Глава 1

Вася Кукушкин в принципе не боялся смерти, но ему очень уж не хотелось умирать в расцвете сил и таланта. И вот сейчас он отчетливо слышал мысли Хитроумова, твердящие одно: еще движение – и прощайся с жизнью!

– Вы хотите мне отомстить? – спросил Вася, не отрывая глаз от неба, которое ему казалось в эти минуты необыкновенно голубым. – Так мстите, не тяните… А можно последнее желание?

– Только быстрее! – зарычал Хитроумов и еще сильнее прижал колющий предмет к Васиной спине, как бы напоминая, что рука его не дрогнет.

Кукушкин, почувствовав боль, тихо простонал:

– Да, нелепая смерть… Как расплата за бессмысленную жизнь! Но я ни о чем не жалею.

– Меня ваши переживания не интересуют. Желание!

– Зачем? Вы все равно его не исполните. – Вася закрыл глаза и приготовился.

– Как вам будет угодно, – грозным голосом сказал бывший магнат. – Теперь вы послушайте мое обвинительное заключение. Я признаю вас виновным в нарушении главного условия и всех трех заповедей вашего учителя.

– А откуда вы знаете моего учителя?

– Вы не боролись со злом…

– А что же я делал, по-вашему?

– Вы делали зло мне и таким, как я. Но вы забыли, что зло для других оборачивалось добром для вас…

– Нет уж, вы начинаете заливать.

– Не перебивайте меня, вы сами лишили себя последнего слова!

– Ну знаете, об этом, во всяком случае, не вам судить. Тоже мне – судья.

– Первое: вы искали не себя в жизни, а искали других в себе…

– А что такое, я женился! И моя жена любит меня.

– Второе: вы должны были продолжить свой род…

– Ничего подобного, с этим у меня все в порядке! – Вася на мгновение забыл о своей приближающейся смерти и улыбнулся.

– И третье – главное: вы не совершенствовали жизнь, а совершенствовали зло в жизни. За это и будете строго наказаны.

– Ну это еще бабушка надвое сказала.

Хитроумов положил кулак на голову Кукушкина и спросил:

– Последний раз спрашиваю, вы признаете себя виновным?

– Послушайте, Всеволод Львович, кончайте свое грязное дело и идите принимать лекарство! – гордо ответил Вася и мысленно обратился к своему учителю: «Простите меня, Глеб Арнольдыч, если я не оправдал ваши надежды. Наверное, вы поставили не на ту лошадку. Ну что ж, значит, так угодно было нашей судьбе. Прощайте, дорогой мой учитель!..»

Хитроумов отошел в сторону и сел на скамейку. В руках он вертел перочинный ножичек. Когда Кукушкин к нему обернулся, он громко расхохотался.

– Над кем смеетесь? Над собой смеетесь, – оскорбление сказал Кукушкин и подошел ближе. – Вы даже убить меня не смогли! Вы трус… Вы просто пигмей против меня!

– Нет, это вы никто против меня, – злорадно отвечал бывший подпольный миллионер. – Это я вас сделал таким, каким вы стали. Мой двоюродный брат подарил вам возможность прослушивать чужие мысли, и теперь вы обречены: вы всегда будете жить чужими мыслями!

– Что? Глеб Арнольдыч ваш брат?! – Вася недоверчиво усмехнулся. – Не много ли чести для вас, господин сумасшедший?

– Напрасно вы не верите, – вздохнул Хитроумов и посмотрел на часы. – Кстати, он должен уже быть… О, легок на помине!

Кукушкин глянул в ту сторону, куда посмотрел Хитроумов, и увидел приближающегося к ним Гринко. Сначала он подумал, что это был кто-то похожий на его учителя. Но Васины предположения не оправдались.

Глеб Арнольдович еще издали помахал им рукой. Он шел неторопливо, размахивая тросточкой, будто прогуливаясь. Кукушкин пребывал в полнейшем недоумении.

Встреча двух братьев была холодной, хотя они не виделись очень давно. Они настороженно, почти враждебно смотрели друг на друга и долго молчали. Наконец заговорил Всеволод Львович:

– Пришел все же. Ну что ж, спасибо и за это. Уверен, что надеялся меня увидеть действительно умалишенным. Напрасно. Напрасно ты от меня отказался… тридцать лет тому назад. Напрасно ты сменил фамилию.

– Нет, не напрасно, – мрачно ответил Гринко.

– Конечно, ты своего добился: я оказался в полной изоляции. Но это еще не смерть, я еще воскресну! И воскресну я с его помощью, – Хитроумов показал на Кукушкина. – Вот это твое творение еще послужит моим убеждениям. Слышишь, брат, моим, а не твоим!

– Ты в этом уверен? – пожал плечами Глеб Арнольдович и посмотрел на своего ученика: – Здравствуй, мой жизнелюбец! Понимаю твое удивление…

– Глеб Арнольдыч, объясните, как могло?…

– Да, Василек, наши отцы были родными братьями, – вздохнул учитель. – Были! Но я от своего брата отказался. Давно.

– А откуда он узнал о ваших заповедях?

– Об этом мне было известно еще тридцать лет тому назад! – ответил за брата Хитроумов и сплюнул. – Это, видите ли, цель его жизни. Он ведь блаженный. Посмотрите на него, он слепец, шизофреник!

– Не смейте оскорблять учителя, – заступился за Гринко ученик. – У вас нет никакого права! Вы… вы не человек, вы просто мешок, набитый деньгами.

– Бывший. Бывший мешок с деньгами, Василий Васильевич, – Хитроумов внезапно заговорил дружеским голосом. – Вы из меня вытрясли все. Но я не держу на вас зла. Не верите? Напрасно. А я вам даже благодарен. Клянусь частью, благодарен.

– Не клянитесь тем, чего у вас нет, – хмыкнул Вася.

– Ошибаетесь, честь у каждого человека есть, только каждый понимает ее по-своему. И разницы между нами, Василий Васильевич, практически нет. Да-да, уважаемый, нет! Более того, вы поступили со мной бесчестно. Вы, именно вы в ответ на мою дружбу ответили мне подлостью. А я, как видите, не ответил вам тем же.

– У вас просто не получилось задуманное.

– Возможно. Но давайте будем смотреть на вещи реально. – Хитроумов поднялся со скамейки, задумчиво прошелся, затем неожиданно подбежал к брату и обнял его. Гринко вздрогнул.

– Прости меня, Глебушка, за все, – молвил проникновенно Всеволод Львович и прослезился. – Я виноват перед тобой. Я сделал тебя несчастным, но мне этого не хотелось. Мне тогда казалось, что ты ошибаешься. Понимаешь, я всю жизнь казнил себя за это… Прости меня, мы все же братья!

За что он себя казнил, Вася так и не понял.

Глеб Арнольдович долго сдерживал себя, но наконец поверил в искренность раскаяния брата и тоже обнял его. Вася смотрел на них и не верил своим глазам: эти мужчины, прожившие большую часть своей жизни, плакали и целовались, как дети.

Кукушкин отвернулся и посмотрел на небо. Он начинал понимать, что человеческая жизнь так же бесконечно глубока, как и эта голубизна. На ладонь ему опустилась маленькая паутинка бабьего лета, и он, боясь разорвать эту нежную серебристую нить, осторожно сдул ее и медленно побрел куда глаза глядят.

 

Глава 2

Целую неделю Вася Кукушкин жил в полнейшем смятении чувств и мыслей. Он никому не звонил, никуда не выходил, никого не хотел видеть. Встретился только с Олей и Курочкиным и почти силой отправил их в свадебное путешествие. Оля долго сопротивлялась, но ни слезами, ни уговорами она не смогла изменить решение Кукушкина.

«Ну что ж, раз ты меня отдаешь другому, как вещь, я сделаю все, чтобы ты когда-нибудь об этом пожалел!» – с глубокой обидой согласилась она и поклялась мстить ему за такое оскорбление до конца своей жизни.

Да, нет ничего страшнее отвергнутой женщины. Кукушкин даже не догадывался, какого врага он себе наживает. Но его беспокоило сейчас совершенно другое. Оставив Оле несколько тысяч рублей в качестве свадебного подарка, отдав Курочкину его паспорт и забрав свой, он возвратился в свое родное холостяцкое гнездо и погрузился в мрачные и тягостные размышления.

Самые страшные мысли посещали его в эти дни. Наступали иногда минуты, когда он был готов распрощаться с жизнью. Когда Вася вспоминал, что ему с его теперешним состоянием грех жаловаться на судьбу, к нему понемногу возвращалась вера в себя. Но он боялся, что уже никогда не сможет поверить в других. Ему казалось, что его любимый учитель Гринко экспериментирует над ним, как над подопытным кроликом, и теперь он, Кукушкин, лишен главного в жизни – свободы. Какая может быть свобода у микроба под микроскопом? А ведь раньше Вася так гордился именно своей независимостью.

«Почему Гринко подарил свое открытие мне? – часто спрашивал себя Кукушкин. – Неужели он не мог залить эту проклятую телепатическую жидкость в кого-нибудь другого?… Впрочем, я сам согласился. А почему? Почему я дал согласие, как мальчишка, стать орудием для достижения какой-то непонятной его цели? Нет, нет, – отвечал он сам себе, – нельзя думать так плохо о благороднейшем человеке!..»

В очередной раз глубоко задумавшись, Кукушкин долго не слышал телефонного звонка. Но кто-то был уж очень настойчив, и он неохотно поднял трубку.

– Василий Васильевич, это вы? – послышался возбужденный голос Генриетты Степановны. – Почему вы не приходите на работу и не звоните? Если вы считаете, что наши трудовые отношения закончились, то не надейтесь… Алло, алло! Василий Васильевич, вы мне срочно нужны. Сценарий Валентины Михайловны утвержден, и вам необходимо приступить к его реализации. Вы не забыли: «Я беру вас в мужья»? Помните, о чем мы с вами договаривались? К тому же, уважаемый, я согласна продолжить наш разговор о так называемых добрачных консультациях. Вы слышите меня, Василь Васильевич?…

Вася медленно положил трубку и буркнул:

– Перебьетесь без меня.

Он вдруг почему-то вспомнил о девице баскетбольного роста, с которой случайно встретился возле Дворца бракосочетания. Это был первый случай в его жизни, когда он испугался женщины. На минуту представив, что она выбрала его в мужья, Вася вздрогнул и начал всячески прогонять от себя подобные дурные мысли. Но девица упорно стояла рядом с ним, держала его за плечо своей сильной рукой и посмеивалась. Он почувствовал, что ему стало трудно дышать. Словно привидение появилась откуда-то Валентина Михайловна. Она держала в руках свой сценарий с такой гордостью, будто это был важнейший законодательный документ, и торжественно провозглашала:

– Прежде чем зарегистрировать ваш брак, я обращаюсь к вам, невеста. По доброй ли воле вы берете в мужья Кукушкина Василия Васильевича?

– Конечно, он у меня будет как ручной! – заржала «баскетболистка» с наглой уверенностью.

– А вы, Кукушкин, согласны жениться на…

– Нет!!! Я еще не рехнулся! – заорал Вася и попытался вырваться из цепкой руки «невесты».

– Цыпленочек мой, я тебя буду всю жизнь на руках носить! – сказала девица грубоватым голосом и подняла его над собой с необыкновенной легкостью…

Кукушкин потряс головой. Вот так, в одиночку, и сходят с ума, подумал он. Осмотревшись вокруг, глянул сперва на руки, затем потрогал плечо, которое до этого было немного онемевшим, и, удивляясь своим причудливым видениям, пошел на кухню поставить чайник. Но его остановил телефон.

– Алло, кто это меня не хочет оставить в покое? – спросил он раздраженным голосом.

– Это я, Глеб Арнольдович, – ответил виноватым голосом его учитель и вздохнул. – Здравствуй, мой жизнелюбец!

– Глеб Арнольдыч, как хорошо, что вы позвонили! – обрадовался Кукушкин. – Если б вы знали, как вы мне сейчас нужны! Вы даже не представляете, в каком я тупике. По-моему, у меня уже крыша поехала…

– Мне тоже с тобой нужно встретиться.

– Так я мигом сейчас к вам приеду!

– В этом нет необходимости. Я нахожусь рядом, возле твоего дома.

– Это же великолепно! – на глазах Кукушкина выступили слезы радости. – Мой дорогой и мудрый учитель, я вас прошу, я вас умоляю…

– Спасибо, я буду у тебя минуты через две.

Вася несколько секунд смотрел на трубку, затем бросил ее в кувшин с водой, стоящий на тумбочке, и возбужденно забегал по комнате. Кукушкин даже не догадывался, какой ошеломляющий сюрприз его ждал: Гринко пришел со своим братом Хитроумовым.

– Василий Васильевич, не спешите вызывать врача, – первым весело заговорил Всеволод Львович. – Сначала нужно застраховать свою жизнь. Чем иметь дело с современной медициной, лучше не терять связей с главным городским кладбищем, и тогда никакие болезни не страшны. – Хитроумов не стал ждать, пока Вася придет в себя, бросил на диван принесенные с собой дипломат и какие-то свернутые афиши и, пожимая обе его руки как бы находившиеся в состоянии невесомости, дружески потряс их: – Здравствуйте! Ха-ха, понимаю вас, понимаю. Один мой бывший знакомый директор кладбища Фердинанд Калистратович, которого вы, кстати, очень хорошо знали, говорил так: необязательно быть летчиком, чтобы оказаться на седьмом небе. Василий Васильевич, фу, очнитесь! Спуститесь к себе домой! – он помахал рукой перед глазами Кукушкина и подул в его сторону.

Вася судорожно проглотил воздух и, стараясь быстрее опомниться, спросил, лишь бы спросить:

– А что он вам еще говорил?

– Что? Ах, да. Он мне еще говорил, что лучше жить в своем пускай и одноэтажном доме, чем быть где-то там, на небесах. Вы знаете, как ни странно, но я с ним был согласен. Действительно, лучше ездить в своем автомобиле, чем летать душою в облаках. Представляете, Василий Васильевич, оказывается, в каждом из нас миллионы, нет; миллиарды этих самых… извилин. Вот бы за каждую – хотя бы по рублю! Смешно? На первый взгляд, конечно, смешно. Но на самом деле ничего смешного нет. Понимаете, смысл заключается в том, чтобы хоть приблизительно знать, на какую извилину нужно нажать. Уверяю вас, любой отдаст вам свою последнюю рубаху за то, что вы ему облегчите страдания. А больных и страдающих в мире сейчас ой сколько! Даже трудно представить. Человек – это страшное существо. К сожалению, он отказался от пещеры и сырого мяса и стремится к комфорту и цивилизации. А это значит, что он лезет в природу, и природа, естественно, за это жестоко, ух как жестоко наказывает и будет наказывать человека…

Гринко прохаживался в углу комнаты, постукивал по полу своей тросточкой и молчал. Относительно успокоившись, Вася пытался понять цель его визита. Настраиваться на его мысли не посмел, но, судя по его серьезному лицу, решил, что он пришел с важным разговором. Болтовня Хитроумова казалась Васе сумасшедшим бредом. Однако…

– Василий Васильевич, я первый заместитель и оценил ваш талант, – сказал Всеволод Львович деловым тоном и начал разворачивать на диване плакаты. – Правда, мне это дорого обошлось. Ну что ж, умные люди тоже иногда ошибаются…

– Это не мой талант, это талант вашего брата… – Вася посмотрел на своего учителя.

– Ну, не будем сейчас уточнять, кто, кому и чем обязан, – прервал его бывший магнат. – Я тоже обязан матери своим появлением на этой грешной земле, но… Одно дело – сделать открытие, а другое – внедрить его в жизнь. Уверяю вас, в большинстве случаев это сделать гораздо труднее. Но вам повезло. Однажды, вися головой вниз, я вдруг понял, как реализовать ваш талант. Вот посмотрите! – он с улыбкой показал на разложенные плакаты.

На всех афишах красовались большие цветные портреты Кукушкина. Вася смотрел на свои таинственные и загадочные лица и поражался. На всех плакатах большими буквами была напечатана его фамилия. Он еще не знал, что все это означало, но с каждой секундой начинал чувствовать приближение какого-то совершенно нового этапа в своей жизни.

– Ну как? – самодовольно спросил Хитроумов. – Теперь вы понимаете, что для вас значит Всеволод Львович?! Через неделю весь город узнает о вашем уникальном таланте. Телевидение, пресса, известность, популярность – слава! Только за один ваш автограф дураки будут платить бешеные деньги. Каждый будет считать за честь пригласить вас в свой дом, а самые смазливые дурочки будут писать вам записочки: «Хочу от вас иметь ребенка». Одно ваше прикосновение будет излечивать многие болезни. Вы станете кумиром, слышите? Звездой!..

– Вы уверены, что все это мне нужно? – переспросил Вася, обернувшись к учителю.

– Ну не такой же вы дурак, чтобы от всего этого отказаться! – Хитроумов самодовольно начал потирать ладони. – На ваши уникальные сеансы уже проданы все билеты. Весь город только о вас и говорит, слышите! На ваши непревзойденные представления уже приглашены все почетные люди. Да-да, они скоро будут здороваться с вами за руку и даже учтиво раскланиваться.

– Так-таки и будут… – покачал головой Вася, который никак не мог привести в порядок свои мысли.

– Дорогой мой, положитесь во всем на меня, – Всеволод Львович дружески похлопал Кукушкина по плечу. – Через несколько месяцев вы откроете персональный расчетный счет в сберегательном банке, ездить будете только на шикарной машине и у вас будет собственный телохранитель. Это вам говорит не кто-нибудь, а Хитроумов. Слышите, ваш персональный импресарио!

Вася снова посмотрел на Гринко, но учитель упорно молчал. Наконец они встретились взглядами, и Вася понял, что решение ему необходимо принять самому. Быстро подойдя к учителю, он обнял его. Гринко мысленно пожелал ему счастья и успехов.

Не дожидаясь согласия Кукушкина, Хитроумов достал из дипломата два экземпляра договора и начал заполнять их на подоконнике, так как в комнате не было стола.

 

Глава 3

В большом зрительном зале было столпотворение. Такого ажиотажа в городе никто не припоминал. Многие спрашивали лишний билетик. Они были готовы переплатить за него любую сумму. Вокруг Дворца культуры творилось что-то невообразимое.

Замдиректора Дворца Митрофан Митрофанович Криворуков всегда знал, чего он хочет, а чего нельзя хотеть. Всю свою сознательную жизнь ему приходилось быть только замом. Впрочем, на большее он и не претендовал, прекрасно отдавая себе отчет в том, что от таких замов, как он, всегда зависит погода в любом коллективе. В сорок лет купил себе автомобиль, благодаря которому ему удавалось опережать время. А в пятьдесят Криворукой практически не зависел от обстоятельств, напротив, обстоятельства, как правило, зависели от него.

С Хитроумовым он был знаком давно, но только когда Всеволод Львович предложил ему уникального гастролера, они сразу нашли общий язык, а их деловые отношения переросли во «взаимовыгодную дружбу». При Дворце существовал «Кооператив по культурному обслуживанию населения», что было весьма кстати.

На следующий же день закипела организационная работа. Пока составляли программу выступления для Кукушкина, друзья в типографии напечатали несколько видов афиш. Официальные расходы взял на себя кооператив, неофициальные – Хитроумов, наверняка зная, что это окупится в ближайшее время. На четвертый день город уже знал о существовании уникального человека Василия Кукушкина, а на пятый ожили до этого молчаливые телефонные аппараты во всем Дворце. Коллективные заявки на посещение представления посыпались градом, возле кассы образовались неуменьшающиеся очереди. В течение трех дней были проданы билеты на двадцать концертов вместо запланированных десяти. В эти дни Митрофан Митрофанович и Всеволод Львович работали не покладая рук. Вот что значит заинтересованность в полном хозрасчете! Помимо материального удовлетворения, они получали и «моральную» выгоду: стали «благодетелями» для многих важных просителей и приобрели новые «нужные» телефоны. Не обошлось, конечно, и без недоброжелателей, так как билетов не всем хватило.

Хитроумов понимал, что рисковал. Но желание заставить работать Кукушкина на себя было его главным стремлением. Этим он хотел бы компенсировать свой моральный и материальный ущерб. «Я заставлю тебя плясать под мою дудку! – наедине с собой (при Кукушкине он уже научился прятать свои мысли) часто думал Хитроумов. – Я докажу и тебе, брат Глеб, что жизнь без меня просто невозможна!»

Всеволод Львович был настолько уверен, что все будет именно по его сценарию, что даже не счел нужным сначала переговорить с Кукушкиным. Уверен был и в том, что Глеб не станет ему мешать, так как его намерения на первый взгляд казались вполне благородными. Ну а в тщеславии Кукушкина он ни на йоту не сомневался. Но все же, на всякий случай, решил нагрянуть к нему не с пустыми руками, а с красочными афишами.

И действительно, окрыленный перспективой популярности и известности, Вася почти не сопротивлялся. Тем более что Глеб Арнольдович, которому он доверял и которого очень уважал, даже виду не подал, что он против затеи Хитроумова. И тогда Кукушкин решил начать новую жизнь. Коварных происков бывшего магната он не боялся, так как был уверен, что легко разоблачит и обезвредит Хитроумова.

И вот Вася Кукушкин стоит в гримерной перед большим зеркалом и смотрит на себя. Черный костюм, белая рубашка, черная бабочка – ну чем не маг! Внешне он абсолютно спокоен и даже самоуверен, хотя волнений предостаточно. Еще бы, сегодня – дебют, премьера! Первая встреча со зрителем! Что она ему принесет?

Возле него суетится Всеволод Львович в шикарном праздничном костюме и подбадривает:

– Красавец-мужчина! Неотразим! Как я вам завидую, Василий Васильевич, сегодня вы открываете новую страницу в своей большой биографии!

Вася в ответ улыбнулся. Он уже почти забыл, что совсем недавно они были непримиримыми врагами.

– Всеволод Львович, я вас сделаю своим ассистентом, хотите? – предложил ему снисходительно.

– Согласно договору, который вы подписали собственноручно и в присутствии своего уважаемого учителя, дорогой мой Василий Васильевич, вы меня сделали своим импресарио и директором нашего предприятия. Этого с меня вполне достаточно. А пока что к барьеру, Василий Васильевич! – скомандовал Хитроумов и протянул Кукушкину руку.

– Да, мой директор, к барьеру! – Вася хлопнул в ответ по ладони Хитроумова и, секунду постояв, решительно направился на сцену.

Зал встретил его громкими аплодисментами. Понаслаждавшись несколько минут бурей оваций, он небрежно махнул рукой – и зрители мгновенно притихли. Полторы тысячи человек разных профессий и разных возрастов ждали чуда…

– Здравствуйте, потребители! – начал Кукушкин свое выступление с некоторой фамильярностью. – Я знаю, все пришли сюда увидеть чудо. Хочу сразу подчеркнуть: тот, кто верит в чудеса, сегодня их увидит, а кто не верит, не взыщите – он останется у разбитого корыта. Я не боюсь циников и скептиков. Предупреждаю, вы можете думать обо мне все, что вам заблагорассудится, но от этого мои возможности не станут ниже. Напротив, все мои доброжелатели получат превосходство над недоброжелателями…

Из середины зала послышался свист молодого человека, которому не понравилась самоуверенность выступающего. Кукушкин сразу нашел взглядом недовольного зрителя и настроился на его мысли.

– Молодой человек, – обратился он к нему, – Коля Барабанов, кажется, так вас зовут, сдайте билет и получите свои деньги обратно. Вы можете подойти к моему импресарио, он стоит здесь рядом, за кулисами, и провести взаиморасчет.

Хитроумов был ошарашен: Кукушкин начал выступление совсем не по составленной им программе. Импресарио в ужасе подумывал о провале.

– Всеволод Львович, пожалуйста, верните Барабанову стоимость билета, – Вася впервые подошел к микрофону, который стоял перед ним на подставке.

После нескольких секунд замешательства Всеволод Львович показал ему в ответ кукиш, выглянул из-за кулис в зал и помахал кулаком.

Зал взорвался смехом, а скомпрометированный зритель от стыда спрятался за спину вперед сидящего.

– Ну хорошо, будем считать, что на этом инцидент исчерпан, – улыбнулся Кукушкин и продолжил выступление: – Итак, уважаемые потребители, как вы убедились, для меня ничего не стоит сразу определить своего недоброжелателя. Или не верящего в мои силы. Думаю, это послужит уроком для остальных…

Зал отреагировал на предупреждение осторожными улыбками и еще больше сосредоточился. Такой настрой зрителей Васю вполне устраивал.

– В ответ на ваше доброжелательство я постараюсь не раскрывать ваших тайн. Разумеется, если вы этого пожелаете. Но если кто-то из сидящих в зале сомневается, что я каждого могу увидеть насквозь, пусть поднимется с места…

– Мягче, мягче! – шипел Хитроумов из-за кулис, остерегаясь негодования зрителей.

Но Кукушкин на него не обращал внимания. Он видел, что держит зал в напряжении, и не нуждался в его подсказках.

– Ну что, есть смелые? – спросил он, – вглядываясь в лица сидящих.

В третьем ряду поднялся мужчина лет пятидесяти и недоверчиво посмотрел на сцену. Взгляд свой он прятал от Кукушкина.

– Да, о вас есть что сказать, – сказал Вася, настраиваясь на его мысли.

– Но, следуя своему обещанию не раскрывать ваших тайн, скажу только поверхностно о вашей биографии. Вам сорок девять лет. Двадцать третьего мая исполнится пятьдесят, если доживете, конечно. Сколько раз вы женились и разводились, я умолчу, но последний раз в прошлом году вы женились успешно. Жена моложе на десять лет. Вы любитель нетрудовых доходов. Склонны к махинациям и аферам. Друзей у вас предостаточно, на сберкнижке у вас, уважаемый Гнат Петрович…

– Достаточно! – крикнул поднявшийся и сел: он был ошеломлен.

– Извините, но должен же я был хоть что-то сказать, иначе вы бы не поверили. – Кукушкин, смягчая обстановку и отвлекая внимание зрителей от Гната Петровича, поклонился. – Спасибо.

Зал сдержанно зааплодировал. Затем поднялась молодая девушка и, пряча свою улыбку ладошкой, спросила:

– Вы можете предсказать мою судьбу?

Вася настраивался на ее мысли несколько секунд:

– О, милая, вы ангел. Вы настолько честная, что вам будет очень трудно жить в этом мире. Хотя… Хотя вы будете хорошей женой и матерью, Оля… ой, извините, Поля. Вы ждете своего возлюбленного, он находится в отъезде. Верьте ему, он хороший парень. Остерегайтесь завистников. В него, кстати, влюблена и ваша подруга Зина, что сидит рядом с вами. Открою вам секрет, она еще не потеряла надежды…

– И неправда, у меня есть свой парень! – воскликнула красивая кареглазая девушка, вскочив с места.

Зал оживился. Зрители были заинтригованы.

– Извините, Зина, но своего парня вы не любите, хотя замуж за него выйдете, – сказал Вася. – Да не отчаивайтесь: не вы первая, не вы последняя. Главное: вы не останетесь без мужского внимания. Другое дело – будете ли вы счастливой. Этого даже я не знаю…

– А я вас и не просила об этом говорить! – сердито огрызнулась Зина уже сидя.

– Извините, вы правы, – поднял руки Вася, не чувствуя за собой абсолютно никакой вины. – Кто еще хочет испытать мои возможности?

Из зала послышалось легкое перешептывание, затем наступила мертвая тишина. Никто больше не желал вступать с ним в контакт.

– Ну что ж, если кто-то захочет встретиться со мной наедине, милости прошу, но только через моего ассистента. – Вася заложил руку за спину и показал Хитроумову кукиш. – А теперь я хочу познакомиться с вашими возможностями. Для начала хочу всех обрадовать: каждый из вас от природы гений, то есть имеет глубоко скрытые возможности. Впрочем, найти в себе и развить эти возможности все равно, что отыскать клад или сокровище. Вот меня, слава Богу, нашел один добрый человек. Короче, мне повезло. А вам, в свою очередь, повезло, что вы встретились со мной. Но я не обещаю всех вас сделать гениальными, потому что, как говорил мой ассистент Всеволод Львович, без дураков жизнь неинтересна…

По залу снова прокатился смех. Пока зрители успокаивались, Вася прошелся по сцене, выбирая очередную «жертву». Вдруг он заметил сидящую в конце зала Надю Синицыну. Она так разволновалась, увидев, что его взгляд обращен к ней, что даже закрыла лицо руками.

– Не бойся, Надя, я никому ничего не скажу, – успокоил ее Кукушкин, вызвав некоторое недоумение у зрителей. Многие стали оборачиваться, но так и не поняли, к кому он обращался. – Ну что ж, дорогие мои зрители, начнем. Кто хочет проверить свои возможности?

Первым отважился молодой человек лет двадцати пяти. Пока он направлялся на сцену, Вася попытался выведать кое-что из его мыслей. Но вышедший специально думал о чем угодно, только не о себе. Кукушкину удалось только выяснить, что его зовут Виталием.

– Послушай, что ты мне голову морочишь! – шутя разозлился Кукушкин и объяснил ситуацию зрителям: – Этот протестант решил сбить меня с толку. Вместо того чтобы честно входить со мной в контакт, он выдает мне такие мысли, что у меня начинают шевелиться уши. Во, посмотрите! – он показал свои шевелящиеся уши сначала залу, а потому и вышедшему на сцену.

«Протестант» так громко расхохотался, что развеселил всех в зале, а его неудачная попытка тоже пошевелить своими ушами вызвала у некоторых даже хохот.

Кукушкин поднял руку, успокаивая зал.

– Вот что, Виталий, если вы сейчас честно – мысленно, конечно, – не расскажете все о себе, я вас тут же на сцене женю! Причем на самой некрасивой в зале и лет на десять старше вас, – пригрозил он.

«Протестант» не на шутку испугался и тут же начал мысленно рассказывать свою биографию. Кукушкину оставалось только повторять его мысли вслух:

– Вы родились в селе Нахаловка. Поступали два раза в музыкальное училище. Однажды даже хотели жениться на дочери директора училища, чтобы достичь своей цели, но она оказалась беременной от другого. Да, это, конечно, существенно… Училище вы все же закончили, правда, профессионально-техническое, и сейчас работаете слесарем на станции технического обслуживания. Очень любите участвовать в художественной самодеятельности, играете на пианино, в домино, на гитаре, в футбол. Убежденный холостяк. Построили себе кооперативную квартиру за честную зарплату. Ну что ж, достаточно! – Вася прервал его мысленный рассказ. – Хорошая биография, даже лучше, чем у меня! А сейчас!.. – Вася протянул перед собой руки с растопыренными пальцами и направил свой напряженный взгляд прямо ему в глаза. Он сразу почувствовал, что Виталий легко поддается внушению. – А сейчас слушайте меня внимательно. Вы человек! Вы хозяин своей судьбы. Вы очень талантливый композитор. Вы сейчас сядете за рояль и к концу моего выступления сочините песню. Слова и музыка будут ваши. Я вдохновляю вас на эту творческую работу. Идите за рояль и сочиняйте! Работайте спокойно и не обращайте ни на что внимание. Помните, только в творчестве ваше спасение!

Виталий немного постоял в глубокой задумчивости, затем с блестящими глазами направился к роялю. Как только ожил под его пальцами инструмент, Кукушкин подошел к микрофону. Приятная плавная мелодия ему не только не мешала, но даже помогала создавать необходимую психологическую обстановку.

– Ну что же, – заговорил он, – пока наш Виталий находится в творческих муках, мы продолжим наше знакомство. Кто из вас считает себя жертвой социальной несправедливости?

На сцену сразу ринулось более двух десятков человек: юноши, девушки, взрослые мужчины и женщины. Но потом многие словно наткнулись на невидимую преграду и вернулись обратно. А те, что вышли на сцену, выстроились и застыли в ожидании.

Кукушкин медленно прошелся вдоль шеренги и, остановившись возле пожилого мужчины, указал пальцем в зал:

– А вы идите на место!

– Почему? – обиделся мужчина.

– Я знаю, что вы одолжили зятю десять тысяч на машину и он вам их не отдает. Но позвольте, разве это социальная несправедливость?

– Значит, если этот негодяй моей родной дочери, своей жене и матери двоих детей, изменяет налево и направо, издевается над ней каждый день – то, по-вашему, это не социальная несправедливость?! – его обида уже перешла в возмущение.

– Нет, отец, это из сферы нравственности. Ваш зять поступает с вами так, как вы ему сами позволили. Лично у меня он танцевал бы в решете и на дырочки не наступал бы! Так что, Семен Рудольфович, идите на место. И чем раньше вы забудете о тех десяти тысячах, тем лучше будет для вас.

Оставшиеся на сцене были предельно внимательны, и каждый из них думал о своей беде. Вася понимал, что всем им он должен сотворить чудо или хотя бы дать полезный совет. Поэтому снова сосредоточил свое внимание на мыслях каждого в отдельности. Наконец остановился возле высокой дородной женщины средних лет. Она проиграла судебный иск о восстановлении ее на работе и подала кассационную жалобу. Как бывшего главбуха, ее уволили за какие-то махинации. Она утверждала, что уволена неправильно, поскольку данная статья трудового законодательства к ее бывшей должности неприменима.

Вася довольно быстро понял, чего же она от него хочет: ей необходимо было его соучастие в каком-то темном деле. Женщина давала понять, что обладает достаточными средствами, чтобы оплатить его помощь. В свою очередь она требовала не оглашать публично ее мысли, в противном случае она объявит его шарлатаном, а через свои связи организует бешеную травлю и даже подаст в суд за оскорбление. Кукушкин оскорбился сам и посмотрел на нее таким взглядом, что ей показалось, будто его глаза просвечивают ее насквозь рентгеновским лучом. Она умоляюще застонала:

– Не надо. Прошу вас, не надо!

– Вы сейчас уснете и будете спать до тех пор, пока я вас сам не разбужу! – металлическим голосом внушил он ей, а яростными глазами попытался сразу подавить ее волю и сопротивляемость. – Вы полностью в моей власти! Я ваш судья и повелитель!

Женщина через несколько секунд уже себе не принадлежала. Вася даже не ожидал, что так легко завладеет ее рассудком, и чуть было из чувства мести не позволил себе лишнего. Но вовремя справился со своим самолюбием и ограничился только легким наказанием:

– Сейчас вы сядете за стол и скрупулезно подсчитаете на счетах, сколько каждый из ваших соучастников прикарманил государственных денег в результате вашей групповой махинации! – Вася отвел женщину в сторону и заставил ее «принять сидячую позу». – Вы сидите за своим столом, и вам очень удобно. Перед вами счеты, считайте! Очень внимательно считайте, потому что я проверю. Если вы попытаетесь обмануть меня, у вас вырастет на лбу большая шишка, и всем будет известно о содеянном вами. Трудитесь! Через полчаса я к вам подойду.

Женщина, сидя на несуществующем стуле, тут же принялась за работу. Наблюдая за ее мимикой и жестами, зрители надрывались со смеху.

Кукушкин подошел к двум девушкам. У одной болела голова, у другой – зуб. Вася взял их за руки и подвел близко друг к другу.

– Вы возьмете каждая себя за ухо и будете сжимать его до тех пор, пока у вас, Лена, не перестанет болеть голова, а у вас, Катя, зуб. Ваши правые руки подвластны только мне! Сейчас я посчитаю до трех – и ваши правые руки быстро и сильно схватят ваше правое ухо. Один, два и три!

Девушки резко схватили сами себя за уши и начали сжимать их до боли. Кое-кто из зала снова засмеялся, но реакция зрителей девушек совершенно не беспокоила. Им было приятно подчиняться внушителю. Потом Вася снова посчитал до трех, и они свои уши отпустили. Головная боль у Лены и зубная у Кати исчезли, и они подтвердили это, как только Вася их об этом спросил. Под аплодисменты они вернулись в зал.

– И забудьте о своих болях, как о кошмарном сне! – бросил Вася им вслед и подошел к пожилому мужчине, страдающему сердечными болями уже много лет. Прежде чем обратиться к нему, он несколько раз поднял его руку, будто таким образом устанавливал точный диагноз болезни. – Я знаю, что вы пережили два инфаркта. Ничего не поделаешь, вы не можете жить так, чтобы у вас ни за кого и ни за что не болело сердце…

Мужчине показалось, что сейчас и над ним будут проводить психологические опыты, и, не желая быть в такой роли, смешно прихрамывая, он быстро побежал со сцены.

Кукушкин мгновенно подскочил к микрофону и громко сказал:

– Стоять! Ни одного движения без моей команды!

Беглец, успевший дойти только до края сцены, сразу застыл на месте.

– Что ж вы, Николай Петрович, испугались. Долгие годы страдаете сердечной недостаточностью, а тут испугались моей минутной недостаточной сердечности. Ну да ладно. Я заставлю вас две-три минуты поплясать гопак – и вы навсегда забудете, что такое сердечная боль! Слышите, навсегда! Виталик! – обратился он к «протестанту», который сосредоточенно импровизировал за роялем. – Отвлекись, пожалуйста, на пару минут и сыграй для Николая Петровича гопак. Итак, исцелительный гопак для Николая Петровича!

Николай Петрович начал танцевать не сразу. Вначале под музыку двигались только его руки, потом постепенно начали подключаться плечи и туловище. Как только он несколько раз притопнул каблуками, Вася воскликнул:

– Да вы уже не Николай Петрович, вы Николаша! Вам двадцать лет, а в зале сидит ваша невеста Нюра и смотрит на ваш танец! Побольше огня!

Услышав эти слова, танцор будто родился заново. Он затанцевал настолько легко и профессионально, что сразу покорил весь зрительный зал. Даже Кукушкин долго не мог прийти в себя от сознания того, что обладает такой могучей внушающей силой.

Николай Петрович танцевал более пяти минут. Неизвестно, сколько бы еще продолжался этот художественный номер, если бы Вася его не остановил.

– Достаточно! – Он подошел к нему и показал, как нужно снять с себя перенапряжение. – А сейчас три раза глубоко-глубоко вдохните и выдохните. Повторяйте за мной!

Николай Петрович повторил за ним расслабляющие упражнения и, тяжело дыша, рассмеялся.

– Ну как, не болит сердце? – спросил его Вася.

– Ни капельки! Мне даже кажется, что я его совершенно не чувствую. Понимаете, у меня такое впечатление, будто его у меня вообще нет!

Николай Петрович уходил в зал пританцовывая. Его счастливая улыбка ни у кого не оставляла сомнений в том, что на свете действительно бывают чудеса, поэтому весь зал скандировал: «Мо-ло-дец!»

Оставшиеся зрители, с которыми Вася еще намеревался проводить опыты, попали на сцену просто из любопытства. Но один появился здесь отнюдь не случайно. Это был вредный и завистливый мужчина, у которого наверняка был спрятан за пазухой не один камень. И мысли у него были вроде бы доброжелательные, и внешне смахивал на древнего философа, но при каждом прикосновении его взгляда Кукушкин вздрагивал. Васе, конечно, ничего не стоило сразу же отправить его обратно в зал. Но нет, Кукушкин так просто не сдается!

«Этот человек считает, что общество его не достойно. Этот человек не верит никому и ни во что. Этот человек не верит никому и ни во что. Этот человек сам ничего не делает и другим не дает», – подумал Кукушкин, хотя из его запутанных мыслей почти ничего не понял.

– Зачем вы вышли на сцену? – спросил Вася удивленно.

– А вам не кажется, что ответ на этот вопрос зритель слышать не должен, – тихо ответил «философ», самодовольно улыбаясь. – Может, встретимся один на один и побеседуем?

– Хорошо, – согласился Вася только из вежливости, инстинктивно чувствуя, что этого типа ему нужно опасаться.

– В таком случае, я вас сам найду, когда сочту это нужным, – сказал тот и, кивнув головой, ушел в зал.

Кукушкин не стал заострять на нем свое внимание и приступил к коллективному внушению. Он обратился к оставшимся на сцене:

– Ваши взгляды обращены только к моей персоне! Вы слышите и видите только меня. Если кто-то случайно посмотрит в другую сторону, он все равно увидит мое изображение. Вы беспрекословно подчинены моему желанию. Я желаю, чтобы вы все сейчас уснули! Я посчитаю до трех – и вы уснете с открытыми глазами. Один, два и три! Вы спите приятным гипнотическим сном…

У них была великолепная внушаемость. Они привыкли и любили подчиняться. Они понимали, что сейчас над ними будут смеяться, но ничего обидного и оскорбительного в этом не видели. Напротив, им хотелось, чтобы кто-то «великий» уделял им внимание.

– Вы оркестр! – Вася подходил к спящим и называл инструменты, на которых они должны «играть»: – Вы играете на скрипке. А вы – на пианино. Вы – тромбон! А вы – на ударной установке, берите в руки палочки…

«Оркестр» играл, а зрители получали истинное удовольствие. Когда Вася поставил перед «оркестром» «дирижера» и тот замахал рукой, будто топором, показалось, что потолок сейчас рухнет от хохота. Смеялись до слез, до изнеможения. Это был тот случай, когда от смеха не мудрено было и умереть.

Оставив на время в покое «оркестр», Кукушкин вернулся к «бухгалтеру», которая «подсчитывала на счетах» свои грехи. Зал постепенно начал утихать.

– Ну что, Оксана Егоровна, – Вася поднес к ее лицу микрофон, – вы уже подсчитали, во сколько копеечек влетела государству ваша махинация?

– Да, подсчитала, – ответила она против своей воли.

– Тогда сообщите и нам, если не хотите, чтобы у вас на лбу выросла громадная шишка!

В голове у женщины уже немного развеялся «гипнотический наркоз», и она, тяжело вздохнув, сказала:

– Наш директор на вопрос, почему в магазинах не хватает мяса, отвечал так: если бараны пошли учиться, свиньи в люди вышли, а коровы замуж повыходили, откуда же взяться мясу…

– Вы нам зубы не заговаривайте! – прервал ее Кукушкин. – Ближе к делу!

– Наши забойные цеха обслуживали в первую очередь приезжих из других областей, а потом уже остальных… Наши женщины снабжали их не только балыками и копченостями. Уходя в декрет, давали и другую продукцию…

Вася понял, что она пытается симулировать шизофреническое состояние, и перешел в наступление:

– Ваш сон глубокий! Вы слышите только мой голос и подчиняетесь только мне, – сказал он, следя за последовательностью ее мыслей: она отчаянно сопротивлялась его внушению, но постепенно сдавалась. – Вы сейчас откровенны и искренни, как на исповеди. Только чистосердечное раскаяние очистит вашу душу и облегчит вашу участь. Я, конечно, знаю о всех ваших грехах, но вы должны сами о них рассказать.

Ох как не хотелось Оксане Егоровне раскрывать свои тайны! Но ее губы были ей неподвластны и сами начали произносить слова признания:

– Я… Я… виновата… Меня соблазнил Кузьма Петрович, начальник приемного цеха. Это он меня уговорил уничтожить накладные… первый раз… три года тому назад.

– Сколько вы от него получили в общей сложности? – строго спросил Вася.

– Не помню, наверное, ты-ыщь сорок. Может, ты-ыщь пятьдесят.

– А может, ты-щь шестьдесят, семьдесят, восемьдесят! – передразнил ее Кукушкин. – Подумаешь, какие пустяки. Вот что, уважаемая Оксана Егоровна, вы завтра же заберете свою жалобу из городского суда! И благодарите Бога, что сами не угодили на скамью подсудимых.

– Я обратилась в суд, чтобы защитить свои законные трудовые права… И свою честь и достоинство… – даже будучи под влиянием внушения, она пыталась спорить.

– Каких прав и какой чести? Воровать вместе со своим Кузьмой Петровичем, который вас, как вы говорите, соблазнил?!

– А это недоказуемо! – фыркнула она и попыталась выпрямиться. – Ой, поставьте меня на место… Никто не видел, как он давал мне деньги, значит, я у него ничего не брала. В таких случаях наш директор говорит: по конституции – все наше, только умей взять! Другие вон гноят миллионы, а мы что ж, не можем честно взять несколько ты-ыщь?! Не в землю же мы их закопаем, как некоторые бездельники. И не пугайте меня своей шишкой… Лучше уж иметь шишку на лбу, чем шиш в кармане…

Зал застонал от восторга. Даже Вася не удержался от смеха. Он уже начал побаиваться, что эта дама может сорвать ему выступление.

– Ничего, я вас доведу до кондиции! – сказал Кукушкин, решив силой внушения вернуть ее в детский возраст. – Так вот, вы уже не Оксана Егоровна, а десятилетняя девочка и ходите в школу, в третий класс…

Удивительное дело: здоровенная женщина сразу и с удовольствием «перенеслась» в детство. «Вот жизнь проклятая, что она сделала из меня!» – горестно подумала она и стыдливо улыбнулась.

А Кукушкин продолжал доводить ее до «кондиции».

– Ваши мысли и желания сейчас чисты, как родник. Вы доверчивая и хорошо воспитанная девочка. Вы честная школьница. Сейчас я вам дам лист бумаги и ручку, и вы честно напишете, что с вами сделал этот паршивец Кузьма Петрович… Всеволод Львович, дайте, пожалуйста, Оксаночке лист бумаги и ручку.

Хитроумов хотя и злился на Васю за нарушение сценария, вынужден был исполнить его просьбу. Уже через несколько секунд «Оксаночка», усевшись удобно на «воздушном стуле», добросовестно описывала проделки Кузьмы Петровича. В школьном возрасте она была первой ябедой.

А Вася вернулся к «оркестру».

– Василий Васильевич, время! – напомнил ему Хитроумов из-за кулис, показывая на часы. – Через полчаса – второе представление.

Выступление длилось около двух часов, но Кукушкину не хотелось расставаться со своими «подопытными»: ему казалось, что таких послушных зрителей больше не будет. Делать было нечего, и он решил закончить свое выступление мажорным аккордом.

– Оркестр, громче играть! Композитор, вы уже сочинили песню?

Виталий с мелодией песни справился довольно быстро, а вот со словами ему пришлось туговато, тем не менее четверостишие кое-как сочинил. Услышав вопрос гипнотизера, он бодро запел:

Сначала Кукушкина покоробило от такого панибратства, но когда зрители начали хлопать в такт песни, Васей тут же овладела старая хроническая болезнь – тщеславие, и на его лице засияла улыбка…

 

Глава 4

Город был похож на встревоженный муравейник. По словам Хитроумова, «публика стояла на ушах». Поначалу поползли слушки и слухи, перепроверялась и пополнялась информация. Первыми засуетились деловые женщины и торговые работники. Потом подключились к обсуждению уникального явления служащие, у которых был так называемый ненормированный рабочий день и твердый месячный оклад. И вряд ли нашелся бы такой экономист, который смог подсчитать нанесенные государству убытки от потери рабочего времени.

А Вася Кукушкин, упиваясь лаврами своей славы, даже в мыслях не допускал, что за его спиной творились чудеса похлеще, чем те, на которые способен только он. Билет на его представление уже стоил с рук во много раз дороже своей номинальной стоимости. К этому, как очень предусмотрительный человек, приложил руку прежде всего его импресарио Хитроумов. Не остался безучастным и Митрофан Митрофанович. Деловые связи их бурно разрастались по принципу цепной реакции.

На пятый день Всеволод Львович позволил себе заказать в бюро добрых услуг для Кукушкина «Чайку», а братьев Скотницких нанял в качестве Васиных телохранителей. Это была вынужденная мера, так как от поклонниц и поклонников уже не было спасения.

В тот же день случилось то, чего не смог предвидеть далее Хитроумов. Возле Дворца культуры со служебной стороны их ожидала толпа в несколько тысяч человек. «Вот бы с каждого да хотя бы по червонцу!» – подумал Всеволод Львович, но тут же понял, что выходить из машины без дополнительной охраны не совсем безопасно. Представив возможные последствия, он решил подъехать к ближайшему отделению милиции. Это был первый случай в его жизни, когда он обратился за помощью в органы…

Толпа сначала отступила перед прибывшим нарядом милиции, но никто и не собирался уходить. Окинув взглядом публику, Вася был поражен: он еще никогда не видел одновременно такого количества красивых женщин. Все они жадно смотрели на остановившуюся «Чайку» и ждали его появления.

Вася вышел из кабины и увидел море женских лиц и цветов. «Да, – улыбнулся он, если бы продать снова все эти цветы, то можно было бы построить жилой дом или два детских садика для их же детей!»

Не успел Кукушкин сделать и двух шагов, как из толпы послышались восхищенные крики и в его сторону посыпались сотни букетов. А потом началось что-то невообразимое. Немногочисленный наряд милиции был в одно мгновение смят толпой и выброшен на газоны. Некоторые из блюстителей порядка, получив телесные повреждения, отбежали подальше от греха. Телохранители даже не пытались остановить возбужденных женщин. Это был тот случай, когда радость и восторг, слившись воедино, сметали на своем пути любые преграды. Без всякого сопротивления Скотницкие капитулировали.

Хитроумов наблюдал за происходящим из кабины, боясь даже открыть боковое окно. Он видел, как Кукушкин взлетал над толпой под ликующие возгласы. Потом нежные женские руки пронесли его несколько раз до служебного хода и обратно. Было такое впечатление, что с сегодняшнего дня, вот с этих минут, ему уже не позволят опуститься на землю.

Вася наслаждался своим триумфом. Но когда с его фрака начали исчезать пуговицы, ему показалось, что может произойти что-то такое, что «не доведи господи». После некоторой растерянности он включил свою сообразительность и начал выбрасывать из карманов все, что в них было. В толпу полетели расческа и платочки, сигареты и зажигалка, и еще кое-что, что не принято дарить в качестве сувениров.

После того как публика немного поостыла, началась раздача автографов в воздухе. В руках у Кукушкина появилось несколько ручек. Он кочевал по рукам из одного конца толпы в другой, а на его теле уже, наверное, не было такого места, куда бы не дотронулись женские руки.

В толкотне люди наступали друг другу на ноги, больно бодались локтями. Кое-где доходило почти до драки. Каждый спешил получить автограф или хотя бы дотронуться до кумира, чтобы на всю оставшуюся жизнь запомнить это прикосновение. Те, кому это удалось, считались счастливчиками. Кому везло больше, кому – меньше. Одна довольно молодая дама, к примеру, уже перестала толкаться, стояла в стороне и любовалась пуговицей, которую ей удалось оторвать от пиджака Кукушкина. Она долго ее целовала и теперь уже нисколько не сомневалась, что все несчастья и болезни ее обойдут стороной.

– Боже, – повторяла она шепотом, – я буду хранить ее до конца своих дней.

– Продайте мне, – умоляла ее другая женщина, по всей вероятности, еще незамужняя, – продайте, я прошу вас. Я вам заплачу столько, сколько вы попросите!

Но куда там. В этой толпе не было таких, что могли бы пойти на подобный грех…

Возле газонов сбились в кучку самые счастливые. Они уже отхватили свои подарки, умиленно рассматривали их и делились между собой впечатлениями.

– Смотрите, девочки, это его волосы! – женщина уже довольно почтенного возраста нюхала два крохотных кудрявых волоска и щекотала ими свои губы. – Ох, они необыкновенные. Они так пахнут, так пахнут! А как они щекочут – одно обалдение!

– А вы уверены, что это его? – спросила у нее завистливо другая, которой удалось получить автограф.

– Ну что вы, как вы плохо обо мне думаете! – возмутилась обладательница уникальных волос. – Я сама помню, что оторвала их у него, хи-хи, с ноги. Мне, конечно, жаль, что ему было, хи-хи, чуть-чуть больно, но что делать. А вы знаете, одна такая огромная бабища ущипнула его за… Боже, как она посмела!

– Волосики – это ерунда! – вмешалась в разговор девица, на лице которой было столько парфюмерии, что трудно было определить ее возраст. – Вы только посмотрите, что он мне подарил. Как вы думаете, что это такое? – она показала маленький целлофановый пакетик, в котором просвечивалось желтенькое резиновое кольцо.

– Так тебе и надо! – надменно хохотнула обладательница автографа.

– Правильно, а что это такое?! – не поняла девица, зажимая в маленькой ручке бесценную вещицу.

– Он тебе специально это подарил, чтобы ты не могла рожать таких дур, как сама, – объяснила женщина с Васиными волосиками.

Молодка решила, что ей ужасно завидуют, и поспешно удалилась, даже не вступая в дискуссию – вероятно, не хотела портить радость праздника.

– Смотрите, бабы, какая у него подпись! – воскликнула радостно женщина с искусственными сединами, не в силах оторвать взгляда от автографа Кукушкина на своем портрете. – Нет, это поразительно, это… гениально! Какой уверенный, размашистый, я бы сказала, демонический почерк! А обратите внимание на букву «К»…

Хитроумов ждал в машине уже полчаса. Он начинал осознавать, что, если не предпринять какие-то экстренные меры, эта бурная встреча с кумиром добром не кончится. К тому же под угрозой срыва могут оказаться сегодняшние представления. Наконец он принял решение и скомандовал водителю:

– Разворачивайся! Гони в ближайшую воинскую часть…

Где-то через час прибывший на грузовиках взвод десантников клином прорвался в центр толпы. С трудом вырвав полуживого Васю из цепких женских рук, солдаты, отбиваясь от наседавшего противника, сразу же занесли его на руках во Дворец.

Кукушкин пролежал на диване в гримерной до вечера в полушоковом состоянии. На его теле не было такого места, которое не болело бы. На фраке и рубашке не осталось ни одной пуговицы. Не было на нем также ни бабочки, ни туфель, ни носков. Только своевременно прибывшие военные помешали толпе раздеть своего кумира до полной наготы.

– Да, Василий Васильевич, теперь вы уже себе не принадлежите, – услышал Вася голос своего импресарио.

В ушах еще шумели ликующие голоса, перед глазами мелькали восторженные женские лица. Кукушкин улыбнулся сам себе и тихо простонал. Но как бы там ни было, своей судьбой он был доволен.

 

Глава 5

На следующий день Хитроумов заключил договор с кооперативом «Силуэт». Он продал за двадцать процентов от выручки идею, сущность которой заключалась в следующем: скупить партию самых дешевых духов и поменять на всех бутылочках этикетку. На новых этикетках должно обязательно быть изображение Кукушкина, а также аннотация о его достоинствах и возможностях. Обладателю таких духов обещалось исцеление от многих болезней.

И через несколько дней новые духи под названием «Запах Кукушкина» увидели свет. Результат превзошел все ожидания. Не считаясь с довольно высокой ценой, покупатели размели товар за считанные часы. В этот же день, вечером, председатель кооператива собрал срочное совещание. На повестке дня стоял единственный вопрос: увеличение закупок духов. Было решено также откомандировать своего представителя на мыловаренный завод, чтобы заказать большую партию мыла. Предполагалась его перепродажа под названием «По Кукушинским местам».

Услышав о грандиозных успехах кооператива «Силуэт», кооператив мебельщиков срочно принялся изготавливать кровати под маркой «Кукушкин всегда с нами». Потом за дело принялись кондитеры и кулинары. В ход пошла вся залежалая продукция. Торт «Кукушкин» затмил «Наполеон», а мясной рулет «Кукушкинский» из прошлогодних кооперативных копченых колбас стал деликатесом для избранных.

В кафе «Гнездо Кукушкина» Хитроумов пришел перед самым открытием. На пороге его встретил Петр Скотницкий.

– Хэ, значит, из квартирных воров вы переквалифицировались в кооперативные! Растете, однако, растете, – Всеволод Львович был удивлен такой метаморфозой.

– А вы думали, что только у вас деловая жилка, – ответил за Петра Николай, выходя из подсобного помещения и поправляя на себе бабочку. – Что будете заказывать, уважаемый?

– Кофе, но только в той чашечке, из которой пил сам Кукушкин, – импресарио начал осматривать помещение.

– А у нас все кукушкинское, – с гордостью сказал Петр. – Столы, стулья, чашечки, ложечки и даже туалет. Поэтому вход в него стоит пятьдесят копеек. О, это великий человек! Его имя поднимает экономику города. Только благодаря ему делом занялись многие бездельники.

– Ладно, не трепись, ты хоть знаешь, что всем этим ты обязан мне, – небрежно бросил Хитроумов и сел на стол. – Все кооперативы, которые используют в рекламе имя Кукушкина, башляют мне проценты.

– Э нет, лучше служить имени, чем человеку, – возразил Петр и пересадил осторожно гостя на стульчик. – У нас с вами такого договора нет.

– Нет, уважаемый! – повторил Николай и поставил перед Хитроумовым кофе. – Мы сейчас в ладах с законом. Вы не представляете, какое это благо – быть в дружбе с законом!

– Значит, вы считаете, что это лучше, чем дружить со мной?! – переспросил угрожающе Всеволод Львович, брезгливо надпил кофе и поднялся с места. – Смотрите, братцы, чтобы вам не пришлось переименовать свое кафе в «Слезы Кукушкина».

Петр с поклоном открыл Хитроумову дверь, и тот ушел без оглядки.

Всеволод Львович был потрясен. Ему казалось, что все вокруг обворовывают его, пользуются его деловитостью и талантом без всякой благодарности. Проходя мимо бани, он несколько расслабился, прочитав объявление на дверях: «Ввиду того что баня перешла на полный хозрасчет и самофинансирование, у нас раздевалка общая». И совсем уж развеселился Хитроумов на остановке такси, прочитав на щите городской справки очень занимательную информацию: «Недавно созданному кооперативу забойщиков животных требуются хорошие шкуродеры по обслуживанию населения. Оплата труда сдельная в зависимости от количества обращающихся»…

Во Дворце культуры его ждали очередные сюрпризы. Возле главной гримерной, она же и комната президиума, в коридоре стояла очередь на прием к Кукушкину. Первой была молодая интересная женщина. Хитроумов строго спросил ее:

– Вы кто?

Женщина сначала немного удивилась, но, угадав в Хитроумове официальное лицо, бойко отрапортовала:

– Я работаю надувальщицей. Мы производим современные надувные подушки и матрацы. На наших матрацах можно не только лежать и спать, но и плавать. Но мы решили пойти дальше. В настоящее время мы работаем над технологией нового безвредного газа, благодаря которому на наших матрацах, словно на воздушном шаре, можно будет даже летать. Представляете, что это такое?!

– Ага, классическое надувательство. Что от нас требуется?

– Мы просим вас разрешить назвать этот новый газ «Мечтой Кукушкина».

– Разрешаю, продолжайте надувать дальше, – великодушно ответил импресарио и деловито кашлянул.

– Спасибо, гонорар мы перешлем позже. Из экономического эффекта, – обрадовалась женщина: она не могла поверить, что вопрос решился без бюрократической волокиты.

Следующей была дама эдак килограммов на двести пятьдесят.

– А вы где работаете? – опасливо спросил Хитроумов.

– К вашему сведению, нигде, – ответила она, тяжело пыхтя. – У меня – инвалидность. А пришла я к вам, чтобы от меня осталась хотя бы половина, а еще лучше – одна треть…

– Ну а при чем здесь Кукушкин? – не понял импресарио.

– Я хочу, чтобы он внушил мне отвращение к калорийной пище. Ведь за один раз я могу съесть двух кроликов, килограмм-полтора огурцов или помидоров. Икру я могу есть столовыми ложками. Вы знаете, я даже во сне есть хочу. Это какое-то наказание!..

– Да, уважаемая, с вами мы продовольственную программу никогда не выполним, – иронично хмыкнул импресарио и скривился, потому что от нее несло потом. – А где ваш муж работает?

– У меня работает не муж, а брат. Он второй человек в городе. Может, слышали фамилию Маршал? У меня, кстати, тоже маршальская фамилия, и я еще не замужем. Мужчины сейчас пошли такие мелкие – все по весу не подходят.

«Ого! Если она не врет, то ее брат заместитель мэра», – подумал Хитроумов и решил проверить, правду ли она говорит.

– Скажу вам по секрету, что у Кукушкина необычная болезнь: острейший хандрит недостаточности.

– Ой, а это как? – женщина немного испугалась.

– Кто больше даст, тому он больше поможет.

– Миленький, ну что вы меня учите жить? – успокоилась толстуха и, быстро вынув из сумочки конвертик, вложила его в карман Хитроумову. Затем шепнула: – Там имеется и мой телефончик. Если понадобится, сведу вас с моим братом.

– Можете не сомневаться, через месяц вы станете француженкой! – заверил Хитроумов и, поцеловав ее руку, сплюнул незаметно в сторону. – Проходите, пожалуйста…

Но дверь в гримерную он открыть не успел. Перед ним внезапно появилась дама приятной наружности и ехидно спросила:

– А почему вы не спрашиваете, где работаю я? – Это была Генриетта Степановна. – Я понимаю, что в церковном писании сказано: да не оскудеет рука дающего и да не отсохнет рука берущего, но только вы забыли о людях, наблюдающих за этим процессом.

– Что вам угодно, уважаемая? – растерянно спросил импресарио.

– Ей угодно, чтобы я ее отодвинула на несколько шагов в сторону, – сказала толстуха, и Генриетта Степановна, словно перышко, отлетела метров на пять. – Очередь надо соблюдать, мадам. Вы переступите через этот порог только тогда, когда я стану балериной.

Сестра Маршала попыталась пройти в «предбанник» гримерной, но ей одной половины двери было явно мало. Она застряла на пороге, чем вызвала злорадный смех Генриетты Степановны.

– Зря смеетесь над человеческим горем, – сделала ей замечание другая толстая женщина, стоявшая где-то посредине очереди.

– И это вы называете человеческим горем?! – фыркнула директор Дворца бракосочетания. – Жрете за десятерых, переводите продукты, а потом ползаете по врачам. Да вас легче убить, чем прокормить.

– Свое едим, а не ваше, – возмутилась еще одна дама, чуть поменьше габаритами.

Хитроумов, едва сдерживая смех, начал открывать вторую половину дверей. Ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы освободить из плена застрявшую. Сестра Маршала, охая, некоторое время подержалась за грудь, затем, тяжело посмотрев на смеявшуюся Генриетту Степановну, подала руку Хитроумову. Он нехотя подставил ей локоть, провел в приемную и усадил на диван, который с жалобным скрипом прогнулся под непривычным весом.

Всеволод Львович хотел зайти к Кукушкину, но дверь в комнату была закрыта. Он дернул за ручку сильнее и, постучав, сказал:

– Василий Васильевич, это я, ваш директор, откройте!

– Я занят и освобожусь не раньше, чем через час! – послышался Васин голос. – Что вам нужно? До представления еще много времени!

– Василий Васильевич, есть срочное дело! – настаивал Хитроумов. – Я бы не стал вас беспокоить…

– Пошли вы к черту со своими срочными делами, дайте мне отдохнуть!

Но Всеволод Львович добился своего: через минуту Кукушкин стоял перед ним в халате и испепелял его грозным взглядом.

В этой комнате со вчерашнего вечера Вася решил временно обосноваться, чтобы не ездить каждый вечер домой после утомительных двух, а то и трех представлений. Ванная и туалет здесь были, а навязчивые поклонницы обеспечивали его питанием.

– О, так вы не один! – обрадовался Хитроумов и бросился к дивану, на котором лежали две обнаженные девицы: брюнетка и блондинка. Остановившись у самой постели, он восторженно воскликнул: – Какая прелесть, Василий Васильевич! Классический треугольник! Так это то, что я люблю!

И импресарио с невероятной быстротой начал раздеваться. Девицы переглянулись, и брюнетка сказала блондинке:

– Он что, с цепи сорвался?

– Девочки, каждой – по стольнику… нет, по три за то, что меня обласкаете. – Хитроумов так спешил, что с брюк посыпались пуговицы. Оставив пиджак, рубашку и брюки на ковре, он в трусах нырнул под одеяло. Снимая с себя трусы, он вдруг вспомнил, зачем пришел к Кукушкину: – Василий Васильевич, в приемной вас ждет очаровательнейшее создание. Она сестра заместителя мэра города…

– И что я должен с ней делать? – удивленно спросил Вася.

– С нее надо снять приличный слой жира, если хотите улучшить свои квартирные условия, – ответил импресарио дрожащим от нетерпения голосом, обнимая и целуя девиц по очереди. – Комнаты три-четыре, к примеру, хотите? Господи, неужели это все мое!

Девушки хотя и не отличались особой моральной устойчивостью, все же были несколько шокированы.

– Извините, но я не продаюсь! – возмутилась блондинка, спрыгнула с кровати и направилась в ванную.

Ее примеру последовала брюнетка, подобрав с кресла свою одежду и одежду подруги.

– Куда вы, цыпочки? – умоляюще протянул руки Хитроумов. – Я могу удвоить, утроить вознаграждение!

– Что ж вы, Всеволод Львович, даже не представились? – захохотал Вася, с неподдельным интересом наблюдавший за этой сценой.

Импресарио лежал на спине, раскинув руки, и чувствовал себя несправедливо обиженным.

В это время в комнату ворвалась Генриетта Степановна. Увидев обнаженного Хитроумова, она остолбенела и пролепетала:

– Извините, но мы, кажется, уже где-то виделись.

– Возможно, – невозмутимо ответил импресарио, даже не шелохнувшись.

Кукушкин стоял возле двери, и Генриетта Степановна его сразу не заметила. Но когда обнаружила…

– Ах вот вы где, великий маг и волшебник! Вешаете лапшу на уши бедному люду? – налетела она на него, как коршун. – И вы думаете, что вам все это так сойдет! Нет, я вас… к ногтю!

– Здравствуйте, Генриетта Степановна, – вежливо поздоровался Кукушкин.

– Очень рад вас видеть. Вы сегодня такая привлекательная.

– Да неужели? – она была тронута его любезностью. – Спасибо, Василий Васильевич. Между прочим, вы когда-нибудь видели, чтобы я была на работе в домашнем халате? Ах да, вы же как-то мне что-то говорили о домашней обстановке…

Пока они обменивались воспоминаниями и любезностями, Хитроумов оделся, подошел к ним; поправил галстук и, поклонившись, представился:

– Разрешите познакомиться. Перед вами директор. Всеволод Львович. Прошу садиться. Я сразу понял, что вы пришли с деловым предложением.

Директор Дворца бракосочетания упала в кресло, сраженная наглостью Хитроумова. Через несколько минут она немного опомнилась и сказала Кукушкину:

– Итак, Василий Васильевич, как я поняла, вы с прежнего места своей работы самоуволились…

– Вы очень правильно поняли, – подтвердил импресарио.

– Но вы не все правильно рассчитали. Я вас не уволю ни под каким предлогом. Вы, дорогой Василий Васильевич, сможете это сделать только через суд.

– Ну что вы, милая, я не собираюсь с вами судиться, – заволновался Кукушкин и закурил. – А мою трудовую книжку можете оставить себе на память.

– Зато я собираюсь, если вы не вернетесь на свою работу. Более того, я организую против вас митинг. Митинг эмансипированных женщин! Я разоблачу вашу мафию. Слава Богу, сейчас все позволено.

– Вы этим ничего не добьетесь, – Всеволод Львович тоже закурил. – Наш авторитет неотразим. Мы укрепляем экономику города.

Генриетта Степановна, заметив их обеспокоенность, усмехнулась:

– Я бы вам сказала, что вы укрепляете, но уж больно неприятно об этом говорить. Вы прекрасно знаете, что ваш успех дутый и рассчитан, мягко выражаясь, на наивных и доверчивых. Но кто вам позволил, Василий Васильевич, не имея специального медицинского образования, заниматься лечением?

– А я занимаюсь не лечением, а исцелением, – ответил Вася. – И я не виноват, что вы не видите разницы. Ни один врач-психотерапевт не в состоянии сделать то, что могу я. Да, да, именно я!

Хитроумов одобрительно покачал головой.

– Ну что ж, значит, вы считаете, что дураков на вашу жизнь хватит, – вздохнула Генриетта Степановна. – Очень жаль. В таком случае я постараюсь вам доказать обратное. Поверьте, мне ничего не остается. Только не вздумайте, Василий Васильевич, меня снова купить. Ваши деньги, которые вы мне подарили, я внесла на расчетный счет Дворца. Мы ведь сейчас на полном хозрасчете. А сейчас извините, но мне пора. До свидания, шарлатаны! – Она поднялась с кресла и решительно вышла из комнаты.

 

Глава 6

Два дня у Хитроумова и Кукушкина прошли в тревожном ожидании. Они ждали обещанного митинга. А на третий день в городской вечерней газете вышел фельетон под названием «Как лечить голову». Автором фельетона был муж Валентины Михайловны. Газету принес в гримерную к Васе Лунин. Кукушкин обрадовался его появлению:

– Иван Дмитриевич, где же вы столько пропадали?

Они обнялись, как старые и хорошие друзья.

– Василий Васильевич, вы теперь у нас самый популярный человек. Вот полюбуйтесь, о вас даже в газетах пишут. Весь город – словно растревоженный улей. О вас говорят и спорят на каждой автобусной остановке. Пожалуйста, поинтересуйтесь.

Кукушкин не любил читать не потому, что ленился, хотя и этот факт имел место. Ему просто не хотелось засорять свою прекрасную память чем попало. Но о себе он прочитал с интересом.

В фельетоне речь шла о его «уникальных» способностях и возможностях, которые автор не очень-то деликатно ставил под сомнение. Все было написано в сердитом и даже злом тоне. Много раз употреблялось слово «шарлатан».

– Это тот случай, когда свобода слова идет во вред обществу, – мрачно сказал Вася и брезгливо бросил газету на пол. – Если в фельетоне вместо юмора и сатиры зависть и оскорбления, это не фельетон, а поклеп. Этот автор, как его, В.Кривошеев, считает, что если это его уму непостижимо, значит, это невозможно вообще. Ладно, давайте-ка лучше выпьем шампанского, вы же мой гость.

Вася достал из холодильника бутылку, из серванта – два фужера и поставил на журнальный столик.

– Я, конечно, с вами с удовольствием, но вам же на сцену, – напомнил гость.

– Ничего, это будет очень к стати! – задумчиво сказал хозяин гримерной и выстрелил пробкой в потолок. – Это будет сегодня выстрел из пушки, но не по воробьям, а по человеческой низости! Ну что ж, В.Кривошеев, ты еще придешь ко мне с повинной…

В это время в гримерную вбежал Хитроумов. Увидев сидящего в кресле Лунина, он замер на пороге:

– Как это понимать, неужели за нами пришли?

– Ну что вы, Всеволод Львович, я уже, благодаря вам, не работаю в ОБХСС. Я теперь – в уголовном розыске.

– Слава Богу, – перекрестился импресарио и подошел к столу.

– Всеволод Львович, у меня есть тост, – сказал Кукушкин и принес третий фужер. – Давайте выпьем за смех! За смех над врагами и друзьями, над больными и здоровыми. Как видите, у нас интереснейшая компания: первый – вор, проходимец и жулик, второй – шарлатан, а третий – честный легавый. Сегодня я буду смеяться над всеми и даже над собой!

– Спасибо за комплимент, – обидчиво сказал Всеволод Львович, посматривая настороженно на Лунина. – Скажите, Василий Васильевич, что вы задумали?

Вася молча осушил свой бокал и небрежно отставил его в сторону. Затем он начал готовиться к представлению.

В зрительном зале, как всегда, не было куда яблоку упасть. Даже Лунину места не нашлось, и он стоял за кулисами возле Хитроумова. Но никто даже не подозревал, что Кукушкин в ответ на оскорбительный фельетон в прессе приготовил всем ошеломляющий сюрприз.

Те, кто смотрел его выступления неоднократно, а таких было немало, знали, что каждый раз он начинал оригинально. Но сегодня…

– Здравствуйте, земляки! – поздоровался он со зрителями просто и скромно. – Вы не заметили, что в поликлиниках нашего города сократились очереди? Ну, я не виноват, что вас волнуют только очереди в магазинах. Так вот, как вы думаете, сколько один врач может за день принять больных? Вероятно, не больше тридцати. Так почему вы решили, что я могу лечить одновременно по тысяче человек?! Причем со сцены, магической силой слова?! Почему многие считают: чем даром лечиться, лучше лечиться моим даром? Увы, некоторые печатные органы, глас народа, так сказать, считают мой дар обыкновенным шарлатанством. Сами понимаете, что после этого я не чувствую за собой морального права лечить вас. А посему я навсегда покидаю сцену.

Вася поклонился и быстро ушел за кулисы.

Некоторое время зал ошеломленно молчал. Многие читали фельетон, но не придали ему никакого значения. Поэтому поступок кумира был для них как гром среди ясного неба.

По залу прокатился возмущенный ропот, затем со всех концов послышались выкрики: «Клевета!», «Пасквиль!», «Долой писак!». Все зрители поднялись и начали дружно аплодировать и скандировать: «Ку-куш-кин, вернись!», «Ку-куш-кин, вернись!»

Но Вася закрылся в гримерной на ключ и никого не впускал.

…Только через полтора часа зрители начали расходиться. На сцене за кулисами остались только Лунин и Хитроумов. Иван Дмитриевич был потрясен неожиданным поступком Кукушкина, а Всеволода Львовича начинала бить мелкая дрожь, как только он вспоминал о том, сколько проданных билетов ему придется принять обратно.

 

Глава 7

На следующий день с самого утра в редакции вечерней газеты затрещали телефоны. Главный редактор собрал срочное совещание. Вопрос один: как газете выйти с честью из создавшейся трудной ситуации. Но совещание было прекращено буквально через несколько минут, когда члены редакции увидели из своих окон собравшийся многотысячный митинг. Такого поворота событий никто не мог предвидеть.

Движение на улице, на которой находилась редакция, было полностью остановлено. Поток митингующих не прекращался. Транспортная связь с целым жилым микрорайоном прервалась.

– Короче, ищите автора фельетона и утрясайте этот скандал, – распорядился главный редактор и закурил. – Все свободны!

Через несколько секунд на квартире Василия Степановича Кривошеева зазвонил телефон. Сегодня у него был выходной, и он без всякого желания поднял трубку.

– Вы хоть понимаете, Василий Степанович, что вы натворили?! – послышался встревоженный голос заведующего отделом культуры газеты. – Зачем вы пишете о том, чего не знаете? После вашего фельетона кооператив каких-то шарлатанов угрожает нам предъявить судебный иск о возмещении ущерба на сумму до ста тысяч рублей. Начальство грозит разогнать всю нашу редакцию. В городе – громадный скандал. Алло, вы слышите меня?…

Василий Степанович потряс головой. Такая внезапная информация всполошила его, и он не знал, что ответить.

– А зачем же вы печатаете то, чего не понимаете?! – наконец сказал он в свое оправдание, задумчиво покачав головой.

– В общем так, Василий Степанович, вы заварили эту кашу, вы ее и расхлебывайте, иначе я за последствия не ручаюсь. Слышите, срочно приезжайте в редакцию! Лично я был против вашего фельетона, это вы уболтали главного. Он требует вас срочно! А пока вы будете добираться (уверяю вас, это будет очень нелегко), я займусь текстом опровержения, которое вы подпишете…

– Что, вы хотите, чтобы я извинился публично перед этим проходимцем?! – возмутился кандидат психологических наук. – Да не бывать этому никогда! Да он компрометирует нашу науку вообще!

– Василий Степанович, прошу вас, срочно приезжайте, – уже умолял его завотделом. – Вы это объясните не мне, вам будет кому это объяснять, уверяю вас…

После этого разговора Василий Степанович заказал по телефону такси и начал одеваться. Через полчаса он уже был возле редакции. Но выйти из такси ему пришлось гораздо раньше. Увидев большое скопление городского транспорта и громадный поток людей, он долго не мог понять, что происходит. Но когда увидел плакаты с требованием публичного извинения перед Кукушкиным, долго не мог прийти в себя. Он был настолько ошеломлен, что даже решил вернуться домой. Но все же убежденность в своей правоте заставила его протолкаться сквозь толпу и зайти в редакцию. Как только он появился, его сразу же провели в кабинет главного редактора.

Так недружелюбно Кривошеева еще нигде и никогда не встречали. От подобной «гостеприимности» ему еще больше стало не по себе. Главный долго смотрел на него какими-то мутными глазами, наконец, тяжело вздохнув, сказал:

– Василий Степанович, я вашу просьбу удовлетворил, дав добро на публикацию вашего знаменитого фельетона. Теперь вы удовлетворите мою. Думаю, вы не похудеете, если подпишете вот эту маленькую ерунду. – Он положил в конце стола страницу с текстом и добавил: – Ознакомьтесь, пожалуйста.

Кандидат наук даже не стал читать опровержение.

– Извините, я не стану служить лжеистине, – категорично сказал он.

– Простите, а вы разве не видели, какое количество народа требует от вас этого?! – вкрадчиво спросил редактор. – Так пойдите на улицу и объясните им это сами.

– Это толпа одураченных людей. Фанатики. Люди, которые не могут жить без бога. Будто толпа разъяренных болельщиков на стадионе, готовых разодрать друг друга ради своих кумиров. Нельзя идти на поводу у низменных чувств…

– Послушайте, а кто вам сказал, что я с вами не согласен! – редактор начинал злиться. – В противном случае я бы не допустил публикацию вашего фельетона. И, представьте себе, меня никто бы не заставил! Это-то вы понимаете?

Василий Степанович молчал, но всем своим видом показывал, что его рука не поднимется подписать то, что противоречит его убеждениям.

Недолго раздумывая, редактор позвонил своему вышестоящему начальству:

– Алло, Иван Петрович, автор фельетона отказывается подписать извинение, – он ждал ответа несколько секунд.

– В таком случае подпишите его сами, а этого психолога-юмориста гоните прочь и не подпускайте его больше к редакции на пушечный выстрел! – услышал редактор и сразу положил трубку.

– Я вас больше не задерживаю! – сказал он Кривошееву так, будто выстрелил ему прямо в лоб чем-то липким и неотмывающимся.

Василий Степанович никак не отреагировал на нервную вспышку редактора, спокойно встал и поразительно вежливо ответил:

– Спасибо за внимание, извините, до свидания!

Главного редактора это привело в ярость, и он с трудом удержался, чтобы не запустить в него чем-нибудь тяжелым…

Вечером Василий Степанович позвонил своей бывшей жене домой:

– Слушай, Валя, тебе не кажется, что, удовлетворив твои амбиции, я нажил себе очень много врагов?!

Она поняла, что речь идет о фельетоне, потому с глубокой досадой сказала:

– Эх, Вася, Вася… Да не стоишь ты даже мизинца Кукушкина. Какой же ты кандидат психологических наук, если не мог предусмотреть такой реакции. Мы ждали митинга против шарлатанства, а получили – против себя. Какой позор, моя директриса места себе не находит…

– Значит, по-твоему, я еще и виноват?

– Интересно, а кто же? Разве я писала этот дурацкий фельетон?

– А кто меня об этом просил?

– Я тебя просила только наладить с ним контакт, а не печатать то, в чем ты ни фига не смыслишь! – почти прокричала Валя в трубку. – А ты?… Что, слюнки от зависти потекли?!

– Ты знаешь, мне кажется, что я очень правильно сделал…

– Что ты правильно сделал?!

– Я очень правильно сделал, что вовремя развелся с тобой, – буркнул он и сердито бросил трубку.

Валентина Михайловна долго слушала короткие гудки, затем в отчаянии заплакала. Она чувствовала себя одинокой и несчетной.

После публикации извинительного текста в вечерней газете сторонники таланта Кукушкина несколько успокоились. Но Генриетта Степановна не сложила оружия. Она решила обратиться к более известным и компетентным лицам. Перебрав в памяти всех своих знакомых ученых, позвонила профессору института психологии, академику Петру Петровичу Петровскому.

– Уважаемый Петр Петрович, как вы смотрите на такое явление, как Кукушкин? – начала она осторожно.

– Уважаемая Генриетта Степановна, на такое явление я вообще не смотрю, – весело ответил он.

– О, у вас сегодня хорошее настроение, очень приятно…

– Чего не скажешь о вашем настроении. Генриетта Степановна, вам надо было пойти на сегодняшний митинг, и вы бы зарядились хорошим настроением минимум на месяц.

– Вы хотите сказать, что участвовали в сегодняшнем… митинге?! – она чуть не сказала: балагане…

– А что здесь удивительного. Я, конечно, непосредственно не принимал участие, но слушал и наблюдал с удовольствием. Таких трогательных и искренних речей я никогда не слышал! Представляете, многотысячная толпа честно и открыто защищала одного человека. Причем дозволенными методами… А при истинной демократии за основу берется мнение большинства, даже если оно и ошибочно.

– Я не согласна с вами, то есть с мнением этого большинства.

– Лично я в этом ничего вредного не вижу, – подчеркнул профессор, поняв, что она хотела найти в нем своего единомышленника. – А что вас так беспокоит?

– К сожалению, Петр Петрович, меня беспокоит то, к чему вы совершенно равнодушны, – вздохнула Генриетта Степановна. – А я так рассчитывала на вашу помощь.

– Если вы, уважаемая, готовили мне роль Василия Степановича Кривошеева, то действительно напрасно. Я никогда не стану людям мешать верить в чудо! Это не гуманно. Да и, в конце концов, это их право…

После этого разговора она закрылась на кухне и закурила. Ей хотелось понять себя. Всячески пыталась успокоиться, смириться с поражением, но чувство гордости заставляло искать выход. Ведь должно же быть единственно правильное решение, которое может принести ей победу!

После долгих раздумий Генриетта Степановна пришла к выводу, что она неравнодушна к Кукушкину. Стыдно было думать об этом, но расстаться с этой мыслью ей не удалось до самого утра.

А утром она позвонила Кукушкину домой. Ей нужна была только победа, даже ценой уступок и унижений. Но его телефон молчал, и она решила снова ехать во Дворец культуры.

Всеволод Львович был в трансе. Второй день он уговаривал Кукушкина возобновить выступления, но безуспешно. Более того, Вася даже отказался отработать перенесенные представления. Второй день он находился в гримерной и никого не пускал. Переговоры велись через закрытую дверь. Единственное, что позволил ему Кукушкин, так это бросить в открытую форточку несколько экземпляров вечерней газеты, в которой было напечатано публичное извинение перед ним.

– Вот что, дорогой мой гастролер, – наконец не выдержал импресарио, – если вы не хотите соблюдать условий нашего трудового договора, тогда платите неустойку. Я не намерен из-за ваших капризов терпеть убытки!

– Согласен, – ответил Вася с постели, на которой он лежал во фраке, и рассмеялся. – Убытки перекройте моей зарплатой! Но если этого будет недостаточно, у меня еще кое-что сохранилось из ваших сбережений!

Хитроумова передернуло. Он долго молча ходил по приемной, будто искал пятый угол в квадратной комнате. И наконец нашел.

По контракту сегодня был день зарплаты. Вызвав по телефону срочно кассиршу, которая работала в кооперативе по совместительству, он отправил ее в банк за деньгами. Через час они уже были готовы выплатить Васе зарплату.

– Василий Васильевич, откройте, пожалуйста, дверь кассиру и получите свой добросовестно заработанный гонорар! – вежливо окликнул его Всеволод Львович и тихо постучал.

– Заходите, дверь открыта! – ответил Кукушкин, уже сидя в кресле и покуривая. Хитроумов пропустил кассира вперед, затем с улыбкой зашел сам и с протянутой рукой поспешил к Васе. Пока они обменивались рукопожатиями, кассирша достала деньги, расходный ордер и положила на стол.

– Напишите, пожалуйста, сумму прописью, поставьте сегодняшнее число и распишитесь в получении, – с волнением сказала женщина и дрожащей рукой протянула получателю шариковую ручку.

Кукушкин спокойно расписался и посмотрел на три пачки не распечатанных пятидесятирублевых купюр. Затем одну из них надорвал и дал несколько ассигнаций кассиру.

– Ой, вы так добры, спасибо! – женщина от радости покраснела и несколько раз всхлипнула. Перед уходом она долго кланялась и желала многих лет жизни дарителю.

Оставшись наедине с Кукушкиным, Хитроумов подчеркнуто сказал:

– Василий Васильевич, я считаю, что со мной работать можно. Гонорары я плачу приличные. Но если вас они не устраивают, подумаем, как их увеличить.

– Хорошо, Всеволод Львович, о своем решении я вам сообщу завтра, – ответил Вася и спрятал деньги в карман пиджака, который висел на спинке кресла. – А сегодня мне еще нужен выходной. Всех денег не заработаешь, а душевный покой важнее.

Кукушкин захотел отметить свой день зарплаты с кем-нибудь из своих проверенных любовниц. С Любой решил порвать навсегда. Олю он поклялся не беспокоить до конца своей жизни. Оставалась только Вита. При мысли о ней у него сжалось сердце, и ему показалось, что он по ней соскучился.

– Пожалуйста, вызовите мне такси, – попросил он Хитроумова и начал переодеваться.

В театре он Виту не застал и сразу же поехал к ней домой. Увидев Кукушкина на пороге своей квартиры, Вита бросилась ему на шею. Она сначала обцеловала ему все лицо и лишь потом провела его в свою комнату. Только сейчас Вася почувствовал, что она его любит, как кошка. Из ее мыслей он понял также, что она была беременна от него на втором месяце.

– Ты хочешь мне родить потомка?! – Кукушкин нежно погладил Виту по животу. – Ну что же, я согласен. Материальное обеспечение гарантирую.

– Если я даже и соберусь рожать, то не для тебя, а для себя, – с гордостью ответила она и оттолкнула его руку. – И ничего мне от тебя не надо. Мне достаточно, если я буду тебя видеть хоть раз в месяц. И не обманывай себя и других, все равно ты не сможешь любить только одну женщину. Ты Кукушкин, а это значит…

– Кстати, сегодня у меня праздник. Сегодня у меня зарплата! – весело сказал он и выложил перед ней на стол все полученные деньги. – Это для твоего будущего сына! Половину положи на книжку.

Вита в изумлении села на диван и долго смотрела на деньги. Она, конечно, и раньше не сомневалась в щедрости Кукушкина, но чтобы до такой степени…

– Слушай, Василек, так ты же можешь содержать целый гарем. Нет, ты не человек, ты демон-соблазнитель! Но сколько б ты не старался, из тебя все равно не получится ни мужа, ни отца. Ты вечный любовник. Тебя это не пугает?

Кукушкин рассмеялся, поднял Виту на руки и начал кружиться с ней по комнате.

Она была невероятно счастливой:

– Люби меня, Кукушкин, люби! Люби сегодня, сейчас. Я не хочу думать, что будет потом. Я хочу твоей любви, я хочу страдать только из-за тебя! Люби, люби, люби!..

Генриетта Степановна прождала в приемной Кукушкина до вечера. Она все время представляла, как будет признаваться ему в любви и извиняться перед ним. Каждый продуманный ею эпизод отрепетировала неоднократно, удивляясь своим внезапно открывшимся актерским способностям, но чем ближе было к вечеру, тем больше она остывала. Наконец ей надоело ждать, и она решила оставить ему записку.

Но тут она случайно посмотрела на себя в зеркало. «Господи, да кому ты нужна, старая дура! – в ужасе подумала она, испугавшись своего лица. – Так это еще на тебе полпуда пудры и всякой прочей дряни. А если это все смыть?! Нет, что-то здесь не то, по-моему, это зеркало какое-то кривое. Утром я была очень даже ничего. Господи, и что только время не делает с человеком! Ладно, хватит ныть, от волнений и переживаний ты лучше не станешь», – решила Генриетта Степановна и с улыбкой подмигнула сама себе.

 

Глава 8

Роберт Михайлович Маршал, юрист по образованию, имел собачий нюх на деловых людей. Собственно, собак он любил больше, чем людей, хотя на работе ему приходилось строить из себя великого человеколюба. Личная жизнь у него, можно смело сказать, не удалась. Первый раз он женился четверть века тому назад. Только через год совместной супружеской жизни ему стало известно, что его жена была наркоманкой. Но развелся он с нею гораздо позже, когда продвинулся по служебной лестнице благодаря тестю.

Последующий его брак был еще менее удачным, хотя выгод от него получил немало. Второй его тесть занимал солидное положение в городе, и с его помощью Маршалу удалось получить кресло мэра одного из районов. Вскоре после этого он узнал, что его жена супружеской верности предпочитает разврат. Местные внутренние органы разоблачили подпольный «Клуб независимых женщин», в котором она была активным участником. Пустив в ход все свои связи, Роберт Михайлович погасил скандал практически без потерь. Правда, ему пришлось (без всякого сожаления, между прочим) пожертвовать женой, переселив ее в отдаленные места на Крайнем Севере.

Третий раз Маршал женился очень осторожно. В жены он на этот раз взял скромную деревенскую девушку. Нельзя сказать, что она его осчастливила, но домохозяйка и служанка из нее получилась отменная. Ни о какой любви речи, конечно, не могло быть, так как каждый из них знал, на что идет. Жена его получила прописку и превосходную квартиру, а он всегда был сыт и «выглажен». Любовь Роберт Михайлович, естественно, искал на стороне, а жена закрывала на это глаза, что вполне его устраивало.

Родила ему жена единственную дочь, и недавно они отметили двойной праздник: совершеннолетие дочери и свою хрустальную свадьбу. На торжество были приглашены все лучшие люди города, среди которых впервые оказался и Хитроумов. Правда, Всеволод Львович был приглашен сестрой Маршала Екатериной Михайловной, но это ничего не меняло: случайные гости в этом доме не появлялись.

Подарки принимались только из чистого золота в форме ювелирных изделий. Лишь особо приближенные к семье Маршалов преподносили конверты с наличными. Хитроумов подарил дочери перстенечек с изумрудом, а родителям – набор миниатюрных золотых чайных ложечек. По этой причине он оказался в числе самых почетных гостей и сидел за столом рядом с Робертом Михайловичем.

После довольно длительного застолья Маршал пригласил его в свою бильярдную покурить. Роберт Михайлович предложил ему сыграть партию на желание. Хотя Хитроумов неплохо играл в бильярд, но согласился с некоторым опасением, так как плохо представлял, какие желания могут возникнуть у этих «всемогущих людей.

Партия была упорная, хотя разговор начался достаточно дружелюбно.

– Всеволод Львович, так что за человек этот ваш Кукушкин? – спросил соперник, промазав довольно легкий шар.

Всеволод Львович сначала забил «подставку», затем у него довольно удачно получился «дуплет», и только после третьего забитого шара он ответил:

– Работать с ним можно, хотя, Роберт Михайлович, человек он опасный.

Кий в этой партии Маршалу уже не пришлось взять; последние пять шаров были забиты подряд.

– Даже опаснее, чем вы? – спросил Маршал спокойно. – Вы обыграли меня всухую, так что я выполню ваше двойное желание.

– Я хочу, чтобы вы мне дважды пожали руку, – вежливо сказал гость, не скрывая, что это для него важнее всего.

– Ну что же, приятно иметь дело с таким соперником, – хозяин с улыбкой пожал ему руку и даже похлопал по плечу.

– Может, хотите реванш?

– Спасибо, реванш я беру в другой игре, – ответил Роберт Михайлович и достал из буфета две рюмки и бутылку коньяка. – Я рад, что с вами познакомился. Если не ошибаюсь, вы работали директором ресторана?

– Ошибаться, Роберт Михайлович, не позволяет вам ваша ответственная должность, – подчеркнул Хитроумов, принимая от него наполненную рюмку.

– Хорошо, что вы это понимаете. Если так и дальше пойдет, то, думаю, наше взаимопонимание перерастет в дружбу.

Они чокнулись и выпили до дна. Хитроумов радовался, что наконец-то он попал в «высший свет», но только неведомо ему было, какая роль ему уготовлена…

Кукушкин решил продолжить сотрудничество с Хитроумовым. Правда, он оставлял за собой право в любой момент прекратить его, предупредив, разумеется, за две недели. Такое соглашение устраивало Васю, но никак не удовлетворяло импресарио. Поэтому Всеволод Львович решил закабалить его.

Однажды он отсутствовал во Дворце целый день и появился только к вечеру изрядно навеселе.

– Василий Васильевич, все дела на время к черту, пора заняться вашим бытом! – весело сказал он.

Кукушкин понял, что речь идет о каком-то приятном для него сюрпризе. Хотя и осознавал, что бескорыстно Хитроумов никогда и ничего не делает, но даже не стал прослушивать его мысли.

После второго выступления Всеволод Львович привез его на своей машине в тихий «аристократический» район города. Они приехали смотреть Васину новую квартиру.

– Шестьдесят метров полезной жилой площади вам достаточно? – спросил импресарио, как только они вошли в прихожую.

– И сколько я вам за это должен?

– Если я вам завезу завтра-послезавтра еще и мебель, то примерно месяцев два поработаете бесплатно.

– Оплатить это никак нельзя?

– Василий Васильевич, вы же знаете, что я джентльмен и люблю пользоваться заработанными деньгами. Я не признаю ворованное.

– В таком случае, почему вы решили, что я соглашусь жить в этой явно ворованной хатенке? – спросил Вася, хотя светлая и просторная трехкомнатная квартира ему очень понравилась.

– Ну что вы, все по закону. – Всеволод Львович достал из кармана ордер и торжественно вручил ему: – Пожалуйста, живете, радуйтесь и набирайте вес.

Кукушкин, прочитав свою фамилию на ордере, некоторое время колебался, но все же взял его в руки. В это время на окне прозвенел телефон, который Вася заметил только сейчас. С удивлением он поднял трубку:

– Алло…

– Здравствуйте, Василий Васильевич Кукушкин! – послышался мягкий мужской голос. – Поздравляю вас с новым жильем.

– Здравствуйте, спасибо, а?…

– С вами говорит Роберт Михайлович.

– Простите, но я вас не помню.

– Это неважно. С вами наверняка сейчас стоит рядом Всеволод Львович, и он вам представит меня заочно. До свидания!

Вася положил трубку и спросил у Хитроумова:

– А кто такой Роберт Михайлович?

– С вами, Василий Васильевич, говорил сам народный слуга! – ответил импресарио, подняв указательный палец. – О, он умеет служить народу…

– В том смысле, что служба позволяет ему жить за народный счет? – спокойно сказал Кукушкин, с удовлетворением осматривая очередную комнату.

– Эту квартиру, наверное, должна была получить какая-то честная рабочая семья, а он…

– Ошибаетесь, Василий Васильевич, такими квартирами не балуют рабочие семьи.

– Короче, раньше были подпольные революционеры, а сейчас подпольные миллионеры, – пошутил Вася и, с поразительным равнодушием пожав руку Хитроумову, добавил: – Так как там в вашей конституции говорится: все наше, только умей взять?!

– В нашей конституции, Василий Васильевич, в нашей, – поправил его импресарио и вынул из кармана пиджака маленькую бутылочку коньяка…

Через два дня Кукушкин переселился в новую квартиру.

Вася считал, что заслужил это жилье если не по закону, то по праву, так как закон не может предусмотреть права всех и во всех случаях жизни. С мебелью Хитроумов ему, конечно, тоже угодил на все сто процентов. О таких арабских гарнитурах он мог только мечтать, ничего подобного, вероятно, не видел даже грузчик Гриша.

В этот же день, вечером, к нему пришел человек, которого он узнал сразу. Это был тот самый мужчина с колючим взглядом, с которым Вася встретился на сцене на первом своем представлении. Еще тогда Кукушкин понял, что он для него небезопасен…

– Вот я и пришел, когда счел это необходимым, – сказал неизвестный, как только переступил порог квартиры. – Не ждали? Ну, привыкайте, теперь я буду часто навещать вас неожиданно. Мы же с вами договаривались встретиться наедине и поговорить…

– Кто вы? – спросил Кукушкин, когда тот зашел в гостиную без приглашения.

– А вы узнайте из моих мыслей.

– В хаосе ваших мыслей сам черт руки и ноги сломает…

– Вот именно, что черт сломает, а вы нет! – засмеялся нежданный гость, завистливо рассматривая квартиру. – Впрочем, вы тоже хорош гусь, хотя многие считают, что вы не из нашего мира, почти божество. Я же принципиальный противник какого бы то ни было обожествления.

– Мне кажется, что вы даже против цивилизации…

– Правильно, я против цивилизации вообще! Она ведет человечество в пропасть. Да, в пропасть, и больше никуда. Человек, искушенный бесовскими желаниями, губит природу. Губит все живое на земле!

– Понятно, вы неудачник, – догадался Вася и закурил.

– Возможно. Но я не считаю себя неудачником. Неудачником меня называют приспособленцы. Зато народ, то есть честные люди, меня считают истинным философом и мудрецом. А я считаю себя тем человеком, которому приспособляться не позволяет совесть и честь. К вашему сведению, я даже вегетарианец. Ведь вы, мясоеды, едите трупы! Жрали бы уж лучше живых поросят и прочих других животных – и то честнее было бы…

После этих слов Кукушкин вздрогнул и почувствовал тошноту.

– Что, страшно?! – снова рассмеялся гость, приглаживая свои седые длинные волосы. – А убивать живое и хищнически поедать – не страшно? Хорошо же устроился на земле человек – царь природы! И главное, находит всему оправдание. Вам не кажется, что это вопиющая несправедливость?!

Кукушкин молчал и курил. Он чувствовал себя подавленным и даже чем-то провинившимся перед этим несчастным философом.

– Молчите, – неизвестный заговорил мягче и тише. – И хорошо, что молчите. Другой на вашем месте уже выставил бы меня за порог, а вы еще терпите. Значит, у вас еще есть интеллигентность. Поверьте, в наше время это очень большая редкость! А таких, как я, обычно отправляют в психушку или в тюрьму. Чтобы не ворошил совесть. И правильно – кому это нужно?!

– Что вы от меня хотите? – спросил Вася и опустился в кресло, вдруг почувствовав слабость в ногах. – Садитесь, пожалуйста. Может, хотите выпить?

– Спасибо, я люблю стоять. Только благодаря тому, что я мало сижу и лежу, меня обходят стороной болезни вот уже полвека. А пью я только кипяченую воду и настои из трав. Я бы с удовольствием пил и сырую воду, но ваша любимая цивилизация лишила меня такой возможности.

Только сейчас Кукушкин обратил внимание на то, что его таинственный гость был довольно крепкого телосложения. Одет аккуратно. Лицо продолговатое и достаточно привлекательное, глаза хоть и небольшие, но жгуче-черные и пронзительные.

– Вы женаты? – спросил Вася и сразу почувствовал какую-то неловкость.

– Василий Васильевич, зачем тиражировать таких, как я?! – Гость отошел к окну и пошире открыл балкон. – Извините, но вы курите соусированный табак… Лучше я останусь в единственном экземпляре. Я, конечно, не против размножения, но уж больно мне не хочется, чтобы мои дети страдали в вашем цивилизованном кошмаре.

– Так что вы хотите от меня? – повторил свой вопрос Кукушкин, затушив окурок в шикарной хрустальной пепельнице.

Неизвестный долго молча смотрел в окно, затем, не оборачиваясь, ответил:

– Я хотел бы пожить у вас некоторое время. Площадь и средства ваши позволяют, остается только ваша добрая воля.

– А вам что, негде жить? – Вася решил, что он пошутил.

– Представьте себе, да. Я нигде не прописан и нигде не работаю. Меня содержат добрые люди, а в благодарность за это я их развлекаю. Вроде шута. И когда чувствую, что уже начинаю надоедать, ищу себе других… Но я многое умею делать и работаю с удовольствием. Могу строить и разрушать, могу сходить на базар и приготовить любое блюдо, могу успокоить человека и избавить его от многих стрессов. Короче, я очень многое могу. Единственное, чего я никогда не смогу, так это убивать в прямом и переносном смысле. Так что, мне кажется, вам хотя бы в первое время я не помешаю. Может, даже наоборот.

– Извините, но я вам не верю, – как ни пытался Вася настроиться на его мысли, ничего не получалось. – Ведь были же у вас когда-то родители?! И жили же вы где-то раньше?!

Гость походил задумчиво по комнате, потом, разминаясь, сделал несколько странных приседаний на одной ноге и после глубоких вдохов и выдохов ответил:

– Василий Васильевич, за один вечер я всего вам не расскажу о себе. У меня очень интересная и богатая биография. Но я вам обещаю, что постепенно вы все узнаете. А сейчас – хотите, я поведаю вам, что вас ждет в ближайшее время?

– С удовольствием послушаю, – иронично согласился Кукушкин.

– Вас купят и продадут. У вас будет слава до тех пор, пока вы будете развлекать толпу. Но скоро, очень скоро вас пригласят некоторые мужи в свои шикарные квартиры, на свои королевские охоты. И тут вы сорветесь. Вы увидите своими глазами то, что вам не позволено видеть по рангу. И вы не сможете стать их человеком. И за это вас начнут преследовать. Вас даже постараются лишить жизни, чтобы оставить от вас один символ…

– Не очень-то счастливое будущее вы мне пророчите, – озадаченно сказал Вася и впервые мысленно услышал от гостя единственное слово: «сынок».

Неизвестный об этом подумал так нежно и выразительно, что даже сам вздрогнул, но тут же внутренне напрягся и заставил себя говорить совсем о другом, будто боялся раскрыть какую-то очень важную тайну:

– А вы красивый, мужчина. У вас, наверное, была очень красивая мать.

Кукушкин промолчал. Он вдруг почувствовал, что присутствие нежданного гостя становится приятным ему. Васе даже показалось, что перед ним родной и близкий человек.

– Так как, Василий Васильевич, насчет вашей доброй воли? – напомнил неизвестный.

– Что?… Конечно, конечно, – встряхнув головой, ответил хозяин квартиры и поднялся с кресла. – Живите у меня сколько вам угодно.

– Василий Васильевич, но у меня за душой – ни миллиона, – шутя предупредил обрадованный гость.

– Ничего, ваше несчастье мой желудок как-нибудь переварит, – сострил Вася в ответ. – С деньгами даже дурак умный. К вашему «ни миллиона» я кое-что добавлю. Но все же как мне вас называть?

– Просто отцом, если вам так удобно…

Кукушкину стало удивительно хорошо, и он, улыбаясь, сказал:

– А вы знаете, я согласен, пусть будет хоть какой-нибудь отец, чем никакого. Если вы мне и мать найдете, я не стану возражать.

 

Глава 9

На следующий день Кукушкин решил навестить своих бывших сотрудниц и кое-кому отомстить. Причем месть его была весьма оригинальной.

Валентине Михайловне Вася отомстил золотым браслетом за фельетон, который, как он потом понял, был написан не без ее участия. Она покраснела, как невинная деревенская девушка, и даже забыла, что в таких случаях говорят.

– А я чо, я ничо, – пролепетала она.

Галочке Кукушкин подарил французские трусики на «молнии».

– Ой, Вась Васевич, какая прелесть! – растаяла она у него на глазах. – А откуда вы знаете мой размер?

– Галочка, ваша попочка даже снилась мне ночами, так что ничего удивительного…

Другим сотрудницам, которые перед ним ничем не провинились, он вручил дешевые безделушки. Зато Генриетте Степановне Вася преподнес особый подарок – чек на пять тысяч рублей и свои заметки на тему: «Как строить отношения между супругами в условиях полного хозрасчета».

Директора Дворца бракосочетания сначала бросило в холодный пот, когда она увидела на пороге своего кабинета Кукушкина. Но когда она прочитала на чеке сумму, ей показалось, что у нее появилась умопомрачительная температура.

Все ее мысли Васе были вполне понятны. К тому же он вспомнил ее недавние слова о том, что женщинам нужно прощать, и великодушно сказал:

– Уважаемая, мне так скучно без вас. Вы были ко мне так добры, мне было с вами так интересно…

– Василий Васильевич, а я к вам приходила и прождала напрасно почти до вечера. Я х-хотела перед вами извиниться и, не поверите, признаться в любви. Я понимаю, что вам это до лампочки… – тихо заговорила она, опустив голову. – Понимаю, что рассчитывать на взаимность глупо, но, не взыщите, так уж устроена женщина…

Так Кукушкин отомстил за перенесенные обиды. Он чувствовал себя победителем. С женщинами только так и надо. Их только посади на колени, а на голову они сами…

Но на такие незначительные эпизоды Кукушкин мало обращал внимание. Он прекрасно знал, что впереди его ждут события намного масштабнее. Ему хотелось, чтобы они побыстрее пришли в его жизнь, потрясли и перевернули все вокруг, потому что жить становилось скучно.

Немаловажным событием стало его личное знакомство с Маршалом. Роберт Михайлович воспользовался приглашением Хитроумова и посмотрел выступление, о котором слышал раньше много лестных отзывов. Никак в этот вечер. После представления он нашел Кукушкина в гримерной и предложил отвезти его домой на своей «Волге» с персональным водителем. Наступил момент, когда возникла необходимость наладить прямой контакт.

– О, раньше слуги народа жили за Волгой, а сейчас ездят в «Волгах», – иронично сказал Вася, садясь в машину. – Диалектика.

– Как народный избранник, я люблю только то, что не чуждо моему народу, – самодовольно ответил Маршал и решил сесть рядом с ним. – Достоинство начальника не в том, что он делает, а в том, что не делает. Знаете пословицу: «Глупым – счастье от безделья, умным – горе от ума»? Так вот, глупых понять можно, потому что они знают, чего хотят. А чего хотят умные?…

Водитель гнал машину, не обращая внимания на дорожные знаки и светофоры.

– И чего, по-вашему, хотят эти самые умные? – спросил Вася.

– Каждодневной революции. Сегодня, видите ли, их не устраивает то, что было вчера. А завтра их не устроит то, что есть сегодня. Покой, видите ли; им только снится. Зато этот его величество покой нужен глупцам! Еще как нужен! И чихали они на всякие революции. Ведь даже самая маленькая, бескровная революция без мордобития не обходится. А зачем драться, Василий Васильевич, когда можно все разделить по возможностям? По потребностям, конечно, не получится – на всех не хватит поровну. Зато условно мы все равны! – Маршал захохотал и положил руку на плечо Кукушкину: – Вот и мы с вами равны… перед законом. Правда, у каждого из нас свои законные возможности. Думаю, вы в этом уже убедились сами. Кстати, вы собираетесь меня приглашать на новоселье?

– Роберт Михайлович, все в вашей власти…

– Нет, извините, моя власть на вашу гостеприимность не распространяется.

– В таком случае поехали хоть сейчас, – Вася понял из мыслей Маршала, что им предстоит деловая беседа.

Позже он убедился, что водитель держал в голове его новый адрес. Оказывается, Маршал все запланировал: «Ну что ж, Хитроумов тоже когда-то был уверен, что сможет приручить меня», – мысленно засмеялся Вася.

В гостиной Кукушкина их ждал шикарно накрытый стол. Ужин приготовил Васин «отец». Они застали его в очень странной позе на диване. В одних трусах, невероятно скрюченный, он сидел на руках и был неподвижен, как статуя.

– Что это у вас за лягушка? – удивленно спросил Маршал и дотронулся до него, а когда понял, что это живой человек, испуганно отскочил. – Тьфу ты черт!

– Добрый вечер, земляне, – сказал «отец», не шелохнувшись. – Я вам приготовил ужин. Ешьте себе на здоровье.

Роберт Михайлович потряс головой и, ничего не понимая, спросил снова:

– Кто это?

– Мой отец, – ответил спокойно Кукушкин и открыл бар со спиртными напитками. – Что будем пить?

Маршал пригладил ладонью свои густые седые волосы, вытер узковатый вспотевший лоб и плюхнулся в кресло.

– Давайте водочки, – вздохнул он, с неприязнью поглядывая на «отца». – Он что у вас, из психиатрички сбежал?

– Не обращайте внимания, Роберт Михайлович, мой отец не из нашего мира, – успокоил его хозяин квартиры и поставил на стол хрустальный графинчик с водкой.

Они опрокинули по две рюмашки, закусили и вышли на балкон перекурить. Разговор Маршал начал осторожно:

– Василий Васильевич, вы нужны не только народу, но и его власти.

– Чтобы укрепить власть власти над народом? – спросил Вася.

– А я сам вышел из низов…

– Естественно, ведь буржуазии у нас сейчас нет.

– Но власть у нас действительно народная, – повысил Маршал голос, давая понять, что он не любит, когда его перебивают: – Другое дело, что наш народ любит преувеличивать. Если из какой-то мухи можно сделать слона, то сколько, представьте себе, можно сделать слонов из человека. Вот как вы думаете, Василий Васильевич, что такое правда?

– Правда она и есть правда, и ее ни с чем не перепутаешь, – ответил Кукушкин, подчеркнуто помахав сигаретой, которой угостил его гость.

– Правда, дорогой, это то, о чем не говорят вслух. Только у дураков нет своей правды, поэтому им нужна общая правда. Зато у каждого мыслящего человека есть своя правда, которую он и отстаивает всю жизнь.

– А почему, я не понял, о правде не говорят вслух?

– А зачем мне слышать о вашей правде, которая мне не нужна и которая мне известна? – быстро последовал ответ.

– А мне кажется, Роберт Михайлович, что правда – это гораздо проще и яснее. Вот, к примеру, мне понравилась сигарета, которой вы меня угостили – это и есть правда. Как вы считаете, я имею право на свое мнение перед властью?

– Конечно, но, уверен, что вы не всегда воспользуетесь этим правом.

– Почему?

– А если б моя сигарета была отвратительной, вы бы мне сказали об этом вслух? – с улыбкой спросил Маршал.

– Нет, Роберт Михайлович, правда – это то, что вы никогда не курили и не курите отвратительные сигареты. Разве я не прав?

– Тут вы правы, – ответ Маршалу понравился, и они вместе дружно рассмеялись.

Услышав о Кукушкине, Роберт Михайлович решил, что это именно тот человек, который может его спасти от возмездия за все его грехи. Он прекрасно понимал, что, в случае его разоблачения, нести кару придется самому. И никто не станет мараться, чтобы его защитить. Поэтому необходимо всех держать на контроле…

– Василий Васильевич, я буду с вами короток и откровенен, – сказал Маршал, выбросив окурок вниз на клумбу. – Вы довольны своей квартирой?

– Само собой, – с благодарностью ответил Кукушкин.

– Квартира и мебель – это мой вам подарок. Если хотите, завтра получите «Волгу». Последнюю модель. Мне от вас нужны будут только некоторые дружеские услуги. Я повторяю, всего лишь дружеские.

«Значит, Хитроумов меня обманул, – подумал Вася и покачал головой. – Ну что ж, главное – что мне это известно. Ай да Всеволод Львович, как он красиво меня обвел вокруг пальца! Преподносить такие подарки за чужой счет – неслыханная наглость, и по джентльменским законам за что надо отвечать…»

Кукушкин уже знал, в чем будут заключаться будущие «дружеские услуги» Маршалу, поэтому, не задавая никаких вопросов, ответил:

– Я согласен.

– Но вы хоть знаете?…

– Да, знаю, – твердо повторил он, – вы мне сами только что об этом подумали.

Роберт Михайлович сегодня впервые поверил в чудеса. А ведь раньше он был уверен, что на чудеса способны только люди с реальной властью.

 

Глава 10

Семья Маршала готовилась к свадьбе, которая должна была состояться через две недели. Роберт Михайлович для своей единственной дочери ничего не жалел. Свадьбу спланировал провести в течение трех дней. На первый день, пятницу, была намечена регистрация брака в Центральном Дворце бракосочетания и пир в лучшем зале ресторана. В субботу это событие решено было отметить дома в кругу близких и приближенных. А в воскресенье планировался вылет в Крым заказным спецрейсом.

На все это торжество Маршал выделил двадцать пять тысяч, рассчитывая, что расходы вполне окупятся свадебными подарками. Но, готовясь к свадьбе, он не забывал и о своей главной затее, которую назвал «защитный вариант». Ему доподлинно было известно, что многие люди, которые его окружали и от которых зависела его дальнейшая судьба, были с подмоченной репутацией. И теперь с помощью Кукушкина Роберт Михайлович собирал на каждого компрометирующие материалы.

Два первых досье он завел на начальника внутренних дел Захарчука и прокурора города Властолюбченко. Можно сказать, что они были друзьями. Часто встречались в выходные дни, бывали друг у друга дома. Но дружба эта основывалась на довольно практичных принципах: «Хорошо только то, что хорошо кончается» и «Дружба дружбой, а табачок врозь».

Вот в ком абсолютно был уверен Роберт Михайлович, так это в Рушмане Семене Миновиче, которого он вытянул из рядовых прорабов в управляющие строительным трестом. Рушман, естественно, сумел красиво отблагодарить своего протеже, построив ему шикарную дачу за государственный счет в пригородных северо-западных лесах. Но чтобы она никому не бросалась в глаза, он распорядился прибить на ней дощечку с надписью «Дом лесника» и приставил к ней сторожа с ружьем и двойным окладом. Семен Минович знал, что Маршал любил, когда ему взятки преподносят с фантазией.

Вот на эту дачу Захарчук и Властолюбченко были приглашены Робертом Михайловичем на воскресенье. С утра планировалась охота, потом – финская баня, а после обеда – легкий стол с видеофильмами, элементами стриптиза и современного секса. «Француженок» пообещал привезти с собой Вася Кукушкин.

Но охота получилась неудачной. Кроме грибников, в лесу не оказалось никакого зверья. Захарчук с досады пристрелил двух ворон и повесил их над дверью бани Маршала.

Зато баней они наслаждались почти три часа. Влажный и сухой пар, березовые и мятные веники, бассейн, а потом чешское пиво и рыбный балык – это было весьма недурственно.

Но такого волшебства, какое они увидели после «легкого пара», не помнил даже Роберт Михайлович. Тут уж вовсю постарался Кукушкин. Он пригласил вокально-хореографический квартет «Не омрачай воспоминаний». Правда, исполнительницам уже было далеко не по девятнадцать, зато они никому не дали повода усомниться в своей профессиональности. Девочки выдали все, на что они были способны. Музыкально-световая фантазия и свобода эротических действий пленили мужчин так, что они забыли, на каком свете находятся.

Гвоздем камерной развлекательной программы была песня в исполнении полуобнаженных чаровниц. Ведущим и, само собой разумеется, режиссером-наставником был непревзойденный жизнелюб Вася Кукушкин.

Никакого секрета, конечно, здесь не было. Грех – он и в Африке грех. Просто Кукушкин хотел установить хотя бы приблизительно размеры того моря грехов, в котором уже успели искупаться Маршал, Захарчук… А вот Властолюбченко еще не совсем утонул в этом море. Постоянно прослушивая его мысли, Вася чувствовал его сопротивление. Прокурор считал, что он честный семьянин и должен ненавидеть распущенность. Ему, конечно, было приятно видеть стройных фей в прозрачных голубых накидках, от волшебных прикасаний которых он вздрагивал. Но когда ему приходилось закрывать глаза от невероятного наслаждения, перед его глазами представала статья уголовного кодекса о разврате.

«Прав тот, кто утверждает, что законы для того, чтобы их нарушать, – рассмеялся мысленно Вася и подвел к прокурору руководительницу квартета, которая могла творить эротические чудеса. – Ну что ж, гражданин, возглавляющий органы надзора за соблюдением законности, сейчас мы посмотрим, что для вас нравственность и мораль».

Прокурор Властолюбченко сопротивлялся соблазну очень упорно. Видать, не зря он дослужился до старшего советника юстиции.

«Нет, нет, я порядочный человек!» – кричал он молча сам себе, но продолжал сидеть в кресле-качалке с закрытыми глазами и таял от приятных ощущений.

«Я тоже порядочный, люблю всех по порядку», – ответил ему мысленно Вася и продолжал дирижировать «выступлением девочек» языком собственной мимики и жестов.

«Что вы делаете со мной, я же однолюб!» – мысленно обратился Властолюбченко к руководительнице квартета, которая его обвораживала не душой, а своим условно одетым телом.

«А вы знаете, я тоже однолюб – люблю только женщин», – молча просмеялся Кукушкин и глянул в сторону Маршала и Захарчука.

О, там был полный матриархат! Трио соблазнительниц решительно сломало сопротивление могущественных представителей власти и превращало их просто в слабых мужчин. Причем делало это так, что о близости двоих и речи не могло быть. Клиенты выдыхались в преждевременных оргазмах, к чему и стремились участницы квартета. Они не хотели иметь от своей прибыльной работы дополнительные хлопоты и отвращение.

И вот прокурор наконец почувствовал, что у него может наступить изнеможение.

– Прекратите немедленно этот!.. – громко сказал он сидя, так как встать у него уже не было сил. Слово «разврат» он все же не промолвил из чисто человеческой благодарности. – В противном случае, девочки, я вас всех арестую, – пробормотал он с суровой нежностью.

«Девочки» решили, что это импровизированная шутка, и продолжали свою работу. Но Властолюбченко ударил ногой по столу и скомандовал:

– Захарчук, я вам приказываю арестовать этих простиком!

– Ну что вы, какие же они… Они добросовестные пчелочки, – Кукушкин попытался защитить квартет.

– Извините, Владислав Николаевич, арестовать их у меня нет ни сил, ни законных на то оснований, – ответил Захарчук и по-отцовски погладил по голове девицу, стоявшую у его ног на коленях.

Маршал посадил одну из девиц себе на колени и начал поить ее шампанским и кормить шоколадом.

– Красотулька, труженичка ты моя, – говорил он ей так ласково, как никогда не говорил ни одной из своих трех жен, – если б ты работала у меня, я тебя непременно повысил бы в должности. Эрудиция и опыт у тебя – феноменальные.

– Прекратите! – вскипел прокурор и наконец поднялся на ноги. – Роберт Михайлович, вы отдаете себе отчет?!

– Послушай, Властолюбченко, пошел ты, мягко выражаясь, кобыле на трещину, – ответил ему спокойно Маршал и продолжал любезничать с девицей.

– Кто здесь хозяин – ты или я?

Две другие участницы квартета ублажали Захарчука, не обращая внимания на крикуна.

Властолюбченко оттолкнул от себя улыбающуюся руководительницу квартета, которая активно пыталась его успокоить, и заорал не своим голосом:

– Послушайте, простикомы, если вы сейчас же не уберетесь отсюда, я вас завтра вышлю в такие отдаленные места, откуда не возвращаются!

– Так не возвращаются или не развращаются? – с насмешкой переспросил Маршал.

– Вы меня слышали, простикомы, или нет?! – грозно напомнил Властолюбченко.

– Как вы смеете оскорблять порядочных женщин! – вскрикнула руководительница квартета и выдала ему пощечину. – Пошли, девочки, из этого жлобятника!

Участницы квартета вскочили, как по команде, и пошагали за своей руководительницей. По всему видно было, что дисциплина у них на профессиональном уровне. Через две минуты они уже ждали в машине Кукушкина, привезшего их в это дикое и безлюдное место.

– Зря вы их так, – хмуро сделал замечание Кукушкин прокурору и направился к выходу. – У вас, видать, баня забрала много сил…

Спустя несколько секунд Вася уже вез приглашенный квартет обратно. Переодевались на ходу. Вечер был испорчен. Выступление сорвалось. Руководительница негодовала:

– Куда ты нас притарабанил, Кукушкин?! Чтобы я с тобой еще раз имела дело! Да я лучше на панель пойду!..

– Ага, Вася, ты нас больше не вози в общество, которое разлагается, – поддержала ее первая подчиненная.

– Да, киса, зачем нам эти полуживые трупы, – отозвалась вторая. – Ты нам должен забашлять за вредность.

Третья промолчала: она понимала, что у нее работа хоть и потная, но не пыльная.

– Да я лучше на одну зарплату жить буду… Да я лучше со своим бывшим мужем-пьяницей сойдусь, – продолжала негодовать руководительница, но вынуждена была на время умолкнуть, так как в блузе ее голова застряла.

Наконец подала свой голос и третья подчиненная:

– Слушай, телка, а чего ты мычишь. Сама молока не даешь, доишь только козлов – еще и рычишь на них.

Кукушкину понравилась ее откровенность, и он открыл «бардачок», в котором лежала стопка бумажек разного достоинства.

Руководительница, заметив деньги, мгновенно успокоилась, затем с радостным визгом схватила их и начала делить: крупные купюры, естественно, отобрала себе, а остальные небрежно бросила на заднее сиденье и королевским голосом обронила:

– Девоньки, пока я жива, вы обеспечены!

– Мы будем верить тебе до последнего нашего зуба, – ответила третья подчиненная, которой достались самые мелкие гроши.

…А на даче Властолюбченко терпеливо выслушивал язвительные упреки в свой адрес.

– Сто лет тебя знаю, но не предполагал, что ты такой ханжа, – говорил ему Маршал и от досады нажимал на шампанское. – Ты испортил нам настроение.

– А он мне всю жизнь его портит, – поддержал Маршала Захарчук, выкуривая одну за другой сигарету. – Возомнил, что ему все позволено. Представляешь, Роберт Михайлович, даже я, генерал, не могу себе такого позволить.

Прокурор молчал и думал об анонимных материалах, лежащих в его столе вот уже более года. Это были сигналы на преступные деяния Маршала и Захарчука. Он и раньше догадывался, что за ними – немало квартирных и других махинаций. Но ему было понятно и другое – бороться против этих акул у него не хватит ни сил, ни власти.

 

Глава 11

Никто, кроме Кукушкина, не знал, что на даче Маршала была вмонтирована видеокамера и последняя встреча записана на видеомагнитофон. Но Васе еще не было известно, где Роберт Михайлович хранил подобные видеофильмы. Наверняка в тайнике находилось много такого, что могло бы заинтересовать Лунина. По этому поводу Кукушкин и решил встретиться с Иваном Дмитриевичем и посоветоваться.

Но на следующий день, после представления, Кукушкин случайно обнаружил, что за ним установлена слежка. Чтобы в этом убедиться окончательно, он сделал несколько кругов вокруг Дворца на подаренной Маршалом «Волге» и отправился домой. По дороге его преследователи сменялись дважды. А возле его нового дома прохаживались двое дюжих парней, с которыми ночью лучше не встречаться.

Приятное и одновременно тревожное волнение овладело Кукушкиным. Он понимал, что вошел в большую игру, о чем и мечтал раньше. Приятно было, что его охраняют, но тревожно становилось от мысли, что он попал в поле зрения таких людей, играть с которыми, как с Хитроумовым, будет нелегко.

Дома, как обычно, Васю ждал вкусный ужин, приготовленный «отцом». Но есть сегодня Кукушкину совсем не хотелось. Чувствовал усталость. Он подождал, когда «отец» закончит свою очередную «йогистику», и спросил:

– Давно те двое шатаются возле нашего дома?

– Меня ваша жизненная суета не интересует, – ответил квартирант, перейдя на глубокие вдохи и выдохи. – Ваша жизнь – это джунгли, где есть свои хищники и травоядные. А я всего лишь наблюдатель.

«Странный человек, – подумал Вася. – Никакой от него пользы и никакого вреда, не живет и не умирает, никому не мешает, но и помощи от него не жди. Мыслит явно с отклонениями, но и шизофреником назвать нельзя. Но самое удивительное то, что его мысли почему-то невозможно прослушать. Очевидно, он обладает какой-то противоборствующей реакцией».

Ночью Кукушкина разбудил «отец». Вася долго не мог понять, в чем дело.

– Василий Васильевич, телефон звонит.

– А вы сами не могли поднять трубку? – простонал Кукушкин и, с трудом поднявшись, подошел к аппарату. – Алло, кому это не спится в ночь глухую?

– Василий Кукушкин? – спросил его мужской голос.

– Ну и что с этого? Вы не могли узнать об этом утром?… – Вася уже разозлился, что ему прервали красивый сон.

– Извините, Василий, но вы мне должны сто тысяч, – неизвестный голос сделался угрожающим.

– А почему только сто, а не целый миллион? – Кукушкин решил, что над ним кто-то пошутил. – Мошенники должны делиться между собой добычей.

– Предупреждаю вас, будете торговаться – вам же обойдется дороже, – грозно предупредил неизвестный и добавил: – Даю вам на размышление три дня. Напоминаю, если хотите, чтобы у вас осталась голова на плечах, советую не торговаться со мной. До свидания!

Вася некоторое время слушал короткие гудки, но не страх, а неудержимый смех вдруг разобрал его. Он громко расхохотался и долго не мог успокоиться. Затем упал на ковер с трубкой в руке и начал кататься.

– Что с вами, Василий Васильевич? – спросил его с олимпийским спокойствием «отец» из своей комнаты.

Вася внезапно перестал смеяться и насторожился. Он неожиданно обнаружил, что ему почти неведомо чувство страха.

– Послушайте, черт побери, как вас все-таки зовут?

– Вы же знаете, что у меня – ни имени, ни кола, ни двора, – ответил спокойно «отец» голосом робота.

– Отец мой родной, а вы видели когда-нибудь в лицо шантажиста, рэкетира?

– Я не знаю, кто это такие.

– А смерти боитесь?

– Всех нас родила земля и всех нас заберет обратно. Смерти и рождения не существует, есть только разновидность существования дураков во времени.

«Поговорили. С этим аскетом с абстрактным построением мозгов пообщаешься. А все же он чем-то развлекает. Кто он?» – с этим вопросом Вася не мог уснуть до самого утра. Более того, он съел все, что было приготовлено ему на ужин. Пошли в ход даже припасы из холодильника. Кукушкин удивился, откуда у него появился такой зверский аппетит. К восходу солнца в хлебнице не осталось ни крохи даже тараканам. Насытившись, Вася нырнул с головой под одеяло и проспал до обеда.

Перед представлением Кукушкин заехал к Вите в театр. Остановился он специально с противоположной стороны здания и зашел в ее костюмерную через дворы со служебного хода. Она его уже ждала с неприятной вестью.

– Ну наконец-то! – воскликнула Вита и со слезами бросилась ему на грудь. – Где ты столько пропадал, гад ползучий?! Искуситель подлый…

Пока она плакала, из ее запутанных мыслей Вася понял, что ее тоже шантажировали. Значит, им занялись серьезно.

– Кукушкин, забери… забери деньги обратно! – рыдала она. – Они… он сказал мне по телефону, если я на тебя не повлияю, они тебя… убьют!

– Ничего они не сделают! – разозлился Вася и начал ее трясти. – Слышишь, ничего! И успокойся.

– Оставь меня в покое, прошу тебя, я хочу иметь нормального ребенка и больше ничего, – Вита достала из стола толстый пакет. – Забери свои деньги и уходи навсегда…

– Предательница! И это вся твоя любовь?! – взорвался Кукушкин и заметался по комнате, затем схватил ее за руку и потащил к выходу. – Пошли!

– Куда ты меня… я же на работе! Меня же режиссер изнасилует!

– С сегодняшнего дня твой режиссер будет насиловать только твою бабушку. И вообще, я сегодня на тебе женюсь! – решительно сказал он и крепко прижал ее к своей груди. – Успокойся и никого не бойся, моя дурочка.

В его объятиях Вита немного успокоилась, затем уцепилась руками за его шею и тихо, всхлипывая, произнесла:

– Если так, я согласна. Ребенок будет твой, ты не волнуйся…

Спустя полчаса они уехали. Кукушкин специально вел себя вызывающе, так как хотел показать своим преследователям, что он никого не боится. Впрочем, «хвоста» на этот раз за ним не было. Перед выступлением Вася позвонил из своей гримерной Лунину и попросил срочно приехать к нему. Он почувствовал в себе невероятные силы и желание побороться со своими врагами. Тем более что он с детства мечтал о романтических приключениях.

– Вита, Виточка, Виктория, ты же моя победа! – повторял он, поднимая себе настроение и успокаивая свою невесту.

И она ему поверила больше, чем себе, хотя раньше ей не раз приходилось разочаровываться в мужчинах.

После второго представления Кукушкин попросил Хитроумова уйти с глаз долой и закрыл гримерную на ключ. Вита и Лунин уже ждали его за столом и пили кофе. Им предстоял секретный разговор. На подносе рядом с третьей чашкой лежали какие-то три миниатюрных предмета, похожие на пуговицы.

– Что это? – спросил Вася и начал пить приготовленный для него кофе. – У-у, какая вкуснятина!

– А это, уважаемый Василий Васильевич, электронные подслушиватели, – ответил Иван Дмитриевич. – Я отыскал их в гримерной и ванной. Думаю, что это еще не все. Так что вам большой почет и уважение.

– Что вы говорите! Ай-я-яй, – Вася почувствовал прилив гордости. – Не каждый может удостоиться такой чести.

– Василек, я боюсь за тебя, – взволнованно сказала Вита. – За тобой следят, как за шпионом.

– Не бойся, дитя мое, ты под надежными мужчинами, – неудачно пошутил Вася и чмокнул свою чашку. – Мы с Иваном Дмитричем кастрируем каждого, кто посмеет нарушить наши мирные и демократичные желания. Я прав, Иван Дмитриевич?

– Да, Василий Васильевич, вы правы, я знал, что вы меня обязательно позовете… на свою свадьбу, – поправил на себе штатский пиджак майор. – Эх, если бы мой семейный опыт и кулинарные знания да объединить с вашими возможностями, то к пенсии я дослужился бы до генерал-рядового. Правда, погон еще не придумали для такого чина…

– Извините, так вы кулинар или милиционер? – спросила его Вита.

– А черт его знает… Представляете, я мечтал попасть в милицию с детства, но так как мне всегда хотелось есть, я закончил кулинарное училище. А в милиции я после армии.

– И сколько же вам лет?

– Полвека существую и четверть века охраняю ваш покой, – Лунин немного пригрустнул.

– Плохо охраняете, – угрюмо сказал Кукушкин. – Вот именно по этому вопросу я и хотел с вами посоветоваться.

Вася вскочил на ноги, быстро подошел к двери и выплеснул остатки кофе в замочную щель, в которую подглядывал Хитроумов.

За дверью послышался грохот и звон разбитого стекла. Это Всеволод Львович отскочил, ошпаренный, и завалился на журнальный стол, где стояла настольная лампа. Он стонал и корчился от боли и злости.

 

Глава 12

Секретный план Кукушкина, оглашенный в присутствии Лунина и Виктории, заключался в следующем: Маршала они разоблачают на второй день свадьбы его дочери, когда все почетные и уважаемые гости будут у него дома; Маршал, в свою очередь, безусловно, будет искать защиты у своих могущественных друзей, на которых хранит тайные досье; Маршал никогда не станет тонуть в одиночку, а окружающие его «соратники» в свою очередь побоятся вытаскивать его из трясины, рискуя замараться, вот тут и сработает, был уверен автор плана, принцип: «воровали вместе – и отвечать вместе», и Роберт Михайлович пустит свои тайные досье в ход.

Вася был очень уверен в успешном осуществлении своего плана. А тут и фортуна, можно сказать, обернулась к нему лицом. Маршал пригласил Кукушкина на охоту. Присутствовали снова Захарчук и Властолюбченко, несколько человек из мелкого начальства, которых брали обычно для того, чтобы они загоняли гончими псами дичь в ловушку, ну и некоторые незнакомые Васе лица, о которых не принято было говорить персонально, зато каждому из них предоставлялось право встречать дичь и стрелять первым.

И хотя Кукушкину тоже дали ружье и патроны, ему была отведена Робертом Михайловичем роль наблюдателя. Вася принялся за свое дело с удовольствием, ибо чувствовал, что он скорее выстрелит в любого из охотников, нежели там в какую-то зверюшку. Чаще всего он вертелся возле Захарчука, выслушивая его тайные мысли. К обеду ему стало ясно, что генерал настолько ненавидит и боится прокурора, что готов утопить его в ложке охотничьей ухи. Властолюбченко, в свою очередь, остерегался Захарчука и его связей, но ждал удобного случая «повесить его, зарвавшегося, на первом же суку». Но пока ему в этом мешал Маршал. Этот человек с длинными руками между ними был как бы связующим и временно примиряющим звеном. Нельзя сказать, что сам Властолюбченко был чист перед законом, как горный хрусталь, хотя он и считал себя ангелом по сравнению с другими. Он всего-навсего устроил свою дочь в институт по телефонному звонку, спас своего зятя от трех лет тюрьмы за хулиганство, имел квартиру, в которой было всего на одну комнату больше, чем положено, ну и прочие мелочи. Правда, взяток он не брал. Не давали. Иначе неизвестно, как бы он себя повел.

Охота началась после легкого завтрака. Охотники разбились на четыре группы. Мелкое начальство с верными собаками послали глубоко в лес выгонять дичь. Представителей органа надзора и карательного органа отправили на фланги, ну а обладавшие правом на первый выстрел расположились в кустах за поляной. Среди них, конечно, был и Маршал, при котором Кукушкин состоял как адъютант.

Только к обеду они услышали приближающийся лай собак. Вася увидел, что на поляну выбежало несколько зайцев, быстро снял с плеча ружье и прицелился.

– Спокойно, Василий Васильевич, – Маршал отвел рукой ствол его ружья в сторону, – не волнуйтесь, здесь есть кому стрелять. Ваша задача стрелять мысленно. Вы ничего не скажете мне дополнительно о Захарчуке?

Кукушкин вынул из ружья патроны и лег на спину.

– Недавно он через жену получил взятку в пятнадцать тысяч, – спокойно ответил он, глядя на облака.

– Ух, гад, это наверняка за трехкомнатную квартиру, которую он у меня выклянчил неделю назад для особо отличившегося сотрудника, – нервно отреагировал Роберт Михайлович и сплюнул.

– Нет, за ту квартиру он получил двадцать тысяч лично.

– Ух, наглец, а за что ж эта?

– Его жена замяла одно уголовное дело об изнасиловании, спекулируя именем своего супруга. Недавно у вашего Захарчука был даже семейный скандал по этому поводу.

– Ах, черт! Вы знаете, Василий Васильевич, – чертыхнулся Маршал, – и до меня доходили слухи, что она трясет городскую торговлю похлеще ОБХСС. Ну, баба – гром и молния! Да, такую жену иметь с одной стороны – хорошо, но с другой…

– А что – с другой, с другой стороны – тоже хорошо, – засмеялся Вася. – В случае чего на нары загремит она.

– Фу, Василий Васильевич, как вам такое могло в голову прийти. Женщину – в тюрьму?! Да вы что!.. А в принципе вы правы, – ехидно хихикнул Роберт Михайлович.

Кукушкин прислушался к мыслям Маршала и понял, что скоро он поручит ему следить за женой Захарчука. «Этого еще не хватало – следить за женщиной, унижаться до такой степени! – разозлился он. – Впрочем, ничего не поделаешь, такие подарки, как трехкомнатная квартира, арабская мебель, „Волга“, да и такие охоты – надо отрабатывать».

– Вы, наверное, прочитали мою просьбу, Василий Васильевич? – спросил его собеседник.

– Да, Роберт Михайлович, – Вася согласился сразу, потому что у него на этот счет возникли и свои планы.

В зайцев никто не стрелял. Несколько выстрелов загремело лишь тогда, когда из лесу выскочили два перепуганных лося. Убили только одного, второму дали уйти. Хотя и ему осталось бродить по лесу не больше недели.

Убитое животное жарили на костре. Как в древние времена. Обед на свежем воздухе, на лоне природы, да еще в такой солидной компании и с рюмкой чистой водочки успокаивал нервы. Каждый чувствовал себя хозяином земли, несмотря на то, что охота происходила в запрещенной зоне.

Это был воистину охотничий пир. К вечеру Вася Кукушкин узнал о пирующих столько, что все это у него не укладывалось в голове. Он даже на время забыл, что должен запоминать тайные мысли каждого, чтобы потом доложить о них Маршалу…

Вечером Кукушкин поехал к Лунину домой. Ему захотелось поделиться своими впечатлениями, от которых у него поднялось давление. Казалось, еще одна такая охота и такой пир – и можно идти прямо к психиатру. Впрочем, лучше сразу в клинику, где побывал недавно Хитроумов.

Иван Дмитриевич случайно оказался дома.

– Майор, готовьте квитанцию! – выкрикнул Вася с порога.

– Какую еще квитанцию? – Лунин был несколько удивлен его приходу, но сразу поздоровался с ним за руку и провел в свою комнату. – Так что вас привело ко мне?

– Во-первых, я хочу уплатить вам штраф, – ответил гость, присаживаясь в мягком уголке. – Кстати, вы вправе принимать штрафы?

– Знаете, как-то не приходилось. Вы первый мне это предлагаете. Вот если бы я брал взятки, которые мне предлагали, я сейчас ходил бы в золоте или в фуфайке. Так за что вы хотите уплатить штраф?

– За охоту в запрещенном месте. И хоть я лично не стрелял, но жареного лося ел и водку пил.

Лунин догадливо усмехнулся и сказал:

– В таком случае, если вы так уважаете закон, внесите через сберкассу в бюджет государства определенную сумму, которую вы считаете нужной, и ваша совесть будет чиста. Но я уверен, хотя мыслей читать и не могу, вы пришли не для этого, – хозяин положил на стол сигареты и поставил пепельницу.

Закурив, Кукушкин спросил:

– Скажите, майор, как у вас насчет мужества?

– А у вас? – будто передразнил его Лунин.

– Можете мне не верить, но я смерти не боюсь. Клянусь: если вы сейчас застрелите меня на месте, я и глазом не мигну.

– В таком случае, вы, извините, дурак, – майор закрыл дверь, чтобы их не подслушали.

– Возможно, – Вася был невозмутим. – Я и сам над этим часто думал. Вот вы честный, а если быть точнее, чистоплюй. Но честность, согласитесь, это не профессия, а качество. Качество, конечно, нужное. Но только побеждает ложь… Умная честность…

– Василий Васильевич, вы хотите сказать, что моя честность не умная?

– А давайте мы это проверим…

– У вас есть такой прибор? – усмехнулся Лунин.

– У меня есть идея, которая вам, служителям законности, может показаться бредовой.

– И которая неприменима на практике?! – хозяин достал из бара бутылку сухого вина, две рюмочки и сел рядом с гостем.

– Поверьте, Иван Дмитриевич, – продолжал уже с каким-то фанатичным увлечением Кукушкин, размахивая руками, – сегодняшняя охота во мне все перевернула…

– Верю и вижу, – Лунин наполнил рюмки. – Вы похожи сейчас на монаха, который решил порвать со своим заточением и вырвался первый раз в цивилизованный мир.

– Вы сделали очень удачное сравнение! – воскликнул Вася. – За ваше здоровье! – Его рука машинально схватила бутылку со стола, и он выпил несколько глотков вина прямо из горлышка.

Хозяин сделал вид, что ничего не заметил, хотя ему показалось, что его гость не совсем здоров.

– Я предлагаю всяких там жуликов, мошенников, спекулянтов и, само собой разумеется, взяточников не сажать в тюрьму. Убийцы, бандиты и насильники подходят только под вышку. Но зачем нам изолировать деловых людей?! Это же бесхозяйственность! Как может разумное общество разбрасываться своим интеллектуальным потенциалом…

– Вы правы, Василий Васильевич, – сказал Лунин и надпил вино.

– Вот видите, вы меня понимаете… – обрадовался гость и снова начал пить вино из горлышка, как воду.

– Вы были правы, дорогой мой, когда говорили, что ваша идея мне покажется бредовой, – уточнил майор.

Кукушкин раскашлялся и поставил пустую бутылку на пол. Потом вытер губы рукавом рубашки и начал отстаивать свое мнение:

– Поймите, вы, юрист от кулинарии, на каждый закон всегда найдется противозакон, и для умных людей нарушить ваш закон не составляет труда. А еще проще – обойти его! Слышали такое выражение: умные люди тоже ошибаются, когда это нужно. Так давайте быть умными и ошибаться, когда это будет нужно нам!

– Это вы мне говорите? – майор внимательно посмотрел на возбужденного Кукушкина.

– А кому же еще, – Вася уже начал раздражаться. – Вот представьте себе: через пару лет вы идете по улице, видите новый жилой дом и читаете на табличке такую надпись: «Этот дом построен на подпольные деньги гражданина Хитроумова. Простим его за то, что он сошел с ума». Или такая надпись: «Этот детсад построен на взятки, полученные работниками Минздрава. Народный отдел образования благодарит взяткодателей за заботу о подрастающем поколении и сочувствует тем взяткополучателям, которые не дожили до открытия этого детского учреждения».

– А о Маршале вы еще ничего не придумали? – Лунину вдруг стало интересно и смешно. – Ведь за его деньги можно наверняка отгрохать целый Дворец спорта.

– Придумаю, – отмахнулся Вася. – А еще я бы открыл музей проходимцев и жуликов. Пусть люди смотрят свои пороки. Ведь воров без ротозеев не бывает, махинатор без бюрократа – никто, спекуляция без дефицитов – невозможна, взяточники без взяткодателей не процветали бы. Так за что же их судить? Их даже осуждать не за что. Да, да, я серьезно говорю: на жизнь надо смотреть с юмором, а не через репрессивные очки. Я убежден, что такого рода преступники должны страдать или умирать от всеобщего смеха, а не в бараках, и в этом заключается сила общества. И его гуманность.

– Это гуманно по отношению к преступникам. А по отношению к нам? Нет, наказание должны понести все, кто переступил закон. – Все без исключения, – прокурорским тоном сказал майор и закурил вторую сигарету.

– Так в чем же дело, почему не понесли ответственность Хитроумов и Маршал? А ваш широкоуважаемый Захарчук? Между прочим, ваш городской прокурор достаточно наслышан об их «подвигах», тем не менее…

– Наверное, он боится, – вздохнув, ответил Иван Дмитриевич. – Вы не юрист, и вам трудно понять, что виновность некоторых порой доказать невозможно.

– Ага, он все-таки боится! – Кукушкин встал и прошелся по комнате. – Боится, бедный. А боится потому, что у самого рыльце в пушку, и он осознает бессмысленность, а вернее, беспомощность ваших законов против них. В таком случае, прав я. А жестокость или, по-вашему, суровость законов – это всего-навсего месть. Но одно дело – кровь за кровь, насилие – за насилие, а другое дело – мстить из зависти.

– Значит, по-вашему, достаточно у них отобрать все наворованное и незаконно приобретенное, и пусть продолжают свои мерзкие дела?!

– Ну, во-первых, не надо меня «в таком плоскостопии» понимать. Во-вторых, конфискация всего имущества – это не так мало. Это наказание, которое пережить не так просто. Благодаря мне уже покинули мир двое или трое. Это только Хитроумов выжил после психиатрички. Но он потерял свою прежнюю прибыльную должность и вряд ли захочет повторить свой печальный опыт.

– Василий Васильевич, вы что же, отказываетесь от своего первоначального плана? – хозяин был несколько встревожен.

– Нет, Маршала мы жестоко разоблачим, но после этого я сразу ухожу в подполье. Собственно, мне и деваться будет некуда. Они мне этого никогда не простят. Да и надоело мне ликование толпы – на потеху глупости. Я хочу быть таинственной силой, великим инкогнито. Чтобы люди вздрагивали и задумывались, рассказывая о моих делах.

– Да, уважаемый, вы уникальный ненормальный, – задумчиво произнес Лунин и покачал головой. – Но вы… один!

– Ничего, я и один наделаю столько шороха, что вы все будете годами успокаиваться!

– А почему – все? Я что, тоже должен бояться вас? – спросил майор шутливо.

Телепат ему не ответил. Он вспомнил свой вчерашний прием больных после представления. Первой к нему в гримерную зашла женщина средних лет с жалобой на сердечные боли.

– Мне раздеваться? – спросила она, робко постояв возле двери.

– Зачем? – скептично спросил Кукушкин, оценивая ее внешность.

– Странно, а врачи всегда раздевают…

– Раздевают не врачи, а рвачи. А я ни то и ни другое. Я исцелитель, вам ясно?

Женщина наивно ответила:

– Ага, понятно. Вы – исцелитель общества…

Вася грустновато улыбнулся и, посмотрев на своего собеседника по-дружески, сказал:

– Иван Дмитриевич, я хочу вам одолжить немного денег. Не исключено, что после разоблачения Маршала вы останетесь без работы. Надеюсь, вы понимаете, что это не взятка. Спасибо за угощение.

Он положил на стол несколько пачек крупных банкнот и молча вышел. Лунин хотел что-то сказать, но так и остался сидеть с открытым ртом.

 

Глава 13

За несколько дней до свадьбы дочери Маршала Кукушкин провел первую из своих тайных операций. Ночью на даче Роберта Михайловича он обнаружил тайник, где хранились кассеты с видеофильмами. Это были доказательства морального разложения высокопоставленных лиц, с которыми Маршал встречался в своем загородном «гнездышке». Кроме кассет, Вася нашел массивную статуэтку слона, покрытую эмалью. Хотел было оставить ее, но интуиция подсказала, что вряд ли это какая-то безделушка. На обратном пути, в машине, он убедился, что статуэтка была из желтого металла и эмалью покрыта только для видимости.

Хранить такие ценные трофеи ни на старой, ни тем более на новой квартире Кукушкин не решился и отвез их Вите. Но Виктория тоже побоялась хранить их у себя. Шантажисты продолжали ее осаждать телефонными звонками, хотя она уже к этому начала привыкать. И Вася решил передать трофеи Лунину.

Он подъехал к нему на рассвете. Поднимаясь в лифте на пятый этаж, Кукушкин вдруг подумал: а ведь у него нет друзей, на который можно положиться! Но, вспомнив о Гринко, сразу успокоился. Только ради учителя, ради осуществления его цели стоило рисковать жизнью.

Лунин уже ждал его в коридоре. Он увидел «Волгу» Кукушкина из окна своей квартиры. В последние ночи, накануне важной и серьезной операции, майор вскакивал с постели почти на каждый ночной шум автомобиля.

– Уверен, Василий Васильевич, что вы несете мне вещественные доказательства, – сказал он, встречая его.

Они тихо поздоровались и прошли на кухню, чтобы не разбудить жену и внука. Кукушкин поставил деревянный чемодан на стол и сел, чтобы избавиться методом самовнушения от усталости.

– Я практически не сплю две ночи подряд. Мне пришлось прощупать почти каждый сантиметр дачи Маршала, – вздохнул он.

– Что это? – спросил майор, показав на чемодан. – Василий Васильевич, мы же договорились, что все свои действия будете согласовывать со мной.

– Иван Дмитриевич, хоть вы и закончили кулинарное училище, но я сам знаю, что мне делать. Я вас выбрал себе не в руководители, а в помощники, – ответил шутливо Вася, стараясь не обидеть Лунина.

– Ну что ж, как вам будет угодно…

– Это угодно не мне, а жизни. Ваше уголовное законодательство настолько отстало от современной жизни, что по нему можно только путешествовать из Сибири на Юг. А это, – Кукушкин постучал пальцем по чемодану, – я дарю вам. Полюбуетесь, как отдыхают некоторые высокопоставленные чины. Маршал снимал это в качестве улик против своих соратников. Здесь находится также слоник, стоимость которого не меньше полмиллиона…

Лунин заволновался и закурил:

– Ой, Василий Васильевич, втянете вы меня снова в какую-то аферу. Я ведь должен служить закону и поступать по закону…

– А вы лучше служите народу и поступайте по совести, тогда это будет честно и законно, – повысил голос гость и поднялся с места.

– Говорите тише, вы разбудите жену и внука, – попросил хозяин и плотнее прикрыл дверь.

– Извините… Итак, встречаемся в субботу, на свадьбе дочери нашего Роберта Михайловича. И не волнуйтесь вы, я все за вас продумал. Наше дело хоть не во всем правое, но мы победим!

Кукушкин в знак солидарности чувствительно ударил кулаком Лунина в грудь и, тихо что-то напевая, ушел.

 

Глава 14

На свадьбе Луизы Робертовны Маршал не хватало только салютов, фейерверков, колокольного звона и пушечных выстрелов. А так все было: и на столе, и вокруг стола, и под столом. Но главное – гости. Да еще какие! Министры и министерши, начальники главков, и главы их семей, управляющие трестами и отправляющие из них на пенсию, налогооблагатели и их налогополучательницы. Короче, присутствовала та часть благородного общества, на которую другая часть, неблагородная, уже давно махнула рукой.

Это было событие исторической важности. Обед, который давал Роберт Михайлович в честь новорожденной семьи и своих почетных гостей, проходил в торжественной и несколько завистливой атмосфере. Некоторые присутствующие даже пытались утверждать, что такой свадьбы не было за всю историю существования их города.

Гостей представлять не приходилось, так как почти все знали друг друга не только в лицо, но и по делам. Кукушкин представился директором музея сатиры, который он собирается открыть в ближайшее время с помощью присутствующих. Все дружно согласились приложить к этому руку, даже не поинтересовавшись, в чем должно заключаться их содействие. Вот что значит привычка – обещать и никогда не выполнять.

После довольно долгой и утомительной беседы за громадным столом, который ломился от щедрости вице-главы города, Маршал произнес тост за улучшение благосостояния народа и его светлое будущее (ввиду скромности Роберта Михайловича свадьба, к сожалению, не транслировалась по телевидению). Затем Маршал, временно оставив гостей на попеченье жены, пригласил Кукушкина в свои апартаменты для обмена мнениями.

– Вы знаете, Василий Васильевич, – начал он беседу с ним, поднимаясь на второй этаж своей квартиры по беломраморной лестнице, – я мог бы разместить у себя роту солдат. Более того, я мог бы содержать их за свой счет, чтобы высвободить некоторые государственные средства на другие цели. Поверьте, я не вру. Вот клянусь честью! Но это, увы, незаконно. А пойти против закона я не могу.

– Почему же, мне кажется, это добровольное и благородное дело, – Вася охотно включился в разговор.

– Понимаете, получается парадокс: откуда бедность – мы знаем, а откуда взять богатство – никому не понятно. Поэтому выбрасывать народное добро на ветер я позволить не могу. Какой же хозяин, если, конечно, он хозяин, будет делать то, что противоречит нормальной человеческой логике?! Это может позволить себе лишь тот, кто считает, что все его. А зачем, спрашивается, мне все? Все, как вы убедились, это почти ничего. Так что тот, кто хочет меньше, получает больше. Но это закон неписаный. Большинство же нашего народа хочет жить только по писаным законам. Видите ли, все им поднеси на блюдечке с розовой каемочкой. Так что, Василий Васильевич, наш народ очень культурный – верит только в могущество официальных законов…

«Какое неслыханное кощунство! – мысленно возмутился Кукушкин. – Вы, гражданин Маршал, заслуживаете после таких слов самого жестокого разоблачения! И никакой жалости к вам! Никакого сострадания! Вышка – вот ваш самый лучший исцелитель!..»

– Вы что-то сказали? – спросил его Маршал, дружески улыбаясь.

– Ну что вы, я только подумал, – ответил Вася, копируя самодовольную улыбку магната.

– А о чем вы подумали?

– Я подумал о том, что вам неприятно… думать обо мне…

– Друг вы мой разлюбезный, друг вы мой ненаглядный, да как вы можете такое думать?! Если б вы были женщиной, а женщиной вы были бы хоть куда, честное слово, я бы на вас женился или сделал бы вас своей секретуткой, – сказал Маршал и, громко чмокнув его в щеку, заржал, как сумасшедший.

Кукушкин был брезглив и с удовольствием плюнул бы ему в лицо, но не хотел опережать события. Поэтому он только посмотрел на часы и озабоченно покачал головой.

– Василий Васильевич, вы куда-то спешите? – Роберт Михайлович схватил его за руку и повел по другой лестнице вниз в бильярдную. – Нет, я вас сегодня не отпущу. А завтра мы всей компанией летим спецрейсом на юг, там нас ждет шикарный ресторан с девочками и со всеми вытекающими отсюда удовольствиями.

«Все вытекающие отсюда „удовольствия“ вас уже ждут сегодня», – злорадно подумал Вася и снова посмотрел на часы.

– Кстати, могу вам подарить японские, – Маршал снял свои электронные часы и вложил в руку Кукушкина. – Будят и шестнадцать музыкальных произведений играют. За тот вечер, что вы нам устроили на моей даче, заслужили. Заслужили, заслужили, чувствуется, что вы тоже профессионал.

Рядом с бильярдной была библиотека. С отдельным читальным уголком, видеотекой и маленьким зрительным залом. Тут же стоял рояль. На нем были бюсты Наполеона, Сталина и Гитлера, которые смотрели друг на друга. Посредине между ними стояли песочные часы.

– Слушай, Роберт, у тебя тут можно заблудиться, – послышался голос Захарчука, которому не терпелось закурить. – Да у меня в управлении меньше комнат, чем у тебя дома.

– Так я ведь Маршал, а ты только генерал, – откликнулся хозяин.

– Дочка у тебя, скажу, ну очень талантлива, – льстил начальник внутренних дел города, прикуривая от своей позолоченной зажигалки сигарету. – Отхватила себе такого жениха, что будет играть на нем, как по нотам.

– А она у меня учится в консерватории на композиторском, – прихвастнул Маршал, возвращаясь в бильярдную вместе с Кукушкиным.

– Ничего не поделаешь, вся в тебя, – глубоко затянувшись дымом, подчеркнул генерал.

– Ты так говоришь, будто о чем-то жалеешь…

– Ну что ты, мне остается только жалеть о том, что я не маршал и не имею такой прекрасной дочери. Да, кстати, ты не приглашал Властолюбченко? Я его что-то не вижу.

– Кое-кто не желает его видеть…

– Ты очень правильно сделал, – похвалил его Захарчук и обратился к Кукушкину: – Да, Василий Васильевич, вы тогда так быстро ушли со своим квартетом, что я даже не успел вас поблагодарить за отличнейший концерт.

– Мог бы и подарить что-нибудь, – напомнил ему Маршал.

– Конечно, конечно, – генерал протянул Васе свою зажигалку: – Вот, пожалуйста, золотая. Только смотрите, Василий Васильевич, соблюдайте правила противопожарной безопасности, чтобы не обжечь себе руки.

Это был откровенный намек, на что Вася ответил поклоном.

– Слушайте, Владимир Захарович, Василий Васильевич, как вам моя свадьба? Почему вы меня не хвалите, ведь я так старался ради вас? – Маршал очень любил, когда все говорили о его щедрости и могуществе.

– Свадьба, конечно, хорошая, но она же не твоя. Вот когда ты будешь жениться… – Захарчук решил пошутить, хотя с завистью подумал о том, что на деньги, потраченные на подарки, которые преподнесли молодым, можно было бы устроить еще две такие свадьбы.

– Василий Васильевич, а что гости думают обо мне? – Роберт Михайлович не успел спросить Кукушкина об этом раньше, когда не было среди них Захарчука. – Генерала не бойтесь, он свой человек.

– Вашим гостям, Роберт Михайлович, некогда думать – они едят и пьют, а вот лично мне свадьба не понравилась, – ответил Кукушкин с улыбкой.

– Почему? – хозяин не понял его шутки.

– А где парад войск? Где прохождение военной техники? И что это за безобразие, Роберт Михайлович, если вчера в ресторане присутствовало до сотни человек и никто не подрался, не было поножовщины. Ну что это за свадьба, если в коридоре возле туалетов весь день торчала милиция и не давала порезвиться молодежи!

– Тут вы правы, – Маршал захохотал и снисходительно похлопал по спине генерала. – Это он виноват – зажимщик свободы…

– Роберт Михайлович, разрешите присоединиться? – послышался голос Хитроумова у двери бильярдной. – Мне, червонному валету, среди ваших тузов скучно. Даже их дамы меня бьют по мастям.

– Давайте, Всеволод Львович, нам для комплекта вас не хватает, – пригласил его хозяин и замысловато усмехнулся. – Теперь здесь все лучшие люди города, в руках которых сосредоточен… – он хотел сказать: «теневой капитал», но промолчал, хотя его и так все поняли.

– Да, Всеволод Львович, наслышан о вас, – сказал Захарчук таким тоном, будто видит его первый раз, и предложил сигарету. – Вы хоть и валет, но козырный, можете шарахнуть и туза.

– Ладно, Владимир, туза можно ударить и козырной шестеркой, но биться одними козырями – слишком расточительно, – Хитроумов удачно вписался в дружескую беседу, прикуривая от зажигалки Кукушкина. – Козырь нужно использовать в исключительных случаях, не так ли?

– Всеволод Львович, а мне понравилась ваша жена, – любезно сказал Маршал. – Вы не станете возражать, если я с ней один раз станцую?

– Роберт Михайлович, вы можете танцевать с ней хоть до утра, – подвыпивший импресарио Кукушкина готов был даже женой поделиться. – Мне ваша жена, кстати, тоже…

Кукушкин уже не слушал их болтовню. Он с нетерпением ждал Лунина с сотрудниками и понятыми, которые должны были появиться во второй половине дня. Вася уже знал, что Маршал почти все свои наличные превращал в золото. «Деньги – это бумаги, а золото – это деньги всегда и при любой власти», – часто повторял про себя этот «слуга народа».

«Да, старость он себе обеспечил», – подумал телепат и вздрогнул, когда услышал частые звонки в квартиру, а затем голос домработницы:

– Роберт Михайлович, к вам тут пришла какая-то экскурсия!

– Так пусть идут сюда! – откликнулся Маршал, не желая прерывать беседы.

В бильярдную вошли четверо молодых мужчин и женщина. Кукушкина поразило то, что это была Виктория. Маршал, Захарчук и Хитроумов решили, что это очередная делегация с поздравлениями, хотя цветов у них и не было. Двое были с «дипломатами».

– Уважаемые гости, все вы знаете такое известное слово, как «несун», потом появилось усовершенствованное слово «везун», – заговорила голосом экскурсовода Вита, несколько волнуясь. – Но эти слова появились благодаря «говорунам». Это они разложили наше общество на несколько частей по принципу мясника. Это они не жалели никаких красивых эпитетов и метафор, и в результате такой расточительности появились и «писуны». Все они в один голос пытаются доказать нам, что слово «коммунизм» не латинского происхождения и обозначает: кому – «на», а кому – «ни». И вот, уважаемые гости, мы с вами попали в одну из квартир, которую можно смело назвать музеем, где хранится часть золотого запаса страны. Вот посмотрите, – Вита быстро зашла в библиотеку и, не прерывая рассказа, вынесла оттуда маленький бюст Сталина, – это самый известный наш говорун. Весит он до пяти килограммов, стоимость до ста тысяч. Он покрыт серой эмалью, чтобы скрыть блеск благородного металла от народных глаз. Впрочем, в этом музее мы найдем много произведений, в которых истинная сущность спрятана за формами и образами. И в этом заслуга нашего Роберта Михайловича Маршала, давайте ему похлопаем! – Она поставила «Сталина» на бильярдный стол и отошла в сторону.

Послышались дружные аплодисменты в честь хозяина дома, хотя никто не понял такого странного вступления. Во всяком случае, гости решили, что разыгрывается маленькая комедия.

Увы, следующий сюжетный ход буквально потряс всех.

– Следователь по особо важным делам, младший советник юстиции Артеменко Вадим Максимович, – представился один из мужчин, показывая удостоверение Маршалу. – Гражданин Маршал Роберт Михайлович, прокуратурой республики против вас возбуждено уголовное дело за ряд должностных преступлений при особо отягчающих обстоятельствах…

– Этого не может быть! – возмущенно заявил Захарчук. – Что вы себе позволяете?

– Мне тоже кажется, что это недоразумение, – более скромно возмутился Хитроумов, тихонько отступая назад.

– Спокойно, товарищи, сейчас мы разберемся, – с поистине маршальским высокомерием заговорил Роберт Михайлович и подошел к телефону.

Артеменко быстро достал из «дипломата» документы и подошел к Маршалу:

– Вот санкция прокурора на ваш арест, а также ордер на обыск. Ознакомьтесь, пожалуйста.

Роберт Михайлович дрожащими руками взял документ и, прочитав его, вернул обратно. Он понял, что пришел конец…

Глядя на его побледневшее лицо, занервничали Захарчук и Хитроумов. Больше они не выронили ни слова, а только курили.

Кукушкин сначала удивился, что среди них нет Лунина. Но четкая мысль неизвестного следователя предупредила его, что только молчание гарантирует жизнь ему и Виктории, он также понял, что документы у них были «липовые». О молчании Васю просили и умоляющие глаза Виты.

Обыск начался по всем правилам.

– Гражданин Маршал, – продолжал «следователь», – вы юрист и прекрасно осведомлены: суд учтет то обстоятельство, если вы сами добровольно укажете…

– Щенок, сопляк! – рявкнул Маршал и достал из бара бутылку коньяка. – Еще не родился тот судья, который посмеет поднять свой голос на Маршала. Тупица, ничтожество! – Он сделал несколько глотков из бутылки и взял в руки бильярдный кий. – Всеволод Львович, как вы помните, за мной – реванш! Составьте, пожалуйста, компанию, пока эти кретины будут здесь вынюхивать…

– С удовольствием, – сразу согласился Хитроумов. – Так на что будем играть? Снова – «американку»?

– Свободную «американку», – ответил хозяин и, отставив на время бутылку, приготовился к игре.

Когда Маршал увидел, что трое из пришедших приступили к обыску, то рассвирепел так, что первым ударом забил сразу три шара. Потом в лузу влетело еще два шара, и после этого наступила затяжная игра. Захарчук, Кукушкин и «следователь» с увлечением наблюдали за поединком. Только Виктория сидела в кресле, затаив дыхание, и посматривала на Васю.

Всеволод Львович понимал, что в данной ситуации необходимо проиграть, хотя всем своим видом показывал, что сопротивляется изо всех сил.

Партия закончилась со счетом 8:2 в пользу Маршала. Хитроумов поздравил его. Роберт Михайлович с достоинством принял поздравление и, оглядывая присутствующих, заявил о своем желании:

– Ну что ж, Всеволод Львович, я хочу, чтобы вы плюнули в рожу этому наглецу, – он показал пальцем на Артеменко.

«Ай да Маршал, вот это игрок! – мысленно похвалил его Захарчук и закурил очередную сигарету. – Помирает, но с музыкой!»

Все смотрели на проигравшего. Всеволод Львович знал, что по всем джентльменским законам он должен исполнить желание выигравшего.

– Ну, Всеволод Львович, докажите, что вы мне друг, – повторил выигравший и достал из бара две рюмки.

Хитроумов встретился взглядом со следователем. «Артеменко» догадывался, зачем Маршал провоцирует этот инцидент, но стоял не шелохнувшись. Затем, после напряженного ожидания, положил на бильярдный стол свой «дипломат» и выложил из него наручники.

– Роберт Михайлович, а вы сперва покажите, как это делается, – наконец отозвался Хитроумов и отошел подальше от стола.

– Вот теперь все понятно, – с презрением заговорил хозяин и снова начал пить коньяк из горла. – Ты просто ничтожество и трус! Все вы плебеи и дармоеды, ненавижу вас. А ты, – он глазами, полными ненависти, посмотрел на Захарчука, – чего молчишь? Жрешь вместе со мной из одной тарелки, окружил себя холуями и думаешь, что спасешься! Нет, подохнем вместе! Утоплю всех в вашем же дерьме, не ждите от меня никакой пощады!..

– Роберт Михайлович, не сходи с ума, – дружески успокаивал его Захарчук. – Будь человеком, не все еще потеряно…

– А я и есть человек! – закричал Маршал, размахивая бутылкой. – А вы черви, питающиеся навозом, и не вам меня судить!

Артеменко быстро подскочил к разъяренному хозяину, отобрал у него бутылку, заложил ему руки за спину и надел наручники. Затем осторожно усадил его в кресло и сказал:

– Вот так оно будет лучше.

– Я тоже так думаю, – согласился с ним Захарчук и подошел ближе. – Надо уметь проигрывать, Роберт Михайлович.

– Ты… ты хочешь сказать, что ты победил?! – Роберт Михайлович закатился пьяным, озлобленным хохотом. – Не волнуйся, мундироносец, мне известен каждый твой шаг…

– Во всяком случае, я еще не проиграл. И если ты не прекратишь эти гадкие оскорбления, я отправлю тебя в вытрезвитель, – предупредил его строго генерал и подошел к Хитроумову, как бы демонстрируя солидарность с ним.

Лунин был дома и, закрывшись в своей комнате на ключ, просматривал видеозаписи, которые принес ему Кукушкин. То, что он увидел, не только потрясло его, но и заставило изменить свое решение. Ему становилось понятно, что сегодня он мог лишиться не только работы, но и свободы. Да, он понимал, что оказался трусом, но и не хотел сложить голову в неравной и бессмысленной борьбе. Кто он против Маршала с его окружением? Никто! Но это еще не самое страшное. Страшное было то, что он не знал, как жить дальше, с кем работать и кому верить…

А на квартире Маршала продолжалась свадьба. Гости веселились, даже не подозревая, что рядом, в других комнатах, производился обыск. В результате обыска были обнаружены и занесены в протокол следующие золотые предметы: шестнадцать разных статуэток, четыре раковины, два унитаза, сорок крючков для вешалок, тридцать подстаканников, десять сахарниц. Другие драгоценности и ювелирные украшения были запротоколированы отдельным документом. Общий вес изъятого – около сорока килограммов.

Лицам, производившим обыск, пришлось изрядно потрудиться. Вынести такое богатство со второго этажа и загрузить в милицейский «рафик» было нелегко.

По окончании обыска, когда все его участники и понятые вышли, к Маршалу подошел «Артеменко» и сочувствующим голосом сказал:

– Роберт Михайлович, учитывая вашу должность, следствие не считает необходимым содержать вас под стражей. Но вы находитесь под домашним арестом, поэтому прошу вас никуда не отлучаться. Эта мера будет ужесточена, если вы будете пытаться мешать следствию. А сейчас я с вами прощаюсь до понедельника.

– Если доживете! – прошипел вслед уходящему следователю Маршал и поднялся с кресла, в котором ему уже надоело сидеть. – Подонки, вы у меня еще попляшете.

– Да, Роберт Михайлович, ну и свадьбу ты нам устроил, – произнес с досадой Захарчук, поглядывая в окно, откуда ему был виден доверху груженый «рафик». Когда машина отъехала, он спросил: – Слушай, а зачем тебе было столько?

– А затем, чтобы ты спросил! – сердито рявкнул хозяин и обернулся к нему задом, чтобы тот снял наручники. – Освободи меня.

– А я тебя не арестовывал…

– Ладно, сними с меня эти цепи, я ведь еще не в кутузке!

Кукушкин и Хитроумов переглянулись, почувствовав себя ненужными свидетелями.

Нетерпеливый Маршал, не дожидаясь, пока кто-то из присутствующих сообразит, как его освободить от наручников, присел и, опустив руки ниже таза, вывернул их из-под ног. Этот почти цирковой трюк получился потому, что у него были необычайно длинные руки. Ошеломив своих гостей, он подбежал к телефону, как коршун, схватил трубку и быстро набрал какой-то номер.

– Алло, Родионов, я имею честь тебе заявить, что я не пожалею положить на плаху все наше братство! – громко сказал Маршал в трубку и топнул ногой по полу.

После относительного затишья, которое явно было обманчивым, ибо Роберт Михайлович очень внимательно выслушивал ответ, Кукушкин и Хитроумов поняли, что это был телефонный разговор людей, которые погибают или выживают вместе. Захарчук, конечно, знал, кто такой был Родионов, и затаил дыхание.

– Зачем ты поднял на меня руку? Зачем ты опозорил меня на весь город? Ты нарушил неписаный закон!.. – Роберт Михайлович от злости не находил себе места.

Было ясно: в ближайшие секунды наступит развязка. Кукушкин и Хитроумов направились к выходу, но Захарчук их задержал. Он попросту боялся оставаться наедине с этим «раненым зверем».

– Что ты сказал?! – насторожился внезапно Маршал и стал вдруг мирным и дружелюбным. – Ответь честно, ты правду говоришь?… Ну что ж, все ясно. Извини, у меня больше вопросов к тебе нет.

Роберт Михайлович бросил трубку и упал в кресло. Он был до этого в стрессовом состоянии и истратил почти все свои силы.

– Ты, защитник наш, на твоих глазах, на виду у всех, среди белого дня, привселюдно какие-то шакалы выносят добро честных граждан, а ты хлопаешь ушами. Ты позволяешь им грабить твоего лучшего друга и после этого смеешь носить свои погоны. Вон из моего дома!

Захарчук потряс головой: он не мог поверить, что подобное могло произойти на его глазах. Даже провалиться в мусорную яму не так было бы стыдно и позорно, чем слышать подобное.

Следующий, воскресный, день стал для некоторых мужей рабочим днем. Маршал пережил самую кошмарную ночь в своей жизни. Но, имея крепкие нервы, он не позволил прерваться свадьбе. Утром, в назначенное время, гости улетели спецрейсом в Крым, где их ждал на берегу моря шикарный, заранее оплаченный ресторан. Правда, вылет состоялся в несколько уменьшенном составе.

Захарчук был озабочен тем, что в городе существовала сильная и глубоко законспирированная преступная группа. Но с выводами он не спешил, ибо не представлял, какие меры можно им противопоставить.

Для Хитроумова вчерашнее необычное событие на квартире Маршала стало просто любопытной историей. Его, уже переживавшего подобные потрясения, трудно было чем-то удивить.

В этот же день на новую квартиру Кукушкина снова позвонил неизвестный шантажист, голос которого Вася узнал сразу.

– Василий Васильевич, спасибо вам за благоразумие. Мы с вами – квиты. Более того, теперь перед вами в долгу я. Но не волнуйтесь – за мной не заржавеет. Не сомневайтесь, средства пойдут на добрые цели, а вы будете под надежной охраной. До свидания, а может, и до встречи!

Только после этого звонка Кукушкин впервые по-настоящему почувствовал, что и ему ведомо чувство страха.

Позже ему позвонил Лунин:

– Извините, Василий Васильевич, но я не мог пойти против закона. Без санкции прокурора я не имею права делать обыск, тем более у лиц, которые не под следствием…

– Не волнуйтесь, Иван Дмитриевич, все в порядке. Обыск уже произведен, – злорадствовал Вася. – Так что ваша честность не пострадала, и вы можете и дальше считать себя интеллигентом.

– Кстати, деньги, которые вы мне одолжили, я внес в госбюджет. Думаю, этот факт тоже свидетельствует о моей честности. Но вы правы: я трус, и вы можете на меня обижаться. Увы, просмотрев некоторые ваши видеофильмы, я пришел к выводу, что с моими полномочиями было бы глупо тягаться с таким чудовищем, как наш… подопечный. Тут нужна сила другая. Извините еще раз и не забывайте.

После этого разговора Кукушкин почувствовал себя в полном одиночестве. Ему казалось, что кто-то внимательно следит за его мыслями. Кто он? А может, она? И правду ли сказал Гринко, что уникальный талант подарил только ему? Как бы там ни было, но к такому таланту нужна еще и голова…

Пронзительный и неприятный звонок в квартиру заставил Кукушкина вздрогнуть. Вася заглянул в комнату квартиранта и увидел его стоящим головой вниз. Эти упражнения йогов ему уже начинали надоедать. Звонок повторился, и хозяин квартиры, чертыхаясь, вынужден был открыть дверь сам, что раньше обычно делал его «отец». На пороге он увидел мужчину средних лет, который смотрел на него ненавидящими глазами.

– Держи, собака, чтоб ты подавился! – рявкнул неизвестный и сперва протянул какой-то сверток, но затем швырнул его Васе в лицо и быстро ушел.

Кукушкин, ничего не поняв, удивленно поднял сверток и вернулся в гостиную. Его уже ждал, прохаживаясь, «отец».

– Вы знаете, пришел какой-то странный тип, швырнул в меня этим и сказал: «На, собака, подавись!» – объяснил Вася своему квартиранту и, развернув пакет, увидел крупные деньги. – Нет, он, кажется, сказал так: «Лови, собака, чтоб ты подавился!»

Квартирант подошел к Васе, внимательно посмотрел ему в глаза, взял из его рук сверток и спокойно сказал:

– Вы его извините, Василий Васильевич, он ошибся. Собака – это я, а вы… еще щенок.

Телепат был ошеломлен…

Конец первой книги