составными частями одной длинной, проходящей через Булонский лес. Правда, существовал еще объездной путь. Ладно, в следующий раз она попросит водителя такси сделать крюк и подъехать со стороны старого кладбища в Нейи.

Именно она решила, что квартира Эдмонда должна находиться на бульваре Мориса Барре, что вполне естественно. Малышка Элен будет жить через улицу от Жарден д'Аклимасьон, с его маленьким зоопарком, чудесным парком, прудами, Аншанте-ривьер и Булонским лесом. Изумительное место для ребенка! Где еще можно найти такое очаровательное слияние города, природы и фантазии? Она рассчитала – и небезосновательно, – что ее шансы встретиться с графом равны нулю. Он не относился к тому типу мужчин, которые праздно гуляют по Булонскому лесу. Если он не работал, то был или в Отеклоке, или в городском доме, или в ресторане с любовницей. Не учла она только одного: своих чувств, которые будет испытывать каждый раз, проезжая мимо его дома.

Такси остановилось у большого особняка, перестроенного в многоквартирный дом; Элен вылезла из машины и расплатилась с водителем. В вестибюле она поздоровалась с консьержкой, на лифте поднялась на третий этаж и постучала в деревянную, покрытую лаком дверь.

Через минуту послышался звук поворачиваемого ключа, и тяжелая дверь медленно открылась. Элен посмотрела вниз. Перед ней стояла малышка Элен, вся освещенная льющимся из квартиры светом. У Элен захватило дух. Глаза малютки стали еще больше и голубее, чем прежде, щечки порозовели, медно-рыжие волосы создавали над головой золотистый нимб. На ней было темно-синее платье с оборками – Элен подарила его ей на день рождения. Темно-синяя шерсть прекрасно сочеталась с кружевным воротником ручной работы.

Малышка Элен, демонстрируя тетушке хорошие манеры, присела в реверансе, как маленькая принцесса.

– Добрый день, тетя Элен, – пропела она.

– Здравствуй, малышка Элен, – улыбаясь, ответила тетя.

Внезапно ангельское личико девочки просияло, и все манеры вмиг улетучились. Раскинув руки, она бросилась к Элен и крепко обхватила ее за ноги.

– Тетя Элен! Я так рада, что ты пришла! – кричала она, прыгая от счастья. – Я так долго тебя ждала!

Свободной рукой Элен крепко прижала к себе племянницу и погладила ее по рыжим волосам. На ощупь они были совсем как пух. Глаза Элен затуманились. Наверное, и ее ребенок был бы точно таким же – нежным и хрупким…

В прихожую вышла Жанна, по привычке вытирая руки о фартук.

– Что-то ты нас совсем забыла, – упрекнула она. Элен виновато улыбнулась и протянула Жанне бутылку красного вина.

– Мир?

Увидев бутылку, Жанна сделала вид, что рассердилась, но не выдержала и рассмеялась.

– Мир, – ответила она, крепко поцеловав Элен в щеку. Каждый раз, когда они встречались, Элен чувствовала исходящие от Жанны любовь и тепло. Ими был пропитан каждый уголок этого дома.

Жанна потащила подругу в комнату, но Элен чуть задержалась – она присела и заглянула в глаза малышки.

– А это тебе, мадемуазель, – произнесла она торжественно и протянула племяннице принесенную с собой красивую коробку.

Глаза малышки Элен сделались еще больше; она едва сдерживала радость.

– Большое спасибо, тетя Элен, – с трудом соблюдая нормы этикета, поблагодарила она и, быстро чмокнув тетю в губы, с коробкой в руках побежала в гостиную.

– Смотри, избалуешь, – упрекнула Жанна.

– В ее возрасте можно, – грустно улыбнулась Элен. – Пусть у нее будет все то, чего не было у меня.

– Посмотрим, как ты запоешь, когда заимеешь собственных детей, – рассмеялась Жанна.

У Элен защемило в груди, и она быстро отвела взгляд.

В гостиной за большим письменным столом, уткнувшись носом в учебник по праву, сидел Эдмонд. Он улыбнулся белозубой улыбкой.

Дантист хорошо поработал, подумала Элен. Эдмонд, конечно, противился, но она не отступила до тех пор, пока он не поддался на ее уговоры. Тысяча – совсем небольшая плата за увечье: ружьем паршивого боша при отдаче Эдмонду выбило передние зубы еще в одиннадцать лет. Элен никак не могла привыкнуть к его щербатому рту, а вот теперь была довольна. Эдмонд за последнее время очень похорошел. Исчез тот голодный взгляд, который она видела в Сен-Назере.

Заложив страницу закладкой, Эдмонд захлопнул учебник и быстро пересек комнату.

– Как поживает моя маленькая француженка? – Он нежно обнял сестру.

– Прекрасно. Во всяком случае, занята по горло, – ответила Элен, не без восторга ощутив его надежные руки.

Она прекрасно помнила, каким он был сильным и заботливым в детстве. Она чувствовала себя в полной безопасности в его объятиях, и ничто в мире не страшило ее. Будет ли когда-нибудь в ее жизни мужчина, который сможет вызвать в ней такие же чувства? Она смущенно отстранилась и отступила назад.

– А… а ты? – неловко спросила она. – Как твоя учеба?

– Раз на раз не приходится, – ответил брат. Жанна подошла к мужу и в шутку шлепнула его по спине.

– Глупости, – проговорила она с гордостью. – Не верь ни единому слову. Мой Эдмонд – первый ученик в группе.

Элен обрадовалась. Эдмонд же покраснел и опустил глаза, поскольку стеснялся похвал.

– Быстро за стол! – скомандовала Жанна. – Сейчас я открою вино. Через несколько минут все будет готово.

Элен послушно подчинилась, стараясь не смотреть вокруг. Дело в том, что она здесь чувствовала себя фокусником, фокус – которого не удался. Она пыталась сотворить чудо, предлагая Жанне деньги на то, чтобы соответствующим образом обставить квартиру, но та наотрез отказалась. Жанна тратила деньги только на самое необходимое, к тому же со временем собиралась вернуть долг. Только комнатка малышки Элен в самом конце коридора стала исключением, – потому лишь, что тут Элен настояла на своем: племянница вырастет настоящей дамой, а значит, с детства должна приобретать хороший вкус и манеры. У нее должно быть все самое-самое. Элен проследила за тем, чтобы у девочки появилась кровать, достойная принцессы. Большая, мягкая, под шелковым балдахином, с горой атласных и кружевных подушек и сверкающим, белого шелка, покрывалом. Этот оазис роскоши дополняли миниатюрные французские стулья, которые она купила в антикварном магазине на левом берегу Сены, и небольшая люстра венецианского стекла. В одном из углов комнаты стоял предмет гордости малышки Элен: маленький туалетный столик, на котором выстроились в ряд желтые пульверизаторы с детской парфюмерией.

Сейчас Элен, улыбаясь, смотрела, как племянница, встав на колени, нетерпеливо развязывает бант из атласной ленты, что украшал коробку. Наконец она справилась и протянула ленту матери, которая только что вернулась из кухни. Та аккуратно сложила ленту в стол. Малышка Элен принялась разворачивать папиросную бумагу.

– Поосторожнее, – напомнила дочери Жанна. Как малютке ни хотелось разорвать бумагу и открыть коробку, чтобы, наконец, увидеть, что внутри, пришлось послушаться – расправить обертку на полу и аккуратно сложить: в хозяйстве, как и ленточка, пригодится.

И вот девочка, волнуясь, подняла глянцевую картонную крышку, затаив дыхание, развернула тонкую оберточную бумагу и непроизвольно вскрикнула от восторга.

В уютном гнездышке из картона, выстланном еще одним слоем тонкой бумаги, лежала кукла ее мечты. Вдоволь насмотревшись, малышка, наконец, взяла ее в руки. Это была одна из новых кукол, тех самых, у которых двигаются руки и ноги, чья пластиковая кожа смотрится как живая, а опушенные длинными ресницами глаза закрываются. Ее светлые прямые волосы можно было расчесывать и укладывать в прическу. Малышка Элен осторожно потрогала их ручками.

Но больше всего, судя по всему, ее ошеломил наряд куклы. Она была одета точь-в-точь как Элен – в бледно-розовый костюм от Одиль Жоли из шелка-сырца с маленькими аккуратными узелочками на поверхности, а на лацкане пиджака сверкала такая же маленькая брошка: золотой круг, инкрустированный бриллиантами, только в миниатюре.

Малышка Элен вскочила на ноги и прижала куклу к груди.

– О-о-ох! Мама! Посмотри, мама! – Она протянула куклу матери.

– Честное слово… – покачала головой Жанна. Рассмотрев брошку внимательнее, она нахмурилась и укоризненно взглянула на Элен. Бриллианты были настоящие, прекрасной огранки.

Элен пожала плечами и, чтобы избежать ненужных нравоучений по поводу того, что она портит ребенка, вскочила на ноги и принюхалась.

– Пахнет горелым! – закричала она. – Все сгорело! И это в то время, как я проголодалась.

Жанне оставалось только ретироваться на кухню. Элен посмотрела на племянницу, и они подмигнули друг другу.

– Я уже знаю, как назову ее, – заявила малышка Элен.

– Мне скажешь?

Девочка кивнула и подошла к тетушке.

– Только никому не говори, – выдохнула она. Элен пообещала. Девочка выжидающе посмотрела ей в глаза.

– Я знаю только одно имя, которое ей очень подойдет.

– Вот как? И что же это за имя?

– – Я назову ее в честь королевы. – Малютка Элен, встав на цыпочки и затаив дыхание, прошептала ей на ухо: – Антуанетта!

Элен окаменела. Девочка никоим образом не могла знать, что ее куклу тоже звали Антуанетта!

– Правда ведь, очень красивое имя? – спросила малышка Элен.

– Да… очень красивое, – с трудом выговорила Элен.

 

Глава 4

Уложив малютку спать, взрослые расположились в гостиной. Жанна занялась штопкой, а Эдмонд растопил камин. Элен же с удовольствием потягивала вино и наслаждалась теплой семейной атмосферой. Они вспоминали минувшие дни и обменивались последними новостями. Их разговор то и дело возвращался к журналу «Ле Мод».

– Никогда не забуду, как мы отмечали выход первого номера, – начала Элен. – Как ни странно, но все в этот вечер были в плохом настроении. Видимо, просто перетрудились. А я-то по этому случаю арендовала бальный зал в гостинице «Георг Пятый»! В общем, я не выдержала и ушла. Один Жак знал, где меня искать. В три часа утра он пришел в офис, а я брожу там такая несчастная и удивляюсь, куда подевались радость и вдохновение. – Элен улыбнулась своим воспоминаниям. – Никогда не забуду. Жак принес большой бумажный пакет, а в нем были бутылка шампанского «Дом Периньон» и два хрустальных бокала баккара. Мы сидели и пили шампанское до самого утра. Уже народ потянулся на работу. Тогда только мы и отправились домой. – Элен покачала головой и снова улыбнулась. – Бокалы до сих пор стоят на полке в моем кабинете.

Жанна на мгновение оторвалась от штопки.

– Ты по поводу «Ле Мод» выпуск один, номер один? – спросила она.

Элен смутилась:

– Ой, я и забыла, что уже рассказывала об этом. Ну, хватит обо мне. – Она решила сменить тему. – Расскажите, что новенького у вас.

Жанна вопросительно посмотрела на Эдмонда, и он в ответ кивнул.

– Ну? – удивилась Элен. – Что за проблемы на сей раз?

– Я снова беременна.

– Беременна! – Глаза Элен широко распахнулись, и лицо ее озарила широкая улыбка. – О, Жанна! – закричала она. – Это просто чудесно!

Она тотчас ринулась к Жанне и обняла ее.

– А меня? – шутливо упрекнул Эдмонд. – Разве отец не достоин того же?

 

Глава 5

В кабинет Элен влетела Любовь Черина. Следом за ней вошел Жак и тихо прикрыл за собой дверь.

Зажав плечом телефонную трубку, Элен сверяла с кем-то документы, лежавшие у нее на коленях. Она взглядом попросила их подождать. Царица вздохнула и стала нетерпеливо щелкать пальцами. Элен свернула разговор и повесила трубку. Сегодня Царица была с головы до ног одета во все черное. Этот черный цвет она называла татарским. На ней были черные бриджи, черные сапоги на высоких каблуках с серебряными отворотами, шерстяная черная туника, расшитая серебром и с огромным монашеским капюшоном. Она подобрала и очки в черной оправе в тон. Ходили слухи, что у нее полные ящики разноцветных очков под каждый ее туалет. Ее щеки, как и ногти, были гранатового цвета – два ярких пятна на морщинистой коже. Элен всегда казалось, что у Царицы дома собственная косметическая лаборатория, иначе, где еще она раздобывала все эти уже давно вышедшие из моды цвета? Мало того, Черина умудрялась преподносить их как последний писк моды. Глаза Царицы вспыхнули.

– Я думала, что ослепну! – воскликнула она. – В жизни больше не захочу никакого снега! И никогда больше моей ноги не будет в темной комнате! Красный цвет постоянно наводит на мысль, что ты находишься в комнате дешевой проститутки. – Она выразительно передернула плечами и плюхнулась на стул, драматически прикрыв глаза тыльной стороной руки.

Жак подошел к Элен, картинно поклонился и многозначительно протянул конверт.

– Что это? – с любопытством посмотрела на него Элен.

– Контрольки, принцесса.

– Контрольки? – как попугай, повторила Элен. В ее голосе звучало недоверие. – Уже?! Но ведь вы должны были вернуться из Шамони чуть ли не ночью?!

– Так оно и было, – тяжело вздохнула Царица, и ее тощая грудь заходила ходуном под складками просторной туники. – Жак просто силой затащил меня в темную комнату, и мы проработали там всю ночь.

– Решил, что тебе сразу же захочется увидеть снимки, – улыбнулся Жак.

Черные глаза Любы озорно блеснули.

– Результат такой, что, когда наш номер выйдет, главные редакторы «Вог», «Харперс» и «Л'Офисьель» будут рвать на себе волосы.

Элен быстро вынула контрольки из конверта, аккуратно разложила их на столе и, достав из ящика увеличительное стекло в черепаховой оправе, принялась рассматривать. Здорово! Хорошо, что она разрешила Любе и Жаку поехать в Шамони. Уже здесь, на этих маленьких оттисках, проявились фотографический гений Жака и рука Царицы, которая расставила модели именно так, как надо.

Элен переполняла радость. Было что-то особенное в этом совмещении летней одежды и зимнего пейзажа. И до настоящего момента все, что Жак с Любой делали для журнала, было превосходным. Но эти фотографии!.. С ними он будет, что называется, высший класс.

Черным фломастером Элен стала обводить наиболее понравившиеся ей снимки. На одном из них был запечатлен гигантский желтый снегоочиститель. У моделей, сидевших в поднятом вверх ковше, был такой вид, будто их случайно загребли вместе со снегом. На других снимках модели в элегантных легких платьях стоят по колено в снегу; их красивые длинные ноги покраснели от холода. И… У Элен мороз пробежал по коже, и она даже зажмурилась. Вот оно!

Знаменитое безрассудство Жака Рено, ставшее его товарным знаком. Канатный подъемник!

Вагончики только что пришли в движение, слегка удалились от наземной станции, но все же до земли было, по крайней мере, метров пятнадцать. Снимок получился очень эффектным. На переднем плане выпукло даны модели, цепляющиеся за борта сверкающего красного вагончика, лишь бы спастись. Фоном служило чистое голубое небо, перерезанное пополам толстыми тросами.

Элен, ни минуты не колеблясь, сразу же отобрала снимок на обложку. Да, когда его увеличат, он станет настоящей сенсацией. На сверкающем снегу распростерлась типичная для обложки журнала «Ле Мод» девушка-хищница. Прямо перед ней к небу вздымались снежные хлопья, похожие на миниатюрные лилии. Девушка словно нюхала их, воинственно задрав подбородок; в камеру смело смотрели глаза как у Клеопатры. А вот яркие красные губы модели едва просматривались за хлопьями похожего на цветы снега.

– Просто фантастика! – воскликнула, наконец, Элен. – Не дай Бог, узнают конкуренты.

– Не волнуйся, – успокоил ее Жак. – Мы даже взяли с моделей расписки. Пусть только кто-нибудь рот откроет – тут же будет уволен на вполне законном основании.

– Отлично.

Элен посмотрела на Черину.

– А не пойти ли тебе прямо сейчас домой? Выспись хорошенько, очень у тебя усталый вид.

– Ты так считаешь? Пожалуй, я воспользуюсь твоим советом. – Царица встала.

– Да, вот еще что, – остановила ее Элен. – Ты, случайно, не просматривала последний «Харперз»?

Царица кивнула. Она, как главный редактор, регулярно отслеживала ситуацию на рынке.

Элен взяла в руки стопку бумаги.

– Я только что получила перевод некоторых материалов, и в частности перевод статьи Дианы Вриланд. Очень интересно. Почему бы тебе… Ты читала?

Царица высокомерно прищурилась. Она терпеть не могла никаких сравнений, какими бы приятными они ни были.

– Нет, – ответила она. – Хочешь, чтобы я прочитала?

– В общем, да, – ответила Элен. – Она написана с юмором и определенно нравится читателям. Что-то наподобие: почему бы вам не переделать старую горностаевую шубу в купальный халат? Подобные вопросы можно задавать до бесконечности.

– Не сомневаюсь. – Тонкие ноздри Царицы выразительно раздулись, и она начала загибать пальцы: – Почему бы вам… ну скажем… почему бы вам не переделать старые простыни голландского полотна в новый навес для террасы? Почему бы вам… не использовать фамильные бриллианты для украшения вашей безрукавки? Почему бы вам не использовать ваши старые золотые браслеты в качестве колец для салфеток? Почему бы…

– Ладно, – раздраженно прервала ее Элен. – Я все поняла. Тебе эта идея не нравится.

– Как раз наоборот, – ответила Царица. – Она мне нравится, но только это старо как мир. Нам надо быть пооригинальнее.

– Конечно. Хорошо бы тоже придумать какую-нибудь колонку. Пусть будет что-нибудь совершенно бессмысленное, но шикарное. Если у тебя возникнут какие-нибудь идеи, подходи, обсудим.

Царица подставила Жаку щеку для поцелуя и выплыла из кабинета. Жак стал собирать снимки.

– Немного подремлю, – сказал он, – и увеличу то, что ты пометила.

– Чудесно, – отозвалась Элен, – но мне бы хотелось, чтобы ты сделал кое-что для меня лично.

– Само собой. Что там у тебя?

Элен тотчас подошла к сейфу и набрала нужный шифр. Открыв тяжелую дверь, она вынула из сейфа конверт.

– Пойдем в лабораторию, – сказала она. – Мне нужно сделать копии фотографий.

Жак справился за два часа. Он переснял все документы, касающиеся фон Айдерфельда, проявил пленку и отпечатал фотографии размером восемь на десять. Элен все время находилась рядом. Она ни на минуту не могла оставить документы без присмотра, тем более что они были добыты с таким трудом.

У себя в кабинете Элен внимательно изучила снимки. Жак прекрасно перефотографировал документы – на копиях можно было различить каждую букву. А фотографии самого фон Айдерфельда смотрелись даже лучше, чем оригинал, так как Жак переснимал их со вспышкой.

Элен разложила все по конвертам: копии в один, оригиналы в другой – и засунула все в дипломат. Негативы сложила отдельно, в сумочку, решив позже их уничтожить. Нечего копиям гулять по белому свету.

– Спасибо, Жак, – сказала она. – Я очень ценю твою помощь.

– Рад стараться, принцесса, – рассмеялся тот, помолчал и вдруг посерьезнел. – Документы очень важные, – кивнул он на дипломат.

– Да знаю я, – нарочито небрежно отозвалась Элен. – Пойди-ка выспись хорошенько.

– Уже! – Жак направился к двери. На пороге он оглянулся. – До завтра. Утром я в лаборатории. К полудню получишь все фотографии из Шамони.

Как только дверь за Жаком закрылась, Элен задумчиво побарабанила пальцами по дипломату. Ей не хотелось вовлекать Жака в это дело, незачем ему знать о документах, но ей нужны были копии, а Жаку она доверяла. Что делать, другого выхода не было.

Она быстро сделала три телефонных звонка. Первый – своему личному адвокату Эмилю Мориаку. Именно у него в сейфе хранилась пленка с записью «Клитемнестры». Туда же она положит и оригиналы документов фон Айдерфельда. Инструкции те же: если от нее долго нет звонков, он отправляется прямо в полицию. Элен горько усмехнулась. Интересно, что предприняли бы Юбер и фон Айдерфельд, знай, они, какая опасность им грозит? Если один из них хотя бы попытается расправиться с ней, сразу же пострадает и второй. Есть в этом что-то фатальное.

У месье Мориака она обещала быть в одиннадцать.

Следующий звонок был адвокату Полю Клермону, контора которого вела все юридические дела компании «Ле Эдисьен Элен Жано». Она встретится с ним после ленча. Пусть поищет способ подобраться к затворнику Карлу фон Айдерфельду. Она попросит его послать юристам фон Айдерфельда в Дюссельдорф какой-нибудь из документов – тот, который бы он сразу узнал. Чтобы заинтриговать его, она назовется мадам Ковальской. Таким образом, он ни о чем не догадается. Использовать контору Клермона, чтобы войти с ним в контакт, – хорошая идея. Она сделала то же самое, когда решила повидаться с графом. Никто из них не будет иметь ни малейшего представления, где находятся документы.

Наконец, она позвонила Эдмонду.

– Привет, маленькая француженка. – Судя по всему, он был удивлен. – Что стряслось?

– Ничего особенного. Ты очень занят?

– Да нет, – ответил он непринужденно. – Как всегда, грызу гранит науки, готовлюсь к экзаменам.

– И как я не догадалась, – посетовала Элен, но тотчас решила, что ведет себя как последняя дура. Семья есть семья. Когда в жизни происходит что-то значительное, лучше посоветоваться, прежде чем предпринять какие-то шаги. – Слушай, может, встретимся? Я приглашаю тебя на ленч.

– Нет проблем. – Брат, похоже, забеспокоился. – Что-нибудь случилось?

– Нет, – поспешила заверить его Элен. – Мне просто хочется знать твое мнение. Это… ну хорошо, для меня это очень важно.

Элен повесила трубку и задумалась. Она вовсе не собиралась обсуждать проблему «наказания» фон Айдерфельда с Эдмондом, но все-таки он имеет право все знать. Он так же, как и она, стал жертвой этого ужасного альбиноса. Рано или поздно он закончит учебу и станет работать в журнале и тогда волей-неволей обо всем узнает. Почему бы не посвятить его в тайну сейчас?

Посетив контору, месье Мориака, Элен направилась к «Фуке», который располагался всего в нескольких кварталах от Елисейских полей. Дипломат теперь стал намного легче – оригиналы документов на фон Айдерфельда остались у адвоката. Как бы фон Айдерфельд ни угрожал ей, он ее и пальцем тронуть не посмеет. Особенно сейчас, когда она прикрыла все свои тылы.

Осталось только посоветоваться с Эдмондом. Впрочем, она и так знала, что он скажет. Поскольку она сама начала раскручивать дело фон Айдерфельда, то и решение принимать ей.

Элен пересекла улицу Бассано, миновала агентство TWA, ни разу не посмотрев по сторонам. На авеню Георга V она остановилась на красный свет и помахала Эдмонду. Брат уже ждал ее на застекленной террасе кафе. Увидев сестру, он заулыбался и помахал ей в ответ.

Свет светофора сменился, автомобили затормозили у перехода. Она ступила на проезжую часть, и тут вдруг раздался пронзительный вой. Элен инстинктивно замерла и вся сжалась. В узком пространстве между автомобилями прокладывал себе дорогу мопед; на водителе и пассажире были большие белые шлемы и темные очки. Впечатление было такое, что сейчас ее собьют, но в последнюю секунду водитель отклонился в сторону. Элен сердито покачала головой и снова ступила на мостовую. В это время пассажир в кожанке, протянув руку, выхватил у нее сумочку. Мопед взвыл и сорвался с места, оставляя за собой облако выхлопных газов.

Элен не сразу опомнилась, а, чуть опомнившись, закричала и бросилась вдогонку за мопедом.

– Вор! – кричала она. – Кто-нибудь, остановите его! Он украл мою сумочку!

Но ей не удалось догнать грабителей. Они рванули на красный свет, резко свернули к Елисейским полям и затерялись среди интенсивного движения. Последнее, что она видела, – лицо обернувшегося в ее сторону пассажира, но его глаза были скрыты темными очками.

Элен в растерянности остановилась. Все было бесполезно: ей не поймать их ни бегом, ни на машине. К тому же у нее сломался каблук.

Она видела, как мопед рванул сквозь поток машин и вскоре совсем скрылся из виду. Элен беспомощно развела руками и тут же оказалась в объятиях Эдмонда. Он запыхался и сейчас едва переводил дыхание. Им быстро подыскали столик, и Элен без сил опустилась на стул. Невидящим взглядом, уставившись в окно террасы, она пыталась осмыслить ситуацию. Ведь она так и не успела уничтожить негативы; они остались в ее сумочке, той самой, которую украли.

Эдмонд резко повернулся и подозвал официанта.

– Пожалуйста, стакан коньяка и поскорее, – сказал он.

– Да, месье. – Официант со всех ног бросился выполнять заказ.

Эдмонд участливо склонился к сестре:

– Ты разглядела хотя бы одного из этих панков? – Элен молча покачала головой.

– А номер запомнила?

– Нет, – прошептала Элен, по-прежнему безучастно глядя в окно. – Все произошло слишком быстро.

– К сожалению, я тоже ничего не рассмотрел. – Эдмонд вздохнул и откинулся на стуле. – Я скоро вернусь.

– Куда ты? – удивилась Элен.

– Позвоню в полицию. Думаю, не повредит.

– Нет! – неожиданно воскликнула Элен и резко схватила брата за руку.

– Но… твои деньги… твои документы! Ты что, позволишь им улизнуть с твоими деньгами?

– Они уже улизнули, – констатировала Элен. К ней вернулась ее обычная рассудительность. – Кроме того, деньги беспокоят меня в последнюю очередь. – Сжав кулаки, она склонилась через стол к брату. – Там была пленка.

– Пленка? – Эдмонд непонимающе заморгал.

Принесли коньяк, и Элен, сделав большой глоток, постепенно взяла себя в руки. Она быстро оглядела кафе, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает.

– Выслушай меня, – произнесла она тихо. – И тебе все станет ясно.

Откашлявшись, Элен поведала брату о своих поисках фон Айдерфельда, не переставая удивляться, что ее сумочка была похищена именно в тот момент, когда в ней находилась пленка. Раньше у нее никогда ничего не крали. В газетах мелькало, что хулиганы часто вырывают у женщин сумочки. Но чтобы такое случилось с ней?! Она уже давно перестала верить в случайность. Ничего случайного не бывает. И… Элен вдруг побледнела. Если это действительно не было делом случая, то значит… От возникшей догадки она даже вспотела. Только один человек видел, как она положила в сумочку негативы.

Элен постаралась выбросить тревожные мысли из головы. Не может быть, она просто драматизирует события. Он никогда не сделает ей ничего плохого. Жак ее друг.

 

Глава 6

Элен прильнула к иллюминатору самолета, идущего на посадку.

По проходу прошла стюардесса.

– Пристегните, пожалуйста, ремень, – наклонилась она к Элен. – Мы приближаемся к аэропорту Кельн-Бонн.

Отвернувшись от иллюминатора, Элен пристегнула ремень и уставилась в одну точку. Она снова возвращалась в Кельн, но на сей раз все будет по-другому. Скоро, очень скоро она лицом к лицу встретится с Карлом фон Айдерфельдом. Убийцей и палачом. С тем самым альбиносом, который вселил в нее такой ужас, что иногда по ночам она видела его в кошмарных снах. Прошло уже более четырнадцати лет с того момента, когда она впервые увидела этого монстра. Целых четырнадцать лет ожидания, но сейчас она готова к встрече с ним.

Она выбрала для него самую приемлемую и исключительную форму наказания. Ему тоже придется купить часть акций «Ле Эдисьен Элен Жано», как это было в случае с Юбером. Но на этот раз условия будут совершенно другими.

На лице Элен появилась улыбка. Наказание фон Айдерфельда под стать его преступлениям. Она заставит его жить в постоянном страхе, боясь разоблачения. На него всегда будет направлен ее обвиняющий перст. Она позволит ему жить в норе в его параноидном уединении, но раз в три месяца он обязан будет присутствовать на заседании правления. Причем правила посещения ее совещаний должны соблюдаться неукоснительно. Она предусмотрела в контракте – а ему придется согласиться на ее условия, иначе она будет вынуждена обратиться к израильским властям, – что он должен добираться до Парижа вторым классом вместе с остальной публикой. По своему выбору он может пользоваться рейсовыми самолетами, рейсовыми поездами и автобусами. Но ему запрещается ездить в собственной или арендованной машине, не сможет он также нанять самолет или автобус, не сможет укрыться в спальном вагоне поезда и даже не сможет воспользоваться услугами такси. Путешествие пароходом также строго запрещается, потому что пароход – это то же самое, что и гостиница: всегда легко улизнуть и запереться у себя в каюте. Нет, для встреч с ней Карл фон Айдерфельд будет путешествовать открыто, среди тех, кого он больше всего боится, – среди людей. Она даже тщательно продумала маршрут его перемещения самолетом: Франкфурт – Тель-Авив – Париж. Париж – Тель-Авив – Франкфурт. Крюк, конечно, порядочный, но каждый раз, ступая на израильскую землю и имея дело с израильскими чиновниками, он будет умирать от страха. Последнее должно напугать его больше всего таможенники кого угодно заставят нервничать, особенно человека с темным прошлым.

Страх разоблачения – самая лучшая из угроз. Альбиносы встречаются редко. Они привлекают всеобщее внимание, и их не так-то легко забыть. И где-нибудь когда-нибудь кара за преступления настигнет его. Не в Париже, так в Тель-Авиве. Рано или поздно, но это все равно случится.

Элен была довольна. Она не испытывала гордости за столь хитроумный план, но и от стыда тоже не мучилась. На сей раз, суровость наказания граничила с гениальностью. Фон Айдерфельду не удастся пройти через быстрый, сенсационный показательный процесс, результатом которого станет петля палача на его шее. Ведь с этой петлей исчезнут и все его страдания, мертвому не больно.

Нет, пусть уж перед смертью вдоволь настрадается. Это будет происходить медленно и болезненно. Прошлое будет все время преследовать его, от него никуда не спрячешься. Особенно если принять во внимание специально оговоренные в контракте условия, как, например: он не имеет права подвергаться никакой косметической операции, или другое – ему запрещается ездить под чужим именем. В контракте даже есть пункт, запрещающий ему носить во время путешествий любого рода шляпы, и он может надевать только те очки, без которых просто не обойтись; величина линз – не больше шести с половиной квадратных сантиметров. Таким образом, маскировка любого рода абсолютно исключается.

На лице Элен появилась жестокая улыбка. Четыре раза в год загнанная в нору лиса будет вынуждена вылезать оттуда. Четыре раза в год – этого вполне достаточно. Между заседаниями у него в запасе будет девяносто дней, и все эти дни он будет думать только об очередной поездке.

Элен вздрогнула, когда шасси самолета коснулись бетонной дорожки. Через иллюминатор она разглядела коричнево-желтый с красной полосой флаг Германии, который пришел на смену зловещему флагу со свастикой. Рядом с ним развевались на ветру флаги других стран. Уже совсем скоро. Только небольшое расстояние отделяет ее от Дюссельдорфа и Карла фон Айдерфельда.

В терминале ее уже ждал Карл Хеберле.

– Добро пожаловать в Германию! – громко проговорил он по-французски, стараясь перекричать шум толпы и громкоговорителей.

– Надеюсь, я не очень навязчива, – отозвалась Элен по-немецки, тщательно подбирая слова. – Я здесь, кроме вас, никого не знаю.

– Абсолютно ненавязчивы, – по-немецки ответил Хеберле. – Может, вы и не простите меня, но я не стал арендовать машину с шофером, как вы просили. Если вы не возражаете, то я весь к вашим услугам.

Элен с благодарностью взяла его под руку.

– Спасибо, с удовольствием. А сейчас давайте опять переключимся на французский. Мне кажется, я еще не очень сильна в немецком.

– Напротив, вы неплохо говорите, и произношение у вас просто великолепное.

Элен была польщена. Она не стала рассказывать Карлу, что одновременно с немецким изучает еще и английский с итальянским. Нужда заставила. Сейчас у ее журнала появились и иностранные дистрибьюторы – пусть пока и нет изданий на других языках, но лучше подготовиться заранее. Как ни странно, но изучение нескольких язьжов одновременно не вызвало у нее никаких проблем. Она сразу запоминала слова, легко овладевала синтаксисом и грамматикой. И что самое удивительное, никогда не путалась в употреблении слов в разных языках.

– У меня новая машина, – небрежно бросил Карл, когда они подошли к месту парковки. – Благодаря вашей щедрости мой старенький «опель» ушел на покой.

– И вы купили «мерседес», – рассмеялась Элен.

– И я купил «мерседес», – рассмеялся и он.

Элен в нерешительности замерла, затем, не торопясь, вышла из машины и задумчиво посмотрела на высокое здание прямо перед собой. Все вокруг напоминало лунный пейзаж: рытвины, колдобины, горы коричневой земли. Поодаль виднелся огромный промышленный комплекс. Он, словно гигантская гидра, распластал во все стороны свои щупальца, которые извивались, закручивались и жили своей собственной жизнью. Дальше виднелись огромные химические резервуары, похожие на раздувшиеся животы; из каждого торчали трубы, выбрасывающие в небо вечное пламя. Элен представила, что это вырывается из-под земли адское пламя. Место весьма гротесковое – как раз для человека, с которым она назначила встречу.

Карл фон Айдерфельд отошел от окна с затемненными стеклами, устало опустился в тиковое, обитое кожей кресло. Несколько минут назад ему позвонил охранник и предупредил, что приехала мадам Ковальская. Все, что он мог разглядеть с высоты пятнадцатого этажа, были мужчина и, как ему показалось, изящная, привлекательная женщина. Нельзя сказать, что он надеялся узнать ее издалека, но все-таки. Он гордился своей фотографической памятью, ибо помнил лица, которые видел много лет назад.

Грудь его пронзила острая боль.

Открыв ящик стола, он вынул оттуда золотую инкрустированную коробочку для пилюль работы Фаберже, которая когда-то принадлежала русскому царю. Нажал на кнопочку, вынул одну из них и быстро сунул в рот.

Его сердце стало регулярно давать о себе знать с того самого часа, когда юристы переслали ему какой-то загадочный документ. Еще до того как вскрыть конверт, у него возникло ужасное предчувствие. И это тогда, когда прошлое, наконец, осталось позади и казалось, уже ничего не всплывет на поверхность. Да и почему, собственно, должно всплыть? Во время войны он был очень осторожен. Не в пример многим немцам, он признавал тот факт, что любая из сторон может выиграть войну. Уже в 1943 году ему стало ясно, что немцы войну проиграют. Именно тогда он и начал переправлять пропан в новые секретные хранилища и уничтожать транспортные средства. Именно тогда предусмотрел, чтобы все свидетели его приказов и те, кто мог бы впоследствии свидетельствовать против него, были быстренько отправлены в лагеря. Неужели кто-то избежал своей участи? Поначалу он еще сомневался, но после войны стало ясно, сколько непростительных ошибок было сделано. Оставшиеся в живых стали вылезать на поверхность и вытаскивать за собой одного военного «преступника» за другим, а ведь со многими он служил и был хорошо знаком. Большинство из них были привлечены к суду, нескольким удалось еще раньше покончить с собой. Вначале газеты пестрели разоблачениями их преступлений, постепенно количество публикаций сократилось, потом печаталось всего по нескольку громких историй в год, и, наконец, все стихло. Люди устали.

Год шел за годом, и к нему постепенно вернулся сон. Что ни говори, а топор, обрушившийся на головы других, его миновал, и тому были основательные причины. Не в пример другим, он хорошо замел свои следы, по крайней мере, не выставлял себя напоказ ни во время войны, ни после. Даже сейчас едва ли кто-нибудь видел его или слышал о нем, и никто не задавал ему вопросов о его уединении, никто не связывал это его уединение со «зверствами». Все, что люди могли слышать и знать, было связано с его компанией «Фон Айдерфельд индустри». Миллионер-затворник никогда не вызывает подозрений.

После получения этого загадочного документа он день и ночь ломал себе голову над тем, кто мог избежать заранее спланированной им экзекуции, кто мог так долго держать в тайне этот дискредитирующий его документ. Кто эта загадочная мадам Ковальская и почему она прислала его? Она могла бы пойти в полицию или обратиться к израильским властям. Неужели женщина намерена его шантажировать?

Он закрыл свое бескровное лицо столь же белыми руками. А как все шло! Он весьма преуспел, взобрался на невообразимые высоты богатства и власти. Через его очистительные сооружения проходило ежегодно семь миллионов баррелей необработанной нефти. Миллионы тонн стали отливались на его заводах. Принадлежащие ему угольные шахты и рудники неуклонно разрастались. Каждые пятнадцать месяцев его судостроительные заводы в Киле выпускали семь новых танкеров. А сейчас все это под угрозой, все, что он построил, рухнет как карточный домик, стоит только мадам Ковальской набрать побольше воздуха в легкие и как следует дунуть.

Он нажал на белую кнопку в углублении стола. Панельная стена перед ним бесшумно раздвинулась, открыв большой телевизионный экран. Минуту спустя на экране появилась кабина лифта с посетителями. Он безошибочно определил, что мужчина был немцем: очень уж характерные очертания губ, стрижка, выражение лица и покрой одежды. Рядом с ним стояла молодая красивая и модно одетая женщина. Он никогда прежде не встречал ее, а если и встречал, то, скорее всего она тогда была ребенком. Судя по всему, сейчас ей слегка за двадцать.

Ребенок. Он в ужасе застыл, проклиная себя за глупость. Женщина на голубом экране, казалось, смеялась над ним. Разозлившись, он нажал на красную кнопку. Экран погас, и панель бесшумно встала на место.

Пришлось покопаться в памяти. Он промахнулся только однажды: когда отпустил тех двух французских ребятишек. Следовало бы убить их.

Теперь он знал, кто эта женщина.

Элен сразу же заметила в лифте телевизионную камеру; через несколько мгновений у нее возникло ощущение, что за ними наблюдают. Она смело посмотрела в объектив, нутром чувствуя его взгляд. Фон Айдерфельд ждал их.

Элен провели в зловещую тишину кабинета. Она машинально улыбнулась секретарше, но, как только дверь за ней закрылась, улыбка тотчас исчезла с ее лица. Элен посмотрела на фон Айдерфельда, и взгляды их встретились.

Внутренне содрогнувшись, она только крепче зажала в руке дипломат. Как же он постарел!

Фон Айдерфельд повел своей тощей рукой.

– Присаживайтесь, фрейлейн Жано, – тихо, без всяких эмоций проговорил он.

Элен удивилась: как ему удалось узнать, кто такая мадам Ковальская? Но сейчас не время размышлять над этим, да и вообще это не имеет значения.

– Предпочитаю стоять, – холодно ответила она.

– Как вам будет угодно.

Элен медленно обвела глазами кабинет фон Айдерфельда и только усилием воли сохранила спокойствие, когда взгляд ее наткнулся на кошмарные полотна Макса Эрнста, красноречивые доказательства безумства их владельца.

– Вы создали весьма внушительную империю, – тихо сказала Элен.

– Это совсем не трудно, когда много работаешь, – отозвался он, пожимая плечами.

– Или когда единственная забота – спрятаться подальше от людских глаз, – возразила Элен.

– Что вы от меня хотите? – спросил он. Огонь его глаз, казалось, потух.

Элен поставила дипломат на приставной стол.

– Я тоже начала создавать своего рода империю, – ответила она, вытаскивая из дипломата несколько номеров «Ле Мод». Она протянула ему журналы.

Он бросил на них быстрый взгляд, а затем с озадаченным видом положил на стол.

– К сожалению, мода меня совершенно не интересует. – Он снова сложил руки на столе, ожидая продолжения.

– Заинтересует. Дело в том, что я продаю часть акций моей корпорации. Десять процентов этих акций обойдутся вам в один миллион франков.

Фон Айдерфельд чуть расслабился. Шантаж, иначе это не назовешь.

– Значит, ваша компания испытывает финансовые затруднения?

– Напротив, – рассмеялась она.

– Тогда зачем же вы продаете акции?

Элен молча достала из дипломата толстый конверт и высыпала на стол его содержимое. Мозг его лихорадочно заметался в поисках ответа. Он-то думал, что ей удалось раздобыть только один документ, а оказалось… Отец небесный! Неужели столько улик все еще гуляют по свету? Неудивительно, что они проиграли войну! Безмозглые идиоты в Берлине даже не уничтожили архивы!

Тем не менее, ни один мускул не дрогнул на его лице. Оно оставалось бесстрастным.

– Один миллион франков – незначительная цена за эти документы, – спокойно произнес он.

– Это справедливая рыночная цена, – пояснила Элен.

Его розовые глазки подозрительно прищурились: значит, она собиралась не просто шантажировать его. Ей надо что-то еще.

Элен снова полезла в дипломат и вынула из него толстую пачку документов.

– Вот, пожалуйста. Здесь все предложения относительно вашего акционерства. Советую вам тщательно изучить их, прежде чем подписывать.

Что-то в ее голосе насторожило его. Он бросил на нее подозрительный взгляд, но ничего не сказал.

– Нет нужды говорить вам, – продолжала Элен, – что адвокат, который организовал нашу встречу, совсем не тот, у кого хранятся оригиналы документов. И конечно, вы догадываетесь, что произойдет, если со мной что-нибудь случится?

Альбинос взвесил на руке папку с документами.

– Позвольте задать вам гипотетический вопрос. – Элен промолчала.

– Если я куплю эти… эти акции, смогу я получить оригиналы документов?

– К сожалению, нет, герр фон Айдерфельд. Дело в том, что они – моя гарантия спокойной и долгой жизни. Не теряйте времени, читайте контракт.

Он вздохнул, открыл папку и начал читать. Через какое-то время он резко выпрямился и его белое лицо совсем обескровело.

– Но это же абсурд! – воскликнул он. – Не думаете ли вы, что я соглашусь на такие идиотские условия?

Он с отвращением отшвырнул документы в глубь кабинета.

Элен проводила их взглядом, потом, не торопясь, подняла контракт и вновь положила его на стол.

– Да, герр фон Айдерфельд, – проговорила она сквозь зубы. – Я думаю, вы согласитесь. Условия не абсурдны, абсурдно то, что случилось с моей семьей. Четверых детей преследуют нацисты, и им приходится бежать из Парижа – это абсурд. Прижигать живот маленькому ребенку тоже абсурдно. Моя мать, отравленная газом в Аушвице, – разве это не абсурдно, герр фон Айдерфельд?

Он нетерпеливо отмахнулся.

– Откуда вам знать, куда она была сослана? – пробормотал он. – Вы при этом не присутствовали.

– Видите ли, герр фон Айдерфельд, моя мать дожила почти до самого конца. У меня есть очевидец, который был с ней рядом. Доктор, еврей. Он готов выступить свидетелем. А сейчас поговорим о контракте…

Их взгляды встретились.

– А если я не соглашусь подписывать его? Что тогда?

– Тогда я не буду обращаться к немецким властям. – Она выразительно помолчала. – Я обращусь к израильским.

Он на какое-то время закрыл глаза. Голос Элен упал почти до шепота, когда она начала перечислять, что с ним может случиться:

– Мало того, что вас привлекут к суду и осудят, – произойдет еще и самое худшее. Давайте не будем дурачить друг друга, герр фон Айдерфельд. Я деловая женщина, а вы деловой мужчина. Вы живете исключительно для «Фон Айдерфельд индустрия. Вам принадлежат все сто процентов акций вашей корпорации. Для немецкого правительства прибрать всю вашу собственность к рукам будет неслыханной удачей. Не догадываетесь, как они распорядятся ею? – Элен улыбнулась, заметив, как он вздрогнул. – Они выплатят Израилю репарации. Заплатят евреям, которые обвиняют Германию в преступлениях, требуя реституции. – Элен наклонилась к нему поближе. – Все ваши компании станут собственностью Израиля!

Комментария не последовало.

– Представьте себе апельсиновые рощи, которые они посадят! Подумайте об ирригационной системе, которую они построят, чтобы оросить пустыню! На ваши деньги будет перестроен и расширен порт Хайфа!

Было заметно, что фон Айдерфельд потрясен, и, тем не менее, он сделал еще одну слабую попытку.

– Вы кое-что забываете, фрейлейн, – проговорил он с расстановкой. – Я очень могущественный человек.

– Неужели? Вы просто привыкли считать себя таковым, но с этим покончено. Через девяносто дней я жду вас в Париже на наше первое совещание. Думаю, вы еще не забыли, как прекрасен Париж весной?

– Зачем вы все это делаете? – спросил он. – Почему? – В ответ Элен только недоверчиво покачала головой.

Неужели у этого человека с омерзительной белой кожей совсем нет совести? Ей хотелось как следует его встряхнуть, чтобы в нем проснулось хоть что-то человеческое, но она знала, что это бесполезно. Душа его была мертва.

– Молодой человек, который меня ожидает, будет сопровождать вас на каждое совещание и обратно, – невозмутимо продолжала Элен. – Предлагаю вам заранее оформить паспорт и получить визу. Как и предусмотрено в контракте, от дома до аэропорта вы будете добираться автобусом или поездом. Затем вторым классом летите в Тель-Авив. Там и переночуете. На следующий день вы вылетаете в Париж и добираетесь из аэропорта до города общественным транспортом. Любой неверный шаг, герр фон Айдерфельд, – и израильские власти будут иметь все оригиналы документов. И я твердо уверена, что вы не улизнете в Южную Америку или еще какое-нибудь другое симпатичное местечко, по крайней мере, потому, что вам многого удалось здесь достичь. Но я никому не доверяю и прослежу за тем, чтобы ваша компания находилась под постоянным контролем. Советую даже не пытаться продать ее. Прежде чем вы успеете установить контакт с покупателем, для вас все уже будет кончено.

Он посмотрел на нее с некоторой завистью и уважением.

– А вы умеете торговаться!

Элен защелкнула дипломат. Затем окинула негодяя презрительным взглядом.

– Я не торгуюсь, герр фон Айдерфельд.

Уже у самой двери она остановилась и оглянулась:

– Кстати, герр фон Айдерфельд, вы, случайно, не знаете, что случилось с моими сестрами?

– Они были отправлены в лагерь.

– И?..

Он опустил глаза.

– Дети были первыми… – Его слова повисли в воздухе. Элен плотно сжала губы.

– У вас сорок восемь часов до того, как вернуть мне эти бумаги, – процедила она сквозь зубы и, посмотрев на часы, добавила: – Время пошло.

Он машинально бросил взгляд на циферблат.

Через тридцать шесть часов после встречи адвокаты Элен в Париже получили подписанные документы, а на счет компании в банке Ротшильда поступил миллион франков.

Фон Айдерфельд принял ее ультиматум на двенадцать часов раньше назначенного срока.

 

Глава 7

Элен чувствовала себя акробаткой китайского цирка, по-всякому изгибаясь перед высоким наклонным зеркалом. Она старалась дотянуться до застежки на спине вечернего платья из светлого атласа. После минуты мучений она в изнеможении всплеснула руками.

– Черт! – досадливо выругалась она, когда крючок, расположенный в недосягаемой зоне между лопатками и затылком, в очередной раз выскользнул из ее длинных пальцев. Есть от чего прийти в ярость! Она в отчаянии развела руками и стала рассматривать себя в зеркало. Она уже вся взмокла, еще минута – и ее тщательно уложенные волосы повиснут, как сосульки. Пришлось воспользоваться бумажной салфеткой, чтобы стереть пот со лба.

Сердито нахмурившись и придерживая платье рукой, путаясь в подоле, Элен заковыляла к телефону. Нетерпеливо сняв трубку и набрав номер, она дождалась ответа.

– Жака Рено, пожалуйста.

– Минуточку, мадемуазель, – ответила телефонистка, и Жак сразу взял трубку.

– Слушаю, босс, – весело откликнулся он.

– Жак, поднимись ко мне. Прямо сейчас!

– Конечно, принцесса. Какие-то проблемы?

– Дело в том… – Элен набрала в легкие побольше воздуха, стараясь упокоиться. – Дело в этом проклятом платье! – выпалила она в ярости. – Я никак не могу его застегнуть!

– Сейчас поднимусь, – засмеялся Жак. – Только штаны натяну.

Элен бросила трубку и подошла к окну. В воздухе стоял сильный аромат цветов, и его томительная сладость перемешивалась с соленым запахом ветра, дувшего с моря.

И как ее угораздило оказаться здесь, на Лазурном берегу? Не надо было поддаваться на уговоры Жака и Любы. Лучше бы она осталась в Париже. Работать с моделями совсем не ее дело: тут она чувствует себя совершенно беспомощной.

Двухдневные съемки закончились еще до полудня. Модели разошлись по своим номерам в «Гельвеция-Отеле», а они с Жаком и Любой вернулись в фешенебельный «Отель де Пари», который находился в Монте-Карло.

Это был больше чем просто отель. Это была сладостная мечта, ставшая реальностью в райском саду. В «Отель де Пари» сделано все, чтобы каждый постоялец чувствовал себя по-королевски. Первое, что предприняла общительная Люба по прибытии, – разыскала главного администратора, обдала его высокомерным взглядом титулованной особы и потребовала, чтобы мебель в их номерах была заменена новой в соответствии с их вкусами. И в течение получаса, пока они потягивали охлажденное вино на увитой цветами террасе, их номера превратились в палаты роскошного дворца. Элен была явно смущена столь беззастенчивым требованием Царицы, однако управляющий отелем даже бровью не повел. Подобные просьбы в «Отель де Пари» считались делом обычным, и администрация была только счастлива услужить клиентам.

Неподалеку от отеля располагалось знаменитое казино с его позеленевшими от влажности медными куполами, башнями-близнецами и арочными сводами. Бассейн, сауна отеля, так же как и окна апартаментов Элен, располагались так, что из них открывался великолепный вид на море. Элен постепенно успокоилась, ибо просто невозможно было не поддаться очарованию простиравшегося перед ней простора. На сверкающей бликами водной глади вытянулись шеренги дорогах яхт; вдали за городом виднелись скалистые отроги Приморских Альп, высокие и величественные на фоне морской шири. Стоял август месяц, и вся природа достигла пика своей сказочной красоты.

Подобно величественной императрице, весь Монако, словно драгоценностями, был украшен цветами. Сказочные дворцы, виллы, высокие многоквартирные дома были окружены цветущими террасами, редкими экзотическими растениями, кактусами и пальмами, листья которых шелестели от легкого морского бриза. Теперь Элен научилась отличать величественные финиковые пальмы с их высокими гладкими стволами от почти припадающих к земле Канарских со стволами грубыми и чешуйчатыми. Вдоль проспектов и в парках тянулись к небу высокие эвкалипты, наполняя воздух каким-то особым ароматом.

Элен уже не жалела о том, что приехала сюда. Здесь было даже прекраснее, чем в Кап-Ферра, потому что вокруг не встречались высокие стены, ворота или заборы. Здесь был даже своего рода маленький Париж – как раз для тех, кто остро тосковал по дому, ибо архитектором «Гранд Опера» был тот же самый человек, что проектировал казино.

При воспоминании о том, как Жак с Любой уговаривали ее пойти вечером в казино, ее лицо осветилось улыбкой.

– Но я же совершенно не умею играть, – отбивалась от них Элен.

Угольно-черные брови Царицы взлетели высоко вверх.

– Вот еще! – фыркнула она презрительно. – Казино в Монте-Карло – единственное достойное развлечение, и приличия требуют, чтобы ты посетила его.

– Приличия? – удивилась Элен. – Не понимаю. – Жак приложил ей палец к губам.

– Живем один раз, принцесса, – проговорил он с радостным блеском в глазах. – Ради Бога, перестань возмущаться. Казино вовсе не злачное место, как ты считаешь. Гуда приходят очень уважаемые люди из высшего общества.

– Лучше возьми с собой кого-нибудь из моделей. Меня и впрямь туда не тянет.

Внезапно Жак подскочил к ней, крепко сжал в объятиях. И поднял, чуть ли не над головой.

– Скажи, что пойдешь, и я отпущу тебя, – прошептал он.

Лицо ее покраснело, но она продолжала энергично мотать головой, не давая ему своего согласия. Жак, казалось, не замечал ее возражений.

– И не забудь приодеться. Ты же не какая-то провинциалка или американка.

– Отпусти! Мне больно! – с возмущением кричала Элен.

– Я отпущу тебя, как только ты согласишься. Просто кивни своей хорошенькой головкой.

Она, наконец, нерешительно кивнула, и Жак сразу же поставил ее на пол.

– Ты… ты грубиян! – выпалила Элен, отдуваясь и одновременно оправляя на себе одежду. – Это шантаж!

Жак нежно взял ее за руку и развернул лицом к себе.

– Пойдем, принцесса, – сказал он. – Согласие есть.

– Ничего себе согласие! – фыркнула Элен. – Чистое принуждение и больше ничего!

Казино. Одна мысль об этом приводила ее в трепет. Никогда прежде она не посещала игорные заведения. Что же касается Монте-Карло, то Элен знала только то, что знает о нем каждый французский школьник: казино это было самым королевским из всех имеющихся в мире.

Не знала она ничего и о самой игре. Подобные развлечения никогда ни в коей мере ее не интересовали, ибо Элен не верила в простое везение и любые вложения, которые она делала, сами по себе уже были рискованной игрой. Но казино, где просто выбрасывают деньги на ветер? Ей бы и в голову никогда не пришло, что можно сорить деньгами ради забавы. И когда Царица без умолку трещала о тех играх, в которые можно играть в казино – баккара, рулетка, «железная дорога», «чепуха», блэкджек и прочая, – ее охватывал совсем уже необъяснимый ужас. Тем не менее, она мгновенно вычислила, что такое Монте-Карло на самом деле. Подобно дворцу Отеклок, оно было не более чем красивым фасадом, а уж в чем, в чем, а в красоте она прекрасно разбиралась.

Не без помощи главного администратора отеля она назначила встречу с самым лучшим парикмахером Монте-Карло и всего юга Франции Этьенном. Подходя к парикмахерской, она едва не столкнулась с возмущенной женщиной средних лет. Та только что с грохотом захлопнула за собой дверь. Элен, покачав головой, вошла в салон.

Навстречу ей шагнул Этьенн, высокий зрелый мужчина с бородой. Из распахнутой до пояса шелковой рубашки виднелась волосатая грудь и массивная золотая цепь на шее.

– Мадемуазель Жано? – спросил он. Элен кивнула и указала на дверь:

– Эта женщина… Чем она так расстроена?

Этьенн рассмеялся, глядя, как девушка-ассистент с ангельским личиком бросилась поднимать с пола журнал.

– Мадам Лапраде всегда чем-нибудь расстроена, – ответил он, пожав плечами. – Я просто сказал ей, что не смогу обслужить ее сегодня.

«Из-за меня!» – тотчас пронеслось у Элен в голове.

– В самом деле… Мне могли бы сказать, – забормотала она виновато. – Я вовсе не хотела так бесцеремонно…

– Что вы, мадемуазель Жано, – успокоил ее Этьенн, – не стоит беспокоиться. Мадам Лапраде сегодня вечером никуда не идет. Она делает прическу по той же самой причине, по какой ходит по магазинам, – просто так, от скуки. Проходите, пожалуйста… – Он жестом подозвал к себе одну из девушек. – Роксана отведет вас в кабинку для переодевания. И потом, нам не так уж часто приходится обслуживать столь важных клиентов, как вы. Взгляните. – Он кивнул на стопку журналов «Ле Мод». – Мои клиентки очень любят ваш журнал.

– Похоже, они не прочь также сорвать с его помощью на вас свою злость, – заметила Элен, войдя в кабинку.

– В этом бизнесе волей-неволей приходится с чем-нибудь мириться. Вы слышали о Полине Монье?

Высунув голову из-за занавески, Элен кивнула. Полина была репортером светской хроники журнала «Кутюр магазэн». Она знала также, что остроумная, неразборчивая в средствах Полина часто появлялась в компании Дафнии Эпаминондас, и злые языки болтали, что между ними лесбийская любовь.

– Яхта Эпаминондаса стояла в порту всю последнюю неделю, – сообщил Этьенн, когда Элен, раздвинув занавески, вышла из кабины в белом накрахмаленном халате и села в кресло. – Так вот, позавчера, – продолжил Этьенн, – бедная Полина потребовала, чтобы я сделал ей стрижку, на мой взгляд, совершенно для нее неприемлемую, о чем она и была предупреждена. Пришлось мне, потом выслушивать обвинения, что я испортил ее внешность, – с грустью заключил парикмахер. – И попытаться увернуться от нацеленных на меня ножниц. Можете себе представить?

Элен подавила улыбку, без особых усилий представив себе Полину в ярости. Правда, она сочувственно поцокала языком, ибо Этьенн ждал какой-либо реакции. По всей видимости, он был ужасным сплетником.

– Так вот, яхта Эпаминондаса стояла здесь до вчерашнего утра. Однако как только через волнорез прошла яхта Скаури, они моментально снялись с якоря и уплыли. Вас известно, что когда-то мадам Эпаминондас была мадам Скаури?

Не успела Элен кивнуть, как он продолжил:

– Бывшие мужья и бывшие жены становятся или большими друзьями, или ужасными врагами. – Этьенн вздохнул и сокрушенно покачал головой. – К сожалению, они стали заклятыми врагами. Говорят, ее даже не пускают в казино, когда он там. И вовсе не потому, что боятся скандала в общественном месте, а просто он один из директоров «СБМ».

Элен кивнула. Она знала, что такое «СБМ» – «Сосьете де Байн де Мер эт Серкле де Этранже» – организация, которая владела значительной частью Монте-Карло, включая «Отель де Пари», казино и чудесные сады с их неповторимой растительностью.

– Во всяком случае, как я понимаю, мадам Эпаминондас не на что жаловаться. Знаете, она многого добилась. Для греческой крестьянской девушки совсем неплохо. После развода она получила от месье Скаури пятнадцать миллионов долларов. И что, вы думаете, она сделала? Сразу же сошлась с месье Эпаминондасом, вот что! Говорят, его состояние оценивается в сто миллионов. Конечно, месье Скаури раза в три богаче, но и ей не на что жаловаться. – Этьенн вдруг резко изменил тему разговора. – Сколько у нас времени?

От неожиданности Элен не сразу поняла, о чем он ее спрашивает.

– Я… я должна вернуться в отель к половине седьмого. Нахмурившись, Этьенн посмотрел на часы и вмиг превратился в делового человека.

– На прическу уйдут все три часа, – сказал он, потирая руки. – А теперь – вы обдумали, какую именно прическу хотите?

– Мне хотелось бы что-нибудь очень элегантное, привлекающее внимание. – Элен смущенно улыбнулась.

– Ага! – Этьенн отступил назад и задумчиво посмотрел на нее. – Насколько мне известно, вы собираетесь в казино?

Элен кивнула.

– Какое наденете платье?

– От Марселя Мане, – ответила Элен и поспешила добавить: – Он начинающий дизайнер. Платье из бледно-голубого, почти белого атласа и сшито как греческая тога.

– Впечатляюще! Драгоценности?

– Думаю, аквамарины или кораллы.

Этьенн легко пробежался пальцами по волосам Элен.

– Мне кажется, вам надо придать вид гречанки, – заключил он. – А что, если мы разделим ваши волосы на пробор и завьем их в мягкие кудри? Затем заколем наверх, и они будут ниспадать свободными локонами.

Элен заколебалась. То, что он предлагал, было слишком надуманно.

– Будет очень эффектно, – заверил он. – Я вам сейчас покажу, что получится, и вы примете решение. Эмброуз! – позвал он. – Принеси греческие кудри, все темные оттенки.

Ассистент кивнул и через минуту уже стоял с какими-то коробочками в руках. Этьенн выбрал черные жесткие кудри и опытной рукой приложил их к затылку Элен.

– Вид потрясающий, – сказал он. – А-ля Элизабет Тейлор. Можете даже украсить прическу драгоценностями.

Рассмотрев себя со всех сторон, Элен кивнула. Искусно сделанная прическа в сочетании с классической простотой ее платья и впрямь будет смотреться сенсационно, и предложение украсить прическу какой-нибудь драгоценностью тоже очень ценно. Она уже точно знала, что это будет: большая грушевидная жемчужина в оправе из белого золота в россыпи аквамаринов. И больше нигде никаких украшений. Накидкой послужит тонкий атласный палантин; на ноги она наденет изящные, серебристого цвета сандалии. Сетчатая сумочка из колец белого золота с аквамариновыми инициалами на пряжке будет последним завершающим штрихом. Теперь у нее не было ни тени сомнения, что все внимание будет направлено только на нее. Единственное, что ее беспокоит, – так это игры. Внезапно Элен в голову пришла хорошая идея.

– Вы ведь, наверное, знаете, как там играют? – спросила она Этьенна почему-то вмиг охрипшим голосом.

– В общем, я знаю вполне достаточно, чтобы бывать там, – дружелюбно отозвался он.

– Какая игра самая простая, чтобы я могла научиться?

– Рулетка.

– Мне хотелось бы что-нибудь о ней узнать, – прошептала Элен, набравшись мужества. – Сказать по правде, я в жизни в казино не бывала.

– Нет проблем! К тому времени как я сделаю вам прическу, вы узнаете все, что положено знать о рулетке.

Ставки были сделаны, и Элен оглядела стол. На зеленом сукне, словно миниатюрные небоскребы, возвышались горки разноцветных фишек. Каждая фишка имела цену от пяти франков и выше. По ее приблизительным подсчетам, на столе лежало целое состояние.

Осторожно наклонившись вперед, Элен поставила свою фишку на черный квадрат, и быстро отдернула руку. Этьенн довольно подробно рассказал ей об игре, чтобы не чувствовать себя растерянной. «Ставьте на красное или черное, – наставлял он, – и забудьте о цифрах». Так как колесо перед этим остановилось на красном, сейчас у нее были все основания полагать, что настал черед черного.

Крупье крутанул колесо, и нарядная публика поспешно сделала последние ставки.

– Ставки сделаны! – провозгласил крупье.

И тотчас шарик, что решал судьбу собравшихся здесь игроков, с бешеной скоростью понесся по вращающемуся кругу. Он даже несколько раз подпрыгнул.

Напряжение вокруг стола стало ощутимым. Глаза почтенных матрон были похожи на глаза орлиц, зрачки их расширились и сверкали подобно бриллиантам на их шеях. Юная блондинка, висевшая на руке старого толстого немца, без конца, вытиравшего пот со лба, приплясывала от возбуждения. Высокий пожилой джентльмен наблюдал за шариком совершенно бесстрастно, но его пальцы нервно теребили швы на брюках.

И вот колесо замедлило ход. Игроки затаили дыхание, дамы поджали накрашенные губы и запахнули норковые манто плотнее. Наконец шарик описал последний круг. Элен намеревалась выиграть. Он должен остановиться на черном!

Но это ей только показалось. Непослушный шарик немного покачался перед черным гнездом и скатился в красное, помеченное цифрой тридцать четыре.

Крупье лопаточкой сгреб фишки.

Элен горестно вздохнула. Ее единственная фишка попала в общую кучу. Не то чтобы она надеялась выиграть – скорее, просто поддалась всеобщему возбуждению.

– Ты выиграла? – спросил Жак, оттащив ее в сторону. Элен печально покачала головой:

– Я играла пять раз и все пять проиграла. – Разжав кулак, она показала оставшиеся фишки.

Жак сочувственно поцокал языком.

– Бедная принцесса. Много проиграла?

– Двадцать пять франков.

– Позор! – Жак со смехом погрозил Элен пальцем. – Такая богатая девушка просто обязана рисковать. Тебе надо было играть не в общем зале, а в зале для избранных, где делают солидные ставки.

– Царица там?

– Нет, она в американском зале, – усмехнулся он. – Играет в блэкджек, ругается по-русски и рвет на груди рубашку.

– Могу себе представить, – улыбнулась Элен.

– Пойдем теперь со мной. Может, повезет.

– Лучше уж я останусь здесь.

Жак поднял руку со скрещенными пальцами.

– Желаю удачи.

Элен снова подошла к столу рулетки, но все ставки были уже сделаны.

Вздохнув, она обменяла фишки на деньги и, спустившись по широкой лестнице, оказалась перед дверью ночного клуба. Постояв в нерешительности, она отправилась в чайную комнату, где ее немедленно усадили за самый лучший столик.

– Мятный чай, пожалуйста, – попросила Элен официанта.

Спустя какое-то время острый запах мяты уже щекотал ей ноздри: из тонкой чашки белого фарфора, клубясь, поднимался пар. Она и представить себе не могла, что сама судьба привела ее в этот вечер в чайную комнату и благосклонно ей улыбнулась.

 

Глава 8

– Вы сидите здесь уже больше часа, – услышала она приятный мужской голос.

Элен поставила на блюдце третью чашку чая и присмотрелась повнимательнее. Ей показалось, что она уже где-то видела этого мужчину. И все же никак не могла вспомнить, кто он такой. Скорее всего, англичанин. Только в Англии так безукоризненно шьют смокинги. Ее догадка оказалась правильной: когда он заговорил на французском, акцент безошибочно выдал в нем англичанина, принадлежащего к высшим слоям общества.

– К сожалению, я не слишком охоча до игры, – улыбнулась Элен.

– Я тоже. Еле-еле улизнул от своих друзей. А вы с кем пришли?

– Тоже с друзьями, – рассмеялась Элен. – Играют где-то там, наверху.

– Вы не возражаете, если я составлю вам компанию? – Элен просияла от такой перспективы.

– Я буду только рада. Пожалуйста… – Она указала на место напротив.

Взяв со стола свою чашку, он непринужденно опустился на предложенный ею стул. Только сейчас Элен заметила, какой он высокий. На нее пахнуло дорогим одеколоном. Она исподтишка окинула его взглядом: правильные черты лица, густые каштановые волосы тщательно уложены, а карие глаза лучатся мягким, теплым светом.

Элен внезапно вспомнила, где они впервые встретились. Там, в галерее Лихтенштейна, когда Одиль Жоли только-только «открыла» ее. Его звали Найджел Сомерсет.

За полчаса разговора они вновь познакомились друг с другом. Она узнала, что он живет в Лондоне, иногда в английской провинции и временами проводит праздничные и отпускные дни на континенте. Найджел говорил о себе так просто и без каких-либо претензий, что она без труда представила себе его загородный дом. Наверняка какой-нибудь привлекательный своей необычностью английский коттедж.

Элен также выяснила, что Сомерсет занимается семейным бизнесом, о предмете которого он не упомянул. Значит, он отнюдь не богатый бездельник. Что ж, это еще интереснее.

Ей была небезынтересна и его личная жизнь. В разговоре он не упомянул ни о жене, ни о детях, поэтому Элен пришла к заключению, что он не женат. К тому же кольца на пальце не было. Кроме того, что родители его живы, он ничего о них не сказал. А в Монте-Карло Найджел приехал с друзьями – они пригласили его в круиз на яхте.

Все это выяснилось в первые двадцать минут, а потом он незаметно стал расспрашивать о ней самой. Она уже давно не беседовала ни с кем с таким удовольствием. Найджел Сомерсет был хорошим слушателем, а такие люди встречаются редко. Она легко открылась ему: было в нем что-то такое, что действовало на нее умиротворяюще. Он заказал еще один чайник, на сей раз какой-то странной смеси. Впрочем, ему виднее, ведь он был англичанином, а уж англичане-то знают толк в этом деле! Затем он как-то невзначай поинтересовался, есть ли у нее муж, и она поведала ему, что стала вдовой Станислава Ковальского. В ответ он даже бровью не повел. Напротив, с пониманием кивнул, заметив, что слушал Станислава дважды в «Альберт-Холле». Он был о нем очень высокого мнения и как о человеке, и как о пианисте. Неожиданно для самой себя Элен начала рассказывать ему о «Ле Мод» и заметила в его глазах неподдельней интерес.

– Вы, случайно, не на конкурентов работаете? – со смехом спросила она, не на шутку встревожившись.

– Ну что вы, – улыбнулся он.

– Я, к сожалению, до сих пор не знаю, чем вы занимаетесь.

Найджел открыл, было, рот, чтобы ответить, но в это время в дверях появился Жак и поманил ее к себе.

– Прошу прощения, но мне надо на минуточку отлучиться. Кажется, я зачем-то понадобилась одному из своих друзей.

– Конечно. – Найджел галантно помог ей встать и проводил ее взглядом.

– В чем дело? – спросила она Жака.

– Я ухожу.

Он нетерпеливо оглянулся, и Элен увидела в конце коридора Этьенна, того самого, что делал ей прическу. Взяв Жака под руку, Элен отвела его в сторонку.

– Делай, как знаешь, – сказала она. – Но учти, за прическу я ему щедро заплатила. Надеюсь, ты не обещал ему место в журнале, в обмен за… за какие-то услуги?

– Оставь, принцесса! Если ты подозреваешь меня в таких вещах, то я просто разочарован. Возвращайся-ка лучше к Найджелу Сомерсету и продолжай развлекаться. – Жак повернулся, чтобы уйти.

– Тпру-у! – Элен схватила Жака за руку. – Не так быстро! Откуда ты знаешь, как его зовут?

– Все знают, кто такой Найджел Сомерсет. – Жак с удивлением посмотрел на Элен. – А ты что, не знала?

– Нет, но он очень приятный человек.

– Он очень богатый человек, – поправил ее Жак. – В будущем шестнадцатый герцог Фаркуарширский и наследник всего состояния Сомерсетов. Может, ты еще не знаешь, что его отец, пятнадцатый в роду герцог, – один из трех самых богатых людей Англии?

Элен с Найджелом осторожно продвигались по каменистому пляжу. Было уже за полночь, пляж был пустынным. В аккуратных бунгало, где богачи и знаменитости устраивали свои пляжные приемы, стояла тишина. Исключение составляло бунгало Скаури – именно туда они сейчас и направлялись. Когда они подошли ближе, Элен увидела калипсо-бэнд, пылающие факелы вокруг и столики, заставленные охлажденной икрой и прочими деликатесами Средиземноморья. Музыка била по ушам, а отблески пламени придавали всему происходящему что-то зловещее. Здесь веселились, по меньшей мере, человек тридцать, причем все в вечерних туалетах. Кое-кто из мужчин уже сбросил с себя смокинг, отплясывая неистовое калипсо, женщины благоразумно скинули свои изящные вечерние туфельки.

– Найджел! – перекрывая шум вечеринки, закричал какой-то мужчина.

Элен, вздрогнув, пошарила вокруг глазами. К ним спешил коренастый седовласый незнакомец: мешковатые брюки, расстегнутая белая рубашка, очки с толстыми стеклами в черной оправе. Раскинув руки, он обнял Найджела, затем перевел взгляд на Элен.

– Я так и знал, – возбужденно воскликнул он, – что рано или поздно ты не устоишь перед чарами молодой красивой женщины и угодишь в ее сети!

– Ты находишь ее красивой, Зено? – улыбнулся Найджел.

Зено оценивающим взглядом окинул Элен и громко рассмеялся:

– Она даже слишком красива! – Он вдруг порывисто заключил Элен в свои объятия и поцеловал ее в щеку. – Зено Скаури, – произнес он, не ожидая представления.

– Элен Жано.

– Очень рад. – Он поцеловал ей руку. – Пойдемте, выпьем шампанского. У нас, его целых пятьдесят бутылок. Жаль будет, если пропадет. Вы любите «Дом Периньон»?

– Да, но только чуть-чуть. Утром я должна быть в Париже.

– Но почему? Я считаю, что летом красавицам в Париже делать нечего.

– Дело в том, что я работаю, – рассмеялась Элен. Зено окинул ее проницательным взглядом.

– Модель или актриса? – спросил он.

– Ни то ни другое. Она владелица журнала мод, – вступил в разговор Найджел. – Может, ты слышал? Называется «Ле Мод».

– Еще бы! – воскликнул Скаури. – Ариадна говорит, что на сегодня это самый приличный из журналов о моде.

Элен просто светилась от счастья. Ариадна Косиндас, любовница Скаури, была одной из величайших балерин мира. Ее оценка дорогого стоит.

– Так как вы сама себе хозяйка и работники у вас то, что надо, вам ничего не мешает задержаться с нами недели на две, – решительно заявил Скаури.

– Я… я не совсем понимаю, – растерялась Элен.

– Мы стартуем из Барселоны, обогнем Италию и закончим круиз в Венеции. – Скаури посмотрел на Элен. – Что скажете? Окажете честь нашей компании?

Элен явно смутилась. Никогда в жизни она не получала столь заманчивого предложения. Да и в отпуске она еще не была. Как было бы чудесно, подумала она. Зено Скаури совершенно прав: что же это за сотрудники, если они не способны работать в ее отсутствие? Вместо себя она назначит Царицу… Элен заглянула Найджелу в глаза. Он ободряюще улыбнулся.

– Вы хотите, чтобы я поехала? – тихо спросила она. Он молча кивнул.

– Видите! – радостно воскликнул Скаури. – Найджел тоже настаивает на вашем присутствии! Значит, решено. Послезавтра мы отплываем. Я пришлю за вами машину. Где вы остановились?

– В «Отель де Пари».

– Прекрасно. – Все трое незаметно для себя подошли к бару. – А пока выпьем шампанского. И не беспокойтесь перебрать…

Тут Найджел легонько хлопнул Скаури по спине и многозначительно кашлянул.

Тот оглянулся, расправил широкие плечи и деланно вздохнул:

– Как мне повезло! Меня ждет самая прекрасная женщина в мире, а я болтаю. – Сделав вид, что очень огорчен, он направился к высокой, весьма экзотического вида женщине в саронге.

Найджел усмехнулся и предложил Элен потанцевать.

Элен с улыбкой согласилась.

Факелы на пляже горели до самого утра. Танец сменялся танцем, один бокал другим, и так до бесконечности. Впрочем, Элен не возражала. Когда Сомерсет привез ее в отель, на бледном горизонте появились первые лучи восходящего солнца. Тут только она осознала, что познакомилась с самим Зено Скаури. А ведь ей хватило бы и одного Найджела!

В спальне был полумрак, но яркое послеполуденное солнце проникало в комнату сквозь неплотно задвинутые шторы. Проснувшись, Элен непонимающе взглянула на Жака, сидевшего на краю ее постели, затем осторожно дотронулась до лба. Рука ее бессильно упала на простыню.

– Что с тобой, принцесса? Страдаешь от похмелья? – удивился Жак.

– Пожалуйста, потише, а то у меня лопнут барабанные перепонки, – поморщилась Элен.

– Бедная принцесса! – Жак покачал головой и подошел к телефону. Элен слышала только обрывки разговора: – Обслуживание номеров… томатный сок со льдом, соус «Табаско», соль… и немного водки.

– Уж теперь-то меня точно стошнит, – скривилась она. Жак повесил трубку и усмехнулся:

– Это американское средство от похмелья. – Он громко хлопнул в ладоши. – А сейчас, принцесса, давай вставай. Ты не забыла, что через три часа мы уезжаем?

– Уезжаем? – слабым голосом спросила Элен. – Я не смогу сдвинуться с места.

Ничего удивительно, что она чувствует такую слабость. Она вернулась домой в половине шестого. Последнее, что она помнила, – Найджел привел ее сюда, уложил в постель и нежно поцеловал в лоб. Может, что-то еще? Возможно, он… Нет, она бы помнила. И как вообще ей в голову приходят такие ужасные вещи? Найджел – джентльмен, джентльмен до мозга костей. Он бы никогда не воспользовался слабостью женщины.

Внезапно Элен резко села в постели, что отдалось в затылке нестерпимой болью. Надо же, чуть не забыла. Круиз! Господи, ведь она должна предупредить администратора, срочно позвать сюда Черину и проинструктировать ее по поводу издательских дел… Элен вновь бессильно откинулась на подушки.

– Жак…

– Да, принцесса?

– Позвони администратору. Скажи, что я остаюсь еще на день. И приведи сюда Любу.

– Ты остаешься?

– Делай, как я тебе сказала, – прошептала Элен и снова закрыла глаза.

– Слушаюсь, принцесса.

Жак бросил на нее полный любопытства взгляд и взялся за телефонную трубку. Через минуту он уже в немом восхищении покачал головой.

– Администратор уже знает. Похоже, сам Зено Скаури позвонил сюда, чтобы продлить твое пребывание, – выдавил он, наконец. – Мало того, меня попросили тебе передать, что ты можешь считать себя гостьей «Отель де Пари».

– Прекрасно, – облегченно вздохнула Элен. – А сейчас приведи сюда Царицу.

– Будет сделано. Но ты так и не объяснила мне, почему ты остаешься.

– Я решила взять двухнедельный отпуск, – с напускным равнодушием отозвалась Элен. – Имею я на это право?

– Ради Бога. И куда ты отправляешься?

– В круиз на яхте Скаури.

– На яхте Скаури! – Жак тихонько присвистнул. – Ничего себе!

В дверь осторожно постучали.

– Войдите! – крикнул Жак.

Вошел официант с томатно-водочной смесью и чудесной красной розой в маленькой вазочке.

Жак взял у него поднос и снова вернулся к Элен. Она скривилась.

– Сейчас все пройдет, принцесса. Будь хорошей девочкой, выпей.

– За твое здоровье. – Элен тихонько поднесла стакан к губам и сделала осторожный глоток.

Когда в номере появилась Черина, Элен завтракала. Под мышкой у Любы был новый номер «Пари Вог».

– Надеюсь, я тебя не очень побеспокоила? – виновато проговорила Элен.

– Вовсе нет, – ответила Люба. – Я и сама к тебе собиралась.

– Я просто хочу тебе сообщить, что решила взять двухнедельный отпуск. В мое отсутствие ты останешься за меня.

– Прежде чем возлагать на меня свои обязанности, разберись-ка с одним делом, – довольно мрачно заявила Царица.

– С каким это? – удивилась Элен.

– Перед ленчем я купила в киоске новый номер «Вог». Исключительно для того, чтобы не упускать из виду наших конкурентов.

Элен встревоженно всматривалась в Царицу. На сей раз, та вела себя без всякого драматизма. Элен кивнула на стул.

Люба придвинула стул и протянула боссу «Вог».

– Страницы с восемьдесят четвертой по восемьдесят девятую.

Элен молча открыла журнал и нашла восемьдесят четвертую. Внезапно лицо ее исказилось от ужаса. Она перелистнула страницу, другую и тотчас вскочила на ноги. Снова заболела голова. Плотно сжав губы, она взволнованно заходила по комнате. Несмотря на ее строгое распоряжение, Жак продолжал работать по совместительству, делал фотографии и для конкурентов. Уже за одно это фотограф заслуживал хорошей головомойки, но он пошел еще дальше: под каждой фотографией стояла его подпись, что совершенно недопустимо! Это был предательский удар в спину.

– Спасибо, что показала мне этот журнал, – бросила Элен Любе.

– Не хотелось бы доставлять кое-кому неприятности, но… – Люба неловко замялась.

– Я все прекрасно понимаю, – ответила Элен, стараясь выдавить улыбку. – Не беспокойся, я не скажу Жаку, что это ты обратила мое внимание на фотографии.

Люба благодарно улыбнулась и направилась к двери.

Элен быстро сменила пеньюар на платье, провела расческой по волосам и бросилась на поиски Жака. Она нашла его на террасе, под парусиновым зонтиком. Он с аппетитом ел. Тень Элен упала на столик, и Жак поднял голову.

– Ты уже на ногах, принцесса! Говорил же я тебе, что водка с томатным соком делают чудеса. – Он кивнул на стул. – Садись, сейчас закажем обед и тебе.

– Нет, спасибо, – мрачно поблагодарила Элен и бросила на столик «Вог». – В твоем контракте специально оговорено, что ты не имеешь права печатать свои фотографии нигде, кроме «Ле Мод».

Жак пожал плечами и отвернулся.

– Какого черта ты все это раздуваешь? – буркнул он себе под нос. – Подумаешь, контракт!

– Я не только оговаривала это устно, но и зафиксировала письменно.

– В самом деле, принцесса…

– Не смей называть меня принцессой! – оборвала его Элен. – Отныне можешь считать себя уволенным! Готовь письменное заявление об уходе по собственному желанию.

Жак сначала недоуменно заморгал, а затем громко расхохотался:

– Увольняешь? Это меня-то, своего верного работника? Я помогал тебе создавать журнал, можно сказать, на пустом месте!

– Повторяю: ты уволен. Я и так слишком добра к тебе, позволяя уйти по собственному желанию. Передай все отснятые здесь пленки Любе.

– А если не передам? – спросил он насмешливо.

– Я предъявлю иск, и тогда тебе конец. Слухи быстро разнесутся по всему свету, и тебя будут считать ненадежным. Ни один, издатель даже смотреть не захочет на твои снимки.

Жак в запальчивости швырнул на тарелку салфетку.

– Прекрасно! Ноги моей не будет в твоем офисе, пока ты отсутствуешь! Вот когда вернешься, тогда и поговорим.

– Интересно, о чем?

– О моем выходном пособии. – Он потрепал Элен по щеке. – Но с этим можно обождать. Я не хочу портить тебе отпуск, принцесса.

И не успела Элен ответить, как Жак уже зашагал к отелю. Она чуть не задохнулась от злости: так любить его и доверять ему, а он… Ей вдруг захотелось позвонить Скаури и отказаться от круиза, но, немного поразмыслив, Элен передумала. Они опережали график, и у Любы достаточно времени, чтобы найти кого-то проявить пленки, а пока они воспользуются услугами свободного фотографа. Например, Сесиль Битон, или Уильяма Клайна, или Гиро. Почему она должна страдать из-за Жака?

 

Глава 9

Начинался новый день, солнце уже нещадно палило, но с моря, как обычно, веяло живительной прохладой. За волнорезом покачивались на воде белые яхты, стоявшие в кильватере за быстроходными катерами, что расположились между башнями-близнецами при входе в порт.

Жак стоял в тенечке на улице Ремпарт. Отсюда открывалась величественная панорама гавани с ее скалистым берегом. На шее у Жака висел цейсовский бинокль, но ему было не до красот – он явно кого-то ждал.

Послышались чьи-то шаги. Наконец-то! Жак быстро оглянулся и не смог сдержать улыбки. На встречу с ним шел Юбер де Леже. Лицо его раскраснелось, а грудь тяжело вздымалась от бесконечного подъема. В Монако, куда ни пойдешь, приходится либо взбираться в гору, либо спускаться с горы.

– Ты опоздал, – укоризненно произнес Рено.

– Это что, очень важно? – угрюмо спросил Юбер. – А ты думал, я прилечу к тебе на крыльях?

– Неплохо бы тебе научиться разговаривать. – Жак сунул руки в карманы и кивнул в сторону гавани. – Не находишь, что вид отсюда прекрасный?

Юбер промолчал.

– Узнаешь хоть какую-нибудь яхту?

– А что, должен узнать? – с вызовом спросил де Леже.

– Посмотри-ка на первый причал.

Жак снял бинокль и протянул его Юберу. С минуту тот стоял в нерешительности, потом посмотрел в окуляры. Он увидел четырехпалубную яхту средиземноморского типа и всмотрелся попристальнее. Вне всякого сомнения, это была самая большая яхта во всей гавани, размером с небольшой океанский лайнер – триста тридцать футов в длину. Заостренный для быстроходности нос, корма округлых очертаний, два самолета-амфибии, за палубным грузоподъемником – быстроходные катера.

– Чья это яхта? – спросил Юбер.

– Это «Евангелия» Скаури. Правда, ведь, огромная? – Де Леже снова поднес к глазам бинокль. К причалу подъехали сразу пять «роллс-ройсов», Юбер насчитал двенадцать человек, вышедших из машин. Внезапно лицо его побелело: он узнал Элен. Она была в сандалиях на пробковой подошве, цветастом платье, круглых солнцезащитных очках и большой соломенной шляпе. Юбер даже не заметил, каким взглядом следит за ним Жак. Все его мысли занимала только она.

Руки де Леже задрожали. Страсть, которую он когда-то к ней испытывал, к этому времени переросла в качественно другое, но такое же сильное чувство.

В ненависть.

Едва «Евангелия» скрылась из виду, взяв курс на Ментону, Жак с Юбером отправились в «Аристон-бар». Здесь было прохладно, и они затерялись среди туристов, желавших промочить горло.

Они заняли столик в тихом уголке, но разговор не клеился. Де Леже воспринимал Жака довольно враждебно.

– Мы ведь особо не жалуем, друг друга, – сказал он, с подозрением глядя на фотографа. – Чем вызван такой интерес к моей персоне?

– Исключительно тем, что в наших общих интересах сейчас заключить перемирие и объединить силы. – Жак освежился горьковатым кампари. – Я знаю, что ты меня не любишь. Мало того, ты нередко оскорблял меня на людях, я же, тем не менее, о тебе ничего такого не рассказывал.

И без того красное лицо Юбера побагровело.

– А что ты можешь обо мне рассказать? – злобно прошипел он.

Жак презрительно рассмеялся:

– Брось, Юбер. Ты и сам прекрасно знаешь.

– Я тогда просто перебрал, – мгновенно отреагировал де Леже.

Жак в упор посмотрел на него:

– Неужели? Понятно, тебе тогда было всего пятнадцать, родители привезли тебя в Париж на каникулы. Но ведь тебе удалось улизнуть из отеля и явиться в порно-бар, не так ли? Ты пошел к нам с Морисом домой и очень неплохо отсосал. Помнишь?

Юбер схватил обидчика за воротник и притянул к себе. Лицо Жака моментально покраснело, и он начал хватать ртом воздух, пытаясь разжать тиски рук нападавшего.

– Отпусти меня, – хрипел он. – Ты об этом пожалеешь!

Юбер выкручивал воротник, еще сильнее сдавливая горло Жака.

– Слушай, мерзкий гомик, – бросил он Жаку в лицо. – Попробуй только повторить это – и я просто тебя убью!

Внезапно разговоры вокруг смолкли, взгляды всех присутствующих устремились на них. Юбер посмотрел по сторонам, разжал руки и отбросил Жака на стул. Жак перевел дыхание и, поправив воротник, впился в де Леже взглядом.

– Каждый в своей жизни хоть раз делает нечто подобное, – проговорил тот свистящим шепотом. – Я не гомосексуалист. Это просто издержки возраста. Все подростки занимаются этим.

Жак быстро пришел в себя.

– А как насчет фотографий, Юбер? – язвительно спросил он. – Да будет тебе известно, я до сих пор храню копии. Конечно, это отнюдь не порнуха, но ты на них совсем голый и мастурбируешь. Не помнишь? В то время тебе нравилось позировать. Это тебя возбуждало.

– Я ошибался! Можешь ты понять это своим медным лбом? Я был ребенком! – Юбер, досадуя, хлебнул коньяка.

– Кто тебе поверит? – рассмеялся Жак. – Фотографии говорят сами за себя. Что касается меня, то я никогда не забуду тот день. Пришлось мне ехать домой на такси, потому что ты уселся на мопед позади Мориса и заигрывал с ним всю дорогу. Помнишь?

– Что тебе от меня надо? Денег?

Юбер достал бумажник и стал отсчитывать тысячефранковые купюры.

Жак покачал головой и отбросил деньги.

– Мне не нужны твои деньги. Я хочу заключить с тобой сделку.

– У меня нет желания заключать с тобой какие-либо сделки.

Жак склонился через стол поближе к де Леже. Он вновь обрел уверенность.

– Но ведь она тебе нравилась, не так ли? И она оставила тебя в дураках. Могу себе представить, как ты ее ненавидишь! Неужели тебе даже не хочется попробовать?

Юбер залпом осушил стакан коньяка и поставил на стол.

– Скажи, что ты от меня хочешь, и давай поскорее покончим с этим, – рявкнул он раздраженно.

– Хорошо. – Жак задумчиво повертел в руках стакан с кампари. – Если я не ошибаюсь, акциями «Ле Эдисьен Элен Жано» владеют трое: Элен, ты и некий немец. Если объединить ваши с немцем доли, то вы будете держателями двадцати процентов всех акций.

– А тебе-то, какое дело? Насколько я понимаю, у вас с ней много общего.

– А если я тебе скажу, что тоже хочу стать акционером? Если мы объединимся, то вместе будем владеть тридцатью, а то и сорока процентами акций. Вполне достаточно, чтобы нанести вред издательству.

Юбер резко выпрямился.

– У тебя будут акции?! – недоверчиво воскликнул он. – Откуда? Неужели она и тебя втянула в это дело?

Жак недоуменно заморгал.

– Втянула меня? О чем ты? – Внезапно Жака осенило, и все встало на свои места. – Так вот оно что! – радостно воскликнул он. – Теперь мне все понятно!

Жак разразился громким смехом. Мир сошел с ума. Он тоже рехнулся. Даже Элен лишилась рассудка.

– Что тебе понятно? – зло спросил Юбер.

– Как ты стал акционером. Я всегда находил это странным, ведь она тебя ненавидит и к тому же достаточно богата, чтобы нуждаться в твоих деньгах. – Жак отхлебнул кампари и снизил голос до шепота: – Что же такое ты натворил, что она заставила тебя раскошелиться?

– Ничего, – огрызнулся де Леже.

– Брось, я не дурак. – Жак хитро прищурился. – Ты тут сказал, что убьешь меня. Вот я и думаю: может, это для тебя не внове? Пожалуй, здесь лежит ключ к разгадке.

Юбер молча смотрел на Жака, глаза, которого сверкнули жутким блеском.

– Кого бы ты мог убить, Юбер? Дай-ка подумать… – Жак словно бы глубоко задумался и растопыренными, как паучьи лапки, пальцами забарабанил по столу.

Де Леже как завороженный смотрел на эти пальцы. Создавалось впечатление, что они быстро бегают по клавишам.

Жак широко улыбнулся и, посмотрев на Юбера, заключил:

– Ковальского.

Мощные двигатели быстро гнали «Евангелию» вперед. Монако, а вместе с ним и белые дома на Лазурном берегу постепенно исчезали из виду.

К Элен подошел Зено Скаури.

– Вы готовы к большой экскурсии? – спросил он. – Все, кроме вас, уже побывали.

– А все потому, что я стеснялась вас в начале круиза.

– Тогда предлагаю двинуться на экскурсию прямо сейчас. – Зено посмотрел по сторонам. – А где Найджел? Не хочу, чтобы он думал, что я вас у него похитил. Он о вас очень высокого мнения, да и все наши друзья тоже.

Элен вмиг залилась краской.

– А вот и он, – улыбнулся Скаури.

Дверь салона открылась, и на палубу в белых шортах, рубашке-поло, белых гольфах и парусиновых туфлях вышел Найджел. Элен сразу же окинула взглядом его стройную мускулистую фигуру, загорелые ноги и руки.

– Присоединяйся к нам, если, конечно, сможешь вынести брюзжание старика.

– Почту за честь, – галантно ответил Найджел, беря Элен за руку.

Приятная дрожь пробежала по ее телу от его прикосновения. Элен вскинула голову и встретилась с ним взглядом. Какие теплые, веселые глаза!

Экскурсия длилась больше часа. «Евангелия» была радостью и гордостью Скаури, и, начав рассказывать о ней, он уже не мог остановиться. Рожденный в бедности, Зено, сделав карьеру, стал богатым, известным и образованным. Вполне естественно, что его яхта служила наглядным примером его социального положения на международной арене. Его гости, совершившие круиз на этой яхте, заносились потом в справочник «Кто есть кто», «Социальный регистр» и «Регистр знаменитостей ».

«Евангелия» была когда-то американским фрегатом водоизмещением в две с половиной тысячи тонн, который выработал свой ресурс еще в годы Второй мировой войны. Скаури купил разбитое и уже законсервированное судно в 1953 году за сорок тысяч долларов. Потом потратил еще несколько миллионов, чтобы перестроить фрегат в яхту. Сделано это было на судостроительном заводе фон Айдерфельда в Киле. Элен постаралась не думать об этом. В конце концов, Скаури наверняка даже не встречался с затворником Карлом фон Айдерфельдом – просто его подкупило непревзойденное мастерство немецких кораблестроителей.

Скаури задумывал яхту как свой дом и потому лично следил за каждой фазой ее реконструкции. Несмотря на горячее желание поскорее на ней поселиться, Зено пришлось ждать полтора года, и игра стоила свеч.

Он частенько приезжал на завод без всякого предупреждения, чтобы проследить, как продвигаются работы. Его бесконечные требования чуть не свели дизайнеров и рабочих с ума. Ко всему прочему у него были еще и свои причуды: например, он просил утопить ванны, для чего пришлось поднимать все полы, или сделать бассейн на кормовой палубе одновременно с танцплощадкой. Немецкие инженеры с честью разрешили поставленную перед ними задачу: пол бассейна работал на гидравлике, и потому после осушения емкости он без труда поднимался и превращался в площадку для танцев. Был даже установлен специальный аппарат, позволявший закачивать в бассейн морскую воду.

Элен была потрясена всей этой роскошью, а когда экскурсия закончилась и ей показали ее собственную каюту, она была просто наповал убита. На двери висела позолоченная табличка, на которой было выгравировано: «Каюта Писарро». Оказалось, на дверях других кают висели подобные таблички: «Каюта Рембрандта», «Каюта Ван Гога», «Каюта Пикассо», «Каюта Гойи», «Каюта Эль Греко», «Каюта Дюрера», «Каюта Рафаэля», «Каюта Дали», «Каюта Матисса», «Каюта Ренуара». Только обосновавшись у себя в каюте, она поняла, в чем дело. Над софой в маленькой гостиной висела картина Писарро в герметичном обрамлении. Другая его картина висела в спальне. В ванной картин не было, зато повсюду сверкал мрамор, арматура блестела золотом, а уж про изысканность парфюмерии и говорить нечего! Кроме всего прочего, ванна была снабжена лампой для чтения и подушкой, так что отмокать можно было в комфорте. В жизни еще Элен не видела такой бесстыдной роскоши!

А гости?! Сплошь избранные и знаменитые. Среди них были: живущая в уединении венгерская кинозвезда Магда Монд; британский государственный деятель сэр Джордж Бройхилл, который помог союзникам выиграть Вторую мировую войну; французская кинозвезда Бланш Бенуа, этакая секс-кошечка, которая, впрочем, уже фигурировала однажды в «Ле Мод»; весьма симпатичные дочери-близнецы Скаури, Елена и Евангелия, его сын Никое; постоянная любовница Скаури, пережившая два его брака, Ариадна Косиндас; итальянский дизайнер мужской одежды Джорджо Мариони и Паоло Ралли, автогонщик и призер Гран-При на «феррари». Красавица жена Скаури, американка Синтия, «блистала» своим отсутствием.

Маршрут круиза был выработан со знанием дела. «Евангелия» держала курс вдоль берегов Французской и Итальянской Ривьеры на Портофино, потом свернула к Корсике. После Корсики были запланированы остановки на Сардинии, Капри и в Неаполе, затем на Корфу и острове Елена а. Ионическом море, который принадлежал лично Скаури, и, наконец, в Венеции. Там круиз заканчивался, и все гости отправлялись в старинное палаццо на Большом канале, где должен был состояться Черно-белый бал – событие этого сезона.

Элен наслаждалась жизнью с того самого момента, как ступила на палубу, забыв на время о Жаке. Дни стояли на редкость чудесные, все вокруг было пронизано солнцем, а ночи были полны романтики. Судно было достаточно большим, никто ни у кого не путался под ногами, и все же гости ощущали себя одной большой компанией. На борту предусматривались всевозможные мероприятия для желающих, ночью демонстрировались фильмы с участием Магды Монд. Скаури заранее договорился об экскурсии в каждом порту. На Корсике Элен с Найджелом самостоятельно осмотрели меловые скалы в Бонифасио, откуда местные жители отражали длительную осаду испанцев в пятнадцатом веке. Элен то и дело восхищалась красотой маков, растущих в густом подлеске по всему острову, неповторимыми запахами мирта, лаванды, эвкалиптов, дикой мяты и цикламенов.

– Наполеон однажды сказал: «Закройте мне глаза, и я узнаю Корсику по запаху», – заметил Найджел.

На Капри они снова отделились от компании. Взобравшись на самую высокую часть острова, они пили вино на увитой цветами террасе, а затем наняли лодку и отправились в Голубой грот.

По вечерам на «Евангелии» играли базуки, все танцевали на палубе и зачастую били тарелки. Элен не переставала удивляться той бессовестной роскоши, которая окружала ее на яхте. Ежедневно гидросамолет доставлял им свежий хлеб из любимой пекарни Скаури в Париже, и когда однажды Ариадне захотелось попробовать греческой ягнятины, ее тоже доставили специальным самолетом с Крита. На «Евангелии» были эконом, два шеф-повара – грек и француз, а в довершение всего здесь даже был настоящий погреб с вином. Постепенно Элен перешла на греческую пищу, чем очень угодила Скаури. Она, как и он, пила узо в час коктейля, шампанское за едой и немного «Курвуазье» после обеда.

– В душе ты настоящая гречанка! – заметил как-то Скаури. – Я разрешаю тебе прислать на судно корреспондента и фотографа, и пусть они напишут большую статью о «Евангелии»!

Элен была польщена.

– Ох, вам тогда от меня не отвертеться, – шутливо предупредила она.

Он рассмеялся и тотчас, схватив салфетку, начертал: «Я, нижеподписавшийся, разрешаю Элен Жано прислать фотографа или всех фотографов и авторов „Ле Мод“, вместе взятых, чтобы подготовить статью о „Евангелии“. Вся яхта будет в их распоряжении. Подпись: Зено Калликратес Скаури».

Этот счастливый миг Элен запомнила навсегда.

Круиз стал ее первым настоящим отпуском. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя так комфортно. Все дела куда-то разом отступили. Разговор о ее журнале заходил только дважды, и то не по ее инициативе. В результате она договорилась с Зено, что Царица поработает над статьей о «Евангелии», а Джорджо Мариони пообещала подумать над подобным журналом для мужчин.

Из всех портов Элен посылала открытки Эдмонду, Жанне и малышке Элен.

Гостеприимный Скаури находил время для каждого. Ни Ариадна, ни его нежно любимая Магда Монд не испытывали недостатка в его внимании, и, что самое главное, он способствовал тому, чтобы Элен получше узнала Найджела.

Она теперь и не припомнит, о чем они с ним говорили в один прекрасный вечер, но он внезапно обнял ее и крепко прижал к груди. Их губы слились в страстном поцелуе.

– Элен… – прошептал он, горя от желания.

Она подняла голову и увидела, как сияют в лунном свете его глаза.

– Найджел… – прошептала она в ответ, – о, Найджел…

– Я люблю тебя, – произнес он. Она закрыла глаза и улыбнулась ему:

– Я тебя тоже.

– Дорогая! – Он еще крепче прижал ее к себе. Элен не сделала ни единой попытки высвободиться из его объятий. Как ей хотелось забыться так навечно, чувствовать себя защищенной, окруженной заботой и нежно любимой! Она ощущала его силу и в то же время слабость – он нуждался в ней.

Его поцелуи теплом разливались по ее телу, его дыхание щекотало ей ухо.

– Моя каюта подойдет? – спросил он.

Она онемела от избытка чувств, но глаза ее в отблеске лунного света были красноречивее всяких слов. В них горело желание.

Пушистый и мягкий ковер заглушал звук ее шагов. Элен осторожно подкралась к кровати. Абсолютно нагой, стройный и загорелый, он не сводил с нее глаз.

Элен распустила волосы, и они черным блестящим потоком заструились по ее плечам. Нежная загорелая кожа, плоский точеный живот, маленькие, идеальной формы груди…

Одним прыжком он оказался на ногах и протянул к ней руки.

Она застыла на месте, когда он обнял ее и заглянул ей глубоко в глаза. Поднеся ее изящные пальчики к губам, он перецеловал их все по очереди, прислушиваясь к биению сердца любимой. В нос ему ударил ее мускусный запах, и он стал нежно ее поглаживать.

– Ты прекрасна, – прошептал он. – Прекрасна.

Их губы вновь слились в поцелуе. Его пальцы осторожно исследовали каждый сантиметр ее совершенного тела. Дыхание их участилось, она вся покрылась испариной, и прежде чем успела попросить у него пощады, Найджел, словно пушинку, подхватил ее на руки и, беспрерывно целуя, понес на кровать.

Его алчущий язык нежно раздвинул темные волосы у нее на лобке. Она рефлекторно подалась вперед, и его влажный язык проник в ее глубины. Внутри у нее все затрепетало.

Найджел, осторожно перевернув ее на живот, по-прежнему пробовал ее на вкус. Ожидание становилось невыносимым. Она уже умоляла его войти, но он продолжал ласкать ее языком: сначала внутреннюю сторону бедер, затем под коленями.

Внезапно она дико вскрикнула.

Пора! Теперь Найджел уже не медлил, он стремительно вошел в нее, но она почему-то вся напряглась.

Медленно и осторожно продвигаясь вглубь, он помог ей расслабиться. Им даже не понадобились слова. Никто в жизни не любил ее так, как Найджел, и она чувствовала, что теперь жизнь без него не будет полной.

Бланш Бенуа металась, как в ловушке. Внутри ее разливалась знакомая истома. О, это было невыносимо всю последнюю неделю, но сегодня, сегодня!.. Казалось, ее лобковая кость вот-вот взорвется.

Она как безумная принялась мерить каюту шагами, но и это не принесло облегчения. Ее розовые губки сердито надулись, а в огромных серых глазах с длинными ресницами застыла тоска.

Бланш порывисто бросилась к иллюминатору и, распахнув его, высунула голову. Воздух был прохладным и чистым, слышался приглушенный рокот работающих дизелей и отголоски очередной ленты с участием Магды Монд. Выругавшись, она захлопнула иллюминатор. Похоже, все, кроме нее, отлично проводят время.

Вначале ей казалось, что круиз будет очень забавным, и, наверное, так бы оно и было, если бы этот сексуальный американский атлет не отменил свой вылет в последнюю минуту. К несчастью, только сев на яхту, она узнала, что красивый негр-боксер получил увечье на ринге и угодил в больницу. Ей захотелось сразу же сойти на берег, но она не решилась. В конце концов, кинокомпания Скаури «Актеры всех стран» предоставила ей опцион на целых три фильма. Нет, она не могла вести себя с Зено Скаури так по-хамски. Не хватало еще навлечь на себя его гнев!

С кем еще ей было развлекаться? Да ни с кем. Сэр Джордж был слишком стар, вокруг Елены и Евангелии вились Джорджо и Паоло, Найджел упал к ногам Элен, у Ариадны был Скаури, а Никоса интересовали только инженеры и механики с их разговорами о моторах гидропланов и скоростных катерах.

Подавив тяжелый вздох, она бросилась на королевских размеров кровать и уставилась в потолок. Какая скука! А ведь впереди еще целых шесть дней. Если дело так и дальше пойдет, она совсем свихнется от тоски.

Бланш Бенуа жила мужчинами и именно от них получала средства к существованию. На экране ее страстный взгляд подчеркивал ее сексуальность, что было вполне убедительно. На съемках она обычно жила в трейлере и спала там с кем попало, чтобы выглядеть на экране еще сексуальнее. Не секрет, что женщине, которая перед съемкой занималась любовью, легче перевоплотиться в страстную самку.

Но как бы много в ее жизни ни было секса, она только использовала мужчин. Она выжимала из них все соки с помощью стонов и животных вскриков, а они, дураки, никогда не замечали, что она лежит как бревно. Они всегда были настолько озабочены своими драгоценными пенисами, что им некогда было подумать, почему в ее глазах столько торжества. Им казалось, что это они используют ее, в то время как на самом деле использовали их.

Она снова издала тяжелый вздох и скорчилась в постели. Расстегнув пуговицы белых джинсов, она спустила их, сняла бикини и легла на спину. Потом дотронулась до сосков и принялась водить пальцами до тех пор, пока не почувствовала приятную истому. Застонав, она опустила глаза. Темные большие соски отливали синевой на фоне ее загорелых грудей. Груди Бланш стоили миллион долларов: именно на эту сумму они были застрахованы в страховой компании «Ллойд» в Лондоне. Они всегда были большими, идеальной формы, но сейчас стали еще лучше, так как совсем недавно она сделала силиконовую имплантацию.

Она почувствовала, что ее начинает лихорадить. Сотни тысяч мужчин, которым довелось увидеть ее в фильмах, жаждали потрогать эти сиськи! Сотни тысяч – а возможно, и миллионы – мужчин отдали бы все на свете, чтобы прыгнуть к ней в постель, чтобы показать, как они могут ласкать эти сиськи. И, однако… и, однако сейчас она совсем одна, черт бы их всех побрал! Никто ее не хочет, а ее тело жаждет мужчины!

Она облегченно вздохнула, почувствовав влагу между ног. Очень похоже на то, что предсказала сестра Магдалена из католического пансиона: она страдает. В одном, правда, сестра ошиблась: страдания Бланш были совсем другого рода. Она улыбнулась, вспомнив тот случай в дортуаре.

Ей тогда только исполнилось четырнадцать лет. Неожиданно появившись в ее крошечной спальне, сестра застала ее абсолютно голой, обе руки девочка засунула глубоко в промежность. Бланш даже не сразу ощутила присутствие сестры, просто услышала чье-то затрудненное дыхание.

– Бланш! – свистящим шепотом выдавила из себя сестра Магдалена. – Что ты делаешь?

Смешно! Какого черта здесь надо этой старой деве? Может, она играла.

– Сейчас же прекрати и спускайся ко мне в кабинет! – В голосе сестры звучало негодование.

Через десять минут Бланш уже полулежала на большом щербатом столе, а сестра Магдалена хлестала ее палкой по голым ягодицам. Сначала боль была терпимой, но вскоре стала просто обжигающей. Эта боль плюс картина распятого Христа, молча взиравшего на нее со стены, вызвали у нее сильнейший оргазм, которого она в жизни больше не испытывала.

Странно, что она вспомнила о сестре Магдалене именно сейчас. Все давно прошло. Ей нужен мужчина. Сегодня, сейчас!

Внезапно в ее глазах появился хищный блеск. Пусть ей не удастся увести Джордже или Паоло, поскольку Скаури этого не потерпит, но ведь есть еще Найджел.

Бланш улыбнулась. Ждать осталось недолго: Элен под утро выскользнет из его каюты. А ей еще ни разу не встречался мужчина, который отказал бы, после того как, проникнув к нему в номер, она примется языком ласкать его пенис.

Через полтора часа фильм закончился. Все в очередной раз поздравили Магду Монд с ее игрой и разошлись. Элен с Найджелом поднялись в солярий и застыли там, глядя на звезды. Как же ей хотелось, чтобы он заключил ее в объятия, а он почему-то произнес:

– Фильм был чудесный. Теперь таких не выпускают. Элен на мгновение растерялась и не сразу нашлась с ответом.

– Наверное, это ужасно – быть звездой, – продолжал Найджел. – Нигде люди так быстро не стареют, как на экране. Это напоминает о скоротечности жизни.

Элен только кивнула в ответ. Внезапно он схватил ее за руки.

– Элен, я понимаю, что все так неожиданно, но мне бы хотелось… не могла бы ты… Я хочу сказать – выходи за меня замуж!

У Элен перехватило дыхание. Вот уж действительно – все так неожиданно! Она на миг потеряла дар речи.

– Правда? – прошептала она, наконец. – Ты так мало обо мне…

Но он не дал ей закончить фразу.

– Скажи просто «да», – перебил он, сжимая ее руки. – Дорогая, пожалуйста, скажи «да».

Элен опустила глаза.

– Я дам тебе ответ завтра, – сказала она дрогнувшим голосом.

Уже совсем поздно, после того как он уснул, Элен нежно поцеловала его в губы, тихо вылезла из постели и вернулась к себе в каюту. Он сказал, что любит ее, она тоже его любила, но может, их связывает только физическое влечение? Нет, решила она, это больше, чем физическое влечение. Гораздо больше!

И все-таки Элен никак не могла заснуть. Она лежала в постели и смотрела в потолок. Ночь была тихой, тишину нарушал только плеск волны за бортом. Она тосковала по его телу, его ровному дыханию. Из глубины приятных грез ее вырвал телефонный звонок. Она невольно глянула на свой дорожный будильник. Было два часа ночи.

Она, недоумевая, сняла трубку.

– Вам звонок из Парижа, – сказал оператор. – Не кладите трубку.

Минутой позже в трубке послышался глухой и далекий голос.

– Эдмонд? – удивилась она.

– Я бы не стал тревожить тебя без нужды, – скороговоркой выпалил Эдмонд каким-то жутким голосом.

– Что случилось? – Элен сразу стало страшно. Сон как рукой сняло.

– Жанна. Она в больнице, – с трудом выговорил Эдмонд.

– В больнице! – На сердце у Элен похолодело. – Эдмонд, в чем дело?

– Ребенок. У Жанны осложнения. Пожалуйста, поторопись. – Голос брата сорвался. – Я… я не знаю, как долго она еще продержится.

– Я вылетаю, Эдмонд. Прямо сейчас. Скажи ей, что я скоро буду!

– Скажу… если она еще в сознании. Спасибо тебе, маленькая француженка.

Ошалев от услышанного, Элен медленно положила трубку. Слезы заструились по ее лицу. Она вытерла их, всхлипнув, и, не теряя больше ни секунды, позвонила на мостик. Ее соединили с капитаном. Почти тотчас яхта замедлила ход. На воду спустили один из гидропланов. Элен быстро оделась и, достав из ящика стола бумагу с надписью «Евангелия», быстро набросала Найджелу записку. По ее мнению, звучало вполне убедительно.

Мой дорогой!

Неотложные семейные дела заставляют меня срочно уехать. Свяжусь с тобой при первой же возможности. А пока мой ответ на твое предложение: да! да!! да!!!

С любовью, Элен.

Как только она сложила записку, зазвонил телефон. Гидроплан готов был взлететь, пилот уже ждал ее в кабине. Элен мгновенно сунула записку в дверь «Каюты Рембрандта». А дальше все завертелось со страшной быстротой: катер, взлет, посадка…

Бланш Бенуа на цыпочках подкралась к каюте Найджела, вытащила записку, прочитала ее и разорвала на мелкие кусочки. В то время как Найджел проснулся от прикосновения языка секс-кошечки к его мошонке, гидроплан уже набирал высоту.

 

Глава 10

Секретарша в приемном покое раздраженно бросила:

– Приемные часы – с часу до четырех.

Элен взглянула на нее в упор. Она переволновалась и едва держала себя в руках. Все четыре часа лету до Парижа она только и делала, что тревожилась, и сейчас у нее уже не было сил сдерживаться. Тем более что она прекрасно знала – чем ниже человек стоит на бюрократической лестнице, тем сильнее у него выражена тенденция проявлять свою якобы неограниченную власть.

– Или вы разрешите мне повидаться с моей невесткой, или я сейчас же обращусь к заведующему отделением. – Она надменно прищурилась.

– Простите, – тотчас заколебалась секретарша.– Я не сразу поняла, что вы родственница. Повторите еще раз фамилию пациентки.

– Жанна Жано.

– Палата триста девять. – Перегнувшись через стол, секретарша указала в нужном направлении. – В конце свернете направо, затем по коридору до крыла Сен-Гатьен. Воспользуйтесь вторым лифтом.

Элен кивком поблагодарила и поспешила на поиски лифта.

Эдмонд, бледный и измученный, потерянно топтался у палаты Жанны. Сердце Элен оборвалось. По всей видимости, брат потерял всякую надежду.

– Маленькая француженка, – проговорил он упавшим голосом.

Обняв брата, Элен отстранилась и заглянула ему в глаза.

– Как она?

– Я не знаю, – ответил он, стараясь избежать ее взгляда. – Врачи используют медицинские термины, которых я не понимаю. Они сейчас у нее.

Элен на мгновение задумалась и тотчас воскликнула:

– Жди меня здесь! Я сейчас позвоню знакомому врачу. Он однажды уже помог мне. По крайней мере, он объяснит нам, что с Жанной.

Доктор Розен прибыл задолго до того, как врачи вышли из палаты Жанны.

– Спасибо, что приехали, – сказала Элен, целуя его в щеку.

В нем чувствовалась какая-то необъяснимая сила: ей сразу же стало легче. Она представила его Эдмонду, и мужчины обменялись рукопожатием.

– Что вам сказали врачи? – спросил доктор Розен.

– Говорят что-то о задержке жидкости в организме и почечной недостаточности.

– На каком месяце беременности ваша жена?

– На восьмом.

Доктор Розен покачал головой. Старая история, печально подумал он. Жена наверняка чувствовала, что с ней что-то неладно, но побоялась сказать мужу. Задержка мочи в организме – уже само по себе плохо, тем более почечная недостаточность. Не исключено полное отравление организма.

– Как давно у нее возникли эти проблемы? – спросил он Эдмонда.

Эдмонд поморщился и отвел взгляд.

– Я не знаю. Она не хотела меня беспокоить. Когда я заметил неладное, то настоял… – Дрожащими пальцами он достал из кармана пачку сигарет.

В это время дверь палаты открылась и из нее вышла монахиня в черном платье и накрахмаленном чепце с отворотами.

– Как она, сестра? – бросилась к ней Элен. Монахиня неодобрительно покачала головой:

– Ничего сказать не могу. Вот выйдут врачи, тогда и узнаете. – Монахиня строго посмотрела на Эдмонда. – Сожалею, месье, но курить здесь запрещается!

Эдмонд тотчас сделал последнюю глубокую затяжку. Сразу после девяти из палаты Жанны вышла группа врачей.

– Доктор Дюфо, мы можем к ней пройти? – спросил Эдмонд одного из них.

– Только на несколько минут. Ваша жена очень слаба. Ей нужен отдых. – Доктор смущенно потер руки.

– Как она? – спросила Элен. – Она будет…

– Об этом говорить еще слишком рано, – поспешил оборвать ее врач. Как бы плохо ни чувствовал себя пациент, нельзя отнимать последнюю надежду у родственников. – Позвольте мне заверить вас, что мы делаем все возможное, – добавил он с улыбкой.

Вперед шагнул доктор Розен.

– Вы можете сказать нам конкретно, что случилось с мадам Жано? – спросил он, по привычке протирая очки носовым платком.

– Кто вы такой? – нахмурился доктор Дюфо.

– Я Симон Розен, врач и близкий друг семьи. Я здесь по их просьбе.

Доктор Дюфо вздохнул и посмотрел на брата и сестру Жано.

– Можете пройти в палату, но только ненадолго. – Он отвел доктора Розена в сторонку.

В больничной палате стоял полумрак, но то, что увидела Элен, потрясло ее. Она судорожно вздохнула, стараясь удержать слезы. Это была вовсе не та Жанна, которую она знала и любила; Жанна, которая давала ей советы и любила как старшая сестра; Жанна, которая вышла замуж за Эдмонда и родила малышку Элен. Эта женщина была ей совершенно не знакома. У этой лицо жутко распухло, и было красным, как свекла. Она безучастно смотрела в потолок.

– Жанна… – позвал ее Эдмонд.

Женщина медленно повернула к нему лицо и попыталась сфокусировать взгляд.

– Эдмонд? – спросила она, с трудом шевеля распухшими губами. – Эдмонд, я… Мне очень жаль. – Ее глаза наполнились слезами, а голос стал еще слабее. – Эдмонд…

Эдмонд подошел к кровати, взял Жанну за руку и сжал ее.

– Ты скоро поправишься, – проговорил он, усаживаясь на край кровати и утирая ей пот со лба. – Врачи говорят, что ты уже начинаешь поправляться. Не волнуйся, мы скоро заберем тебя домой.

– Если все так хорошо, то почему тогда ты прячешь взгляд? – как-то обыденно спросила Жанна. В глазах ее отразилась какая-то холодная уверенность. – Нет, – прошептала она. – Я уже больше не вернусь домой. Никогда.

К кровати шагнула Элен:

– Жанна! Не смей так говорить! Ты не должна сдаваться! У тебя есть все, чтобы жить: я, Эдмонд, малышка Элен, новый ребенок…

– Элен, дорогая, милая Элен. – Жанна с благодарностью взглянула на нее. – Ты пришла! Эдмонд говорил мне, что ты придешь, но я думала, он просто меня успокаивает. – Жанна покачала головой. – Я знаю, что уже не поправлюсь. Просто, просто пообещай мне кое-что…

Элен с Эдмондом дружно кивнули.

– Не надо, чтобы малышка Элен видела меня такой. Не заставляйте ее… – Жанна отвернулась к стене.

– Что, что не заставлять ее делать? – взволнованно спросил Эдмонд.

– Не заставляйте ее… целовать меня, когда я умру, – с трудом выговорила Жанна, закрыв глаза. – Закройте гроб. Она еще слишком мала, чтобы видеть… такое уродство. – Невероятным усилием Жанна открыла глаза, дотянулась до руки Элен, и ее холодные пальцы сжали руку, как тиски. – Элен… – Жанна сглотнула и приподняла голову. – Ты… ты ведь позаботишься о малышке Элен? Как о своей дочери? – Голос Жанны был совсем слабым. – Можешь мне пообещать?

– Обещаю, – кивнула Элен, ни секунды не раздумывая. Жанна улыбнулась и, разжав пальцы, выпустила ее руку.

– Пожалуйста, выйдите в коридор, – строго проговорила вошедшая медсестра. – Больная нуждается в отдыхе.

– Не прогоняйте их! – На лице Жанны отразился страх. – Пожалуйста, – умоляла она. – Пусть они останутся. Я не хочу умирать в одиночестве.

 

Глава 11

Жанна умерла не в одиночестве, но что самое ужасное, могла бы и вовсе не умереть.

Доктор Розен сам осмотрел Жанну, затем отвел Элен с Эдмондом в сторонку, предварительно оглядевшись по сторонам, чтобы их, не дай Бог, не подслушали.

– Надо поместить мадам Жано в другую больницу, – тихо сказал он.

– Но почему? – удивилась Элен.

– Потому что это католическая больница, – объяснил Симон. – Она обслуживается монахинями и священниками, а они придерживаются церковной доктрины. Слушайте внимательно, так как у нас нет времени.

Он повернулся к Эдмонду и выразительно посмотрел на него поверх очков.

– Вашей жене поставили диагноз – острая токсемия. Диагноз, к сожалению, подтвердился. Состояние больных в подобных случаях очень тяжелое и часто кончается летальным исходом. В ее случае он неизбежен. Токсемия может вызвать, – доктор стал загибать пальцы, – почечную недостаточность, которая у нее уже есть, прекращение функции почек, что тоже налицо, пневмонию, которая уже началась, отек легких и сердечную недостаточность. Одним словом, пока вы были у нее, я поговорил с доктором Дюфо и пришел к заключению, – доктор Розен многозначительно посмотрел на обоих Жано, – что мадам Жано необходимо немедленно сделать аборт.

Слово «аборт» словно ножом полоснуло сердце Элен. На нее нахлынули воспоминания, а вместе с ними к горлу подступила ужасная тошнота.

– Аборт! – в ужасе воскликнул Эдмонд, отводя взгляд. – О Господи, нет!

Доктор Розен положил ему руку на плечо.

– Мужайтесь, молодой человек. – Он повернулся к Элен. – Аборт – единственное, что может спасти жизнь мадам Жано. Но в католических больницах аборты не делают ни при каких обстоятельствах, поэтому мы немедленно должны перевезти ее в частную клинику.

– А где же мы… найдем такую? – едва слышно спросила Элен.

– Есть хорошая частная больница в Пасси. Пожалуйста, поймите меня правильно. Я не сторонник того, чтобы лишать кого-то жизни, но в данном случае это единственный выход. В противном случае погибнут и мадам Жано, и ребенок. Даже доктор Дюфо со мной согласен.

– Однако он отказался делать это! – возмутилась Элен.

– Он благочестивый католик, – ответил доктор Розен. Элен выжидательно посмотрела на брата.

– Эдмонд, – сказала она осторожно, – у нас мало времени.

Лицо его исказилось от душевных страданий, и он отвел глаза.

– Элен, – охрипшим голосом ответил он. – Я… я не могу принять такое решение.

Да, ее брат, такой стойкий и решительный, который, еще, будучи ребенком, нашел в себе мужество убить боша и проделал столь опасное путешествие почти через всю Францию, сейчас растерялся, был испуган и страдал от душевной муки.

Элен все прекрасно понимала. Она нежно обняла брата.

– Я верю доктору Розену. Сейчас не время вдаваться в детали, но однажды он спас мне жизнь. Если он говорит, что нужен аборт, значит, так оно и есть. Я поговорю с Жанной. Она меня послушается.

Элен тотчас вернулась в палату, выпроводила сестру и села на край кровати. Жанна лежала неподвижно, и на какое-то мгновение Элен показалось, что она уже умерла. Но вот женщина с трудом открыла глаза, на лице ее появилась слабая улыбка.

– Ты вернулась, – прошептала она. – Я знала, что вы не оставите меня умирать одну.

– Я вообще не позволю тебе умереть, – заявила Элен. – Сейчас мы с Эдмондом перевезем тебя в другую больницу.

– В другую… – Жанна почему-то смутилась. – Но здесь ко мне так хорошо относятся.

– Я знаю, – отозвалась Элен. – Просто в другой больнице ты быстро поправишься. Подумай о малышке Элен и Эдмонде. Неужели тебе не хочется жить ради них?

Лучик надежды мелькнул в затуманенных глазах Жанны.

– Что я должна сделать? – спросила она.

– Мы отвезем тебя в частную клинику. Полежишь там несколько недель и полностью выздоровеешь.

Взгляд Жанны скользнул к большому животу, вздымавшему одеяло, затем она снова медленно перевела его на Элен.

– А что будет с моим ребенком? – тихо спросила она. Элен опустила глаза. Врать бесполезно.

– Ребенком придется пожертвовать, – прошептала она.

– Нет! – закричала Жанна. – Я знаю, о чем, ты говоришь! Не бывать этому!

– Так надо! – настаивала Элен. – Твоя жизнь… и что будет с Эдмондом и малюткой Элен? Что будет с ними? Они любят тебя, Жанна. Эдмонду нужна жена, а малышке Элен – мать.

– Но не такая, которая опорочит себя в глазах Господа. Прошу тебя, Элен… – Жанна схватила руку Элен и из последних сил сжала ее. – Прости меня, но на это я пойти не могу.

Последней просьбой Жанны было ее желание умереть в часовне, куда ее и отвезли на каталке. Она простилась с жизнью, лежа перед алтарем. Свет, лившийся сквозь витражные окна, калейдоскопическими пятнами падал на стены. Последний земной взгляд Жанны был направлен на сверкающий крест в руках священника, что отпевал ее перед смертью.

 

Глава 12

«Дом опустел», – подумала Элен, наблюдая, как малышка Элен надевает черное траурное платье. Такой же пустой стала и вилла в Кап-Ферра после смерти Станислава.

– Как я выгляжу, тетя Элен? – тихо спросила девочка. Она приняла известие о смерти матери спокойно, без всяких эмоций. Даже утром во время похорон глаза ее были сухими. По-видимому, девочка еще не осознала, что такое смерть. Ну и не надо.

– Ты выглядишь чудесно, – ответила Элен, машинально поправив черную атласную ленточку в ее кудрявых рыжих волосах.

– Куда мы пойдем? – спросила малышка Элен.

– Думаю, сейчас хорошо бы прогуляться по Булонскому лесу. – Элен через силу улыбнулась. – А потом зайдем куда-нибудь, съедим мороженое.

– Сегодня мне не хочется мороженого.

– В таком случае мы с тобой просто погуляем.

Они долго и бесцельно бродили по пустынным дорожкам Булонского леса. Элен все время оглядывалась по сторонам, не в силах отделаться от чувства, что душа Жанны витает среди густой листвы, танцует среди цветов, порхает вместе с птицами, парящими низко над землей в преддверии дождя. Походив с час, они сели на скамейку в Жарден д'Аклимасьон и стали наблюдать за играющими детьми. Элен было всего пять лет, но она как бы внезапно превратилась в тихую ренуаровскую девочку, которой было не до смеха и веселых игр. После долгого молчания она вдруг повернулась к Элен.

– Тетя Элен… – начала она очень серьезно. Элен молча посмотрела на нее.

– Мама ушла, тетя Элен, а мы должны продолжать жить, ведь так? – Она рассеянно посмотрела на шумную детскую площадку, где визжали дети, и продолжала: – Тем, что мы сидим здесь и печалимся, маму ведь не вернешь.

Слезы брызнули из глаз Элен. Она привлекла девочку к себе и крепко сжала в своих объятиях. Девочка права: Жанна ушла от них, и ее душа вовсе не в Булонском лесу. Она в этой самой девочке, которую она сейчас держит в своих объятиях, так как душа матери переходит к дочери, а отца – к сыну. Только ее собственной душе негде будет поселиться, потому что у нее никогда не будет детей.

Элен отпустила девочку и решительно вытерла слезы.

– Чем тебе помочь, тетя Элен? – немного смущаясь оттого, что стала свидетельницей чужой слабости, спросила племянница.

– Ну что ты, – ответила Элен охрипшим голосом. – Я… я уже успокоилась. – Внезапно она замерла, затем открыла сумочку и вынула оттуда несколько двадцатифранковых купюр. – Вот что, малышка Элен, сходи к киоску и купи мне газеты и журналы. На свое усмотрение.

Спустя несколько минут племянница вернулась с кипой газет и журналов. Сверху лежала «Иси Пари». Элен уже как-то поклялась никогда больше не покупать ее, но купила-то не она. Элен без всякого интереса посмотрела на обложку и от неожиданности вздрогнула. С большого красочного фото Черно-белого бала в Венеции на нее взирала Бланш Бенуа, висевшая на руке Найджела Сомерсета. Тот самый бал, на который ее приглашал Зено Скаури! Только сейчас она осознала, что за суматохой всех этих дней Найджел Сомерсет отошел на второй план.

Элен устало закрыла глаза и, не читая, опустила газету на колени. Она почувствовала себя очень, очень одинокой.

Тяжело вздохнув, Элен вылезла из такси перед кафе «У Фуке». После смерти Жанны она только-только стала приходить в себя. Последние дни уходящего лета в Париже стояла прекрасная погода. Владельцы кафе торжествовали: все столики снаружи были заняты.

Элен покрепче прижала к себе сумочку и, не оглядываясь больше по сторонам, поднялась на террасу кафе. Жак уже поджидал ее за одним из дальних столиков.

– Привет, принцесса, – как ни в чем не бывало, хмыкнул он.

Элен коротко кивнула и тихо, но четко произнесла:

– Итак, почему «У Фуке», а не офис?

– Потому что так удобнее, – отозвался Жак. – И, кроме того, помнится, ты хотела, чтобы ноги моей больше не было в твоей конторе. – Откинувшись на стуле, Жак изучающе посмотрел на нее и словно бы вмиг погрустнел. – Что-то ты не слишком хорошо выглядишь. Бледная какая-то, поблекшая. Черное совсем тебе не идет. Уж кто-кто, а ты-то должна это знать.

Элен равнодушно пожала плечами. Она вовсе не собиралась докладывать ему о своем горе.

– Круиз явно не пошел тебе на пользу, – развязным тоном продолжал Жак. – Кстати, ты еще не видела последний номер «Иси Пари»? – Он хитро прищурился и протянул Элен газету. С ее страницы на Элен насмешливо смотрел Найджел. – Их светлость, кажется, без памяти влюбился в Бланш Бенуа, – заметил Жак, самодовольно улыбаясь.

– Переходи к делу, – резко оборвала его Элен.

Она прекрасно знала, почему он организовал эту встречу именно в кафе. В Монте-Карло он упомянул что-то о выходном пособии. Это могло означать только одно: у него с собой негативы документов фон Айдерфельда, и он намерен шантажировать ее. Сумочка с негативами была похищена именно здесь – на перекрестке в четырех метрах от кафе. Она тогда сразу заподозрила Жака, но время шло, а он не предпринимал никаких попыток давить на нее, и подозрение исчезло само по себе.

К столику подошел официант.

– Белого вина, пожалуйста, – сказала Элен. Когда официант удалился, она снова посмотрела на Жака и, решив, что лучшая защита – это нападение, резко спросила: – Фотографии с тобой?

Он, сраженный догадливостью босса, ошарашенно посмотрел на нее. Последовала долгая, неловкая пауза.

– Умная, – выдохнул он, наконец, с уважением. – Я был уверен, что ты меня не заподозришь.

К столику подошел официант. Элен молча подождала, когда он уйдет.

– Сколько ты за них хочешь? – резко спросила она.

– Как всегда, сразу к делу, – хмыкнул он. – Боюсь, тебя мои условия не устроят.

– Ну же, смелей.

– У «Ле Эдисьен Элен Жано» два акционера. Само собой, первый из них – Юбер де Леже. Для меня всегда оставалось загадкой, почему именно он, но потом все прояснилось. Он рассказал мне, что ты заставила его.

– Каким образом?

На лице Жака появилась многозначительная улыбка.

– Ты заставила его убить Станислава, чтобы получить наследство…

Элен не могла удержаться от смеха.

– Подумать только, как я могла тебе так доверять!

– Теперь перейдем ко второму акционеру, некоему немецкому промышленнику Карлу фон Айдерфельду.

– У тебя есть негативы, и на одном из документов значится мое имя, так что тебе должно быть все понятно.

– Эти негативы дорогого стоят, принцесса, – с расстановкой проговорил Жак. – По нему виселица плачет, а он все еще гуляет на свободе. Любой, обладающий подобной информацией, давно бы обратился к властям. А ты почему-то этого не сделала. Вот я себя и спрашиваю – почему? И знаешь, к какому выводу я пришел? Элен промолчала.

– Ты шантажируешь его! – Глаза Жака торжествующе заблестели. – Только одного я не могу понять: зачем? У тебя и так полно денег, его тебе явно не нужны…

Элен даже глазом не моргнула. Ему-то что за дело? Его это совершенно не касается.

– Не хочешь – не рассказывай, – вздохнул Жак. – Мы оба прекрасно знаем, что «Ле Мод» пользуется большой популярностью во Франции. И ты знаешь, что французы думают о немцах. Как нация мы все еще их сильно ненавидим. И нет ни единого француза, который не захотел бы привлечь нацистов к суду за военные преступления. Раны еще слишком свежи. – Жак помолчал и продолжил, тщательно подбирая слова: – А что, если я передам документы фон Айдерфельда… ну, скажем, в «Ле Монд интернасьональ»? И передам вместе с копией прошлогоднего отчета о выплате ему дивидендов, который я вытащил из твоего файла? Представляешь, что может случиться?

Лицо Элен осталось бесстрастным.

– После войны французы брили головы женщинам, сотрудничавшим с немцами. Сейчас они этого не сделают, но с «Ле Мод» будет покончено – и с тобой тоже. Ты шагу не ступишь по Елисейским полям без того, чтобы кто-нибудь не плюнул тебе вслед.

– Сколько? – спросила Элен. – Десять тысяч франков?

– Десять тысяч франков! – истерично рассмеялся Жак. – Да это же курам на смех! Каждая акция «Ле Эдисьен Элен Жано» стоит двести тысяч. – Жак снизил голос до шепота: – Я хочу получать дивиденды, принцесса. – Он доверительно посмотрел на Элен. – Ну, скажем, процентов двадцать.

 

Глава 13

В последующие месяцы Элен с головой окунулась в работу. Она работала, не зная усталости: ей просто нужно было заглушить боль утраты своей лучшей подруги и единственного человека, кому она доверялась. Элен ужасно по ней скучала.

Сердце ныло и от тоски по Найджелу. До того как они встретились во второй раз, она даже не слышала о нем. Конечно, в силу того, что Зено Скаури окружал себя только людьми знаменитыми и преуспевающими, она могла бы догадаться, что Найджел – человек незаурядный, но чтобы до такой степени… Оказалось, все газеты и журналы пишут о нем. Любой его шаг становился сенсацией. Пресса, охочая до скандалов, связывала с ним десятки сомнительных романов, как с кинозвездами, так и с другими дамами, в частности с некоей английской аристократкой Амелией Айрс. И все же в центре внимания прессы была его карьера.

Ноябрьский номер журнала «Тайме» – Элеонора, как обычно, принесла ей подборку журналов – сразил ее наповал.

С обложки на нее смотрело лицо Найджела, а заголовок вверху гласил: «Новое поколение британских лидеров».

Элен долго вглядывалась в фотографию. Волевой подбородок, аристократический лоб, живые глаза – о, как ей все это дорого! Особенно глаза, мерцающие золотистыми искорками в тот самый миг, когда он сделал ей предложение. Элен откинулась в кресле и судорожно вздохнула. Сделал предложение… и ни слуху, ни духу.

Элен продолжала вглядываться в фотографию, не в силах отвести от нее глаз.

Сколько же времени прошло с тех пор, как она ранним утром в спешке покинула «Евангелию», оставив ему записку в двери? Почти три месяца.

Душевная мука снова захлестнула ее. Ясно, что Найджел навсегда остался в прошлом, пора выбросить его из головы… Но она ничего не могла с собой поделать. Он все еще жил в ее душе и, возможно, будет жить вечно. Она любила его.

Элен, полистав журнал, наткнулась на фотографию Найджела, сидящего за столом. Вынув из ящика стола увеличительное стекло в черепаховой оправе, она принялась с пристрастием изучать ее. Вот старинный письменный стол красного дерева, на стене написанный маслом портрет хмурого импозантного джентльмена с седыми волосами. Наверное, отец Найджела, герцог? Или, может, его дедушка?

На следующей фотографии Найджела запечатлели выходящим из «бентли» на судостроительном заводе в Ирландии. Еще на одной он был снят со спины. Найджел смотрел в окно: прямо под ним несла свои воды широкая Темза, а вдали виднелось здание парламента.

Элен пробежала статью глазами. Оказалось, Найджел принадлежал к тому политическому крылу, за которым в Англии было будущее.

Элен отложила журнал и задумчиво распрямилась в кресле. Похоже, она недооценила Найджела Сомерсета. Он был больше чем просто очаровательный мужчина, который пил с ней чай в казино и карабкался по скалам на Корсике.

Внезапная злость охватила ее: она разозлилась на себя и непроизвольно потянулась к селектору. Скорее всего, ей самой надо сделать первый шаг. Ведь это она сбежала с «Евангелии», это она подняла всех на ноги. А если бы такое же случилось и с ним? Может, он не получил ее записку, может…

Послышался голос секретарши.

– Элеонора, немедленно позвони в Англию. Свяжись с «Сомерсет холдинга лимитед». Полагаю, их офис находится в Лондоне. Мне надо поговорить с Найджелом Сомерсетом.

– Да, мадемуазель.

Казалось, ожидание будет длиться вечно.

Уже горя от нетерпения, Элен вскочила из-за стола и принялась раздраженно ходить по кабинету. Подойдя к окну, она взглянула на свою любимую Вандомскую площадь, но это ее ничуть не успокоило.

– Почему ты даже не попытался связаться со мной? – прошептала она, поморщившись от душевной муки. – Ты же знаешь, где меня найти. А я все жду и жду.

Только один человек дал о себе знать – Зено Скаури. Она послала ему благодарственное письмо и попросила извинения за свое поспешное бегство. Верный данному слову, он на целую неделю предоставил свою яхту в распоряжение журнала «Ле Мод».

Элен решительно вернулась к столу и нажала кнопку селектора.

– Элеонора?

– Да, мадемуазель.

– Аннулируй звонок в «Сомерсет холдинга».

Она устало опустилась в кресло. У него было достаточно времени, чтобы связаться с ней. Он просто не захотел.

Еще никогда в жизни она не испытывала такого чувства. Никогда.

 

Глава 1

Хамелеон медленно проехал на своем черном «херце» мимо загородного двухэтажного дома в штате Коннектикут. На заднем сиденье машины сидел огромный датский дог по кличке Руфус. Он сидел тихо, уши торчком, блестящие черные глаза добродушно смотрели в окно.

Хамелеон внимательно изучил окрестности. Дом стоял вдали от дороги, во дворе, где росли старые, голые в это время года клены. Построен он, по всей видимости, в первой половине девятнадцатого века, обит клинообразными досками. Фасад в виде буквы L фронтоном выходит на дорогу, ставни открыты, одна из печных труб дымится. На почтовом ящике у подъездной аллеи серебрилась надпись «Э. Жано».

Задерживаться здесь дольше не имело смысла. Проехав с четверть мили в обратном направлении, Хамелеон свернул на грязную проселочную дорогу и остановился у вечнозеленого кустарника. На кварцевом хронометре было без пятнадцати четыре. У него еще есть время исследовать до темноты частные владения Жано. Голос по телефону информировал его, что Элен Жано, возможно, проведет уик-энд у своего брата. Надо было выяснить, так ли это.

Оставив Руфуса в машине, Хамелеон направился к дому, стараясь двигаться как можно незаметнее. Ботинки на резиновой подошве делали его шаги почти бесшумными. Здесь, в провинциальной глуши, стояла тишина, и любой звук был отчетливо слышен. Это тебе не город, где все звуки сливаются в общей какофонии.

Когда он подошел к дому, из трубы по-прежнему вился дым, а в окнах уже зажегся свет. Какое-то время он стоял неподвижно и напряженно вслушивался. Тихо. Они, должно быть, в доме. Плохо, что сейчас зима: деревья стоят голые, вокруг все прекрасно просматривается. Ладно, ночью будет гораздо легче. А пока надо быть предельно осторожным.

За домом располагался большой гараж, тоже обитый клинообразной доской, с окнами по сторонам. Хамелеон подкрался к одному из них и заглянул внутрь. Так, двухместный «БМВ», черный «линкольн-континенталь». Белого «роллс-ройса» нет, но это еще ничего не значит: она могла приехать на «роллсе» и отпустить шофера. Вполне возможно также, что ее привез сюда брат или она приехала поездом или автобусом. Даже самые богатые в поездках между Нью-Йорком и Коннектикутом пользуются общественным транспортом.

Слева от гаража располагался прямоугольный плавательный бассейн, закрытый туго натянутым брезентом, а чуть поодаль стоял амбар, крытый почерневшей от непогоды кедровой дранкой. Большие узорчатые окна строения лучились мягким светом.

Хамелеон крадучись подошел к амбару, заглянул в одно из окон и чуть не присвистнул от удивления. Оказывается, это роскошный гостевой домик! Еще бы – тиковые панели, балочный потолок, дорогие ковры на полу, богатейшая обстановка. Во всем чувствовалась рука дизайнера-профессионала. Он заметил лежавшую на кофейном столике дамскую сумочку. Значит, его не обманули: Элен Жано, видимо, действительно здесь. Похоже, она предпочитает пользоваться гостевым домиком. Хотя вполне может оказаться, что это вовсе не ее сумочка. Ну что же, он подождет и все выяснит. Хамелеон вернулся к машине, выпустил Руфуса и, закурив сигарету, улыбнулся. Теперь уже скоро! На этот раз он вернется к дому с Руфусом.

Элен, улыбаясь, наблюдала за Эдмондом, который, надев фартук, крутился у большой кухонной плиты. Перевернув на гриле стейки, брат отложил вилку и каминными щипцами вынул из духовки огромные печеные картофелины.

– Пахнет вкусно, – радостно сказала Элен.

– Подожди хвалить, ты еще не попробовала десерт.

– И что же это? Бульденеж или профитроли?

– Придется потерпеть, – загадочно ответил Эдмонд. – Где будем обедать: в столовой, в кабинете или здесь, на кухне?

– Давай прямо здесь. Помнишь, когда мы были детьми, мне кажется, мы все время жили на кухне. И мне всегда это нравилось. Там так вкусно пахло.

– В тебе все еще живет крестьянка, маленькая француженка.

– Пожалуйста, держи это в секрете, – рассмеялась Элен. – Ты же не хочешь, чтобы весь мир узнал, что королева высокой моды – всего-навсего простая кухонная девчонка.

– Клянусь держать это в тайне. – Взяв вилку, Эдмонд снова перевернул стейки. – Что будешь пить? Шампанское или красное вино?

Хамелеон посмотрел на часы – прошло полчаса.

– Выходи, Руфус, – тихо приказал он.

Уши собаки моментально встали торчком. Она бесшумно спрыгнула на землю и застыла, вопросительно глядя на хозяина. Открытая розовая пасть придавала ей довольно добродушный вид.

– Пошли, собака, – криво усмехнулся Хамелеон. – Пора тебе отрабатывать ужин.

– Было вкусно. – Сделав последний глоток вина, Элен промокнула губы льняной салфеткой и встала из-за стола. Потом собрала тарелки и положила их в посудомоечную машину.

– По-моему, я начинаю американизироваться, – сказал Эдмонд, отодвигая стул. – Стейки и картошка – теперь моя любимая пища. А вот ты свою картошку не доела.

– Я не хочу поправляться, – рассмеялась Элен и. погладила свой плоский живот. – В противном случае тебе придется называть меня «большая француженка».

– И к яблочному пирогу даже не притронулась, – упрекнул ее брат.

– Еще бы! Уж лучше бы не говорил, что все утро провозился с десертом! Да ты просто поехал в Роксбери, купил пирог в кондитерской Сары Ли и разогрел его в духовке! – Элен уперла руки в бока, изображая притворный гнев. – Неужели поездка в город заняла у тебя все утро?

– Почти. – Эдмонд встал и потянулся. – Может, займемся финансовыми отчетами?

– Сейчас, только сначала я схожу в амбар. Там у меня остались все бумаги.

– Ладно. Я подожду тебя в библиотеке наверху.

Элен кивнула, включила посудомоечную машину, накинула на себя стеганое пальто и, прежде чем выйти на улицу, нажала на выключатель. Дорожка между домом и амбаром ярко осветилась спрятанными в деревьях фонарями.

Свежий, бодрящий воздух коннектикутской ночи ударил ей в лицо. Сунув руки в карманы пальто, Элен постояла на крыльце, полюбовалась звездами в безбрежном пространстве черного бархатного неба. Было тихо. Даже очень тихо. Эту тишину она любила больше всего, проводя свои уик-энды за городом. В Манхэттене такое совершенно невозможно.

Элен ступила на выложенную плиткой дорожку и направилась к амбару.

Как только зажглись фонари, Хамелеон отступил поглубже в тень. Его охватило сильное возбуждение. Такое бывало всякий раз, когда он готовился к встрече со своей жертвой. Но как бы сильно возбужден он ни был, ему всегда удавалось сохранить контроль над собой. Главное – предельная осторожность. В подобного рода бизнесе только дураки полагаются на случай и потому погибают.

Дверь открылась, на крыльце появилась женщина. Хамелеон удовлетворенно кивнул. Теперь надо терпеливо дождаться, когда она подойдет поближе. Он ведь должен убедиться, что это и есть Элен Жано.

Женщина сошла с крыльца, направилась к амбару. Цоканье ее каблуков гулко отдавалось на плитах дорожки. Руфус насторожился и глухо зарычал. Глаза его в свете фонарей горели желтым огнем.

– Тихо! – шепотом скомандовал Хамелеон.

Рык моментально застрял в глотке у животного, но напряжение не прошло.

Ничего, ожидание ему не повредит, а только сделает еще злее. Сунув руку в карман, Хамелеон достал акустический свисток. Он хорошо помнил инструкции: два коротких – команда к атаке, один длинный – назад.

Убийца не отрывал взгляда от Элен. Походка грациозная, чувственная, но отнюдь не вызывающая. Классная дамочка! Вот если бы она не…

Сейчас она была на полпути между домом и амбаром. Хамелеон затаил дыхание. Свет фонаря упал на ее лицо, и он наконец-то рассмотрел его. Теперь у него не было и тени сомнения – это была она.

Элен внезапно замедлила шаг. Что-то было не так.

Рядом таилась опасность. Она не знала какая, но ей уже довелось испытать это чувство. Тогда, в Париже. Ей точно так же стало не по себе перед приходом бошей в их дом. Только теперь ощущение опасности было сильнее. Ее словно накрыло морской волной.

Она напряженно всмотрелась в темноту и, затаив дыхание, прислушалась. Все тихо, но опасность стала еще ощутимее.

Ее охватила дрожь, и она стала растирать себе руки, пытаясь согреться. Страх все не проходил, не проходил и озноб.

Элен остановилась и прикинула расстояние до дома и до амбара. Амбар был ближе.

Она рванулась к нему.

Хамелеон нахмурился. Вот сука! Почему она побежала? Может, она их заметила? Но это невозможно – они хорошо спрятались. И вели себя тихо.

Что ж, раздумывать больше некогда. Поднеся акустический свисток к губам, Хамелеон дунул в него два раза. В ночи не раздалось ни звука, и только уши Руфуса уловили этот жуткий свист. Тело собаки напряглось, она издала глухое рычание и с быстротой молнии ринулась к Элен.

В библиотеке было тепло – пожалуй, даже слишком. В камине горел огонь, и Эдмонд ничуть не сомневался, что их с Элен сморит сон, прежде чем они просмотрят первую страницу финансового отчета.

Душно. Он обогнул обитые замшей диваны «честерфильд» и подошел к задернутому бархатными шторами окну, затем открыл обе рамы и выглянул наружу.

Ворвавшийся в комнату ночной воздух освежил его. Фонари, развешанные на деревьях, выхватили из темноты Элен на дорожке между домом и амбаром. Что-то в ее позе насторожило брата. К тому же она испуганно озиралась по сторонам. Еще секунда – и Элен бросилась бежать.

Прежде чем Эдмонд заметил черную тень, вырвавшуюся из темноты, он уже инстинктивно чувствовал: сестра в опасности.

Эдмонд мигом отскочил от окна и, перемахнув через ближайший диван, ринулся к столу и схватил нож для вскрытия писем, этакую турецкую саблю с острым, твердым и тонким, как бумага, лезвием.

В долю секунды он взвесил его на руке – вполне сгодится – и, не теряя времени, бросился обратно к окну. Сейчас это самый короткий путь вниз.

Ухватившись обеими руками за верхнюю часть рамы, Эдмонд сгруппировался подобно акробату и, подтянув колени к подбородку, прыгнул. Хорошо, что он когда-то занимался легкой атлетикой. Конечно, теперь он уже не такой гибкий, как раньше, но все еще силен и в хорошей форме.

Скользя вниз по крутой жесткой крыше заднего крыльца, он ни на мгновение не терял самообладания.

Вот и край крыши… Прыжок, сильный удар о землю. Острая боль, словно огнем, пронзила лодыжки. Он, тем не менее, перекувырнулся, вскочил на ноги и что было мочи, бросился к Элен. Ее крики разрывали ночь, и сквозь эти крики он отчетливо слышал грозное рычание разъяренной собаки. Собака была огромной; ее короткая черная шерсть зловеще блеснула в свете фонаря, и тут его словно током ударило: фонари могут гореть от силы минуты две, потом таймер автоматически их отключает. Боже, сколько же секунд у него осталось?!

Выхватив изо рта нож, Эдмонд с отчаянным воплем ринулся сестре на помощь.

Сначала в подлеске раздался громкий хруст, затем послышалось грозное рычание. Элен нутром чувствовала, что к ней несется огромная, сильная собака. Оглянувшись, она увидела горящие желтые глаза и иссиня-черное мускулистое тело. Пронзительно вскрикнув, она рванулась быстрее, подсознательно отметив, что это ей не поможет.

Холодный ветер просвистел у нее в ушах, когда собака, промахнувшись, пролетела буквально в дюйме от нее. Теперь страшный зверь прильнул к земле чуть впереди, отрезав Элен путь к спасению.

Она уже хотела, было развернуться и бежать обратно к дому, но тогда собака окажется сзади и нападет на нее со спины.

Элен застыла на месте. Сердце ее бешено колотилось, холодный воздух саднил горло. Может, ей спрятаться за деревом? Она в отчаянии оглянулась: ближайшее дерево в семи ярдах. Элен снова посмотрела на собаку. Та уже изготовилась к прыжку.

Элен лихорадочно соображала. Собака, датский дог, по всей видимости, весит не меньше, чем сама Элен, а может, даже и больше. Челюсти у нее огромные. Что делать? В руках у нее нет ничего, чем бы она могла отбиться.

И вдруг ее осенило. Пальто! Ее стеганое теплое пальто! Если она свернется в комочек, опустит голову вниз, подберет под себя руки и ноги…

Собака, казалось, все еще колебалась. Целую секунду она лежала на земле и вдруг в какое-то мгновение оказалась в воздухе. Свет фонарей осветил острые клыки, гибкое сильное тело, крепкие мускулы под короткой блестящей шерстью.

Элен, наклонив голову, тотчас бросилась на землю, но собака оказалась проворнее.

Острая боль пронзила Элен, когда собака всей тяжестью навалилась на нее, и горячее звериное дыхание обдало ее жаром. Грудь Элен внезапно заломило, она спиной ударилась о мерзлую землю, дыхание вмиг перехватило. Нет, главное сейчас – свернуться в комочек и не дать этим ужасным челюстям вцепиться ей в руки или ноги. Доберманы железной хваткой вонзаются в шею. А что делают датские доги? Элен почувствовала, что шансов на спасение у нее нет. Собака же по инерции перелетела через свою жертву и упала на землю. Не теряя ни секунды драгоценного времени, Элен подтянула колени к груди и, обхватив себя руками, засунула их как можно глубже в рукава. Когда собака, зарычав, вскочила на ноги, Элен перекатилась на живот и уткнулась лицом в землю.

Хамелеон в каком-то сладостном возбуждении наблюдал за происходящим. Глаза его блестели, как у сумасшедшего. Пенис затвердел и распирал брюки. Он сунул руку в штаны.

Сейчас, сейчас произойдет эта смертельная схватка между превосходным умом и превосходным телом. Руфус, большой и сильный, напоминал издалека грациозную пантеру. Жаль только, что силы неравны. У женщины нет ни малейшего шанса. Собака непременно ее победит.

Он мысленно порадовался тому, что использовал в данном деле собаку, а не свои собственные руки или оружие. Ведь когда тело женщины найдут, ее смерть припишут взбесившемуся животному. Это будет идеальное убийство, без сучка и задоринки. Убийство, за которое ни один человек, тем более неизвестный, наказан не будет. Они с Руфусом исчезнут навсегда. Он будет на пути в Чикаго с последней платой за убийство в кармане, а собака будет мертва, как и эта женщина.

И концы в воду. Он снова окажется на высоте, создав своего рода шедевр – идеальное убийство.

Хамелеон снова дунул в акустический свисток, чтобы науськать собаку, хотя Руфус вовсе не нуждался в этом. Зверь уже почуял запах крови. Еще немного – и он попробует ее на вкус.

При одной мысли об этом Хамелеон чуть не кончил. Нет, лучше оставить пока свой член в покое: он удовлетворит свое сладостное возбуждение в самый последний момент.

Внезапно окрестности огласились воинственным воплем. Руфус застыл и повернул морду в сторону дома. Хамелеон, нехотя оторвав взгляд от собаки, тотчас заметил Эдмонда, мчавшегося через двор с ножом в руке.

Эдмонд снова крикнул. На сей раз Хамелеон явственно расслышал слово, которое вырывалось из его глотки:

– Сидеть!

Глаза Хамелеона расширились от удивления. Эта огромная собака – его дьявольская убойная машина – отступила. Она покорно села на задние лапы.

Хамелеон быстро поднес свисток к губам и издал два коротких свистка.

– Сидеть!

Собака сначала озадаченно вскочила, затем снова послушно села. Руфус вертел головой из стороны в сторону: то в направлении беззвучного свистка, то в направлении человека, отдававшего ему четкую команду «сидеть».

– Твою мать! – тихо выругался Хамелеон и снова дунул в свисток. Шерсть Руфуса встала дыбом, он с рыком обнажил клыки.

– Сидеть!

Зверь послушно сел.

Эдмонд стал медленно приближаться к Элен. Собака вновь угрожающе зарычала.

– Сидеть!

Рык застрял в глотке Руфуса, и он не сдвинулся с места.

– Поднимайся, маленькая француженка, – произнес Эдмонд. – Постарайся не делать резких движений.

Элен осторожно подняла голову. Собака зашевелилась.

– Сидеть!

Хамелеон, не переставая, шептал проклятия. Надо же, какая нелепость! И зачем только инструкторы учат собак таким общим командам типа «сидеть»? Использовали бы кодовое слово. А ему не мешало еще вчера быть понаблюдательнее.

Теперь уже ничего не поделаешь. У него даже нет с собой ружья, чтобы прикончить эту женщину. Не может он, и задушить ее или убить ножом – момент неожиданности упущен. К тому же сейчас ему придется иметь дело с мужчиной, а у того в руке нож. Нет уж, лучше ретироваться и попытаться осуществить задуманное в следующий раз. Он дунул в свисток – долгим протяжным свистом, чтобы вернуть собаку. Руфус вскочил, повернулся в его сторону и исчез в темноте.

Элен, шатаясь, шагнула к Эдмонду. Руки и ноги у нее дрожали, во рту пересохло.

– Все прошло, – сказал он ласково, пряча в карман нож. – Собака убежала. – Эдмонд привлек ее к себе. – Ты не ушиблась?

– Нет, – прошептала Элен. – Но эта собака…

– Забудь о ней. Все кончилось. – Он погладил сестру по голове.

И тут погасли фонари. Неужели этот кошмар длился только две минуты? Казалось, минула целая вечность.

– Все прошло, – повторила Элен, и вскоре дрожь ее начала утихать. Присутствие Эдмонда отгоняло все страхи, придавало уверенность. – Спасибо Господу, что все уже позади.

Эдмонд, тем не менее, напряженно вглядывался в темноту. У него не хватило решимости, сказать сестре все как есть.

Он слышал не только собаку, которая напролом бросилась в кусты. Он чувствовал также присутствие того, кто двигался с величайшей осторожностью.

Присутствие человека.

 

Глава 2

Карл фон Айдерфельд, задумавшись, сидел за большим письменным столом. Лампа из золоченой бронзы с шелковым абажуром бросала мягкий свет на полированную столешницу и фотографии семьи фон Айдерфельда.

Фотография в овальной рамке его красавицы жены Хельги была сделана сразу после их женитьбы. Сейчас ей было сорок четыре, волосы ее поседели, но она по-прежнему оставалась чрезвычайно привлекательной женщиной. Карл только что разговаривал с Хельгой по телефону. Она сообщила ему, что в Дюссельдорфе настоящая зима, холодно и ей хотелось бы отдохнуть в Марракеше. Он пообещал ей покончить с делами в Нью-Йорке и слетать туда вместе с ней.

Лично он презирал север Африки, а точнее, всю Африку. Слишком там грязно, полно мух, но хуже всего то, что весь континент заполнен низшей расой. Мало того, что это ужасно само по себе, так у половины всех этих туземцев еще что-нибудь да отсутствует: глаза, уши, носы, конечности. Он покачал головой. К тому же его чувствительные глаза не выносили резкого солнца пустыни, ослепительного сияния белых домов. Поэтому в Марракеше он всегда сидел дома, выходя не дальше прохладной закрытой веранды.

Хельга же любила проводить зимы на севере Африки. Ей нравился бассейн олимпийских размеров, который по ее настоянию он построил на их вилле.

Фон Айдерфельд с любовью смотрел на фотографию жены. Когда он встретил Хельгу Рекнагель, она была живой легендой Германии. В те послевоенные годы она единственная вселила в сердца немцев чувство национальной гордости. В 1956 году на Олимпийских играх в Мельбурне Хельга завоевала серебряную медаль в заплыве на четыреста метров вольным стилем, проплыв дистанцию за четыре минуты пятьдесят пять и девять сотых секунды. Ее лицо мелькало во всех немецких газетах, смотрело со всех журнальных обложек. По возвращении из Австралии она с триумфом была встречена в аэропорту Кельна вопящей толпой. Ее прозвали Святой Хельгой.

Родилась она в 1936 году в первом родильном доме «Лебенсборн». Такие дома создавались согласно гениальному замыслу Генриха Гиммлера, с тем, чтобы увеличить численность арийской расы. Мать Хельги была одной из многих, поощряемых государством женщин, кто согласился иметь незаконнорожденного ребенка от офицера СО. Руководствуясь долгом, она покорно раздвинула ноги, приняла в себя чистое арийское семя и спустя девять месяцев произвела на свет арийского ребенка. В доме «Лебенсборн» с большим портретом фюрера в вестибюле мать и дочь чувствовали себя довольно комфортно.

Через три недели после их встречи Карл фон Айдерфельд женился на Хельге Рекнагель. В ней он нашел все, что искал. Она была чистокровная арийка, ее отец был офицером СС. Она была здоровой, сильной и принесла славу своей стране. После короткого медового месяца в Баварии он начал создавать семью.

Фон Айдерфельд посмотрел на две другие фотографии в серебряных рамочках. Рольф и Отто, его сыновья.

Хельга не раз заговаривала о детях, но он отказывался. Боялся, что рожденные от него дети могут быть альбиносами. А потому, пойдя на компромисс, они с женой стали посещать агентства по усыновлению детей в поисках красивого мальчика-блондина.

Они нашли двух мальчиков, двух осиротевших братьев. Выглядели они как истинные арийцы. Рольфу сейчас было двадцать три, а Отто – двадцать восемь. Они были симпатичными, когда их усыновляли, и такими же остались и сейчас.

Отто всегда был упрямым и неулыбчивым, правда, очень красивым: светлые глаза, чувственные губы, серьезное выражение лица. Отто уже сейчас обещал сделать головокружительную политическую карьеру. Христианские демократы видели в нем свою будущую политическую опору, а социал-демократы – грозного оппонента. Его высокое положение в бундестаге не подвергалось сомнению. Кто знает, возможно, со временем Отто фон Айдерфельд даже сможет стать канцлером.

Рольф же оставался неисправимым проказником с отличным чувством юмора. Внезапно, почти за одну ночь, мальчишество в нем исчезло, и проявился довольно твердый характер. Фон Айдерфельд был удивлен и в то же время обрадован этой перемене в сыне. Стоило лишь приобщить Рольфа к семейному бизнесу, как он вдруг осознал, что на него возлагаются надежды как на наследника «Фон Айдерфельд индустри». Он уже сейчас поражал фон Айдерфельда своей деловой хваткой, твердостью и немецкой деловитостью. Теперь за будущее компании можно не беспокоиться. Единственное, что терзало фон Айдерфельда, – то, что мальчики не были его плотью и кровью. Он, правда, никогда ни словом не обмолвился об этом, успокаивая себя тем, что с такими парнями его дело будет процветать. По крайней мере, фамилия его будет жить в поколениях. Молодая жена Рольфа, Моника, уже беременна.

Фон Айдерфельд печально вздохнул и сложил на столе свои постаревшие белые руки. Не было никакого сомнения, что оба сына превзойдут своего отца. Конечно, начинают они не на пустом месте, но и задатки у них весьма и весьма… В общем-то, каждый из них справился бы с Элен Жано лучше, чем он, но нельзя же раскрывать им свое прошлое. Даже Хельга ничего не знала. Подозревала – да, но никогда не обмолвилась ни словом. Она любила его, была ему предана. Одно слово – немка. Она все понимала.

Он снова вздохнул. Свидетельства его преступной деятельности, собранные Элен Жано, сожжены, но где гарантия, что нет других? Если одному человеку удалось найти их, то почему бы и другим не докопаться? В конце концов, рейх был единой бюрократической машиной и отнюдь не все документы уничтожены. А живые очевидцы? Миллионы людей умерли в лагерях – он сам послал туда сотни, а может, и тысячи, – но ведь кое-кто и выжил. А что, если кто-нибудь уже узнал его и только и ждет удобного случая? Да, он предпринял все меры предосторожности – на публике не бывает, ведет тихую жизнь, всегда передвигается на личной машине, в личном самолете, на личном корабле, к нему никогда не подпускают фотографов, – однако он всю жизнь прожил с ощущением петли на шее.

И самое худшее случилось в тот день, когда к нему в кабинет вошла Элен Жано и высыпала ему на стол кучу компрометирующих документов. Он вздрогнул, вспомнив это. Документы уничтожены, но…

Дрожащей рукой он пригладил свои редкие белые волосы. Она свидетельница. Она видела эти документы. Она все еще может привлечь его к суду за военные преступления.

Она жива.

 

Глава 3

Дженнифер Ровен, повернулась на бок и нежно потрясла мужа за плечо. Ее голос, наконец, проник сквозь тяжелую завесу его сна.

– Милый… проснись, милый.

Он, недовольно замычав, открыл глаза и посмотрел на жену.

– В чем дело? – раздраженно спросил он, садясь в постели.

Она указала ему на телефонную трубку.

– Опять этот человек, – прошептала она испуганным голосом. – Ты знаешь, о ком я.

– Шептун? – спросил он сонным голосом. Она кивнула и протянула ему трубку.

– Роберт Ровен слушает.

– Мистер Ровен… – Голос на другом конце провода был хриплым и неприятным, отчего у Ровена пробежал мороз по коже. Возможно, потому, что он никак не мог связать этот шепот с телесной оболочкой говорившего. – Вы обдумали мое предложение?

На какой-то момент Роберт растерялся и смущенно посмотрел на Дженнифер. Вышла бы из комнаты, что ли! Но нельзя же просить ее об этом в открытую.

– Да, – ответил он как можно непринужденнее. – Я все обдумал.

– И к какому решению вы пришли?

– Считайте, что дело сделано, если, конечно, завтра к пяти часам она не принесет деньги. – Он посмотрел на будильник. – Вернее, уже сегодня, – поправился он. – Если она не принесет их, то банк конфискует ее залог и, уверяю вас, он поступит в ваше распоряжение, как мы и договаривались.

– Вы приняли очень мудрое решение, мистер Ровен. – В трубке послышался неприятный смех. – Она никогда не принесет вам одиннадцать миллионов долларов, уверяю вас!

Наступила пауза. Ровен выжидающе молчал.

– Как насчет того, чтобы встретиться утром? В обмен на ваше слово вы получите атташе-кейс с пятьюстами тысячами долларов. Остальное получите по завершении сделки, когда акции окажутся у нас в руках. Хочу предупредить… – шепот стал свистящим и угрожающим, – не вздумайте вести двойную игру!

– И в мыслях этого не было, – проговорил Ровен.

– Еще одно мудрое решение, мистер Ровен. Чтобы продемонстрировать наше расположение, мы доставим вам деньги в восемь часов утра.

– Где мы встречаемся?

– Паромная станция на Стейтен-Айленде… – Как я вас узнаю?

– Я сам вас узнаю, мистер Ровен. Наденьте плащ свободного покроя с поясом. И, пожалуйста, не откажите в такой банальности, как красная гвоздика в петлице на левом лацкане плаща. Встретимся в мужском туалете. Спокойной ночи, мистер Ровен.

– Спокойной ночи…

В трубке щелкнуло. Ровен с минуту молча смотрел на нее, затем, пожав плечами, передал ее Дженнифер. Она опустила трубку на рычаг и с любопытством посмотрела на мужа.

– Милый… – спросила она обеспокоенно. – Что случилось?

– Ничего особенного. Звонили по делу. – Наклонившись, он поцеловал жену в губы.

Дженнифер не ответила на его поцелуй, а только с сомнением покачала головой.

– В два часа ночи? Почему ты не хочешь мне рассказать?

– Ну ладно, Дженни, – устало отозвался он. – Завтра утром мы станем богатыми.

– Богатыми? Не вешай мне лапшу на уши! – Дженнифер сердито фыркнула.

– Я серьезно.

Что-то в голосе мужа насторожило Дженнифер.

– Но как? – Ее глаза подозрительно сузились. – Уж не собираешься ли ты… воровать?

– Прикуси язык! – Он натянуто улыбнулся. – Нет, воровать я не собираюсь. Ты за кого выходила замуж, за дурака? Просто верь мне, Дженнифер. – Ровен тихонько похлопал жену по руке. – Подожди, сама все увидишь. Мы будем купаться в деньгах.

 

Глава 1

Париж, 1960 год

Эдмонд отступил, пропуская Элен в квартиру. Взгляд ее скользнул по холлу, по гостиной. В квартире было душно и жарко. Несмотря на благоухающую весну, все окна здесь были закрыты, а шторы задернуты. Сестра зябко повела плечами: Эдмонд как будто стремился отгородиться от внешнего мира.

– Я рада, что застала тебя дома, – сказала Элен. – Надеюсь, не помешаю?

Эдмонд криво улыбнулся и провел сестру в гостиную.

– Я просто сижу, занимаюсь. – Он кивнул на открытые учебники на столе.

Элен бросила на тахту сумочку, осторожно села, стараясь не угодить на выскочившую из матраса пружину. В квартире было не только темно, но еще и грязно и пыльно. Отсюда давно исчезли смех, доверительные улыбки и вкусные запахи.

– Я пришла с тобой поговорить.

Элен с трудом выдавила из себя улыбку.

– О чем? – Брат выглядел осунувшимся и каким-то потерявшимся. Его красный кардиган на локтях протерся до дыр. Если бы Жанна была жива, она непременно починила бы его.

– Не так сразу, – ответила она, внезапно смутившись. – Пожалуй, я чего-нибудь выпью. У тебя есть белое вино?

– Кажется, есть. Сейчас посмотрю.

Покачав головой, Элен проводила брата взглядом. Почему он никак не возьмет себя в руки? Почему не вернется к жизни, вместо того чтобы прятать нос в учебники? И ведь больше всех от этого страдает малышка Элен! Какой бы юной и жизнерадостной девочка ни была, но она потеряла мать и сейчас теряет отца, пусть даже из-за того, что он так увлечен учебой в университете. Только сама Элен психологически извлекала пользу, беря на себя ответственность за судьбу племянницы. Она тем самым заполняла пустоту, которая возникла в ее душе после смерти Жанны и предательства Найджела. И что еще важнее, в будущем ей теперь открывались новые перспективы. Это будущее представлялось ей таким блестящим, что она и думать-то о нем боялась, а не то, что говорить.

Элен давно уже обдумала, как станет воспитывать племянницу. Она дала слово Жанне и ни за что не отступится. Причем не только ради Жанны, но еще и потому, что воспитание племянницы отвечает ее честолюбивым замыслам. Так как она не способна иметь собственных детей, то вполне естественно, если малышка Элен станет ее связующим звеном с будущим, гарантией того, что ее журнал «Ле Мод» останется семейным бизнесом.

До всего этого еще далеко, но в том-то и заключается ее план. У нее есть время проследить за сложным процессом становления племянницы. У малышки Элен будет все, чего она сама была лишена в детстве. Весь вопрос сводится только к умелому руководству. Девочка будет ходить в лучшие школы, встречаться с нужными людьми, получит образование в Швейцарии, станет социально значимой величиной и квалифицированной деловой женщиной. Элен даже мысли не допускала, что племяннице не захочется делать такую карьеру.

И все же главное – не переборщить. Пусть Элен растет как все другие дети, детство есть детство. Однако в ней надо постепенно развивать честолюбие: в конце концов, ей уже шесть лет и лепить из нее сейчас настоящую даму отнюдь не преждевременно, а в самый раз. Элен хорошо помнила, какой восприимчивой она была в ее годы.

Надо только соблюсти интересы всех сторон. Прежде всего, следует уделять девочке больше внимания. Но не может же она просто забрать ребенка! Малышка Элен – дочь Эдмонда, и брат, конечно же, любит ее безумно. Это единственное, что осталось у него от Жанны. Оторвать дочь от отца будет слишком жестоко.

Какое-то время Элен вынашивала идею снять квартиру и жить вместе с ними. Таким образом, у нее появилась бы масса возможностей держать племянницу под своим постоянным контролем. Но постепенно она отвергла эту идею: не годится брату и сестре, какими бы тесными ни были их узы, жить под одной крышей. Не то чтобы она боялась каких-либо слухов – она уже давно научилась не обращать внимания на сплетни, – а просто это было бы несправедливо по отношению как к самой малышке Элен, так и к памяти Жанны.

И все-таки Элен нашла решение.

Из кухни, налив в стакан вино, вернулся Эдмонд.

– А ты не будешь? – удивилась она, принимая стакан. Он покачал головой и сел рядом.

Пригубив, сестра поставила стакан на столик и молча посмотрела на брата.

– Надеюсь, ты пришла не с воспитательной целью? – спросил он, закурив сигарету.

– Вовсе нет, – смутилась Элен. – Зачем же мне вмешиваться в то, что меня не касается?

Брат только печально улыбнулся.

– Эдмонд, мы всегда были очень дружны… – Брат задумчиво кивнул. – Гораздо дружнее, чем большинство братьев и сестер. Но с тех пор как Жанна… – Элен вздохнула. – С тех пор как Жанна умерла, мы с тобой как-то отдалились.

Эдмонд тотчас отвел взгляд и уставился в дальний конец комнаты.

Прикусив губу, Элен задумалась. Может, ей отложить разговор до следующего раза? Она отпила из стакана. Нет. Дело не может ждать, это слишком важно. Решительно взяв брата за руку, она развернула его лицом к себе.

– Эдмонд, я очень беспокоюсь о малышке Элен. Неужели ты не понимаешь? Тебя никогда нет дома, а если и есть, то ты в основном сидишь над книгами.

– Чего же ты хочешь? – сверкнул глазами Эдмонд. Элен обеими руками сжала руку брата.

– Уделяй ей больше внимания. Иногда готовь что-нибудь для нее. Почаще живи ее интересами.

– Мадам Курбе хорошо заботится о ней. Вздохнув, Элен вскочила на ноги и сердито заходила по комнате.

– Мадам Курбе – консьержка и очень занята. Может, они и ладят друг с другом, но и только. Девочка растет, Эдмонд! – Элен резко остановилась. – Она нуждается в общении. Внимании. Семье.

Эдмонд внезапно вздрогнул: его сигарета догорела до самого фильтра и обожгла ему пальцы. Он поднялся и резко швырнул окурок в камин.

– Эдмонд, малышке Элен нужна няня.

– Нянь нанимают для грудных детей, – отрезал Эдмонд, поджав губы.

Но Элен продолжала убеждать брата, и он вынужден был признать, что все его попытки что-либо сделать в этом плане всегда кончались неудачей. Сначала он нанял безответственную молодую девушку помогать по хозяйству; потом женщину, которая отводила малышку Элен в школу и забирала ее. Спустя какое-то время Элен обнаружила, что «гувернантка» сильно пьет. А мадам Курбе так и вовсе не годилась для этой работы.

– Мне самому хорошую няню не найти, – признался Эдмонд. – Я ничего в них не понимаю. – Он умоляюще посмотрел на Элен. – Я знаю, что ты ужасно занята, но…

– Беру это на себя, – удовлетворенно кивнула сестра.

Итак, вопрос с няней решен; теперь главное – не терять времени. И вот во время пасхальных каникул Элен взяла недельный отпуск и полетела с племянницей в Англию. Англичане всегда славились своими нянями, поэтому лучше уж искать прямо на месте. Конечно, Элен порой в голову приходила мысль и о том, что в Лондоне они могут случайно встретиться с Найджелом.

Они остановились в апартаментах гостиницы «Клариджез», которые включали в себя роскошную гостиную, две спальни и две ванные. Впервые Элен ничего не делала, а просто наслаждалась жизнью. Энергия девочки била через край; малышка Элен отличалась еще и быстрым, пытливым умом. Вместе они исходили Лондон вдоль и поперек. Держась за руки, они гуляли вдоль Темзы, не обращая внимания на туман и облачность; ходили в «Ковент-Гарден», где слушали оперу «Кавалер роз»; осмотрели здание парламента, посетили старинный замок Тауэр. Они восхищались египетскими древностями в Британском музее, делали покупки на Риджент-стрит и в «Харродз», посетили «Лавку древностей», воспетую Диккенсом, и тряслись от страха в музее мадам Тюссо. А еще они осмотрели Виндзорский дворец и остановились на обратном пути в загородной гостинице, насладились ростбифом, йоркширским пудингом и чаем «Эрл Грей».

Но прежде чем отправиться на очередную экскурсию, Элен ежедневно в течение недели проводила собеседование с претендентками на роль няни, предоставляемыми ей службой занятости.

В начале второй недели надежда встретиться с Найджелом бесследно испарилась, зато, наконец, нашлась няня, которая отвечала самым строгим требованиям.

Звали ее Элизабет Стюарт. Это была статная шотландская женщина, далеко за сорок. Они с малышкой Элен сразу же нашли общий язык, что немедленно пробудило в душе Элен вполне понятную ревность. Что ж, она сама настояла на поисках няни.

Дольше оставаться в Англии не имело смысла: они вернулись в Париж. Итак, теперь надо позаботиться о доме, о постоянном прибежище, куда можно прийти со всеми своими радостями и печалями. И пусть он будет за городской чертой!

Когда Элен нашла то, что хотела, она подписала все необходимые бумаги, выложила наличными свыше миллиона франков и в одну из суббот повезла туда Эдмонда и малышку Элен. Она держала покупку в секрете и ни словом не обмолвилась о том, куда они направляются.

Через два часа после того, как они выехали из Парижа. Элен указала шоферу налево. На следующем перекрестке он, сделав левый поворот, выехал на ухабистую дорогу, ведущую к лесу.

– Куда это ты нас везешь? – горя от нетерпения, спросила малышка Элен.

Элен таинственно улыбнулась:

– Я недавно купила маленький домик в сельской местности. Решила, что нам не помешает иногда скрываться там от суеты Парижа. – Погладив малышку Элен, она повернулась к Эдмонду: – Не обижайся, мне хотелось сделать вам сюрприз.

– А я и не возражаю, особенно если время от времени ты тоже будешь там появляться.

– И это ты мне? Конечно, буду!

Элен была довольна. С тех пор как в доме поселилась няня, Эдмонд стал возвращаться к нормальной жизни. Шторы теперь раздвигались каждое утро, комнаты проветривались, из кухни вкусно пахло, а они с братом снова стали близки друг другу.

Машина выехала на поляну, и Эдмонд резко выпрямился.

– Ты, кажется, сказала «домик»?

– Ну… – Элен развела руками.

Замок был похож на островок коричневого камня, с башенками по углам, с мощеным булыжником двором и рвом, превращенным в большой зеленый пруд, по которому, отражаясь в воде, грациозно скользили утки и лебеди.

Едва машина остановилась, малышка Элен побежала к пруду.

Дом не такой роскошный, как Отеклок, подумала Элен, но в нем есть свое особое очарование. В нем нет надменности и величественности. Это просто удобный загородный замок в ста шестидесяти километрах к югу от Парижа. Первоначально замок принадлежал Диане де Пуатье, затем, переходя по наследству, подвергался разным перестройкам. Здесь были домик смотрителя, гостевой домик, конюшни и пригодная для жилья трехэтажная каменная башня за прудом.

Элен решила оставить пожилую пару смотрителей, месье и мадам Грез, с тем, чтобы они следили за домом. Она также купила малышке Элен маленького пони.

Жанна ушла в небытие, но навсегда останется в их памяти. Она наверняка была бы довольна. У малышки Элен теперь есть свой дом, который со временем станет ее собственностью.

 

Глава 2

Миланский банк располагался в цокольном этаже тридцатиэтажной офисной башни, которая возвышалась над старинными зданиями старого города. Построенная в виде черного конуса, башня доминировала на небосклоне, словно огромный, тянущийся к небу фаллос. Выйдя из здания, Элен зажмурилась от яркого солнечного света, надела солнцезащитные очки и легко сбежала по низким ступеням на тротуар к фонтану. Налетел теплый майский ветерок, и ее обдало брызгами. Стало свежо и прохладно.

Легкая улыбка заиграла на губах Элен. Дела двигались в гору. Пошел второй месяц, с тех пор как она была признана миллионершей по праву – принимая во внимание деньги, заработанные только собственным трудом на журнале «Ле Мод», и не в каких-то там ничего не стоящих лирах или бесконечных франках, а в твердой валюте – долларах. Первый номер журнала «Ла Мода», точной итальянской копии французского «Ле Мод», уже заполнил прилавки всех газетных киосков.

Она улыбалась, вспоминая, как синьор Пьяротто, президент банка, с каждым разом заискивал все больше. Он начал понимать, какого ценного клиента приобрел в ее лице, и теперь следил за тем, чтобы обслуживать ее лично.

Элен посмотрела на золотые часы: скоро десять, и ей надо торопиться, так как у нее назначена встреча с распространителями и рекламными агентами, а в полдень запланирован рабочий ленч с Царицей.

Элен свернула направо, на улицу Монтенаполеоне, и направилась к офисам «Эдицьони Элен Жано». Они были расположены всего в нескольких кварталах отсюда, в огромном старинном палаццо Медичи, переделанном под коммерческий центр высшего разряда. Здание было поделено между несколькими дизайнерскими фирмами модной одежды, тремя торговцами-оптовиками по продаже сувениров и парфюмерии и офисами «Ла Мода».

Проходя мимо газетного киоска, Элен невольно замедлила шаг. Да, ей интересно, как продается журнал «Ла Мода». Вот две молодые блондинки застряли у прилавка, не зная, на что решиться – либо купить ее журнал, либо более привычный «Вог». Любопытство пересилило. Они взяли в руки «Ла Мода», пролистали. Выражение их лиц моментально изменилось: из скучной, обыденной жизни они перенеслись в волшебный мир моды, превосходной косметики, сказочных драгоценностей.

Элен гордо расправила плечи. Не зря она делилась своим вкусом и знаниями – да и всем миром моды – и с этими женщинами, и с многими другими. Во всяком случае, она воплощала в жизнь их мечты, переносила их на бумагу, откуда они не смогут испариться. Возможно, она даже изменит их отношение к себе, поможет им стать красивыми, уверенными и желанными. Ведь она прекрасно помнит, как журналы в магазине мадам Дюпре изменили всю ее жизнь.

Даже не взглянув на «Вог», итальянки достали кошельки и расплатились за «Ла Мода».

Элен улыбнулась. И это только первый номер! Повинуясь порыву, она подошла к газетному киоску.

– Доброе утро, синьорина, – приветствовала ее киоскерша.

– Доброе утро. – Элен посмотрела на стопку «Ла Мода». – Новый журнал?

– Да, синьорина, и это что-то! – Старушка сложила пальцы щепоткой и с восторгом поцеловала их.

Элен вытащила тысячу лир и купила журнал. Сунув его под мышку, она гордо двинулась вниз по улице. Завидев уличное кафе, она остановилась и, усевшись за столик, заказала чашечку кофе-эспрессо.

Просматривая журнал, Элен не переставала удивляться, как же много она успела за последние два года. Был создан журнал «Ле Мод», и с ним теперь нельзя не считаться. И что самое главное, в стадии разработки находились еще два журнала для мужчин. Но это лишь часть ее грандиозного замысла. Она знала – интуитивно и из опыта с наследством Станислава, – что деньги должны делать деньги. Конечно, это большая ответственность, поскольку приходится все время заставлять их работать, постоянно наращивая обороты. В противном случае, какая от них польза?

Она применила все свои знания на практике, постоянно расширяя свою империю и думая о создании нового, совершенно другого, но надежного дела. Ее чутье сослужило ей хорошую службу в прошлом, и она полностью полагалась на него. Для нее Париж и «Ле Мод» стали началом. Италия же в будущем станет стартовой площадкой для запуска «ракеты». Она ничуть не сомневалась в этом.

Элен вошла в здание и двинулась по гулкому вестибюлю вдоль стеклянных витрин с дорогими сувенирами. Сам воздух здесь был пропитан роскошью. Пахло дорогой парфюмерией.

Стеклянные витрины принадлежали оптовому торговцу сувенирами, который занимал весь цокольный этаж; аромат дорогой парфюмерии шел с третьего этажа. А на втором этаже находился офис «Эдицьони Элен Жано».

Элен остановилась на пороге, уловив напряженный ритм рабочего дня. Она нутром чувствовала, как крутятся колеса запущенной машины, могла даже, протянув руку, ощутить плотность деловой атмосферы. Беспрестанные телефонные звонки, трескотня пишущих машинок, писк телефакса, возбужденные голоса из конференц-зала, где проходило заседание творческого совета… Здесь звучал итальянский язык, но дух – Элен даже закрыла глаза, – дух миланских офисов был точно таким же, как и в ее парижской штаб-квартире. Бизнес, основанный на прогнозировании новых направлений в моде, на «подаче» новых перспективных дизайнеров, – весь этот механизм сейчас работал слаженно и четко, и в этом была его сила.

Элен устремилась в свой кабинет. Жаль, что она пропустила утреннее совещание, деловой ленч с Любой, но она была так увлечена своими планами!.. Сейчас уже два часа.

Элен подошла к своему столу, бросила на него сумочку и журнал. Из-под маленькой бронзовой статуэтки, которую она использовала как пресс-папье, торчал розовый листочек бумаги. Она тотчас узнала почерк Любы. Содержание записки было весьма загадочным: «Я нашла его! Л.»

Элен тут же позвонила Царице, одновременно достав голубую папку с красной надписью: «Конфиденциально».

Откинувшись на стуле, она открыла первую страницу перспективного плана очередного номера журнала. Через минуту она уже с головой погрузилась в чтение.

От неожиданного стука в дверь Элен вздрогнула.

– Войдите! – крикнула она.

С присущей ей стремительностью к столу подошла Люба. В руке у нее был листочек бумаги с каким-то печатным текстом. Она с гордым видом застыла у стола, красуясь в своем черном трикотажном платье-рубашке, подпоясанном черным кожаным ремнем с такой огромной серебряной пряжкой, какую Элен в жизни не видела. Черные туфли-лодочки соответствовали платью, правда, пряжки на них были поменьше. Черные как смоль волосы сегодня были собраны на правой стороне головы и заплетены в длинную толстую косу, свисавшую чуть ли не до самой талии. В воздухе мелькнули руки с оранжевыми ногтями.

– Я нашла такого лопуха! – драматическим шепотом провозгласила она.

Элен явно смутилась.

Черные глаза Царицы сверкнули из-под длинных ресниц.

– Того, кого ты ищешь; иначе как «лопух» и не назовешь.

– Ну ладно, пусть будет «лопух», – вздохнула Элен и указала Любе на стул.

Та заглянула в бумажку.

– Его имя – Марчелло д'Итри. Родился на Сицилии, в настоящее время живет в Милане. Работая у Миссони ткачом, занимался изучением моды. Потом уехал в Нью-Иорк, два года учился в Технологическом институте. Вернулся назад, проработал год чернорабочим на фабрике по пошиву готовой одежды. В течение шести месяцев был ассистентом дизайнера по тканям на «Т. и Дж. Вестор». Два года назад попытался открыть бутик, но с треском провалился и сейчас обивает пороги всех дизайнеров города. Холостяк и гетеросексуал. Вот, пожалуй, и все.

– Думаешь, он именно тот, кто нам нужен?

– Я все про него выведала, – отозвалась Царица. – Лопух, каких свет не видал.

Элен поморщилась: не хотелось бы ей слышать это слово. Хотя, если говорить честно, Царица была права – она искала именно «лопуха». Дамского угодника, настоящего итальянца, который попробовал бы себя в моде, но потерпел полный провал. Ей нужен был мужчина достаточно умный, чтобы понимать, что от него требуется, и все же недостаточно самостоятельный. Он должен быть человеком, у которого никогда не возникнет никаких подозрений. Одним словом, он должен быть… слабохарактерным.

Элен смотрела на положенный перед ней Царицей листочек бумаги, па котором была кратко изложена вся человеческая жизнь. Неужели так оно и есть? И все остальное – только ничего не значащее наполнение?

Даже не зная Марчелло д'Итри, она в какой-то степени сочувствовала ему. Открывать бизнес в мире моды – все равно, что нырять в океан, полный акул. Не имеет значения, плох ты или хорош. Главное – ты потенциальный соперник, и все остальные разом набрасываются на тебя и тянут на дно, даже не дав возможности научиться плавать. Выживает тот, кто сильнее. Надо быть акулой, чтобы выжить.

Но как бы она ему ни сочувствовала, то, что он потерпел полное фиаско, было плюсом. Для нее, естественно. Она уже многие месяцы искала такого человека, но до настоящего времени не нашла ни одного соответствующего ее требованиям. А чтобы осуществить то, что ей хотелось – она, как всегда, точно знала, чего хочет, – важно было абсолютно все. У нее, Элен Жано, было страстное желание целиком отдаться миру моды. Не просто писать о моде, что она делала все эти годы, но открыть свое собственное ателье. Элен знала, что у них с Любой предостаточно вкуса и дара предвидения – «Ле Мод» и «Ла Мода» тому свидетельства, – чтобы обеспечить этому ателье полный успех. Только вот сейчас ей мешали ее же журналы: она не могла открыть ателье под своим собственным именем. Ей хотелось стать владелицей ателье и при этом оставаться в тени, для чего и нужна подставная фигура, такая, которая будет слушать их с Любой и притворяться истинным руководителем. Короче, нужен человек, у которого нет или очень мало таланта.

Конечно, ателье нужны таланты, но их не следует выпячивать. Главное, набрать хорошую команду дизайнеров. Точно так же, как она сделала при раскручивании своего журнала, лишив «Вог», «Харперс Базар» и «Л'Офисьель» их талантов, она поступит и теперь, затащив лучших дизайнеров в свое ателье. Талантов сейчас – пруд пруди. Гораздо труднее найти подставную фигуру. Элен лучше других, пусть даже самых известных, кутюрье знала, куда дует ветер моды, потому что сама помогала ему дуть в нужном направлении. Ее ателье не будет рискованным предприятием. Она не станет лестью заставлять своих клиентов покупать красивые дорогие вещи, полагаясь на их хороший вкус. Нет, она с самого начала будет умело направлять их, играя на устаревших вкусах и снобизме. Ее ателье будет продавать именно то, что хочется клиентам.

Со временем подобный подход станет тенденцией в мире моды по обе стороны Атлантики – найти человека и «раскрутить» его имя или заставить носить чье-то. Совсем не обязательно, чтобы этот человек, эта подставная фигура, мог самостоятельно конструировать одежду. Главное, чтобы люди платили за имя.

Марчелло д'Итри.

Элен катала имя во рту, пробовала на язык: звучит красиво. Только бы он оказался именно тем, кто им нужен.

– Спасибо, Люба. – Элен улыбнулась.

– Ну что, организовать тебе встречу с д'Итри? – отозвалась та, вставая.

– Да, пожалуйста. В пятницу я должна вернуться в Париж, поэтому поторопись.

– А если завтра? – Идет.

– Ладно, я за ним пошлю.

– Нет, – задумчиво возразила Элен. – Знаешь, лучше я сама к нему поеду. Ты, конечно же, со мной.

Царица была в явном недоумении, но решила не спрашивать, почему «гора идет к Магомету».

Элен, как всегда, полагалась на свою интуицию. Человека всегда лучше узнаешь в его привычной обстановке, нежели тогда, когда он сидит у тебя в кабинете. А она хочет обратить внимание на такие мелочи, о которых можно судить, только посмотрев на полку с книгами или на разбросанные по комнате вещи.

На следующий день Элен с Любой, сидя на заднем сиденье «фиата», ехали по старинным узким улочкам Милана на встречу с д'Итри.

Марчелло д'Итри обливался потом. Вообще-то он не отличался особой потливостью, но сейчас…

Напротив него сидели две элегантные женщины: одна была похожа на изящную ящерицу, а другая – на трепетную газель. Обе, несомненно, обладали особым шиком – шиком врожденным, устрашающим, таким, какого раньше ему никогда не доводилось видеть. И, тем не менее, держались вполне естественно. Большинство людей ведут себя так, когда на них надеты протертые свитера или старые банные халаты, а эти двое своей роскошной одеждой убивали наповал, причем чувствовали себя в ней легко и свободно. На старой «ящерице» был свитер с высоким воротом и юбка из смеси шелка с кашемиром, на шее длинная золотая цепочка, на поясе ремень фирмы «Гермес». «Газель» была одета в костюм от Шанель абрикосового цвета с темным кантом, белую блузку и соломенную шляпу. Уши ее украшали клипсы – изумруды с бриллиантами в золотой оправе, без сомнения от Булгари.

Но шик был не единственной отличительной их чертой. В них чувствовался мужской характер, от них веяло могуществом. Он читал это в их глазах, в их уверенных позах. Да, таких не покоришь ни мужскими достоинствами, ни комплиментами. Была в них какая-то уверенность и деловитость, особенно в молодой.

Стройный и приятный на вид, Марчелло д'Итри обращал на себя внимание своей оливкового цвета кожей, черными блестящими глазами и волосами. По мнению Элен, он выглядел немного неряшливо, но, видимо, это связано всего-навсего с его затруднительным материальным положением. Он, по всей вероятности, сделал все, чтобы выглядеть презентабельным, и даже подстригся. На нем был приличного пошива костюм, правда, уже порядком изношенный. Он явно отгладил его в последнюю минуту. Возможно, это был лучший его костюм, а может, даже и единственный: он был шерстяной, а на дворе стоял май месяц. Белая рубашка хорошего качества тоже уже поизносилась. Впрочем, Элен прекрасно понимала, что его теперешний вид отнюдь не главное. Чутье подсказывало ей, что, если его немного почистить и приодеть, он будет выглядеть в высшей степени презентабельно. Такой экзотичный оттенок кожи! И полные губы вполне сойдут за чувственные. Притягательный для женщин, он в то же время был не настолько красив, чтобы вызывать мгновенную ненависть у мужчин.

Крошечная темная квартирка Марчелло была весьма запущенной. В углу стоял большой ткацкий станок с незаконченной работой. Элен неодобрительно хмыкнула и обменялась с Любой понимающим взглядом. Обе моментально узнали рисунок ткани. Это был дизайн Миссони.

Марчелло д'Итри копировал того, кто сейчас в моде. В данный же момент он просто места себе не находил, не в силах понять, что хотят от него посетительницы.

– Я взяла на себя смелость немного покопаться в вашей жизни. – Элен виновато улыбнулась и посмотрела ему прямо в глаза. – Видите ли, я не хочу выбрасывать деньги на ветер.

Д'Итри в замешательстве кивнул и нервно заерзал на стуле.

– У вас очень интересная биография, – продолжила Элен, пытаясь вывести его из оцепенения. – Конечно, она не блестящая, но вполне мне подходит. Синьор д'Итри, я очень ценю свое время, поэтому перейду прямо к делу. Как вы относитесь к тому, чтобы стать модельером?

– Я уже прошел этот путь, – ответил он с печальной улыбкой, немного расслабившись.

– Неудачно.

– Да, – тихо отозвался он.

– А вам не хотелось бы приобрести известность? – спросила Элен вкрадчивым голосом.

Д'Итри отрывисто усмехнулся. Были времена, когда он считал себя талантливым, но они давно прошли, и он больше не питает никаких иллюзий на сей счет. Несомненно, важная и могущественная особа, которая постоянно вращается в мире моды, знает это лучше, чем он.

Тем временем Элен продолжала:

– За короткое время я могу сделать вас таким же знаменитым, как Валентино, таким же преуспевающим, как Диор. Хотите?

– Я бы соврал, если бы отказался.

– Прекрасно. По крайней мере, вы честны, а я очень ценю честность. И, кроме того, вам самому никогда не пробиться в этом бизнесе.

Д'Итри оцепенел от неожиданности, его снова прошиб пот.

– Тогда почему вы здесь? – прямо спросил он и тут же вздрогнул от своей смелости.

Элен, глядя прямо в его растерянные глаза, коротко изложила ему свои планы.

– В таком случае вам нужен не дизайнер, а… – Он замолчал, подыскивая подходящее слово.

– Подставная фигура, синьор д'Итри, – подсказала Элен, зная, что Царица произносит про себя: «лопух». – Вы, конечно, не будете сидеть, сложа руки, вам придется много работать. Надо приобрести определенный лоск, научиться общаться с людьми, уметь угождать клиентам.

Д'Итри ушам своим не верил. Пусть он ничего не понимает, но отказываться глупо. Эти две женщины либо сумасшедшие, либо твердо знают, чего хотят.

Он слушал Элен и одновременно прикидывал, какие возможности перед ним открываются. Если за ним будет такая сила, как журналы «Ле Мод» и «Ла Мода», то он сможет жить на вилле, разъезжать по всему свету и любоваться своими фотографиями в газетах.

– Я словно закладываю душу дьяволу, – мрачно усмехнулся он, лихорадочно прокручивая в уме: самолеты, дорогие машины, яхты… В один миг все то, о чем он так долго мечтал, станет явью. А социальное положение?! Бедный мальчик с Сицилии может взлететь высоко, даже очень высоко.

Он с трудом сдерживал себя, чтобы не выдать свою радость.

– А что я с этого буду иметь? – спросил он с напускной деловитостью.

– Я же уже сказала: вы станете знаменитым дизайнером. У вас будет слава. Уважение. – Элен снизила голос до шепота: – Состояние.

Глаза д'Итри вспыхнули.

– И каким же будет это состояние?

– Все зависит от того, как пойдут дела. Компания будет выплачивать вам проценты.

– Какие?

– Пятнадцать процентов. – Д'Итри был явно разочарован.

– Значит, я буду не вправе участвовать в обсуждении проектов?

– Совершенно верно. Руководствуясь интересами рынка, мы будем продавать только то, что может быть продано с гарантией. Однако в трех вещах вы можете быть совершенно уверены. – Элен начала медленно загибать пальцы: – Первое – ваше имя появится в названии ателье. Второе – оно будет находиться здесь, в Милане, с отделением в Риме. Потом мы откроем и другие отделения. И, наконец, третье – это будет самое дорогое в мире ателье.

Д'Итри какое-то время осмысливал услышанное.

– И пятнадцать процентов… сделают меня богатым?

– Очень богатым, синьор д'Итри. А пока мы не наладим производство, я буду платить вам зарплату, которую, само собой разумеется, потом вычту из ваших доходов. Зарплату в… – Элен сделала вид, что прикидывает, сколько ему можно заплатить, – ну скажем, в полтора миллиона лир в месяц? – Она вопросительно посмотрела на него.

У д'Итри перехватило дыхание и закружилась голова. Полтора миллиона лир! Мама миа! Три тысячи долларов! И каждый месяц! И такое возможно? О благословенная Дева Мария!

Д'Итри усмехнулся, почему-то ощутив себя гораздо увереннее.

– Звучит заманчиво, – проговорил он с напускной задумчивостью. Когда он поднял на Элен глаза, на его лице играла лукавая улыбка. – Двадцать пять процентов.

Для Элен его выпад не был неожиданностью: она намеренно предложила ему пятнадцать процентов, планируя в дальнейшем сторговаться на тридцати. Двадцать пять процентов ее вполне устраивали, но нельзя же сдаваться так быстро!

– Двадцать, – решительно заявила она.

Д'Итри интуитивно чувствовал, что играет на чужом, совершенно незнакомом ему поле. Ясно, что он может потребовать больше, но сколько? Он совершенно растерялся и посмотрел на Элен. Она невозмутимо ждала его ответа.

– Двадцать два? – спросил он.

– Двадцать.

– Ладно, – согласился он.

– По рукам, – улыбнулась Элен. Вот так удача! Она будет получать от ателье целых восемьдесят процентов.

Женщины встали.

– Жду вас у себя в офисе в следующий вторник, – сказала Элен. – Мои юристы подготовят все необходимые бумаги.

– Приду, – пообещал д'Итри, уже планируя по пути заглянуть в салон «альфа-ромео».

У самой двери Элен вдруг остановилась и, повернувшись, протянула ему руку.

– До свидания, синьор д'Итри.

Он неловко поцеловал ее.

– До свидания, синьорина. – Его черные блестящие глаза так и сияли. – Вместе мы разбогатеем!

 

Глава 3

В один из июньских дождливых дней Элен была приглашена на прием к Одиль Жоли. Удивительно! Одиль Жоли ведь не любительница устраивать приемы. Но, немного поразмыслив, Элен все поняла. Одиль Жоли решила отметить свое восьмидесятилетие, по случайности совпавшее с шестьдесят третьей годовщиной «Дома Одиль Жоли», начало которому положил магазин по продаже дамских шляп в сентябре тысяча восемьсот девяносто восьмого года. Именно поэтому она распахнула двери своей квартиры для всех, кого она знала, или, как говорили острые на язык парижане, для тех, с кем она пока еще разговаривала. Прием длился целых полдня и закончился почти под утро. Богачи и знаменитости с радостью отдавали дань уважения одной из величайших кутюрье своего времени.

Повсюду сновали фотографы, в том числе из «Ле Мод».

Одиль Жоли, подобно королеве, принимала каждого в отдельности. Входящего в квартиру гостя встречал слуга, обслуживал и ставил в очередь; другой слуга провожал его в комнату Одиль Жоли. Юбилярша во всем своем великолепии сидела на возвышении из подушек и мавританских ковров внутри шелкового шатра, специально возведенного для этой цели. Шатер был освещен скрытыми от глаз фонарями и окружен развесистыми пальмами в горшках. В бронзовых жаровнях курилось сандаловое дерево, а в углу, скрестив ноги, сидел певец-индус и что-то выкрикивал пронзительным голосом, перебирая струны похожего на арфу инструмента. По случаю торжества Одиль Жоли просто превзошла самое себя. На ней была густая чадра, элегантное шелковое сари, купленное ею во время недавнего путешествия в Индию, и сверкающие золотые украшения. Каждому гостю разрешалось поздравить ее с успехом и долголетием и задать ей один – всего только один, но очень важный – вопрос, чтобы она могла блеснуть ясностью ума и мудростью.

Одиль Жоли любовалась собой чрезвычайно. Зная, что любое ее слово принимается за истину, она прямо-таки играла ими. Когда одна из моделей спросила ее, в чем секрет красоты, она уклончиво ответила: «Красота настолько иллюзорна, что никто не сможет раскрыть его».

Когда кто-то из мужчин спросил ее, что такое успех, Одиль Жоли приняла задумчивый вид и начала размышлять вслух: «Гм-м… успех… – Но вот глаза ее вспыхнули, и она со знанием дела изрекла: – Успех или есть, или его нет».

Корда ее спросили, что является самым важным на этом свете, она многозначительно бросила: «Экономия движений».

– Когда мне следует сделать первую подтяжку лица? – спросила какая-то женщина.

– Подтяжку лица? Нет, нет, нет и еще раз нет! Никогда этого не делайте. Лучше добавьте морщин! – воскликнула Одиль Жоли и со счастливым вздохом добавила: – Морщины создают характер.

Элен была буквально потрясена великолепием квартиры Одиль Жоли. И хотя это были апартаменты в роскошном отеле, она ожидала увидеть здесь такую же спартанскую обстановку, как и в мастерских салона модельерши, где конструировалась и создавалась одежда.

Интерьером занималась сама Одиль Жоли, правда, не без помощи знаменитого английского декоратора Джона Фаулера. Вдоль одной из стен гостиной тянулись встроенные шкафы, покрытые черным лаком, а перед ними стояла длинная тахта с массой подушек из светлой замши. Две другие стены были сплошь в зеркалах, за исключением небольшого пространства, где находился изысканный мраморный камин, а рядом кофейные столики и стулья в стиле ампир. В глаза бросались мягкий с толстым ворсом ковер и вокруг него бронзовые олени в натуральную величину. Внимание привлекали картины Тернера и Ренуара, небольшие работы Тициана и огромная коллекция японского фарфора.

Ожидая своей очереди, Элен непрестанно думала о том, какую огромную роль сыграла Одиль Жоли в ее жизни. Именно она разглядела ее когда-то в галерее Андре Лихтенштейна и предложила ей работу в качестве модели; она рекомендовала ее Жаку в качестве модели для сенсационных фотографий, снятых на Эйфелевой башне. Позже, когда она приступила к изданию своего журнала, Одиль Жоли снова оказала ей поддержку и даже поссорилась с Ассоциацией высокой моды, разрешив ей напечатать свою коллекцию одежды, что, несомненно, было хорошим началом для журнала. Возможно, без Одиль Жоли он никогда бы и не состоялся. А может, все-таки состоялся? Жизнь – штука такая…

В одном Элен была абсолютно уверена: достичь того, что она сейчас имела, ей помогли трое – мадам Дюпре, Одиль Жоли и Станислав. Они были ее ангелами-хранителями.

В тридцать три минуты восьмого к Элен подошел лакей.

– Не откажите в любезности, мадемуазель, пройти со мной к Одиль Жоли.

Элен, не скрывая любопытства, застыла у огромного шатра. Отогнув его край, лакей пропустил ее внутрь. У Элен захватило дух. Причитания певца-индуса, запах сандала, шелест зеленых пальм в сочетании с мавританскими коврами и красочными подушками – все это было частью какого-то другого мира!

В углу кто-то зашевелился, раздалось глухое рычание. Оказалось, там, на задних лапах сидит грозный оцелот; желтые глаза его сверкали голодным блеском.

– Не бойся, Шеба не кусается.

Элен оглянулась на голос. На возвышении из подушек, подобно древнему гуру, сидела Одиль Жоли. Невидимые фонари освещали мягким светом ее морщинистое лицо. При виде своей бывшей модели глаза ее вспыхнули, а лицо еще сильнее сморщилось от радостной улыбки.

– Элен! – воскликнула она, протягивая узловатую руку. – Подойди поближе. Мы так давно не виделись!

Элен испуганно посмотрела на большую кошку и, лишь заметив, что она сидит на цепи, успокоилась и медленно приблизилась к знаменитой кутюрье.

– Да, прошло уже много времени, – покачала головой Элен. – Желаю вам счастья и многих лет жизни.

Одиль Жоли только рукой махнула.

– Я перестала считать дни рождения еще полвека назад. Иди, сядь рядом.

Боже, какой чести она удостоена! Других оставляли в шатре буквально на минуту. Элен с опаской поглядела по сторонам и, улыбаясь, спросила:

– А змей здесь нет?

– Здесь – нет, – ответила Одиль Жоли, прищурив глаза, – но думаю, вся квартира заполнена гадами. – Она дождалась, пока Элен сядет. – А ты преуспела, милочка. И знаешь, ты одна из тех немногих, кого я уважаю.

Элен даже покраснела от столь неожиданного комплимента.

– Журнал «Ле Мод» никогда бы не состоялся, если бы не ваша помощь.

– Ерунда! Ты работала как одержимая. Жаль только, что твоя личная жизнь не сложилась. Я обожала Станислава.

– Я тоже, – едва справившись с собой, отозвалась Элен. – Исключительный был человек.

Одиль Жоли кивнула и хитро посмотрела на девушку.

– Несколько минут назад один мужчина спросил меня, в чем секрет успеха, и знаешь, что я ему ответила? – Она выразительно помолчала. – Я сказала ему: «Спроси Элен Жано. Она знает».

– Вы преувеличиваете!

Они помолчали, затем Одиль Жоли поинтересовалась, почему Элен не задает ей пресловутый единственный вопрос. Та только беспомощно рассмеялась.

– Вот и умница. – Одиль Жоли помолчала. – Люди свихнули себе мозги, пытаясь отгадать, почему я раскошелилась и устроила этот прием, хотя никто из них не осмеливается прямо спросить меня об этом. Они думают, что я прощаюсь с жизнью.

– Это смешно, – произнесла Элен. Для нее Одиль Жоли всегда была и всегда будет.

Знаменитая кутюрье печально улыбнулась и посмотрела на свои руки. Ногти были тщательно ухожены, но кожа сморщилась и вся была в старческих пятнах.

– Мне уже восемьдесят. Может, я проживу еще десяток лет, а может… Как думаешь, почему пришли все эти люди? Пожелать мне долгих лет жизни? – Она сухо рассмеялась. – Нет. Они хотят увидеть, сколько жизни осталось в восьмидесятилетней женщине. Им хочется знать, насколько я сломлена. – Наклонившись, она вытащила из судка, что стоял у нее в ногах, кусок сырого мяса и бросила его оцелоту. Его зубы мгновенно вонзились в окровавленную плоть. – Они пришли посмотреть, как жизнь потрепала меня за все эти годы. – Одиль Жоли кивнула головой в сторону кошки. – Они думают, что жизнь сожрала меня так же, как Шеба пожирает мясо. – Она вздохнула и взглянула Элен в глаза. – Я динозавр, осколок прошлого века. Сотни новых дизайнеров так и рвутся занять мое место. И как это ни смешно, я действительно устала.

У Элен защемило сердце. Для нее Одиль Жоли была такой же несокрушимой, как любой французский монумент, и странно было видеть ее совсем в другом свете – как обыкновенного смертного.

Внезапно модельерша крепко сжала руку Элен.

– Пусть твои фотографы осветят мой прием как следует! – Элен заметно встревожилась.

– Не смотри на меня так! – рассердилась Одиль Жоли. – Со мной ничего не случилось. Скажи мне, какие номера журналов сейчас готовятся к выпуску?

– Ноябрьские.

– О-о… – разочарованно протянула она.

– А в чем дело? – удивилась Элен.

– Может быть, тебе удастся вставить несколько дополнительных страниц в какой-нибудь ближайший номер… – замялась Одиль Жоли.

Элен слишком хорошо знала Одиль Жоли, чтобы сделать правильный вывод: без веских на то оснований она бы никогда к ней не обратилась.

– Я могу «зарезать» одну статью в сентябрьском номере, – сказала Элен, ни минуты не колеблясь, – просто другие или сданы в набор, или уже на складах.

– В сентябре было бы чудесно! – Одиль Жоли облегченно вздохнула. – Напечатай фотографии сегодняшнего приема и пришли ко мне фотографов, чтобы сделали несколько больших моих портретов. Дело в том, дорогая, – Одиль Жоли понизила голос до шепота, – что я собираюсь отойти от дел.

– Отойти от дел?!

– Да. Самое время, когда тебе уже восемьдесят. Очень важно правильно выбрать момент. Неприятно ведь слышать, когда говорят: «Наконец-то!» Однако я пока подожду делать публичное заявление. Подожду, пока… – ее глаза лукаво вспыхнули, – …пока не выйдут сентябрьские номера твоего журнала.

– Спасибо, – проговорила Элен внезапно охрипшим голосом.

– А сейчас быстро веселиться! – скомандовала Одиль Жоли. – У входа сюда, наверное, уже километровая очередь!

Покинув шатер, Элен перекинулась парой слов со своими фотографами и поспешила к выходу. Был ранний вечер, и ей еще многое надо было сделать. Например, рассмотреть предложения архитекторов по двум бутикам д'Итри. В псевдоегипетский интерьер требовалось внести некоторые изменения. А сейчас главное – созвониться с Любой: они вместе подумают, как лучше преподнести материал об уходе Одиль Жоли из мира моды.

Выходя из отеля «Плаза Атеней», Элен невольно обратила внимание на лимузин, который, словно корабль в шторм, прокладывал себе дорогу под внезапно обрушившимся ливнем. Видимо, очередной важный гость Одиль Жоли. Раскрыв на ходу огромный черный зонт, по ступеням сбежал швейцар. Дверца лимузина открылась, и, увидев пассажира, Элен застыла на месте.

Найджел Сомерсет!

Ноги у нее подкосились, и она повисла на балюстраде, наблюдая, как он быстро взбегает по ступеням, но в последнюю минуту отвернулась, не желая быть узнанной. Ее с головой накрыла мощная волна желания.

– Элен! – Сколько чувства, обещаний и воспоминаний было вложено в это слово.

Он увидел ее! Узнал!

Сердце Элен радостно запело. Она медленно повернула голову.

– Найджел! – крикнул вдруг кто-то низким хриплым голосом.

Элен едва успела отвернуться, как из вращающихся дверей отеля навстречу Найджелу вышла женщина. Голос принадлежал Элен Жирадо.

 

Глава 4

Сорок тысяч зрителей заполнили трибуны в Отей, чтобы посмотреть скачки. Еще двести тысяч расположились вдоль скаковых дорожек; многие, разбив палатки, ждали скачек целых два дня. Было первое ноября, традиционный день осенних скачек на Гран-при. Последние скачки сезона всегда привлекали толпы народа, но прежде никогда такого столпотворения не было. Со всех концов страны поступали известия от промышленников и фабрикантов, что пятьдесят процентов рабочих сказались больными. Букмекеры Монмартра еще никогда столь успешно не вели свой бизнес. Предстоящего события с нетерпением ожидали не только любители скачек, но и весь Париж, вся Франция. Те же, кто не мог присутствовать на скачках, прильнули к радиоприемникам.

Впервые в этом сезоне в скачках принимали участие пять лошадей. Все лошади были настолько хороши, что никто не мог бы с уверенностью назвать претендента. В забеге участвовали: Барон, лошадь де Ротшильдов, Тре-Жоли от де Севинье, Милена от де Гиде, Пипер от д'Эрмо и Л'Африк от семейства де Леже.

Волнения начались с вербного воскресенья и нарастали по восходящей в течение всего лета. На вербное воскресенье Барон де Ротшильдов стал призером республиканских скачек. На духов день на скачках Сен-Клода первое место заняла Милена от де Гиде.

В последнее воскресенье июня в скачках участвовали те же самые лошади, на сей раз в Лонгшампе на приз Пари Гран-при. Здесь победителем вышел Л'Африк от де Леже.

В сентябре в Венсенне летний Гран-при завоевал Пипер от д'Эрмо.

В первое воскресенье октября в Лонгшампе Тре-Жоли, лошадь де Севинье, обскакала прочих, получив Гран-при Триумфальной арки.

С каждой скачкой возбуждение публики нарастало, пока не достигло лихорадочной истерии. Все пять призеров предыдущих сезонных скачек снова были представлены в этом последнем большом заезде.

Элен взяла на скачки малышку Элен. «В конце концов, – объяснила она няне, – ей уже пора знакомиться с жизнью общества. Конечно, она еще слишком мала, но пусть у нее потихоньку складывается представление о том, что происходит в мире».

Толпа на трибунах замерла, когда на скаковой дорожке появились лошади. Уже на старте вся пятерка вырвалась вперед, обогнав других лошадей. Лидировал Барон, за ним шли Л'Африк, Тре-Жоли, Пипер и Милена.

Вытянув шею и приставив к глазам бинокль, малышка Элен с восторгом смотрела на лошадей, но они уже пролетели мимо главной трибуны, причем все шли ноздря в ноздрю.

В толпе послышались крики и завывания.

Когда лошади, сделав круг, снова появились у главной трибуны, стало ясно, что впереди Л'Африк. Другие, впрочем, шли почти вплотную.

Жокей, сидевший на Л'Африке, Эдуардо Хименес, обернулся назад. Он увидел, что Тре-Жоли идет справа от него, а Пипер слева. Земля дрожала от стука копыт.

Юбер де Леже предупредил его, что уволит, если он не займет первого места. Более того, он пригрозил, что Хименес больше никогда не будет участвовать в скачках и его депортируют обратно в Аргентину.

Жокей пришпорил лошадь и, издав воинственный клич, огрел ее кнутом.

Итальянец Эрманно Фоджи, скачущий на Милене, ехидно усмехнулся. Он шел голова к голове с Бароном, на два корпуса позади Л'Африка. Он намеренно замедлял темп, чтобы в нужный момент вырваться вперед. Таков уж был его стиль: сохранять лошади силы, чтобы потом резко вырваться вперед и, обогнав других, первым прийти к финишу.

Эрманно Фоджи нужна была победа. Его дочь нуждалась в дорогой операции, и де Гиде обещал выплатить ему дополнительно сто тысяч франков, если он выиграет.

Когда лошади достигли последней четверти овального трека, все зрители с криками повскакивали с мест. Пипер и Тре-Жоли догнали Л'Африка, и сейчас все три лошади шли рядом.

Эрманно Фоджи рванул вперед. Они с Миленой слились в одно целое. Взгляд жокея был устремлен вперед, когда он искусно подрезал Барона, блокируя ему путь. Сейчас впереди него были Л'Африк, Пипер и Тре-Жоли. Эрманно Фоджи выругался: никакого пространства между ними!

Эдуардо Хименес запаниковал. Справа от себя он видел неясные очертания гнедой Тре-Жоли. Еще немного – и она вырвется вперед. Нет, надо остановить ее любой ценой!

Сейчас или никогда, решил Хименес. Он набирал темп с самого старта, и его лошадь уже выбивалась из сил.

Не думая о последствиях, Хименес поднял кнут и, размахнувшись, стегнул Тре-Жоли по морде. Все произошло так быстро, что люди на трибунах даже не поняли, в чем дело. Зрители лишь увидели, как лошадь, громко заржав, взвилась на дыбы, а ее седок кубарем полетел вниз. Тяжелые копыта летевших в беге Барона и Милена тотчас втоптали его в землю.

Внезапно все стихло. Трибуны замерли.

Эрманно Фоджи скорее почувствовал, чем увидел, что случилось: Милена прошлась по чему-то мягкому и вязкому. Он не мог себе позволить остановиться и оказать помощь. Скачки продолжались, и ему нужна была победа.

Ловко обойдя все еще громко ржавшую Тре-ЖоЛи, Эрманно Фоджи поравнялся с Л'Африком и стал обгонять его. Бросив взгляд налево, он увидел, как из-под темных очков сверкнули злые глаза Хименеса. В воздухе мелькнул кнут, и Фоджи инстинктивно пригнулся, но было уже поздно. Резкая боль обожгла его шею, из глаз посыпались искры. Мир померк, и он потерял сознание. Милена врезалась в Л'Африка, и обе лошади кувырком полетели на землю.

Толпа неистово закричала: Пипер разорвал финишную ленту.

После скачек Юбер де Леже и Эдуардо Хименес встретились у конюшен. Юбер весь побагровел от ярости. Голова Хименеса была забинтована, в глазах застыл ужас. Внезапно до их ушей долетел звук ружейного выстрела. Мужчины невольно вздрогнули, хотя были готовы к этому.

Скрипнула дверь, и из конюшен вышел граф де Леже, бледный, но полный холодного достоинства. Он подошел к худенькому Хименесу и смерил его надменным взглядом.

– Почему? – спросил он шепотом, едва сдерживая гнев. – Почему?

Нервы Хименеса сдали. Гнев Юбера и угроза депортации совсем доконали его, и он, не выдержав, в страхе закричал:

– Это не моя вина! Меня заставили! Это он меня заставил! – Жокей вытер слезы и дрожащим пальцем указал на Юбера.

Граф дернулся, как от удара. Он медленно повернул голову и пристально посмотрел на сына. Опустив голову, тот уставился в землю.

Граф тяжело вздохнул: случилось то, чего он боялся больше всего на свете. Теперь уже сына не спасут ни власть, ни деньги. В душе графа зародилась безнадежная тоска. Неужели этому дураку не ясно, что никто из членов их семьи больше никогда не сможет держаться с гордо поднятой головой? Неужели он не понимает, что покрыл позором весь род де Леже?

Не говоря ни слова, граф резко выпрямился и тяжелым шагом направился обратно в конюшни. Юбер угрожающе посмотрел на Хименеса. Маленький человечек весь так и сжался от страха.

Прозвучал второй ружейный выстрел.

Юбер стал новым графом де Леже.

Найджел Сомерсет сидел вместе с семейством д'Эрмо в их личной ложе. Будь его воля, он ни за что не пошел бы на эти скачки, и по одной простой причине – так же как он не переносил лихорадочного возбуждения казино, не переносил он и вида возбужденной толпы на скачках. Просто, приехав в Париж по делам, которые он вел совместно с маркизом д'Эрмо, он поддался на его уговоры.

– Вы просто обязаны пойти, – сказал маркиз. – В скачках принимает участие наш Пипер. Это будут скачки года.

Что касается лошадей, то Найджел не был здесь новичком. Он всю жизнь ездил верхом. Хорошее образование любого англичанина из высших слоев общества включало в себя верховую езду, посещение частных закрытых учебных заведений и игру в поло. Найджелу нравилось ездить на гюло-пони, и игру он находил забавной, но он давно уже пришел к заключению, что его более интересует бизнес, нежели политика и спорт. Во время скачек социальное положение обязывало его посещать «Аскот», особенно когда там присутствовала королевская семья – его семья. Все в пышных нарядах, королевская ложа украшена гирляндами пурпурно-синих гортензий и белых лилий. Королева, его дальняя кузина, всегда восседала на своем почетном месте под украшенным фестонами балдахином. И хотя здесь, в Отей, присутствовали только самые богатые и знатные, картина была совершенно другой. Лишь англичане умеют устраивать настоящую феерию. Да и вообще он предпочитал ездить верхом на лошадях сам, а не наблюдать за тем, как это делают другие.

До этих скачек он почти совсем забыл, какими нецивилизованными могут быть другие страны. Поведение жокея де Леже было просто отвратительным. Ни один англичанин, начиная с кокни и, кончая чопорным высшим классом, никогда бы не позволил себе такого. Одно дело – спортивное мастерство, и совершенно другое – неприкрытое убийство. Втоптанный копытами в землю жокей умер. Любой несчастный случай на спортивной арене ужасен сам по себе. Этот же вообще оставил жуткое впечатление.

Найджел поздравил маркизу с получением тяжелого золотого трофея и отошел в сторону.

Внезапно он застыл на месте, лицом к лицу столкнувшись с красивой женщиной, державшей за руку ребенка в конопушках и с копной рыжих волос. Сердце его оборвалось. Собравшись с силами, он только тихо выдохнул:

– Элен…

Фиалковые глаза Элен смущенно вспыхнули. Женщина постаралась выдавить из себя вежливую улыбку, но она получилась печальной.

– Найджел, – неестественно протянула она. – Как давно мы не виделись.

Жаль, что ей не удалось быть с ним холодной и независимой, вести себя как совершенно посторонний человек, а не ворчливая жена.

– Да, мы не виделись очень давно. Даже слишком.

 

Глава 5

Элен полюбила свой замок с первого взгляда. А сейчас, когда в нем был Найджел, он и вовсе приобрел нечто такое!.. Она отослала смотрителей, чету Грез, в их собственный домик и наказала им не появляться здесь целую неделю.

Уперев руки в бока, мадам недовольно фыркнула:

– Представляю вас на кухне в шесть часов утра! Черствые булки в бочке у дома.

Элен кивнула, хотя не поняла, о чем идет речь. Выпроваживая мадам Грез, она заверила ее, что обо всем позаботится.

Та с негодованием посмотрела на Элен, но, не смея ослушаться, повесила в шкафчик свой белый накрахмаленный фартук и ушла, не сказав больше ни слова.

Элен делила спальню с Найджелом. Эта любимая ее комната располагалась на втором этаже в одной из угловых башенок, выходящей окнами на пруд. Она была заново оклеена обоями приятного цвета с рисунком из белых овалов, в которых располагались синие вазы с вьющимися растениями. Широкая кровать размещалась в наполовину задрапированном алькове. Потолок здесь был синий, обшитый панелями. На грубо обтесанном каменном полу лежал поблекший от времени восточный ковер, на нем стояли рабочий стол и старинные французские стулья с белыми спинками и обтянутыми золотистым бархатом сиденьями. На стенах в позолоченных рамках висели недорогие, но очаровательные картины.

В первую ночь они долго не ложились спать. Найджел развел огонь в камине гостиной и потушил свет. Набросав на ковер подушек, они расположились прямо здесь, наслаждаясь близостью, – уютом и терпким коньяком.

– Нам надо многое наверстать, – прошептал Найджел.

Элен молча согласилась. Она совершенно расслабилась – то ли причиной тому была его близость, а может, свое дело сделал алкоголь, но у нее кружилась голова, и она была бесконечно счастлива. Элен прильнула к нему, и он, крепко прижав ее к себе, баюкал и дышал ее запахом. Ей уже не нужно было ничего и никого на свете, и она знала, что он чувствует то же самое. Губы его были горячими и требовательными; ее, впрочем, тоже.

Внезапно она отодвинулась.

– Найджел?

Он увидел тревогу в ее глазах и какую-то нерешительность.

– Да, дорогая, что-нибудь случилось?

– Нет, – ответила она, не отводя взгляда. – Мне просто хотелось знать… – Она замялась в нерешительности.

– Говори. – Найджел крепко сжал ее руки.

– Почему… – Элен никак не могла решиться. – Почему ты не связался со мной, после того как получил мою записку?

Найджел в недоумении посмотрел на Элен.

– Записку? О чем ты, дорогая? Какую записку? – Пришлось рассказать ему о внезапной болезни Жанны и о записке, оставленной у него в двери на борту «Евангелии». Оба пришли к одинаковому заключению: Бланш Бенуа уничтожила ее.

– Она рассказала мне, что столкнулась с тобой, когда ты уезжала, – сказал Найджел. – Вы поговорили по душам, и ты объяснила ей свое бегство тем, что боишься увлечься мною. – Душевная мука исказила лицо Найджела. – Я пытался позвонить тебе тысячу раз, но каждый раз вешал трубку. – Он печально улыбнулся. – Какой же я дурак! Я думал, ты не хочешь меня видеть!

Эх, если бы она ему позвонила!

Он крепко обнял ее, и она отдалась его нежному поцелую.

– Но мы снова вместе, дорогая, – шептал он, целуя ее в губы. – На этот раз ты от меня не ускользнешь. Я ужасно скучал по тебе.

Найджел торопливо и в то же время нежно стал расстегивать ее блузку, целовать ее в шею. Дрожь, пробежав по ее спине и груди, сосредоточилась где-то внутри тела. Он уже снял ее юбку, туфли, стянул чулки. Она расслабленно лежала на спине и неотрывно смотрела ему в глаза. Он стал торопливо снимать свою рубашку.

– Нет! – прошептала она. – Лучше я… – Привстав, она расстегнула пуговицы, сняла рубашку.

Затем расшнуровала его ботинки и, положив ему руки на бедра, осторожно стянула с него брюки.

Затаив дыхание, она указательным пальцем потрогала его половой бугор, ощутила мягкость мошонки, осторожно провела по члену, с любопытством наблюдая, как он отреагирует. Пенис вмиг напрягся от ее прикосновения. Тотчас с благоговейным страхом она спустила с Найджела спортивные трусы, и пенис вырвался наружу.

Перевернувшись, Найджел навалился на нее, и по ее телу разлилось тепло желания, которое, разгораясь, становилось невыносимым. Его руки и его губы были повсюду: они ласкали, целовали, исследовали, доводя ее до исступления. Элен вся напряглась от охватившего ее нетерпения.

– Скорее! – умоляла она срывающимся от страсти голосом.

– Нет, – прошептал он, лаская языком ее ухо. – Еще рано.

Став на четвереньки, он губами стал ласкать ее нежное тело, покрывая поцелуями сначала плечи, затем грудь, водя языком по твердым соскам, спускаясь все ниже и ниже, пока…

– Не останавливайся! – простонала она.

Он замер, склонившись над ней, и, кося своими золотистыми глазами, снова начал ласкать ее, подымаясь все выше, пока его язык не коснулся груди, и он не обвел им каждый сосок в отдельности. Она с кошачьей грацией изгибалась под его ласками, покоряясь его воле, его просьбе подождать.

Найджел дразнил ее, оттягивая время, разжигая в ней пожар желания, и когда, наконец, вошел в нее, она была влажной и теплой, готовой его принять. Их истосковавшиеся друг по другу тела действовали слаженно, как в классическом балете. Оборвав неистовый ритм, он вдруг откинулся назад, и они оба предались любовному экстазу.

Забыв об ожидавшей их, наверху постели, любовники обессиленно упали на подушки и забылись крепким сном. В камине догорели последние угли. Они прекрасно чувствовали себя в объятиях друг друга и спали крепко, без всяких сновидений.

Утром, когда еще только забрезжил рассвет, Элен проснулась от стука в кухонную дверь. Она протерла глаза, откинула со лба растрепавшиеся волосы и взглянула на будильник. Будильника рядом не было. Не было и кровати. Она все еще лежала в гостиной на подушках, рядом с ней тихо посапывал Найджел. Элен повалилась обратно на подушки и с удовольствием прижалась к нему, чувствуя уют и тепло его тела. Он сонно обнял ее, и она закрыла глаза.

Но громкий, настойчивый стук продолжался. Наконец Элен не выдержала и, осторожно высвободившись из объятий Найджела, встала, надела юбку и, придерживая на груди блузку, отправилась на кухню узнать, в чем дело. Минутой позже подошел Найджел.

– Что случилось? – с интересом спросил он.

– Не знаю, – сонно ответила Элен и открыла кухонную дверь.

Любовники не могли удержаться от смеха. Лебеди, утки, гуси – все разом стучали клювами в дверь и махали крыльями, настойчиво требуя завтрака.

Элен сразу же вспомнила инструкции мадам Грез и полезла в бочку за черствым хлебом.

После завтрака Элен с Найджелом долго гуляли по осеннему лесу, дыша прохладным воздухом и слушая шорох опавших листьев под ногами. Такие прогулки они потом совершали каждое утро. Однажды они вышли на поле, где фермеры жгли сучья и траву, очищая землю для пахоты. В воздухе стоял запах дыма и печеного картофеля. В жизни они не ели ничего вкуснее. Элен казалось, что в этом картофеле сконцентрирована вся сладость, все жизненные соки земли.

А в один прекрасный день Элен отыскала где-то поваренную книгу и решила поразить любимого своим кулинарным искусством. Она полдня провозилась на кухне, но обед получился на славу. Найджел все время был рядом, что-то читал. «Вот так и должен проходить медовый месяц», – с радостью думала она.

В субботу вечером Найджел попросил у нее разрешения позвонить в Англию.

– Конечно, – довольно непринужденно отозвалась она. – Хорошо, что это не Сингапур.

Но этот звонок растревожил ее, напомнив, что скоро они расстанутся. Завтра вечером они вернутся в Париж, а в понедельник утром… Сейчас ей не хотелось думать о том, что будет в понедельник утром.

– Я кое-что забыл в Англии, – позвонив, виновато сообщил Найджел. – Пришлют завтра с посыльным.

– Но завтра вечером мы возвращаемся в Париж.

– Ничего, успеют.

Наутро они снова кормили птиц, но только на этот раз волшебство исчезло. После завтрака, оседлав лошадей, они молча катались по лесу, раздвигая ветви деревьев, стояли на вершине холма, глядя на поля и прилегавшую деревню. Не успели они вернуться и сесть за ленч, как прибыл посыльный из Лондона.

– Давай пройдемся, – предложил Найджел любимой. Через силу улыбнувшись, Элен кивнула и пошла переодеваться.

Во время прогулки она подобрала обломившуюся ветку, и все время хлестала ею по стволам деревьев. Давно уже она не чувствовала себя так отвратительно.

На обратном пути возлюбленный вдруг привлек ее к себе.

– Элен…

– Найджел…

Он заглянул ей в глаза и, увидев там глубокую печаль, только крепче прижал ее к себе.

– Не могу передать тебе, с каким огромным удовольствием я провел эту неделю, – прошептал он.

С удовольствием?! А она-то все полюбила, все до последней минуты, особенно те часы, что они проводили в постели.

– Я… я тоже получила удовольствие, – еле слышно отозвалась она.

– Мне так не хочется расставаться, – сказал он смущенно.

– Мы увидимся снова.

– Надеюсь. – Он полез в карман пиджака и достал оттуда бархатную коробочку. На мгновение замялся, а потом решительно протянул Элен. – Посыльный привез, – сказал он.

Элен осторожно открыла крышку, и у нее сразу же захватило дух: на бархатной подушечке лежало, переливаясь, кольцо с круглым бриллиантом изумительно желтого цвета.

– Он канареечно-желтый! – прошептала она с восхищением, подставляя его солнечным лучам. Интересно, сколько в нем карат? Тридцать?

– Двадцать восемь, – отозвался Найджел, словно прочитав ее мысли.

– В самом деле, Найджел, я… я не могу его принять, – запротестовала она. – Это уж слишком.

Элен быстро захлопнула коробочку и сунула ее в руки Найджела.

Тот, в свою очередь, торжественно достал из нее кольцо и надел его на палец любимой.

– Кольцо – фамильная драгоценность, – произнес он. – Оно передается из поколения в поколение и называется «Солнце Сомерсетов».

– Но…

Найджел приложил палец к губам Элен.

– Позволь мне все объяснить. В нашей семье есть определенные традиции… Вот уже три века как кольцо украшает палец каждой женщины, к которой переходит титул герцогини Фаркуарширской.

Элен недоуменно захлопала глазами.

– Неужели ты не понимаешь? – Найджел обнял ее и радостно рассмеялся. – Дорогая, я делаю тебе предложение! Когда я стану герцогом, ты будешь герцогиней!

Элен ушам своим не верила. Неужели это правда?

– Я люблю тебя, – сказал Найджел. – Люблю с того самого вечера в Монте-Карло. Скажи «да», дорогая! – Он уже умолял. – Пожалуйста, скажи «да»! Видит Бог, я недостоин тебя, особенно после того, как так легко расстался с тобой. Я знаю, что причинил тебе боль, но я искуплю вину всей своей жизнью.

На этот раз она приложила палец к его губам.

– Да, – прошептала она. – О, Найджел, да!

Они заключили друг друга в объятия. Они будут вместе! Вместе на всю оставшуюся жизнь.

Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

 

Глава 6

Самолет компании «Сомерсет холдингз» доставил их из Парижа в Англию. В самолете было как дома: гостиная, две спальни, кухня и ванная.

– Никогда не видела ничего подобного! – ахнула Элен.

Толстый ковер на полу, полированные столы, легкие стулья с бордовой обивкой и письменный стол – гостиная была просто роскошной!

В полете, они пили шампанское, а когда пролетали над Ла-Маншем, им подали великолепный ленч.

Едва самолет пошел на посадку, как они подсели к одному из иллюминаторов.

– Вон там до самого горизонта простираются владения Фаркуарширов, – пояснил Найджел.

Элен посмотрела на темные пятна лесов, полей и игрушечные деревеньки.

– Ты хочешь сказать, что все это владения твоей семьи? – уточнила она.

– Не все, но очень многое: нам принадлежат угольные шахты, цинковые рудники, ткацкие фабрики, фермы, сыроварни, поместья, машиностроительные заводы, электростанции, шесть газет…

– Шесть! – Найджел кивнул:

– Три в Англии, две в Австралии и одна в Нью-Йорке.

– Значит, ты тоже занимаешься издательским делом, – улыбнулась Элен и тотчас задумалась.

Как мало еще она о нем знает! Возможно, она поспешила, приняв его предложение, и ей следовало бы немного подождать, чтобы получше во всем разобраться. Ведь, в конце концов, ей известно о нем только то, что он богат, у него титул, и она любит его. А ведь он наверняка натура сложная.

По крайней мере, таких, как Найджел, она еще в жизни не встречала. Когда он был рядом, все вокруг оживало. И он так много всего знал: бизнес, международную политику, языки, искусство. Казалось, ничто не может поставить его в тупик. И, однако, она не могла отделаться от мысли, что совсем ему не пара. Ему нужна жена, которой нравится устраивать приемы, которая умеет развлекать гостей и может со знанием дела управлять его многочисленными резиденциями: Фоллсворт осенью; дом в Мейфере во время поездок в Лондон; аббатство Винтроу; замок в Ирландии, Крейгмор, весной; охотничий домик в Шотландии и на Мастике… А что она – сможет ли управляться с таким хозяйством?

Все эти опасения вдруг тяжкой ношей легли на плечи Элен. Они ведь даже не поговорили еще о совместном ведении бизнеса. Впрочем, время пока терпит.

Элен посмотрела на камень «Солнце Сомерсетов». Теперь он показался ей источником бесконечных обязательств. Впервые за долгие годы Элен вдруг по-настоящему ужаснулась. Неужели все женщины, которым предстоит встреча с родителями будущего мужа и благословения которых они ждут, испытывают такую же панику? Или это оттого, что родители Найджела титулованы, а она простая смертная? Неизвестно опять же, как они отнесутся к тому, что она иностранка.

Жаль, что она так мало знает об английской аристократии! И потом, так ли она одета: скромный классический костюм от Одиль Жоли, строгая шелковая блузка с высоким воротником и бантом, фетровая шляпа с большими полями, туфли на низких каблуках – как все это понравится дамам благородного общества? Не доверяя своему собственному чутью в связи с такой важной встречей, она в панике позвонила Любе.

– Не переусердствуй с модной одеждой, – посоветовала Царица. – И держись очень, очень скромно. Надеюсь, тебе известно, что все эти люди ведут наискучнейший образ жизни?

Элен до мельчайших подробностей выполнила указания Любы. Единственными украшениями были золотые серьги, изящные золотые часики и «Солнце Сомерсетов».

– Мы уже почти дома, – прервал ее тревожные мысли Найджел.

Элен попыталась улыбнуться.

– Волнуешься?

Она кивнула.

– Не стоит. Тебя никто не съест.

Но Элен даже не отреагировала. Дурные предчувствия черными тучами роились в ее голове. А вдруг по той или иной причине Сомерсеты отвергнут ее? Она просто не переживет этого!

Нечто подобное она испытывала много лет назад в Отек-локе, после того как Юбер сделал ей предложение. Тогда она впервые почувствовала огромную социальную пропасть между ними, и вот это чувство пришло снова.

Самолет произвел мягкую посадку на частной посадочной полосе, и к нему тотчас подрулил старомодный, похожий на катафалк «роллс-ройс».

– Добрый день, мистер Найджел, – приложил руку к козырьку столь же древний шофер.

Он погрузил их багаж в машину, и они двинулись по извилистому загородному шоссе в Фоллсворт, родовое поместье Сомерсетов. За окном все слилось в одно расплывчатое пятно: очаровательные деревушки, аккуратные поля, небольшие островки леса.

– Как красиво! – выдавила из себя улыбку Элен, но, судя по всему, она заметно волновалась.

– Расслабься. – Найджел взял ее руку. Она только молча кивнула.

Через полчаса они подъехали к воротам Фоллсворта. Здесь машина остановилась, и им пришлось долго ждать, пока привратник откроет ворота.

Оказалось, что он проработал в семье Сомерсетов свыше шестидесяти лет и им приходится мириться с его медлительностью.

Узнав об этом, Элен немного успокоилась: по крайней мере герцогу и герцогине не чуждо нечто человеческое.

Но вот «ролле» въехал в имение и по узкой, обсаженной деревьями дороге помчался к особняку.

За поворотом с вершины холма ей открылся Фоллсворт. Мужество вмиг покинуло Элен. Особняк смотрелся так величественно, что по сравнению с ним ее собственный замок казался лишь домиком фермера. Впрочем, он не подавлял своей роскошью, как Отеклок. Вычурное солидное здание из светлого песчаника с позеленевшей от времени медной крышей и высокими узкими окнами, оно, подобно колоссу, вздымалось над английским парком с его подстриженными тисовыми кустами. На фронтоне красовался герб герцогов Сомерсет.

– Ну, как, нравится? – поинтересовался Найджел.

– Впечатляет, – ответила Элен дрогнувшим голосом.

– Дом как дом, – хмыкнул Найджел и, словно прочитав ее мысли, добавил: – Мне больше нравится твой замок.

 

Глава 7

– Еще чашку чая, дорогая?

Элен взглянула на изящную женщину. Герцогиня Фаркуарширская подавляла своей величественной статью и королевской осанкой. Она была женщиной того самого типа, который британская аристократия пестовала веками, и тип этот, как ни странно, не менялся со временем.

Фоллсворт – вполне подходящая резиденция для герцогини. Огромные комнаты и высокие позолоченные потолки особняка явно контрастировали с мягкой мебелью, небольшими столиками и старинными коврами, которые придавали всей здешней роскоши какой-то домашний уют.

– Спасибо, – вежливо ответила Элен. – Чай просто великолепен! – Она протянула герцогине свою чашку.

Герцогиня взяла в свои маленькие белые ручки заварочный чайник эпохи короля Георга V и налила чай.

– Я выписываю «Ле Мод», – с улыбкой сообщила она Элен. – Он гораздо интереснее, чем «Вог».

– Вы очень добры ко мне, – ответила Элен и посмотрела на Найджела. Тот ободряюще улыбнулся.

Элен едва удержалась от смеха: рядом с Найджелом в большом глубоком кресле сидел хрупкий на вид старый герцог и тихо похрапывал.

– Думаю, тебе пора выпускать английский вариант журнала, – перехватил ее взгляд Найджел. – Здесь для тебя уже готовый рынок.

– Хорошая идея, – одобрительно кивнула герцогиня. Через четверть часа Найджел поднялся.

– Я покажу Элен поместье, пока еще светло.

– Не забудь про птичник, – предупредила герцогиня.

– Я ему напомню. – Элен встала. – Спасибо за чай. Все было чудесно.

Они вышли из Зеленого зала и по тихим с мраморными полами коридорам направились к парадному входу. Найджел с улыбкой посмотрел на Элен. – Ну? Ты жива?

– Твои родители очень добры.

– Но слишком официальны. – Он добродушно усмехнулся. – Это у британцев в крови. Идем.

Влюбленные отправились в парк. Широкая, посыпанная гравием дорожка привела их к большому овальному фонтану, где под арками струящейся воды блестели позолоченные скульптуры. Найджел показал ей сад с подстриженными на разный манер деревьями и кустарником, затем они направились к птичнику. Длинное, со стеклянной крышей здание объединяло ряд павильонов. Здесь их встретил щебет экзотических птиц с радужным оперением.

– Фоллсворт – это целая страна! – с восхищением заключила Элен по окончании прогулки.

Найджел рассмеялся:

– Ну, может, не страна, а город. Ты не увидела и малой толики нашего хозяйства. У нас тридцать девять слуг только в одном доме, а за его пределами – пятнадцать садовников и двадцать рабочих. Сейчас напрягу свою память… – Найджел озабоченно нахмурился. – В доме почти восемь тысяч окон, двадцать две ванные комнаты, три акра медной кровли, семьдесят девять часов, которые надо заводить…

– Шутишь!

– Я серьезен как никогда, – ответил он и рассказал Элен длинную историю Фоллсворта.

История эта включала в себя целую цепь постоянных и упорных усовершенствований. Начало ее лежало на заре шестнадцатого века, когда сэр Артур Сомерсет вступил во владение поместьем. Он построил небольшой дом в стиле эпохи королевы Елизаветы, и этот дом был впоследствии-встроен в дальнее крыло. В тысяча пятьсот семьдесят третьем году его первенец-сын получил титул графа Фаркуарширского, в тысяча шестьсот девяносто третьем пятый по счету граф затеял грандиозную перестройку, изменив при этом и внешний вид здания. Сын графа стал первым герцогом. Каждый последующий герцог что-нибудь да прибавлял к первоначальной постройке. Вместо прежних садов посадили новые: из дальних стран привозились целые леса. Изменилось даже русло реки: вода теперь бежала по каналам, проходящим рядом с домом. Девятый герцог объединил все постройки в единое солидное строение. Впрочем, все следующие владельцы, тем не менее, привносили свои изменения, пристраивая к дому новые крылья.

Но, уделяя столько внимания его внешнему виду, они не забывали и об интерьерах, причем делали это с большой любовью. Постоянно пополнялась величайшая коллекция произведений искусства: Гейнсборо, Буше, Фрагонар, Рейнолдс – их картины здесь были представлены довольно широко; абиссинские ковры, мейсенский и севрский фарфор; лиможские эмали, бовейские гобелены, французские горки. За всей этой роскошью тщательно следили. Жалюзи закрывали окна от попадания прямых солнечных лучей, чехлы и обивка мебели регулярно чистились и реставрировались; с фарфора ежедневно смахивалась пыль. До настоящего времени не было разбито ни единого предмета!

Шарлотта Сомерсет, четырнадцатая герцогиня, отличалась слабым здоровьем и потому каждую зиму проводила на юге Франции. На это время каждое произведение искусства укладывали в специальный замшевый мешочек, упаковывали в специальные ящики или корзины и помещали в запасники. Весной, когда герцогиня возвращалась, все распаковывали и ставили на свои места. Во время Второй мировой войны в Фоллсворте нашли приют триста детей: надо было спасти их на время бомбежки Лондона. Здравствующие герцог и герцогиня вновь пустили в ход мешочки и ящики Шарлотты. В первый раз за прошедшие шестьдесят лет сокровища были снова упакованы и размещены в обширных запасниках Фоллсворта. И опять ни одна вещь не пострадала.

Элен выслушала эту историю с большим интересом, но теперь ей стало ясно, что Фоллсворт отнюдь не жилой дом, а скорее национальная сокровищница, которая требует от своих владельцев безраздельного внимания, любви и самоотверженности.

– Я еще никогда не видел Найджела таким счастливым, – изрек герцог. – Очаровательная молодая леди! – Он снова уткнулся в газету. Это специальное издание «Тайме» для королевской семьи в Букингемском дворце было отпечатано на тряпичной бумаге и доставлялось сюда со спецпосыльным.

Раздвинув тяжелые шторы, герцогиня пристально посмотрела на парочку, идущую к дому. Вернувшись на место, она прикрыла глаза и лениво проговорила:

– Да. Она чрезвычайно… удивительная женщина.

Обед был сервирован в фамильной столовой. Ее стены были отделаны белыми панелями с золотистой лепниной, на окнах висели красные бархатные шторы. Поражал воображение мраморный камин высотой в семь футов. Повсюду стояли старинные китайские ширмы, радовали глаз огромные полотна Рубенса. Стол сверкал уотерфордским хрусталем, столовым серебром эпохи короля Георга V, золотыми канделябрами. А еще здесь стояли старинные золотые кубки, которыми были жалованы Сомерсеты за своих лошадей, выигравших на скачках на ипподроме «Аскот» еще в девятнадцатом веке.

И все же когда обед наконец закончился, Элен с облегчением вздохнула. Сомерсеты перешли в гостиную, чтобы выпить кофе, и спустя приличествующее время они с Найджелом снова отправились на прогулку. На улице уже стемнело, воздух был прозрачен и свеж. Слышался стрекот кузнечиков. Они дошли до павильона и сели на садовую скамью.

– Мне кажется, тебе здесь не по себе, – произнес, наконец, Найджел.

Элен задумчиво посмотрела на светящиеся желтые окна.

– В том нет твоей вины, Найджел, – отозвалась она. – Просто Фоллсворт подобен… – она вздохнула, – …музею.

– Согласен. Но мы и не будем здесь жить. – Он с чувством сжал ее руку. – Думаю, нам следует обзавестись своим собственным домом в Лондоне. И пусть там будет не как в музее.

– Ты даже не представляешь, как ты меня порадовал! – воскликнула Элен.

Он привлек ее к себе и улыбнулся:

– Я и не собирался жениться на хранительнице музея! – Элен рассмеялась.

– Большой дом мне не нужен, – предупредила она. – Пусть будет что-нибудь поддающееся управлению…

– И чтобы слуги не вертелись под ногами…

– Но он должен быть просторным и современным. На дворе все-таки тысяча девятьсот шестидесятый год.

– Да, главное, чтобы дом был уютным…

– И с красивым садом…

– Где мы будем прогуливать наших детей…

Элен замерла, словно громом пораженная и посмотрела на огромный дом – дом, который требовал продолжения династии. А ведь ее тело никогда не сможет…

– Нет, Найджел, – решительно выдернула она свою руку.

– В чем дело? – удивился он. – Я тебя обидел? – От мучительной боли Элен закрыла глаза.

– Не знаю, почему я раньше тебе не сказала… Думала, это не имеет значения. Идиотка! Я думала только о нас.

– Конечно, прежде всего, мы с тобой, дорогая, но я никак не могу понять, о чем ты?

– О детях.

– То есть?

– У меня никогда не будет детей.

– Прости, дорогая, я не знал. – Найджел крепко обнял любимую. – Это и правда не имеет значения. В конце концов, мы всегда можем усыновить кого-нибудь. Хоть целый выводок, если захочешь!

– Это несправедливо! – горячо возразила Элен, вырываясь из его объятий. – Твой род корнями уходит в века. Если у тебя не будет детей, то он на тебе и закончится.

– Думаешь, для меня это так важно? Я гораздо больше ценю нашу любовь. Ведь она чего-нибудь да стоит?

– Да, – согласилась Элен. – Просто я поступлю несправедливо и по отношению к твоим родителям, и по отношению к твоим предкам.

– Почему тебя волнуют мои предки и моя семья?

– Видимо, сказывается война, – прошептала Элен. – Я знаю, как это важно – иметь семью. Зачем тогда так много работать, стремиться к успеху, создавать собственное дело, если не для того, чтобы потом передать все детям?

– А ты? Почему же ты столько работаешь, если тебе некому передать свою империю?

– Есть кому, – с гордостью произнесла Элен. – Моей племяннице. Она мне как дочь.

– А что плохого, если она унаследует и Фоллсворт?

– Ты не шутишь, Найджел? – Голос Элен дрогнул.

– Конечно, нет, дорогая. Без тебя… – Он мучительно подбирал слова. – Без тебя моя жизнь не имеет смысла.

И только его поцелуй заставил Элен поверить, что все слова любимого – правда. Она была на седьмом небе от счастья.

Элен погасила свет, собираясь лечь спать. Как же все хорошо! С самого приезда в Фоллсворт ее не покидала тревога, она все время ждала какого-то подвоха. Сейчас ей стало ясно: ничего плохого уже не случится.

В дверь вдруг тихо постучали. Найджел пришел разделить с ней постель! Стараясь сдержать волнение, она крикнула:

– Одну минуту!

Быстро включив ночник, она накинула на плечи пеньюар, пригладила волосы и поспешила к двери.

На пороге стояла герцогиня Фаркуарширская. Улыбка застыла на губах Элен.

– Простите, что побеспокоила вас, дорогая. – Герцогиня выглядела смущенной. – Можно мне войти? Мне хочется немного поболтать с вами.

– Пожалуйста… входите, – справилась с замешательством Элен.

Герцогиня вошла, и Элен закрыла дверь.

 

Глава 8

Отбросив одеяло, Найджел вскочил с постели и поднял голландские жалюзи. Яркий солнечный свет заливал парк.

Молодой человек порывисто распахнул окна, впуская в спальню солнце и прохладный утренний воздух. Он – снова нарушил правила Фоллсворта, согласно которым все окна в доме держались закрытыми, чтобы солнечный свет не испортил хранящиеся в нем ценности. Ему хотелось купаться в солнечном свете, хотелось, чтобы он наполнил каждую клеточку его тела. Жизнь прекрасна! С того самого дня, когда Элен, просияв, воскликнула: «Да! О, Найджел, да!» – теплое чувство бесконечного счастья переполняло его. Их взаимная с Элен любовь была дороже всех богатств Фоллсворта.

В это же самое время Элен смотрела в другое окно. На высоте двадцати тысяч футов над Англией. Далеко внизу под серебряным крылом самолета простиралось побережье. Тянущиеся вдоль пляжей волнорезы сливались в одну сплошную линию. Но вот побережье исчезло из виду, и перед ней открылась серая гладь воды. Она снова летела над Ла-Маншем.

– Вам что-нибудь налить, мисс?

Элен недоуменно посмотрела на склонившуюся к ней стюардессу, молча покачала головой и отвернулась. Солнце слепило ей глаза, мимо проплывала гряда облаков, но, глядя на них, Элен видела лишь спальню Фоллсворта и стоявшую перед ней герцогиню. А вот и она сама, охваченная внезапным ужасом.

– Пожалуйста… входите.

Герцогиня кивнула и вошла, окинув ее тяжелым взглядом своих аристократических глаз. Элен закрыла дверь.

– Присядете?

Герцогиня с царственным видом села на элегантный стульчик. Элен с тревожно бьющимся сердцем опустилась на другой. Интуиция уже подсказала ей, с какой целью пришла незваная гостья.

Та, вздохнув, посмотрела на Элен.

– Мой сын, – издалека начала она, – выразил желание жениться на вас.

– Да, – звенящим голосом ответила Элен, – мы любим друг друга.

– Это прекрасное чувство, – натянуто улыбнулась герцогиня. – Допускаю, что вы очень любите Найджела. – Она взволнованно взмахнула руками. – Мы, Сомерсеты, – древний род. Хочу надеяться, вы понимаете это.

Элен молча кивнула.

Виктория Холлингсворт Сомерсет была рождена от графа и названа в честь королевы. С детства ей внушали, что она должна сделать хорошую партию. Виктория вышла замуж за герцога не столько по любви, сколько из-за его титула. Это была весомая причина для брака. В их обществе любви не ищут. Любовь – удел черни. И герцогиня стала отличной хозяйкой Фоллсворта. Сейчас, впрочем, она питала искреннюю привязанность к старому герцогу. Так же искренне ей нравилась и Элен Жано. Она уважала всякого, кто постоянно трудился и своим трудом многого достиг, и ей вовсе не хотелось расстраивать Элен. Но она была хранительницей Фоллсворта и прекрасно знала свои обязанности. Имя Сомерсетов должно храниться как драгоценность, как все те богатства, что собраны в этом огромном доме. Еще ни разу королевская кровь, которая течет в жилах Сомерсетов, не была разбавлена выходцами из народа, и герцогиня призвана проследить, чтобы такого не случилось и на сей раз.

Задумчиво склонив голову, герцогиня вновь посмотрела на Элен:

– Скажите, дорогая, мой сын обсуждал с вами свое будущее?

Элен изо всех сил старалась казаться невозмутимой. «Его будущее. Об их общем будущем и речи нет. Все понятно».

– Я не совсем понимаю, о чем вы говорите.

Герцогиня вздохнула: похоже, без серьезного разговора не обойтись.

– Тогда я сформулирую иначе. У моего сына есть определенные политические амбиции.

– Да, – согласилась Элен.

– И думаю, вы понимаете, что для будущего герцога подходящая партия – один из главных аспектов его жизни.

Элен почувствовала подвох и постаралась искусно обойти его:

– Каждому мужчине нужна та, кого он любит. Стабильный брак является важным моментом при любых обстоятельствах.

– А вы уверены, что, выйдя за него замуж, станете гарантом такой стабильности?

– Я не совсем вас понимаю, – нахмурилась Элен.

– Попытаюсь объяснить. Социальное положение Найджела очень прочно, по крайней мере, так было до сих пор. Но, дорогая… такая жена, как вы?..

– Вам не нравится то, что я деловая женщина? – спросила Элен.

– Я бы не сказала, что мне это не нравится, – как ни в чем не бывало, ответила герцогиня. – Но существует общественное мнение. У среднего англичанина свой взгляд на вещи. Мужчина, участвующий в предвыборной кампании, жена которого занята своим собственным бизнесом… вряд ли народ поймет это. Это так… вульгарно! – Герцогиня с явным отвращением произнесла это слово. – Лично я ничего не имею против, как вы понимаете, но народ. Народ хочет, чтобы мы оставались… благородными.

Элен поняла, в чем дело.

– Вы не хотите, чтобы я выходила замуж за Найджела, – проговорила она.

– Я забочусь о том, чтобы ему было лучше, – ответила герцогиня с печальной улыбкой.

– И вы знаете, как это сделать?

– Я знаю, как будет лучше для семьи.

Элен вмиг побледнела и сникла. Сбылись ее худшие опасения! Сомерсеты не принимают ее. Для них она человек посторонний, иностранка. Ее взгляд упал на кольцо. «Солнце Сомерсетов», казалось, насмешливо подмигивало ей.

Немного помолчав, герцогиня заговорила снова:

– Неужели вас не заботит судьба моего сына? Если вы его любите…

– Да, я люблю его, – повторила Элен.

В наступившей тишине взгляды женщин встретились.

– Неужели вам не хочется, чтобы Найджел использовал в будущем свое право по рождению? – спросила, наконец, тихим голосом герцогиня.

Элен промолчала.

– А так все впустую, – продолжила женщина. – Все кончилось, даже не успев начаться.

– У Найджела есть будущее! – горячо воскликнула Элен.

– К сожалению, не с вами.

– Я буду ему хорошей парой! – Герцогиня встала и посмотрела на Элен.

– Если вы его так сильно любите, то ради всего святого отпустите его!

– Не могу! – Элен в упор взглянула на герцогиню. Глаза аристократки потемнели.

– Тогда вы не оставляете мне выбора. Я не допущу этого брака.

Элен едва не задохнулась. Роскошная спальня вмиг приобрела для нее новые очертания: цветочки мака на постельном белье превратились в капли крови, а сфинксы, украшавшие туалетный столик, теперь, казалось, жаждали ее плоти.

– Что… что вы собираетесь сделать? – спросила она срывающимся голосом.

– Я, конечно, проконсультируюсь со своими солиситорами, но пока совершенно определенно могу сказать вам одно: Найджел не унаследует ни пенни. Фоллсворт будет навечно закрыт для него.

– У меня достаточно денег, – вызывающе отозвалась Элен. – Мы сможем жить на них.

Герцогиня насмешливо улыбнулась:

– Да, но как будет жить Найджел с осознанием того, что семья подвергла его остракизму? Что двери знати в Великобритании будут для него закрыты?

– Вы не посмеете!

– Посмею. И вероятнее всего, ваша обоюдная любовь очень скоро угаснет. Этот брак продлится недолго. – Герцогиня победно рассмеялась. – Неужели вы думаете, что мой сын согласится жить на деньги жены?

Элен была сломлена.

– Что вы хотите? – проговорила она побелевшими губами.

– Оставьте его! – воскликнула герцогиня. – Он принадлежит к аристократическому обществу и должен оставаться среди равных.

Элен молча поднялась. Посмотрев на «Солнце Сомерсетов», она молча сняла его с пальца и протянула герцогине.

– Я не хочу быть членом такой непривлекательной семьи, – заявила она дрожащим голосом. – Вы не достойны вашего сына. Я предпочитаю оставаться Элен Жано, нежели становиться Элен Сомерсет. – Она глубоко вздохнула и спокойно продолжила: – Не откажите в любезности прислать мне вашего шофера. Я сейчас же упакую вещи.

– Я попрошу подготовить самолет, – отозвалась герцогиня.

– Не стоит себя утруждать. Я полечу коммерческим рейсом.

– Как хотите. А что сказать Найджелу? – Герцогиня потупила взгляд.

Элен посмотрела на нее, но их взгляды не встретились.

– Думаю, правду.

Герцогиня молчала. Элен громко, едва ли не истерически рассмеялась:

– Вы, наверное, хотите, чтобы я написала ему записку и сообщила, что разрываю нашу помолвку?

– Если вас не затруднит.

– Затруднит, но я слишком люблю Найджела, чтобы заставлять его ненавидеть вас всю оставшуюся жизнь. Уж пусть лучше ненавидит меня.

 

Глава 9

Как это часто бывало в прошлом, «Ле Эдисьен Элен Жано» продолжала оставаться барометром личной жизни самой Элен. Она уже не раз убеждалась, что достижения в компании резко возрастали каждый раз, когда дела на личном фронте шли из рук вон. Просто она с каким-то остервенением тогда принималась за работу, предпринимая для этого нечеловеческие усилия. Зная теперь, что им с Найджелом не суждено быть вместе, она полностью вычеркнула его из своей жизни. Она не отвечала на его звонки и оставляла нераспечатанными письма. Однажды он даже неожиданно нагрянул к ней в офис на Вандомской площади и не собирался уходить до тех пор, пока не увидит ее. Предупрежденная секретаршей о его приезде, Элен незаметно выскользнула через черный ход. Она ни за что не возьмет на себя ответственность за то, что он утратит все, что положено ему с рождения. Иначе ей уже никогда не жить в ладу с самой собой.

Спустя полгода поток писем от Найджела поредел, а затем и вовсе иссяк. И, наконец, однажды в одном из номеров «Пари-матч» она вдруг наткнулась на заголовок: «Светское бракосочетание». На цветной фотографии были запечатлены молодая невеста, некто Памела Грей, и жених, Найджел Сомерсет. Фоном молодым служил, вне всякого сомнения, великолепный Фоллсворт.

Острая боль пронзила сердце Элен. Да, она все еще любит Найджела. И оказывается, его просто невозможно вычеркнуть из жизни и ждать, что вместе с ним исчезнет и ее чувство к нему.

Элен долго смотрела на фотографию. Она попыталась утешить себя тем, что теперь Найджел, по крайней мере, навсегда уйдет из ее жизни, но это было слабое утешение. Вот уже свыше двух месяцев он даже не пытался связаться с ней, а ей так хотелось, чтобы он сам все выяснил. Она так надеялась, но, увы, эти свадебные фотографии являлись бесспорным доказательством того, что она полностью вычеркнута из его жизни.

Прищурившись, Элен тщательно изучила внешность Памелы. Не красавица в общепринятом смысле слова, она была довольно хорошенькой. Свежая и розовая кожа, какая бывает только у англичанок, светлые волосы, большие темные глаза и заученная улыбка – вот, пожалуй, и все. Что же касается наряда, то ее подвенечное платье было того же цвета, что и вуаль, и отличалось пуритански-высоким воротником. И никаких драгоценностей, за исключением кольца «Солнце Сомерсетов» на пальце.

Это было то самое «Солнце Сомерсетов», которое когда-то украшало палец Элен, и которое должно было возвестить всему миру, что она стала шестнадцатой герцогиней Фаркуарширской!

Порадовало ее только одно. Найджел, этот высокородный жених во фраке, вовсе не выглядел счастливым в день своей свадьбы. Так ему и надо! Если, конечно, герцогиня и тут не постаралась.

«Что за глупости!» – пристыдила она себя. Естественно, организовала все его мать. Именно она выгнала ее из Фоллсворта и из жизни Найджела, и этого уже вполне достаточно.

В неописуемом гневе Элен внезапно вырвала страницу из журнала, порвала ее на мелкие кусочки, разбросала их по всему полу и успокоилась только тогда, когда уже ничего невозможно стало разобрать.

Боль утраты на сей раз была такой сильной, что Элен с яростью окунулась в работу, и перед этой яростью все остальное отступило на второй план. И если Элен внешне выглядела прежней, то «Ле Эдисьен Элен Жано» претерпела существенные изменения.

Компания росла как на дрожжах. Общее число сотрудников в Париже и Милане приблизилось к двум сотням человек. Штаб-квартира на Вандомской площади значительно расширилась: освободилось соседнее с ней здание, и Элен с готовностью подписала договор об аренде на два года. Вскоре и этого стало недостаточно: пришлось арендовать еще одно здание. На бульваре Капуцинов. Туда переехала фотостудия с ее декорациями и темными комнатами и отныне стала сильно смахивать на небольшую компанию по производству фильмов с новейшим оборудованием. Теперь уже не надо было посылать фотографов и моделей на тропические пляжи или в горы – все, кроме каких-то исключительных кадров, могло быть выполнено в студии с помощью декораций.

Парижский офис и демонстрационный зал Марчелло д'Итри располагались на улице Камбон. В общем-то, в нескольких минутах ходьбы от главного офиса, но Элен все же ждала, когда освободится еще одно помещение на Вандомской площади. Ей хотелось, чтобы офис д'Итри и его демонстрационный зал были совсем рядом с «Ле Эдисьен Элен Жано», особенно сейчас, когда она жила в апартаментах отеля «Ритц», который располагался как раз через площадь. Жизнь в отеле привлекала ее не только своей непревзойденной роскошью, но еще и теми услугами, которые там оказывались.

Бизнес Элен Жано шел в гору.

К «Ле Мод» и «Ла Мода» добавилось множество других журналов. Список сейчас включал в себя такие журналы, как «Ле Мод Омм», модный журнал для мужчин, и «Боте», урезанная версия основного журнала для молодых женщин. В нем давалась реклама косметики, советы, как модно одеваться, ориентируясь на готовое платье. Журнал предназначался для работающих женщин и раскупался быстрее, чем «Ле Мод», который, однако, по-прежнему возглавлял список и создавал империи ее престиж.

Прогресс не ограничивался одним Парижем. В Милане «Ла Мода» дала рождение новому журналу для мужчин – «Ла Мода Уомо» – итальянский эквивалент «Ле Мод Омм».

В июне тысяча девятьсот шестьдесят третьего года в парижский штат сотрудников компании был включен Эдмонд, как уже вполне созревший адвокат. В течение девяти месяцев он занимался анализом ситуации на рынке и в результате стал руководителем юридического отдела. Через несколько лет ему предстояло возглавлять всю юридическую службу империи. Эдмонд схватывал все на лету: там, где не хватало опыта, помогали ум и интуиция.

Люба тоже продвигалась по службе. Официально она считалась вице-президентом компании «Ле Эдисьен Элен Жано», неофициально – вице-президентом компании Марчелло д'Итри. Правда, последнее держалось в строгом секрете, с тем, чтобы не было видимой связи между сетью ателье и журналами. Несмотря на то что «Ле Мод» и «Ла Мода», поддерживая ателье, несли за них ответственность, важно было сохранять нейтралитет.

Итак, Элен покорила Францию и Италию, но все еще была не удовлетворена. Она внимательно следила за процессом воспитания малышки Элен; с еще большей дотошностью вырабатывала дальнейший курс развития своих журналов и ателье. И все же Парижа и Милана ей было недостаточно. Борьба за успех была для нее важнее, чем сам успех. Она точно знала, куда следует «плыть».

В Нью-Йорк!

 

Глава 10

Нью-Йорк шестидесятых был крепким орешком. В этом городе бился пульс моды. Прогноз Одиль Жоли, сделанный годыназад, стал явью. Журнал «Вуменс веар дейли» стал библией не только Седьмой авеню, но и большей части международного мира моды. Его любили как за едкие комментарии и сплетни, так и за освещение самого-самого в мире моды. А ведь когда-то, в далеком пятьдесят четвертом, Джон Фэрчайлд, заведующий парижским бюро журнала, во время международного показа сидел в унизительном для себя заднем ряду.

Не менее могущественным был и «Вог». После двадцати семи лет служения «Харперс Базар» Диана Вриланд, покончив с конкуренцией, воцарилась на высоком троне «Вога». Именно она снарядила фотографов в пустыню, дабы сделать там снимки моделей в прозрачном пластике. Диана стала постоянным раздражителем как для Элен, так и для Любы. Казалось, Императрица, как уважительно прозвали неутомимую миссис Вриланд, обладает безграничным воображением. На сей раз Любе встретилась достойная соперница. Все восемь лет, что Диана проработает в «Вог», американские издания «Ле Мод» и «Вог» будут идти «ноздря в ноздрю» в этой постоянной гонке. Сия дружеская непрерывная баталия между Царицей и Императрицей приведет к самым впечатляющим и созидательным идеям в фотографическом искусстве моды. Да, мир такого еще не видел.

Нью-Йорк очаровал Элен. Она лучше других знала, как следует разместить камеру, чтобы получить неповторимый эффект, поэтому без содрогания приняла вызов величественных небоскребов, когда пароход «Соединенные Штаты» приближался к порту. То, что произошло с ней во время трансатлантического путешествия, она расценила как хорошее предзнаменование – Нью-Йорк станет ее городом! Впервые ей встретился мужчина, которого не затмил образ Найджела. И она влюбилась.

Его звали Зигфрид Бавьер, и он не был таким блестящим, как Найджел. Скорее, он был его прямой противоположностью; возможно, именно это в первую очередь и привлекло к нему Элен. С самого начала он повел себя открыто и сразу сказал ей, что женат. Он был таким же, как она, практичным и честным.

Они встретились в коктейль-холле во время одного из самых сильных штормов. Трехметровые волны обрушились на палубу, и если бы Элен и Зигфрид отличались слабыми желудками, их шансы на встречу были бы равны нулю. Она тогда сидела за одним из маленьких столиков и придерживала стакан, чтобы он не соскользнул на пол и не разбился. Странно, но она почувствовала его присутствие еще до того, как он с ней заговорил.

Элен не спеша, повернулась и посмотрела на него. Широкие плечи, могучее телосложение, а также коротко стриженные темные волосы делали его скорее похожим на портового грузчика или боксера-профессионала, нежели на пассажира первого класса. Чувствовалось, что в смокинге ему не по себе. Зато его взгляд выражал уверенность в успехе, и этот взгляд он носил лучше, чем свою одежду.

– Вы позволите мне вас угостить? – спросил он по-английски.

У него был удивительно глубокий, приятный голос.

– Нет, спасибо. – Она улыбнулась и показала на свой стакан. – У меня уже есть.

– Не возражаете, если я присоединюсь к вам? Компания – сегодня большая редкость. Все куда-то исчезли.

– Прошу… – согласилась Элен.

Она кивком указала на банкетку напротив. Едва незнакомец присел, как лайнер качнуло вправо, и палуба сильно накренилась. Собеседник закачался, словно пьяный и был бесцеремонно отброшен в сторону, отчего виски расплескалось по сторонам.

Элен рассмеялась, но, заметив его сердитый взгляд, прикрыла рот рукой.

– Простите, – покаянно сказала она. – Надеюсь, вы не ушиблись?

– Пострадала только моя гордость. – Он с мрачным видом посмотрел в свой стакан. – Вот черт, все виски расплескалось! – И тут взгляд его упал на ее платье. По нему растекалось темное пятно. – Мне ужасно жаль. – Он заметно смутился. – Похоже, я погубил ваше платье.

– В химчистке удалят, – заявила Элен уверенно и присмотрелась к нему повнимательнее.

На вид ему было не больше сорока, и было в нем что-то очень притягательное. Устроившись на банкетке, он достал из внутреннего кармана пиджака сигару, чиркнул спичкой и несколько раз с наслаждением затянулся. Затем подозвал бармена.

– Еще одно виски! – крикнул он. – Может быть, все-таки вас угостить? – спросил он, склонившись к Элен.

– Спасибо, нет. У меня это уже вторая порция. – Он взглянул в ее стакан.

– Водка?

– Содовая, – рассмеялась Элен. Он поморщился:

– Не понимаю, как вы можете пить эту гадость. У меня от нее пучит живот. – Он рассмеялся, обнажив крепкие, ровные белые зубы. – Между прочим, меня зовут Зигфрид Бавьер, – непринужденно представился он. – А друзья зовут просто Зиги.

Элен даже покраснела, в очередной раз, удивившись тому, что американцы столь фамильярны. Не успеют познакомиться, как уже настаивают, чтобы их звали по имени.

– Очень приятно, – все же сказала она. – Элен Жано. – А затем помедлила и добавила со смущенной улыбкой: – Друзья зовут просто Элен.

К столу подошел бармен с очередной порцией виски. Бавьер попросил подождать, залпом осушил стакан и вернул, пустую посуду. Заметив удивление на лице Элен, он рассмеялся:

– Лучшее в мире лекарство от морской болезни!

– В самом деле?

– Уверяю вас! Когда вы напиваетесь, у вас голова идет кругом. Как в таком состоянии вы можете заметить, что пароход раскачивает из стороны в сторону?

Элен рассмеялась:

– Мне ясна ваша точка зрения… Зиги. – Она внимательно посмотрела на него. – Но неужели вам не хочется ощутить море? – спросила она. – Силу ветра?

– Без сомнения, все это здорово. Я ведь прирожденный моряк. Несколько лет назад я совершил кругосветное путешествие на сорокафутовой парусной шлюпке. Даже попал в жесточайший тайфун у берегов Микронезии. Никакого сравнения с этим… – Он пренебрежительно махнул рукой. – С тем тайфуном ничто не сравнится: волны под четыре метра высотой, небо – сплошная черная завеса.

– И вы не боялись? – зябко поежилась Элен. Зиги с бравым видом посмотрел на нее, и открыл, было, рот, чтобы вдохновенно хвастать дальше, но…

– Сказать по правде, Элен, – он обезоруживающе усмехнулся, – я чуть в штаны не наложил!

Эта фраза растопила последний лед: Элен внезапно стало с ним очень легко. Конечно, в его лексиконе присутствовали «соленые» словечки, но, насколько она знала, большинство американцев отличались грубоватостью. И, однако, в Бавьере было что-то такое, что неудержимо влекло к нему. Возможно, причиной тому была его почти такая же, как у французов, жизнерадостность, которая вкупе с его уверенной манерой поведения делала его очень и очень интересным. Он был честным и добродушным, в его компании она чувствовала себя в безопасности.

И именно в этот момент она заметила кольцо на его пальце.

– Ваша жена плохо переносит шторм? – поинтересовалась она.

Он внезапно опечалился и с грустью посмотрел на обручальное кольцо.

– Простите, – опустила глаза Элен. – Я не вправе задавать подобные вопросы.

– Конечно, вправе! – Лицо его осветилось теплой улыбкой. – Когда вам навязывается незнакомый мужчина, вы имеете полное право задать ему такой вопрос.

Элен с благодарностью улыбнулась.

– Моя жена в Нью-Йорке, – тихо пояснил он. – К сожалению, мы не очень ладим.

– Весьма сожалею.

– Иногда требуется время, чтобы понять, что вы не подходите друг другу. Нам вот понадобилось несколько лет. Сначала я во всем обвинял себя, считал, что уделяю ей мало времени. Потом постепенно свыкся с мыслью, что во всем виновата она. – Он сокрушенно покачал головой. – Сейчас я стал мудрее. Когда брак не ладится, виноваты либо оба, либо вообще никто не виноват. Я довольно поздно осознал это. – Он вновь печально улыбнулся Элен. – А как обстоят дела у вас?

Элен выразительно пожала плечами.

– Я овдовела. Потом была помолвлена, но, к сожалению, не понравилась его семье.

– Тогда в этой семье сплошные дураки, – хмыкнул Бавьер. – Но он, но крайней мере за вас боролся?

Элен только вздохнула.

– Ну, тогда он тоже дурак. Не могу себе представить ни одного мужчины, который бы за вас не боролся.

Элен внезапно разозлилась и почему-то решила вступиться за Найджела.

– Он не виноват, – холодно отрезала она. – Дело в том, что я сама разорвала помолвку.

Он с любопытством посмотрел на нее.

– А вы его все еще любите.

– Все уже кончено, – резко отозвалась она. – К тому же он женился на другой, так что все действительно закончилось.

– Я не собираюсь совать нос в ваши дела.

– Вот и хорошо.

– Ладно, давайте поменяем тему. Что привело вас в Нью-Йорк? '

– Бизнес.

– А чем вы занимаетесь? Актриса? Модель?

– Ни то ни другое. – Она рассмеялась. – Почему вы так решили?

– Вы красивы. Я всегда считал, что самые красивые женщины либо актрисы, либо модели.

– Я издаю журналы, – посерьезнела Элен. Он посмотрел на нее с явным уважением.

– Интересно, я их когда-нибудь видел?

– Не знаю. Это в основном журналы для женщин: «Ле Мод» и «Ла Мода».

– Да ну! Так это же журналы мод.

– Откуда вы знаете?

– Жена всегда покупает «Ле Мод», – объяснил он. – И всегда ругается из-за того, что его продают только на Таймс-сквер.

– Все скоро изменится, – ответила Элен. – Я намерена организовать американское издание журнала, и прослежу за распространением его европейских изданий во всех крупных городах Соединенных Штатов.

– Ну, в Нью-Йорке у вас дела пойдут, – заметил он с одобрением.

– Хотелось бы надеяться.

– Да вы в два счета покорите город! Вы борец. У меня чутье на людей.

Элен вспыхнула от удовольствия.

– А вы? – спросила она.

– Я тоже борец. Рыбак рыбака видит издалека. – Элен посмотрела на него и рассмеялась. Взгляд его голубых глаз был серьезным.

– Мне хотелось бы поближе познакомиться с вами, когда вы обоснуетесь в Нью-Йорке, – тихо сказал он.

– Мне тоже, – так же тихо ответила Элен.

Она с трудом поднялась. Он тоже встал. И тут палуба накренилась, и она оказалась в его объятиях.

Ее с головой накрыла горячая волна желания. Она взглянула ему в глаза. Они манили, суля океан наслаждений.

– Мне кажется, я знаю хорошее лекарство от этого шторма, – произнес он.

Элен скользнула под бледно-голубое атласное одеяло. Перевернувшись на спину, она ощутила под собой ласкающую прохладу простыни. Каюта освещалась единственным тусклым ночником на прикроватной тумбочке, а шторы на окнах были спущены, создавая впечатление полного уединения и приглушая шум дождя и моря.

В гостиной раздевался Зигфрид. Вот щелкнул выключатель, и он босыми ногами прошлепал по ковру.

Элен расслабленно растянулась на постели, распустила волосы. Они рассыпались по спине, и, если бы не одна предательская прядь, упавшая ей на грудь, в тусклом свете ночника их можно было бы принять за блестящее шелковое покрывало.

Он слегка замедлил шаг, затем снова двинулся вперед, стараясь поймать ее взгляд. Ее фиалковые глаза заскользили вниз по его загорелому мускулистому телу: грудь в завитках темных волос, узкие бедра, сильные чресла.

Привстав, она положила к себе на грудь его руку и закрыла глаза. Он принялся пальцами нежно массировать ей один сосок, а его влажный язык стал очерчивать круги по второму. Свободной рукой он провел по ее благоухающему телу, еще раз, еще… Постепенно усиливая движения, рука скользнула к лобку, и его палец быстро проник в лоно, проверяя влажность и готовность принять его.

Элен вздрогнула, блаженство сменилось сладкой болью. Еще мгновение и… но он уже перестал ласкать ее и медленно двинулся вверх. Осторожно раздвинув ей ноги, он прижался к ее бедрам. Обхватив его руками за шею, она потянула его голову вниз. Глаза Зигфрида были в дюйме от нее, и она успела заметить, что в какой-то момент он заколебался. Сердце Элен оборвалось. В его властном лице было что-то пугающее, в нем сконцентрировалась дикая сила, как у плотины, готовой вот-вот прорваться.

Вот он легонько отстранился, навис над ней и на мгновение замер. И вдруг обрушился всей своей мощью, резким толчком проникнув в ее влажные глубины. От этого сильного удара, такого долгожданного и такого внезапного, Элен выгнулась дугой. Но вот он уже вышел и принялся двигаться мелкими быстрыми толчками.

Она извивалась под ним, ногами плотно обхватив его торс, голова ее качалась из стороны в сторону. Темп вдруг замедлился, словно он боялся причинить ей боль.

– Быстрее! Прошу… – прошептала она в ужасе.

– Тс-с-с…

Он снова вышел, и она в панике решила, что все кончено, но вот он вновь погрузился в нее, и вздох облегчения вырвался из ее груди. Он томил ее снова и снова, то, ускоряя, то, замедляя темп. Тело Элен содрогалось каждый раз, когда ее наслаждение достигало кульминации, и снова и снова повторялся оргазм, до тех пор, пока он, что-то выкрикнув, не ворвался в нее с новой силой и не оросил струей горячего семени.

Мгновением позже их уже убаюкивал шум волн за бортом.

У Зиги Бавьера и Элен было много общего, но особенно роднило их то, что оба начинали без единого пенни в кармане и прокладывали свой путь из глубин нищеты и отчаяния. Поэтому и тот, и другой сразу же распознали те устремления, которыми руководствовался каждый из них. Элен мгновенно оценила его умственные способности, которые были зеркальным отражением ее собственных. Он был хитрым и честолюбивым и умел наслаждаться своим богатством и положением, однако они не вскружили ему голову. Напротив, на пути к успеху и власти он никогда не забывал о своих корнях. Ему нравился сам процесс наращивания капитала – работа, борьба и ловкость. Уже много лет назад он мог бы уйти на покой и жить в свое удовольствие, но он по-прежнему преумножал свое богатство, потому что испытывал удовольствие от того искусства и азарта, которые сопутствовали этому процессу. Ему был сорок один год, и он уже трижды становился миллионером и дважды банкротом.

«Человек, который однажды нажил состояние, потерял все и начал с самого начала, может ни о чем не беспокоиться, – любил повторять он. – Если успех не счастливая случайность, его можно повторить сотни раз».

И он доказал это. Каждый раз, едва лишившись состояния, он не только наживал его снова, но и изрядно преумножал. Сейчас состояние Бавьера приближалось к двадцати двум миллионам долларов, он играл на бирже и вкладывал значительные деньги в производство товаров длительного и повседневного пользования. Будучи достаточно мудрым, он держал пять миллионов в необлагаемых налогом муниципальных облигациях. Все остальные деньги он использовал, чтобы вести свою игру.

Его финансовые взлеты и падения уходили корнями в годы войны, когда он восемнадцатилетним пехотинцем прошагал из Франции в глубь Германии. На берег Соединенных Штатов он ступил вместе с последними вернувшимися с фронта солдатами. К тому времени, когда он вернулся, парадов уже не устраивали и героев не чествовали. В стране уже вовсю чувствовались нехватка жилья и безработица. Джанкарло Яконо, его бывший работодатель, похлопывал его по спине перед отправкой в Европу и говорил: «Запомни, Зиги-мальчик, что у тебя здесь остались друзья», – и горячо обещал: «Когда ты вернешься, твоя работа будет ждать тебя».

Но когда Бавьер вернулся, его рабочее место уже занял один из многочисленных племянников Яконо, а его девушка вышла замуж. Будущее никогда еще не казалось ему таким беспросветным. На борт «Корабля свободы» во Франции он ступил с двадцатью тысячами долларов, запрятанных в сапоги. К моменту прибытия корабля в Бруклин он был полностью разорен.

Сколько бы лет ни прошло, Бавьеру никогда не забыть адский поход по Германии. Изо дня в день он и солдаты его взвода встречали только косые взгляды, ругательства, смерть, страдание, голод и отчаяние. По мере продвижения взвод Бавьера постепенно таял: кто подорвался на минном поле, кто погиб от падавших с неба бомб. Каким-то чудом, возможно благодаря сильной воле, ему удалось остаться в живых. Он честно исполнял свой долг и пытался не обращать внимания на тяготы войны: новые сражения, постоянная угроза смерти, безвкусные холодные пайки и вечный недосып.

Бавьер быстрее других распознал необходимость развлечений – возможно, потому, что сам страшно хотел хоть на какое-то время забыть обо всем этом, а может, потому, что нутром почуял представившийся ему шанс.

Долго ждать не пришлось. Когда рядом с ним упал сраженный пулей молоденький прыщеватый паренек из Айдахо, он вынул у него из кармана колоду карт. Потом бесконечно обменивал свои сигареты и пайки на очередные колоды и вскоре стал единственным на многие мили человеком, у кого были карты. Затем из куска подобранного железа он смастерил небольшую рулетку. Сначала над ним посмеивались, но он твердо знал, что час пробьет. Так оно и получилось. В мокрых лисьих норах и промозглых, продуваемых всеми ветрами палатках, где он устраивал карточные игры и рулетку, всегда было полно народу. Приходилось даже записываться на неделю вперед. Кочующее казино стало самым главным развлечением солдат и самым охраняемым секретом в дивизии. Бавьер прекрасно знал, что, не будучи уверенным, в платежеспособности клиента, допускать его до азартных игр нельзя. Тем более что любой и каждый мог той же ночью подорваться на мине. Поэтому, прежде чем открыть свое предприятие, он поговорил с Гектором Каррасом, здоровенным парнем, тоже родом из Бруклина, который до призыва в армию работал младшим сборщиком налогов в печально известной семье Занматти. Сорганизовавшись и поделив доходы пятьдесят на пятьдесят, они довели организацию азартных игр в дивизионе до неслыханного совершенства. Ко времени окончания военного похода доля Бавьера от заработанных денег составляла свыше двадцати тысяч долларов, которые он тщательно запаковал в пластиковый пакет и сунул себе в сапоги.

Выяснилось, что Бавьер и Каррас поплывут обратно в Нью-Йорк на одном военном корабле. Его пассажирами в массе своей были усталые и злые солдаты. Корабль был переполнен, всем хотелось домой, а путешествие должно было занять почти полторы недели.

И снова Бавьеру представился удобный случай организовать прибыльное развлечение.

На борту находился здоровенный солдат по имени Луис Гонсалес, который постоянно хвастался, что до призыва в армию был боксером-профессионалом. Каррас тоже когда-то провел несколько профессиональных раундов на ринге. Каррас с Бавьером предложили Гонсалесу устроить состязание, и тот согласился. Они переговорили с сержантом своего взвода, а тот, в свою очередь, переговорил с командиром части. Последний охотно согласился на такое развлечение – но чтобы солдаты держали пари? Да ни за что на свете!

Тогда Каррас с Бавьером подкупили четырех штатских, и те обошли солдат, предлагая пари. Все охотно согласились и сделали ставки. Бавьер решил поставить на Карраса все свои двадцать тысяч долларов. Риск, конечно, но если Каррас выиграет…

Поединок длился больше часа. В последнем раунде Каррас нокаутировал Гонсалеса. Он вышел из поединка со сломанным носом, небольшим сотрясением мозга и сорока тысячами долларов сверх своих двадцати. Бавьер тоже оказался с шестьюдесятью тысячами долларов на руках. По заведенной привычке он держал их спрятанными в сапоги, предварительно пометив каждую купюру едва заметной буковкой «б» в правом углу. Он спал в носках и сапогах и принял все меры предосторожности. Когда он шел в душ, сапоги охранял Каррас, а когда тот был на дежурстве, он засовывал деньги в вентиляционную трубу. Именно там они были спрятаны, когда за двое суток до прибытия в Нью-Йорк оказалось, что деньги исчезли. Гонсалес, у которого после поражения не осталось ни пенни, почему-то в это самое время играл в карты, поставив на кон сотни долларов. Бавьер безошибочно распознал на купюре свою пометку.

Он грубо тряхнул Гонсалеса за воротник.

– Ты украл мои деньги! – воинственно заявил он, хватая за грудки мужчину намного здоровее его. – Немедленно верни!

Гонсалес посмотрел на него сверху вниз, его темные глаза вспыхнули огнем.

– Я ничего не крал. Я их выиграл.

Оттолкнув Бавьера, он отвернулся и снова сел за игру.

Бавьер твердо решил не отступать. Он целых два года копил шестьдесят тысяч долларов и никому не позволит обкрадывать себя.

– Иди сюда, подлый вор! – сжав кулаки, крикнул Бавьер. – Я намерен вернуть свои деньги.

Гонсалес даже не шелохнулся.

– На твоем месте я бы поостерегся называть меня вором, – предупредил он.

Бавьер пробуравил взглядом широкую спину боксера-профессионала и внезапно, сорвавшись с места, с яростью набросился на него. Оба упали на пол и, катаясь по нему, стали тузить друг друга.

Присутствующие расступились, освобождая место для драки. При других обстоятельствах Гонсалес непременно одержал бы верх, но его застигли врасплох, и к тому же он несколько ослаб от тумаков, нанесенных ему Каррасом два дня назад. Бавьер, схватив его за горло, начал душить.

– Где они? – кричал он, вцепившись Гонсалесу в глотку. – Черт тебя подери, где мои деньги?

Сначала Гонсалес пытался стряхнуть с себя Бавьера, затем решил выцарапать ему глаза, но Бавьер, поняв его намерения, быстро отвернулся. Постепенно здоровяк стал слабеть. В последней отчаянной попытке он попробовал разжать руки Бавьера, но тот только усилил хватку.

Гонсалес вдруг закатил глаза и, захрипев, начал хватать ртом воздух.

Внезапно чьи-то сильные руки оторвали Зиги от Гонсалеса. Перед ним стоял Гектор Каррас.

– Какого черта ты ввязываешься? – прохрипел Бавьер. – Этот подонок стащил мои деньги!

Каррас спокойно посмотрел на Бавьера и похлопал его по плечу.

– Остынь, – сказал он. – Командир идет. Надо линять.

Бавьер посмотрел на Гонсалеса, который все еще валялся на полу, руками ощупывая распухшую шею.

– Я убью тебя, трусливый вор! – процедил сквозь зубы Бавьер.

– Заткнись, – резко оборвал его Каррас и подтолкнул к водонепроницаемой двери-переборке. – Давай мотать отсюда, пока нас не засекли.

– Гадом буду, если не убью этого сукина сына! – пригрозил Бавьер.

– Внимание! – рявкнул Каррас, и они с Бавьером отдали честь проходившему мимо командиру части. Тот небрежно козырнул им и пошел дальше.

Чуть позже Каррас затолкал Бавьера в угол.

– Слушай ты, недоносок, – сердито прошипел он. – Не вздумай еще раз разинуть свою варежку. Ты что, совсем лишился рассудка? Ты только все испортил. Случись что-нибудь с этим парнем сегодня ночью, вся вина падет на тебя.

Бавьер молча смотрел на Карраса. А ведь он прав, в армии существует закон «ШК». Делай, но так, чтобы все было шито-крыто. Впредь надо быть умнее.

Но судьба распорядилась иначе. Согласно расписанию нарядов караульный отправил Гонсалеса нести ночную вахту. Когда пришла смена, на посту его не оказалось. Не явился он и на утреннюю поверку. Весь корабль был перевернут вверх дном, но Гонсалеса не нашли. Пересчитали все спасательные шлюпки, проверили неприкосновенный запас – все на месте. Прозвучал сигнал тревоги: «Человек за бортом!» Капитан быстро развернул корабль, и они задымили обратно. Море прочесывалось четыре дня, и четыре ночи на черной воде плясали поисковые огни, но Гонсалес исчез без следа.

За эти четыре дня Бавьер в поисках своих денег обшарил все щели на корабле. Но если не знаешь, где искать, то шансы на успех равны нулю. К тому же положение усугублялось тем, что командир пронюхал об их драке с Гонсалесом и решил расследовать инцидент. К счастью для Бавьера, он той ночью был все время на виду, и подозрения с него были сняты полностью. Можно было с облегчением вздохнуть, но ведь денег он так и не нашел.

В Бруклине Бавьер и Каррас распрощались друг с другом. Бавьер так и не узнал, что Каррас, запачкав руки кровью, сошел с корабля со ста двадцатью тысячами долларов в кармане. В то время как Гектор поселился в апартаментах гостиницы «Уолдорф-Астория» и возобновил свои контакты с Занматти, Бавьер бегал по городу в поисках работы. Любой работы.

Наконец ему удалось устроиться на разгрузку траулеров в Шипшедской бухте.

Порой ему казалось, что он никогда не отделается от запаха рыбы. Этот запах преследовал его повсюду, куда бы он ни пришел. К тому же это была изнурительная, тяжелая работа, которая высасывала из человека все соки, да и плата за нее была мизерной.

Перед самым Рождеством Бавьер свалился с воспалением легких. Выйдя из благотворительной больницы, он решил: больше никогда в своей жизни не есть рыбы, обходить стороной все рестораны, где ее подают, и самое главное – он решил навсегда уехать из Бруклина. Это место было дырой, и никто лучше его этого не знал. Он хотел жить в настоящем Нью-Йорке. Он даже не пошел за своими пожитками, потому что пришлось бы заплатить за квартиру. Для того чтобы воплотить свою мечту в жизнь, он купил лишь жетон для подземки. Бавьер пересек Ист-Ривер и оказался в Манхэттене.

Манхэттен полностью отличался от Бруклина; тут действовали совершенно иные правила. Инстинкт Бавьера немедленно подсказал ему, что здесь открываются большие возможности для тех, кто обладает даром предвидения, умом и честолюбием.

Зиги бродил по улицам Манхэттена весь день и всю ночь. Он прислушивался, принюхивался, наблюдал. Когда же начал от усталости валиться с ног, он уснул в вагоне подземки. Проснувшись, первым делом отправился подыскивать себе жилье. И снял-таки двухкомнатную квартиру с холодной водой в многоквартирном доме на Ривингтон-стрит в нижней части Ист-Сайда.

На каждом этаже было по четыре квартиры с общим туалетом в коридоре. Раковины располагались на кухне. Здесь тоже отвратительно пахло вареной капустой и кипятящимся бельем. И, кроме того, дом был полон звуков: крики младенцев, семейные ссоры, экзотическая речь из смеси немецкого, польского и еврейского.

Он не был напуган мрачной обстановкой или присутствием иностранцев. Он рассматривал свое нынешнее положение как первый шаг на пути к успеху, не переставая говорить себе: «Главное, я в Манхэттене». Здесь, и только здесь, одна возможность влечет за собой другую. Много лет спустя, когда Бавьер, разбогатев, поселился на Саттон-плейс, он с удовольствием вспоминал Ривингтон-стрит. Он испытывал неимоверную гордость от того, что поднялся с самого дна на самый верх.

На протяжении ряда лет он играл своими деньгами, как ребенок любимой игрушкой, и при этом либо преумножал свое состояние, либо терял последнее. Наконец он решил перестать испытывать судьбу и направить все в ровное финансовое русло. Он купил пентхаус в кооперативе на Саттон-плейс и попытался пролезть в высшее общество. Сделать это было нелегко даже при наличии состояния. Тут не последнюю роль играло соответствующее происхождение или по крайней мере хорошие манеры и умение общаться. Бавьер не имел ни того, ни другого, и к нему относились как к нахалу и выскочке. У него прежде не бьио времени заняться своими манерами, пришлось наверстывать упущенное. Купив пентхаус, он воспользовался услугами специалиста по интерьеру и, кроме того, попросил искусствоведов подобрать ему картины на стены. Прошло немало времени, прежде чем он научился разбираться в живописи и понял, что его не обманули.

Руководствуясь той же целью, Бавьер стал посещать лучшие рестораны и ночные клубы. Купив готовый смокинг, он, надутый как индюк, отправился в «Эль Морокко». Поскольку Зиги не давал чаевых метрдотелю, его усадили за самый худший столик. Более того, его, одетого в смокинг из магазина готового платья, по ошибке приняли за старшего официанта. Урок не прошел даром: на следующий день он заказал у портного несколько костюмов и смокингов.

А потом он встретил даму.

Вплоть до этой «исторической» встречи Бавьер имел очень мало контактов с женщинами. Нельзя сказать, что он их не любил, совсем наоборот – боготворил и преклонялся перед ними. Просто у него никогда не хватало времени. В результате все отношения с женщинами сводились к общению с проститутками, так как он считал секс такой же необходимостью, как мытье, еда и чистка зубов. Постепенно он пришел к выводу, что одного секса недостаточно. Он был богатым человеком, и пришло время обзавестись женой. И желательно такой, которая была бы под стать его богатству. Такой, которая смогла бы открыть все двери, до сих пор для него закрытые.

Он встретил даму на приеме, устроенном его деловым партнером. Она не походила ни на одну из тех, что он знал до сих пор. Красавица с блестящими светлыми волосами, с сильным грудным голосом и весьма грациозной походкой, она вызывала в нем возбуждение, никогда не испытываемое им раньше. Он обратил внимание на ее надменную холодность, но посчитал, что сможет разбудить эту дремлющую страсть. От ее прикосновений у него мурашки бегали по коже. Спустя несколько дней он сделал ей предложение. Она скромно потупила зеленые глаза и обещала подумать.

И Бавьер расценил это обещание как признак поведения настоящей леди. На самом деле все обстояло совсем по-другому: двадцатилетняя дама подыскивала себе в мужья достаточно богатого мужчину, чтобы обеспечить все свои потребности. Что касается любви и секса, то эту ненужную роскошь она легко сбрасывала со счетов. Ее влекло только богатство, которое перерастало во власть.

Поначалу Бавьеру казалось, что их брак заключен на небесах. С той самой минуты, когда они с дамой – она в белом платье и белой фате – вышли из собора Святого Патрика, когда им, словно уткам, пришлось нырять в лимузин, уклоняясь от потока обрушившегося на них риса, Бавьер был на седьмом небе от счастья. Впервые в жизни он кому-то мог излить свою нежность. Он был преданным мужем, щедро позволявшим леди все, что она захочет. Красивую женщину не грех и побаловать. И, кроме того, жена открыла для него двери домов, о существовании которых он даже и не подозревал, и Зиги был благодарен ей за это.

Лишь через год он понял, что с радостью обошелся бы без этого пресловутого общества. Ему не нравились коктейль-приемы, где надо было вести пустые разговоры о бирже: он предпочитал играть там. Он не выносил бесконечных скучных обедов или вечеров в опере по понедельникам. Меньше всего его заботили чистокровные лошади, скачки в Кентукки или состязания в поло на Палм-Бич. А эти бесконечные рассуждения о яхтах! Он предпочитал сам ходить под парусом. Постепенно его презрение к окружению дамы становилось все глубже. Он презирал ограниченность этих людей, их постоянные пересуды, предательство, интриги, сплетни… И к своему ужасу, обнаружил, что все эти пороки присущи и ей. Она была самой искусной из всех интриганкой, сплетницей и столь же ядовитой, как королева кобр. Она всегда мстила своим обидчикам, причем мстила в десятикратном размере, пусть даже ей для этого приходилось месяцами плести свою паутину. Бавьер разочаровался в ней так же, как и во всем ее социальном окружении. Он бы с удовольствием «умыл руки», но капкан уже захлопнулся. Пришлось искать выход. Зиги под любым удобным предлогом стал исчезать из дома и с головой окунулся в романы с другими женщинами. Он знал, что жена прекрасно осведомлена об этом. Знал он также, что, пока он действует осторожно, даму совсем не беспокоят его похождения. Зиги мог делать все что угодно, если это не компрометировало ее и не давало основания ее вероломным друзьям чесать языки у нее за спиной. Она даже сама подталкивала его к любовным похождениям, поскольку любовницы Бавьера освобождали ее от определенных супружеских обязанностей, которые она находила отвратительными. Постепенно Бавьер пришел к заключению, что его жена вообще ненавидит секс. Поначалу отсутствие у нее желания смутило его, но со временем он нашел объяснение: дама считала, что от секса у нее на лице появится печать распущенности, и образуются мешки под глазами.

К тому же она была совершенно уверена – Зиги обязательно к ней вернется, как бы далеко ни зашел в своих похождениях. Впрочем, как только жена чувствовала, что он отдаляется от нее, она пускала в ход старый, проверенный способ: полностью посвящала себя ему, даже делала вид, что наслаждается сексом. Бавьер, правда, уже отдавал себе отчет, что это всего лишь маленькие трюки.

Если, бы дама удосужилась проанализировать их отношения, она смогла бы понять, какой опасный оборот принимает дело, но ей даже в голову не приходила мысль, что муж от нее страшно устал.

В Элен он нашел все, что отсутствовало в даме, и даже больше. Элен была той самой женщиной, которую он подсознательно искал всю жизнь. Она была чрезвычайно женственной, а в бизнесе мыслила и действовала как мужчина. Она принимала Бавьера таким, каким он был. Он ей очень напоминал Эдмонда. Она чувствовала, что может положиться на него, и была полностью защищена. Главное же то, что она искренне его любила. Для нее он был добрым и нежным, сильным, земным и несгибаемым человеком.

Пароход «Соединенные Штаты» причалил к Уэст-Сайдскому пирсу, и Элен с Бавьером расстались. Но ненадолго: они ухитрялись видеться почти ежедневно. Эти встречи побуждали их на новые деловые подвиги: Бавьер расширил свои инвестиции, а Элен арендовала два этажа в здании Рокфеллеровского центра и наладила там выпуск американского издания журнала. Она вдруг полюбила Нью-Йорк с его кипучей энергией и особой романтикой, полюбила его бешеную созидательность. Но кроме всего прочего, она полюбила Бавьера, а он полюбил ее. В сложившихся обстоятельствах имело смысл остаться в Нью-Йорке и перенести сюда штаб-квартиру. Европейские издания журналов расположатся под новым зонтиком: «Элен Жано интернэшнл инк.».

Так родилась компания «ЭЖИИ».

Впервые за многие годы Бавьер почувствовал себя прежним. Скука, которую он постоянно испытывал с дамой, внезапно исчезла. Он расцвел как никогда и, разогнав всех своих любовниц, с головой ушел в работу.

Спустя два месяца он встретился с женой и ее адвокатами, чтобы оформить развод. Дама приняла эту новость без всякой видимой тревоги. Она была уверена, что связь Бавьера с Элен долго не продлится. Правда, Зиги с Элен сочетались гражданским браком. Ничего, он непременно приползет к ней обратно. На бракосочетание из Парижа прилетели Эдмонд и малышка Элен. Расписавшись, Элен и Бавьер поселились в двенадцатикомнатной кооперативной квартире на пересечении Пятой авеню и Шестьдесят шестой улицы, с окнами на Центральный парк. Бавьер никогда не говорил Элен, какой ценой ему досталась свобода: семь миллионов долларов, дом в Хамптоне, пентхаус на Саттон-плейс, коллекция живописи стоимостью в четыре миллиона и бесценный антиквариат. Впрочем, сделка того стоила. В конце концов, деньги – дело наживное.

Не сказал он Элен и о том, что дама беременна. Эта новость была для него полной неожиданностью, но менять принятое решение Зиги не стал. Не хотел он, чтобы новость повлияла и на решение Элен. Кроме того, дама поклялась ему, что сделает аборт. При сложившихся обстоятельствах это был бы самый разумный выход из положения.

Однако дама решила сохранить ребенка и использовать его в качестве приманки, чтобы впоследствии вернуть Бавьера. Так, чтобы он больше никому не достался.

И, кроме того, дама приняла еще одно, очень важное для себя решение и уже начала плести паутину.

Придет время, и она уничтожит Элен Жано.

 

Глава 11

Бавьер и Элен на неделю отправились в свадебное путешествие в Акапулько. Но даже после их возвращения Зигфрид делал все, чтобы медовый месяц продолжался. Он постоянно осыпал Элен подарками: по возвращении подарил ей небольшую, но весьма ценную картину Утрилло с изображением парижской сценки; на следующей неделе – восемнадцатикаратный изумруд от Гарри Уинстона, с которым Элен не расставалась даже ночью. И, наконец, главное: сверкающую стотридцатифутовую яхту с моторным двигателем, которую они окрестили «Малышка Э.» Она стоила шесть миллионов долларов, и на ее борту находилась постоянная команда из десяти человек. На ней были три салона, маленькая дискотека, два катера, апартаменты хозяев на палубе и четыре гостевые комнаты внизу. Бавьер попросил пригнать яхту из форта Лодердаль в гавань на Семьдесят девятой улице. И вот однажды в лунную ночь они с Элен совершили круиз вокруг Манхэттена, а потом он приказал капитану перегнать яхту в Испанию. Они решили держать ее в Барселоне, планируя использовать во время отпуска.

К сожалению, никакого отпуска не получилось. Судьба нанесла им тяжелый удар буквально спустя несколько недель после женитьбы. На торгах Нью-Йоркской фондовой биржи Бавьер упал замертво. Причиной его смерти стала аневризма сосудов головного мозга. Элен была безутешна. Снова ее счастье обратилось в пепел.

О смерти Бавьера известили заголовки в «Уолл-стрит джорнэл» и деловом разделе «Нью-Йорк тайме». Отпевание состоялось в церкви Кэмпбелл на Медисон-авеню, вокруг были одни бизнесмены. Со смертью Бавьера ушел из жизни один из величайших игроков Уолл-стрит. Во время панихиды Элен сидела с каменным лицом. Ей не хотелось плакать на виду у совершенно незнакомых ей людей, тем более что дама Бавьер сидела у нее за спиной.

Хорошо поставленным голосом президент корпорации «Фортуна 500» перечислил заслуги Бавьера. Элен внимательно слушала, но не слышала ни единого слова.

Служба закончилась, и она медленно поднялась. Она, возможно, никогда бы не добралась до выхода из церкви, если бы не Эдмонд и малышка Элен: они крепко держали ее под руки. Внезапно она лицом к лицу столкнулась с Найджелом Сомерсетом. Он неожиданно выскочил из одного из проходов и вот теперь стоял перед ней. Колени у нее подогнулись, но она овладела собой. Найджел проделал такой путь из Англии, чтобы присутствовать на похоронах, и приличия требовали обмолвиться с ним парой слов.

– Встретимся на улице, – кивнула она Эдмонду и малышке Элен.

Дождавшись, когда они уйдут, она посмотрела на Найджела и увидела золотистые искорки в его глазах. Элен на мгновение потеряла дар речи.

– Мне очень жаль, – проговорил Найджел.

– Спасибо, – ответила она хриплым голосом. – Я рада, что ты приехал.

На самом деле ей вовсе не хотелось этого. К чему бередить старые раны?

Она опустила голову, но уже через минуту овладела собой.

– Я тоже очень сожалею, – начала она из вежливости. – В прошлом месяце я прочла в газетах о смерти твоей матери. Прости, что не послала цветы…

– Не стоит. На смертном одре она призналась, что спровадила тебя из Фоллсворта. Поверь… я так ничего и не знал…

– Я тебе верю.

– Я знаю, Для тебя это слабое утешение, но, женив меня на Памеле, мать признала свою ошибку.

Элен тупо кивнула. Памела. Она помнила фотографии леди Памелы Грей, ставшей вместо нее шестнадцатой герцогиней Фаркуарширской. Значит, мать Найджела нарочно все подстроила. И вот герцогиня умерла, но дело ее живет.

– Я никогда бы не женился на Памеле, – тихо продолжил Найджел. – Я не любил ее, а она меня. Родители заставили ее выйти за меня замуж. А теперь… – Он осекся.

Элен сочувственно посмотрела на него.

– Не брак, а сплошное притворство. – Найджел глубоко вздохнул. – К сожалению, о разводе не может быть и речи. Социальное положение и прочее.

Элен кончиками пальцев коснулась его щеки.

– Ужасно, Найджел. Наверное, тебе очень тяжело. – Он вздохнул и прижал ее руку к своей щеке.

– Дорогая, я знаю, что сейчас не время и не место. – Он быстро посмотрел по сторонам и перешел на шепот: – Но мне хотелось бы увидеть тебя…

Элен отступила назад и отвела взгляд, чтобы не утонуть в его глазах.

– Я… я не знаю, – пробормотала она, замявшись. – Об этом еще рано говорить. Я должна подумать…

Голос ее сорвался. Она стремительно покинула Найджела, церковь и душный запах хризантем.

Два дня спустя, в секрете от Элен, Жак продал свои акции даме и Марчелло д'Итри.

 

Глава 12

Поговорка верна: время лечит, и жизнь Элен вернулась-таки в нормальное русло. Конечно, судьба была к ней несправедлива – дать ей так много и так безжалостно отнять простое человеческое счастье! Впрочем, с помощью Эдмонда и ради малышки Элен она будет жить, лелея свою мечту. Именно заветная мечта привела ее сейчас в Венецию.

Уже пробило одиннадцать вечера, когда последний рабочий, взяв инструменты, отправился домой. Когда он уплыл по залитому лунным светом Большому каналу, Элен закрыла массивную резную дверь палаццо. Наступила тишина. Только изредка слышался плеск воды за порогом.

Закрыв глаза, Элен устало прислонилась к косяку, отерла пот со лба и облегченно вздохнула. Итак, все закончено. Завтра состоится прием.

Если бы она только знала, с какими столкнется трудностями, то охотно передоверила бы все Царице. Что ж, сама виновата. Она тихонько засмеялась. До сегодняшнего дня самой большой проблемой для нее всегда была одежда для приемов и связанное с этим бесконечное стояние в душных ателье, где кутюрье и портные дергают, подворачивают, скрепляют булавками, пришивают, подрубают… Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что она затеяла, и связанным с этой затеей упорным двухмесячным трудом.

Элен снова покачала головой. Самый большой и самый амбициозный прием, и на удивление, она со всем справилась сама! Но кто мог подумать, что придется столько работать? Одна попытка распределить помощь – флористы, официанты, лакеи, поставщики провизии, команда чистильщиков, оркестр, рок-музыканты, работники по кухне… список можно продолжать до бесконечности, – от всего этого голова идет кругом. Нанять тех, кто поспособнее, и попытаться объяснить им, что от них требуется, – это просто кошмар какой-то! Если бы не опыт одного из ее друзей, ей пришлось бы отказаться от этого мероприятия. Что ж, она извлекла хороший урок: в будущем она избавит себя от этой головной боли, наняв профессионального координатора. Даже ее беглый итальянский не помог. Она слишком поздно поняла, что Венеция разительно отличается от Милана. Здесь все делается медленнее и не столь рационально. Знания языка здесь недостаточно – непременно надо знать менталитет местных жителей.

Проблемы начались с поисков подходящего для приема места. Не прием, а бал, поправила она себя. Золотой бал.

Поначалу все казалось очень просто. Даже Пегги Гуггенхейм, услышав, что Элен подыскивает дворец, проявила неслыханную щедрость – предложила ей свой собственный массивный палаццо Веньер деи Леони. Этот великолепный дворец располагался на престижном Большом канале, а со стороны сада к нему было пристроено дополнительное крыло, где разместилась всемирно известная коллекция современного искусства. Сама мысль об этом вытесняла все волшебство старой Венеции, которую хотелось воссоздать Элен, и потому от предложения она отказалась; к тому же ей не хотелось отвечать за музейные реликвии стоимостью в миллион долларов, поскольку по дворцу будут бродить три тысячи гостей. В общем, бал должен состояться в одном из огромных полуразрушенных дворцов, где комнаты напоминают золоченые клетки для птиц. Внутри и снаружи, за исключением водопроводной системы, он должен был не меняться со времен Каналетто. К счастью, оказалось, что такие дворцы есть и они вполне доступны. Правда, с арендой были проблемы.

Наконец она нашла агента, который был согласен на ее условия и показывал ей одно палаццо за другим. Обследовав девять из них, она нашла то, что хотела. Дворец располагался между мостом Риалто и устьем Большого канала. К высоким изящным колоннам при входе можно было привязывать гондолы и быстроходные катера. Огромный холл с широкой лестницей радовал глаз облупившейся, но все еще прекрасной фресковой живописью Тинторетто. А когда распахнулись створки высоченной двери, у Элен захватило дух.

Перед ней простирался один из самых больших бальных залов, которые она могла вообразить. Он занимал весь первый этаж. Мраморные пилястры, византийская роспись на стенах с отваливающейся штукатуркой, крестово-купольный свод небесно-голубого цвета. Где-то высоко вверху сверкали звезды. Сердце Элен затрепетало. Вот то, что нужно! Она уже ясно представляла себе, как при зажженных люстрах замерцают звезды под куполом. Оркестр расположится в углу, дискотека разместится в одной из комнат, столы будут ломиться от закусок, рекой польется шампанское «Дом Пе-риньон», а вокруг тысячи гостей, одетых в золотые костюмы! Все это вдохнет в пустующее палаццо новую жизнь.

Элен, наконец, решительным шагом подошла к агенту.

– С кем мне следует подписать контракт на краткосрочную аренду? – деловым тоном спросила она. – С вами или с хозяевами?

Спустя неделю, по всему миру были разосланы приглашения с золотой гравировкой, предназначенные для кинозвезд, знаменитостей и разных высокопоставленных особ.

Бал должен был состояться через полтора месяца. Элен рассчитала, что таким образом она предоставит всем достаточно времени, чтобы, расталкивая друг друга, попытаться первыми попасть к известным парижским кутюрье.

«Да, Париж загудит, – с улыбкой подумала Элен. – Нарасхват будут золотые ткани, парча, кружева и нитки. Страсти накалятся, и Живанши неплохо заработает. Ильяс Лалунис тоже „сделает хороший бизнес“, продавая драгоценности, так как только он специализируется на золоте». Для Золотого бала золотые костюмы будут de rigueur. Без такового, невзирая на чины, с приглашением или без оного, вход в палаццо будет строго запрещен.

Работу над ее золотым костюмом Ив Сен-Лоран закончил еще два месяца назад. Она, хозяйка, должна переплюнуть всех, включая прессу. Кстати, только горстка репортеров и корреспондентов будет пропущена в палаццо, чтобы освещать событие изнутри.

Итак, пора делать второй шаг. Палаццо было совершенно пустым. Настало время подобрать мебель и разместить ее. И, кроме того, бальный зал надо превратить в самую веселую сказочную страну. В своем воображении она рисовала себе все золотым: золотые гирлянды, золотые столики и стулья. Золотой бал должен стать одной из тех неуловимых фантазий, которые никогда и никто повторить не сможет. Хорошо бы найти не просто декоратора по интерьеру или сценического дизайнера, а… чародея!

Она придвинула стул к столу, из верхнего ящика достала лист бумаги и набросала список лучших в мире декораторов по интерьеру. Конечно, каприз влетит ей в хорошую копеечку, но этого требует ее чрезвычайно экстравагантная затея. И потом, она ведь собирается начать новое дело – запустить в производство духи, ценность которых измеряется золотом. В первую очередь из-за них она и затеяла весь этот бал. Надо привлечь к «Д'Ор» внимание. Чем расточительнее будет бал, тем больше будут говорить и писать о «Д Ор». Словом, надо сделать так, чтобы слух о новых духах поскорее дошел до тех, кто на этот бал не приглашен. Массированная рекламная атака начнется сразу же после бала и мощным потоком хлынет на рынок. «Д'Ор».

Элен знала, что, сколько бы денег она сейчас ни потратила, она потратит их не напрасно. В данном случае скупиться нельзя.

Она нетерпеливо забарабанила наманикюренными пальцами по столу, выбирая из списка декораторов подходящего. Похоже, ни один из них не годится.

Элен устало вздохнула и задумалась. Вот оно! И как она раньше не догадалась? Ее подруга Иветта, с которой они когда-то вместе работали в «Фоли де Бабилон», стала теперь весьма преуспевающим ресторатором и владелицей ночного клуба. Пожалуй, Иветта – самый подходящий человек для организации бала! Уж она-то точно знает, кто способен отменно декорировать бальный зал, кто является лучшим поставщиком провизии и прочая. Проблема только в одном: найдется ли у Иветты время, чтобы помочь ей? В конце концов, она чрезвычайно занятая женщина, со всей этой сетью разбросанных по всему миру клубов. Ладно, есть только один способ выяснить это. Элен сняла телефонную трубку и попросила соединить ее с «Иветтс интернэшнл» в Париже.

Часом позже Элен уже сокрушалась: кому, как не ей, знать, что все не так просто? В парижском клубе Иветту не нашли. Не было ее в Монте-Карло, Лондоне, Рио-де-Жанейро, Нью-Йорке, Берлине, Сиднее, Гонконге, Сингапуре. Одним словом, никто не имел ни малейшего представления о том, где она. Элен оставалось только оставить сообщение о своем звонке в каждом из клубов.

Наконец в восемь вечера из Сингапура донесся хриплый голос Иветты:

– Конечно, дорогая, я буду только счастлива, помочь тебе! Мы сделаем этот прием событием года. Нет, не года, а целого десятилетия! Это будет нечто! Ни о каких деньгах и речи быть не может! У меня, их достаточно, да и вообще – зачем тогда друзья? Мы с тобой прекрасно поладим, даже не сомневайся. Мы с тобой всегда ладили. – В трубке раздался ее громкий смех: – Пока жива, никогда не забуду, как ты «накапала» на Жослин. Ты единственная и сумела подгадить этой суке! Да, кстати, она теперь работает на улице, как двадцатифранковая проститутка. Я тут случайно столкнулась с ней на Пигаль. О Боже! Страшная, обрюзгшая, совсем опустилась. И предложила себя мне, представляешь? Считает, что у меня сточная канава. – Послышался хриплый смешок. – Во всяком случае… Что? Золотой бал? О, могу себе представить. Восхитительно! Для такого вечера тебе понадобится целый полк официантов и вышибал, поверь мне… Почему? Да потому, что там будет масса желающих прорваться на прием, папарацци, всякая пьянь. Пусть официанты и вышибалы будут только в набедренных повязках, грудь и торс надо покрасить золотой краской, а на голову надеть маски буйволов. Здорово, а? Я, в который уже раз повторяю, что ты вовсе не навязываешься. Для меня это очень приятная новость! Нет, я еще не получила приглашения. Ты куда его послала? В Париж? Ну, тогда все ясно. Я путешествую уже целых две недели… Не надо меня благодарить. Ты когда-то спасла мне жизнь. Скорее бы уже улететь отсюда. В общем, я позвоню тебе, как только буду в Венеции. До скорого!

В палаццо стояла тишина, когда Элен распахнула массивную резную дверь бального зала. Она чуть не ослепла от отблесков на позолоченных вещах: горел полный свет, а завтра зажгут еще и свечи.

Элен двигалась как во сне. Иветта и впрямь превзошла самое себя. Это и в самом деле был старинный бальный зал.

Вдоль стен были аккуратно расставлены изогнутые позолоченные стулья, обитые синим муслином, расписанным золотыми звездами. Стены были полностью закрыты зеркалами, испещренными золотыми прожилками, которые отражали и преумножали все вокруг до бесконечности. Холодный мраморный пол был покрыт толстым слоем золотых звезд из фольги, которые взлетали и кружились вокруг ног, стоило только по ним пройти.

Элен была бесконечно счастлива: ей удалось справиться с поставленной задачей! Мало того, действительность превзошла все ее самые смелые мечты. Об этом бале и впрямь будут помнить десятилетия. К тому же его не станут облагать подоходным налогом, поскольку здесь будут представлены новые духи д'Итри. Духи, которые они с Любой создали совместно с химиками из Грассе и которые будут продаваться исключительно в бутиках д'Итри и специальных всемирно известных эксклюзивных магазинах, с которыми они начнут взаимодействовать уже послезавтра. В каждом из этих магазинов установлены специальные киоски, на информационных табло которых изо дня в день и час за часом цена на «Д'Ор» за унцию, небольшую частичку летучего вещества, будет меняться в зависимости от цены на золото на мировом рынке.

Взгляд Элен скользнул к центру зала. Здесь возвышался огромный тридцатигаллонный хрустальный флакон с «Д'Ор». Завтра, в самый разгар бала, Марчелло д'Итри под звуки фанфар торжественно откроет его, и каждый гость в подарок получит флакончик духов. Мало того, что гости будут без ума от содержимого флаконов – в скором времени и сами они станут предметом вожделения коллекционеров, так как выполнены вручную из горного хрусталя, колпачки к ним похожи на слитки золота в миниатюре, на каждом торговая марка «Д'Ор», а на покрытие израсходован целый грамм чистого золота.

Элен опустилась на стул. Неужели все уже позади? Она вздохнула и закрыла глаза. Завтра настанет изнурительно долгий день и бесконечная ночь. В десять утра от Ив Сен-Лорана поездом приедет швея, чтобы устранить случайные недоделки в ее платье, которые, не дай Бог, обнаружатся в последнюю минуту.

А в половине второго из Парижа прилетит Александр – ей надо сделать сногсшибательную прическу. В пять из Нью-Йорка прилетит Пабло от Элизабет Арден. Он разрисует ей лицо так, чтобы глаза походили на африканскую бабочку в полете, с усиками в виде страусовых перьев, расходящихся к бровям, и капельками слез, похожими на желтые бриллианты. Да, надо еще не забыть проинструктировать Скавулло, которого она наняла делать фотографии бала для «Ле Мод».

Открыв глаза, Элен тряхнула головой: хватит думать о том, что будет завтра! Сейчас надо хорошенько выспаться.

 

Глава 13

Задолго до начала Золотого бала повсюду разнеслись слухи о том, что подобного торжества Венеция еще не видела. Предстоящий прием затмил даже Черно-белый бал, который вызвал здесь невероятный фурор несколькими годами раньше. На протяжении всего вечера Элен беспрестанно сновала по залу, приветствуя гостей, представляя их друг другу, беседуя с ними. В конечном счете, это ведь обязанность хозяйки – следить за тем, чтобы прием действительно удался. Впрочем, пока все шло как по маслу.

Не будучи большой любительницей приемов, она вдруг с удивлением обнаружила, что в восторге от своего бала. Вне всякого сомнения, она здесь была звездой. Гости с восхищением смотрели на ее невесомое прозрачное платье. Длинные до пола, разрисованные в виде африканских бабочек рукава потрясающе сочетались с рисунком глаз, создавая впечатление, что она вот-вот взлетит ввысь. Понятно, почему ее костюм вызывал всеобщую зависть. Впрочем, Элен не переставала удивляться, к какой экстраординарной изобретательности по части нарядов прибегли приглашенные ею знаменитости. Каждый из них пытался переплюнуть другого. Были здесь сверкающие пояса из бренчащих золотых монет, рыцарские щиты, отделанные золотом, ожерелья из самородков, платья из металлических сеток и монет. Всех затмила виконтесса де Севинье: наряженная в костюм ацтекского идола, она прибыла на бал по Большому каналу на золотой барже, раздобытой неведомо где. Царица вырядилась в старинное бальное платье, которое когда-то принадлежало одной из Медичи, расшитое золотыми нитями и отделанное тонким золотым кружевом. Шлейф платья был таким длинным и тяжелым, что ей пришлось прибегнуть к услугам двух разодетых в золото карликов, которые носили его на протяжении всего вечера. На плече Любы, завороженно глядя на золотые серьги от Ива Танги для постоянного ношения в качестве рекламы его торговой марки, восседала одетая в золотой костюм обезьянка, видимо, взятая на время у какого-то предприимчивого шарманщика.

Проходя по коридору вдоль ряда столиков, Элен невольно замедлила шаг. Одетые в золотые ливреи слуги проворно обслуживали проголодавшихся гостей с золотыми тарелками в руках. Элен бросила взгляд на аппетитные закуски и снова мысленно поблагодарила Иветту. Невероятно! Все такое свежее, вкусное – и это несмотря на духоту, вызванную потоками света и толпами гостей.

Элен повернула налево и посмотрела в сторону входных дверей на залитую светом прожекторов воду Большого канала. Вход хорошо охранялся четырьмя раскрашенными золотой краской охранниками. За распахнутыми дверями виднелись толпы прибывающих гостей и армада папарацци. Освещенные лампами-вспышками гости, маневрируя на своих гондолах и моторках, потихоньку приближались к палаццо.

Хозяйка бала взглянула на часы. Почти одиннадцать. Скоро приедет Найджел! Она улыбнулась. Найджел! Хорошо, что он скоро будет рядом. Они будут смеяться, и танцевать до упаду.

 

Глава 14

Двадцать минут двенадцатого Элен подошла к двери бального зала, и у нее от неожиданности захватило дух: в дверях стоял Найджел. В золотой атласной тунике и такого же цвета бриджах, он выглядел как повзрослевший мальчик с портрета Гейнсборо, которому, казалось, стала тесна массивная золотая рамка. Ветерок, долетавший с канала, легонько играл его волосами, а он напряженно всматривался в толпу.

Элен чуть ли не кожей ощутила его нетерпение. Он шагнул вперед, но тотчас же остановился: главное, не затеряться среди гостей.

Элен встала на цыпочки, помахала ему рукой, а через мгновение ей удалось перехватить его взгляд. Он улыбнулся и быстро двинулся ей навстречу.

С трудом, проложив дорогу среди вальсирующих, Элен бросилась в объятия Найджела.

– Знаешь, я испугался, что мы разминемся, – сказал он. – Оделась бы уж как хозяйка во что-нибудь красное или белое, чтобы выделяться из толпы.

Дама Бавьер уже и не помнила, как все случилось, но они с Юбером де Леже стали друзьями. Ну, если не совсем друзьями, то уж соратниками во всяком случае. И неудивительно: они оба ненавидели Элен Жано, и оба преследовали одну и ту же цель – уничтожить ее. К тому же Лулу почему-то вдруг приятно стало проводить время в обществе Юбера. С ней он всегда был вежливым, галантным и очаровательным джентльменом, да к тому же известным графом де Леже. Род был древним, манеры изысканными. Правда, дама чувствовала, что внутри у него все кипело и этот «кипяток» в любой момент мог выплеснуться наружу. Она догадывалась, что его состояние каким-то образом связано с Элен Жано, но вот каким?

Юбер, в свою очередь, тоже не прочь был пообщаться с Лулу Бавьер. Он ценил ее сообразительность, ее острый как бритва язык, ее всегдашнюю готовность к авантюрам. Они словно были созданы друг для друга, но оба интуитивно чувствовали, что уж больно похожи, чтобы поддерживать более глубокие отношения. Что ж, в этом их сила. Их связывает только общая цель.

В полном молчании они плыли сейчас в гондоле по Большому каналу. Каждый из них думал о своем, не обращая внимания на гондольера, который, ловко орудуя гладким веслом, бесшумно рассекал воду.

Наклонившись вперед, дама выудила из маленькой хрустальной вазочки у планшира чайную розу, поднесла ее к лицу, а затем стала задумчиво обрывать лепестки и бросать их в воду. Еще сотня ярдов – и они достигнут палаццо «Даниела Донателла». Всего лишь сотня ярдов…

Внезапно она укололась острым шипом розы и тотчас выбросила цветок за борт. Все ее мысли сосредоточились на Элен, женщине, которая увела у нее мужа. Интересно, как она отреагирует на появление непрошеных гостей? К счастью, ее приятельница Бетти Линденбаум внезапно свалилась больная и согласилась отдать приглашение ей. Бедная Бетти! После сегодняшней ночи она вряд ли получит приглашение от Элен Жано еще раз.

Сгорая от нетерпения, Лулу стала рассматривать старинные палаццо, мимо которых они проплывали. Время приближалось к полуночи.

Внезапно она почувствовала на себе взгляд Юбера. Он тотчас легонько толкнул ее локтем и кивнул вперед: за поворотом показалось палаццо «Даниела Донателла». Лулу глазам своим не поверила: дворец переливался в потоках яркого света от бликов и отблесков сверкающих золотых гирлянд. А репортеров-то сколько!

– Мы почти приехали. – она со вздохом откинулась на сиденье и забарабанила наманикюренными ногтями по своему колену, обтянутому золотым ламе, из которого был сшит ее смокинг. – Интересно, как она отреагирует на твой костюм? – Она с вызовом посмотрела на де Леже.

Тот отмахнулся. Лулу злобно усмехнулась:

– Представляю, как вытянется ее лицо, когда ты снимешь плащ. – Хрипло рассмеявшись, она ткнула пальцем в его плащ из золотой кожи. – К этому невозмутимая Элен Жано совсем не готова.

Ровно в полночь свет в бальном зале выключили. На какое-то мгновение наступила кромешная тьма. Музыка, разговоры и смех мгновенно прекратились.

Внезапно раздалась барабанная дробь, ярко вспыхнул прожектор. У подножия задрапированного пьедестала рядом с Элен замер Марчелло д'Итри в смокинге из крученой золотой нити.

Элен окинула взглядом собравшихся. Да они просто умирают от любопытства! Все замерли в ожидании.

– Дорогие друзья! – громко произнесла она, и ей вторило звонкое эхо. – Итак, название этого бала – Золотой, и выбрано оно не случайно. С удовольствием сообщаю вам, что мой друг Марчелло д'Итри, – Элен повернулась к нему и присела в грациозном реверансе, на что он ответил ей торжественным поклоном, – создал новое, роскошное дополнение к уже зарекомендовавшим себя одеждам и аксессуарам. Это новое творение еще более взывает к чувствам, чем все остальное, созданное его гением. – Элен многозначительно посмотрела на Марчелло.

Д'Итри отступил назад и взялся за край золотой накидки.

– Леди и джентльмены! – провозгласил он. – Позвольте представить вам… «Д'Ор»!

Снова раздалась барабанная дробь, и Марчелло осторожно потянул за ткань. Она медленно соскользнула на пол. Все взгляды устремились к огромному флакону из граненого хрусталя с пробкой в виде золотого слитка. Свет прожектора осветил грани флакона, и хрусталь ожил, заиграл всеми цветами радуги, а жидкость засверкала густым золотом. Раздался взрыв аплодисментов.

Марчелло выступил вперед:

– Леди и джентльмены! Сейчас каждому из вас подарят флакончик, содержащий пол-унции духов. Нет нужды пояснять, что это отнюдь не мелочь. – Он сделал многозначительную паузу. – Цена за унцию «Д'Ор» равняется цене золота на мировом рынке!

Д'Итри снова поклонился и удалился под шквал аплодисментов. Прожектор погас, вспыхнули люстры, заиграла музыка, послышались оживленные голоса. Внезапно звуки фокстрота смолкли, разговоры прекратились, и в зале вновь наступила тишина. Гости, вытягивая шеи, принялись оглядываться, чтобы понять, в чем дело.

Элен тоже озадаченно посмотрела вокруг. В воздухе повисло напряжение. Что, что такое? Что произошло?

Она стала протискиваться сквозь толпу; Найджел следовал за ней по пятам.

У самой двери она вдруг схватилась за косяк. Лицо ее побелело, по телу пробежал озноб.

На пороге, улыбаясь, стояли Юбер де Леже и Лулу Бавьер.

Юбер, небрежно перебросив через руку плащ, поправил залихватски сидящую на голове фуражку. Фуражку СС. Он с головы до ног был одет в немецкую форму. Нацистскую форму золотого цвета, блестящую и сияющую.

Элен словно ударили. Она вцепилась в первую попавшуюся руку, все поплыло у нее перед глазами. Кто-то поддержал ее, затем она очутилась в объятиях Найджела.

Ее била дрожь. Как он посмел? Прийти сюда в таком костюме?! Для нее, и ее гостей нет ничего более оскорбительного! Совершенно ясно, что он намерен устроить скандал, погубить ее.

А самое страшное то, что он оживил ее воспоминания, оживил те ужасы, что она испытала во время войны.

Внезапно в ушах у нее отдались быстрые шаги. К Юберу решительным шагом направлялась Люба. Несущие ее шлейф карлики едва поспевали на своих коротеньких ножках.

Остановившись перед наглецом, Царица смерила его негодующим взглядом и, не говоря ни слова, взмахнула рукой. Да так быстро, что никто и не понял, что происходит, пока не раздался звук звонкой пощечины.

Люба замахнулась снова, но на сей раз, де Леже уклонился и пальцы Царицы, скользнув по щеке, попали ему прямо в нос. Хлынула кровь, мартышка на плече Любы радостно завизжала и захлопала от восторга своими маленькими черными лапками.

Тотчас придя в себя, Элен подала сигнал охранникам, и не успел Юбер опомниться, как его уже подхватили под мышки и поволокли к выходу. Он протестующе закричал:

– Нет! Кто-нибудь, остановите их! Отпустите!

У входа в палаццо охранники остановились, переглянулись и, схватив хулигана за ноги, начали громко считать.

Один. Два. Три! Несмотря на отчаянные крики, он полетел в черную холодную воду Большого канала.

Репортеры в своих лодчонках быстро защелкали камерами. Вот Юбер на мгновение вынырнул на поверхность: рот широко открыт, лицо исказилось от ужаса.

– Я не умею плавать! – заорал он. – Помогите! Тону! – Но воды Большого канала сомкнулись над его головой.

– Ради Бога! – закричала с крыльца Лулу – Помогите! – Повернувшись к охранникам, она в бессильной злобе забарабанила кулаками по груди одного из них.

Лампы-вспышки блистали словно молнии. Репортеры пришли в дикий восторг, когда дама нырнула в воду, чтобы спасти графа де Леже.

Их фотографии появятся потом во всех газетах.

Последние гости покинули бал только под утро. Элен устало опустилась на стул рядом с Найджелом и оглядела остатки пиршества. Нет ничего более печального, чем хаос после приема гостей.

– Я вся выдохлась, – виновато вздохнула Элен.

Царица улыбнулась. Она сейчас могла свободно передвигаться, так как карлики и мартышка были отправлены домой, а аккуратно сложенный шлейф лежал на стуле.

– Игра стоила свеч, – произнесла Люба. – Попомни мои слова: не пройдет и недели, как в наших киосках не останется ни единой унции «Д'Ор». – Ее угольно-черные глаза азартно блеснули. – Пора увеличивать производство.

– Завтра, – отмахнулась Элен. – Сейчас я хочу только спать. – Она вдруг сжала кулаки. – Чертов де Леже! И как только он посмел ворваться сюда в таком костюме!

Царица фыркнула:

– В жилах де Леже течет дурная кровь. Слишком уж много у них было браков между родственниками. – Она похлопала Элен по руке и расплылась в широкой улыбке. – Сам того, не желая, он оказал тебе огромную услугу.

– Ну да! – возмутилась Элен.

– Реклама. Лучшей рекламы и не придумаешь!

– В самом деле, Люба, – упрекнула ее Элен, – неужели, кроме продажи, тебя больше ничто не волнует?

Через три дня телефоны в офисе д'Итри разрывались от непрерывных звонков, а телекс работал день и ночь. Сбылись Любины пророчества. Газеты пестрели фотографиями Лулу, вытаскивающей Юбера из Большого канала, и не было случая, чтобы при этом не были упомянуты духи «Д'Ор», так как все это произошло во время Золотого бала.

В результате весь запас их моментально раскупили. Элен быстро связалась с фабрикой в Грассе. Едва только удалось заполнить полки, как они снова опустели. «Д'Ор» стал самым ходовым товаром.

Элен теперь и представить себе не могла, что когда-то была бедной. Даже газеты не называли ее иначе как «мадемуазель Мидас».

Элен смеялась над статьями, но, в общем-то, была счастлива. Она стала известной, еще выйдя замуж за Ковальского, но сейчас неожиданно для нее самой к ней пришла невиданная ранее популярность. Никогда еще дела не шли так хорошо.

Но, увы! Когда однажды посреди ночи ее разбудил звонок из Нью-Йорка, стало ясно, что это всего лишь иллюзии.

– Возвращайся немедленно! – скомандовал Эдмонд. – Де Леже и другие подняли большой шум.

– В чем дело? – удивилась она. Неужели они действительно сделали что-то такое?..

Оказалось, Юбер и Лулу подали на нее в суд. Они обвинили ее в том, что она незаконно растратила деньги «ЭЖИИ» на собственные нужды. Повестку в суд вручат сразу же, как она ступит на землю Соединенных Штатов.

А утром в «ЭЖИИ» нагрянут сотрудники налоговой службы.

 

Глава 15

Повестку в суд Элен вручили, едва она прошла таможню. А пока она летела на самолете, в отделе расчетов «ЭЖИИ» все перевернули вверх дном. Ей хотелось заскочить на работу, посмотреть, что там делается, но Эдмонд отсоветовал.

– У нас нет времени, маленькая француженка. Через час мы должны явиться в суд.

Там начиналось слушание дела «Лулу Бавьер против Элен Жано».

Элен кивнула и уставилась в окно лимузина. Ей никогда раньше не приходилось бывать в суде, и такая перспектива ее ничуть не прельщала. Единственным утешением служило то, что она не знала за собой никакой вины. Никаких злоупотреблений не было.

По прошествии недели проверяющие бухгалтеры, следователи и адвокаты тоже убедились в этом. Дело рассыпалось на глазах.

К своему разочарованию, комиссия обнаружила, что правительственные налоги уплачены, и мало того, даже переплачено почти семь тысяч долларов, что в будущем ей, конечно, зачтется.

Недовольные проверкой, Лулу и Юбер поручили ее своим бухгалтерам и адвокатам, которые копали еще глубже, но, ничего не найдя, позорно поджали хвосты.

В довершение всего судья вызвал к себе Лулу, де Леже и их адвокатов и пообещал привлечь к ответственности за неуважение к суду.

Все обвинения сразу отпали.

Элен же так и кипела от гнева. Проверяющие перерыли все ее счета, остановили на несколько недель всю ее работу. В компании не было ни единого отдела, который бы не подвергся проверке.

– Они мне за все заплатят! – выпалила Элен, бесцельно расхаживая по офису. – Но как это сделать? Какими законными средствами привлечь Лулу и Юбера к ответу? – Лицо ее покраснело от гнева, а фиалковые глаза загорелись недобрым огнем. Она остановилась у окна, раздвинула жалюзи и посмотрела вниз на Рокфеллер-плейс.

– Ты жаждешь мести? – осторожно спросил Эдмонд.

– Я хочу сделать все на законном основании, – произнесла Элен.

Эдмонд закурил сигарету и, откинувшись на стуле, закинул ногу на ногу.

– Ты всегда можешь подать встречный иск. Привлечь их к ответу за клевету или за что-нибудь другое.

– Нет, – возразила Элен. – Судья прав: нельзя делать из суда посмешище… – Она внезапно замолчала, и глаза ее загорелись радостным огнем.

– Ну, – хитро прищурился Эдмонд, – выкладывай, что ты там надумала?

Элен улыбнулась: брат, в который уже раз читал ее мысли.

– Думаю, – начала она издалека, – я знаю, как лучше расправиться с ними. Конечно, это почти не коснется Юбера, потому что он слишком богат, но вот Лулу… Образ жизни, который она ведет, требует много денег. Я случайно узнала, что она перестаралась, вложив все деньги в «ЭЖИИ».

– Да? И где же тебе удалось раздобыть такую информацию?

Элен неопределенно махнула рукой.

– Есть пути. Главное, что она живет на дивиденды. Как ты думаешь, законно ли будет сократить их?

– Сократить их?! – Да.

– Как?

– Расширив корпорацию «ЭЖИИ», Эдмонд. Я давно собиралась это сделать, а сейчас мне представляется прекрасная возможность. – Возбуждение Элен все нарастало. – Мы можем начать английское издание «Ле Мод», возможно, даже и немецкое. – Элен вскочила со стула. – Мы можем купить землю прямо здесь, в Нью-Йорке, и построить на ней наш собственный небоскреб. Небоскреб Жано! Мы без конца летаем через Атлантику, и корпорации не мешало бы иметь собственный самолет. Мы даже можем приобрести несколько машин для исполнительных директоров и «ролле» для меня…

Эдмонд улыбнулся:

– Ты настоящий гений, маленькая француженка. Знаешь, в процессе работы мы даже сможем вернуть все те деньги, что переплатили в качестве налога.

– Значит, это законно?

– Законно. Только смотри не перестарайся, – предупредил брат. – Снижение доходов акционеров может повлечь за собой и снижение своих собственных. Не дай Бог разориться!

– Я буду действовать осторожно, – заверила его Элен.

Приняв решение, Элен больше не колебалась. Она немедленно приступила к осуществлению своего замысла. Начало положила покупка земли и небоскреба на пересечении Пятой авеню и Двенадцатой улицы. Ей нравилось это место: арка на Вашингтон-сквер несколькими кварталами ниже напоминала ей о Париже. Но главное, неподалеку отсюда находилось здание другого гиганта издательской моды – «Фэрчайлд пабликейшн».

Элен внимательно наблюдала, как перестраивается купленное ею здание. У нее вошло в привычку каждый день наведываться на стройку, чтобы следить за ходом работ. Она заглядывала в каждый угол, задавала бесконечные вопросы и, надев каску, даже бесстрашно ходила по лесам. Она вдохновляла рабочих. В результате «Жано-билдинг» поднялся на два месяца раньше срока.

Началась наружная облицовка коробки хрустальным зеркалом. Подобная работа проводилась в городе впервые; архитекторы просто творили чудеса. Сглаженные углы полностью изменили старые очертания здания; в его зеркальной поверхности отражалось все, что происходило на улице, но ничто не производило такого неизгладимого впечатления, как применение освещения при любой перемене погоды.

К тому времени как закончилось строительство небоскреба, был готов и получивший название «Серебряное облако» самолет класса «Грумман Гольфстрим II»; его сразу же отправили в Италию для подготовки летного состава. Над интерьером железной птицы трудились самые известные в мире дизайнеры, обшивку его покрыли защитным слоем на заводе «Роллс-Ройс» в Англии.

Итак, «ЭЖИИ» имела теперь свою собственную штаб-квартиру и собственный корпоративный самолет. Но что гораздо важнее, в Англии и Германии стал выходить «Ле Мод» на родном языке покупателей.

Империя значительно расширилась.

Но Элен не чувствовала удовлетворения: весь ее успех стал продуктом корпорации «ЭЖИИ», а ей теперь хотелось личного успеха. Не хотелось больше зависеть от «ЭЖИИ» и делиться с Лулу, д'Итри, фон Айдерфельдом или Юбером де Леже.

Нужно было что-то такое, что принадлежало бы только ей одной.

Новый журнал.

Ее, и только ее.

 

Глава 16

– Почему ты решила, что находишься в затруднительном положении? – удивился Эдмонд.

Они с Элен сидели за столиком с белой крахмальной скатертью, который Сфинкс-Джулия заставила круассанами и бриошами. Но они так и остались нетронутыми.

Элен отпила глоток кофе и, резко отодвинув чашку, вскочила со стула и заходила взад-вперед по офису.

– Проклятие! – Глаза ее вспыхнули адским огнем. – Мне не хватает личного успеха! Только своего собственного!

– Разве «ЭЖИИ» принадлежит не тебе, маленькая француженка? – пожал плечами брат. – Или, например, бутики д'Итри? Твое имя известно всему миру, целым континентам.

– Так оно и есть, но в том-то и проблема! Любой новый журнал в дополнение к тому, что уже есть, просто обречен на успех, и в этом заслуга Любы и других сотрудников «ЭЖИИ». «ЭЖИИ»! – Элен глубоко вздохнула и опустилась на стул. Взяв брата за руки, она вперила в него свои фиалковые глаза. – Я хочу другого, Эдмонд. Хочу создать новый журнал. Пусть он будет моим, и только моим.

Эдмонд тихо присвистнул.

– Ого! Совершенно новую издательскую компанию…

– Да, черт возьми! Никакого Совета директоров, а только я одна. – Она одарила брата нежной улыбкой. – Да, было время, когда я готова была отдать все, абсолютно все, за то, чтобы быть той, кем я стала теперь. Но сейчас, – Элен усмехнулась, – сейчас мне кажется… что все далось слишком легко. И не было никаких углов и набитых шишек…

– Ты уверена, что твое беспокойство… – Эдмонд замялся, тщательно подбирая слова, – что это не связано с личной жизнью?

Опершись локтями на стол и опустив на руки подбородок, Элен уставилась в окно на «Форбс-билдинг».

– Намекаешь на мою сексуальную жизнь? – уточнила она.

– Ну да. Работа ей не замена.

– Эдмонд, Эдмонд, – с грустью повторила сестра. – Так уж случилось, что Найджел – единственный мужчина, которого я люблю. – Она печально улыбнулась. – Судьба сыграла с нами злую шутку. Время от времени мы встречаемся и проводим вместе несколько драгоценных часов или ночей… В его положении развод исключен. Положение безвыходное, а мне, кроме него, никто не нужен. Чем прикажешь мне заполнять пустоту до очередной встречи, кроме как работой?

– Ладно, – обронил Эдмонд и с явным облегчением сменил тему. – Встреча с Гором назначена на половину одиннадцатого. Ты не изменила своего решения?

– Конечно, нет. Я намерена одолжить десять миллионов долларов.

– Десять миллионов! – с ужасом воскликнул Эдмонд. – Ты начинала «ЭЖИИ» с…

– Времена меняются, Эдмонд. Деньги сейчас здорово обесценились, да ты и сам знаешь. Я решила провести массированную телевизионную блиц-рекламу, на что потребуется много денег.

– А что журнал? – Эдмонд вопросительно посмотрел на сестру. – Он будет таким же, как «Ле Мод»?

– Нет, нет. Этот журнал американки будут раскупать куда быстрее. Я считаю, что настало время уделить больше внимания современной деловой женщине. Я, видишь ли, полагаю, что это совершенно новое поколение. И это будет массовый журнал, – быстро добавила она. – Его можно будет найти везде: от киосков до чековых аппаратов супермаркетов. Бумага издания будет лучше, чем у таких журналов, как «Рациональное ведение домашнего хозяйства», «Красная книга», «Женский день», но не столь глянцевой, как у «Ле Мод». Я представляю многоликий образ нашей современницы – женщина на работе, дома, на отдыхе. Журнал будет своего рода гибридом «Вог», «Космо» и «Фэмили серкл», но гораздо толще: на сотнях страниц уместится все-все. Журнал будет рассчитан на женщин-служащих и женщин-работниц. И те и другие найдут в нем массу советов: как накладывать косметику, как брать интервью, как нанимать и увольнять служащих, как правильно одеваться, как сделать счастливым мужа или любовника, ну и так далее. Например, куда пристроить ребенка, пока вы на работе; все «за» и «против» содержания детей в детских садах; цены на домоправительниц; мнение психиатров о влиянии работающих матерей на мировоззрение детей.

– Для такого журнала тебе понадобится целый штат сотрудников, – задумчиво протянул Эдмонд.

– Я знаю.

– А еще новый банковский счет, новая типография, дистрибьютеры, помещения…

– Меня это не останавливает. – Интерес Эдмонда заметно возрос.

– Ты еще не подыскала для него названия? – спросил брат.

– «Ты!»

– «Ты!»?

– Именно. По-моему, отличное название.

Эдмонд вытащил сигарету и задумчиво постучал ею по золотой крышке портсигара.

– На то, чтобы реализовать задуманное, уйдет уйма денег, – осторожно заметил он. – А если вдруг… – Он многозначительно замолчал.

Элен понимающе кивнула. Она знала, что он хотел сказать. Если новый журнал провалится, она потеряет не только десять миллионов долларов, но и все свои акции. Перспектива пугающая, особенно сейчас, когда в связи с расширением «ЭЖИИ» прибыль заметно сократилась.

– Я решила рискнуть, – заявила она. – Мне обязательно повезет.

Но ей не повезло. Она впервые испытала горечь поражения. Провал начался с того самого момента, когда «Ты!» появился в газетных киосках. Впрочем, она все еще надеялась, что через несколько месяцев «Ты!» завоюет рынок. Вышел третий номер журнала, но, увы…

Элен уныло глядела на оживленное движение за окном. Погода была премерзкая: дул ветер, потоки дождя заливали стекло. В провале журнала виновата она, и только она. Секрет успеха «Ле Мод» заключался в том, что он следовал по пятам «Вог», «Л'Офисьель» и «Харперс Базар». Естественно, она сделала все для того, чтобы ее новая идея сработала, но Америка была еще не готова. «Ты!» бойкотировали по двум причинам: в нем не было того блеска, который люди связывали с ее именем, и он, к сожалению, опередил свое время.

Элен подошла к книжному шкафу и вынула из него первый номер своего журнала.

«ТЫ!» Наклонные буквы в левом углу занимали половину всей обложки. Высокие, белые, а за ними ярко-красный восклицательный знак. Чуть ниже надпись белыми буквами: «Журнал для современной женщины», а еще ниже, правее и параллельно логограмме, – содержание будущих выпусков.

С блестящей обложки журнала на Элен смотрел прототип новой деловой американки с двумя детьми. В шикарном, наподобие мужского, костюме, белой женственной блузке с галстуком и умело наложенной косметикой на лице, она обнимала за плечи своих ребятишек: мальчика и девочку. Все трое весело смеялись.

Элен устало прикрыла глаза. Совет директоров «ЭЖИИ» победил. «Журнал для современной женщины» этой самой современной женщиной был полностью отвергнут. Интересно, знают ли ее враги об этом?

Внезапно зазвонил телефон. Элен, вздрогнув, подняла трубку.

– Мне только что позвонил Гор, – озабоченно проговорил Эдмонд. – «Манхэттен-банк» просит о встрече.

– Зачем? Срок займа кончается только через несколько месяцев.

– Полагаю, они хотят прощупать почву. После провала журнала они, возможно, усомнились в твоей возможности выплатить заем.

Элен упрямо закусила губу. В этом городе плохие новости распространяются куда быстрее, чем хорошие.

– Мы можем отказаться?

– Не имеет смысла. Отсрочка продлится всего несколько дней, а что дальше?

– Хорошо. Позвони Гору и назначь встречу на завтра. В полдень. Затем пришли сюда ревизора. Мне надо знать, каково положение дел. И еще… – спохватилась она, – отправляйся в «Сити-банк» и открой там счета, идентичные тем, что мы имеем в «Манхэттен-банке», включая и наши персональные. Положи на них минимальную для открытия депозита сумму.

Эдмонд присвистнул.

– Ты затеяла грязную игру, маленькая француженка, – не без восхищения проговорил он.

Элен не торопясь, положила трубку, посмотрела на несчастный журнал. И вдруг со злостью швырнула его в корзину для бумаг. Все остальные номера журнала полетели туда же.

Да, стервятники победили.

– Не бывать этому! – Она стукнула кулаком по столу и тут же приняла решение: надо бороться до конца. Даже если «Манхэттен-банк» продаст ее залоговые акции акционерам «ЭЖИИ», – даже тогда она не отступится.

Как там сказал Зигфрид? «Если успех не счастливая случайность, его можно повторить сотни раз».

Она, черт побери, докажет справедливость его слов.

 

Глава 17

Джеймс Кортланд Гор III уже ждал их. Элен держалась весьма независимо, давно и прочно усвоив следующее: банкиры – плохие игроки. Они так и вьются вокруг, когда клиент на вершине успеха, но едва он пошатнется, как они уже ведут себя пренебрежительно. А полный провал они чуют так же безошибочно, как голодная акула запах крови за целую милю.

Так вот и этот толстый Гор – он вежливо поднялся, но чтобы приветствовать ее, из-за стола выходить не стал.

Он посмотрел на Эдмонда.

Мужчины обменялись рукопожатием, затем, дождавшись, когда Элен сядет, тоже сели.

Откашлявшись, Гор сразу приступил к делу:

– У нас был… гм-м… вчера утром Совет директоров, и на нем поднимался вопрос о вашем займе в десять миллионов долларов. – Его глаза-бусинки испытующе посмотрели на Элен. – Совет решил потребовать ваш заем назад.

Элен даже глазом не моргнула.

– Мистер Гор, полагаю, вы прекрасно обо всем осведомлены, – спокойно произнесла она. – Срок погашения займа истекает только через четыре месяца. Не думаю, что «Манхэттен-банк» так уж нуждается в наличных средствах, чтобы требовать его выплаты раньше обусловленного срока.

– Мисс Жано, – банкир сложил руки в замок и подался вперед, – пожалуйста, постарайтесь нас понять. Директора просто охраняют интересы банка. – Он с сожалением развел руками. – Руководство обеспокоено тем, что вы на грани финансового кризиса.

Элен удивленно подняла брови.

– В самом деле? – бесстрастно спросила она и повернулась к Эдмонду. – Будь любезен, ознакомь мистера Гора с текущей финансовой ситуацией.

Эдмонд потянулся к своему портфелю, но Гор жестом остановил его.

– Мисс Жано, – запыхтел он, – причина, по которой директора так встревожены, состоит в том, что «Манхэттен-банк», ведя все ваши финансовые дела, хорошо осведомлен о вашем положении. Они пришли к заключению, что вы никоим образом не сможете выплатить долг и через четыре месяца.

– Мистер Гор… – решил вмешаться молчавший до сих пор Эдмонд. Банкир повернулся к нему. Достав золотой портсигар, Эдмонд не спеша, закурил. – Итак, вы считаете, директора хорошо осведомлены о всех финансовых сделках мисс Жано?

– Естественно, – раздраженно отозвался Гор. – Мы вот уже несколько лет обслуживаем мисс Жано.

– И только потому, что она так долго пользуется услугами вашего банка, вы считаете себя вправе заявлять, что хорошо знаете ее финансовое положение?

– Да.

– Нет, мистер Гор, – вежливо возразил Эдмонд, – вы не совсем осведомлены о финансовых делах мисс Жано.

Гор непонимающе уставился на Эдмонда, затем перевел взгляд на Элен.

– Простите, я что-то плохо понимаю…

Элен затаила дыхание, но Эдмонд с улыбкой продолжил:

– Вам известно, что мисс Жано очень богатая женщина?

– Конечно.

– И вам, наверное, известно, что у нее есть бизнес и за границей?

– Конечно, – отозвался Гор с еще большим раздражением.

– Вы, случайно, не знаете, в каких странах? – Гор покорно вздохнул и устало перечислил:

– Англия, Германия, Италия и Франция.

– А с какой страной граничат Германия, Италия и Франция? – с улыбкой поинтересовался Эдмонд.

– Со Швейцарией. – Гор замер, взглянул на Эдмонда, перевел взгляд на Элен. – У вас есть счета в швейцарских банках? – с явным уважением спросил он.

– Вот именно, мистер Гор. – Элен загадочно улыбнулась. – Надеюсь, вы понимаете, что следует сохранять конфиденциальность.

– Так, значит, у вас есть одиннадцать миллионов долларов?

– Десять миллионов семьсот девяносто пять тысяч, – вмешался Эдмонд. – Это то, что получит «Манхэттен-банк», если будет настаивать на возврате займа сейчас.

Гор сцепил пальцы и задумчиво кивнул:

– Хорошо, я проинформирую Совет, что ему не о чем беспокоиться. Конечно… – Он смущенно закашлялся. – Конечно, мы будем вынуждены проверить швейцарские счета.

Элен поднялась со своего места.

– Как вам будет угодно, мистер Гор. – Ей пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы ничем не выдать своего состояния. – Может быть, вам напомнить, что «Манхэттен-банк» держит в качестве залога мои акции на одиннадцать миллионов долларов? – Она улыбнулась Эдмонду. – По-моему, мистер Гор и директора нам не доверяют. Чековые книжки, пожалуйста.

Гор заметно забеспокоился, но Элен словно бы не заметила этого. Эдмонд затушил сигарету и открыл свой портфель. Вынув оттуда тринадцать чековых книжек и пачку долгосрочных депозитных сертификатов, он аккуратно положил их на стол, потом извлек из портфеля еще тринадцать чековых книжек – на сей раз чековые книжки «Сити-банка». Он разделил их на две части и положил рядом с первой стопкой. Не торопясь, достал ручку с золотым пером и протянул ее Элен. Она с улыбкой взяла ее и, придвинув стул к столу, села.

– Мистер Гор, – звенящим голосом произнесла Элен. – Эти сделки следует немедленно привести в исполнение. – Она придвинула к нему стопку долгосрочных сертификатов. – Я знаю, что вы удерживаете большие проценты при досрочном изъятии денег со счетов, но мне хотелось бы превратить все в наличность, и немедленно.

Гор посмотрел на них, и его глаза расширились от испуга.

– Но… но здесь же семьсот тысяч долларов, – проговорил он заикаясь.

– Да, это так, – мило улыбнулась Элен и, взяв верхнюю чековую книжку из стопки «Манхэттен-банка», открыла ее и стала выписывать чек. – Оплатить по распоряжению Элен Жано. Шестьсот тысяч триста девяносто три доллара и сорок два цента, – сказала она вслух, взяла депозитный бланк «Сити-банка» и вписала в него названную сумму. Расписавшись, она оторвала чек и посмотрела на Гора. – У вас, случайно, нет скрепки?

Гор молча открыл верхний ящик стола, вынул оттуда скрепку и протянул Элен.

– Спасибо, – поблагодарила она и, взяв скрепку, сколола вместе чек и депозитный бланк. Отложив их в сторону, она потянулась за второй чековой книжкой «Манхэттен-банка».

– Восемьсот тысяч шестьдесят восемь долларов…

– Мисс Жано! – закричал Гор, обретя, наконец, дар речи. – Могу я узнать, что вы делаете?

Не отнимая руки от бумаги, Элен вежливо пояснила:

– Я просто перевожу весь свой бизнес в «Сити-банк», мистер Гор. – Заметив, что Гор побелел как мел, она тотчас добавила: – Не беспокойтесь, я немедленно свяжусь с моим банком в Цюрихе и распоряжусь, чтобы они перевели вам сумму займа плюс проценты.

Откинувшись на спинку стула, Эдмонд с беззаботным видом закурил новую сигарету.

– Пожалуйста, не обижайтесь, но я пришлю своих бухгалтеров и ревизоров к аудиторам «Манхэттен-банка», чтобы провести проверку правильности оформления сделки, – продолжила она.

Банкира внезапно прошиб пот, он стал носовым платком вытирать его.

– П… п… пожалуйста, не спешите, м… мисс Жано, – попросил он заикаясь.

– Мистер Гор, – менторским тоном произнесла Элен, – банк только тогда хорош, когда он правильно обслуживает своих клиентов. Когда же услуги банка не отвечают их интересам, его надо менять. Вы наверняка сами все хорошо понимаете. На моих счетах здесь около четырех миллионов долларов, на счету моего брата – двести тысяч, и через счета «ЭЖИИ» проходит ежемесячно около тринадцати миллионов долларов. «Сити-банк» заверил меня, что они сумеют управляться такими объемами к моему полному удовлетворению.

Элен подписала еще один чек и, вырвав его из чековой книжки, приступила к заполнению депозитного бланка.

– Извините за беспокойство, но не могли бы вы дать мне еще скрепочек? – через минуту попросила она.

– Пожалуйста, мисс Жано, – взмолился Гор. – Уверяю, вам не придется выплачивать заем раньше срока. Я готов признать, что директора несколько поторопились…

– К сожалению, вы не доверяете мне, мистер Гор, – отозвалась Элен. – Банковское дело должно быть основано на взаимном доверии.

Гор быстро закивал:

– Конечно, конечно. Пожалуйста, пересмотрите свое решение. Вы ценный клиент, и, конечно же, нет нужды проверять ваши швейцарские счета…

Элен и Эдмонд быстро переглянулись. Брат незаметно кивнул. Сегодня они выиграли: Гор так и не понял, что они блефуют.

Только при выходе из «Манхэттен-банка» Элен осознала свою ошибку: Гор прекрасно знал, что они блефовали – уж слишком быстро он проглотил басни об их мифических швейцарских счетах. Впрочем, какая разница почему? Он, видимо, боится аудиторской проверки. Возможно, запустил свои руки в кассу, но это ее беспокоило меньше всего. Что бы там ни было, это проблемы Гора, и только его. Банк сумеет покрыть любую недостачу.

Элен не пришлось долго размышлять над делами Гора. Едва она вернулась в свой офис, как Джулия сообщила ей о звонке Найджела.

– Дорогой, что-нибудь случилось? – спросила она, тут же связавшись с ним.

– Памела… – Голос Найджела дрожал. – Она попала в автомобильную катастрофу. – Последовала пауза. – Элен, она умерла.

– О, Найджел… – Элен непонимающе уставилась на трубку. – Сегодня вечером я буду у тебя. Жди меня, дорогой.

Спустя мгновение Элен связалась с аэропортом. Самолет компании готов был вылететь в любой момент. Паспорт у нее в столе, вот только что надеть? Она всегда волновалась за свой внешний вид, когда летела в Англию.

Через пять минут белый «ролле» с номерами компании вез ее в аэропорт. Меньше чем через час она уже летела над Атлантикой.

И это было… вчера.

 

Глава 1

Элен прислушалась к дыханию спящего Найджела. Толстое кашемировое одеяло тихо вздымалось в такт его сердцебиению. Она смотрела на него с того самого момента, как он уснул.

Найджел. Она ждала его целую вечность, и вот теперь у нее такое чувство, будто всех этих долгих лет не было вообще и они все время были рядом.

Вытащив руку из-под одеяла, она осторожно коснулась его лица и принялась исследовать каждую его черточку: благородные очертания лба, переносицу, упрямый изгиб губ.

– Спи спокойно, любовь моя, – нежно прошептала она. – Спи спокойно.

Она осторожно перевернулась, чтобы не разбудить его, и радостно улыбнулась, вспомнив их ночь любви. Он был таким сильным и нетерпеливым и проникал в самые глубины ее тела. Чувствуя себя на вершине блаженства, она со стоном льнула к нему, вторя его движениям… Затем он крепко заснул, спрятав голову у нее на груди. Да, скоро, очень скоро она станет герцогиней Фаркуарширской.

Она посмотрела на будильник: начало седьмого.

Они не спали почти всю ночь, через полчаса ей вставать, но она совсем не чувствовала усталости. Она чувствовала себя… да, именно так – помолодевшей. Посвежевшей. Бодрой.

Элен вытянула левую руку. На ней снова сияло «Солнце Сомерсетов», и на этот раз навсегда. Через шесть часов они поедут в Сити-Холл и поднимутся по широкой лестнице в брачное бюро. Найджел принадлежит ей, и только ей. Сейчас она была счастлива как никогда.

Протянув руку к ночному столику, она нащупала маленький листочек бумаги. Он был на месте. Найджел вручил ей его вчера вечером в кафе «Карлайл». Он прилетел в Ньо-Иорк, чтобы снова просить ее руки. На этот раз она ему не отказала. После того как она позволила ему надеть ей на палец «Солнце Сомерсетов», он вынул из бумажника чек на получение денег с его счета. Мельком взглянув, она увидела, что он выписан на имя Элен Жано на сумму в одиннадцать миллионов долларов.

Она подвинула чек к нему обратно и твердо произнесла:

– Нет, Найджел. Пусть все останется как есть. У тебя свой бизнес, у меня свой. Не стоит смешивать бизнес с любовью.

Он крепко взял ее за руки. Чек символично лежал посредине стола, словно некое яблоко раздора.

– Наши империи тесно связаны с любовью, дорогая. Неужели ты не понимаешь? Мы оба созидатели, ты и я, оба стремимся к власти, ты по-своему, я по-своему. Именно это и притягивало нас друг к другу. У нас общие стремления и мечты. Кроме того, – тотчас добавил он, – можешь считать это займом. И вернуть мне при первой же возможности.

– Не смеши, – отозвалась она.

Откинувшись на спинку стула, он внимательно посмотрел на любимую. Гордячка недовольно надула губы. Он знал, что ей нужна помощь. Он также знал, что она непременно от нее откажется, но на этот раз он не сдастся. Надо убедить ее для ее же пользы.

Найджел заговорил снова, тщательно подбирая слова:

– Элен, я твой будущий муж, и ты должна принять от меня помощь. Перестань упрямиться и проявлять свою чертовскую независимость. Настанут времена, когда без поддержки друг друга нам не обойтись.

– Я согласилась выйти за тебя замуж вовсе не по этой причине.

– Я знаю, – мягко отодвинулся он, – но именно по этой причине ты все время говоришь «нет».

Кивнув, Элен перевела взгляд с чека на Найджела.

– Бери, – сказал он и, усмехнувшись, добавил: – Ты без колебаний взяла кольцо с бриллиантом стоимостью в три миллиона долларов. Почему же не можешь взять чек на одиннадцать миллионов?

– Это не одно и то же, – упрямо повторила Элен. Он порывисто схватил ее за руку.

– Дорогая, я люблю тебя, и я прекрасно знаю, как дорога тебе твоя корпорация. Неужели из-за твоей дурацкой гордости все пойдет под откос? – Он посмотрел ей в глаза и буквально приказал: – Бери!

И она взяла, пообещав выплатить с процентами, на что он, рассмеявшись, заметил:

– Брак – это партнерство, или ты не знаешь?

– Знаю, – ответила она дрогнувшим голосом.

– Просто не забывай, кто носит брюки в нашей семье. – Он снова улыбнулся. – У тебя, конечно, свой бизнес, но я собираюсь заботиться о тебе. Я очень старомодный. Понятно?

У Элен подкосились ноги. Хорошо, что она сидела. – Я… я никогда этого не забуду, – ответила она срывающимся голосом.

 

Глава 2

Роберт Ровен прибыл на паромный терминал Стейтен-Айленда на пятнадцать минут раньше. Разыскав мужской туалет, он решил пока туда не заходить, а убить время, гуляя по терминалу.

Печально завыла сирена, из туманного полумрака вынырнул паром. Спустя минуту он ударился о терминал, по сходням посыпались пассажиры. Ровен поежился и засунул руки в карманы. В плаще было холодно, несмотря на то, что он надел теплый вязаный свитер и пиджак. К тому же он глупо себя чувствовал с красной гвоздикой в петлице. Она привлекала к нему всеобщее внимание. Как в плохом триллере, ей-богу! Время приближалось к восьми, пора было в мужской туалет. Войдя, он настороженно осмотрелся. Ни у писсуаров, ни в кабинах никого не было. Стрелки на часах показывали пять минут девятого.

Прошло еще несколько минут, и он услышал, как дверь за его спиной открылась и с шумом захлопнулась. Затаив дыхание, он осторожно посмотрел через плечо. Какой-то мужчина в деловом костюме. Вот он подошел к соседнему писсуару, поставил на пол портфель. Зип! – молния расстегнута, послышался характерный звук льющейся жидкости.

Ровен краем глаза взглянул на мужчину. Собравшись уходить, тот повернул голову, и Ровен быстро отвел взгляд. Послышались шаги, через минуту дверь открылась и с шумом захлопнулась. Он опять был один.

Ровен решил, что с ним сыграли злую шутку. Надо же, как он поддался! Миллион долларов! Да никто, будучи в своем уме, никогда добровольно не расстанется с миллионом долларов. Ни под каким видом и уж меньше всего по причине получения акций на сумму десять миллионов долларов для издательской компании. А ведь надо было только пошевелить мозгами, и он бы сразу понял, что над ним подшутили. В общем, надо поскорее забыть обо всей этой чепухе и вернуться в офис. Какой же он все-таки дурак! Миллион долларов!

И вдруг взгляд его зацепился за какой-то предмет на полу. Мужчина забыл свой портфель! Надо догнать его и сказать ему об этом!

Он быстро подошел к портфелю, и тут по телу его поползли мурашки. На портфеле сияла медная пластинка с именем. Его именем!

Роберт Ровен.

Неужели такое возможно? Может, он грезит наяву или просто сошел с ума? Но, взявшись за ручку портфеля, он сразу почувствовал, что это не сон. Портфель был тяжелым. Неужели и впрямь деньги? Но такой же тяжелой может быть и бумага или свинец и Бог знает что еще.

Он зашел с портфелем в одну из кабинок и закрылся там. Сев на унитаз, положил портфель к себе на колени и как завороженный уставился на него.

«Ну, ты и простак, – нашептывал ему внутренний голос. – Как же тебя разыграли!»

Но его руки уже лежат на защелках. Щелчок. Сердце его бешено колотилось. Он откинул крышку и… чуть не задохнулся. Внутри лежали аккуратные пачки денег, и каждая пачка была склеена белыми полосками бумаги со штампом банка. На каждой пачке было проштамповано: 10 000 $. А пачек было пятьдесят.

Он пощупал банкноты и покачал головой. Деньги были не фальшивыми. Деньги были самыми настоящими.

Значит, никакая это не шутка.

 

Глава 3

– Хитрые сволочи!

Лицо Юбера де Леже побелело от ярости, но неровные пятна на щеках от лопнувших кровеносных сосудов оставались багряными. Он тупо посмотрел на телефон в своей руке, затем со злостью швырнул его на пол. Издав последний жалобный звонок, телефон ударился о столик золоченой бронзы и утонул в длинном ворсе роскошного ковра эпохи короля Эдуарда. Бросившись к двери, де Леже что было силы пнул ее и, распахнув дверь, выскочил из библиотеки. Его грудь высоко вздымалась, дыхание стало хриплым и прерывистым. Он скатился вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и в холле, дико озираясь по сторонам, заорал:

– Эдуард!

В тот же миг из-за двойной двери гостиной появился невозмутимый дворецкий.

– Да, месье граф? – как ни в чем не бывало, спросил он. Юбер злобно посмотрел на него.

– Машину! Пусть немедленно подадут мою машину!

– Да, месье граф. – Дворецкий повернулся и не спеша, направился к двери.

– Поворачивайся быстрее, ленивый осел… – В припадке злобы Юбер запнулся, тщетно стараясь подобрать более выразительное бранное слово. – Давай двигай! – закричал он, срываясь на визг.

– Слушаюсь, месье граф, – сказал дворецкий, сохраняя достоинство. На лице его не дрогнул ни один мускул. Он давно уже привык к брани хозяина и стоически переносил ее.

Когда «мерседес» наконец подкатил к порогу, Юбер как ошпаренный выскочил из дома, даже не удосужившись накинуть на себя пальто.

– К «Пьеру!» – крикнул он шоферу.

Набирая скорость, «мерседес» бесшумно заскользил по Шестьдесят восьмой восточной улице.

Выпить, вот что надо сделать! Юбер, наклонившись вперед, распахнул дверцу бара в машине и пошарил рукой внутри. Обхватив за горлышко бутылку арманьяка, он немного повертел ее в руках и облизал губы. Они вдруг стали сухими и растрескавшимися.

Быстро, не теряя ни секунды, он стал вынимать пробку. Послышался милый сердцу хлопок и шипение. Улыбнувшись, Юбер поднес бутылку ко рту и, припав к ней, стал шумно всасывать в себя живительную влагу.

Алкоголь, обжигая горло, теплом растекся по его телу, принеся приятное расслабление. Он откинулся на сиденье и тупо уставился в окно.

Она все-таки успела! Прямо у него под носом, нарушив все правила игры, сумела незаметно для него выйти замуж за самого богатого в мире человека – будь он проклят! – и что еще хуже, выплатила банковский заем! Как? Как, как, как такое стало возможно?! Как это могло случиться без его ведома? Неужели все уже было предрешено, когда она неделю назад на пути в Нью-Йорк сделала короткую остановку в Англии? А ведь он не придал тогда этому особого значения. Он был уверен, чертовски уверен, что у него все козыри. Но почему его детективы не напали на их след? За что он им так щедро платит? И кроме всего прочего, как удалось Найджелу Сомерсету покинуть Англию и проникнуть в Нью-Йорк без его ведома? За Сомерсетом должны были следить днем и ночью.

Глаза Юбера сверкали от ненависти. Какого же дурака он свалял! Каких-то шесть с половиной часов назад он скинул в руки Ровена пятьсот тысяч долларов. Целых полмиллиона. Ни за что ни про что!

Его снова затрясло от ярости, когда он вспомнил о своих телефонных звонках. Пока он сам не позвонил по телефону, у него не было ни малейшего представления о том, что происходит. Никто не удосужился даже проинформировать его. А этот Ровен! Он сделал большой глоток арманьяка. Какой же он сукин сын, этот Ровен!

Ничего, он до него еще доберется! Так или иначе, но он проследит за тем, чтобы его банковской карьере пришел конец.

До тех пор, пока он днем не поговорил с Ровеном, все, казалось, находилось под контролем. Нельзя сказать, что он что-то заподозрил. В конце концов, он сам издалека убедился, что Ровен, вышел из туалета с портфелем в руках. Он и сам не знал, что заставило его позвонить Ровену. Просто позвонил, чтобы удостовериться, ну и, конечно, еще раз надавить.

– Роберт Ровен, слушает, – послышался в трубке знакомый голос.

– Все в порядке? – спросил Юбер шепотом. Тем самым, свистящим шепотом, который он использовал при разговоре с банкирами. – Вы пересчитали деньги?

– Прошу прощения? – недоуменно отозвался управляющий.

Сердце де Леже оборвалось.

– Деньги! – дико выкрикнул он. – Вы их пересчитали?

– Кто это? О каких деньгах вы говорите? – В голосе Ровена чувствовалось явное возмущение.

Юбер тупо посмотрел на трубку. Здесь явно что-то не так.

– Вы прекрасно знаете, о каких деньгах идет речь! – прохрипел граф. – О тех самых деньгах, что были в портфеле, который вы подобрали в мужском туалете!

– Весьма сожалею, сэр, – вежливо отозвался Ровен. – Видимо, вас неправильно соединили.

– Слушай, ты, кретин! – злобно орал Юбер. – Имей в виду, ты здорово поплатишься, если вздумаешь надуть нас!

– Прошу прощения? – уклончиво повторил Ровен.

– Я тебя уничтожу! – Де Леже сейчас кричал в полный голос, совершенно забыв о конспирации.

– Прошу прощения, сэр, – бесстрастно ответил управляющий. – Теперь совершенно ясно, что вас неправильно соединили. Не вижу смысла продолжать разговор. Всего хорошего.

Юбер недоверчиво взглянул на телефон. Ровен бросил трубку. Бросил трубку! Мозг его лихорадочно работал. Что же такое случилось?

Лоб его покрылся испариной, пока он дрожащими пальцами торопливо набирал номер офиса Элен.

– Добрый день. Офис мисс Жано. – Юбер сразу же узнал голос Сфинкса.

– Говорит граф де Леже. Она на месте?

– Сожалею, сэр, но с сегодняшнего дня мисс Жано в двухнедельном отпуске.

– Двухнедельном… Как? Ничего не понимаю! – Вынув из кармана носовой платок, Юбер стал яростно стирать пот со лба. – Видимо, вы ошиблись. Сегодня днем должно состояться совещание!

– Меня попросили отменить его, сэр. Я пьггалась вам дозвониться, но у вас все время было занято.

– Где она? – спросил он, наконец, вновь обретя голос.

– По правде сказать, мисс Жано уже не мисс Жано, сэр. – По голосу Сфинкса чувствовалось, что она торжествует. – В двенадцать часов она официально стала герцогиней Фаркуарширской.

Кровь отлила от головы де Леже. Быть не может! Внезапно все вокруг поплыло у него перед глазами.

– А банковский заем? – в ужасе прошептал он.

– О каком банковском займе вы говорите, сэр?

– О займе в десять миллионов долларов.

– Прошу прощения, сэр, но мне об этом ничего не известно.

– Сука! – Юбер швырнул трубку на рычаг.

Хоть кто-нибудь что-нибудь знает? Надо сделать еще один звонок. Как бы он ни презирал Эдмонда, тот, по крайней мере, прольет хоть какой-то свет на эту загадку.

– Говорит граф де Леже. Мистер Жано на месте?

– Не кладите трубку, сэр. Соединяю.

Раздался голос Эдмонда. Губы Юбера презрительне скривились.

– Это Юбер де Леже, – представился он, машинально переходя на французский.

Эдмонд же предпочел говорить по-английски:

– У меня важное совещание…

– Я долго не задержу, – тотчас заверил его Юбер. – Меня просто интересует состояние дел «ЭЖИИ». Был ли выплачен заем «Манхэттен-банку»?

– Полагаю, это личное дело моей сестры, – жестко заявил Эдмонд.

– Я понимаю, – спокойно отозвался Юбер. – Однако, как вам хорошо известно, от выплаты этого займа зависит судьба всех акционеров, в том числе и моя. Сожалею, что отнимаю у вас время, но мне хотелось бы получить ответ.

– Возможно, вы правы, – ответил Эдмонд. – Положение дел с этим займом влияет и на всех остальных. – Он сделал паузу. – Заем был выплачен сегодня в десять тридцать утра.

– Вы… вы не шутите? – спросил Юбер, переходя на шепот.

– Поверьте, мистер де Леже, я не привык шутить такими вещами. По просьбе сестры я сам ходил в «Манхэттен-банк», чтобы лично проследить за этим делом.

– С… спасибо.

Юбер дрожащими пальцами повесил трубку. Он весь кипел от возмущения. Мистер де Леже! Этой деревенщине хорошо известно, что он – месье граф!

Юбер вскочил на ноги и тупо уставился на телефон. Смеешься, гад?! До его сознания даже не дошло, что телефон зазвонил. Он только ощущал неприятные, раздражающие звуки, которые просто сводили его с ума. Они прекратились только тогда, когда он, схватив аппарат, швырнул его на пол.

К тому времени как «мерседес» остановился перед гостиницей «Пьер», бутылка арманьяка опустела. Юбер потряс ее, посмотрел на свет, бросил на сиденье рядом и, торопливо рванув дверцу, вывалился из машины. Де Леже вихрем ворвался в вестибюль и, не представившись, промчался прямо к лифтам. Спустя минуту он уже стоял перед дверью апартаментов Карла фон Айдерфельда и дико барабанил по ней кулаками. И не успела горничная открыть, как Юбер рванулся в темную прихожую.

– Прошу прощения, сэр, – вежливо обратилась к нему горничная. – Вы…

– Где он? – дико озираясь по сторонам, выпалил незваный гость.

– Он?

– Фон Айдерфельд! – раздраженно закричал гость.

– В гостиной, сэр.

– Убирайся!

– Сэр? – Горничная сделала вид, будто не расслышала. Юбер дернулся и выпрямился во весь рост.

– Уберешься ты отсюда или я сам тебя выставлю?

С расширенными от ужаса глазами женщина выскочила в коридор и мгновенно закрыла за собой дверь.

Заслышав ругань, фон Айдерфельд сам вышел в прихожую.

– Дорогой граф, да на вас лица нет! – заметил он.

– Она успела! – заорал Юбер.

Фон Айдерфельд в страхе попятился назад.

– Кто и что успел?

– Эта сука, кто же еще? – Де Леже как-то неловко взмахнул руками и, спотыкаясь, направился в гостиную. Темнота резанула по глазам, он заморгал и, наконец, сориентировавшись, распахнул дверцы шкафа, вытащил первую попавшуюся бутылку и залпом ополовинил ее. Затем, вздохнув, сунул бутылку обратно.

Фон Айдерфельд никогда еще не видел человека в такой жуткой ярости. Конечно, Юберу надо дать успокоиться, но как? Может, пока просто помолчать? В Генеральной ставке всегда так делали, когда у фюрера начинался очередной приступ. Самое лучшее сейчас де Леже не перечить.

Вздрогнув всем телом, Юбер тяжело опустился на стул и закрыл лицо руками. Он понемногу овладел собой и с искаженным от муки лицом посмотрел на хозяина гостиной.

– Вы должны мне четверть миллиона, – проговорил он тихо.

Вот сюрприз так сюрприз. Фон Айдерфельд не спеша, подошел к камину и, отвернувшись от Юбера, стал рассматривать висевшую над ним картину. Итак, четверть миллиона – это половина от пятисот тысяч, которые по настоянию Юбера должны были быть переданы Ровену в качестве взятки. Ладно, сейчас главное – не раздражать графа.

– Может, расскажете, что все-таки случилось? – осторожно спросил он.

– Так и быть, скажу, – уставился на него Юбер. – Она успела, она обошла нас, выйдя замуж за герцога и вернув заем.

Фон Айдерфельд задумчиво почесал подбородок.

– Я нисколько не удивлен, – проговорил он с уважением. – Вы же знаете, что она удивительная женщина и невероятно живучая.

– Что вы там такое бормочете? – заорал Юбер, вскакивая со стула.

Он стал бегать от окна к окну, раздвигая шторы. Утреннее солнце уже скрылось, небо заметно посерело. Либо вечером, либо завтра наверняка пойдет снег.

Фон Айдерфельд прикрыл рукой свои чувствительные к свету глаза.

– Почему бы вам не взять себя в руки? – спокойно спросил он, отворачиваясь от окна.

– Взять себя в руки?! – Грудь Юбера тяжело вздымалась. – Мне нужен чек на четверть миллиона, и немедленно!

– Вы полагаете, я должен платить за ваши ошибки? – не оборачиваясь, спросил немец. – За ваши просчеты? Я просил вас подождать до пяти вечера.

– Мы договорились поделить эту взятку пополам, помните?

– Мы договорились подождать конца рабочего дня, – поправил его фон Айдерфельд.

– Значит, ты собираешься меня предать? Ты ничуть не лучше остальных! Хорошо, тогда я тебя доконаю! – выпалил внезапно Юбер. – Я все о тебе знаю! Я читал те досье, что она на тебя собрала!

Фон Айдерфельд повернулся и посмотрел на него в упор.

– Ну и что? От него теперь осталась только горстка пепла.

Юбер издевательски рассмеялся:

– Я позабочусь о том, чтобы началось полномасштабное расследование. Я помню, что было в этих документах. Я даже скопировал некоторые из них. Знаешь, что я с ними сделаю? Я позвоню израильским властям. Тебе конец, розовоглазый альбинос! Уж я постараюсь, чтобы тебя отдали под суд и казнили!

– Сядь и возьми себя в руки! – приказал фон Айдерфельд.

Де Леже бросился на него, схватил за лацканы и сильно встряхнул.

– Никто не смеет наносить мне удары в спину, слышишь? Я тебя уничтожу! Они разделаются с тобой, как с Эйхманом! Они посадят тебя в стеклянную клетку. – Юбер засмеялся каким-то жутким смехом, а затем изо всех сил оттолкнул фон Айдерфельда от себя. Тот едва удержался на ногах. Да, граф явно взбесился, и сейчас лучше держаться от него подальше.

Карл фон Айдерфельд ни капли не сомневался в серьезности намерений де Леже. Такой человек может уничтожить что угодно и кого угодно. Однако Юбер глубоко заблуждается, если считает, что ему пришел конец. Конец какому-то периоду – возможно, но отнюдь не всей его жизни. Назовем это… новым ее началом.

После того как Юбер, пулей вылетев из комнаты, громко хлопнул дверью, фон Айдерфельд сразу же направился к окнам. Одну за другой он снова задернул шторы, затем подошел к столику, на котором стоял телефон. Наклонившись, открыл потайной ящик и извлек два кожаных футляра. В одном был его паспорт, в другом бумажник. Этот паспорт и этот бумажник на всякий случай всегда были у него под рукой. Паспорт был его билетом в новую жизнь, а бумажник поможет ему туда добраться.

Быстро рассовав по карманам дорожные чеки и наличные, он набрал номер телефона вертолетной службы, которая располагалась на вертолетном поле рядом с Пятьдесят девятой Стрит-Бридж. Он предупредил их, чтобы вертолет был готов через двадцать минут. Затем он набрал другой, хранящийся в памяти номер в Нью-Джерси. Элен запретила ему когда-либо пользоваться транспортными средствами частных компаний. До сих пор он следовал ее инструкциям, однако всегда имел наготове самолет «леар». Вот и сейчас крылатая машина ждала его в аэропорту Тетерборо. Сначала они полетят в Даллас, где самолет, подзаправится, оттуда в Мехико, затем в Панама-Сити и через Анды, джунгли и пампасы – в Уругвай. У него припасено пятнадцать миллионов долларов. Два миллиона в банке на депозите, надежно спрятан миллион наличными, двенадцать миллионов золотом и драгоценностями лежат в надежном месте, о котором знают только он и Хельга.

А, в общем, ему нет нужды паниковать. Годами он щедро финансировал высокопоставленных лиц в правительствах нескольких стран. Причем стоило находившимся у власти лидерам смениться или пасть, а в Южной Америке это сплошь и рядом, как он немедленно налаживал контакты с новыми. Кроме Уругвая, на случай непредвиденных обстоятельств у него еще два запасных варианта: соседний Парагвай и Коста-Рика. Жаль, конечно, что он уже никогда не сможет сидеть у кормила власти в «Фон Айдерфельд индустри» и никогда уже не ступит снова на столь любимую им германскую землю. Он будет скучать по смене времен года, солнце будет слепить его глаза и жечь кожу. В Южной Америке все шиворот-навыворот. Ладно, в Пунта-дель-Эсте его ждет готовый дом, и дизайнеры предусмотрели в нем затененные лоджии и толстые ставни, препятствующие проникновению солнечного света. И Хельга будет довольна: там есть бассейн олимпийских размеров.

Кроме того, время от времени его, возможно, смогут навещать сыновья. Так он, по крайней мере, сможет контролировать бизнес, и «Фон Айдерфельд индустри» впоследствии расширит свои владения. Скандал, затеваемый Юбером, коснется корпорации и его сыновей, но не сильно навредит. Компания в основном имеет дело с нефтью и ее производными, а в том и другом ощущается острая необходимость. У Германии нет своих нефтяных ресурсов, а потому правительство сделает все возможное, чтобы не разрушить «Фон Айдерфельд индустри». Что же касается Рольфа и Отто, то они оба усыновлены и его прошлое на них не отразится. Они прекрасно знают, как выжить. Угрозы де Леже безвредны и вызывают одно только раздражение. Впрочем, ему уже давно пора отойти от дел: он стар и устал и оставшиеся годы проведет в обществе Хельги.

Пятнадцать минут четвертого Карл фон Айдерфельд вышел из отеля «Пьер». На улицах уже зажглись фонари. Подняв воротник пальто, он надвинул шляпу на глаза и сунул руки в карманы. Как любой турист или местный житель, он останавливался у дорогих магазинов и глазел на сверкающие витрины. Он не крался, не бежал, и у него не было даже багажа. В нагрудном кармане у него были только необходимые для жизни вещи: бумажник и паспорт.

Все остальное пусть остается в прошлом.

Фон Айдерфельд не торопясь, дошел до вертолетной площадки на Ист-Ривер. Только когда вертолет пролетел над сверкающим ущельем Манхэттена и, скользнув по темнеющему небу, повернул в сторону Нью-Джерси, из его груди вырвался вздох облегчений.

Да, они с Элен имели гораздо больше общего, чем казалось на первый взгляд.

Они оба умели выживать.

 

Глава 4

Белый «роллс-ройс» Элен подкатил к гудронированной полосе, где ее уже ожидал самолет компании «ЭЖИИ». С неба вдруг повалил пушистый белый снег. Элен, закутавшись в пушистую рысью шубу от Макс Реби Монтана, вылезла из машины. Следом за ней показался Найджел.

Элен вся сияла от счастья. Впервые в жизни даже зима, которой она всегда так боялась, не смогла омрачить ее радость. С трудом верится, но они с Найджелом наконец-то поженились и отправляются в свадебное путешествие.

На «ролле» падал желтый свет овальных боковых иллюминаторов; на крыльях самолета и на фюзеляже мерцали красные и белые мигалки. Все было готово к полету.

Внезапно Элен охватила паника: а что, если это ей только снится? Возможно… Затаив дыхание, она посмотрела на «Солнце Сомерсетов». Бриллиант в двадцать восемь карат по-прежнему сверкал у нее на пальце. Элен с облегчением вздохнула: все в порядке, она Элен Сомерсет, семнадцатая герцогиня Фаркуарширская.

– Ваша светлость… – дотронулся до ее локтя Найджел и дурашливо отвесил низкий поклон.

Элен счастливо захихикала и бросилась ему на шею.

– Поосторожнее со мной, глупый мужчина, – предупредила она шутливо. – Как герцогиня, я требую к себе уважения. – Внезапно посерьезнев, она погладила Найджела по щеке. – Найджел, – прошептала она, – что же мне с тобой делать?

– Все что угодно. – Он улыбнулся и притянул ее к себе. Редкие снежинки терялись в ее иссиня-черных волосах и в потоке огней сверкали, как драгоценные камни. Щеки ее раскраснелись, глаза блестели… – Боже мой, какая же ты красивая, – прошептал счастливый супруг.

– Ты тоже, дорогой, – ласково произнесла она и невольно вздрогнула.

Найджел почувствовал этот любовный трепет и прильнул к ее губам. Они слились в сладостном поцелуе.

– О моя дорогая, – проговорил он, отстранившись, – если б ты только знала, каким счастливым ты меня сделала!

– М-м-м, – замурлыкала она в ответ и снова поцеловала его в губы.

Вдали поднялся в воздух «Боинг-747». Звук работающих моторов громом прокатился по небу.

– Нам, пожалуй, пора, иначе наша летающая карета превратится в тыкву, – сказал Найджел, приглашая ее на посадку.

– Или того хуже: дорогу для этой летающей кареты засыплет снегом.

Рассмеявшись, они стали подниматься на борт. Элен шла по трапу первой. У самого входа муж пригнул голову.

– Всего один Дюйм, – пожаловался он. – Я, наверное, единственный человек на свете, который имел несчастье родиться всего на один дюйм выше, чтобы уже никогда не вставать в полный рост ни в самолетах, ни в кабинах крейсеров.

– Это тебе в наказание, – съязвила Элен, – за то, что ты всех заставляешь обращать на себя внимание.

Она огляделась. Все готово к взлету.

Полированные столики в целях безопасности сложены, верхние огни над иллюминаторами горят, замшевые сиденья приведены в вертикальное положение. Пульт управления в кабине пилота сверкал, словно на карнавале, красным, зеленым, голубым.

Элен нахмурилась: странно, место пилота пустует.

– Где Хендрикс? – спросила она второго пилота. Он не торопясь, повернулся, и она вздрогнула. Это был совершенно незнакомый ей человек. Невысокий, какой-то невзрачный. Правда, сквозь пилотские очки в серебристой оправе на нее смотрели холодные как лед голубые глаза.

– Кто вы? – озадаченно спросила Элен. Какое-то время Хамелеон смотрел на нее в упор. Затем медленно поднялся и, пройдя между сиденьями, остановился прямо перед ней. Элен скользнула по нему взглядом и застыла, не веря своим глазам. Кровь заледенела в ее жилах. На нее глядело дуло пистолета «браунинг».

– Некто по имени Дама шлет вам свой привет, – спокойно сказал Хамелеон и нажал на спуск.

 

Глава 5

Прошло девять бесконечных часов, прежде чем доктор Вейнер распахнул дверь. Он заметно осунулся. Под глазами от усталости синели глубокие темные круги.

– Доктор Вейнер! – бросился к нему Эдмонд, а за ним и малышка Элен.

– Мы делаем все возможное, миссис Жано, – устало произнес врач. – Пусть вам послужит утешением то, что наш госпиталь самый лучший в стране и три самых выдающихся хиру…

В руку доктора вцепилась малышка Элен. Глаза ее распухли от слез.

– Как долго еще ждать, пока мы… – она отвернулась, – …пока будет известен исход? – закончила она, взяв себя в руки.

Доктор Вейнер заглянул ей в глаза, но обнадеживать ее было нечем. Бригада хирургов до сих пор сражалась с самой разрушительной и опасной раной, какую только может получить человек. Пуля, выпущенная в упор, прошла через желудок и застряла в легких.

– Неужели мы ничем не можем помочь? – зарыдала малышка Элен.

Доктор Вейнер устало похлопал ее по плечу.

– Молитесь, – тихо произнес он. – Если вы верите в силу молитвы, то сейчас самое время молиться.

Малышка Элен вошла в больничную часовню и прикрыла за собой дверь. Бесшумно пройдя по проходу, она опустилась на колени рядом с тетушкой. Элен вопросительно посмотрела ей в глаза.

– Операция закончилась, – тихо сказала племянница. – Нам остается только ждать и молиться.

Элен вслед за племянницей посмотрела на висевшее над алтарем распятие. Губы ее задрожали, плечи поникли. Уже десять часов как она усердно пыталась молиться, но молитвы не шли. Каждый раз, когда она склоняла голову и закрывала глаза, перед ней возникала одна и та же страшная картина.

«Некто по имени Дама шлет вам свой привет».

Не в силах сдвинуться с места, Элен уставилась на дуло пистолета, когда Хамелеон положил указательный палец на спуск.

Найджел вдруг резко оттолкнул ее в сторону, и она вскрикнула, больно ударившись о переборку. Перед ней словно в тумане мелькнула рука мужа, отводящая дуло пистолета.

Звук выстрела был подобен грому. Пуля ударилась в переборку; плексиглас и зеркало разлетелись на мелкие куски.

Но Найджел уже сцепился с бандитом. Они оба покраснели, вены на лбах заметно вздулись от напряжения – каждый из них пытался овладеть оружием. И тут она в ужасе увидела, как Хамелеон опускает пистолет все ниже… ниже… к телу Найджела.

Ба-ах!

Элен издала истошный крик и закрыла глаза руками, увидев, как Найджел наклонился вперед, с удивлением глядя на Хамелеона. Потом каким-то нечеловеческим усилием ему удалось направить оружие на Хамелеона. Грянул новый выстрел. Пришла очередь удивляться Хамелеону. Но вот он медленно осел на ковер.

Подавшись вперед, Сомерсет ухватился за переборку.

– Найджел? – сдавленным голосом позвала Элен. – Найджел?!

Она на коленях выползла из кабины и с трудом поднялась на ноги. Супруг попытался повернуться к ней лицом, но его ноги подкосились, и, не подставь она свое плечо, он рухнул бы на пол.

– Найджел… – Элен в отчаянии потрясла его за плечо. – Найджел! – воскликнула она и отпрянула. Весь его живот был залит кровью. – О Господи, Найджел! – закричала она в панике. Слезы градом струились по ее щекам. – Только не сейчас! Не сейчас!

Охватив его голову руками, она словно завороженная смотрела, как из тела любимого хлещет кровь, а с ней уходят и все ее мечты и надежды.

Элен дико, пронзительно закричала.

– Тетя Элен! Тетя Элен! – Она почувствовала, как малышка Элен, обняв ее, возвратила к действительности.

Они обе заплакали.

Найджел неподвижно лежал на узкой кровати, все его тело было опутано сетью тонких пластиковых трубочек. Телевизионные мониторы на столике рядом с его кроватью издавали какие-то слабые сигналы, пульс был очень вялым. Элен молча посмотрела на доктора. Пытаясь улыбнуться, она дотронулась до его руки.

Он ободряюще кивнул и вышел.

С трудом, оторвав глаза от экрана, она подошла к постели, опустилась на колени и припала щекой к руке Найджела. Какая холодная и безжизненная! Только слабые сигналы монитора говорили ей, что он все еще жив. Она вдруг вспомнила, что сказала ей малышка Элен по поводу молитвы.

Нет, она не может молиться – не может с того самого зимнего дня, когда маму увезли нацисты; не может после того, как на ее глазах жгли маленькую Мари, а потом она вместе с Катрин навсегда исчезла; не может после того, как Жанна так страшно ушла из жизни. Она не может молиться Богу, который лишил ее всех самых дорогих людей. Как же просить его помочь ей? Это будет… двуличием. Лицемерием. Безрассудной, обреченной на провал попыткой, к которой прибегают, когда уже исчерпаны все меры.

Она посмотрела на бледного и неподвижного Найджела. Он спас ее ценой своей жизни. Она обязана за него молиться, обязана прочитать тысячу молитв.

Элен глубоко вздохнула и, наконец, решившись, поцеловала его руку.

– Я буду молиться за тебя, дорогой. Я буду молиться за нас обоих!

Она снова посмотрела на монитор. Он что, совсем умолк?! Что-то слабо пискнуло, и она почувствовала облегчение.

Сможет ли она вспомнить молитвы, которые не читала с самого детства? Главное, извлечь их из дальнего уголка своей памяти.

Элен закрыла глаза, и вновь перед ней встал весь этот кошмар. Найджел, отбросив ее в сторону, получает пулю в живот.

«Благослови его Бог», – подумала она, и тотчас давно забытые молитвы всплыли из глубин ее памяти. Губы ее сами пришли в движение, и она зашептала:

– Отче наш, иже еси на небесех!

Сердце ее радостно забилось. Зажмурив глаза, она склонила голову.

– Да святится имя Твое…

Ей показалось, что она вновь услышала сигнал монитора. Затем началось какое-то движение, хлопанье дверьми, послышались осторожные шаги и возбужденные голоса.

– …да приидет Царствие Твое…

Сестра, которая вошла в комнату, выбежала в коридор, и через мгновение вместе с ней в палату ворвался доктор Вейнер. Послышались обрывки разговора.

– Мониторы регистрируют учащение пульса, – прошептала сестра.

– Возможно, – пробубнил доктор Вейнер. – Все возможно…

Сестра повернулась и только сейчас заметила Элен.

– Как она здесь оказалась? – шепотом спросила она. – Здесь же не положено…

– Тише, – успокоил ее Вейнер, надежды которого возрастали с каждой секундой. – В сложившихся обстоятельствах, думаю, это не повредит.

– Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…

Глаза Элен были все еще закрыты. Она даже не слышала, о чем шептались доктор и сестра. Не слышала она и усиление сигналов на мониторе. Она чувствовала только, как у нее щемит в груди. Внезапно она поняла, что сотворила с ней молитва: она унесла с собой боль, копившуюся годами. Все демоны, терзавшие ее на жизненном пути, сгинули во мраке.

Она подняла голову и открыла глаза. Рядом с ней стоял доктор, радостно улыбаясь, словно был свидетелем свершившегося чуда. Сестра недоуменно смотрела на ускоряющую свой бег кривую на мониторе. Медленно, очень медленно Найджел повернул голову, открыл свои с золотистой искрой глаза и улыбнулся.

– Элен… – прошептал он. Она же задыхалась от рыданий.

– …И остави нам долги наши… – все-таки прошептала она, – якоже и мы оставляем должникам нашим…