Герой Эль-Кабрилло

1

Нет, — ответила Алиса, — я думаю, что это невозможно.

Она произнесла это так убедительно, что коралловая и голубая бабочка, вспорхнув с ее мизинца, взлетела в голубую высоту.

Рамон стоял, забыв стереть с губ улыбку. Алиса пожелала рассеять его недоумение.

— Не думайте, пожалуйста, что я считаю ваше состояние слишком маленьким, это дело моего отца. Или, что вы мне не нравитесь, наоборот, мне не скучно с вами. Но женщины имеют честолюбие, которого так часто лишены мужчины, вы, например. А женская слава — это стать женой человека, который, ах, как это трудно выразить, ну словом, героя. Конечно, не всем придется стать женами героев, а я стану.

— Но тогда вам нужно немедленно ехать отсюда. В Таракоте, насколько мне известно, живут только пастухи, чиновники да полиция. Тут трудно сделать удачный выбор.

— Но вы меня совсем не поняли. В каждом месте на земле есть люди, которых все знают, которые… ну короче герои. Заметьте; никто не сомневается, что между этими хребтами герой, несомненно, и только Эль-Кабрилло.

Рамон от удивления уронил шляпу.

— Не ослышался ли я? — спросил он.

— Нет, — поучительно продолжала Алиса. — Бандит тоже может быть великим человеком. Подумайте, вся долина, фактически в его руках; кто боится судью ему ведь ничто неинтересно, кроме его милых деточек, кстати, всегда сопливых, или мэра, всегда ловящего букашек, чтобы наколоть их на булавки, тогда как ему надо было бы ловить в горах Эль-Кабрилло, или начальника полиции с вечной бутылкой в кармане. Вот это жалкие людишки, червяки. А Эль-Кабрилло имеет и богатство, и власть. Все знают и боятся его. Он герой.

— Но мне все-таки кажется, — неуверенно возразил Рамон, — что они не так уж плохи. Что дурного в том, что судья любит своих детей? Они, право, такие ласковые и милые; а когда подрастут — сами научатся вытирать себе носы. Мэр, увлекаясь букашками, никому не причиняет вреда, чего ж большего мы смеем хотеть от начальства, а начальник полиции просто веселый парень. Приятно даже подумать, как хороша была бы жизнь, если бы не этот кровавый кошмар — Эль-Кабрилло.

— Вы сами видите, — возразила Алиса с самым серьезным видом, — что только он один бередит ваше тихое болото. Я благодарна ему за это. Ах, как мне противна ваша «спокойная жизнь». И все мыслящие и чувствующие люди думают так же.

— Эти мыслящие и чувствующие люди — кавалеры ее подруг да напуганные торговки фисташками, которым все равно кого обожать; лишь бы обожать, — подумал Рамон. — Но, — произнес он вслух, — зачем такое богатство, которое надо прятать в землю, ведь Эль-Кабрилло ничего не может купить. Зачем власть, если при этом нужно бояться каждого куста. Я не вижу преимуществ такого исключительного положения.

— А слава его подвигов? Разве вы не помните, как он захватил караван в 100 мулов с товарами. Ни один из купцов не вышел живым из Страмадорского ущелья. А как он похитил Мари Гвинно. Я не могу без дрожи вспоминать об этом. Он изнасиловал ее при огне ее фермы, на глазах у связанного мужа. Потом он сделал ее царицей своей шайки и заставил бандитов ежедневно целовать ее туфлю, а когда она надоела ему, он бросил ее в Меродальскую пропасть, чтобы она не выдала его тайн. А школьный учитель, которому он, раздев донага, выжег на груди таблицу умножения. А бедняга стыдился выйти из дому, пока не уехал из Таракоты, а Эль-Кабрилло смеялся в своих горах, к которым не смеет приблизиться ни один солдат. Разве это не великий человек?

— Хотя эти действия и не лишены некоторого величия, но человек, совершающий их, недостоин уважения, — решительно произнес Рамон. — А не думаете ли вы, Алиса, что еще больший подвиг — прекратить безобразия?

— Если бы вы смогли это сделать, то к нашему браку не было бы препятствий ни с моей стороны, ни со стороны моего отца, так как 1000 золотых, обещанных за голову Эль-Кабрилло, больше, чем он видел за всю свою жизнь, но…

— Алиса, — прервал ее Рамон. — Прошу вас запомнить ваши слова — и, подняв шляпу, он быстро пошел по склону холма туда, где у дерева была привязана его лошадь. Первым намерением Алисы было вернуть его. Она вскочила, но сразу остановилась, потому что мысль, вспыхнувшая в ее мозгу, показалась ей ослепительной.

— Да, он погибнет, но погибнет из-за меня и для меня. Кто из девушек, кроме меня, может внушить такую любовь?

И встряхнув черной косой, она изменила направление и пошла к тростниковой хижине, служившей пристанищем ей и ее отцу. Хотя Рамон нравился Алисе, она была девушкой рассудительной и знала, что брак с нищим эмигрантом не устроит ее судьбу. И не менее твердо она знала, что жизнь ее должна быть благоустроенной кем бы то ни было: Районом, Эль-Кабрилло или самим Сатаной.

2

Тяжелое, нависшее над тропинкой дерево всю свою долгую жизнь стремилось видеть солнце. Поэтому оно стало расти под углом к нависшему утесу, и своей зеленой головой повисло над пропастью. Лошадь, шедшая крупной рысью, видела, что дерево не грозит ее голове; поэтому она не уменьшила хода, но всадник, даже в слабом свете вечерней полоски зари увидев мшистый ствол, надвигающийся на его грудь, едва успел подумать о том, сколь вредна задумчивость на горной тропинке. Скорее инстинктивно, чем сознательно он упал налево, правой рукой ухватившись за гриву. Секунду его тело висело над пропастью, но дерево, чуть задев правое плечо, ушло назад, в синий мрак. Тогда Рамон остановил лошадь, осмотрелся и беззвучно засмеялся сам над собой. Место было ему знакомо; он заехал глубоко в горы, и тропинка над пропастью была столь узка, что на ней лошадь не могла повернуться, и волей-неволей он должен был ехать вперед до горной долины, где можно было и переночевать, и спуститься вниз гораздо более удобным, но длинным путем. Разговор с Алисой, наполнявший его до последней минуты, вдруг отошел далеко. Теперь он думал: стоит ли продолжать путь верхом или лучше вести лошадь вповоду. Не видя необходимости в риске, он избрал второе. Мысль пощекотать нервы показалась бы ему абсурдной, если бы хоть на секунду пришла ему в голову; а желание проверить свою храбрость не могло возникнуть у человека ни разу не подумавшего: храбр он или труслив. Рамон просто поступал благоразумно. Он шел, правой рукой ощупывая утес, так как знал, что тропинка нигде не будет у́же полуметра. Лошадь, привыкшая к горным дорогам, спокойно следовала за ним. Луна, выплывшая из-за зубчатого пика и осветившая тропинку, внезапно заставила Района остановиться. Он увидел впереди себя два человеческих силуэта и двух лошадей в поводьях. Разойтись и повернуться было очень трудно, но Рамон не имел времени на раздумье. Передний невысокий плотный человек приятным голосом, внушающим невольное доверие и уважение, спросил:

— Это вы, Сенсилья?

— Нет, — ответил Рамон.

Высокий, шедший вторым, вынул револьвер и выстрелил в Рамона. Пуля прожужжала рядом с его ухом и ударилась в шею лошади. Рамон инстинктивно выпустил повод и скорее почувствовал, чем понял, что раненая лошадь уже летит вниз к туману и острым камням ущелья.

— Прочь с дороги Эль-Кабрилло!

Взбешенный потерей лошади Рамон не понял, что он видит смерть. Задор мальчишеской обиды овладел им. Как в детстве из-за украденной игрушки, он бросился вперед. Но передний бандит, не приняв нападения, упал ничком, и Рамон, перелетев через него, ударил кулаком второго, вложив в удар всю инерцию своего безрассудного прыжка. Это спасло его от второго выстрела, и пуля высокого бандита ушла в синюю ночную пустоту, а сам он, чтобы удержать равновесие, шагнул назад. Рамон увидел, как запрокинулось его тело, быстро поднялась и еще быстрее исчезла вздрогнувшая нога, и понял, что узкая тропинка сделала свое дело.

— Я Эль-Кабрилло, беги, если можешь, — раздался сзади голос, довольно неуверенно звучавший, что отнюдь не отвечало решительному содержанию слов. Рамон повернулся и схватил за шиворот толстого бандита, который не сделал попытки сопротивления.

— Кто ты такой?

— Не убивай меня. Я сдаюсь.

— Кто ты, сволочь?

— Я Эль-Кабрилло.

Сначала Рамон не поверил ни словам бандита, ни своим глазам. Но нет. Это правда. Высокий лоб, большие ясные глаза, седина, брюшко, вся внешность доброго буржуа, столь обманчивая главная примета — косой шрам, рассекающий гладковыбритую верхнюю губу.

— Ты в самом деле Эль-Кабрилло?

— Да, но не убивай меня, — жалобно ответил бандит.

Победа, представлявшаяся немыслимой, оказалась фантастически простой и легкой. Рамон снял с пояса бандита два револьвера и тяжелый кинжал, вынул из его кармана браунинг и ручную гранату. Эль-Кабрилло дрожал всем телом.

— Теперь пойдем, — сказал Рамон, возбуждение, которого уже сменилось желанием произвести скорейший расчет с Алисой.

— Отпусти меня, — взмолился Эль-Кабрилло. — Тебе нужны деньги, я заплачу тебе вместо одной тысячи — три.

— Нет, мне нужен ты. Ты свадебный подарок моей невесте. Да не дрожи, черт возьми, ведь ты же герой.

— Ах, ты не знаешь что такое «герой», — пролепетал Эль-Кабрилло, тем не менее покорно пускаясь в путь.

Утро застало их уже в долине. Рамон ехал на вороном коне Эль-Кабрилло, а тот на гнедой кобыле убитого бандита. Всю дорогу оба молчали. Рамон думал о том, как легко ошибаются люди и как они упорны в ошибке. Эль-Кабрилло — жалкий трус: он, вооруженный до зубов сдался без боя безоружному противнику, да теперь землистая бледность на щеках и отвисшая челюсть отнюдь не показывали присутствия духа.

— И как мог этот жалкий трус так долго издеваться над нами? Кто создал ему бесподобную славу и назвал героем. В чем тут секрет, — думал Рамон.

3

Эль-Кабрилло первый нарушил молчание.

— Чего вы добиваетесь, молодой человек, — спросил он? — Какую вы надеетесь извлечь пользу, приведя меня в город?

— 1000 золотых.

— Почему так мало? Эти болваны не знают мне цены. Повернем коней, и я дам вам вчетверо больше.

— Судя по вашему поведению, даже и одной тысячи много. Я не привык так легко зарабатывать деньги.

— Легко заработанное трудно получить, — рассудительно заметил Эль-Кабрилло.

— Кроме того, — продолжал Рамон, — моя невеста обязательно решила выйти замуж за героя, а я ничего другого не мог придумать, как поймать вас.

— Значит, вы не женитесь, мой храбрый, бедный друг. Не думайте, что вы стали после сегодняшней ночи героем. Вы не герой, а нужный мне человек, также как я необходим вам. Я уже не прошу только пустить меня. Мне хотелось бы заменить вами так рано погибшего Педро. Ах, как быстро он падал, махая руками, слишком длинными, для того, чтобы быть нужными мне. Ваши были бы как раз. Тогда девушка и золото завтра же будут у вас; а со временем, может быть, и слава героя.

— Но мне слава нужна сейчас, — ответил Рамон.

— Вы ее не получите.

— Почему?

— Потому что герой — я, — спокойно и мягко ответил Эль-Кабрилло.

На дороге стали попадаться люди. Большинство не узнавало бандита и спокойно проходило мимо, но один старик, внимательно вглядевшись в лицо Эль-Кабрилло, с криком бросился в придорожные кусты. Эль-Кабрилло даже не повернул головы.

Через полчаса их обогнал всадник, скакавший полным галопом. Рамон хотел его окрикнуть, но не успел. Уже окончательно рассвело, и городок был виден как на ладони. Внезапно на дороге показалась кавалькада, двигавшаяся из города. Во главе ее ехал начальник полиции, еще трезвый, за ним вся его команда, вооруженная до зубов. Затем мэр и судья, окруженные своими подчиненными, тоже вооруженными; сзади следовала толпа, мужчины и женщины, кто с охотничьим ружьем, кто со старой саблей или пикой. Рамон удивился. Он никак не ожидал подобной встречи, но причина ее была понятна. Высокий всадник ехал во главе кавалькады.

Кавалькада приблизилась, и начальник полиции самым громким голосом, на какой был способен, крикнул:

— Эль-Кабрилло — вы арестованы, следуйте за мной, — и спохватившись добавил, — именем закона.

Эль-Кабрилло приподнял шляпу, не поклонился и сказал:

— Здравствуйте.

Вся толпа, увидев, что опасности никакой нет, сгрудилась вокруг Рамона и бандита, мэр и судья выехали вперед. Эль-Кабрилло раскланялся вторично и сказал спокойным и даже приятным голосом:

— Рад видеть вас, господа. Я приехал вступить в переговоры.

— Но мы, к нашему глубокому сожалению, принуждены арестовать вас, — сказал судья.

— Закон, — внушительно протянул начальник полиции.

— Ну что ж, — Эль-Кабрилло пожал плечами. — Но я не сомневаюсь, что мы сумеем договориться. Обратите внимание — я безоружен.

— Конечно, — вмешался мэр, — я понимаю все благородство вашего поступка. Если бы дело зависело от меня, я отнюдь бы не лишал вас свободы, но мои коллеги…

— Ах, — сказал судья, — вы знаете, мы только рабы закона. Но даю вам слово, что вы не будете терпеть неудобств, лучшие адвокаты будут к вашим услугам. Ваш добровольный приезд…

— Постойте, — вскричал Рамон, которому надоела эта комедия, — ничего добровольного и благородного не было. Это я захватил его и привел сюда.

В толпе прокатился гул удивления и недоверия. Начальник полиции спросил:

— Расскажите, как было дело.

Рамон рассказал.

— Вы верите этому? — спросил Эль-Кабрилло.

— А что произошло на самом деле? — спросил судья у Эль-Кабрилло.

— Я ехал в город, решив бросить навсегда мой бывший образ жизни. Этот человек встретил меня на дороге, и мы перекинулись словечками, как попутчики. Не больше. Неужели вы думаете, что один человек может взять в плен меня?

— Мы верим вам, — торжественно произнес судья. Эль-Кабрилло тронул коня, и плотная стена полицейских отделила его от Рамона. Взбешенный Рамон ухватился за ствол револьвера, но сообразил, что сейчас всякое действие будет в лучшем случае бесполезно. Толпа гоготала с недружелюбной насмешкой. Заметив в толпе Алису, он подъехал к ней.

— Рамон, как вам не стыдно, — сказала она. — Зачем вы лжете?

— Алиса, все, что я рассказал — правда. Почему мне не верят?

— Рамон, вы даже солгать убедительно не можете. Ведь никто из нас, видящих сейчас Эль-Кабрилло, не поверит, что он трус, как вы его рисуете. Взгляните.

Рамон взглянул и задрожал. Фигура толстенького бандита сейчас высилась в седле как статуя на пьедестале. Благородная бледность на щеках гармонировала с улыбчивыми глазами и смеявшимся ртом. Даже среди врагов этот человек казался повелителем.

— Не может быть, — подумал Рамон и в бессильной ярости ударил себя плетью по ляжке. Обаяние рассеялось как сон. Благородная бледность оказалась землистой бледностью трусости, улыбка возникла лишь как невозможность прекратить дрожание губ; все тело обвисло на седле как мешок и не падало лишь благодаря привычке.

— Вы видите, как все уважают этого великого человека.

— Нет, черт возьми, — вскрикнул Рамон. — я все же верю себе больше, чем вашим «всем». Но я поговорю с умнейшими из них, и если не добьюсь толку, то снова подарю им Эль-Кабрилло в горах, вместо Эль-Кабрилло в тюрьме. Запомните, Алиса, вы знаете, как я держу слово! — и ускакал под хохот толпы.

4

Уже вечерело, когда Рамон начал свой обход «умнейших» и власть имущих людей. Для начала он пришел к мэру. Мэр принял его в большой комнате, увешанной коллекциями насекомых. Незаконченная коллекция лежала перед ним на столе. Рамон снова изложил обстоятельства поимки Эль-Кабрилло и спросил, что ему надлежит предпринять для установления своих прав. Мэр подумал, закурил и предложил Рамону.

— Молодой человек, — сказал мэр внушительно. — Рассказанная вами версия изобилует неточностями и недоговоренностями. Например: вы якобы поехали в горы, не имея при себе огнестрельного оружия, тогда как ваша цель была поимка самого страшного разбойника, который когда-либо жил в наших местах. Это невероятно. Вы говорите, что встретили его случайно, странная случайность. Затем, вы говорите, что он не оказал помощи своему товарищу и вообще не защищался. Это не согласуется с тем, что о нем известно всем. Мы знаем, что этот человек обладает столь большими достоинствами, которые, несмотря на постыдное применение, делают его подлинным героем. Да героем зла, как Картуш Торквемада и герцог де-Ретц. — При этом мэр победоносно взглянул на Рамона. — Итак, все, что вы мне рассказали недостаточно вероятно, чтобы этому верить и недостаточно занимательно, чтобы стать темой авантюрного рассказа, — и мэр, давая понять, что разговор окончен взялся за пятнистого жука, уже высохшего на булавке.

— Но все-таки это правда, — с отчаянием сказал Рамон.

Мэр не поднял головы. Поняв, что он ничего более не добьется. Рамон поднялся и вышел.

— Будь я жук, — подумал он, — он был бы немного внимательнее ко мне, но тогда бы мне, обязательно, пришлось попасть на булавку. Однако в запасе есть судья, человек трезвый и положительный.

Судья сидел на веранде своего большого дома и наблюдал своих детей, игравших на дворе. Рамон начал рассказывать дело ему, но как только он дошел до схватки на тропинке, судья прервал его:

— Значит, вы убили человека?

— Как… Да убил, но бандита, защищаясь.

— В таком случае вас необходимо арестовать и повести следствие

Рамон, растерявшись, молчал. Судья продолжал:

— Вы видите теперь, что ваше намерение путем глупой сказки получить незаработанную вами награду сулит вам серьезные неприятности. Если вы будете настаивать на своей выдумке, то я арестую вас на основании вашего собственного признания. Стыдно быть таким корыстолюбивым. Идите и исправьтесь.

И Рамон пошел по улице, мысленно повторяя только одну фразу.

— Кто они: прохвосты или болваны?

Около кабачка «Летящая крыса» он встретил начальника полиции, приведенного соответствующей порцией алкоголя в то состояние, когда хочется обнять весь мир, искоренить несправедливость и сделать всех хоть вполовину столь же счастливыми. Увидев Рамона угрюмым и расстроенным, начальник полиции искренне огорчился.

— Дорогой друг мой, Рамон, — произнес он, с большим трудом подчиняя себе непокорный язык, — кто тебя обидел. Скажи мне. Я его в бараний рог скручу.

Рамон объяснил. Начальник полиции, весьма деловито, схватил его за руку и потащил за собой. Прежде чем Рамон пришел в себя, он оказался за столиком, заставленным бутылками и рюмками, под гостеприимной сенью «Летящей крысы».

Начальник полиции, мрачно и сосредоточенно налил полстакана рубиново-красной жидкости, добавил зеленоватой, прозрачной и темно-коричневой, распространявшей тяжелый удушливый, но приятный запах. Так как стакан был неполон, то он долил его светлой, как чистая вода, и не говоря ни слова, протянул стакан Рамону. Рамон выпил, и начальник полиции облегченно вздохнул.

— Вот видишь, что я всегда готов помочь чем могу, — сказал он. — Только не проси несбыточных вещей.

— Так и ты не веришь мне, — с отчаянием произнес Рамон.

— Друг мой. Я тебя хорошо знаю. Ты никогда не лжешь. Но дело в том, что Эль-Кабрилло поймал я.

— Почему?

— Потому что я уже указал это в рапорте, а полицейский рапорт всегда правда. Да не огорчайся, не растравляй мне сердце. Я знаю, что могу для тебя сделать; я тебе приготовлю еще стакан, — и начальник опять предался химии.

— Вот крокодил, — подумал Рамон, — ну, этот хоть, по крайней мере, откровенен. Эль-Кабрилло был тысячу раз прав тогда на дороге. Вот у кого надо бы спросить совета.

Тем временем начальник полиции приготовил еще стакан, несколько минут любовался им, и не в силах одолеть соблазн, выпил его сам.

— Рамон, — сказал он, — признай, что я поймал Эль-Кабрилло. Тогда ты будешь мой лучший друг, и я тебе никогда ни в чем не откажу.

— Хорошо, — ответил Рамон, ум которого, возбужденный алкоголем, начал работать быстро и фантастически. — Я-то все, что хочешь, скажу, но надо предупредить самого Эль-Кабрилло. Дай мне пропуск в тюрьму, и я договорюсь с ним.

— Ах, я ведь знал, что ты мой друг. Предупреди его, чтобы он не брехал. Иди сейчас же.

И синий картонный пропуск лег в руку Рамона.

— Сейчас все облажу , — вскричал Рамон, ободренный новой надеждой, и, не теряя времени, выбежал из кабачка.

Подозрение зашевелилось в мозгу начальника полиции. Он попытался встать, но бутылки блестели так соблазнительно, что он решил составить себе еще стакан. Этот стакан оказался роковым. Несмотря на многолетнюю практику, начальник полиции уронил голову на стол, и мир поплыл перед его глазами куда-то вверх. Два лакея осторожно взяли его и уложили в задней комнате, где он погрузился в глубокий сон. Около него ходили на цыпочках, так как человек, поймавший героя, имел право на наивысший почет среди лакеев.

5

Тюрьма открылась, как волшебным ключом, синим пропуском начальника полиции. Тюремщик пожал плечами, но провел Района по длинному коридору в камеру Эль-Кабрилло и, подчиняясь властному, а по существу просто нахальному, тону Рамона, оставил их вдвоем. Эль-Кабрилло лежал на койке лицом вниз. Рамон потряс его за плечо. Эль-Кабрилло повернулся, узнал Рамона и быстро поднялся. На лице его отчаяние сменилось радостной улыбкой.

— Наконец-то ты пришел, — заговорил он, — я боялся, что они не допустят тебя ко мне. Ну, видишь теперь, что только я один могу быть тебе полезен. Эти болваны, конечно, оставили тебя с носом. Припомни наш разговор: я был прав.

— Ты настолько прав, что мне даже неинтересно знать, почему ты прав. Но что ты думаешь делать?

— Ах! Мне не избежать суда. Я узнал ужасную вещь. Судья предъявляет мне обвинение, что я хотел будто бы истребить всех белых в Таракоте и, заселив ее индейцами, которых здесь осталось всего сотни три, тем самым восстановить государство древних ацтеков. Если бы они ограничились обвинениями в убийстве, грабеже, бандитизме и т. п., я был бы уверен, что оправдаюсь, но такое обвинение рассеять невозможно.

— Но это дикий бред. Ты ведь сам белый. Никаких доказательств у них нет.

— В этом-то и беда. Великий Вольтер недаром говорил, что если бы его обвинили в похищении колокольни Notre Dame de Paris, то он бежал бы, не дожидаясь суда. О, он был не дурак.

— Так поступи по его примеру — беги. Ведь вокруг тебя только креолы, самые жалкие трусы.

— Но я тоже креол и тоже трус.

— Так, значит, это ложь, что ты герой?

— Чтобы быть героем, не надо быть храбрым. Вот пример: ты очень храбр, но вряд ли станешь героем.

— Что же надо иметь для этого?

— Упрямство, удачу и нечистоплотность.

— Но если я тебя выручу, что ты мне дашь?

— Я ожидал это предложение… Мы нужны друг другу, иначе мы оба останемся в дураках. Я обещал тебе четыре тысячи, а дам пять; кроме того, добрый совет касательно девушки и возможность отомстить.

— Черт с ней, с местью. Довольно того, что я вырву у них из-под носа то, что они хотели отнять у меня. Итак, по рукам.

Рамон и Эль-Кабрилло пожали друг другу руки.

— Что ты думаешь предпринять? — спросил Эль-Кабрилло.

— Надо подумать. Со мной все твое оружие. Давай попробуем пробиться отсюда.

— Нет, что ты, нас только двое.

— А их пятеро, кроме того, за нас неожиданность.

— Но они будут стрелять… Нет, придумай что-нибудь другое.

— Тогда я принесу тебе напильник. Перепили решетку в окне. Я буду ждать тебя с лошадью.

— Но здесь так высоко. Я разобьюсь.

— Пустяки, всего два метра.

— Нет, мне не прыгнуть.

— Ах ты, старая жопа! — вскричал Рамон. — Висеть тебе, как яблоку на ветке, не за грабеж, не за ацтеков, а только за трусость!

В двери показалось испуганное лицо тюремщика.

— Что такое происходит, — спросил он Рамона, — не нужно ли вам охрану?

И тут в голове Рамона промелькнула мысль, которую назвать удачной мало, а гениальной много. Это была мысль счастливая.

— Нет, — ответил он тюремщику, — но мне нужно с вами поговорить.

Тюремщик отпер дверь и впустил Рамона.

— Теперь настало время, — важно сказал Рамон, — открыть вам цель моего прихода. Я должен предупредить вас о большой опасности. Шайка Эль-Кабрилло вошла в город и готовит нападение на тюрьму, чтобы освободить своего вождя.

Тюремщик побледнел и прислонился к стене.

— А сколько их?

— Человек 50, вооруженных до зубов.

— Но где сам начальник полиции?

— Он поехал за помощью.

— И оставил нас на произвол судьбы. Боже мой! Если они возьмут тюрьму, они перережут нас всех. Что делать?

— Я пытался уговорить Эль-Кабрилло приказать бандитам удалиться. Он отказал.

— Может быть, мы сможем его принудить?

— Вы думаете, что можете принудить Эль-Кабрилло?

— Да, вы правы. Но что делать? Нам не защитить тюрьму.

— Так не надо ее защищать. Нужно немедленно перевести пленника в мэрию. Пусть бандиты берут пустую тюрьму, а тем временем прибудет начальник полиции с помощью. Но нельзя терять ни минуты.

— Вы правы. Сейчас я вызову конвой. Вы думаете, четырех человек довольно? Больше у нас нет.

— Довольно, — сказал Рамон, — пятым буду я.

Через несколько минут из ворот тюрьмы вышли: непроницаемый Эль-Кабрилло, четыре серых от страха конвоира и Рамон.

— Кто-нибудь должен идти впереди, — сказал Рамон. Никто не выразил желания и Рамон пошел вперед сам.

Зайдя за угол, он огляделся, и, не увидев никого, лег на землю и выглянул из-за угла. «Если эти болваны, — подумал он, — увидят меня, то они обязательно начнут стрелять и, чего доброго, попадут, но ни один не догадается поглядеть себе под ноги». Он увидел, что конвой медленно двигался по середине улицы. Рамон поднял револьвер и выпустил все шесть пуль в черное небо. Конвоиры ответили залпом по той же цели. Видя, что средство слабо, Рамон бросил ручную гранату. Она разорвалась, никого, впрочем, не поранив, так как человеколюбивый Рамон направил ее в канаву для стока воды. Конвоиры попадали на землю, но не покинули своего драгоценного пленника. Тогда Рамон ударил последним козырем: с криком «За мной, вперед, с нами Эль-Кабрилло!» он бросился на них, стреляя из второго револьвера. Этого нервы конвоиров не выдержали. Прежде чем кончилась обойма, Рамон и Эль-Кабрилло остались вдвоем на пустой улице. Рамон схватил бандита за руку и пробежал несколько кварталов, а затем пошел уверенным, деловым шагом, с интересом посматривая на своего спутника. Эль-Кабрилло был совершенно спокоен. На окраине города Рамон спросил:

— Ну, кто из нас герой?

— Я, — ответил бандит. — Ведь победу одержало имя — Эль-Кабрилло.

6

Папироса, небрежно брошенная, описала длинную, огненную дугу. Огонек не гас, пока летел рядом со скалистым обрывом, с лесистым склоном и исчез только тогда, когда скользкий, ползучий туман вобрал в себя его маленькое тело. Рамон и бандит наблюдали его падение, стоя на уступе горы, поросшей густым кустарником. Таракота потерялась далеко внизу.

— Пора кончать, — сказал Рамон.

— Мы у цели, — ответил Эль-Кабрилло.

Он подошел к небольшому, неприметному камню и, перевернув его, достал два кожаных мешочка. Взвесив на руке, он бросил один из них Рамону.

— Здесь 5000. Я честен и щедр.

— Хорошо, — ответил Рамон. — Прощай.

— Погоди, второй мешок не легче, а тебе так легко получить его. Поговорим.

— О чем?

— О жизни, о смерти, о выеденном яйце, о птичьем молоке. Ты мне нужен, а я нужен тебе. Возьми эти деньги в задаток.

И бандит перекинул Рамону второй мешочек. Рамон машинально поймал его.

— Ты предлагаешь мне вступить в твою шайку?

— Нет, вернись в долину. Но когда ты мне будешь нужен, я свистну тебя.

— Боюсь, что мне небезопасно вернуться.

— Неужели ты думаешь, что тебя кто-нибудь заподозрит в сегодняшнем деле. Если никто не поверил, что ты победил грозный Беспорядок — меня, то тем более никто не поверит, что ты победил незыблемый Порядок, который должен управлять тобой. Мэр и судья не останутся в дураках. Знай: я освободился сам, потому что я герой.

— Так ты крадешь чужие подвиги?

— В этом и есть, глупенький, истинное геройство.

— Гм…

— Ты не думай, — продолжал бандит, — что я предлагаю тебе заурядный грабеж. Нет, надо наказать этих маленьких тупых людишек за то, что они так малы и тупы. Мы убьем всех храбрых и умных, их немного, а на прочих наведем страх. Мы не тронем только судью и мэра, более трусливых, глупых и себялюбивых людей мы не найдем, а самое важное качество для нас — себялюбие. Оно лишает людей спайки, порождает испуг перед опасностью и обезоруживает их перед нами. Мы лишим их покоя и взамен обольстим очарованием грозного имени Эль-Кабрилло. А когда они устанут, мы станем владыками долины, и никто не усомнится в нашем на то праве. Они будут, страдая, благодарить нас за горе, которое мы принесли им, да искренне притом.

— Это грязное дело мне не подходит, — ответил Рамон.

— Берегись отказываться. Ты рискуешь головой.

— Как! Ты смеешь грозить мне?! — заорал взбешенный Рамон, и не помня себя от ярости изо всех сил бросил в лицо бандиту тяжелый мешок с деньгами. Эль-Кабрилло чуть не упал от удара и схватился за окровавленное лицо.

Рамон, не дав ему опомниться, схватил его за шиворот.

— Теперь ты послушай меня, каналья. У нас достаточно своего мелкого счастья и горя. Я не люблю людишек долины, но спасу их от сияния твоего гнусного величия. Иди, пока цел, но помни, что, если я еще раз услышу о твоих подвигах, я снова возьмусь за тебя, и тогда ты наверняка не минуешь петли.

С этими словами Рамон сильно толкнул бандита, и тот, упав, покатился вниз по пологому склону. Рамон плюнул ему вслед, закурил и пошел домой.

7

— Рамон, ты слышал, Эль-Кабрилло бежал?

— Неужели, Алиса?

— Вся его шайка пришла за ним в город. Бой длился три часа. Бандиты потеряли 30 человек убитыми, но спасли своего вождя.

— А сколько было бандитов?

— Не знаю, наверно, 500 или 1000.

Рамон посмотрел на росистые листья, еще не высушенные утренним солнцем, на ручеек, в котором только что кончила умываться Алиса, и почувствовал, что любит ее.

— Милая девушка, Эль-Кабрилло сделал свое дело, мы можем пожениться.

— Рамон, что с вами? Вы здоровы?

— Неужели вы забыли мое второе обещание, на дороге? Я выполнил его так же, как первое. Вот доказательство, — и Рамон высыпал перед Алисой 5000 золотых монет.

— Я ничего не понимаю, — растерянно произнесла Алиса. — Откуда вы их достали?

— Получил от Эль-Кабрилло за геройство.

— Рамон, не лгите. Я выйду за вас замуж, но расскажите мне правду.

— Я просто исполнил свое второе обещание. Эль-Кабрилло на воле, но никогда не вернется сюда, потому что теперь герой не он, а я.

И Рамон обнял несопротивлявшуюся Алису.

— Неужели Эль-Кабрилло боится тебя? — спросила она.

— Ах, ты все-таки не веришь мне, — наконец рассердился Рамон и выпустил Алису.

Алиса, не смутившись, сама прижалась к нему.

— Рамон, вы такой милый, что вам не нужно быть героем. Будьте просто моим мужем.

— Но вы говорили, что вам нужен герой.

— Да мало ли что я говорила. Ну, будь героем, если хочешь, только не сердись на меня.

И Алиса первый раз поцеловала его. Это было очень убедительно. Рамон покорился судьбе.

— Хорошо, — сказал он, снова обнимая ее. — Я и сам не особенно хочу быть героем, потому что, как я теперь понимаю, герой обязательно должен быть в какой-то мере Эль-Кабрилло, а Эль-Кабрилло, вероятно, в самом деле герой.

 

Таду-Вакка

1

Еще одна курица пропала. Третья за четыре ночи. Ринквист оглядел курятник и почесал свою рыжую голову. Кур было очень жалко, но еще больше волновала его мысль: «Как они могли исчезнуть?» Курятник был плотно сбит; на ночь запирался. Выйти из него куры никак не могли. Диких зверей в окрестностях Канберры не было, воров тоже. Соседние фермы находились достаточно далеко, да и владельцы их были люди почтенные, хорошо знакомые Ринквисту. Ринквист перебрал все недавние хоть сколько необычные события; нашлось четыре: прошел сильный дождь с градом, почти неделю на поле Ринквиста не попадались кролики, мистер Четтем, служащий в Канберре купил участок земли, поросшей лесом, и проехал бродячий торговец Стерри. Но дождь не мог уничтожить кур, не повредив курятника, да к тому же прошел уже почти неделю назад. Вряд ли кролики перестали нападать на посевы потому, что избрали новым объектом кур. Мистер Четтем, купив участок земли, ни разу не приехал на него, и Стерри, на этот раз, не задержавшись, проследовал на восток. Все события не могли быть причинами пропажи, а других не было. Ринквист сел и закурил. Блейк подошел к нему.

— Хоть бы ты распутал это дело, старый друг, — сказал Ринквист, — у меня уже голова заболела от безрезультатных мыслей.

Но Блейк только завилял хвостом и виновато уткнул в колени хозяина большую, мягкую морду.

— Бездельник, — с досадой сказал Ринквист, — тебе бы только жрать и спать. Ты не только воров, даже кроликов и то перестал ловить.

И, оттолкнув собаку, пошел домой. Но дома ему не сиделось. Событие так взбудоражило его, что поговорить, посоветоваться, а единственный собеседник, десятилетняя племянница Роза-Лилия, была поглощена старой, но горячо любимой куклой. Ринквист решил обратиться к своему соседу Джайли, школьному учителю. Джайли когда-то учился в Пертском университете и считался самым образованным человеком округи. Проходя через двор фермы, Ринквист еще раз осмотрел курятник. Черт возьми, никаких следов. Дорога была недлинная. Ринквист шел пешком. Заходящее солнце уже не палило, и ласково синели косые тени эвкалиптов. Вдруг Блейк, громким лаем, позвал хозяина. Ринквист подошел и увидел мертвого кролика. Блейк кружился около него, лаял, припадал на передние лапы и прыгал, но не подходил вплотную. Ринквист поднял кролика. Маленький труп уже начал разлагаться; глаза были открыты и выпучены. Горло разорвано, но в огромной рваной ране не было ни капли застывшей крови. Зверек уже вонял, и Ринквист с отвращением бросил его.

2

Джайли не было дома, но слуга Чарли, черный австралиец, предложил подождать, так как хозяин должен вот-вот прийти. Ринквист сел на веранде и вопреки обычаю, удержал Чарли около себя. Истый австралиец не стал бы говорить с чернокожим, но ирландская кровь Ринквиста разрешила ему это уклонение от приличий. Чарли был страшно польщен таким вниманием, но, выслушав Ринквиста, как-то странно обеспокоился.

— Такой… очень плохо, — сказал он, — такой очень страшно. Звери ест, потом птица ест, потом люди ест. Убить нельзя, поймать нельзя, надо далеко ходить, не поймает.

— Что ты говоришь, черномазый, — удивился Ринквист. — Да разве я могу бросить ферму? Уйти! Да от кого? Что это, зверь или черт какой-нибудь?

— Правда, правда, такая черта. Зверь нету. Уйти не хочешь, зови колдун. Колдун черта убьет, тогда живи.

— А разве здесь есть черти?

— Разный черт есть, злой, добрый, так, просто черт. Мой знает мало. Надо колдун. Колдун знает.

— О чем у вас беседа? — раздался новый голос, и Джайли легко взошел на веранду. — Здравствуйте, Ринквист. Что у вас хорошего?

— Хорошего ничего, а плохое есть. У меня исчезают куры, самым непонятным образом, а Чарли советует позвать колдуна.

— Что за вздор. Чарли, иди приготовь ужин. Ринквист, расскажите подробно, в чем дело.

Ринквист рассказал, не забыв упомянуть о трупе кролика. Джайли изумленно поднял брови:

— Какую связь вы видите тут? — спросил он строго, как будто перед ним сидел не друг, а экзаменующийся ученик.

— Вот Чарли говорит… — попытался оправдаться Ринквист. — Я ведь не знаю этой местности. У нас в Ирландии феи, хотя и проделывают разные штуки над людьми, но совсем иначе…

— Неужели вы верите в фей?

— Нет, конечно, — Ринквист устыдился своей необразованности. — Но я думал… Посоветуйте же мне что-нибудь.

Вошел Чарли с ужином и робко взглянул на хозяина.

— Мистер, — начал он, неуверенно. — Такой… такой плохо. Надо один колдун звать. Сейчас близко есть. Н'готоки. Один очень умный. Я позову?

— Чарли, поставь ужин на стол и иди. Я обращусь к тебе когда ты понадобишься, — сказал Джайли. — Ах, Ринквист, неужели вы уподобляетесь этому суеверному дикарю. Давайте ужинать и говорить.

3

— Видите ли, Ринквист, — сказал Джайли, закуривая сигарету, — факт интересующий вас, несомненно, незауряден и потому представляется вам необычным. Так, в свое время дикарь, подобный моему Чарли, видя гром и молнии, считал их необычными явлениями и приписывал их происхождение какому-нибудь богу Вотану или Зевсу, о которых он ничего достоверного сказать не мог. Мы же, во всеоружии научного метода, знаем, что причина этих явлений — электричество.

— А что такое электричество, — спросил любознательный Ринквист.

— Ну, этого, дорогой мой, никто не знает, — со снисходительной улыбкой ответил Джайли, — но ясна ли вам разница между бедным рассудком дикаря и всепобеждающей наукой.

Боясь отвлечь беседу от основной темы — кур — Ринквист промолчал.

— Итак, — продолжал Джайли, — необыкновенное событие должно вызвать удивление только у дикаря, например у Чарли, и заставить его создавать необоснованные гипотезы, без учета сходных событий, могущих объяснить интересующий нас факт.

— Но он-то как раз не удивлен и даже предлагал средства для борьбы, — простодушно заметил Ринквист.

— Как! — рассердился Джайли. — Вы всерьез принимаете его болтовню о духах и другой чертовщине. Ведь научно доказано, что духов нет! Мы должны искать научных объяснений. Не правда ли?

Апелляция к науке окончательно убедила Ринквиста. Он помнил детские рассказы у камина в глухой ирландской деревушке, но никогда не задумывался над тем, правда это или вымысел. Он немного выучил в начальной школе, которая завершила его образование, и из выученного забыл все, кроме таблицы умножения, и того невероятного факта, что Англия тоже была кем-то когда-то завоевана, но авторитет науки с тех пор стал для него незыблемым. Он немедленно согласился с Джайли.

— Ну, вот видите, — смягчился Джайли, — идя трезвым, научным путем, мы легко распутаем этот загадочный узел. Подумаем, кто может быть похитителем? Или зверь или человек. Хищных зверей здесь нет. Значит, остаются люди. Чарли говорит, что сюда недавно прикочевали н'готоки. Вот возможный вор. Не так ли?

— Мне пришла мысль, — сказал Ринквист, — что если попытаться подстеречь вора?

— Прекрасно. Наука требует твердого материала. Давайте сегодня же ночью устроим засаду. Эй, Чарли, иди сюда, — и когда Чарли вошел. — Мы пойдем ловить воров к мистеру Ринквисту. Собирайся, ты пойдешь с нами.

Но Чарли отказался наотрез.

— Глупый дикарь, — рассердился Джайли. — Ладно, управимся сами. У вас есть оружие?

— Нет. Оно мне никогда не было нужно.

— Ничего. Я возьму браунинг и захвачу карманный фонарик. Уже поздно; поедем, чтобы успеть выбрать место и приготовиться.

— Спасибо вам, дорогой друг, — с благодарностью сказал Ринквист.

4

Все благоприятствовало засаде. Двор был ярко освещен луной; курятник стоял посередине двора, на открытом месте. Если бы вору удалось выскочить из курятника, то на дворе он мог быть легко пойман. Курятник имел около 3 ½ метра высоты. Куры сидели на насестах, достигавших крыши. Ринквист и Джайли поместились в темном углу, напротив двери. По совету Джайли Ринквист привязал Блейка дома, чтобы он не спугнул вора лаем. Все было готово к половине двенадцатого.

— Если «он» черт, то придет через полчаса, — шепотом сказал Ринквист.

— Не говорите глупостей, — ответил Джайли, тоже шепотом.

Было как-то трудно говорить громко. Однако полночь прошла, и ничего не случилось. Напряжение ослабло, стало скучно. Джайли начал дремать, но Ринквист растолкал его.

— Поздно, он наверно не пришел сегодня. Пойдем спать, — пробормотал Джайли.

— Посидим еще. Ведь все куры могут пропасть; да и наука пострадает.

— Ну куры-то вам гораздо дороже, чем наука, — возразил Джайли, но тем не менее остался на месте. Прошло еще полчаса и тогда, вероятно около двух часов ночи, оба услышали на крыше легкие, но отчетливые шаги. Вор, поднял одну из досок, составлявших крышу, и в отверстие просунулось его довольно грузное тело. Ни одна из кур не проснулась.

— Пора, — шепнул Ринквист и взял топор. Джайли приготовил браунинг и левой рукой зажег электрический фонарик.

— Руки вверх!

Но возглас замер, не успев раздаться. Удивление сковало саксонскую уверенность Джайли, страх поборол ирландскую горячность Ринквиста. Существо сидевшее на насесте, среди сонных кур не было человеком и не походило ни на одного из зверей. Большая, круглая голова, с остроконечными ушами и ртом, из которого выдавались острые клыки, сидела на длинной гибкой шее. На туловище, покрытом серой клочковатой шерстью, выдавались два горба, сзади и спереди. Одной из длинных, крепких рук чудовище держалось за нашест, а в другой сжимало тело белой курицы, лучшей наседки курятника. Маленькие глазки злобно смотрели на сторожей, прижавшихся к стене, в углу.

— Бах! — и черный петух, сраженный пулей Джайли, упал на землю. Он задергал ногами и перебитым крылом, поднялся, сделал круг и снова упал, но уже без движения.

Второго выстрела не последовало. Крепкая доска из крыши хрустнула, как спичка, и массивный обломок ее, метко попавший, вышиб из рук Джайли и револьвер, и фонарик, и фигура, белевшая в слабом свете в отверстии в крыше, легким прыжком одолела половину расстояния, отделявшего его от неудачного стрелка. В диком испуге Ринквист и Джайли бросились к дверям и вырвались на двор, но в тот же момент тяжелое тело навалилось на дверь, которую Ринквист предусмотрительно захлопнул за собой, но не успел запереть на задвижку. Изо всех сил он уперся плечом в дверь, но давивший изнутри был сильнее. Уже через несколько секунд Ринквист увидел, что дверь понемногу, по миллиметру, но открывается.

— Джайли! — крикнул он. — Джайли!

Но Джайли уже не было. Холодный пот выступил на висках Ринквиста. Он уже хотел бросить дверь, но мысль о встрече с непонятным гостем была для него непереносима. Щель в двери увеличивалась, но вдруг вернулся бледный и тем не менее решительный Джайли. За ним бежал Блейк. Хвост его был поджат, уши прижаты, но добрый, старый пес не бросил хозяина в беде.

Тем временем дверь открылась настолько, что длинная рука уже просунулась в щель и поймала Ринквиста за рукав. Блейк схватил ее зубами. Ринквист почувствовал толчок, но не перестал нажимать уже из последних сил. Рука оставила его рукав, изогнулась и, схватив собаку за горло, втащила ее в курятник. Дверь мгновенно перестала оказывать сопротивление и захлопнулась. Ринквист задвинул задвижку.

— Бежим, — шепотом сказал Джайли.

— А собака?

— Бежим, — повторил Джайли и побежал в дом. Ринквист последовал за ним. Дома было тихо и спокойно.

Роза-Лилия спала. Они заперли дверь и забаррикадировали окна, и в молчании просидели до утра.

5

Раздался стук в дверь. Ринквист и Джайли переглянулись.

— Как вы думаете: «он» может стучать? — спросил Ринквист.

Джайли уклонился от ответа.

— Я бы посоветовал не открывать, — сказал он, помолчав. Ринквист собирался выразить согласие, но в это время из прихожей раздался топот ножек Розы-Лилии. Ее голосок, произносивший обычное «Добро пожаловать», прозвучал как похоронный звон в ушах Ринквиста и Джайли, и прежде чем они что-нибудь успели предпринять, дверь широко раскрылась.

— Боже, — вскричал Ринквист и выскочил в прихожую, где Роза-Лилия была один на один с гостем.

Джайли поднялся со стула, чтобы тоже выйти, но нервы были сильнее его, и он грузно опустился на прежнее место. В прихожей Ринквист облегченно вздохнул: Роза-Лилия мирно беседовала с черным австралийцем Чарли. Увидев Ринквиста, Чарли обрадовался:

— Ваша жъва, моя хозяин жъва?

— Да, Чарли, — вздохнул Ринквист, — но не легко удалось нам остаться живыми. Может быть, ты был прав, а мы дураки.

— Слушай, слушай, — зашептал Чарли, наклоняясь к Ринквисту. — Моя хозяин очень умный дурак. Знает одно, говорит о другом. Он знает мало-мало стреляй, мало-мало читай, мало-мало писай. Черт ловить не знает. Зачем тогда говорит? Очень умный дурак.

— Что он говорит? — спросил Джайли, входя. — Опять про колдовство?

— Да, но знаете ли, мне кажется, что он не так уж не прав. Я не знаю как можно объяснить случившееся с точки зрения науки. Ваша гипотеза о том, что воры н'готоки не оправдалась.

— Наука всегда права, хотя отдельные ученые могут иной раз ошибиться. Я думаю, что ночные «события» просто галлюцинации. Плод расстроенных нервов. Это явление часто наблюдается и…

— Пойдемте в курятник, — прервал его Ринквист, у которого уважение к науке никогда не превышало личной заинтересованности. — Если это была галлюцинация, то там все должно быть в порядке.

К курятнику подошли все трое мужчин и Роза-Лилия. Открылась дверь, и куры высыпали на двор. Когда появилась белая наседка, в глазах Джайли сверкнуло торжество, но оно померкло, едва они вошли в курятник. Доска в крыше была сломана, и обломок ее лежал на том месте, куда он упал ночью. Револьвер и фонарик валялись тут же. Но самым убедительным аргументом против теории галлюцинации был труп Блейка. Горло старого пса было разорвано, и в ране не было ни капли крови, только на земле нашли несколько брызг.

— Как у того кролика, — подумал Ринквист. Роза-Лилия заплакала.

— Да, теория галлюцинации не выдерживает критики, — медленно произнес Джайли.

— Что же вы посоветуете?

— Это новое явление, еще не известное науке. Но я займусь им; я разберусь в этой загадке и, может быть, мое имя благодаря этому войдет в историю науки.

— Благодарю вас за участие, — холодно ответил Ринквист, — но если вам дорога наука, мне дороги куры. Я фермер, и я ирландец. Как фермер я обращусь к полиции, как ирландец я позову колдуна. Интересно, кто из вас достигнет большего результата.

— Я принимаю вызов, — ответил Джайли. — Поединок между ясной трезвостью ума и грубой силы, с одной стороны, и дикарскими бреднями, с другой…

— Колдун тоже мало-мало наука, — вмешался Чарли. — Пушки не знает, телефон не знает, машина-птица не знает, черта хорошо знает.

— Ладно, Чарли, зови колдуна, Ринквист, зовите шерифа, я не брошу этого дела до победы. Посмотрим, кто окажется прав, — решительно закончил Джайли.

6

За день ничего необычного не произошло. Джайли, весь день, бродивший вокруг фермы, вернулся к вечеру. Он нашел следы ночного гостя: они были похожи на человеческие, но пальцы, втрое более длинные, несли большие когти. Следы, насколько можно было проследить, вели в лес мистера Четтема. Одновременно приехал шериф, и Чарли привел н'готокского колдуна Ватангу. Шериф внимательно выслушал показания Ринквиста и Джайли. При этом он покачивался на стуле, постукивал карандашом о чашку с кофе и имел столь глубокомысленный вид, что Ринквист перенес на него ту долю уважения, которую потеряли Джайли и непогрешимая наука, представленная им. Менее внимательно шериф слушал мнение Джайли, о том, что это животное, но животное новое, еще не известное, а когда Джайли стал излагать свою новую гипотезу о том, что произошла мутация, шериф просто прервал его.

— Я не биолог, — сказал он. — Мутация это или что-нибудь другое, я не знаю, да и знать не хочу. Здесь я вижу действия, предусмотренные уголовным кодексом: кража со взломом и покушение на убийство. Преступник будет найден и наказан.

— Так вы надеетесь уберечь моих кур? — спросил Ринквист.

— За это не ручаюсь. Если у преступника есть сообщники, куры могут снова пропасть, но тогда мы поймаем и сообщников. Что это за дикарь ходит у вас во дворе?

— Это я просил привести н'готокского колдуна, чтобы помочь разобраться в деле.

— Час от часу не легче. Сначала мистика науки, потом мистика суеверия. Кто вам посоветовал позвать его?

— Чарли, слуга мистера Джайли.

— Тоже черномазый?

— Да.

— Тогда все понятно. Это черные жулики воруют ваших кур и сейчас подослали шпиона. Я его арестую.

— Нет, — вмешался Джайли. — Мы тоже сначала подозревали дикарей, но существо, которое мы видели, не было чернокожим. Не правда ли, Ринквист?

Ринквист кивнул головой.

— К тому же, — продолжал Джайли, — как вы можете арестовать человека, против которого нет никаких улик?

— Вы ребенок. Уликой будет его собственное признание.

— А если он не признается?

— Признается. Иначе как же найти преступника?

— Но надо сначала найти, а потом арестовать.

— Вы ошибаетесь: преступник бывает только тогда обнаружен, когда он арестован.

— Но я бы просил пока не трогать его, — сказал Ринквист, — он обещал нам помочь.

— Я присоединяюсь к мистеру Ринквисту, — сказал Джайли. — Интересно, как он возьмется за дело.

— Ну что же, — согласился шериф. — Пусть будет по-вашему. Арестовать его никогда не поздно.

В комнату вошел Чарли и колдун. Колдун Ватанга был еще не старый человек, несмотря на густую бороду. Его голая грудь была украшена рубцами, заменяющими австралийцам татуировку, В руке его был тяжелый бумеранг. Оба остановились у двери.

— Ну, что он говорит? — спросил Ринквист.

— Таду-вакка, — произнес Ватанга.

— Что это значит?

— Таду-вакка — очень плохо, — сказал Чарли. — Ватанга английски не знает, моя переводит.

— Что значит Таду-вакка? — спросил Ринквист. — Черт, зверь или человек.

— Таду-вакка зверь нету, черта нету, человек нету. Один человек злой, очень слабый. Хочет зло делать, не может. Тогда такой трава ест, станет Таду-вакка. Таду-вакка очень злой, очень сильный. Тот человек не спит, ничего нету. Тот человек спит, душа уходит, идет в лес. Новый тело берет, это Таду-вакка. Таду-вакка крови любит. Надо тот человек найти, убить Таду-вакка не будет. Совсем пропадет. Таду-вакка не будет. Таду-вакка убить, тот человек умирал будет.

— Что за вздор! — воскликнули Джайли и шериф. Ватанга понял, презрительно улыбнулся и что-то сказал.

— Ватанга говорит — надо скоро. Таду-вакка очень злой. Теперь птица ест, потом будет люди есть, — перевел Чарли.

— Вряд ли он принесет нам пользу, — сказал Джайли.

— Гоните этого черного шарлатана, — посоветовал шериф.

— Нет, — решительно ответил Ринквист. — Я не могу равняться с вами в образованности, и не буду спорить ни с вами, ни с ним. Вчерашняя ночь убедила меня в том, что это враг опасный, и я не откажусь ни от чьей помощи. Чарли, спроси его, может ли он мне помочь.

— Ватанга говорит, надо человек найти, убить.

— Но ты знаешь, что это невозможно.

— Ватанга один камень имеет. Колдовство. Очень умный колдун Ватанга. Таду-вакку убить может.

— Покажите мне камень, — попросил Джайли. Ватанга протянул бумеранг. В конец палицы был вставлен камень величиной с яйцо, голубоватого цвета. Джайли узнал в нем корунд.

— Пусть так, — сказал Ринквист, — если он убьет Таду-вакку, я награжу его. А вы не бросите меня, господа?

— О нет, — ответил Джайли. — Мы снова устроим засаду в курятнике. Не правда ли шериф.

— Конечно, и схватим преступника живым или мертвым, зверь он, человек или черт, — сказал шериф.

— А я вам не нужен?

— Нет, останьтесь в резерве, вместе с вашим дикарем.

— Ватанга дом не пойдет, — сказал колдун.

— Пусть каждый поступает, как хочет, — сказал шериф. — Увидим, чья охота будет удачнее. Джайли, пойдемте в засаду. Уже поздно.

Ватанга тоже вышел из дому.

7

— Знаете ли, шериф, — сказал Джайли, когда они сидели в темном углу курятника, — это не может быть человек. Он слишком не похож на человека.

— А разве может зверь швырять доски или понимать назначение двери?

— Некоторые обезьяны умеют это делать.

— Но обезьян здесь нет. Кроме того, обезьяны не едят животных и птиц.

— Но ведь горло собаки было перекушено. Этого люди не делают.

— А звери, уходя с добычей, не закрывают проломанной дыры, чтобы скрыть следы. Но что спорить даром, дождемся и увидим.

— Дождемся и увидим, — согласился Джайли.

Тем временем Ринквист уложил спать Розу-Лилию, запер дверь и ушел в соседнюю комнату, свою. Он хотел спать, но не мог. Чтобы развлечься, он взял нож и стал выстругивать новое топорище. Вдруг его, что-то словно толкнуло. Он взглянул в окно. Двор был ярко освещен луной, но ему показалось, что посередине двора скользит какая-то белая тень, от курятника к дому. Он вгляделся, но луна бросала свои отблески повсюду, и он решил, что это просто лунные блики, однако работать не хотелось. Нервы были напряжены. Ринквист заставил себя не смотреть в окно, но не мог заставить себя не слушать ночных шорохов, хотя обычно их производили просто крысы. Но вдруг раздался звук, который никак нельзя было отнести на счет крыс: разбилось стекло в спальне Розы-Лилии. Ринквист бросил топорище, и сжимая нож, бросился туда. Он вбежал вовремя. Таду-вакка уже влез на подоконник. Ринквист бросился на него, но не успел ударить. Длинная лапа схватила его правую кисть, вместе с ножом, выломала его из руки и отбросила в угол, а левая обхватила плечи Ринквиста. Ринквист, хотя и испугался, молчал, чтобы не разбудить и не напугать Розу-Лилию. Он изо всей силы толкнул в грудь Таду-вакку, нетвердо сидевшего на подоконнике, и вместе с ним опрокинулся, через окно, на двор. Падение ошеломило Ринквиста, и он почувствовал, что длинные лапы крепко сжимают его руки, а пасть чудовища тянется к его шее. Он едва успел нагнуть голову, подбородком защищая горло, как острые зубы сомкнулись на его голове, и оторвали порядочный кусок кожи, скользнув по черепу. Ринквист подумал, что настал конец; и с неожиданной остротой в нем вспыхнула досада на Джайли и шерифа, не помогающих именно тогда, когда их помощь необходима. Что-то тяжелое просвистело над ним, и Таду-вакка оставил Ринквиста. Ринквист взглянул, сквозь кровь, заливавшую его глаза, и увидел Ватангу, подбиравшего бумеранг, и Таду-вакку, на четвереньках, но весьма быстро удиравшего. Ринквист бросился к курятнику и обомлел от удивления. Дверь была заперта на задвижку.

— Значит, они ушли, — подумал он. — Никто другой не мог запереть дверь.

— Джайли! — крикнул он.

За дверью откликнулись. Тогда Ринквист отодвинул засов, и из курятника выскочили Джайли и шериф с револьверами наготове.

— Кто нас запер? — спросил шериф.

— Что с вами? — спросил Джайли.

— Он… бежал… туда…

Ринквист махнул рукой в ту сторону куда бежал Таду-вакка.

— На коней, за ним, — крикнул шериф.

Но кони едва наступили на след Таду-вакки, ясно видный в песке, не пошли дальше. Они фыркали, ржали, сносили удары, но не шли. Ринквист от потери крови потерял сознание. Пришлось прекратить погоню и отнести его в дом. При первых проблесках зари пришел колдун и мрачно сказал только одно слово «ушел».

Ринквист очнулся на рассвете.

8

— Ватанга говорит, — переводил Чарли, — тот человек, лес купил, надо мало-мало смотри. Тот человек Таду-вакка.

— Точно ли он ушел и исчез в роще мистера Четтема? — спросил шериф.

— Точно, точно. Надо Четтема смотреть. Ватанга знает, если Таду-вакка. Ты не убивай, тогда он убивай. Надо скоро.

— Ну, арестовать я его на основании таких показаний не могу, — сказал шериф.

— Арестовать не надо. Он в тюрьме мало-мало спит, опять Таду-вакка ходит. Надо смотреть, потом убить.

— Убить его нельзя, Чарли, — сказал Джайли, — а повидаться с ним есть предлог. Надо предупредить его о том, что в его лесу завелась такая опасная тварь. Едем в Канберру Чарли, оседлай трех лошадей.

— Разве мы возьмем с собой этого грязного дикаря? — спросил шериф.

— Обязательно. Мы соревнуемся на равных правах, а он, да надо признаться, что только он спас от смерти Ринквиста. Мы едем втроем.

Через час из ворот выехали два всадника в сопровождении Ватанги, который предпочел идти пешком. С Ринквистом остался Чарли.

9

Подъехав к городу, Джайли с большим трудом убедил Ватангу одеться. Ватанга употребил весь свой запас английских слов, доказывая, что теперь тепло, но терпение Джайли превозмогло. Мистер Четтем был в своей конторе, стены которой были увешаны застекленными ящиками с растениями. Мистер Четтем был маленький, худощавый человек, с аккуратно подстриженными усиками и прекрасным пробором. Холодно и деловито он спросил:

— Чем могу быть полезен?

— Мы пришли предупредить вас, — начал Джайли. — На участке леса, недавно купленном вами, появилось какое-то странное животное или урод-человек, необычайно сильный и кровожадный. Сегодня ночью он чуть не убил одного из наших друзей. Мы спасли нашего друга, но чудовище ушло, отделавшись легкой раной в лапу. Если вы появитесь в вашей роще, вы рискуете жизнью.

— Благодарю вас, господа.

— Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы избавить вашу землю от этого опасного насельника.

— Опасного бандита, терроризирующего округу, — добавил шериф. — Кстати, для чего вы купили эту землю, непригодную ни для земледелия, ни для скотоводства?

Четтем не ответил на вопрос.

— Я вижу, вы интересуетесь ботаникой, — сказал Джайли, бросая взгляд на развешанные по стенам гербарии.

— Да ботаникой и немного геологией.

— Тогда я могу показать вам интересную вещь: замечательный корунд, редкой расцветки. Ватанга, дай твою дубинку.

Но Ватанга, вместо того, чтобы протянуть бумеранг, быстро обошел стол, за которым сидел хозяин и, схватив его левую руку, поднял ее вверх. Пальцы на ней были забинтованы.

Джайли и шериф переглянулись.

— Что у вас с рукой, — спросил шериф.

— Я вчера порезал ее бритвой, — ответил Четтем.

— Как вы порезали бритвой левую руку?

Мистер Четтем встал.

— До руки моей вам нет никакого дела, так же как до моего участка и до меня. На допрос я отвечу в свое время, если таковое наступит. На моем участке нечего делать посторонним. С опасными животными, если они не плод фантазии, я расправлюсь сам. Что вам еще угодно, джентльмены?

— Пока больше ничего.

— В таком случае всего хорошего, — и мистер Четтем снова опустился в кресло.

Пришлось уйти. На улице Ватанга сказал:

— Таду-вакка, — и показал длинный, ярко-рыжий волос. Джайли и шериф узнали в нем волос Ринквиста.

— Где ты взял его, — спросил шериф. Ватанга показал на усы.

— Знаете ли, это уже пахнет доказательством, — сказал шериф, — не арестовать ли его?

— Но он докажет алиби, и потом весь город будет смеяться над нами, — ответил Джайли, — но я вижу, вы поверили в Таду-вакку?

— Я ничему не верю, я ловлю преступника и собираю улики, — обиженно сказал шериф. — И я иду по тому пути, который они мне указывают, не задумываясь над тем, насколько он совпадает или не совпадает с наукой. Но все же вы правы в одном: улики есть, но их мало. Надо повременить с арестом.

К ним подошел полицейский и приложил руку к козырьку.

— Господин начальник, ваше присутствие в полиции необходимо. Пойман Гарригейн.

— Да ну?! — обрадовался шериф. — Ай да молодцы. Извините, Джайли, но я должен идти.

— А кто это Гарригейн?

— Бандюга, беглец с нескольких каторг, в том числе из Новой Каледонии. Представляете. Отъявленный убийца. Для того чтобы его арестовать, достаточно простого опознания.

— Но осудить будет труднее?

— Да, пожалуй. Он очень ловок. Но я постараюсь, чтобы на этот раз он не избег петли. Я иду.

— Но ведь вы не покинете на произвол судьбы бедного Ринквиста?

— Конечно, нет. К вечеру я буду на ферме. До свидания.

И шериф ушел с полицейским. Джайли хотел обратиться к Ватанге, но его уже не было. Очевидно, он не заинтересовался разговором белых. Джайли вынул папиросу, закурил и задумался.

— Это не человек, я его видел. Это не зверь, звери не закрывают задвижек на сараях. «Это оборотень», говорит колдун, и все факты за него. Но наука не признает существования оборотней, однако где найти аргументы против ползучего эмпиризма дикаря. Неужели наука не в состоянии побить этот слабый рассудок, неспособный к самому элементарному теоретизированью. Да, сегодня ночью бой будет не только за жизнь Ринквиста, но и за большее, за науку, за европейскую культуру, за наше знание. Только тогда я признаю себя неправым, когда смерть Таду-вакку повлечет за собой смерть мистера Четтема.

Папироса погасла, но он стоял в раздумье, держа ее в руке, пока один из прохожих не толкнул его. Джайли вздрогнул и пришел в себя. Было уже 4 часа. Из конторы выходил маленький аккуратный Четтем. При виде его Джайли подумал: «какой вздор» и направился обратно к Ринквисту, совершенно уверенный, что между этим изящным господином и лесным чудищем нет и не может быть ничего общего.

К вечеру на ферму Ринквиста приехал шериф, и несколько позднее пришел Ватанга.

10

Чарли переводил:

— Ватанга лес был. Все видел. Место, где Таду-вакка, видел. Таду-вакка на дереве ночью будет. Потом прыгать. Сразу стреляй надо. Один стреляй, другой беги, помогай.

— А сам Ватанга из чего будет стрелять?

— Ватанга бумеранг есть. Ваша мало-мало слушай Ватангу. Если ваша не слушай, Таду-вакка всех ест.

— Да. Придется послушаться, но если ничего не выйдет, я с Ватанги спущу семь шкур, — сказал шериф.

— Ватанга знает. Ваша слушай. Сегодня Таду-вакку кончать можно, — закончил Чарли.

— Довольно разговоров, — прервал диспут Джайли. — Пора.

И они направились в лес мистера Четтема в сопровождении Чарли. В косых лучах заходящего солнца лес совсем не казался страшным.

— Ватанга шел уверенно, словно знал куда, — подумал Джайли.

На одном месте, ничем не отличавшемся от других, соседних, Ватанга остановился. Он лег и стал ощупывать землю. Джайли заметил, что колдун для увеличения чувствительности пальцев срезал на них тонкий слой кожи. Ощупав землю он начал щупать кору деревьев, одного, другого. Наконец указал три разных дерева и что-то сказал. Чарли быстро перевел:

— Один человек здесь стоит. Дерево это, это, это смотрит. Ночь будет, Таду-вакка прыгать будет. Зевать будешь, пропал будешь. Сразу стреляй. Другой человек другой место пойдет, тут близко. Ватанга третий место пойдет. Ваша стреляй, другой сразу помогай, Ватанга помогай. Таду-вакка убивай можно.

На этом месте остался шериф, а Ватанга и Джайли ушли дальше. Чарли повернул домой.

— Эй, черномазый, — окликнул его шериф. — Почему ты так боишься? Я не боюсь, да и ваш колдун не боится.

— Ваша не боится, потому что ваша дурак, ничего не знает, — невозмутимо ответил Чарли. — Ватанга не боится, потому что очень умный, все знает. Моя мало знает, потому боится, — и скрылся за деревьями.

Шериф не был ни обрадован, ни успокоен словами Чарли. Солнце село, и деревья поблескивали в свете луны довольно зловеще. Шериф испытывал сильное желание уйти, но он был не трус. Благодаря слабому воображению и воспитанному долголетней службой чувству долга он прохаживался под деревьями, зорко посматривая на верхушки. Джайли переживал ночь гораздо острее. Живое воображение взвинтило его нервы. Два дерева, находившиеся под его наблюдением, то вырастали, то уменьшались в неверном свете луны. Он поймал себя на том, что полностью верит в Таду-вакку. Это возмутило его. Самолюбие и гордость культурного человека не позволяли ему признать правоту дикаря над собой.

— Эксперимент и наблюдение — основа нашего знания, — подумал он. — Я не поверю, пока не увижу, но если я увижу, поверю ли? Посмею ли я поверить?

И тут он услышал выстрел. Он ни секунды не задержался и бросился на помощь к шерифу, ожидая второго выстрела. Но его не последовало. Подбежав, он увидел на земле узел из темного тела, шерифа и белого, Таду-вакки. Обе руки шерифа были захвачены одной правой лапой страшилища, а левой оно отгибало назад голову шерифа, обнажая горло. Но прежде чем Джайли успел выстрелить, что-то со свистом разрезало воздух, и тяжелый бумеранг Ватанги ударился в плечо Таду-вакки. Тот перевернулся и выпустил свою, еле живую, добычу. Джайли в упор выстрелил в голову Таду-вакки. Таду-вакка лежал неподвижно. Ватанга подошел и поднял свой бумеранг. Голубой корунд поблескивал в лунном свете и, как показалось Джайли, переливался огнями.

Шериф был жив. Плечо его было прокушено, но не глубоко.

— Я увидел его на ветке, — сказал он, едва переводя дыхание, — но не успел выстрелить, он прыгнул с очень большой высоты и сразу подмял меня. Я прострелил его грудь. Он вышиб револьвер и укусил меня. Я боролся, ждал вас. Убит ли он, или еще воскреснет?

— Кончал, — произнес Ватанга, — пуля кончал нет. Бумеранг кончал. Человек убит пуля. Таду-вакка убит бумеранг.

— Но все-таки что это такое? — спросил Джайли.

— Раз он убит, это безразлично.

— Но мой научный интерес…

— Отложите его до завтра, я ранен. Помогите мне дойти до дома.

Ватанга и Джайли помогли шерифу встать. Он был очень слаб, и уже светало, когда они дошли до фермы Ринквиста и были встречены Ринквистом и Чарли. Шерифа уложили в постель, а Джайли захотел вернуться и содрать шкуру с Таду-вакки. Услышав об этом, Ватанга произнес длинную фразу.

Чарли перевел:

— Ватанга говорила: Таду-вакка больше нет. Таду-вакка тело ушел в ветер. Сейчас солнце есть, тело Таду-вакка совсем пропал: нет. Тот белый человек лежит — убит.

— Ну я в этом удостоверюсь, — и Джайли вернулся в лес.

Он легко нашел место схватки. Жесткая, редкая трава была измята, земля чуть-чуть вдавлена, но тела Таду-вакки не было. Джайли пожалел, что не успел хотя бы сфотографировать его.

Когда он вернулся, шериф уже одетый, беседовал с полисменом. Увидев Джайли, он сразу обратился к нему.

— Знаете, что случилось в Канберре?

— Что?

— Сегодня ночью, у себя в постели убит мистер Четтем.

— Я еду с вами.

11

Джайли вернулся прямо к себе. Чарли принес ему ужин.

— Где Ватанга? — спросил Джайли.

— Н'готоки сегодня ушли. Тот хозяин хорошо дал Ватанге. Две овцы. Все племя целый вечер сыты.

Джайли задумался. Ужин стыл на столе.

— Нет, — наконец произнес он. — Верить в Таду-вакку может только Чарли, дикарь, да Ринквист, ирландцы недалеко ушли от дикарей. Даже шериф не верит в него. Существование Таду-вакки в свете современной науки признать невозможно. Непонятное в происшедшем можно и должно объяснить электричеством.

 

История отпадения Нидерландов от Испании

В 1565 году по всей Голландии пошла параша, что папа — антихрист. Голландцы начали шипеть на папу и раскурочивать монастыри. Римская курия, обиженная за пахана, подначила испанское правительство. Испанцы стали качать права — нахально тащили голландцев на исповедь, совали за святых чурки с глазами. Отказчиков сажали в кандей на трехсотку, отрицаловку пускали налево. По всей стране пошли шмоны и стук. Спешно стряпали липу. Гадильники ломились от случайной хевры. В проповедях свистели об аде и рае, в домах стоял жуткий звон. Граф Эгмонт напару с графом Горном попали в непонятное, их по запарке замели, пришили дело и дали вышку.

…Тогда работяга Вильгельм Оранский поднял в стране шухер. Его поддержали гезы — урки, одетые в третий срок. Мадридская малина послала своим наместником герцога Альбу. Альба был тот герцог! Когда он прихилял в Нидерланды, голландцам пришла хана. Альба распатронил Лейден, главный голландский шалман. Остатки гезов кантовались в море, а Вильгельм Оранский припух в своей зоне. Альба был правильный полководец. Солдаты его гужевались от пуза. В обозе шло тридцать тысяч шалашовок. На этапах он не тянул резины, наступал без показухи и туфты, а если приходилось капать, так все от лордов до попок вкалывали до опупения. На Альбу пахали епископы и князья, в ставке шестерили графы и генералы, а кто махлевал, тот загинался. Он самых высоких в кодле брал на оттяжку, принцев имел за штопорил, графинь держал за простячек. В подвалах, где враги на пытках давали дуба, всю дорогу давил ливер и щерился во все хавало. На лярв он не падал, с послами чернуху не раскидывал, пленных заваливал начистяк, чтоб был полный порядок.

Но Альба вскоре даже своим переел плешь. Все знали, что герцог в законе и на лапу не берет. Но кто-то стукнул в Мадрид, что он скурвился и закосил казенную монету. Альбу замели в кортесы на общие работы, а вместо него нарисовались Александр Фарнези и Маргарита Пармская — два раззолоченных штымпа, рядовые придурки испанской короны.

В это время в Англии погорела Мария Стюарт. Машке сунули липовый букет и пустили на луну. Доходяга Филипп II послал на Англию Непобедимую Армаду, но здорово фраернулся. Гранды-нарядчики филонили, поздно вывели Армаду на развод, на Армаде не хватало пороху и баланды. Капитаны заначили пайку на берегу, спустили барыгам военное барахлишко, одели матросов в локш, а ксивы выправили на первый срок, чтоб не записали промота. Княжеские сынки заряжали туфту, срабатывали мастырку, чтоб не переть наружу. В Бискайском заливе Армаду драла пурга. Матросы по трое суток не кимарили, перед боем не киряли. Английский адмирал из сук Стефенс и знаменитый порчак Френсис Дрей разложили Армаду, как бог черепаху. Половина испанцев натянула на плечи деревянный бушлат, оставшиеся подорвали в ховиру.

Голландцы обратно зашеровались и вусмерть покатились, когда дотыркали про Армаду. Испанцы лепили от фонаря про победу, но им не посветило — ссученных становилось меньше, чесноки шерудили рогами. Голландцы восстали по новой, а Маргарита Пармская и Александр Фарнези смылись во Фландрию, где народ клал на Лютера.

Так владычество испанцев в Голландии накрылось мокрой п….

Норильск, 1939-1940

Л.Н. Гумилев

С. А. Снегов