В второй половине августа Володя несколько раз ощутил прилив острой ревности.

Противное и отвратительное чувство сильно мешало ему заниматься его обычными, традиционными, в меру бессмысленными делами. Ревновал же он не какую-нибудь модную, общедоступную красотку в истёртом до дыр декольте, ритмично, якобы непринужденно, покачивающую горячими бёдрами в общественном транспорте типа метро или трамвай. Свою жену Татьяну-Марину он ревновал, большую часть времени пребывающую в тотально-локальном молчании. Больше всего его раздражало, что ревновал он её, Татьяну-Марину, не к кому-либо из незнакомых усатых адептов спонтанного секса, а к своему брату Сашке. Который недавно умер совсем молодым. Если бы Сашка не умер, то Володина ревность могла бы не проявиться. Или она всё равно, наверное, проявилась бы, но не в такой остроизнурительной форме; Володя стал ревновать Татьяну-Марину не только днём, утром или ранним вечером, а и по ночам, причём нередко во время сна.

Он стал хуже спать. Вставал утром около половины шестого. Тоскливо курил натощак на кухне, терзаясь догадками и подозрениями. Иногда ему даже казалось: нет, умер не Сашка, а он сам. Тогда как Татьяна-Марина, молчаливая длинноволосая Татьяна-Марина, весело и без умолку болтает с Сашкой. Они вместе смеются над ним. Пьют, дурашливо хихикая, дешёвый цейлонский – индийский – японский –воробьиный – корейский – слоновий – африканский чай. Потом с дикой, нечеловеческой, коровьей яростью подолгу занимаются любовью; прямо на грязном полу, в прихожей, под его портретом в траурной рамке, сделанной из первосортного эстонского алюминия.

Татьяна-Марина и не думает молчать. Она бесстыдно кричит всё громче и громче, верещит, рычит, ухает, стонет, вопит, визжит, скрипит, воет, подвывает пронзительно. Сладострастно закручивает Сашку острыми, дрожащими, тёмно-жёлтыми каменистыми волосами; точно так же, кстати, поступали со своими слугами-барабанщиками пожилые и частично обмороженные сирены, совсем недавно, лет шесть – двенадцать – двадцать назад, обнаруженные заблудившимися чилийскими геологами в дремучей южной части Баренцева моря. Правда, у этих необычайно холодных сирен волосы были другого цвета, более светлые, стеклянные и не такие острые.

После подобных эмоциональных встрясок, властно выползающих из сбитого с толку и напрочь замороченного подсознания, Володя с трудом приходил в себя. Однажды утром, без четверти шесть, ему привиделось, как Сашка рассказывает Татьяне-Марине, что его брат Володя умер совсем молодым. Самое же, мол, удивительное, – тут Сашка в Володином полусне многозначительно поднимал указательный палец кверху, и поглядывал на грязный потолок, – причина его смерти совершенно никому не известна. А Татьяна-Марина, Володина жена Татьяна-Марина, смотрела на Сашку широко открытыми, доверчивыми и сияющими глазами, хотя на самом-то деле она, будучи Володиной женой около шести неполных лет, знала лучше многих, что умер не Володя, а Сашка, причём умер совсем молодым.

Володя почти перестал адекватно воспринимать реальное положение дел. Как тут же ещё и Пётр Семёнович-Сергеевич, отчим и отец Татьяны-Марины сообщил ему, что её тотальное молчание является следствием старой любовной драмы, которую ей пришлось пережить до отъезда их семьи на Север, когда в девятом классе «Б», в котором она чему-то училась, умер от карской пневмонии один одноклассник. Которого вроде как звали Сашкой… Татьяна-Марина якобы была в него влюблена, и его скоропостижная, никем не запланированная кончина сильно подействовала на хрупкую девичью психику.

– Ну уж не знаю, Пётр Семёнович, что там было в вашем девятом «Б» классе, – сердито сказал Володя.– Но вы точно что-то путаете. Сашкой звали и моего брата, который умер совсем молодым. И на портрете в прихожей должна быть не моя фотография, а Сашкина.

– Может быть, и так. Спорить не буду, – Пётр Семёнович-Сергеевич покачал кривой, обезображенной головой. – Может быть, и так.

Володя вскоре после этого невкусного разговора ушёл, только домой идти ему совсем не хотелось. Он боялся. Боялся, что когда откроет дверь в свою квартиру, то увидит как Татьяна-Марина с коровьей яростью занимается любовью на грязном полу в прихожей с его братом Сашкой. Который на самом-то деле недавно умер совсем молодым.