Шумерская цивилизация, – отмечает С.Н. Крамер, – по характеру была преимущественно городской, хотя и основывалась скорее на сельском хозяйстве, нежели на промышленности». Страна Шумер в III тыс. до н. э. состояла из дюжины городов-государств, в каждом из которых был обнесенный высокой стеной город, окруженный прилегающими деревнями и поселениями. Отличительной особенностью каждого города был главный храм, расположенный на высокой террасе, постепенно перерастающей в массивную башню с уступами, зиккурат, самый характерный шумерский вклад в культовую архитектуру.

Таким образом, город в Шумере находился в самом центре всей экономической, социальной, политической и религиозной жизни страны.

Вместе с тем, нужно еще раз подчеркнуть специфический характер этих ранних городов, так не похожих на современные. «Следует учитывать, – пишет И.М. Дьяконов, – что город в древности всегда был центром не только и даже не столько ремесла и торговли, сколько сельскохозяйственного производства». Если исходить из шумерских мифов и преданий, то строительство первых городов было делом рук богов. И совсем не удивительно, что первые пять таких городских центров, появившихся столь необычным способом («божьих рук работа»), названы в древних текстах «святилищами», где отправляли культы важнейших богов шумерского пантеона:

Как же все обстояло в действительности? Каким образом и когда появились первые города Шумера?

К сожалению, проследить в деталях процесс урбанизации как таковой в древней Месопотамии мы пока не можем. Города возникли там очень рано, и ряд их названий восходят к языку, на котором в этом регионе говорили еще до появления шумеров и аккадцев. Города вырастали вокруг царских резиденций, торговых поселений и портов, некоторых святилищ и источников воды.

Определяющим фактором для дальнейшего социально-экономического развития страны и особенно для процесса урбанизации послужило, по мнению И.М. Дьяконова, окончательное сложение в Шумере сети магистральных каналов, которая сохранялась в Месопотамии без коренных изменений до середины II тыс. до н. э. «С сетью главных каналов были связаны и основные центры образования государств – „города". Они вырастали на месте первоначальных групп деревень, которые концентрировались на отдельных осушенных и орошенных площадях, отвоеванных у болот и пустыни еще в предшествующие тысячелетия. „Города" образовывались путем сселения жителей покидаемых деревень в центр. Однако до полного переселения всей округи в один „город" дело чаще всего не доходило, так как жители такого „города" не могли бы обрабатывать поля в радиусе более чем 15 км и уже освоенную землю, лежавшую за этими пределами, пришлось бы бросить. Поэтому в одной округе возникало обычно три-четыре или более связанных между собой „города", но один из них всегда был главным: здесь располагались центр общих культов и администрация всей округи. Такую округу по образцу соответствующего греческого термина, привившегося в египтологии, можно условно назвать „номом"; по-шумерски она называлась „ки"».

Таким образом, основной территориально-политической единицей в эпоху ранней древности в Месопотамии был «ном» – город и его населенная округа. Город при этом всегда выступал как хозяйственный, политико-административный и культовый центр определенного района или округи. Округа «нома» всегда была населенной и включала в себя не только «пустые» земли (пашни, сады, угодья), но и зависимые от столицы земледельческие поселки и даже более крупные населенные пункты. Так, на землях «нома» Лагаш помимо столицы имелось еще свыше десятка крупных, обнесенных стенами селений и большое число мелких деревень.

Однако исследователи не могут пока выделить из общей массы шумерских поселений иные города, нежели столицы «номов». И это, видимо, не случайно. В древней Месопотамии все населенные пункты, от гигантских городов-метрополий до крохотной деревушки из нескольких домов, обозначались одним термином (шумерск. ити — «уру», аккадск. alu — «алу»), служившим, вероятно, эквивалентом понятия сельской общины. По данной причине И.М. Дьяконов типологически, в качестве городов, предлагает выделить пока лишь те более крупные центры (uru, alu), которые имели вокруг себя группу других подчиненных селений меньшего значения и меньшей величины.

Городу как таковому всегда свойственно отправление разного рода специфических функций для определенной, более широкой, чем он сам, территории – функций управленческой, культовой, торговой и др. Но суть состоит в том, что на ранних стадиях развития города все эти функции были, по-видимо-му, неотделимы друг от друга и сосредоточивались, как правило, в пределах одного столичного («номового») центра.

Как уже отмечалось выше, главным архитектурным объектом любого шумерского города был храм бога-покровителя данного «нома». Но думать на этом основании, что единственной функцией городских центров шумеров была культовая, значит впадать в глубокое заблуждение. Прямо по соседству с главным городским храмом, на «священном участке» (теменосе), располагался хорошо укрепленный и обширный царский дворец. А вокруг этого политикоадминистративного, хозяйственного и культового ядра (храм-дворец) города теснились кварталы глинобитных домов – место обитания рядовых горожан: земледельцев, рыбаков, ремесленников, торговцев и др.

Разнообразные функции шумерского города хорошо отражены в древних мифах, гимнах и поэмах, посвященных древнему городу Ниппуру.

Это, во-первых, функция военная, оборонительная (город – крепость, убежище):

Это, во-вторых, функция административная, управленческая – поскольку город был резиденцией правителя (энси, лугаля), чиновников, судей, органов городского самоуправления и т. д.

И, наконец, бесспорно, функция ритуального центра, функция культовая:

Город как столица города-государства («нома») был и местом расположения храма верховного божества – покровителя всех членов городской общины и государства в целом:

Меньше всего, естественно, должна была отразиться в подобного рода источниках (мифы, гимны, предания, эпические поэмы) экономическая сторона жизни шумерского города. Но исходя из всей совокупности имеющихся на сегодняшний день данных можно говорить о том, что город служил и важным хозяйственным центром своего «нома» как место концентрации и перераспределения излишков сельскохозяйственной продукции и как средоточие ремесла и торговли (обслуживавших, правда, в основном лишь верхушку шумерского общества). «Городов как центров ремесленной и торговой деятельности на Древнем Востоке было мало, – пишет грузинский историк Т.В. Коранашвили. – Часть их возникала на международных торговых путях; в основном же города были резиденциями деспотов, жрецов, чиновничества, армии».

В условиях отсутствия денег и товарного производства горожане вынуждены были в основном кормить себя сами – с приусадебных участков и окружающих город полей. «Это были города, – отмечает известный археолог из США Р. Мак Адамс, – того рода, какой редко встретишь сейчас: они существовали за счет сельскохозяйственной продукции, которую в основном давало их же собственное население».

Важную роль в процессе формирования древних городов Месопотамии сыграли храм (и стоящее за ним жречество) и дворец (царская власть).

 

Планировка и структура месопотамского города

В каждой цивилизации урбанизация как социальное явление порождает характерный для этой цивилизации тип городского поселения.

Наиболее полное описание планировки древнемесопотамского города приводит в одной из своих работ А. Лео Оппенхейм: «Типично шумерский город и, вероятно, большинство городов, созданных в позднейший период, состоял из трех частей. Прежде всего – из самого города».

Это была окруженная стеной территория, на которой находились храм или храмы, дворец с резиденциями придворных и жилища горожан. Центр управления городом находился у «ворот» (в больших городах их было несколько), где происходили собрания горожан или собрания жителей данного квартала и отправлял свои обязанности градоправитель. К каждым «воротам» был приписан определенный квартал города.

Далее шел «пригород», по-шумерски «внешний город», с домами, пастбищами, полями и садами, обеспечивавшими город продуктами питания и сырьем.

Третьей частью города был район пристани (кар — в шумерском и кару – в аккадском) – центр коммерческой деятельности, в особенности той, что была связана с внешней торговлей.

«Конечно, деление города на три части нельзя проследить везде; мы должны учитывать индивидуальные различия, создаваемые особыми обстоятельствами и поворотами истории. Заслуживает внимания город Сиппар, находящийся на окраине зоны урбанизации и почитавшийся старейшим из вавилонских городов; он, вероятно, служил торговыми „воротами", через которые кочевники-овцеводы из пустынь общались с жителями урбанизированного района, расположенного вдоль Евфрата. Кажется, наиболее важные кочевые племена имели постоянные стоянки возле Сиппара, а возможно, и сам город состоял первоначально из нескольких именно таких стоянок-„факторий“… Нетипичным был и Ниппур в центре Вавилонии, который, подобно Сиппару, никогда не был резиденцией какой-либо династии и не имел сколько-нибудь значительного правителя… Ниппур, особенно в ранний период, считался священным городом».

Наши знания о планировке раннего месопотамского города очень отрывочны и неполны. Практически ни один город не был раскопан целиком или достаточно широкой площадью. Если учесть, что толщина отложений со следами человеческой деятельности («культурный слой») в таких городах составляет, как правило, 10, 15 и даже 20 м, то такие работы потребовали бы слишком много времени и денег. Поэтому обычно в ходе исследований археологи раскапывают в городах лишь центральные их участки, где находились

наиболее важные общественные здания – храмы и дворцы. Именно в них и встречаются, как правило, самые эффектные находки – каменные рельефы, скульптура, архивы с клинописными табличками и т. д. С другой стороны, дома рядовых горожан, ремесленные мастерские, торговые лавки изучались лишь в единичных случаях. Учитывая эти обстоятельства, можно представить теперь почему ученые все еще не могут дать ответ на многие интересующие нас вопросы.

Поэтому особенно интересен дошедший до наших дней план города Ниппура, сделанный на глиняной табличке еще около 1500 г. до н. э. На этом плане отчетливо показаны все важнейшие, по представлениям обитателей Месопотамии того времени, черты древнего города: крепостные стены, ворота, реки и каналы и важнейшие элементы архитектурной застройки – храмы и святилища.

Археологические исследования и клинописные тексты подтверждают, что в центре каждого шумерского города находился «священный участок» (теме-нос), специально огороженное, выделенное из общей застройки место, где были сосредоточены храмы наиболее почитаемых богов городской общины и дворец правителя. Вокруг теменоса группировались кварталы жилых домов основной массы горожан. Обычный шумерский дом был небольшой одноэтажной постройкой из сырцового кирпича, состоящей из нескольких комнат, которые обрамляли открытый внутренний дворик. Зажиточные горожане имели и двухэтажные дома с более чем десятком комнат.

Характерно, что наиболее значимые пункты городской среды – стены, ворота, центральная площадь, храм и т. д. – в символической практике приобретают множество вариантов осмысления и оказываются способными замещать или олицетворять весь город в целом. «Стены городов на древнем Ближнем Востоке были не только демаркационной линией между городом и открытым пространством или заранее подготовленной линией обороны – ими определялся весь характер городской архитектуры. Высота, длина и расположение стен свидетельствовали о значении и могуществе города, а монументальность ворот демонстрировала его богатство. Размеры сооружений должны были производить большое впечатление на посетителя и внушать страх врагам. Тщательно ремонтируемые стены отдавались под защиту божества, и им давались длинные, призывающие божественную помощь названия. Монументальная конструкция ворот была связана также с тем, что возле них находился как бы „гражданский центр". Здесь, вероятно, на примыкающей к воротам изнутри города площади, собиралось и принимало решения собрание, а градоправитель управлял городом, или по крайней мере той его частью, к которой примыкали ворота. На этом месте победоносный завоеватель обычно ставил свою статую, для того чтобы все помнили о необходимости хранить ему лояльность».

О внешнем виде и архитектурном силуэте месопотамского города можно сказать пока очень немного. Сохранилось мало изображений конкретных, поддающихся идентификации городов; большинство их на ассирийских рельефах безнадежно схематизировано и дает слишком мало материала. Но даже там прослеживается разница между городом, окруженным стеной, и более низкими домами пригорода; можно разглядеть монументальные ворота, стены с башнями и зубцами, часто образующие двойную систему укреплений. В редчайших случаях мы видим, что особенности конкретного города воспроизводятся с ценными деталями: например, общий вид Вавилона на поврежденной каменной плите или же рельеф с изображением захваченного ассирийцами Мусасира – столицы Урарту.

Немногие города Месопотамии имеют яркие топографические отличия, такие, как, например, Ашшур, стоявший на скале, на которую приходилось подниматься по монументальной лестнице или же Вавилон, выделявшийся своими огромными размерами, мостом, перекинутым через Евфрат и высотой своей знаменитой ступенчатой башни. «Города, расположенные на равнине, и новые города с их одно– или двухэтажными домами, без окон, под плоскими крышами, с храмовыми башнями, верх которых покрывался голубой глазурью, и бесконечными кирпичными стенами, усеянными зубцами и башнями, коренным образом отличались от городов-цитаделей предгорных и горных районов, размещавшихся на вершинах холмов и окруженных сложными оборонительными сооружениями… Лабиринт улиц, переулков и тупиков внутри оборонительных стен был полон делового жужжания людей… Шум и оживление городского дня, непрерывное движение вечно спешащих людей давали поэтам возможность эффектно сравнивать дневную суету с тихими ночами, когда город погружался в сон за запертыми воротами под звездным небом. Только ночные сторожа обходили улицы». И хотя это описание А. Лео Оппенхейма относится к более поздним городам вавилонского и ассирийского времени, оно вполне применимо и к шумерскому городу, который по сути почти ничем не отличался от своих молодых собратьев.

 

Размеры и численность населения

Данные о численности населения городов Месопотамии, приводимые в древних текстах, столь неопределенны и противоречивы, что их никак нельзя признать надежными. Поэтому некоторые современные исследователи пытаются найти иные, основанные на конкретных показателях, пути для подобного рода расчетов. Так, американец Г. Фрэнкфорт установил, что в ходе раскопок жилых кварталов шумерских городов Ур, Эшнунна (совр. Телль-Асмар) и Хафадж выявилась следующая картина: на 1 га площади приходилось в

среднем до 50 домов, и, следовательно, на один дом – 200 кв. м. Далее, исследователь предположил, что население каждого такого жилища составляло условно 6-10 человек, включая детей и слуг. Следовательно, средняя плотность населения в городе на 1 га застроенной площади будет равна 300–500 человек (средняя – 400). Чтобы усилить свои выводы, Г. Фрэнкфорт сослался и на пример двух современных ближневосточных городов, во многом сохранивших еще свой архаический средневековый облик, – Дамаск и Алеппо. Там средняя плотность населения составляла примерно 400 человек на 1 га, что полностью совпадало с его прежними цифрами. По мнению этого американского ученого, мы можем поэтому, зная лишь общую площадь древнего города, приблизительно вычислить и количество населявших его когда-то людей (умножая каждый гектар городской территории на 400 человек). Отсюда получается, что Ур, например, имел в конце III тыс. до н. э. площадь в 89 га и, следовательно, около 34 000 жителей (правда, у разных исследователей эта цифра колеблется от 360 000 до 10 000 человек). Город Лагаш имел 19 000 жителей, Умма – 16 000, Эшнунна – 9000. Самым крупным городом Шумера в Раннединастический период был, по-видимому, Урук с его обнесенной стенами территорией в 440 га. Правда, численность его населения в работах разных авторов разная: от 75 000 до 200 000 человек. Вся условность таких расчетов настолько очевидна, что вряд ли приходится принимать их серьезно во внимание. Без широких раскопок территории древних городов и без знания характера жилой застройки и общей планировки на каждом конкретном городище получить сколько-нибудь объективные цифры, конечно, нельзя. И.М. Дьяконов совершенно прав в своей критике подобных расчетов. «Данные, имевшиеся у Г. Фрэнкфорта, – пишет он, – недостаточны для того, чтобы судить о средней величине жилых домов в городе и их заселенности; неизвестно, какую площадь нужно отвести на дворцы и храмы и какое количество населения жило на их территории; плотность населения в кварталах, где находились тростниковые хижины, в которых, вероятно, ютились рабы, и в тех кварталах, где были расположены дома свободных, не могла быть одинаковой; наконец, невозможно определить сами границы этого города (Лагаша. – В.Г.) в древности. При этих условиях ошибка в расчетах может оказаться значительно более 100 %».

Российский же ученый, исходя из критического анализа сведений письменных источников, приводит нам примерные данные о численности населения двух шумерских «номов» – Лагаша и Шуруппака. Первый из них занимал в III тыс. до н. э. территорию до 3000 кв. км (в том числе до 1000 кв. км орошаемых земель). Общая численность свободного населения этого «нома» составляла от 120 000 до 180 000 человек.

В документах из Шуруппака имеются интересные данные и о численности его населения. «Гурушей, ходящих на войну и входивших в состав… гарнизонов, размещенных по городам Урукского военного союза, было человек 670–680. Еда участникам народного собрания выдавалась на 1612 человек, но сюда входили и лица, сопровождавшие своих господ: 39 мальчиков, 47 слуг-оруже-носцев и 39 рабынь; итого полноправных мужчин (возможно, глав семей) было 1487; вероятно, сюда не включены воины гарнизонов, хотя, как показывает один из документов, и они относились к числу „ходящих на народное собрание". Таким образом, общее число последних могло доходить до 2150 и более. В других документах приведены общие цифры гурушей – 6580 и 8970; это, вероятно, общее число мужчин, включая и не являвшихся самостоятельными хозяевами, а также храмовый персонал. Общее население „нома" обоего пола и всех возрастов должно было составлять тысяч пятнадцать-двадцать, из которых, несомненно, более половины было связано с храмом».

Мне кажется вполне оправданным дать здесь более подробное описание одного хорошо изученного археологами шумерского города – Ура.

 

Ур халдеев

На фоне других шумерских городов звездой первой величины был, безусловно, Ур, расположенный в низовьях Евфрата, неподалеку от современного иракского города Эн-Насирийя. Не случайно его название так часто упоминается в эпических поэмах и гимнах III тыс. до н. э.:

Но шли века. Евфрат изменил свое русло и ушел от городских стен почти на 16 км. Ур быстро захирел и превратился в груду развалин. Случилось это в IV в. до н. э.

Со временем были забыты не только многие яркие страницы истории города, но даже и его местонахождение. Еще совсем недавно наши сведения об Уре ограничивались лишь несколькими туманными цитатами из Библии, да ассиро-вавилонскими клинописными текстами, созданными много веков спустя после исчезновения шумеров. Мы знаем, например, что в XVIII в. до н. э. вавилонский царь Хаммурапи подверг восставший город ужасающему разгрому. «Скорбная песнь Ура», или «Плач об Уре» сообщает нам об этом печальном событии, сравнивая его с бурей, насланной на горожан богом Энлилем:

Илл. 56. Улица с жилыми домами в Уре. Вид после раскопок

Видимо, именно в эти годы покинули поверженный Ур Авраам и его семья. После этого эпизода Библия больше уже не упоминает об Уре. Город заново открыл в 1854 г. английский консул в Басре Д.Е. Тейлор. Однако к широким раскопкам древнего Ура археологи смогли приступить лишь много лет спустя: как уже говорилось выше, с 1922 по 1934 г. здесь успешно работал англичанин Леонард Вулли. Он изучал в основном центральную часть огромного городища. Драгоценные свидетельства былой жизни исчислялись многими тысячами. Большая их часть хранится ныне в Иракском музее Багдада, в специальном шумерском зале. Мне неоднократно приходилось бывать там.

Илл. 57. План раскопанных жилых кварталов в Уре

И каждый раз, глядя на сверкающую груду золотых и серебряных изделий, укрытых за стеклами музейных витрин, я не мог отделаться от мысли, что все это археологическое богатство, вырванное из своего естественного окружения, выглядит как-то уж очень обыденно и статично. Теперь оставалось лишь гадать, как смотрелась та или иная вещь в сумраке только что вскрытой гробницы или в руинах глинобитного дома.

«Лучше один раз увидеть», – гласит известная поговорка. Ур является на сегодняшний день одним из самых археологически изученных шумерских городов. О нем говорится во многих текстах III–II тыс. до н. э. Поэтому мысль посетить этот древний город и увидеть его внушительные укрепления, пышные храмы и дворцы, о которых так красочно рассказывают глиняные клинописные таблички Двуречья, была вполне естественной.

И вот ранним мартовским утром наш экспедиционный ГАЗ-69, деловито пыхтя, вскарабкался на крутой глиняный откос за зеленой лентой Евфрата, и мы увидели, наконец, то, что осталось от древнего Ура. На голой желтовато-серой равнине смутными тенями маячило несколько групп больших и малых холмов; там и сям виднелись какие-то непонятные впадины, рытвины и ямы.

Здесь не было и намека на некогда грозные оборонительные укрепления – зубчатые глинобитные стены и башни, «подобные желтой горе». Не было здесь и храмов с дворцами. Бесследно исчезли даже массивные купола кирпичных царских гробниц, раскопанных Леонардом Вулли несколько десятков лет назад.

Что и говорить, даже для искушенного специалиста-археолога зрелище явно непривлекательное! К тому же с юга, с Аравийского полуострова, задул знойный ветер хамсин, принося с собой тучи мельчайшего песка и пыли. Приближалась песчаная буря. Но мы решили не отступать и, развернув схематический план Ура, смело двинулись вперед, вслед за добровольным арабским гидом – местным сторожем Ахмедом. Экскурсия по древнему городу началась.

 

Священный участок Ура

Мы медленно поднимаемся по широкой лестнице из ста ступеней на плоскую вершину ступенчатой башни зиккурата – самого высокого здания города. Жарко и душно. Сквозь желтую завесу пыли нестерпимо печет полуденное солнце. Но зато отсюда, почти с двадцатиметровой высоты, открывается великолепный вид на всю территорию городища. Справа, у подножья зиккурата, хорошо видны фундаменты и стены дворцового комплекса правителя Шульги, жившего в конце III тыс. до н. э. Неподалеку – глубокий котлован старого раскопа Л. Вулли и район исследованных им же царских гробниц. А дальше, уже за пределами ритуально-административного центра Ура, или «священного участка» (теме-носа), чуть заметной желтой массой выступают лабиринты жилых кварталов. Все видимые нами сейчас постройки относятся к разным эпохам: здесь и III и II тыс. до н. э. Но большинство датируется концом III тыс. до н. э. – эпохой наивысшего расцвета Ура в период правления его III династии.

В течение столетия, с 2106 по 2003 гг. до н. э. Ур стал столицей обширного и могучего государства, включавшего в свои пределы почти всю Месопотамию и ряд соседних с ней областей. Сюда стекались захваченные в войнах богатства, а искусные мастера без устали возводили все новые храмы, дворцы и монументы. Правда, честь такого строительства всегда приписывали себе цари, и особенно самый известный из них – Ур-Намму: «Во славу владычицы своей Нингаль, Ур-Намму, могучий муж, царь Ура, царь Шумера и Аккада, воздвиг сей великолепный Гипар», – читаем мы на глиняном конусе клинописное посвящение в честь закладки нового храма. Его дело продолжали и другие представители III династии.

Поэтому не приходится удивляться, что к концу III тыс. до н. э. Ур был буквально заполнен великолепными архитектурными ансамблями. Надписи сообщают также, что Ур-Намму воздвиг стены Ура, «подобные желтой горе». В то время город представлял собой в плане овал длиной около километра и шириной до 700 м. Его окружала глинобитная стена с внешним откосом из кирпича-сырца. Воды Евфрата омывали эти стены с запада и севера, а восточную сторону защищал глубокий и широкий канал. Таким образом, с трех сторон Ур окружала вода и подойти к нему по суше можно было только с юга.

Но каковы же были истинные размеры Ура в эпоху его расцвета в конце III тыс. до н. э.? Вся городская площадь в пределах стен занимала примерно 80 га. В пределах городского овала, по Л. Вулли, приходилось до 4250 домов, в которых, по его словам, жило до 35 000 человек (в действительности, возможно, и больше). Какое-то представление о количестве жителей Ура дают и размеры главных святилищ города, где в торжественных случаях собиралось почти все взрослое (мужское) население. Двор для верующих при большом храме бога Нанны, божества-покровителя Ура, имел площадь порядка 4000 кв. м. Другой двор – перед зиккуратом. Даже если считать по два человека на квадратный метр, эти два двора едва ли могли вместить более 10 000 человек. Учитывая, что дети, старики и часть женщин не приходили на праздник, я думаю, мы не ошибемся, полагая, что общее население Ура в III – начале II тыс. до н. э. не превышало 50 000 человек.

Центр города занимал огромный священный участок, обнесенный стеной, с храмами и святилищами бога Луны Нанны, покровителя Ура, и его супруги Нинлиль. Вокруг храмов теснились жилища жрецов, склады, кладовые, мастерские и дворцы правителей. А уже вокруг теменоса концентрировались жилые кварталы. На севере и западе города, близ Евфрата, находились главные торговые пункты города – Северная и Западная гавани.

Илл. 58. План города Ура:

1. Северная гавань; 2. Западная гавань; 3. Теменос – священный участок (черный квадрат слева – зиккурат Ур-Намму); 4. Дворец и храм; 5. Жилые кварталы (Ур III и позже); 6. Храм Энки; 7. Участок царских гробниц

«Гавань и пространство вокруг нее называлось кар (карум), и это же слово означало „рынок" и „купеческую организацию" с ее управлением (вероятно, самоуправлением). Около главного урского карума — почти единственного места в городе, где была пресная вода, если не считать отдельных колодцев, – располагался принадлежавший храму сад с финиковыми насаждениями. На пристани карума, видимо, происходила торговля, мелкая и крупная; здесь же толклись „блудницы" – они назывались кар-кид-(д)а — „шляющаяся по рынку"».

Внутреннее устройство священного участка Ура во многом менялось от поколения к поколению.

Как обычно, он занимал в Уре наиболее древнюю и потому наиболее высокую часть города. Священный участок представлял собой, по-видимому, площадь в виде не совсем правильного прямоугольника длиной около 300 м и шириной около 200 м. Впоследствии несколько ворот с башнями и помещениями при входе охраняли священный участок; но от ворот II тыс. до н. э., времени Ларсы, сохранились только одни – когда-то высокие, с башней, ведшие за ограду многоярусного ступенчатого храма – зиккурата Э-теменнигуру.

В пределах ограждающей стены, образующей как бы крепость, находился главный храм городской общины – Э-кишнугаль, посвященный богу Луны, Нанне, или Наннару (он же Суэн, или Син). Позади него возвышалась громада зиккурата. Около него располагалась священная кухня на открытом воздухе – Гирмах, где жарились жертвенные ягнята, с колодцем и глиняным столом для разделки туш. С другой стороны была расположена пекарня. А между ними со входом из «Верхнего двора» помещался приемный и пиршественный зал бога Нанны, через который осуществлялся вход на двор зиккурата. Близ зиккурата Э-теменнигуру находился «нижний храм», Э-кишнугаль, и здесь-то совершались основные моления и стояли статуи и эмблемы не только Нанны, но и других божеств и царей, украшенные серебром, золотом и лазуритом. В «верхнем храме», наверху зиккурата, куда, вероятно, допускались только некоторые наиболее доверенные храмовые чины, бог, как считалось, иногда самолично спускался с небес.

Между тем, пока я рассматривая с высоты зиккурата руины Ура, предаваясь размышлениям, погода окончательно изменилась в худшую сторону. Юго-западный ветер принес тучи мельчайшей пыли и песка. Солнце пропало в мутной дымке, но жара и духота от этого лишь усилились. Видимость резко сократилась. Вот уж действительно «буря… накрыла Ур словно платком, окутала его словно саваном…», как и писал об этом пять тысяч лет назад безымянный шумерский поэт.

Илл. 59. Голова богини Нинлиль – жены бога Луны

Нанна, покровителя Ура

Внизу, у подножья лестницы зиккурата, слышны призывные крики нашего добровольного гида – Ахмеда. Он торопится: пока буря не набрала силу, нужно успеть показать нам хотя бы самые главные объекты. Спотыкаясь о куски сухой глины и обломки кирпичей, мы спешим к местным достопримечательностям. Ветер больно сечет лицо мелким песком, забивает пылью глаза, уши, рот.

На участке дворцов и храмов близ зиккурата видны лишь куцые обрубки низа глинобитных стен да недавно залитые укрепляющим раствором прямоугольные и квадратные полы бесчисленных комнат и помещений. Самые внушительные постройки также относятся ко времени III династии Ура. Здесь же были обнаружены апартаменты царей и жрецов. Отсюда осуществлялось руководство всей жизнью страны, награждались отличившиеся, наказывались виновные, принимались решения о войне и мире. И все это во имя великого Нанны и его супруги Нинлиль.

 

Шествие мертвеиов

Под завывание набирающей силу бури выходим на восточную часть теменоса, в районе царского могильника. Здесь Леонард Вулли раскопал 16 гробниц правителей города I династии Ура, царствовавших в первой половине III тыс. до н. э. Эти находки не только прославили имя исследователя, но и навечно внесли сокровища урских царей в анналы мировой археологии. Правда, все найденные в могилах вещи находятся в данный момент в музеях Багдада, Лондона и Филадельфии. На месте же, в Уре, уцелело лишь несколько поздних (и, увы, ограбленных еще в древности) гробниц III династии со сводчатым перекрытием, сложенным из обожженного кирпича. От более древних захоронений остались лишь глубокие ямы.

Илл. 60. План царской гробницы в Уре. III тыс. до н. э.

Осторожно спускаемся по крутым кирпичным ступенькам внутрь одной из гробниц на глубину до 10 м. В погребальной камере пусто и сыро. Никаких следов былой роскоши и богатства. Но в памяти тут же возникают яркие описания раскопок царского кладбища в Уре из прочитанных прежде научных отчетов и книг.

«Наиболее знамениты две гробницы I династии: гробница Мескаламдуга и гробница жрицы или царицы, имя которой мы не умеем еще с уверенностью прочитать; если читать его по-семитски, оно, вероятно, звучало бы Пу-аби… Пу-аби была погребена в подземном сводчатом склепе, где она лежала… на деревянном ложе, в плаще из синих лазуритовых бус, в пышном головном уборе из золотых листьев, венков и заколок в виде цветов. Вокруг склепа было выкопано довольно обширное помещение, в котором с серебряными лентами в волосах и в цветных плащах сидели трупы десятков женщин из свиты, музыкантов, видимо, усыпленных или добровольно отравившихся.

Илл. 61. Женский головной убор и ожерелье из золота и драгоценных камней царицы Пу-аби. Ур. III тыс. до н. э.

Илл. 62. Золотой шлем и золотой кинжал с ножнами из гробницы Мескаламдуга. Ур. III тыс. до н. э.

Тут же найдены поразительной работы арфы; к их резонаторам были приделаны золотые или серебряные головы быков с лазуритовой бородой (образ быка бога Луны Нанна) или священной коровы богини Нингаль. Найдены также золотые туалетные приборы, доски для игры в кости (вроде нардов) и разная драгоценная утварь. В засыпанном землей пологом спуске-коридоре, ведшем с поверхности земли в склеп, были обнаружены повозки, скелеты волов и их погонщиков, а также воинов в шлемах-шишаках и с копьями, как бы охранявших вход. Все эти люди, сопровождавшие Пу-аби в загробный мир, вряд ли могли быть рабами и рабынями… Поскольку шумеры были убеждены в продолжении жизни и в загробном мире, перспектива остаться там в свите властителя или властительницы едва ли особенно удручала тех, кто обречен был следовать за ними и в смерти». Так описывает это захоронение И.М. Дьяконов.

Еще более поразительные находки ждали археологов в могиле Мескаламдуга. «Тело, – вспоминает Л. Вулли, – лежало в обычной позе спящего на правом боку. Широкий серебряный пояс распался; к нему был подвешен золотой кинжал и оселок из лазурита на золотом кольце. На уровне живота лежала целая куча золотых и лазуритовых бусин – их было несколько сот. Между руками покойного мы нашли чашу, а рядом – еще одну, овальную, тоже золотую, но крупнее. К правому плечу был прислонен двусторонний топор из сплава золота и серебра… Кости настолько разрушились, что от скелета осталась лишь коричневая пыль, по которой можно было определить положение тела. На этом фоне еще ярче сверкало золото, такое чистое, словно его сюда только что положили. Но ярче всего горел золотой шлем, который все еще покрывал истлевший череп. Шлем был выкован из золота в форме парика, который глубоко надвигался на голову и хорошо прикрывал лицо щечными пластинами. Завитки волос на нем вычеканены рельефом, а отдельные волоски изображены тонкими линиями… Локоны на щечных пластинах изображают бакенбарды… Если бы даже от шумерийского искусства ничего больше не осталось, достаточно одного этого шлема, чтобы отвести искусству древнего Шумера почетное место среди цивилизованных народов».

На двух золотых сосудах и на светильнике из могилы повторяется надпись: «Мескаламдуг. Герой Благодатной страны». Исключительное богатство погребения и почетное звание «Герой Благодатной страны» наводят на мысль, что Мескаламдуг был принцем из царского рода, а возможно, и правителем Ура.

Илл. 63. «Штандарт» из Ура

Одной из самых выдающихся находок при раскопках царского некрополя по праву считается так называемый «штандарт» – две деревянные прямоугольные пластины длиной 55 и шириной 22,5 см, инкрустированные фигурами из перламутра по синему фону из ляпис-лазури. Фигуры образуют сложные композиции со сценами мирной жизни (пиршество знати) и военных действий (царь на боевой колеснице, шествие пленных, бегство разбитого неприятеля и т. д.). Л. Вулли попытался восстановить все детали похоронной церемонии в Уре III тыс. до н. э. По его мнению, это происходило так. Когда умирал царь (или царица), прежде всего выкапывали большую прямоугольную яму глубиной девять-десять метров. У одной ее торцовой стороны сооружали наклонный спуск – вход в могилу. На дне, в углу ямы, строили затем усыпальницу: каменный склеп с крепким сводом из обожженного кирпича. Потом к могиле подходила траурная процессия с мертвым владыкой, лежащим на повозке, запряженной волами и с несколькими приближенными, которые занимали отведенные им места рядом с трупом внутри склепа. Этих людей, очевидно, отравляли каким-то ядом. После завершения погребальной церемонии вход в гробницу замуровывали. Начинался второй акт ритуала. Похоронная процессия – придворные, слуги, возницы, воины стражи и женщины-музыкантши – подходила к яме и опускалась в нее по наклонному настилу, усыпанному цветами. Женщины были одеты в яркие красные одеяния, на которых сверкали драгоценности. Военачальники шли со всеми знаками отличия, музыкантши – с арфами и лирами. За ними въезжали повозки или сани, влекомые волами. На повозках сидели пажи или возницы, ездовые вели упряжки под уздцы. В конце концов все занимали заранее отведенные им места; дежурные воины, замыкая процессию, становились на страже у выхода.

У всех мужчин и женщин в руках было по небольшой медной чаше – единственному предмету, необходимому для завершения обряда. Некоторые жертвы в последние минуты своей земной жизни должны были еще выполнять задания. По крайней мере, точно известно, что музыканты до самого конца играли на своих инструментах. И когда через тысячелетия гробница была вскрыта, их руки все еще судорожно сжимали струны арф или лир. В одной из гробниц археологи нашли посередине ямы большой медный горшок, в который, очевидно, был налит яд. По команде люди выпивали смертоносное зелье. После этого каждый садился на свое место в ожидании смерти и перехода в иную жизнь вместе с царем или царицей. Затем могильщики убивали жертвенных животных, клали лиры и арфы на тела умерших музыкантов и обрушивали сверху на еще борющихся со смертью людей груды земли, пока вся яма не оказывалась засыпанной.

 

В гостях у жителей Ура

И вновь повелительный голос Ахмеда торопит нас, так как буря усиливается и сквозь плотную завесу песка и пыли уже трудно что-либо разглядеть. Еще несколько торопливых шагов, и мы оказываемся на улочках древнего Ура, в его жилых кварталах. Во многих местах стены глинобитных домов сохранились на высоту до полутора метров. Улицы довольно прямые, но необычайно узкие. Я раскидываю руки в стороны и упираюсь ладонями в стены разделенных этой улочкой домов. Ощущение почти фантастическое: словно ты, промчавшись сквозь толщу времени, действительно стоишь в живом древнем городе. Вот высокий, тщательно побеленный порог; за ним – дверной проем с подпяточным камнем в углу, а дальше – укромный внутренний дворик. В этих вылизанных ветрами и дождями руинах еще явственно чувствуется дыхание былой жизни.

Но жилые кварталы Ура, лежащие к востоку от теменоса, представляют для нас особый интерес еще и потому, что это чуть ли не единственный достоверный источник, по которому можно судить о домовой архитектуре древнего месопотамского города.

Во время полевого сезона 1930-31 гг. Л. Вулли решил вдруг переключиться с храмов и гробниц царей Ура на один из жилых кварталов города. На выбранном им участке раскопки вскрыли на диво хорошо сохранившиеся дома периода Ларсы и Исина, предшествовавшего разорению Ура вавилонским царем Хаммурапи в 1780 г. до н. э. Работы производились на площади около 8500 кв. м силами полутора сотен рабочих, так что удалось получить довольно полное представление о характере жилых построек города.

«Ур застраивался без всякого плана, – пишет Л. Вулли. – Узкие немощеные улицы извиваются между домами, неправильное расположение которых определялось прихотью частного владельца. Застроенные кварталы настолько обширны и здания стоят столь тесно, что добраться до домов, расположенных в центре квартала, возможно только тупиковыми переулками. Жилые здания в основном однотипны. Внутренний двор, соединенный с улицей коридором, окружен жилыми помещениями с лестницей, ведущей на второй этаж, – таков преобладающий характер построек самой различной величины и достаточно разнообразных форм. Среди жилых домов разбросаны строения меньшего размера, несомненно, лавки. Простейшая из них состоит всего из двух помещений; к улице обращено некое подобие торговой палатки, этакий демонстрационный зал, подчас с открытым фасадом, а за ним – длинное складское помещение. Стены всех построек сложены из кирпича; в нижних рядах кладки кирпич обожженный, выше – сырец. Снаружи стены оштукатурены и побелены. Улицы не были мощеными, их покрывала утрамбованная глина. В дождливую погоду она превращалась в непролазную грязь. Да и ширина улиц была такой, что по ним не смог бы проехать колесный экипаж. В городе грузы переносили люди или вьючные ослы. По сути дела Ур был типичным городом Востока. Правда, нечистоты не выливались здесь прямо на улицы, а вытекали в открытые каналы вдоль дорог, однако сухой мусор из домов выметали и выбрасывали прямо под ноги прохожим».

Всего Л. Вулли раскопал здесь около полусотни домов и лавок по обе стороны шести улиц. Принадлежали они, как выяснилось, средним горожанам – писцам, мелким торговцам и др. Установить это помогли глиняные таблички с клинописью, обнаруженные почти в каждом доме. В некоторых случаях благодаря текстам удалось определить имя и род занятий хозяина дома, его карьеру и даже его судьбу. Тут были и долговые книги ростовщиков, и школьные «тетради». Но была и деловая переписка торговых партнеров, например таблички из дома Эа-Насира (Эйанацира) – торговца медью.

«Вторые этажи и внутренние стены по большей части строились из кирпича-сырца серо-желтого цвета. Глухие стены построек – чаще двухэтажных, по крайней мере в известных нам кварталах, – только кое-где прерывались низенькими дверцами, да иногда виднелась под потолком маленькая отдушина-окошко… Крыши, вероятно, были, как и теперь на Ближнем Востоке, плоскими. Зелени, кроме как у речных затонов, в городе не было; не было и садов при домах» (Л. Вулли).

План дома зависел от того, какой формы место можно было выкроить между уже построенными домами; но почти все дома имели обязательные части. Если это было жилище более или менее состоятельного человека, то дверца с улицы вела в сени, где стоял небольшой сосуд с водой – для омовения ног, и, вероятно, здесь же хранился хозяйственный инвентарь. Отсюда, наискосок от уличной, другая дверь вела на внутренний дворик площадью метров до двадцати; он, как и сени, по возможности был мощен обожженным кирпичом; на двери у выхода из сеней мог висеть уберег от злого духа – головка демона; в середине дворика мог быть углубленный ниже уровня пола бассейн. На уровне второго этажа дворик был обнесен деревянной галерейкой (обыкновенно не кругом, а только с одной стороны). Со двора мог быть ход в людскую – помещение для рабов, в кладовку и в кухню. В кухне мог быть врытый в землю очаг, хлебная печь или кирпичная «плита», в ней были устроены углубления-«корытца» для раскаленных угольев, на которых разогревались вода и пища. Кладовка или кухня (или и то и другое) встречаются почти в каждом доме; здесь иногда находят орудия женского труда (зернотерки и т. п.).

Илл. 64. Часть арфы в виде деревянной позолоченной фигуры козла, стоящего на задних ногах. Царское кладбище в Уре

«В любом доме, – пишет М. Белицкий, – напротив выхода из сеней обязательно была дверь в парадную горницу („гостевую"); горница могла быть различной длины, в зависимости от возможностей владельцев дома, но ширина ее во всех домах была стандартная: 2 м (4 локтя), так как здесь, по-видимому, после обрядового семейного или родового пиршества вповалку укладывали спать гостей. Лишь в очень редких домах при горнице была кладовая для постельных вещей (скорее всего циновок или ковриков) и умывальная. Чаще же всего если мылись, то просто во дворе. Сквозь горницу был ход во второй, меньший двор, недоступный посторонним и посвященный культу умерших родичей и предков. Часть этого двора, по-видимому, была крыта навесом, и здесь находился домашний алтарь с местом для сожжения посвященных божеству частей жертвы. Тут же стоял стол (часто кирпичный), на котором разделывалась и готовилась жертва, а где-нибудь на стене помещался терракотовый образок с изображением божества или же мифологической либо обрядовой сцены. Л. Вулли называет такие дворики „святилищами"; в них же по возможности под полом хоронили и некоторых умерших членов семейства. Здесь покойные родичи получали от оставшихся в живых возлияния воды и жертвенную пищу. Погребения в доме были, конечно, связаны со множеством неудобств и опасностей, но таково было могущество древних традиций домашней общины, что обычай хоронить в домашнем „культовом дворике" держался очень долго. Если была возможность, сооружали небольшую подземную гробницу с ложным сводом, куда и клали покойников одного за другим, но хоронили также в глиняных сосудах или в плетеных циновках. На дорогу в загробный мир давали немного вещей и провизии в глиняной посуде.

Вернемся теперь из заупокойного дворика на главный, основной дворик. Отсюда на галерейку вела лестница, а под лестницей всегда находилось еще одно очень нужное помещение – „туалет". Нечистот не оставляли в доме – их старались вывести дренажными трубами на улицу, – остальное было уже дело собак, коршунов, жгучего солнца и ветра из пустыни».

На втором этаже находились собственно жилые помещения; о них мы знаем меньше всего: почти ни один раскопанный дом не сохранился до уровня второго этажа. По-видимому, надстройка была меньше по площади, чем первый этаж; для размещения взрослых и детей семье обычно хватало одной-двух горниц площадью до 18–30 кв. м – имея в виду семью состоятельностью не ниже средней. Число обитателей дома могло быть и немалым – часто уже взрослые и создавшие собственную семью братья делили его только номинально, а фактически не расселялись из него; правда, спать можно было и во дворе и на крыше.

Поскольку до нас дошли и сами дома, и некоторая утварь из них, а также архивы документов, постольку, естественно, хотелось бы определить, в котором доме кто жил, каков был жизненный уровень семей, какова была история их жизни, какими вещами они пользовались.

 

В доме Эйанацира

Первый дом, в который мы «вступим», принадлежал состоятельному ремесленнику и торговцу Эйанациру. Более богатого дома в У ре пока не было найдено.

«Был Эйанацир купцом, „ходящим в Тельмун“ (Дильмун), т. е., видимо, на Бахрейнские острова в Персидском заливе, где был рынок для обмена месопотамских товаров на индийские и южноаравийские, а также на товары из нынешних Ирана и Афганистана. Он специализировался на закупке медной руды в Тельмуне, отчасти (и главным образом) для дворца (преимущественно, надо думать, для изготовления бронзового оружия воинам), отчасти для частных заказчиков и отчасти для себя. Он имел мастерскую для обогащения руды.

Медь в основном закупалась на серебро, но также в обмен на сирийские благовония, двуреченские ткани и т. п. Как велико было богатство купцов, „ходивших в Тельмун“ (уроженцев как Ура, так и Тельмуна), видно из налоговых приношений (десятины), которые они еще при первых царях Ларсы делали в храме; эти приношения включали разнообразные золотые и серебряные изделия, жемчуг, сердолик, слоновую кость и пр.» (М. Белицкий).

В одном документе указано количество меди из Тельмуна, доставленное, по-видимому, купцами казне: некий Алассу должен был сдать почти 256 талантов (свыше 15 тонн) меди, знакомый нам Эйанацир – 2,14 тонны. Через руки Эйанацира проходило и много других ценностей (серебро, одежды, ткани).

В том же архиве Эйанацира встретилась опись овец: 24 барана, 44 овцы, 5 ягнят, 11 коз, 3 козла. Это уже наверняка собственное имущество Эйанацира.

С 80 голов мелкого рогатого скота можно было в год настричь более 150 кг шерсти – явно больше собственных потребностей семьи.

«Старый дом Эйанацира – отмечает М. Белицкий, – был расположен в юго-восточной части города, примерно на полдороге от центрального священного храмового участка к храму бога Эйи у края города…

В первоначальном виде постройка занимала примерно 220 кв. м по площади первого этажа, включая дворы. Из тупичка входим в достаточно просторные (около 12 кв. м) мощеные сени, со стоком для воды, поворачиваем и входим через вторую дверь в главный двор площадью около 36 кв. м, замощенный кирпичом-сырцом и обнесенный по второму этажу деревянной галерейкой на столбах. Направо из двора – дверь в парадную горницу 8 х 2 м. Далее – „культовый дворик" (культ предков). Прямо из главного двора – две двери: одна – в уборную, сообщавшуюся и с горницей, другая – в коридор, ведший в „кухню" и в „людскую".

Дом постепенно расширялся за счет покупки соседних домов и участков. О характере имущества в таком богатом доме – свидетельствует, например, документ – опись приданого невесте по имени Рубатум, вышедшей замуж за Табилишу. Через руки жениха проходили десятки сиклей серебра, он был купцом-перевозчиком, владел несколькими домами в Уре.

Вот каково было приданое Рубатум: „3 мины серебра одним слитком, 5 рабов и рабынь, туалетный столик, 2 медных котла, 1 медный кувшин, 10 бронзовых ложек, 2 бронзовых зеркала, 2 кувшина для засыпки зерна, 2 ступки, 1 черпак, 4 медных стула, 1 медная кровать, 10 деревянных чашек".

Члены семьи Эйанацира имели средства следить за модами: длинные, бахромчатые, цветные субату, в которые поверх туник – может быть, даже льняных – завернуты мужчины и женщины; босые или обутые в сандалии ноги, длинные волосы и короткие бороды с выбритой верхней губой у мужчин, подвитые волосы, падающие на спину из-под матерчатого жгута или ленты надо лбом у женщин, обнаженные дети; рабы и рабыни в одних грубошерстных рубахах-туниках – все они двигаются по двору; открывают двери; поднимаются по деревянной лестнице в верхнее жилье.

В отличие от мусульманского Востока, на Востоке древнем сидели на стульях, а не на полу. Что касается стола, то даже в парадной горнице жители древней Нижней Месопотамии за ним пировали редко – пища и посуда давались в руки. Но в доме братьев Ахатум стол был, а у Эйанацира их могло быть несколько… Шкафы, комоды, буфеты были неизвестны: продукты и многие вещи хранили в глиняных сосудах, хорошую одежду, бусы и другие украшения – в ларцах и корзинах, стоявших вдоль стен или в углах горниц"…

Очень распространены были маты и циновки из тростника».

Какая же посуда находилась в праздничной горнице Эйанацира? «В повседневном употреблении и у него, как и у других, конечно, были простые, глиняные, неглазурованные кубки и миски, но в таком богатом доме немудрено, если хозяину и почетным гостям подавали бронзовые и даже серебряные кубки и чаши».

Чем угощали гостей в парадной горнице? И это мы знаем: до нас дошло «меню» бога Шамаша из Сиппара в соседнем с Ларсой Вавилонском царстве в документе XVI в. до н. э. Это «меню» отличается от царского стола или стола знати не качественно, а только количественно (поскольку бог мыслился во всем подобным человеку и отличался лишь огромным ростом, могучей физической силой и долговечностью). Вот что шло в ежедневную трапезу богу Шамашу: 1 теленок, 20 овец, 8 волов, 1950 л ячменя, 1175 л муки ячменной, столько же муки гороховой, столько же фиников, свыше 50 л масла высшего сорта для умащения и столько же молока снятого и столько же – цельного, столько же сыра (типа брынзы), свыше 20 л белой финиковой патоки и др. Известно также, что широко употреблялись чеснок, лук и порей. Меню за праздничным столом у Эйанацира было такое же (только каждый гость получал в сотни раз меньше!). Подавались мучные лепешки типа чурека или лаваша, мучная или гороховая похлебка с чесноком, может быть, ячменная каша; поскольку день был праздничный, прибавим еще к лепешкам сыр, жаренную на палочках или на угольях рыбу или баранину с чесноком и пахучими травами, финики и сласти из муки и финиковой патоки.

Илл. 65. Позолоченная голова быка с арфы. Царское кладбище в Уре.

III тыс. до н. э.

Ели, конечно, руками; если нужно, мясо резали, вероятно, кинжалом, но скорее всего его разрубали на куски еще на кухне, как шашлык; может быть, и подавали на вертеле…

Поднимемся теперь из праздничной горницы в верхнее жилье дома – личные покои семьи, куда, наверное, никто из посторонних никогда не допускался.

В доме Эйанацира было не менее трех горниц в верхнем жилье. Центральное место занимала, конечно, хозяйская опочивальня, а в ней – самый дорогой из предметов мебели – кровать. Это ложе (изготовлением такой мебели особо славился Ур) было деревянным, с металлическими, костяными или другими украшениями; высоким ножкам иногда придавалась форма звериных лап; на раму кровати натягивались крест-накрест ремни, или веревки, или прочная циновка. В головной части кровати, между изголовьем и «сеткой», устанавливался род плоского ящика, где, видимо, укладывались набитые шерстью или волосом (?) кожаные подушки-валики. На «сетку» клался матрац из чесаной шерсти, войлока или пальмового волокна…

В опочивальне стоял хозяйкин туалетный столик или ларец с украшениями и косметическими принадлежностями, из которых важнейшими была сурьма и зеленая краска для подведения век. Среди туалетных принадлежностей были глиняные и каменные сосудики для благовоний и притираний, щипчики для выщипывания волосков, ложечка для притираний – все это, конечно, было в очень богатых домах (и в «царских могилах» Ура III тыс. до н. э.).

Деловую жизнь Эйанацира описал и проанализировал по его документам голландский ученый В.Ф. Лееманс, выводы которого мы и приводим ниже.

Как уже упоминалось, Эйанацир закупал на острове Тельмун медную руду для казны и частных заказчиков, привозил ее в Ур и там подвергал обогащению. Этой его деятельности посвящено несколько писем, найденных в его архиве, например, письма от Нанни, посланные в Тельмун и позже привезенные Эйанациром в Ур.

1. Первое письмо – миролюбивое:

«Скажи Эйанациру и Илушуэллатсу – так говорит Нанни: (бог) Шамаш да сохранит вас в живых! К тому, что ты писал мне, – вот я посылаю к вам ИгмильСина, опечатай для него кошель(-капитал) мой и кошель ЭрибамСина, пусть доставит сюда. Дайте ему очищенной меди!..»

2. Но далее следует письмо раздраженное:

«Скажи Эйанациру, – так говорит Нанни: Вот, прибыв сюда, ты сказал так: „Я дам хорошие слитки ГимильСину (ИгмильСину)“; ты прибыл, сказал, но не сделал – ты предложил нехорошие слитки моему гонцу и сказал: „Хотите брать – берите, не хотите – уходите". Как это ты обращаешься со мной и как ты проявляешь ко мне неуважение, и это – между (такими) порядочными людьми, как мы?..»

 

Школа в Шумере

Дом № 1 по «Широкой улице» принадлежал, по Вулли, некоему Игмиль-Сину. Вулли считал, что в этом доме была школа, или, по-шумерски, э-дубба.

Это можно было заключить из того, что здесь, а также, по-видимому, по улице вокруг дома было найдено множество учебных и ученических текстов, а также текстов литературных – религиозных и дидактических, которые служили учебными пособиями.

Была школа и в доме «Тихая улица, 7». Подбор сочинений для школьного чтения («канон») был у него тот же самый, что и на «Широкой улице, 1», и тот же, что в священном Ниппуре. По словам французского историка Жака Руа,

«Это, конечно, скорее всего указывает на то, что школьное дело было организовано из одного центра – храмового центра, поскольку Ниппур был центральным храмовым городом Шумера. Но надо учитывать и другое, а именно: для кого нужна была грамота. Для жрецов? В какой-то степени да. Однако гораздо нужнее грамота была для администраторов – храмовых и царских… Итак, школа в царстве Ларсы была единообразной, не замкнутой (только для жрецов); она, вероятно, была организована храмовой администрацией и поставляла в первую очередь светские кадры администраторов – хотя бы и администраторов храмового хозяйства.

Конечно, доступность школы была относительной – одни и те же храмовые жреческие и административные должности столетиями сохранялись в одних и тех же семьях. Однако среди тысяч документов об оплате и содержании различных работников храмового хозяйства (и царского тоже) ни разу не встретилось документа об оплате учителей, из чего мы можем с уверенностью заключить, что труд учителей оплачивался родителями учеников. Это также могло способствовать известной „открытости" шумерской школы».

В древнем Шуруппаке, родном городе шумерского Ноя (Утнапиштима-Зиусудры), было раскопано довольно большое количество школьных «учебников» примерно 2500 г. до н. э. со списками богов, животных, предметов, а также целый набор слов и фраз. Но только во второй половине III тыс. до н. э. шумерская школьная система достигла зрелости и расцвета. Найдены уже десятки тысяч глиняных табличек этого периода. Из них мы узнаём, что количество действовавших в те годы писцов исчислялось тысячами. Были писцы младшие и старшие, царские и храмовые, высокие профессионалы в конкретной административной деятельности и те, которые становились ведущими официальными лицами государства и правительства. Поэтому есть все основания полагать, что многочисленные шумерские школы внушительных размеров и значимости процветали по всей стране.

От более позднего периода, первой половины II тыс. до н. э., археологи имеют сотни учебных табличек, испещренных всевозможными упражнениями учеников в качестве самостоятельных заданий в процессе ежедневной школьной практики. Среди них есть и беспомощные царапины «первоклашек», и элегантно начертанные знаки уже искушенных в деле студентов, готовых к выпуску. Косвенно эти древние «тетради» рассказывают нам немало о методах обучения в шумерской школе и о характере программы. Замечательно, что сами профессора и учителя любили описывать школьную жизнь, и было найдено несколько таких эссе, по крайней мере фрагментарно. Из всех этих источников мы получаем картину шумерской школы, ее целей и задач, студентов и факультетов, программы и техники обучения, что само по себе уникально для столь раннего периода истории человечества.

Шумерская школа известна как э-дубба, что означает «дом табличек». Ее изначальная задача была, по нашей терминологии, «профессиональной», то есть она была учреждена с целью обучения писцов для удовлетворения экономических и административных потребностей страны, в первую очередь, конечно, храмов и дворцов. Эти приоритеты не менялись на протяжении всего существования шумерской школы. Однако в ходе ее роста и развития, особенно как результат ее постоянно расширяющейся программы, она стала центром культуры и обучения в Шумере. В ее стенах процветал ученый-схоласт, человек, который занимался изучением теологии, ботаники, зоологии, географии, математики, грамматики и лингвистики на возможном по тем временам уровне, а порой делал и свой вклад в эти области знания.

Илл. 66. Серебряные кольца для упряжи осла. Гробница царицы Пу-аби.

Ур. III тыс. до н. э.

Более того, в отличие от современных образовательных учреждений шумерская школа была также центром того, что можно назвать творческой писательской деятельностью. Именно здесь изучались и копировались литературные сочинения прошлого, именно здесь создавались также и новые. И несмотря на то что подавляющее большинство выпускников шумерских школ становились писарями на храмовой и дворцовой службе, достигая при этом богатства и власти, были и такие, кто посвятил жизнь учительству и просветительству. Подобно профессорам современных университетов, многие из этих древних ученых жили на жалованье от своей преподавательской деятельности, а исследованиями и литературным трудом занимались в свободное время. Шумерская школа, начинавшаяся, по-видимому, как особая служба при храмах, со временем стала светским учреждением. Учителям платили, как мы понимаем, из взносов студентов. Программа тоже носила в основном светский характер.

«Глава шумерской школы, – продолжает Ж. Руа, – назывался уммия, „эксперт", „профессор", которого также называли „отцом школы", ученика же называли „сыном школы", а выпускника – „сыном школы прошлых дней". Ассистент профессора значился „большим братом", и в число его обязанностей входило составлять образцы табличек для копирования, проверять копии учеников, выслушивать задания наизусть. Другими членами факультета были, например, „ответственный за рисование" и „ответственный за шумерский язык". Там были также старосты, следящие за посещением, и инспектора, ответственные за дисциплину…»

Клинописные таблички изготавливали так, чтобы держать их в левой ладони, когда пишешь, так что столы писцам были не нужны – разве что для того, чтобы положить оригинал, с которого копируешь. Ни в одной из найденных школ нет следов скамей или другой мебели; ученики сидели, скорее всего, на полу, на циновках.

Из текстов мы знаем, что ученики школы были приходящими. Ни о какой классной системе не было и речи: начинающие сидели, твердя свой урок или списывая прописи, рядом с великовозрастными, почти уже доучившимися писцами, имевшими свои, несравненно более сложные задания.

Все ученики назывались «коллегами» (шумерск. ги-ме-а) или «братьями» (шумерск. тес), но «старшие братья» были не только более продвинутыми учениками, но и помощниками учителя (ум-ми-а): без их помощи ему было бы трудно справиться с разношерстной, разновозрастной толпой ребят, которых надо было не только учить, но и держать в подчинении, для чего в ход шла трость.

Илл. 67. Каменная резная чаша из Ура.

III тыс. до н. э.

Ниже приведен один из поучительных текстов шумерской школы – э-дуббы в переводе С.Н. Крамера:

«Ученик, куда ходил ты с раннего детства?»

Ученик отвечает:

«Я ходил в школу». – «Что ты делал в школе?» – продолжает автор…

«Я пересказал наизусть мою табличку, я позавтракал, я приготовил новую табличку, я стал писать ее и ее закончил. Потом мне дали устное задание, а после полудня мне дали письменное задание. Из школы я вернулся домой, я вошел в дом, где сидел мой отец. Я рассказал отцу о моем письменном задании, потом прочитал ему наизусть свою табличку, и отец мой возрадовался…

На следующий день я отправился в школу. В школе наставник сказал мне: „Почему ты опоздал?“ – В страхе, с бьющимся сердцем, предстал я перед учителем и почтительно поклонился ему».

Однако почтительность не помогла: как видно, это был черный день для нашего ученика. Ему досталось от разных учителей и за болтовню, и за то, что он встал с места во время урока, и за то, что вышел за ворота школы. Но хуже всего было то, что учитель сказал ему: «Твоя рука (почерк) никуда не годится», – и снова побил его палкой. Похоже, что для ученика это было уже чересчур. Поэтому он внушает своему отцу мысль о том, что неплохо было бы пригласить учителя к ним в дом и задобрить каким-нибудь подарком.

Отец внял словам ученика. Учителя пригласили в гости и, когда он вошел в дом, посадили на почетное место. Ученик стал ему прислуживать и хлопотать вокруг него и показывал отцу свои достижения в искусстве письма на табличках.

Отец хорошо угостил учителя, «облачил его в новое одеяние, преподнес ему подарок, надел ему на палец кольцо». Смягченный такой щедростью, учитель принялся в поэтических выражениях утешать будущего писца. Он говорил ему: «Юноша, ты не презрел мои слова и не забыл их; да сумеешь ты достигнуть совершенства в искусстве письма и постичь все его тонкости… Да будешь ты лучшим среди братьев своих и главным среди друзей своих, да займешь ты первое место среди всех учеников!.. Ты хорошо учился в школе, и вот ты стал ученым человеком».

В связи с тем, что к концу III династии Ура (2106–2003 гг. до н. э.) язык преподавания – шумерский – стал почти всюду мертвым, пришлось перестроить характер преподавания и пересмотреть набор бывших в ходу пособий. Принцип их составления в виде перечней (столбцов) и списков, подлежащих зазубриванию без участия логических умозаключений, сохранился, но списки усложнились и удлинились. Но при династиях Исина и Ларсы наблюдается явный расцвет шумерской школы – э-дуббы.

 

Другие постройки

Дом № 14 по «улице Патерностер» был разделен на части. Комнаты по юго-восточной стороне от его двора вошли в рыночную часовню, которая впоследствии была переделана в харчевню. Для этого на улицу прорубили широкое окно, а сразу за ним поставили внутри кирпичный прилавок для приготовленных блюд. Одна из комнат превратилась в кухню: большую ее часть занял массивный кирпичный помост с углублениями для маленьких очагов, на которых готовилась еда. Рядом стояла круглая печь для лепешек. В целом все это весьма напоминает харчевни современных восточных базаров.

В доме № 3 по «Лабазной улице», принадлежавшем торговцу зерном, нас поразили большие кирпичные закрома под полами большинства комнат. Его оштукатуренные стены уходили вниз на глубину до двух метров. Мы удивлялись до тех пор, пока не увидели прилипшее к штукатурке зерно.

Изредка дома резко отклоняются от обычного типа. Таков дом № 11 по «улице Патерностер»: по всей вероятности, это было не частное жилище, а скорее хан — гостиница или постоялый двор. В некоторых нижних комнатах, очевидно, размещались стойла. Часть комнат занимал сам хозяин с семьей, а остальные предназначались для постояльцев. Стены этого дома необычайно толсты: возникает предположение, что гостиница была трехэтажной. Зато дом № 15 по «Церковной улице» имел всего один этаж: здесь нет лестницы. Владелец его, некий Ибкуадад, по-видимому, вел дела с Варадсином, сыном Ламатумзы, проживавшим в доме № 3 по «улице Ниш», а также с неким Аттой, который, возможно, был отцом Нуратума, хозяина большого и богатого дома № 1 на «Лабазной улице». Интересно отметить, что другой, маленький и, очевидно, тоже одноэтажный домишко № 1 по «улице Ниш», самый скверный и бедный во всем квартале, принадлежал профессиональному ростовщику.

Да, история не пощадила подавляющее большинство архитектурных сооружений древнего Ура. Они погибли под воздействием природных стихий или же были разрушены вражескими армиями. Но и того немногого, что осталось там до наших дней, вполне достаточно, чтобы познать красоту и богатство давно погибшей шумерской цивилизации.