Последовавшее за беседой новое открытие только прибавило загадок.

Пока полковник разговаривал с дежурным офицером, Аввакум курил и рассеянно наблюдал за голубоватыми колечками дыма. Они поднимались кверху, сливаясь, образуя какую-то спиральную галактику, и исчезали за его спиной. Сначала он наблюдал за ними рассеянно, затем начал следить с интересом. И, наконец, встал. Не было никакого сомнения в том, что за его спиной существует какая-то тяга. Потому что весь дым, хоть и медленно, но неизменно уплывал в одном и том же направлении — к огромному окну.

Закрытое окно не может притягивать к себе дым. Значит, или рамы были неплотными, или имелось отверстие.

Аввакум подошел к окну. Справа в стекле, на высоте его груди, зияло идеально круглое отверстие, диаметром около пяти миллиметров. Хотя оно было крохотное, но из-за разницы между внешней температурой и температурой комнаты возникала сильная тяга. Аввакум потрогал его мизинцем. Края отверстия были гладкими, словно их отполировали изящной пилочкой для маникюра. Не приходилось сомневаться, что отверстие образовалось от пули, выпущенной с очень небольшого расстояния, или пули с заостренной головкой.

В это время Аввакум почувствовал у себя за спиной тяжелое дыхание полковника.

— Полюбуйтесь, — усмехнулся он и отступил в сторону.

Полковник считался большим специалистом в области огнестрельного оружия. Он исследовал отверстие, посопел и сказал:

— Это сделала пуля, выпущенная из бесшумного двенадцатикалиберного пистолета. Я знаком с этой системой. Головка у пули заострена, словно шило.

Аввакум знал, что такая пуля стирает пробитое стекло в микроскопическую пыльцу, которую рассеивает веретенообразным движением так, что невозможно обнаружить ее даже с помощью лупы.

Сняв телефонную трубку, Аввакум набрал номер служебного морга и спросил у доктора о форме пули.

— С заостренной головкой, — ответил тот. Он только что извлек ее из области левой лопатки.

— Есть там следы царапин? — спросил Аввакум.

— Да, — ответил доктор, — на конусе.

— Я пришлю за ней нарочного, — сказал ему Аввакум и положил трубку.

— Итак, дело обстоит следующим образом, — начал полковник, и лицо его приняло вдохновенное выражение. Он указал рукой на спинку стула. — Эта точка соответствует месту, против которого находилось сердце профессора. Если мы проведем воображаемую прямую через отверстие в стекле, где она закончится? Линия закончится по ту сторону дороги, за канавкой. Точно вон у той толстой старой сосны. Я уверен, что убийца стрелял именно оттуда.

— Едва ли, — сказал Аввакум. — За этой сосной стоял ваш сержант.

Выражение вдохновения мигом слетело с лица полковника. Теперь он походил на человека, который разглядывает узор на ковре, словно там изображено что-то очень печальное. — Что же тогда? — спросил полковник. — Я ничего не понимаю.

— Я тоже, — тихо сказал Аввакум.

Лейтенант щелкнул каблуками и попросил у полковника разрешения войти. Передав Аввакуму пакет, запечатанный красным сургучом, и сообщив ему, что фотокопия отпечатков пальцев будет готова завтра утром, ушел.

Когда за ним захлопнулась дверь, Аввакум вскрыл пакет и вынул фотокопию листка, вырванного из тетради, и коротенькую записку начальника лаборатории. Записка была адресована полковнику Манову, но тот велел Аввакуму прочитать вслух: «Посылаю Вам фотокопию приложенного здесь листка из тетради. При химической обработке лицевой стороны некоторые буквы остались непроявленными из-за слабого следа на ткани бумаги. Приложение: обработанный лист и фотокопия. С уважением…»

На фотокопии был виден крупный и неровный почерк профессора: «Flo es Vi chae A rorae».

Полковник, прочитавший текст через плечо Аввакума, с досадой всплеснул руками.

— Попробуй-ка разгадай! Да тут и сам Навуходоносор, если воскреснет, ничего не поймет!

— Это текст шифрограммы, — сказал Аввакум. — Что же касается Навуходоносора, то вавилонский царь жил в конце пятого века до нашей эры.

— Утешай себя этими знаниями, — сказал полковник. И почему это ему пришел в голову какой-то Навуходоносор? Он откинулся на спинку кресла и подпер голову рукой. Ему даже курить не хотелось.

Аввакум походил по комнате, потом взял один из цветных карандашей из серебряного стакана и написал что-то на фотокопии.

— Прочтите, — протянул он его Манову.

Сейчас фраза профессора имела следующий вид: «Flores Vitochae Aurorae».

Он восстановил в тексте пропущенные буквы.

— Ну хорошо, — сказал полковник. — А что означают эти слова?

Он спросил это, лишь бы что-то сказать. И с этими буквами, и без них смысл шифрограммы был одинаково неясен. Слова могли означать одно, а их символический смысл мог быть совсем другим. У него запершило в горле. И, кто знает почему, он вдруг вспомнил о жене. Все равно она не оставит его в покое, так как та история с билетами еще не отмщена.

— Что означают эти слова? — повторил он свой вопрос равнодушным голосом.

— Они могут означать, — Аввакум старался казаться бодрым и уверенным, — они могут означать, во-первых: «Цветы Авроре для Витоши» и, во-вторых: «Цветы Авроре от Витоши».

Полковник не сказал ничего.

— Аврора означает рассвет, — продолжал Аввакум. — Заря.

Внезапно Манов хлопнул себя по лбу. Он сделал это очень шумно, словно хотел раздавить ползавшую букашку.

— Эврика! — воскликнул он, и его усталое лицо снова прояснилось. — Ты знаешь, я начинаю догадываться кой о чем?

— Нет, не знаю, — сказал Аввакум.

— А я знаю! — полковник выпрямился, пригладил костяным гребешком седеющие волосы, словно желая этим жестом усмирить восторг. — И вот что я знаю, — продолжал он. — Играют ли здесь какую-нибудь роль разные падежи? На мой взгляд, они не играют никакой роли. Важно другое, существенное. А оно вот в чем: заря, цветы, Витоша. Человек, который должен получить снимки оборонительного сооружения «Момчил-2», будет стоять где-то на подступах к Витоше и держать в руках цветы. Когда? На рассвете. То есть между семью и восемью часами. Что это за подступы? Очень просто — Драгалевцы, Бояна, Княжево! Завтра я пошлю туда людей, и знай: невозможно, чтобы они вернулись оттуда с пустыми руками!

— Хорошо бы! — сказал Аввакум и вздохнул.

Полковник почти бегом спустился по лестнице.