ЛЕВ ЕЛИН

НУЖЕН ЛИ «ЦАРЬ», ЧТОБЫ ПОБЕДИТЬ «КОРОЛЕЙ»?

…Страшный рекорд Медельина продержался недолго. В 1989 году в Колумбии было совершено более 18 тысяч убийств, то есть около 50 в день. В начале 1990 года убивали уже по 70 человек в день, в Медельине жертвами наркомафии пали около 200 полицейских. И только в середине года, с июля по сентябрь, царило относительное, весьма относительное спокойствие.

Самый кровопролитный этап кокаиновой войны начался после 19 августа 1989 года, когда был убит кандидат в президенты Луис Карлос Галан. Видеопленка запечатлела одного из убийц: человек в белом костюме и белой шляпе медленно поворачивается у помоста, на котором только что упал Галан, и так же медленно уходит среди обезумевших от ужаса, мечущихся участников митинга… Следствие быстро установило, что убийство Галана было совершено по приказу руководителей «Медельина». Семь человек были арестованы.

В тот же день, 19 августа, президент Колумбии Вирхилио Барко начал наступление на наркомафию. Полицейские операции привели к тому, что уже в сентябре производство кокаина упало до четверти обычного уровня. Началась выдача наркодельцов американскому правосудию. К концу 1990 года были доставлены в США 16 человек, в том числе казначей Медельинского картеля Эдуардо Мартинес Ромеро и личный пилот Эскобара Хорхе де ла Куэста Маркес.

Пабло Эскобар, обвиняемый теперь уже в убийстве трех колумбийских кандидатов в президенты, трижды уходил из облав, в которых участвовали сотни агентов элитарных полицейских корпусов и целые армейские бригады, и лишь один раз был легко ранен. В его поместье обнаружили планы по дестабилизации страны, по захвату центров нефтяной промышленности и пособие «Способы самоубийства». Эскобар и Мексиканец — Хосе Гонсало Родригес Гача — предлагали властям заключить перемирие, обещая многомиллионные вклады в экономику в обмен на полное прощение. Они клялись также перенести свою деятельность в другие страны. Получив отказ, наркомафия нанесла один из самых мощных за всю историю «войны» ударов. Прозвучало 200 взрывов, были убиты более десяти должностных лиц. Полиции едва удалось сорвать заговор с целью убийства дочери президента… В июле 1990 года «короли» объявили перемирие, признав на словах свое поражение, но уже в сентябре похищением семи журналистов началась новая волна насилия. Медельинский картель, видимо, раскололся: часть его членов открестилась от Эскобара, приписав именно его людям все убийства и похищения последнего времени.

В начале декабря 1989 года Мексиканец — Гача — организовал обстрел штаба криминальной полиции (погибли 63 человека), но на этой военной операции его везение кончилось. В середине декабря он был убит в стычке с полицией, что вызвало эйфорию в стане президента Барко. Незадолго до смерти Гача дал интервью по телефону, в котором сказал:

— Все, что у нас отняли, — ерунда. Главное — это кока, а коку у нас не отняли… Правительство дает армии и полиции награды, а мы даем деньги…

В ноябре Мексиканец предлагал 1,2 миллиона долларов армейскому офицеру за уничтожение конфискованных документов картеля…

Панамский лидер генерал Мануэль Антонио Норьега после вторжения американских войск в Панаму некоторое время скрывался в представительстве Ватикана, но в январе 1990 года сдался на милость победителя. Суд над ним должен состояться в Майами. Обвинению предстоит доказать, что Норьега получал взятки от Медельинского картеля, позволяя использовать Панаму в качестве перевалочного пункта при переправке кокаина в США, «отмывал» деньги картеля в панамских банках и разрешал главарям наркомафии скрываться на территории своей страны… Расстался с властью, потерпев поражение на выборах, и никарагуанский президент Даниэль Ортега. Осенью 1989 года американские газеты писали о том, что Эскобар и Гача летали в Панаму, где на военно–воздушной базе Токумен обсуждали вопрос о предоставлении им убежища с доверенными людьми Норьеги подполковником Луисом дель Сидом и подполковником Виарельдом Мадримианом. В Токумен прилетал тогдашний глава никарагуанской разведки Рикардо Уилок — речь шла о том, чтобы Хорхе Луис Очоа Васкес на время переселился в Никарагуа.

В июле 1989 года 32–летняя Моника де Грейф стала шестым за три года министром юстиции в правительстве В. Барко. Ее предшественники подавали в отставку после того, как начинали получать угрозы со стороны наркомафии. Вскоре после убийства Галана Моника де Грейф совершила поездку в США и добилась 19–миллионной помощи для обеспечения безопасности колумбийских судей. С 1980 года в стране было убито более 350 судей и работников правоохранительных органов. За лето–осень 1989 года только в столичном округе подали в отставку 400 судей… Как бы то ни было, уже в конце сентября де Грейф сама подала в отставку, что также связывают с участившимися угрозами в ее адрес.

В августе 1990 года вступил в должность новый президент Колумбии Сесар Гавириа Трухильо, ставший кандидатом в президенты от Либеральной партии вместо убитого Галана. Во время церемонии инаугурации президент, его жена и двое детей находились за пуленепробиваемой стеклянной оградой. Гавириа заявил, что считает наркотерроризм главной угрозой демократии в стране. В сентябре он издал декрет, обещая наркодельцам сократить сроки наказания, если они явятся с повинной, а также не выдавать их в США. Поначалу казалось, что попытки Сесара Гавириа расколоть наркомир на «дельцов» и «террористов», изолировать последних дают плоды. В газетах сообщалось о готовности 200–300 членов Медельинского картеля сдаться властям. Однако на деле так поступили лишь 6 человек. Правда, среди них — братья Хорхе и Фабио Очоа, «номера 3 и 4» Медельина.

В конце января 1991 года Сесар Гавириа показал, что, предлагая пряник, он не забывает и про кнут: в результате полицейских операций были убиты братья Давид и Армандо Приско, возглавлявшие наемных убийц Медельинского картеля. 120 коммандос захватили виллу, где, как сообщил информатор, скрывался Пабло Эскобар, — но глава картеля вновь успел скрыться. Война «королей» и правительства вступила в новый этап…

Журналист из Луизианы Джон Кэмп после смерти Сила выпустил еще один документальный фильм — «Убийство свидетеля», в котором обвинил правоохранительные органы в смерти летчика–контрабандиста. Фильм прибавил Кэмпу популярности, но и навлек на него критические атаки. Местные представители закона утверждали, что Кэмп попался на удочку Берри Сила и к тому же нарушил правила журналистской этики, незаслуженно облив грязью прокуратуру и суд штата.

Летом 1989 года я заехал в Батон—Руж специально, чтобы встретиться с Джоном Кэмпом, звезда которого к этому времени сияла уже слишком сильно для тихой болотистой Луизианы. Поговаривали — и сам Кэмп подтвердил это при встрече, — что он переселяется в Атланту, получив заманчивое предложение от телекомпании Си–эн–эн. Бывший алкоголик, от которого ушла жена и которому ничего, кроме белой горячки, казалось, не светило, — теперь был олицетворением успеха. Каждый его фильм удостаивался высших профессиональных наград. Мы заговорили о Силе.

— Мне постоянно твердили, что я поднимаю на щит отвратного типа, перевозившего в Америку наркотики, — рассказывал Джон. — Но я повторяю то, что сказал с экрана: я снял фильм о том, как наши правоохранительные органы нарушают закон, трактуют его так или иначе в зависимости от своих нужд. Я хотел показать, что это недопустимо делать даже ради такой благой цели, как борьба с наркотиками.

Джок Кэмп первым вышел на тему, которая в конце 1989 года, после объявления президентом Дж. Бушем «войны наркотикам», стала одной из самых острых. Что допустимо и что нет — ради того, чтобы очистить страну от скверны? Можно ли «на время» дать государству чрезвычайные права, развязать руки полиции, урезать права граждан, ужесточить наказания преступникам, а потом, добившись успеха, вернуть все на прежнее место?

Война с наркотиками, как и вообще война с преступностью, неминуемо становится испытанием того, насколько прочно защищены в данном обществе права личности, насколько зрелы демократические институты. Естественно, никто не хочет повторения ситуации, в которой оказалась Колумбия. И «большая» экономика этой страны, и «маленькие» экономики сотен тысяч семей настолько зависят от наркобизнеса, что успех в борьбе с ним может стать крахом победителя. Ослабление влияния Медельинского картеля в той или иной зоне приводит к непредсказуемым последствиям. Например, вооруженные отряды, которые использовались для охраны плантаций, поместий и т. п., оказавшись без хозяев, развязывают террор, которого не было и при Мексиканце. Пока картель не начал совершать покушения на видных государственных и политических деятелей, торговцы наркотиками, по словам Габриэля Гарсиа Маркеса, «пользовались полной безнаказанностью и даже некоторым народным уважением из–за своих благотворительных дел в районах бедноты, где они провели свое детство»…

Никто не хочет отдавать наркотикам власть в стране, но для государств —потребителей наркотиков сегодня главная опасность — растерять в войне с ними свои демократические завоевания. Насколько реальна эта опасность, можно увидеть на при–мере США, страны с прочными демократическими институтами, независимой судебной властью.

Американская война с наркотиками началась с учреждения вне устоявшихся структур — исполнительной, судебной, законодательной власти — поста Директора управления по выработке политики в области наркотиков. Директором стал Уильям Беннет, которого немедленно окрестили «царем». Заместитель государственного секретаря США по правам человека Ричард Шифтер так объяснил мне этот феномен: новый институт «царя» — кусочек столь хорошо знакомой советским людям административно–командной системы. Американцы устали от того, что решение серьезнейших проблем упирается раз за разом в бесконечные согласования, голосования; многочисленные институты, созданные для защиты демократических порядков, удлиняют путь от принятия решения до его воплощения в жизнь. Поэтому, говорил Ричард Шифтер, и назначен «царь», власть которого должна, подобно скипетру самодержца, «пробивать» мешающие демократические перегородки… Предмет для социопсихологического анализа: заправил наркобизнеса американцы называют «королями» («кингз»), используя старинное, привезенное из Англии слово; а Уильяма Беннета именуют на русский манер «царем»: подчеркивают неограниченность власти. Демократическое общество со странной ностальгией смотрит в чужое прошлое: вот могли же люди приказать — и все сразу сделано! Нечто похожее я услышал в разговоре с техасским прокурором вскоре после нашумевшего процесса на Кубе над офицерами, участвовавшими в наркобизнесе.

— Я не очень верю официальной версии, — говорил мой собеседник. — Думаю, что для руководителей страны секретов тут не было… Но посмотри, с какой легкостью Кастро решает проблему. Казнили одним махом дюжину человек — и наркосети не стало! А у нас одно оформление документов, санкции на обыск дольше занимает.

В тяжелые для общества дни, когда «человек с улицы» требует от властей решительных действий, демократические пути начинают раздражать. Это раздражение очень точно выразил журнал «Ридерз дайджест», поместивший в январе 1990 года статью «Дайте нашей полиции скрутить наркодельцов». Подзаголовок гласил: «Как могут полицейские бороться с наркотиками, если они повязаны по рукам законами, лишенными здравого смысла?»

Доводы автора, тоже бывшего прокурора, звучат убедительно. «Сегодня, когда мы очутились в центре эпидемии наркомании, — пишет он, — нужно менять законы. Нам не нужна защита от полицейских — нам нужна защита от преступников…» Журнал приводит примеры того, как полиция, связанная инструкциями, пасует перед уголовниками.

…8 февраля 1989 года Федеральный суд отклонил обвинение против торговца крэком из Денвера, потому что полицейские забыли постучать в дверь его набитого наркотиками дома, прежде чем выбить ее…

…В апреле того же года в суде штата Аляска был оправдан бармен, продавший наркотики агенту полиции в штатском. Наркотики лежали в кармане куртки бармена — а куртка висела метрах в шести от стойки. Суд постановил: поскольку сам обвиняемый не мог дотянуться до куртки, полиции следовало получить дополнительную санкцию на ее обыск.

Все эти ограничения, выстроенные в ряд и действительно кажущиеся на первый взгляд чрезмерными, появились не случайно. Их выработало само общество в процессе борьбы за гражданские права, за недопустимость произвола государства в отношении личности.

Но сегодня, пишет «Ридерз дайджест», перед пораженным наркотиками американским обществом встал вопрос: кто больше угрожает нашим домам — полиция или наркодельцы, вооруженные самым современным оружием? Вопрос поставлен не совсем корректно — но когда идет «война», эмоциональный подход часто преобладает над логикой.

Слово «война» легко может ударить в голову. Трудно поверить, что современные американские законодатели, свысока критиковавшие государства вроде Пакистана за применение кнута и палок в отношении преступников, сами теперь предлагают… сечь наркодельцов. Эту идею всерьез и долго рассматривали в сенате штата Делавэр… В Лос—Анжелесе прозвучало не менее одиозное предложение: подвергать предполагаемых членов гангстерских банд, участвующих в наркобизнесе, домашнему аресту на 23 часа 35 минут в сутки. Другие законодательные инициативы вполне реально могут быть претворены в жизнь.

Верховный суд, который своими решениями по конкретным делам дает трактовку конституционных норм, определяет, что соответствует Основному закону страны, а что — нет, уже, по мнению либеральных юристов, нанес серию серьезных ударов по Четвертой поправке Конституции США, гарантирующей «неприкосновенность личности, жилища, бумаг и имущества». Суд счел конституционной полицейскую слежку за домами людей с вертолета (обыск с воздуха?), разрешил полиции рыться в мусоре, выброшенном подозреваемым, а также останавливать граждан «с подозрительной внешностью». Известный экономист, консерватор по убеждениям, Милтон Фридмэн направил «царю» Уильяму Беннету открытое письмо, в котором выразил возмущение открывающейся перспективой: «армия блюстителей закона, вооруженная полномочиями нарушать гражданские свободы».

Однако в Америке демократические устои достаточно прочны, и демократические институты в целом гарантируют защиту прав личности. А резкие высказывания самих американцев — юристов, конгрессменов — иллюстрация «правовой паранойи», врожденной, генетической боязни лишиться своих прав. Прекрасная болезнь Америки. Поэтому, когда, скажем, вашингтонский адвокат говорит, что «война с наркотиками» приближает США к состоянию полицейского государства, это нельзя понимать буквально. Но это обязательно нужно услышать. Как надо, необходимо знать обо всех эксцессах американской «войны с наркотиками». Борьба с наркобизнесом, с преступностью в целом — международная проблема, она стоит и перед СССР. И наше общественное мнение, пожалуй, менее стабильное, чем в США, требует объявить преступникам войну, зовет к ужесточению наказаний. При небольшой пропагандистской обработке оно может высказаться и за расширение применения смертной казни. Решительных мер ждут то от МВД, то от КГБ, то от самого Президента. И реакция (правда, тут не всегда легко определить, где причина, а где следствие) налицо. Юристы и функционеры консервативного толка уже предлагают, например, расширить число принимаемых в суде доказательств: использовать лай собаки, опознавшей преступника по запаху, данные «детектора лжи». Но все это — методы, изначально допускающие возможность ошибки. А значит, допускающие осуждение невиновного… Опасность «перегибов» для нас крайне серьезна, что подтвердила серия законов, приказов и указов последнего времени. Легализовано прослушивание телефонных переговоров, что до сих пор официально в нашей стране не допускалось — хотя мы знаем, что КГБ прибегало к этому. Новый закон разрешает прослушивать разговоры не только подозреваемых и обвиняемых, но и «причастных к преступлению». То есть — практически неограниченный круг лиц… Органам внутренних дел и госбезопасности разрешено беспрепятственно входить в производственные помещения, используемые гражданами для занятия индивидуальной и иной трудовой деятельностью, что выливается в нарушение конституционной нормы — неприкосновенности жилища. Ведь индивидуальной трудовой деятельностью занимаются в основном дома… Можно спорить о том, действительно ли ради борьбы с преступностью решено вывести армию на улицы в составе совместных патрулей, но трудно не увидеть в этом угрозу потенциальным демонстрантам и забастовщикам…

Призывы покончить с преступностью, а для этого «не мешать правоохранительным органам» звучат в нашей стране постоянно. Перемены в руководстве и структуре этих органов удивительно напоминают назначение жесткого, властного сторонника «энергичных мер» Беннета «царем» борьбы с наркотиками… При этом система правовой защиты в СССР далеко не отработана. Суды еще не стали независимыми и легко поддаются кампаниям даже вроде «борьбы с алкоголизмом», адвокатов не хватает; правозащитная система, подобная американской — как государственной, так и негосударственной, — мало сказать, в зачаточном состоянии. По сути, нет тормозов, способных остановить наступление на права человека. Поэтому нам пригодится американский опыт — чтобы выбрать свои методы, свои средства, чтобы правильно рассчитать баланс между интересами общества и свободами личности.

© 1991 «Иностранная литература» № 3 1991 стр. 141-236

ISSN 0130-6545