С чувством ритма всё было в порядке, а играл не очень. Но любил. Особенно любил играть на перкуссии. Да, не слишком совершенно играл. Сам это понимал прекрасно. Был даже намерен ситуацию эту изменить. Пытался немножко её изменить. Ну подучился бы, в конце концов… Набил бы себе потихоньку руки (и ноги). Ведь не жители Олимпа, не боги обжигают так называемые горшки. Правда, не слишком понятно, для чего и зачем же им нужно горшки обжигать…

В те магические времена, когда АКВАРИУМ только начинался, Джордж стал ходить на занятия в музыкальную школу для взрослых, в класс ударных инструментов. Походил. Потом ещё чуть-чуть. Даже пользу некоторую ощутил – ведь преподавателями были опытные, классные барабанщики. Потом Джордж отчего-то перестал ходить в музшколу. Не то чтобы времени не хватало…Просто взял и перестал. Не в кайф стало. К тому же репетиции в театральной студии немного этому мешали. В общем, не покатило.

Finita. Caramba. Coda.

Боб, когда узнал об этом, был не слишком доволен.

Но и не был особенно расстроен.

Джордж мне говорил, что никогда, совсем никогда, совершенно никогда не жалел об одном своём поступке – то есть о том, что покинул АКВАРИУМ. Ведь в его жизни появился театр. Совместить его и АКВАРИУМ было невозможно. Двух таких зверей незачем держать в одной клетке. Правда, особенной радости в связи с его уходом никто из группы не испытывал (и сам Джордж – тоже), хотя глубинную, истинную суть произошедшего все понимали. Быть может, лучше остальных это прочувствовал Боб. Он понимал, что путь к своим мирам не бывает прямым и ровным.

Без малейшей связи с вышесказанным нельзя не сделать общим достоянием высказывание одного идиота, который заявил однажды (точная дата этого высказывания неизвестна), что в развале ленинградского рок-клуба виновата еврейско-аквариумная мафия. Когда Джорджу рассказали про эти дивные чудесные слова, был и удивлён, и зол немало, потому что терпеть не может никаких проявлений антисемитизма, и тем более, ежели они появляются в рок-н-ролльной среде. Боб, узнав об этом, заявил : «Высокий класс! АКВАРИУМ как аналог масонов. Польщён!».

На Алтайской Боб и Джордж нередко заходили в гости друг к другу. Даже часто. Так продолжалось из года в год, много лет подряд. Однажды Боб пришёл к Джорджу – кстати, такими радостями –глупостями, как угощение друг друга чаем или кофе, они никогда не занимались. Правда, Джордж предполагает, что «угощательно-закусывательной» частью визитов, скорее всего, занимались мамы или бабушки. Итак, когда Боб пришёл к Джорджу, то тот показал ему своё стихотворение, которое недавно написал. Боб тут же, сходу, сочинил песню, и спел её, и она была записана на любительский пленочный магнитофон. Только запись за долгие и извилистые годы не сохранилась. Джордж помнит мелодию той, исчезнувшей песни. Оказывается, Боб тоже её не позабыл, и даже вспомнил – когда Джордж ему показал текст – это стихотворение. Только записывать заново не захотел. Наверное, он прав. Сложно теперь воскресить то, что жило и бурлило в доисторическом 1972 году.

Эта песня не сохранилась. Немного жалко.

Только этот день – этот вечер – этот миг – этот взлёт – всё равно остался и сохранился навсегда.

Он никогда и никуда не уйдёт.

Когда Боб с Джорджем пугали в детстве старушек во дворе своими «откровениями» про шизофреников и про многоликие маниакально – депрессивные психозы, то примерно тогда… ну, или немного позже, в данном раскладе полицейско-ментовская точность особенного значения не имеет, – юный Пурушотамма умел издавать очень странный и специальный звук. С одной стороны, это немножко напоминало смех. Такой специальный смех – зевок с поскрипыванием, что-то вроде гортанного возгласа злодея-великана, страшно обрадованного тем, что он увидел сверху, с вершины своей жуткой горы очередную жертву, которая скоро попадёт к нему в лапы. В самом деле, когда Боб этот звук издавал, то Джорджу было понятно, что друг его чем-то весьма доволен. А если хрипло-скрипучее сотрясание воздуха слышал кто-нибудь из других людей, то запросто даже могло возникнуть небольшое недопонимание. В дальнейшем, в будущем уже давно ставшим вчера, звук исчез.