Дорогой Друг,
Не взыщите за долгое молчание. Дела было непосильно много. Приходится хлопотать о деньгах для Юденича, и это еще труднее, нежели доставать продовольствие.
Письмо Пилара меня очень забавило. Жало было направлено не против Вас и не против Нансена, а против Вашего покорного слуги. Наши дороги давно разошлись, к великому моему удовлетворению. Я о нем никогда не вспоминаю, но он задыхается в злобе ко мне. Недавно вышло прямо неприличное столкновение. Пилар обратился с жалобою на Васильева к Сазонову, о чем оповестил меня в такой неприличной форме, что мне не оставалось иного пути действия, как отправить его же письмо без комментариев в Париж. Результат получился обратный тому, которого ожидал Пилар.
Но все это не нужно и бесполезно, особенно в такую серьезную минуту. Я уже не говорю о том, что Пилар много обязан мне тем, что сидит еще в Христиании. В союзнических кругах узнали зимою, что Пилар виделся с Хинтце и пр. Тогда Гирс, Маклаков и Набоков поручили мне «рассчитать» Пилара. Я, быть может, Вы помните, отказался исполнить это, считая невыгодным поднимать скандал в настоящее «безвременье» наше. Слава богу, если Ваш инцидент благополучно исчерпан. Мне было бы крайне больно, если бы Вам пришлось терпеть неприятности и из-за меня.
Когда у Вас определится и наладится, что Вы пошлете в Петроград, поставьте о том в известность Проф. Влад.[имира] Дмитриевича Кузмина-Караваева. Он заведывает всем продовольствием у Юденича и Вам нужно быть с ним в соприкосновении. Я его предупрежу, что будете ему писать.
Несказанно обрадовали Вы меня известием, что у Вас все растет и цветет хорошо. Очень возможно, что мне удастся полюбоваться Вашим чудным гнездом. Если на будущей неделе придется приехать в Христианию хлопотать о займе, то буду отводить душу у Вас и с Вами. А покамест нежно обнимаю Вас, деток, целую ручки дорогой Нины Ивановны.
Ваш Гулькевич
Очень обрадовал меня Ольденбург, избрав Carl Størmer членом корреспондентом. Это добрый знак, что, несмотря на ужасы революции, наука теплится. Она – залог нашего спасения.