Великая колонизаиия. Корабли идут на север

VIII в. до н. э. наступает эпоха широкой греческой колонизации в бассейне Средиземного и Черного морей. Перенаселенные, погрязшие во внутренних усобицах и противоречиях города Эллады рассылают во все стороны открывателей новых земель, которые возвращаются с волнующими вестями о новых богатых землях. За ними идут караваны судов с переселенцами, жаждущими найти свое счастье вдали от бесплодных, выжженных солнцем греческих гор. Так возникают многочисленные колонии, где изгнанники и авантюристы создают порты, принимают товары из городов-метрополий и посылают взамен богатства, выкачанные из новых земель. Но по странному стечению обстоятельств этот могучий поток колонизации направлялся преимущественно на восток, юг и юго-запад, избегая до поры до времени опасных северных маршрутов. Греки гомеровской эпохи знали о северных землях до удивления мало. За узкой и каменистой щелью Геллеспонта-Дарданелл и Боспора Фракийского (совр. Босфор) им виделись таинственные и фантастические картины: лазурное побережье Тавриды-Крыма и цветущие берега Кавказа представлялись им сквозь пелену неведения царством вечного холода и мрака, больше похожим на глубины подземного царства мертвых – Аида, нежели на реальные географические районы.

Киммерийцы населяли южнорусские степи до прихода скифов и были затем вытеснены последними где-то в начале VII в. до н. э. Другая гомеровская поэма – «Илиада» рисует облик кочевников-киммерийцев более правдоподобно, хотя и не лишена налета известной их идеализации:

Зевс <…> обратил вспять светлые очи, взирая вдаль на землю конеборных фракийцев, сражающихся врукопашную мисийцев и дивных гиппемолгов-млекое-дов [45] , бедных и справедливейших людей… [46]

Фантастические картины гомеровских поэм стали на более реальную почву только после того, как первые греческие мореходы преодолели вполне понятный страх перед неведомым и рискнули пуститься в плавание по бурным волнам Черного моря. Дух наживы и дерзкого предпринимательства господствовал в те века, когда человек узнавал о новых богатствах земли из рассказов, становившихся почти легендами. Романтика и действительность взаимно дополняли друг друга. Вся Эллада грезила сказочными богатствами далеких северных и восточных стран, где «золотоносные реки из царства Плутона» выходят прямо на поверхность, а золотые самородки величиной с голову взрослого человека валяются буквально на каждом шагу. Тучные поля изнемогают там от тяжести налитых колосьев пшеницы, а реки полны косяков осетровых рыб.

Такой блестящий приз, безусловно, стоил в глазах грека любого риска. И дочерна просмоленные крепкие корабли с пурпурными носами устремлялись на всех парусах в манящие черноморские дали.

Каждый греческий купец был в те времена и пиратом, готовым при случае наверстать свои торговые убытки с помощью грабительского набега на прибрежные селения варваров. Примером такого полупиратского полуторгового рейда с далеко идущими разведывательными целями можно считать плавание легендарного «Арго» в Колхиду за золотым руном, оберегаемым огнедышащим драконом. Однако сведения, принесенные из похода Ясоном и его товарищами, касались только юго-восточных районов Кавказского побережья. Северное Причерноморье в VIII в. до н. э., вероятно, по-прежнему оставалось вне прямой досягаемости греческих мореходов. Положение резко меняется уже в начале VII в. до н. э. Отдельные рекогносцировочные рейды к северному побережью Понта начинают приносить свои плоды. Древние греки никогда не называли это море Черным. Первоначально оно звалось Аксенским Понтом, что значит «Негостеприимное море», а позднее, с началом широкой колонизации его берегов, – море переименовали в Эвксинский Понт, т. е. «Гостеприимное море».

Илл. 68. Золотая бляха с маской Медузы Горгоны.

Феодосия, Крым, IV в. до н. э.

По сравнению с ласковой и солнечной Пропонтидой, Черное море, безусловно, должно было казаться сынам Эллады слишком бурным, туманным и холодным; кроме того, многие народы и племена, обитавшие на его побережье, пользовались дурной славой жестоких разбойников и дикарей. Но южный берег Понта с его мягким климатом был более пригоден для заселения.

И вот, на середине пути, проходившего вдоль южного побережья Понта Эвксинского, Милет основал свою первую и главную колонию – Синопу, из которой вывозили соленую рыбу, строевой лес и смолу. Эта колония стала удобной базой для каботажного торгового плавания. Отсюда можно было даже отважиться пересечь и открытое море до самого Крыма. Затем торговые фактории и колонии, основанные переселенцами из Синопы или Милета, стали возникать на восточных территориях: вначале до Трапезунта, а потом и севернее, вдоль кавказского побережья. В Колхиде, в устье р. Фасис возникла позднее одноименная греческая колония, а на берегах солнечной Сухумской бухты поднялись ввысь каменные стены Диоскурии. Однако греки-ионийцы из городов Малой Азии и, прежде всего, из того же Милета, упорно осваивали и западное побережье Черного моря, медленно продвигаясь вперед к границам «туманной Скифии». В устье Дуная уже в VII в. до н. э. появилась греческая колония Истрия. Тогда и начались, по сути дела, первые более или менее регулярные контакты греков с варварскими племенами Северного Причерноморья. Археологические находки и свидетельства античных авторов единодушны в том, что греки появились здесь не раньше второй половины VII в. до н. э.

Это первое проникновение предприимчивых сынов Эллады на берега Скифии не следует представлять себе в виде внезапного нашествия чужеземных мореходов и торговцев, сразу же бросившихся основывать колонии городского типа. Постоянные поселения возникали лишь после успехов, достигнутых факториями. Эта точка зрения разделяется известным российским ученым А.А. Иессеном: «От первых случайных, полупиратских плаваний, каковым было плавание корабля „Арго", к более или менее регулярным торговым отношениям, которые сопровождались основанием факторий, безразлично, независимых ли от уже существующих поселений местных племен или связанных с ними, и далее к созданию постоянных греческих поселений-колоний – таков, несомненно, был ход исторического развития».

 

История одного острова (фактория Березань)

Плодородные лесостепные области в междуречье Южного Буга и Днепра были населены тогда оседлыми земледельческими племенами, в которых одни современные исследователи видят геродотовых «скифов-пахарей», а другие – предков славян. Множество укрепленных крепостей-городищ, открытых поселений и богатых курганов красноречиво говорят о расцвете местной культуры именно в это время.

Стоит ли удивляться, что именно сюда были устремлены прежде всего и взоры первых греческих купцов и торговцев. Расписные и фигурные сосуды VII или рубежа VII–VI вв. до н. э. из далекой Эллады найдены здесь в семи пунктах: четырех городищах, двух поселениях и одном кургане (у с. Болтышка бывшего Чигиринского уезда). Из этих памятников дальше всего от морского побережья находится Трахтемировское городище (севернее г. Канева на Днепре). Самый западный из них – громадное Немировское городище, расположенное вблизи р. Южный Буг (совр. Винницкая обл.). Если на всех перечисленных пунктах привозная греческая посуда исчислялась всего лишь несколькими мелкими фрагментами, то Немировское городище заметно выделяется на общем фоне. Родосско-ионийская расписная керамика середины и конца VII в. до н. э. составляет здесь довольно внушительную коллекцию. И для этого имелись, как мы увидим ниже, весьма серьезные основания.

Илл. 69. Обломок расписного греческого кратера. О. Березань, 575~550 гг. до н. э.

Настойчивые поиски следов первых греческих торговых факторий или торжищ в Северном Причерноморье ведутся уже много лет. Сейчас нам известно, что ранние поселения эллинов существовали когда-то на месте будущей Ольвии (в Днепро-Бугском заливе), в районе современного Таганрога (Азовское море) и на о. Березань. Последний памятник – наиболее интересный и яркий из всех.

Березань как бы замыкает Днепро-Бугский лиман, а юго-западные берега его омывают зеленовато-синие волны Черного моря. Длина острова – около 800 метров, ширина – около 400. От суши его отделяет мелкий пролив шириной примерно 3 км.

В средние века остров, именуемый тогда островом Еферия, видел русские ладьи, плывущие в Царьград-Константинополь по знаменитому пути «из варяг в греки».

Но, пожалуй, наибольшую известность получила Березань благодаря своим богатейшим археологическим памятникам античного времени. Уже после первых лет раскопок на острове стало очевидно, что найдено древнейшее поселение греков на всей территории Северного Причерноморья, относящееся ко второй половине VII в. до н. э.

Ученые обратили внимание на одну интересную деталь: в греческом поселке было слишком много глубоких и вместительных хозяйственных ям. Несомненно они служили своего рода долговременными хранилищами для огромных запасов зерна, явно превышающих скромные потребности местных жителей. Следовательно, зерно накапливали специально для вывоза в Грецию. Вряд ли приходится сомневаться и в том, что хлеб колонисты выращивали не сами. Они получали его от своих соседей – варварских племен Побужья и Приднепровья. Что же могли предложить греки взамен хлеба, кож, мяса и меда скифов?

В крохотном греческом поселении на Березани оказалось необычайно много родосско-ионийской керамики. Сами колонисты вряд ли широко использовали в быту эти дорогие художественно расписанные сосуды. Очень много было на острове и остродонных амфор – сосудов для перевозки и хранения оливкового масла и вина. Только на одном участке раскопок площадью 200 кв. м археологи нашли свыше 80 тыс. обломков амфор. В свете таких данных раннее поселение греков на Березани выступает как важный центр посреднической торговли между материковой Грецией и местными племенами. Отсюда вверх по Гипанису-Бугу греческие купцы доставляли свои товары в районы Лесостепи и, прежде всего, к Немировскому городищу за добрые 300 верст от побережья Понта. Ведь именно там и обнаружено до сих пор большинство предметов раннего эллинского импорта в виде дорогой парадной посуды, привозившейся, вероятно, вместе с вином.

Почему же греки стремились попасть так далеко на север, а не торговали со своими ближайшими соседями, обитавшими в степи?

Причерноморские и приазовские степи занимали в это время воинственные племена скифов, главным занятием которых было кочевое скотоводство. Они сами получали хлеб из плодородных лесостепных областей. Поэтому и греки вынуждены были налаживать регулярные контакты с далекими от них землями Побужья и Поднепровья. Перевозки товаров осуществлялись скорее всего речным путем. Известно, что греки всегда предпочитали пользоваться водными, а не сухопутными путями. Крупные их города имели большой флот и хорошие гавани. Геродот называет Борисфен (Днепр) и Гипанис (Буг) судоходными реками для тех кораблей, которые шли от моря. Такими кораблями могли быть в те времена только греческие. Если все ранние находки привозных греческих предметов нанести на карту, то получится любопытная картина. Основываясь на ней, можно предполагать, что греки плавали в VII – начале VI вв. до н. э. по Южному Бугу и его притокам, а также по притоку Днепра – Ингульцу. Днепр-Борисфен тогда, по-видимому, еще не использовался, хотя бы потому, что плавание по нему к богатым хлебом земледельческим племенам Лесостепи было почти вдвое длиннее. А дикая приднепровская степь не представляла пока для эллинов никакого интереса.

 

«Подучи меня по жребию»

Но как далеко проникали на север сами греки? Конечно, решить это трудно. Попробуй, узнай, как попала та или иная греческая вещь к скифам. Может быть, она получена в обмен на зерно прямо на греческом торжище. А может, эта вещь – часть добычи, награбленной лихими скифскими всадниками у зазевавшихся эллинов-колонистов. Не исключено, что ее привезли на север и сами греки, совершавшие далекие торговые экспедиции в глубь скифских земель. Именно в этой связи мне хочется рассказать об одном интереснейшем открытии, сделанном не так уж давно. Много лет в Санкт-Петербурге, в Государственном Эрмитаже хранился простой глиняный сосуд, найденный еще в 1909 г. при исследовании Немировского городища. Черный, с заглаженной поверхностью «скифский» горшок – их десятками и сотнями можно видеть в археологических музеях – долгое время не привлекал к себе особого внимания. В 1959 г. известный российский ученый, профессор Б.Н. Граков случайно обнаружил на тулове сосуда какие-то едва заметные знаки. После их тщательного осмотра выяснилось, что там процарапана короткая надпись: «Получи меня по жребию». По особенностям написания букв ученый определил, что надпись сделана милетским шрифтом до 556 г. до н. э. А уверенная манера письма справа налево, свойственная ранним его образцам, позволила еще больше уточнить возраст надписи – конец VII в. до н. э. Ценность этой находки заключается в том, что греческая надпись сделана на местном, достаточно типичном для Немировского городища сосуде.

«Сама же надпись, – подчеркивает Б.Н. Граков, – вполне греческая не только по языку, но и по содержанию. Сосуды у греков часто как бы от своего лица обращались к окружающим. Содержание надписи тоже соответствует греческим застольным нравам. Либо это был разыгранный на счастье по жребию сосуд с пиршественным напитком, либо приз за победу в каком-то застольном состязании. Надпись сделана перед игрою и носит, следовательно, смысл магического призыва».

Итак, факт проникновения греков от Березани вверх по Бугу более чем на 300 км вполне очевиден. Скорее всего, речь идет о купцах. Причем их было несколько, так как сосуд предназначался для одного из игравших. Кроме того, они должны были находиться на Немировском городище довольно длительное время, поскольку имели возможность развлекаться там по своим обычаям. Примечательно и то, что надпись сделана на милетском языке. В VII в. до н. э. во всем Северном Причерноморье была только одна милетская колония – поселок на о. Березань. Следовательно, не исключено, что именно березанские купцы развлекались когда-то на досуге в тени высоких земляных валов Немировского городища.

Отдельные привозные изделия греческих мастеров известны в бассейне р. Ворсклы и на Дону. Кроме того, скифские курганы у Темир-Горы близ Керчи и в Джанкое (с. Филатовка) сохранили среди прочего инвентаря великолепные расписные вазы родосско-милетского стиля, относящиеся ко второй половине VII в. до н. э.

 

Греки в Приазовье

В 20-х гг., молодой тогда еще, ленинградский археолог Т.Н. Книпович случайно обнаружила в витрине Новочеркасского Донского музея совершенно уникальную вещь. Сквозь запыленное стекло из груды разновременных экспонатов на нее внимательно и строго смотрели выразительные глаза быка. Архаический ионийский сосуд? Здесь, на Дону? Это же настоящая научная сенсация! До сих пор все сведения о ранних связях эллинов с варварами, жившими по Танаису-Дону, ограничивались весьма невразумительным сообщением поздних античных авторов (Плиний) о существовании в дельте реки нескольких временных торжищ, последовательно основанных ионийцами, карийцами, клазоменцами и, наконец, боспорцами. Однако никаких следов этих ранних торговых факторий найти не удавалось. Раскопки показали, что первое греческое торжище возникло здесь только в V в. до н. э. С понятным волнением археолог взяла в руки уникальный предмет. Сомнений больше не оставалось. Это действительно был архаический фигурный сосуд с горлом, переходящим в голову быка из так называемой родосско-милетской группы керамики середины VII в. до н. э. Скупая запись в музейной книге поступлений гласила, что сосуд найден в древнем кургане на р. Цуцкан бывшего Хоперского округа Донской обл., т. е. за несколько сотен километров от устья Дона.

Илл. 70. Золотая греческая подвеска в форме женской головы.

Большая Белозерка, Запорожье, курган № 2, погребение № 3, IV в. до н. э.

В 1905 г. крестьяне-кладоискатели разрыли большой и богатый курган у с. Мастюгино (в 60 км южнее г. Воронежа) и нашли там тонкий серебряный сосуд с чеканной личиной бородатого человека на тулове. Разбитый ломом на множество кусков, сосуд был собран позднее археологом А.А. Спицыным и доставлен в Эрмитаж. После реставрации, уже в наши дни, сосуд снова попал в руки исследователей. И тогда выяснилась поразительная вещь: серебряный кувшин из с. Мастюгино был, несомненно, греческого происхождения. Его изготовили в одной из мастерских материковой Греции не позднее VII в. до н. э.

Наконец, третья находка подобного же рода происходит из богатого кургана близ слободы Криворожье на р. Калитве, в бассейне Дона. Среди драгоценных украшений из золота и серебра явно переднеазиатского или закавказского производства выделяется большой обломок греческого фигурного сосуда в виде головы барана. Подобные керамические сосуды изготовляли гончары о. Самос в конце VII – начале VI вв. до н. э.

Таким образом, мы располагаем пока всего лишь тремя находками раннегреческих вещей в бассейне Дона. Но этого уже вполне достаточно, чтобы более внимательно отнестись к сообщениям античных авторов о каких-то древних эллинских торжищах, пускай и временного характера, в устье р. Танаис.

Работы ростовских археологов последних лет в Приазовье выявили со всей очевидностью последовательную смену очагов греческой колонизации в этом регионе. Так, наиболее ранний эллинский эмпорий (или поселок) VII–VI вв. до н. э. (судя по находкам многочисленных обломков расписных ионийских ваз) находился на месте современного Таганрога, на берегу Таганрогской бухты. Таким образом, получает объяснение и сам факт широкого распространения ранней греческой керамики на самой восточной окраине Скифии – в Подонье и Приазовье. Она вывозилась из греческого поселка в районе Таганрога, а не из Ольвии и с Березани.

В конце VI в. до н. э. поселок гибнет в силу пока не выясненных причин, а в дельте Дона в первой половине V в. до н. э. возникает новый торгово-ремесленный и политический центр – Елизаветовское городище, скифское в своей основе, но имевшее и греческий квартал. По наблюдениям археологов В.П. Копылова (Ростов-на-Дону), И.Б. Брашинского и К.К. Марченко (Санкт-Петербург), именно это городище в течение V–IV вв. до н. э. служило главным торговым форпостом для проникновения греческого импорта в Северное Приазовье, а также в степное и лесостепное Подонье.

Илл. 71. Золотая греческая височная подвеска в виде фигуры сфинкса.

Трехбратние курганы близ Охонки, Крым, курган № 1, IV в. до н. э.

В конце IV в. до н. э. Елизаветовское поселение прекращает свое существование, и на смену ему приходит основанный в III в. до н. э. боспорскими греками г. Танаис (близ современной станицы Недвиговской в дельте Дона на берегу судоходного русла этой реки, связанного с морем).

Судя по археологическим данным, немалая часть этого потока античных товаров шла с низовьев Дона прямо на север – в дубовые леса и холмистые равнины Воронежщины. Ощутимые результаты оживленных контактов с античным миром мы встречаем в среднедонской Лесостепи буквально на каждом шагу: местные курганы и поселения содержат немало изделий греческих мастеров – остродонных керамических амфор, украшений из бронзы, золота и серебра, предметов роскоши и культа, парадного вооружения. В обмен на дорогие товары эллинов местные жители отправляли на юг хлеб, скот, пушнину, воск, мед и рабов. Торговля велась только в натуральной (бартерной) форме: в погребениях скифов до сих пор не найдено ни одной античной монеты. Но зато такие находки сделаны на скифском Каменском городище (монета из Ольвии и монеты Филиппа II Македонского).

 

Причины и ход греческой колонизаиии в Северном Причерноморье

Переселение или эмиграция больших групп греческого населения в поисках новых мест обитания вошло в историю как Великая колонизация. Началась она еще в VIII в. до н. э., но охватывала тогда только берега Средиземного моря. Освоение прибрежных земель вокруг Черного моря началось столетие спустя – в VII в. до н. э. Первыми постоянными эллинскими поселениями на северном побережье Понта Эвксинского и Меотиды были Таганрогское и Березанское (середина VII в. до н. э.). Массовая колонизация северопричерноморских областей приходится уже на VI в. до н. э. Основную роль в этом процессе сыграли малоазийские греки (ионийцы) и среди них несомненным лидером были граждане крупнейшего в Малой Азии греческого города Милета (ему приписывали в древности основание 75 или даже 90 колоний). В Северном Причерноморье милетяне основали Ольвию, Пантикапей, Феодосию, Нимфей, Кепы, Тиру и ряд других городов. Из прочих центров колонизации можно назвать Теос, жители которого основали такой крупный город Азиатского Боспора, как Фанагория. А города Гераклея Понтийская и Делос заложили первые камни в фундаменты стен и жилищ Херсонеса Таврического.

Илл. 72. Золотое ожерелье с подвеской в виде женской головы.

Греческая работа. Курган Огуз близ Нижних Серогоз, Херсонская обл., ок. 325 г. до н. э.

Что же влекло греков из родных мест, от храмов почитаемых богов и могил предков в неизведанные дали? Однозначного ответа нет и по сей день.

Причин было много. Суть же явления скрыта в особенностях социально-экономического и политического развития Эллады в VIII–VI вв. до н. э. Во всех эллинских городах-государствах («полисах») в то время шла борьба между аристократами-олигархами и сторонниками демократии. Она была очень жестокой и сопровождалась насилиями, убийствами, конфискациями имущества и массовыми изгнаниями проигравших. В одних городах побеждал «демос» – торговцы, крестьяне и ремесленники, устанавливая там демократические порядки. Они убивали или изгоняли представителей старой правящей элиты (тиранов, аристократов). В других, напротив, победившие олигархи учиняли беспощадную расправу над своими противниками. И тогда уцелевшие побежденные вместе со своими семьями садились на корабли и плыли за моря и океаны, подальше от родины, навстречу неизвестности.

Однако политика, хотя и была в числе важных, но все-таки не основных причин основания колоний. На первом месте, безусловно, стояли причины экономические. Греция – страна довольно бедная сельскохозяйственными угодьями и плодородными землями. Простой рост населения приводил к тому, что прокормить всех при существующих ресурсах становилось уже невозможно и «лишние рты» должны были куда-то уйти. Основание заморских колоний решало проблему. И, как пишет французский историк Анри Бонар, «вопль голодного брюха оснащал корабли».

Немаловажным фактором являлись и войны с персами, которые довольно часто опустошали эллинские города в Малой Азии. Определенную роль играло и интенсивное развитие у греков ремесленного производства, для нужд которого необходимо было искать новые источники сырья и новые рынки сбыта, что также способствовало расширению торговой деятельности. Наконец, причиной переселения на новые места могли явиться и неблагоприятные природные явления: засуха, недород или неурожай и, как следствие, голод. Кроме того, новые родственные города-колонии часто давали возможность своим метрополиям (т. е. городам, их основавшим) получить доступ к дополнительным и столь необходимым источникам сырья и сельскохозяйственной продукции.

Вот почему процесс выведения из Эллады новых колоний имел, как правило, организованный характер. К отплытию готовились долго и тщательно. Избирался или назначался «ойкист» – глава колонистов. По-видимому, на первых порах (т. е. на начальном этапе существования колонии) его полномочия и власть приближались к диктаторским. Он отбирал желающих, составлял списки новых граждан, готовил корабли, следил за закупкой запасов продовольствия и снаряжения, решал сотни текущих дел. Желающих обычно было предостаточно. Люди, лишенные дальнейших перспектив на земле Эллады, устремлялись в чужие края, где можно начать все сначала и обрести надежду на счастливое будущее.

Новые колонии с момента своего основания становились полностью независимыми от метрополии. Осознание общности происхождения, память о выдающихся предках, общие культы в религии – вот в основном и все, что связывало метрополию и колонию. Правда, нередко их объединяли (притом очень крепко) и общие экономические интересы. Из колонии вывозились сырье и сельскохозяйственная продукция, прежде всего, хлеб, а из метрополии – готовая ремесленная продукция, оливковое масло, вино. Взаимосвязи колоний с метрополиями осуществлялись на равноправных договорных началах. Этим древнегреческие колонии принципиально отличаются от колоний в современном понимании данного термина.

Илл. 73. Часть серебряного конского убора с изображением фигуры Геракла.

Греческая работа. Бабина Могила, Днепропетровская обл., 350–300 гг. до н. э.

Жизнь первых поколений колонистов в Северном Причерноморье скрыта пеленой неизвестности, поскольку почти не освещена письменными источниками. Исследователь данного периода может опираться исключительно на археологические материалы (включая скудные находки предметов с надписями). По счастливому стечению обстоятельств, в момент основания большинства эллинских колоний местное варварское население в прибрежных районах было немногочисленным или вообще отсутствовало.

Северное Причерноморье всегда было удаленным уголком греческой цивилизации, оно находилось на самом краю ойкумены. За стенами эллинских городов лежали земли варваров, в рассказах о которых прежде было больше вымысла, чем правды. Эти земли и манили, и пугали. И если в страшные рассказы об орлиноголовых чудовищах-грифонах и о людях с собачьими головами верили далеко не все, то местный холодный климат, замерзающие реки, снегопады и слухи о не знающих пощады воинственных скифских всадниках могли привести в ужас любого, даже самого храброго эллина. Но, видимо, сражаться со скифами (по крайней мере, на первых этапах жизни колоний) грекам не пришлось. Мы, правда, точно не знаем о характере взаимоотношений первых колонистов с местным населением. Тем не менее все говорит о том, что на начальной стадии эти отношения должны были быть не только мирными, но и дружественными, иначе горстка эллинов просто не выжила бы среди враждебного окружения. Варвары, особенно их правящая верхушка, были заинтересованы в торговых связях с эллинами и охотно предоставляли им места для поселений. Сохранилась легенда о том, что скифский вождь уступил милетским переселенцам землю на горе Митридат (в современной Керчи) для основания города Пантикапея. Потом в отношениях варваров и эллинов было все: мир и война, распространение греческих товаров далеко в скифскую степь, взаимопроникновение культур, взаимные династические браки и политические союзы, скифский протекторат над Ольвией и выжженная «хора» (сельскохозяйственная округа) Херсонеса.

 

Греки и варвары

Северное Причерноморье в культурном отношении представляло собой уникальную и своеобразную часть античного мира. Это своеобразие определялось тысячелетним (с VI в. до н. э. по IV в. н. э.) взаимодействием двух миров – эллинского и варварского. Греки принесли на причерноморскую землю свою культуру, искусство, религию, мифологию, литературу и поэзию. Местные племена – скифы, меоты, сарматы – восприняли многие черты этой культуры.

Илл. 74. Золотые и электровые монеты из древнегреческих колоний

При этом наибольшей эллинизации подверглись варвары, находившиеся в непосредственной близости от греческих колоний. Некоторые скифские аристократы эллинизировались до такой степени, что даже предпочитали подолгу жить в греческих городах (например, царь Скил в Ольвии).

В свою очередь, греки испытывали и обратное влияние мощной варварской периферии, и чем дальше, тем больше. Особенно усилилось воздействие местных племен на эллинов в самом конце I тыс. до н. э. – первых веках нашей эры. Но при всем при том Северное Причерноморье являлось не только отдаленнейшей областью греческой ойкумены, но и весомой составной частью эллинской цивилизации. Остров Левка (Змеиный) в Северо-Западном Причерноморье греки издавна связывали с Ахиллом – героем Троянской войны, святилище которого находилось на острове в течение многих столетий. Почитание Ахилла Понтарха – специфическая особенность эллинского причерноморского пантеона. Другой пример: Артемида, заменившая ланью обреченную умереть на жертвенном алтаре дочь Агамемнона – Ифигению, тайно перенесла ее в Крым (Тавриду) и сделала жрицей своего храма. А миф об аргонавтах и золотом руне, связанный с Колхидой? Самое непосредственное отношение к Понту имел и величайший греческий герой Геракл (вспомним легенду о происхождении скифских царей от брака Геракла и местной змееногой богини в изложении Геродота).

Первые обитатели греческих колоний жили в новых, весьма непривычных для них условиях. Суровый климат заставлял искать более подходящие для данной ситуации формы жилья и одежды. Обилие свободной плодородной земли и богатейшие рыбные ресурсы сделали молодые города-колонии активными участниками международной морской торговли. Корабли из разных центров Эллады везли на северные берега Понта вина разных сортов, дорогую посуду (часто расписанную лучшими эллинскими мастерами), одежду, обувь, ткани, оружие, ювелирные украшения и многое другое. Колонисты могли предложить в обмен зерно, рыбу, соль, кожи, рабов. Частично эти товары производили сами жители эллинских колоний, частично они получали их при обмене со скифским населением Степи и Лесостепи.

Античные государства Северного Причерноморья имели довольно высокий уровень развития законодательных и исполнительных структур, идеологическое обеспечение которых основывалось на принципах эллинского гражданского общества. В этом отношении очень показателен один интересный документ – гражданская присяга жителей Херсонеса:

Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девою, богами и богинями олимпийскими, героями, владеющими городом, территорией и укрепленными пунктами херсонесцев. Я буду единомышлен о спасении и свободе государства и граждан и не предам Херсонеса, Керкинитиды, Прекрасной гавани и прочих укрепленных пунктов и из остальной территории, которой херсонесцы управляют или управляли, ничего никому не предам, ни эллину, ни варвару, но буду оберегать все это для херсонесского народа…

Северопричерноморские государства представляли собой, как правило, автономные полисы с олигархическим или демократическим строем. В первых власть принадлежала небольшому числу привилегированных жителей, во-вторых – всем гражданам. Однако при этом в число граждан не входили женщины, дети, иностранцы, рабы и другие зависимые категории населения.

Структура полисной демократической организации предполагала наличие выборной законодательной и исполнительной власти. Законодательные функции принадлежали народному собранию («народу»), в котором принимали участие все граждане, и совету, от имени которых издавались декреты и постановления. На народном собрании решались вопросы внешней политики, обороны, взаимоотношений с окружающими племенами, организации посольств, предоставления гражданских прав иностранцам и привилегий купцам, обеспечения населения продовольствием в неурожайные годы, издавались законы о денежном обращении и почетные декреты в честь граждан, оказавших важные услуги городу. Все эти вопросы перед передачей их в народное собрание обсуждались в совете, который, кроме того, проверял способности кандидатов занимать государственные посты и контролировал работу исполнительной власти. Исполнительная власть осуществлялась различными коллегиями – магистратурами или отдельными служебными лицами – магистратами, которые избирались обычно на один год. Наивысшей магистратурой являлась коллегия архонтов. Были также коллегии, ведавшие финансами, коллегии стратегов и др. В разных полисах могли быть различия в количестве и номенклатуре тех или иных коллегий и магистратур. Имелся суд, состоявший из нескольких отделов, каждый из которых ведал определенным кругом вопросов. В судопроизводстве участвовали судьи, обвинители, свидетели.

Илл. 75. Плита с изображением Деметры в расписном склепе.

Курган Большая Близница, Прикубанье, IV в. до н. э.

Среди северопричерноморских государств в отношении политической организации выделялся только Боспор. Он, с одной стороны, представлял собой сложный конгломерат античных городов-государств, сохранявших, хотя бы формально, полисную организацию, и по отношению к которым боспорский царь был архонтом, то есть высшим должностным лицом исполнительной власти. С другой стороны, для местных (варварских) племен, входивших в состав Боспора, он являлся царем. Эти племена сохраняли свое исконное устройство, обычаи, особенности быта, а группами племен управляли вожди или царские наместники.

В этническом отношении население античных государств на начальном этапе состояло, в основном, из ионийских греков, а также выходцев из Аттики, Теоса, Гераклеи Понтийской. Именно они и их потомки, имевшие высоко развитое национальное самосознание на протяжении всей античной эпохи, составляли этническую основу населения северопричерноморских государств. Колонисты старались сохранять культуру и традиции метрополии. Так, например, почти через семь столетий после основания Ольвии большинство ее жителей, несмотря на скифский облик их одежды, хорошо знали «Илиаду» Гомера, а некоторые из них и произведения Платона и сохраняли, хотя и не совсем чистый вследствие варварского окружения, греческий язык.

Естественно, среди населения античных городов Северного Причерноморья были и выходцы из окружающих варварских племен, а в состав государств могли входить и целые местные племена, как это отмечалось уже для Боспора (а также миксэллины, или эллино-скифы в районе Ольвии и др.). Однако данные раскопок свидетельствует о незначительном количестве варваров среди населения городов и сельских поселений – в пределах нескольких процентов. В основном, это были скифы, фракийцы, а на Азиатском Боспоре – синды и меоты. Особенно тесными взаимоотношения варваров и греков были на Боспоре, менее тесными – между жителями Ольвии и скифами.

Последняя треть IV – середина III вв. до н. э. явились временем наивысшего экономического и культурного расцвета античных государств Северного Причерноморья. Большую роль в экономике начали играть окружающие племена. Произошла также определенная переориентация торговых связей – все большее значение стала приобретать торговля с малоазийскими, островными и особенно южнопонтийскими центрами. Наладились более тесные отношения и между самими северопричерноморскими городами.

Илл. 76. Деталь бронзовой греческой чаши с антропоморфной скульптурой. «Частые

курганы», курган № 1 (раскопки ВУАК)

Этот расцвет, однако, не был продолжительным. Начавшиеся активные передвижения окружающх кочевых племен, в частности сарматов, дестабилизировали обстановку в степях. А это, в свою очередь, подрывало основу благополучия античных государств – их земледелие и торговлю с местными племенами. Яркую картину крайне тревожной ситуации, сложившейся вокруг Ольвии, одного из крупнейших античных городов в то время, рисует нам уникальный памятник эпиграфики – декрет в честь богатого ольвийского гражданина Протогена. Речь идет о бесконечных подношениях варварским вождям, в частности – скифскому царю Сайтафарну, о готовящемся нашествии варварских племен галатов и скиров, о том, что в связи со всеми этими событиями многие иностранцы и граждане выселились из Ольвии.

Ситуация осложнялась ухудшением климата. II в. до н. э. стал самым рекордным по количеству засух и неурожаев. Результатом явилось, например, прекращение существования во второй половине III в. до н. э. большой хоры

Ольвии. Близкие кризисные явления в это время происходили в сельских округах Боспора, Херсонеса, Тиры и западнопонтийских городов.

Со временем все более усиливается давление окружающих варварских племен на северопричерноморские города. По мнению некоторых исследователей, в середине II в. до н. э. в зависимость, возможно, в форме протектората, от позднескифского государства попадает Ольвия, где чеканятся монеты скифского царя Скилура. Примерно с середины II в. до н. э. во власти так называемых поздних скифов оказывается Северо-Западный Крым, а сам Херсонес вступает с ними в затяжной военный конфликт. Херсонес стал, в конце концов, победителем, однако только с помощью царя Понтийского государства Митридата VI Евпатора, который послал в Херсонес своего полководца Диофанта. В почетном декрете херсонесцев в честь Диофанта рассказывается о том, что во время похода тот покорил тавров, вынудил скифов отступить на свою территорию, овладел Неаполем Скифским и крепостью Хабеи. Но для окончательного усмирения скифов Диофанту пришлось совершить еще один поход. Не лучше обстояли дела и на Боспоре.

Заключительный период в истории северопричерноморских античных государств – римский (вторая половина I в. до н. э. – 70-е гг. IV в. н. э.) – связан с постепенным проникновением в этот регион римских влияний и римских войск. В итоге это привело к включению Тиры, Ольвии и Херсонеса в состав римской провинции – Нижней Мезии.

Римские войска были выведены из Северного Причерноморья в середине – третьей четверти III в. н. э. И местные форпосты античной цивилизации оказались почти беззащитными перед угрозой новых массовых нашествий конных азиатских орд. Гуннский погром в 70-х гг. IV в. до н. э. положил конец почти тысячелетнему существованию многих греческих городов в регионе.

Исторические судьбы каждого эллинского города на северном побережье Понта наряду с общими чертами обладали и многими отличиями. Поскольку таких городов было там немало, то ниже речь пойдет об истории лишь двух, но важнейших из них: Ольвии и Пантикапее, располагавшихся соответственно на западном и восточном флангах эллинских колоний.

 

Одьвия-«Счастдивая»

[50]

Руины древней Ольвии находятся на правом берегу Бугского лимана возле современного села Парутино Очаковского р-на Николаевской обл. Город был основан во второй четверти VI в. до н. э. выходцами из Милета. Уже само название колонии – Ольвия – говорит о том, что переселившиеся сюда эллины хорошо знали куда и зачем они едут и были вполне уверены в своем благоприятном будущем. И на самом деле, нигде нет поблизости столь удобного в географическом и топографическом плане места для устройства поселения.

Город разместился на двух прибрежных террасах. Одна из них, нижняя, богата родниками с прекрасной питьевой водой и очень удобна для устройства гавани. Здесь, помимо портовых сооружений, разместились многочисленные ремесленные мастерские и торговые лавки ольвиополитов. Эта часть Ольвии получила название «нижний город». Верхняя терраса, защищенная с запада и севера широкими и глубокими балками, представляла собой великолепное естественное укрепление. Здесь уже в V в. до н. э. вдоль балок были построены крепостные стены, внутри которых расположился «верхний город» с жилыми кварталами, храмами, общественными постройками и площадями.

Освоение Ольвии и окружающих ее сельских поселений происходило на землях не занятых в то время оседлыми племенами варваров. По-видимому, и отношения с окружающими племенами кочевых скифов были в основном мирными. Во всяком случае, каких-либо остатков оборонительных сооружений в Ольвии до V в. до н. э. не обнаружено. Нет и каких-либо других доказательств военных конфликтов.

Существующее в науке мнение о заметном сокращении ольвийской хоры в V в. до н. э. в результате скифской угрозы не находит археологического подтверждения: на оставленных сельских поселениях нет никаких следов военных действий, пожарищ, разрушений. Более того, как сообщает Геродот, отношения скифов и Ольвии были тогда достаточно мирными и дружественными. Именно к этому времени относится и эпизод со скифским царем Скилом, описанный «отцом истории» красочно и со множеством интересных деталей. Скил был сыном скифского царя Ариапифа. Его мать была гречанкой – жительницей города Истрия в устье Дуная. Она чуть ли не с колыбели научила своего сына говорить и писать по-эллински. И со временем Скил полюбил Элладу больше, чем Скифию. Но именно эта неистовая любовь к греческой культуре и привела его, в конце концов, к мучительной гибели. Варвары даже своим правителям не прощали нарушения вековых обычаев и традиций. Впрочем, обратимся к тексту Геродота:

Царствуя над скифами, Скил вовсе не любил образ жизни этого народа. В силу полученного им воспитания царь был гораздо более склонен к эллинским обычаям и поступал, например, так: когда царю приходилось вступать с войском в пределы города борисфенитов (эти борисфениты сами себя называют милетянами), он оставлял свиту перед городскими воротами, а сам входил в город и приказывал запирать городские ворота. Затем Скил снимал свое скифское платье и облачался в эллинскую одежду. В этом наряде царь ходил по рыночной площади без телохранителей и других спутников (ворота же охранялись, чтобы никто из скифов не увидел царя в таком наряде). Царь же не только придерживался эллинских обычаев, но даже совершал жертвоприношения по обрядам эллинов. Месяц или даже больше он оставался в городе, а затем вновь надевал скифскую одежду и покидал город. Такие посещения повторялись неоднократно, и Скил даже построил себе дом в Борисфене и поселил там жену, местную уроженку.

Печальная участь, однако, была суждена Скилу. А произошло это вот по какому поводу. Царь пожелал принять посвящение в таинства Диониса Вакха. И вот, когда предстояло приступить к таинствам, явилось великое знамение. Был у царя в городе борисфенитов большой роскошный дворец, обнесенный стеною <…> Кругом стояли беломраморные сфинксы и грифоны. На этот-то дворец бог обрушил свой Перун, и он весь погиб в пламени. Тем не менее, Скил совершил обряд посвящения. Скифы осуждают эллинов за вакхические исступления. Ведь, по их словам, не может существовать божество, которое делает людей безумными. Когда царь, наконец, принял посвящение в таинства Вакха, какой-то борисфенит, обращаясь к скифам, насмешливо заметил: «Вот вы, скифы, смеетесь над нами за то, что мы совершаем служение Вакху и нас охватывает в это время божественное исступление. А теперь и ваш царь охвачен этим богом; он не только совершает таинства Вакха, но и безумствует, как одержимый божеством. Если вы не верите, то идите за мной и я вам покажу это!» Скифские главари последовали за борисфенитом. Он тайно провел их на городскую стену и посадил на башню. При виде Скила, проходившего мимо с толпой вакхантов в вакханическом исступлении, скифы пришли в страшное негодование.

Скил был свергнут и бежал во Фракию, к родственникам по материнской линии. На его место царем Скифии избрали Октамасада, его брата. Разгневанные скифы пошли даже войной на фракийцев, укрывших беглеца. Но мудрые уроженцы Балкан рассудили, что одна, хотя и царская, жизнь не стоит большой крови на полях сражений. И они выдали Скила скифам. Изменнику отрубили голову. Это произошло около 450 г. до н. э.

За несколько десятилетий до описываемых событий точно такая же печальная судьба постигла и другого знатного скифа – царевича Анахарсиса. Его мать, как и у Скила, была гречанкой, и он свободно владел не только своим, но и греческим языком. Отец, скифский царь Гнур, послал его учиться в Элладу. Успехи юноши в усвоении богатств эллинской науки, культуры и искусства были столь велики, что сами греки назвали его одним из семи величайших мудрецов. Завершив свое образование на греческой земле, Анахарсис принес обет эллинской Матери богов – Гее, что будет выполнять обряды в ее честь, если благополучно вернется домой через опасную водную стихию. Как и все скифы, царевич был человеком сугубо сухопутным и безумно боялся моря. Когда греческий корабль поднял паруса и вышел на морской простор, Анахарсис спросил одного из матросов, какова толщина бортов судна, и получил ответ: «четыре пальца». На что мудрец тут же ответил: «все мы плывущие на этом судне всего на четыре пальца удалены от смерти». Но плавание завершилось благополучно и вернувшись домой, Анахарсис тайно приступил к совершению обряда в честь греческой богини. Случайно проходивший мимо скиф заметил это и поспешил донести царю Савлию – брату мудреца. Царь, убедившись в правоте доноса, казнил Анахарсиса, застрелив его из лука. «Вот таким образом скифы охраняют свои обычаи, а тех, кто перенимает чужеземные законы, вот так наказывают», – писал Геродот.

Илл. 77. Греческая чаша для вина (килик) с процарапанной греческой надписью.

Ольвия, V в. до н. э.

А может быть, эти рассказы «отца истории» лишь пустая легенда, красивый вымысел, дабы подчеркнуть величие эллинской культуры и ее огромную притягательность даже для варваров? Достоверность сообщения Геродота была подтверждена недавно одной интересной находкой. В середине 30-х гг. XX в. в Румынской Добрудже, в 10 км к югу от античной Истрии, на морском побережье крестьяне с. Карахарман при вспашке поля случайно обнаружили массивный золотой перстень. На его щитке глубокой гравировкой было вырезано изображение сидящей на троне женской фигуры с зеркалом в одной руке и подобием скипетра или жезла – в другой. Слева от изображения архаическими греческими буквами (ионийский, милетский шрифт) нанесена короткая надпись: «собственность Скила». По мнению историка Ю.Г. Виноградова, который провел общий анализ этого уникального предмета и прочитал надпись, перстень действительно принадлежал казненному скифскому царю и был, скорее всего, изготовлен именно в Ольвии.

Но вернемся к истории «Счастливого города». В последней четверти V в. до н. э. Ольвия, по-видимому, какое-то время входила в состав Афинского Морского союза. К этому времени относится начало выпуска чеканной, а не литой монеты. Налицо новый экономический расцвет полиса. Не исключено, что определенную роль в победе демократии в Ольвии (в течение V в. до н. э. делались неудачные попытки установить тиранический режим) сыграла знаменитая морская экспедиция афинского стратега Перикла в Черное море. По сообщению Плутарха, около 435 г. до н. э. Перикл с большой эскадрой кораблей афинского флота вошел в Понт Эвксинский, где «сделал для эллинских городов все, что им было нужно, и отнесся к ним дружелюбно, а окрестным варварским народам, их царям и вождям он показал великую мощь, неустрашимость, смелость афинян, которые плывут куда хотят и все море держат в своей власти». Афинский государственный строй был наиболее демократичным в Греции, а размах деятельности Перикла, даже если сам он никогда так и не побывал в Ольвии лично, позволяет предположить, что он, хотя бы косвенно, оказал влияние на окончательную победу демократии в Ольвии.

Илл. 78. Ваза с женским лицом. Ольвия, V в. до н. э.

На короткое время подъем прерывается нападением 30-тысячной македонской армии во главе с полководцем Александра Македонского – Зопирионом. В 331 г. до н. э. он осадил город и три месяца безуспешно пытался взять его. Как сообщает античный автор Макробий, Ольвии, которая не имела регулярных войск, пришлось изрядно постараться, чтобы выстоять в этой борьбе: отпустили на волю рабов, дали гражданство иностранцам, простили горожанам старые долги. Материальные следы этой осады выявлены сейчас археологами: пожарища в районе западных ворот и массовое захоронение – братская могила молодых людей и детей, побитых камнями и расстрелянных из луков. Причем на ногах двух скелетов сохранились железные кандалы. «Вероятно, – предполагает историк Е.А. Молев, – это были жители хоры или предместий города, захваченные врасплох нашествием противника и попавшие в плен. Стремясь принудить город к капитуляции, македоняне, по-видимому, пригрозили защитникам, что казнят их захваченных родственников на глазах у них. И после отказа от капитуляции исполнили свою угрозу».

Успешное отражение столь опасного противника укрепило положение Ольвии, и она вновь вступила в полосу экономического и политического расцвета. Расширяется ее хора, достигая максимальной величины. Возникают сельские поселения в верховьях Березанского лимана, на правом берегу Днепровского лимана и на Кинбурнской косе. Количество сельского населения достигает 28–31 тыс. человек, а число жителей в самом городе – от 14 до 21 тыс. человек. Впервые начинается чеканка золотой монеты. Территория Ольвии расширяется, в 50 м от прежней крепостной стены строится новая, не менее мощная. Перестраиваются теменос и агора. А в храме городского божества Аполлона Дельфиния вместо известнякового алтаря возводится мраморный. Создается театр. Появляется много новых просторных жилых домов, отличающихся богатым убранством. Развиваются не только сельское хозяйство, включая виноградарство и виноделие, но и различные ремесла и промыслы – рыболовство, прядение, ткачество, гончарство, металлообработка.

Однако ко второй половине III в. до н. э. в связи с изменением общей политической ситуации в Причерноморье, крахом Скифии и крупными перемещениями кочевых племен Ольвия вступает в затяжной кризис. Гибнут селения большой хоры. Приходит в упадок торговля. Яркая, но печальная картина жизни города во второй половине III в. до н. э. – неурожаи, недостаток денег, неспокойная обстановка в степях, – вырисовывается из декрета в честь Протогена. Ниже даны выдержки из него:

<…> Протоген, унаследовав от отца благосклонность к народу, всю жизнь продолжал говорить и действовать лучшим образом: во-первых, когда царь Сайтафарн прибыл в Канкит и требовал даров, дававшихся ему по случаю проезда, а общественная казна была пуста, он по просьбе народа дал 400 золотых; и когда архонты заложили священные сосуды на городские нужды Полихарму за 100 золотых и не могли их выкупить, а иностранец (т. е. Полихарм) хотел уже нести (сосуды, на переплавку) к мастеру <…> Протоген сам выкупил сосуды, уплатив эти 100 золотых; <…> и при жреце Иродоре, когда случился голод и хлеб продавался по 5 медимнов за золотой, и народ вследствие угрожавшей опасности считал нужным заготовить достаточное количество хлеба и приглашал к этому имевших запасы, он первый выступил и обещал 2000 медимнов по 10 медимнов за золотой и, между тем как другие немедленно получали плату, он, оказав снисхождение на год, не взыскал никаких процентов Еще же, когда наибольшая часть города со стороны реки <…> не была окружена стеною, а перебежчики извещали, что галаты и скиры составили союз и собрали большие силы, которые и явятся зимою, а сверх того еще, что фисаматы, скифы и савдараты ищут укрепленного места, точно так же боясь жестокости галатов, и когда вследствие этого многие впали в отчаяние и приготовились покинуть город, <…> вследствие этого собравшийся народ, придя в уныние и представляя себе угрожающую опасность и ужасы, приглашал всех зажиточных людей помочь и не допустить, чтобы отечество, с давних лет оберегаемое, подпало власти врагов, и, между тем как никто не предлагал своих услуг ни для всего, ни для части того, о чем просил народ, Протоген обещал сам выстроить обе стены и наперед предложил все расходы на них…

Но несмотря на все эти трудности, Ольвия продолжает жить и даже вести активную торговую деятельность. Существует и ближайшая сельская округа. Правда, есть предположение, что в середине II в. до н. э. город попадает в зависимость от скифского царя Скилура. Поводом для его появления послужил факт чеканки ольвиополитами монеты этого скифского царя. Но большинство ученых считает, что полис связывали со скифами лишь союзнические или дружеские отношения.

С конца II в. по 60-е гг. I в. до н. э. город попадает в зависимость от понтийского монарха Митридата VI Евпатора (123-63 гг. до н. э.). Скорее всего, греки сами обратились к нему за помощью в связи с очень напряженной политической обстановкой в Нижнем Побужье. Так, в Ольвийском декрете в честь Никерата говорится о постоянно угрожающих городу врагах, из-за которых население даже пыталось бежать на Гилею (современная Кинбурнская коса). Понтийское царство оказало необходимую помощь. В Ольвии в конце II в. до н. э. разместился гарнизон войск Митридата, были укреплены за счет разборки старых каменных построек оборонительные стены города. Но со смертью Митридата все прекращается (63 г. до н. э.). Солдаты уходят, и город становится легкой добычей гетов под предводительством Буребисты (около 55 г. до н. э.). Жители покинули разоренный город, часть из них ушла на Нижнеднепровские городища к оседлым скифам. Но уже в конце I в. до н. э. уцелевшее население возвращается на старые пепелища и начинается постепенное возрождение Ольвии. Правда ее территория сокращается почти втрое. Застройка становится скученной и бедной. Усиливается римское влияние. В 99 г. н. э. в Ольвии побывал философ из Вифинии Дион Хризостом и оставил нам довольно подробные воспоминания, рисующие реальную картину жизни города в то время. Он пишет:

Город борисфенитов по величине не соответствует своей прежней славе вследствие неоднократных разорений и войн, находясь уже так давно среди варваров и при том почти самых воинственных, он постоянно подвергается нападениям и несколько раз уже был взят врагами; последнее и самое сильное разорение его было не более как 150 лет назад: геты взяли и его остальные города на левом берегу Понта вплоть до Аполлонии. Вследствие этого дела тамошних эллинов пришли в крайний упадок: одни города совсем не были восстановлены, другие – в плохом виде, и при этом нахлынула в них масса варваров <…> После разгрома борисфениты снова заселили город, как мне кажется, по желанию скифов, нуждавшихся в торговле и посещениях эллинов, которые по разрушению города перестали приезжать туда, так как не находили соплеменников, которые могли бы их принять, а сами скифы не желали и не умели устроить им торговое место по эллинскому образцу. О бывшем разорении свидетельствует плохой вид построек и тесное расположение города на небольшом пространстве: он пристроен лишь к небольшой части прежней городской черты, где остается еще несколько башен, не соответствующих ни величине, ни силе нынешнего города; находящееся между ними пространство тесно застроено домишками почти без промежутков и обнесено очень низенькой и непрочной стеной. Некоторые башни стоят так далеко от заселенной ныне местности, что нельзя даже представить себе, что они принадлежали одному городу. Все это служит явными признаками его разорения и затем еще то, что в храмах не осталось ни одной целой статуи, но все они изуродованы, равно как и бывшие на надгробных памятниках…

Илл. 79. Паптикапейская золотая монета с изображением Митридата VI Евпатора. II в. до н. э.

Но вот, что поразительно (и это буквально потрясло и самого Диона Хризостома): уцелевшие жители Ольвии, несмотря на все варварские нашествия и погромы, бережно сохранили основы своей эллинской культуры. Почти все они были грамотны и знали наизусть «Илиаду» Гомера. Впрочем, предоставим слово очевидцу:

Мне случалось прогуливаться перед городом. Некоторые из борисфенитов по обыкновению выходили ко мне из города; потом Каллистрат <…> очень вежливо подошел, спрятав руку под плащ. Он был опоясан большим всадническим мечом, одежду его составляли шаровары и прочее скифское убранство, на плечах был небольшой черный плащ, какой обыкновенно носят борисфениты <…> Каллистрату было лет 18, он был очень красив и высок и в наружности имел много ионического. Про него говорили, что он храбр на войне и многих савроматов или убил или взял в плен; кроме того он прилежно занимался красноречием и философией, так что даже выражал желание уехать вместе со мною <…> Зная, что Каллистрат почитатель Гомера, я тотчас заговорил о нем. Почти все борисфениты усердно читают этого поэта, вероятно, потому, что они и теперь еще воинственны, а может быть вследствие любви к Ахиллу: они чрезвычайно чтут его, построили ему один храм на так называемом Ахилловом острове, а другой в самом городе, и кроме Гомера ни о ком другом не хотят и слушать. Хотя они по-гречески говорят не совсем уже чисто, благодаря тому, что живут среди варваров, но все-таки Илиаду почти все знают наизусть.

Впрочем, это была уже агония великого города. Еще на одно столетие (с середины II до середины III вв. н. э.) там был размещен гарнизон римских легионеров, которые уберегли Ольвию от новых нападений кочевников. Но с их уходом судьба города была решена: сначала в 70-х гг. III в. его разоряют готы, а окончательную точку в почти тысячелетней истории «Счастливой» ставит гуннское нашествие в IV в. н. э.

 

Боспор Киммерийский (Пантикапей)

Боспор Киммерийский представлял собой уникальное и самое крупное в Северном Причерноморье античное государство, просуществовавшее более тысячи лет. Оно располагалось на территории двух современных полуостровов – Керченского и Таманского. Название «Боспор» греки перенесли с пролива Боспор Фракийский (совр. Босфор между Мраморным и Черным морями) на современный Керченский пролив между Черным и Азовским морями, назвав его Боспор Киммерийский, поскольку, по представлениям эллинских авторов, земли в Северном Причерноморье, заселяемые колонистами из Малой Азии, принадлежали ранее киммерийцам.

С периода основания античных городов в районе Керченского пролива ближайшими соседями Боспорского царства с запада были тавры, обитавшие в крымских горах и враждебно относившиеся к переселенцам из Эллады. На севере и северо-востоке эллинские колонисты граничили со скифами. Кочевые скифские племена во время первых посещений греками боспорских земель и основания ими самых ранних поселений находились в основном на

Северном Кавказе и в Прикубанье. После же освоения скифами причерноморских степей между Доном и Дунаем они стали самыми ближайшими соседями боспорян, особенно в V–IV вв. до н. э. На Таманском полуострове обитали местные племена синдов, меотов, дандариев, торетов, псессов. Большинство из них было оседлыми земледельцами и скотоводами. Они не мешали эллинам селиться на прибрежных землях, и между ними и колонистами быстро наладились тесные культурные и экономические связи.

Таким образом, греки на Боспоре Киммерийском в отличие от других припонтийских районов в наибольшей мере соприкоснулись с местными варварскими племенами. На территории Боспорского царства всегда проживали не только эллины, но и синды, меоты, скифы, тавры, фракийцы, а в более поздние эпохи и сарматы. Боспорские города периодически пополнялись выходцами из разных греческих областей Средиземноморья и Причерноморья, а также из варварской среды. Однако ведущей силой в государстве до самого конца античной эпохи являлись греки, сохранявшие родной язык, эллинскую культуру и обычаи. Многие греческие поселения, особенно на Керченском полуострове, очень быстро превратились в независимые от своих метрополий (главным образом Милета) процветающие полисы. С самого начала среди них особенно выделялся Пантикапей, раньше всех основанный и занявший наиболее выгодное в географическом, экономическом и стратегическом отношении место в Восточном Крыму – на берегу пролива, возле самой прекрасной бухты Керченского полуострова. Прежде всего, это была удобная стоянка для кораблей. Кроме того, Керченский пролив и прежде и сейчас необычайно богат рыбой – одним из основных продуктов питания эллинов. И, наконец, с суши к городу примыкали почти незаселенные плодородные степи, создававшие обширный фонд земель для хозяйственной деятельности поселенцев.

«Гавань Пантикапея, – отмечает историк Е.А. Молев, – находилась на месте центра современной Керчи. Рядом с гаванью, что было типично для греческих портовых городов, очевидно, располагалась и агора. Большая часть жилых кварталов и ремесленных мастерских Пантикапея раскинулась по склонам высокой каменистой горы, которая возвышалась на 91 м над уровнем моря и называлась „горой Митридат“ <…> На вершине этой горы располагался акрополь, остатки которого недавно были раскопаны и реконструированы. Внутри него разместились храмы и общественные здания. Главным божеством-покровителем Пантикапея был Аполлон, и именно ему был посвящен главный храм акрополя. Весь город со временем был опоясан мощной каменной стеной».

Уже с конца VI в. до н. э. Пантикапей выпускает серебряные монеты, которые стали вскоре межполисными денежными знаками. Именно монеты с символикой или именем верховного бога Аполлона, а также отсутствие названия г. Пантикапей в ранней античной литературной традиции и эпиграфике дает право предполагать, что первоначально город назывался Аполлония и был переименован в Пантикапей только в V в. до н. э. после прихода к власти династии Спартокидов, сделавших этот полис столицей государства.

Илл. 80. Роспись плафона в склепе Пантикапея. I в. н. э.

Вполне возможно, что в период притязаний скифов на боспорские земли пантикапейцами была создана специальная легенда, в которой основание их города относилось еще ко времени похода аргонавтов, то есть к героическому веку в истории Эллады. Его основателем, согласно легенде, стал сын Ээта, брат колхидской колдуньи Медеи, которому некий скифский царь Агаст уступил эти земли для эллинской колонизации. Есть и другие сведения по поводу основания Пантикапея. Так, Страбон писал в I в. до н. э., что греки просто прогнали кочевавших здесь скифов, точно так же, как в свое время скифы прогнали из Северного Причерноморья киммерийцев. Однако археологические данные свидетельствуют о том, что в начале VI в. до н. э., когда в этих краях впервые обосновались эллины, здесь не было ни оседлого, ни кочевого местного населения.

В экономике Боспора важное место занимали торговые связи с городами Средиземноморья и Причерноморья, а также с варварами. Кроме этого боспоряне занимались земледелием, садоводством, рыболовством, промыслами. Большие успехи были достигнуты в металлургии, гончарном производстве и в ювелирном деле.

Важно отметить, что после гибели Таганрогского поселения в последней четверти VI в. до н. э. уже в начале V в. до н. э. боспорские эллины появляются в скифском Елизаветовском городище и основывают там свой большой торговый квартал. Именно здесь осуществлялась оживленная транзитная торговля с варварским населением Нижнего и Среднего Дона, а также Северо-Восточного Приазовья. По подсчетам российского ученого И.Б. Брашинского, сюда морем за год привозилось не менее 1750–1900 амфор высокосортных вин с островов Хиос, Самос, Лесбос, Фасос и других известных греческих винодельческих центров. Если считать, что в среднем вместимость стандартной греческой амфоры колеблется от 25 до 30 литров, то ежегодный ввоз винной продукции составит около 57 тысяч литров. В Елизаветовском городище его переливали в бурдюки и отправляли далее. Сюда же поступали и ремесленные товары как из средиземноморских городов, так и из боспорских поселений.

Сравнительно плотное расположение городов и поселений на территории Европейского и Азиатского Боспора, языковая, культурная и религиозная близость и, самое главное, скифская угроза стали стимулом для их объединения. Очевидно, что еще до установления царской или тиранической власти Археанактидов здесь во главе с Пантикапеем была создана военно-оборонительная федерация автономных полисов. Для укрепления этого объединения греки создали и общий религиозный союз под эгидой верховного бога и покровителя всех колонистов Аполлона Врача (Спасителя).

Но торжество эллинской демократии продолжалось недолго. Около 480 г. до н. э. верховную власть на Боспоре захватывает царская династия Археанактидов. «Вполне вероятно, – отмечает известный украинский археолог С.Д. Крыжицкий, – что во время экстремальной ситуации в борьбе со скифами стратегу из аристократического рода Археанактидов удалось восстановить мир, а заодно с этим и захватить власть. Автономными остались только Нимфей и Феодосия. При Археанактидах была организована общеполисная оборона и сооружен в Пантикапее большой храм Аполлона, ставший общебоспорским религиозным центром его культа. Их политика была направлена на сохранение мирных отношений с соседними племенами. В итоге можно констатировать, что первое объединение греков на Боспоре, каким бы оно ни было, стало главным ядром создания Боспорского царства».

Однако в 438 г. до н. э. власть в Пантикапее перешла к Спартоку, который, хотя и правил всего 7 лет, положил начало династии Спартокидов, стоявшей во главе Боспорского царства более трех веков. Способ захвата власти и этническая принадлежность Спартока до сих пор остаются неясными. При царствовании ранних Спартокидов – Сатире I (433–390 гг. до н. э.), Левконе I (389–349 гг. до н. э.) и Перисаде I (349–310 гг. до н. э.) – Боспор постепенно превратился в самое мощное эллинистическое государство в Причерноморье с территорией более чем в 5 тыс. кв. км. В одной из боспорских надписей Перисад I именовался правителем всей земли, какая лежит между крайними пределами тавров на западе и границами Кавказа на востоке. Еще Сатир I подчинил себе Нимфей и долго, но неудачно пытался сломить сопротивление независимой Феодосии. Он и умер возле ее так и не взятых им стен. Город покорился лишь его старшему сыну, Левкону I, и с тех пор правители-Спартокиды называли себя «архонтами Боспора и Феодосии».

Особые отношения существовали у боспорян со скифами. Так, например, на богатой скифянке был женат афинянин Гилон, тот самый, который передал в руки Сатира город Нимфей (входивший, кстати, в Афинский морской союз). В благодарность Сатир подарил Гилону греческий городок Кепы на Тамани. Скифянка родила двух дочерей, которых после того, как они выросли, Гилон отправил в Афины, снабдив большим количеством денег, о чем сообщал известный оратор Эсхин. Старшая дочь Клеобула вышла замуж за Демосфена и родила сына, тоже Демосфена, ставшего знаменитым оратором. Он часто защищал в судах боспорских правителей, купцов и граждан. Возможно, что он навещал своего деда и бабушку-скифянку по материнской линии. Очевидно, брачные союзы нередко заключались между представителями знатных боспорских, синдских и скифских родов. Подтверждением этого является рассказ Полиэна о том, что Сатир I отдал свою дочь в жены синдскому царю Гекатею. Его эллинское имя, в свою очередь, является свидетельством, хотя и косвенным, что такие смешанные браки существовали и раньше. То, что внук Перисада I, тоже Перисад, решил найти убежище у скифского царя Агара, когда шла расправа его дяди Евмела над ближайшими родственниками, также вряд ли случайно. Скорее всего, Перисад был родственником Агара.

Археологические данные, в частности некоторые богатые погребения как в Скифии, так и на Боспоре, изучены пока явно недостаточно, чтобы ответить на вопрос о заключении смешанных браков. Лишь отдельные женские погребения в курганах, например Большой Близнице на Тамани, Огузе в Приднепровье, предположительно считаются принадлежащими женщинам из боспорского царского дома; точно так же отдельные богатые курганы типа Куль-Обы и Юз-Обы вблизи Пантикапея могли принадлежать знатным скифам, женатым на царевнах из рода Спартокидов.

По сведениям Страбона и Лукиана, отношения между Боспором и Скифией строились, в основном, на основе мирных соглашений: боспоряне выплачивали дань скифским царям, а те предоставляли своих конных воинов для борьбы с врагами. Между ними случались, безусловно, и кратковременные военные столкновения, но они быстро улаживались дипломатическими средствами и богатыми подарками.

IV в. до н. э. – время наивысшего расцвета Боспора. Важнейшее место в его развитии занимали торговые связи с Афинами. Ежегодно Спартокиды продавали этому греческому городу около 400 тыс. медимнов (16 380 тонн) хлеба. Боспор обеспечивал своим хлебом и прочими продуктами половину населения этого крупнейшего в Средиземноморье экономического и культурного центра. Один только Демосфен за то, что представлял интересы боспорян в Аттике, получал каждый год 41 тонну беспошлинного зерна. Афиняне расплачивались золотыми драхмами и драгоценными изделиями. Кроме того, в благодарность в Афинах издавали почетные декреты и устанавливали статуи боспорских царей и их сыновей. Из Афин в Пантикапей широким потоком шли чернолаковые и расписные глиняные сосуды, множество драгоценных ювелирных изделий, оливковое масло, вино, одежда, ткани, скульптура, терракоты и многое другое. Афины гарантировали боспорянам свободное плавание в зонах, находившихся под их контролем, политическую, военную и культурную поддержку.

Благодаря Афинам в Пантикапее были открыты собственные мастерские по производству разнообразных ювелирных изделий из золота, серебра и бронзы, которые в виде посольских и брачных даров, а нередко и в виде дани или платы за военную помощь поступали к скифским царям и к скифской знати.

Илл. 81. Роспись склепа в Пантикапее со сценой конного сражения. II в. н. э.

Среди них встречаются уникальные произведения так называемого эллино-скифского искусства, сделанные специально для скифской элиты как лучшими афинскими, так и боспорскими мастерами. Следует выделить такие шедевры, как пектораль из Толстой Могилы, гребень из Солохи, кубок и фиалу из Куль-Обы, выполненные из золота, серебряные амфору из Чертомлыка, чашу из «Гаймановой Могилы», круглодонный сосуд из «Частых курганов», на которых изображены разнообразные сцены из жизни и эпоса скифов. К скифским царям поступали также великолепные золотые обивки горитов со сценами из чисто эллинских мифов об Ахилле и Троянской войне. При раскопках скифских курганов нередко встречаются ювелирные изделия и бляшки для украшения одежды, конской сбруи и погребальных пологов. Они и сейчас поражают утонченностью, художественным вкусом, выразительностью и высоким мастерством.

Бесспорно, что мастерская (или мастерские) по производству таких высокохудожественных и ценных вещей могла существовать только при царском дворце в Пантикапее. Она обеспечивала своей продукцией и многие богатые семьи из царского рода. Однако главными «потребителями» ее изделий были все же представители правящей верхушки Скифии. При столь феноменальном количестве драгоценных эллинских изделий в скифских курганах создается впечатление, что боспорские правители настойчиво стремились к мирным взаимоотношениям со Скифией.

Процветание Боспорского царства было несколько подорвано жестокой междоусобной войной после смерти Перисада I. В борьбе за престол, развернувшейся между его сыновьями, победил младший, незаконный претендент на престол – Евмел. Он попытался истребить всех ближних и дальних родственников. И это ему удалось: спасся лишь его племянник – юный сын погибшего Сатира II, скрывшийся в скифских кочевьях.

Начался постепенный упадок государства Спартокидов. В конце II в. до н. э. Боспор попадает сначала в зависимость от Митридата VI Евпатора, а затем – Рима. Не раз еще происходила смена правящих в Пантикапее династий (как правило, отнюдь не эллинских). Были и взлеты и падения в поздней истории этого странного греко-варварского царства. Но все это происходило под бдительным оком римских императоров. Готское нашествие с запада и сарматско-гуннские походы с востока сокрушили некогда сильное государство, привели к гибели почти всех городов и селений Боспора. Правда, какие-то проблески жизни в некоторых местах сохранились, в том числе и в Пантикапее, а потом началось медленное возрождение. Со второй половины III в. н. э. на Боспоре стало укореняться христианство. Около 552 г. он признал свое подчинение Византийской империи.

 

Бессмертная культура эллинов

Уникальным в истории греческого Причерноморья является то, что на протяжении многих веков жители полисов сохраняли эллинский язык и многие античные традиции, несмотря на многовековое взаимодействовие с культурой и языком скифов, синдов, меотов, сарматов, фракийцев, гуннов и других племен.

В Северном Причерноморье греки любили украшать свои дома, храмы, общественные здания и площади скульптурой. Изваяния богов, портретные скульптуры правителей оживляли вид улиц, площадей и внутренних интерьеров. Археологами найдено здесь немало фрагментов произведений мастеров Эллады, Малой Азии, эллинистического Египта. Иногда среди них встречаются даже произведения лучших греческих скульпторов. Так, в Ольвии обнаружен пьедестал статуи, надпись на котором гласит, что это изваяние выполнено знаменитым афинским ваятелем Праксителем. Ряд фрагментов статуй из Пантикапея и Херсонеса принадлежит школам Фидия и Скопаса.

Илл. 82. Мраморная греческая скульптура в Северном Причерноморье:

а) голова бога (предположительно, Зевс Сотер или Асклепий). Ольвия, IV в. до н. э.;

б) Афродита Таманская. Кепы, IV в. до н. э.

По мере роста городов Причерноморья в них появляются скульптурные произведения собственных мастеров. От греческих они отличаются некоторой условностью и плоскостностью. Но, с другой стороны, здесь более прослеживается тенденция к сохранению индивидуальности и портретных черт изображаемых. Это, очевидно, связано с широким распространением обычая устанавливать надгробные статуи на могилах, особенно в городах Боспора. Из находок последних лет наиболее интересны мраморные рельефы с изображениями воинов, обнаруженные при раскопках на поселении у с. Юбилейное на Тамани. Прекрасным образцом боспорского скульптурного портрета является фрагмент статуи понтийского царя Митридата VI Евпатора из Пантикапея. К III–II вв. до н. э. относятся и такие памятники местной скульптуры, как статуи-полуфигуры (погрудные или поколенные изображения мужчин и женщин) и надгробные рельефные стелы с портретами боспорян. С архитектурой и скульптурой эллинов теснейшим образом связана и живопись. Лучшие памятники живописи сохранились в погребальных склепах (в склепе кургана Большая Близница обнаружена плита с изображением головы богини земледелия Деметры). Традиция подобного рода росписей получит наибольшее распространение в римский период истории Боспора.

Традиционными, восходящими еще к мифическим временам, были в Элладе соревнования поэтов и певцов, учрежденные, по преданию, Аполлоном в честь своей победы над змеем Пифоном в Дельфах. Эти соревнования стали довольно популярным сюжетом росписи сосудов. Находки таких изделий в городах Северного Причерноморья показывают, что жители Ольвии, Херсонеса и Боспора интересовались литературой. А стихотворные надписи в честь богов и почетных граждан, отрывки из «Илиады» и «Одиссеи» на фрагментах керамических сосудов, служивших черновиками для школьников, стихотворные застольные надписи показывают, что жители не только интересовались, но и сами активно занимались поэтическим творчеством. И это неудивительно, поскольку именно поэзия играла главенствующую роль в античной литературе в то время. Особенно многочисленны стихотворные надписи Боспора.

Греческая поэзия неотделима от музыки. Поэты обычно сопровождали чтение своих стихов аккомпанементом на лире и кифаре, а в театральных представлениях обязательным инструментом была флейта.

Поэзия и музыка неразрывно связаны с театром. Будучи одним из важнейших общественных институтов античного общества, театр в Греции играл роль «школы для взрослых». По письменным источникам известно, что театры существовали во многих, если не во всех городах Боспора, в Ольвии и Херсонесе. Но реальное здание театра найдено при раскопках лишь в Херсонесе.

На поздних этапах истории Боспора большое распространение получают захоронения в склепах, вырубленных в скале или в плотном глинистом грунте.

Илл. 83. Надгробная стела. Пантикапей, I–II вв. н. э.

Их стены покрывались фресковой росписью и надписями, мифологическими сюжетами, характерными для раннего времени (прекрасным примером являются фрески склепа Деметры в Керчи, I в. н. э.). Позднее в живописи все чаще появляются сцены из реальной жизни: изображения вооруженных воинов и сцены сражений – как, например, сцена боя боспорцев с сарматами в Стасовском склепе в Пантикапее, или детали быта, всадники, юрта – как в склепе Анфестерия (I в. н. э.).

На стенах склепов и на каменных надгробьях часто встречаются стихотворные надписи, прославляющие героев, павших при защите Родины. Типичным примером подобного рода служит эпитафия Аристону (I в. до н. э.):

Но были эпитафии и иного рода. Вот посвящение Зила Тарсосца своей покойной жене:

И все же надписи в честь павших на поле боя боспорцев явно преобладают. Вот, например, надгробная стела с надписью в честь Аполлония (I в. до н. э.):

Аполлоний, сын Аполлония, прощай. Ты неоплаканным сошел к Аиду, испустив ветрам дух под вражеской рукой, а твоя супруга стонет в слезах, восприяв нежданную скорбь. Погибла твоя красота, угасла прелесть, улетел разум, все полно горя: в твоем лице сломлен единственный канон доблести. Но если веретено Мойр и завертело тебя, наткнувшегося на страшное варварское копье, то ныне тебя примет не мрачный дом (Аида), а обители героев: ибо тебе, Аполлоний, и прежде была положена почетная слава, и теперь, после смерти, воздается всяческая честь.

Эти данные о духовной жизни далекой северной окраины античного мира показывают, что население ее было тесно связано со всем остальным античным миром. Своеобразие пути развития обществ и государств здесь определялось прежде всего политическим фактором – мощным объединением скифских племен. К концу рассмотренного периода Скифия распалась и пришла в упадок под ударами новых кочевых племен, пришедших с востока. И это незамедлительно привело к появлению новых черт в культуре эллинов. С другой стороны, место прежних античных полисов и эллинистических государств, с которыми были связаны культурной традицией эллины севера, прочно заняла могущественная Римская империя. Ее влияние также оказалось в Причерноморье весьма ощутимым.