В конце XIX в. французские археологи приступили на территории Юго-Западного Ирана к раскопкам древнего г. Сузы – столицы Элама, ставшего в VI в. до н. э. частью гигантской Персидской империи. И вот, среди руин пышного дворцового здания рабочие отчищают от пыли и грязи большую мраморную плиту с пространной надписью. Текст ее гласит:

Велик бог Ахурамазда, создавший вот эту землю, создавший вон то небо, создавший человеческий род, создавший благоденствие для человека, сделавший Дария царем, одним царем для многих, одним господином для многих.

Я, Дарий, великий царь, царь царей, царь народов, царь этой земли, сын Гистаспа, Ахеменид…

Ученым не составило особого труда установить, что эта надпись принадлежит царю Дарию I Гистаспу из династии Ахеменидов, занимавшему персидский трон в 521–486 гг. до н. э. Перед нами – горделивый монарх, властитель гигантской империи, раскинувшейся от долины Нила в Египте до гор Афганистана. Он считает себя вполне законным правителем всего мира, поскольку получил власть непосредственно из рук верховного бога Ахурамазды. Остальным царям и вождям следует лишь смиренно склонить свою голову перед его могуществом и выполнять его царскую волю.

На гигантском барельефе Бехистунской скалы, на мраморных панелях величественного дворца в столице Ахеменидов Персеполе, в многочисленных надписях на камне и глиняных табличках Дарий восхваляет свои деяния и подвиги, богатство и мощь, а также неизменную благосклонность к его царственной персоне со стороны божественных небесных сил.

Да, персидские монархи умели обставить свое царствование всеми необходимыми атрибутами и реалиями, придать ему потрясающее великолепие и божественный ореол. Однако читатель, наверное, помнит, что именно Дарий I Гистасп потерпел сокрушительное поражение в причерноморских степях от воинственных скифов, и лишь чудо (а вернее, предательство ионийских греков-наемников) спасло его от неминуемой гибели. Что же представляла собой в государственном плане Великая Скифия – победительница всемогущей Персидской империи?

Прежде всего, напомню, что скифы – иранцы (ближайшие родственники персов) по языку и идеологии. К тому же они почти весь VII в. до н. э. были господствующей силой в Передней Азии и под их тяжелой кочевнической дланью находились Мидия и Персия – ядро будущей ахеменидской державы. Естественно, что скифы не могли не воспринять там многие важные черты института местной верховной власти. Ведь и скифы, и мидийцы с персами были в действительности «родственными душами».

Что же представляло собой скифское государство в VI в. до н. э.? Как оно было организовано? Кто им управлял? Да и существовало ли вообще государство в Скифии на протяжении VI–IV вв. до н. э.? Увы, вопрос о наличии у скифов государства, а если оно было, то о его характере, по-прежнему остается одним из самых дискуссионных в современном скифоведении. Одни исследователи (А.С. Лаппо-Данилевский, С.А. Жебелев, В.И. Равдоникас, С.А. Семенов-Зусер, М.И. Артамонов, Д.П. Каллистов, Н.Г. Елагина и др.) полагали, что скифские племена Северного Причерноморья так и не создали подлинного государства, а их территориально-политическое объединение представляло одну из форм военной демократии, другие, например А.И. Тереножкин, решительно выступали за то, что могущественная держава появилась у скифов еще с VII в. до н. э., точнее, с момента их первого эффектного выступления на исторической арене Евразии. Наконец, довольно много сторонников есть у той точки зрения, что государственного уровня скифы достигли лишь в конце V – начале IV вв. до н. э., в период правления «царя-объединителя» Атея.

Известно, что новое – это хорошо забытое старое. Попробуем обратиться к истокам изучения столь сложной проблемы, как скифская государственность, а именно к трудам выдающегося русского ученого М.И. Ростовцева.

Илл. 89. Скифские конные воины в панцире. IV вв. до н. э. Реконструкция Д. Шевчука

Еще в первые десятилетия XX в. он впервые четко сформулировал общее представление о характере скифского государства и о времени его возникновения. Сравнивая Скифию и Персидскую империю Ахеменидов, М.И. Ростовцев отмечает: «Скифия, конечно, не могла равняться с Персией ни по своей культурности, ни по своей государственности. Персия унаследовала от своих предшественников – Ассиро-Вавилонии и Египта – старую прочную государственность и культуру <…> Скифы же, поскольку можно судить по единственному достоверному свидетельству об их государственности и культуре – свидетельству Геродота, остались на юге России преимущественно кочевниками, и государство их было типичным государством конных кочевых наездников с сильной конной дружиной под управлением неограниченного державного владыки-царя. Их державу надо представлять себе организованной по типу позднейшего Хазарского царства или татарской Золотой Орды».

Позднее ученый вынужден будет признать, что «задача выяснения государственности и уровня культурной жизни скифов <…> очень трудна и неблагодарна». Тем не менее М.И. Ростовцев был твердо уверен в том, что «мы имеем дело на протяжении, вероятно, части VI в. до н. э., всего V в. и, возможно, IV с частью III, с крупной политической единицей, выступающей по отношению к внешнему миру <…> как одно политическое целое <…> Геродот знал единую скифскую державу, в сведениях об Атее мы встречаемся с таковой же».

«Вопрос о границах Скифии, – пишет он далее, – то есть о пределах власти скифских царей, вряд ли может быть разрешен с точностью. Он, конечно, не совпадает с вопросом о величине той области, которую заселяли скифы. Подчинение или зависимость тех или других местностей могли не сопровождаться поселением на этой местности значительных масс скифов. Мне кажется, однако, что сфера распространения курганных погребений с вещами, где смешиваются элементы иранской восточной культуры с греческими и местными, при том постоянстве, которым в общем отличается, несмотря на разнообразие во времени и месте, скифский тип курганного погребения, может считаться и сферой государства скифов как руководящего государственного элемента. Одним культурным влиянием этого постоянства не объяснишь. Если это так, то в рамки древнейшего скифского царства придется включить не только значительную часть Прикубанья с зависимостью от него Тамани и племен по Азовскому морю, но и всю Киевщину и Полтавщину».

Весьма ценные соображения высказал М.И. Ростовцев и относительно структуры, или внутреннего устройства, скифского государства в VI–III вв. до н. э. «Скифское царство, – отмечает он, – разделено было на три части с отдельным царем во главе каждой. Питающим центром для всех этих частей были <…> степи между Днепром и Донцом, населенные так называемыми царскими скифами; с ними одно целое составлял степной Крым. Несомненно, однако, что наряду с этими большими делениями, имелись и более мелкие подразделения на округа (Геродот называет их, как в Египте, номами). Отношения правителей этих номов к царям надо представлять себе, вероятно, как отношения вассалов <…> к сюзерену». И в дальнейшем при работе над скифским материалом ученый придерживался своих прежних взглядов на эту проблему, лишь уточняя и углубляя их.

Илл. 90. Скифский пеший воин:

а) реконструкция Д. Шевчука;

б) реконструкция М. Горелика

«Государственная организация скифов, – подчеркивал он, – предполагает существование особого военного класса населения, то есть особой военноорганизованной аристократии, тесно связанной со всем административным строем государства. Известно свидетельство Геродота о делении государства на „архэ“, а каждой „архэ“ – на номы с центральным святилищем Арея в каждом номе <…> Уже это святилище Арея предполагает чисто военную организацию указанных делений <…> Картина, рисующаяся нам на основании этих разрозненных и случайных свидетельств, прежде всего, укладывается в представление о государстве, организованном на чисто военный лад. Господствующим классом являются организованные в дружину скифы-завоеватели, группирующиеся около отдельных представителей знати в мелкие дружины, которые в свою очередь соединяются в группы по номам и „архэ“ и руководятся в больших мероприятиях главным царем, по указанию которого действуют монархи и правители трех частей царства. Такой характер организации государства совместим и с земледельческим и со скотоводческим бытом подвластного населения. Роль господ сводится к собиранию дани, подавлению восстаний, борьбе с соседними племенами и организации отпора от нападений извне. Он напоминает также только в общих чертах организацию известных нам <…> кочевых держав, особенно наиболее прочных из них – державы хазар или татарской Золотой Орды».

Таким образом, четко определив свою позицию по поводу характера скифского государства и времени его существования, М.И. Ростовцев столь же осознанно предложил установить границы Скифии не столько на основе толкований противоречивых свидетельств Геродота, сколько на анализе вещей из курганов и на их географическом распространении. В итоге в состав скифской державы были включены области степи и лесостепи между Дунаем и Доном (для VI–III вв. до н. э.), а для эпохи архаики – еще и Северный Кавказ с Прикубаньем.

Очень показательно, что и другой выдающийся отечественный скифолог А.И. Тереножкин, в прошлом наиболее последовательный критик концепций М.И. Ростовцева, пришел затем практически к тем же самым выводам по важнейшим вопросам, касающимся общества и государства скифов. «В моем представлении, – пишет он, – Скифия являлась обширной страной, ограниченной на западе Нижним Дунаем и Карпатами, на востоке – Доном, на юге – побережьем Черного и Азовского морей, а на севере – началом лесной зоны. Ее населяли этнически неоднородные племена и народы, различавшиеся также хозяйственным укладом и самим образом жизни…». Этот исследователь тоже относил время появления государства у скифов к VII в. до н. э. Как и М.И. Ростовцев, А.И. Тереножкин считал наилучшей этно-исторической аналогией для скифского общества и государства данные о татаро-монгольских кочевьях XIII в. н. э. в Северном Причерноморье.

Илл. 91. Скифский конный воин. Реконструкция М. Горелика

Принципиально ничем не отличается от «ростовцевского» и общий взгляд А.И. Тереножкина на военизированный характер скифского государства. «Скифское государство могло <…> просуществовать в течение нескольких веков лишь при единственном условии, что стоявшие во главе его скифы-царские <…> представляли собой прочно спаянный дисциплиной кочевой военный лагерь, всегда готовый к ведению наступательных и оборонительных действий <…> Община, организованная по военному образцу, позволяла скифам господствовать над многими племенами и народностями и собирать с них более или менее регулярную дань».

Правда, есть во взглядах этих двух ученых и существенное различие: если М.И. Ростовцев считал, что у скифов господствовал феодальный строй, то А.И. Тереножкин отстаивал версию о рабовладельческом характере скифского общества.

Дальнейшее развитие идея о значительном сходстве ряда черт общества и государства скифов с татаро-монгольской Золотой Ордой получила в книге А.М. Хазанова «Социальная история скифов». Речь идет, прежде всего, о господстве улусного, или удельного, принципа в организации власти внутри кочевнического государства.

Принцип родового наследования верховной власти у кочевников связан с представлением ее принадлежности всему правящему роду. Отсюда следовал удельный или улусный, если пользоваться тюрко-монгольской терминологией, принцип ее распределения. Теоретически он заключался в том, что каждый член правящего рода имел право на управление определенной группой кочевников с соответствующей территорией кочевий, а также на завоеванные земледельческие области. У монголов, например, власть «Золотого рода» – рода Чингисхана, выражалась в том, что один из его членов становился императором, кааном, избираемым на совете родичей, другие же члены рода, главным образом его мужские отпрыски, имели право на то, чтобы получить в наследственное пользование удел.

Можно предположить, что и у скифов улусный принцип получил известное распространение. Скифская легенда свидетельствует о том, что управление всеми тремя басилеями, на которые делилось Скифское царство, находилось в руках представителей одного и того же царского рода. По словам Страбона, во II в. до н. э. «скифы были под властью Скилура и его сыновей с Палаком во главе, которых было от 50 до 80». Указание на совместный характер правления подтверждает права всех членов царского дома на управление царством, очевидно, реализующиеся на практике в виде улусной системы.

Есть и еще аргументы в пользу скифо-татарских аналогий в организации верховной власти. Греческий термин «басилея» лучше отражает сущность этих территориальных делений Скифии, нежели русский термин «царство». По Геродоту, басилеи были самыми крупными административно-политическими подразделениями триединой страны скифов. И это вполне соответствовало реальной действительности. Три басилеи (три царства) были не только административными, но и военно-организационными единицами Скифии и именно в данном качестве выступали в войне с Дарием I. Границы басилей неизвестны. Очевидно только, что основные центры их находились в степной полосе от Дуная до Дона. Их внутреннее устройство также остается не совсем ясным. Вероятно, если следовать Геродоту, они состояли из областей (архэ) и округов (номов). Во главе басилей стояли члены скифского царского рода. «Думается, – отмечает А.М. Хазанов, – не будет преувеличением сравнить скифские басилеи с улусами, которые получали члены царского рода в державе хунну (гунны. – В.Г.) или царевичи-чингизиды в империи Чингисхана и в тех государствах, которые возникли после ее распада».

Итак, Скифское государство имело триединый характер, то есть состояло из трех царств-басилей. Одна из басилей, возглавляемая верховным царем всей Скифии, была больше остальных и, очевидно, именно она включала в себя территорию царских скифов. Остальные две басилеи управлялись членами того же царского рода или семьи. Основные черты этой социально-политической организации сложились, по-видимому, у скифов не позднее VII в. до н. э. И здесь я полностью согласен с мнением М.И. Ростовцева и А.И. Тере-ножкина о том, что скифское государство возникло еще в VII в. до н. э.

 

Социальный строй скифов

Политическое господство в Скифии принадлежало скифам царским, которые считали все подвластные им племена своими рабами, но, по-видимому, они являлись скорее данниками. Власть в стране принадлежала роду скифских царей, разделявших свое управление по трем основным коленам в соответствии с тройственным территориальным делением Скифии, установившимся, согласно скифской генеалогической мифологии, изначально.

Мнение о сохранении у скифов в раннее время патриархально-родового строя основывается на ошибочном предположении, что в скифском обществе, которое состояло из патриархально-семейных хозяйств, род обеспечивал преобладание общинного над частнособственническим, таким образом, родоплеменная община с ее практикой коллективного производства, потребления и развитой взаимопомощи не допускала возникновения крайних имущественных различий и крайней бедности среди скифов.

В действительности же скифская семья и община были иными. Ученые единодушно отмечают, что матриархат у скифов остался давно позади, что женщина в семье находилась в подчиненном положении и ее роль сводилась к занятиям домашним хозяйством. У скифов, как это видно из генеалогических мифов, родство и наследование велось по мужской линии. Ответ на вопрос, что могла представлять собой скифская семья, отчасти находится в мифе о происхождении савроматов. Из текста Геродота следует, что в скифской семье допускался сравнительно легкий выдел взрослых членов и, таким образом, речь идет не о патриархальной, а о малой индивидуальной семье. Очевидно, у скифов, как и у многих других кочевых народов, существовало раннее выделение из семьи подрастающего поколения – взрослых сыновей – и наделение их необходимым имуществом и скотом для ведения самостоятельного хозяйства.

Для ведения кочевого хозяйства требовалось большое количество рабочих рук. С особыми трудностями был связан выпас скота не только в зимнее время, но и в плохую погоду. Много труда требовала переработка продуктов скотоводства, стрижка овец, изготовление войлока, обработка кож, мехов и пр.

Кочевники, что подтверждается этнографией и свидетельствами письменной истории, широко применяли рабский труд не только в домашнем, но и в скотоводческом хозяйстве, на тяжелых работах. Приведу в качестве примера следующее сообщение В. Рубрука о золотоордынских татарах XIII в.: «Когда русские не могут дать больше золота или серебра, татары уводят их и их малюток, как стада, чтобы караулить их животных». Или еще одно сообщение И.П. Петрушевского: «Закончив ограбление города и дележ добычи, они (золотоордынцы. – В.Г.) принимались за горожан: военных убивали, семьи их обращали в рабство. Девушек и молодых женщин также обращали в рабынь и делили между знатью и воинами. Ремесленников и искусных мастеров распределяли в качестве рабов…».

Вероятно, скифская знать также захватывала в плен ремесленников, чтобы держать их в качестве рабов в мастерских. Подтверждение этому видят в том, что в ранних могилах имеются изделия торевтов, в которых сочетаются скифские и переднеазиатские, а в более поздних – античные и скифские художественные элементы. Часть таких вещей могла изготовляться в мастерских при ставках скифских царей.

Илл. 92. Элементы конской узды (из курганов у с. Колбино):

а) бронзовые нащечники в виде головы волка, курган № 10;

б) роговые псалии с резным изображением головы лося, курган № 8;

в) реконструкция конской узды по материалам «Частых курганов» (по П.Д. Либерову);

г) серебряные псалии, курган № 26;

д) бронзовый налобник в виде головы хищной птицы, курган № 4;

е) серебряный конский налобник в виде головы грифона, курган № 3

Вероятно, свободные ремесленники и торговцы составляли важные социальные группы у скифов. Некоторые исследователи считают, что в Скифии существовали касты. Однако весь уклад жизни кочевых скифов мало этому соответствовал.

Основную массу населения составляли свободные общинники, простые кочевники-скотоводы. По-видимому, в V–IV вв. до н. э. происходил процесс их постепенного обеднения. Об этом говорит и тот факт, что в то же время увеличивалась доля пехоты в скифском войске. Так, у Сатира было 20 тыс. скифской пехоты и 10 тыс. всадников. Вероятно, пехота вербовалась именно из разорившихся свободных скотоводов, не имевших верховых лошадей.

Основной массой скота, составлявшего главное средство производства, владели богатые скифы. В таких хозяйствах самую тяжелую работу наряду с рабами выполняли и обедневшие родственники, как это было принято у всех кочевых народов.

Некоторое время в науке бытовало мнение, что у скифов существовал рабовладельческий строй, а сама Скифия являлась рабовладельческим государством. Но затем стало очевидным, что строй скифского общества был близок к сохранявшемуся у большинства кочевых народов и в более поздние исторические периоды. Его обычно принято называть патриархально-феодальным или ранне-феодальным.

Нет оснований сомневаться в том, что государство у скифов возникло еще во время их переднеазиатских походов, что подтверждается рядом данных. Так, на одной из клинописных табличек ассирийского царя Асархаддона (681–668 гг. до н. э.) среди вопросов к оракулу бога Шамаша спрашивается: будет ли Партатуа, «царь страны Ишкуза», придерживаться договора о дружбе, если Асархаддон выдаст за него свою дочь. В этом документе, как отмечает И.М. Дьяконов, подчеркивается, что ассирийцы в то время считали главу скифов именно царем и притом царем определенной «страны». Ученые предполагают, что Скифское царство могло находиться возле оз. Урмия, южнее которого около селения Зивие (Саккыз) найдены сокровища скифского царя конца VII в. до н. э.

Не укрепившись надолго в Передней Азии, скифское государство возродилось в Северном Причерноморье.

Исторические источники не позволяют видеть в Скифии нестойкий родоплеменной союз, как считают некоторые ученые. Напомню, что грек Фукидид писал в конце V в. до н. э. о царстве одрисов во Фракии и отмечал, что оно не может ни по своей военной силе, ни по количеству войск сравниться со скифами. Со скифами «не только не могут сравниваться европейские царства, но даже в Азии нет народа, который мог бы один на один противостоять скифам, если все они будут единодушны». О прочности государства кочевников свидетельствует длительность его существования (VII–IV вв. до н. э.) и то, что оно выдержало противостояние с таким грозным врагом, как персидский царь Дарий I Гистасп в конце VI в. до н. э.

Вероятно, скифское государство создавалось как военная родоплеменная организация, что вполне соответствовало условиям кочевого хозяйства и быта. Род и племя у скифов, утратив первоначальные экономические и социальные функции, сохранялись только как основы воинских подразделений, необходимых для постоянной защиты пастбищ, охраны скота, походов против соседей.

Особое место занимает вопрос об отношениях между господствующими царскими скифами и подвластными им племенами и народностями. По Геродоту, царские скифы были свободными и считали всех остальных скифов своими рабами, то есть подданными и данниками.

В связи с этим особый интерес представляет свидетельство Страбона о кочевниках и земледельцах в Крыму, которое можно отнести к IV в. до н. э. «Номады, – сообщает он, – занимаются больше войною, чем разбоем, и войны ведут из-за дани: предоставив землю во владение желающим заниматься земледелием, они довольствуются получением условленной умеренной дани, не для наживы, а для удовлетворения ежедневных жизненных потребностей; в случае же неуплаты денег данниками начинают с ними войну <…> Действительно, они даже не начинали бы войны, если бы дани были правильно им уплачиваемы. А не платят им те, которые уверены в своих силах, так что могут или легко отразить нападающих или воспрепятствовать вторжению». Земледельцы Крыма хотя и платили дань кочевникам, в какой-то мере сохраняли самостоятельность. Аналогичными, вероятно, были отношения между данниками и господствующими скифами и на других территориях страны.

О составе дани нам ничего неизвестно. Оседлые племена, по-видимому, откупались зерном; племена, у которых были развиты ремесла, могли выплачивать дань изделиями из бронзы и железа, то есть всем тем, в чем испытывали нужду кочевники.

Античные города Причерноморья хотя и считались независимыми, но выплачивали скифам постоянную и достаточно тяжелую дань, которую принято было называть «дарами».

 

Цари Скифии

Вернемся вновь к скифским царям и царской власти. Род властителей Скифии происходил, как уже отмечалось, из племени царских скифов и претендовал на господство над всей обширной территорией страны.

Если судить по немногим имеющимся у нас письменным источникам (Геродот и др.), то можно сделать вывод, что власть скифского царя была деспотичной. Он исполнял функции главного военного начальника и верховного судьи и даже имел право вынесения смертного приговора. Скифские цари имели возможность сосредоточить в своих руках основные ресурсы страны. О той роскоши и богатстве, которые их окружали при жизни, наглядное представление дают сказочные сокровища, находимые время от времени в так называемых «царских» курганах Причерноморья.

Идеологической основой власти скифских царей служило представление о ее божественном происхождении. Это подтверждается древними мифами, возводившими царский род к Зевсу (скифскому Папаю) или к герою-прародителю Таргитаю.

Согласно древнеиранской традиции (которой следовали и ираноязычные скифы), сами монархи отнюдь не являются богами, как это было в Египте. Тем не менее фигура царя священна, так как власть передана ему богом, чьей волею он призван на трон. Поэтому правят монархи милостью творца неба и земли, неважно как его называли в реальном мире – Ахурамаздой или Папаем.

Более пяти столетий спустя после гибели Великой Скифии в сасанидском Иране на скалах были высечены рельефы с изображением сцены пожалования царю власти верховным богом Ахурамаздой. Так, например, на рельефе в Накш-и-Рустеме помещено справа изображение бога, слева – персидского царя Ардашира, сидящих на лошадях, под копытами которых лежат поверженные враги. В левой руке бог держит скипетр, а правой протягивает царю символическое кольцо с повязками, возможно, диадему. Царь правой рукой принимает эмблему власти, а левую поднимает в церемониальном жесте, означающем поклонение.

Точно такой же сюжет мы встречаем на серебряном ритоне IV в. до н. э., найденном в кургане Карагодеуашх близ ст. Крымской в низовьях Кубани еще в конце XIX в. Там изображены два всадника в скифской одежде, с длинными волосами и окладистыми бородами, под копытами их лошадей лежат поверженные люди. Левый всадник в правой руке держит ритон, от которого сохранился только верх, в левой – длинный скипетр, конец которого упирается в землю. У всадника напротив не сохранилась левая рука, но правую он поднял, обратив ладонь к своему «визави», несомненно, в ритуальном жесте поклонения. Из этого сопоставления с неизбежностью следует, что перед нами наглядно воплощена одна и та же идея, одна и та же сцена, хотя их и разделяет во времени более пяти веков. Данное явление объясняется прочностью иранской традиции в родственной скифской среде.

«Скифы, по всей вероятности, и в национальном отношении, – отмечает М.И. Ростовцев, – близко родственны иранцам, а их религиозные представления, как нам их рисует Геродот, чрезвычайно сходны с религиозным учением Ирана. Ясно, поэтому, что бог со скипетром и ритоном есть, вероятно, верховный бог скифов, соответствующий персидскому Ахурамазде, может быть тот бог, которого Геродот называет Папаем…».

Илл. 93. Образцы железных наконечников копий из курганов у с. Колбино.

V–IV вв. до н. э.

Нет никакого сомнения и в том, что скипетр и ритон неразрывно связаны у скифов с царской властью и служат ее наиболее впечатляющими внешними атрибутами. Изображения ритонов (и в меньшей степени скипетров) часто встречаются на скифских монументальных скульптурах («каменных бабах») и золотых бляшках. Сами ритоны из серебра с позолотой неоднократно находили в могилах высшей скифской знати.

Наличие у скифов представлений о божественном происхождении царской власти подтверждается не только анализом мифа о священном золоте. Об этом же свидетельствует ряд изображений, на которых представлен царь, пьющий вино из ритона или другого священного сосуда перед сидящей на троне богиней или перед богом-всадником. Подобный сюжет указывает на Передний Восток, откуда он, вероятно, и был заимствован скифами. Но едва ли следует думать, что само представление о божественном происхождении царской власти появилось у скифов только после их переднеазиатских походов. Правильнее предполагать лишь его дальнейшее развитие. Во всяком случае, царь Идан-фирс во время войны с Дарием в полном соответствии с легендой о царе Колаксае называет Зевса своим предком.

Еще один крупный скифолог – Б.Н. Граков считает, что государство у скифов появилось лишь в годы правления Атея (в конце V – первой половине IV вв. до н. э.); причем этот царь захватил трон незаконно. В качестве косвенных указаний на возникновение государства в Скифии ученый называет следующие факты: «отчетливое выделение конной аристократии, существование которой подтверждается большими курганами Герроса; богоданный характер царской власти, выраженный в ряде изображений; появление знаков царского достоинства в виде скипетров, тиар и т. п.; царская стража на манер персидской». В символике царских регалий и возникновении царской стражи ученый видит «очень много освеженных иранских явлений, известных в Персидском царстве в последнем веке его существования. Ничем иным не засвидетельствованные взаимоотношения с Персией здесь налицо. Иранские царские скифы, в лице царской фамилии, искали в какой-то мере внешних регалий с помощью старых политических связей…».

С общей идеей, высказанной этим признанным авторитетом в области скифской археологии я полностью согласен. Но что касается времени появления государства у скифов, то здесь можно и поспорить. Довод о выделении конной аристократии и возведении больших курганов знати только в IV в. до н. э. легко уязвим: огромные курганы высшей скифской аристократии (в том числе и «царские») известны на Северном Кавказе (Келермес, Ульский аул, Новозаведенное и др.) еще с VII–VI вв. до н. э., а в Приднепровской Лесостепи – с VI в. до н. э. Да и в степной полосе Северного Причерноморья такие памятники встречаются (хотя и не часто) с конца VII – начала VI вв. до н. э. (Мельгуновский или Литой курган).

Илл. 94. Образцы железных наконечников дротиков из курганов у с. Колбино

Из древневосточных и греческих письменных источников мы знаем имена многих скифских владык, начиная с легендарного первого царя Колаксая. Однако мало что известно как о генеалогии царского рода, так и о конкретных деяниях скифских вождей. Некоторые ученые считают, что в Скифии с VII по III вв. до н. э. правила только одна династия, и все ее представители произошли, в конечном счете, от Колаксая. Это имя упомянуто в VII в. до н. э. греческим поэтом Алкманом. Поэтому считается допустимым рассматривать руководителей конных скифских отрядов во время переднеазиатских походов – Ишпаку (Ишпакая), Прототия (Партатуа, Бартатуа) и Мадия – в качестве прямых потомков легендарного основателя скифского царства. Все это, напоминаю, относится к VII в. до н. э. Для VI в. до н. э. мы располагаем шестью царскими именами. Перечисляю их в более или менее установленном хронологическом порядке, от более ранних – к более поздним: Спаргапейт; Лик;

Гнур; Савлий (убивший своего брата-мудреца Анахарсиса за измену скифским традициям); Иданфирс (организатор отпора персидскому нашествию); Ариапиф (он жил и в VI и в V вв. до н. э.).

V–IV вв. до н. э. представлены следующими известными по литературным источникам именами:

Скил (погиб от руки брата – Октамасада около 450 г. до н. э.), Октамасад (начал править около середины V и умер в начале IV в. до н. э.);

Орик (брат Октамасада, но, вероятно, никогда Скифией не правил, умер в конце V – начале IV вв. до н. э.);

Атей (возможно, узурпатор и основатель новой династии, погиб в 339 г. до н. э. в битве с Филиппом Македонским);

Далее по логике вещей идут три анонимных царя (о которых мы знаем, что они существовали, но имена их не сохранились), правивших с 339 по 309 гг. до н. э.

И, наконец, последний властитель на троне Великой Скифии – Агар (упоминание о нем есть в 309 г. до н. э.).

Таким образом, скифских царских имен довольно много, хотя реальной информации о правлении каждого конкретного монарха у нас почти нет. Но и то немногое, что сохранилось, дошло до наших дней, позволяет говорить о «дворцовых» заговорах, кровавых междоусобицах и мятежах, ожесточенной борьбе за власть между соперничающими аристократическими семействами Скифии. И, видимо, нет никаких оснований считать, что скифский царский трон, передаваемый по древней традиции от отца к сыну, всегда доставался законному наследнику, а прямая линия преемственности никогда не нарушалась со времен Колаксая.

Между тем, существует и еще один (кроме письменных) перспективный источник по «царской теме» – археологические материалы больших и богатых курганов Скифии. Его усиленно разрабатывают сейчас сразу в двух крупных центрах скифологии: в Киеве (Е.Е. Фиалко и Ю.В. Болтрик) и Санкт-Петербурге (А.Ю. Алексеев). Их подход к этой сложной проблеме основан на тщательном изучении всех имеющихся письменных источников о скифских царях конца V–IV вв. до н. э.; на уточнении хронологии вещевых комплексов из «царских» курганов того же времени; на отборе для сравнительного анализа в качестве «подлинно царских» только четырех самых крупных и раскопанных курганов – Солохи, Чертомлыка, Огуза и Александрополя. Все эти курганы расположены в причерноморской степи, и все имеют высоту около 20 м.

Рассмотрим сначала гипотезу А.Ю. Алексеева. «Династийная история Скифии V–IV вв. до н. э. настолько скудно освещена источниками, – пишет он, – что, как правило, реконструкции в этой области носят вынужденно предположительный характер. Но именно это обстоятельство, в свою очередь, побуждает, несмотря на пока еще откровенно романтический облик таких попыток, к дальнейшим поискам возможностей конкретизации и детализации скифской истории вплоть до атрибуции некоторых погребальных памятников, традиционно относимых к разряду „царских", в качестве усыпальниц известных исторических деятелей».

Илл. 95. Золотая обкладка ножен меча со сценой битвы греков с варварами.

Курган Чертомлык, IV в. до н. э.

И далее петербургский исследователь предлагает такой вариант соотнесения больших «царских» курганов Скифии и имен известных по Геродоту басилевсов (царей) Скифии. Прежде всего, из числа достаточно многочисленных богатых курганов скифской знати конца V–IV вв. до н. э. он относит к числу «царских», то есть достойных рассмотрения, только пять и все высотой около 20 м: Александропольский курган (21 м), Чертомлык (19,5-22 м), Огуз (около 21 м), Солоха (18–19 м) и Нечаева Могила (около 18 м). Первые четыре из них раскопаны, а последний еще ждет своего часа. На основе тщательного анализа всех предметов, найденных в каждом из этих четырех курганов, А.Ю. Алексеев определяет их абсолютную хронологию следующим образом:

Солоха: центральная (почти целиком ограбленная) могила – 420–400 гг. до н. э.; боковая (нетронутая) могила – 400–380 гг. до н. э.

Чертомлык: центральная (главная) могила со всеми уцелевшими сокровищами – 335/330-320 гг. до н. э.; «впускная» могила – несколько позже.

Огуз и Александрополь: датируются в пределах 330–300 гг. до н. э.

Сопоставление археологии с историей позволило ему высказать предположение, что в центральной гробнице Солохи был погребен царь Октамасад, а в боковой, более скромной, – его младший брат Орик (который, возможно, никогда и не занимал царский трон). Что касается Чертомлыка, то там, вероятно, был захоронен анонимный царь Скифии, правивший после Атея между 339 и 328 гг. до н. э.

Иначе интерпретируют данную ситуацию украинские археологи Е.Е. Фиалко и Ю.В. Болтрик. Они также предлагают считать, что в IV в. до н. э. в Скифии пока можно выделить лишь четыре «подлинно царских» кургана: Солоха, Чертомлык, Огуз и Александрополь. Кстати, именно они докапывали уже в наши дни гигантский курган Огуз и нашли там немало интересного (первые исследования кургана осуществил в самом начале XX в. Н.И. Веселовский). Логика их рассуждений такова. Между временем сооружения Солохи (конец V – начало IV вв. до н. э.) и остальными тремя курганами «царей» существует хронологический разрыв в целых полвека или даже больше, что говорит о долголетии похороненного там царя. Отсюда следует, что в Солохе лежит прах предшественника самого престарелого скифского монарха Атея (по греческим сообщениям, он прожил 90 или 100 лет). Сам же Атей похоронен в наиболее раннем из трех оставшихся курганов – Чертомлыке. По амфорному материалу (типам греческих амфор и клеймам) Чертомлык относится к середине третьей четверти IV в. до н. э. (340–330 гг. до н. э.). Все это, по мнению киевских археологов, вполне достаточно для того, чтобы приписать главную могилу Чертомлыка Атею, павшему на поле битвы с македонцами в 339 г. до н. э. «Вероятно, – заключают Ю.В. Болтрик и Е.Е. Фиалко, – длительное пребывание Атея у власти и его весьма почтенный возраст обусловили последующую геронтократизацию скифского престолонаследия, что и отразилось в хронологической близости царских курганов второй половины IV в. до н. э. На это же указывает почтенный возраст царя из Александрополя (свыше 70 лет)». Напомню, что Александрополь – самый поздний из четырех названных выше «царских» курганов степной Скифии (320–300 гг. до н. э.).

 

Военное дело скифов

И все же основной опорой могущества Скифии и ее царей было многочисленное и прекрасно вооруженное войско, состоявшее, главным образом, из конницы. Начиная с момента выхода скифов на арену мировой истории, они выступают как мощное военное объединение, которое принимает самое активное участие в наиболее важных политических событиях той поры, происходивших на обширной территории Передней Азии, Кавказа и Северного Причерноморья.

«У скифского племени, – отмечает Геродот, – одно самое значительное из всех человеческих дел устроено самым мудрым образом сравнительно со всем, что нам известно <…> Самое же значительное их достижение состоит в том, что никто из тех, кто вторгся к ним, не может спастись бегством, а если они пожелают, чтобы их не обнаружили, захватить их невозможно: ведь они не основывают ни городов, ни укреплений, но все они, будучи конными стрелками, возят свои дома с собой, получая пропитание не от плуга, а от разведения скота, жилища у них на повозках. Как же им не быть непобедимыми и недоступными для нападения?».

И в этих словах «отца истории» нет ни малейшего преувеличения. До IV в. до н. э. скифы не знали поражений от любого, даже самого сильного врага.

У скифов существовало много воинских обычаев, которые воспитывали храбрость и беспощадность к врагу. По Геродоту, «скиф пьет кровь первого убитого им врага», «головы всех убитых им в бою относились к царю», с убитых снимали скальпы, а из черепов делались чаши. Воинская дружба, скрепленная побратимством, способствовала стойкости войск.

Не имея укрепленных городов, кочевые скифы имели отлично вооруженное и дисциплинированное войско, включавшее в свой состав всех общинников и дружины правителей округов, провинций и царств (басилей).

Разделение войска царских скифов на три части под командованием Иданфирса, Таксакиса и Скопасиса во время вторжения в Причерноморье Дария I соответствовало трехчленному разделению Скифии, установленному мифическим Колаксаем, – возможно, такова была изначальная ситуация в военном союзе скифских племен. Подобная организация главных войсковых соединений была порождена первоначальной племенной структурой скифского общества.

Про скифских номархов, начальников округов, почти ничего неизвестно. Вероятно, они были военачальниками, а также организаторами ежегодных празднеств, на которых возвеличивались герои и совершались жертвоприношения древнему железному мечу – символу бога войны Ареса.

Переднеазиатские походы сыграли важную роль в становлении Скифии как государства. Можно себе представить тот ужас и смятение, которые охватывали население процветающих городов и селений Передней Азии при виде бесчисленных конных орд скифов, сеявших вокруг себя опустошение и смерть. Скифы были необычайно мобильны и вездесущи. Ни одна армия древневосточных держав (включая воинственную Ассирию) не могла устоять в открытом бою против этой массы хорошо обученных и спаянных жесткой дисциплиной всадников. Достаточно вспомнить свидетельства современников скифского нашествия в страны Ближнего Востока – библейских пророков Исайи и Иеремии, чтобы представить себе реальную обстановку, сложившуюся на землях, считавшихся «колыбелью человеческой цивилизации»:

И поднимет знамя народам дальним и даст знак живущему на краю земли, – и вот, он легко и скоро придет. Не будет у него ни усталого, ни изнемогающего; ни один не задремлет и не заснет, и не снимется пояс с чресел его, и не разорвется ремень у обуви его. Стрелы его заострены и все луки его туго натянуты; копыта коней его подобны кремню, и колеса его – как вихрь. Рев его – как рев львицы; он рыкает подобно скимнам, и заревет и схватит добычу, и унесет, и никто не отнимет…

На протяжении многих десятилетий VII в. до н. э. скифы и их цари были господствующей силой в этом наиболее развитом регионе древнего мира. «Принимая участие в бурных событиях и войнах, проходивших на Ближнем Востоке в VII в. до н. э., постоянно меняя союзников, – отмечает известный украинский археолог и главный специалист по вооружению скифов Е.В. Черненко, – скифы обогатились знаниями тактики и стратегии великих переднеазиатских культур, научились воевать с разными противниками, получили бесценный военный опыт, пополнили состав своего вооружения образцами, стоящими на уровне лучших достижений военной техники той эпохи».

Прежде всего, скифы заимствовали и стали широко использовать защитный металлический доспех, которого раньше они, как и все другие кочевые народы Евразийских степей, попросту не знали. Речь идет, прежде всего, об «ассирийских» чешуйчатых панцирях. «Их кожаная основа, – пишет Е.В. Черненко, – покрывалась набором из металлических (обычно железных) пластин сравнительно небольших размеров, которые образовывали покрытие наподобие рыбьей чешуи. Крепились пластины на основе и между собой с помощью кожаных шнуров или жил. Продуманная система набора позволяла располагать в любой точке доспеха пластины, лежащие в 2–3 слоя. Такой панцирь был достаточно удобен. Он не очень стеснял движения воина, позволяя ему управлять конем, стрелять из лука, сражаться мечом, копьем, боевым топором».

Заимствовав переднеазиатский металлический панцирь, скифские оружейники и кузнецы очень быстро освоили и массовый выпуск собственной продукции. К IV в. до н. э. железные чешуйчатые панцири на кожаной основе использовались скифскими конными воинами достаточно широко. Правда, в целом виде такие доспехи встречаются в курганах Скифии очень редко из-за повсеместного разрушения погребений древними грабителями. Обычно в руки археологов попадают лишь большие или малые фрагменты таких панцирей, а то и всего несколько спекшихся от коррозии железных пластин-«чешуек». Тем отраднее для скифологов бывает открытие могил с полным набором защитного и наступательного вооружения. Именно такая находка была сделана в 70-е гг. прошлого века в курганном погребении у с. Гладковщина в Черкасской обл. (Украина). Здесь вместе со скифским воином-дружинником соплеменники положили в могилу чешуйчатые, наборные из железных пластин шлем, панцирь, ножные доспехи, щит, а также два копья, меч и лук со стрелами.

При раскопках этого погребения были приняты особые меры по сохранению защитного вооружения находки, а при реставрационных работах ученым впервые удалось воочию представить себе огромный труд, проделанный оружейниками при изготовлении набора защитного вооружения. Всего понадобилось 3233 железных пластины различной формы и различных размеров: на панцирь ушло 775 «чешуек», на шлем – 775, щит – 778, на прочие дополнения к панцирю – еще 905. Общий вес доспехов с учетом металла, кожи (использовавшейся в качестве основы), дерева и бронзы составлял около 25 кг. Естественно, что подобную полную защиту в металле мог позволить себе только конный воин, а не пехотинец.

Илл. 96. Скифские мечи. V–IV вв. до н. э.

Еще в 1968 г. Е.В. Черненко собрал и опубликовал в своей монографии «Скифский доспех» все сведения об известных тогда в результате раскопок железных чешуйчатых панцирях скифов. По территории Северного Причерноморья эти находки распределялись следующим образом:

Степная Украина и Крым – 55 экземпляров;

Лесостепное Правобережное Приднепровье – 48 экз.;

Лесостепное Левобережное Приднепровье – 28 экз.;

Нижний Дон – 12 экз.;

Средний Дон – 19 экз.;

Северный Кавказ – 24 экз.

Хотя приведенные выше сведения и несут определенную позитивную нагрузку, они не совсем точно отражают реальное распространение этих защитных доспехов по областям Скифского царства. Во-первых, как уже неоднократно отмечалось, многие (а практически почти все) погребения скифских курганов были ограблены, что, естественно, вело к частичной или полной утрате сопровождавших покойника предметов (в том числе и доспехов). А во-вторых, процент насыщенности панцирями той или иной области на территории Скифии следует вычислять не по абсолютному количеству таких находок, а по соотношению их с числом раскопанных в данной области курганов. И тогда получится, что на первом месте по защищенности воинов металлическими доспехами будет Средний Дон. Там, на 160 раскопанных к 2004 г. скифских погребений приходится 30 экземпляров железных чешуйчатых панцирей; то есть каждый пятый мужчина (20 % мужского населения), похороненный в среднедонских могилах в V–IV вв. до н. э., был облачен в надежный защитный доспех. В то же время, в Лесостепном Приднепровье (и на Левобережье и на Правобережье) «панцирным» воином был примерно лишь каждый десятый человек.

Мне представляется, что такая ситуация – прямое отражение реалий того времени: ведь скифы Среднего Дона, жившие на самой восточной окраине большого государства, испытывали постоянное давление со стороны разного рода враждебных сил – угро-финских племен и воинственных кочевников-савроматов. Для успешной защиты своих земель среднедонское население должно было постоянно «держать под ружьем» довольно многочисленное и хорошо вооруженное войско, ядро которого составляли профессиональные воины-дружинники.

И все же, несмотря на эти различия (которые, возможно, просто отражают общее состояние наших археологических источников), процент «панцирников» в массе погребений везде слишком высок, чтобы видеть в них лишь представителей скифской знати. Видимо, правы те ученые, которые считают, что помимо всеобщего ополчения (каждый взрослый мужчина-общинник – воин), в стране, по крайней мере с конца V в. до н. э., существовали и постоянные военные дружины, состоявшие из профессиональных, хорошо вооруженных и хорошо обученных воинов. «На вооружении дружинников, – пишет известная отечественная исследовательница в области скифской археологии А.И. Мелюкова, – было наиболее совершенное наступательное и оборонительное оружие. Наличие хорошо вооруженных опытных воинов значительно укрепляло общественное положение того, в чьем подчинении находилась дружина – царя или вождя. Особенно возрастает роль дружины в Скифии в IV веке до н. э.».

Однако продолжим рассказ о вооружении скифских воинов. Типично скифским изобретением следует считать так называемый «боевой» пояс, когда на кожаный ремень вертикально нашиваются (или прикрепляются) бронзовые и железные узкие пластины. Пояс был непременной принадлежностью скифа-мужчины. На поясе номады носили весь набор оружия и снаряжения – меч, кинжал, колчан (горит) с луком и стрелами, точильный камень, нагайку и чашу. Эти пояса удачно дополняли панцири, защищая самое уязвимое место воина – живот.

Голову скифского всадника надежно прикрывал металлический шлем. В раннескифское время это были литые бронзовые массивные шлемы так называемого кубанского типа. Происхождение их связывают с Северным Китаем и Средней Азией. Одним из значительных центров их производства в VII–VI вв. до н. э. являлся Северный Кавказ. Позднее, с V в. до н. э., в Скифию проникают шлемы античных типов – из Греции и с островов Средиземного моря. Они были достаточно легкие (их ковали из золотистой тонкой бронзы) и пользовались у скифской знати большой популярностью. Всего в курганах Скифии было найдено более 50 экземпляров таких шлемов.

В конце V–IV вв. до н. э. обычная скифская шапка-башлык из кожи или плотного войлока также получает металлическое покрытие из пластин-«чешуек».

Ноги конного воина, особенно уязвимые, когда на него нападает пеший противник, были защищены либо греческими бронзовыми поножами (кнеми-дами), либо местным доспехом в виде кожаных штанов с железным «чешуйчатым» покрытием.

Наконец, надежным средством защиты воина был щит. Большинство щитов изготовлялось из дерева, прутьев и кожи и поэтому не сохранилось до наших дней. Мы знаем лишь, что они были не велики по размерам и имели самую разнообразную форму. Образцы скифских щитов можно видеть на предметах из золота и серебра, найденных в курганах высшей скифской знати: гребень и горит из кургана Солоха, изображения на священных сосудах-кубках из Куль-Обы и «Частых курганов», «Гаймановой Могилы» и др. В ходе раскопок удалось найти немало остатков щитов либо с металлическим покрытием в виде блях-умбонов, либо с панцирным, то есть сплошным покрытием, из железных пластин. «Лишь находки последних лет, – пишет Е.В. Черненко, – позволили выделить группу щитов абсолютно тождественных по форме, расположению пластин и способу использования доспеха, столь реалистично воспроизведенному на гребне из Солохи. Эти щиты надежно крепились к панцирю всадника на спине и предплечье, оставляя свободными руки воина для управления конем и действия оружием. Легким поворотом плеча и руки воин мог менять положение щита, прикрыть ту или иную часть корпуса от поражения оружием противника. Хорошей сохранности щиты этого типа найдены в курганах у Ново-Розановки на Николаевщине, Красный Подол под Каховкой <…> и из Гладковщины на Черкащине…». Добавлю, что остатки такого же «панцирного» щита найдены недавно и в кургане IV в. до н. э. у с. Колбино на Среднем Дону.

Защиту имел не только сам воин, но и его боевой конь. Для предохранения от поражения головы коня еще со времен скифской архаики использовали бронзовые литые или кованные налобники в виде широких пластин овальной и ромбовидной формы. Есть основания полагать, что для защиты корпуса лошади делали нагрудники и попоны из толстой кожи, усиленные либо металлическими пластинами, либо «панцирным» набором. В кургане Скифская Могила в Черкасской области недавно вместе с набором конской узды была найдена металлическая овальная пластина для защиты корпуса лошади, которую отнесли к V в. до н. э.

Илл. 97. Золотая пластина горита. Пятибратный курган № 8, IV в. до н. э.

Теперь перейдем от защиты к наступлению: речь пойдет о наступательном оружии скифов. Главным оружием скифских воинов, как конных, так и пеших, были лук и стрелы. Геродот справедливо писал, что в Скифии «каждый – конный стрелок». Это подтверждают и археологи. Самыми частыми находками из скифских курганов и поселений всегда являются наконечники стрел из бронзы, железа и очень редко из кости. Небольшой скифский сложный лук изготовлялся из различных пород дерева, кости и сухожилий. К сожалению, из почти трех тысяч раскопанных за два с половиной века скифских захоронений остатки луков найдены лишь в трех случаях. Представление о форме луков скифского типа дают изображения на предметах торевтики и на скифских каменных изваяниях и монетах (например, монета Атея). Форма лука напоминает несколько растянутую греческую букву «сигма» с ассиметричными плечами, перехватом в средней части в том месте, где лук берут в руку. Концы лука слегка отогнуты наружу. «В то время как луки всех народов сгибаются из гнущихся древков, луки скифские <…>, выгнутые с обеих сторон широкими и глубокими внутрь рогами, имеют вид луны во время ущерба, а середину их разделяет прямой и круглый брусок», – писал Аммиан Марцеллин.

В скифских могилах иногда находят древки стрел длиной 45–84 см. Они делались из мягких пород дерева – березы, тополя, ясеня. Наконечники стрел отливались из бронзы в специальных формах либо (реже) ковались из железа. Количество колчанов со стрелами в одной могиле самое разное. Обычно это один колчан с 60-100 (реже 200) стрелами. Известен случай, когда в одной гробнице нашли 16 наборов стрел общей численностью свыше 1000 экземпляров.

Античные авторы в один голос свидетельствуют о том, что скифы были лучшими стрелками из лука во всем древнем мире. Сохранилась надпись на каменной плите из Ольвии (начало IV в. до н. э.), в которой говорится, что Анаксагор, сын Димагора на соревнованиях пустил из скифского лука стрелу на расстояние 520 м. Известно, что урартский царь Аргишти сумел поразить цель, удаленную на 476 м. Это случилось в начале VII в. до н. э. и лук у него был либо киммерийский, либо скифский.

Заметное место в составе скифского оружия занимали копья и дротики. Археологи нашли уже более тысячи образцов. Обычно длина древкового оружия колеблется в пределах 2 м. Однако есть уже немало находок длинных кавалерийских копий – «пик», чья длина превышает 3 м. Короткие копья использовались для ближнего боя и для метания. Метали и дротики. Длинное копье всаднику надо было держать двумя руками, но при наличии легкого, но прочного седла (из дерева, войлока и кожи) и кожаных стремян обеспечивалась достаточно удобная позиция для атаки противника.

В курганах Скифии к настоящему времени найдено уже несколько сотен мечей и кинжалов. Как правило, они двулезвийные и имеют достаточную длину – от 60 см до 1 м (таких свыше 25 %). Это оружие позволяло эффективно сражаться во всех видах пешего и конного боя. Изготовлению мечей скифские оружейники уделяли особое внимание. На их производство шел лучший металл, лучшая сталь, и они в ряде случаев ненамного уступают требованиям, предъявляемым к современному холодному оружию.

Боевые топоры, булавы, клевцы и молоты использовались в боевом деле гораздо реже, чем уже упомянутые виды оружия. «Скифское вооружение, – считает Е.В. Черненко, – считалось по праву одним из наиболее совершенных для своего времени. Скифами был создан комплекс вооружения, не претерпевший сколько-нибудь заметных изменений и дополнений вплоть до изобретения огнестрельного оружия…».

Если учесть, что почти все могилы воинов с тяжелым защитным вооружением сопровождаются, как правило, захоронениями коней в полной сбруе (в степной зоне) или только уздечными наборами, имитирующими захоронение коня (в лесостепи), то можно придти к следующему выводу: металлические доспехи использовались всадниками, а не пехотинцами, и следовательно, у скифов не позже конца V – начала IV в. до н. э, появилась тяжелая кавалерия. Но чем же она могла сокрушить врага, в частности хорошо обученную пехоту (например, греческих гоплитов, да еще стоящих в сомкнутом строю фаланги)? Е.В. Черненко впервые поставил вопрос о наличии на вооружении у скифских всадников не только коротких (до 2 м), но и длинных копий-пик (от 2,5 до 3,3 м). Подобные длинные копья теперь обнаружены в степи и лесостепи, вплоть до устья Дона, на самом востоке Скифии: у станицы Елизаветовской (копья длиной 2,55 и 2,70 м), в Хоминой Могиле (3,2 м), в Нагорье (более 3 м), в Страшной Могиле (3,1 м). Все эти длинные копья относятся к IV в. до н. э.

Со своей стороны, я могу дополнить этот список новыми данными со Среднего Дона. В кургане № 12 у с. Терновое в погребении воина-дружинника были обнаружены железные наконечники (со втоком) копий и дротиков. Общая длина копья составляла 3,32 м. Наконечник дротика со втоком имел 2,04 м длины. Погребение относится к IV в. до н. э.

Намного больше стало известно и о длинных мечах у скифов. Их количество в общей численности известных нам образцов давно уже перевалило за 25 %. Таким образом, пришло время отказаться от старого взгляда на стратегию и тактику скифского войска, взгляда, который во многом сформировался на основе двух факторов: описаний Геродота по поводу скифо-персидской войны (атаки лавы легковооруженных скифских конных лучников и ее быстрый отход в случае неудачи) и недостаточности наших сведений о вооружении скифских воинов. Хорошо известно, что характер вооружения той или иной армии во многом определяет стратегию и тактику ее действий. Поэтому сам факт наличия у скифов всадников в тяжелых защитных доспехах, с длинными мечами и с длинными копьями-пиками меняет коренным образом и наше общее представление о реальных действиях конного скифского войска. В сочетании все эти элементы дают нам образ типичного «катафрактария» – воина-рыцаря в железном чешуйчатом панцире, металлическом шлеме, поножах и с длинными мечом и копьем в руках, воевавшем на защищенном доспехами коне. Безусловно, тяжелая конница скифов широко применяла и другие виды оружия: для дальнего боя – лук и стрелы, для средней дистанции – дротики и метательные копья, а для ближнего, рукопашного, боя – длинные и короткие копья, длинные мечи и боевые топоры. Но только «панцирная» и хорошо обученная кавалерия могла побеждать в открытом бою фалангу греческих гоплитов или тяжеловооруженную конницу. Именно это и произошло в битве при Фате в 309 г. до н. э., когда отряд отборных тяжеловооруженных скифских всадников, находясь в центре боевого порядка своих войск, успешной атакой разбил противостоящую ему неприятельскую кавалерию, и после недолгого преследования деморализованного врага совершил фланговый маневр, довершив разгром вражеской армии. В те времена провести столь сложную атаку с перестроениями могли лишь очень немногие конные войска.

Не менее очевидна решающая роль тяжелой скифской конницы и в разгроме известного полководца Александра Македонского – Зопириона. После неудачной осады Ольвии при отступлении на запад он был уничтожен скифами вместе со своей 30-тысячной армией, где были в изобилии представлены и грозная македонская фаланга с ужасными копьями-сариссами, и хваленая македонская тяжелая кавалерия. Эта армия состояла из профессиональных, хорошо обученных солдат и сокрушить ее боевые порядки скифы могли только с помощью разящего удара собранной в кулак (точнее, в «клин») «панцирной» конницы.

Таким образом, наши общие представления о вооружении и военном деле у скифов претерпели за последнее время значительные изменения: скифы вели успешные войны не только с соседними кочевыми народами, но и с вымуштрованными войсками античных полководцев.