После унылых дней, проведенных в «Холлидей Инн», после государственных шлюх с помятыми лицами и телами явление Каролины показалось нам своего рода мистическим откровением о женской природе, о любви, чувственности и желании.

Каролина Лемонсид была небольшого роста. Мы все это заметили, едва она спустилась по трем ступенькам микроавтобуса. Не больше метра шестидесяти сантиметров. Тоненькая, как восточная безделушка. Но в ней чувствовалось нечто такое, чего никто из нас никогда раньше не встречал. Дирк в момент удивительной ясности сознания выразил это одной фразой: «Словно проблеск дня посреди темной ночи».

Каролина держалась непринужденно, как настоящая профессионалка. На лице у нее играла легкая улыбка, как у человека, который рад вернуться домой после долгого рабочего дня. Одета она была в маленькое черное платье простого покроя, в левой руке держала скромных размеров матерчатую сумочку. На ней были солнечные очки, слишком большие и совершенно не нужные в такое время дня. Свободной рукой она несколько раз помахала нам, парни мгновенно отозвались, зааплодировали и неизвестно зачем закричали: «Каролина, Каролина!» Со всех сторон затрещали вспышки фотоаппаратов, от возбуждения фотографов едва не хватил инфаркт. Наставив на Каролину свои камеры, операторы пятились, рискуя сломать себе шею. Кто-то протянул микрофон, и, будто вся сцена была уже сто раз отрепетирована, девушка взяла его в руки и своим знаменитым хрустальным голоском сказала, что очень рада нас видеть и благодарит за теплый прием, что она устала с дороги и хотела бы теперь немного отдохнуть, и, наконец, что она всех нас любит.

Через полчаса весь «Осенний дождь» собрался в ресторане гостиницы. Нам выдали по куску жареного мяса с пюре, ягодный десерт и что-то вроде шипучего сидра, от которого во рту оставался привкус хлорной кислоты, довершавший впечатление праздничного ужина. Все пребывали в отличном настроении. Мы угощали друг друга амфетаминами, экстази, бензедрином, травкой и молочным шоколадом, а в воздухе, как накануне Рождества, витало предвкушение чуда.

Каролину поселили в президентском номере на третьем этаже «Холидей Инн». Двоих парней из отряда назначили дежурить у ее двери, и те отправились наверх, сопровождаемые аплодисментами и скабрезными шуточками. Моктар вытащил меня на улицу и утянул за рукав в дальний угол парковки, чтобы «можно было спокойно поговорить». Пошел снег. В оранжевых отблесках старого фонаря было видно, как огромные хлопья медленно опускаются на бронетранспортеры и грузовики с оборудованием. Землю окутало тонкое, пушистое белое покрывало.

— Сегодня вечером ты должен попробовать, — сказал словенец.

Я знал, что он имеет в виду, только у меня не было ни малейшего желания что бы то ни было предпринимать. Я много бы отдал за то, чтобы так и просидеть целый вечер за кружкой прокисшего сидра, но понимал, что мне не отвертеться от этой грязной работенки. Убивать Каролину все равно придется.

— Ну и как же я это сделаю? — спросил я.

— Просто и без затей. Попросишь впустить тебя и дать автограф для младшей сестры, а как только окажешься в номере — сразу за дело. Главное — не тяни.

При этих словах в глазах у него появился тот же ледяной отблеск, который я заметил во время нашей встречи с перепуганным семейством. Он протянул мне свой охотничий нож. — Я буду ждать тебя под окном, в машине. Один парень дал мне ключи. Мне дорого пришлось за них заплатить. Выпрыгнешь из окна, там метров пять, может, покалечишься, но не разобьешься. В любом случае, выбора у тебя нет.

Он был прав. Я взял нож, попытался накрутить себя, как в тот день, когда расправился с Робером по прозвищу Зеленый Горошек, и зашагал ко входу в гостиницу.

У дверей лифта стояли те двое, которым поручили охранять Каролину. Раньше мы с ними ни разу не разговаривали, но в лицо друг друга знали.

— Я хотел попросить автограф для своей сестренки, можно мне пройти? — спросил я.

Охранники переглянулись с таким видом, как будто им обоим глубоко наплевать. Один из них бросил:

— Валяй. Все равно мы тут так, для красоты.

Я не понял, что он имеет в виду, пока не оказался на третьем этаже. У входа в президентский номер стоял светловолосый великан с квадратным лицом, как будто собранным из конструктора «Лего». Он бросил на меня взгляд недоверчивого гиппопотама. Я повторил свою байку про автограф, великан издал глухое рычание, пробормотал что-то нечленораздельное в висевший на воротнике микрофончик, подождал ответа и, — в конце концов, кивнул.

— Ладно, проходите.

Потом он вытащил из кармана ручной металлоискатель и провел им вдоль моего тела. Дойдя до ножа, машинка оглушительно запищала. Я протянул оружие охраннику. — Я же военный, этот нож всегда при мне. Не обращайте внимания.

Но блондин покачал головой, отобрал у меня нож и только потом открыл дверь.

Я оказался в прихожей. Пахло чистотой, свежестью, лавандовым дезодорантом. Таких запахов я не вдыхал уже много лет. Я почувствовал себя ужасно грязным. А без ножа еще и полным идиотом. Что мне теперь делать? Проломить ей череп, задушить? Такой поворот был мне совсем не по душе. Тут появилась девушка, тоже высокая, светловолосая, с лицом, как будто собранным из конструктора «Лего». Наверняка сестра того блондина. Она сказала, чтобы я подождал пять минут, протянула мне чашку обжигающего кофе, которого мне совсем не хотелось, и оставила одного. Эти несколько минут показались мне бесконечными, я чувствовал, что моя решимость улетучивается, превращаясь в крошечную точку на горизонте. Только я пригубил кофе, как снова показалась сестра блондина и объявила, что Каролина Лемонсид меня ждет.

Меня ввели в слабо освещенную гостиную. Прошло секунд десять, пока глаза привыкли к темноте. Комната была довольно большая, обставленная в строгом стиле, какой был в моде у деловых людей до войны. Несколько кресел, низкий столик, небольшой шкаф. Единственным источником света служила стоявшая в дальнем углу настольная лампа. Рядом с ней, скрючившись в странной позе, сидела Каролина Лемонсид и прижимала к уху телефонную трубку. До меня доносились ее слова.

«Хватит, это я уже слышала», — говорила она, и ее голосок звучал сдавленно. Ей что-то ответили, и она повторила еще более сдавленным голосом: «Перестань, прошу тебя. Ничего такого никогда не было».

Последовало долгое молчание, видимо, все это время говорил собеседник Каролины. Я слышал только, как она шмыгает носом. Потом тихо повторила:

— Перестань.

Несколько мгновений она как будто ждала чего-то, потом положила телефон на пол и грустно посмотрела на него, словно на мертвого котенка. Казалось, только теперь она заметила мое присутствие.

— Вы пришли за автографом для сестренки? Так ведь? — Каролина говорила, как будто была слегка навеселе. Она продолжила:

— Сестренка — это чудесно. А вот у меня никого нет. Вы себе не представляете, каково это, когда у тебя никого нет. Это все равно, что не жить. Раньше у меня были близкие, но на родителей и друзей никогда нельзя положиться. Если им не напоминать без конца, что они для тебя значат, они уходят, и все.

При этих словах она взмахнула рукой, как будто бросила что-то через плечо. Потом Каролина взяла лежавшую на столе фотографию и встала.

— Как зовут вашу сестру?

— Луиза, — сказал я первое, что пришло в голову.

Она нацарапала что-то поверх фотографии, пересекла гостиную и протянула мне снимок. Я услышал, как под окном остановилась машина. Моктар уже ждал меня.

— Вы один пришли меня проведать. Остальные мне аплодируют, говорят, что обожают меня, покупают мои диски, но на самом деле хотят только одного — чтобы я им отсосала. Была бы любовь, я бы и сама была не против отсосать. Это же так естественно, отсасывать тому, кто тебя любит. Но на самом-то деле они меня не любят. Понимаете, о чем я?

Я ответил, что да, хотя совсем ничего не понял.

— Конечно, понимаете. У вас ведь есть сестра. Вы знаете, что такое любовь. Хотите, я вам отсосу?

Я пробормотал:

— Гм… Нет, спасибо, это очень любезно с вашей…

— А вы славный. Я была бы рада как-нибудь еще с вами повидаться.

Когда я вернулся, Моктар все еще дожидался под окном. При виде меня он помрачнел. В руке у меня была подписанная фотография Каролины Лемонсид, а на лице играла глупая улыбка, которую я никак не мог сдержать. В какой-то момент мне показалось, что сейчас словенец съездит мне кулаком по физиономии, но он только спросил:

— Ну и что случилось?

Я рассказал все, как было: про телохранителей, про Каролинин телефонный разговор, про фотографию… — Я так понимаю, ты просто не хочешь ничего делать, — сказал он, поглядывая на машину. Этот старенький «Фиат-пунто» дорого ему обошелся. Моктар продолжил:

— Слушай, когда в таких делах кто-то нарочно тянет резину, это еще хуже, чем засор из волос в ванне. Получается застой, ни туда, ни сюда, дело буксует на месте, только грязь копится.

Я слушал его вполуха, вспоминая грустное лицо певицы.

— Ты понял, что я сказал?

— Да.

— Так ты точно не передумал?

— Нет, — ответил я.