Старейшая книга копий торговых писем, бережно сохраняющаяся в архивах «Сепаратора», открывается письмами Оскара Ламма, адресованными разным предпринимателям с предложением приобрести для их стран патентные права на новую машину. Еще до официального заключения договора с Лавалем нетерпеливый Ламм писал в Берлин машиностроительному заводу С.-Галь:

«Чертежи центробежной машины для отделения сливок от молока в настоящий момент готовы. Не согласитесь ли вы помочь нам получить патенты для Германии, Соединенных штатов, Англии и Франции? В этом случае не угодно ли вам будет сообщить приблизительную цену этих патентов. Главная новость аппарата заключается в том, что, пользуясь им, две жидкости разного удельного веса можно отделить в два разных сосуда».

В то время как глава «торгового дома» рассылал свои письма со всякого рода предложениями, Лаваль, сидя напротив в той же комнате, усиленно занимался чертежами. К моменту заключения договора чертежи были готовы, и Ламм решил заказать механическим мастерским Ленерберга в Седертелье пять машин по этим новым чертежам. Лаваль отдал компаньону чертежи только после настойчивых его требований.

— Не спеши, Оскар, — говорил Лаваль, — тут придется еще кое-что менять… Ты затратишь деньги, но машина еще далека от совершенства.

— Время — деньги… — возражал Ламм. — Я иду на риск.

Спор принял резкий характер, грозивший расстроить товарищество, и Лаваль вынужден был уступить нетерпеливому компаньону.

В марте первый сепаратор был изготовлен. Но в его конструкции обнаружился серьезный дефект: чаша для молока была сделана из двух половин, соединявшихся посредством фланцев, которые, однако, герметически не закрывались. Во время работы молоко через скрепления пробивалось наружу под действием центробежного давления, и вокруг машины, сколько бы ни завинчивали винты, неизменно образовывался молочный туман.

— Но ведь это же никуда не годится! — воскликнул огорченный изобретатель. — К чему твоя торопливость, когда теперь все равно придется переделывать чертежи…

— Речь идет только о новой чаше… — успокоительно отвечал Ламм. — Займись этим, Густав. Я уверен, что ты сейчас же что-нибудь придумаешь.

Лаваль уселся снова за чертежи. Он решил сделать в машине два приемника, что давало возможность делать чашу из цельного куска железа.

Однако при тогдашней технике штампования изготовить чашу нужной формы из цельного куска было невозможно. Поэтому Ленерберг делал их сначала цилиндрическими, а затем уже «придавал им нужную форму.

На этот раз Лаваль сам следил за изготовлением машин и сам испытывал их в мастерских. Он приходил Ленербергу на помощь в затруднениях, а их при недостаточном оборудовании мастерских было не мало.

Испытания первой партии, состоявшей из пяти машин, дали хорошие результаты. При 3 тысячах оборотов в минуту сепараторы за час работы снимали сливки со 130 литров молока, и притом настолько полно, что в сыворотке оставалось не более трети процента жирового вещества.

— Можешь продавать теперь эти машины, — сказал Лаваль, самолично привезший из Седертелье машины, сдавая партию главе «торгового дома». — Они работают так, что снятое молоко едва ли пригодится даже свиньям.

Ламм немедленно заказал новую партию сепараторов в количестве двенадцати штук в Людвигсберге, по 200 крон за штуку. Однако при выкупе их встретились затруднения. Старый Ламм не желал давать денег, пока не будут проданы машины первой партии, а продажа их шла туго.

Большие средства были одновременно вложены в патенты. Патент на сепаратор был получен в Швеции 3 июля 1878 года за № 365 на имя Оскара Ламма. Вслед затем патенты были взяты в Германии, Англии, Дании. В то же время делались заявки во всех странах мира. Закрепление патентных прав за фирмой требовало непроизводительных расходов, без которых в то же время нельзя было обойтись.

Единственным утешением для компаньонов в эти трудные дни являлся общественный интерес к изобретению. Ежедневно толпы любопытных, привлеченных газетными сообщениями о новом изобретении, посещали комнату на Регеринсгатане, которая более походила на выставочное помещение, нежели на торговое предприятие.

Лаваль с помощью единственного рабочего «фирмы», Зундберга, демонстрировал сепараторы. Так как они требовали мускульной силы двух человек, то Лаваль сам, засучив рукава, вместе с Зундбергом, обливаясь потом, вращал машину.

Несмотря на явный успех сепаратора, покупателей на него не находилось. Зрители одобрительно кивали головами, расспрашивали, удивлялись, но покупать все-таки не рисковали. Победа над человеческой косностью, кажется, требовала не меньше труда и времени, чем борьба с природой, материалом и несовершенством техники.

Поздно осенью на Регеринсгатан явился глава большой торговой молочной фермы Лидгольм. Он был крайне заинтересован машиной и готов был приобрести всю партию. Однако прежде чем заключить сделку, он потребовал от компаньонов доказательств, что полученные при помощи сепаратора сливки дадут то же количество масла, что дают сливки, снятые обыкновенным путем, после отстаивания в горшках на леднике.

Лаваль, уверенный в том, что иначе не может быть, согласился на опыт. К несчастью, он никогда не занимался выделкой масла и упустил из виду, что пахтанье нужно производить при возможно низкой температуре сливок.

В назначенный день ни в чем не сомневающийся изобретатель пустил для опыта свою машину, которая дала отличные сливки. В нетерпении представить, доказательства будущему покупателю Лаваль принялся сбивать масло тотчас же, как только были получены сливки, т. е. при температуре около 23° тепла.

Разумеется, масло сбилось очень хорошо, но количество его оказалось значительно меньшим, чем полученное тут же Лидгольмом из сливок, снятых с охлажденного молока.

«Огорченные и сконфуженные, — рассказывал потом Лаваль, — мы вернулись с фермы в Стокгольм…»

Впрочем, причина неудачи была вскоре разъяснена торопливому изобретателю сведущими, людьми, и компаньоны просветлели. Надежды на заказы и сделки не покидали их, хотя машины еще не были проданы. Но из первой партии машин три находились на испытании: одна в Германии, одна в Англии и одна в Швеции в имении Лина. Первый год деятельности товарищества заканчивался таким образом с чрезвычайно интересным балансом: серьезные суммы в графе расходов и ни одной кроны в графе прихода!

Все-таки компаньоны были правы в своих расчетах. Новый 1879 год принес им два твердых заказа, не говоря уже о надеждах на множество других. Несмотря на странный баланс, глава торгового дома «Оскар Ламм-младший» был настроен оптимистически и продолжал рассылать свои информационные письма.

В дополнение к письмам Ламм решился прибегнуть и к испытанному средству — рекламе. Как только были изготовлены первые машины, заказанные в Людвигсберге, Ламм вновь начал демонстрацию их для широкой публики.

Привлеченная рекламой публика усиленно посещала контору, в которой Лаваль демонстрировал свою машину. Каждый день он шагал из Людвигсберга, где собирались машины, на Регеринсгатан, где толпились любопытные, и эти часовые прогулки поневоле были, кажется, единственным свободным временем изобретателя. Все остальное время он посвящал опытам, чертежам, обдумыванию отдельных деталей, совершенствовавших конструкцию.

Между тем, доведенный до отчаяния финансовыми затруднениями, Ламм начал искать нового компаньона. Такой нашелся в лице Густава Ульфа, давшего согласие внести в товарищество 4 тысячи крон, составлявшие пятую долю всего капитала товарищества. По соглашению с Ульфом теперь товарищеский капитал распределялся так: две пятых числились за Лавалем, как оплата его патента; две пятых составлял капитал, вложенный в дело Ламмом, одну пятую — капитал Ульфа.

Договор был заключен 1 февраля. К этому времени Ламм смог продать всего лишь четыре машины. Эти первые машины были приобретены молочной фермой Мелара в Стокгольме, торговым домом «Хор и компания» в Лондоне, Агрономическим институтом в Альнарпе и владельцем молочной фермы в Себигольме, Траншеллом.

Машины продавались по 450 крон за штуку с надбавкой 80 крон комиссионных. Они требовали для работы одну лошадиную силу мощности, делали около 5 тысяч оборотов б минуту и весили 220 килограммов.

Машины эти считались совершенно пригодными для практического применения, и, покончив с ними, Лаваль взялся за конструирование новой машины, втрое большей вместимости.

Внешний вид и разрез сепаратора Лаваля, модель 1879 года

Опыты с этой машиной продолжались довольно долго и однажды едва не окончились очень грустно: снабжающая воронка, под действием центробежной силы, вырвалась из аппарата, вылетела в окно и ударилась в стенку противоположного дома, едва не убив Лаваля.

Грохот машины, визг железа и звон разбитых стекол произвели впечатление катастрофы. Ламм вбежал к Лавалю, схватившись за голову, ожидая увидеть друга растерзанным.

Лаваль стоял у окна и в звездчатую дыру разбитого стекла старался рассмотреть, что произошло на улице. Какой-то одинокий прохожий, стоя вдали, с опаской поглядывал на окна торгового дома «Оскар Ламм-младший», но далее улица была пуста и сплющенная воронка лежала на дороге, не причинив никому вреда.

— Что случилось, Густав? — закричал Ламм.

— Ничего особенного, — хладнокровно ответил Лаваль. — Маленькая катастрофа, но, кроме меня, кажется, никто не пострадал.

Он поднял руку: три пальца были разбиты, из глубоких рваных ран текла кровь, и трудно было понять, насколько серьезно повреждение.

— К доктору, в больницу! — воскликнул испуганный Ламм. — Что же ты молчишь? Есть чем-нибудь перевязать?

У старого Зундберга, проводившего тут целые дни, оказалось чистое полотенце. Лаваль, морщась от боли, терпеливо ждал, когда Зундберг кончит неуклюжую перевязку.

— Вы их чувствуете, господин де Лаваль? — спрашивал он.

— Кого?

— Пальцы, пальцы! Вы чувствуете их?

— Кажется, да, — отвечал Лаваль.

— Ну, стало быть, все обойдется благополучно.

Лаваль посмотрел на огромный узел, затянутый Зундбергом, и сказал усмехаясь:

— Могло быть значительно хуже… Впрочем, и эта штука оставит меня без работы на несколько дней…

Он нахлобучил шляпу и спокойно отправился в больницу, сопровождаемый Ламмом.

Розовые шрамы на пальцах остались у него до конца жизни памятью об этих днях молодости, когда изобретатель был полон веры в свои силы и близкий успех.

Сепараторы начинали понемногу завоевывать рынок. В феврале были проданы машины в Норвегию и Финляндию. Не дожидаясь, когда покупатели сами явятся на Регеринсгатан, Ламм пригласил разъездного агента, который мог бы демонстрировать машину в провинции и подыскивать покупателей. Бывая часто по своим делам за границей, Ламм мало-помалу сформировал там целый отряд агентов, работавших над распространением новых машин.

Эти агенты, в числе которых находились и солидные фирмы и одиночки, совмещавшие агентство у Ламма с другими занятиями, в конце-концов создали сепараторам живую рекламу и чрезвычайно способствовали их распространению. Уже в апреле было продано двенадцать машин, правда, в кредит, но самый факт небывалого для торгового дома «Ламм-младший» сбыта указывал, что Ламм напал на верный путь к успеху.

Действительно, стоя на этом пути, с исключительным умом и ловкостью расширяя и организуя свою агентуру, в дальнейшем руководителям «Сепаратора» удалось добиться изумительных успехов в деле распространения машин по всем уголкам земного шара.

Но пока еще дела трех компаньонов были очень плохи, и Лаваль продолжал свои часовые прогулки, не имея денег на извозчика. Вклад Ульфа был быстро исчерпан, и новый член товарищества извещал в апреле шведского разъездного агента о том, что товарищество не имеет денег, даже на оплату заказанных в Людвигсберге машин.

«Я отлично понимаю, — писал он в письме от 14 апреля 1879 года, сохранившемся в копировальной книге, — что сейчас, когда вы, по-видимому, собираетесь так энергично взяться за дело и принять меры к тому, чтобы его широко развернуть, недостаток средств может вам помешать в вашей работе, и мне очень жаль, что я не могу оказать вам поддержки. Но единственная причина этого — печальная действительность…»

Надо заметить, однако, что в Людвигсберге к компаньонам относились с большим доверием и мастерские выполняли заказ за заказом. Иначе, вероятно, торговому дому Ламма-младшего пришлось бы быстро окончить свое существование. Некоторую помощь, правда, в эти критические дни оказал сыну Ламм-старший. При его содействии компаньонам удалось учесть в банке свои векселя и таким образом выйти на некоторое время из кризиса.

В награду за терпение и настойчивость товарищество скоро могло убедиться в наступившем переломе общественного мнения в пользу новых машин. Специальный корреспондент торгово-промышленной газеты «Норден» явился на Регеринсгатан по поручению редакции и, осмотрев машины, потребовал от Лаваля подробных сведений для статьи в газету.

Владелец молочной фермы Траншелл в своем поместье Себигольме произвел интересный опыт. Он взял равные количества молока и снял с него сливки обычным способом и сепаратором. Затем из тех и других сливок было сбито масло. Результаты получились изумительные: из сливок, снятых машиной Лаваля, было получено 24,68 шведских фунтов масла; из сливок же, снятых обычным способом на леднике, вышло всего только 21,52 шведских фунтов.

Так как сепаратор применялся в Себигольме уже давно, а сам Траншелл пользовался всеобщим уважением и известностью, то сообщение газеты о его опыте произвело впечатление. Ближайшим результатом себигольмского опыта был такой спрос на сепараторы, что людвигсбергсжие мастерские получили новый заказ от главы фирмы на изготовление партии в пятьдесят машин.

Оскар Ламм торжествовал и энергично развивал свою деятельность за границей.

Модель большого сепаратора была близка к окончанию, и уже в начале июля, Лаваль мог произвести ее испытание. Результаты были таковы, что Лаваль согласился отправить ее Ламму для выставки в Лондоне. Здесь модель получила первую премию. Ламм затем отправил ее в Манчестер и Фленсбург, где она получила также первую премию. Продолжая свое путешествие по выставкам, сепаратор получил в Кильбурне свою первую серебряную медаль.

В Гаарлеме и Бифельде сепаратору были снова присуждены премии, и таким образом к концу года товарищество могло уже ссылаться в своих рекламах на семь полученных сепараторами наград.

Большое значение имели также появившиеся в печати статьи германского профессора Флейшмана и шведа профессора Энгстрема, виднейших специалистов молочной промышленности, опубликовавших блестящие результаты опытов, произведенных ими с сепаратором.

Наконец, к особому удовольствию Лаваля, в конце года ему была присуждена денежная премия в 1100 крон Шведской академией наук.

Второй год деятельности товарищества заканчивался. На этот раз при обороте в 17 тысяч крон баланс показывал прибыль в 717 крон.

Ламм, проведший осень в Англии, организуя свою агентуру, возвратился в Швецию к новому году. Этот новый 1800 год компаньоны встречали с веселыми лицами и твердой уверенностью в успехе своего предприятия.

Курчавый, красивый, смеющийся Ламм был олицетворением успеха. Он возбужденно рисовал перед друзьями широкие перспективы.

— Наше дело принимает характер мирового. В этом у меня не остается никакого сомнения после моего пребывания за границей. Наша задача теперь продолжать дело так, чтобы всемерно закрепить за ним общественное мнение. Выставки, реклама, агентура — все это надо использовать как можно шире… И когда через год-два у нас будет солидное имя, мы преобразуем наше товарищество в акционерное общество, привлечем капитал, построим свои предприятия… Что ты думаешь об этом, мой милый Густав?

Лаваль, поглаживая свои изуродованные пальцы, поднял на друга мечтательно-спокойные глаза.

Если коммерческий успех являлся для Ламма самоцелью и конечным смыслом его деятельности, то Лаваль смотрел на дело несколько иначе: деньги для него были лишь средством для продолжения своих работ, но никак не конечной целью, и сами по себе очень мало его интересовали.

Ему шел тридцать пятый год. Он был молод, здоров, преисполнен энергии и честолюбивых замыслов и нисколько не был склонен видеть в своей настоящей деятельности единственный смысл жизни.

В этот год Август Стриндберг только что выпустил свою первую очень нашумевшую книгу «Красная комната», резко критиковавшую буржуазный уклад жизни, идеализм и политику. Живое и страстное обличение, исходившее от старого университетского товарища, увлекло Лаваля и пробудило в нем впервые интерес к общественности с одной стороны и легкую зависть к успеху младшего товарища — с другой, тем более острую, что Лаваль считал себя человеком не менее способным и значительным, чем кто бы то ни было из его современников.

Поглаживая свою жесткую черную бороду, отпущенную еще в Клостере, чтобы спрятать в ней свое слишком молодое и юношески веселое лицо, Лаваль слушал речи Ламма, не отрываясь от собственных мыслей.

Он машинально соглашался со всеми планами компаньонов, одобрил переход товарищества в новое, более солидное помещение на Штургатане, где для Лаваля собирались оборудовать собственные мастерские, но мечты его опережали планы Ламма.

Он мечтал о собственных лабораториях и мастерских, занимающих целый квартал в лучшей части «северной Венеции», о собственном штате инженеров и техников, выполняющих его задания и помогающих ему в осуществлении самых необычайных задач.