Поиски виновных

[12]

Что значит «погибель Русской земли»? Это – странное заглавие одной древнерусской рукописи, от которой сохранился только фрагмент. Она предположительно датирована XIII в. Считается, что она написана по поводу одного из вторжений монголов – 1223 или 1238 г. [См.: 13, стр. 110 и сл.].

Но оставим этот спор филологам – этнологу важнее другое: автор трактата не только предполагает возможность «погибели» большого, сильного и богатого этноса, но и уверен в том, что это в XIII в. произошло. Почему он мог так считать, даже учтя, что во Владимирском княжестве войсками Батыя зимой 1238 г. было сожжено всего 14 деревянных городов (из общего числа около 300), да и эти были весной отстроены заново? Вместе с тем его пафос, эрудиция и патриотизм вне всякого сомнения. Надо думать, что в утраченной части текста было нечто столь важное, что в наше время и представить трудно.

Мы, люди XX в., так привыкли к эволюционной теории, что дискретность (разрывность) исторических процессов нами не воспринимается. В наше время кажется, что русские происходят если не прямо от питекантропов, то как минимум от скифов, конечно пахарей, а древние русичи XII в. совсем свои, вроде двоюродных дедов. Поэтому все разговоры о старении этноса, о культуре «золотой осени», о потере традиций и обновлении стереотипов поведения оскорбительны для наших великих предков. В этом уверены все обыватели, многие ученые и даже писатели, кроме А. К. Толстого, показавшего в своих балладах глубину различия между древней, Киевской, и Московской Русью. Оно не меньше, чем между Римом цезарей и Римом пап: и там и тут оно не в культуре, а в нравах и обычаях, т.е. в поведенческих стереотипах, значит, в этногенезе, а не в модификациях институтов – государства, церкви, сословности, архитектуры и т.п. Не замечать глубокий кризис XIII в. ученые-историки не могли, хотя объяснить его с позиций эволюционизма было сверхтрудно. Но выход все-таки нашелся и был многими принят. Этот кризис и последовавшую за ним «погибель» долгое время приписывали южным соседям Русской земли. Только в XX в. эта концепция подвергнута критике. Попробуем разобраться в проблеме, сделав экскурс в историографию.

В русских источниках XII–XIII вв. Половецкая степь именуется «Землей незнаемой». Это удивительно потому, что до 1093 г., а тем более в X в. русские свободно ездили в Тьмутаракань и в Крым и даже через степи Северного Кавказа до берега Каспийского моря, и вдруг в Лаврентьевской летописи под 1252 г. про Андрея Ярославича Владимирского сказано: «Побеже в неведому землю». И то же в «Слове о полку Игореве» и в «Повести временных лет». Д. С. Лихачев поясняет, что это название употребляется не в качестве точного географического термина, а в качестве эмоционального определения Половецкой степи [130, стр. 394]. Но это тем более странно, так как название утвердилось за южной степью после победоносных походов Владимира Мономаха и резкого сокращения русско-половецких столкновений. Напрашивается мысль, что знания древнерусских географов в XIII в. уменьшились и половецкие степи, ранее прекрасно знакомые, стали неизвестными землями. Такой регресс в науке иногда наблюдается. Познавание и забвение меняются местами.

Была ли «борьба леса со степью»? Итак, в XII в. бывшая степная окраина Киевской Руси превратилась сначала в «Землю незнаему», потом в «Большой луг» и, наконец, в «Дикое поле», завоеванное русскими и их союзниками-калмыками лишь в конце XVIII в. Но тогда изучение этой страны пришлось начинать заново. Степные просторы Северного Причерноморья всегда были удобны для развития скотоводства. Поэтому в Восточную Европу переселялись азиатские кочевники. Разумеется, эти миграции вызвали столкновения с местным населением – славянами, хозяйство которых было связано с лесными массивами и речными долинами. Однако кочевое хозяйство не может существовать вне связи с земледельческим, потому что обмен продуктами одинаково важен для обеих сторон. Поэтому мы наблюдаем наряду с военными столкновениями постоянные примеры симбиоза. Печенеги после разгрома при Лебурне осели в Добрудже и стали союзниками Византии; торки поселились на правобережье Днепра и поставляли пограничную стражу для киевских князей; куманы, сильный и воинственный народ, после первых столкновений с русичами сделались союзниками Черниговского княжества.

И это не случайно. Экономико-географическое единство региона, в котором сочетались зональные и азональные (речные долины) ландшафты, определяло необходимость создания целостной хозяйственной системы, где части не противостоят друг другу, а дополняют одна другую [43]Несториане упоминаются Рубруком неоднократно. Например, в Кульдже («Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука». М., 1957, стр. 127), у найманов (стр. 115), у меркитов (стр. 116), в ставке Батыева сына Сартака (стр. 117) и Мэнгу-хана (стр. 147) и др. Старый обычай моления у монголов состоял в том, что они складывали большой, указательный и средний пальцы, прикладывали их ко лбу и наклоняли голову (6, стр. 43). Смысл этого обычая был самим монголам непонятен, так как еще в XIII в. христианство в Монголии стало одиозным. Иоанн Мандевильский замечает, что у монголов хан и князья по религии отличались от народа (см. там же, стр. 17), и действительно, Койяк сказал Рубруку про Сартака, что «он не христианин, а моал» («Путешествие…», стр. 114), противопоставив два существовавших одновременно и боровшихся между собою мировоззрения – языческое и христианское.
. Разумеется, это не исключало столкновений, подчас кровавых, и это-то бросалось в глаза современникам событий. Авторы XIX–XX вв. создали концепцию извечной борьбы «леса со степью». Начало этой идее положил С. М. Соловьев, считавший, что поток славянской колонизации шел по линии наименьшего сопротивления – на северо-восток, где Ростовская земля, населенная финнами, без сопротивления покорилась славянам, тогда как воинственные кочевники были для славянских земледельцев неодолимой преградой. Эту концепцию некритично приняли В. О. Ключевский, П. Н. Милюков, А. Е. Пресняков, Г. В. Вернадский и Б. А. Рыбаков, не говоря уже об историках «украинского» направления, таких, как, например, Н. И. Костомаров, В. Б. Антонович, М. С. Грушевский, В. Г. Ляскоронский и др. Однако, прежде чем согласиться с этой концепцией, взглянем на факты исторические и географические, учитывая, что последние были вне поля зрения С. М. Соловьева.

Северные и южные соседи Руси. Бросим взгляд на ближайшее минувшее. Мира на границах Руси не было. Ярослав Мудрый совершал походы на север: в 1030 г. – на чудь (на их земле он построил город Юрьев, утраченный в 1224 г.), на ятвягов – в 1038 г., на Литву и Мазовию – в 1040–1041 гг., снова на Мазовию – в 1047 г., а сына своего, Владимира, посылал на ямь в 1042 г., наконец, в 1058 г., уже после смерти Ярослава, была завоевана голядь – литовское племя юго-западнее Москвы.

Владимир Мономах двумя походами покорил вятичей – последний оплот славянского язычества, но мордва победила князя Ярослава Святославича в 1104 г. у Мурома и остановила продвижение русичей. Мстислав Великий поднял новгородцев и псковичей против чуди в 1116 г. и ходил на Литву в 1131 г., но после смерти этого последнего на Древней Руси единовластного князя латышское племя земигола в 1166 г. разгромило полоцких князей. Потери русской дружины исчислялись в 9 тыс. ратников. Наступление на север было остановлено. Этот краткий список показывает, что особое внимание, уделяемое историками военным столкновениям на южной границе, подсказано литературными реминисценциями, а не трезвым сопоставлением фактов на широком историческом фоне.

На юге: в 1036 г. – разгром печенегов у Киева, в 1060 г. – победа над торками и их подчинение в 1064 г., в 1068 г. – поражение от половецкого князя Шарукана на Альте и через месяц реванш – разгром его при р.Снови Святославом Черниговским. С 1092 по 1117 г. – война против половцев по инициативе великого князя Святополка II и полное подчинение их западных кочевий Владимиром Мономахом. Восточные «дикие» половцы добровольно вступают в союз с суздальскими князьями. Затем, за 120 лет, с 1116 по 1236 г., половецких набегов на Русь – всего 5; русских походов на Степь – тоже 5, случаев участия половцев в усобицах – 16. И ни одного крупного города, взятого половцами! Зато в 1088 г. лесовики-болгары взяли Муром!

Перейдем к географии хозяйства. Вмещающим ландшафтом древних русичей были не столько лесные массивы, сколько лесостепи, ополья и речные долины. При крайне редком населении Руси в XII в. (около 5,5 млн.) в ней практиковались переложные системы земледелия, требовавшие неполной оседлости; не исключалось и полукочевничество на основе скотоводческого хозяйства, особенно в степной зоне [15, стр. 88–89].

Не были кочевниками и тюрки (см. выше). Около зимников развивалось земледелие, как у казаков – донских и запорожских – и у ногайцев. Разница между «лесом» и «степью» была не так уж велика, тем более что в XII в. степь была покрыта островками леса: рощами и борами. Их истребили люди в XIX в. [31, стр. 78–86].

И наконец, в XIII в. русские и половцы совместно отражают сельджукский десант в Крым и монгольский рейд на Дон и оба раза делят горечь поражения. Нет, дело обстояло не так просто! Однако, прежде чем принимать решение, рассмотрим историю вопроса, но не в микроскоп, чтобы не потерять перспективы, а в телескоп, чтобы увидеть картину мнений и сомнений целиком, за все 200 лет постановки проблемы.

«Государственная точка зрения» в XIX в. А теперь нам придется на время оторваться от изложения хода событий и уяснить проблему взаимоотношений половцев и русичей. Эта проблема имеет два решения, из которых может быть правильным только одно. Поэтому целесообразно отступить от хронологического принципа, чтобы учесть весь необходимый материал и избавиться от переходящих ошибок, причиняющих немало вреда науке и повседневной жизни. Ведь то, что при обывательском подходе кажется простым, на самом деле сложно и совсем не так, как представляется на первый и невнимательный взгляд.

В XIX в. аксиоматически предполагалось, и даже вошло в гимназические учебники, что «рыцарственная Русь и тревожная недобрая степь, разлившаяся безбрежным морем от Волги до Дуная» [128, стр. 8] были извечными антагонистами. В наше время это мнение оспаривается как предвзятое и не соответствующее фактам, зафиксированным строго и беспристрастно [14, стр. 101–108]. В самом деле, оптимальные условия для становления культуры и процветания хозяйства имелись не в глухих лесах Заволжья и Сибири и не в солнечной пустыне Казахстана, а на ландшафтной границе лесной и степной зон, а также в азональных ландшафтах – речных долинах. Аборигены леса и степи научились жить в этническом симбиозе, обменивались излишними продуктами труда и не образовывали химер, несмотря на частые смешанные браки. При этом оба этноса – русичи и куманы – жили каждый за счет природных ресурсов своего региона и потому были ограничены пределами своих ландшафтов. Но тогда почему появилась и укрепилась концепция извечного антагонизма Руси и Степи и насколько она соответствует несомненным фактам истории? Этому вопросу придется уделить особое внимание.

Для русских историков (не только летописцев) в XVI–XVII вв. половецкая проблема была не актуальна. Война на юго-восточной границе шла беспрестанно, но противниками России были государства, входившие в мусульманский суперэтнос, – Крым, Казань и Османская империя, ибо уже во время «великой замятии» в Золотой Орде степной суперэтнос в Западной Евразии распался на составные части и исчез как целостность. Когда же появились мигрировавшие из Джунгарии калмыки, истинно степной этнос, Россия заключила с ними союз и с их помощью завоевала Крым.

Поэтому, когда в конце XVIII в. интерес к прошлому заставил обратиться к древности, историки столкнулись с летописной традицией и приняли ее как материал для собственных теоретических построений в духе своего времени.

Дореволюционная русская историография – от В. Н. Татищева до Г. В. Плеханова, за редкими исключениями, – решала проблему русско-половецкого контакта единообразно, не смущаясь очевидными противоречиями в самих источниках и несоответствием своих выводов с географией и всемирной историей.

В. Н. Татищев писал: «Половцы и печенеги более как через много сот лет русским пределам набегами, пленя и грабя, великие вреды наносили… чему несогласие и междуусобие русских князей немалою причиной было…» Владимир Мономах решил женить своих сыновей на половецких княжнах, «но весьма мало покоя и пользы исчемой чрез то приобрел» (138, кн. 1, стр. 271–274].

Сам Владимир Мономах писал, что заключил с половцами « 19 миров». Думается, что ему было виднее, где польза, тем более что именно он первый привел половецкую рать на Русь для разгрома Полоцкого княжества.

Н. М. Карамзин называл половцев «неутомимыми злодеями» и утверждал, что «мир с такими варварами мог быть только опасным перемирием» [60, т. 1, стр. 159; т. 2, стр. 46–47]. Зачем же русские князья в 1223 г. пошли выручать половцев на Калку?

Н. Г. Устрялов, хоть и приводил факты участия половцев в междуусобицах как наемного войска, именует их «лютыми злодеями» [144, ч. 1, стр. 143–144]. Менее эмоциональный С. М. Соловьев считал, что «Россия… должна была вести борьбу с жителями степей, с кочевыми азиатскими народами…» [135, кн. 1, т. 1, стр. 57]. Эту идею развивал вслед за Соловьевым В. О. Ключевский. Они придавали этой войне характер «борьбы леса со степью» [135, кн. 1, Т. 2, стр. 647; 64 т. 1, ч. 1, стр. 68–84], чем тезису «извечного антагонизма» Руси и Степи придавался как бы географический смысл, но соль была в ином: создатели этой концепции считали своим долгом оправдать «отсталость» России от стран Западной Европы и доказать неблагодарным европейцам, что «Русь своей степной борьбой прикрывала левый фланг европейского наступления» [64, т. 1, ч. 1]. То есть исторической заслугой Древней Руси перед мировой цивилизацией является то, что русичи, не жалея себя, прикрывали католические монастыри, в которых наших предков предавали анафеме за принадлежность к схизме; рыцарские замки, откуда выходили феодалы грабить единоверную нам Византию; городские коммуны, торговавшие славянскими рабами, и пройдох ростовщиков, выгнанных народом из Киева. И самое смешное, что это искреннее преклонение перед Западом почему-то называлось патриотизмом!

Еще одна точка зрения. Несколько по-иному представлял южнорусскую ситуацию Н. И. Костомаров, считавший украинский народ если не вечным, то очень древним и всегда не похожим на великороссов. По его мнению, в основе русской истории лежала борьба двух начал – удельно-вечевого и монархического. Республиканским был Юг, монархическим – Великороссия. А кочевники задерживали развитие цивилизации в Древней Руси, даже торки и берендеи, смешавшиеся со славянами и сражавшиеся под знаменами киевских князей. «Русь была окружена чужеземцами, готовыми вмешаться в ее дела. С востока, как тучи, одна другой мрачнее, выходили полчища степных кочующих народов Азии, жадных к грабежу и истреблению» [72, стр. 112], и, даже помогая южнорусским князьям, кочевники приносили вред, ибо из-за смешанности населения «в Руси не могло образоваться ни прочной княжеской власти, ни родовой аристократии, ни… народоправления», а частые половецкие набеги вынуждали «южнорусов» переселяться на север, где они, видимо, превращались в великороссов. Последний удар Киеву нанесло монгольское нашествие [там же, стр. 112, 116, 133, 158]. Но почему-то Южную Русь покорили не татары, а литовцы!

Взгляды Н. И. Костомарова прозвучали в 60-х годах XIX в. и нашли последователей среди украинских националистов, например у М. С. Грушевского и др. [83, стр. 19–20], но 120 лет спустя этот воинствующий провинциализм представляется несерьезным. Ведь русичи были куда сильнее степняков: Олег Святославич половцев использовал, а Мономах разгромил их. Однако психология Н. И. Костомарова понятна: в собственных бедах приятнее обвинить соседа, нежели себя.

Оба направления – государственное и «областное», – казалось бы непримиримые, имеют одну общую черту: их представители рассматривали многочисленные и разнообразные степные этносы Евразии как однородную серую массу варваров, враждебных всякой культуре и, главное, европейской цивилизации. Для Западной Европы это – давнее традиционное мнение. Туркмены-сельджуки и мамлюки Египта остановили крестоносные войска и выгнали рыцарей из «Заморской земли», или Палестины. Половцы нанесли смертельный удар Латинской империи, после чего полвека шла ее агония, и изрядно потрепали авангард католического Запада – Венгрию. Поэтому антипатия европейцев к степной Азии понятна. Но почему русские историки болеют за государства, организовавшие в XIII в. крестовый поход против Руси?

Натиск на восток, начавшись в XI в., продолжался в XIII в., и в XIV в., когда были завоеваны литовцами Киев и Чернигов, и в XVII в., когда поляки сожгли Москву; в XIX в. то же самое проделали французы и в XX в. хотели учинить немцы. А половцы только просили мира или защищались от победоносных дружин Владимира Мономаха. Но историки XIX в., при прекрасном знании летописей, делали вид, что «лес борется со степью» и это закономерно.

Наконец, в 1884 г. П. В. Голубовский убедительно доказал, что в южнорусских степях жили три разных тюркских народа, враждебные друг другу, и каждый из них имел свою историю и свою судьбу. Это были печенеги – потомки канглов, торки – ответвление гузов – и половцы, или куманы, народ древней культуры. Половецкие красавицы были матерями многих русских князей, в том числе Александра Невского.

И тем не менее П. В. Голубовский писал: Русь «на своих плечах вынесла эту борьбу (с куманами) и грудью прикрыла Европу» [32]Литва – одно из племен балтской группы, распространенной от Балтийского моря до левобережья Днепра. Балты освоили этот регион сразу вслед за таянием ледника и, следовательно, являются древнейшими из аборигенов Восточной Европы. Долгое время они находились в гомеостазе и сохранили этнические черты, характерные для их предков.
. Он повторял тезисы Н. И. Костомарова и своего учителя В. Б. Антоновича, Вот что дает гипноз предвзятых мнений [83, стр. 23–24].

И все-таки основателем научной куманологии следует считать П. В. Голубовского. С. А. Плетнева вполне справедливо указывает, что «труды о половцах, выходившие до работы П. В. Голубовского, как правило, написаны крайне тенденциозно, иногда просто по-дилетантски и свидетельствуют только о том, что научный интерес к половцам возник еще в первой половине XIX в. [108, стр. 260]. Но этот „интерес“ характеризовал не столько предмет изучения, сколько вкусы и настроения самих историков. П. В. Голубовский не выступил против господствовавшего предвзятого мнения о служебной роли России по отношению к Западной Европе, зато его исследования дали возможность историкам XX в. открыть серию подлинно научных исследований, без ненужной и навязчивой тенденциозности.

Достоинство научной монографии определяется степенью полноты достоверного материала по данной теме и на заданном уровне исследования. Одному человеку такая задача не под силу. Поэтому вполне законна преемственность, при которой эстафета научных достижений передается от поколения к поколению. Ныне синтез археологии с историей, после многократных попыток разных исследователей, наиболее полно осуществлен С. А. Плетневой и Г. А. Федоровым-Давыдовым [107; 146].

Но пока суд да дело, спекулятивная историософия в предреволюционные годы развернулась на новой основе, заимствуя идеи, еще носившиеся в воздухе лондонских туманов, парижских бульваров и тихих улиц немецких университетских городков. Наши историки, проявив славянскую непосредственность, иной раз догоняли, а иногда опережали европейскую философскую мысль, что не всегда шло на пользу делу.

«И старым дышит новизна». Повышенное внимание к русско-половецким отношениям породило много частных концепций, более или менее остроумных и всегда противоречивых. Разбор их увел бы нас из этнологии в область историографии Но это дает повод для характеристики не славян и тюрок, а славистов и тюркологов, что не входит в задачи нашего исследования. Поэтому можно ограничиться анализом двух концепций: политологической и экономической. Первую сформулировал А. Е. Пресняков [115]Монархомахи – букв, борцы против монархии, в Зап. Европе 2-й половины XVI и нач. XVII вв. – писатели-публицисты, выступавшие против абсолютизма. – Прим. ред
, тем самым предвосхитив теорию «вызова и ответа» А.Тойнби [117]«Евразийский временник», книга IV. Берлин, 1925. Печатается по: «Наш современник», 1992, № 3, стр. 151–158.
; вторую – Н. А. Рожков [124]При этом новыми поселенцами в городах явились большею частью немцы, поляки, евреи – последствия сказались в дальнейшем развитии этих городов.
, продолжением взглядов коего явилась теория «торгового капитала» и борьбы за торговые пути М. Н. Покровского [113]Порядок (лат.).
. Эта сторона воззрений М. Н. Покровского не связана органически с другими его высказываниями, хотя и те и другие были отвергнуты в ходе дальнейших исследований [35]Червленая Русь – Галиция.
.

При объяснении крупных исторических явлений, например возникновения или исчезновения той или иной «цивилизации» (у нас ее называют «культура»), всегда возникает вопрос «почему?». А.Тойнби отвергает все природные воздействия, биологические и географические, и предлагает свою оригинальную концепцию: «Человек достигает цивилизации не в результате высшего биологического дарования (наследственность) или географического окружения (имеются в виду легкие условия для жизни), но в качестве ответа на вызов в ситуации особой трудности, которая воодушевляет его сделать беспрецедентное усилие» [171, р. 570]. Поэтому одна из глав его труда названа «Достоинства несчастья».

Что это за вызовы? Иногда плохие природные условия: болота по берегам Нила, тропический лес в Юкатане, море вокруг Эллады, а в России – снега и морозы. Да-да, а может быть, причина расцвета Англии – лондонский туман? Об этом автор молчит.

Вторая группа вызовов – нападения иноземцев, что, по мнению А.Тойнби, тоже стимулирует развитие цивилизаций, потому что нападения надо отражать. Как пример фигурирует Австрия, которая будто бы потому обогнала Баварию и Саксонию, что на нее напали в XVII в. турки. Но как известно, турки напали сначала на Болгарию, Сербию, Венгрию, Византию, на что те ответили капитуляцией. А от Вены турок отогнали гусары Яна Собесского, которых турки в тот момент «не вызывали». Пример не подтверждает концепцию, а противоречит ей.

Это длинное отступление вызвано тем, что А. Е. Пресняков независимо от А.Тойнби и даже ранее его (1907–1908 гг.) дал такое же объяснение расцвета Киевского княжества: угроза со стороны кочевников из южных степей вызвала создание в Киеве «военной княжеско-дружинной организации… Но за свое служение делу европейской культуры Киевщина заплатила ранним надрывом своих сил…» [115, стр. 143]. Еще один вариант концепции «извечной борьбы леса со степью».

В интерпретации А. Е. Преснякова непонятно многое, если не все. Киев был захвачен не печенегами, а варягами, печенеги долгое время были союзниками Игоря и Святослава, трагическая смерть которого является эпизодом, заслуживающим отдельного исследования. И потом, печенеги поддерживают Ярополка и Святополка против Владимира и Ярослава [там же, стр. 145], т.е. участвуют в усобицах, не более. Нападение на Киев в 1036 г. связано со сменой религии, а в то время это означало смену политической ориентации.

Торки просят у Всеволода I союза и места для поселения. Половцы через месяц после случайной победы на р.Альте разбиты на голову Святославом Черниговским при Снови, причем 3 тысяч русичей оказалось достаточно против 12 тысяч куманов. Война 1093–1116 гг. произошла по инициативе русских, а в XIII в. русские идут на Калку спасать половцев от монголов. С чего бы так?

Да и сам принцип?! Если одной необходимости достаточно, чтобы создать сильное государство, то почему они создаются так редко? Почему не было создано такое же государство в XIII в., когда нужда в нем была еще острее? И почему киевские князья то и дело покоряли не печенегов и половцев, а славян? Да еще как жестоко! Видимо, славянам сильная держава в Киеве не была нужна, хотя Киев был центром торговли с Европой. Из Киева и через Киев везли меха и драгоценные изделия, дорогие ткани, вина и пряности [там же, стр. 146]. А что попадало в Киев?

Тут вступает в диспут экономическая концепция Н. А. Рожкова, принимаемая А. Е. Пресняковым без критики [там же, стр. 65]. Это не осуждение, Н. А. Рожков, видимо, вполне прав, когда пишет: «Внешняя торговля того времени характеризовалась двумя отличительными и имеющими первостепенную важность чертами: во-первых, торговая деятельность была занятием исключительно одних общественных верхов – князей, их дружинников и небольшой группы состоятельных горожан; масса же населения не принимала в ней никакого участия, потому что не продавала, а отдавала даром, в виде дани, продукты охоты и пчеловодства; во-вторых, внешняя торговля не затрагивала… насущных… потребностей даже этих, руководивших ею, высших классов населения; все необходимое они получали натурой, отправляя на внешний рынок лишь избыток и выменивая там только предметы роскоши» [123, стр. 24–25].

Так, но это похоже на «торговлю» с индейцами Канады и зулусами Южной Африки. Это способ порабощения страны путем обмана и спаивания аборигенов. Это программа колонизаторов эпохи «первоначального накопления» капитализма, губительная для народов, становившихся ее жертвами. И ее разделяет Н. А. Рожков. Он, подобно всем перечисленным авторам, утверждает, что «в XI в. с падением Хазарского царства и торжеством половцев в южных и юго-восточных степях торговля с арабами слабеет и наконец совершенно прекращается, потому что половцы перерезывают и уничтожают существовавший раньше путь для этой торговли» [124, т. 1, стр. 152]. Отсюда Н. А. Рожков делает вывод, что половцы представляли наибольшую опасность для древнерусского государства [там же, т. 2, стр. 5–6].

Н. А. Рожкову следовало бы поинтересоваться делами халифата, который в X–XI вв. поделили карматы, дейлемиты и сельджуки. Война там шла непрестанно. Некому было торговать и нечем! Надо бы знать, что купцы в Степи, от Китая до Германии, пользовались неприкосновенностью, за что платили пошлины.

Но главное не это, а то, зачем русским была дефицитная торговля? Это уж не «лес и степь», а поклонение мамоне.

С началом XX в. преклонение перед дефицитной торговлей у ряда историков превращается в навязчивую идею, унаследованную некоторыми советскими историками от минувшей эпохи историографии проблемы. П. И. Лященко усматривал в кочевниках «диких степей юга» причину замедленного исторического развития восточных славян [81, стр. 25, 60]. Как это понять? Неужели восточным славянам так было нужно бесплатно, в виде дани, отдавать свои меха через князей купцам и ростовщикам?! С. В. Юшков оплакивает разгром Хазарского каганата – государства хищных работорговцев и спекулянтов – как «отрицательное» явление в экономическом развитии Руси [155, стр. 9–10]. П. П. Толочко указывает, что оборона и «охрана торговых путей возглавлялась киевскими князьями и велась в интересах всей Руси» [141, стр. 6]. А почему же Киев был подвергнут разграблению – сначала суздальцами в 1169 г., а потом черниговцами в 1203 г.?

Даже В. В. Каргалов, весьма недоброжелательно относившийся к малым народам нашей Родины, пишет, что в XII в. «редкая усобица обходилась без того, чтобы тот или иной князь не приглашал к себе на помощь поганых» [61, стр. 49]. Следовательно, половцы и русские уже составляли единую этносоциальную систему, причем число русских достигало 5,5 млн, а половцев – нескольких сот тысяч [114, стр. 98]. Ну и, конечно, торговые отношения Руси с Востоком в XII в. приостановились: из инвентаря древних погребений исчезли восточные бусы [61, стр. 58]. Жаль, конечно, но ведь на Восток перестали поступать русские меха. Да и иноземные купцы лишились большей части доходов. Но зато сократился налоговый пресс на население: прокормить князя с. дружиной славянским мужам было легко, а вот насытить мировой рынок, пожалуй, не под силу. Поэтому в XII в. на Руси были люди, симпатизировавшие половцам, а были и ненавидевшие их.

А ведь если подумать, то эта точка зрения не так уж оригинальна. Выше было показано, что черниговские и северские князья научились находить общий язык с половцами. Владимир Мономах говорил с половцами с позиции силы. С одной стороны, он подавил их самостоятельность и включил западные кочевья в состав Русской земли, с другой – заключил с половцами « 19 миров», т.е. использовал их как союзников против других русских князей. Обе позиции исключили несправедливость в отношении половцев. С ними князья умели договориться, и даже, пожалуй, лучше, чем между собой. Современникам Мономаха интерпретация событий XII в. историками XIX–XX вв. показалась бы нереальной.

Но как было указано выше, была и третья программа, правда только в Киеве, при дворе великого князя Святополка Изяславича. Ее проводили «уные» (юные) сподвижники Святополка И. Название не говорит об их истинном возрасте; это просто название партии, опиравшейся на купеческий капитал и имевшей польско-немецкую ориентацию. Именно эта партия толкала великого князя на войны, потому что пленных продавали в рабство купцам, увозившим их в Регенсбург и Венецию для дальнейшей перепродажи в Египет. Греки были конкурентами этих купцов, и потому митрополия была в оппозиции Святополку II, а Киево-Печерская лавра, соперница митрополии, Святополка поддерживала. В Лавре же работал Нестор – ориентация летописца очевидна [52, стр. 171–172).

Так вот, куманофобия XII в. была программой заграничных купцов и их прихлебателей в Киеве. Им она была выгодна, и их позиция объяснима. Историки XVIII–XIX вв. еще не успели изучить историю Великой степи и фантазировали на ее счет. А вот для науки XX в. эти фантазии неуместны. Взгляды именно этой партии повторяют перечисленные авторы.

Нельзя сказать, что русская наука предреволюционного периода была отсталой, но и передовой она не была. Юридическая школа сомкнулась с экономической в самом остром вопросе истории Древней Руси – проблеме восточных соседей. И вывод обеих школ был один: «Бей дикарей!» Как это совпадает с известным решением индейской проблемы: «Хороший индеец – мертвый индеец!» И как это решение омерзительно ныне! Сами американцы стыдятся того, что их предки выдавали премии за скальп индейца, как за хвост волка. У нас, к счастью, нет причин стыдиться прошлого. Наши предки дружили с половецкими ханами, женились на «красных девках половецких», принимали крещеных половцев в свою среду, а потомки последних стали запорожскими и слободскими казаками, сменив традиционный славянский суффикс принадлежности «ов» (Иванов) на тюркский – «енко» (Иваненко).

Этносы возникают и пропадают в историческом времени; поэтому, для того чтобы разобраться в географической проблеме этногенеза, надо изучить историческую науку – историю событий в их связи и последовательности. Историю не текстов, не институтов, не культурных влияний, а деяний, – и только тогда можно получить достоверный материал, который не шокировал бы читателя, умеющего понимать прочитанное и критически его воспринимать.

Выслушаем и другую сторону. Нельзя упрекнуть перечисленных выше историков в том, что они были невнимательны к летописным сведениям, к актам, глоссам и древнерусской литературе. Нет, они все это прекрасно знали, и их исследования не теряют своей ценности… при одном непременном условии: надо помнить, что летописцы сами были людьми своего времени и фиксировали свое внимание на событиях экстраординарных, посвящали им яркие страницы. Но было бы ошибкой не замечать общего фона, который для летописцев и их читателей был настолько очевиден, что они не уделяли ему внимания.

Именно поэтому самое пристальное, детальное изучение летописных сведений может дать только искаженную картину событий. Однако привлечение широкого материала из истории окрестных стран позволило А. Ю. Якубовскому отнестись критически к банальному пониманию истории Руси и Половецкой степи как вечной войны не на жизнь, а на смерть. Еще в 1932 г. он писал: «Историография, заполненная рассказами о военных столкновениях с половцами (куманами), не сумела заметить того факта, что для отношений между русскими княжествами и Половецкой степью более характерными и нормальными являются не войны и набеги, а интенсивный товарообмен» [156, стр. 24].

С еще большей уверенностью высказались по этому поводу другие исследователи, компетентность которых не вызывает ни малейшего сомнения.

«Идея извечной принципиальной борьбы Руси со степью – явно искусственного, надуманного происхождения», – пишет В. А. Пархоменко. В. А. Гордлевский еще более категоричен: «…официальное, навеянное церковью представление о народе, живущем не в городах, где утвердилась христианская вера, а в степи, идет… с Запада… через католических миссионеров; культурные связи между Киевом и Западом принесли и взгляд на половцев как на „батог Бога“ – „бич Божий“ [33, стр. 487]. В. А. Гордлевский указывает, что по мере взаимного привыкания шло изменение политических взаимоотношений между половцами и русскими; в XII в. они становятся все более тесными и дружественными, „врастают в повседневный быт“, особенно путем смешанных браков во всех слоях общества [33, стр. 487]. Итак, перед нами две взаимоисключающие концепции, с обеих сторон солидно аргументированные, вследствие чего проблема остается открытой. Попробуем решить ее „панорамным“ методом, так как разбор летописных текстов нами проделан в специальной работе [50, стр. 92–100], благодаря чему отслоена достоверная информация, на которой можно базировать широкие выводы.

Куманофобия основана на безусловном доверии к оценкам автора «Слова о полку Игореве». Однако, хотя гениальность и древность поэмы не подлежат сомнению, критическое восприятие ее, как и всякого источника, обязательно. Оценки часто основаны на личных симпатиях автора, его связях, вкусах и целях, которые нам, потомкам, неизвестны. Достоверность информации может быть установлена только соотношением суждения древнего автора с бесспорно установленными фактами. Достаточно проделать такое сравнение, чтобы убедиться, что автор «Слова о полку Игореве» был пристрастен [49]Попытка подставить под слово «хин» антоним «хунны» [163, р. 69–72; 134, стр. 365–369] неприемлема ни с филологической стороны («у» не переходит в «и»), ни с исторической. Последние гунны – акациры – были уничтожены болгарскими племенами в 463 г. Кутургуров греческие писатели VI в. еще метафорически называют гуннами, но уже в VII в. это название исчезает. Даже венгров IX в. византийцы фигурально именовали «турки», и тем более название «гунны» не применялось к половцам и другим степнякам XI–XIII вв. Следовательно, в устах автора «Слова» название «хунн» невозможно ни как варваризм, ни как архаизм.
.

Зато вторая концепция соответствует несомненным фактам. С X по XIII в. невозбранно функционировали торговые пути из Киева к Черному и Азовскому морям и посреди Степи стояли русские города: Белая Вежа на Дону и Белгород в низовьях Днестра, что было бы невозможно при постоянных военных столкновениях, которые имели место внутри самой Руси (княжеские междуусобицы).

Что же касается политического единства степных народов, якобы способного противостоять Киевской державе в X–XII вв., то это миф. Постоянные столкновения из-за пастбищ усугублялись институтом кровной мести, не оставлявшей места для примирения, а тем более объединения. Степной хан скорее мог договориться с русским князем, считавшим, что «за удаль в бою не судят», нежели с другим степняком, полностью связанным родовыми традициями. Поэтому-то покинули родную степь венгры, болгары и аланы, уступившие место азиатам – печенегам и торкам, которых в сибирских и аральских степях теснили куманы именно в то время, когда в Русской земле креп могучий Киевский каганат. Так можно ли думать, что этому суверенному государству могли угрожать разрозненные группы беглецов, тем более что кочевники не умели брать крепости? А набеги и контрнабеги – это малая война, характерная для средневековья.

Когда же Владимир Мономах навел порядок на Руси и в 1111–1116 гг. перенес войну в Степь, половцы были разбиты, расколоты на несколько племенных союзов и нашли себе применение в качестве союзников тех князей, которые нанимали их за плату. Независимые, или «дикие», половцы остались за Доном и стали союзниками суздальских князей.

Действительно, если бы половцы не капитулировали своевременно, а продолжали войну против Руси, то они были бы начисто уничтожены. Телеги, запряженные волами, движутся по степи со скоростью 4 км в час, а по пересеченной местности еще медленнее. Зато русская конница на рысях могла проходить 15 км, а хлынцой (быстрым шагом) – 8–10 км. Значит, кочевья были фактически беззащитны против русских ударов, тем более что легкая половецкая конница не выдерживала натиска тяжеловооруженных русских, а маневренность не имела значения при обороне жен и детей на телегах. Наконец, половецкие зимовья не были ни мобильны, ни укреплены, тогда как русские крепости надежно защищали их обитателей, а лес всегда удобное укрытие для беглецов. Половецкие ханы были бы неразумны, если бы они не учитывали всех этих обстоятельств. Но они были умны и предпочитали союзы с князьями черниговскими, галицкими и суздальскими против киевских, поскольку те опирались на торков, враждебных половцам. Именно поэтому киевское летописание столь неблагосклонно к половцам. Надо полагать, что черниговские летописцы писали то же самое про торков и «черных клобуков», но их сочинения, к сожалению, не сохранились.

Заселенная половцами степь разрезана широкими речными долинами, где сохранилось местное население, не подчинившееся пришельцам и не слившееся с ними. Это были потомки христианских хазар – бродники. Наличие их лишало половцев надежного тыла и делало их положение крайне неустойчивым. Да и сами порядки, которые половцы принесли с собой из Сибири, не соответствовали той ситуации, в которую они попали в Европе.

Решающую роль в ослаблении куманов сыграло, с одной стороны, их слишком широкое распространение – от Алтая до Карпат, а с другой – широко практиковавшаяся эмиграция, например в Грузию, куда по приглашению Давида IV в 1118 г. уехал хан Атрак с 45 тыс. воинов. Не реже появлялись куманы в Болгарии, Венгрии и Византии, а множество их продавалось на невольничьих базарах Ирана и Египта, где их превращали в гулямов – гвардейцев-невольников мусульманских султанов. У пассионарных, неукротимых тюрок дома шансов на успех не было, ибо для воинствующей посредственности талант – главный враг. Степной обыватель в психологическом плане не отличается от деревенского или городского. Поэтому неудивительно, что в числе кочевников находились люди, предпочитавшие быть проданными в рабство скучной и бесперспективной жизни на своей родине. Вот пример, один из многих.

В XII в. половцы продавали рабов партиями по 20 голов и купившему партию давали еще одного бесплатно, в качестве приза. Примерно в 1137 г. купцу, покупавшему товар, предложили как премию мальчика, худосочного и невзрачного, по имени Ильдегиз. Купец отказался и отпустил ребенка на волю, но тот попросил купца взять его как раба. Добрый купец исполнил просьбу мальчика и посадил его на телегу, так как он ехал из донских степей в Иран. Ехали подолгу, от источника до источника. Ильдегиз устал, заснул на одном из переходов и свалился сонный с телеги. Его подобрали, но, когда он второй раз упал, купец велел не останавливаться и ехать до места привала.

Доехали до источника, устроили привал, развели огонь и стали варить пищу для себя и для рабов. И тут из темноты появился Ильдегиз. Купец удивился, рассмеялся и приказал накормить мальчика. Так мальчик приехал в Азербайджан. Купец выгодно для себя продал мускулистых плечистых половцев везиру этой страны Сиджируми, но тот отказался покупать Ильдегиза. Ильдегиз взмолился и сказал: «О, добрый господин, купи меня, я пригожусь». «Ты сам просишься? – спросил везир. – Ну, тогда я покупаю». И за гроши купил ненужного ему раба.

Ильдегиз попал поначалу на кухню и стал так хорошо готовить плов, что, когда султан Масуд ибн-Мухаммад пришел к своему везиру в гости и попробовал половецкий плов, он попросил продать ему повара, который так хорошо готовит еду, и зачислил его к себе воином на общих основаниях.

Оказавшись при дворе султана, Ильдегиз нашел способ снискать благосклонность матери султана и благодаря ей получил назначение в войско, уже как сипах-салар. Ему удалось разбить войско грузин, после чего он стал правителем Аррана, значительной части Азербайджана, и важным вельможей – атабеком, т.е. опекуном и воспитателем сына султана. С 1161 г. Ильдегиз и его потомки правили Северо-Западным Ираном, умело и порой успешно ведя дворцовую политику, интриги и внешние войны. Низложены они были лишь в 1225 г. хорезмшахом Джелял ад-Дином, опиравшимся на врагов куманов – канглов.

Вывод напрашивается сам собой: «мусульманская» цивилизация 300 лет вытягивала из гомеостатичной Степи свободную энергию и гасила ее внутри себя. Процесс был стихийным, неуправляемым и неочевидным для современников вследствие аберрации близости. Однако он ослабил оба суперэтноса и сделал их жертвой монголов, находившихся в XIII в. в фазе подъема.

А сами половцы? Этнос, прошедший все фазы развития и не потерявший первозданной целостности, «не рассыпавшийся розно», оказывается в состоянии гомеостаза, неустойчивого равновесия с вмещающим ландшафтом, нарушающегося за счет столкновений с соседями, воздействий колебаний климата или стихийных бедствий. Но если такие воздействия не влекут гибели этноса, то он восстанавливает присущий ему характер жизни и борется со всеми попытками его изменить. В стабильных условиях так тянуть можно долго, но при появлении хищных соседей такой этнос обречен. Так произошло и с половцами.

Обоснование. Вряд ли стоит сомневаться, что Русь была сильнее половецких союзов, но она удержалась от ненужного завоевания. Все шло само собою.

В условиях почти ежегодно заключавшихся миров и брачных договоров многие половцы начали уже в XII в. переходить (часто целыми родами) в христианство. Даже сын и наследник Кончака Юрий был крещен. В. Т. Пашуто подсчитал, что, несмотря на рознь русских князей, половецкие набеги коснулись лишь 1/15 территории Руси [102, стр. 213; 70, стр. 19–23], тогда как русские походы достигали Дона и Дуная, приводя половецкие становища к покорности.

Процесс этнического старения проходил у куманов неуклонно, но медленно. Это оставляет возможность найти их место в расстановке политических сил. Враги куманов – печенеги в XI в. охотно принимали ислам и дружили с сельджуками. Значит, куманы оказались в контроверзе с мусульманским миром, а тем самым были вынуждены искать союза с Византией и Русью. До середины XIII в. половцы выполняли роль барьера против натиска сельджуков с востока и, кроме того, были на стороне Руси в столкновениях с венграми и поляками (все изменилось лишь в XIV в.).

При подборе сведений о русско-половецких столкновениях по Лаврентьевской летописи оказывается, что за 180 лет (1055–1236 гг.) половцы нападали на Русь 12 раз, русичи на половцев – 12 раз, а совместных русско-половецких операций в междуусобных войнах было 30.

Но если мы рассмотрим период после походов Мономаха, завоевавшего степи от Дона до Карпат, то характер столкновений изменится значительно, причем уместно разобрать и проверить примеры, приводимые как доказательство «жестокой вражды» между «своими погаными» и русскими князьями [57, стр. 83–84].

1120 г. «Ярослав ходи на половци за Дон и, не найдя их, вернулся» (стб. 292). Так можно ли пройти по вражеской земле 1000 км без столкновения с неприятелем?

1125 г. «Битва с половцами Ярополка» (стб. 295–296) – на самом деле набег половцев «на Торкы проклятью», кровных врагов половцев, которым Ярополк Владимирович оказал помощь.

1152 г. «Тогда же Мстиславу Изяславичу поможе Бог на половци: самех прогна, а веже их пойма, и коне и скоты их зая и множество душ христьянских отполони» (стб. 339). Это «тогда же» происходило во время похода Юрия Долгорукого на Изяслава, когда в 1149 г. Юрий призвал на помощь половцев (стб. 331, 323–324, 328). В 1152 г. сын Изяслава Мстислав нанес удар союзникам своего противника, т.е. налицо обычное участие половцев в междуусобице (стб. 330–335).

1153 г. «Посла Изяслав сына своего Мстислава на половци к Песлу, зане пакостяхуть тогда по Суле, он же не нашед их и възвратися вспять» (стб. 340).

1154 г. «Toe же весны пришедше половци воеваша по Роси» (стб. 345). На самом деле их привел Глеб Юрьевич, «вборзе» разбил Волынских князей (стб. 342–343), но берендеи разбили половцев, которые поссорились с Юрием Долгоруким и уехали в степь.

1169 г. «Поход половцев на Киев и Переяславль» (стб. 357–361). Не было похода! 3 тыс. половцев пришли заключать договор с Глебом Юрьевичем, но часть их по пути произвела грабежи и была разгромлена 1500 берендеями. Учтем, что средние армии того времени – до 50 тыс.; значит, половцев в этот раз было 6% нормального войска.

1171 г. «Toe же зимы придоша половци на Киевьскую сторону и взяша множество сел» (стб. 362). При отходе половцев изрубили торки и берендеи и освободили полон – 400 человек (стб. 363).

Историками правильно отмечается жестокость половцев как активной силы в междуусобицах. Не буду их оправдывать, но были ли русские дружинники добрее? И имеет ли это отношение к политическим коллизиям, когда русские князья использовали не только половцев, но и торков, ливов, ятвягов как наемные войска? Надо думать, что вопрос об их добросердечии князей не интересовал. Ведь в 1216 г. в Ростово-Суздальской земле, без участия половцев, «пошли сыновья на отца, отцы на детей, брат на брата, рабы на господина, а господин на рабов» [135, кн. 1, т.II, стр. 592, 710]. И на берегах Липицы за один день 21 апреля легло 9233 русских воина, убитых русскими же. Обскурация – фаза жестокая. Это этническая старость, а ничто так не старит, как возраст.

Приговор по делу половцев. Попробуем найти причину переходящей научной ошибки. По-видимому, привычная для обитателей Московской Руси ситуация, продлившаяся с XIV до конца XVIII в., т. е. до завоевания Крыма, была экстраполирована в древность, в IX–XIII вв. Трехсотлетняя война на юго-восточной границе России заслонила явления совсем иного характера, ибо Крым и ногайские орды могли держаться так долго только потому, что за ними стояла могучая Османская империя. А ведь у половцев и торков такой заручки не было.

Даже в гимназических учебниках, формировавших мышление будущих историков, фигурировал выдуманный термин «степняки-кочевники», хотя на самом деле этносы, населявшие Великую степь, различались между собой и по способу хозяйства, и по быту, и по религии, и по историческим судьбам. Достаточно было этого не учесть, чтобы верный вывод стал недостижим.

Да и вялая Древняя Русь XII–XIII вв. мало походила на Московскую, энергичную, трудолюбивую, набухавшую новой пассионарностью. Нам, людям XX в., привычны ритмы акматической фазы – молодость и зрелость этноса. Поэтому нам трудно представить, что наши предки, уступившие нам место в жизни, «дожили до глубокой старости», в которой тоже есть свое очарование, но не то, которого мы ждем.

Дискретность этнических процессов трудно представить людям, воспитанным на эволюционизме, но ведь и тем было трудно преодолеть средневековые представления об истории как простой смене правителей. Однако, если победить врожденную косность мышления, нам удастся избавиться от многих недоумений, избежать многих натяжек и приблизиться от ответа на вопросы «что?» и «как?» к ответу на вопросы «почему?» и «что к чему?» и на Руси, и в Половецкой степи.

Все авторы, упомянутые выше и опущенные, рассматривали проблему с одной стороны – русской, т.е. предвзято. А если бы то же самое и таким же способом написал чудом уцелевший половецкий историк? Все получилось бы наоборот и столь же неполноценно! Вот, например, В. В. Каргалов перечисляет операции суздальских и черниговских князей, в которых участвовали половцы [61, стр. 49–54]… и делает вывод, что половцы – плохие люди. А М. С. Грушевский пишет о губительных походах суздальцев и смолян на Киев[38]«Наш современник», 1991, № 1, стр. 62.
… и осуждает «кацапов». Что это: два равноценных подхалимажа или Наука?

А ведь можно обойтись без профанации проблемы. Б. Д. Греков предложил отказаться от традиционного упрощенного взгляда на кочевников как на чисто «внешнюю силу» по отношению к Руси [35]Червленая Русь – Галиция.
. Могущество Руси по сравнению с разрозненными ордами было несомненно, и поэтому те выступали то наемниками, то федератами, постепенно обрусевая и втягиваясь в общую жизнь Киевского государства [34, стр. 462–466].

Большой вклад в решение проблемы внесла С. А. Плетнева, введя периодизацию половецкой истории [108, стр. 260–300]. Действительно, если бы кто-то захотел сопоставить отношения России с Францией и написал бы, что они всегда дружили, вряд ли бы его одобрили. Отношения государств меняются, и закономерности перемен не просты. Огрубление же дает не только научную ошибку, но и повод к шовинизму и расизму, что уже совсем глупо и дурно. Поэтому попробуем предложить решение, исключающее нарушения научной историографической методики.

Переход трех пассионарных групп, выделившихся из трех степных народов: канглов (печенеги), гузов (торки) и куманов (половцы), при столкновении с Киевским каганатом создал ситуацию этнического контакта. Но поскольку и степняки и славяне имели свои экологические ниши, химера не возникла, а создался симбиоз, породивший очередной зигзаг истории.

Смешение на границе шло, но как метисация, т.е. процесс, протекающий не на популяционном, а на организменном уровне. Дети от смешанных браков входили в тот этнос, в котором они воспитывались. При этом расовые конфликты исключались, а конфессиональные благодаря бытовавшему тогда двоеверию разрешались безболезненно.

Слияние народов, т.е. интеграция этносов, было никому не нужно, так как русичи не хотели жить в водораздельных степях, без реки и леса, а половцам в лесу было бы слишком трудно пасти скот. Но в телегах, топорищах, посуде половцы нуждались, а русским было удобно получать по дешевым ценам мясо и творог. Обменная торговля, не дававшая наживы, связывала степняков и славян лесостепной полосы в экономико-географическую систему, что и вело к оформлению военно-политических союзов, характерных для левобережных княжеств и Рязани. Зигзаг исторического процесса к XIII в. постепенно распрямился.

Этнический возраст, или фаза этногенеза, у русичей и половцев был различным. На Руси, ровеснице Византии и полабского славянства, шло старение, а у древнего народа кыпчаков, ровесников скифов, наступил гомеостаз. Что лучше или, точнее, что хуже? Чтобы ответить на этот вопрос, вернемся на Русь.

На излете этногенеза. Накануне Батыева похода «полугосударства», составлявшие Древнюю Русь, были многолюдны (в целом около 6 млн) и богаты, особенно Новгород. Население состояло из здоровых, мужественных людей. Эти люди были способны к восприятию византийской культуры: живописи, музыки и этики. В отличие от Западной Европы на Руси было много грамотных, так как религиозные книги на понятном славянском языке были доступны читателям; а на Западе для тех же целей требовалось знание латинского языка. И тем не менее люди Запада в XIII в. шли в крестовые походы, добивались от королей хартий, обеспечивавших горожанам права, а феодалам – несменяемость, спорили в университетах о сущности идей: реалии они или просто названия, имена. Государства расширяли границы, т.е. шли локальные процессы этнической интеграции, и, несмотря на непрекращавшиеся войны, целостность суперэтноса была для всех очевидна независимо от того, кто сможет его возглавить: император или папа. А русские, как мы уже видели, тратили силы на усобицы, ослабляя собственную военную мощь. Католическая Европа в ΧΠΙ в. была страшна православной Руси, а Русь была не в состоянии ответить на удары, наносившиеся ей с тех пор, как папа объявил крестовый поход против схизматиков – греков и русских. Французский дипломат ΧΠΙ в. Вильгельм Рубрук писал, что «братья Тевтонского ордена… легко покорили бы Россию, если бы принялись за это» [120, стр. 108]. (Но, как известно, этого не произошло.)

Рубрук произнес эту сентенцию в 1253 г., через 13 лет после падения Киева, но надо думать, что его оценка расстановки сил отражала ситуацию предшествовавшей эпохи – от Батыева похода до гибели Гуюка в 1248 г. Монгольский рейд и в XIII в., и позже производил очень сильное впечатление на всех историков, считавших «нашествие татарских полчищ» столь опустошительным, что страна, подвергшаяся ему, оправиться не могла.

Доказать это было легко, даже слишком легко. На наиболее обобщенном уровне исследования констатировалось внезапное возникновение огромной державы, просуществовавшей 240 лет. Отсюда следовала декларация: злые монголы всех убили и торжествовали на трупах.

На «мелочеведческом» уровне – подборе цитат из первоисточников – получается сходный вывод, так как можно подобрать любые цитаты, а противоречащие опустить. Этим способом можно «доказать» все, что хочет историк или его заказчик, а заказы были разные, от восхваления до поношения, с многими градациями.

Научным методом следует признать «средний путь» – применение системного подхода к истории. В системологии рассматриваются не отдельные факты-элементы и не предвзятые оценки, а связи между событиями, невидимые очевидцу и неизвестные позднему интерпретатору. Зато они видны историку широкого профиля, обобщающему не цитаты, а факты, отслоенные от эмоций информаторов и интерпретаторов. Конечно, при этом исследователь «наступает на горло собственной песне», но это надо делать для получения достоверного результата, да и ради исторической справедливости.

 

Вереница бед

[15]

…Беда шестая. 1223 г. Снижение уровня пассионарного напряжения этнической системы сказывается прежде всего на поведенческом стереотипе не народных масс, а правящей элиты. В нашем случае индикатором процесса было многолюдное потомство Рюрика, точнее – Ярослава Мудрого. Ушли в прошлое витязи, бросавшиеся в сокрушительные атаки под Бердаа и Доростолом, а вслед за ними провалились в небытие дисциплинированные ратники Владимира Мономаха. Через столетие после кончины объединителя Русской земли наступил распад, а боеспособность русских воинов заметно снизилась. Армии стали в 5 раз многочисленнее [102, стр. 283], но встречи с противниками показали их слабость. И причина была не в рядовых, а в полководцах.

До тех пор пока русские князья с половецкой помощью воевали друг против друга, наступление новой, конечной фазы этногенеза игнорировалось современниками и позднейшими историками. Но в 1222 г. возникли два неожиданных конфликта на южной окраине Половецкой земли: в Крыму и на Кавказе. Русичи вмешались в оба как союзники половцев. И тогда вскрылась «болезнь христианам», как ее назвал автор «Слова о погибели Русской земли».

В 1221 г. сельджукский султан Ала ад-Дин Кейкобад принял жалобу одного купца, ограбленного «у хазарской переправы». Султан решил навести порядок и послал в Крым войско, которое у Судака разбило половецко-русскую рать. Когда же появился русский князь с подкреплением, ему пришлось ограничиться переговорами о выкупе русских пленных; половцы были покинуты на смерть. Судак пал [там же, стр. 276]. Кто был «русский князь», установить не удалось, но важно не это, а проявленные им беспринципность и неверность союзникам. Раньше князья вели себя иначе.

Долгое время половцы воевали с монголами на рубеже Яика, удерживая при помощи башкир монгольские войска за Эмбой и Иргизом. Степная война обычно состоит из набегов и стычек, вследствие чего она, как правило, безрезультатна. Но тут у монголов появилась возможность ударить по половцам с тыла. Разбив в 1219–1221 гг. хорезмшаха Мухаммеда, владевшего всем Ираном, монголы вышли на Кавказ, нанесли поражение грузинам, и в 1222 г. в обход неприступного Дербента три тумэна прошли на степные просторы Северного Кавказа, населенные в то время аланами.

Аланы, или ясы, – предки осетин и потомки воинственных сарматов – были народом многочисленным, но очень старым. В фазе этнического подъема роксаланы остановили римские легионы в Паннонии; в фазе надлома аланы были разбиты гуннами и частью отступили в Испанию, частью расселились по предгорьям Кавказа и переждали там тяжелое время; в инерционную фазу аланы приняли греческое христианство и за это пострадали от хазарских царей; в XII–XIII вв. у них, вполне естественно, наступила фаза обскурации, которую описал венгерский монах-путешественник Юлиан, посетивший Прикаспий в 1236 г. в поисках прародины венгров. В Алании «сколько селений, столько и вождей… Там постоянно идет война… села против села» [3, стр. 79|. «На пахоту идут все односельчане при оружии, также и на жатву, и на любую другую работу, кроме воскресений, когда убийства соседей не производятся. Вообще же человекоубийство у них не влечет ни кары, ни благословения… Кресту они оказывают такое почтение, что бедные люди, местные или пришлые… безопасно ходят и среди христиан, и среди язычников, если водрузят на копье со знаменем крест и будут его нести, подняв кверху» [там же].

Даже из этого краткого описания видно, что аланы утеряли пассионарность предков настолько, что не могли удержать бывшую у них культуру и государственность, сохранив почитание креста не как символа, а как амулета. Потому они не могли ни быть угрозой для соседей, ни организовать оборону при вражеском вторжении. Надо полагать, что среди них сохранялись геноносители, потому что какая-то часть алан, отошедшая на склоны Кавказского хребта, сохранилась доныне.

Аланы не имели никакой государственной организации и потому не были способны к сопротивлению. Монгольская армия прошла до Дона, естественно забирая у местного населения все необходимое для себя. В средние века так вели себя все наступающие армии. Половцы на выручку к аланам не пришли, так как, очевидно, рейд монголов застал их врасплох.

На Дону монголы обрели союзников. Это был этнос бродников, потомков православных хазар и предков низовых казаков [44, стр. 176–177]. Бродники населяли пойму Дона и прибрежные террасы, оставив половцам водораздельные степи. Оба этих этноса враждовали между собою, и потому бродники поддержали монголов. Благодаря помощи бродников монголы ударили по половецким тылам и разгромили Юрия Кончаковича, а хана Котяна, тестя Мстислава Удалого, отогнали за Днепр.

Половцы стали умолять русских князей о помощи. Хотя у Руси не было повода для войны против монголов и, более того, те прислали посольство с мирными предложениями, князья, собравшись «на снем» (совет), решили выступить в защиту половцев и убили послов.

Остальное было описано неоднократно, русско-половецкое войско численностью около 80 тыс. ратников преследовало отступавших монголов до р. Калки, вынудило их принять бой, было наголову разбито, после чего монголы пошли на восток, но при переправе через Волгу потерпели поражение от болгар. Не многие смогли вырваться из окружения и вернуться домой. Разведка боем дорого стоила монголам.

Причины поражения русско-половецкого войска также выяснены. Оказывается, у русских не было общего командования, потому что три Мстислава – Галицкий (Удалой), Черниговский и Киевский – находились в такой ссоре, что не могли заставить себя действовать сообща. Затем отмечена нестойкость половцев, кстати давно известная. Наконец, в предательстве обвинен атаман бродников Плоскиня, уговоривший Мстислава Киевского сдаться монголам, чтобы те его выпустили за выкуп. Допустим, князь выкупился бы, а его воины, у которых денег не было?! Что стало бы с ними? Их бы непременно убили, что в действительности и произошло.

Но для характеристики фазы этногенеза важны детали, на которые не было обращено должного внимания. Об убийстве послов историки, кроме Г. В. Вернадского [20; 48], упоминают мимоходом, точно это мелочь, не заслуживающая внимания. А ведь это – подлое преступление, гостеубийство, предательство доверившегося! И нет никаких оснований считать мирные предложения монголов дипломатическим трюком. Русские земли, покрытые густым лесом, были монголам не нужны, а русские, как оседлый народ, не могли угрожать коренному Монгольскому улусу, т.е. были для монголов безопасны. Опасны были половцы – союзники меркитов и других противников Чингиса. Поэтому монголы искренне хотели мира с русскими, но после предательского убийства и неспровоцированного нападения мир стал невозможен.

Однако монголы не ко всем русским стали проявлять враждебность и мстительность. Многие русские города во время похода Батыя не пострадали. «Злым городом» был объявлен только Козельск, князь которого Мстислав Святославич Черниговский был среди тех «великих» князей, которые решали судьбу послов. Монголы полагали, что подданные злого правителя несут ответственность за его преступления. У них самих было именно так. Они просто не могли себе представить князя вне «коллектива». Поэтому пострадал Козельск.

А сам Мстислав Святославич 31 мая 1223 г. вместе с черниговской ратью бежал с поля боя. Разумеется, и сам он был убит, и его сын, и «богатырь Александр Попович с семьюдесятью собратьями» [135, кн. 1, т.Н, стр. 642]. Русские потери достигали 90% бойцов.

Мстислав Мстиславич Удалой еще до битвы захватил в плен раненого татарского витязя Гемябека, которого татары оставили «в кургане» [там же, стр. 641], так как он не мог сесть на коня. Ну уж ладно, убил бы его сам; нет, он выдал его половцам на муки! А после битвы, добравшись до Днепра и сев в ладью, он велел рубить прочие ладьи, вместо того чтобы организовать переправу соратникам, скакавшим за ним следом. Паника? Да! Но и безответственность, и безжалостность… Хорошо ли это?

Каждый «деятель» исторического процесса – плод своего времени, или фазы этногенеза. В наше время таких полководцев судят, но ведь мы не в фазе обскурации. Конечно, можно приписать эти безобразия феодализму, но ведь не все феодалы вели себя таким образом, и отнюдь не феодалы – новгородцы показали через год, на что способна патриархальная республика, находящаяся в той же фазе этногенеза.

Беда седьмая. 1224 г. Гораздо более грозным был железный натиск крестоносного Запада на Прибалтику. Храбрые и вольнолюбивые эсты с 1210 г. – после мира ливонцев с полоцким князем Владимиром – испытали на себе всю мощь крестоносного рыцарства. Это было прямое покушение на зону влияния Новгородской республики, которая до 1216 г. была занята борьбою с владимирско-суздальскими князьями. Новгородцы уничтожили 9233 русских воина на р. Липице, а немцы в том же году захватили часть Южной Эстонии и построили крепость Оденпе. В 1217 г. новгородско-эстонское войско отбило Оденпе, где было заключено перемирие, но Орден получал постоянное пополнение из католической Европы. Эсты были разбиты под Веденом, а русская помощь в 1218 г. ничего не дала.

И тут вмешалась Дания. В 1219 г. датчане, захватив кусок Эстонии, построили крепость Ревель. Эсты были взяты в немецко-датские клещи. В 1220 г. датчане захватили северную часть Эстонии и в 1221 г. соединились с немцами, наступавшими с юга, от Риги. В 1222 г. эсты восстали, русские пришли к ним на помощь. В 1223 г. датский король Вальдемар II заключил союз с Орденом «против русских и против язычников». Рыцари разбили эстов на р. Имере и взяли Феллин, причем русских пленников «всех повесили перед замком на страх другим русским» [102, стр. 220–234].

Эсты просили подмоги у русских, и князь Юрий Всеволодович осенью 1223 г. отправил в Прибалтику 20-тысячное войско во главе со своим братом Ярославом [150, стр. 123–124]. Епископ Адальберт, поддержанный ливами, в 1224 г. взял русский город Юрьев, причем не пощадил ни одного русского. Этот этап войны немцы выиграли и вышли на рубеж коренной Руси.

Падение Юрьева, на месте которого был построен Дерпт, имело меньшую известность, но большее значение, чем битва при Калке. Было даже высказано суждение, что поражение трех Мстиславов отразилось на положении в Прибалтике и, следовательно, «объективно монголы сыграли роль союзников крестоносцев в Прибалтике» [102, стр. 233]. Думается, что это мнение неверно.

В самом деле, виновник поражения Мстислав Удалой командовал новгородским войском при Липице, где полегли отборные отряды Юрия и Ярослава Всеволодовичей. Именно здесь в 1216 г. была подорвана мощь Великого княжества Владимирского, единственного союзника Новгорода в войне с крестоносцами. И вряд ли Мстислав Удалой пришел бы на помощь своим врагам Всеволодовичам. А если бы он появился с войском на берегах Наровы, то при его характере он только усилил бы разлад и, может быть, повторилась бы резня, подобная той, что была на Калке.

Нет! Причины бедствий, перенесенных Русью в XIII в., лежат глубже, чем их обычно ищут. Они не в ошибках правителей, а в природе вещей. Поэтому, изучая ход событий, мы обнаружим в нем дыхание биосферы.

На счастье Новгорода, немцы тоже не были единодушны. Орден поссорился с рижским епископом, ставленником папы, и отказал ему в повиновении. Фридрих II в мае 1226 г. дал рыцарям грамоту, освобождавшую Орден от подчинения епископу рижскому и ставившую его в непосредственное подчинение немецкому королю [18, т.VII, стр. 237]. Таким образом, борьба гвельфов с гибеллинами, из-за участия в которой погиб Роман Волынский, дала Новгороду и Пскову важную передышку, может быть даже спасение. За 10 лет успели активизироваться литовцы, которые нанесли ливонским рыцарям поражение при Мемеле, вынудившее ливонских меченосцев просить помощи у Тевтонского ордена в Пруссии. Магистр тевтонов Генрих Зальца долго не хотел принимать к себе этих буйных людей, но в 1237 г., уступая желанию папы, согласился на объединение. Над Русью нависла постоянная угроза, отсрочиваемая лишь геройским сопротивлением пруссов и литовцев. Новгород, зажатый шведами, датчанами и немцами, ждал своей участи.

Беда восьмая. 1235 г. Рассматривая положение, сложившееся на Русской земле после смерти великого князя Всеволода III, приходится сделать два печальных вывода: 1) русского государства как целого в это время не существовало, и 2) противопоставление Русской земли Половецкому полю потеряло смысл. Наследники могучего Всеволода, Юрий II и его брат Ярослав, не пользовались никаким авторитетом ни в Новгородской республике, ни на Юге, где потомки погибших на Калке князей продолжали бессмысленные войны, перекупая помощь половецких ханов. Последние охотно «торговали своими саблями», ибо пассионарное напряжение и у них уже было не то. Они научились избавляться от всех соплеменников, нарушавших традиции воинствующей посредственности, той, что была идеалом половецкой этики. А это означало, что из общества изгонялись не только трусы, воры, предатели, дураки, но и гении, инициативные храбрецы, мечтатели, честолюбцы, т.е. все те, кто мог или хотел нарушить гармонию половца с его любимой степью.

Но с соседями, населявшими опушку лесной зоны, половцы установили контакты, как экономические – обмен излишками натуральных продуктов, так и династические – ханы женились на русских боярышнях, а мелкие удельные князья – на «красных девках половецких». И вот в 1235 г. эти метисы, одинаково близкие к половцам и русичам, под знаменами северского князя Изяслава Владимировича, внука знаменитого князя Игоря, взяли и еще раз разграбили Киев, причем основательно. Соперник Изяслава – Даниил Романович Волынский – тоже умел ладить с половцами. После победы черниговский князь Михаил хотел развить успех на Волыни, но половцы «невосхотеша» идти на Даниила. Видимо, их больше устраивало политическое равновесие на Руси, ибо в это десятилетие русские князья без посторонней помощи воевать не решались.

Итак, в XIII в. русичи считали половцев «своими», особенно крещеных; половцы перестали выступать как противники, чего нельзя сказать о мордве и тем более камских булгарах, захвативших в 1219 г. Устюг и отбитых при Унже.

Булгары, принявшие ислам, вошли в систему другого суперэтноса и долгое время старались оттеснить русских от Волги. В этих войнах половцы сражались на стороне русских. И как мы видели, русские князья в 1223 г. выступили в защиту половцев и сложили свои головы на Калке. Злейших врагов не защищают ценой своей жизни [14]Обилие исследований русско-половецких контактов имело двоякие последствия. С одной стороны, был накоплен богатый фактический материал, с другой – отдельные построения, пересекаясь, поневоле становились эклектичными [83, стр. 25–39].
.

И наоборот, столкновения между осколками Киевской державы носили куда более жестокий характер, причем к свирепости часто добавлялось вероломство. Так пострадал в 1178 г. Торжок от буйства воинов Всеволода III вопреки княжеской воле, так как ратники заявили, что осажденным нельзя верить, потому что «новгородцы на одном дне целуют крест и нарушают клятву» [135, кн. 1, т. 2, стр. 577]. За это новгородцы отплатили резней суздальцев на р. Липице в 1216 г. Омерзительно было убийство Глебом Владимировичем Рязанским шести своих братьев, приглашенных на пир, а также сопровождавших их бояр и слуг (1217 г.). Убийца бежал к половцам и там умер в безумии. Но откуда взялась такая патология, если не от воздействия социальной среды? Ведь в убийстве гостей виноват был не только сумасшедший князь, но и все его пособники.

Итак, запустение и «погибель Русской земли» произошли не по вине злых соседей, а вследствие естественного процесса – старения этнической системы, или, что то же, снижения пассионарного напряжения. К аналогичному заключению пришел С. М. Соловьев, давший блестящую характеристику последнему паладину Киевской Руси – Мстиславу Удалому: «…князь, знаменитый подвигами славными, но бесполезными, показавший ясно несостоятельность старой, Южной Руси, неспособность ее к дальнейшему государственному развитию: Южная Русь стала доживать свой век в бесконечных ссорах Мономаховичей с Ольговичами, Ростиславичей с Изяславичами» [там же, стр. 606].

А Северная Русь, называвшаяся Залесской Украиной, «отстала» от Южной Руси в процессе разложения. Она еще сохранила элементы инерционной фазы, ибо пассионарность, как рецессивный признак, отодвигается на окраины ареала и исчезает позже, чем в центре. Благодаря этой закономерности Великое княжество Владимирское продлило свое существование до середины XIII в., т.е. до инкубационной фазы нового пассионарного толчка, проявившегося в XIV в. Здесь сохранилась культура, материальная и духовная, унаследованная от Древней Руси, ибо культурогенез всегда отстает во времени от этногенеза, что делает возможным передачу эстафеты новому этносу. Но последний усваивает свое наследие лишь настолько, насколько оно ему подходит; многое остается утраченным и вскрывается только науками – археологией и филологией.

Период безвременья, точнее – межвременья, всегда тяжел!

Беда девятая. 1237–1240 гг. Осенью 1236 г. монгольские войска взяли Великий Булгар, а весной 1237 г. напали на алан и кыпчаков. В дельте Волги погиб «храбрейший» из половецких вождей – Бачман, а войска хана Котяна отступили за Дон. Впрочем, фронтальное наступление монголов на запад захлебнулось.

Тогда монголы применили тактику обхода и окружения. Не ослабляя нажима на половцев в северокавказских степях, они двинули отряд на север и осенью 1237 г. подчинили буртасов, эрзю и мокшу, подойдя к границам Рязанского княжества. Начался поход на Русь. Во главе монгольского войска стоял внук Тэмуджина-Чингисхана – Бату (Батый), а южной армией командовал его двоюродный брат – Мункэ.

Поход Батыя был описан неоднократно, с разных точек зрения и с различной степенью детализации. Поэтому повторение здесь излишне. Достаточно отметить, что Батый разгромил войско Рязанского княжества, взял в Великом княжестве Владимирском 14 городов и разбил войско князя Юрия II на р. Сить, затем после двухнедельной осады 5 марта 1238 г. взял Торжок. Батый повернул на юг и семь недель осаждал Козельск, помощи которому не подали ни смоленские князья, ни Михаил Черниговский, ни Ярослав Всеволодович, наследовавший во Владимире своему погибшему брату Юрию II, хотя у всех этих князей войска были; например, во время осады Козельска Ярослав Всеволодович совершил победоносный поход на Литву. Летом 1238 г. Батый перешел в степь и соединился с южной армией, после чего половцы стали отходить в Венгрию. В 1239 г. монголы взяли Чернигов, а в 1240 г. – Киев; попутно были разгромлены «черные клобуки» (каракалпаки). Кроме того, значительная часть монгольского войска была оттянута на Кавказ и в Крым. В 1241 г. монголы напали на Венгрию, потратив на путь через Волынь всего 4 месяца. Так закончился русский этап войны, но монгольский поход продолжался до 1242 г. Разница лишь в том, что девятый вал бедствия прокатился уже по Венгрии и Польше.

Монгольский «западный поход» – феномен необычный, а потому интерпретация его была разнообразна. В XIX в. считалось, что героическое сопротивление Руси монгольским «полчищам»ослабило и обескровило их, чем спасло Западную Европу от разорения, за что эта «Европа» должна быть Руси благодарна. Однако благодарности не последовало, зато папа благословил крестовый поход против схизматиков (православных). Как ни странно, современниками это мероприятие не было расценено как предательство. Видимо, русские политики от папы ничего доброго и не ждали.

Советские историки, глубоко изучившие проблему, приводят интересные подробности. «Несмотря на непосредственную опасность нашествия, в Южной Руси не было заметно никаких попыток объединиться для отражения врага. Продолжались княжеские усобицы; летописец рядом с рассказом о разгроме монголами Переяславля и Чернигова спокойно рассказывает о походе Ярослава, во время которого тот „град взя Каменец, а княгиню Михайлову со множеством полона приведе к своя си“. Продолжались усобицы в самом Киеве. Киевский князь Михаил Всеволодович бежал „пред Татары в Оугры“, и освободившийся киевский стол поспешил захватить один из смоленских князей, Ростислав Мстиславич, но был вскоре изгнан… Даниилом Галицким, ничего не сделавшим для подготовки города к обороне; он даже не остался в Киеве, оставив за себя „тысяцкого Дмитра“… Никакой „помощи от других южнорусских княжеств Киев не получил“[61, стр. 378–415]. Принято винить за поражение феодалов-князей, однако богатые приволжские города, находившиеся в составе Владимирского княжества, – Ярославль, Ростов, Углич, Тверь и другие – вступили в переговоры с монголами и избежали разгрома.

Согласно монгольским правилам войны, те города, которые подчинились добровольно, получали название «гобалык» – добрый город; монголы с таких городов взимали умеренную контрибуцию лошадьми для ремонта кавалерии и съестными припасами для ратников. Но и другие города, не успевшие вовремя сдаться, страдали недолго. Так как монголы нигде не оставляли гарнизонов, то «подчинение» носило чисто символический характер; после ухода монгольского войска жители возвращались домой, и все шло по-старому [92, стр. 36–37].

Несчастный Торжок пострадал лишь потому, что жители его ждали помощи из Новгорода, из-за чего не успели капитулировать. Но по монгольскому закону, после того как была выпущена первая стрела, переговоры прекращались и город считался обреченным. Видимо, на Руси были толковые и осведомленные люди, успевшие растолковать согражданам «правила игры» и тем уберегшие их от гибели. Но тогда причиной разгрома Владимира, Чернигова, Киева и других крупных городов была не феодальная раздробленность, а тупость правителей и их советников-бояр, не умевших и не стремившихся организовать оборону. Когда же тупость становится элементом поведенческого стереотипа, то это симптом финальной фазы этногенеза – обскурации, после которой этнос переходит в гомеостаз, даже если он не раздроблен на части и не подчинен противником. А Русь монголами не была ни подчинена, ни покорена.

План монгольского командования заключался в том, чтобы в то время, когда половцы держали оборону на Дону, зайти к ним в тыл и ударить по незащищенным приднепровским кочевьям. Черниговское княжество было в союзе с половцами; следовательно, надо было пройти еще севернее – через Владимирское княжество. Думается, что Батый не ожидал активного сопротивления от Юрия II, но, встретив таковое, сломил его и проложил дорогу своему войску.

Примечательно, что монгольские войска были распылены на мелкие отряды, которые в случае активного сопротивления были бы легко уничтожены. Батый пошел на столь рискованный шаг, очевидно, зная, что этим отрядам серьезная опасность не грозит. Так оно и оказалось.

Да и в самом деле, зачем бы русские люди, не только храбрые, но и сметливые, стали подставлять головы противнику, который и сам уйдет? Это сообразил даже брат и наследник Юрия – Ярослав. Он не пришел к нему на Сить, хотя имел достаточно войска, которое он употребил в походах на литовцев и черниговцев, о чем говорилось выше. Затем в 1240–1242 гг. эти полки понадобились ему для спасения Новгорода от шведско-немецких крестоносцев, а в 1243 г. он явился на поклон к Батыю и получил от хана ярлык на великое княжение. По сути дела, это был союзный договор, обставленный по этикету того времени. Дипломатическая гибкость Ярослава Всеволодовича уберегла Северо-Восточную Русь от лишних бедствий и от запустения, которому подверглась Киевская Русь. Но все-таки неясно, почему на юге стало так плохо. Принято считать, что из-за татар. Так ли это?

О «запустении» Киевской Руси. Банальные версии имеют ту привлекательность, что они позволяют принять без критики решение, над которым трудно и не хочется думать. Так, бесспорно, что Киевская Русь XII в. была страной очень богатой, с великолепным ремеслом [128, стр. 521] и блестящей архитектурой [62, т. 1, стр. 238], а в XIV в. эта страна запустела настолько, что в XV в. Стала заселяться заново выходцами с севера, т.е. из Белоруссии [64, т. 1, стр. 282–286]. В промежутке между эпохами расцвета и упадка через эти земли прошла армия Батыя – значит, она во всем и виновата.

Это как будто безупречное решение при подробном изучении стало вызывать сомнения. М. Н. Покровский [112, Т. 1, стр. 120] и Б. Д. Греков [34, стр. 500] весьма обоснованно считали, что упадок Киевской Руси начался во второй половине XII в. или даже в XI в., когда торговый путь «из варяг в греки» утратил значение вследствие крестовых походов, открывших легкую дорогу к богатствам Востока. А татарское нашествие только способствовало запустению края, начавшемуся 200 лет назад. Важные дополнительные сведения по этой теме дал украинский археолог В. О. Довженок, изучивший ряд древних городищ на берегах среднего Днепра [58, стр. 76–82].

Справедливо отметив, что монголы были жестоки на уровне своего времени и отводили Среднему Поднепровью роль тыла, в котором возможность военных выступлений должна была быть исключена, и что летописец говорит о городах, взятых татарами, «им же несть числа» (Ипатьевская летопись), автор, знающий физическую географию своего края, указывает, что татары не могли останавливаться у каждого города, чтобы его разрушить. Многие крепости они обошли стороной, а «леса, овраги, реки, болота укрывали от татарской конницы и деревни и людей». Конечно, было уничтожено «много материальных и культурных ценностей… и погибло много народа, но жизнь продолжалась». И в доказательство он приводит ряд селищ, на которых есть следы пожарищ, датируемых 1240 г., но нет людских костяков, да и ценных вещей. По мнению В. О. Довженка, люди ушли из этих городов, забрав с собой ценный скарб, а по миновении опасности вернулись и восстановили свои жилища. Прятаться же им было где: Днепровская пойма изрезана великим множеством озер и болот, протоков и рукавов да еще покрыта лесом и кустарником. Отнюдь не все русские города погибли во время Батыева набега, как «принято считать», принято потому, что «в этом сказалось господствующее представление историков о судьбах края», т.е. предвзятое мнение, самая жестокая язва науки.

Зачем было утомленной армии Батыя, имевшей целью нападение на половцев с тыла, терять время и людей на разрушение хорошо укрепленных замков, которых в источниках упомянуто 113 (а это далеко не все), а всего на Руси их отмечено 209 [140, стр. 12–42]. Нет, если бы даже монголы стремились к поголовному истреблению русских, это было бы им не по силам.

Больше того, дальнейший поход татар был нацелен на Венгрию, где укрылась отступившая орда хана Котяна, и «Алеманию», т.е. Германскую империю. Для того чтобы действовать в столь удаленных от их родины странах, им был нужен обеспеченный тыл и снабжение. Поэтому они всеми способами искали в Южной Руси не врагов, а друзей и нашли их в Болоховской земле, что в Верхнем Побужье. Эти мелкие князья, как будто не Рюриковичи, а реликт древнего славянства, поддерживали галицких бояр в борьбе против Даниила Романовича, а с татарами договорились быстро. Татары освободили их от набора в свое войско при условии, что болоховцы будут снабжать их войско пшеницей и просом. Оказалось, что ссориться с татарами вовсе не обязательно (92, стр. 24–25].

Судьба этой старинной и богатой земли была печальна. Даниил Галицкий, заигрывавший в 1256 г. с папством, уничтожил галицких «бояр-изменников» [102, стр. 286], разрушил города и опустошил древнюю славянскую землю. Этим он подорвал снабжение монгольских войск, а заодно и своего Галицкого княжества, ставшего легкой добычей Польши. Однако кого следует считать «изменником»: тех ли, кто искал компромисса с татарами, или тех, кто подчинял русские земли папе, немцам и их сателлитам? Мнения по этому поводу расходятся. Наука же должна базироваться не на личных мнениях и вкусах, а на непротиворечивой версии, которую следует отыскать.

Монголы и Русь в XIII в.

Беда чужая. 1241–1242 гг. Ураган, поднявший с Востока «девятый вал», докатился до Адриатики. По пути он смел Польшу и Венгрию – лены Германской империи. Эти европейские страны потерпели куда более сокрушительное поражение, нежели русские князья. Те, обладая солидными военными силами, умело уклонились от решительных боев с монголами, очевидно соображая, что, чем меньше сражений, тем меньше опустошений, а монголы все равно уйдут и все будет идти по-прежнему. Они были благоразумны и правы.

Те же князья, которые хотели воевать с монголами, еще более благоразумно убежали на Запад, где польско-немецкая армия Генриха Благочестивого встретила монголов при Лигнице 9 апреля 1241 г., а венгеро-хорватское войско Белы IV решило поразить другой корпус монголов при Шайо 11 апреля 1241 г. Оба войска были разбиты наголову, и население, особенно в Венгрии, сильно пострадало.

Возникает вопрос: зачем было Батыю вторгаться в Венгрию? Этот поход был совершен по монгольскому принципу: «Друзья наших врагов – наши враги». Можно ли считать этот принцип недальновидным?

Бела IV принял к себе половецкую орду хана Котяна. Половцы, согласно договору, крестились в католичество и составили крепкую силу, подчиненную королю. Но венгерские магнаты, обеспокоенные усилением короны, предательски убили в Пеште Котяна и других неофитов. Узнав об этом, половцы восстали и ушли на Балканы. Позднее уцелевшие половцы поступили на службу к императору Никеи Иоанну III Ватацу.

Так же негостеприимно были встречены русские князья, просившие Белу IV о помощи и брачном союзе, – Михаил Всеволодович Черниговский и Даниил Романович Галицкий. «Не бы бе любови межа има» [103, стр. 204–206].

Бела IV избавился от многих союзников, которые были ему и его магнатам несимпатичны. За это расплатился венгерский народ, покинутый королем на расправу монгольским воинам, разъяренным гибелью своих боевых товарищей в боях и при осадах городов. «Многие были убиты в Польше и Венгрии», – сообщает посол папы к монгольскому хану, Плано Карпини [120, стр. 47].

Крупные города Венгрии – Пешт, Варадин, Арад, Перег, Егрес, Темешвар, Дьюлафехервар – пали. Затем подверглись разгрому Словакия, Восточная Чехия и Хорватия. Западная Европа была в панике, страх охватил не только Германию, но и Францию, Бургундию и Испанию и повлек за собой полный застой торговли Англии с континентом.

Исключение составлял только император Фридрих II, который вел с Батыем переписку, явную и тайную. Батый, выражаясь согласно принятому тогда этикету, потребовал от Фридриха покорности, что в переводе на деловой язык означало пакт о ненападении. Фридрих сострил и ответил, что, как знаток соколиной охоты, он мог бы стать сокольничим хана [102, стр. 287]. Однако наряду с шутками между гибеллинами и монголами велись тайные переговоры, результатом которых были изоляция гвельфской Венгрии и ее разгром и победы Фридриха II в Ломбардии, повлекшие бегство папы Иннокентия IVb 1243 г. в Лион, где он смог предать анафеме императора и хана [96, стр. 222].

Итак, христианская Европа разделилась пополам. Гибеллины и Никейская империя искали союза с монголами; по их следу пошли Ярослав Всеволодович, великий князь Владимирский, и Гетум, царь Малой Армении (Киликии). Гвельфы, возглавленные папой Иннокентием IV, и южнорусские князья Даниил Галицкий и Михаил Черниговский всеми силами старались создать антимонгольскую коалицию, но неудачно.

Так же разделился мусульманский мир. Сунниты встали против монголов, шииты относились к ним лояльно, вследствие чего не пострадали при наступлении монголов на Багдад и Иерусалим (1258–1260). Зато беспощадно истреблены исмаилиты, которых все – христиане, мусульмане и язычники – считали носителями злого начала, убийцами.

На фоне этой сверхсложной обстановки 11 ноября 1241 г. скончался верховный хан Угэдэй, и военные действия на фронтах были приостановлены до выбора нового хана. Батый, констатировав уничтожение Половецкой орды, счел свою задачу выполненной и ушел со всем своим войском через Боснию, Сербию и Молдавию на берега Нижней Волги. С 1243 г. начался новый период истории, т.е. сложилась новая расстановка сил и целей.

Причина такого быстрого окончания войны объясняется различно, так же как и ее последствия и «оценки». Наибольшая неясность коренится в крайне поверхностном представлении историков о характере, возможностях и культуре Монгольского улуса XIII в., о фазе монгольского этногенеза и целях его правителей. Этому сюжету придется уделить особое внимание.

 

Поиск непротиворечивой версии

Неясности. Существует мнение, видимо правильное, что в военном столкновении побеждает сильнейший, если нет никаких привходящих обстоятельств. Допустимо ввести поправку на случайность военного счастья, но только в пределах одной битвы или стычки; для большой войны это существенного значения не имеет, потому что зигзаги на долгом пути взаимно компенсируются.

А как же быть с монгольскими завоеваниями? Численный перевес, уровень военной техники, привычка к местным природным условиям, энтузиазм войск часто были выше у противников монголов, чем у самих монгольских войск, а в храбрости чжурчжэни, китайцы, хорезмийцы, куманы и русичи не уступали монголам. Конечно, у монголов было несколько талантливых полководцев, но Ваньян Хада, Джелял ад-Дин, Евпатий Коловрат и многие другие не уступали в способностях Джэбэ, Мухули, Бурундаю, Эльчидаю, Чормагану и всем прочим, кроме разве что Субутая; но ведь одна ласточка весны не делает. Помимо этого немногочисленные войска монголов одновременно сражались на трех фронтах – китайском, иранском и половецком, который в 1241 г. стал западноевропейским. Как при этом они могли одерживать победы в XIII в. и почему они стали терпеть поражения в XIV в.? По этому поводу имеются разные предположения и соображения, но главными причинами считались какая-то особая злобность монголов и гипертрофированная наклонность их к грабежу. Обвинение банальное и к тому же явно тенденциозное, потому что оно предъявляется в разные времена разным народам. И грешат этим не только обыватели, но и некоторые историки.

Как известно, мы живем в изменчивом мире. Природные условия регионов земной суши нестабильны. Иногда место обитания этноса постигает вековая засуха, иногда – наводнение, еще более губительное. Тогда биоценоз вмещающего региона либо гибнет, либо меняется, приспосабливаясь к новым условиям. А ведь люди – верхнее звено биоценоза. Значит, все отмеченное относится и к ним.

Но этого мало. Историческое время, в котором мы живем, действуем, любим, ненавидим, отличается от линейного, астрономического времени тем, что мы обнаруживаем его существование благодаря наличию событий, связанных в причинно-следственные цепочки. Эти цепочки всем хорошо известны, их называют традициями. Они возникают в самых разных регионах планеты, расширяют свои ареалы и обрываются, оставляя потомкам памятники, благодаря чему эти потомки узнают о неординарных, «странных» людях, живших до них.

А где начала этих цепочек? Ведь не в нижнем и даже не в верхнем палеолите? Как мы видели, началом процесса является мутация, не любая, а определенная, вызывающая взрыв пассионарности, которая затем медленно гасится энтропией, после чего остается этнический реликт. Таковы три параметра этногенеза. Это как бы теоретический фон, на котором развиваются исследуемые события. И все сказанное относится к монголам XIII в.

Неоднократно отмечалось, что монголы представления не имели о своих предшественниках в Великой степи, но объяснения этому не было. Теперь можно его предложить. Засуха X в. сделала степь необитаемой; хуннская традиция, начавшаяся в III в. до н.э., в X в., состарившись, угасла, а у монголов произошел взрыв этногенеза, т.е. они вступили в мировую историю молодым этносом. И случилось это в XI в., когда предки монголов пришли в зазеленевшую степь из Сибири.

Переломные эпохи. Принятая нами методика различения уровней исследования позволяет сделать важное наблюдение: этническая история движется неравномерно. В ней наряду с плавными энтропийными процессами подъема, расцвета и постепенного старения обнаруживаются моменты коренной перестройки, ломки старых традиций, вдруг возникает нечто новое, неожиданное, как будто мощный толчок потряс привычную совокупность отношений и все перемешал, как мешают колоду карт. А после этого все улаживается и тысячу лет идет своим чередом.

При слишком подробном изложении хода событий эти переломные эпохи увидеть нельзя; ведь люди не видят процессов горообразования, так как, для того чтобы их обнаружить, требуются тысячелетия, а мотыльки не знают о том, что бывает зима, ибо их активная жизнь укладывается в несколько летних дней. И тут приходит на помощь Наука, синтезирующая опыт поколений и работающая там, где личная и даже народная память угасает под действием губительного времени.

Переломные эпохи – не выдумка. В Великой степи их было три, и обо всех уже говорилось. Первой эпохой, самой древней и потому расплывчатой, надо считать X–XI вв. до н.э. Тогда появились скифы и возник Древний Китай. Вторая эпоха – III в. до н.э. Эту мощную вспышку этногенеза можно проследить до излета, т.е. до полной потери инерции, когда остаются только «остывшие кристаллы и пепел». Третья вспышка – монгольский взлет XII в. Инерция его еще не иссякла. Монголы живут и творят, свидетельство чему – их искусство.

По сути дела, в изложенном тезисе нет ничего нового. Это просто диалектико-материалистическое толкование этнической истории. Факты скачкообразного развития наблюдаются многими науками и нигде не вызывают недоверия, так же как и плавное становление в промежутках между скачками.

И ведь во всех странах и у всех этносов наблюдается та же картина. В VIII в. до н.э. так возникли этносы – создатели и носители античной культуры – Рим и Эллада и затем, почти одновременно (в исторических масштабах), погасли. В I–II вв. готы начали Великое переселение народов, даки погибли в борьбе с Римом, а крошечные христианские общины выросли в «золотую Византию»; и тоже инерции хватило на 1200 лет, кроме тех случаев, где процесс был оборван внешними силами. В VI–VII вв. заявили о себе арабы, раджпуты (этнос, состоявший из аборигенов и мигрантов: саков, согдийцев, эфталитов), тибетцы, средневековые китайцы и японцы. В IX в. в Западной Европе начались походы викингов, феодальные войны, реконкиста и образование «наций», из которых лишь немногие дотянули до XX в. В XIV в. появились великороссы, турки, абиссинцы – ныне это молодые народы, перед ними будущее. Прочие примеры опускаем, ибо мысль ясна: этногенные взрывы – одно из явлений природы, изучением коих и занимается диалектический материализм.

Для ответа на интересующий нас вопрос о взаимоотношениях Руси и Великой степи необходимо уяснить, что представляла собой в XIII в. Степь, объединенная Монгольским улусом. События там развивались стремительно, источники разноречивы, подробности многочисленны. Видимо, для решения поставленной задачи нужно лаконичное обобщение, сопоставимое с хорошо изученной историей Европы. Поскольку предварительное исследование было нами уже проведено [48]Обратную точку зрения см.: [133, стр. 87; 145, стр. 128–144]. Наш анализ исторического смысла «Слова» переносит проблему в иную плоскость. См. ниже.
, ограничимся кратким резюме.

Опыт анализа и исторической критики. Как говорилось выше, Русь представляла собой суперэтнос из восьми «полугосударств», неуклонно изолирующихся друг от друга и дробящихся внутри себя. Новгородская республика, Полоцкое, Смоленское и Турово-Пинское княжества не были затронуты татарами. Сильно пострадала Рязань, но больше от суздальцев, чем от татар. Северная часть Великого княжества Владимирского уцелела благодаря своевременным переговорам и капитуляции с предоставлением наступающей татарской армии провианта и коней. Пострадавшие города, в том числе Владимир и Суздаль, были быстро отстроены, и жизнь в них восстановилась. Резня 1216 г. на Липице унесла больше русских жизней, чем разгром Бурундаем Юрия II при Сити. Эта битва 4 марта 1238 г. удостоена особого внимания лишь потому, что там был убит великий князь.

Да и были ли у монголов средства для того, чтобы разрушить большую страну? Древние авторы, склонные к преувеличениям, определяют численность монгольской армии в 300–400 тыс. бойцов. Это значительно больше, чем было мужчин в Монголии в XIII в. [91, стр. 367 и сл.]. В. В. Каргалов считает правильной более скромную цифру: 120–140 тыс. [61, стр. 73], но и она представляется завышенной. Ведь для одного всадника требовалось не менее трех лошадей: ездовая, вьючная и боевая, которую не нагружали, дабы она не уставала к решающему моменту боя. Прокормить полмиллиона лошадей, сосредоточенных в одном месте, очень трудно. Лошади падали и шли в пищу воинам, почему монголы требовали у всех городов, вступивших с ними в переговоры, не только провианта, но и свежих лошадей.

Реальна цифра Н.Веселовского – 30 тыс. воинов [21, стр. 633–635] и, значит, около 100 тыс. лошадей. Но даже это количество прокормить было трудно. Поэтому часть войска, под командованием Мункэ, вела войну в Половецкой степи, отбивая у половцев зимовники с запасами сена.

С той же проблемой связано поступление подкреплений из Монголии, где из каждой семьи мобилизован был один юноша [91, стр. 369]. Переход в 5 тыс. верст с необходимыми дневками занимал от 240 до 300 дней, а использовать покоренных в качестве боевых товарищей – это лучший способ самоубийства.

Действительно, монголы мобилизовали венгров, мордву, куманов и даже «измаильтян» (мусульман), но составляли из них ударные части, обреченные на гибель в авангардном бою, и ставили сзади заградительные отряды из верных воинов. Собственные силы монголов преувеличены историками.

Также преувеличены разрушения, причиненные войной. Конечно, войны без убийств и пожаров не бывает, но масштабы бедствий различны. Так, весной 1238 г. Ярослав Всеволодович вернулся в пострадавшее свое княжество, «и бысть радость велика христианам, и их избавил Бог от великая татар», действительно ушедших в Черниговское княжество и осаждавших Козельск. Затем Ярослав посадил одного брата в Суздаль, якобы стертый с лица земли, другого в Стародуб, а мощи убитого брата положил в церковь Богородицы во Владимире-на-Клязьме [110, т. 25, стр. 130] (вопреки распространенной версии после нашествия этот памятник остался цел).

И ведь войско у него было немалое. Он тут же совершил удачный поход на Литву, а сына своего Александра с отборной дружиной направил в Новгород, которому угрожали крестоносцы: немцы, датчане и шведы.

Г. М. Прохоров доказал, что в Лаврентьевской летописи три страницы, посвященные походу Батыя, вырезаны и заменены другими – литературными штампами батальных сцен XI–XII вв. [117, стр. 77–104; 118, стр. 77–98). Учтем это и останемся на почве проверенных фактов, а не случайных цитат.

Больше всех пострадало Черниговское княжество. В 1238 г. был взят Козельск – «злой город», а население его истреблено. Михаил Черниговский не пришел на выручку своему городу, отверг мирные предложения монголов, бросил свою землю и бежал в Венгрию, потом в Польшу, в Галич, а по взятии Киева вернулся в Польшу. Когда же пришла весть, что иноплеменники «сошли суть и(з) земле Русское», он вернулся в Киев. По возвращении монголов из похода в 1243 г. Михаил через Чернигов убежал в Венгрию. В 1245 г. он появился в Лионе, где просил у папы и собора помощи против татар, за что по возвращении на Русь был казнен. А брошенное им княжество подвергалось постоянному разорению и запустело [92, стр. 23].

В 1240 г. Батый взял Владимир-Волынский «копьем» и народ «изби не щадя», но церковь Богородицы и другие уцелели, а население, как оказалось, успело убежать в лес и потом вернулось [100, стр. 229]. То же самое произошло в Галичине; там во время этой войны погибло 12 тыс. человек [100, стр. 138], почти столько же за один день полегло на р. Липице. Но на Липице погибли воины, а число изнасилованных женщин, ограбленных стариков и осиротевших детей не учтено. Исходя из этих данных, следует признать, что поход Батыя по масштабам произведенных разрушений сравним с междуусобной войной, обычной для того неспокойного времени. Но впечатление от него было грандиозным, ибо выяснилось, что Древняя Русь, Польша, поддержанная немецкими рыцарями, и Венгрия не устояли перед кучкой татар.

Если поведение русских князей оставляло желать лучшего, то, может быть, народ проявил стойкость в борьбе с иноплеменниками? Отнюдь нет!

Мой покойный друг профессор Н. В. Тимофеев-Ресовский рассказал мне по детским воспоминаниям, что около Козельска есть село Поганкино, жители которого снабжали провиантом монголов, осаждавших «злой город». Память об этом была в XX в. настолько жива, что козляне не сватали поганкинских девиц и своих не отдавали замуж в Поганкино.

Монгольская армия нуждалась в пополнении, поэтому монголы предлагали захваченным в плен купить свободу ценой вступления в их армию. В хронике Матвея Парижского приведено письмо двух монахов, где сообщается, что в монгольской армии «много куманов и псевдохристиан (т.е. православных. – Л. Г.)». Первый набор русских был произведен в 1238–1241 гг. [92, стр. 54–55].

Такое снижение патриотизма указывает на спад пассионарности древнерусского этноса даже ниже нулевой отметки – гомеостаза. Пришла пора отрицательных значений – обскурация, которая должна была привести народ к вырождению и гибели, как древних римлян, или к порабощению иноплеменниками, как полабских славян и пруссов. Но не случилось ни того, ни другого; наоборот, новая Россия добилась большей славы, чем Древняя Русь. Но между этими двумя витками этногенеза лежало темное столетие, которое надо было пережить. И это удалось… благодаря гению Александра Невского.

Второе дыхание. В те страшные годы (1239–1241), когда кости куманов устилали причерноморскую степь, когда горели Чернигов, Переяславль, Киев и Владимир-Волынский, а Польша и Венгрия уже ощутили первый сокрушительный удар татар, папа, поддержанный своим смертельным врагом – императором, благословил крестовый поход на Балтике.

С точки зрения разумной политики союз гвельфов и гибеллинов был бессмыслицей. Экономически объединение купеческих городов Северной Германии с Данией и Швецией было крайне невыгодно для обеих сторон. В аспекте религиозном набожные русские не заслуживали осуждения, чего нельзя сказать о Фридрихе Гогенштауфене, заявившем, что «было три великих обманщика: Моисей, Христос и Магомет». Но, согласно этнологическому осмыслению антропосферы, страны Западной Европы составляли суперэтническую целостность, противостоящую другим суперэтносам: мусульманскому, православному и монгольскому, объединившему всю Великую степь. И когда речь шла о столкновении на суперэтническом уровне, то гвельфы объединялись с гибеллинами, сунниты с шиитами, монголы с татарами, кераитами, найманами и даже с меркитами. За бортом оставались только антисистемы: катары-альбигойцы, карматы-исмаилиты, богумилы-мани-хеи и злые колдуны Сибири, которых монголы удостаивали смертной казни; так же относились и русские к волхвам. Но изловить всех их было трудно, вследствие чего они существовали по всему континенту, стараясь не попадаться на глаза ни начальству, ни историкам.

На этом фоне начался крестовый поход против восточного православия.

Политическая разведка в королевствах Западной Европы была поставлена неплохо. Немецкие и скандинавские дипломаты получили сведения о полном разгроме Русской земли татарами в 1238 г. …и поверили им (как позднее историки, базирующиеся на источниках без критической оценки их). Поэтому естественно, что они сочли Новгород беззащитным и решили взять его в клещи: со стороны Финского залива – шведы, а со стороны Чудского озера – немцы. Задача им казалась легковыполнимой.

Ошибка их была лишь в том, что Великое княжество Владимирское, пропустившее через свои земли татарское войско, сохранило свой военный потенциал и смогло оказать помощь Новгороду. Этого немцы, шведы и датчане не учли.

Организатором и координатором антирусского похода был папский легат Вильгельм, получивший от папы Григория IX (графа Уголино ди Сеньи – 1227–1241) задание принудить Новгород перейти в католическую веру. Шансы для этого были немалые. Среди новгородцев и псковичей были германофилы, сохранившие ненависть к «низовцам» и предпочитавшие выгодную торговлю с Ганзой кровопролитной войне. Большая часть чуди, води, ижоры сопротивлялась введению у них православия, а сумь и емь (финны) уже подчинились шведам.

Не следует думать, что в той или иной фазе этногенеза все люди одинаково активны и инертны. Фаза – понятие статистическое, это фон, на котором не только возможны, но и неизбежны яркие искры пассионарности. Такой «искрой» был Александр Ярославич, назначенный новгородским князем и прибывший в Новгород «в мале дружине». Он собрал небольшое число добровольцев, пополнил его новгородскими пассионариями и проявил древнюю русскую доблесть 15 июня 1240 г.

Шведское войско на многих кораблях (шнеках) вошло в устье Невы и высадило десант, но ярл Биргер, уверенный в победе, не спешил с наступлением, из-за чего потерял темп. Князь Александр успел сплавить пешую рать по Волхову к Ладоге, а конную – по берегу до устья Ижоры, где был расположен шведский лагерь. Шведы удара не ждали. Поэтому внезапное нападение русских войск не встретило должного сопротивления. Шведам не помог даже численный перевес, потому что отборные русские дружины не упустили инициативу боя, продолжавшегося с утра до наступления темноты. Под покровом ночи русские отошли, а шведы похоронили убитых, частью в земле, частью погрузив трупы на ладьи. Эти ладьи уплыли вниз по Неве и потом потонули в море.

Битва у Ижоры была выиграна не столько тактически или тем более стратегически, сколько морально: воинский дух шведов был подорван. Немногочисленная рать Александра, тоже понесшая потери «суздальцами и новгородцами», не могла бы сдержать планомерного наступления шведов, если бы оно осуществилось. Но русское мужество, хотя и «в мале дружине», снова преодолело скандинавскую силу, как было в 1023 г. при Листвене, а потом в 1709 г. при Полтаве.

А в это время немецкое наступление развивалось успешно. В 1240 г. ливонские рыцари взяли Изборск и Псков, ворота которого им отворил глава германофильской партии боярин Твердила Иванкович. Новгородцы же зимой 1240 г. «отблагодарили» князя Александра, выгнав его.

Вот это и есть фаза обскурации – упрощения системы – со всеми характерными симптомами – эгоизмом, неблагодарностью, жадностью, своеволием и политической близорукостью. На организменном уровне такое изменение приписывается склерозу, а на этническом это первый признак маразма.

В 1241 г. ливонцы с отрядами наемных литовцев, эстов и всегда готовых к драке ливов заняли Копорье, Тесов на р.Оредежь и приблизились к Новгороду. Уже в 30 верстах от новгородских стен ливонские разъезды захватывали купцов, отнимали у населения скот и не давали крестьянам пахать.

Тут новгородские власти одумались и поехали к Ярославу за помощью. Александр вернулся в Новгород с «низовой» ратью и показал себя мастером маневренной войны. Немедленно он взял Копорье, где перевешал изменников из води и чуди. В начале 1242 г. он освободил Псков, а 5 апреля одержал знаменитую победу на Чудском озере. Затем в результате ряда удачных операций в 1245 г. Александр Невский победил литовцев и выгнал их отряды с Руси. Тогда же бежал из Финляндии епископ Томас (англичанин) от восставшей еми, поддержанной русскими. Крестовый поход на Балтике захлебнулся.

А теперь, изложив ход событий, приступим к анализу, чтобы вскрыть механизм процесса.

Новгородская земля, не затронутая татарским нашествием, показала полную неспособность к отражению внешнего врага, и даже были люди, готовые к государственной измене. А ведь за 30 лет до этого новгородцы на р.Липице проявили несомненный героизм. Что же произошло за эти годы? А ничего! Впрочем, нет, сменилось поколение, или, иначе говоря, сработал фактор исторического времени: внуки стали непохожи на дедов, а этническая система, сохранив (в пределах допуска) внутреннюю структуру, утратила большую долю энергии.

Новгород был спасен «низовыми» полками, пришедшими из Владимирского княжества – страны, якобы выжженной и вырезанной татарами. Уже сам факт такого похода заставляет думать, что рассказы о полном разрушении Руси в 1238 г. страдают преувеличением.

И вот еще что странно. Русские княжества, не затронутые татарами, – Полоцкое, Смоленское, Турово-Пинское – никакой помощи Пскову и Новгороду не оказали, как и за год до этого Козельску. Чем объяснить такую инертность населения исконных областей Древней Руси?

Не вижу иного объяснения, кроме того, что это закономерность этногенеза. Ровесники восточных славян – византийцы вели себя в XIII в. не лучше. Исключение составляли субэтносы, обитавшие на окраинах ареала и потому не растерявшие древней пассионарности, – никейцы (аналог суздальцев) и эпироты (подобие карпатских горцев). При продолжении сравнения станет ясно, что эти исключения (на субэтническом уровне) подтверждают правило.

В Карпатах. Сравнительно с Северо-Восточной Русью Юго-Западная (Галицко-Волынское княжество) пострадала от татар гораздо меньше. Ряд городов татары не смогли взять, а захваченные ими города были мало разрушены, и население их успело укрыться. Более того, население юго-восточных земель – из Путивля, Рязани и др., – лишенное защиты рагромленных княжеских дружин и страдавшее от анархии, обычной для пограничных регионов, бежало на Волынь, где Даниил Романович после ухода татар установил порядок. Но, увы, галицкое боярство продолжало оппозицию княжеской власти. Это унесло больше крови, чем внешняя война.

Галицкие бояре были наиболее реакционной силой на Руси. Они несли самую древнюю традицию – старинную славянскую племенную раздробленность. Для бояр Рюриковичи были узурпаторами, тогда как для горожан – естественными защитниками от боярского произвола. Политическим идеалом галицкого боярства как персистентной конвиксии была слабая власть, пусть даже иноземная; для горожан, наоборот, – сильная власть, почему они поддерживали волынских Мономашичей. Но те, на свою беду, оказались естественными противниками князей владимирских и черниговских, а потому и галицкие бояре, и волынские князья искали союзников среди соседей.

В 1243–1244 гг. возникла сложная расстановка сил. Ростислав Михайлович Черниговский после долгих хлопот женился на дочери Белы IV и привлек к борьбе за Галичину малопольского короля Болеслава Стыдливого; Даниил объединился с Конрадом Мазовецким и литовским князем Миндовгом [100, стр. 230–231]. А про татар, уходивших через Болгарию и Молдавию на Волгу, обе стороны… просто позабыли.

Напряженная и весьма жестокая война, кончившаяся победой Даниила над польско-русско-венгерской армией под стенами города Ярослава 17 августа 1245 г., описана достаточно обстоятельно [там же, стр. 231–234], но место ее в истории требует дополнительного анализа. Война на Карпатах принципиально отличалась от войны в Прибалтике. Александр Невский защищал свой суперэтнос и его культуру от железного натиска католической Европы, или, что то же, от колониального порабощения. Поэтому он отказывался от любого культурного обмена с Западом, даже от дозволения религиозных диспутов.

На Юго-Западе война носила другой характер. Бела IV Венгерский, Болеслав Стыдливый Малопольский и примкнувший к ним Ростислав Черниговский состояли в гвельфском блоке. Конрад Мазовецкий призвал на свою землю тевтонский орден, стоявший на стороне Гогенштауфенов; Даниил Романович продолжал традицию своего отца, ставшего союзником гибеллинов, а Миндовг, язычник, готов был бить католиков где только возможно.

Таким образом, очевидно, что в Карпатах решался вопрос не о защите православия от католичества, разумеется не в религиозном, а в этническом плане, а об участии Южной Руси в западноевропейской политике, осью которой была борьба императоров против пап. Черниговские князья примкнули к папистам и приняли участие в Лионском соборе 1245 г., а Даниил Галицкий оказался союзником Фридриха II, отлученного бежавшим папой Иннокентием IV. А Русь? Она в этой войне была ни при чем.

И тут внезапно к князю Даниилу пришло от хана Батыя короткое письмо: «Дай Галич».

Победитель венгров, поляков и крамольных бояр пришел в ужас. Война с татарами была весьма невыгодна, даже безнадежна, потому что волынское войско одерживало победы путем крайнего напряжения сил и, естественно, было утомлено. Воины не фигуры на шахматной доске, где, выиграв одну партию, можно начинать другую.

Выход был один – ехать на поклон к хану, и Даниил отправился в Сарай, предварительно заручившись охранной грамотой. Хан принял князя ласково, разрешил ему пить на пиру вместо кумыса вино, что было высшей любезностью, и выдал ему ярлык на власть в его княжестве, сделав Даниила своим «мирником». Для обоих это был большой политический успех. Батый обеспечил свою западную границу от внезапного нападения крестоносцев, ибо папа Иннокентий IV на Лионском соборе 1245 г. объявил крестовый поход против татар, а Даниил после поездки в Сарай заявил свои права на преемство киевских князей, назначил своего «печатника» (хранителя печати) митрополитом, в 1246 г. отправил его на утверждение к патриарху в Никею и заключил мир с Венгрией, отказавшейся от поддержки Ростислава.

Казалось бы, Даниил должен быть доволен, но он был человеком своего времени и его настроений, которые на Волыни были прозападническими. Поэтому летописец написал роковую фразу: «О, злее зла честь татарская», определив тем самым будущее своего народа, своей страны, своей культуры. Удачный договор на Волыни вызвал «плач об обиде князя» [135, кн. 2, т.З, стр. 170]. Против такой категорической антипатии к татарам князь не мог ничего предпринять, даже если бы он этого хотел. Но, по-видимому, он был заодно со своим народом.

Поиски выхода. Компромиссная политика Даниила Романовича не дала тех положительных результатов, которых можно было бы от нее ожидать. Не будем забывать, что правитель небольшой державы зависит от своих подчиненных не менее, чем они от него. Приказ можно не выполнить, из рядов войска сбежать, дипломатическую миссию исказить, князя не восхвалять, а осуждать или высмеивать. Феодальная оппозиция многообразна и неуловима; важно только, чтобы у людей была возможность выбора между политическими программами и направлениями, а тут их было целых три.

В Ростово-Суздальской земле к татарам отнеслись положительно. Удельные князья поехали в ставку Батыя, где их пожаловали их же владениями и с миром отпустили по домам. В Великороссии согласились с тем, что Русская земля стала земля «Канови и Батыева», т.е. признали сюзеренитет монгольского хана (хотя престол в это время был вакантным) и Батыя как старшего в роде Борджигинов, и что «не подобает на ней жити не поклонившися им» [92, стр. 10–11].

Такое решение было оправдано внешнеполитической обстановкой. На западной границе шла жестокая война, и ливонцы вешали русских пленников. Сила была на стороне крестоносцев, имевших неограниченные ресурсы в европейском рыцарстве, снабжаемом купеческой Ганзой и руководимом опытными политиками – прелатами католической церкви. Подчинение папскому престолу было обязательным условием мира. Для Владимирского княжества второй фронт в этих обстоятельствах был бы этническим самоубийством. И наоборот, Батый хотел установить с русскими князьями искреннюю дружбу.

Монголы имели квалифицированную разведку из числа иноплеменников, принятых в войско. Венгерский монах Юлиан рассказывает о татарском после, знавшем венгерский, русский, куманский (тюркский), тевтонский (немецкий), сарацинский (арабский) и, естественно, татарский (монгольский) языки [3, стр. 81]. Татарский предводитель, взятый в плен чехами при Ольмюце, оказался английским тамплиером по имени Питер. Монголы знали о настроениях «христианского мира» и поддерживали православные страны – Никею, Грузию, Уйгурию, монофизитскую Малую Армению и Русь – против католиков, начавших крестовый поход против монголов и «схизматиков».

А на Руси великий князь Юрий II запретил доминиканским монахам проповедовать язычникам католичество и зимой 1237/38 г. изгнал их из своей земли [там же, стр. 89]. Эта принципиальная политическая линия поддерживалась не только народными массами суздальцев, не желавших менять исповедание и терять усвоенную и воспринятую культуру, но и крупными деятелями. Бывший «печатник» (канцлер) Даниила, митрополит Кирилл, «не согласился с политическим курсом холмского двора и в 1250 г. примкнул к политике Александра Невского» [100, стр. 271], наиболее последовательного борца за Русь. За эту линию он был канонизирован в 1547 г., хотя почитание его как святого началось сразу после кончины.

Итак, древнерусский настрой раскололся, а вместе с ним раздробился и этнос. При этом деление прошло на основе комплиментарности, т.е. каждый русский человек мог выбрать ту культуру, которая ему больше подходила: западную, католическую, или восточную – православную, несторианскую и монофизитскую, в Центральной Азии слившуюся в 1142 г. с несторианской [7, стр. 11; 48, стр. 133]. Ясно, что ведущая роль принадлежала не догматике, а мироощущениям, симпатичным друг другу.

Но было и третье направление – стремление к безоговорочному объединению с Западной Европой в ее гвельфском варианте. Михаил Всеволодович Черниговский, отец уже упомянутого Ростислава, владея очень короткое время Киевом, поставил митрополитом своего человека – игумена Петра Акеровича. Даниил Романович сверг его и разогнал его епископов, после чего Ростислав провел неудачную войну с Даниилом и остался жить в Венгрии, а Петр Акерович по повелению своего князя отправился в Лион просить у папы Иннокентия IV помощи против татар.

Михаил жил некоторое время в Венгрии, но, обиженный пренебрежительным отношением к себе, вернулся в Чернигов. Очевидно, он предполагал, что его переговоры с папой останутся татарам неизвестны. Не тут-то было! Батый имел достаточную информацию об изменнической деятельности черниговского князя. Однако он дал ему возможность оправдаться. У татар был своеобразный «детектор лжи»: подозреваемый должен был пройти между двумя большими кострами, а колдуны наблюдали за огнем и тем самым устанавливали правдивость показаний.

Насколько этот способ эффективен – сказать трудно, но князь Михаил от процедуры отказался и был казнен. Конечно, князя жаль, но какое правительство не наказало бы лицо доверенное, занимающее ответственный пост и уличенное в изменнических связях с врагом!

Это была трагедия не только князя Михаила, но и всего Черниговского княжества, которое с этого времени прекратило самостоятельное существование [59, стр. 117].

Надир. Одновременно с Черниговом стал клониться к упадку Полоцк. Проиграв войну с немцами за Подвинье, Полоцкое княжество стало жертвой литовских набегов, длившихся с 1216 по 1246 г. История этого периода может быть восстановлена крайне отрывочно, но видно, что уже в 1258 г. полочане выступают против Смоленска совместно с литовцами, а потом Полоцкая земля рассматривается как часть наследства Миндовга [1, стр. 239].

Дольше всех из западнорусских городов держался Смоленск, но и он в 1274 г. предпочел добровольное присоединение к Золотой Орде литовской оккупации. А ведь татары даже близко не подходили к Смоленску.

На этом всеобщем грустном фоне разложения некоторое время высилась фигура Даниила Романовича Волынско-Галицкого, ставшего вождем русских «западников». Даниил понимал, что зависимость от католической Европы обязывает ко многому, даже опасному и неприятному, но, видимо, общественное мнение на Юго-Западе было непреклонно. Не случайно же в 1254 г. Даниил принял от папы корону и скипетр и «воздвиже рать противу татар» [100, стр. 259].

В 1246 г. в Каракоруме проходили торжества по случаю избрания нового хана. На этот раз был избран Гуюк, сын Угэдэя и меркитки Туракины, злейший враг Батыя.

Еще в 1238 г., когда Гуюк и его юный племянник Бури (внук Джагатая) служили под командой Батыя, они вздумали с ним поссориться: на пиру, когда Батый поднял первую чашу, они оскорбили его. Батый выслал их из войска к отцам. Хан страшно разгневался на сына, посмевшего нарушить войсковую субординацию, но благодаря заступничеству приближенных простил его и отправил обратно в армию к Батыю [«Сокровенное сказание», §§ 275, 276]. Отношения между царевичами не улучшились.

И вот Гуюк стал ханом, вождем 130 тыс. воинов, а у Батыя и его братьев было всего 4 тыс. всадников. Ярослав стал выбирать сюзерена и союзника. С ним заигрывали, на пиру он занимал первое место. Гуюк был друг православия и враг папизма. Казалось бы, все складывалось хорошо для Ярослава, а значит, и для Руси. Но вдруг оказалось, что великий князь умер от яда, будто бы данного ему вдовствующей ханшей Туракиной, получившей донос от боярина Федора Яруновича, сообщившего, что Ярослав вступил в контакт с папой Иннокентием IV и Лионским собором.

Туракина была сибирячка, т.е. она была доверчива и импульсивна. Но даже при этом обвинение ее в отравлении гостя не было подтверждено. Сообщил об этой версии Плано Карпини, папский агент, т.е. лицо заинтересованное [120, стр. 7]. Но так или иначе, князь умер, а его дети Александр и Андрей убили доносчика.

Итак, попытки великих князей вывести страну из тяжелого кризиса ни к чему не привели, да и не могли привести, так как причиной создавшегося положения был естественный процесс старения системы, снижения уровня пассионарности, в чем никто из русских людей не был виноват, хотя им всем было от этого не легче.

Железный натиск Запада и неожиданный ураган с Востока столкнулись на территории Киевской державы, и она перестала существовать. Почему эта богатая, здоровая, прекрасная страна не оказала должного сопротивления соседям, не превосходившим ее ни в технике, ни в экономике, ни в культуре? Ответ на этот вопрос содержался в перечислении вереницы бед, далеко не полном. Впрочем, увеличивать количество упомянутых фактов не нужно. Приведенного необходимо и достаточно. Теперь можно констатировать, что инерция пассионарного толчка затухла и система распалась, причем часть ее вошла в западноевропейский суперэтнос, другая часть предпочла союз с Великой степью, объединенной Монгольским улусом.

Больше выбирать было не из чего, ибо возрождение Византии ни в кого не вселяло надежд, а «гниение» Аббасидского халифата шло неуклонно.

Казалось бы, Русь должна была стать добычей хищных соседей или, в лучшем случае, распасться на реликты, кое-как сопротивляющиеся ударам извне и внутреннему разложению. А вместо этого произошел взрыв пассионарности и начался новый виток этногенеза. Как и где это произошло?

И вот здесь намечается переход от истории – науки о событиях – к этнологии – науке о меняющихся поведенческих стереотипах. До сих пор мы отмечали политический и государственный упадок Древней Руси, распад единой системы на восемь «полугосударств», ослабление общерусского патриотизма и т.п. Но импульсы, породившие эти явления, были еще позитивными, хотя и недостаточными для процветания всей страны и культуры. Теперь же появились негативные феномены: предательство, хуже чего не бывает, и продажность, при которой наладить управление страной невозможно.

Приписывать внедрение этих качеств монголам несправедливо. Во-первых, они сами ими не обладали, а следовательно, и не могли никого им научить. Во-вторых, они были заинтересованы в верности русских князей, а не в изменах и обманах. Поскольку папа объявил крестовый поход против татар, то союз с православными монголам был нужен как воздух.

И наоборот, католикам было выгодно поднять русских против татар, чтобы вести войну на русской территории и русскими руками. Поэтому ясно, что заинтересованы в гибели князей от рук татар были именно папские дипломаты. А потом можно было расправиться с проклятыми «схизматиками» и построить на Русской земле вторую Латинскую империю.

Так и случилось в XIV в. во всей Западной Руси, а Восточная Русь уцелела благодаря оригинальной расстановке сил, которая обеспечила Руси полувековую передышку. Этого оказалось достаточно для спасения самого ценного наследия – культурной традиции.

 

В улусе Джучиевом

Смена этнической доминанты. Патриотизм – это искренняя любовь к этнической или суперэтнической традиции, с той разницей, что на уровне этноса лежит общность, основанная на сигнальной наследственности, а на уровне суперэтноса – общность культуры пусть даже заимствованной, но принятой искренне и добровольно.

На рубеже XIII–XIV вв. русские, несмотря на политическую раздробленность страны, осознавали свое системное единство по отношению к полякам, шведам, венграм, немцам, но не к грекам, болгарам, грузинам. Католичество было индикатором одного суперэтноса, а православие – другого. Конечно, суздальцы или волыняне знали, что они не византийцы или болгары, различие с ними было на порядок больше, чем между русскими в разных княжествах, но различие с католиками и мусульманами было на два-три порядка больше. Этническая симпатия (положительная комплиментарность) вызывала на Руси сочувствие к грекам в 1204 г., к болгарам в 1205 г., к половцам, породнившимся с русскими, в 1223 г. и к ижорянам в 1240 г.

И наоборот, победы Александра Невского в 1242 г. на Чудском озере и Даниила Галицкого под крепостью Ярославом в 1245 г. воспринимались как радость всей Руси постольку, поскольку инерция пассионарного напряжения этнической системы еще не затухла.

Но перечисленная выше вереница бед указала направление этнического процесса. К 1252–1257 гг. энтропия восторжествовала. Хотя войны не прекращались, но они шли уже не за Русь, превратившуюся на целый век в арену борьбы трех разных и враждебных друг другу суперэтносов: католического, мусульманского и степного. Основной доминантой последнего была не религия, а Яса Чингисхана.

Грандиозный поход Батыя в 1237–1242 гг. произвел на современников ошеломляющее впечатление. Но ведь это был всего лишь большой набег, а не планомерное завоевание, для которого у всей Монгольской империи не хватило бы людей. В самом деле, монголы ни на Руси, ни в Польше, ни в Венгрии не оставляли гарнизонов, не облагали население постоянным налогом, не заключали с князьями неравноправных договоров. Поэтому выражение «завоеванная, но не покоренная страна» полностью неверно. Завоевание не состоялось, потому что оно и не замышлялось. Батый имел задание рассеять половцев, что он и сделал, и заключить приемлемый мир с оседлыми соседями, от которых можно было бы не ждать контрудара. А это ему не удалось.

Католическая Европа находилась в акматической фазе этногенеза. Пассионарный перегрев рвал ее на части, что мешало завоеваниям, хотя те все-таки происходили. В 1250 г. умер глава гибеллинов – император Фридрих II, империя распалась, и папа Иннокентий IV смог счесть себя главой «христианского мира». Тогда-то Даниил Галицкий принял из рук папы королевскую корону Малой Руси. За это он должен был воевать против монголов и осторожно подготавливать унию с папизмом. Галиция превратилась из цитадели православия в небольшое европейское королевство, в вассала Престола святого Петра.

Иными словами, Малая Русь вынуждена была воевать не за свои, а за чужие интересы. Кончилось это разгромом 1259 г., когда монгольский нойон Бурундай принудил Даниила срыть свои крепости и дать свое войско как подкрепление для похода на Польшу.

Союз с Западом привел Галицию и ее народ к катастрофе. Через 80 лет, т.е. в 1339 г., польский король Казимир Великий «без единого выстрела» присоединил Галицию к Польше.

Насколько независимо чувствовала себя Северо-Восточная Русь, видно из того, что в 1248 г. законный наследник Великого княжества Владимирского Святослав Всеволодович, брат погибшего Ярослава, утвержденный на престоле Батыем, был выгнан Михаилом Ярославичем Тверским, прокняжив меньше года. Дни свои он закончил в Орде, тщетно добиваясь справедливости. Но в его судьбе был виноват не Батый, а центральное правительство в Каракоруме, где правила вдова Гуюка – найманка Огуль Гаймыш. Она отдала власть на Руси детям отравленного Ярослава: Александру – великое княжение и разрушенный Киев, а Андрею – богатое Владимирское княжество.

Этот раздел был основан на очередном женском легкомыслии. Андрей был «западник». Он породнился с Даниилом Галицким и готовил союз с Европой против монголов. Для Руси это означало, даже в случае победы, разорение, так как на ее территории должна была пройти война, введение унии, т.е. уничтожение национальной культуры, а в конце концов завоевание Владимирской и Новгородской земли рыцарями-крестоносцами, подобное тому, что произошло в Прибалтике.

Трудно сказать, понимал ли князь Андрей неизбежность последствий своей политики. Но золотой венец Даниила ослепил его. Зато князь Александр, правивший в Новгороде, великолепно разбирался в этнополитической обстановке, и он спас Россию.

В 1251 г. Александр приехал в Орду Батыя, подружился, а потом побратался с его сыном Сартаком, вследствие чего стал приемным сыном хана и в 1252 г. привел на Русь татарский корпус с опытным нойоном Неврюем. Андрей бежал в Швецию, Александр стал великим князем, немцы приостановили наступление на Новгород и Псков.

Помогая Александру, Батый был отнюдь не бескорыстен. У него самого была сверхсложная ситуация. В 1253 г. в Монголии должен был собраться курултай – общевойсковое собрание – для выборов нового хана. Страсти накалились настолько, что проигравшая сторона не просто рисковала головой, а должна была ее потерять. Силы были почти равны, и каждый лишний друг мог склонить чашу весов на ту или иную сторону.

Батыю был нужен надежный тыл. Даниил его обманул. Александру он поверил, и тот его не предал. Батый выиграл: его друг Мункэ стал великим ханом, а Батый – главой рода Борджигинов. Фактически эти двое разделили империю: Батый правил на западе, Мункэ – на востоке. А Александр?

Напрашивается вывод, что Даниил и Александр стоят друг друга. Один обожал немцев, другой – татар. А кто же был за русских?

Были в это время и княжества с древнерусскими традициями – между Днепром и Западным Бугом, между Припятью и Двиной. Эти так называемые Белая и Черная Русь не подчинялись ни немцам, ни татарам. А что они сделали, чем прославили свое имя, как защищали свою свободу от соседей-литовцев? Да никак! Гомеостаз сохраняет людей, которых принято считать нормальными. Потомки кривичей, дреговичей, радимичей каждый год пахали землю, собирали урожай, ткали полотно, шили рубахи и порты и не допускали мысли, что их жизнь может измениться. Так они и дожили до XIV в., когда произошло событие, положившее начало новому витку этногенеза.

То же на уровне массы. В те десятилетия, когда правители выбирали себе выгодных союзников, их народы выбирали себе друзей, с которыми они могли бы совместно жить и не вести бесконечных и ненужных войн. Наиболее актуальной эта проблема была для монголов, одержавших победу, но не сумевших ею воспользоваться. Большая часть победителей вернулась домой, и уже в 1243 г. силы Батыя были ничтожны [139].

По завещанию Чингисхана, его старший сын, Джучи, получил 4 тыс. монгольских воинов [139, т.И, стр. 33] с разрешением пополнять армию за счет населения покоренных стран. Старший сын Джучи-хана, Орда-Ичэн, имел ставку на берегах Иртыша и по закону получил одну тысячу воинов. Это была Белая, т.е. старшая, орда. От власти Орда-Ичэн отказался. Третий сын – Шейбан – кочевал от Тюмени до Аральского моря с Синей ордой, в его распоряжении была еще одна тысяча. На долю Батыя, главы Большой, или Золотой, Орды, пришлось всего 2 тыс.: хины (мобилизованные чжурчжэни) [48, стр. 313–314], артиллерия, т.е. обслуга военных машин, и мангуты.

К этому ядру добавлялось ополчение, число коего Н.Веселовский определил, видимо, правильно в 25 тыс. [21]Факт внутренней перестройки этносистемы определяется либо накоплением, либо растратой биохимической энергии живого вещества биосферы, а устойчивость неоднородной системы – законом единства и борьбы противоположностей. Дискретность этногенезов и этнической истории, или, что то же, существование «начал» и «концов», есть прямое проявление закона отрицания отрицания, согласно которому рождение и смерть любой системы неразрывно связаны друг с другом.
. Ясно, что без верных друзей такой улус просуществовать 240 лет не мог. Кто же были сторонники ханов Золотой, Синей и Белой Орды? Кыпчаки.

Наиболее тонким и умным надо признать краткое описание улуса Джучиева Аль-Омари: «В древности это государство было страной кыпчаков, но когда им завладели татары, то кыпчаки сделались их подданными. Потом они смешались и породнились с кыпчаками, и земля одержала верх над природными и расовыми качествами их, и все они стали точно кыпчаки, как будто одного с ними рода» [139, т. 1, стр. 325]. Это можно назвать географическим детерминизмом, но ведь жесткая связь этноса с ландшафтом через способы хозяйства бесспорна.

Будучи в абсолютном меньшинстве, золотоордынские монголы не имели возможности создать деспотический режим. Поэтому Орда возглавляла конфедерацию местных этносов, удерживаемых в составе государства угрозой нападения. «Черкесы, русские и ясы не в силах сопротивляться султану этих стран и потому (живут) с ним как его подданные, хотя у них и есть цари. Если они обращались к нему с повиновением, подарками и приношениями, то он оставлял их в покое, в противном же случае делал на них набеги и стеснял их осадами» [там же, стр. 231].

Гораздо круче расправлялись монголы со своими азиатскими противниками, жившими по обе стороны Уральского хребта. Юлиан, венгерский монах, бывший свидетелем покорения Приуралья в 1236 г., сообщает: «Во всех завоеванных царствах они убивают князей и вельмож, которые внушают им опасения. Годных для битвы воинов и поселян они, вооруживши, посылают против воли в бой вперед себя. Других… оставляют для обработки земли… и обязывают тех людей впредь именоваться татарами» [3, стр. 87]. Так этноним «татар» получил расширенное, суперэтническое значение.

Столь жестокие меры, видимо, объясняются тем ожесточением, которое сопутствует любой затяжной войне. Меркиты беспрерывно воевали с монголами с 1201 по 1216 г., а башкиры – с 1220 по 1235 г., всего 34 года, тогда как поход через Русь занял только 3 года, и уже в 1243 г. был достигнут мир, приемлемый для обеих сторон. Начались частые поездки в Золотую Орду русских князей [111]Из стихотворения А.Блока «Русь моя, жизнь моя, вечно ль нам маяться?»
, откуда те привозили жен-татарок. Пресечение Александром Невским попытки перехода в стан враждебного Запада повело к той системе этнического контакта, которую следует назвать симбиозом. Эта фаза продолжалась до 1312 г. – до принятия ханом Узбеком ислама как государственной религии.

Из самых разных мест ездили в Орду и поступали там на службу, чтобы сделать военную карьеру, которая была недостижима для простых ратников и смердов на своей родине [48, стр. 398–399]. В Золотой орде все время шли интриги, а в 1273–1299 гг. пылала внутренняя война между узурпатором Ногаем и законными ханами – Чингисидами. Русские князья принимали в ней самое живое участие. Один сын Александра Невского, Дмитрий, и сын Даниила Галицкого, Лев, поддержали Ногая (100, стр. 296–297], а Андрей Александрович и его дядя Василий Ярославич – законных ханов. В условиях этой напряженной войны русские княжества имели возможность оторваться от Орды, но они этого не сделали [92, стр. 69–75]. Наоборот, независимый Смоленск просил принять его в состав улуса Джучиева, чтобы получать помощь против посягательств Литвы, и на время стал щитом России. Татарская помощь остановила натиск с запада.

Но и на востоке было непросто. В XIII в. Волга еще не была «русской рекой». Пограничным городом Руси в 1220 г. стал Нижний Новгород, воздвигнутый на месте мордовской крепости, взятой приступом. От устья Оки до Дербента и Хорезма простиралась мусульманская страна, завоеванная монголами. Блестящая культура Ислама обольщала многих монгольских ханов и батуров, что весьма влияло на политику улуса Джучиева. Первым мусульманином на троне Сарая стал брат Батыя – Берке, вступивший в войну со своим двоюродным братом – ильханом Ирана Хулагу. Однако он не рискнул поссориться с Александром Невским и даже разрешил в 1260 г. учредить в Сарае православную епископию. Зато несториан он притеснял беспощадно.

Сменивший его Менгу-Тимур был последователем традиционной монгольской религии бон, так же как Телебуга и Тохта – противники Ногая, бывшего тайным мусульманином. Карьеру Ногай сделал благодаря тому, что хан Туда-Менгу, вступивший на престол в 1280 г., был настроен мистически и в 1283 г. превратился в суфийского дервиша, выпустив власть из рук.

Наконец, царевич Узбек отравил хана Тохту в 1312 г., победил хана Белой Орды Ильбасмыша (1315–1320) и объявил ислам государственной религией Золотой орды. Царевичи и нойоны, отказавшиеся предать веру отцов, были казнены. Обязанность сменить религию не распространялась на русских, что говорит об известной самостоятельности Руси. Язычники, жившие в русских княжествах, тоже не принуждались к принятию ислама. Из всего этого следует, что военную победу одержали монголы – степной суперэтнос, а идеологическую – мусульмане.

Трудно переоценить значение реформы Узбека. Он превратил степной улус в купеческий султанат; таким образом, поволжские этносы вошли в мусульманский суперэтнос. Опорой Узбека было население, покоренное Батыем, горожане, которых в XIII в. называли «сартаульский народ», и уцелевшие от резни половцы, составившие войско Ногая. Конечно, новому режиму подчинились не все. Пассионарная часть монголов заявила Узбеку: «Ты ожидай от нас покорности и повиновения, а какое тебе дело до нашей веры и исповедания и каким образом мы покинем закон и ясак Чингис-хана и перейдем в веру арабов?» [139, т. 1, стр. 197, 385, 510; т. 2, стр. 100, 104]. В ответ на это последовали казни нойонов, бахши и волшебников. Великая степь, никогда не знавшая религиозных преследований, столкнулась с этим омерзительным проявлением цивилизации, ибо в организации «инквизиции» мусульмане не уступали католикам.

Тот, кто хотел сохранить свободу совести, должен был бежать. Куда? В Иране Газан-хан принял ислам еще в 1295 г. В Египте и Сирии господствовали мамлюки – половцы, проданные туда монголами и захватившие власть; попасть к ним в руки для ордынского богатыря было хуже смерти. Западная Европа находилась в состоянии постоянной холодной войны с Ордой. Добраться до Китая, где правила веротерпимая династия Юань, было практически неосуществимо из-за дальности и трудности путей. Единственным местом, где татары – противники ислама могли найти приют и дружелюбие, были русские княжества [48, стр. 401–402], с которыми ревнителей древней традиции (многие из них родились от смешанных браков) связали полвека совместной жизни. Так появились на Руси… Аксаков, Алябьев, Апраксин, Аракчеев, Арсеньев, Ахматов, Бабичев, Балашов, Баранов, Басманов, Батурин, Бекетов, Бердяев, Бибиков, Бильбасов, Бичурин, Боборыкин, Булгаков, Бунин, Бурцев, Бутурлин, Бухарин, Вельяминов, Гоголь, Годунов, Горчаков, Горшков, Державин, Епанчин, Ермолаев, Измайлов, Кантемиров, Карамазов, Карамзин, Киреевский, Корсаков, Кочубей, Кропоткин, Куракин, Курбатов, Милюков, Мичурин, Рахманинов, Салтыков, Строганов, Таганцев, Талызин, Танеев, Татищев, Тимашев, Тимирязев, Третьяков, Тургенев, Турчанинов, Тютчев, Уваров, Урусов, Ушаков, Ханыков, Чаадаев, Шаховской, Шереметьев, Шишков, Юсупов [10]Византийское посольство к гуннам в Северное Причерноморье было в 412 г. [см.: 4, стр. 55].
.

Этот перечень лишь отчасти отражает тот размах, который приобрела русско-татарская метисация. Много рядовых воинов поселились на юго-восточной окраине, были зачислены в пограничные отряды и составили сословие дворян-однодворцев [74, стр. 127–134] – подобие польской «застенковой шляхты». Только Екатерина II, упрощавшая систему Российской империи, перевела их в сословие государственных крестьян. Ареал однодворцев стал рубежом между двумя новообразовавшимися этносами – великорусским и татарским, и, более того, между двумя суперэтносами – православным и мусульманским.

Факты и оценки. Перечисление событий в их связи и последовательности есть необходимый фундамент истории – без этого фундамента никакое здание стоять не может, но жить в фундаменте не будут даже мыши. Людям необходимы стены с окнами, крыша и внутренняя отделка комнат. В истории роль последних занимает анализ, т.е. обнаружение причин и следствий, и синтез – воспроизведение эпохи относительно нас – потомков, ее изучающих. А эти воспроизведения бывают разнообразны, хотя отнюдь не равноценны.

В середине XIII в. в зените находились две могучие системы: 1) теократия папы Иннокентия IV, победившего заклятого врага папства императора Фридриха II и добившегося распадения Германской империи, а потом покончившего с Сицилианским королевством – последним оплотом гибеллинов (1250–1266); 2) Монгольский улус потомков Чингиса, в 1260–1264 гг. расколовшийся на части от внутреннего пассионарного перенапряжения. А между этими гигантами возникли два маленьких этноса, которым принадлежало грядущее: Литва и Великороссия. С их даже не рождением, а зачатием связаны незабываемые имена: Миндовг и Александр Невский. Люди их помнят поныне, и не зря.

Полвека шло победоносное наступление крестоносцев на прибалтийские этносы и в 1250 г. увенчалось, казалось бы, решающим успехом: князь Литвы Миндовг принял крещение по латинскому обряду, что формально делало его союзником папы римского. В том же году принял от папы королевскую корону Даниил Галицкий, став из князя королем Малой Руси (Rex Russae minoris). Можно было подумать, что дорога на Восток открыта; послы папы пытались склонить на свою сторону Александра Суздальского и Новгородского, но… все успехи оказались эфемерными. Крестившись и тем самым усыпив бдительность папы, литовский князь оказывал помощь языческой жмуди в войне с Орденом, а после решительной победы над рыцарями у озера Дурбе в 1260 г. отрекся от католической веры и перебил католиков, бывших при его дворе [100, стр. 249]. Более того, Александр и Миндовг заключили союз против немецкого железного натиска на Восток. Александр съездил в Орду и договорился о союзе с ханом Берке, братом Батыя и его наследником. Ливонскому ордену грозил разгром, но… в один и тот же год был зарезан 43-летний Миндовг и умер его ровесник Александр. Поход на Орден не состоялся.

Да, видимо, у немцев была неплохая агентура. Кинжалы и яд сработали вторично, после гибели Ярослава Всеволодовича, и опять в нужный момент. Ливония уцелела, но вынуждена была перейти к обороне. Новгородцы под Раковором, а литовцы при Карузене выиграли битвы у крестоносных рыцарей. Немецкие феодалы стали отказываться ехать в Ливонию [100, стр. 248], ибо война была опасной и бесперспективной. А тут еще в 1261 г. никейские греки вернули Константинополь, а египетские мамлюки стали брать крепость за крепостью в Палестине. Колониальная экспансия под знаменем латинского креста захлебнулась и на севере, и на юге.

Такой поворот событий, несколько неожиданный для современников, вызвал живой интерес у позднейших исследователей. Обзор литературы вопроса сделал В. Т. Пашуто, выделив две точки зрения: свою собственную и «неправильную». Среди защитников последней он отметил польского историка И. Уминского и немецкого – А. М. Амманна.

И.Уминский пишет, что папа Иннокентий IV «делал все, чтобы помочь Даниилу, – писал еще раз татарам, пытался использовать рыцарей – меченосцев и крестоносцев, прекращал чешско-венгерские споры, крестил и короновал Миндовга Литовского, завязал переписку с Александром Невским Суздальским, проектировал крестовый поход из Чехии, Моравии, земель полабских, Поморья и Польши, назначил специального легата для проповеди крестового похода» [100, стр. 239].

А. М. Амманн считает, что Александр Невский совершил ошибку, когда отверг союз с папством и подчинился власти татар. Эта позиция «положила предел западному культурному влиянию на многие десятилетия». Амманн приписывает Александру «полное отвращение к Западу», а также нежелание того, чтобы «Россия стала предпольем европейской крепости в оборонительном сражении с татарами». Папа предполагал включить в оборонительный фронт всю Россию, а когда это не удалось, то он призвал всех, на кого он имел влияние, к борьбе с татарами и их союзниками, т.е. с русскими. Активная деятельность курии в 1250–1260 гг. привела к унии с Римом Литву с западнорусскими землями и Галицко-Волынскую страну. Затем произошел разрыв – ответный удар враждебного Риму Востока, который предопределил судьбу Северной России и земель, которые она впоследствии «будет собирать» [100, стр. 239–242).

Эту концепцию В. Т. Пашуто осуждает, справедливо указывая, что она антирусская. Но возникает законное недоумение: а чего было ждать русским от немецкого иезуита и польского националиста? Со своей точки зрения, они были вполне логичны, желая, чтобы последние русские богатыри сложили головы, защищая католическую идею; а случайно уцелевших можно было повесить, как уже было проделано в Эстляндии. В. Т. Пашуто не верит в искренность папских легатов, соблазнявших русских князей принять бескорыстную помощь Запада [там же, стр. 275], и он прав! Но почему-то он осуждает и обратную концепцию, высказанную в 1925 г. Г. В. Вернадским, что «Александр Невский, дабы сохранить религиозную свободу, пожертвовал свободой политической, и два подвига Александра Невского – его борьба с Западом и его смирение перед Востоком – имели единственную цель – сбережение православия как источника нравственной и политической силы русского народа».

Обе концепции логичны, но первую В. Т. Пашуто называет «фальсификацией», хотя она откровенна до цинизма, а вторую – «мракобесием», очевидно предполагая, что Александр Невский должен был выучить исторический материализм и сдать его при помощи «машины времени».

А сам В. Т. Пашуто, подводя итоги, констатирует, что война Александра Невского с Западом – благо, с Востоком – была бы желательна, а лучше всего было бы, если бы Юго-Западная Русь играла ведущую роль в мировой политике(100, стр. 277]. Да, любопытно было бы увидеть Даниила Романовича главой страны от Желтого моря до Бискайского залива! Но лучше воздержимся от обсуждения этой перспективы.

В советской историографии теме католической агрессии на Востоке посвятил свое исследование Б. Я. Рамм. Как и следовало ожидать, его оценки диаметрально противоположны тем, которые мы встречали у католических историков. Обстоятельно разобрав множество отдельных высказываний в разнообразных источниках, Б. Я. Рамм приходит к выводу, что в 1245 г. «в папской курии был выработан план, в соответствии с которым решено вести переговоры в двух диаметрально противоположных направлениях: и с русскими и с татарами» [121, стр. 151]. Цель заключалась в том, чтобы подчинить Русь Риму, уговорив татар согласиться на такую сделку. Доказательства для своей гипотезы Б. Я. Рамм ищет в анализе переговоров, которые папские послы вели в Каракоруме в 1246 и 1253 гг.

Версия Б. Я. Рамма представляется несколько надуманной. То, что папские послы восхваляли папу и его церковь, естественно, но ни о чем не говорит. Просто они не имели права произносить что-либо иное. Монголы и русские это знали и не придавали значения попыткам проповеди. Ведь монголы сами, руководствуясь дипломатическим этикетом того времени, предлагали папе подчиниться Вечному Богу и его сыну – Чингису [120, стр. 171–173]. Понимать этот текст буквально не следует, ибо он был составлен в 1253 г., через 26 лет после смерти Чингиса.

Реальным было то, что ханы Гуюк и Мункэ и князь Александр Невский [13, стр. 175–176] отказались от контактов с Западом в лице папы, как они отвергли бы особу императора, если бы победа досталась ему. Комплиментарность романо-германского суперэтноса с восточными соседями была отрицательной. Монголы принимали православие, ислам и теистический буддизм, но не католичество. Выбор их был подсказан не поиском выгоды, а симпатией, лежащей в сфере подсознательного, т.е. в природе.

Факты без оценок. Аксиологический, т.е. оценочный, подход принят многими историками, и очень давно. Он соблазняет легкостью интерпретации и подбора фактов, создает иллюзию полного понимания очень сложных проблем, ибо всегда в конфликтных ситуациях можно симпатизировать одной из сторон, а на вопрос: «Почему вы сделали именно этот выбор?» – ответить, что эта сторона лучше, прогрессивнее, справедливее, а главное – мне больше нравится. По сути дела, такой историк выражает себя через подобранный им материал и тем самым заставляет читателя изучать не Александра и Дария, а взгляд на них Белоха, Дройзена, Калистова или Арриана и Низами. Но ведь нам интересны не авторы, а причинно-следственные связи этнических процессов, а они не имеют категории ценности. Следовательно, аксиология не помогает, а мешает понимать суть природных явлений, таких, как этногенез.

Вернемся в XIII в. Восемь миллионов обитателей Восточной Европы подчинились четырем тысячам татар. Князья ездят в Сарай и гостят там, чтобы вернуться с раскосыми женами, в церквах молятся за хана, смерды бросают своих господ и поступают в полки баскаков, искусные мастера едут в Каракорум и работают там за высокую плату, лихие пограничники вместе со степными батурами собираются в разбойничьи банды и грабят караваны. Национальная вражда изо всех сил раздувается «западниками», которых на Руси всегда было много. Но успех их пропаганды ничтожен, ибо война продолжает идти: в Карпатах – с венграми, в Эстонии – с немцами, в Финляндии – со шведами.

Вот эту систему русско-татарских отношений, существовавшую до 1312 г., следует назвать симбиозом. А потом все изменилось…

Отрицательное отношение русских политиков и дипломатов XIII в. к немцам и шведам вовсе не означало их особой любви к монголам. Без монголов они обошлись бы с удовольствием, так же как и без немцев. Более того, Золотая Орда была так далека от главного улуса и так слабо связана с ним, что избавление от татарского «ига» после смерти Берке-хана и усобицы, возбужденной темником Ногаем, было несложно. Но вместо этого русские князья продолжали ездить кто в Орду, а кто в ставку Ногая и просить поддержки друг против друга. Дети Александра, Дмитрий и Андрей, ввергли страну в жестокую усобицу, причем Дмитрий держался Ногая, а Андрей поддерживал Тохту, благодаря чему выиграл ярлык на великое княжение.

До тех пор пока мусульманство в Золотой Орде было одним из терпимых исповеданий, а не индикатором принадлежности к суперэтносу, отличному от степного, в котором восточные христиане составляли большинство населения, у русских не было повода искать войны с татарами, как ранее – с половцами. Татарская политика на Руси «выражалась в стремлении… всячески препятствовать консолидации, поддерживать рознь отдельных политических групп и княжеств» [92, стр. 5]. Именно поэтому она соответствовала чаяниям распадавшейся державы, потерявшего пассионарность этноса. Процесс этот, как было показано выше, начался еще в XII в. и закончился, как мы знаем из общедоступной истории, в XIV в., когда наступила эпоха «собирания» земель. Совершенно очевидно, что здесь дело было не в слабых татарских ханах Сарая, а в новом взрыве пассионарности.

Таким образом, заслуга Александра Невского заключалась в том, что он своей дальновидной политикой уберег зарождавшуюся Россию в инкубационной фазе ее этногенеза, образно говоря, «от зачатия до рождения». А после рождения в 1380 г. на Куликовом поле новой России ей никакой враг уже не был страшен.

И наконец, чтобы покончить с побочной, т.е. историографической, темой, необходимо развеять еще один миф. В Монголии после смерти Угэдэя создались две партии, крайне враждебные друг другу. Во главе первой стоял царевич, ас 1246 г. – хан Гуюк, вторую возглавляли Батый и дети Тулуя (Толуя), старший из которых – Мункэ – был другом Батыя. Мункэ поддерживали несториане, Гуюк искал союза с православными.

У Монголии было два сильных врага: багдадский халиф и папа.

Сила монголов была в мобильности. Они могли выиграть маневренную войну, но не оборонительную. Поэтому остро встал вопрос: на кого идти? На папу, в союзе с русскими и греками, или на халифа, при поддержке армян и персидских шиитов?

Батый обеспечил престол Мункэ, тем самым обратив силы Монголии на Багдад и освободив от угрозы Западную Европу. Он считал, что дружба с Александром Невским надежно защищает его от нападения с Запада, и был прав. Таким образом, ход событий сложился в пользу «христианского мира», но не вследствие «героического сопротивления русских», русским ненужного [92, гл. 1], а из-за его отсутствия. Зато династия Аббасидов погибла, и, если бы не вмешательство крестоносцев, предавших монгольско-христианскую армию, Иерусалим был бы освобожден.

На второй натиск у монголов не хватило пассионарности, растраченной в полувековой междуусобной войне (1259–1301). Итак, походы монголов 1201–1260 гг. есть история пассионарного толчка или, точнее, энергетического взрыва, погашенного энтропией. Поэтому поиски здесь правых и виноватых или добрых и злых бессмысленны, как любые моральные оценки природных процессов. Они только мешают разобраться в механизмах изменений причинно-следственных связей в сложных вариантах суперэтнических контактов.

Путем зерна. Диалектика природных явлений предполагает обязательное сочетание жизни и смерти. Согласно закону отрицания отрицания, смерть есть необходимое условие для продолжения любого процесса жизни, и, когда в поле зрения наблюдателя находились короткие отрезки линейного времени, этот тезис не вызывал сомнений даже у древних греков.

Однако к длинным отрезкам времени они относились иначе. «Только горы вечны, да Полярной звезды никто не сдвинет», – говорил герой античной драмы, настолько умный, что даже Олимпийцев считал смертными или, точнее, возникшими и конечными. Римляне были проще и называли свою столицу «Вечным городом», а их культурные наследники, европейцы, полагают вечным линейный прогресс и очень сердятся на тех философов истории, которые говорят об упадках цивилизаций. Обыватель, даже в стенах академий, готов допустить, что исчезнет кто-то, но не он и его институт.

Тем не менее диалектика права. Для продолжения любого процесса, в том числе этногенеза, обрывы и перестройки – такой же элемент развития, как и периоды плавного накопления ценностей. Поскольку этносы таксономически находятся между биологическими категориями – видами и организмами, то срок их существования не может быть определен визуально – слишком долог, а в масштабах культурологии он слишком краток. Возникает вопрос: что является предметом конечным и смертным, если пирамиды и Акрополь пережили египтян и греков, а люди размножаются и человечество все время обновляется? Ответ прост: система этноса, исчезающая вследствие энтропии. А элементы ее – люди – иногда перестраиваются в новые системы, а иногда костенеют в состоянии реликтов.

Для определения и описания начальных и конечных фаз этногенеза нужен широкий охват «временных лет», длинные промежутки линейного времени, которое иным способом сливается в сплошные линии, разумеется для нашего глаза. Как трудно бывает определить «начало» этноса, да и его «конец». С точностью до одного года это вообще невозможно; с точностью до одной жизни – тоже; но с точностью до полутора-двух веков можно, а этого достаточно.

Как говорилось выше, Византия и славянский мир были ровесниками. Значит, и старение их шло синхронно. В ΧΠΙ в. Византия путем грандиозного усилия избавилась от французов и венецианцев, продлив свое существование до 1453 г. как персистент, а затем остаток византийцев – реликт – влачил существование в мусульманском Стамбуле, пока не был вырезан в 1827 г. по приказу султана в отмщение за восстание в Морее. Так кончилась этносоциальная система, хотя потомки уцелевших «ромеев» еще встречаются в Южной России.

Русичам грозила худшая судьба: они перемешались с мерей, мордвой, муромой, ятвягами и куманами, так что их ожидало превращение в этническую химеру, а затем и аннигиляция. Но на рубеже XIII–XIV вв. заметен, а потом стал очевиден (разумеется, для историков, а не для современников – по причине аберрации близости) мощный негэнтропийный импульс, или пассионарный толчок. Ось этого толчка прошла от Пскова до Бруссы и дальше на юг, до Абиссинского нагорья, где уже обратился в пыль древний Аксум. На беду для греков, ось толчка прошла восточнее Константинополя; в Малой Азии население, увлеченное мистическим учением Джелял ад-Дина Руми (умер в 1273 г.), отошло от православия, так что его пыл и страстность пошли на защиту ислама. Удивляться не надо: пассионарность определяет силу, а доминанта (ментальность) – ее направление. Зато нашим предкам повезло: пассионарность, как катализатор, спаяла рыхлую массу в монолит – Россию.

Древним этносом можно и следует называть тот, который избег обновления, как бы оно ни шло, будь это пассионарный толчок, или импорт пассионарности от соседей, или метисация, при которой неизбежно теряются некогда живые традиции. Так, ось пассионарного толчка IX в. миновала Британию, но норманны и французы принесли туда пассионарные гены в XI–XII вв., и смешанный этнос под властью Плантагенетов смог провести тяжелую Столетнюю войну, покрыв себя славой.

Великороссия обновилась за счет христианских монголов и крещеных литовцев, Малороссия – за счет половцев, но «чистым» древнерусским племенем остались белорусы. Их не затронули ни ордынские чамбулы (отряды, совершавшие набеги), ни малочисленные литовцы, подарившие потомков своих витязей Москве и Варшаве, ни немецкие рыцари, отбитые при Грюнвальде в 1410 г. Белоруссия дожила, как древнерусский заповедник, до своей мемориальной фазы, и как таковую ее описал образованный белорусский писатель XX в. Верить ему можно, хотя он говорит от лица персонажа:

«И все же неприкаянный мы народ… Этот позорный торг родиной на протяжении семи столетий! Поначалу продали Литве, потом, едва народ успел ассимилировать ее, полякам, всем, кому не лень… Несчастная Беларусь! Добрый, покладистый, снисходительный, романтичный народ в руках такой погани (шляхты. – Л. Г.)… Отдает чужакам лучших своих сынов, лучших поэтов, нарекает чужаками детей своих, пророков своих, как будто очень богат.

Отдает на добычу своих героев, а сам сидит в клетке над миской с бульбой да брюквой и хлопает глазами» [71, стр. 412–413]. Автор жалеет свой народ. И не зря!

В Восточной Европе пассионарный толчок поднял к исторической жизни два этноса: литовцев и великороссов. На старте они были в разных положениях. Древние балты находились в состоянии гомеостаза. Они, как североамериканские индейцы, мужественно защищались от колонизаторов, часто побеждали рыцарей, но победить организованную этносоциальную систему не могли. Их ждала участь пруссов и полабских славян, если бы в их среде не появились люди, способные на сверхнапряжение, подобные Гедимину, Кейстуту, Витовту, Ольгерду. Первым из людей этого нового склада был Миндовг, ровесник Александра Невского. Оба родились в 1220 г., и если допустить, что причина толчка сработала именно тогда, то для того, чтобы стать фактором этнической истории, требовалось больше 100 лет. Для Литвы так оно и было.

Россия начинала не с нуля, а с отрицательных величин выродившейся цивилизации. Поэтому она отстала от Литвы, правда на одно поколение, но этого оказалось достаточно, чтобы Гедимин, Ольгерд и Витовт стали господами всей бывшей Киевской Руси, за исключением Галиции, которой овладели поляки. Если бы литовцы сумели слиться с покоренным большинством культурного населения своего государства, то они стали бы великой державой. Но этому помешал сладкий соблазн – католическая Польша, уже вобравшая в себя изрядную долю европейской цивилизации. «Нет на свете царицы краше польской девицы», – писал Адам Мицкевич. Литовские витязи не устояли против очарования развитой культуры, уже достигшей эпохи Возрождения, – и половина Литвы втянулась в западноевропейский суперэтнос.

А Россия оказалась в изоляции. Культуру она унаследовала от Византии, но в единый суперэтнос с ней не слилась. Евразийские малые этносы были русским близки. Ландшафт, способы хозяйствования, демонология (ибо в тонкостях христианской догматики мало кто разбирался) роднили население единого лесостепного региона. Но победа соседнего мусульманского суперэтноса, овладевшего в 1312 г. Поволжьем и Причерноморьем, вызвала многовековую войну, которую многие историки пытались экстраполировать в прошлое.

Великороссия, чтобы не погибнуть, вынуждена была стать военным лагерем, причем былой симбиоз с татарами превратился в военный союз с Ордой, который продержался более полувека – от Узбека до Мамая. В этот период великоросский этнос переживал инкубационную фазу. Он на время потерял даже общее наименование. Тогда и долго после говорили: «Московиты, тверичи, рязанцы, смоляне, новгородцы», и только в 1380 г. на Куликово поле пошли русские. И хотя Москва, присоединив к своим владениям Великое княжество Владимирское в 1362 г., стала признанной столицей России, для того чтобы население ощутило себя этносом, понадобился подвиг, ставший моментом рождения и государства, и народности, и культуры, и воинского духа, позволившего потомкам витязей XIV в. жить и побеждать, ориентируясь на самих себя. Сил у русских людей хватало, потому что это были новые силы, новый запас энергии.

И любопытно, что аналогичный подъем наблюдается в Турции, за исключением восточной части Малой Азии, находившейся вне полосы пассионарного толчка. Туркмены Карамана, Диарбекра и Азербайджана не уступали туркам-османам ни в храбрости, ни в искусстве верховой езды, ни в верности шейхам, но они стали жертвой османов, которые в XIV–XV вв. были способны на большее.

Та же участь постигла Золотую Орду, в составе которой были древние этносы Среднего Поволжья и «вкрапления» в их среду из Монголии и Джунгарии. Они не были затронуты пассионарным толчком, так как находились восточнее его ареала. Поэтому они не слились в единый этнос, несмотря на социальную и языковую близость и даже единство культуры, воспринятой ими из мусульманских стран, с коими их связывала международная торговля.

Золотая Орда была химерой, тогда как Белая Орда стала ядром образования нового самостоятельного этноса – казахов.

Понимали ли это русские князья XIV в.? Возможно, потому что они за вносимую ими дань требовали и получали военную помощь против Запада и имели крепкий барьер, защищавший их от готовящихся ударов с Востока. За это заплатить стоило, и, что любопытно, после гибели «доброго царя Джанибека», когда в Орде началась «великая замятия» – серия убийств ханов и резня между их нухурами, русские князья продолжали ездить в Орду с данью, поддерживая установившийся и устраивавший их порядок.

Но этот «порядок» был неустойчив. Социальная структура без этнической основы кололась на отдельные этносы, суперэтническое название которых было «татары». Возникли татары казанские – потомки болгар, астраханские – потомки хазар, ногайские – потомки гузов, крымские – смешанный этнос из многих народов, сибирские – осколок Синей орды, литовские – удальцы, завербованные Витовтом, и некоторые реликты: кумыки, аккерманские, очаковские и др. В Великороссии татары легко ассимилировались – взаимная комплиментарность была положительной – и помогали московским князьям в их многовековой войне с Литвой, а хан крымских татар стал вассалом турецкого султана. Турция находилась в той же фазе подъема, что и Великороссия и Литва.

И ведь что важно и особенно интересно: пассионарный толчок XIII–XIV вв. прошел между Вильной и Смоленском, через Минск й Киев, причем Тверь и Москва находились на восточной периферии его ареала. Так почему же именно они проявились как регионы, наиболее способные к развитию, а коренные земли Древней Руси, не затронутые походом Батыя, стали жертвой сначала литовской, потом польской агрессии? Попробуем разобраться.

XIII век – фаза инкубации. Поэтому история XII в. не дает возможности выделить моменты будущего взлета. Они просто не фиксировались современниками, писавшими летописи. Но уже в начале XIV в. государство Гедимина называлось литовско-русским, и русское православие успешно соперничало с литовским язычеством. Исповедание той или иной религии подобно лакмусовой бумажке для описания процессов этногенеза.

И тем не менее в конце XIV в. языческая Литва с королем Ягайло примкнула к Западу, а оппозиция, возглавляемая князьями Витовтом и Свидригайло, потерпела поражение. Границы западного суперэтноса продвинулись до Полоцка и Смоленска, а политическое господство – до Вязьмы и Курска. Чрезвычайно слабое сопротивление русского населения Белой, Черной и Червленой Руси бесспорно, но почему через 80 лет после похода Батыя, кстати не затронувшего Западной Руси, в 1321 г., князь Гедимин у реки Ирпень разбил русских князей и взял Киев, а в 1339 г. польский король Казимир занял Галицию, не выпустив ни одной стрелы? Куда же девалась древняя русская доблесть и где новая пассионарность?

Преодолеть инерцию древней, пусть ослабевшей, системы всегда трудно. Поэтому новые этносы возникают на границах этнических ареалов, где исходные субстраты лабильны и неустойчивы. Значит, пассионариям надо было искать применения своим силам на границах родины. Одни из них отправились служить в полиэтническую Великороссию, сохранив веру и культуру, другие – в Польшу, потеряв религию, но оставив своим потомкам родную землю, третьи – на южную границу, опустошенную беспорядочными столкновениями между кучками степных тюрок и русских дружинников, оставшихся без князей. И там, перемешавшись с крещеными половцами, они создали новый этнос – малороссы (сохранившееся старое название), или козаки (тюркское наименование людей без начальства), или украинцы (так их звали поляки).

Этот этнос проявил невероятный героизм, ибо он вернул заброшенную землю – вывел ее из запустения, сохранил культурную доминанту и саблей добыл политическую свободу. Даже включившись в состав государства Московского, украинцы обрели в нем экологическую нишу, заняв должности от чиновников и офицеров до канцлера (Безбородко) и мужа царицы (Разумовский), так как общность, унаследованная от Древней Руси, – книжная культура и византийское православие – не мешала северным и южным русским жить в симбиозе, а татарская примесь, равная у тех и других, только усложняла поведенческий стереотип новой России, что шло ей на пользу.

Итак, в смене суперэтносов наблюдается не преемственность, а, говоря языком математики, «отношение». Русские как этнос относились к древним русичам, как французы к галлам или итальянцы эпохи Возрождения к римлянам времен Калигулы, а «запустение» и «иго» – это «водораздел» между двумя этногенезами. Сделаем вывод: русские относительно Западной Европы – не отсталый, а молодой этнос.

 

«Я, русский человек, всю жизнь защищаю татар от клеветы»

[36]

(Беседу ведет журналист Альянс Сабиров)

Эти встречи отложились в памяти так ярко и выпукло, что при каждом воспоминании они «прокручиваются» перед глазами, словно кадры видеофильма. Впрочем, если брать во внимание именно зрительный ряд, то примечательного в них вроде бы не так и много. Ибо это, с внешней стороны, просто беседы – в рабочем кабинете среди книг, на прогулке по зеленым аллеям или, как водится в нашем непритязательном быту, на обыкновенной кухне, за чашкой чая, которые затягивались порой и далеко за полночь.

Замечу, что собеседник мой, хотя и является маститым ученым, вовсе не склонен изрекать истины, а более охоч до вольного разговора, занимательных историй и… остроумных анекдотов. Может, как раз юмор-то и помогал ему выкарабкиваться из невероятно сложных ситуаций, преодолевать лишения и муки? Почти восемь десятилетий за плечами Льва Николаевича Гумилева. Редкому исследователю удается создать новую науку, как открыть землю незнаемую. Ему удалось – и в этом он весь!

Справедливы слова академика В. И. Вернадского: «В научно выраженной истине всегда есть отражение – может быть, чрезвычайно большое – духовной личности человека, его разума». Именно с таким нашим современником предлагаю и вам, дорогие читатели, встретиться и побеседовать. Он посвятил свою жизнь изучению хуннов, тюрков, монголов, особо пристально занимался историей русского и татарского народов. Думаю, что в этих размышлениях каждый найдет для себя что-то интересное и важное. Ведь они – обо всех нас с вами, о наших далеких предках и наших потомках.

Альянс Сабиров

Л.Г.: Только не задавайте вопрос, с которым сейчас ко мне все пристают: «А что делать с азербайджанцами и армянами? А как себя вести в Прибалтике?» Я не политик, я ученый. Задача науки – проанализировать то, что было, найти объяснение происходившим в истории событиям, выяснить, почему и как протекают те или иные процессы, а уж дело политиков – сделать практические выводы.

Там, где взаимодействуют разные народы, будь то Кавказ, Дальний Восток или Среднее Поволжье, всегда возможны осложнения. Человеческое бытие – это всегда общение с другими людьми. Конечно, пребывание в сибирском лагере можно назвать крайним случаем «уравниловки». На всех заключенных одинаковые шапки, ватники, брюки и валенки. Питаются они в тех же столовых и спят на нарах в одних бараках. Казалось бы, серая безликая масса – и только. Но даже в этих условиях постоянно ощущалось этническое своеобразие каждого человека: люди сохраняли сознание принадлежности к той или иной нации или народности.

Так везде. Каждый на вопрос: «Кто ты?» – ответит: «русский», «француз», «латыш», «китаец», «грузин» и т.д., не задумавшись ни на минуту. Для простого человека не требуется никакого толкования, как не надо объяснять разницу между светом и тьмой, теплом и холодом, горьким и сладким. Иными словами, в качестве определения выступает ощущение. И в общем-то этого достаточно для обыденной жизни.

А.С.: Но мало знать себя – надо еще знать и понимать других. Советское государство с первых дней провозгласило равноправие всех граждан независимо от национальности. Это всем нам хорошо известно, и все мы с этим согласны. Но в обыденных взглядах часто обнаруживается откровенная обывательщина, порой примитивная до грубости…

Л.Г.: Когда какой-либо народ долго и спокойно живет на своей родине, то его представителям кажется, что их способ жизни, манера поведения, вкусы и воззрения, то есть все то, что ныне именуется «стереотипом поведения», единственно возможны и правильны. А если и бывают где-нибудь какие-либо уклонения, то это от «необразованности», под которой понимается просто непохожесть на себя. Помню, когда я был ребенком и увлекался Майн Ридом, одна весьма культурная дама сказала мне: «Негры – такие же мужики, как наши, только черные». Ей не могло прийти в голову, что меланезийская колдунья с берегов Малаиты могла бы сказать с тем же основанием: «Англичане – такие же охотники за головами, как мы, только белого цвета». Обывательские суждения иногда кажутся внутренне логичными, хотя основываются на игнорировании действительности. Но они немедленно разбиваются в куски от соприкосновения с нею.

А.С.: Не первый год по телевидению и радио звучит песня Владимира Высоцкого о том, как «съели Кука». Песня шутливая, но есть в ней подтекст, о котором автор, может быть, и не думал. Какими же мы предстаем перед окружающими? Почему порой возникают трагические недоразумения?

Л.Г.: Для того чтобы ладить с иноплеменниками, надо представлять их реакцию на тот или иной поступок и не делать таких поступков, которые бы показались им бестактными или, хуже того, обидными. Сколько путешественников, не соблюдавших неизвестного им этикета, погибло зря! И сколько ненужных конфликтов возникает из-за взаимного непонимания или ложной уверенности, что и понимать-то нечего, потому что, дескать, все люди одинаковы и, значит, они такие, как я! Нет, мы разные. И это очень хорошо. Но надо представлять существующие различия, чтобы не упираться в них, не набивать лишних шишек. А иначе как достигнуть взаимопонимания и согласия?

А.С.: На память приходят ленинские строки: «Мы обязаны воспитывать рабочих в „равнодушии“ к национальным различиям. Это бесспорно». Но так ли это бесспорно? В наши дни, когда интенсивность контактов, в том числе и межэтнических, значительно возросла, даже мелочи приобретают особую практическую значимость. Может быть, пора вести речь об определенных правилах, с помощью которых должны строиться взаимоотношения между людьми разных национальностей?

Л.Г.: Честно говоря, не знаю, как насчет конкретных советов и наставлений – напасешься ли на все случаи жизни? Но ни в коем случае нельзя полагаться на равнодушие и ссылаться на незнание. Иногда по неведению можно попасть в весьма неловкое положение. Например, у нас, русских, принято при совершении траурных церемоний обнажать голову. А у восточных народов, да и ближайших соседей – татар, связанных с мусульманской обрядностью, наоборот – непременно должен быть надет головной убор. Разве можно не учитывать этого? Но если брать шире, то необходима подлинная культура общения, которую явно недостаточно воспитывают, небрежно прививают, отчего на молодых побегах вызревают горькие плоды. А формула проста: будь уважителен, терпим, отзывчив, проявляй к другим такое отношение, какого ты ждешь от них.

В конечном счете учит только собственный опыт. Лично мне, скажем, тесные контакты с казахами, татарами, узбеками показали, что дружить с этими народами просто. Надо лишь быть с ними искренне доброжелательным и уважать своеобразие их обычаев. Ведь сами они свой стиль поведения никому не навязывают. Однако любая попытка обмануть их доверие вела бы к разрыву. Они ощущают хитрость как бы чутьем.

А.С.: Да любого, как говорится, отвращают лицемерие и своекорыстие, скрываемые под благообразной личиной. Можно было бы только радоваться, если бы для большинства наших соотечественников слово «товарищ» действительно было «дороже всех красивых слов». Однако из глубин обыденного сознания кое-где прорывается застарелая неприязнь. В результате возникающих конфликтов жертвами преступных элементов становятся сотни и тысячи людей. Каким образом и до какой степени надо озлобиться, чтобы безжалостно проливать чужую кровь, убивать женщин, детей, стариков?

Л.Г.: Есть единственный, но отработанный за многие века и во всех странах способ разжигания вражды. Для этого естественному противопоставлению этносов «Мы» и «не Мы» придается иной, совершенно отрицательный смысл, различия между представителями разных народов доводятся до полного абсурда, дескать, «Мы – люди», а «Они – не люди». Эта дегуманизация идет с применением набора стандартных образов – негодяя, подонка, мучителя, насильника и т.д. Ибо нельзя посеять вражду, не создав образа «врага».

Любовь к своему народу, его истории, культуре, обычаям естественна. Но искусственно нагнетаемый национализм слеп. Он заводит в тупик тех, кто не умеет разгадать его вредоносную сущность, его коварные приемы психологической обработки. Конечно, как и во всех сферах жизни, на национальных отношениях сказались перекосы сталинистской политики, издержки застойного времени. Однако не надо быть слишком прозорливым, чтобы ясно представлять, что и сегодня есть группы людей, заинтересованных в сохранении межнациональных трений. Они спекулируют на всем. Но особенно охотно и пристрастно – на истории.

А.С.: Сейчас, как это бывает в переломные периоды, обострился интерес к прошлому. В истории запутаны многие вопросы. Что и говорить, трудное занятие – глубоко и объективно вникать в минувшие эпохи своего народа и своей страны, да еще в сопоставлении с другими, мирными или враждебными. Кроме выверенного научного подхода, тут необходимо изрядное гражданское мужество. Как вы относитесь к попыткам перенести обиды вековой давности на сегодняшнюю почву? Неужели так и будут таиться в душах людей подозрительность и даже озлобленность?

Л.Г.: Знаете, постигать историю нужно не только здравым умом, но и открытым сердцем. И хорошо, если такая открытость закладывается в человеке «с младых ногтей».

Есть такой афоризм: «Кто владеет настоящим – владеет прошлым, – владеет будущим». Страшный афоризм, если вдуматься, особенно страшно его применение на практике. Причина и следствие меняются местами, и история превращается в публичную девку, в сумму примеров, которой можно обосновать что угодно. Тогда и раздаются голоса о ненужности науки истории, хватит, мол, и знания настоящего.

Я убежден, что нам предстоит многое понять и переосмыслить в истории нашего Отечества. Это не просто страна, где слились Запад и Восток. Здесь с древнейших времен до наших дней протекают процессы, качественно важные для всего человечества. Если смотреть на общественное развитие как на результат деятельности народных масс, а не перечень нашествий, злобных схваток, дворцовых переворотов, можно выявить глубокие корни нашего родства. Против такого взгляда в принципе никто не возражает. Но у многих ли не вызовет невольного протеста напоминание о том, что русский князь Александр Невский был побратимом сына… монгольского хана Батыя?

А.С.: Ну, это можно отнести к разряду исключительных фактов, Правомерно ли строить на подобной основе какую-либо концепцию? Не уведет ли такой путь в ошибочном направлении?

Л.Γ.: Названный факт, кстати, не выпадает из общей закономерности, которую подметил академик В. И. Вернадский: «Россия по своей истории, по своему этническому составу и по своей природе – страна не только европейская, но и азиатская. Мы являемся как бы представителями двух континентов, корни действующих в нашей стране духовных сил уходят не только в глубь европейского, но и в глубь азиатского былого…»

Имею честь относить себя к ученикам и последователям этого великого ученого. Будучи истинным россиянином и патриотом, он подчеркивал: хотя среди населения страны преобладает великорусское племя, однако не в такой степени, чтобы оно могло подавить своим ростом и численностью другие национальные проявления. До сих пор актуальна поставленная им задача «взаимного ознакомления составляющих Россию народностей». И при этом ведь надо постоянно иметь в виду, что десятки современных этносов, предки которых воевали друг против друга в Поволжье или на Кавказе, в Средней Азии или Сибири, ныне живут под одной «крышей», совместно переустраивают жизнь на совершенно новых началах. Да и во всемирном масштабе самой насущной проблемой стало именно взаимопонимание, сотрудничество, доверие.

Помню, в 1945 г., после взятия Берлина, я встретился с немецким физиком моего возраста и разговорился с ним. Он считал, что славяне захватили исконно немецкую землю, на что я возразил, что здесь древняя славянская земля, а Бранденбург – это Бранный Бор лютичей, завоеванных немцами. Будь он начитаннее, то упомянул бы, что еще раньше, в V в., те же лютичи вытеснили с берегов Эльбы германских ругов. Но разве в этом суть? Все народы когда-то откуда-то пришли, кто-то кого-то победил. Таково конкретное действие диалектического закона отрицания отрицания. И не более того!

По-моему, просто смешно выглядят и некоторые наши историки, писатели, эссеисты, представляющие прошлое нашей страны в каком-то искаженном преломлении. Раз двинулось войско с Дона или Волги на Днепр или с Камы на Оку, считай, что имело место иноземное нашествие. Полноте, друзья! Все эти передвижения, в том числе куда более значительные, вплоть до Великого переселения народов, происходили в основном все-таки в пределах нашей нынешней огромной державы и ее ближайших соседей.

А.С.: Но каждый народ имеет своих героев. Для него священны исторические даты, памятные места, дорогие могилы. Не зря Пушкин говорил о любви «к отеческим гробам», а отношение к прошлому считал мерилом нравственности и просвещенности. Наверное, куда хуже было бы, если бы люди оставались Иванами, не помнящими родства.

Л.Г.: Знать и любить историю – это одно. А ругать другие народы, в них видеть источник бед и опасностей – совсем другое. Те, кто изучает язык, обычаи, культуру, хорошо представляют себе, как взаимодействовали и влияли друг на друга различные этносы. Исторические документы сохранили немало примеров проявления доброй воли, которые нам следовало бы почаще вспоминать. Так, тысячу лет назад два крупнейших государства Восточной Европы – Киевская Русь и Волжская Болгария, заключили мирный договор, который, несмотря на то, что славяне приняли христианскую веру, а тюрки по-прежнему чтили мусульманство, благотворно сказывался на отношениях между народами почти 250 лет, вплоть до Батыева разгрома. Кстати, потомки этих болгар, составляющих значительную часть населения Среднего Поволжья, по иронии судьбы называются именем «татары», а их язык – татарским. Хотя это не больше чем камуфляж!

До XII в. это было название группы из тридцати крупных родов, обитавших на берегах Керулэна. Затем китайские географы распространили его на всех центрально-азиатских кочевников, в том числе монголоязычных. Когда же Чингисхан в 1206 г. принял название «монгол» как официальное, то соседи по привычке некоторое время продолжали называть монголов татарами. В таком виде слово «татар», как синоним слова «монгол», попало в Восточную Европу. Постепенно Золотая Орда приобщила к нему местное население. Зато первоначальные носители этого имени вообще перестали им пользоваться. В состав же нынешних поволжских татар вошли вовсе не татары, а камские болгары, хазары и буртасы, а также часть половцев и угры-мишары.

Меня радует растущий интерес к истории. Хорошо, что заново издаются труды отечественных корифеев – Карамзина, Соловьева, Ключевского и других. Читатель сможет, знакомясь с их книгами, сам судить об этапах развития исторической мысли. Но одновременно читатель должен получать и новейшие работы советских исследователи, выполненные на современном уровне. Только тогда будет действительно сделан шаг вперед. А это сегодня остро необходимо, ведь именно «всеобщая история, – по выражению Грановского, – более чем какая-либо другая наука развивает в нас верное чувство действительности».

А.С.: Патриотизм – великое и благородное чувство. Смешон и жалок изгой, пытающийся бравировать космополитизмом. Однако и патриотизм может, увы, превратиться в карикатуру. Вопрос: что значит принадлежать к той или иной национальности? И вообще – что такое «национальность»?

Л.Г.: По-моему, очень важно усвоить: вне этноса нет ни одного человека на земле. Национальная принадлежность – неоспоримая реальность. Выйти из этноса – значит вытащить себя из болота за собственные волосы. А такое смог проделать пока только барон Мюнхгаузен. Но если это присуще человеческой природе, нельзя отмахиваться от этнических вопросов, ошибочно стремиться к морально-политическому единству, игнорируя реальные противоречия и пытаясь усреднить людей в одну серую массу. Насилие над природой, которая определяет поведение человека, вызывает, по Энгельсу, ответную реакцию мщения.

Надо помнить, что каждый известный науке облик народа – этнос – несет на себе не только печать окружающей среды, но и накапливаемое прошлое, формирующее стереотип его поведения. И если мы хотим избежать ненужных, а подчас и трагических недоразумений, то нам нужно глубокое знание этнологии, совмещающей в себе географию, биологию, историю и психологию. Думается, практическое значение этой науки не требует излишних пояснений.

Нашему обществу, как и человечеству вообще, вовсе не противопоказано многообразие. Эта непохожесть отражает глубокую связь человеческих популяций с окружающими их ландшафтами, которые составляют среду обитания, дают пищу и даже формируют эстетические и нравственные ценности. Так каждый народ, большой или малый, раскрывает свой талант, а человечество через это проявляет себя как единое целое. Как видно, этнический фактор также способствует вступлению цивилизации в ноосферу – сферу разума.

А.С.: Но Вернадский говорил также о «пружине эволюции», в качестве которой рассматривал биохимическую энергию, возбуждающую своим избытком все живые системы. Стало быть, это должны ощущать и мы с вами. В какой степени высказанная идея касается саморазвития этносов?

Л.Г.: Именно эта энергия поднимает волны этнических морей. Каждая волна, зарождаясь в пучине, достигает своего гребня – и с шумом и пеной обрушивается, чтобы зародиться вновь. В тысячелетних колебаниях происходит беспрерывное смешивание народов. Так что нельзя говорить ни о какой «чистоте», тем более – исключительности или избранности. Хотя в древности такая мысль считалась естественной и привычной. Нередко в роли предка выступал зверь. Для тюрок и римлян это была волчица-кормилица, для уйгуров – волк, оплодотворивший царевну, для тибетцев – обезьяна и самка лесного демона. Но чаще всего отсчет начинался от человека, чей облик легенда искажала до неузнаваемости: Авраам – праотец евреев, его сын Исмаил – предок арабов, Кадм – основатель Фив и зачинатель беотийцев и т.д. В наше время на место персоны пытаются поставить какое-либо древнее племя. Но это столь же неверно. Как нет человека, у которого были бы только отец или только мать, так нет этноса, который бы не произошел от разных предков. Этносы всегда возникают в результате контактов. В основе любого новообразования лежат как минимум два старых. На практике же составных частей, как свидетельствует великое множество исторических примеров, бывает гораздо больше.

Лично я всю жизнь занят изучением человеческого фактора в этническом аспекте. Мне кричат: «Это жуткий биологизм!» Извините, какой же это биологизм? Еще Маркс мечтал о том времени, когда «история человека» соединится с «историей природы». Можно ли отрицать сопричастность людей биосфере, праматери жизни на Земле? Мы – порождение земной биосферы в той же степени, в какой и носители социального прогресса.

Иначе нам трудно понять многие сложные явления современного мира. Например, национально-освободительные движения, охватившие всю планету. Конечно, они носят по-своему прогрессивный характер. Но сопровождаются и такими явлениями (беру самое последнее время), как бессмысленная война Ирана и Ирака. Многое нужно осмыслить и в том, что происходит в нашей стране. Например, переход народов от феодализма, даже первобытнообщинного строя, к социализму, минуя капиталистическую стадию. Увы, где есть обретения, там есть и потери.

А.С.: Сейчас, пройдя полосу вульгарного упрощения, мы понимаем это более остро и более глубоко. Долгое время считалось неприличным говорить вслух о наших «внутрисемейных» делах. Но ведь они непросты и небезоблачны, в них порой фокусируются многие противоречия общественной жизни. Произошли конфликты, даже с жертвами, а следом поползли обывательские кривотолки. Л. Г. : Отсталым воззрениям, сохраняющимся в обыденном сознании, всякого рода националистическим спекуляциям необходимо противопоставлять силу научного знания. Пусть никого не пугает, что этносы рано или поздно умирают. Очевидно, наряду с разрушительными процессами внутри этнической эволюции существуют и созидательные. Еще Энгельс указывал, что границы больших и жизнеспособных европейских наций определялись «симпатиями» населения, эти границы он назвали естественными.

Наивно представлять интернационализм без национального, без практического учета существующей пестроты этнического состава. Уравниловка вовсе не стимулирует объединение, а лишь провоцирует деградацию. Поверьте мне, человеку, изрядно посидевшему в тюрьмах, но и встретившему победный май 1945 г. в Берлине, я знаю истинную цену «морально-политического единства». Поэтому говорю не ради голой критики: как ученый, я глубоко убежден, что мозаичность – это и есть то, что поддерживает этническое единство путем внутреннего неантагонистического соперничества.

Следует всячески способствовать дальнейшему расширению контактов национальных культур, их взаимному обогащению, их подъему и расцвету.

За этим многие усматривают опасность ассимиляции. Однако она проявляет себя далеко не всегда и не везде. На берегах Рейна французы и немцы живут в соседстве свыше тысячи лет, исповедуют одну религию, используют одинаковые предметы быта, выучивают языки друг друга, но не сливаются, так же как австрийцы – с венграми и чехами, испанцы – с каталонцами и басками, русские – с удмуртами и чувашами.

Преодолевая догматизм, мы стремимся разрушить устаревшие стереотипы. Однако и тут надобно действовать с умом. Скажем, кому-то взбредет в голову взяться за переделку этнического стереотипа поведения. Кстати, такое уже бывало. Упаси Бог, чтобы повторилось! Надо чрезвычайно чутко относиться к национальным обычаям, хотя и не раздувать различий. Одни едят свинину, другие нет – ну и что из этого? Ни из каких благих побуждений не должно быть подталкивания к сближению и слиянию, которые представляют, как я понимаю, очень длительный и во многих чертах нами еще не осознанный процесс. Зачем стараться втиснуть в одни рамки поведения абхазца и чукчу, литовца и молдаванина? Практически, если говорить о подлинно гуманистической общности, лучше следовать принципу: «Жить порознь, но дружно». Теоретически же необходимо развивать этнологию и другие науки о человеке и человеческих популяциях, усиливать их прогностическое значение.

Обращаясь к Библии с ее заповедями или Корану с его откровениями, люди через прошлое пытаются увидеть будущее. А те, кто не склонен к религиозности, подобие Священной книги ищут в Науке, которая не только распадается, специализируясь, на множество отраслей, но и пробуждает мощный синтез. Похоже, настало время, когда начинает оправдываться Марксово предвидение о том, что «естествознание включит в себя науку о человеке в такой же мере, в какой наука о человеке включит в себя естествознание. Это будет одна наука». Мы, ныне живущие, как бы заново открываем себя, свой духовный мир и мир, который нас окружает, где лавиной расширяются контакты между странами и народами, обмены в науке, культуре, информации, где в одном клубке сплелись противоборство и взаимообогащение, старое и новое, злое и доброе.

Постигая корни нашего родства, изучая «историю с географией», мы хотим понять, куда растет и как ветвится древо человеческое. История нашей страны и населяющих ее более чем ста наций и народностей помогает нам яснее, насколько возможно, представить будущее. Об этом сказал Вернадский: «То новое, что дает в быту живущих в нем людей большое по размерам государство, приближается по своему укладу к тому будущему, к которому мы стремимся, – к мирному мировому сожительству народов».

* * *

А.С.: Помню с каким волнением я держал в руках книгу «Этногенез и биосфера Земли», пахнущую типографской краской. Наконец-то издательство ЛГУ выпустило в свет монографию Л. Н. Гумилева. Почему же ей не давали ходу?

Л.Г. Получилось, что себе во вред я защитил вторую докторскую диссертацию – по географии. Правда, Высшая аттестационная комиссия ее не утвердила: «Поскольку представленная диссертация должна быть оценена выше, чем докторская, то за докторскую она засчитана быть не может». В качестве компенсации, а скорее наказания, меня утвердили… членом ученого совета по присуждению научных степеней по географии. Вот такой зигзаг! Впрочем, я попытаюсь позже его объяснить.

А.С.: Но ваш труд, существуя тогда в одном лишь экземпляре, все же находил дорогу к читателю: Всесоюзный институт научной и технической информации, где он был депонирован, вынужден был в 80-е годы сделать, несмотря на всякие препоны, около 20 тысяч ксерокопий. Значит, того требовали «проклятые» вопросы?

Л.Г.: Да, это так. Слишком долго теоретические построения игнорировали естественные законы. Живая природа, частью коей мы являемся, – это «правовое государство», и человек не может в нем по своей прихоти отменить ни одного из вековечных предписаний.

Я как этнолог рассматриваю человека и человечество с точки зрения биологического вида и его популяций, а отдельные народы, конкретные этносы – непременно в их стадиальном развитии и тесной взаимосвязи с вмещающим их географическим ландшафтом. Проблемы этногенеза лежат на грани исторической науки, там, где ее социальные аспекты плавно переходят в естественные. Таков мой принципиальный подход, к сожалению, до сих пор настойчиво отвергаемый монополизированной официальной наукой, чьи титулованные представители пытаются обвинить меня аж в расизме.

А.С.: Если верить публикации академика Ю. В. Бромлея в журнале «Вопросы философии» (№ 7 за 1988 г.), ваша теория вроде бы делит народы на «отсталые» и «передовые», а социальная активность этносов якобы задается какими-то физическими силами, чуть ли не механистически…

Л.Г.: По диалектике, весь мир в движении. Динамическую систему представляет собой и этнос. Этнические процессы движет та же энергия, что и поднимает в воздух полчища прожорливой саранчи или направляет походы тропических муравьев и вообще все странные и ошеломляющие своей массовостью миграции животных. Она описана академиком Вернадским как энергия живого вещества, по природе своей биохимическая. Она присутствует в каждом организме, в этносах и их скоплениях, суперэтносах, которые мы называем культурами – греко-римская культура, персидская культура и так далее. Но к этому материалу я подхожу не как гуманитарий, а как натуралист. Что тут крамольного?

А.С.: Разумеется, ученый вправе следовать собственным путем поиска. Иначе наука заглохнет. В этой связи нелишне вспомнить: Энгельс признавал, что американский ученый Льюис Генри Морган, занимаясь исключительно вопросами этнического родства, по-своему вновь открыл материалистическое понимание истории и пришел в главных пунктах к тем же результатам, что и Маркс. Выходит, ни производительные силы, ни производственные отношения, ни общественно-экономические формации к этому касательства не имели?

Л.Г.: Действительно, этносы преходящи, и одни из них могут родиться и исчезнуть в пределах одной общественно-экономической формации, другие способны существовать, переходя из рабства в феодализм, капитализм и т.д. Как мне представляется, отсчет времени для сугубо определенной этнической общности идет примерно 1200–1500 лет. Речь никак не может идти о развитых или недоразвитых народах, это глупость. А суть вот в чем: для любой динамической системы характерны ранние и поздние фазы, будь то этнос или организм. «Старость» не значит «отсталость», пенсионер – не отсталый пионер.

Рождение этноса связано с пассионарным, то есть энергетическим, толчком. Внешней причиной при этом является, я убежден, космическое воздействие. Его следы не случайны во времени и пространстве, а укладываются в десять узких полосок на поверхности Земли. И с каждой из них связано рождение, причем внезапное, уникальной плеяды этносов-сверстников. Одна плеяда «зачалась» в VIII в. до н.э. – римляне, галлы, персы, другая в III в. до н.э. – хунны, сарматы, парфяне, третья – в I в. н.э. – готы, славяне, «византийцы», аксумиты и тому подобные до последнего известного толчка, случившегося в конце XVIII в. в Южной Африке, Индокитае и Японии.

Энергетический взлет, выразившийся в ожесточении племенных войн и появлении плеяды поэтов, имел место в Аравии на рубеже V и VI веков. А в VII в. выступил Мухаммед с проповедью строгого единобожия, образовав вокруг себя небольшую группу фанатичных, волевых, безумно храбрых последователей. Члены мусульманской общины порывали былые родовые связи, образуя особый коллектив. Мусульмане начинают свою историю с бегства Мухаммеда из Мекки в Медину-хиджра – 623 г. Возник новый этнос с самоназванием «арабы». Халифат занял гигантское пространство от Атлантического океана до Инда.

Но в X в. этот халифат распадается на отдельные области. Даже сами арабы размежевались: испанские подняли зеленое знамя Омейядов, иракские – черное знамя Аббасидов, египетские – белое знамя Фатимидов, а бахрейнские племена бедуинов создали сначала общину, а потом государство карматов, и все они фактически обособились в самостоятельные этносы, враждебные друг другу. И все же инерция системы, созданной Мухаммедом, оказалась грандиозной. Уже в XI–XII вв, идею халифата отстаивали тюрки-сельджуки. Мусульмане, этнически чуждые арабам, становились шиитами, исмаилитами, суфиями или исповедниками учений, внешне правоверных, а по сути оригинальных и далеких от мироощущения Мухаммеда и первых халифов. Очарование исламской культуры охватывало все новые области в Африке, Индии, на Малайском архипелаге и в Китае. Процесс этот продолжается. Но хотя по традиции принято говорить о джихаде – священной войне против христиан, в наше время мусульмане воюют друг против друга, причем с большим ожесточением. А арабский мир переживает очередной кризис.

Все этносы имели свой пик. Конечно, этногенез может быть прерван в любой фазе, и такое в истории, вероятно, случалось не раз. Однако большинство из известных нам этносов, познав расцвет, перешло к медленной эволюции, приближаясь к распаду. Народы, как и люди, смертны, но в отличие от людей ни один из народов поголовно не вымирает, а просто вступает в новые комбинации со своими соседями, пришельцами и даже врагами.

А.С.: Вот и Сталин усердствовал в «сближении» и «слиянии». Этой цели он подчинил все государственное устройство, где суверенитет наций и народностей подавлен административно-командной системой. Теперь же – демократизация на дворе и пора приводить в порядок межнациональные отношения. Но как?

Л.Г.: Самое главное, по-моему, вырваться из прокрустова ложа догматических схем. Гармонично и плодотворно только свободное развитие. Этногенез – это процесс, который идет и в настоящее время. Он незаметен для наблюдателя, но постоянно поверяется через самосознание народа, через его самоощущение. Именно благодаря этому мы можем говорить об определенных «симпатиях» и так называемых «естественных границах». Только таким образом можно ставить вопрос о самоопределении того или иного народа, его добровольных связях и союзах.

Мне, увы, привелось ни за что ни про что быть политическим заключенным, но я не политический писатель и не политический деятель. Мои рассуждения носят сугубо научный характер. Другое дело, что они, мне кажется, во многом перекликаются с тем, о чем говорят сегодня народные депутаты разных национальностей. Истоки же этой проблематики – глубоко в истории.

А.С.: Споры некоторых историков, пытающихся обосновать, чья нация древнее, напоминают перетягивание каната. С этим я столкнулся, будучи в Нагорном Карабахе. Встречаясь со специалистами в Азербайджане и Армении. Считаете ли вы, Лев Николаевич, что исторические ссылки имеют решающее значение?

Л.Г.: Я полагаю, важнее всего народная память, питающая сегодняшнее самосознание людей. Ибо под ее влиянием складывается главнейшая характеристика этноса – стереотип поведения. А отношение к людям, живущим не так, как мы, по иным обычаям и правилам, имеет ключевое значение. Часто приходится слышать: мол, не надо противопоставлять один народ другому. Однако самобытное существование этносов в том и заключается, что он отличает себя от всех остальных. Так что противопоставление естественно и его на надо бояться. Нужно только, чтобы оно не превращалось во вражду, а строилось на добрососедстве и взаимоуважении.

Страшно, когда один этнос подчиняет себе другой и начинает перекраивать его на свой лад. Этот метод неплодотворный. Нельзя стремиться сделать всех людей подобными себе, нужно учиться жить с ними в согласии, с учетом баланса интересов, оказывать взаимные услуги, вообще обращаться деликатно и тем самым созидать дружбу народов – лучшее, что придумано в этом вопросе за все тысячелетия существования человечества.

А.С.: Тем бессмысленнее выглядят устремления сколотить некий «монолит», подменять реальные связи плакатными рукопожатиями…

Л.Г.: А ведь есть простое правило: лучше жить порознь, но мирно!

А.С.: Если разобраться, на первом плане стоит проблема контактов. Начни сто с лишним наций и народностей предъявлять друг другу претензии – все развалится. Вообще, многоступенчатая пирамида нашего национально-государственного устройства выглядит несуразно. Какой-то внеразрядной оказалась в ней Российская Федерация и одновременно – ущемленной, неполноправной. Да еще находятся такие, кто русский же народ, больше, чем кто-либо, испытавший при прежних режимах, принялся укорять, охаивать. Что сказать на это?

Л.Г.: Кто спорит: Россия формировалась как многонациональное государство на волне широкого распространения в фазе своего подъема. Такова природа этого государства, размахнувшегося на одну шестую часть земной суши. А потому нагрянувший в 1856 г. десант англичан на Петропавловск камчадалы отражали вместе с русскими. Когда в Севастополе высадился англо-французско-турецкий корпус, то татары не поддержали их. В разгар гражданской войны Средняя Азия вполне имела возможность отделиться от России, потому что обе железные дороги, соединившие юг страны с Москвой, были перерезаны: одна – Дутовым, другая – мусаватистами в Азербайджане. Однако даже попытки такой не было сделано. Знаете, я там был в 1932 г., ходил босой, в белом халате и чалме, разговаривал на плохом таджикском языке, который тут же и выучивал, и никто меня не обидел. К сожалению, есть и факты другого рода, но и то, о чем я говорю, – факты.

Полны мудрой проникновенности слова Достоевского: «Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей…» Эта формула – не плод писательской фантазии, она почерпнута из народной психологии, межнационального опыта. Ведь Достоевский был в омской каторжной тюрьме, где и я.

А.С.: Охотно соглашусь с Вашим мнением. Любопытно, кстати, напомнить, как зафиксировано в словаре Даля интернациональное понятие «метис». Людей, рожденных в смешанном браке (например, от русского и калмычки, татарки, киргизки, бурятки), принято было именовать так: «роднич», «братанщич» – какой искренний и внятный смысл!

Л.Г.: Сейчас разгорелись споры насчет административно-территориального деления. Проведенное в двадцатые годы размежевание далеко не всегда можно назвать разумным. При Сталине и в последующее время продолжалась, мягко выражаясь, произвольная перекройка границ, порой стирались с карты целые республики – эти факты всем известны. Но в границах ли как таковых суть? Если хотите, нужны ли они вообще?

Я это к тому, что нас должна в первую очередь интересовать не форма, а содержание. Только на одном способна основываться серьезная и действительно гуманная политика – на величайшем уважении и бережливом отношении к любой нации и народности. А у нас пока уровень общественного сознания во многих местах на уровне анекдотов о чукче. Вот и не знаешь, как все увязать: одни проповедуют милосердие, другим нипочем устроить потасовку с поножовщиной, организовать поджог домов, поднять на соседа оружие. Уму непостижимо: в мирное-то время из-за межнациональной розни появились десятки и сотни тысяч (!) беженцев.

А.С.: Я думаю, принцип самоопределения, провозглашенный Лениным, как основной в национальном вопросе, должен быть реализован на практике глубже и последовательнее. «Мы требуем, – не уставал настаивать Владимир Ильич, – безусловного равноправия всех наций в государстве и безусловного ограждения прав всякого национального меньшинства». Не прислушаться ли нам к этой ленинской мысли: «Несомненно, наконец, что для устранения всякого национального гнета крайне важно создать автономные округа, хотя бы самой небольшой величины, с цельным, единым, национальным составом, причем к этим округам могли бы „тяготеть“ и вступать с ними в сношения всякого рода члены данной национальности, рассеянные по разным концам страны или даже земного шара. Все это бесспорно, все это можно оспаривать только с заскорузло-бюрократической точки зрения».

Л.Г.: Знаете, внутри государства тоже необходима… международная политика. Отбросить иллюзии, вникнуть в суть проблем, выработать реалистические подходы – вот что сегодня важно. Если сказать честно, нынешняя господствующая наука не показывает объективной картины межнациональных отношений. Скорее всего, она – вольная или невольная прислужница несправедливости, обмана и насилия. Разве были бы для нас неожиданностью события в Нагорном Карабахе, если бы мы серьезно изучали процессы консолидации этносов, в том числе и армянского?

Долгое время в общественном мнении насаждалось умиление судьбой малочисленных народов Крайнего Севера и Дальнего Востока. Утверждалось, что именно этнография помогла аборигенам шагнуть из родового строя в социализм. Теперь мы воочию видим, какова истинная цена этих заслуг, да и всей политики в отношении малых сих. У них отняли среду обитания, они теряют язык, им навязан чуждый образ жизни. Впрочем, мне незачем вдаваться в подробности, так как всем памятны выступления представителей этих народов. Прозвучал сигнал SOS – пора наконец и спасать гибнущих.

Я всем опытом своей жизни и научной работы убежден в том, что система, в которой меньшинство безжалостно подавляется, должна быть отвергнута. В межэтнической сфере это совершенно недопустимо, ибо непрерывно и в бесчисленном количестве случаев плодит проявления шовинизма и национализма. Потому-то множатся конфликты, и поневоле возникает ощущение, будто сидишь на пороховой бочке.

А.С.: Что же, перестройке предстоит развязать многие узлы проблем, в том числе те, которые возникли в результате насильственного выселения целых народов, лишения их государственности. В частности, немцев Поволжья и крымских татар. Наряду с государственными мерами, наверное, необходимы и позитивные перемены в общественном мнении?

Л.Г.: Это вопрос номер один. Сталину и его клике было привычно совершать преступления. Но они всегда старались взвалить вину на собственные жертвы. К тем же крымским татарам, после их изгнания из родных мест, культивировалось враждебное отношение. Подключилась даже Академия наук СССР, которой фактически поручили дискредитировать опальную нацию. В Симферополе было проведено спецзаседание, после которого академик Б. Д. Греков в соавторстве с Ю. В. Бромлеем оповестили через «Вестник АН СССР», что кое-кто из ученых действовал в «угоду татарским буржуазным националистам», тогда как главной задачей является рассмотрение истории Крыма «в свете указаний, содержащихся в основополагающем труде И. В. Сталин „Марксизм и вопросы языкознания“.

Не остался в стороне ряд других народов. Еще в 1944 г. вышло постановление ЦК ВКП(б) по Татарии, в котором была осуждена, в частности, «популяризация ханско-феодального эпоса об Идегее». Затем подверглись необоснованной критике и облыжному очернению башкирский, туркменский, азербайджанский народные эпосы. Буржуазные националисты, каковых здесь и быть не могло тогда, поскольку не было буржуазии, якобы оказали воздействие и на сказителей киргизского «Манаса», из-за чего он был засорен «пантюркскими и панисламскими идеями, чуждыми и враждебными народу».

Если бы не смерть «вождя народов»,· неизвестно, на какой страшный виток вышла бы эта широко развернутая кампания. Последствия ее весьма ощутимы поныне. Никогда, как и в послевоенные годы, не раздувался до такой степени миф об отрицательной роли тюркских народов в истории России. Школьные учебники самыми мрачными красками рисуют проклятое татарское иго. Стоило мне назвать князя Александра Невского побратимом сына хана Батыя, как посыпались недоуменные письма.

А.С.: Лев Николаевич, эта реакция вряд ли является для Вас неожиданной. Ведь специалисту по истории монголов и тюрок понятно, почему так происходит. Достаточно заглянуть в школьные и вузовские учебники истории. А наша родная художественная литература? Наше искусство?

Л.Г.: Я своих воззрений не скрываю и могу, например, откровенно сказать, что отрицательно отношусь с исторической точки зрения к фильму Андрея Тарковского «Андрей Рублев».

Волжские булгары, с которыми тесно связаны все коренные народы Поволжья, в первую очередь нынешние татары, сражались с захватчиками, как и русские, но тоже были покорены.

Вот что интересно. Достаточно проехать по Золотому кольцу Москвы, побывать во Владимире, Суздале, Переславле, чтобы убедиться, какое количество памятников сохранилось от домонгольского времени. Так правомерно ли говорить об уничтожении степняками нашей культуры? Попробуем, отринув с глаз пелену, посмотреть на положение Русской земли в эпоху ее зависимости от Орды. Во-первых, каждое княжество сохраняло границы и территориальную целостность. Во-вторых, административное управление повсеместно находилось в руках русских. В-третьих, во всех княжествах имелось собственное войско. Наконец, в-четвертых, но это, может быть, самое важное, Орда не ставила целью разрушать храмы и демонстрировала традиционную для подобных государств веротерпимость. Факт остается фактом: православная религия всемерно поддерживалась, церковь и священнослужители были полностью освобождены от уплаты налогов. Более того, по одному из ханских ярлыков за хулу на православие виновник подвергался смертной казни и не мог быть даже помилован. Не грех нам, отметив 1000-летие крещения Руси, добром вспомянуть об этом, люди честные…

Не случайно, мне думается, именно в среде славянофилов зародилось научное направление, получившее название «евразийство». Его приверженцы, чьи труды у нас до сих пор замалчиваются, исходили из того, что Россия имеет два начала – славянское и тюркское. Я считаю такой подход глубоко обоснованным и разумным, он плодотворен не только при рассмотрении вопросов исторического прошлого, но и при решении проблем настоящего времени. Если бы понимание этого было, например, у писателя В. Чивилихина, в его книге «Память» не было бы страничек, вызвавших негативное отношение, например, казахской интеллигенции. Казахи примкнули к России добровольно, жили, пользуясь теми правами, которые были оговорены. И вдруг их обвиняют в том, что они оскорбили Русскую землю! Они-то свою историю знают. Белая Орда никогда не достигала России.

Другой пример – Чингисхан. Из него сделали просто пугало нашей истории вместо реального исторического разбора. Монголы были союзниками России, в 1912 г., отделившись от Китая, они вошли в контакт с Россией. Чингисхан для них святыня… Нужен такт, нужно знание. И хорошо, что появляются авторы, которые не жалеют труда, чтобы изучить историю тех стран, о которых они пишут. Вот роман Исая Калашникова «Жестокий век» – о той же эпохе Чингисхана, – он написан человеком не только талантливым но и эрудированным.

А.С.: Вы уже говорили о процессах этнической консолидации. Вероятно, они наблюдаются и в тюркоязычной среде. Но едва об этом заходит речь, как в ход идут ярлыки вроде пресловутого «пантюркизма». Неужели социалистическая интеграция наций может носить реакционный характер? Может быть, это просто устаревшие идеологические клише?

Л.Г.: По-русски – обыкновенная чушь. Можно только радоваться, что у нас в стране создан Фонд славянской письменности и славянских культур, стали регулярно проводиться праздники славянской письменности и культуры.

Почему бы не проводить аналогичные праздники тюркской культуры и тюркских языков? Это же глубочайший и интереснейший пласт мировой цивилизации! Но у нас старались оборвать связь народов с их корнями, заставили перейти с арабской графики на латинскую, а потом – на кириллицу, запутали в разнобое орфографии, хотя у всех тюрков она, по-моему, должна быть единой.

Следует иметь в виду лишь одно: ни искусственное разделение, ни насильственное слияние не могут быть «прописаны» народам в качестве целебного средства. Все, что делал Сталин, было упрощением этнической системы. А мы сейчас расхлебываем. Государство обязано обеспечить условия для свободного развития наций и народностей. Бессмысленно переносить прибалтийские особенности на Чукотку или Памир. Право выбора пути всегда принадлежит этносу. За ним – решающее слово.

А.С.: В стране развернулась дискуссия о языках. Это волнует население многих республик. Как сохранять национальное своеобразие, утрачивая язык?

Л.Г.: Это очень важный компонент, но не решающий, как и происхождение. Язык можно выучить. Моя мама, например, до шести лет не знала русского языка. «Папа растратил мое приданое», – объясняла бабушка (по-французски), готовя маму в гувернантки. И только когда ее стали отпускать на улицу играть в лапту, она выучила русский… Писала-то стихи она по-русски. Дело не в языке, а в характере поведения, и только он определяет принадлежность к тому или иному этносу. Поэтому при симбиозах, при межэтнических встречах желательно знать нравы и обычаи своих соседей, уметь поздороваться, вместе покушать и никак не навязывать им свои нормы поведения. Оптимальная форма этнического контакта именно симбиоз, или мирное сосуществование. И наоборот, стремление войти в среду соседнего этноса и навязывать ему свое образование, семейные нравы, характер вежливости, другие стереотипы создает целостности химерные, то есть неустойчивые.

Доказано, что каждый новый этнос образуется из смеси двух, трех и более субстратов, но это возможно только при определенных физико-географических условиях, когда происходят мутации за счет жесткого излучения, идущего из космоса, и жизнеспособные мутанты заново приспосабливаются к природе своих регионов. Искусственно создать такую ситуацию невозможно, да и не нужно.

А.С.: Вы говорите об истории как… следах из космоса. Так чем же является этнос – социальной или биологической величиной?

Л.Г.: Ни тем и ни другим. Это понятие географическое, потому что при своем сложении этносы приспосабливаются к своим регионам и входят в них как необходимый компонент ландшафта, взаимодействующий с животными и растениями. Когда взаимодействие сбалансировано, этнос проживает весь срок, за время которого идет медленное рассеяние энергии, воплощающееся в архитектуру, искусство, литературу, фольклор. А переходя к гомеостазу, равновесию с природой, освобождает место для нового, молодого, растущего этноса, передавая ему известную часть своих достижений как наследство. Вот почему непродуманные искажения природы от ленинградской дамбы до усыхания Арала и Балхаша, от Байкала до Днепровского лимана являются замедленным, но весьма мучительным способом самоубийства.

А.С.: Всем смыслом Ваша вполне материалистическая теория направлена против такого самоубийственного исхода. Из нее, как бы к ней скептически ни относились, можно извлечь немало полезного для практического применения. Но мы возвращаемся к тому, с чего начали: научную работу тормозят, игнорируют, а книги то издаются мизерным тиражом, то всячески затягивается их выпуск. Что, по-Вашему, за этим кроется?

Л.Г.: Я думаю, что очень сильно сказывается та серость, которая расползлась в застойное время. Вульгарно-социологические взгляды и непроходимый догматизм сковали мышление. Все боятся экологической катастрофы, но далеко не все действительно осознают ее. Еще меньше тех, кто способен мыслить и действовать без разлада с природой, в ее пользу.

Например, в Госплане не принимают отчеты моих учеников, в которых даются не только цифры выполнения планов, но проводится анализ природных условий края, исторических традиций населяющих его народов, этнических стереотипов поведения, уровня культуры. У начальства ответ один: «Нам это не нужно. Нам нужны только цифры!» Вот и получается, что вместо народа видят лишь экономический регион, административно-территориальную единицу. А важно еще осознать, что связь человеческой популяции со средой своего обитания дает не только пищу, но и формирует соответствующие эстетические и нравственные ценности.

Мы пребываем то ли в наивности, то ли в невежестве. Вот передо мной рецензия, предложенная к моей книге: «География этноса в исторический период», запланированная в Ленинградском отделении издательства «Наука». Рецензент не может, а вернее, не хочет понять разницы между понятиями «этнос» и «общество». И поэтому все дальнейшее для него остается как в тумане. Поясню: феодализм был во Франции и Японии, но мушкетеры не были самураями и наоборот. Следовательно, подмена природных категорий социальными неправомерна. Не ясен оппоненту и термин «пассионарность», который всего лишь эффект биохимического вещества биосферы. По закону сохранения энергии она не может накапливаться, а может только перегруппировываться в форме образования мутаций. Повторяю, мутации возникают вследствие жесткого излучения, которое на Землю приходит из ближнего космоса. Но само оно никакой энергии не приносит, а нарушает установившееся равновесие, и то на короткий срок. Странно, что человек с высшим образованием не знает, что космос влияет на нас постоянно: Луна вызывает приливы и отливы, вспышки на Солнце порождают циклические изменения в мире живого, ультрафиолетовые лучи, прорываясь сквозь ионосферу, служат причиной мутагенеза, особенно частого у вирусов. И эта энергия никак не психическая, а биохимическая. О чем ясно сказано в книге.

Казалось бы, одна невежественная рецензия не может иметь решающего значения для становления целой теории. Но одна попавшая в гусеницу танка гайка, увы, способна остановить его. Монопольное право дает невежеству огромную силу. Именно она сдерживает поток свежей информации, затормаживает выход книг, препятствует прохождению научных результатов в практику.

Чтобы объективно оценить состояние и перспективы межнациональных отношений, выработать правильную национальную политику, необходимо сопоставить точки зрения на проблему как можно шире. И шагнуть вперед, сопоставляя взгляды и преодолевая противоречия.

* * *

Л.Г. Сейчас модно славословить новое мышление. Особенно усердствуют те, кто ни по-старому, ни по-каковски думать не умел. Как будто можно отвинтить одну голову и привинтить другую – сразу станешь соображать. Но это не механическое дело, тут слесарные замашки даже истых инженеров человеческих душ не помогут. По-моему, инструментом должен послужить критический анализ.

Мы вдруг вспомнили, что история российская началась не с семнадцатого года, как это вдалбливалось в головы одного советского поколения за другим. Нельзя не согласиться с мнением, что общество дезориентировано чуть ли не по всем узловым проблемам своего прошлого. И чтобы не оставаться Иванами, не помнящими родства, необходимо уяснить себе особенность и уникальность пути России, ее роли в истории, точно знать, откуда мы и чью генетическую память храним.

А.С.: Но отрекаться от беспамятства можно по-разному. «Вся история России, – пишет один из авторов „Литературной газеты“, – развивается через тотальное отрицание». Что же это за антипуть? Чем он в единой панораме отличается от движения других народов?

Л.Г.: Если коротко: принципиально – ничем. Во-первых, тот процесс, который называется этногенезом и начинается с энергетического (пассионарного) толчка, протекает в несколько фаз. И они, естественно, в этой последовательности отменяют друг друга. Во-вторых, периоды подъема, надлома, спада, инерции не совпадают для разных народов и стран. Синхронные сравнения с Европой просто наивны, ведь мы относительно молодой этнос, лет на шестьсот ее моложе. Древняя же Русь относится к России примерно как Древний Рим к Италии. В-третьих, что бы ни говорили, хоть Чаадаев, хоть Бердяев, наша история не более кровавая, не более мрачная, не более катастрофическая, чем история той же Европы, Ближнего и Среднего Востока или Китая, где при этнических потрясениях уничтожалось две трети, три четверти и даже, эпизодически, девять десятых населения (Китай VI в.).

А.С.: Лев Николаевич, так вы сами верите в прогресс? В одной из ваших книг подчеркнуто, что теория исторического материализма создана специально для того, чтобы отразить прогрессивное развитие человечества по спирали. Тем не менее вы предлагаете собственную систему отсчета. И вероятно, нам остается подразумевать иную линию развития?

Л.Г.: Я не спорю с марксизмом, как это кажется тем, кто меня не читал. Не спорю, потому что в этом нет никакой нужды: этнические процессы я отношу к чисто природным, биосферным, а не к социальным. Человеческая наследственность, физиологическая энергия отдельной клетки и всего организма, популяционные процессы и проч., и проч. как феномены биохимического уровня не зависят от общественно-экономических формаций, производительных сил и производственных отношений, от экономической конъюнктуры, рентабельности, прибыли и иных бухгалтерских понятий.

Ребенок, установивший связь с матерью первым криком и первым глотком молока, входит в ее этническое поле. Пребывание в нем формирует его собственное этническое поле, которое потом лишь модифицируется вследствие общения с отцом, родными, другими детьми и всем народом. Будто действует магнит, соединяющий людей и придающий им качества носителей особого ритма. Попади человек в окружение чужих, выбейся из первоначально заданного ритма этнического поля, и даже в комфортных условиях его охватывает ностальгия – тоска по родине.

А.С.: Но сейчас и те, кто никуда не уезжал, чувствуют себя неприкаянными в родной стране. Одних беспокоит утрата былого патриотизма, других путает разрушение представлений о социалистическом Отечестве. Потеряны хоть и воображаемые, но ставшие привычными ориентиры. Пришло время правды, но, ох, тяжко бремя лжи. Нас приучали к тому, что, переливая забродившую, как вино, жизнь в социалистический сосуд, мы устремились в будущее. Так ли это на самом деле? Возможно, просто ловкие виноделы сменили обветшалую этикетку на более свежую, рекламно яркую и завлекающую? Как ни парадоксально звучит, не исключено и другое: поворот к социализму, происшедший в России, – это возврат в прошлое. Разве такое, с точки зрения марксиста, противоречит диалектике?

Л.Г.: Мне, как и миллионам соотечественников, вкусивших прелести ГУЛАГа, не надо объяснять, чем отличаются граждане от неграждан. Это означает рабское положение последних. Неужели дорога к светлому будущему лежала и через рабовладельческий строй? В то же время и на жизнь «вольных» также распространялась власть собственника в виде совокупного начальства.

«Это было, было…» – как поется в песенке. Например, еще китайский император Ван Ман установил в I в. н.э. своеобразный «коммунистический» строй. Была введена госсобственность на землю, а крестьянам выделялись в аренду равные наделы. Существовало подобие монополии на внешнеэкономические связи. В руках государства были сосредоточены торговля солью, вином, железом. Правитель запретил частным лицам иметь золото, собрав его в казну. Хозяйственная жизнь была зарегулирована. И что же? Эксперимент был оборван восстанием «краснобровых», то есть крестьян, убивших реформатора в двадцать пятом году н.э.

А.С.: У нас перемены пока идут со скрипом и пробуксовкой. Критика отскакивает как горох от железобетонной стены административно-командной системы. Пусть кругом развал, а этой крепости – хоть бы хны. За счет чего и на чем она держится?

Л.Г.: Крепость стоит на скале. Пока изменения не затронут фундамента, она будет стоять неколебимо. Ее не колышут общественные заботы, зато у подданных она изымает кроме прибавочного также и часть необходимого продукта. О губительности подобной политики, ведущей к обнищанию и депопуляции, писал еще Т. Мальтус, известный у нас как автор «человеконенавистнической теории», однако бывший не только попом, но и преподавателем Ост-Индского колледжа в Лондоне. Самая краткая формула жизни такого государства – «власть – деньги – власть». Чем же государственный социализм, где фактически богатствами владеет бюрократический аппарат, где царят блат, продажность, взятки, отличается от древних бюрократий? Для нас это реальность: миллионы людей – за чертой бедности, жалкое существование влачат здравоохранение, просвещение, культура.

А.С.: Переход к рынку означает освоение другой формулы, правда, столь же приблизительной, – «товар–деньги–товар». Да, она далеко не идеальна, но в сочетании с экономическими методами управления, правовым механизмом и демократическими свободами показала себя в остальном мире действенным инструментом решения проблем человека, общества, государства.

Крепче всего бастион, пожалуй, внутри нас. Говорят, что тысячелетнее рабство, которое сохранялось даже под знаком социализма, деформировало генотип. Нам, дескать, неведомы были демократические институты, и приходится шарахаться из крайности в крайность. Невольно хочется воскликнуть: способны ли мы вообще освоить демократию как нормальный способ существования?

Л.Г.: Должен уточнить как специалист, что немалые части нашего населения, в том числе целые народы, никогда не знали рабства. Нельзя путать формы жизни, навязываемые государством, с тем, как действительно жили те или иные люди. Если человек на Руси не желал подвергаться насилию, он уходил в степь или глухомань, благо простора хватало. Русские, роднясь с кочевниками, становились казаками. Этот процесс шел веками на пространстве от Днепра до Уссури. Наши землепроходцы достигли даже Калифорнии в Америке.

Да, с демократией действительно нынче сложно. Раньше ведь все как было – ни плюрализма и многопартийности, ни парламента и разделения властей. А сейчас всего становится с избытком. Хотя, глядя в телевизор, внимая речам своих же избранников, начинаем понимать, что в потоке демократизации скрыты коварные подводные камни. Я считаю самым опасным из них отсутствие нормальной селекции, которая отбирала бы кадры для самоуправления. Демократия, к сожалению, диктует не выбор лучших, а выдвижение себе подобных. Доступ на капитанские мостики, к штурвалам получают случайные люди.

История знает немало примеров, когда «общественное мнение» трагически расходилось со здравым смыслом и потребностью решения насущных задач. В свое время итальянцы знаменитой эпохи Возрождения низвергли тираническую фамилию Медичи, но получили взамен свирепого Савонаролу. Не стало легче и после его гибели в 1496 г. – созданная заново республика показала полное бессилие… Иные скептики, размышляя над подобными пертурбациями, ничего не приносящими народу, кроме вреда, называют историю государственной власти сменой одних видов саранчи другими. Суд и закон часто сами служат произволу. Избирательное право способно склонить к ренегатству, суля успех тем, кто беспринципно меняет взгляды раз в четыре-пять лет. Народные веча и митинги всех времен и народов многажды приводили к дикому разгулу охлократии – власти толпы, которая не щадила никого.

А.С.: Если иметь в виду наше прошлое, то оно настолько мифологизировано, что все приборы зашкалило. В стране, как выражаются злословы, с непредсказуемым прошлым легко фальсифицировать настоящее и мистифицировать будущее. Очень медленно возвращается история в ее естественное состояние правдивости и объективности. Конечно, тут придется положить большие труды, прежде чем водворится порядок. Вопрос шире: как, отринув деморализующую лженауку, вернуть истории роль воспитующую, наставляющую, возвышающую?

Л.Г.: Многие науки при сталинщине постигла печальная участь. А уж с историей у коммунистического деспота были особые счеты. Исследователей, работавших с документами, то есть первоисточниками, он, не слишком церемонясь, обзывал «архивными крысами». Поощрялись любые передержки, угодные режиму, демагогия, спекуляция, подлоги. Даже школа историка М. Н. Покровского, еще до революции вставшего на сторону большевиков, была разбита в пух и прах как «банда шпионов и диверсантов, агентов и лазутчиков мирового империализма, заговорщиков и убийц». Власть предержащие позволяли истории отвечать только на обращения с лакейским прибавлением: «Что угодно?», «Чего изволите?».

Дан приказ – и начинается масштабное возвеличивание Ивана Грозного. По команде переписывается история Крыма за две тысячи лет. Под заданную схему подгоняется многоплановая панорама XIX в. Но больше всех, понятно, достается веку двадцатому. И сверх того – советскому периоду. Здесь торжествуют типичная схоластика и талмудизм: авторы прежде всего берут во внимание решения съездов и пленумов ЦК, партийно-правительственные постановления, подбирают цитаты классиков марксизма-ленинизма, включая Сталина, учитывают только официальные данные статсборников, дозволенные газеты, журналы, книги, архивные фонды. Но никаких отклонений в стороны: шаг вправо или влево – немедленная, как выстрел, репрессия. Сочинителям оставалось доказывать одно: что ни делается от имени и во имя государственной идеологии и государственной партии, хотя бы самое неприглядное и гнусное, самое дурацкое и зверское, все в высшей степени разумно, исторически мотивировано и оправдано.

Впрочем, и позже, в застойное время, ослушаться было небезопасно. Стоило появиться в журнале «Природа» рецензии на мою депонированную в ВИНИТИ в 1979 г. книгу «Этногенез и биосфера Земли» (издательства печатать ее не решались, да им и не разрешалось), как была дана классическая отповедь за тремя подписями – академика Кедрова, членкора Григулевича и доктора наук Крывелева. «Будучи решительно не согласны с теорией Л. Н. Гумилева», они писали: «Такие утверждения неверны и прямо и непосредственно противостоят линии нашей партии и социалистического государства на всемерное сближение наций и на перспективу (хотя и отдаленную) их слияния в едином человечестве… А история человечества приобретает в свете этого причудливого подхода вид зловещий и фантасмагорический… Что тут говорить об экономическом факторе, о производственных отношениях, о классовой борьбе – на эту тему пусть рассуждают вульгарные социологи, стремящиеся всюду увидеть классовую борьбу… Разумеется, не во всяком общественно-идеологическом явлении надо усматривать проявление классовой борьбы. Но когда в общей концепции исторического процесса этот фактор оказывается полностью исчезнувшим, когда вообще социальная проблематика пропадает под гнетом пассионарности и химерности, системности и антисистемности, то надо прямо сказать: науки здесь нет ни грана».

А.С.: На счастье, этот «приговор», датированный мартом 1983 г. и больно ударивший по редакции «Природы», не был приведен в исполнение, иначе вас, Лев Николаевич, навсегда отлучили бы от научных занятий. Тем более что и официальная этнография вела и ведет с опальной теорией непримиримую борьбу. Помню, раздавались даже обвинения в расизме. Скажите, возможно ли примирение или сближение позиций?

Л.Г.: Законы крови, как говаривал булгаковский Воланд, – самые темные законы. Межнациональные конфликты последнего времени показали, насколько важно быть в этой области подготовленными, компетентными. Любой неверный шаг чреват взрывом страстей, ведет к человеческим жертвам. Та наука, которая культивируется в нашей стране под эгидой Института этнографии Академии наук СССР, – это монополия, обреченная на загнивание.

Если хотите, науке тоже нужен свой рынок – рынок идей. Распространение должна получать та идея, которая будет иметь спрос, которая потребуется обществу как жизненная необходимость, продиктованная насущными интересами. Тогда, и только тогда, возможно свободное соревнование умов, талантов, способностей, а серые посредственности не будут плюхаться в директорские кресла ведущих институтов и сидеть в них десятилетиями. Для народа такое положение равносильно интеллектуальному самоубийству.

Существующая этнография теоретически беспомощна, практически – бесполезна. А результаты, которыми щеголяют на конференциях и симпозиумах ученые мужи, я считаю идеологическими приписками из разряда «развитых социализмов». Например, тезис о том, что отсутствие в социалистических нациях антагонистических классов якобы ведет к установлению невиданной дотоле социальной монолитности и культурной однородности. Так пропагандируется еще одна разновидность «уравниловки», от которой ничего хорошего ждать не приходится. Утверждается также, мол, в США и других капстранах этническая ассимиляция имеет в значительной степени насильственный характер, а у нас, в СССР, она-де носит исключительно характер естественный. В интеграционные процессы вовлечены все советские народы, постепенно образующие новую общность людей, какой никогда и нигде не бывало, при этом в межэтнических отношениях главенствуют интернационалистские нормы. Где конкретно, в каких пределах несчастного Отечества? В Молдове и Прибалтике? В Закавказье и Средней Азии?

Не могу удержаться, чтобы не привести еще одну цитату: «Особенно большую роль рекомендации этнографов сыграли в социалистическом переустройстве жизни народов Севера – коряков, ительменов, эскимосов, эвенков, ненцев и др. Учет их традиционных культурно-бытовых особенностей существенно облегчил гигантский социальный скачок, проделанный ими в кратчайший срок». Так говорится в солидном академическом издании, вышедшем под редакцией Ю. В. Бромлея, в статье за подписью Ю. В. Бромлея.

А съезд народов Севера, Сибири и Дальнего Востока, состоявшийся в конце марта 1990 г., чуть ли не стенал от отчаяния и безысходности. Представители коренных этносов начисто отвергли, как заклятье злых духов, плакатный лозунг: «Народы Севера – на пути прогресса!» Они поистине в трагическом положении: варварски расхищаются природные богатства, безоглядно нарушается экологическая обстановка, уничтожаются исконные районы проживания, одновременно ускорилась ассимиляция, столь милая для деятелей с психологией все уравнивающих бульдозеров, словом, малые народы поставлены на край гибели, утрачивается их самобытная культура, исчезает их родной язык.

А.С.: Кстати, Лев Николаевич, еще в двадцатые годы было предписано считать малочисленными 26 народов. Но их-то фактически больше…

Л.Г.: Пора перестать врать – вот что следует понять наконец ревнителям непорочной социальности этноса. Этническое – значит природное, а посему надо беречь любые этносы как саму природу. И усвоить, что изучение этого феномена – задача естественная. Но весь парадокс в том, что на этнические процессы нас заставили смотреть через гуманитарную призму. В первую очередь на помощь приходит история с ее древними манускриптами, но не обойтись также без археологии, филологии и других наук. И в том же ряду для меня – география, климатология, ландшафтоведение, антропология и туго связанный между собой, как березовый веник для русской бани, комплекс биологических дисциплин – от генетики и физиологии до этологии (науки о поведении) и космобиологии.

Только в общественной форме движения материи есть смысл противопоставлять прогресс застою и регрессу. В этнических процессах отсутствуют критерии лучшего. Но это не значит, что в этногенезе нет движения и даже развития, это же не булыжник на дороге. В нем есть пульсация и жизнь, есть начала и концы. Однако не видно истматовского «переда» и «зада».

А.С.: Давайте вернемся от общих формул и дефиниций к конкретике. Как же это все соотносится с новым мышлением, так радикально влияющим на состояние нашего общества? И касается ли оно каждого из нас лично?

Л.Г.: Самым непосредственным образом! Разве плохо всем нам и каждому в отдельности получить средство, которое давало бы возможность более четко определить характер межнациональных контактов? Кроме того, если человек стремится не враждовать, а дружить, ему нужно выбрать такую линию поведения, дабы возник симбиоз, основанный на полном согласии и взаимополезный, наподобие того природного союза, какой образует в лесу могучий дуб с белым грибом, ель с рыжиком или береза с подберезовиком.

Необходимость именно такой формы сосуществования между народами и всеми людьми, думаю, не требует доказательств. Чтобы жить в согласии, надо к этому стремиться, не правда ли? Надо заметить, возникают и более жесткие ситуации, когда непросто выработать желаемый контакт. Например, сосуществование двух и более этносов в одной экологической нише я называю химерой. Многих пугает сам термин, в котором им чудится что-то страшное и нехорошее. Но он принят в биологии.

Примером маргинальной (пограничной) химеры является Болгария. Около 660 г. орда тюркоязычных болгар, вытесненная хазарами из родных северокавказских степей, под предводительством Аспаруха захватила долину Дуная, населенную славянами. Болгары были представителями степного евразийского суперэтноса, и их симбиоз со славянами в течение почти двухсот лет являлся химерной системой. Но болгар по численности было немного, и часть их рассосалась в славянской среде, а часть осела в Добрудже и Бессарабии, то есть на окраине страны. В 864 г. ославяненный царь Борис принял крещение, что означало вхождение его народа в тот суперэтнос, который мы условно называем «византийским». Но это только увеличило число элементов и без того неорганичной этносистемы. Вместе с греческим православием в Болгарию пришло малоазийское маркионитство и богумильство, благодаря чему идеологический разброд внутри страны усилился. Война с Византией принимала все более жесткие формы, пока не закончилась падением Болгарского царства в 1018 г. Лишь в 1185 г. болгар освободили вожди валахов Асени при помощи евразийских кочевников находившихся в симбиозе с болгарами и валахами.

Кому-то мои рассуждения могут показаться неким теоретизированием. Если бы так! Я слишком хорошо представляю всю опасность межнационального разлада и никак не могу позволить себе пребывать в академическом благодушии. Наша страна представляет собой арену самых разнообразных этнических контактов. Но я бы не хотел, чтобы великое государство, родина моих предков, превратилось в социалистического Минотавра, пожирающего молодое поколение.

Я фаталист в том смысле, что человеку не дано выбирать, где, когда, от кого и в каком окружении ему суждено появиться на свет и обрести свое «я». Это, увы, может быть и стремящаяся к упрощению антисистема, которая многим, попавшим в нее, не сулит жизни ни легкой, ни сладкой. Но вот что замечательно и делает меня оптимистом: выбор направления, в котором развивается системная целостность, лежит в полосе свободы, а значит, зависит от решения людей. Да, изменение законов природы вне людских возможностей, хотя бы потому, что сами человеки – часть Природы. Но знание естественных законов очень полезно, ибо дает возможность избежать многих бед.

Люди не любят землетрясений, но предотвратить их не могут, особенно когда вулкан образуется под водами Тихого океана. Но сейсмография предупреждает о начале бедствия, что позволяет своевременно эвакуировать обитателей морских берегов в горы и предохранить их от губительного цунами. Метеорология также предупреждает людей о засухах и наводнениях; а ведь они, как и этногенез, возбуждаемый мутациями, за пределами активности людей. Давать благоприятные прогнозы погоды при отнюдь не благоприятных атмосферных условиях – преступление.

То же самое относится к этногенезу. Даже если люди не могут ничего сделать с этим статистическим потоком вероятностей, то они могут не делать чего-то очень важного – поворота северных рек, поощрения курения подростками или выставления студентам в институтах пятерок за двоечный ответ. Несделанная оплошность – это уже не беда, а для того, чтобы избежать ошибок, знание истории и этнологии необходимо.

«Не навреди!» Разве этот принцип важен только для врачевания? Величайшая мудрость состоит даже в том, что Homo sapiens, человек разумный, может не сделать, это я снова подчеркиваю – может не сделать – чего-либо вредного для природы, частью которой является он сам. Для меня это звучит как нравственный императив, в основе которого научное убеждение, что этногенез – частный случай диалектики природы. Этот тезис я готов отстаивать «от Сорбонны включительно до костра исключительно» (Рабле).

Ну, а в обыденной жизни? Поскольку ни один человек не может находиться вне этнической системы, способной как усилить его напряжения, так и свести их к нулю, то именно людям механизм этногенеза не может быть практически безразличен. Каждый из нас не терпит стеснения и любых оков, каждый стремится к свободной жизни, но свободой надо уметь пользоваться. Не ради одних лишь мимолетных удовольствий, материальных выгод, эгоистических целей. Конечно, очень соблазнительно все беды сваливать либо на Аллаха, либо на математические законы Лапласа, либо на теорию относительности Эйнштейна. Но волевой акт – тоже явление природы. Только бы деяние, обусловленное волей человека, не вело к вандализму, хотя утраты в эпохах, насыщенных деяниями, очень велики. Против гибели созданных ценностей выступает Память, а коллективная память этносов – это и есть история культуры, опора патриотизма и традиций.

* * *

А.С.: Лев Николаевич, люди тянутся к историческим знаниям как к источнику животворящей духовности. Скептицизм и неверие подрывают нравственное здоровье. Сегодня мы узнаем горькую правду о прошлом. И не только о том, что происходило сравнительно недавно. Пересматриваются также представления о глубокой древности. А школьные и вузовские знания, хотя и почерпнутые из последних учебников, изрядно отдают плесенью. Но, с другой стороны, многих просто шокируют некоторые утверждения…

Л.Г.: Какие, например?

А.С.: Вот такие: вроде русские вовсе не являются русскими и вообще славяне в России – пришельцы. Вы пишете: «Как ныне установлено, славяне не были аборигенами Восточной Европы, а проникли в нее в VIII в., заселив Поднепровье и бассейн озера Ильмень. До славянского вторжения эту территорию населяли русы, или россы, – этнос отнюдь не славянский».

Л.Г.: Действительно так. Я склонен считать русов германоязычными. Но их нельзя смешивать со скандинавскими варягами. Слияние полян и русов в единый этнос осуществилось лишь в X в., что проявилось в образовании государства, называемого в наше время «Русь в узком смысле», потому что оно не включало в себя большинство славянских племен Восточной Европы, завоеванных и покоренных еще позднее.

А.С.: Значит, возникло совершенно новое государство и начал складываться молодой народ?

Л.Г.: Русь рождалась в муках. Построение государства было нарушено трижды: готами, аварами и норманнами. Фактически это историческое дело завершил лишь в XI в. хан (каган) Ярослав Мудрый.

А.С.: Почему, извините, не князь, а «хан»?

Л.Г.: Да потому, что именно такой титул носил Ярослав, а государство называлось, если быть точным, Киевский каганат. Так именовали его современники, в том числе тогдашний руководитель Русской православной церкви – митрополит Илларион. Если же говорить об этническом возрасте, то у восточных славян это была уже не весна, а осень. Да-да, та самая пора – «очей очарованье». Ведь славянский этногенез совпадал по фазам с византийским, которому от роду было тогда примерно тысячелетие. Древнерусский этнос, пройдя страшные испытания, переживал расцвет экономики и культуры. Хотя, увы, в преддверии упадка.

Характер перемен зависел и от вовлечения Руси в европейскую политику. Великий раскол Европы, принявший религиозную форму, больше всего сказался на славянском единстве. Западные славяне слились с «христианским миром» Европы, южные подчинились Византии, а восточные вобрали в себя разноэтничное население от Карпат до Волги, смешались с ним и сделались вторым центром православия.

А.С.: И это смешение, вероятно, вносило характерные особенности во все процессы?

Л.Г.: Былые племена, насильно объединенные в древнерусский этнос киевскими князьями, по-прежнему стремились к самостоятельности. Это вызывало соперничество между княжествами, переходившее нередко в открытую вражду. В суздальцах говорила кровь кривичей, мери и муромы, в новгородцах – кривичей, веси и словен, в рязанцах – вятичей и муромы. Русская земля включала угорские, финские, балтские и тюркские племена. Например, союз со степняками-тюрками и «черными клобуками» был традицией киевских и волынских князей, а князей черниговских – с половцами…

А.С.: …которых осуждал поэт – автор «Слова о полку Игореве», а вслед за ним почти все историки. Среди них и Н. М. Карамзин, сочинения которого поступают сегодня читателям. Разве он не прав, называя половцев «неутомимыми злодеями» и утверждая, что «мир с такими варварами мог быть только опасным перемирием»?

Л.Г.: Гениальность и древность поэмы не подлежат сомнению, но как исторический источник мы все-таки должны рассматривать ее критически. Само «Слово» содержит в художественной ткани яркие тюркские элементы, которые придают ему особое звучание и аромат. Его герой находится в тесных родственных отношениях с кочевниками, да и сына женит на половчанке. Значительную часть войска князя Игоря составляют дружественные степняки, кстати погибающие неизвестно за что. А если проследить дальнейшую судьбу князя, то обнаружится, что именно Игорь Святославич был инициатором совместного с половцами ужасного разграбления Киева в начале 1203 г. Согласитесь, тут что-то не вяжется!

А не вяжется оттого, что реальная картина искажена до неузнаваемости. «Идея извечной принципиальной борьбы Руси со Степью – явно искусственного, надуманного происхождения», – пишет В. А. Пархоменко. «Для отношений между русскими княжествами и половецкой степью более характерным и нормальным являются не войны и набеги, – замечает А. Ю. Якубовский, – а интенсивный товарообмен». И это – вполне объективное мнение, основанное на достоверном знании.

Сколько в то время насчитывалось населения на Руси? От пяти до шести миллионов. А половцев? Всего 300–400 тысяч. Русь обладала неприступными крепостями и искусными кузнецами, ковавшими оружие для бойцов. Да и риск в этих сражениях для русских отсутствовал, ибо у половцев не было тыла и союзников. Представляется закономерным, что Владимир Мономах весьма решительными действиями прекратил бессмысленную войну, которая была выгодна лишь для заграничных купцов и их прихлебателей в Киеве.

Заключение мира обеспечило на 130 лет русско-половецкую унию. Половцы искали дружбы славянских князей, крестились в православную веру целыми родами и отражали набеги сельджуков. Кстати, крещен был и сын известного публике по поэме и опере хана Кончака Юрий. Западный половецкий союз вошел в состав Русской земли, сохранив автономию, а задонские половцы стали союзниками суздальских князей. По сути дела, в XII–XIII вв. Половецкая земля (Дешт-и-кыпчак) и Киевская Русь составляли одно полицентрическое государство. В грозный час они единым фронтом выступили против татар.

Американцы стыдятся того, что их предки выдавали премии за скальп индейца, как за хвост волка. У нас, к счастью, нет причин стыдиться прошлого. Наши предки дружили с половецкими ханами, женились на «красных девках половецких», принимали крещеных половцев в свою среду, а потомки последних стали, в частности, запорожскими и слободскими казаками, сменив традиционный славянский суффикс принадлежности «ов» (Иванов) на тюркский – «енко» (Иваненко).

А.С.: Но даже в относительно мирные периоды положение вряд ли было идиллическим?

Л.Г.: А кто спорит? Положение соответствовало своей эпохе, жестокой и кровавой. Однако половецкий феодал или воин ни по каким признакам не был «чище» русских, французских или китайских коллег. Только среда обитания заставляла вести образ жизни, который принято называть кочевым. Да и сам термин – всего лишь условность.

А.С.: Эти кочевники, по бытующему представлению, как бы на одно лицо. Столетие за столетием извергались они откуда-то из Срединной Азии, как из огнедышащего вулкана, приводя в ужас народы и даже вызывая их великие переселения. Что же это за стихия?

Л.Г.: Вычислять среднюю температуру больных в лечебнице – занятие бессмысленное. Однако сама природа проделывает такие штучки постоянно. И в среднем по всем статьям дебета-кредита получается равновесие. На общем фоне этно-ландшафтного балансирования, который может рассматриваться как «отсталость» или «застой», проистекающие якобы из неполноценности тех или иных народов, возникновение нового этноса – редкий случай. Но изначальный энергетический толчок, придающий этносу качество пассионарности, все ныне существующие народы хоть раз да в какой-то степени испытали, одни – давно, другие – не очень. Неравномерность развития и разнообразие элементов являются обязательным условием устойчивости любой системы, в том числе этнической. Потому и распространились люди-человеки по земному шару, что все они неодинаковые – как по «возрасту», так и по приспособленности к всевозможным местам обитания.

Нет народов вечных или избранных – даже крошечный, никому почти не известный народец способен возвыситься и повлиять на многие крупные события, даже на ход мировой истории. Пример тому – монголы, называемые еще и татарами (оба имени совершенно идентичны по смыслу, а монголо-татары – это «масло масляное»). Молниеносными набегами они распространили свою власть от Желтого моря до Средиземного, практически перепоясав Евразию.

Естественно, что в данном случае нас более всего затрагивает завоевание Руси и сопредельных территорий. В 1236 г. пал Великий Болгар, расположенный у слияния Волги и Камы. Затем были подчинены буртасы и мордва, наконец, разгромлено войско Рязанского княжества и взяты в Великом княжестве Владимирском 14 городов. Вообще же летописец говорит о городах, взятых татарами, – «им же несть числа» (Ипатьевская летопись). Между тем многие крепости монголы обошли стороной. Если бы даже они стремились к полному разрушению укрепленных замков, которых на Руси отмечено 209, и поголовному уничтожению населения, это было бы им не по силам. Из восьми полугосударств, составляющих Русь, четыре не были вовсе затронуты нашествием.

Конечно, западный поход Батыя в 1237–1242 гг. потряс воображение современников. Но это не было планомерным завоеванием, для которого у всей Монгольской империи не хватило бы людей. Ни на Руси, ни в Польше, ни в Венгрии татары не оставляли гарнизонов, не облагали население постоянными налогами, не заключали с князьями неравноправных договоров. Для улуса Джучи, раскинувшегося от Алтая до Карпат, Чингисхан выделил 4 тысячи всадников. У хана Батыя, если считать с местным пополнением, в том числе и русским, которое вливалось уже с 1238 г., насчитывалось 30 тысяч воинов (на каждого три лошади: ездовая, вьючная и боевая). Эту цифру, как мне представляется, близкую к реальной, приводит Н. Веселовский в словаре Брокгауза–Ефрона. Такое войско трудно назвать несметным полчищем. А уж утвердить его силами на огромных пространствах деспотический режим просто невозможно.

А.С.: И все же профессиональный, хорошо вооруженный всадник – не из разряда добрых дядь. Огнем и мечом прокладывали себе путь в далекие страны эти бесстрашные, выносливые, ко всему готовые бойцы. Но ведь и на Руси были не менее доблестные витязи!

Л.Г.: Да, были, но в целом древнерусский этнос, переживая явный спад, уступал монгольскому в энергичности. Сопротивление отдельных отрядов и крепостей дисциплинированной и организованной армии не могло принести серьезного результата, кроме чрезмерных жертв и разрушений. А в национальном масштабе даже попыток объединиться для отражения врага не было предпринято. Куда там! Во время беспримерной осады Козельска, длившейся, как известно, семь недель, владимирский князь Ярослав Всеволодович, будто ничего не замечая, двинулся походом… в Литву, чтобы вскоре возвратиться оттуда с победой и добычей.

А.С.: Татарское иго, как считал К Маркс, иссушало душу русского народа. Что может быть страшнее? Не ценой ли бесчисленных жертв и таких вот мук Русь спасла Европу?

Л.Г.: А так ли это? Действительно ли существовала угроза монгольского овладения Европой? Да ничего подобного! Монгольская армия, воевавшая на три фронта – в Китае и Корее, в Средней Азии и Иране, в Северном Причерноморье, – насчитывала 130–140 тысяч всадников. На Руси, как я говорил, жило до 6 миллионов человек, а в одной Франции – около 18 миллионов, столько же в Германии, Италии плюс другие страны. Опасность была скорее психологической. А вот со стороны Запада угроза надвигалась реальная: романо-германский католический суперэтнос стремился подавить ортодоксальное православие – Византию и Русь, инерция развития которых иссякала. Римский папа как раз в это время и призывал католиков к крестовому походу на схизматиков, то есть греков и русских. Нужны были гений Александра Невского и татарская поддержка, чтобы хоть как-то сдержать стальной натиск.

Монголы принимали православие, ислам и теистический буддизм, но не католичество. Русская Церковь пользовалась покровительством восточных властителей. Даже в стольном граде Орды – (Сарае была открыта православная епископия. А когда здесь был объявлен государственной религией ислам, хан Узбек выдал митрополиту Петру ярлык с подтверждением иммунитета и привилегий церкви. Таким образом, не Москва, не Тверь, не Новгород, а русское православие как общественный институт стало выразителем надежд и чаяний всех русских людей независимо от их симпатий к отдельным князьям. Ведь они были вассалами «бесерменского» султана, следовательно, не могли котироваться как высший авторитет. Зато митрополит пользовался всеобщим признанием, в том числе и правителя Золотой Орды, не облагавшего налогом церковные имущества. Церковь была поистине «корпоративным феодалом».

Старания Александра Невского и направленная деятельность православной Церкви позволили вынянчить в лоне старого этноса зачаток этноса нового. Пассионарный толчок в XIII в. в Восточной Европе возродил к активной исторической роли два этноса: литовцев и великороссов, а также часть населения Турции, за исключением востока Малой Азии. Зарождающаяся Великороссия, чтобы не погибнуть, вынуждена была стать военным лагерем, причем былой симбиоз с татарами превратился в военный союз с Ордой, который продержался более полувека – от Узбека до Мамая.

В этот период великоросский этнос переживал инкубационный период фазы подъема. Тогда и долго после этого говорили: «Московиты, тверичи, рязанцы, смоляне, новгородцы», и только в 1380 г. представители всех этих княжеств пошли на Куликово поле, откуда вернулись уже русскими. В княжение Дмитрия Донского, Василия I и Василия Темного набухшая пассионарность превратила Древнюю Русь в Великую Россию. Времени на эту перестройку понадобилось относительно немного – 70 лет.

А.С.: И это, Лев Николаевич, можно считать второй, но очень крутой ступенью в этногенетическом становлении нынешних россиян?

Л.Г.: Именно так. Исторические часы начали тикать для восточных славян еще один раз. Завод пружины рассчитан на жизненный цикл в 1200–1500 лет. Сложными были условия взаимодействия с другими этносами, оно вылилось в жесткое и жестокое соперничество. Но русский народ не растерял драгоценного запаса византийской культуры. Теперь она стала соединяться с возрастающей энергией этнического развития в фазе подъема.

«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…» Хотя люди того времени едва ли могли представить себе, на каком рубеже они поневоле оказались. Еще только проклевывалось национальное самосознание, вектор которого задала битва на поле Куликовом. И не только для русского, но и всех российских народов это событие чем дальше, тем больше преисполнялось символического смысла.

Как будто сожжение Москвы Тохтамышем было лишь эпизодом в ряду других. Даже постепенный развал Орды при этом не замечался или игнорировался. Хотя «великая замятия», то есть внутренняя кровавая междуусобица, и борьба с внешним врагом – хромым Тимуром (Тамерланом) окончательно подорвали химерную систему. А именно черты химерности стали все резче проявляться после религиозной реформы хана Узбека. Отпала Казань, наследовавшая Великому Болгару, отошла Астрахань, где жили потомки населения Хазарского каганата, и отделился Крым, издавна враждебный поволжским татарам и склонявшийся скорее не к соседней Степи, а к заморской Турции. А она, как и Россия, испытывала пассионарный взлет.

Дольше всех союз с Ордой поддерживала Москва, хотя и уклонялась от регулярной выплаты дани. Деньги, которые продолжали взимать с крестьян якобы для татар, оставались в казне московского князя. Но все же опора на ордынское наследие сохранялась, и она была не безосновательной. Ведь Литва, также испытывавшая рост пассионарности, усилила давление с Запада. Она захватила почти всю территорию Древней Руси, включая Киев. Побив татар на Синих Водах, овладела низовьями Днепра и Днестра. К ней клонились настроения сепаратистов Твери, Рязани, Нижнего Новгорода. А в Новгородской республике вообще укрепились позиции антимосковской, по существу – пролитовской партии. По мере того как слабело влияние некогда всемогущего Сарая, происходило возвышение роли Москвы. Это упрочивало гарантии самостоятельности Московского государства, а в дальнейшем позволило повернуть политику таким образом, что Россия вознамерилась претендовать на те же Казань, Астрахань и Крым как на неотъемлемые улусы Золотой Орды.

А.С.: Стоит ли тогда удивляться, что русских вслед за татарами Европа причислила к варварам? Может быть, на просвещенном Западе искренне считали, что они, эти дикари, несут в себе угрозу для единственно ценной, по их мнению, европейской культуры?

Л.Г.: Предубеждение против неевропейских народов родилось давно. Азиатскую степь, начинавшуюся не то от Венгрии, не то от Карпат, представляли обиталищем дикой первобытности, свирепых нравов и деспотического произвола. Взгляды эти были закреплены в XVIII в. создателями универсальных концепций истории, философии, морали и политики, хотя сии авторы имели об Азии весьма поверхностное и часто превратное представление.

А сама хваленая Европа? В эпоху Возрождения человекоубийство было повседневным занятием обитателей Западной Европы, причем имело массовые масштабы. Или, может быть, костры инквизиции и Варфоломеевскую ночь принимать за уроки просвещенности и нравственности? Кто кого «первее» и «передовее» в этом отношении? Или примером человеческого совершенства является какой-нибудь Фридрих Гогенштауфен, заявлявший, что «было три великих обманщика: Моисей, Христос и Магомет»? А взять Французскую революцию. Проницательный русский писатель XX в. верно подметил, что Робеспьер проливал кровь так же легко, как Сталин (не на бочки же кровь мерить), и даже по бесстыдству и презрению к правде и к правосудию Фукье-Тенвиль мало уступает Вышинскому.

Скажут: и у вас немало гуляло ницшеанцев с кистенями, отпетых богохульников и заплечных дел мастеров. В том-то и дело, что они имеют обыкновение появляться везде (но особенно там, где готовят и навозят идеологическую почву). Однако синхронное рассмотрение мало что проясняет, так как этносы могут быть и младенцами, и пылкими юношами, и зрелыми мужами, и дряхлыми старцами. А фазы этногенеза не совпадают. Для понимания этнической истории как ряда автономных процессов нужна диахроническая схема.

Юродствующая книжность укоренила в сознании многих то мнение, будто все государственные формы, общественные институты, этнические нормы, непохожие на европейские, – просто отсталые, несовершенные и неполноценные. Короче, это обывательский европоцентризм, имевший смысл в средние века, но бытующий поныне в Западной Европе и ее заокеанском продолжении – Америке. А с точки зрения китайца или араба, неполноценными кажутся западные европейцы. И это столь же неверно, а для науки бесперспективно.

Эллины – носители самых высоких идей. А хунны? Это дикари, жестокие и грубые! Или тюрки? Они остановили агрессию католической романо-германской Европы, за что до сих пор терпят нарекания. Не говоря уж о монголах, для искажения исторической роли которых высоколобые просветители и набожные духовники ввели в оборот «черную легенду». И эта ложь, произведение разума, стала привычной, то есть стала фактором, формирующим стереотип поведения, и в данном качестве дожила до наших дней.

Надо отдать должное уму и такту наших предков. Они не создали негативную человекоубийственную систему мироощущения. Они относились к окрестным народам как к равным, пусть даже непохожим на них. И благодаря этому они устояли в вековой борьбе, утвердив принцип не истребления соседей, а дружбы народов. Вот почему для русского читателя важно понять, с кем и как нашим предкам пришлось воевать и на Востоке, и на Западе.

Идея национальной исключительности была чужда русским людям, и их не шокировало, что, например, на патриаршем престоле сидел мордвин Никон, а русскими армиями руководили потомки черемисов – Шереметев, и татар – Кутузов. Наши предки, жившие в Московской Руси и в Российской империи начала XVIII в., нисколько не сомневались в том, что их восточные соседи – татары, мордва, черемисы, остяки, тунгусы, казахи, якуты – такие же люди, как и тверичи, рязанцы, владимирцы, новгородцы и устюжане.

Даже в «тюрьме народов» дозволялось жить по-своему. Как говорят в лагере: «Начальник, не будь ты моим благодетелем!» Русские были настолько изначально умны и тактичны, что не становились благодетелями и в ответ получали дружественные, да-да, дружественные отношения со стороны завоеванных народов. Эта же тенденция сохранялась и в советское время, ибо народный характер не менялся и русские в своей массе никого не собирались «осчастливить». А господствующая идеология? Могу сказать словами философа, заметившего, что государство существует не для того, чтобы превратить жизнь в рай, а для того, чтобы помешать ей окончательно превратиться в ад.

А.С.: Лев Николаевич, по вашей теории этногенеза, Россия переживает фазу надлома, начавшуюся примерно в середине XIX в. Для того периода В. И. Ленин особо выделял «отсутствие революционности», и, как недавно было подчеркнуто одним из авторов «Правды», «именно этим своим преимуществом перед другими европейскими странами Россия и славилась». Теперь мы воочию видим, сколь значительные результаты принесло старательное и не брезгающее никакими средствами разжигание страстей. Благодаря политике, доведенной до фанатизма, страна прославилась сверхреволюционностью и маниакальными сталинскими репрессиями. Чем объяснить такой зигзаг?

Л.Г.: Если коротко, то преклонением перед Западом. Нельзя очертя голову перенимать чужие идеи и чужой опыт. Тем более стране столь оригинальной и уж хотя бы в силу этого не готовой к восприятию пусть очень хорошего, но для нее, быть может, губительного учения. Смотреть на Россию как на пробел в человеческой истории, культуре и нравственности – это полнейший идиотизм. Она никогда не утрачивала византийских корней своей культуры, в том числе и в монгольский период. Я разделяю концепцию Г. В. Вернадского, высказанную в 1925 г., что «Александр Невский, дабы сохранить религиозную свободу, пожертвовал свободой политической, и два подвига Александра Невского – его борьба с Западом и его смирение перед Востоком – имели единственную цель – сбережение православия как источника нравственной и политической силы русского народа». Прошло семь с половиной веков, и мы сегодня видим, какой духовный потенциал народа сохранила православная религия, какую культуру выпестовала и сберегла, какие философские глубины постигла в своих раздумьях о вечном и преходящем.

Кроме того, с появлением на исторической арене великороссов, что связано с возрастанием уровня пассионарности, начался процесс самобытного становления культуры и формообразования, свойственного данному этносу. Что, собственно, в этом плохого или противоестественного? Начало пассионарного подъема неизбежно связано с ломкой устаревших структур и поведенческих стереотипов. Можно назвать это и зигзагом, но не следует придавать ему прогрессивное или реакционное значение. Ведь неизвестно, какой ставить знак – плюс или минус, если на месте упавшего и сгнившего дуба из его желудей выросла молодая роща и появилось стадо кабанов, поедающее оброненные с веток желуди. Жизнь продолжается!

Усердно прививаемое и кажущееся столь очевидным понятие прогресса все-таки с современной точки зрения примитивно и чересчур прямолинейно. А этническая история движется неравномерно. В ней наряду с плавными процессами подъема, расцвета или постепенного старения обнаруживаются моменты коренной перестройки, ломки старых традиций, вдруг возникает нечто новое, неожиданное, как будто мощный толчок потряс привычную совокупность отношений и все перемешал, как мешают колоду карт. А после этого все улаживается и тысячу лет идет своим чередом.

Нельзя не уважать Европу, но и забывать не надо, что она родилась как хищный суперэтнос, стремящийся к овладению жизненным пространством. Европа пережила периоды столетних, тридцатилетних и прочих беспрерывных войн, на ее совести крестовые походы, один из которых был объявлен даже против Руси, не говоря уж о глобальной колониальной системе, охватившей Америку, Африку, Азию. Ну, а Россия? Еще в XIII веке Волга не была русской рекой. Через Урал казаки и великороссы перешагнули в конце XVI века. А к двадцатому столетию Российская империя достигла естественных пределов своего расширения – от Скандинавии до Сахалина. Было бы смешно утверждать, что этот процесс шел исключительно мирным путем. Нет, шла обыкновенная вооруженная экспансия. Однако немало зафиксировано случаев и добровольного вхождения в Россию. Возьмите, скажем, грузин и казахов. Особенность еще и в том, что колонизация, как известно, у русских не сопровождалась колонизаторством. А это – существеннейший штрих!

Признавая западную цивилизацию, не следует опускаться до низкопоклонства. Киплинговская формула времен колониальной Великобритании, что Запад есть Запад, а Восток есть Восток, не может считаться незыблемой. Все в мире относительно. Когда арабы завоевали Пиренейский полуостров, Востоком стала западная оконечность Европы. А с принятием ислама волжскими болгарами в 922 году Восток продвинулся до бассейна Оки и Камы, где лишь в начале XIII веке, на месте мордовской крепости, взятой приступом, был заложен как пограничный форпост Нижний Новгород. Такие резкие отклонения, вызываемые возмущениями пассионарного поля истории, вряд ли дадут «стрелке компаса» правильно указать страну света.

Древняя Русь лежала в Восточной Европе. Великий Новгород относился к городам Ганзейского купеческого союза. Да и позднее Россия не была разъединена с «христианским миром». Хотя шведский король Карл XII под Полтавой и французский император Наполеон в Москве смогли прочувствовать это несколько своеобразно, как говорится, через изрядные тумаки. В начале XIX века русский дипломат В. Ф. Малиновский писал: «Можно надеяться, что наступит время, когда Европа, подобно одному отечеству всех ее жителей, не будет более терзаема войнами». Ныне, пройдя столько войн, в том числе две мировые, когда Россия испытала два жесточайших нашествия с Запада, мы говорим об общеевропейском доме, о Европе от Атлантики до Урала.

А.С.: А кое-кто выступает уже и за Европу… до Тихого океана. Хотя даже ярые оптимисты не забывают упрекнуть нас в «азиатчине» и ее губительном воздействии. Стало расхожим выражение М. В. Ломоносова: «Могущество России прирастать будет Сибирью». Но ведь Сибирь и Дальний Восток от нефтяной Тюмени до кедровой тайги Приморья остаются своего рода колониальным придатком. Потому что Центр – в европейской части. Разве на остальном пространстве России – вековой мрак и ни проблеска культуры?

Л.Г.: Разумеется, нет. То, что представляется далекой периферией, которую обошла настоящая история, никогда не было таковой. Это одно из древнейших мест обитания человека. В российских пределах корни не только уральских и алтайских, но и индоевропейских и других народов и языков. Если говорить о Великой степи, опоясавшей Евразийский континент, то она на протяжении тысячелетий была культурным мостом между цивилизациями Ближнего Востока, Индии, Китая, Европы. Но при этом и сама Великая степь генерировала фундаментальные идеи, совершенствовала материальную культуру и формы человеческого общежития.

Странно, что об этих важнейших вещах почти не ведется серьезного разговора. Он подменяется анекдотами типа «Россия – родина слонов». Стало привычкой смотреть на прошлое сквозь мрачные очки, исключительно в негативном освещении. Как будто кому-то выгодно, чтобы беспрерывно действовал конвейер очернения истории русского и других народов. А ведь ее совсем ни к чему покрывать ни лаком, ни дегтем, культивировать сознание уродства родной страны.

Мало помнить, что ложь заводит в тупик. И то, что искажение истины в конце концов наказуемо. Но особый смысл имеет понимание объективности как позитивной ценности, правды как источника одухотворения. Без этого человеку невозможно осуществиться в самом себе, раскрыть творческие потенции, ибо он есть существо историческое. В каждой мелочи и во всем стереотипе поведения и образе жизни это наследник истории, за время которой сформировались все те обстоятельства, в которых он живет. Как бы то ни было, от истории нельзя отказаться, такой отказ не имеет силы, сколько бы об этом ни разглагольствовали. Можно ведь не признавать даже собственных родителей, но другого папу и другую маму себе не выберешь – свободы выбора тут нет и быть не может.

Говорят, и не только профаны, что знание прошлого для нашей практической жизни бесполезно. Словно понимание себя и своего места в мире – только средство для добывания денег, удобств и удовольствий. Нет, для многих достойных уважения людей это цель! Разве благодарность предкам, построившим города, в которых мы живем, открывшим новые страны, куда мы теперь запросто ездим, создавшим картины, которыми мы любуемся, и написавшим книги, по которым мы учимся, – не долг каждого, кто не потерял человеческих чувств? Разве восхищение героями прошлого, отдавшими жизнь ради своих потомков, – предрассудок? Нет! Слава истории!

А.С.: Наверное, это называется патриотизмом? Для В. И. Ленина – «одно из наиболее глубоких чувств, закрепленных веками и тысячелетиями обособленных отечеств». Однако было время, когда патриотизм перестал относиться к официально поощряемым ценностям советского общества. Будто в нем есть что-то ограниченное, даже постыдное, как и в любом национальном проявлении по сравнению с интернациональным. Немало людей до сих пор убеждено, что достаточно исключить из паспорта графу «национальность» – и все будет в порядке. Или тут дело вовсе не в именах и записях, а в том, что любые попытки переделать людей, уравнять их, подогнать друг под друга означают насилие над человеческой природой?

Л.Г.: Это бесполезно и вредно. Как на всей планете создать единый этнос? Для этого по меньшей мере нужно уничтожить природно-климатическую зональность, цикличность движения атмосферы, разницу между лесом и степью и уж, конечно, горы и долины. Но, к счастью, это невозможно!

Создавать искусственную общность людей, тем более с помощью унификации, чаще всего означает поддержание этнической химеры. То есть сообщество, в котором один народ не слишком симпатизирует другому, а третий вообще враждебен обоим. Такую систему неизбежно ожидает крах. А крепкий союз возможен лишь на подсознательной взаимной симпатии, иначе говоря – положительной комплиментарности.

Принцип комплиментарности весьма действенно проявляет себя на уровне этноса. Здесь-то он как раз и называется патриотизмом и находится в компетенции истории, ибо нельзя любить народ, не уважая его предков. Внутриэтническая комплиментарность, как правило, полезна для этноса, являясь мощной охранительной силой. Но иногда она принимает уродливую негативную форму ненависти ко всему чужому – тогда она именуется шовинизмом.

Истинный патриотизм не направлен против кого-либо и не мешает налаживать добрые отношения между людьми. Что ж, если я всю жизнь защищаю татар от всяческих наветов, то меня не отнесешь к патриотам собственного народа? Разумеется, когда речь идет о квасном патриотизме, таковым я и быть не хочу. Но в смысле любви, поклонения, обожания и даже обожествления России всегда был и буду патриотом. Мой далекий предок, как гласит фамильное предание, командовал одним из полков на Куликовом поле и там же погиб. Деды и прадеды были военными, а отец имел за храбрость два Георгиевских креста. Так что я скорее не из интеллигентов, а из семьи военных. Для меня ратная служба – неотъемлемая часть гражданского долга.

С каким чувством я и мои товарищи, освобожденные из сталинских лагерей, шли сражаться с гитлеровцами? За того же Сталина? Да никогда! Я прошел с боями от Брест-Литовска до Берлина и знаю настроение людей. Идеология здесь ни при чем. Столь же самоотверженны и храбры были наши воины в Отечественной войне 1812 года. Да и в первую мировую патриотизм был очень высоким и массовым. Сталин и его опричники уничтожили почти весь цвет военного командования, а затем, совершив грубейшие дипломатические и стратегические ошибки, поставили страну на край гибели. И только готовность наших соотечественников пожертвовать собой, величайшая плата кровью за свободу и независимость спасли Отечество от порабощения, а мир – от коричневой чумы.

Вот почему, а не потому, что я после Победы снова оказался в тюрьме, за решеткой и колючей проволокой, меня крайне возмущала демагогия, что-де победил государственный строй, победил экономический строй, победил политический строй… Не потускнеют золотые буквы на скрижалях истории, но через десятилетия, вместившие геноцид над собственными народами и чудовищный обман победителей, опять оказавшихся без элементарных прав и минимального обеспечения в мирной жизни, разгул административной системы и танки в Венгрии, Чехословакии и, наконец, в Афганистане, через десятилетия, когда успели пережить экономическое чудо Германия и Япония, поверженные нами, невольно убеждаешься в мудрости старой истины: победы бывают столь же гибельны, как и поражения.

А.С.: У Вас, Лев Николаевич, весьма своеобразный взгляд на отечественную историю. А неожиданные выводы Ваши повергают в растерянность сторонников традиционного подхода: рушатся многие концепции, оказывающиеся на поверку бессодержательными и никчемными. Вероятно, для кого-то крушение собственных воззрений кажется приближающейся катастрофой России?

Л.Г.: Если знания подменяются иллюзиями, это всегда плохо. И не нужно горевать, расставаясь с ними. Наука только выиграет.

А.С.: А сами Вы не теряете оптимизма?

Л.Г.: Смотря как это понимать. Вот, скажем, пессимисты бьются об заклад, что хуже, чем сейчас у нас, уже и быть не может. А я, будучи оптимистом, оспорю: неправда, может быть еще хуже. Что толку гадать на кофейной гуще? Полезнее было бы рассмотреть реальные варианты развития, но пока такие прогнозы никому не под силу.

Для меня бесспорно только то, что в этногенезе мы переживаем фазу надлома, когда совершается переход от пассионарного накала к гармоничной инерции. Я не устаю повторять, что это наиболее тяжелый период в жизни этноса. Именно тогда возрастает значение субпассионариев, формирующих кадры исполнителей во время гражданской войны. Именно тогда антропогенное давление на окружающую среду максимально по силе и деструктивно по характеру. Именно тогда центробежные тенденции могут перейти предел катастрофической необратимости. Но могут возобладать и другие тенденции, вполне позитивные.

Это правда, что Москве всегда было присуще стремление возвеличивать себя. Но «третьему Риму» все же слабо тягаться с «образцовым коммунистическим городом». До последнего времени во всем мире говорили о «руке Москвы», хотя «третий Интернационал» – не русская национальная идея.

А.С.: Просто вместо мировой революции пришлось ограничиться «одной, отдельно взятой страной». А уж тут волей-неволей привилось революционное мессианство. Выработанные в России представления о социализме и настырные поучения, как его лучше строить, стали распространяться по всей планете. Дабы «спасти» и «осчастливить» народы, которые не всегда изъявляли к тому желание. Когда же не хватало аргументов, вот тут-то на помощь и появлялись, лязгая гусеницами, танки. Но через какое унижение пришлось, в конце концов, пройти национальной гордости великороссов! И не оттуда ли пресловутая русофобия?

Л.Г.: Давайте разберемся. Русский человек – тоже не промах. Досталось от него и французам, и немчинам, и хваленым янки. На что уж Герцен, и тот туда подался: издавая в Европе «Колокол», он видит все-таки Запад… гнилым. А Пушкин, считавший, что все французы «трусливы и смешны»? А Лев Толстой или Достоевский? Кажется, Шопенгауэр едко заметил: «Каждая нация издевается над всеми другими – и все совершенно правы».

Насчет правоты можно поспорить. А вот противопоставление «мы – они» действительно характерно для всех эпох и стран: эллины и варвары, иудеи и необрезанные, китайцы (люди Срединного царства) и ху (варварская периферия, в том числе и русские), арабы-мусульмане во время первых халифов и «неверные», европейцы-католики в средние века (единство, называющееся «христианским миром») и «схизматики», в том числе греки и русские, от кого «самого Бога тошнит», православные (в ту же эпоху) и «нехристи», включая католиков, туареги и нетуареги, цыгане и все остальные и т.д. Явление такого противопоставления универсально, что указывает лишь на глубокую его подоснову.

А.С.: Да уж, различия велики. И это – объективные свойства. Но именно через разнообразие мир стремится к единству. Над континентами витает дух интеграции. Почему вместо этих свежих ветров по России бьют шквалы непонимания и размежевания, сотрясающие ее государственное устройство? Если это закономерный распад исторически сложившейся империи, то правомерно ли винить народы? Зачем безудержно охаивать русских?

Л.Г.: Враждебность к русским возникла не вчера. У противников Руси, а потом России она пробуждалась в пылу реальной борьбы. И такое их отношение к нам легко если не принять, то хотя бы понять. Тут вообще опасно морализировать, ибо неправомерно давать оценки природным явлениям. Например, нелепо винить древние этносы за то, что они отстаивали свои жизненные интересы и либо победили и расправились с побежденными, либо погибли в борьбе. Многое на этническом уровне протекает вопреки разуму отдельных, может быть, очень добрых и мудрых людей. Природа сильнее человеческих замыслов.

Отнюдь «не по плану» образовалось в Евразии государство, занявшее шестую часть земной суши, а русский народ вошел в контакт с более чем сотней этносов. Без оружия и без захвата это не обошлось и не могло обойтись. Но повторю: объединить и удержать под единым началом столь великое разнообразие невозможно одним принуждением, без добровольности и согласия. Вообще, народы в Евразии к нашему времени уже в основном нашли свои территориальные государственные границы, сплелись в некие конгломераты этносов, и произвольно разорвать их нельзя. Принципиально важно, по-моему, всем нам, россиянам всех национальностей, понять, что не Запад и не Восток, а именно Россия, как общее, собирательное суперэтническое, если хотите, понятие, является матерью и истинным домом населяющих ее народов.

Как воздух нужна консолидация патриотических сил. Одним из серьезных препятствий этому является та нынешняя враждебность к русским, которая основана на сплошной лжи. Вспомним то же татарское иго. Я в корне против его распространенной трактовки. Она пришлая и родилась на Западе. При этом ее автор, французский историк де Ту, опираясь на явно тенденциозные «Записки о московской войне» статс-секретаря польского короля Батория Р.Гейденштейна, поспешил причислить скопом и тюрок, и монголов, и русских к чудовищным носителям зла и разрушения.

Кому выгодно сегодня еще и еще раз доказывать, что Россия развивается «через тотальное отрицание»? Прошли века, а злополучные теорийки продолжают выставлять в негативном свете наше прошлое, пытаясь очернить славные дела наших предков. Вдумайтесь – триста лет покорного рабства! Согласуется ли это с логикой и российским мужеством и свободолюбием? Но вот снова вспоминаются слова московского философа XIX века, действительно зараженного западным вздором: «Горе народу, если рабство не смогло его унизить, такой народ создан, чтобы быть рабом». Вторит ему и революционный демократ: мол, «жалкая нация, нация рабов, сверху донизу – все рабы». А первый из большевиков добавляет – «откровенные и прикровенные рабы-великороссы». Вот по какой линии «прогрессивного» развития мы прямиком пришли в ГУЛАГ!

А.С.: Похоже, здесь русофобия смыкается с национальным самоуничижением. Уж больно плохо живем, хуже многих других в мире. Люди мучаются, разгадывая секрет: почему богатейшая страна оказалась в положении нищей?

Л.Г.: Вообще-то, уровень жизни колеблется независимо от стадий этнического подъема и упадка, расцветы культуры не совпадают с благоприятной экономической и политической конъюнктурой. А мощь государства – не всегда показатель легкой жизни: при Наполеоне французам было очень тяжело – не было ни сахара, ни кофе, ни шерстяных тканей.

К сожалению, та самая фаза надлома, в финале которой мы пребываем, не сулила нам достатка и благоденствия. Для нее характерно расточительное отношение к ресурсам. Экономика с легкостью пошлой девки поддается деструктивным изменениям. Общество впадает в идеологические распри и переживает политическую нестабильность. Любой опрометчивый шаг поистине чреват непредсказуемыми последствиями, вплоть до краха.

А.С.: Довольно тревожный прогноз. А люди и так переполнены дурными предчувствиями. Неужели нет маломальской надежды?

Л.Г.: Надежда у человека есть всегда, у целого народа – тем более. Я вовсе не собираюсь утверждать, что судьба России безысходна. В отличие от скептиков я верю в то, что она, несмотря на тяжкие испытания, сохраняет культурную доминанту. В Риме период надлома сопровождался страшными гражданскими войнами. Когда же процесс достиг некоей высшей точки, император Август провозгласил эпоху «золотой посредственности». Пугаться этого словосочетания не надо – оно означает, что каждый человек занимается своим делом и ни во что другое, скажем в политику, не лезет.

Эпоха «золотой посредственности», идущая на смену фазе надлома, наступит, будем надеяться, и у нас. Между прочим, у нас огромное количество людей были лишены именно этого – возможности заниматься своим делом. Чем же все это конкретно обернется для России и для русских? Не знаю. Я не политик – историк, я анализирую процессы на популяционном уровне. Но история говорит, что тому же Риму эпоха «золотой посредственности» дала века процветания и нормальной жизни. Это и есть следующая фаза этногенеза – фаза инерции. Примерно то же самое переживала Древняя Русь при Ярославе Мудром, хотя срок для накопления культурных и материальных богатств был отпущен Руси гораздо более короткий.

А.С.: Мы устали от бесхозяйственности и разболтанности. Все ждут конца этой эпохи. И если что нам нужно в первую очередь, так это разумное хозяйничанье. Обещают ли его грядущие дни?

Л.Г.: При обдуманных и взвешенных действиях – да. По крайней мере переход к инерционной фазе будет располагать к этому. Но, разумеется, я не берусь предсказывать результаты экономической реформы. Что такое «конец эпохи»? Современники его ждут, но не замечают, так как он происходит не за несколько лет, а в течение десятилетий. Так, католики с ужасом ждали 1000-й год, думая, что придет конец света. Ничего этого не произошло, и все об этом забыли. Но именно после тысячного года распалась на две части единая христианская Церковь, исчезли последние реликты Великого переселения народов, началась активная война между исламом и «христианским миром» и многое другое.

Надо заметить, что категорические предсказания сбываются редко. Римский император Филипп Араб объявил свою столицу «вечным городом», но через 200 лет Рим был разрушен готами и вандалами, а Западная Римская империя, названная в отличие от Восточной (Византии) Гесперией, перестала существовать. Евреи отказались признавать Мухаммеда мессией, заявив, что подлинный мессия придет через 500 лет. Мусульмане подождали и, когда явление не состоялось, потребовали обращения евреев в ислам. Тем пришлось спасаться в Кастилию и Германию.

А.С.: Но всегда есть люди, которые даже в тяжелейших условиях не впадают в уныние, не поддаются пессимизму. Хочу напомнить высказывание выдающегося нашего мыслителя Л. П. Карсавина, который в работе «Восток, Запад и русская идея» (1922) полемизировал с отпевавшими страну пессимистами, среди множества которых оказался тогда и Горький: «Ожидает или не ожидает нас, русских, великое будущее? Я-то, в противность компетентному мнению русского писателя А. М. Пешкова, полагаю, что да и что надо его созидать». Карсавин, скончавшийся в лагере под Интой в 1952 году, свято веровал в это до последнего дня. И он – не единственный, в ком не угасала вера, помогавшая превозмогать нечеловеческие мучения. Лев Николаевич, есть ли эта вера у вас?

Л.Г.: Есть, и всегда была. Но именно взгляд в прошлое, не замутненный фальсификациями и подлогами, способен приоткрыть завесу будущего. Перед нами, как и перед всем человечеством, сложнейшие проблемы, особенно экологические, которые принимают характер войны всех против всех. Разве не глобальный подход к их решению заложен, скажем, в русской философской идее всеединства? В сущности, мы должны двигаться вперед, познавая Россию заново.

А.С.: Обширны пределы России, и народы, которые тысячу или пятьсот лет назад, впрочем, даже в XIX веке воевали между собой, ныне живут под одной крышей. И все они вместе сражались в Великой Отечественной войне, все страдали, боролись за выживание, надеялись и вкалывали на стройках. Эти народы – коренные; с незапамятных времен живут они здесь, и другого места на земле для них нет. И просто объективное отношение к ним, к их предкам – необходимая и насущная дань справедливости!

Л.Г.: Это неоспоримо, но мне хотелось бы предостеречь вот от чего: широко бытует мнение, будто этническое самосознание как один из социальных факторов определяет не только существование этноса, но и возникновение его, а самосознание, как известно, проявляется в самоназвании. Мы поддаемся заблуждению, столь прямолинейно, в лоб, соотнося само имя и народ, носящий это имя. Надо иметь в виду, что это, как говорят, две большие разницы. Более того, слова-этнонимы совершают головокружительные перемещения во времени и пространстве. Многое до сих пор, а может, и навсегда останется загадкой.

А.С.: Принято считать, что татары – это исчадие Востока. Причем они стали известны Европе сравнительно недавно. Но вот в словаре греческого языка крито-микенского периода, то есть времени, близкого к Троянской войне, встретилось мне слово «татере», означающее служителя, присматривающего за скотом, можно сказать, животновода. Есть и другие термины, близкие по звучанию и смыслу нынешним татарским словам. Что бы это значило?

Л.Г.: Филология не по моей части. Я могу сказать только одно: существуют такие названия народов, происхождение которых теряется в незапамятных временах; между тем они успели «прилипнуть» за свою историю к различным, совершенно порой непохожим друг на друга этносам. Сувары (субары), савиры (сабиры), северы (себеры), например, оставили следы на огромных протяжениях Евразии. Они упоминаются в древних ближневосточных текстах и печатаются на современных картах – Сибирь. Они были в составе гуннов, обитали в Средней Азии, Закавказье, Причерноморье, Поволжье. Савиры – угры пришли к Днепру, ославянились и стали северянами – древнерусским населением Северской земли. Всего не описать!

А татары? В ту эпоху, которая запечатлелась осадой Трои, подвигами Ахилла и других героев Гомера, когда греческие писцы выводили, как вы говорите, слово «татере» на глиняных таблицах, за тысячи километров от них, на Дальнем Востоке, соперником Китая стали племена сюнну, дальние предки татар. Многие века они боролись против могучего государства. Это ведь от них возведена была Великая Китайская стена. Позже имя стало звучать как «хунну» и приводило в трепет императоров, вынужденных – что бывало крайне редко! – считать степных повелителей равными себе, владыкам Поднебесной. Природные потрясения и военно-политические неудачи вынудили тюркоязычных хуннов оставить исконные места обитания. Этот толчок «спровоцировал» гуннское нашествие в Европу. Считается, что в это время произошло великое переселение народов.

А.С.: В состав гуннов включаются разными исследователями болгары, савиры и другие этносы. Однако же, тюрки как таковые, насколько мне известно, к ним прямого отношения не имеют. Тут приоткрывается еще одна, не менее захватывающая и грандиозная страница истории. Если не рассказать об этом хотя бы кратко, вероятно, останется непонятной и суть происходившего?

Л.Г.: Действительно так. В VI веке тюрками называли небольшой народ, населявший восточные склоны Алтая и Хангая. Путем нескольких удачных войн тюркам удалось подчинить себе все степи от Хингана до Азовского моря. Подданные Великого каганата, сохранив для внутреннего употребления собственные этнонимы, стали называться также тюрками, поскольку они подчинялись тюркскому хану. Когда арабы покорили Согдиану и столкнулись с кочевниками, то они их всех принялись именовать тюрками, в том числе угров-мадьяр. А позже, в XIX веке, когда вошли в моду лингвистические классификации, европейские ученые присвоили название «тюркский» определенной группе языков. Таким образом, в разряд «тюрок» попали многие народы, которые в древности в их состав не входили, например те же болгары, савиры, хазары, якуты.

Также небольшой народ, родственный киданям (это от них – Китай), в VIII веке имел самоназвание «татар». Он входил в объединение, которое противилось насильственной китаизации, хотя и заключило союз с империей Сун. В XII веке, после того как татары на некоторое время захватили политическую гегемонию в степях, татарами стали называть все степное население от Китайской стены до сибирской тайги, включая монголов. В XIII веке положение изменилось на 180 градусов и уже татар стали рассматривать как часть монголов, причем название «татар» в Азии исчезло и перешло на поволжских тюрок, подданных Золотой Орды. Здесь термин превратился из этнонима в политоним, а в XV веке вовсе потерял и это значение. Вот какие зигзаги, чуть ли не детектив в духе Агаты Кристи!

А.С.: В книге «Поиски вымышленного царства» вы приводите еще более невероятные данные. Мы привыкли считать, что завоеватели Руси были отъявленные нехристи. А оказывается, большинство из них принадлежало христианской вере, хотя и не православного, а иного толка – несторианского. Видимо, эта «поправка» способна в корне поменять наш взгляд на отечественную историю?

Л.Г.: Видите ли, искажений вообще очень много. Примером может служить тот же Ветхий Завет Библии. Читая только его, невозможно усомниться, что вся история Ближнего Востока в первом тысячелетии до нашей эры вращалась вокруг Израиля и Иудеи. На самом же деле, как мы теперь хорошо знаем, Израиль и Иудея были захолустьями ближневосточного мира, исторические судьбы которого в эту эпоху определялись совсем другими народами и государствами.

Точно так же из «Песни о Роланде» вытекает, что главным событием первого похода Карла Великого в Испанию в 778 году была геройская смерть Роланда в неравном бою с маврами. Но, как известно, такого боя вообще не было, и Роланд на самом деле был убит в Ронсевальском ущелье басками, а не мусульманами. Однако такое явное искажение событий не мешает «Песне о Роланде» оставаться первоклассным историческим источником, как не мешает оно оставаться таковым же и «Слову о полку Игореве», хотя описанный в нем поход князя Игоря на половцев в 1185 году проходил совсем не так, как изложено в «эпосе».

А.С.: Но в степи христиане были?

Л.Г.: Да, были. Уже в VI веке миссионеры не без успеха проповедовали свою веру среди кочевых тюрок. А через пятьсот лет, скажем, в Мерве находился православный митрополит, неподалеку же, в Самарканде, сидел митрополит несторианский. Факты свидетельствуют, что православные проникли и в Хорезм. Что касается Монголии, то большая часть кочевников принимает христианство и приспосабливает его к своей устоявшейся культуре. Надо думать, значение этой религии для них заключалось не в том, чтобы наиболее последовательно приобщиться к церковным канонам, а в том, чтобы противопоставить китайским культурным влияниям нечто весомое и равноценное буддизму. Почему не мусульманство? Степняки тогда воспринимали ее как религию горожан, «цирюльников и портных».

Так вот, в 1145 году в католической Европе распространился слух, потрясший воображение королей и прелатов, рыцарей и купцов, благородных дам и прекрасных куртизанок, грубых провинциальных баронов и моряков Средиземноморья, – слух о «царстве пресвитера Иоанна», которое существует далеко на Востоке и где исповедуют Христову веру. И уж если кто спасет от нашествия неверных, так это святой Иван!

Действительность смешалась с вымыслом. Однако, пока надежды сменялись разочарованием, произошла череда событий, в том числе и таких. В союз с монголами, покорившими много стран, включая половецкую степь, Великий Булгар и Русь, в этот союз с завоевателями вступил царь Малой Армении Гетум I, который в 1253 году лично прибыл в ханскую ставку и просил рассмотреть семь статей договора о союзе. Любопытно, что конкретно предлагал он властителю: 1) креститься всем народом; 2) установить дружбу христиан и татар; 3) освободить духовенство от податей; 4) возвратить Святую Землю христианам; 5) покончить с багдадским халифом; 6) чтобы по просьбе царя все татарские военачальники без промедления оказывали ему помощь; 7) вернуть земли, ранее отнятые у армян мусульманами.

Долго ли, коротко ли, в феврале 1258 года монгольская армия заняла Багдад. Восточные христиане восприняли падение столицы халифата как небесное возмездие угнетателям за века унижений и позора. Хан даже подарил несторианскому патриарху дворец халифа для устройства резиденции. Мусульманские мечети в Алеппо, Дамаске, Хаме, Хомсе, Баниясе горели, а христианские храмы украшались трофеями. Казалось, что дни господства ислама сочтены. Лишь предательство крестоносцев Иерусалимского королевства, уже потерявшего святой город, сорвало этот план. В основе же такой подлости – недоверие к степнякам, хотя они уже 200 лет исповедовали христианскую веру.

Кочевники, став христианами, оставались в глазах греков степными варварами, а в глазах латинян – дикарями, пусть не язычниками, но еретиками; в обоих случаях они были чужими. Сказывалась традиционная вражда оседлого земледельца, тем более – горожанина, к кочевому скотоводу. Крестоносные монахи, категорически отказавшись выступить единым фронтом с «монгольскими чертями», сами себя, как выражаются русские, подвели под монастырь. Через год началась эвакуация европейцев из Палестины. Агония Иерусалимского королевства протянулась три десятилетия, а, вернувшись в прекрасную Францию, рыцари ордена тамплиеров попали в жуткий процесс и были уничтожены.

А.С.: Это, я думаю, хорошо известно многим, даже из учебников, популярных романов и фильмов. Но какое отношение тамплиеры имеют к татарам и всему, что произошло с ними впоследствии?

Л.Г.: Самое прямое отношение! Как могли паладины Гроба Господня объяснить христианскому миру, то есть католической Европе, свои действия, приведшие к поражению несторианского воинства и гибели собственных крепостей – плацдарма христианской агрессии на Ближнем Востоке? Каждый нормальный европейский политик после 1260 года мог и даже должен был спросить у них: зачем они совершили предательство? И вот был выдуман ответ: монголы-де – исчадия ада, гораздо хуже мусульман и вообще кого угодно. Вместо благостной сказки о вымышленном царстве в оборот пошла вторая сознательная ложь, я называю ее «черной легендой».

Странно было бы полагать, что уцелевшие крестоносцы приняли вину за поражения на себя. И другое можно понять: почему антитатарская выдумка пошла гулять «по Европам»? До Балтики и Адриатики докатились волны степного наступления, страшно перепугав обывателя. Так что версия стала привычной и общедоступной, а отрицательные качества татарина скоро начали восприниматься людьми как нечто всегда ему присущее, будто черту – козлиные рожки и копытца. Именно европейцы возненавидели татар больше всего. Прошло семь столетий, и большинство средневековых представлений пересмотрено, отброшено, и ныне о человеках с песьими головами или с глазами спереди и сзади нельзя говорить без улыбки. Но ведь наивная татаро– или монголофобия – вымысел того же порядка. И ведь жив курилка!

А.С.: А почвой, на которой произрастает такой негативизм, является все то же предубеждение к кочевникам и кочевому образу жизни. Это синонимы отсталости, невежества, бескультурья, дикости, свирепости, кровожадности, зверства. Подтверждает ли современная наука столь нелицеприятные оценки как древних номадов, так и более поздних?

Л.Г.: Это совершенно не соответствует действительности. Человеческая цивилизация немыслима без пастуха и его стада. В индоевропейских, алтайских и других языках понятия «скот» и «богатство» обозначаются одними и теми же словами. Одомашнивание животных знаменовало ступени развития людских сообществ. Скотовод не меньше, если не больше, земледельца привязан к земле, и он, конечно же, не может гнать стадо куда глаза глядят. Маршруты строго обозначены и определяются теснейшей зависимостью от природно-климатических условий. А дальние перемещения и вовсе исключены: они грозят гибелью.

Неверно представление и о том, что в кочевом обществе невозможен технический прогресс. Кочевники вообще, а хунны и тюрки в частности изобрели такие предметы, которые ныне вошли в обиход всего человечества как нечто неотъемлемое от человека. Такой вид одежды, как штаны, без которых современному европейцу невозможно представить себе мужской пол, изобретены кочевниками еще в глубокой древности. А приглядитесь к памятнику Петру I в Ленинграде, представляющему собой подобие римской конной статуи, – медный всадник вынужден растопырить ноги, так как стремена-то отсутствуют. Стремя впервые появилось в Центральной Азии между 200-ми и 400-ми годами. Первая кочевая повозка на деревянных обрубках сменилась сначала коляской на высоких колесах, а потом вьюком, что позволило номадам преодолевать горные, поросшие лесом хребты. Кочевниками были изобретены изогнутая сабля, вытеснившая тяжелый прямой меч, и усовершенствованный длинный составной лук, метавший стрелы на расстояние до 700 метров. Наконец, круглая юрта в те времена считалась наиболее совершенным видом жилища. Да и не только в материальной, но и в духовной культуре кочевники не отставали от оседлых соседей. Они довели до совершенства свои системы связи, календарь и символику, вобравшие в себя своеобразную философию, создали поражающие воображение эпосы, памятники изобразительного искусства.

А.С.: А быт?

Л.Г.: Что – быт? Греку никак не подходили суровые условия, в которых жил скиф. А скифу не по душе были обычаи эллинов. Можно ли с «цивилизованной» спесью смотреть на тюрка, его переносное жилище, нехитрый скарб, скромную трапезу? Вот и посмотрите (Лев Николаевич раскрывает книгу и пальцем указывает строку), вот-вот: «…блохи, вши и клопы кишели как в Лондоне, так и в Париже, как в жилищах богатых, так и в домах бедняков». Или дальше: «Свиньи гуляли „перед всей публикой“ по улицам, даже когда это запрещалось, все же в определенные часы дня они могли свободно ходить по городу: перед домами были выстроены хлева для них, которые загораживали улицу; дохлые собаки, кошки лежали повсюду; нечистоты выбрасывались в реки или же на улицу и лежали перед домами и на площадях. Французский король Филипп II Август, привыкший к запаху своей столицы, в 1185 году упал в обморок, когда стоял у окна дворца и проезжавшие мимо него телеги взрывали уличные нечистоты… А германский император Фридрих III едва не погряз в нечистотах вместе с лошадью, проезжая в 1485 году по улицам Рейтлингена».

Что бы ни измышляли, кочевникам вовсе не были известны многие болезни. А скученность людей в городах при существовавшей антисанитарии приводила к страшным вспышкам заболеваний. Когда в 1348 году чума появилась в Англии, всех обуял ужас и казалось, что наступает конец света. Полагают, что «черная смерть» погубила в Европе не менее трети населения, а во Франции и Англии, быть может, даже половину. В Германии с 1326 по 1400 год насчитывалось 32 года чумных эпидемий, с 1400 по 1500 год – около 40 лет. А еще были холера, тиф, оспа, скарлатина, корь и другие болезни. Тяжелейшие условия жизни, постоянная угроза голода, смертоносных эпидемий порождали массовые умопомешательства. Ну как? Пожалуй, есть над чем задуматься…

А.С.: Однако обратим взор в пределы Отечества. Разве и здесь «черная смерть» не гуляла?

Л.Г.: Эпидемии в те периоды посещали и нас, унося тысячи и тысячи жизней, это верно.

А.С.: Да, и православные, как и католики, не слишком лояльно относились к татарским христианам, ведь несторианство было им, мягко говоря, не по душе. Таким образом, вражда, наверное, могла лишь усиливаться?

Л.Г.: Татарское завоевание, всколыхнувшее народы от Японии, Бирмы и Явы до Персидского залива и Балтийского моря, прокладывало себе путь мечом и огнем. Так была создана крупнейшая империя, каких ни до, ни после не знало человечество. Пережила нашествие и Русь, но ни Москва, ни Новгород, ни Владимир, ни Тверь не были прямо подчинены этой империи, сохраняли в значительной степени свою самостоятельность. Об этом у нас с вами речь уже шла. Конечно, отношения русских и степняков в XIII–XVI веках не были безоблачными, но в эпоху феодальной раздробленности подобное надо считать неизбежным. Разве меньший вред наносили междукняжеские усобицы, например вражда Москвы с Тверью или Твери с Новгородом? Или распри степных племен, скажем ногаев и ордынских татар? Но прошу сразу усвоить, что это были неполадки внутри единой системы, единой культуры, единой страны. Да если бы было иначе, разве смогли бы русские землепроходцы с ничтожными силами пройти сквозь огромную Сибирь и Дальний Восток!

Конечно, весьма непривычно, если говорят о единстве там, где все время виделись насилие, резня и сплошной мордобой. Нам даже закон единства и борьбы противоположностей мало что объясняет. А надо видеть объективную картину с ее положительными и отрицательными моментами. Спору нет, слиянию православных с несторианами мешала этнография, то есть народные обычаи, которые воспринимались как религиозные запреты. Например, русские, греки, осетины, грузины считали грехом пить кумыс. Даже если приходилось выпить, то священники примиряли согрешивших с церковью, как будто они отказывались от христианской веры. Само собой понятно, что кочевники без кумыса прожить не могли и такое отвращение коробило их. Для того чтобы возник контакт, потребовались десятилетия совместной жизни, взаимопроникновения, соратничество, общность интересов.

А.С.: Это выразилось, в частности, в том, что Русь, покоренная Батыем, вскоре оказала ему большую помощь?

Л.Г.: Вот именно. В 1251 году в монгольской столице состоялся курултай, что-то вроде съезда депутатов и представителей. На нем победу одержали Бату, по-нашему – Батый, и его друг Мункэ. Последний был избран великим ханом, а Бату признан «старейшим в роде», этаким почетным президентом. Его активными сторонниками, оказавшими влияние на выбор, выступили Александр Невский и его брат Андрей.

Русская помощь, благодаря которой Бату вышел победителем, была продиктована глубоким политическим расчетом. С начала XIII века католическая Европа начала крестовый поход против православных: греков и русских. В 1204 году Константинополь был взят крестоносцами, основавшими на месте Византии Латинскую империю. Латыши и эсты были покорены и обращены в крепостных. Та же участь ожидала и Русь, но Александр Невский разбил крестоносцев в 1240 году на Неве и в 1242 году на Чудском озере и этим остановил первый натиск. Однако война продолжалась, и союзники князю были нужны. Поэтому он побратался с сыном Бату, Сартаком, и получил монгольские войска для борьбы с немцами. Союз не был разорван и после смерти Александра Невского. В 1269 году немцы, узнав о появлении в Новгороде монгольского отряда, запросили мира «зело бо бояхуся и имени татарского». Русская земля была спасена от крестоносного нашествия.

Из этого следует тот непреложный вывод, что Древняя Русь, соприкоснувшись с Золотой Ордой, успешно добилась взаимопонимания и установления границы путем ряда договоров, одинаково выгодных для обеих сторон: монголы оставили русским ненужные им лесные территории, русские согласились на присоединение к монгольской армии добровольцев, не уживавшихся с князьями Рюрикова дома и предпочитавших военную карьеру в войсках, руководимых баскаками. Там им была открыта дорога к богатству и чинам.

Само собой разумеется, что монгольский офицер принимал только добровольцев, потому что находился среди своих солдат один и в противном случае сразу же был бы убит. Монголы умели привязывать к себе добровольно подчиняющихся. Знаменитый путешественник Марко Поло объяснял это так: «Народ видит, что правление хорошее, царь милостив, и шел к нему охотно».

Ну а татарская сторона? Здесь тоже были люди, бежавшие от ханского гнева. И вот начались выходы на Русь татарских богатырей, с детства научившихся стрелять на полном скаку из тугого длинного лука и рубить легкой саблей наискосок, от плеча до пояса. Для князей и церкви такие специалисты по конному строю и маневренной войне были находкой. Их принимали с распростертыми объятиями, женили на боярышнях и сразу давали назначения в войска. Татарину, приехавшему на Москву зимой, жаловали шубу, а прибывшему летом – княжеский титул. Доверять им можно было спокойно: путь назад им был отрезан.

А.С.: Но Орда – это ж, наверно, не государство в истинном смысле слова, и вряд ли можно говорить о его структуре, власти, кадровом отборе, таможне и вообще о такой государственной границе, какой она представляется нам в более или менее цивилизованном виде. Скорее, тут имеется в виду, по распространенному понятию, некая вольница, этакие гуляй-люди да гуляй-города. А что это было в действительности?

Л.Г.: Можно сказать так: во всех школьных формулах знаки минус надо поменять на плюсы. Орда – вовсе не разброд, а порядок, то, что по-немецки означает «Ordnung». Ее границы строго охранялись специальными отрядами. Западные путешественники сообщают о том, как быстро и неожиданно для них появлялись дозорные. Действовал и своеобразный степной «телеграф», по которому важные сообщения передавались на сотни и даже тысячи километров. Существовали устойчивые маршруты передвижения для пассажиров и грузов. Тюркское слово «ям» означает «почтовая станция, почтовые лошади». Отсюда и происходят русские лихие ямщики с их то разудалыми, то печальными песнями.

Основатель Золотой Орды Бату-хан – это деятель большого масштаба, никак не меньшего, чем в Западной Европе Карл Великий, король франков, император. Только его империя слишком быстро распалась, а Орда существовала два с половиной столетия, затем ее преемницей стало Московское государство. Имя Бату при жизни начало обрастать легендами. Не случайно, видимо, этот властитель получил и почтительное прозвище Саин, то есть справедливый, добрый. Он основал столицу Орды, о которой араб Ибн Батутта, один из крупнейших географов средневековья, побывав здесь, писал: «Город Сарай – один из красивейших городов, достигший чрезвычайной величины, на ровной земле, переполненный людьми, с красивыми базарами и широкими улицами». Численность проживавшего населения составляла около 75 тысяч человек. Среди них были монголы, аланы, кыпчаки, черкесы, русские и византийцы. Городов, как древних, в том числе Хорезм и Болгар, так и молодых, насчитывалось в Орде не менее ста. Их население являлось опорой ханов и в общей массе называлось «татарами», что было так же нейтрально по отношению ко всем им, как «ордынцы».

Два века татары приходили на Русь как агенты чужой и далекой власти. Они защищали Русь от нашествия с Запада, конкретно – от Литвы, как пастухи охраняют стада от волков, чтобы можно было их доить и стричь. Но когда в Орде пассионарность упала ниже уровня гомеостаза и вооруженные до зубов субпассионарии резались друг с другом, пошли уже не одиночные переходы татар, а они хлынули на Русь, чтобы служить великому князю хотя бы и за скромное жалованье. Начавшийся тогда массовый прием на московскую службу означал необратимый конец Орды, а Москва, вернее, тот регион, который называли в XIII веке Залесской Украиной, стала превращаться в XV веке из княжества в царство.

Наряду с татарами в великорусский этнос вошли финно-угорские племена – реликтовые этносы северной части Русской равнины. Одни из них, приняв православие, слились со славянами настолько, что забыли свои былые самоназвания. Таковы меря, мурома, голядь и заволоцкая чудь. Другие удержали имена предков: чуваши, черемисы (мари), вотяки (удмурты), мордва, то есть эрьзя и мокша, вепсы и другие, но это не мешало их контактам с русскими. Этот симбиоз усложнял этническую систему, тем самым укрепляя ее.

Итак, Москва сумела возглавить обновленную пассионарным толчком Россию и вывести ее из состояния вассала Орды на широкий путь самоутверждения, чему весьма способствовала широкая терпимость к аборигенам и твердая позиция неприятия иноплеменных воздействий. Можно сказать, что в России возродилась… нет, не Византийская империя, а скорее мечта о «царстве пресвитера Иоанна», которую не могли осуществить центральноазиатские несториане. Сами русские люди давно забыли об этой легенде и событиях, ее породивших, но природные процессы протекают независимо от того, сознают ли их наблюдатели и участники. Несмотря на распространение христианства по всей Великой степи, оно не переступило того порога, после которого возможно историческое воплощение. Несторианство не совершило последнего рывка, не стало исторической целостностью… и захлебнулось… А Великое княжество Московское, втягивавшее в себя пассионариев благодаря принципам митрополита Алексея и Сергия Радонежского, не только уцелело, но и в срок с 1380 по 1452 год стало Россией, а бывшая Русь – окраиной Литвы, которой командовала Польша.

А.С.: Стало быть, отсчет начинается с Куликовской битвы? Но ведь она и была гигантским столкновением русских с татарами, Руси с Золотой Ордой. Разве не так?

Л.Г.: Это было столкновение с темником Мамаем, который откололся от Орды и пошел на сближение с католичеством. Мамай не относился по происхождению к Чингисидам и не мог быть законным ханом, но он узурпировал власть на правобережной стороне Волги. Основная масса ордынцев отказалась его поддерживать. Эту эпоху русские летописцы весьма удачно назвали «великой замятней». Мамай пользовался усиленной поддержкой генуэзских негоциантов. При его потворстве Литва продвинулась до Чернигова и Курска. «Первая литовщина» произошла в 1368 году. Князь Ольгерд и его союзник Михаил Тверской так разорили Московскую землю, что «такого зла и от татар не бывало». Ягайло собирался объединиться с Мамаем для участия в борьбе с Дмитрием Донским. Но не успел на один переход… и это спасло Русь. Разноплеменное войско честолюбивого темника было сокрушено.

Скорее всего, Мамай, ускакавший с Куликова поля, был расстроен не больше, чем Наполеон, переправившийся через Березину. Потери были большие, но погибли наемники, навербованные на чужие деньги. Своя орда была целой. Но когда Мамай встретил Тохтамыша, эти воины сошли с коней и принесли присягу законному хану. Самого Мамая прикончили в Крыму те же генуэзцы, просвещенные итальянцы, полагавшие, что с диким татарином можно в этой ситуации не считаться. Сын Мамая, Мансур, убежал в Литву. Его потомков ждала роскошная судьба: мало того что они стали князьями, одному из них, по имени Иван, была суждена не только царская корона, но и долгая, хотя и недобрая, память.

Тохтамыш, подстрекаемый суздальско-нижегородскими князьями, которых позже один тонкий исследователь назвал «русскими Медичи» и «кондотьерами», в 1382 году взял Москву, разграбил и сжег ее. Но политические последствия похуже этого разграбления принесло нарушение вековой традиции союза Орды и Руси: хан, изгнанный из Сарая своими соперниками, согласился уступить Русь великому князю Витовту. Планам возвращения золотого трона, однако, не удалось сбыться, так как литовские войска потерпели сокрушительное поражение от ордынцев на Ворскле в 1399 году. Первым бежал Тохтамыш, расплачиваясь позором за предательство, а Витовта вывел в глухой лес казак Мамай, один из потомков знаменитого темника. Они блуждали в чаще три дня, пока проводнику не были обещаны княжеский титул и урочище Глина. Тот немедленно нашел дорогу… и ему должны быть за это благодарны его потомки. В том числе Иван IV Грозный.

Правительство хана Шадибека вернулось к традиционной политической линии Золотой Орды – тесному союзу с Великим княжеством Московским. Хотя вся тогдашняя Россия была очень маленькая – между Окой и Волгой, от Ярославля до Рязани. Да и Рязань была не наша. Вот тогда оправившийся Витовт снова стал подступать к Москве, грозя окончательно покорить ее и подчинить Литве. Кто спас белокаменную? Татары Шадибека, заставившие литовцев отступить без боя в 1406 году на реке Плаве близ Тулы. Памятен еще был Витовту не столь давний разгром на Ворскле!

А.С.: И все-таки, Лев Николаевич, Орда уже распадалась. Хотя Сарай еще был большим городом и крупным торговым центром. Провинции расходились, как части расколовшейся льдины. Впрочем, не только Орда была в упадке, но и Новгородская республика, и Литва, превращавшаяся в окраину королевства Польского. А ведь фаза этногенеза у них одна и та же. Почему судьба складывается по-разному?

Л.Г.: Будь Литва православной, она пересилила бы Москву и стала бы, возможно, играть ведущую роль в Восточной Европе. Но ей суждено было прилепиться с краю католического мира, по существу – оказаться между двумя громадными жерновами. История не терпит сослагательного наклонения, и бессмысленно делать предположения, повисающие в пустоте. Объективная же картина такова, что Литва в силу своего геополитического положения много раз оказывалась в трудных, поистине драматических ситуациях.

Теперь о расколе Орды. Не внешние силы, не удары хромого Тимура оказали решающее влияние, а внутренние распри и разница в политической ориентации, из-за чего происходило обособление этносов. Еще при жизни мурзы Едигея, «правителя двора», выделились ногайцы, кочевавшие между низовьями Волги и Яика. В домонгольское время эту территорию населяли гузы, и возможно, что ногайцы хотя бы частично были их потомками, Эта гипотеза объясняет враждебность ногайцев к поволжским и крымским татарам, потомкам кыпчаков, с которыми у них шли постоянные войны – степная вендетта.

В 1428 году освободилась Тюмень, где хан Абуль-хайр и его улус приняли название «узбеки». Примерно в 1438 году отделились Крым и Казань. Все эти новообразовавшиеся ханства были врагами оставшейся Большой орды. Да и трагическая гибель Сарая в 1480 году – дело рук не столько русских, сколько ногайцев и крымцев. Дезинтеграция этносоциальной системы улуса Джучиева была прямым следствием снижения уровня пассионарности за счет распрей и войн. Но снижался уровень медленно, и до конца XVI века оставались островки пассионарности, постепенно размытые отбором, то есть перемещением пассионариев в окрестности Москвы.

А.С.: Разве они только туда перемещались? На Волге, в ее среднем течении, как известно, располагалась Болгария, преемником которой стало Казанское ханство. Это стойкий бастион мусульманства, мощный культурный центр, связанный с арабским Востоком. Кого-то, наверное, и сюда влекло, особенно единоверцев. Какую тенденцию здесь наблюдает историк?

Л.Г.: Чего-чего, а стойкости этому государству потребовалось немало. После того как болгары пришли сюда из причерноморских степей, они вынуждены были отстаивать свою независимость в борьбе с Хазарским каганатом. С политической точки зрения надо рассматривать и принятие ислама болгарами в 922 году: как говорится, назло надменному соседу, ведь в Хазарии официальной религией был признан иудаизм. Долгое время затем болгары старались оттеснить от Волги и русских, соперничали с Владимиро-Суздальским княжеством, далеко на север распространяя экономическое и военное влияние. Так, в 1219 году они захватили Устюг. А через четыре года был в жестокой сече отражен первый натиск монгольских войск.

Но осенью 1236 года Болгария вынуждена была покориться Батыеву войску: «Приидоша от восточные страны в Болгарскую землю безбожнии татаре, и взяша славный Великий город Болгарский, и избита оружием от старца и до уного, до сущаго младенца, взяша товара множество, а город их пожгоша огнем и всю землю их плениша». Это покорение длилось год, но, как только монголы покинули территорию царства, здесь вспыхнуло восстание. Для его подавления была направлена наиболее боеспособная армия Субэдэя-багатура. А после походов на Русь и Центральную Европу, весной 1242 года, Бату-хан избирает город Болгар местом ханской ставки. Но и позже в этом краю были восстания. В 1366 году правитель Болгарии Булат отделился от Орды.

Гораздо круче, чем с русскими, расправлялись монголы со своими азиатскими противниками, жившими по обе стороны Уральского хребта. Юлиан, венгерский монах, бывший свидетелем покорения Приуралья в 1236 году, сообщает: «Во всех завоеванных царствах они убивают князей и вельмож, которые внушают им опасения. Годных для битвы воинов и поселян они, вооруживши, посылают против воли в бой вперед себя. Других… оставляют для обработки земли… и обязывают тех людей впредь именоваться „татарами“„. Так или примерно так этноним «татар“ стал получать расширенное, суперэтническое значение.

Я уже говорил, что в этом нет ничего удивительного. Например, до сих пор в Средней Азии некоторые жители, относящие себя к племени по имени «тюрк», считают, что их легендарный предок был «родом… из Татарстана». Китайские историки также исходили из того, что термин «татар» имеет собирательное значение. Белыми татарами назывались кочевники, жившие южнее пустыни Гоби, вдоль Китайской стены. Большую часть их составляли тюркоязычные онгуты. Черные татары, в том числе кераиты, жили в степи вдали от культурных центров. Война здесь не прекращалась и вынуждала их жить кучно, огораживаясь на ночь кольцом телег (курень). Дикие татары Южной Сибири промышляли охотой и рыбной ловлей, они не знали даже ханской власти и управлялись старейшинами.

Монголы жили между черными и дикими татарами – как переходное звено между теми и другими. Разумеется, волжские болгары сами по себе ни к кому из них не могли относиться. Кроме того, во-первых, состав болгарского населения был весьма неоднороден; во-вторых, рядом с ними жили савиры-сувары, которые уже упоминались; в-третьих, происходила ассимиляция болгарами тюрков, поселившихся в этих местах еще раньше, а также коренных финно-угорских племен. Среди них – древние венгры, от которых теперь не осталось здесь и следа, и живущие поныне в Поволжье марийцы, удмурты, мордва. А буртасы? Или чуваши? Или башкиры? Да и русские! В сумме именно эта смесь стала составлять большинство, а отнюдь не «чистые» болгары с ближайшими сородичами. Ну и после развала Золотой Орды сюда сильной струей влились кыпчаки.

А.С.: Вот и гадай: болгары или не болгары? Ведь этнос стал качественно меняться, хотя и сохранял как доминанту этнического развития исламскую религию и самобытную культуру.

Л.Г.: Нет народа, который произошел бы от одного корня. И не надо искать какое-либо древнее племя как предка ныне существующего этноса. Как бы это ни было легендарно, соблазнительно и престижно!

А.С.: Но и камуфляж, согласитесь, Лев Николаевич, далеко не безобиден. Сейчас многие ведать не ведают, что в Поволжье жили болгары, отчаянно воевавшие с татарами. Они долго придерживались этого самоназвания. Так именовали их и русские летописи. А когда возникла Казань, в обиход вошло еще одно имя – казанские люди, казанцы. Может быть, правду говорят, что ненавистное для болгар название было присвоено им как раз с той целью, чтобы, ссылаясь на татарское иго, оправдать захват Казани войском Ивана Грозного?

Л.Г.: Сразу скажу на это вот что: борьба за национальную независимость – святое право каждого народа. Если люди отдавали за свободу жизнь, им должна воздаваться дань памяти. В полной мере это относится и к защитникам Казани, погибшим в 1552 году. О храбрости и доблести, с которой сражались тогда бойцы, восхищенно писал и русский летописец того времени. Думаю, что вполне закономерно поставлен вопрос о создании памятника тем, кто отстаивал национальную независимость. Это было бы справедливо и человечно.

Однако не следует бросаться из одной крайности в другую. Тени предков и события многовековой давности не должны служить причиной разлада и конфронтации в наши дни. Неужели кто-то всерьез считает, что до сих пор русские ответственны за преступные деяния такого тирана, как Иван Грозный? Подобного рода деятели приносят неисчислимые страдания и собственному народу. Известно, с какой жестокостью этот маньяк привел к покорности вольнолюбивый Новгород. Кровью отмечен по городам и весям след опричнины. Но чего только не было и после всего этого за четыреста с лишним лет, включая и череду трагических событий двадцатого столетия.

Довольно сложной была судьба болгар, некогда сменивших гуннское объединение, еще в южных степях. Но и на Волге они начали сражаться за независимость аж в IX веке. В этой длительной и упорной борьбе, в которой погибали наиболее решительные воины и другие пассионарии, этнос постепенно утрачивал энергию. Вряд ли обогащали его дополнительным зарядом и лесные племена, давно утратившие свой потенциал. А отношения с русскими? С того же IX века болгары совершали набеги на Муром и Суздаль, они убивали мужчин, уводили женщин – и те рожали им Айдаров, Мухамедов, Шамилей. Но русские тоже были не дураки. Они вторгались в Болгарию, убивали мужчин, умыкали женщин – и те рожали им Петек, Ванек, Сашек. Стало быть, шло смешение, и этнос по природе своей и по истории медленно, но верно изменялся. Перед лицом татарской агрессии немало болгар вообще ушло на Русь. А позже и в Казанское ханство, признавшее вассальную зависимость от Московского государства, бежало изрядное число славян. На фоне этого вовсе не кажется неожиданным, что в Казани была сильная промосковская партия. Да и не раз до 1552 года в столицу ханства вступали войска северного соседа.

Я думаю, что логично рассудить так: смешанное население Поволжья, по сути, сформировалось как один этнос. Мусульманская часть этого этноса называлась – волжские болгары, православная – русские. Но по крови они одни и те же, по способу хозяйства – тоже, по культуре близки. Важна только как характерная отличительная черта присущая этим частям идеология, то есть та высокая культурная традиция, которая роднила болгар с мусульманским миром, а Русь – с Византией. Может быть, не все примут такой ход размышлений, но я в этом твердо убежден.

А.С.: Надо надеяться, наши читатели вполне усвоили идею плюрализма мнений, и даже если они критически воспримут высказанную вами мысль, то не откажут ей в праве на существование. Тем более что она содержит в себе рациональное зерно, подкрепленное теорией этногенеза. Болгария как государство исчезла с карты, но само название «болгар» сохранилось, а у русских это имя вошло в титул московского самодержца. Что же показали дальнейшие события?

Л.Г.: А они подтвердили сказанное. Хотя в 1569 году турецкая экспедиция достигла Астрахани, а в 1571 году крымские татары сожгли Москву дотла, ни Астраханское ханство, ни Казанское не отложились от России. Не произошло этого и позже, в Смутное время, когда судьба Московии висела на волоске. Собственно, она уже была оккупирована польскими войсками. Сепаратистам достаточно было небольших усилий, чтобы отделиться. Да, видно, не те все же были условия, не те силы действовали. И разрыв не состоялся.

Давайте обратимся к свидетельству человека той эпохи, причем нейтрального (Лев Николаевич берет в руки старинный фолиант). Это английский посланник Дж.Флетчер, написавший в 1589 году записки «О государстве российском». В них он подчеркивает: «Соседи, с кем они (т.е. русские) находятся в более близких сношениях как в мирное, так и в военное время, суть: во-первых, Татары…» К ним он относит не только мусульман: «Есть еще разные другие Татары, обитающие на границах России, как-то: Ногайцы, Черемисы, Мордва, Черкесы, Щелкалы…» К татарам же по происхождению якобы принадлежат «Пермяки и Самоеды, обитающие на севере и северо-востоке России».

А.С.: Почему?

Л.Г.: Потому что этноним «татар» получает новое распространение. По представлениям европейцев, Крым считался Малой Татарией, а за Волгой и далее на восток, неизвестно до каких пределов, лежала Татария Великая. Эти обширные пространства именно так обозначены и на картах, которые издавались при личном участии Петра I. Европейские ученые в XVIII веке называли всех кочевников «les Tartars». He зря ведь и пролив между материком и островом Сахалин, соединяющий Японское и Охотское моря, наречен Татарским. А уж к XIX веку, если посчитать, кого только не называли татарами. Лермонтов, будучи на Кавказе, серьезно заинтересовался татарским языком, хотя общаться-то ему приходилось… с азербайджанцами. Это ведь их тогда именовали кавказскими татарами.

А.С.: Но во второй половине XIX века отюреченное население бывшей Кавказской Албании (Агвании) отвергает такое прозвище, а после 1917 года вообще забывает его. Большая группа некогда разрозненных этносов ныне интегрирована под именем «азербайджанцы», кстати тоже имеющим древние корни. Что это, Лев Николаевич, случайные перемены названий или они определяются какими-то закономерностями?

Л.Г.: Конечно, в наименованиях и переименованиях кроется определенный смысл, но чаще всего он остается неизвестен, просто не хватает исходной информации. Кажется странным, но были, к примеру, страна и народ… без имени. Географически это бассейн реки Тарим, условно называвшийся по-разному – Кашгария, Восточный Туркестан или Синьцзян, то есть «новая граница», установленная маньчжурами в XVIII веке. Все эти термины для нашего времени не годятся. Коренное население края – индоевропейцы. Они сохраняют поведенческий стереотип, но имена здесь меняются чаще, чем носившие их этносы, причем смена этнонимов объяснялась политической конъюнктурой. Население сменило тохарский (индоевропейский) язык на тюркский. И это легкообъяснимо, потому что в XI веке на наречиях тюркского языка разговаривали все народы от лазоревых волн Мраморного моря и лесистых склонов Карпат до джунглей Бенгалии и Великой Китайской стены. Тогда сюда прикочевало имя «уйгур». Но самих уйгуров ныне в этих местах нет. А те, кто называет себя уйгурами (ошибочно их именуют еще китайскими татарами, что в корне неверно), – ферганские тюрки, выселившиеся на восток в XV–XVIII веках.

Если мы будем исследовать, когда и кому соответствовал этноним «ромей», то бишь «римлянин», вплоть до нынешних румын, потребуется целый трактат. Восточных римлян у нас принято считать византийцами, но это лишь вынужденная, чтобы не путаться, придумка ученых мужей, не более того. А настоящее имя этих прямых наследников населения Византии – турки, но они уже исповедуют не православную веру. Есть громадная литература по поводу происхождения этнонима «украинец». Он тоже условен, как и византийцы. Я уже говорил, что в XIII веке Волго-Окское междуречье называлось Украиной Залесской. А когда захваченные католической Польшей земли Киевской Руси стали окраинными, то возникла еще одна «Украина», жители которой до XVII века называли себя русскими.

Центром, куда стекались пассионарии, тяготившиеся жесткими порядками Москвы и бесправием Польши, стала Запорожская Сечь. Для того чтобы адаптироваться на степной границе и обзавестись семьями, которые возникали в браках с местными женщинами половецкого (кыпчакского) происхождения и православного вероисповедания, им понадобилось около ста лет. А за 200 лет малорусский субэтнос превратился в украинский этнос, освободившийся в XVI веке от власти католической Польши, а в XVIII веке завоевавший ведущее место в Российской империи. Очень важно не забывать, что в число украинцев было инкорпорировано немало «красных девок половецких» и их потомков.

А вот как возникло имя «узбек». Тимур, «железный хромец», боровшийся с Золотой Ордой, решил посадить во главе Джучиева улуса своего ставленника. Выбор пал на сына Урус-хана, его бывшего врага, Койричак-оглана. Новый вождь перешел Итиль (Волгу) и стал выполнять поручение с помощью отряда, который назывался «узбекскими храбрецами». Принято считать, что фанатичные мусульмане Золотой Орды в XIV веке приняли новое имя – «узбеки» – в честь хана Узбека, установившего ислам как государственную религию. В это же время появляются «ногаи» – сторонники Едигея, а немного спустя – «казахи», противники «узбеков». Последние в XVI веке разгромили в Средней Азии последнего тимурида – Бабура, полководца и поэта, который увел своих сторонников в Индию и завоевал себе там новое царство. Ушедшие с ним тюрки стали зваться «монголами», а оставшиеся в Самарканде и Фергане приняли имя своих покорителей. Словом, современные узбеки – разноплеменные тюрки Средней Азии, принявшие в качестве самоназвания этноним своих завоевателей и слившиеся с ним в один этнос.

А.С.: А волжские сохранили собственное имя до наших дней. Говорят, что было предложение после революции новую республику при слиянии Волги и Камы назвать не Татарской, а Болгарской. Главное – живы традиции древней болгарской культуры, полной здоровых соков. Но вот снова и настойчиво зазвучали голоса, провозглашающие: «Мы – не татары, мы болгары!» Другие, надо сказать, их гораздо больше, возражают сторонникам болгарской идеи. Что можно сказать по поводу этих споров?

Л.Г.: У меня нет никакого желания вмешиваться в подобные, я бы сказал даже – бессмысленные споры. Как ученый я должен исследовать объективный процесс, опираясь на действительные факты и явления. Вот об этом и будем говорить. Наверное, это будет ближе к истине и поможет людям лучше понять исторический процесс и свое положение в мире, судьбу родного народа и его взаимоотношения с другими народами.

Как называют татар соседние и родственные народы? Пожилые марийцы еще используют архаическое имя «суас», а удмурты употребляют слово «бигер», казахи и узбеки – «нугай» или «мангит». Некоторые татары-мишары считали, что казанцы – это «локыр», а сибиряки применяли термин «типтэр». Для молодых поколений вся перечисленная терминология мало чего значит, для них татары и есть татары, но историческая память не утратила понимания того, как сложно и длительно складывался этнос. К сожалению, большинство исследователей имеет крайне примитивное представление об этнических процессах, об этногенезе как таковом, поэтому многие работы, даже обильно сдобренные новейшей терминологией, по сути, остаются на средневековом уровне. А это не только достойно сожаления, но и вредно.

Поход Бату-хана не означал ликвидацию Болгарии, хотя разрушения были велики. Она фигурирует как страна, сохранившая свое имя, свою экономику, свои города, своих царей и князей. Известно также, что болгары имели войско, не раз выступавшее против центрального правительства в Сарае и ханских приспешников в Москве. Именно Великий Болгар приступил к изготовлению первых золотоордынских монет, а затем началась их чеканка и в других городах Болгарии. Перемещение населения по Волге, Каме, Вятке, Белой, Суре, на север Руси и даже в Норвегию не привело к опустению прежних мест обитания. Скорее, лишь породило дополнительные этнические контакты.

А.С.: И этим можно объяснить быстрый рост Казани, которую называли еще «Болгар аль-Джадид», то есть Новый Болгар?

Л.Г.: Бесспорно, ей стала принадлежать гегемония в Среднем Поволжье. Как ни трагичны были события 1552 года, Казань и после взятия Иваном Грозным, потомком того же Мамая, играла роль ведущего регионального центра, причем возрастающую роль.

А.С.: Хотя нерусское население Казанской земли подверглось жестокой дискриминации, развернулись гонения на мусульманство и язычество, началась насильственная христианизация…

Л.Г.: Однако будем объективны: ни в первые десятилетия, ни через столетие Российское государство не располагало силами для подавления обширного многонационального края.

А.С.: Тогда за счет чего же был достигнут перевес Москвы?

Л.Г.: А ее сила была… в слабости местного населения, вызванной спадом в их этническом развитии. Это оказалось характерным как для древних финно-угорских, так и тюркских аборигенов, представлявших основную массу жителей.

А.С.: Лев Николаевич, а могла ли на смену угасшей, постепенно растраченной в многовековой борьбе энергии возбудиться новая, вызванная природным импульсом, переносом пассионарности и так далее? Или регенерация исключена?

Л.Г.: Выявить такие тенденции непросто. Основой же для исследования может служить исторический материал, зачастую противоречивый, искаженный до неузнаваемости, значит – таящий опасность заблуждения.

Не премину подчеркнуть, что наследники болгар сохраняли внутреннюю устойчивость этноса. Правда, татарская знать вынуждена была креститься, чтобы не потерять богатство. В частности, указ Петра I, изданный в 1713 году, вынуждал их сделать это в течение полугода. Тогда приняли христианство и впоследствии обрусели помещики Карамзины, Аксаковы и другие. Но даже в разгул крещения, когда архиепископом был Лука Канашевич, особого успеха, не считая разрушения сотен мечетей, достичь не удалось. Через двести лет после Казанского взятия число крещеных татар не превзошло, как свидетельствуют источники, 30 тысяч душ. В шестидесятые – семидесятые годы XVIII века татары добиваются ликвидации миссионерской конторы для новокрещеных, разрешения строить мечети и мусульманские школы при них, наконец, свободы вероисповедания и позволения торговать по всей России; чуть позже татарские мурзы были приравнены в правах к русскому дворянству, а в Казани организована татарская ратуша.

А.С.: Стало быть, несмотря на притеснения и бедственное положение, этнос реально подошел к ступени буржуазной нации и в нем происходили серьезные качественные сдвиги?

Л.Г.: Вскоре, как известно, Казань становится одним из первых университетских городов империи. Здесь развивается отечественное востоковедение, налаживается книгопечатание, в том числе на татарском языке. Тем самым неизмеримо увеличивается влияние этого культурного центра на население Поволжья, на тюркские народы, да и на весь Восток. Это, я думаю, читатели хорошо знают. Но вот на что хочу обратить внимание: в орбиту этноса с ядром в Среднем Поволжье стали включаться другие, более или менее отдаленные этнические группы – мишары, ведущие родословную от угров (мадьяр – мажар), астраханские татары, происходящие от хазар и ногайцев, тобольские, томские и другие зауральские татары, чьими предками являются коренные сибиряки. Продолжалась ассимиляция марийцев, удмуртов, чувашей, мордвы, которые вплоть до первых десятилетий XX века «впадали в ислам». Стало складываться и своеобразное татаро-башкирское единство, основанное на языковой культурной и конфессиональной общности. Тем более что Духовное управление мусульман России обосновалось по царскому повелению в Уфе.

В свете этого правомерно ли считать современных татар остатком какого-либо одного древнего народа? Вряд ли вообще в такой постановке вопроса содержится разумный ответ. Более серьезным и обоснованным мне представляется иное предположение: татарский этнос в его нынешнем виде, возможно, этнос развивающийся, переживающий консолидацию, набирающий силу. Объяснять протекающий на глазах процесс довольно опасно, да я и не берусь заниматься гаданием. Если же это этническая регенерация, то она означает восстановление структуры этноса после потрясений, причем спасители отечества при этом проявляют пассионарность, сходную с той, которой обладали основатели, и неизмеримо бо́льшую, нежели та, что была у их законных предков. Разумеется, каждая регенерация этноса влечет сдвиг культурного развития, но – в пределах данной системы, благодаря чему этнос продляет срок интенсивной творческой жизни.

А.С.: Пока мало людей, даже среди сугубых специалистов, которые понимали бы, что этногенез лежит глубже, чем видимые исторические процессы, фиксируемые источниками. Но каким бы сложным ни был исторический путь татарского народа, сколь бы извилисто и непредсказуемо ни кочевал его этноним, получилось ведь так, что «черная легенда» о татарах, их нашествии и жестоком иге стала связываться непосредственно с теми, у кого в советском паспорте в графе о национальной принадлежности вписано «татарин» или «татарка». Что тут делать человеку? Неужели доказывать по принципу: «Я не я, и вина, мол, не моя»?

Л.Г.: Отвечу вопросом на вопрос: а где же эти пресловутые «татаро-монголы», по имени которых названо «иго», столь долго тяготевшее над Русью? Строго говоря, как этноса их и не было, ибо всем детям старшего из Чингисовых сыновей, Джучи, на три орды по завещанию великого хана досталось 4 тысячи воинов, из коих только часть пришла с Дальнего Востока. Этих, последних, если уж на то пошло, называли не «татары», а «хины», от китайского названия чжурчжэньской империи Кин (современное чтение – Цзинь). Для понимания истории Азии надо твердо усвоить, что национальностей и национальных названий там до XX века не было. Загадочное название «хин» трижды упоминается в «Слове о полку Игореве». Академик Д. С. Лихачев определил, что это «какие-то неведомые восточные народы, слухи о которых могли доходить до Византии и от самих восточных народов, устно, и через ученую литературу». Но как такового народа и с этим именем не было! Это редкое название последний раз упомянуто в «Задонщине», где «хиновином» назван Мамай. Следовательно, «иго» было отнюдь не монгольским и никаким не татарским, а осуществлялось предками кочевых узбеков, коих не нужно путать с оседлыми узбеками, хотя в XIX веке они смешались.

Вымысел, далеко не безобидный как в отношении русских, так и татар, должен быть разоблачен и развеян. Почему человек должен стыдиться, как чего-то позорного, этнонима, окутанного легендами? Знайте, это – гордое имя! Ради истины, а не ради псевдонаучной, политической или какой-то другой конъюнктуры я, русский человек, всю жизнь защищаю татар от клеветы. Они – в нашей крови, в нашей истории, в нашем языке, в нашем мироощущении. Мне кажется совершенно естественным вот такое представление: какими бы ни были реальные различия с русскими, татары – это народ не вне, а внутри нас.

 

Апокрифический диалог

[37]

Однажды мой казахский друг,, весьма образованный и талантливый искусствовед, рассказал историю, очевидцем которой он был. В экспедиции ему пришлось заночевать в доме, где собралось много казахов, в том числе людей с высшим образованием и высоким общественным положением. В компании был и один бедный старичок, ведущий свою родословную от потомков Чингисидов. Эти люди в степи пользуются большим уважением.

За шумной застолицей возникли споры на родовой почве, перешедшие в яростную ссору. Заблестели ножи, зазвенело стекло разбиваемых бутылок…

И тогда старичок вскочил и крикнул: «Чингисдык роух шакрым!» Что означало: «Дух Чингиса слышит!» Это отрезвило всех мгновенно. Ножи были убраны в ножны, и люди разошлись.

Эта история весьма поучительна. Все мы, несмотря на образование и воспитание, несем в своем подсознании тяжелый груз прошлого. Не только генетическая, но и историческая память, удерживаемая какими-то участками вегетативной, а может быть, и центральной нервной системы и «сигнальной наследственностью», открытой профессором М. Е. Лобашевым, формирует поведение людей всех рас и всех народов.

Эта наследственность крайне сложна в своих проявлениях. Представим себе аналогичную коллизию в парижском кафе. Там ссора не могла возникнуть на родовой основе, потому что французы родового строя не имели. И не имели его и их предки, заявившие о себе в Вердене еще в 841 г., – галло-римляне и франки.

Французы поссорились бы скорее на почве политических разногласий. И уж в любом случае призыв к духу Филиппа Красивого или Карла Мудрого и даже Наполеона не оказал бы отрезвляющего воздействия на их эмоции.

Для того чтобы уметь ладить с иноплеменниками, надо представлять их реакцию на тот или иной поступок и не делать таких поступков, которые бы им показались бестактными или, хуже того, обидными. Сколько путешественников, не соблюдавших неизвестного им этикета, погибло зря! И сколько ненужных конфликтов возникает из-за взаимного непонимания или ложной уверенности, что и понимать-то нечего, потому что, дескать, все люди одинаковы, значит, они такие, как я!

Надо помнить, что каждый известный науке облик народа – этнос – несет в себе не только печать окружающей среды, но и накапливаемое прошлое, формирующее стереотип его поведения. И если мы хотим избежать ненужных, а подчас и трагических недоразумений, то нам нужно глубокое знание этнологии, совмещающей в себе географию, биологию, историю и психологию. Думается, практическое значение этой науки не требует дальнейших пояснений.

А теперь вернемся к главной теме этой статьи – истории тюрко-монголов и их завоеваниям. Походы, совершенные тюрко-монголами в XIII в., произвели огромное впечатление на все окружающие их народы. Однако историки писали о них очень различно, иногда прибегая к помощи эмоций, а не научного исследования.

Китайские авторы далекого прошлого излагали ход событий сухо и беспристрастно, потому что войны рассматривались как проявление сил природы, или, как они выражались, «неба».

На Ближнем Востоке армяне писали о монголах сочувственно, как о своих союзниках, а мусульмане крайне раздраженно, главным образом потому, что монголы-несториане поддерживали христиан – армян и айсоров, а также наладили союз с греками.

В Древней Руси отрицательное отношение летописцев к татарам проявилось не в XIII в., а столетие спустя, тогда, когда узурпатор Мамай стал налаживать связи с католиками против православной Москвы. Поздний антитатарский фольклор связан не с эпохой Чингиса, а с трехсотлетней эпохой набегов крымских и причерноморских татар и ногайцев на Литовскую и Русскую Украину. Впрочем, ради справедливости надо отметить, что запорожские и донские казаки не уступали ногайцам в стремлении к грабительским набегам. И те и другие были храбрыми и предприимчивыми вояками.

Но, как ни странно, больше всех возненавидели тюрко-монголов, и особенно Чингиса, романо-германские народы Западной Европы. Это странно и даже противоестественно: ведь они Чингиса никогда не встречали и монголы их не завоевывали.

Тем не менее именно в Западной Европе пятьсот лет росло и крепло убеждение, что монголы, тюрки и даже русские – чудовищные носители зла и разрушения. Это обывательское мнение можно было бы рассматривать как разновидность расизма, но дело обстоит не столь просто; ведь к арабам и османским туркам, с которыми католическая Европа вела тысячелетнюю войну, такое отношение не возникло. Монголофобия породила ненависть и к сибирским народам, живущим своим бытом и не подозревающим о том, какое большое место они заняли в европейской историографии. А в ней сложились три версии, объясняющие образование Монгольского улуса в XIII в. и считающие это историческое событие проклятием времени.

Первая версия. Тэмуджин, избранный ханом с титулом Чингис, организовал банду, подчинил все кочевые народы Азии и провел ряд войн, продолженных его сыновьями и внуками с корыстной целью – ради личного обогащения. При этом непонятно только: как ему это удалось?

Вторая версия. Весь монгольский народ совершил это преступление согласованно. Неясно только, для чего ему это было нужно, ибо привозить добычу домой при наступлении – невозможно.

Третья версия. Кочевники всегда нападали на трудолюбивых земледельцев, следовательно, здесь не единичное «преступление», а предопределенный положением образ жизни. Надо отметить, что эта версия фигурирует еще в Библии, но с обратным знаком: Каин убил Авеля и за это был осужден. В западноевропейской историографии осужден Авель, а Каин реабилитирован.

Поскольку автору этой статьи приходилось уже не раз вступать в дискуссии и споры с самыми разными оппонентами (с гневными и рассудительными, дилетантами и педантами-источниковедами, историками-эрудитами Востока и России), попытаемся изложить их принципиальные возражения и дать на них ответы.

Итак, возражения и упреки в адрес автора гневного оппонента-профессора.

Профессор. Вы уже не раз писали о Чингисхане. И ни ему, ни Тамерлану не дали должной оценки! Почему?

Автор. Наука не базар, где любой товар оценивается для продажи. Я не торговал историческими персонажами. Объекты научного исследования не оцениваются, а исследуются. К тому же Чингис, хан монголов, и Тимур, эмир Чагатайского улуса, в истории занимали диаметрально противоположные позиции. Чингис защищал свой народ от могучих и беспощадных соседей, которых ему удалось временно разбить, а Тимур боролся с наследниками Чингиса – кочевниками, одновременно совершая грабительские нападения на оседлых соседей. Общего между ними ничего не было.

Профессор. Можно ли говорить о прогрессивной роли таких завоевателей?

Автор. Конечно, нет, как нельзя говорить о направлении точки. Прогресс – движение вперед, регресс – назад. Как назвать движение вбок? Зигзаг! Человек, идущий по полю без теодолита, всегда отклоняется от прямого направления. Даже движение дождевой капли от облака до земли зигзагообразно. На практике это несущественно, потому что ошибки взаимно компенсируются, но только на значительных отрезках пути. В истории происходит нечто подобное. Можно говорить о прогрессе за двухсот-трехсотлетний промежуток, а десятилетия – почти всегда зигзаги.

Профессор. Так, значит, Вы считаете грандиозные завоевания дикими кочевниками оседлых народов пустяками? А где классовая борьба?

Автор. Завоевания монголов, находившихся в первобытнообщинной формации, произошли в 1200–1260 гг., после чего их улус распался на пять самостоятельных государств, вступивших в жестокую войну друг с другом. Четыре из этих государств стали феодальными, но ведь смена общественно-экономической формации происходит не сразу. Для такой смены требуется рост производительных сил и смена производственных отношений (чего не бывает при натуральном хозяйстве – экстенсивном скотоводстве). Да, империя Юань в Китае, государство ильханов в Иране, Золотая Орда на Волге, Чагатайское ханство в Средней Азии сохранили феодализм, выработанный там задолго до монголов. Но в Джунгарии, где монголы не растворились в массе местного населения, которого там не было, они остались на стадии военной демократии, которая, как известно, является доклассовой. Не понимаю, зачем Вам нужно оспаривать теорию исторического материализма?

Профессор. Как Вы можете защищать разрушение культурных областей и городов дикарями?

Автор. Не могу и не хочу. И не делаю этого. Северный Китай был завоеван и опустошен чжурчжэнями в 1114–1140 гг., за сто лет до монголов. Средняя Азия и Иран были разорены сначала сельджуками (туркменами), а потом хорезмшахами, опиравшимися на племя канглы (печенеги). С ними-то монголы и воевали. А страна оазисов, торговли и культуры Уйгурия от монголов не пострадала вовсе.

Профессор. Но развалины Хара-Хото!!!

Автор. Этот тангутский город Эцзинай, или по-монгольски Урахай, после захвата его монголами в 1227 г. процветал более века, пока не был взят китайцами и дотла уничтожен. Ведь осаждающие отвели реку Эцзин-Гол, а у монголов шанцевого инструмента не было.

Профессор. А как же монгольское иго в России, продолжавшееся, как известно, по XV в.?

Автор. После похода Батыя в 1237–1240 гг., когда война кончилась, языческие монголы, среди которых было много христиан-несториан, с русскими дружили и помогли им остановить немецкий натиск в Прибалтике. Мусульманские ханы Узбек и Джанибек (1312–1356) использовали Москву как источник доходов, но при этом защищали ее от Литвы. Во время ордынской междуусобицы, или, как тогда говорили, «великой замятии», Орда была бессильна, но русские князья и в это время вносили дань. При Тохтамыше Тимур напал на Орду, после чего она уже не оправилась.

Войны между государствами не всегда влекут за собой ненависть народов друг к другу. Иногда такая ненависть возникает и бывает затяжной, чему пример мы видим в Ольстере: ирландцы не могут забыть расправ Кромвеля в XVII в. над жителями Дрогеды.

Но, к счастью, между русскими и тюрками такой ненависти не возникло. Многие татары, путем смешанных браков, вошли в состав русского народа, а те, которые остались мусульманами, живут в Казани с русскими дружно. Казахи примкнули к России добровольно в XVIII в., а узбеки и туркмены так сжились с Россией, что в тяжелые годы гражданской войны не отделились от нее. Вряд ли такое объединение народов следует назвать «игом». И потому нет необходимости обвинять русских князей за то, что они договорились с татарами о взаимной помощи против наступавших с запада немцев, литовцев и венгров. Зачем называть братский народ потомками «диких грабителей»? Да, они воевали жестоко. Но эта жестокость была вполне в духе того времени. Просто татары воевали более удачно, чем их враги. Можно ли их обвинять за это? Пусть объяснит мой оппонент.

Профессор. Я не могу с Вами разговаривать. У Вас биолого-энергетический подход к прошлому, который не может определять социальный прогресс.

Автор. Такой подход не только у меня, но и у К. Маркса и Ф. Энгельса (Соч., т. 46, ч. I, с. 462–463). Конечно, природные явления социальное развитие не определяют, ибо социальное развитие спонтанно, а этносы (народности или племена), согласно К. Марксу, – предпосылка социального развития. Древний человек жил группами или стаями ради успешной охоты и защиты от хищников. Этносы существуют поныне, переживая общественные формации. Этногенезы – происхождение и исчезновение этносов – природные явления, взаимодействующие с социальным развитием. Этногенезы – это зигзаги на глобальном развитии человечества. С этим Вы, вероятно, спорить не будете.

Профессор. Не буду! Я гуманитарий; знать не хочу эту природу! Скажите четко: что благо, а что вред?

Автор. В природных явлениях нет места категории оценки. Штиль и ураган, засухи и наводнения – это бытие, существующее вне нас и помимо нас. Изучать их необходимо, чтобы предохраниться от их воздействий. Для этого существует метеорология, наука об атмосфере. А историческая география – наука об антропосфере. Ее можно изучать, но не нужно оценивать. Происходящие в ней грандиозные события с точки зрения личной вины или заслуги отдельные люди не могут ни инициировать, ни предотвратить такие планетарные явления, как эволюция или миграция народов. Но если с этими явлениями считаться, то можно уберечься от их пагубных последствий. Точно так же, как, например, предвидя извержение вулкана в океане, можно увести людей с побережий в горы. И тогда цунами не повлечет за собой человеческих жертв.

Предоставим теперь слово оппоненту рассудительному. Он – искусствовед.

Искусствовед. Самое дорогое из того, что сделало человечество, – это культура, и особенно искусство. Я люблю нашу Древнюю Русь с ее городами, монастырями, богатырями, вечевыми порядками и уважением к своим князьям. Разрушение этой прекрасной старины, ее культуры, ее памятников, ее обычаев, совершенное в XIII в. полчищами монголов, которых наши предки ничем не обидели, представляется мне чудовищным преступлением, вызвавшим наше отставание от Европы. Разве это не так?

Автор. В том, что искусство прекрасно, а разрушение его ужасно, – Вы правы. Действительно, Москва была красивым городом, полным изукрашенных зданий, богатых товаров, ценных рукописей. И все это погибло в огне… в 1812 г. Утрата непоправимая, но разве Наполеон был монгол? А за 200 лет перед этим Москву начисто сожгли поляки, так что Минин и Пожарский отбили дорогое всем русским пепелище. В 1571 г. Москву сжег вассал Высокой Порты (Турции) крымский хан Девлет-Гирей, который никакого отношения к монголам не имел. За два века до него ее уничтожил отдаленный потомок Чингиса, хан Синей Орды Тохтамыш. Он совершил набег на Москву, поддерживая своих союзников – суздальских князей Василия и Семена Дмитриевичей, Олега Рязанского и многих других бояр, противников разрыва русских княжеств с ханом.

Искусствовед. Но Вы ни слова не сказали о Батые, завоевавшем Русь и установившем татарское иго. Вы его забыли?

Автор. Отнюдь нет. Войско Батыя, выступившее против половцев, с которыми монголы вели войну с 1216 г., в 1237–1238 гг. прошло через Русь в тыл половцам и принудило их бежать в Венгрию. При этом были разрушены Рязань и четырнадцать городов во Владимирском княжестве. А всего тогда там было около трехсот городов. Монголы нигде не оставили гарнизонов, никого не обложили данью, довольствуясь контрибуциями, лошадьми и пищей, что делала в те времена любая армия при наступлении.

Искусствовед. Но они разгромили мать городов русских державный Киев!

Автор. До Батыя, а точнее в 1169 г., Киев опустошил Андрей Боголюбский, отдавший столицу Руси на трехдневный грабеж своим ратникам, как поступали только с чужими городами. В 1203 г. то же самое сделал и князь Рюрик Ростиславич Смоленский, которому содействовал князь Игорь Святославич, известный герой «Слова о полку Игореве». Так что Батыю мало что осталось от Киева…

Искусствовед. А дикая расправа с жителями Козельска, который монголы прозвали «злым городом»?

Автор. Действительно, этот трагичный эпизод выпадает из ряда прочих, но объяснить его можно. В 1223 г. монголы, воюя с половцами, послали им в тыл 30 тысяч воинов. Они прошли через Кавказ с боями, подвергаясь нападениям грузин и осетин, но пробились через Дарьяльское ущелье к половецким становищам. Тогда все южнорусские князья выступили на защиту половцев. Монголы направили к русским князьям посольство с мирными предложениями, но князья этих послов убили. Среди инициаторов убийства был Мстислав, князь черниговский и козельский.

Монгольский обычай, основанный на родовом строе и военной демократии, предусматривал коллективную ответственность за преступления. Худшим поступком они считали обман доверившегося и убийство посла. Этого они никогда не прощали, ибо на Востоке посол – гость. «Злыми городами» они называли те, где убивали их послов. В 1238 г. монголы дошли до Козельска. По их обычаю, советчики князя – бояре и дружина, а также их родня отвечают за содеянное князем зло. Русские тоже это знали, и за семь недель осады никто не прислал подмоги Козельску, хотя тогда на Руси было не менее 100 тысяч воинов.

Искусствовед. Я считаю, что Древней Руси было полезнее объединиться с Западной Европой, где расцветала культура, слагали баллады менестрели и на горизонте уже мерцала эпоха Возрождения. Вы же сами писали, что на Руси XIII в. было немало людей, стоявших за тесный контакт с Европой, например автор «Слова о полку Игореве». Я на его стороне! Вообразим, что было бы, если бы не вмешательство монголов в нашу историю…

Автор. Простите, перебиваю. Воображать не надо, ибо уже в XIV в. это вмешательство вот что принесло Руси. Великороссия, тогда именовавшаяся Залесской Украиной, добровольно объединилась с Ордой, благодаря усилиям Александра Невского, ставшего приемным сыном Батыя. А исконная Древняя Русь – Белоруссия, Киевщина, Галиция с Волынью – почти без сопротивления подчинилась Литве и Польше. И вот вокруг Москвы – «золотой пояс» древних городов, которые при «иге» остались целы, а в Белоруссии и Галиции даже следов русской культуры не осталось. Новгород отстояла от немецких рыцарей татарская подмога в 1269 г. А там, где татарской помощью пренебрегли, потеряли все. Взгляните на карту того времени. На месте Юрьева – Дерпт, ныне Тарту, на месте Колывани – Ревель, ныне Таллин; Рига закрыла для русской торговли речной путь по Двине, Бердичев и Брацлав – польские замки – перекрыли дороги в «Дикое поле», некогда отчину русских князей, тем самым взяв под контроль Украину. В 1340 г. Русь исчезла с политической карты Европы. Возродилась она в 1480 г. в Москве, на восточной окраине былой Руси. А сердцевину ее, древнюю Киевскую Русь, захваченную Польшей и угнетенную, пришлось спасать в XVIII в.

Искусствовед. А почему же в русской литературе, в частности у А. К. Толстого, существовало устойчивое мнение о европейцах как естественных союзниках и друзьях Руси?

Автор. Русские интеллигенты, даже такие патриотичные, как поэт А. К. Толстой, не разобрались в истории вопроса. Действительно, князья дружили со шведами, англосаксами, датчанами и выдавали за их королей своих дочерей. Но со временем Западная Европа набрала силу и стала рассматривать Русь как очередной объект для колониального захвата. Удобный момент представился в XIII в., но тогда рыцарям и негоциантам помешали монголы. Когда возник очередной конфликт Руси с Ливонией, великий князь Ярослав Ярославич в 1269 г. привел в качестве союзников татар, чем так напугал немцев, что те сразу запросили мира.

Разумеется, ливонские рыцари, их сюзерен – император Священной Римской империи и папа, объявивший в 1246 г. на Лионском соборе крестовый поход против татар, отнюдь не были рады такому обороту дела. Но так как никто не винит в неудаче себя, то опять появился повод для того, чтобы осудить татар, в очередной раз назвать их «варварами», «дикими кочевниками».

Искусствовед. Но у монголов тогда действительно не было ни грамотности, ни изобразительного искусства…

Автор. Уточним: Вы просто ни того, ни другого не знаете. Большая часть кочевников XII–XIII вв. была крещена несторианскими миссионерами, следовательно, богослужебные книги, пусть на уйгурском алфавите, у них были. Значит, их могли читать миряне. А в это время во Франции, Англии и Германии эти книги писались только по-латыни и, следовательно, были недоступны для народа. А что касается изобразительного искусства, во всех европейских странах изданы прекрасные альбомы и монографии по монгольской живописи. Перечислить их в статье невозможно, так их много.

Искусствовед. Средневековая Европа строила грандиозные замки, величавые соборы. Ничего подобного не оставили после себя ни хунны, ни монголы.

Автор. Здания сооружаются для того, чтобы в них жить. Конечно, камень долговечнее войлока, но в замках было сыро и холодно. Рыцарям и их дамам приходилось проводить долгие вечера перед каминами, потребляющими много дров, а слуги, пажи и оруженосцы даже в Северной Европе спали в неотопленных клетях, под перинами. Жилище кочевника – гер, или юрта, – сооружалось из двух куполов. Воздушная прокладка между ними служила изоляцией и от холода, и от жары. Маленький костер среди юрты нагревал круглое помещение равномерно инфракрасными лучами. Юрты были вместительны и хорошо вентилировались. Ханские юрты вмещали до пятисот гостей.

Искусствовед. А прекрасные одежды средневековых дам и кавалеров! Ведь ни бархата, ни полотна у монголов быть не могло. Они ходили в овчинах.

Автор. Зимой в овчине теплее и удобнее, но для праздников у них были собольи меха и беличьи шубки, а в Англии горностаевую мантию носил только король. Проблема передвижения у кочевников решалась просто: они ездили верхом, тогда как европейские крестьяне передвигались пешком, и лишь богачи и кюре – на ослах. Да, кочевые народы оставили мало памятников, но ведь и русское деревянное зодчество той эпохи не сохранилось до наших дней. И это не значит, что его не было.

Искусствовед. Просто Вы любите монголов!

Автор. Мои личные вкусы и эмоции не имеют отношения к делу. Я историк и как исследователь верю только реалиям. Утверждаю, что русские князья и бояре считали, что выгоднее иметь не очень сильного союзника за широкими степями, какой была Золотая Орда, чем ливонский орден и Польшу на переднем крае агрессивного рыцарства и купеческой Ганзы у себя под боком. Пока существовала сильная Византия, ни Христианский (католический), ни Мусульманский мир не были страшны Русской земле. Но в 1204 г. этот естественный союзник исчез, так как Константинополь был взят и разрушен крестоносцами. Он воскрес в 1261 г. маленьким и слабым. Без друзей жить нельзя, и тогда возник союз полухристианской Орды и христианской Руси, эффективный до перехода хана Узбека в ислам в 1312 г. Неужели не понятно?

Искусствовед. Я не умею верить в то, к чему я не привык. Мне трудно относиться к изложенному Вами положительно.

Оппонент (самовлюбленный писатель). Монголы тех времен – это сброд без рода и племени, а Чингис – негодяй, запугавший свой народ.

Да и не свой он для него. Ведь Чингис был не монгол, он же блондин! И воины его не монголы, а разноплеменное войско, объединенное культом жестокости и страха.

Автор. Но как один человек мог объединить Монголию и победить сильных соседей?

Писатель. Ему помогали «люди длинной воли». Злодеи. Они разгромили племя меркит на Иргизе и открыли в 1216 г. монголам путь на запад.

Автор. Монголы оттуда двинулись на Семиречье и Хотан, а это не запад, а юго-восток. Потом они взяли Отрар, который лежит восточнее Иргиза.

Писатель. Не все ли равно! Целью монголов был только грабеж. Иначе ради чего они появились в степях, принадлежавших киданям, меркитам, найманам, в государствах чжурчжэней, тангутов, в Корее, Индии, Афганистане, Иране, Азербайджане и многих других странах?..

Автор. Ну и ну! Однако потратим время и вежливо объясним. Меркиты жили в тайге, а не в степях рядом с монголами и в 1200 г. начали войну с улусом Чингиса, входили во все коалиции против него, пока не были разбиты. Кидани с монголами не воевали. Восточные кидани изменили чжурчжэням и перекинулись к монголам, а западные добровольно примкнули к улусу Чингиса. Найманы в 1204 г. начали войну с монголами за гегемонию в степи и проиграли. Однако монголы их приняли в свою Орду. В Корею они действительно вошли и обложили ее данью. Вошли и в Индию, преследуя отступивших хорезмийцев, и тут же ушли.

Не завоевывали они и Афганистан, Иран, Азербайджан, хотя бы потому, что таких государств в XIII в. не было. Это были территории, подвластные хорезмшаху Джелял ад-Дину, сыну Мухаммеда.

Писатель. Восхвалять кочевников, врагов Руси, непатриотично.

Автор. А клевета на наших предков разве патриотична? По Вашему мнению, трусливый, разноплеменный сброд, удерживаемый в покорности только ужасом перед злобными олигархами, перебил все русские рати, имевшие преимущество в числе, вооружении и снабжении? Неужели наши предки были трусами? Полагаю, что «нашествие» Батыя было на самом деле большим набегом, кавалерийским рейдом, а дальнейшие события имеют с этим походом лишь косвенную связь. В истории все сложно. Не обижайтесь, но еще Данте сказал: «Если поэт не сможет объяснить написанного им сонета, то вечный стыд такому поэту». С Данте литератору считаться необходимо.

Источниковед (строгий и ученый). Спор с невежественным оппонентом – занятие бессмысленное. Есть восточная пословица: «Собака лает, а караван идет». Зачем Вы уделили этому лаю столько внимания, когда в истории есть поистине существенные и нерешенные проблемы?

Автор. Во все времена было немало читателей некомпетентных и доверчивых, а поэтому склонных подменять науку сказкой. Но винить их не следует. Ведь ученые работают ради всех читателей. Поэтому именно они обязаны разъяснить истинное положение вещей и показать, что мнение того или иного исследователя следует принимать лишь постольку, поскольку оно доказано фактами и эмпирическими обобщениями.

Источниковед. Пожалуй, Вы правы. Но мне хотелось поговорить вот о чем. Известно, что все средневековые европейские авторы писали о монголах крайне недоброжелательно. Почему?

Автор. Это-то верно, но все ли европейцы так думали? В XIII в. в Европе были паписты гвельфы и сторонники императора – гибеллины. К числу гвельфов принадлежали юго-западные французы – Анжуйский дом, северо-восточные немцы – саксонская династия герцогов Вальфов, половина Италии и орден тамплиеров. Гибеллинами были швабские герцоги Гогенштауфены, которых поддерживали французские Капетинги. Гибеллины искали поддержки у восточных христиан: в Никейской империи, армянском царстве, в Киликии и у монгольских несториан. Папы за это отлучали их от церкви.

В этой расстановке сил в Европе XIII в. и кроются истоки переходящей лжи о монголах, которая стала столь распространенной, что ее правильнее называть «черной легендой».

Эта «черная легенда», конечно, не единственная в европейской историографии. Были и другие.

Испанские историки, изучающие эпоху колониальных захватов, весьма обижены на то, что их английские и германские коллеги не жалеют черной краски в описании конкистадоров XVI–XVII вв. Те в самом деле были жестокими воинами, но чем лучше их англо-французские флибустьеры, американские «охотники за скальпами», французские корсары, английские «джентльмены удачи» южных морей, работорговцы, буры-рабовладельцы и голландские «коммерсанты»-плантаторы в Индонезии?

Когда о них писали авантюрные романы, то симпатии авторов, как правило, были на стороне европейцев, славных парней, просто желавших разбогатеть. Это создавало определенный настрой в читающей публике, одобрение колониальных захватов, а преступления колонизаторов рассматривались как подвиги.

Однако из числа «положительных героев» исключались испанцы. Им ставили в вину и инквизицию, и ограбление мексиканских и перуанских храмов, и борьбу с корсарами на Карибском море. Все это действительно имело место, но пуритане Новой Англии жгли своих женщин, обвиненных в колдовстве, чаще, чем в Севилье, скваттеры и трапперы, перебив немногочисленных индейцев, уничтожили бизонов и бобров, а плантаторы Виргинии хищническим разведением монокультуры хлопка превратили роскошные субтропические леса в песчаные дюны.

Короче говоря, одни других стоили, и испанцы правы, что осуждать конкистадоров больше, чем флибустьеров и скваттеров, несправедливо. И они назвали эту тенденциозную подачу материала «черной легендой».

Но если «черную легенду» об испанцах легко объяснить накалом протестантской пропаганды и тем, что именно в протестантских странах были более развиты книгопечатание и грамотность, то гораздо сложнее проблема возникновения такой же «черной легенды» о монголах, распространившейся в Западной Европе не с XIII в. (эпохи их завоевательных войн), а позже – с XIV по XX в.

Эта тенденциозность не случайна. Когда в 1260 г. монголы-христиане пошли в Палестину освобождать от мусульман Гроб Господень, тамошние тамплиеры (орден крестоносцев, защищавший христианские святыни) пропустили мамлюков в тыл уставшим монголам, а те начали истреблять сирийских и армянских христиан. Тамплиеры не выступали в их защиту. Они бежали сначала на Кипр, а потом уехали в Европу.

В Европе возмутились таким предательством, но тамплиеры все грехи свалили на монголов и оправдались в общественном мнении. Со временем семена лжи проросли в либеральной историографии, дав особо бурные всходы в XVIII в., когда усиление России Европа стала рассматривать как возрождение Монгольского улуса. Итак, с легкой руки предателей-тамплиеров европейская историография начала чернить татар, монголов и русских, противопоставляя этим «диким азиатам» благочестивый и цивилизованный Запад.

Так и закрепилась «черная легенда» сначала в Западной Европе, а потом и у нас в России, ибо реальность всегда воспринимается труднее, чем миф.

Источниковед. Да, конечно, источники надо воспринимать критически. Уже в 1896 г. В. В. Бартольд отверг «старое представление о монгольских завоеваниях как о нашествиях бесчисленных диких полчищ». Образование монгольского государства он связывал не с борьбой между отдельными личностями или племенами, а с борьбой аристократии с народными массами.

Автор. А Вы сами согласны с В. В. Бартольдом?

Источниковед. Ну, видите ли… Академики Б. Я. Владимирцов и С. А. Козин не приняли его интерпретации. В открытый спор с В. В. Бартольдом вступил А. Ю. Якубовский, который столь же резко критиковал предположение Г. Е. Грумм-Гржимайло и Р. Груссе, но сам не предложил ничего конструктивного. А я специалист не по оседлым, а по кочевым народам. У меня своего мнения по этим вопросам нет.

В спор вступает научный сотрудник – дилетант: «Если есть хорошие и плохие люди, значит, есть добрые и злые правители. Чингисхан, конечно, был злой, потому что много воевал».

Автор. Суворов тоже всю жизнь воевал, однако мы его ценим и чтим.

Научный сотрудник. Я не свои слова говорю. Такой ученый, как Г. Е. Грумм-Гржимайло, писал о Чингисе: «Злой, жестокий и мстительный трус, решающийся на отважные поступки только тогда, когда задеты его материальные выгоды, себялюбец, лишенный рыцарских чувств, – вот каков портрет Тэмуджина в молодости».

Автор. Вы нечестно цитируете, обрывая цитату на полуслове. Дальше, через запятую, следует: «И, конечно, будь этот портрет хоть сколько-нибудь верен, Тэмуджин не мог бы стать тем, чем он стал, и возбудить к себе уже с юных лет, с одной стороны, преданность и симпатию, с другой – боязнь и зависть, а засим и открытую вражду тех, которые прозревали в нем силу, способную умалить, если не совсем уничтожить, их влияние на народ». Уж лучше воздержаться от цитирования, чем искажать слова великих ученых.

Научный сотрудник. Современники Чингиса были осведомленнее нас. А источники ссылаются на их отношение к Чингису.

Автор. Скажите честно: про Вас в институте никогда не говорили дурно и несправедливо?

Научный сотрудник. Конечно, говорили, но ведь это были сплетни, интриги. Разве можно им верить?

Автор. Вот и Тэмуджин был в таком же положении. История его жизни известна в двух версиях. Первая – «Официальная», сохранившаяся на персидском и китайском языках, и вторая – «Тайная история», на монгольском языке, написанная очевидцем многих событий. Этот очевидец не любил Чингиса, поэтому относился к числу сплетников, а составители официальной истории были подхалимы, что естественно: иначе их не привлекли бы к такой ответственной работе. Кроме них, были и открытые враги, разумеется вне Монгольского улуса. Те просто лгали, говоря все, что пришло им в голову. Боюсь, что в данном случае доверчивость неуместна.

Научный сотрудник. Но коль скоро так, то и Вам верить нельзя.

Автор. Но ведь я не современник Чингисидов, и потому личных пристрастий у меня нет. Я ученый, поставивший себе цель рассмотреть изменения, происходящие в поведении людей на этническом уровне. Можно, конечно, работать и на персональном уровне: заниматься даже биографиями, если нет обобщенных статистических данных. Но при этом нельзя забывать, что не во власти одного человека нарушить природные закономерности, а приписывать ему такую способность – это ревизия исторического материализма, четко определившего роль личности в истории.

Научный сотрудник. Значит, Чингисхан, Наполеон и Гитлер не виноваты?!

Автор. Нет, почему? Они виноваты в своих личных преступлениях, обусловленных личным свободным выбором. Но вызвать мировую войну таким образом так же трудно, как создать циклон или цунами. В древности люди верили в колдовство и убивали неповинных людей, обвиняя их в том, что они вызвали бури или засухи.

Научный сотрудник. В описанных Вами подробностях детства и юности Чингиса в Вашей книге «Поиски вымышленного царства» я вижу только обычные межплеменные столкновения, из которых вырастают феодальные отношения. Не более.

Автор. Тезис, согласно которому феодализм возник как следствие завоевательных войн, а не изменившихся производственных отношений, принадлежит К. Каутскому. У Вас какая-то непонятная тяга к устарелым теориям. Народы сами создают свою славу. Так сложились древние римляне и скандинавские викинги. По этой же схеме создался Монгольский улус: путем усложнения этносоциальной системы. Это усложнение было достигнуто благодаря деятельности «людей длинной воли» – богатырей, отколовшихся от своих родов. Они не наследовали свое социальное положение, а меняли его. Но любое изменение возможно лишь при затрате энергии. Откуда избыток реальной энергии мог появиться у этих людей? Есть только один источник – природа. Если мы проследим канву событий, станет ясно, что этот излишек – результат мутации, затронувшей популяцию монголов в XI в. В результате мутации в генотипе появился признак, обеспечивающий избыточную абсорбцию особью энергии из природной среды.

Научный сотрудник. Не буду Вас ни читать, ни слушать! Что Вы тогда будете делать?

Автор. Искать собеседников и читателей. И думаю, что найду.

Историк Востока (эрудит). Не может быть сомнения, что создание Монгольского улуса в XIII в. не является заслугой одного человека, пусть даже гениального злодея, если такие вообще бывают. Отметим, что Монгольскому улусу предшествовала хуннская родовая держава III–I вв. до н.э. и Великий тюркский каганат VI–VIII вв. На этом фоне Монгольский улус, просуществовавший как целостность всего 60 лет и как мозаичная совокупность ханств с династией Чингисидов 170 лет (1200–1369), не является чем-то исключительным. Поэтому целесообразно говорить о соотношении более крупных величин, например кочевников и оседлых. Об этом говорили такие ученые, как В. В. Григорьев в 1875 г. и Рене Груссе в 1941 г. Первый писал, что «одной алчностью к грабежу нельзя объяснить массовые вторжения кочевников в оседлые страны. На это должны быть более важные причины. Нет ни одного случая, где бы кочевники выселились с родины своей добровольно и произвольно кидались на земли оседлых. Их, согнанных и удалившихся с собственных земель, приводила к этому необходимость овладеть другой территорией, на которой они могли бы существовать». Под «необходимостью» покидать родину понимаются недороды трав, засухи, нападения соседей, комментирует А. Ю. Якубовский, считающий причиной завоевательных походов классовое расслоение внутри кочевого общества.

Автор. Не совсем понятно, почему в обществе со стабильным способом производства, при консервативных производственных отношениях вдруг за несколько десятилетий сложилась новая формация. За счет каких сил могло там появиться классовое расслоение?

Историк Востока. Погодите, это еще не все. К аналогичным выводам пришел Р. Груссе, которые для нас пересказал А. Ю. Якубовский. «Если проследить тщательно китайские хроники, тюрко-монгольские набеги являются их лейтмотивом… и повторяются почти каждые десять лет. До тех пор пока династия сильна, набеги остаются набегами, укусами насекомого на теле огромной империи. Если организм болен, это – смерть». Неужели Вы с этим не согласны?

Автор. Конечно, нет! Оседлые народы – китайцы, арабы, персы и маньчжуры – были куда агрессивнее степняков. До XI в. арабы вторгались в Среднюю Азию и Поволжье, китайцы, не только при воинственных династиях Хань и Тан, но и в эпохи Цзинь, Суй и Мин, пытались закрепиться в Турфане, не говоря уже об их продвижении на юг от Янцзы и на Формозу (Тайвань). Маньчжуры – народ оседлый, подчинили Монголию, Джунгарию и Кашгар.

Историк Востока. А как же Вы интерпретируете походы Чингиса, его детей и внуков?

Автор. А Вы обратите внимание на то, с кем они воевали. Кроме захватчиков-чжурчжэней, жестоких соперников, ровесников по этногенезу, только с кочевниками: меркитами, кераитами, найманами, кыпчаками, то есть половцами, канглами, то есть печенегами, составлявшими основную силу хорезмшахов, туркменами-сельджуками и с карлуками. Конечно, населению страны, где идет война, всегда плохо, но надо уметь выбирать союзников, как это сделали уйгуры, армяне и никейские греки. А долгую войну с Китаем вызвала сама династия Сун, пытавшаяся отнять у монголов земли, завоеванные ими у чжурчжэней, нападавших на монголов.

Историк Востока. Вы, кажется, хотите оправдать монгольские походы, а значит, и кровопролития…

Автор. Нет! Я только хочу понять: почему монголы побеждали тех, кто был значительно сильнее их? И разговор о том, кто лучше, а кто хуже, беспредметен. Монголы учиняли жестокие кровопролития, говорите Вы? А вырезанный Иерусалим, где в 1099 г. крестоносцы не оставили в живых даже грудных детей! А разграбленный ими же в 1204 г. Константинополь! А приказ Черного Принца вырезать все население Лиможа в 1370 г.? Черного Принца, который считается национальным героем Англии! А чем же он «лучше» монгольских полководцев?

Но дело даже не в этом. Гораздо важнее уяснить общую причину побед слабого над сильным. История при помощи гуманитарной методики на этот вопрос не смогла ответить. Поэтому логично сменить методику. А значит, надо обратиться к естествознанию.

Любую этническую систему можно уподобить движущемуся телу, характер движения которого описывается через три параметра: массу (человеческое поголовье), импульс (энергетическое наполнение) и доминанту (слаженность элементов системы внутри нее). Последними двумя качествами в большей степени обладают этносы, находящиеся в фазе подъема. В этом смысле монголы XIII в. являются подобием викингов, арабов при первых халифах, зулусов Чаки и готов II в. После фазы подъема сначала система разрывается во внутренних конфликтах от энергетического перегрева в акматической фазе и затем теряет прежнее единство в фазе надлома. Монголы были молодым этносом в фазе подъема – вот секрет их успеха. Эта версия не противоречит всем известным фактам, а также объясняет развал улуса в 1260 г.

Историк России. А как же Вы с этих позиций трактуете такой общеизвестный термин, как «татарское иго»? Простые русские люди переносили владычество Орды очень тяжело и назвали его «игом» недаром.

Автор. Простые люди всех стран и эпох не испытывают восторга при уплате налогов правительству. Однако этот повсеместный факт далеко не всегда именуется «игом». Во Франции бретонцы, гасконцы и провансальцы выплачивали налоги французскому королю, сидевшему в Париже, хотя ни те, ни другие, ни третьи французами не были. Французы их завоевали, и достаточно жестоко, только в XIII–XV вв. До этого они были связаны либо с Англией – Бретань и Гасконь, либо с Германией – Лангедок. Прочтите работы О. Тьерри.

Историк России. Всем известно, что Батый завоевал Русь и обложил ее данью.

Автор. Батый с войском в 30 тысяч всадников действительно прошел через княжества Рязанское, Владимирское и Черниговское в 1237–1238 гг. Гарнизонов в городах Батый не оставил, а следовательно, и дань платить было некому. Уплата ее началась двадцать лет спустя, благодаря дипломатическим переговорам Александра Невского с ханом Берке.

Руси тогда угрожал немецкий натиск, и Александру Невскому найти союзника было жизненно необходимо. Русско-ордынский союз остановил натиск немцев на восток.

Историк. Но русские люди страдали от татарского ига!

Автор. В Древней Руси это слово употреблялось в разных значениях. «Иго» означало то, чем скрепляют что-либо, узду или хомут. Существовало оно и в значении «бремя», то есть то, что несут. Слово «иго» в значении «господство», «угнетение» впервые зафиксировано лишь при Петре I, в 1691 г.: «Писали запорожцы… будто они… с немалою жалостью под игом московского царя воздыхают».

Историк. А как же говорили об ордынском владычестве русские люди XIV–XV вв.?

Автор. Они называли золотоордынского хана «царем». Вспомните летописный текст: «Скончался добрый царь Джанибек». Любопытно, что даже во время «великой замятни», когда в Сарае шла череда цареубийств и была полная анархия (1357–1380), удельные князья продолжали высылать в Орду «выход» (налог). Те же, которые этого не делали, подпали под гнет Польши.

Историк. Почему же никто не говорит «польское иго», а все знают, что было «татарское иго»?

Автор. Это словоупотребление объяснено историком В. В. Каргаловым в вышедшей в 1980 г. книге «Конец ордынского ига». Автор ее считает, что впервые оно было употреблено статс-секретарем короля Стефана Батория Рейнгольдом Гейденштейном в «Записках о Московской войне». Он привел ряд оценок деятельности Ивана III. Русский летописец (Казанская летопись) писал, что Иван III «восприет велие дерзновение, побарая по крестьянской вере, и презре, преобиде… царя Ахмата Златия Орды, и страх и буесть всех варвар в плюновение худое вмени, и крепце вооружися и мужествение ста против неистовства царева, и гордого шатания послов его отнюдь не восхоте, и до конца отложи дани и оброки давати ему, ни сам в Орду приходити к нему».

Из цитаты не видно, чтобы войну на Угре рассматривали как восстание; упор делается на войну за христианство, против несправедливого царя. Возникает мысль, что сам Иван III не знал, что он находится «под игом», как Богдан Хмельницкий не считал подчинение московскому царю Алексею «игом». Хотя на Украине XVII–XVIII вв. были противники объединения с Россией, однако народ их не поддержал, ибо отказ от союза с Москвой означал необходимость подчинения Польше, Турции или Швеции. Иван III имел татар у себя на службе: крымский татарин Нур-Даулет, командуя московским войском, спустился по Волге и разгромил Сарай, чем лишил хана Ахмата тыла, после чего положение последнего стало безнадежным.

Если считать ордынский суверенитет в Восточной Европе и Западной Сибири «игом», то как назвать власть Литвы над исконными русскими землями – Киевом, Волынью, Белоруссией? Каргалов отмечает, что эта «выдумка Гейденштейна, подхваченная известным французским историком де Ту, получила впоследствии самое широкое распространение в исторической литературе».

Историк. Но значит ли сказанное Вами, что надо любить Золотую Орду?

Автор. Разве речь идет о любви? Союз Руси с Ордой был результатом не завоевания, а политического расчета, который оправдался. Татарская конница задержала наступление Литвы на Русь и амортизировала грозный удар Тимура. В XV в. Москва была уже сильнее Орды, что показывает неудача московского похода Едигея, только что разбившего на Ворскле отборное европейское рыцарское войско (1399). Но вспомним, что Едигей был ставленник Тимура и погиб в борьбе с ордынцами.

Союз Москвы и Орды держался до тех пор, пока он был взаимовыгоден. Но процессы этногенеза неуправляемы и идут по ходу времени. Россия в XV в. росла и крепла так неудержимо, что смогла противопоставить себя и западноевропейскому, романо-германскому суперэтносу, к которому примкнула Польша, и ближневосточному, возглавленному Турцией. А Орда распадалась. Часть татар после принятия ислама ханом Узбеком в 1312 г. влилась в состав России, а другая часть понадеялась на Турцию… и проиграла. Именно этот раскол тюрко-монгольской степной культуры облегчил совершенный Иваном III переворот, в результате которого столица Восточной Европы из Сарая была перенесена в Москву, а наиболее непримиримая часть бывших ордынцев, приняв имя «узбеков», в честь хана, обратившего их в ислам, отошла в Среднюю Азию, где сокрушила государство Тимуридов. Таким образом, Россия в XV в. унаследовала высокую культуру Византии и татарскую доблесть, что поставило ее в ранг великих держав. Остальное известно.

Историк. На базе каких источников Вы пришли к этой версии?

Автор. Я отказался от прямого использования источников, а ограничился извлеченными из них сведениями. Тогда у меня образовалась цепь событий, имеющая свою логику. Обратите внимание: геолог, астроном, зоолог, генетик и другие естествоиспытатели не имеют нарративных источников или рассказов о событиях, но им хватает наблюдений, которые они увязывают друг с другом. Эту же методику я применил к истории, сопоставляя факты, то есть события, отслоенные от текстов. Ведь тексты всегда тенденциозны, а факты молчаливы. Но ведь я не отрицаю традиционной методики, а только добавляю к ней новую, тоже испытанную и оправдавшую себя. Иными словами, я подошел к материалу как натуралист, а не как гуманитарий.

Историк. Это ново, но подумать об этом стоит.

Палеотопонимист. Я с Вами не согласен. Вы писали, что «Золотая Орда служила Руси прикрытием от нападения с востока, причем в результате этого Русь успела окрепнуть и усилиться». Такое утверждение основано на явном историко-географическом заблуждении, так как с востока на Русь никто не пытался нападать: все территории, вплоть до океанского побережья, были подвластны монголам. И почему Вы назвали меня «топонимистом»? Я историко-географ!

Автор. Топонимистом я Вас назвал потому, что историки и географы учитывают в словах смысл, а Вы только звук (фонему). Монголы, как уже говорилось, создали пять самостоятельных государств: империю Юань в Китае, государство ильханов в Иране, улус Чагатаидов в Средней Азии, улус Джучиев в Поволжье и Казахстане и особый улус потомков Угедэя в Джунгарии. С 1259 по 1307 г. между этими государствами шла жестокая война. Монголо-китайское и монголо-иранское государства воевали против степных улусов – Золотой Орды и джунгаров хана Хайду и его сына Чапара. Хубилай, завоевав Китай, превратился из хана в «сына неба», то есть императора, и сама Монголия воевала с ним как с узурпатором. Если бы не героическое сопротивление степняков, Хубилай привел бы на Русь войско из китайцев, а они вырезали бы население в завоеванных странах вплоть до грудных младенцев, считая это не злодейством, а нормой.

Благодаря тому что Степь устояла, войска империи Юань обратились на юг, в горные джунгли за Янцзы.

Палеотопонимист. Так, значит, монголы не виноваты в разрушениях, ими произведенных? А ведь они разрушали культурные города, убивали людей.

Автор. А их противники разве были добрее? Маньчжурский богдохан Цянь Лун в 1757 г. с китайскими войсками произвел массовое истребление ойратов – западных монголов в Джунгарии. Объединенный Китай во все времена неизбежно расширялся. Так произошло с монгольской династией Юань и маньчжурской империей Цин, осуществившей расширение Китая на запад. К счастью, монголы и ойраты задержали наступление китайцев на северо-запад до XVIII в. За это время Россия сумела окрепнуть и установить твердую границу. А если бы маньчжуро-китайцы двинулись на запад в XII в., не встречая сопротивления? Они достигли бы Волги и Днепра в то время, когда Киевская Русь распалась на уделы и потеряла способность к сопротивлению. Немногочисленные воины-монголы Батыя только прошли через Русь и вернулись в степь. А китайцы пришли бы в большом числе и осели бы в завоеванных городах. Так было бы, если бы не было монголо-тюркского амортизатора, малочисленного, но боеспособного.

Палеотопонимист. Но ведь и тюрко-татары нападали на Русь.

Автор. Тюрки – понятие лингвистическое. Этносы, говорившие по-тюркски, частью остались в степи – казахи, частью ушли в Сибирь – якуты, а частью вошли в мусульманский суперэтнос и разделили его судьбу, ибо хотя сама система клонилась к упадку, но культура манила к себе степняков Средней Азии.

Монгольское завоевание в XIII в. одарило побежденных новой энергией, и Мусульманский мир (суперэтнос) в XIV в. пережил краткий, но блестящий период регенерации. Эмир Тимур, горячий поборник мусульманской культуры, сумел воссоздать хорезмийский султанат Мухаммеда Гази и Джелял ад-Дина Мынгбурни в былых границах и с прежними традициями. Опорой его власти была постоянная армия из гулямов, столицами – заново отстроенные Самарканд и Бухара, главным врагом – Великая степь и традиция кочевой культуры.

Однако содержание постоянной армии стоило дорого. Деньги для оплаты воинов приходилось добывать путем ограбления соседних государств, тоже мусульманских, тогда как степняки собирались в ополчения, а после поражений, наносимых им регулярной армией, рассыпались по степи для того, чтобы собраться вновь. Война стала постоянной, а победа недостижимой.

Главным противником Тимура был Тохтамыш, потомок Орды-Ичэна, внука Чингиса. Он овладел в 1380 г. престолом Золотой Орды и казахской степью, вследствие чего постоянно угрожал северной границе государства Тимура. Тимур произвел два похода на Волгу. Первый – в 1391 г. через казахскую степь до Волги, и на реке Кундурче нанес поражение Тохтамышу. Однако потери Тимура были так велики, что он отвел свое войско обратно в Среднюю Азию. Второй поход Тимур совершил через Кавказ в 1395 г. При Тереке ордынцы были разбиты. Тимур прорвался в Поволжье, сжег Сарай Берке (около Камышина), прошел на север до Ельца, который тоже был взят и разграблен. Но дальнейшее наступление на Русь ему пришлось остановить, потому что в тылу у него татары продолжали сопротивление, отвлекшее Тимура в Крым, к устьям Дона и в низовья Волги. Оттуда войска Тимура вернулись на родину.

Так как же можно утверждать, что опасности для России на востоке не было? Тимуру нужны были средства для содержания армии, без которой он не мог стремиться к своей цели – возвеличению мусульманской культуры. Россия была богата, ее юго-восточная граница была открыта для нападения. Московский князь Василий мог подтянуть войско только с севера, для чего требовалось изрядное время. Казалось бы, Тимура ожидает очередной успех… но вести войну, имея в тылу неразбитого противника, безумно. Поэтому Тимуру пришлось вернуться, чтобы спасти свое измотанное войско.

Русско-татарская дружба была благотворна и тогда, когда столица государства была в Сарае, и тогда, когда она оказалась в Москве, а оттуда перешла в Петербург. В войнах с Пруссией, Турцией, Францией и Польшей русские, татары и калмыки сражались в одних рядах, точно так же, как и в усобицах ордынских мурз и русских князей, когда половцы и татары приходили на Русь для поддержки одних князей против других, а русские поддерживали то узурпаторов (Ногая или Мамая) против законных ханов, то наоборот. В Восточной Европе была одна полиэтническая социальная система, не ставшая химерной потому, что обе стороны не старались сделать ее монолитной, жили порознь и относились друг к другу терпимо. Кончилось это только тогда, когда Орда распалась, Крым, Казань и Ногайская Орда связали свою судьбу с Оттоманской Портой, а бывшие несториане и шаманисты стали русскими однодворцами – стражами южной границы.

Таким образом, в XIV в. на Восточно-Европейской равнине действовали три могучих суперэтноса, или, как принято говорить, три взаимовраждебные культуры: местная, русская, объединенная православием, мусульманская, находившаяся на излете, но гальванизированная Тимуром, и западноевропейская, находившаяся в акматической фазе этногенеза и потому наиболее хищная. Эта культура сделала Польшу своим авангардом, с ее помощью вобрала в себя Литву и готовилась к овладению всей Русью. Но это удалось лишь на две трети, ибо Москва и Суздаль, Тверь и Рязань устояли. Им удалось предотвратить раздел своей страны по двум одинаково важным причинам. Первая. Мусульмане и католики усердно мешали друг другу; одна битва при Ворскле в 1399 г. обессилила Литву и Польшу на десятилетие, дав передышку Москве. Вторая. Остатки носителей кочевой культуры нашли приют в Москве и умножили ее силы. Объективное сочетание обстоятельств, логика событий, то, что раньше называлось «силой вещей», спасло Россию и вознесло ее на гребень славы.

Но воспользоваться этой ситуацией Москва сумела лишь потому, что в XIV в. на ее и литовских землях произошел новый взрыв этногенеза, подобный тем, какие ранее имели место и у монголов, и у европейцев. Для России XIV в. это было второе рождение, залог долгой жизни. А там, где взрыва этногенеза не было (например, в Галиции, некогда бывшей цитаделью русской культуры), шло унылое тление и остывание пепла. Зато Галиция и Белоруссия обошлись без татар.

Так в чем же патриотизм: в дружбе народов своей суперэтнической системы или в подражании соседям, чужим и враждебным?

Палеотопонимист. Наш народ был всегда велик и непобедим. Нужно было только объединение.

Автор. А именно его-то и не было, да и быть не могло. Вы должны, как специалист, помнить, что Новгород в XII в. выделился из Русской земли и сражался с суздальцами как с иноземцами. В 1216 г. в битве на реке Липице было убито свыше 9000 русских людей. В 1208 г. Всеволод III Большое Гнездо «положил рязанску землю пусту». В 1380 г. Ягайло вел против Дмитрия Донского волынские и киевские полки, и так далее.

Строго говоря, в XIII в. русский этнос политически представлял систему из восьми соперничающих государств, в каждом из коих этническое наполнение было своеобразным за счет смесей славян с балтами, финнами, уграми, тюрками, причем в разных пропорциях. Так ощущение общерусского единства заменялось сознанием местных интересов.

Да и культурно-политические контакты на Руси были различны. Роман Волынский был гибеллином, черниговские князья заигрывали с папой, а Юрий II выслал доминиканских монахов из своих владений. Так было еще до похода Батыя, а потом появилась новая возможность найти союзника в лице монголов; ею и воспользовался Александр Невский. Так можно ли его за это обвинить в недостатке патриотизма? Заключенный им союз с Золотой Ордой позволил остановить агрессию Запада и спасти ту традицию, которую мы именуем «отечественной».

Заключение

Пожалуй, ни об одном историческом явлении не существует столько превратных мнений, как о создании Монгольского улуса в XIII в. Основанием для них служат антимонгольские пасквили XIV в., принимаемые доверчивыми историками за буквальное описание событий. Не будем вдаваться в подробности исторической критики, что нами уже было сделано, а приведем некоторые цифры. В Монголии в начале XIII в. жило около 700 тысяч человек, раздробленных на враждующие племена.

Обычно расчет населения делается по числу воинов, то есть мужчин, составляющих 20 процентов населения. В битве при Далан-Балджутах, между Чингисом и Джамухой, с обеих сторон сражалось около 43 тысяч монголов.

Значит, всего монголов проживало тогда около 200 тысяч, а остальные полмиллиона падают на долю кераитов, найманов, меркитов и татар, покоренных монголами в 1201–1210 гг.

Государства, окружавшие Монголию, имели гораздо более многочисленное население. В Тангутском царстве жило около 2500 тысяч человек, из которых в армии служило около 500 тысяч. В Китае – Северном, подчиненном чжурчжэньской династии Кинь (Цзинь), и Южном – 80 миллионов, в Хорезмийском султанате – около 20 миллионов, в Восточной Европе – приблизительно 8 миллионов. Если при таких соотношениях монголы одерживали победы, то ясно, что сопротивление было исключительно слабым.

Отметим, что, очевидно, здесь имеет место закономерный процесс этнической истории, которая в каждом регионе индивидуальна. Но этносы взаимодействуют и между собой, что влечет разнообразные последствия, часто трагичные. В XIII в. пострадали народы, оказавшиеся в слишком тесном соседстве. Но искать виновных антинаучно. Сода и лимонная кислота, будучи смешаны в водном растворе, шипят и выделяют тепло. Это реакция нейтрализации, которая идет естественным путем. Разве меньше пролили крови готы и вандалы в III–V вв. или викинги в IX–XI вв., крестоносцы в XII в.? Конечно, нет! Но их завоевания были подобны расширению Римской республики.

Арабы в VII–VIII вв. расправлялись с персами, армянами, испанскими вестготами, берберами, а согдийцев – культурный и богатый этнос – уничтожили так, что от них остались только реликты в недоступных горах Гиссара и Западного Памира.

На этом фоне взрывы этногенеза у чжурчжэней и монголов не представляют собой ничего особенного, хотя летописцы-современники не пожалели черной краски для истории XIII в.

Этногенезы – процессы, возникающие вследствие природных явлений, а, как известно, природа не ведает ни добра, ни зла. Ураганы, ледники, землетрясения приносят людям бедствия, но сами являются частями географической оболочки планеты Земля, в состав которой наряду с литосферой, гидросферой, атмосферой входит биосфера, частью коей является антропосфера, состоящая из этносов, возникающих и исчезающих в историческом времени. Моральные оценки к этносам так же неприменимы, как ко всем явлениям природы, ибо они проходят на популяционном уровне, тогда как свобода выбора, определяющая моральную ответственность, лежит на уровне организма или персоны. Этногенезы на всех фазах – удел естествознания, но изучение их возможно только путем познания истории, содержащей материал, подлежащий обработке методами естественных наук.

Сравнив тюрко-монгольскую концепцию с романо-германской, мы невольно заметим, что в них есть черты сходства и существенные различия. И та и другая основаны на эмоциях, вернее, на доверии к традиционному восприятию прошлого, без тени научной, исторической критики. Для тюрко-монголов завоевания Чингисидов – подвиг, для европейцев – бедствие, к счастью их миновавшее.

Тюрки и монголы не нуждаются в доказательствах своей точки зрения, поскольку она не умопостигаемая теория, а ощущение. Уважать дух великого предка для них то же самое, что видеть солнце, ощущать тепло костра, нюхать аромат цветка. Это факт, не нуждающийся в аргументации. А французам и немцам было необходимо обосновать свою ненависть, так как она ни из чего не вытекала. Поэтому появилась оригинальная теория европоцентризма, то есть центра мировой культуры, окруженного «дикими» и «застойными» азиатами, африканцами, индейцами, которых истребляли, как волков, и полинезийцами. Сюда были причислены и русские.

Европоцентристская концепция проникла в Россию и была принята без критики. Если русские бояре и думные дьяки XVI–XVII вв. были лишены предвзятостей, благодаря чему использовали татарско-башкирскую и калмыцкую конницу против Польши и Швеции, то в устах просвещенных дворян XIX в. слово «татарщина» стало синонимом дикости и произвола. Думается, что к этой проблеме следует отнестись исторически справедливо.

 

«Меня называют евразийцем…»

(Интервью Андрея Писарева с Л. Н. Гумилевым)

[38]

А.П.: Лев Николаевич, давайте начнем с «истоков». Сегодня Вы представляете единственную серьезную историческую школу в России. Последней такой школой было евразийство – мощное направление исторической мысли первой половины нашего века, представленное такими именами, как Н. С. Трубецкой, П. Н. Савицкий, Г. В. Вернадский, отчасти Л. П. Карсавин и Г. П. Федотов. Насколько евразийцев можно считать предшественниками теории этногенеза Л. Н. Гумилева?

Л.Г.: Вообще меня называют евразийцем – и я не отказываюсь. Вы правы: это была мощная историческая школа. Я внимательно изучал труды этих людей. И не только изучал. Скажем, когда я был в Праге, я встречался и беседовал с Савицким, переписывался с Г. Вернадским. С основными историко-методологическими выводами евразийцев я согласен. Но главного в теории этногенеза – понятия пассионарности – они не знали. Понимаете, им очень не хватало естествознания. Георгию Владимировичу Вернадскому как историку очень не хватало усвоения идей своего отца, Владимира Ивановича.

Когда мы говорим «история» – мы просто обязаны отметить или упомянуть, какая это история, история чего? Существует простое перечисление событий – это хроника; есть история экономическая, описывающая производство материальных благ; есть история юридическая, достаточно развитая в России в XIX в., изучающая эволюцию общественно-политических институтов; есть история культуры, военного дела и так далее. Я занимаюсь этнической историей, которая является функцией природного процесса – этногенеза и изучает естественно сложившиеся несоциальные коллективы людей – различные народы, этносы. В чем принципиальное отличие этнической истории от исторических наук, изучающих социальные структуры? Этническая история от всех прочих отличается прежде всего дискретностью, прерывистостью. Происходит это потому, что сам процесс этногенеза (как, впрочем, и всякий другой природный процесс) конечен и связан с определенной формой энергии, открытой нашим великим соотечественником В. И. Вернадским, – энергией живого вещества биосферы. Эффект избытка этой энергии у человека Ваш покорный слуга назвал пассионарностью. Любой этнос возникает в результате определенного взрыва пассионарности, затем, постепенно теряя ее, переходит в инерционный период, инерция кончается, и этнос распадается на свои составные части…

А.П.: Лев Николаевич, расскажите о приложении теории этногенеза к русской истории.

Л.Г.: Даже в общих чертах это достаточно долгий разговор. Начать, видимо, нужно с того, что история Древней Руси и России – результат двух разных взрывов пассионарности, двух разных пассионарных толчков. Взрыв пассионарности, который вызвал к жизни Древнюю Русь, произошел в I в. н.э. от Южной Швеции (движение готов) к устью Вислы и к Карпатам, где жили тогда предки славян; затем он прошел через территорию современной Румынии – Дакии: даки были сожжены этой пассионарностью, потому что бросились воевать с могучей Римской империей, в результате этой войны они, по существу, были все истреблены. Далее этот взрыв прошел через Малую Азию и Палестину, где возникло православное церковное христианство, позднее оформившееся в Византийскую империю. Далее этот же толчок прослеживается в Абиссинии (Аксум). Все это случилось, повторяю, в I в. А ведь именно к этому времени (I–II вв.), как доказал еще мой покойный учитель, профессор Артамонов, появились первые археологические памятники, которые можно отнести непосредственно к славянам. Вот этот-то славянский (а вернее, славяно-готский) этногенез и породил позднее Древнюю Киевскую Русь. И вот здесь я должен еще раз обратиться к этнологии.

Этнос – долго идущий процесс, определяемый тремя параметрами: пространственным (географический ландшафт), временным (изменение пассионарности от рождения до распада через определенную последовательность фаз) и контактным (взаимодействие с другими этническими системами, которое вызывает смешение, нарушение прямого процесса).

Продолжительность этногенетического процесса, если считать с инкубационным периодом жизни этноса в начале и с инерционным в конце, – около полутора тысяч лет. Так же случилось и со славянами. В середине своего развития, в так называемой фазе надлома, они раскололись на отдельные племена и народы, хотя и продолжали ощущать свое единство, по-прежнему пользовались общепринятым языком. Но и языки и культуры постепенно, но неуклонно расходились: чехи и поляки оказались католиками, сербы и болгары стали православными, но противниками Византии; языческие полабские славяне были покорены немцами, хотя до XVIII в. на берегах Эльбы говорили на славянских языках.

Часть древних славян двинулась на Восток, дошла до рубежа Днепра и до озера Ильмень. Эта часть и была этнической основой древнерусского периода славян. Естественно, при своем расселении славяне, встречаясь с соседними народами, брачились с ними, включая их в свою этническую систему. Так, если по правому берегу Днепра жили славянские племена славян и древлян, то на левом берегу жили, к востоку от Чернигова, сабиры – северяне, которые сменили свой древний язык (неизвестно какой) на славянский и вошли в состав Киевской Руси. К XIV–XV вв. славянского единства уже не существовало, но память о нем сохранилась. В XV в. чешские гуситы пытались вернуться к православию, проповеданному у них еще святым Мефодием. Но так как Византия была слаба, а России как целого государства не существовало, это им не удалось – они остались в рамках западноевропейских суперэтносов и очень сильно пострадали от этого. Если во времена Яна Гуса чехов в Богемии было три миллиона, то после битвы на Белой горе в 1618 г. их осталось всего 800 тысяч. Причиной такой страшной убыли генофонда была победоносная война 1419–1458 гг. В победоносных войнах люди так же гибнут, как при поражениях.

Понимаете, сама проблема разрыва этнической традиции, проблема этнических упадков потому и сложна, что нынешнее истолкование истории идет на уровне начала XIX в. В то время во всех науках господствовал прямолинейный механистический эволюционизм, ныне отброшенный даже в зоологии и замененный мутогенезом. Поскольку с таких позиций необъяснимы летальные исходы огромных цивилизаций, то виноватыми в гибели, например, Римской империи считали то варваров, то христиан, то рабов и рабовладельцев, но никак не самих римлян. А ведь причина гибели Римской империи и ее культуры гнездилась именно в них, хотя считать их виноватыми тоже неправильно: ведь нельзя же обвинять старика в том, что он не занимается боксом или альпинизмом, ссылаясь на больное сердце.

Римляне к IV в. разучились воевать и даже защищаться. Достаточно вспомнить, что после разорения Рима вандалами в 455 г. римляне обсуждали не как восстановить город, а как устроить цирковое представление: на большее они уже не были способны. А вождю герулов – Одоакру они подчинились в 476 г. без сопротивления.

Римский пример не единственный способ гибели «цивилизации», Византия погибла мужественно и трагично. Следовательно, гибель можно выбирать, хотя сам выбор всегда бывает подсказан ходом событий далекого прошлого. Все системы, возникшие при пассионарном толчке, распадаются, но каждая по-своему…

А.П.: Таким образом, в соответствии с Вашей теорией, Древняя Русь закончила свое существование примерно в XIV–XV вв. Законный вопрос: откуда же взялась Россия – та Россия, в которой мы с Вами живем?

Л.Г.: Новая русская этническая целостность – результат толчка XIII в., который прошел несколько восточнее предыдущего толчка I в. Он прослеживается от Финляндии через Белоруссию (между Вильно и Москвой); через Малую Азию, которая тогда уже была в руках турок (толчок породил там могучую Османскую империю) и до Абиссинии, которая снова восстановилась из обломков предыдущей Аксумской эпохи. Точнее определить дату толчка и его географию мы не можем, но мы можем назвать первых пассионариев, которые создали две великие державы – Литву и Россию: Александра Невского в России и князя Миндовга в Литве. Вся история Литвы начала XIV в., то есть до Гедимина, – период небольших смут, непорядков, распрей, все более кровопролитных и жестоких, – начало пассионарного подъема. Силы вновь возникших и обновленных этносов уходили на междуусобные войны. В этом отношении судьбы Великого княжества Литовского и Великого княжества Владимирского были различны. Дело в том, что в XIII в. из Монголии пришли войска Батыя.

А.П.: Здесь, в оценке и интерпретации этого события, Вы, наверное, согласитесь, – основной пункт Ваших расхождений с большинством историков: как западнического, либерального, так и патриотического (например, А. Кузьминым или В. Чивилихиным) направлений.

Л.Г.: Соглашусь, но здесь есть известная разница. Что касается «западников», то мне не хочется спорить с невежественными интеллигентами, не выучившими ни истории, ни географии. В науке считается правильным только эмпирическое обобщение, то есть непротиворечивая версия, опирающаяся на все известные факты. Повторю лишь факты, которые я приводил неоднократно.

В XIII в. всех монголов было около 700 тысяч человек: воинов же 130 тысяч. Воевали они на трех фронтах: в Китае, где было около 60 миллионов населения в империи Цзинь и 30 миллионов в империи Южная Сум; в Иране с его 20-миллионным населением и в Восточной Европе с населением в 8 миллионов, из которых хорошо обученное войско составляло более 110 тысяч человек. А кроме этого – камские булгары, мордва и половцы. Понятно, что перебросить на Запад в 1236–1237 гг. монголы могли лишь очень небольшое количество войск. Замечательный эрудит, знаменитый археолог, профессор Николай Веселовский определяет их как 30 тысяч человек, и, по-видимому, столько их и было. Естественно, с такими силами Батый завоевать Россию, в которой было 110 тысяч вооруженных воинов, не мог. Его поход в 1237–1240 гг. не более чем просто большой набег, причем целью этого набега было не завоевание России, а война с половцами, с которыми у монголов уже была кровная месть, степная вендетта. Так как половцы крепко удерживали линию между Доном и Волгой, то монголы применили известный тактический прием далекого обхода – и совершили кавалерийский рейд через Рязанское, Владимирское княжества, затем взяли Козельск, страшно истребив его население, затем перешли к Киеву, который, собственно, и защищать-то никто не стал: князь бежал, а воевода не смог собрать войско, потому что после троекратного разгрома соседними русскими княжествами Киев превратили в руины. Затем монголы ушли на Запад.

Возникает вопрос: чем была вызвана такая жестокая расправа с Козельском, который монголы прозвали «злым городом»? В названии – разгадка. Монголы «злыми» называли города, в которых убивали их парламентеров. Убийство парламентера, с точки зрения монголов, было тягчайшим преступлением. При Калке были убиты монгольские послы, и в числе их убийц был Мстислав, князь Черниговский. Конечно, можно возразить, что горожане не виновны в преступлении князя, но у монголов было чрезвычайно развито понятие коллективной ответственности: если жители данного города признают своего князя, они делят его судьбу.

Аналогичный случай имел место в 1945 г. Когда наши войска окружили Будапешт, всем было ясно – город не устоит. Чтобы избежать разрушения города и напрасного кровопролития, была предложена капитуляция. Три советских парламентера договорились об условиях капитуляции с венгерским командованием. Но на их обратном пути немецкий патруль дал автоматную очередь по машине. Шофер успел дать газ, машину внесло в наше расположение, и наши солдаты и офицеры нашли в ней трех умирающих товарищей. После этого удержать войска от приступа было невозможно. Я в это время был под Берлином, но если бы я был под Будапештом, то смею Вас уверить, что и меня бы не удержали, ибо я вполне разделяю мнение, которое монголы пытались насадить во всем мире: личность посла неприкосновенна. Но если в связи с западнической концепцией «ига» у меня вопросов не возникает, то признание этой концепции историками национального направления поистине странно. Даже непонятно, как историки смеют утверждать, что их трактовка в этом случае патриотична. Значит, отряд кочевников без баз, без пополнений, с постоянной нехваткой стрел, которые надобно расходовать, побил и покорил наших предков?! Да ведь если маленький Козельск так долго сопротивлялся, то очевидно, что силы нападающих были невелики. Это были далеко не триста тысяч, как предполагали либеральные историки прошлого века. А ведь именно у них позаимствовал эту цифру Чивилихин. Реальная величина, как мы уже говорили, на порядок меньше. Никак не пойму, почему люди, патриотично настроенные, так обожают миф об «иге», выдуманный, как показал В. Каргалов, в XVI в. немцами и французами, чтобы перетянуть на свою сторону белорусов и украинцев.

Ведь и говорить о завоевании России монголами нелепо, потому что монголы в 1249 г. ушли из России, и вопрос о взаимоотношениях между Великим монгольским улусом и Великим княжеством Владимирским ставился уже позже и решен был уже в княжение Александра Невского, когда он, договорившись сначала с Батыем, потом подружившись с его сыном Сартаком, а затем и со следующим ханом, убийцей Батыя и Сартака – мусульманином Берке, добился выгодного союза с Золотой Ордой, которая располагалась в низовьях Волги. Вокруг Сарая, который лежал между Волгоградом и Астраханью, около села Селитряного, расстилались широкие и, в общем, ненаселенные степи, так что никакого давления политического или военного Орда на Владимирское княжество оказывать не могла. И не оказывала. Более того. В это время в самом Монгольском улусе вспыхнула гражданская война. Батый удержался только потому, что Александр Невский дал ему свои дополнительные войска, состоящие из русских и алан, что и помогло Батыю выиграть распрю с великим ханом Гуюком, умершим во время похода. Сил у Батыя после ссоры с родственниками, по авторитетным источникам, было всего 12 тысяч человек монгольских воинов, разделенных между тремя большими ордами, которыми руководили братья Батыя. Четырех тысяч монголов для того, чтобы контролировать такую огромную территорию, было, естественно, мало. Вести войну с такими силами совершенно невозможно. Поэтому ордынские ханы – Батый, Берке, Менгу-Тимур – прежде всего искали надежных союзников. Но союзники были нужны и России, потому что в это время (1245) на Лионском соборе папа Иннокентий IV объявил крестовый поход против схизматиков – греков и русских. Во время столкновений русских с немецкими крестоносцами в Прибалтике немцы, захватив город, обращали местное население – латышей и эстонцев – в крепостных рабов, а русских, включая грудных детей, поголовно вешали. Против русских немцы вели истребительную войну. Александр Невский остановил наступление шведов в 1240 г., через два года он выиграл сражение на Чудском озере, и это отсрочило неизбежный конец. Александру нужны были союзники для того, чтобы противостоять крестовым походам, последствия которых были хорошо известны на примере разгрома Византии, похода в Палестину, Антиохию, всех тех зверств, которые крестоносцы учиняли на захваченных в своей первой колониальной войне территориях. И он сумел заключить союз с Золотой Ордой. Польза от этого была колоссальная.

Небольшая Прибалтика служила удобным плацдармом для всего западноевропейского рыцарства – в Прибалтику вливались вооруженные отряды из Франции, из Лотарингии, из Германии, Скандинавских стран – орден, таким образом, мог создать любое войско для того, чтобы добиться победы над схизматиками. В 1269 г. после битвы под Раковором (1268), которую новгородцы выиграли, разбив немецкий отряд, немцы подготовились к решающему удару и сконцентрировали значительные силы для удара по Новгороду. И тогда в Новгород явились боевые порядки татарских всадников, и, цитирую, «немцы, замиришася по всей воле новгородской, зело бо бояхуся и имени татарского». Псков и Новгород были спасены. И действительно, военная техника у татар была гораздо выше европейской. Правда, у них не было тяжелых лат, но халаты в несколько слоев войлока защищали от стрел лучше железа. Кроме того, дальность полета стрелы у английских лучников, лучших в Европе, была 450 метров, а у монголов до 700 метров, ибо они имели сложный лук, клееный, с роговой основой. Кроме того, у монгольских лучников с детства специально тренировали определенные группы мышц. В общем, Владимирское княжество устояло, несомненно, только благодаря тому союзу, который Александр Невский заключил с золотоордынскими ханами.

Трудно ему было. Большинство современников, как это часто бывает, его не понимали. Умер он не от яда – это вымысел. Он умер в один год со своим союзником Миндовгом, который собирался сбросить немцев в Балтийское море. Миндовг умер, по-видимому, от руки убийцы или от яда убийцы в Литве, а Александр, как известно, умер в Городце, куда немецкие агенты проникнуть не могли, а татарам он был дорог как союзник и друг.

Возникает интересный· вопрос: почему православная церковь объявила Александра Невского святым? Выиграть две битвы – довольно простое дело, многие князья выигрывали сражения. Александр Невский не был очень добрым человеком – он крепко расправлялся со своими противниками, – так что и это не повод для того, чтобы сделать его святым и почитать до сих пор – именно сейчас отслужили панихиду по Александру Невскому в память Невской битвы. Очевидно, главным послужил имеющий колоссальное значение правильный политический выбор, сделанный Александром. В его лице русские поняли: надо искать не врагов, которых всегда достаточно, а друзей.

В конце XIII в. Золотая Орда на Нижней Волге пережила очень много тяжелых потрясений: восстал темник Ногай; была длительная гражданская война, и в это время Смоленск, к которому монголы и близко не подходили, в 1274 г. прислал послов с просьбой принять под свою руку город. Выражение «под свою руку» не должно обманывать читателя – так в те времена назывался оборонительно-наступательный союз. Дипломатический этикет XIII в. предполагал, что просящий уже тем самым признает приоритет того, у кого он просит.

Но в начале XIV в. случилось потрясение, стоившее Орде существования: царевич Узбек принял ислам, отравил своего предшественника хана Тохту и объявил ислам государственной религией Орды. Все подданные улуса Джучи – то есть Золотой Орды на Волге, Синей Орды в Тюмени, Белой Орды на Иртыше – должны были принять ислам. Но подданные запротестовали, заявив: «Зачем нам вера арабов, когда у нас есть своя вера – яса нашего великого Чингисхана?» Вскипела гражданская война, в которой довольно многочисленное население Поволжья, уже обращенное в ислам, поддержало Узбека. Но по отношению к русским таких притязаний не было. Русских никто не собирался обращать в ислам. Это также показывает, что здесь мы имеем этнический симбиоз и союз двух крупных держав, нуждающихся друг в друге, а не покорение Руси Золотой Ордой. К этому времени в России князья – наследники уже разложившейся и уже загнивающей Древней Руси были постепенно оттеснены от власти митрополитами. Митрополит Петр, который в 1300 г. с Волыни был приглашен в Россию править в стольном городе Владимире, был очень мягкий, добрый и образованный человек. Этим он, естественно, вызвал неудовольствие среди своих подчиненных, которые по старому русскому обычаю начали писать на него доносы великому князю Михаилу Ярославичу Тверскому. Тот созвал специальный Собор для того, чтобы на нем выяснить, действительно ли берет взятки митрополит Петр. И произошло нечто необычное. Вообще полагается, что на Соборе право голоса имеют только духовные лица. А на этом Соборе собралась паства. Это, кстати, чисто монгольский обычай – в Орде все верующие обладали равными в этом смысле правами. И паства сказала: «Да мы нашего владыку знаем. Никаких взяток он не берет. И вообще он очень скромно живет. Куда же он девает деньги? « А митрополит Петр действительно жил очень скромно, единственное у него было, говоря современным языком, хобби – он очень любил рисовать иконы, чем и занимался в свободное время. После всего этого митрополит Петр, очень обиженный, стал ездить в Москву, а не в Тверь. И в Москве его очень хорошо принимали. Постепенно центр духовной жизни сосредоточился в Москве. Наследник Петра, грек Феогност, был очень умным человеком. Однажды он поехал в западные владения, уже захваченные Литвой, с миссионерскими целями. Из этой поездки он чудом вернулся живым. Оказалось, что та часть огромного государства Древней Руси распалась на две части – одну, подчинившуюся добровольно татарам, и другую, захваченную Литвой – Гедимином, Ольгердом, Витовтом и Ягайлой.

Вообще, литовцы нанесли значительно больше обид и оскорблений захваченным подчиненным Черной Руси, Белой Руси, Волыни (а поляки захватили Червленую Русь – Галицию), и везде русские оказывались в очень угнетенном состоянии. А татары, не желавшие принимать ислам, находили убежище на Руси. Главным образом они ездили в город Ростов – это был самый культурный город в Великороссии. Половину его населения составляла меря. В Ростове даже был большой храм Керемету – их богу. А на другой стороне, в центре города, стоял храм Николая Угодника, в который ходила другая половина города – русские христиане. Посередине же был базар. И русские и меря великолепно уживались друг с другом. А через некоторое время меря тихо и спокойно приняла православие. Кстати, фактически русские приняли православие тоже довольно вяло, долго оставаясь двоеверцами: они признавали и христианскую религию, и нечистую силу, которую старались задобрить подарками. Такое двоеверие распространено до сих пор, когда люди считают, что не надо ссориться ни с Богом, ни с дьяволом. С Богом – нехорошо, а дьявол может сделать что-нибудь неприятное. Священники, которых отправляли по деревням, были простые русские люди, и они великолепно понимали – дьявол-то есть! И поэтому они никак не наказывали двоеверов. Осуждали, но не наказывали. Поэтому это двоеверие стало религиозной основой Древней Руси. «Чистое» православие сохранялось только во Владимирской митрополии. В ней властвовал тогда наследник Феогноста митрополит Алексей (Бяконт), хотя чаще всего он жил в Москве. Его крестным отцом был не кто иной, как Иван I Калита. При Иване II, сыне Ивана Калиты, Алексей был фактическим правителем государства.

Здесь случилось событие, углубившее дружбу между Ордой и (теперь уже можно говорить) Москвой. В Орде жила вдова страшного тирана, беспощадного завоевателя и жестокого правителя Узбека. Звали ее Тайдула. Она была первая леди мусульманского мира. Во всех источниках о ней говорится как о женщине исключительно доброй, приветливой и красивой. Она никогда никому не делала зла, защищала людей от гнева своего мужа, а потом от гнева своего сына Джанибека, который, справедливости ради надо сказать, был в отличие от отца добрым и справедливым человеком. Но после смерти Узбека самым влиятельным человеком в Орде была Тайдула. И вдруг она ослепла. По-видимому, у нее развилась обыкновенная трахома. Так как никакие шаманы помочь ей не могли, она обратилась к митрополиту Алексею. Он предложил ей приехать на границу, которая была около Тулы (кстати, позднейшее название города Тулы – от имени Тайдулы). Завел ее в церковь, освещенную восковыми свечами, долго читал молитвы и водой смазал ей глаза. То есть на самом деле это была не вода, а спирт, который в Москве уже умели делать. Известно, что трахома довольно легко убирается спиртом. И Тайдула прозрела. Этот случай укрепил дружбу между Золотой Ордой и Великим княжеством Московским. Дружба эта была крайне необходима, так как Литва со страшной силой давила на русские земли и подчинила себе уже и Киев – после битвы при Ирпени, и Чернигов, и Курск. Затем Витовт захватил Смоленск, Вязьму и Брянск. То есть литовцы имели гораздо больше силы, чем татары, и приносили Руси гораздо больше бедствий. Любопытно, что эта сторона русской истории историками XIX в. замалчивается. Интеллигенция западнического направления считала, что говорить о притеснениях нас европейцами как-то нехорошо. И только Михаил Юрьевич Лермонтов две свои лучшие поэмы – «Боярин Орша» и «Литвинка» – посвятил конфликтам русских именно с литовцами, а не с татарами, что соответствовало действительным историческим тенденциям. Летописи свидетельствуют, что набеги литовцев, хотя и пеших, были намного более жестокими, нежели набеги татарских разбойников, которых было много, как во всякой стране в то время, но которых наказывали сами татарские ханы.

И все было бы хорошо для Орды, если бы не крайняя разношерстность ее населения. Правители так же зависят от своих подданных, как подданные от правителя. И когда отдельные татарские багадуры («богатыри») пытались укрепиться или в устье Камы, среди камских булгар, или в лесах Мордовии, они на некоторое время получали самостоятельность. А когда сын «доброго» Джанибека мерзавец Бердибек убил своего отца и захватил власть – в Орде появилась масса самозванцев, которых стали поддерживать отдельные племена: то ногаи, то булгары, то остатки куманов, то мордва – началась «великая замятия» в Орде. Но любопытно, что русские князья, даже во время «замятии», когда ханы менялись чуть ли не каждый год, продолжали возить «выход» в Орду – то есть тот взнос, на который Орда содержала свое войско, помогавшее в войнах с немцами, литовцами и всеми врагами Великого княжества Владимирского. Все это продолжалось довольно долго – до тех пор, пока в Орде совершенно не пала местная династия, местная власть. А потом из Орды выделилась Синяя Орда, которая была самой «дикой», самой отсталой, как у нас говорят, страной. Она сохранила еще древнюю доблесть и древнюю воинственность. Хызр-хан Синей Орды захватил Золотую Орду, и в этой распре погибла сама Тайдула, защитница русских. Затем Мамай, который опирался на причерноморские степи и на половцев, не будучи чингисидом, стал сажать царевичей-чингисидов на престол и правил от их имени. Это был выраженный западник. Он договорился с генуэзцами, получал от них деньги. И на них содержал войско отнюдь не татарское, а состоящее из чеченов, черкесов, ясов и других народностей Северного Кавказа. Это было наемное войско. Мамай пытался наладить отношения с московским князем Дмитрием, который был тогда очень мал, и за него правил митрополит Алексей. Но тут вмешался Сергий Радонежский. Он сказал, что этого союза ни в коем случае допускать нельзя, потому что генуэзцы, союзники Мамая, просили, чтобы им дали концессии на Севере, около Великого Устюга. Они хотели постоянно покупать там меха. Сергий же всегда стоял на той точке зрения, что никаких контактов нам с латинами иметь не надо, так как они народ лукавый, лицемерный, вероломный, и притом отнюдь не друзья Руси, а враги. В результате Московское княжество поссорилось с Мамаем и выступило на стороне законного хана Синей и Белой Орды Тохтамыша.

И вот тогда произошло событие, которое положило начало созданию новой России, – Куликовская битва. Интересно, что князья – новгородские, тверские, суздальские и прочие – уклонились от участия в походе на Мамая, а население этих княжеств пришло к Дмитрию как добровольцы. Союзником Мамая, кроме Генуи, была еще и Литовская Русь, или Великое княжество Литовское. Великий князь Ягайло Ольгердович привел 80 тысяч поляков, литовцев и русских на помощь Мамаю. Правда, он опоздал, и, по-видимому, умышленно, к моменту битвы. Но все равно Мамай был на рубеже победы. Конный удар на русские цепи оказался губительным и для передового полка, которым командовал воевода Мелик, и для пеших ратей. И только применение татарской тактики конного боя, использование засадного полка, вступившего в сражение в критический момент, когда мамаевцы потеряли строй, во главе с Владимиром Андреевичем Храбрым и Боброком Волынцем, переломили ход сражения в пользу русских. Потери в этой резне были колоссальными. Было очень много раненых. Их положили на телеги и повезли домой. Что же делали наши милые западные соседи? Литовцы и белорусы догоняли телеги и резали раненых.

Простите, но я не понимаю: как можно изучать русскую историю и не видеть, где свои и где чужие? Это или умышленное замалчивание, или полная неспособность к историческому мышлению.

Ведь союзником Дмитрия Московского был хан Тохтамыш. Когда Мамай, ускакавший с Куликова поля, собрал новое войско, то именно Тохтамыш с сибирскими войсками пришел в 1381 г. в причерноморские степи и встретил Мамая, готового к бою. Но татарские воины Мамая, увидев законного хана, сошли с коней и передались Тохтамышу. Они не схватили Мамая, а дали ему убежать, ибо они не были предателями. Мамай ускакал к своим друзьям-генуэзцам в Кафу (Феодосию), но европейским купцам он перестал быть нужен, и они его убили. Так разнились понятия о чести и верности у цивилизованных европейцев эпохи Возрождения и у евразийских кочевников Великой степи.

Свою оценку автор не навязывает – читатель волен принять любую точку зрения.

А.П.: Позвольте, Лев Николаевич, но ведь союзник Дмитрия Донского, Тохтамыш, уже в 1382 г. разорил Москву…

Л.Г.: Да, тогда случилась беда, погубившая Тохтамыша, но не Москву. Суздальские князья, потерявшие право на Владимир, были настроены против Москвы. А интриги у них всегда осуществлялись одним способом: писанием доносов. И они донесли Тохтамышу, что Дмитрий хочет предать его и присоединиться к Литве. Тохтамыш был очень славный человек – физический сильный, мужественный, смелый, но, к сожалению, необразованный. Он был не дипломат – дипломаты все погибли во время «великой замятии». И он поверил, ибо в Сибири не лгут: если свои же приходят и говорят про другого плохо – этому верят! Тохтамыш сделал набег на Москву. Собственно говоря, взять Москву он никак не мог. Он переправился через Оку, подошел к Москве, в то время как все князья и бояре разъехались по своим дачам и жили там спокойно. Москва была укреплена каменными стенами. Взять ее было невозможно – у татар не было никаких осадных орудий, они двигались на рысях одной конницей. И тут сказалось отсутствие профессиональных военных и профессиональных правителей. Народные массы в Москве, как всегда у нас на Руси, решили выпить. Они стали громить боярские погреба, доставать оттуда меды, пиво, так что во время осады почти все московское население было пьяным. Москвичи выходили на крепостные стены и крайне оскорбляли татар непристойным поведением – они показывали им свои половые органы. Татар это ужасно возмутило. А когда в Москве все было выпито, москвичи решили, что больше воевать не стоит, пусть татары договорятся обо всем и уйдут. И открыли ворота, даже не поставив стражу перед ними. Первыми прошли послы, за ними все татарское войско, и двадцать тысяч трупов лежало на улицах внезапно протрезвевшего города. Так было на самом деле – все это описано в летописях. Говорят, Тохтамыш сделал очень непристойный поступок. Но сделал его не столько он, сколько суздальские князья Василий Кирдяпа и Семен Дмитриевич. Они своим доносом вызвали резню. За время, пока татары стояли под Москвой, весть об этом прошла по всей стране. Бояре, воеводы, родственники князя собрали свои дружины и двинулись к Москве. Татары быстро спаслись бегством. После этого Тохтамыш «простил» Дмитрия и решил, что он заключил с ними полный мир. И все бы сошло Тохтамышу, если бы на него не напал Тимур. Тимур прошел от Самарканда до Волги, пользуясь весенним временем. Дело в том, что степь летом совершенно сухая и провести по ней лошадей нельзя. Но когда тает снег – вырастает травка. На юге снег тает, естественно, раньше, чем в середине и на севере. Поэтому каждый раз Тимур останавливал свое войско, выкармливал на свежей травке лошадей и делал следующий переход к тому времени, когда впереди вырастет трава. Таким образом он совершил головокружительный поход, который до него никто не мог совершить. Татары героически сопротивлялись. И потребовали, конечно, помощи от москвичей. Князь Дмитрий Донской уже умер к тому времени, а его сын Василий вроде бы повел московское войско, но защищать татар у него не было ни малейшего желания. Он повел его не спеша вдоль Камы, довел до впадающей в Каму реки Ик и, когда узнал, что татары, прижатые к полноводной Каме, почти все героически погибли, переправил войско назад и вернулся в Москву без потерь. Но на самом деле он потерял очень много, потому что сам он заблудился в степи, попал в литовские владения, был схвачен Витовтом и вынужден был купить свободу женитьбой на Софье Витовтовне, которая впоследствии причинила России много вреда.

Решающим событием в истории Золотой Орды и Великого княжества Московского была вторая экспедиция Тимура через Кавказ и сражение на реке Терек. Тохтамыш мобилизовал всех подчиненных ему татар – то есть организовал ополчение по типу чингисовского. Но качество его было далеко не то, что при Чингисхане. Несмотря на то что это были прекрасные наездники, стрелки из лука, им явно не хватало жертвенности. Говоря специальным термином, они не были способны на сверхнапряжение. А у Тимура была регулярная армия, составленная из гулямов – удальцов, которые сражались за деньги, имели военную дисциплину и отменную выучку. Как всегда, армия оказалась сильнее ополчения. Тимур выиграл сражение. И, переправившись через Терек, прошел по Волге, уничтожая все татарские города. Но дальше Тимур не пошел, так как татары восстали у него в тылу, восстали черкесы на Кубани, восстал Дагестан. Тимуру спешно пришлось возвращаться обратно через Дербентский проход, после чего он ушел обратно в свои владения в прекрасный город Самарканд, оставив бывших своих офицеров из числа волжских татар, мурзу Едигея и царевича Темир-Кутлука. В это время Витовт решил развернуть наступление на Восток и захватить всю Россию. Он договорился с Тохтамышем, который сбежал к нему – больше некуда было бежать, – что он восстановит Тохтамыша на престоле Золотой Орды, а татары за это уступят Литве русские земли. Создалась огромная армия из литовских богатырей, польских шляхтичей, немецких рыцарей и, конечно, белорусов, которые тоже были мобилизованы.

Темир-Кутлук при помощи Едигея наголову разгромил лучшую армию Европы в 1399 г.

И в это время случилось событие, которое не следует упускать из виду. Витовт бежал, и сопровождал его некий казак Мамай (потомок того, погибшего, кажется, внук его). Шли они через какие-то леса, принадлежащие Maмаю, и тот заблудился в них. Три дня они бродили, и тогда Витовт, который был человек очень умный, сказал: «Хватит. Дам тебе княжеский титул, урочище Глину и город Глинск. Выведи!» И Мамай сразу вывел его. Потомком этого казака Мамая (а следовательно, и самого Мамая) по женской линии был Иван Грозный. Мать его, Елена Васильевна Глинская, происходила из этого рода. Следовательно, когда Грозный истреблял бояр – потомков победителей на Куликовом поле, – он действовал логично, как потомок Мамая. Он мстил за унижение своего предка. Конечно, он об этом не знал. Но ведь в этом-то и интерес! Так работает мироощущение на уровне логики событий!

Таким образом, можно сказать, что Орда внезапно возвысилась. Но Темир-Кутлук внезапно умер. В источниках сказано очень невнятно, что он проявил самовольство, то есть стал заботиться о своем народе, а не служить Тимуру. Через некоторое время, уже после смерти Тимура, в Орде ханом стал брат Темир-Кутлука – Шади-бек. Витовт решил напасть на Москву. Это случилось в 1406 г. Он дошел до Тулы. Но Шадибек пришел с татарским войском, и Витовт немедленно отступил, наученный недавним опытом. Теперь мы можем спросить: так кто же помог Москве устоять против жестокого нажима с юга, из мусульманского мира, от Тимура, и с запада, со стороны Витовта и Ягайлы? Кто же нам должен быть ближе: Ягайло, воины которого резали русских раненых после Куликовской битвы, или Шадибек, который в нужное время явился на помощь? Мне кажется, этот вопрос во всяком случае требует пересмотра. Не следует упускать тех событий, о которых я упоминал. А в обыкновенных учебниках XIX в. либерального направления они опускаются. Для того чтобы о них узнать, надо читать подробные сочинения вроде «Истории» Соловьева, которая никак не интерпретирует, но по крайней мере упоминает эти факты.

И вот теперь мы можем поставить проблему: каким образом маленькое Московское княжество, имея таких представителей, среди которых были не только рачительный хозяин Иван Калита, но и беспринципный Юрий Данилович, бесхарактерный, мягкий Иван Иванович Красный, вполне заурядный как личность Дмитрий Донской, превратилось в ту Великую Русь, в наследии которой мы с Вами живем?

А.П.: Действительно, каким образом?

Л.Г.: Кто видел, знает сегодня о таких этносах, как мурома, заволоцкая чудь? А ведь заведомо известно, что никакого истребления этих племен, довольно многочисленных, не было. Они просто смешались с пришлыми суздальскими и тверскими славянами, выучили русский язык и вошли в состав русских. Мы видим, что великороссы, как их было принято называть, или россияне, как их называют сейчас, – этнос, сложившийся из трех компонентов: славяне, угро-финны и татары, смесь тюрок с монголами. Татары-язычники, которые не хотели принимать ислам и бежали на Русь в большом количестве, оседали и в Рязанском княжестве, и в Московском, и, больше всего, в Ростове Великом, где, как я уже говорил, было смешанное население. Они стремились жениться на русских боярышнях. Их татарские красавицы крестились, чтобы выйти замуж за русских бояр. Образовался новый смешанный этнос, который никогда раньше не существовал. Здесь начало этногенеза – переход от инкубационного периода фазы подъема к его явному периоду. В результате получилось очень сильное этническое образование, в котором никогда не было вражды на национальной почве.

Могут сказать: как это так? Мы, потомки славян, всех всегда побеждавшие, являемся наследниками каких-то татар? Но мы стали одерживать победы именно с того момента, как мы смешались. Впрочем, если подумать, выясняется, что все известные нам европейские этносы, да и азиатские тоже, возникли тем же способом. Чьи потомки англичане? Во-первых, мы должны учесть романизированных кельтов, которые были почти все перебиты, но их женщины рожали детей победителям. От англов, саксов и ютов. Те, в свою очередь, были разбиты норманнами, потомки которых поселились в Нортумберленде и до XX в. говорили на норвежском языке; и датчанами, которые поселились на юге, пока их не выгнал Эдуард Исповедник; после этого прибыли нормандцы из Северной Франции и плантагенеты из Анжу и Пуату. Все эти элементы смешались в единое целое, и оказалось, что эта система такая сильная, что трехмиллионное английское королевство побеждало 18-миллионное французское во время Столетней войны. Кончилось это, правда, для них поражением, но больше чем через сто лет побед. Очевидно, смесь – первоначальное во время пассионарного толчка условие, без которого новый этнос возникнуть не может. Но как только этнос возник, сложился и формализовался, вся пассионарная его часть может смешиваться без вреда и даже с пользой для себя, а основная часть, сбросив избыток энергии, начинает кристаллизоваться в каких-либо определенных формах. Это случается в акматической фазе и, самое главное, в фазе надлома. Мы действительно знаем, что северяне, потомки древних савиров, досуществовали до XVII в.; еще в Смутнре время они выступали против Москвы и против Василия Шуйского, поддерживая Болотникова, князя Шаховского и других.

Вот вам, кстати, еще один пример исторического мифа: «Смутное время – это крестьянская война». Но основную-то силу армии Болотникова составляли три рязанских пограничных полка, во главе которых стоял полковник Прокопий Ляпунов. И наоборот: Шуйского поддерживали, то есть Москву защищали, даточные люди – мобилизованные крестьяне. Таким образом, то, что мы пытаемся изобразить как крестьянскую войну, не отвечает этим известным, опубликованным в исторической литературе фактам.

Та же ситуация и с политикой Александра Невского. То, что Александр подчинился Орде, рассматривается как предательство христианского мира. Ранее об этом писали: польский ученый Уминский, немецкий католический историк Амман, недавно была опубликована новая серия западных работ, в которых осуждается Александр Невский. Когда спрашивают мое отношение к этому, я говорю: «Ну конечно, они осуждают – они же хотели русскими руками воевать против татар, а потом захватить обескровленную Россию безо всяких затрат. Конечно, они считают, что Александр Невский, который сорвал им эту колониальную операцию, поступил нехорошо. Но для России Александр – герой, святой и основатель новой российской целостности, которая существует до сих пор». «Но он подчинился татарам», – говорят они. Повторяю: в то время подчинение соответствовало дипломатическому этикету. Точно так же Богдан Хмельницкий подчинился царю Алексею Михайловичу. Но он остался и гетманом Украины с полным самоуправлением и со всеми привилегиями. Правда, с украинцев стали собирать теперь больше налогов, чем собирали поляки. Зато вместо 20 тысяч казаков было записано в реестр – то есть освобождено от всякой крепостной зависимости – 60 тысяч. Но почему же тогда на Украине гетман Выговский, шляхтич русского происхождения, Юрий Хмельницкий, сын Богдана, Дорошенко – то есть почти вся казачья верхушка – стремились вернуться под власть Польши, а основная масса казаков на Переславской раде заявила: «Волим царя восточного, православного»? Очень просто. В странах Запада некатолики не имели гражданских прав и возможностей сделать карьеру. А в России православные были единоверцами, своими. И вот в этом – вторая причина подъема Москвы. У нас сложился институт, связанный не с родовыми привилегиями, а исключительно по принципу личных способностей. Стать патриархом или митрополитом мог любой человек, если оказывался к этому способен. Это прежде всего относится к церковной иерархии Московской митрополии. К XV в. церковная организация превратила Московское княжество из феодального в теократическое. И только в XVI в., после попытки Ивана Грозного истребить все самое ценное, самое умное, самое талантливое, что было в России, за что он заплатил двумя проигранными войнами – Ливонской и Крымской, положение изменилось. Но все стало по-прежнему после изгнания поляков и возвращения Федора Никитовича Романова, в монашестве Филарета, к власти.

Дальнейшее настолько известно, что не хочется повторять. Но следует отметить, что легкость завоевания Сибири была связана с тем, что в отличие от англосаксов, французов и немцев русские в сибиряках видели людей, равных себе, и, если те подчиняются, – автоматически становятся равноправными членами сообщества, то есть государства. Татары, сибиряки получали право, так же как украинцы, занимать любые должности, вплоть до самых высших. Безбородко, который не знал русского языка, а говорил или по-латыни, или по-французски, или по-украински, был канцлером – то есть правителем империи! Алексей Разумовский был венчанным мужем царицы Елизаветы. Но брак их был морганатическим – их дети не имели права на престол. Кирилл Разумовский был гетманом всея Украины. Грузия просила принять ее в состав Российской империи – то есть желала подчиниться России. Долгое время первые Романовы – Михаил, Алексей, даже Петр – не хотели принимать Грузию, брать на себя такую обузу. Только сумасшедший Павел дал себя уговорить Георгию XIII и включил Грузию в состав Российской империи. Результат был таков: в 1800 г. насчитывалось 800 тысяч грузин, в 1900-м их было 4 миллиона. Дело в том, что кавказские горцы, турки и персы постоянно совершали набеги на Грузию, уводили молодежь, юношей кастрировали и употребляли для разной канцелярской работы, а девушек уводили в гаремы. И когда русские войска защитили Грузию от горцев, она много выиграла от этого. Точно так же армян русские спасли от персидского гнета и турецкого ига. Так же казахи обратились в правительство Анны Иоанновны с тем, чтобы она приняла их Малую Орду – наиболее активную и воинственную – в состав России. Их просьба была удовлетворена. Единственно, в чем их ограничили, – запретили воровать коней у русских. Их за это сажали и ссылали в Якутию, где они начинали так же грабить якутов (об этом очень хорошо написал Короленко). Откуда взялись буряты? Когда Монголия в XVII в. оказалась в безвыходном положении – с запада ее терзали калмыки, с юга китайцы, они решили, что держаться дальше как самостоятельное государство они не могут. Часть их высказалась за то, чтобы признать власть Желтого хана, то есть Маньчжурского императора и императора всего Китая, а другая часть решила выступить за Белого хана, за русского царя. Они перекочевали через горы, были приняты, и им были даны права казаков – то есть право не платить налогов, а охранять границу. Это их вполне устроило.

В Сибири воевода имел все права над жизнью и смертью своих подчиненных. Любого пойманного разбойника он мог повесить на первой попавшейся березе. Но инородцы, внесенные в ясачные списки, могли быть казнены только с разрешения Москвы. А Москва разрешения на казнь инородцев не давала. И даже когда один отчаянный бурят обратился в буддизм и решил поднять бурят на борьбу с русскими, его поймали, но Москва не дала разрешения на казнь. Так он и остался безнаказанным. Такое отношение к инородцам, безусловно, укрепило силы России. Я уже не говорю о сибирских мехах, которые ценились тогда как валюта: сибиряки приносили по одному соболю в год – это называлось ясак. Но когда пришлось воевать с Польшей, то казаки, большая часть которых были потомками крещеных половцев, помогли эту войну не проиграть. Когда одержавший много побед Карл XII дошел до Полтавы, он вынужден был принять бой, потому что данные его разведки сообщили ему, что хан Аюка с калмыцкой армией идет сражаться против него. Он принял бой, который проиграл, для того чтобы не иметь дела с калмыками. Но когда война затянулась, правительство стало посылать калмыцких, башкирских и татарских всадников через лед Ботнического залива – это была легкая конница. Легкая в буквальном смысле слова – всадники были одеты в шубы, на небольших конях. Обычная тяжелая кавалерия провалилась бы под лед. Несколько таких походов в большой степени приблизили мир со Швецией, по которому России отходила вся Прибалтика и город Выборг. Удивительно, что сейчас литовцы, эстонцы и латыши, которые хотят восстановить прошлое, не понимают, что если прошлое восстанавливать, то мы должны передать Прибалтику шведам, подлинным хозяевам этих земель. А с прибалтами мы даже не воевали – о чем же может идти речь?!

Для того чтобы разобраться, нужно брать историю на широком фоне. Легче, стреляя из винтовки, попасть в дом, чем в пятак, который приколочен на стене дома. Только тогда можно получить верные результаты, когда мы имеем достаточно обильный и широкий материал. Эта методика, которая одно время применялась в Западной Европе, уступила в наше время место узкой специализации. А узкая специализация не дает возможности сделать верный и убедительный вывод – так как нет сопоставления на широком фоне и мы не можем знать, случайно ли это совпадение или закономерно. В книге «Этногенез и биосфера Земли» я показал, что этногенез есть закономерность природы, а не случайностей социального развития. Но для того, чтобы открыть эту природную закономерность, мы должны изучать фактическую историю как науку о событиях в их связи и последовательности.

А.П.: Лев Николаевич, эту Вашу книгу простому смертному достать совершенно невозможно. Поэтому ответьте на такой, я убежден, интересующий многих вопрос. Сейчас очень многие, и весьма громко, говорят о близком конце русских. Что по этому поводу говорит нам теория этногенеза?

Л.Г.: Теория этногенеза говорит нам, что каждый этнос, самостоятельно развивающийся, не получивший ударов извне, проходит ряд определенных фаз. Сначала подъем пассионарности (об этом периоде развития русского этноса я рассказывал только что), он у нас длился вплоть до XVI в. В XVI в. наступил пассионарный перегрев. Это дало страшные последствия: опричнину, Смутное время, Раскол, восстание Разина, которое было отнюдь не крестьянским восстанием, а восстанием пограничных метисированных разбойников, стрелецкие мятежи; после всего этого пассионарность несколько спала, дошла до нормы: XVIII в. – оптимальное в смысле пассионарности время. Конечно, ничего особенно хорошего в XVIII в. не было: безграмотные помещики, которые гоняли зайцев и лисиц, или недоросли, которые ездили в Париж и возвращались оттуда надутыми щеголями и довольно бестолковыми любителями всего западного. Но пассионарность, которая является обязательным условием для творчества, дала нам возможность победить даже Наполеона, армия которого превосходила русскую в три раза. «И вся Европа там была, и чья звезда ее вела!» – писал Пушкин. Война эта принесла жестокий урон уровню пассионарности нашего этноса. Лучшая часть русских людей служила в то время в армии офицерами или солдатами. И после битвы при Лейпциге, после взятия Парижа в 1814 г., Россия имела уже значительно ослабленную армию – герои погибли. После этого начались уже болезненные явления: с одной стороны, развитие сектантства в народе, с другой стороны, в верхних слоях общества развитие западнических направлений, масонства, в науке было немецкое засилье, потому что уже правительство Екатерины – это было западническое правительство, и Ломоносову пришлось, уйти. Постепенно, но неуклонно количество пассионариев сокращалось. Лучше всего об этом написано в «Горе от ума»: Софья предпочитает пассионарному Чацкому, умнице, волевому, живому человеку, Молчалина, который будет спокойно служить и обеспечивать ее семью. Сменился идеал. Под идеалом я понимаю далекий прогноз. Они стали считать, что самое лучшее – обывательское существование: дойти до чеховских героев. Естественно, Россия ослабела, да еще очень много потеряла во время немецкой войны. Поэтому оказалось, что западнические влияния, то, что А. Тойнби называл оксидентализацией (от английского occidentally – «на западный манер»), очень развились, что сыграло в нашей судьбе самую роковую роль.

А.П.: И все-таки, Лев Николаевич, если я в общих чертах правильно понимаю Вашу теорию, из нее следует: все сегодняшние беды нашей страны лишь кратковременный эпизод, после которого нас ждет пора «золотой осени» – спокойного и долгого «умирания» в течение нескольких столетий.

Л.Г.: Сегодняшние беды – неизбежный эпизод. Мы находимся в конце фазы надлома (если хотите – в климаксе), а это возрастная болезнь. Есть ли у нас шанс ее пережить? Да, есть. И то, что в связи с перестройкой происходит полное изменение императивов поведения, – это может пойти на пользу делу и помочь нам выйти из кризиса. Но сама перестройка – лишь шанс на спасение. Мы должны прежде всего осознать традиционные границы – временные и пространственные – нашей этнической общности, четко понять, где свои, а где чужие. В противном случае мы не можем надеяться сохранить ту этносоциальную целостность, которую создавали наши предки при великих князьях и царях московских, при петербургских императорах. Если мы сумеем эту целостность сохранить, сумеем восстановить традицию терпимых, уважительных отношений к формам жизни близких нам народов – все эти народы останутся в пределах этой целостности и будут жить хорошо и спокойно.

Однако не исключена возможность, что при распаде, внешнем вторжении – военном или экономическом, когда у нас разрушится стиль нашей жизни, стереотипы поведения, изменится наша суперэтническая ориентация, – нас постигнет судьба Арабского халифата. Там широкие межэтнические контакты происходили на суперэтническом уровне во всех областях жизни: в войске, на базаре и в гареме, даже в мечетях – сунниты, шииты, хариджиты, а вокруг них христиане, огнепоклонники, евреи, язычники всех оттенков и дуалисты-сарматы. Переизбыток этнической пестроты столь же опасен, как ее отсутствие: оптимальна мера внутри суперэтноса в границах ландшафтного региона, в нашем случае совпадающая с границами нашего государства.

Хочется думать, что судьба Арабского халифата минует наше Отечество. Однако возможно это лишь в том случае, если мы не будем поддаваться уже испытанным соблазнам и благодушествовать как в разговорах о нашем национальном величии, так и в самобичевании по поводу нашей «отсталости» от Европы.

Что такое «отсталость»? Ведь это же просто разница возраста. И действительно, толчок, приведший к рождению западноевропейского («христианского») мира, произошел в VIII в. н.э. Благодаря этой «отсталости», благодаря избыточным силам этнической молодости западноевропейцы и победили в конечном счете восточное православие в 1204 г., когда варварски ограбили Константинополь. Поскольку наш, «русский» пассионарный толчок имел место в XIII в., то по отношению к Европе мы действительно моложе на целых 500 лет, и это вещь вполне объективная. Как всякая естественная данность, наша молодость, конечно, не может и не должна быть поводом для мазохизма, ибо сознательное стремление к своей старости (а значит, и смерти) – нонсенс.