Дорогой Друг,

Ваше дорогое письмецо от 16 сего месяца получил третьего дня, и все это время обдумывал положение. Посколько обо всем дозволительно судить отсюда, решаюсь сказать Вам, что, по моему крайнему разумению:

1) иностранцам не только разрешается, но и прямо следует торговать с Россией.

2) сложный вопрос для русской организации. Кооперацию прежнюю большевики разбили. Новая – является уже их органом. Спрашивал А. А. – неизвестно ли ему кто, или скорее что за люди Хинчук и Лежава. Профессор говорит, кооператоры, но, во всяком случае, полу-большевики. При таких условиях как можно было бы устроить «Североторг», чтобы таковой не был орудием Москвы? Вывозная и ввозная торговля национализированы, следовательно, какими бы планами независимости, самостийности не тешил себя Мартынов – все же «Североторг» будет в подчинении у большевиков. Будет ввозить то, что большевики прикажут или разрешат; будет вывозить то, что дозволят. Валюту придется им уступать. Сначала Михайлову нужно только знать, «какие дела будет контора для Севера вершить», а потом он сам придет и обоснуется в ней. Как сказано, ничего неудобного нет в том, когда с Россией торгуют иностранцы: они дают то, что желают (содействуют улучшению положения в стране); получают, или не получают, то, что себе выговорили, и ни в каких дальнейших отношениях к большевикам не состоят. Пришел разносчик с товаром, предложил, продал и ушел и забыл, кто был его покупателем.

Положение же русского щекотливое, Вас печалило, что такая сила, как Беркенгейм, устранился от деятельности теперь, когда Россия так нуждается в помощи лучших ее сынов. Но он был прав. Теперь – время переходное. Ничего положительного пока не создашь. Он приберегает себя к тому времени, когда восстановится правопорядок – какой – неважно. Главное то, чтобы можно было жить и работать в России. Тогда Беркенгейм вернется…

То же чувствую для Вас и Евгения Федоровича, которого очень люблю и уважаю. Ничего «путного» ни Вы, ни он на долгое время создать не сможете. А то добро, относительно незначительное, которое сделаете, не окупится невыгодами, которые получатся и для Вас, и для Е.[вгения] Ф.[едоровича]. Я писал Вам, что радуюсь, что в нынешнее время в Москве статисты вроде Huitfeld, а не Вы. Так же не хотел бы видеть Вас и Е.[вгения] Ф.[едоровича] (в) кооперации, которая кооперацией не является. Подождите, бог даст, вернется к делу Беркенгейм, потащит и Вас с Е.[вгением] Ф.[едоровичем].

Не смущайтесь моими словами в отношении Мартынова. Я чту его заглазно, основывая мои чувства к нему на Вашей оценке. То, что ему дозволено, не дозволено ни Вам, ни Е.[вгению] Ф.[едоровичу]. Он не прерывал своей архангельской деятельности. Он продолжает оставаться в своем [неразб. – ред.]. «Quod licet… [Jovi, non licet bovi]».

Осложняется вопрос тем, может ли Евгений Федорович пробиваться до водворения правопорядка? В Германии жизнь страшно дешева, в особенности, если он выберет местом пребывания юг Германии, где, говорят, жизнь очень дешева. Мне было наслаждением жить последнее время на 100 норвежских крон в месяц. Но я один, а у Е.[вгения] Ф.[едоровича] семья. К тому же жизнь теперь начинает дорожать. Все цены растут, но это, вероятно, не только в Германии.

И относительно Вас, хотел бы, чтобы Ваши доходы росли. Но Вы идеалист, этим вопросом не интересуетесь, а потому с более легким сердцем советую: поберегите себя на то время, когда плоды Вашей деятельности смогут быть куда полезнее и действительнее.

В дополнение к картине, нарисованной женой Мартынова (как жаль ее!) посылаю Вам №№ «Руля» 18 и 19. Там найдете корреспонденции из России. Очень интересны. Там же заявление группы «Смена вех». Не комиссаром ли ее поехал Кирд. в Москву? Присяжный поверенный Бобрищев-Пушкин был ультра-черносотенцем в свое время.

Вестью об иголках страшно обрадовали А. А. (он сердечно кланяется) и меня! Слава богу.

Радуюсь также, что потрафил с Купниковым. При случае не откажите передать привет и благодарность за милое письмецо племяннику Е.[вгения] Ф.[едоровича].

Не буду задерживать отсылки письма. Вы хотели видеть мой почерк скорее. Простите, если написал наспех и если изложение мысли не гладко.

Обнимаю Вас крепко. Вас и деток. Целую ручки дорогой Нины Ивановны.

Всегда неизменно Ваш

Гулькевич