Приступать к рассказу об искусстве давно исчезнувшего народа, да к тому же не имевшего своей письменности, – задача не из легких. Фольклор, песни, музыка, даже религиозные обряды скифов исчезли вместе с ними и, по-видимому, навсегда. Однако благодаря поистине титаническим усилиям многих поколений ученых кое-что удается воссоздать.
«Существование у скифов развитой мифологии и эпоса не вызывает сомнений, – считает Д.С. Раевский. – Но отсутствие собственно скифской письменности чрезвычайно сузило круг дошедших до нас образцов скифского фольклора. Фрагменты, известные нам в передаче античных авторов, бесспорно, ничтожная часть того богатства, какое некогда представлял этот фольклор».
Даже среди материальных воплощений скифского искусства сохранилось далеко не все. В первую очередь беспощадное время не пощадило предметы, сделанные из органических материалов – дерева, кожи, войлока, тканей, меха. И если бы не удивительный феномен «ледяных гробниц» Алтая, где из-за счастливого стечения обстоятельств такие «хрупкие» изделия сохранились на удивление хорошо, мы так никогда и не узнали бы о многих сторонах быта и культуры кочевников Евразии I тыс. до н. э.
В истории культуры любого народа есть вершины, заслуживающие того, чтобы быть предметом особой гордости, явления, не только привлекающие пристальное внимание специалистов, но и способные вызвать активный душевный отклик у самых широких кругов зрителей, читателей, слушателей. В богатом культурном наследии России подобной вершиной стал самобытный художественный феномен – искусство кочевых и полукочевых племен Северного Причерноморья, так называемый звериный стиль.
Предметы, найденные при раскопках древних погребений на территории современных России, Украины и сопредельных с ними областей, привлекают лаконизмом и совершенством художественных решений, смысловым богатством, способностью безымянных стародавних мастеров с максимальным эффектом использовать природу материала – золота, бронзы, кости, дерева, и форму украшаемых зооморфными мотивами предметов.
Посетители Государственного Эрмитажа в Санкт-Петербурге, Государственного Исторического музея в Москве, Музея драгоценных изделий в Киеве наверняка обращали внимание на выставленные в витринах золотые и бронзовые фигурки оленей с длинными закинутыми за спину рогами и с подогнутыми ногами, как бы «летящие в галопе», изображения хищных зверей с когтистыми лапами и огромными зубастыми пастями, птиц с длинными, загнутыми в спираль клювами и массивных лосей и кабанов. Такие изображения животных археологи находят в курганах на всем пространстве степей (и частично лесостепи) Евразии. Это произведения древних кочевников, в основном ираноязычных, чье искусство получило в науке название «скифский звериный стиль», потому что изображались главным образом дикие животные. Эффект, который производят эти звериные изображения, чрезвычайно силен. Разнообразие видов животных впечатляет не менее, чем их позы, движение. Реальные и придуманные, возможно, существовавшие и в то же время невероятные звери соперничают и противостоят друг другу, переплетаются и смешиваются с такой неистовой непринужденностью и яростью, что перед нами раскрывается новый, неожиданный и неизведанный мир. Когда мы рассматриваем эти изображения – напряженные мускулы здесь, испуганный взгляд там, великолепные оленьи рога впереди, – все детали вступают в тайный сговор, чтобы передать нам зашифрованное послание о духовном мире и религиозных верованиях давно ушедшего в небытие народа.
Но почему этот стиль надо называть именно скифским? Ведь животных любили изображать почти все люди, жившие в эпохи древности и средневековья. Чем же отличались произведения скифского звериного стиля от иных изображений животных? Еще в начале прошлого века выдающийся российский ученый М.И. Ростовцев выделил основные признаки скифского звериного стиля и, надо сказать, что его выводы полностью сохранили свое значение и до сих пор.
Прежде всего, скифские звери отличаются от прочих способом моделировки поверхности тела. «Тело животного в целом и отдельные его детали – ноги с копытами или когтями, рога оленей, клюв хищной птицы, глаза, уши, пасть зверя, – отмечает Е.В. Переводчикова, – составлены из сходящихся под углом плоскостей. Эти плоскости образуют крупные грани с острыми ребрами, на которых создается неповторимая, свойственная только скифскому звериному стилю игра света и тени. Считается, что выработался этот прием сначала в вышивке, аппликации и резьбе по дереву. По-видимому, именно работа по дереву и натолкнула мастера на мысль о перенесении подобного приема и на другие материалы. Изображения зверей у скифов исполнялись из кости, рога, бронзы, золота, реже – из железа и серебра. Использовалась при этом самая разнообразная техника – литье, штамповка, чеканка, резьба и гравировка».
Наиболее популярными у кочевников были звери, обладавшие силой и выносливостью, стремительностью и быстротой реакции, зоркостью и тонким обонянием, мощью первого удара. Подобное стремление подчеркнуть самые важные достоинства того или иного животного привело скифских мастеров к выработке еще одного оригинального изобразительного приема – акцептированию признаков. Некоторые части тела животного в скифском зверином стиле, как правило, преувеличены. Рога оленя по длине обычно не уступают спине животного. Огромный глаз может целиком занимать голову зверя или птицы, а часто выходит и за ее пределы. Ноздри и пасть хищника тоже преувеличиваются и также могут выступать за пределы головы, в результате чего сама ее форма бывает продиктована контуром этих деталей. То же самое можно сказать и о голове хищной птицы, состоящей из большого глаза и огромного клюва в виде крючка или даже спирали – до такого утрирования доходит изображение клюва, по природе загнутого. Когти на концах лап хищных зверей и птиц также неестественно велики.
Этой же цели служил и еще один прием, получивший название «прием зооморфных превращений». Суть его заключается в том, что для усиления или подчеркивания каких-либо деталей их оформляли дополнительными изображениями животных или наиболее важных частей их тел. Так, отростки рогов оленей и лосей, концы лап хищных зверей, копыта травоядных зачастую изображались в виде птичьих головок с загнутыми клювами. Иногда концы лап зверей украшены фигурками свернувшихся в кольцо хищников. Нередко различные фигурки помещаются на бедре или лопатке животного. Для скифского звериного стиля характерен строго ограниченный набор канонических поз. Кажущееся на первый взгляд многообразие их на самом деле сводится всего к четырем: свернувшийся в кольцо хищник, животное с опущенными ногами, животное с ногами, согнутыми под углом и с поджатыми под туловищем ногами, лежащими одна на другой. Птицы обычно изображаются с раскрытыми крыльями. «Животные, выполненные в канонах скифского звериного стиля, – отмечает Е.В. Переводчикова, – как правило, изолированы от окружения. Они существуют сами по себе, не имея никакого фона и крайне редко образуя сюжетные сцены. Более того, эти животные не только оторваны от окружения, но и не связаны никаким действием».
Илл. 98. Золотая бляха в виде пантеры.
Курган у ст. Келермесской, VII в. до н. э.
Еще в 20-х гг. прошлого века известный российский археолог Г.И. Боровка, один из крупнейших специалистов по скифскому звериному стилю, обратил внимание на особенность позы тех оленей (а олень – самый популярный мотив в скифском искусстве), которые показаны, на первый взгляд, стоящими.
В действительности же их ноги не стоят на земле – они скорее «свешиваются» вниз, так что фигурка производит странное впечатление «парящей» в воздухе. Еще одна поза оленя в скифском зверином стиле – с подогнутыми ногами – и сейчас вызывает много споров; чаще всего таких оленей называют «летящими», имея в виду, разумеется, не полет как таковой, а определенную стадию прыжка. Однако, когда зоологи с помощью киносъемки проследили последовательность поз оленя, движущегося в галопе, выявилось, что запечатленная в скифских изображениях поза ему вообще не свойственна. Не более понятны в этом смысле и свернувшиеся в кольцо хищники – ведь в природе данная поза характерна для спящих животных, а в скифском искусстве они
представлены фигурами с широко открытым огромным глазом. Эти наблюдения позволяют полагать, что скифские мастера изображали зверей не в каком-либо конкретном действии (например, прыжке), а, скорее, пытались передать некие канонические формы. Едва ли поэтому следует говорить о стоящих, лежащих, скребущихся зверях – перед нами совершенно определенный способ изображения животных, отличающий произведения скифского звериного стиля от любых иных зооморфных изображений.
Сюжетные сцены – речь идет о так называемых сценах борьбы зверей и сценах терзания – появляются в скифском искусстве относительно поздно, лишь в конце V в. до н. э. И в них уже вполне осязаемо чувствуются греческие влияния.
На протяжении своего многовекового существования (VII–III вв. до н. э.) скифский звериный стиль подчинялся единым законам и руководствовался общими изобразительными приемами. И, тем не менее, в его развитии ученые прослеживают два больших этапа – ранний (VII–VI вв. до н. э.) и поздний (V–IV вв. до н. э.). Для изображений раннего этапа характерны, прежде всего, определенный реализм, целостность образа, стремление мастера приспособить мотив к форме вещи, свободное размещение фигур в пространстве, лаконичность и редкость сюжетных сцен. Излюбленные образы этого времени – баран, грифо-баран, хищники семейства кошачьих, лось, орел, лошадь, горный козел.
Более поздний этап отличается усилением схематизма, перенесением акцента на форму украшаемой вещи, меньшим лаконизмом, появлением сюжетных сцен и растительных мотивов, увеличением пышности в орнаментации («скифское барокко»). Преобладают изображения львов, горных козлов, кабанов, появляются волки и медведи, а место грифо-барана прочно занимает заимствованный из эллинского искусства крылатый орлиноголовый грифон. К концу этого этапа влияние греков настолько усиливается, что скифский звериный стиль иногда называют даже греко-скифским. Правда, это характерно не для всех областей Скифии.
Создается впечатление, что звериный стиль имел чисто декоративный характер – ведь все изображения животных, независимо от материала, в котором они созданы, украшали вещи, использовавшиеся как в быту, так и в ритуальных целях. В основном, изображения в зверином стиле встречаются на предметах, жизненно важных для скифов-воинов: оружии, конской сбруи, вещей культового назначения, одежде и личных украшениях (они же – предметы, отражающие социальный статус, престиж данного человека: гривны, серьги, пекторали, браслеты, перстни и др.). Особенно много звериных образов и сюжетов использовалось для оформления узды боевого коня: здесь были задействованы практически все мотивы и персонажи, включая рыб и змей, а также сцены терзания копытных хищниками.
Илл. 99. Золотая бляха в виде оленя.
Курган у ст. Костромской, VII–VI вв. до н. э.
Чем же руководствовались кочевники, помещая изображения зверей и птиц на свои вещи? Прежде всего, важно отметить, что звериный стиль, как и вся скифская культура, был новообразованием, появившимся на обширных пространствах степей Евразии не позднее VII в. до н. э., и нет никаких сомнений в том, что он отражал идеологические воззрения именно ранних кочевников.
Скифы, как и их соседи, украшали свои вещи (костюм, оружие и конскую сбрую, предметы туалета и культа) стилизованными изображениями животных. Зооморфные образы, без сомнения, были навеяны пережитками тотемических верований, но главный смысл скифского звериного стиля – сакральномагический.
Скифские мастера особо выделяют те органы животных и птиц, которые символизируют зоркость и остроту слуха, силу, ловкость и смелость в борьбе, – глаз, ухо, рога, зубастую пасть, клюв, когтистые лапы. Тело зверя иногда заполняется фигурами других животных или их частями, подчеркиваются мускулы шеи и плеча. Все перечисленные особенности стиля типичны для искусства раннекочевых обществ на обширных степных пространствах Евразии от Дуная до Северного Китая. Это лишний раз подтверждает общие корни происхождения звериного стиля в VII–III вв. до н. э., возникшего и развивавшегося у многих племен степи и лесостепи с близкими идеологическими представлениями и образом жизни.
Итак, главное функциональное назначение звериного стиля – сакральномагическое. Ведь изображаемые животные воплощали черты, так необходимые и высоко ценимые кочевниками вообще и скифами в частности. В представлениях многих народов древности образы некоторых зверей или наиболее характерных частей их фигур символизируют перенесение присущих им черт на владельца изображения. Конь воина должен был, таким образом, «лететь быстрее лани», меч и копье разить врага, словно смертоносный удар лапы льва или клюва орла. Кроме того, скифы верили в охранительные свойства предметов с изображениями зверей и птиц, призванных устрашать и отпугивать как врагов, так и злых духов и, тем самым, оберегать хозяина данной вещи. Это были своего рода обереги-талисманы.
Однако с недавних пор некоторые ученые, не отрицая магического значения скифского искусства, отдают предпочтение мифологическому его истолкованию, хотя это мифологическое содержание понимается по-разному. Тем не менее они считают звериные образы инкарнациями (воплощениями) различных богов, героев и мифологических персонажей. Классический пример архаического представления о божестве у древних иранцев (а скифы, по всеобщему признанию, относились по языку и культуре к северной ветви обширного иранского мира) – многократные зоо– и антропоморфные превращения бога Веретрагны в «Авесте». Точно так же сцены терзания хищниками травоядных и сцены борьбы зверей находят свое объяснение среди дуалистических воззрений индоиранских народов древности. Наиболее распространенное толкование этих сюжетов – непрерывность жизненного цикла и возрождение через уничтожение и смерть.
Требует своего объяснения и ограниченность репертуара звериных образов, воплощаемых скифскими мастерами в своем самобытном искусстве. Почему из всего богатства окружающего их мира живой природы они упорно отбирали лишь строго ограниченный ряд животных и птиц? Здесь, видимо, важную роль играло то, что в зооморфное оформление различных предметов скифы часто вкладывали и свои представления о строении мира. «Многие древние народы, в том числе и ранние кочевники евразийских степей, – отмечает Е.В. Переводчикова, – мыслили Вселенную разделенной по вертикали на три мира: верхний (небесный), средний (принадлежащий людям) и нижний (подземный). Такое представление о мироздании условно называется „концепцией мирового древа“, потому что каждое дерево растет вертикально и при этом имеет крону, ствол и корни, т. е. три части, по размещению в пространстве соответствующие тем самым трем зонам, о которых только что шла речь». В древности существовали разные способы символического обозначения трех зон мироздания. И один из них, пожалуй, самый распространенный, был основан на зооморфном «языке», или коде, согласно которому верхний мир связан с птицами, средний – с копытными животными, а нижний – с рыбами и пресмыкающимися. Взглянув на скифский звериный стиль сквозь призму этой концепции, мы получим объяснение репертуара его образов. В самом деле, здесь представлены три группы изображений: птицы, копытные и хищники. При этом скифский зооморфный код отличается от универсального лишь тем, что нижний мир обозначен наряду со змеями и рыбами, также и хищными зверями».
Среди персонажей скифского звериного стиля встречаются животные, как бы объединяющие собой разные миры, – это так называемые медиаторы. В скифской мифологии роль посредника-медиатора выполнял, в частности, кабан. Он подходил для такой роли из-за своей двойной природы: с одной стороны, это копытное животное, питающееся желудями, а с другой – плотоядный и опасный для человека зверь, родственный хищникам. Поэтому неудивительно, что древнее сознание отвело ему роль посредника между нижней (загробной) и средней (живой, обитаемой людьми) зонами мироздания.
Итак, в скифском зверином стиле посредством образов зверей выражались определенные идеологические представления, т. е. образ животного или птицы выступал как элемент кода, обладающий определенным значением. При подобном подходе к скифскому искусству его можно представить как своего рода язык, а его произведения изучать как тексты, составленные на таком языке.
Чтобы не утомлять читателя дальнейшим изложением многочисленных и трудноразрешимых научных проблем, связанных со скифским звериным стилем, перейду к рассказу о наиболее значимых реальных образцах этого стиля, начиная с самых ранних.
К периоду скифской архаики относится ряд курганов VII – начала VI вв. до н. э. на Северном Кавказе. Это погребения представителей военно-аристократических кругов Скифии у станиц Келермесской и Костромской, и Ульского аула. Все они были раскопаны в начале XX в. и далеко не всегда с соблюдением самых элементарных правил научной полевой методики.
В 1903 г. некто Д.Г. Шульц, именовавший себя «горным техником», совершенно варварским способом раскопал, фактически разграбил, четыре кургана с богатейшими погребениями близ ст. Келермесской (современный Гиагинский p-он Краснодарского края). Часть вещей он отослал в Петербург, в Археологическую Комиссию (они хранятся сейчас в золотой кладовой Государственного Эрмитажа), а часть переплавил в слитки и продал. Из первого кургана происходит скифский железный меч в ножнах, покрытых золотом, и парадная секира с золотой обкладкой рукояти.
Рассмотрим сначала ножны меча. В верхней части золотой пластины и на перекрестье рукояти имеется стилизованное изображение священного дерева, по обеим сторонам которого стоят крылатые человеческие фигуры (гении), держащие в руках плоды. Между ними и «древом жизни» помещены два хвойных дерева. На боковой лопасти, служившей для подвешивания ножен к поясу, представлен олень с подогнутыми ногами и запрокинутыми на спину большими стилизованными рогами – в чисто скифском стиле. По всей длине пластины изображено шествие фантастических существ с туловищами быков и львов, с головами грифонов, львов и баранов и с крыльями в виде рыб. У первого зверя с туловищем льва и головой грифона есть еще и большие козлиные рога; у пятерых прочих монстров чуть ниже головы изображены человеческие руки, в которых сжат натянутый лук со стрелой. На окончании ножен помещены в геральдической позе два льва с оскаленными пастями. Изображения на ножнах исполнены в целом в чисто переднеазиатском (ассирийском) стиле, хотя орнамент рукояти отражает и влияние искусства Урарту.
На золотой обкладке рукояти секиры и самого железного топорика мы снова встречаем изображения в древневосточном стиле, сочетающиеся со скифскими зооморфными мотивами. Здесь опять представлено «древо жизни», но по сторонам его показаны не гении, а стоящие вертикально, на задних ногах, козлы. На обкладке самого топорика даны отдельные человеческие фигуры в молитвенной позе с поднятой правой рукой. Рукоятка украшена разнообразными, главным образом, лежащими животными – львами, пантерами, оленями, антилопами, козлами и др. Среди них имеются фигуры кабана и фантастического зверя. Предметы эти, в которых так причудливо сочетаются элементы переднеазиатского и скифского искусства, – прямой результат успешных походов скифов в Переднюю Азию. По мнению нескольких маститых ученых, при ставке верховного предводителя конных скифских орд, находившейся, видимо, в районе оз. Урмия, в Закавказье, работали по заказам победителей плененные мастера из Ассирии, Вавилонии, Урарту и других ближневосточных областей. Вполне естественно, что они учитывали вкусы своих новых хозяев, но, тем не менее, работали в тех рамках художественного ремесла, которые были им знакомы. К украшениям предметов вооружения относится знаменитая золотая бляха в виде пантеры и большая прямоугольная золотая пластина, служившая обивкой футляра для лука и стрел (горита). Поверхность пластины разделена на 24 квадрата (по три в каждом из восьми рядов), в которых помещено по изображению оленя в характерной для скифского искусства позе – с подогнутыми ногами и огромными стилизованными рогами, лежащими вдоль спины. Фигуры всех оленей выбиты одним и тем же штампом.
Вертикальные края пластины обрамлены маленькими фигурками пантер (по 16 на каждой стороне) (илл. 63).
Похожее изображение пантеры мы видим и на большой золотой бляхе, служившей, видимо, украшением щита какого-то военачальника или вождя. Фигура идущего зверя выполнена в высоком рельефе чеканом с оборотной стороны. Шея у хищника вытянута, он будто принюхивается.
Илл. 100. Фигура пантеры. Золото. Курган у с. Келермесской, VII в. до н. э.
Миндалевидное ухо разделено треугольными вставками; глаз инкрустирован белой и серой эмалью, а зрачок – коричневой; ноздри заполнены белой пастой. На концах лап и по хвосту идут дополнительные изображения свернувшегося хищника кошачьей породы. Эта пантера по своему художественному исполнению, экспрессии и реализму по праву занимает ведущее место среди лучших образцов раннего скифского звериного стиля.
В другом Келермесском кургане был найден бронзовый литой шлем кубанского типа, на который, по словам Шульца, была надета золотая диадема. Она представляет собой ленту, украшенную фигурками сидящих птиц, чередующихся с розетками. Кроме этой диадемы, были найдены еще две в виде золотых лент, украшенных розетками. Одна из них имеет в центре скульптурную золотую фигуру грифона, изображавшегося очень часто с головой хищной птицы. К нижнему краю диадемы подвешены каплевидные привески, а к концам ленты – длинные цепочки, оканчивающиеся головами баранов.
Одним из самых замечательных предметов из Келермеса является, бесспорно, металлическое зеркало. Оно представляет собой массивный литой серебряный диск диаметром 17 см. Лицевая сторона предмета была отполирована до зеркального блеска. На оборотной стороне, в центре, сохранились остатки ручки в виде двух вертикальных столбиков. Всю тыльную поверхность зеркала покрывал золотой лист, украшенный целой системой орнаментов и фигур. На сравнительно небольшой площади диска сконцентрированы 24 фигуры, одиночные или соединенные в группы. По сюжету сцены делятся на мифологические и изображения реальных зверей, причем те и другие чередуются между собой. Главная фигура всей композиции – восточная богиня «Великая мать», «Владычица зверей» Кибела, которая олицетворяла жизненные силы природы. Богиня изображена крылатой, стоящей во весь рост, в длинной одежде. В каждой руке она держит по пантере. На втором (справа) соседнем поле представлено изображение льва терзающего быка; под ними видна фигура кабана. В третьем секторе находятся две геральдические крылатые фигуры сфинксов – мифических существ с туловищем льва и женской головой, стоящие по сторонам колонны, а под ними помещен хищник кошачьей породы. Далее мы видим превосходное изображение идущей львицы и лежащего горного барана. На пятом поле двое мужчин борются с крылатым орлиноголовым грифоном. На шестом поле изображен медведь, над ним летящая птица, а внизу – бегущая лиса. На седьмом мы видим двух, сидящих друг против друга, сфинксов и под ними грифона. Наконец, на восьмом поле показаны два стоящих друг против друга в геральдической позе льва, а под ними фигура припавшего к земле горного козла.
Таким образом, общий религиозно-магический смысл изображений на этом зеркале ясен: центральное место занимает здесь «Великая богиня-мать» среди подчиненных ей зверей и мифических существ. По своей форме зеркало типично скифское, а стиль украшавших его мотивов – восточно-греческий, ионийский.
Из находок Келермесских курганов отдельного внимания заслуживают золотые и серебряные ритуальные металлические сосуды, прежде всего, великолепный серебряный с позолотой ритон с гравированными изображениями, которые по стилю, а отчасти и по сюжету очень близки оформлению упомянутого выше серебряного зеркала. Келермесский ритон дошел до нас не полностью: сохранились средняя изогнутая часть и раструб верхней. На раструбе представлен фриз с фигурами дрофы и двух козлов. На изгибе сосуда изображена богиня Кибела с грифонами: она показана бегущей, с широко распростертыми крыльями за плечами и маленькими крылышками на ногах; в каждой руке она держит по крылатому грифону. На прямой части ритона идет третья полоса изображений. Здесь почти полностью сохранилась фигура кентавра – получеловека-полуконя. Можно также различить скачущего всадника, льва и Геракла, борющегося со львом.
В Келермесском кургане найдена также уникальная золотая чаша с фигурами птиц и животных. Чаша сделана из тонкого листового золота с чеканным изображением, выполненным таким образом, что на внутренней стороне чаши оно образует рельеф. Поверхность покрывают изображения животных и птиц, расположенные в трех уровнях. В верхнем ряду представлены 14 бегущих друг за другом дроф с распущенными крыльями. Средний ряд занят сценой отдыха оленей и коз, прерванного нападением льва. В нижнем ряду мы видим 5 лежащих оленей, козлов и кабана. На дне сосуда сделана многолепестковая розетка. В целом, стиль изображений животных на чаше заметно отличается от скифского, он ближе скорее ассиро-вавилонскому искусству.
Илл. 101. Серебряное зеркало. Курган у ст. Келермесской, VII в. до н. э.
Это лишь самые выдающиеся находки из Келермесских курганов, добытые кладоискательскими раскопками «техника» Шульца. Но список обнаруженных там вещей далеко не исчерпывается. Очень бегло упомяну лишь несколько из них, имеющих прямое отношение к раннескифскому искусству: золотая круглая пластина с изображением лежащей лошади; золотая палочка-застежка от горита с головами баранов на концах; золотая пластина с фигурами четырех оленей, служившая, видимо, дном горита; золотой наконечник в виде оленя; бронзовый котел с ручками, украшенными фигурками козлов; бронзовые с позолотой пряжки-пронизи в виде орлиных головок от уздечного набора; бронзовые прорезные навершия с головами грифонов наверху.
Келермесские курганы относятся к VII в. до н. э. (вторая половина и конец столетия). Этой эпохой датируется и великолепная золотая массивная бляха в виде оленя, украшавшая центр круглого железного щита, найденная петербургским археологом Н.И. Веселовским в 1897 г. в кургане у ст. Костромской. Олень изображен лежащим, с подогнутыми ногами и вытянутой вперед головой на длинной шее. Преувеличенно удлиненные и стилизованные рога запрокинуты назад и покрывают всю спину. Шея животного напряженно вытянута, голова приподнята. Кажется, будто его чуткие, вздрагивающие ноздри чувствуют надвигающуюся опасность. Круглый глаз широко раскрыт, а мускулы шеи и туловища так напряжены, что создается впечатление стремительного и легкого движения.
Костромской олень – самый ранний экземпляр подобного рода из известных в Северном Причерноморье – стал прообразом для всех последующих бесчисленных воплощений этого самого популярного мотива скифского искусства в золоте, серебре и бронзе.
Рядом с Келермесским и Костромским курганами находится и курганная группа аула Уляп (бывший Ульский аул Адыгейской автономной обл.), получившая в археологической литературе название «Ульских курганов». Всего их десять – вытянутых в цепь земляных насыпей. Девять из них в три приема, в 1898, 1908 и 1909 гг., раскопал профессор Н.И. Веселовский. Ульские курганы, кстати, все основательно ограбленные еще в древности, относятся в основном к VI в. до н. э.
В самом большом из них (высота его достигала 15 м) под насыпью, на уровне древнего горизонта было обнаружено сложное деревянное сооружение с шатровым перекрытием из бревен. Основное погребение оказалось полностью опустошенным грабителями, но в грабительском ходе удалось найти золотую пластину от обивки горита со штампованным изображением двух грифонов, нападающих на горного козла. Но самое впечатляющее открытие в этом кургане – находка за пределами центральной гробницы захоронений 400 лошадей\ Такое количество погребенных со знатным покойником скакунов представляет собой для Прикубанья эпохи скифской архаики, явление совершенно исключительное и уникальное. Больше оно не повторилось никогда и нигде, кроме деревянной гробницы кургана Аржан в далекой Туве. И это VIII в. до н. э. Как объясняет известный российский археолог М.П. Грязнов, копавший Аржан, эти сотни лошадей вряд ли принадлежали лично погребенному. Скорее, можно предполагать, что принесенные в жертву табуны служили своего рода подношением умершему вождю или царю от зависимых родов и племен.
Обильные (хотя и не столь массовые, как выше описанное) конские захоронения были открыты и в остальных восьми курганах. Вместе со скелетами лошадей найдены железные псалии и удила, налобники, бронзовые бляхи и колокольчики для украшения узды. Особенно интересны серебряные псалии, оканчивающиеся большими птичьими головами и покрытые резными фигурами других животных – пантеры, оленя, барана, зайца. В двух случаях археологи обнаружили возле лошадей бронзовые прорезные навершия: одно конусовидной формы, с головой грифона наверху; три грушевидных, увенчанных головой быка с огромными рогами; и два совершенно оригинального типа – в виде массивной пластины, представляющей стилизованную птичью голову с сильно изогнутым клювом. Довольно много было найдено и золотых нашивных бляшек с изображениями льва, орла, лежащего оленя в характерной позе с подогнутыми ногами и длинными стилизованными рогами, барана и пантеры. Необходимо отметить также очень интересный золотой полый колокольчик в виде головы лошади с фигурками зайчиков на месте ноздрей и обрамленный полосой золота, инкрустированной янтарем.
Таковы находки из самых ранних скифских курганов Северного Кавказа. В них были похоронены представители кочевой знати, вожди-военачальники, цари. Большинство исследователей считает эти пышные захоронения, безусловно, скифскими, хотя существует и мнение о том, что Келермесские, Костромские и Ульские курганы принадлежат меотам или их предкам. Но сторонников подобного мнения пока немного. Известно, что в VII в. до н. э. скифы, совершая походы через Закавказье в Переднюю Азию, неминуемо должны были пройти через степи Предкавказья. И они не только здесь прошли, но и прочно и надолго обосновались, превратив северокавказскую территорию в опорную базу и главный свой центр для завоеваний в странах Ближнего Востока. Отсюда вполне объясним и общий характер находок из этих курганов. Здесь и трофеи – вещи «древневосточного» (ассирийско-вавилонского и урартского) типа, и предметы смешанного скифо-переднеазиатского стиля (продукция пленных ремесленников по заказам их скифских хозяев), и, наконец, чисто скифские произведения.
Но Скифия не ограничивалась только регионом Северного Кавказа. Курганные погребения победоносных скифских воинов и вождей (с явными признаками их пребывания в Передней Азии) есть и в степном Приднепровье.
Это – знаменитый Мельгуновский (Литой) курган, расположенный в верховьях реки Ингулец. К сожалению, описание процесса раскопок этого интереснейшего погребального памятника очень невразумительно. В насыпи, вблизи вершины, была обнаружена каменная антропоморфная стела, скорее всего, скифская, но ее изображения не сохранилось. Близ основания насыпи залегала масса обожженной и отшлакованной земли и угли – очевидно от сожженной наземной деревянной гробницы. Курган ограбили еще в древности, так как вещей в самой гробнице не обнаружено. Но к западу от центра насыпи, на глубине около 2 м от поверхности, был найден каменный ящик, в котором лежали меч в ножнах с золотой обивкой, выполненной в зверином стиле с переднеазиатскими и скифскими мотивами, золотая диадема (аналог келер-месским диадемам), 17 золотых блях в виде орла, вероятно, украшавших парадный пояс, серебряные части от ассирийского дворцового табурета, а также бронзовые скифские наконечники стрел архаического типа. Особенно интересен здесь меч. Он – почти точная копия меча из Келермесских курганов, на что обратил внимание еще М.И. Ростовцев. Рукоять оружия сохранилась плохо, но, тем не менее, поддается реконструкции. По золотому листу обкладки изображены священное дерево и цветы лотоса. Перекрестье аналогично келер-месскому и в его крыльях с каждой стороны представлены фигуры горных козлов, лежащих с поджатыми ногами и повернутой назад головой, увенчанной рогами. Над их крупами помещено по розетке. Между козлами, видимо, находилось когда-то «древо жизни» (есть слабые его следы, кроме того, священное дерево присутствует на обкладке похожего меча из Келермеса). Орнамент ножен мельгуновского меча также тождественен келермесским ножнам. Их устье украшено «древом жизни» и стоящими возле него божествами, которые держат в руках либо скипетр, либо ветку с плодом. На боковой лопасти размещен орнамент в виде 12 стилизованных головок хищных птиц. В нижней части лопасти изображен олень. В средней части ножен – процессия фантастических чудовищ с луками и стрелами, вместо крыльев у них рыбы. На окончании – фигуры двух львов в геральдической позе. Фигуры монстров, по мнению многих ученых (Б.Б. Пиотровского, К.В. Тревера, Е.В. Черненко), выполнены в традициях художественного стиля Урарту. Но, тем не менее, академик-востоковед Б.Б. Пиотровскоий отмечал, что «было бы ошибкой считать эти золотые ножны (мельгуновские и келермесские. – В.Г.) из скифских курганов урартскими изделиями, случайно попавшими в Скифию. На них наряду с изображениями явно древневосточного характера имеются элементы несомненно скифского стиля: фигура оленя и орнамент в виде сильно стилизованных птичьих голов на боковом выступе акинака, обтянутые тем же листом (золотым. – В.Г.), что и сами ножны…». И, в конечном счете, ученый приходит к важному выводу о том, что оба меча «или делались скифами под влиянием образцов урартского (или вообще древневосточного) искусства, или же изготовлялись для скифов в кавказских районах, где урартская культура была еще жива». На мой взгляд, более вероятен второй вариант.
Илл. 102. Сцены терзания с серебряной вазы. Курган Чертомлык
К числу самых ранних скифских памятников с предметами звериного стиля относится и курган на Темир-Горе к востоку от города Керчи (раскопки 1870 г.). Под высокой, свыше 8 м, насыпью кургана была вскрыта большая могильная яма с закругленными углами, вырубленная в скалистом грунте (размеры 3x4 ми 1,4 м глубины). В нарушенной грабителями гробнице найдены следующие предметы: великолепная расписная греческая ойнохоя так называемого родосско-ионийского стиля второй половины VII в. до н. э., костяной наконечник в виде головы хищной птицы (скорее всего орла), костяное украшение в виде свернувшегося в кольцо хищника кошачьей породы, восемь костяных гвоздиков для крепления обшивки горита и бронзовая с золотой плакировкой застежка от него. Курган на Темир-Горе относится, судя по греческой керамике, к началу второй половины VII в. до н. э. Комплекс скифских вещей, в том числе и изделия во вполне развитом скифском зверином стиле, подтверждают идею о том, что скифская культура полностью сложилась уже во время переднеазиатских походов номадов.
Очень интересен курган около города Константиновска-на-Дону. В нем открыта квадратная яма 3x3 м и глубиной 2,25 м, окруженная рвом. В яме обнаружены остатки деревянного столбового склепа с деревянным же перекрытием, сожженным при похоронах. Погребенный лежал на правом боку, головой на запад. У южной стены, в небольшом подбое находились большая сероглиняная корчага и кости быка от напутственной пищи. Могила ограблена, но в засыпке ее удалось найти части ножен кинжала или меча – бронзовый наконечник и крупная костяная накладка с резными изображениями оленей. Во рву обнаружены два конских черепа, каменное блюдо и разбитый глиняный лепной горшок. О раннем возрасте погребения свидетельствует костяная бляха с оленями, композиционно похожая на ярусные изображения на «оленных камнях» из Центральной Азии (VIII–VII вв. до н. э.).
В кургане около с. Константиновка (раскопки П.Д. Либерова, 1949), во «впускной» могиле со скелетом, лежащим головой на запад, находились бронзовые удила с концами в виде стремян, костяные псалии с тремя отверстиями и две бронзовые бляшки в виде свернувшихся в кольцо хищников. Возраст захоронения – конец VII–VI вв. до н. э.
Итак, мы установили на конкретных примерах факт появления уже сложившегося скифского звериного стиля в Северном Причерноморье и Предкавказье в VII – начале VI вв. до н. э. Тем уместнее поставить вопрос о происхождении этого стиля, о его прародине. Откуда взялся скифский звериный стиль? Это вопрос, над которым ломали головы многие поколения ученых, но так и не решили его до конца. Между тем, звериный стиль – наиболее яркое явление в скифской культуре, к тому же, он составляет одну из наиболее важных черт скифской триады (предметы вооружения, конской сбруи и изделия с изображениями животных и птиц). Сейчас все больше появляется доводов в пользу того, что звериный стиль – это новообразование, возникшее на бескрайних просторах степей Евразии в VII–VI вв. до н. э. Попытки найти его корни в местных культурах предшествующего времени в Северном Причерноморье успеха не имели. Действительно, это искусство появляется неожиданно, в готовом виде и четко организованным в единую систему. Искусство степи эпохи поздней бронзы и раннего железного века до скифов не знает ни самих зооморфных образов, ни тем более стиля, в котором они воплощены. Здесь тогда господствовали разного рода геометрические орнаменты, в изобилии представленные и на керамике, и на снаряжении коня. При взгляде на образцы этого доскифского искусства даже не искушенный человек поймет: не здесь следует искать истоки скифского звериного стиля.
В течение нескольких столетий Скифия существовала бок о бок с целым созвездием северопричерноморских греческих городов-колоний, оказавших на культуру варваров огромное влияние. Именно на этой основе родилась гипотеза о происхождении скифского звериного стиля под прямым воздействием эллинского искусства Ионии, впитавшего в себя и ряд ближневосточных традиций. Автором этой концепции стал выдающийся русский ученый, крупнейший специалист по археологии эпохи античности, главный исследователь Ольвии – Борис Владимирович Фармаковский. Ученый нашел в произведениях ионийских греков (а они же и главные основатели греческих колоний в Северном Причерноморье) целую группу изображений животных, которые вполне могли служить прототипами звериного стиля у скифов. Однако, поскольку мотивов, полностью совпадающих со скифскими, в искусстве Ионии не нашлось, гипотеза Б.В. Фармаковского не получила всеобщего признания.
М.И. Ростовцев, в свою очередь, решительно высказывался за то, что скифское искусство сформировалось в Передней Азии, во время переднеазиатских походов кочевников, и что оно – побочная ветвь урартского и древнеиранского художественных стилей.
Появлялись и другие предположения о происхождении скифского звериного стиля. Так, характерная для скифского искусства моделировка поверхности тела животного сходящимися плоскостями наводила на мысль о том, что этот прием изображения происходит от техники резьбы по дереву. И тогда в 30-е гг. XX в. отечественный археолог Д.И. Эдинг объявил, что и прототипы скифского искусства следует искать в лесах и болотах Урала, где стоянки эпохи неолита на торфяниках благодаря прекрасной сохранности органики донесли до нас целую серию фигур зверей и птиц, изготовленных из дерева. Но неолит отделен от раннего железного века целыми тысячелетиями, да к тому же «торфяниковые» модели животных не имеют абсолютно ничего общего по стилю со скифским бестиарием.
Английский исследователь Э. Миннз, работавший в начале прошлого века в тесном контакте с учеными России, предложил совершенно иной путь для поисков прародины скифского звериного стиля. В качестве «нити Ариадны» он взял зоологию, совместив на одной карте область обитания северного оленя и зону распространения фигур оленя, выполненных по канонам скифского искусства (в том числе в Южной Сибири, в Хакассии). Обе области пересеклись на сибирской территории, и именно ее англичанин объявил прародиной искусства Скифии. Но зоологи вскоре пояснили, что северный олень не имеет никакого отношения к оленю скифскому, поскольку в искусстве кочевников Евразии изображался только благородный олень.
Следующий шаг в освещении проблем, связанных с происхождением скифского звериного стиля, сделал российский археолог Г.И. Боровка. Он утверждал, что искусство скифов не связано сколько-нибудь ощутимо ни с греческим (ионийским, VII–VI вв. до н. э.), ни с иранским искусством, а имеет сугубо местные корни. Сопоставляя скифские изделия с зооморфными вещами из Сибири и Приуралья, он пришел к выводу, что их общие истоки лежат в культурах эпохи неолита и бронзы севера Евразии, прежде всего – племен охотников и рыболовов. Словом, опять мы видим здесь «сибирский след».
Михаил Иванович Ростовцев в последней своей крупной работе о скифском зверином стиле (монография «Звериный стиль» на английском языке, вышедшая в Принстоне в 1929 г.) также высказался за местное происхождение скифского искусства, но исходную его основу предлагал искать не в Сибири, а в Центральной Азии. И, как мы увидим позже, оказался, как и во многих других случаях, абсолютно прав.
Илл. 103. Золотая оковка деревянного сосуда со сценой терзания (лев терзает горного козла). Курган № 8 группы курганов «Семь братьев», V в. до н. э.
Находки в иранском Курдистане в 1947 г. около села Зивие («клад из Зивие», о котором уже шла речь) вновь всколыхнул ученый мир. Первоначальная дата для золотых изделий «клада» – IX–VIII вв. до н. э. – вдохнула новую жизнь в гипотезу о переднеазиатском происхождении скифского искусства. Особенно активным ее защитником в нашей стране был М.И. Артамонов. По его мнению, скифы заимствовали звериный стиль на Ближнем Востоке и принесли его с собой в Северное Причерноморье в VI в. до н. э. Одновременно этот стиль из Ирана передали в Среднюю Азию и Южную Сибирь родственные скифам племена саков, благодаря чему скифское искусство распространилось по всей степной Евразии. Однако более тщательные хронологические подсчеты показали, что золото из Зивие следует отнести ко времени не ранее середины – конца VII в. до н. э. и, следовательно, вопрос о наиболее древнем очаге искусства скифов опять «повис в воздухе». Кроме того, академик Б.Б. Пиотровский привел ряд доказательств, из которых вытекало, что скифы, появившиеся впервые в Передней Азии в 60-е гг. VII в. до н. э., пришли туда со своим, уже полностью сформировавшимся художественным стилем.
Сейчас известно, что «клад» из Зивие представляет собой комплекс вещей, происходящих из гробницы скифского царя конца VII в. до н. э. Среди золотых и серебряных предметов ассирийского, урартского и манейского происхождения значительное место занимают изделия, выполненные в духе скифского искусства. Последние, как отмечает известный французский исследователь Р. Гиршман, по своему стилю и образам совершенно чужды переднеазиатским культурным традициям.
Выдающимся событием в скифоведении стали раскопки «царского» кургана Аржан в Туве (в той самой Центральной Азии, о которой как о прародине искусства скифов говорил М.И. Ростовцев) в 1971–1974 гг., где были найдены древнейшие предметы скифо-сибирского звериного стиля VIII в. до н. э. Этот памятник имеет принципиальное значение. По сути дела, он ставит точку в затянувшемся споре об истоках скифской культуры и скифского искусства. Они зародились и сформировались в среде ранних кочевников Центральной Азии, в период, непосредственно предшествующий появлению скифов в степях Северного Причерноморья. «С открытием „царского" кургана Аржан в Туве, – пишет А.И. Тереножкин (главный сторонник „центральноазиатской" гипотезы происхождения скифов), – проблема происхождения скифской культуры, искусства и самих скифов может считаться в общих чертах решенной. Установлено, что их родину следует искать в глубинах Азии, а не в Северном Причерноморье и не в Передней Азии».
Два этапа развития
Ученые выделяют обычно в развитии скифского искусства два больших этапа или периода: ранний (или архаический) – вторая половина VII–VI вв. до н. э.; и поздний (или классический) – V–IV вв. до н. э. Иногда конец VI – первую половину V вв. до н. э. относят еще к переходному этапу. Об архаических образцах скифского звериного стиля речь уже шла выше. Поэтому обратимся к классике искусства Скифии.
Изменения в скифской материальной культуре, произошедшие на рубеже VI–V вв. до н. э., проявились и в зверином стиле. Скифское искусство, попав под сильное влияние античного мира, изменяется настолько, что его уже можно назвать эллино-скифским.
Мастерские греческих городов, в первую очередь Ольвии и Пантикапея, умело приспосабливались к вкусам и запросам окружающих варваров, широко используя при этом художественное своеобразие скифского звериного стиля и его традиционные символы. Если для раннескифского искусства характерны целостность образа, стремление мастера приспособить зооморфный мотив к форме вещи, то теперь же основное внимание сосредоточивается на том, чтобы придать предмету более красивую форму. Из эллинского искусства в скифское широким потоком проникают образы льва, грифона, горного козла, кабана. Голова лошади и мотив барана встречаются в переработанном греческими художниками виде. Грифо-барана заменяет ионийский грифон, преобразованный в духе скифского звериного стиля.
Примером использования скифских образов в античных изделиях могут служить так называемые ольвийские зеркала, концы ручек которых украшались головками кабана и орла, фигурками оленей, пантер, баранов вместе с античными волютами, капителями и пальметтами. В скифском искусстве получает распространение схема, основными элементами которой были глаз и спиральный закрученный клюв. Такие орлиные головки используются самостоятельно, а также для изображения рогов оленя или лося, лап с когтями. Излюбленным сюжетом искусства V в. до н. э. становится голова лося. Ранние изображения лаконичны и выразительны, поздние – более пышные. Появляются мотивы завитков, пальметт и орлиных голов. Распространяются изображения голов кабана со щетиной в виде пальметт на затылке, голов льва с пышной гривой или львицы с оскаленной пастью и клыками. Самостоятельной переработке был подвергнут образ греческого грифона. Встречаются изображения грифона с большим глазом, раскрытым клювом, гребешком на лбу и круглыми ушами. Своеобразно применялось изображение грифона в оформлении конских налобников: его головка выполнялась с сильно загнутым клювом, большими глазами, гребнем надо лбом и высокими острыми ушами.
Особый колорит звериному стилю V в. до н. э. придает мотив отдельно взятой ноги или бедра копытного животного, хищника или птицы. Чаще всего такая форма придавалась псалиям и бляхам от уздечного набора. В разработке подобных мотивов намечается тенденция к превращению зооморфного образа в пышный орнамент. Среди других мотивов, распространившихся в это время, следует упомянуть крыло птицы и изображения рыб, в виде которых изготовлялись конские наносники и нащечники. Волютообразным навершиям мечей нередко придавали вид птичьих когтей.
В V в. до н. э. происходит заметное слияние скифского и античного искусства, так что при рассмотрении изделий не всегда можно с уверенностью сказать, изготовлены ли они греком, использовавшим мотивы скифского звериного стиля, или скифом, следовавшим греческим образцам. Соединение скифского и античного мотивов определяет неповторимый по своему колориту звериный стиль V в. до н. э.
В это же время (V в. до н. э.) в скифском искусстве появляется мотив волка, который заменяет свернувшуюся в кольцо пантеру (например, как на бронзовой бляхе из кургана Кулаковского в Крыму и др.). Специфически оформлялись скифские конские подвески-амулеты к узде, исполнявшиеся в кости и бронзе в виде кабаньих клыков, широкий конец которого, в свою очередь, декорировался в виде волчьей головы с открытой зубастой пастью. Также делались бляхи с изображением головы медведя, а в бронзе – и отдельные медвежьи лапы, но мотив медведя, и по происхождению и по распространению, больше связан с лесостепью, чем со степью.
Массовый прилив разнообразных изделий эллинского ремесла в Скифию, в том числе и изделий выдающихся торевтов, привел к концу IV в. до н. э. к упадку самобытного скифского искусства. Постепенно утрачивается ясность воплощения зооморфных образов. Дольше всего сохраняют звериный стиль украшения уздечек коней – нащечники в виде крыльев и налобники со скульптурной головкой фантастического хищника или птицы. Среди украшений конского убора появляются гравированные бляхи, ранее почти у скифов неизвестные. Для них характерны изображения птиц с фантастическим оперением. Эти бляхи имеют аналогии во фракийской культуре Подунавья, откуда они, вероятно, проникли в Скифию и получили некоторое местное развитие и подражание.
Далее речь пойдет о конкретных проявлениях скифского звериного стиля в классический период его развития на примере искусства IV в. до н. э. с окраин территории Великой Скифии – с территории Среднего Дона. На среднедонской почве звериный стиль в IV в. хотя и приобрел некоторые своеобразные черты, но все же оставался всецело в рамках общескифских традиций искусства. Для мастеров Среднего Дона было свойственно широкое использование образов местной фауны – медведя, волка, кабана – для оформления различных предметов вооружения, конской сбруи, украшений и культовых вещей. В целом преобладают образы хищных животных. Все они изображаются с большой экспрессией: свирепые оскаленные морды у хищников с когтистыми тяжелыми лапами и грозные массивные клювы у орлов и грифонов, свернувшиеся в кольцо или припавшие к земле хищники из семейства кошачьих, как бы что-то вынюхивающие и готовые к прыжку. В ряде случаев и травоядным животным придаются черты хищника: так, у оленей иногда вместо копыт на ногах мы видим когтистые лапы.
Илл. 104. Роговой псалий с изображением голов кабана и волка.
Курган № 4 у с. Терновое, IV в. до н. э.
В начале 70-х гг. один из крупнейших исследователей скифских древностей Среднего Дона П.Д. Либеров писал, что ему известно в регионе около 300 предметов с отдельными зооморфными изображениями, найденных в 43 пунктах. Среди них медведи, волки, кабаны, олени, лоси, лошади, собаки, зайцы, львы, фантастические животные и хищные птицы (орлы). Эти образы воплощены на изделиях из металла (золота, серебра, бронзы, железа) и кости (рога).
В настоящее время, после раскопок еще около сотни скифских курганов, общее число предметов в зверином стиле значительно возросло, что позволяет уточнить (а кое-где и пересмотреть) прежние взгляды на искусство населения Среднего Дона в скифскую эпоху. Удобнее всего познакомиться с местным искусством, рассматривая его по отдельным зооморфным мотивам.
Мотив медведя
В восточных районах Евразии, от Среднего Дона до северных границ Монголии, изображение медведя было одним из наиболее популярных мотивов звериного стиля I тыс. до н. э. Мы видим медведей на многочисленных предметах из металла и кости, обнаруженных на раскопках поселений и могильников Ананьинской культуры Поволжья и Прикамья, савроматов Приуралья и, особенно, находках на среднедонской территории. В причерноморской степи данный образ практически отсутствует, а в приднепровской лесостепи он достаточно редок. Из 17 металлических зооморфных крючков-застежек, найденных в среднедонских курганах почти за сто лет раскопок, пять предметов – с изображением медведя. Хищник, украшающий широкую часть бронзовой застежки из кургана № 11 группы «Частых курганов» под Воронежем, наделен всеми характерными для данного мотива чертами: медведь стоит в профиль, сгорбившись, с опущенной вниз мордой, повернутой в правую сторону. Поверхность тела животного – гладкая, с широкими округлыми выпуклостями, столь типичными для звериного стиля скифской архаики (костромской олень и др.).
Стилизованные большие когтистые лапы, открытая пасть с едва намеченным рядом зубов и круглый глаз в виде двойного кружка еще ярче подчеркивают условность всего изображения. Время сооружения кургана № 11 в урочище «Частые курганы» определяется достаточно точно – это вторая половина IV в. до н. э. В датировке помогают как чернолаковая античная чаша, так и золотые бляшки, относящиеся к типу и времени «царских» курганов в Куль-Обе и Александрополе.
Изображение медведя на бронзовой застежке из кургана № 1 у с. Русская Тростянка отличается от предыдущего лишь тем, что фигура стоящего в профиль зверя обращена в левую сторону. Здесь мы вновь наблюдаем огромные когтистые лапы и спиральные завитки на плечах. Погребение воина из этого кургана можно также отнести к IV в. до н. э.
Почти аналогичные бронзовые застежки с фигурой медведя в характерной стоячей позе, в профиль, но повернутой вправо, были найдены недавно при раскопках кургана № 4 у с. Терновое и № 6 у с. Колбино.
Серебряный крючок-застежку с изображением медведя на широкой части удалось обнаружить в 1971 г. П.Д. Либерову в ходе раскопок кургана у с. Колбино. Все три экземпляра «медвежьих» поясных застежек находились в могилах IV в. до н. э.
На колбинские находки очень похожи великолепные украшения конской узды, выполненные в виде серебряных фигурок медведей, из богатого кургана № 29/21 у с. Мастюгино. Они имеют те же самые характерные черты: стоящие сгорбленные фигуры в профиль, опущенные вниз морды с открытой зубастой пастью, маленькие круглые уши, огромные когтистые лапы и спиральные завитки на плечах. Время сооружения этого кургана довольно точно определяется бронзовой греческой гидрией конца V в. до н. э. Пара серебряных блях от конской узды с фигурами медведей найдены при раскопках А.И. Пузиковой (курган № 9 у д. Дуровка, IV в. до н. э.). Аналогичное изображение медведя представлено на золотой оковке (или ручке) деревянного сосуда из «Частых курганов» (курган № 1, IV–III вв. до н. э.).
Наконец, целая серия «мишек» в совершенно аналогичной трактовке – это бронзовые бляхи конской узды – была найдена в 2003 г. в кургане № 10 у с. Горки на Белгородчине.
Илл. 105. Изображение медведя на предметах из курганов скифского времени со Среднего Дона. Конец V–IV вв. до н. э.
За пределами Среднего Дона самые близкие аналогии скифскому медведю можно найти в Поволжье, Прикамье и Приуралье (Ананьинская и Кара-абызская культуры). Речь идет о бронзовом крючке-застежке с медведем из кургана у с. Чурачки, на реке Цивиль в Чувашии и о двух бронзовых же пряжках с изображением медведя из Охлебининского могильника (погребение № 85). Все они датируются IV–III вв. до н. э. и полностью повторяют характерные особенности воронежских изображений (стоящая в профиль фигура зверя, выделенные спиралями мышцы, опущенная вниз голова с приоткрытой зубастой пастью и т. д.). Один бронзовый крючок с фигурой медведя, близкий по стилю среднедонским, был случайно найден близ с. Бажиган на севере Ставропольского края. Два крючка-застежки из бронзы с фигурами медведей найдены в кургане у с. Кащеевка на Нижнем Дону (Ростовская обл.).
Мотив кабана
Изображение кабана с характерной трактовкой клыков и ушей встречается в воронежских древностях скифского периода довольно часто. Кабана мы можем найти на поясном крючке из кургана у с. Мастюгино, золотой обкладке гребня из кургана № 11 группы «Частые курганы», роговом зооморфном псалии из кургана № 4 у с. Терновое, золотых пластинах из Колбинских (№ 1 и № 18) и «Частых» курганов (курган № 11).
Илл. 106. Золотая фигурка кабана. Курган Хомина Могила, IV–III вв. до н. э.
Выше уже говорилось о том, что древнеиранский бог Веретрагна в образе кабана был своеобразным медиатором – связующим звеном – между средним (обитаемым людьми) и нижним (загробным) мигами. Известный французский востоковед Р. Гиршман также увязывал образ вепря, или кабана, с Веретрагной – богом войны и победы, дарующим воинам мужскую силу, крепость мышц и остроту зрения.
Мотив волка
Этот мотив широко представлен в курганах скифского времени на Среднем Дону на поясных металлических крючках, золотой обкладке гребня, бронзовых нащечниках конской узды, золотых бляшках и на роговых псалиях. Есть уникальная вещь из кургана № 2 у с. Колбино, где костяная рукоять ножа заканчивается головой волка. Несмотря на присутствие реалистических деталей, образ хищника во всех этих случаях подвергся значительной стилизации. Тем не менее остроконечное вытянутое ухо, общие очертания удлиненной морды, строение зубов и клыков позволяют достаточно уверенно говорить о реальном прообразе данного зверя. Поиски аналогий по стилю за пределами Воронежщины и Белгородчины вновь приводят нас на восток и северо-восток, в круг древностей Ананьинской и Савроматской культур.
Илл. 107. Бронзовые конские нащечники с изображением волка. Курган № 10 у с. Колбино
Вместе с тем, хочу отметить, что серый хищник в скифскую эпоху, как и в наши дни, обитал в лесах и лесостепи Евразии, а также и в ее горах и степях. Как уже отмечалось, в искусстве причерноморской степной Скифии волк, например, с V в. до н. э. прочно заменяет на бронзовых бляхах конской узды свернувшегося зверя из семейства кошачьих.
Мотив фантастического хищника
Очень близок мотиву волка по многим деталям и скорее всего происходит именно от него. На территории Среднего Дона найдены три экземпляра металлических застежек с подобными изображениями. Железный поясной крючок с золотой обкладкой был найден в кургане № 3 группы «Частых курганов» (IV–III вв. до н. э.). Узкий конец застежки украшен головкой ушастого орла-грифона с большим изогнутым клювом. На широком конце предмета изображена голова «фантастического» зверя с открытой пастью. Губы выделены в виде узкой ленты, окаймляющей контуры пасти. Ряд насечек, нанесенных по внутреннему ее краю и оставляющих середину пустой, должен, очевидно, изображать зубы и клыки хищника. Верхняя часть морды зверя (симметрично удвоенной, когда половина морды зверя повторена дважды: сверху и снизу) покрыта вертикальными насечками, назначение которых остается неясным. Глаза изображены в виде овальных, довольно больших розеток. Уши имеют вытянутую остроконечную форму и плотно прижаты к задней части головы зверя, представляющей странное, на первый взгляд, соединение двух совершенно одинаковых половинок верхней части головы, прикрепленных друг к другу своими основаниями. В итоге все изображение головы животного получается как бы анфас.
Почти аналогичная бронзовая застежка была обнаружена в кургане № 10 группы «Частых курганов». Здесь мы вновь видим симметрично удвоенную голову анфас со стилизованными глазами-розетками и остроконечными длинными ушами. Пасть зверя широко открыта, но зубы не показаны совсем. Губы изображены в виде двух узких лент, выходящих из одной точки по направлению к краям пасти и оканчивающихся двумя спиральными завитками (возможно, это ноздри животного). По времени этот курган относится к концу V – началу IV вв. до н. э.
Илл. 108. Изображение фантастического хищника (правый ряд) на предметах из курганов скифского времени со Среднего Дона, IV в. до н. э.
Железные застежки с головой фантастического хищника найдены также в курганах № 11/16 и № 32/32 у с. Мастюгино в комплексе вещей IV в. до н. э.
Что можно сказать о происхождении данного мотива? Изображение фантастического зверя довольно часто использовалось для украшения предметов вооружения (рукоятей мечей и кинжалов, бронзовых секир), конской сбруи (блях узды) и костюма (поясных застежек) в областях, входивших в восточную провинцию так называемого скифо-сибирского звериного стиля, а это Прикамье, Поволжье и Приуралье.
Процесс образования странных образов зверей с удвоенными головами довольно отчетливо прослеживается на резных кабаньих клыках (из курганов близ с. Блюменфельд в степном Поволжье), представляющих собой великолепный пример звериного стиля савроматской культуры. Изображения голов зубастых хищников на этих клыках поразительно близки образам фантастических зверей на крючках-застежках из воронежских курганов. Местный (савроматский) художник вырезал на одном из клыков две почти одинаковые головы, расположенные одна над другой. Но этого ему показалось мало, и он придал нижней части головы очертания, близкие ее верхней части. Имеем ли мы здесь дело с процессом поисков художником какой-то формы для выражения новых идей, или же это просто декоративное оформление предмета, пока сказать трудно. Тем не менее блюменфельдские изображения зубастых фантастических хищников – первые, наиболее ранние образчики данного мотива (нач. V в. до н. э.). Кстати, характерные детали мотива зверя на большом блюменфельдском клыке (глаз-розетка, лентообразные губы, трактовка зубов ушей и т. д.) повторяются позднее почти на всех изображениях этого рода на Среднем Дону и в Прикамье.
Грифоны
Этот мотив может быть в общем смысле отнесен к категории фантастического хищника, поскольку грифон – существо, сочетающее в себе черты птиц и млекопитающих. В античной (греко-римской) литературной традиции грифоны Евразии описываются как грозные хищники с туловищем льва и мощным длинным клювом и крыльями, как у орлов. Со времен полулегендарного греческого поэта Аристея (VII в. до н. э.) известен рассказ о том, что в далекой стране на востоке, где-то в Алтайских горах, живут одноглазые конные воины аримаспы, которые крадут золото у стерегущих его чудовищ – грифонов. Во всяком случае, изображение этих крылатых монстров широко бытует в искусстве Греции и Переднего Востока именно в скифскую эпоху, т. е. в VII–III вв. до н. э. Не исключено, что либо от эллинов (ионийских греков), либо от представителей древневосточных цивилизаций (Ассирии, Вавилона, Мидии, Урарту) скифы довольно рано заимствовали образ грифона и дали ему новую жизнь в своем искусстве.
На Среднем Дону мотив грифона в самых разных его вариантах довольно широко представлен в курганных комплексах V–IV вв. до н. э. Известны многочисленные (79 экземпляров) золотые штампованные бляшки (размерами 2x1,5 см) с изображением этих крылатых чудовищ, идущих влево («Частые курганы», курган № 3, IV в. до н. э., раскопки ВУАК). Аналогии данному образцу в такой стилистической трактовке встречаются в «царском» кургане № 8 группы «Пять братьев» в низовьях Дона и в знаменитой гробнице Куль-Обы близ Керчи, в Крыму.
Золотые бляшки с грифонами, идущими вправо, найдены в курганах у с. Мастюгино (работы А.А. Спицина и П.Д. Либерова), а также в ходе наших раскопок у с. Терновое (курган № 10).
Для всех этих среднедонских экземпляров характерно наличие вокруг фигуры хищника окантовки в виде бордюра, расчлененного насечками.
Еще одну интересную группу составляют грифоны, стоящие попарно, в геральдической позе (т. е. напротив друг друга): она немногочисленна и представлена только в погребениях у с. Мастюгино – до 9 экземпляров (раскопки А.А. Спицина, Н.Е. Макаренко и П.Д. Либерова).
Близкие по стилю изображения встречаются на золотых бляшках «царских» скифских курганов степной полосы: Чмыревой Могилы, Верхнего Рогачика, Куль-Обы. Таким образом, эта группа может быть датирована не позже IV в. до н. э.
Хищники из семейства кошачьих (лев, гепард)
Эти виды животных абсолютно не характерны для местной фауны. Их образы явно заимствованы из общескифского искусства, которое, в свою очередь, получило, вероятно, изображение льва, в разных его вариантах из художественных традиций Переднего Востока и Малой Азии.
В настоящее время известно свыше сотни золотых штампованных бляшек с образом льва. Реже встречаются бляхи из серебра и бронзы, украшенные «львиными» сюжетами: лев лежащий, лев идущий, лев, готовящийся к прыжку. Есть золотой перстень с изображением двух львов. Более всего найдено подобных изделий в захоронениях «Частых курганов» под Воронежем и у сел Мастюгино и Дуровка. Аналогичные бляшки из золота с изображением льва неоднократно встречались в пышных гробницах скифской аристократии в степной и лесостепной зонах Северного Причерноморья (Солоха, Мелитополь, Александрополь, Куль-Оба).
Что касается гепарда, то пока этот мотив (представленный на резном гребне из рога лося в кургане № 8 у с. Терновое и описанный выше) не находит себе аналогий ни в Европейской Скифии, ни за ее пределами (илл. 38). Ближайший регион, где водились в I тысячелетии до н. э. гепарды, – это пустыни и полупустыни Средней Азии.
Мотив хищной птицы
Представлен в скифских древностях Среднего Дона довольно широко (известно до 35 различных предметов с этим мотивом из 20 погребальных комплексов), в том числе на железных (6 экземпляров) и бронзовых (2 экземпляра) поясных крючках, на бронзовых прорезных бляхах от конской узды (5 экземпляров), золотых оковках деревянных сосудов и штампованных бляшках (20 экземпляров), на костяных (1 экземпляр) и роговых (1 экземпляр) изделиях.
Илл. 109. Бронзовая бляха с изображением свернувшегося в кольцо хищника. Курган Кулаковского, Крым, V в. до н. э.
Все эти изображения можно разделить на две большие группы: первая включает в себя целые или почти целые фигуры птиц вторая – только схематически выполненные птичьи головы.
К первой группе относится, прежде всего, бронзовый поясной крючок в виде летящей хищной птицы, найденный в кургане № 47/30 у с. Мастюгино. Он состоит из длинного стержня, образующего сильно изогнутый клюв птицы. Хорошо видны восковица и глаза, оперенье. Основная часть туловища представляет собой пластину в виде полусвернутых мощных крыльев. Хвост – конический, с длинными перьями. Курган относится к IV в. до н. э.
Прекрасный образец хищной птицы (скорее всего орла) представлен на четырех круглых бронзовых прорезных бляхах от уздечного набора из кургана № 1 урочища «Частые курганы». Бляхи имеют 6,5 см в диаметре. В центре каждой из них находится стилизованное изображение птицы, уткнувшейся мощным клювом в свою когтистую лапу. Известный скифолог Б.Н. Граков сопоставил данный сюжет с фигурами орлов, клюющих рыбу на монетах античной Ольвии и на синопских амфорах т. е. предполагал его южное, причерноморское происхождение. Погребальный комплекс кургана № 1 хорошо датирован по чернолаковой греческой чаше IV в. до н. э.
Совершенно уникальным можно считать полное изображение хищной птицы (по П.Д. Либерову – это ворон, на наш взгляд – сокол) на обтянутой золотым листом ручке деревянной чаши из кургана № 11/2 группы «Частых», также относящегося к IV в. до н. э.
Вторая группа более многочисленна и представлена золотыми оковками деревянных сосудов со стилизованным изображением головы хищной птицы, имеющей длинный изогнутый клюв, и единичными вещами из кости и рога (находки из курганов у с. Мастюгино, у с. Терновое, д. Дуровка и группы «Частых курганов»). Многочисленные аналогии мотиву птицы дают богатые курганные погребения конца V–IV вв. до н. э. из степной Скифии.
Илл. 110. Костяные фигуры хищной птицы и кошачьего хищника. Курган у Темир-Горы, Крым, Vile, до н. э.
Мотив оленя
Один из самых многочисленных и популярных мотивов искусства скифского периода на Среднем Дону: он представлен здесь на двух бронзовых, золотом и костяном поясных крючках, на бляхах уздечного набора из серебра и бронзы, на золотых оковках деревянных сосудов и, особенно, на штампованных золотых бляшках из курганных могильников у Мастюгино, Дуровки и группы «Частые курганов». Большинство этих изделий, на которых олень показан в «галопирующей» или лежачей позе, относится к концу V–IV вв. до н. э. Ближайшие аналогии среднедонским образцам мотива оленя можно найти в древностях степной и лесостепной Скифии, в том числе и в «царских» курганах (Солоха, Александропольский курган).
В заключение следует отметить, что общая оценка характера среднедонского звериного стиля вызывает известные трудности. Если исходить из анализа наиболее распространенных зооморфных мотивов, то получается некоторое преобладание мотивов местной фауны и образов, типичных для савроматского искусства Поволжья и Приуралья. Здесь представлены, в основном, медведь, волк, кабан, олень, до сих пор обитающие в сильно поредевших со скифских времен лесах Среднего Дона. Далее – близкий савроматам фантастический (волкообразный) хищник. Всего – пять мотивов, тогда как южные (эллиноскифские и прочие) влияния отражены лишь в образах хищной птицы, льва, гепарда и грифона.
Однако кабан-Веретрагна, олень и волк (хищник, живущий и по сей день не только в лесах, но и в степи) представляют собой общескифское явление и характерны для искусства ираноязычных кочевых и оседлых племен Евразии VII–III вв. до н. э., будь то Левобережное Поднепровье (лесостепь), Нижний Дон и степное Северное Причерноморье. Кроме того, наличие волкоподобного фантастического хищника у савроматов и среднедонских племен отнюдь не означает решения вопроса о происхождении данного мотива. Он вполне мог придти в Поволжья, и Приуралье и с запада.
Таким образом, несмотря на известную локальную специфику, искусство племен воронежской лесостепи V–III вв. до н. э. полностью подчинялось общескифским канонам и было тесно связано с Северным Причерноморьем – как степным, так и лесостепным.
Остается добавить к этому краткому обзору зооморфного искусства Среднего Дона в скифскую эпоху еще одну небольшую, но важную деталь: в местных курганных погребениях трижды найдены предметы с изображением головы лося. Это бронзовая бляха из северного пригорода Воронежа (случайная находка), курган № 4 в группе «Частых» (тоже бронзовая бляха) и роговые псалии, украшенные безрогими головами лосей из кургана № 8 у с. Колбино. Как известно, мотив лося (и в металле, и в кости) – характернейшая черта звериного стиля Скифии в V–IV вв. до н. э. (как в степной, так и в лесостепной ее зонах).
Завершая рассказ о скифском зверином стиле, необходимо отметить несколько очень важных общих моментов.
Во-первых, связь архаического стиля с воинской средой и воинским бытом отчетливо проявляется в том наборе предметов, на которых помещались изображения животных: оружие, предметы сбруи боевого коня и вещи сакрального и социально-культового назначения.
Во-вторых, скорее всего, именно воинская среда стала определяющей силой в формировании эстетических принципов скифского искусства. Даже в простом перечне животных, более или менее постоянно фигурирующих в оформлении предметов, хищники и сильные травоядные решительно преобладают над домашними особями, и здесь отчетливо проявляется общий скифский идеал. Красота – не самоцель и не абсолют. Красиво то, что в наибольшей степени способствовало выживанию и победе. Красивое – это, прежде всего, сильное, быстрое, стремительное. На формирование таких идеалов не могли не сказаться условия самой жизни скифов с ее постоянной военной напряженностью.
В-третьих, есть все основания предполагать, что ведущая роль в создании оригинальных образов и сюжетов звериного стиля должна была принадлежать скифской военной аристократии. Ведь звериный стиль возник именно тогда, когда выделившаяся скифская знать, как всюду и всегда в эпоху классообразования, стремилась подчеркнуть свою обособленность от остального общества всеми средствами, в том числе и идеологическими.
Илл. 111. Изображение оленя и лося в искусстве скифского времени на Среднем Дону
Антропоморфная каменная скульптура Скифии
Скифские «каменные бабы», или скифские антропоморфные изваяния, – это изготовленные из камня объемные, вытянутых пропорций изображения людей, которые устанавливали вертикально. Они передают обобщенный (стилизованный) либо реалистический образ человека. Каково же их функциональное назначение?
«По нашему мнению, – пишет археолог B.C. Ольховский, – изваяния представляют собой обобщенный символ единства мироздания, изображая центральный элемент упорядоченной Вселенной – вертикальную ось (ось мира, мировой столб, древо и т. д.). С течением времени антропоморфность данного символа усиливалась путем его персонификации – отождествления с образом первопредка-родоначальника, солярного героя-творца, земным „заместителем" которого выступала социально значимая личность – царь, военный предводитель, иной выдающийся член общества. Функционально скифские изваяния были и надгробными памятниками, и культовыми символами; они устанавливались на вершине кургана либо в центре святилища». При установке нижняя часть изваяния или вкапывалась в грунт, или вставлялась в округлое (прямоугольное) отверстие плиты – базы.
В месте первоначальной установки скульптуры сохраняются в редчайших случаях. Обычно их находят перемещенными во время ограбления захоронения и разрушения надмогильной конструкции: у основания насыпи кургана, в кольцевом ровике, в грабительской воронке в насыпи, реже в самом погребальном сооружении, разрушенной действиями грабителей. Изваяния, как правило, разбиты, поверхность их частично выветрена. Находки совершенно целых экземпляров немногочисленны. Всего на сегодняшний день на территории от Дуная до Северного Кавказа найдено около 140 каменных антропоморфных скульптур VI–III вв. до н. э., которые поддаются реконструкции и идентификации.
Скифские изваяния представляют собой изображения мужчин-воинов с оружием. Они выполнены из монолитных каменных глыб или плит, которые отесывали, придавая им грубую форму человеческой фигуры. Последующей обработкой резцом в низком рельефе обозначались детали.
Илл. 112. Каменное скифское изваяние.
Одесская обл., V в. до н. э.
Изваяния делятся на шесть типов:
1) столб овального сечения со скругленной верхней частью, голова визуально выделена гривной, проходящей по нижнему краю лица;
2) столб с выделенной головой, подчеркнутой изображением гривны, шея отсутствует, плечи прямые или покатые, подтянуты до уровня рта, подбородок опущен на грудь;
3) столб на четырехугольном или овальном основании, голова отделена от туловища шеей, но подбородок при этом всегда выше уровня плеч;
4) на плоской плите случайной формы высечено изображение частей человеческого тела;
5) круглая скульптура с выделенными формами фигуры;
6) на стеле сделано барельефное изображение человека с выделенными частями тела.
Три первых типа были основными в ранней скифской скульптуре. Они появляются в VII и существуют до IV в. до н. э. Четвертый тип редок. Пятый и шестой относятся только к V–IV вв. до н. э.; они возникли в районах, близких к греческим колониям и отражают влияние греческого искусства. Определяющим признаком при датировке изваяний служит представленное там оружие. Однако изменяются во времени и формы изобразительных приемов, передающих лицо, руки, набор и расположение аксессуаров.
Большинство изваяний VII–VI вв. до н. э. имеет лица с крупными миндалевидными глазами, прямым носом, доходящим до усов подковообразной формы, с опущенными вниз, ровно подрезанными концами. Руки, контуры которых переданы прямыми линиями, согнуты под прямым углом и сложены над поясом одна над другой. В большинстве случаев воин изображен в шлеме, с нагайкой в руке, одетый в «кожаный» доспех с оплечьями и нагрудными бляхами, подпоясанный широким поясом, вооруженный мечом, боевым топором и луком в чехле (горите). Конечно, не на всех статуях представлен полный набор вооружения, однако сочетание трех-четырех перечисленных деталей обычно. Обязательными аксессуарами для ранних изваяний были защитный (боевой) пояс и массивная нашейная гривна, иногда витая. Ритон изображался редко. Меч часто находился с правого бока. Гориты раннего периода, по-видимому, отличались рядом деталей от поздних, так как на архаических скульптурах лук никогда не выступает наружу, а всегда закрыт фигурным клапаном, чаще всего имеющем окончание в виде крупной головы орла.
Приемы изображений V–IV вв. до н. э. по сравнению с эпохой архаики становятся совершенно другими. На лице высекаются круглые глаза, нос в виде петельки, прямой рот. Усы редки, зато в ряде случаев показаны персонажи с бородой. Изменяются формы и положение рук. Они делаются более тонкими, пальцы растопырены. Правая рука согнута под острым углом и держит ритон, который становится обязательным аксессуаром. Левая рука опущена вниз к мечу, который теперь располагается не на боку, а спереди и подвешен справа налево. Обязательным делается изображение на левом боку горита с выступающим из него луком. Иногда поверх горита подвешена чаша. Гривна и пояс также обязательны, но формы их иные.
Интересен факт совпадения находок раннескифских изваяний с районами распространения наиболее выдающихся курганных захоронений на Кировоградчине, в Крыму, на Нижнем Днепре, на Донце, в Прикубанье и на Ставрополье. Не исключено, что такое расположение скифской скульптуры отражает топографию скифских племенных объединений с местами ставок, где сосредоточивалась общественная жизнь, совершались захоронения умерших, отправлялись религиозные культы, устанавливались статуи вождей-родоначальников. Количественное преобладание ранних «каменных баб» в районе Предкавказья, а поздних на Нижнем Днепре и в Крыму, вероятно, отражает общую обстановку в Скифии: перемещение политического центра из Предкавказья в Причерноморье после возвращения скифов из переднеазиатских походов.
Вопрос о том, кого изображали скифские скульпторы, неоднократно обсуждался в научных кругах. Высказывалось мнение, что на них представлены: божество войны, аналогичное греческому Арею-Аресу (А.И. Мелюкова); умерший царь с регалиями, пожалованными ему божеством в знак царской власти (Н.Г. Елагина); обожествленный герой, мифический первопредок скифов Таргитай (М.И. Артамонов); героизированный умерший (Б.Н. Граков); племенной старейшина или вождь (Е.А. Попова). П.Н. Шульц (российский археолог 40-х – 60-х гг. XX в.) считал, что со временем менялось и смысловое содержание монументов – от образа героя-родоначальника до вождя, царя.
Наиболее полное исследование по интерпретации скифских изваяний с обстоятельным разбором всех трех аспектов их смысловой природы – семантического (кто изображен), синтактического (какими средствами) и прагматического (с какой целью) – было проведено археологом Д.С. Раевским. Он пришел к выводу, что «каменные бабы» изображали Таргитая-Геракла, выступающего в скифской мифологии в качестве прародителя скифов и первого их царя. Возводились они по случаю смерти царя, являвшегося земным воплощением Таргитая, и были призваны устранить причиненное ею нарушение космической и социальной стабильности.
Итак, от скифского искусства в силу объективно сложившихся обстоятельств уцелело и много, и мало (беспощадное воздействие времени на предметы из органики, повальное ограбление и разрушение скифских курганов). Но, как сказал один современный исследователь, «если бы от скифского искусства остался бы даже только один золотой костромской олень, оно было бы бессмертно».