Творящие любовь

Гулд Джудит

АЛЛИЛУЙЯ!

 

 

КВЕБЕК, ШТАТ ТЕХАС

15 августа 1985 года

Дороти-Энн никогда раньше не переживала моментов такого торжества, не была так преисполнена изумления, как тогда, когда услышала первый крик новорожденного ребенка.

— Посмотрите, красивая девочка! — радостно воскликнула Фелиция Рамирес. — У вас великолепная маленькая дочка.

Слезы застилали глаза Дороти-Энн, но это были слезы радости. Ужасная боль тяжелой ночи родов осталась позади, ушла вместе с грозой, грохотавшей и стонавшей так же яростно, как кричала она сама. Но теперь это останется лишь воспоминанием. Утреннее солнце ворвалось в маленькое окно спальни и залило комнату теплым светом. И радость затопила ей сердце.

Фредди сидел рядом. Когда он взял ребенка на руки, слезы потекли у него по щекам. Дороти-Энн наслаждалась этой картиной, а потом ее взгляд переместился на урну Буччеллати, стоящую на туалетном столике. Она гордо сияла в лучах рассвета.

Дороти-Энн глубоко вздохнула. Она чувствовала себя необыкновенно измученной, но и необычайно счастливой тоже. До ее слуха доносились крики птиц и стрекотание сверчков. Миссис Рамирес кудахтала над малюткой. Дороти-Энн ощущала влажную приглушенную свежесть, смешанную с запахом цитрусовых. Горький комок застрял у нее в горле, и она почувствовала, как слезы печали потекли по щекам. Дороти-Энн смотрела на урну. Она казалась выцветшей, пока первый луч солнца не ударился в нее и не зажег ослепительным сиянием.

Голос прабабушки донесся до нее сухим шепотом:

— Посмотри вверх, Дороти-Энн!

Она откинула голову назад, ее глаза следили за пальцем прабабушки, указывавшим вверх на «Палас Хейл». Тысячи и тысячи тонн бледного известняка казались мягкими, словно масло, и невесомыми. Солнце залило окна и превратило их в серебряные зеркала. Две башни, украшавшие отель, доставали до быстро бегущих по синему, цвета фарфора Уэджвуда, небу.

Может ли кто-нибудь отблагодарить за такой подарок, за флагман империи, на создание которой ушла целая жизнь? Чем сможет Дороти-Энн расплатиться за наследство, что Элизабет-Энн оставила ей?

И вдруг Дороти-Энн поняла. Ночь прошла, и теперь начинался новый день. Пятнадцатое августа.

День рождения Элизабет-Энн Хейл. Сегодня ей бы исполнился девяносто один год.

Дороти-Энн повернулась и протянула руки. Фредди осторожно передал ей ребенка.

Молодая мать посмотрела на свою крошечную дочку и улыбнулась. Такая живая, такая маленькая и хрупкая. Ее личико сердито морщилось, словно малышка протестовала против недостойной для ее рождения обстановки. Крошечные ручки были меньше, чем у куклы, она сжимала и разжимала пальчики, словно пытаясь ухватиться за воздух. Золотистый пушок на голове выдавал в ней истинную Хейл, а широко раскрытые требовательные глазки светились аквамарином.

Дороти-Энн крепче прижала к себе дочку и посмотрела на Фредди.

— Элизабет-Энн? — тихонько спросила она.

Тот кивнул.

— Пусть будет Элизабет-Энн, — согласился муж, — только я должен тебя предупредить, ей нелегко будет пойти по стопам ее тезки.

— Конечно, нелегко, — задумчиво проговорила Дороти-Энн. Потом улыбнулась. — Но она сделает это. — Губы Дороти-Энн медленно и беззвучно дрогнули. Так беззвучно, что даже Фредди не смог ничего расслышать: — С днем рождения, прабабушка.