«Даже неумолимое время — этот великий разрушитель человеческих творений — оказывается бессильным перед истинными произведениями искусства. Только благодаря им смертный видит в какой-то, степени осуществленным наименее реальное из всех своих горячих и постоянных желаний — бессмертие. Очень часто только благодаря им сохраняется наиболее ценное сокровище — душа народа.

Что знаем мы о тех громадных восточных империях, о которых до нас через века донеслись лишь отзвуки их падения? Но как только современная наука начинает смело разбирать развалины и руины, покрытые пылью столетий, из-под обломков обелисков и массивных колонн, из мрака подземелья встает дух античности, оживает настенная живопись, просветляется загадочное лицо сфинкса, пробуждается от своего летаргического сна пантеон чудовищных богов. Одним словом — искусство раскрывает нам загадку древнейших цивилизаций».

Эта цитата, взятая из работы выдающегося кубинского философа, историка и писателя Энрике Хосе Бароны, как нельзя лучше подходит к положению дел с изучением прошлого еще одного интересного региона Нового Света — к Центральной Америке. Жившие здесь до прихода испанцев индейские племена не создали своих систем письменности, а археологические экспедиции весьма редко баловали до сих пор своим вниманием этот «медвежий угол» американского континента. Центральная Америка — сравнительно небольшой кусок суши, соединяющий в одно целое североамериканский и южноамериканский континенты. Географически в Центральноамериканский регион входят территории, лежащие между Мексикой на севере и долинами рек Атрато и Сан-Хуан в Колумбии — на юге. Но в историко-культурном плане ученые-американисты давно уже выделяют в пределах Мексики и Центральной Америки особую культурно-географическую область «Мезоамерику», которая представляла собой с рубежа нашей эры и вплоть до испанского завоевания северную ветвь зоны высоких доколумбовых цивилизаций Нового Света. В классический период мезоамериканской истории (I тысячелетие н. э.) южная граница региона целиком совпадала с южными пределами цивилизации майя: от побережья Гондурасского залива Карибского моря близ устья реки Улуа, далее по реке Чамелекон на юго-западе до древнего города Копана, затем через территории Сальвадора (Чалатенанго), по центральным его районам, к реке Лемпа и вниз по ее течению до Тихого океана. Все, что лежало к востоку и югу от этой воображаемой линии, относилось уже к мезоамериканской периферии или же к так называемой «Нижней Центральной Америке». Последняя включает в себя территорию большей части Гондураса и Сальвадора, всю Никарагуа, Коста-Рику и Панаму.

Все эти страны археологически изучены очень плохо и поэтому прошлое региона представляет для нас сплошную загадку. И тем не менее для археолога-американиста Центральная Америка интересна во многих отношениях. Древние ее культуры, хотя и уступают в целом по уровню своего развития Мезоамерике и Перу, интересны для специалиста уже тем, что находились на прямых путях расселения первобытного человека из Северной Америки в Южную в эпоху верхнего палеолита, а в более позднее время — на путях миграций и интенсивных культурных влияний как с севера, так и с юга. Фактически это была промежуточная и связующая зона между двумя центрами цивилизаций доколумбовой Америки: Андской областью (Боливия-Перу) на юге и Мезоамерикой на севере.

Изучение археологии Центральной Америки открывает путь к исследованию ряда важных исторических и теоретических проблем американистики: причин неравномерности культурного развития в разных регионах Нового Света в древности (например, цивилизованная Мезоамерика и ее южная «варварская» периферия), понимания характерных черт различных ступеней развития первобытно-общинного строя (особенно ступени «вождества»), торговых и культурных контактов в доколумбову эпоху, степени их воздействия на развитие местных индейцев и др.

«Научное значение Центральноамериканского перешейка, — пишет известный немецкий ученый Франц Термер, — состоит в том, что он занимает ключевое положение для решения многочисленных вопросов истории древних индейских культур обоих американских континентов. Благодаря своему местонахождению Центральная Америка всегда должна была играть роль зоны контактов и взаимопроникновений этнических групп, цивилизаций и языков, поскольку никогда не существовало каких-либо четких естественных границ, отделяющих Центральную Америку от Северной и Южной. Поэтому некоторые этнические группы и культуры, как с севера, так и с юга, на протяжении многих веков проникали на этот перешеек…».

Но это еще не все. Центральная Америка не только воспринимала и передавала влияния своих более «знатных» соседей, а и сама оказывала на них заметное культурное воздействие. Здесь издавна возникали и развивались самобытные и яркие культуры местных индейцев. История культуры Центральной Америки в доколумбовую эпоху известна пока еще крайне недостаточно. За исключением более или менее исследованных северо-востока Коста-Рики и некоторых областей Гондураса, практически не велось сколько-нибудь значительных археологических работ в горных областях Никарагуа и Коста-Рики, а также на равнинах влажного побережья Карибского моря. Лишь узкая полоска Тихоокеанского побережья составляет здесь приятное исключение, поскольку она более или менее постоянно привлекала к себе внимание археологов.

Тем не менее совершенно очевидно, что к югу от Мезоамерики до прихода европейцев не существовало крупных ритуально-административных центров или городов. Там не было ни государств, ни «империй», сопоставимых с ацтеками на севере и инками на юге. Местные индейские племена находились на разных этапах первобытнообщинного строя, хотя процесс разложения родовых порядков у некоторых из них зашел уже достаточно далеко, в результате чего появились на свет сложные социально-политические системы в виде «вождеств» в ряде областей Коста-Рики и Панамы.

Не имея возможности сколько-нибудь подробно рассказать здесь о доколумбовой истории всех пяти стран Центральной Америки (Сальвадор, Гондурас, Никарагуа, Коста-Рика и Панама), я предлагаю ниже вниманию читателей очерк о прошлом лишь одной из них — Никарагуа. Это самая крупная из названных выше стран (ее площадь равна 130 тыс. кв. км); она занимает центральное (срединное) положение в регионе и археологически наименее изучена из всех.

Поэтому Никарагуа с полным правом можно назвать вслед за исследователем из США С. Лотропом «пасынком американской археологии». Даже на фоне своих соседей по региону страна выглядит по археологической изученности далеко не лучшим образом. Если не считать узкой полоски Тихоокеанского побережья в районе полуострова Ривас и островов Ометепе и Сапатеро на озере Никарагуа, почти вся никарагуанская территория до сих пор остается на археологической карте Нового Света сплошным белым пятном.

И тем не менее за последние десятилетия в изучении доколумбовой истории Никарагуа наблюдаются явные позитивные перемены, что и позволяет мне предложить вниманию читателей краткий очерк о далеком прошлом этой страны. Заметным подспорьем к данным археологии послужат здесь и сведения первых испанских путешественников, конкистадоров, миссионеров и королевских чиновников о той ситуации, которую они наблюдали в Никарагуа в конце XV–XVI веков.

 

Экология страны

В культурно-географическом отношении территорию Никарагуа традиционно разделяют на три больших области, или зоны: западную, равнинную (Тихоокеанское побережье), центральную горную (альтиплано) и восточную равнинную (Атлантическое побережье).

Центральную часть занимают горные цепи Кордильер, некогда составлявших «становой хребет» этой части перешейка, но позднее рассеченных рекой Сан-Хуан и другими реками, озерами и ручьями. Горы окружают ряд плоскогорий и долин, входящих сейчас большей частью в состав департаментов Чонталес, Матагальпа и Сеговия. К востоку от них лежат гряды холмов, постепенно переходящих в широкую заболоченную равнину Атлантического побережья, известную под названием «Москития». На запад от альтиплано находится узкая и довольно засушливая полоса Тихоокеанского побережья, как бы зажатая между гигантскими голубыми резервуарами двух «великих озер» — Манагуа и Никарагуа — и водами океана.

В целом Никарагуа — страна многочисленных водных источников, вулканов, высоких гор, равнинных тропических лесов и саванн. Периодически^ извержения в единственной цепи вулканов, протянувшейся от Залива Фонсека до южного конца озера Никарагуа, подарили Тихоокеанскому поясу — одному из трех географических подразделений страны — самые плодородные почвы. Эта узкая и сравнительно сухая прибрежная полоса сама располагает к крупномасштабному земледелию, что было известно еще в древности, когда она, как и в наши дни, имела самое большое население. Интересно, что и сегодня здесь проживает вдвое больше людей, чем в любой другой области страны.

Именно в этом районе обосновались в конце I — середине II тысячелетий н. э. пришедшие из Мексики племена чоротега-манге, марибио и никарао, вытеснив большую часть аборигенного населения в менее плодородные и пригодные для жизни места центральной горной зоны и на влажное и лесистое Карибское побережье.

Накануне прихода европейцев на Тихоокеанском побережье имелись плантации фруктовых деревьев, обширные поля хлопка и магея, гуавы, саподильи, какао, анноны, папайи, тыквенного дерева и маиса.

Население центральной горной области, главным образом индейское, живет отдельными, рассеянными группами. Например, у индейцев матагальпа преобладают небольшие деревушки с домами из дерева и листьев. Территориально они входят в департаменты Эстели, Матагальпа, Боака и часть Хинотега. Здесь выращиваются хлопок, тростник, табак и маис.

Третье географическое подразделение страны — Карибская (Атлантическая) низменность. Густые и влажные тропические леса и открытые саванны с рощами сосен и пальм, а также болота идут вдоль прибрежной полосы от гондурасской границы до реки Сан-Хуан. Это — самая влажная часть Центральной Америки. Для нее характерны довольно скудные, малоплодородные почвы. Но зато здесь много лесов с твердой древесиной типа махагониевого дерева и испанского кедра. В настоящее время шоссейные дороги и самолеты помогают людям шаг за шагом осваивать эту почти недоступную ранее землю.

Большую часть местного населения составляют индейцы мискито, около 35 000 которых живет вдоль реки Сеговия по гондурасско-никарагуанской границе и в районах к югу от нее, вплоть до Жемчужной Лагуны. Хотя все индейские племена Карибской равнины уже испытали на себе влияние современной цивилизации, наиболее «окультуренными» среди них, видимо, являются мискито. Многие их мужчины покидают свои общины на довольно долгое время, чтобы идти на заработки на лесозаготовки или наниматься моряками на корабли. Важную роль играет в этой области река Сан-Хуан, которая обеспечивает удобную дорогу к Карибскому морю от озера Никарагуа — на восток и к Тихому океану через перешеек Ривас — на запад.

 

Открытие и завоевание

30 июля 1502 года знаменитый адмирал «моря-океана» — Христофор Колумб, в четвертый раз отправившись искать счастья за голубыми просторами Атлантики, открыл на западе еще один клочок суши. Это был остров Гуанаха, расположенный близ северного побережья Гондураса. За ним, далеко на юге, сквозь туманную дымку виднелись вершины высоких гор. «Там скорее всего материк», — подумал Колумб. И на этот раз не ошибся. Открытие восточного побережья Центральной Америки стало очевидной реальностью. Но в то историческое утро жизнь вновь открытого обширного континента, на первый взгляд, не претерпела никаких изменений. Нигде, за исключением одного крохотного островка, в тот день не ощущалось никаких волнений. И тем не менее появление четырех каравелл с изодранными в клочья парусами у берегов Гуанахи означало, что жизнь этих равнин, гор, озер и лесов была всего лишь чем-то иллюзорным, лишь ярким зрелищем, которому суждено было вскоре поблекнуть. До завоевания и колонизации этих областей испанцами оставались считанные десятилетия.

Узнав у местных индейцев, что золота и жемчуга на острове нет, но зато и то и другое можно в изобилии найти несколько южнее, на континенте, Колумб решительно повернул свои корабли на юг. И здесь местная природа показала ему свой свирепый нрав. Казалось, она сделала все, чтобы преградить великому мореплавателю путь к новым открытиям. «В течение 28 дней, — пишет Колумб в своем дневнике, — не прекращалась ужасная буря такой силы, что от взора были скрыты и солнце и звезды. Корабли дали течь, паруса изодрались, такелаж и якори растеряны, погибли лодки, канаты и много снаряжения. Люди поражены были недугами и удручены, многие обратились к религии. Им нередко приходилось видеть бури, но не столь затяжные и жестокие… Никому еще не приходилось никогда видеть такое море — бурное, грозное, вздымающееся, покрытое пеной. Ветер не позволял ни идти вперед, ни пристать к какому-нибудь выступу суши… Никогда я еще не видел столь грозного неба. День и ночь пылало оно, как горн… Молнии сверкали так ярко и были столь ужасны, что все думали — вот-вот корабли пойдут ко дну. И все это время небеса источали воду, и казалось, что это не дождь, а истинный потоп. И так истомлены были люди, что грезили о смерти, желая избавиться от подобных мучений».

Об испытаниях, выпавших на долю экспедиции, можно судить лишь по одному факту: за сорок дней суда Колумба продвинулись вдоль центральноамериканского побережья от мыса Гондурас на юго-восток всего лишь на 350 км.

Только 14 сентября положение изменилось в лучшую сторону: за одним из мысов берег круто поворачивал на юг, течение стало попутным, а ветер задул в корму. И сильно потрепанные каравеллы вновь резво понеслись по голубым волнам Карибского моря прямо в манящую неизвестностью даль. Адмирал назвал мыс, оказавшийся для него столь счастливым, Грасьяс-а-Дьос («Слава Богу»). С этим именем он и остался навсегда на географической карте.

Как известно, сейчас мыс Грасьяс-а-Дьос является самой северо-восточной точкой современной латиноамериканской страны Никарагуа. По странному стечению обстоятельств единственная длительная стоянка судов Колумба на этом побережье в устье р. Сан-Хуан точно совпадает с крайней юго-восточной точкой никарагуанской территории. Однако здешние земли и их сравнительно бедные обитатели не привлекли внимания великого мореплавателя, и он не оставил о них в своем дневнике каких-либо особых упоминаний. Обуреваемый давней своей мечтой об открытии богатых азиатских царств «Индии» и «Катая» (Китая), адмирал поспешил к берегам Панамы, где, по слухам, у индейцев имелось множество золотых безделушек. Дух стяжательства, ненасытная жажда обогащения были отнюдь не чужды и самым выдающимся умам европейского Средневековья.

Но первый шаг был уже сделан. И по следам великого первооткрывателя двинулись в Новый Свет отряды испанских конкистадоров — искателей наживы.

Первые испанские колонии были основаны на Панамском перешейке. А уже оттуда по суше и вдоль Тихоокеанского побережья по морю конкистадоры начали свои грабительские походы на север — на территорию Коста-Рики и Никарагуа. Местные индейские племена не смогли долго сопротивляться натиску вооруженных до зубов пришельцев, закованных в стальные латы, обладавших огнестрельным оружием и восседавших на странных четырехногих животных — лошадях.

В 1522 году конкистадор Хиль Гонсалес Давила организовал экспедицию из западной Панамы на север, в Никарагуа, с целью разведать, ограбить, а при случае и захватить имевшиеся там индейские земли. Сам Давила шел с сотней пехотинцев и четырьмя всадниками по суше, а вдоль тихоокеанских берегов двигалась небольшая флотилия наспех построенных судов во главе с Андресом Ниньо. Сухопутный отряд с трудом добрался до полуострова Никойя — густо заселенной области на границе Коста-Рики и Никарагуа. Морская группа добралась до обширного залива, названного испанцами заливом Фонсека, в честь могущественного королевского чиновника, обосновавшегося в Панаме.

На полуострове Никойя Давила силой принудил местного вождя (касика) по имени Никойя безвозмездно отдать испанцам все свои золотые вещи и разрешить крещение нескольких тысяч индейцев. Участник этой экспедиции Андрее де Серседа приводит в своих воспоминаниях даже точный список всего награбленного, с указанием имен касиков (вождей), количества золота и пройденных расстояний:

«Касик Никойя живет в 5 лигах (25 км) в глубину суши; здесь было крещено 6063 души и собрано 13 442 песо золота…» Перепуганный индейский вождь поспешил избавиться от опасных пришельцев, сказав им, что далее к северу лежит еще более могущественное и богатое «царство» во главе с касиком Никерагуа. Главный центр этого «царства» или «княжества» находился на перешейке Ривас. И на пути к нему Давила открыл два величайших пресноводных озера Центральной Америки: Никарагуа (площадь 8480 кв. км) и Манагуа (площадь 1500 кв. км). Касик Никерагуа (или Никарао) без боя «уступил» испанцам свои богатства на сумму 18 506 песо золотом и поспешно крестился сам вместе с 917-ю подданными. Казалось, успех был налицо. Весь перешеек и берега озер, включая их многочисленные острова, были густо заселены оседлыми земледельческими племенами, принадлежавшими к языковым группам науа (родственной ацтекам) и чоротега-манге (родственной южномексиканским группам населения). Грабеж этих в общем-то мирных и покладистых людей протекал без особых помех. Общий перечень накопленных сокровищ рос день ото дня: «касик Гурутина (Оротинья), в 5 лигах позади, 713 душ крещеных и 6053 песо золота… Касик Качхен, в 3 лигах позади, 1119 душ крещеных и 3257 песо золота… Касик Коребиси (Коробиси) живет в 4 лигах от Сабанди: 210 душ крещеных и 840 песо золота…» и т. д. и т. п. Так длилось до весны 1523 года.

Внезапно с севера пришло многотысячное войско индейцев и, изрядно потрепав конкистадоров в нескольких стычках, заставило их поспешно отступить на юг, к заливу Никойя.

И здесь Хилю Гонсалесу Давиле крупно повезло. Не успел он разбить свой лагерь, как в голубые воды залива вошла флотилия Андреса Ниньо. Таким образом, вместо изнурительного и долгого сухопутного марша назад в Панаму объединенный отряд последовал к своей опорной базе сравнительно легким морским путем.

В июне 1523 года корабли благополучно прибыли в гавань Панамы. Здесь, в присутствии известного испанского летописца Фернандо де Овьедо, всю добычу рассортировали и большую часть полученных золотых вещей сплавили в слитки, «причем чистого металла оказалось очень мало».

За последующие десятилетия XVI века грозный вал конкисты докатился до самых северных границ Никарагуа. Одно за другим склоняли свои головы перед могуществом испанского короля местные индейские «княжества». Только Москития, «Москитовый берег» — низкая и болотистая равнина вдоль Карибского побережья — не привлекала внимания завоевателей и почти не подвергалась заметным влияниям извне.

Индейские племена Центральной Америки не смогли оказать длительного и успешного сопротивления испанцам. Причем весь парадокс состоит в том, что наиболее сильный отпор конкистадоры получили от наименее развитых племен, живших в горах и лесах центральных и восточных районов Никарагуа. Жестокие колониальные порядки, преследования, насильственная эксплуатация на плантациях и рудниках, голод и неизвестные до тех пор болезни привели в быстрому вымиранию местных индейцев. Подсчитано, что с 1519 по 1650 год было уничтожено до 2/3 всего индейского населения. Сведения о точных его размерах к моменту конкисты крайне противоречивы: испанский летописец Хуан де Торкемада приводит для «провинции Никарагуа» в начале XVI века цифру в 500 тысяч жителей. Современные исследователи склоняются к более умеренным показателям: от 150 до 200 тысяч человек. Тем не менее ясно одно: ужасы и насилия испанского завоевания и последующей колонизации, плюс эпидемия новых болезней за считанные десятилетия поставили местных индейцев на грань почти полного физического уничтожения.

Но вместе с тем именно конкистадоры, католические миссионеры и священники, чиновники колониальной администрации в своих отчетах, письмах, воспоминаниях оставили для нас обширную и ценную информацию об индейских племенах, с которыми они столкнулись в XVI веке, а затем жили бок о бок в течение ряда лет. Начиная с середины XVI века появляются также и пространные труды официальных испанских летописцев и историков, собравших все доступные им сведения о природе Нового Света и его краснокожих обитателях (Овьедо, Эррера, Лас Касас, Гомара, Торкемада и др.).

В XIX веке в изучение Центральной Америки внесли свою лепту многие европейские путешественники и исследователи — ботаники, зоологи, географы, геологи, этнографы и лингвисты. Работы последних были особенно важны: они изучали как ранние словари и грамматики индейцев, составленные католическими миссионерами XVI–XVII веков, так и собственные материалы, собранные среди уцелевших еще окраинных индейских групп. В результате появилась возможность осуществить классификацию индейских языков по группам и по семьям и определить их географические границы. Очень важную роль сыграли здесь и свидетельства ранних испанских авторов — конкистадоров и монахов.

В настоящее время благодаря всем этим предшествовавшим исследованиям мы можем в самых общих чертах воссоздать этноисторическую картину Никарагуа в XVI веке, в период первых контактов местного населения с европейцами.

 

Никарагуа в XVI веке

Ко времени испанского завоевания тихоокеанское побережье Никарагуа и полуостров Никойя в Коста-Рике населяли индейцы чоротега и никарао. Чоротегские языки, принадлежавшие к более крупной группе Отоманге (родственной сапотекам и миштекам на юге Мексики), были распространены в районе залива Фонсека, в департаментах Леон, Манагуа, Гранада, Масайя и т. д. Перешеек Ривас и острова озера Никарагуа были заняты науаязычными (родственными по языку ацтекам) никарао. Однако и чоротега, и никарао подчеркивали, что они — сравнительно недавние пришельцы в этих местах и прибыли сюда со своей родины в Южной Мексике примерно за 200–300 лет до конкисты. Обширный набор черт и навыков культуры, явно родственной блестящим культурам доколумбовой Мезоамерики, заставляет нас со всей серьезностью относиться к версии о сравнительно позднем появлении групп чоротега и никарао на тихоокеанском побережье Никарагуа. Правда, если быть сугубо точным, то за 200–300 лет до конкисты в эту область пришли именно никарао, а чоротега завершили свои странствия на несколько столетий раньше.

Во всяком случае, эти северные пришельцы вытеснили более древнее население с тихоокеанского побережья в центральные и восточные области, не столь благоприятные для жизни и земледелия. Ученые предполагают, что эти более древние обитатели Никарагуа принадлежат к языковой группе чибча, основной центр которой находился в Колумбии, на северо-западе Южной Америки. К их числу относятся индейские племена рама, ульва, мискито, матагальпа, коробиси, жившие в XVI веке в горах и на лесистом атлантическом побережье Никарагуа. В целом они заметно уступали по общему уровню социально-экономического и культурного развития своим соседям на западе — чоротега и никарао. Таким образом, запад и восток страны издавна резко отличались друг от друга не только по природно-климатическим условиям, но и по языку и культуре. Если на тихоокеанском побережье за много столетий до конкисты обосновались пришлые группы северного (преимущественно мексиканского) происхождения, то центр и Атлантическое побережье населяли племена, родственные южноамериканским чибча.

Индейцы никарао — одно из самых могущественных местных племен в момент конкисты — занимали перешеек Ривас — узкую полоску земли между озером Никарагуа и Тихим океаном и острова Ометепе и Сапатеро на озере Никарагуа. «Столицей» или, вернее, главным поселением никарао была Куахкаполька, вблизи современного никарагуанского городка Ривас. «Никарагуа, — сообщает летописец XVI века Фернандо Овьедо, — это большое царство, состоящее из многих и добрых провинций, в которых говорят на четырех или пяти различных языках… Главным языком считается тот, который называется Никарагуа, и он одинаков с тем, что имеется в Мексике или в Новой Испании. Другой используемый здесь язык — чоротега, а третий — чондаль. Что касается плодородия этой страны, ее здорового и мягкого климата, ее прекрасных вод и рыбных богатств, ее многочисленной дичи, то во всех Индиях (имеется в виду Америка. — В.Г.) не найдется ничего подобного, что могло бы превзойти ее…».

По описаниям очевидцев — испанских солдат, чиновников и монахов, — побывавших в Никарагуа в XVI веке, можно довольно полно представить себе хозяйство, быт, жилища, одежду, ритуалы и празднества, внешний вид, религиозные верования и весь жизненный цикл индейцев никарао и чоротега. «Мужчины носили туники без рукавов из тонкой хлопчатобумажной ткани с цветными узорами и тонкие пояса из белого хлопка, шириной в ладонь человека, которые они многократно обертывали вокруг туловища, от груди до бедер, оставляя конец пояса висеть между ног и прикрывать срамные места… Женщины были одеты в юбки из той же ткани, длина которых доходила лишь до коленей…» (Овьедо). И мужчины и женщины отпускали длинные волосы и сооружали из них с помощью гребней и различных клейких веществ причудливые высокие прически. Мочки ушей, перегородка носа и нижняя губа протыкались и в них вставляли украшения из камня, кости и золота. Лицо и туловище часто покрывались татуировкой или расписывались красками. Череп с детства искусственно деформировался.

Яркую картину того великолепия и роскоши, которые окружали наиболее могущественных вождей никарао, рисует нам тот же летописец Овьедо, при описании визита касика Дириайена в лагерь Хиля Гонсалеса Давилы в 1522 году: «Он привел с собой пятьсот мужчин, и каждый из них держал в руках по индейке; за ними были помещены десять малых флагов на шестах, все из белой ткани; а позади этих флагов находилось 17 женщин, почти сплошь покрытых бляхами из золота и 200 или более топориков из низкопробного золота; это золото стоило не менее 18 000 песо…»

По общему уровню развития никарао и чоротега так и не поднялись до порога государственности и цивилизации. По мнению ученых, у них существовала какая-то форма «вождества» — последняя ступень первобытнообщинного строя. «В этой провинции Награндо, где находится город Леон, — говорит Овьедо, — имеется множество людей, как и в других провинциях этого царства. И многие из них не управляются касиками (вождями — В.Г.) или единым владыкой, а управляются общинным способом определенным числом выбранных народом старейшин. А те избирают военачальника для руководства вопросами войны, и когда тот умирает или гибнет в сражении, выбирают нового. Иногда же этих военачальников убивают, если случится так, что они не подчинятся своей республике».

И далее тот же летописец сообщает: «И эти люди из Никарагуа имеют многие обряды, похожие на мексиканские, точно так же как и язык, на котором они говорят. Люди языка чоротега, которые являются врагами первых, имеют такие же храмы, но их язык, обряды, церемонии и обычаи другие, отличающиеся по форме…»

Чоротегская языковая семья имеет довольно широкое распространение. В целом можно выделить две большие группы: одна — в Северо-Западной Коста-Рике, Западном Никарагуа и Южном Гондурасе; и другая — в Южной Мексике (штаты Герреро, Оахака и Чьяпас). Имеются смутные сообщения испанских летописцев (Торкемада и др.) о вторжении в Никарагуа военных отрядов ацтеков в самом начале XVI века. Будучи разбитыми в первом сражении, ацтеки якобы все же сумели захватить страну с помощью той самой хитрости, какую ранее использовали никарао против прежних обитателей этой земли (они попросили дать им для более быстрого отступления как можно больше крепких мужчин в качестве носильщиков, и когда те прибыли в лагерь ацтеков без оружия, их безжалостно и вероломно перебили). По слухам, в качестве дани ко двору ацтекского «императора» Монтесумы II отсюда посылали золото, красивые перья тропических птиц и нефрит. Однако большинство специалистов сомневается в достоверности данной истории и отрицает столь дальнее проникновение ацтеков на юг.

Другими важными населенными пунктами были Текоатега, Тотоака, Теока, Мистега, Папагайо, Очомого и Ошморио. Имя их касика (вождя) Никерагуа послужило основой для современного названия страны — Никарагуа.

Довольно смутные легенды о многолетних странствиях никарао из Южной Мексики (Соконуско) в Центральную Америку, которые дошли до нас в изложении испанского летописца Хуана де Торкемады, позволяют понять лишь одно: продвижение никарао на юг, вдоль тихоокеанского побережья было довольно медленным и осуществлялось при ожесточенном сопротивлении местных жителей. Текст старой хроники недвусмысленно говорит о том, что для окончательного расселения в западных районах Никарагуа пришельцам пришлось и коварством, и силой оружия терроризировать прежнее население страны и изгонять его дальше к востоку — в горы и леса, малопригодные для продуктивного земледелия и жизни человека: «Наконец, они (никарао. — В.Г.), — пишет Торкемада, — достигли „Никарагуа“, где местные жители приняли их весьма гостеприимно. Некоторое время спустя пришельцы попросили у них множество носильщиков, чтобы помочь переносить им вещи. Хозяева охотно согласились исполнить эту просьбу, поскольку они уже устали от постоя и содержания столь многочисленных чужеземцев. Однако науа (никарао. — В.Г.) перебили всех несчастных носильщиков, когда те спали, и в решающей битве разгромили своих прежних хозяев. И когда там поселились науа, прежние обитатели этих мест бежали в Никойю».

Основную массу населения западного Никарагуа составляли в начале XVI века индейцы языковой группы чоротега-манге. Согласно свидетельства испанских авторов, чоротега делились на несколько отдельных, живших в разных районах и говоривших на разных диалектах племен. Много споров и путаницы среди ученых вызывал до недавнего времени факт некоторого сходства в написании и звучании слов «чоротега» и «чолольтека» (т. е. житель города Чолулы в Центральной Мексике), который вроде бы лишний раз подтверждал пришлый, северный характер этих людей. Однако следует помнить, что происхождение почти всех названий этнических групп местных индейцев восходит ко временам первой испанской экспедиции во главе с Хилем Гонсалесом Давилой (1522–1523 гг.). В большинстве случаев имя встреченного вождя (касика) служило испанцам достаточным основанием для того, чтобы точно так же назвать и поселок, где жил вождь, и племя, которым он управлял.

Ближайшие родственные (по языку чоротега) группы живут далеко на севере, в мексиканских штатах Герреро, Оахака и Чьяпас. Среди важнейших селений чоротега-манге можно назвать Сальтеаба, Масайя, Момбачо, Манагуа, Типитаба, Дириомо, Дириамба Никиномо, Масатепе, Нандаимо, Субтиаба и т. д. Нетрудно заметить, что многие из этих названий (включая и столицу страны — город Манагуа) сохранились на географической карте до сих пор.

Индейцы тихоокеанского побережья Никарагуа в доиспанские времена были прежде всего земледельцы. Они выращивали маис (кукурузу), фасоль, тыкву, сладкую маниоку, перец, картофель-батат, какао, табак, хлопок и различные виды фруктов. Обработка земли производилась следующим образом. В лесу выбирался участок для расчистки и посева. Кустарники на нем вырубались каменными топорами, а большие деревья надрубали и обдирали с них кору, чтобы те быстрее высыхали. Незадолго до сева, перед началом сезона дождей, всю эту порядком засохшую растительность сжигали. Корнеплоды (маниока, батат) сажали в виде ростков в специальные миниатюрные холмики рыхлой, удобренной пеплом земли. Зерновые растения, типа маиса, сеяли иным способом. С помощью заостренной палки-копалки сеятель делал в почве небольшое отверстие и бросал в него несколько зерен, засыпал затем ямку землей. После двух-трех урожаев земля истощалась и возделываемый участок оставляли под паром как минимум на 5–6 лет.

За исключением некоторых племен Атлантического побережья (оумо, мискито, ульпа и др.), которые вели полукочевой образ жизни и были охотниками, рыболовами и собирателями, большинство доиспанского населения Никарагуа жило оседло в постоянных деревушках и селениях. Политическая организация у местных индейцев развилась не выше уровня небольших племенных союзов, когда под эгидой одного касика объединялось несколько сельских общин. Не было здесь и монументальной каменной архитектуры, сопоставимой с пирамидами и храмами ацтеков, майя, сапотеков и других цивилизованных народов Мезоамерики.

Испанцы встретили на территории Никарагуа лишь легкие постройки из дерева, листьев и тростника, стоящие на платформах из глины и земли. Наиболее крупными сооружениями этого типа были святилища богов и жилища вождей.

Одежду местные жители изготовляли из хлопка и растительных волокон. Очень распространен был обычай покрывать лицо и тело сложной татуировкой и краской. Широко использовались различные украшения — бусы, серьги, подвески, браслеты и т. д., сделанные из полудрагоценных камней (нефрит, серпентин, агат) и золота.

При изготовлении орудий труда и оружия индейцы употребляли дерево, кость, камень и раковины, тогда как металл (золото и «тумбага» — сплав золота и меди, близкий по качеству к бронзе) шел лишь для производства украшений и предметов культа. Большого искусства достигли в доиспанский период и местные гончары: керамика древних никарагуанцев была разнообразной по форме и украшалась вычурной многоцветной росписью. В крупных селениях имелись рынки, где торговали продуктами земледелия и ремесла, разными привозными вещами. В качестве эквивалента денег употреблялись бобы какао.

Пленников, захваченных на войне, обращали в рабов или же приносили в жертву богам. При этом имело место ритуальное людоедство. В никарагуанских храмах и святилищах стояли изваяния многочисленных божеств из дерева, камня и металла, которым регулярно приносились щедрые дары. Одной из самых высших форм поклонения богам считалось человеческое жертвоприношение с вырыванием сердца. Обряды и культы индейцев никарао напоминают в целом ацтекские, хотя они и не были столь пышными и кровавыми, как у воинственных обитателей Теночтитлана.

Археологическое изучение Никарагуа началось лишь во второй половине XIX века. И первым, кто приложил руку к поискам и описанию местных древностей, был дипломат из США Эфраим Джордж Сквайр.

 

Тайна острова Сапатеро

Холодный пронизывающий ветер и высокие пенистые волны словно играли с жалкой парусной лодчонкой, носящей гордое имя «Гранада». Сидящие в ней люди уже давно вымокли и замерзли, а желанный остров Сапатеро был еще далеко. Не менее 20 километров широкого и бурного как море пресноводного озера Никарагуа отделяли его еще от путешественников. На носу лодки высокий бородатый и светловолосый человек пристально вглядывался в линию горизонта, пытаясь сквозь серую мглу ранних сумерек различить скалистые берега желанной суши. Североамериканский дипломат Эфраим Джордж Сквайр, явно рискуя жизнью, решил в эту ненастную пору проверить слухи о странных каменных идолах острова Сапатеро, которые упорно ходили среди местных жителей. Ему удалось найти и проводника — некоего Мануэля. Он сам неоднократно бывал на острове и видел там в зарослях леса статуи «монахов». Но путь через озеро-море долог и опасен — сейчас время сильных дождей и бурь, а в глубинах вод живут свирепые чудовища — «тибуронес», достигающие двух-трех метров длины (пресноводные акулы озера Никарагуа. — В.Г.). Однако любопытство пересилило все страхи, и экспедиция к «идолам Сапатеро» началась. Наконец впереди замаячил скалистый берег, и вскоре «Гранада» лихо причалила к жалкой полуразвалившейся пристани. «Мы пришли, — вспоминает Сквайр, — на широкий и ровный участок земли, сплошь покрытый огромными деревьями, кустарником и травой. В нескольких местах были видны большие, сложенные из камня холмы, которые, как я вскоре установил, оказались искусственными. Вокруг именно этих сооружений, по словам Мануэля, и находились скульптуры „монахов“. И, видимо, желая подтвердить свои слова делом, усиленно заработал мачете, расчищая густые заросли. Я последовал его примеру и, не пройдя и пяти шагов, наткнулся на первую статую, все еще стоящую во весь свой рост. Казалось, она улыбнулась мне, когда я раздвинул закрывавшие ее кусты, и почти готова была заговорить…».

Позвав на помощь еще несколько человек, дипломат продолжил расчистку участка. И новые находки не заставили себя долго ждать. «Первым монументом, который привлек наше внимание, — вспоминает Сквайр, — была искусно вырезанная из камня фигура скорчившегося человека, сидевшего на вершине высокого, пышно украшенного пьедестала. Его руки были перекрещены ниже колен, голова наклонена вперед, а глаза широко открыты, словно идол пристально разглядывал какой-то лежащий перед ним на земле предмет… Он был с большим мастерством высечен из глыбы базальта и почти не пострадал от времени».

Затем показался еще один идол, потом другой, третий. Ряды удивительных каменных статуй, вырванных из долгого лесного плена, стояли теперь во всем своем первоначальном великолепии. Людская молва оказалась на этот раз вполне достоверной: задолго до прихода европейцев неведомый индейский народ освоил побережье и острова огромного озера Никарагуа и установил здесь повсюду своих почитаемых каменных кумиров. Но что это был за народ? Откуда и когда пришел он в данные края? Каков был характер его культуры?

Но сам Эфраим Джордж Сквайр при всем своем желании не мог дать ответ на поставленные выше вопросы. Шел 1850 год, и Центральноамериканская археология делала лишь первые шаги на пути познания прошлого местных индейцев. В каждой стране Центральной Америки (Гондурас, Сальвадор, Никарагуа, Коста-Рика, Панама) научный интерес к доколумбовым древностям возникал в силу каких-то своих, специфических причин. Например, в Коста-Рике бурный рост археологических исследований древних могильников был связан с настоятельной необходимостью опередить грабителей могил, охотившихся только за золотыми вещами и безжалостно уничтожавших все прочие предметы, которые сопровождали умерших.

В Сальвадоре первый импульс дала находка явно доиспанского поселения, перекрытого сверху мощным слоем белого вулканического пепла — осязаемый след какой-то неведомой нам природной катастрофы, погубившей, видимо, немало людей.

В Никарагуа же возбудителями всеобщего интереса к доколумбовой истории страны стали, безусловно, загадочные статуи острова Сапатеро.

Э. Сквайру удалось вывезти несколько этих каменных изваяний на корабле в Нью-Йорк. Их необычный вид, отсутствие заметного сходства со скульптурами майя, ацтеков, тотонаков, сапотеков и других высокоразвитых народов древней Мезоамерики, простота и выразительность, а, главное, непроницаемая тайна, которая их окружала, — вызвали в научных кругах США подлинную сенсацию. Но логичного объяснения их происхождения, увы, пока не находилось.

Большинство статуй с острова Сапотеро покоилось на высоких каменных колоннах-пьедесталах. И на плечах главной человеческой фигуры помещалось обычно какое-либо животное (крокодил, ягуар, хищная птица и др.) — это «нагуаль» или «альтер-эго»: дух-охранитель изображенного персонажа.

Сам Сквайр считал все найденные им никарагуанские скульптуры сравнительно поздними по возрасту и возведенными буквально накануне прихода европейских завоевателей. В 80-е годы XIX века этими изваяниями занимался швед Карл Боваллиус, но и он не сумел разгадать тайну их происхождения. В 20-е годы прошлого века американский археолог Сэмюэль Лотроп обратил внимание на то, что никарагуанские скульптуры демонстрируют определенную эволюцию стиля и уже по одной этой причине не могут относиться к одному и тому же времени. Он был убежден в значительной древности идолов Сапатеро и связывал их появление с приходом в Никарагуа с севера племен индейцев-чоротега. Однако точно определить время данного события С. Лотроп не сумел.

И лишь много лет спустя решающее слово сказали здесь полевые археологи, терпеливо изучавшие неказистые на первый взгляд обломки лепной глиняной посуды и таких же статуэток. Именно их усилиями сейчас удалось воссоздать, хотя и в общих чертах, сложный путь развития древних культур индейцев Центральной Америки: от эпохи первоначального заселения региона и до испанского завоевания.

 

Археологические культуры Никарагуа

Хотя мы можем с уверенностью предполагать, что территория этой Центральноамериканской страны была заселена первобытным человеком еще 10–12 тысяч лет назад (об этом говорят, например, находки характерных наконечников дротиков из камня — типа Кловис и Фолсом — в соседней и более южной Коста-Рике), древнейшей известной здесь пока находкой являются отпечатки ног людей и животных в древних вулканических грязевых потоках из Эль-Саусы и Акахуалинка, близ Манагуа. Эти отпечатки, сделанные в полужидкой грязи, быстро затвердели и были перекрыты впоследствии сверху мощными отложениями более поздних эпох. Обнаруженные еще в конце прошлого века никарагуанские «следы» стали вскоре предметом горячих споров. Некоторые ученые приписывали им даже «До-Адамовский» возраст, ссылаясь на глубину залегания находки и наличие рядом с ней следов «ископаемого» бизона. Однако ни археологи, ни палеозоологи не имеют никаких определенных данных о времени бытования и вымирания этого животного на территории Никарагуа. Нет здесь, к сожалению, и каких-либо древних предметов, прямо связанных с «отпечатками». Поэтому точное хронологическое положение их остается до сих пор спорным. Некоторые исследователи, ссылаясь на свидетельства геологов, предполагают, что возраст «отпечатков» из Никарагуа составляет не менее 5000 лет (т. е. 3000 г. до н. э.).

Первым более или менее четко выделяемым на никарагуанской территории периодом доиспанской культуры, был «Зонный бихромный». Он назван так благодаря характерным приемам оформления керамики в те времена: роспись красной и черной красками в сочетании с резьбой по отдельным «зонам» или «участкам» на поверхности сосуда. Несколько радиоуглеродных дат и определенное сходство с керамическими изделиями более северных областей позволили отнести упомянутый период к 350 году до н. э. Судя по имеющимся сейчас скудным археологическим находкам, население жило тогда в небольших постоянных деревушках, в домах из жердей и прутьев и с лиственными крышами. Земледелие, и прежде всего выращивание кукурузы, стало основой хозяйства местных индейцев. Но охота, рыболовство и собирательство продолжали играть важную роль в пищевом рационе древних никарагуанцев.

Следующий период — «Раннеполихромный» — продолжался с 300 по 800 год н. э. и связан с появление глиняной посуды, украшенной простейшей полихромной росписью. Для него характерно широкое распространение сосудов на трех полых ножках-подставках (часто оформляемых в виде женской груди), сосудов со сложным профилем и использование для росписи черной, похожей на графит, краски. Обычно рисунок наносился на поверхность вазы красной и черной краской по кремовому или оранжевому фону. Все имеющиеся у нас сведения говорят о наличии небольших постоянных поселков, жители которых занимались земледелием, дополняемым рыболовством и охотой.

«Среднеполихромный» период (800–1200 гг. н. э.) — время наивысшего культурного расцвета на западе (Тихоокеанское побережье) Никарагуа. Одновременно происходит и значительный рост населения, что хорошо видно по количеству обнаруженных поселений этого времени и увеличению из размеров. Вместе с тем керамика «Среднеполихромного» периода демонстрирует резкий разрыв со всеми предшествующими традициями гончарного искусства. Во-первых, появляется новый характерный стиль полихромной росписи, получивший название «Никойя-полихром» (его часто называют «Папагайо-полихром»): краски оранжевого, красного, серого и черного цветов по бело-кремовому фону. Во-вторых, наблюдаются явные изменения в формах сосудов: преобладают грушевидные вазы на высоких- поддонах и пьедесталах, чаши на трех ножках с налепными головами животных и т. д. В мотивах росписей налицо некоторое влияние керамических стилей майя конца I тысячелетия н. э. и Центральной Мексики начала II тысячелетия н. э.

Преобладающей формой хозяйства было маисовое (кукурузное) земледелие. Однако на поселении Санта-Исабель, перешеек Ривас, археологи США во главе с Г. Уилли и А. Горвебом нашли в начале 60-х годов огромное количество хорошо сохранившихся костей животных и раковин моллюсков. Эти материалы со всей очевидностью указывают на сохранение в жизни древних обитателей юго-западного Никарагуа того времени большой роли охоты, рыбной ловли и приморского собирательства. Значительная часть костей млекопитающих принадлежит оленю. Встречаются также множество черепашьих панцирей — доказательство того, что в древности эту рептилию в большом числе ловили в водах озера Никарагуа. С другой стороны, широкое распространение сбора моллюсков было, вероятно, связано не только со стремлением как-то увеличить пищевые ресурсы быстро растущего местного населения, но и имело явно торговый аспект. Археологи отмечают, что наиболее распространенной раковиной в прибрежных деревушках и селениях Никарагуа была раковина «мурекс», из которой в доиспанскую эпоху добывалась великолепная пурпурная краска, служившая важным предметом обмена по всей Мезоамерике и ее периферии.

Резные изделия из нефрита, агата, опала и других полудрагоценных камней, изящные поделки из золота, вычурная керамика — свидетельствуют о появлении групп искусных ремесленников. Намечаются и определенные различия в общественном положении разных социальных групп: высокие могильные холмы — места погребения вождей и родовой знати, часто сопровождаемых принесенными в жертву людьми.

Скульптурные каменные колонны и статуи, холмы-платформы из земли и щебня, тщательно выделанные ритуальные зернотерки из базальта получают широкое распространение по всему Тихоокеанскому побережью Никарагуа.

Особенно много каменных изваяний найдено на острове Сапатеро. Как выяснилось, все они относятся именно к «Среднеполихромному» периоду, т. е. к 800–1200 годам н. э. На квадратных или круглых колоннах-пьедесталах изображались обычно фигуры мужчин, сидящих или стоящих с каким-нибудь животным (или только с его головой) на своей спийе, плечах и голове, как бы нависающим сверху. В искусстве доколумбовой Мезоамерики подобный мотив называют «альтер-эго», т. е. изображение человека и его зооморфного духа-покровителя («нагуаля»). По крайней мере в двух случаях эти никарагуанские каменные изваяния облачены в маски в виде утиного клюва. Очень близкие по стилю скульптуры встречаются в южных областях Мезоамерики с довольно раннего времени (например, ольмекская статуэтка из Сан-Андрес-Тустла, Чьапас, Мексика — 162 г. н. э.).

На острове Сапатеро и перешейке Ривас есть также статуи, у которых голова человека заключена в раскрытую пасть зверя (крокодила, ягуара и др.) — тоже явно мезоамериканская черта. Изваяния на колоннах известны по крайней мере с I тысячелетия до н. э. в горной Гватемале и на Тихоокеанском побережье этой страны, в северо-западном Гондурасе (Копан, р. Улуа). Таким образом, не подлежат сомнению северные связи и, вероятно, северное мезоамериканское происхождение скульптурного стиля Сапатеро-Ривас. Как правило, все эти изваяния связаны с архитектурой ритуального назначения — облицованными необработанным камнем или булыжником земляными пирамидальными холмами. Последние служили основаниями-фундаментами для легких храмов и святилищ из дерева и глины и с крышами из пальмовых листьев.

Что касается металлообработки, то на территории Никарагуа не обнаружено до сих пор никаких следов местного производства изделий из металла. Очень небольшое число золотых вещей обнаружено в отдельных могилах этого периода. Но, по всей вероятности, эти золотые украшения попадали в Никарагуа с юга, как предметы экспорта из Коста-Рики и Панамы.

«Позднеполихромный» период (1200–1523 гг.) на территории западных и юго-западных областей страны связан с некоторым упадком местной культуры и заметным сокращением населения. Одновременно резко усиливаются связи с Центральной Мексикой, что находит прямое отражение в керамике и искусстве Никарагуа. Это и неудивительно, к 1200 году н. э. долина Мехико становится главным политическим и культурным центром всей Мезоамерики. Прекращение же влияния со стороны цивилизации майя, видимо, объясняется упадком и запустением в IX–X веках н. э. основных майяских центров в низменных лесных районах Северной Гватемалы. Керамика этого времени имеет ряд мотивов и черт, близких по стилю центральноамериканским. На некоторых расписных сосудах группы «Вальехо-Полихром» можно встретить изображения тольтекско-ацтекских богов Кецалькоатля («Пернатый Змей» — бог воздуха, покровитель знаний), Эхекатля (бог ветра), Тлатекутли (бог смерти).

Но, с другой стороны, в культуре тихоокеанского побережья Никарагуа чувствуется и какой-то местный, явно немезоамериканский компонент — это керамика «Луна-Полихром», у которой роспись наносилась красками темных тонов по белому или светло-кремовому фону в виде изящных геометрических рисунков. Однако в целом полихромные стили керамики переживают в это время явный упадок: то же самое отмечается в каменной архитектуре и скульптуре.

Из изложенных выше археологических данных неизбежно вытекает вывод о том, что начало «Среднего Полихромного» (800–1200 гг. н. э.) и «Позднего Полихромного» (1200–1534 гг.) периодов в истории Никарагуа были связаны с резкими изменениями в характере местной культуры. В ней заметно ощущаются инородные, главным образом мезоамериканские влияния. С другой стороны, в самой Мезоамерике 700–800 годов н. э. и 1100–1200 годов н. э. отмечены резким изменением всей политической обстановки — драматическим крахом старых влиятельных центров культуры и появлением новых, более могущественных: гибель Теотихуакана — столицы обширного государства предков науа в Центральной Мексике (конец VII в. н. э.) и распад империи тольтеков в конце XI века (их столица — Толлан находилась в штате Идальго, на северо-востоке от долины Мехико). Эти гигантские по масштабам социально-политические катастрофы потрясли до основания и Мезоамерику, и ее окраины. Нарушалась вся давно сложившаяся система связей и союзов. С севера в цветущую зону древних цивилизаций вторглись орды полукочевых варваров-чичимеков, сея вокруг смерть и опустошение. Ряд племен и народов был сдвинут потоком событий с насиженных мест и вынужден был искать лучшей доли где-то в иных землях. Древние легенды и хроники неоднократно сообщают о таких вынужденных странствиях многих мезоамериканских индейцев, особенно о странствиях с севера на юг.

А не связаны ли в таком случае между собой факты резкой перемены культуры в Никарагуа и перемещения целых групп мезоамериканцев на юг в VIII и XII веках н. э.?

По мнению большинства современных исследователей, такая связь несомненно имеется. По сообщению испанского автора Фернандо де Овьедо, предки индейцев никарао, которых конкистадоры встретили в 1523 г. на юго-западе страны, пришли туда, по их же собственным словам, совсем недавно, — «всего за 5–6 поколений» до конкисты. Если взять среднюю продолжительность человеческой жизни для того времени за 30–40 лет, то мы получим в качестве начальной даты вторжения никарао примерно XIII век н. э. Никарао говорили на языке науа и имели обычаи, культуру и верования, близкие ацтекским. Но именно на керамике «Позднеполихромного» периода в изобилии представлены образцы центральномексиканских (науа, ацтеки) божеств! Таким образом, приход никарао из Мексики в юго-западные районы Никарагуа весьма вероятен. А что же чоротега? Они скорее всего тоже были пришельцами с севера, хотя более ранними, чем никарао. Их прародина, судя по лингвистическим данным, находилась на юге Мексики, в районе Соконуско. Они родственны по языку хорошо известным древним народам Мезоамерики — например, сапотекам. Учитывая широкое распространение языка чоротега по тихоокеанскому побережью Никарагуа и тот факт, что в их культуре вообще и в полихромной керамике, в частности, представлены многочисленные следы влияний со стороны майя конца I тысячелетия н. э., можно довольно уверенно сопоставить приход этих индейцев с началом «Среднеполихромного» (800–1200 гг. н. э.) периода в Никарагуа.

Таким образом, последние семь столетий доиспанской истории страны, вернее лишь ее важной области — Тихоокеанского побережья, получили вполне надежную основу в виде исторических и археологических фактов. Здесь индейцы достигли своего наивысшего развития в доколумбовы времена. Их общество знало уже социальные ранги и деления: оно состояло из вождей, родовой знати, общинников и рабов-военнопленных. В крупных селениях — резиденциях вождей-касиков и местах отправления религиозных культов племени — в центре находились дворец, святилища и храмы, дома знати — все из легких материалов, но на глиняно-земляных фундаментах-пирамидах.

Здесь же на площадях устраивались рынки для продажи всякого рода товаров и продуктов питания. В качестве эквивалента денег выступали при этом бобы какао, куски хлопчатобумажной ткани и даже початки кукурузы. У жрецов и вождей имелись пиктографические «книги» из оленьей кожи.

Об археологических памятниках Атлантического побережья Никарагуа мы не знаем практически ничего. Испанцы встретили здесь в лесах и болотах редкие и отсталые племена индейцев мискито, сумо, ульва и рамо. Они не имели постоянных поселений и вели полукочевой образ жизни, занимаясь охотой, рыболовством, собирательством, а кое-где и примитивным земледелием.

На своих участках, расчищенных в лесу, местные индейцы выращивали сладкий маниок, батат и другие корнеплоды, ананасы, бобы, перец и маис, хотя последний не имел здесь того значения, как в Мезоамерике и на западе страны. Между отдельными группами индейцев часто происходили военные столкновения.

К моменту прихода испанских завоевателей в XVI веке индейские племена «Москитового Берега» говорили на языках и диалектах, родственных языковой семье чибча из северо-западной части Южной Америки. Это, а также преобладание маниока и корнеплодов над маисом и наличие таких черт культуры, как ткани из древесной коры, гамаки и др., свидетельствует, возможно, о том, что основная часть древнего населения Никарагуа была ближайшим родственником индейских племен из тропических лесов Южной Америки.

Таким образом, современное состояние источников не позволяет еще создать сколько-нибудь полную картину основных этапов развития местной культуры на атлантическом побережье Никарагуа в доиспанскую эпоху. Тем не менее даже скудные археологические материалы, которые получены в настоящее время из этого региона, демонстрируют в целом большое сходство с южноамериканскими культурными традициями вообще и с памятниками Северо-Восточного Гондураса и Восточной Коста-Рики, в частности. Это хорошо согласуется с лингвистическими данными: известно, что к моменту испанского завоевания атлантическую зону Никарагуа населяли племена рама, ульва, сумо и мискито, принадлежавшие к языковой группе чибча южноамериканского происхождения.

Археологически Никарагуа никогда не представляла собой какого-то единства. Зона атлантического побережья, до сих пор остающаяся почти неизученной, демонстрирует в доиспанский период тесную связь с древними культурами Северо-Восточного Гондураса на севере и Восточной Коста-Рики на юге. Центральная (горная) область страны археологически исследована также совершенно недостаточно. В местной культуре доколумбовой эпохи наблюдаются наряду с местными традициями, сильные влияния западных (тихоокеанских) районов Никарагуа и горных районов Коста-Рики. И лишь третья область — Тихоокеанское побережье — исследована довольно хорошо, включая и интенсивные раскопки последних десятилетий. Здесь, несмотря на явственные внешние влияния (мезоамериканские традиции культуры, передаваемые либо мигрирующими с севера на юг группами племен, либо через торгово-культурные контакты), особенно сильные в 800–1200 годах н. э., совершенно очевидно наличие мощного местного начала. И основные формы и стили его искусства имеют, бесспорно, чисто местные истоки.