Не удержавшись на ослабевших ногах, я села на стул рядом с ним. Молчала, ни о чём не спрашивала. Он достал сигарету, сжал в кулаке и стал крошить на мелкие кусочки.
— Рита заболела…
— …заболела… — эхом отозвалась я. Заболела, ну и что? Все люди болеют, потом выздоравливают. Предчувствуя, что Боря скажет, упорно отгоняла от себя понимание происходящего.
— Я тоже болела в детстве корью и скарлатиной одновременно. Меня почему-то подстригли налысо, а к маме пришла соседка, они разговаривали и смеялись, а я думала, что смеются надо мной…
— Рита заболела, — Боря раскрошил сигарету и вытащил следующую, он, похоже не слышал и не слушал меня, — у неё лейкемия, рак крови, случайно обнаружили. Это не лечится, у нас не лечится, нужно уезжать в Израиль, там ей могут помочь.
— Боря, как уезжать? Как ты можешь уехать? А Женя, а его учёба? Да, я понимаю, но…
— Рита еврейка, Коган её фамилия, только нужно всё делать быстро, времени у неё не много. Тут нас будут мусолить полгода минимум.
Мы сидели на кухне, два человека, любившие друг друга, ещё вчера мечтавшие о семье и дочке, и говорили о том, что нужно сделать, чтобы побыстрей расстаться. На кону была человеческая жизнь, Риту необходимо было спасать ценой нашей любви.
— Сейчас, не волнуйся, я что-то придумаю, сними, пожалуйста, мокрый плащ и перестань так много курить… Хочешь кушать? Давай, я нагрею борщ и ты согреешься и мы что-то сообразим… — мой голос метался по кухне, отскакивал от стен и мокрого холодного окна. Мне казалось, что когда я говорю, отчаяние забивается под стол, и уже не так всё страшно и непоправимо.
— Послушай, мой одноклассник Миша, Бугай, ну, Бугаенко, он в Москве, он там чем-то руководит, я сейчас найду его телефон и позвоню ему… Боря, не сиди так, Боря… — я опустилась на колени и, плача, зарылась лицом в мокрые полы его плаща.
Он встал, не прикасаясь ко мне, словно не замечая, что я сижу на полу.
— Он может помочь? Наташа, звони. Я тебя прошу. Как я виноват перед ней! Это из-за меня… Наташа, позвони же скорее…
Что-то делать… Говорить, суетиться, звонить, только не думать… Я стала искать бумажку с Мишкиным номером, её нигде не было, бегала из кухни в спальню, из спальни в гостиную, потом сообразила и вытащила лаковую сумочку, с которой я была на последней встрече.
Миша ответил сразу и узнал меня:
— Натулечка, как я рад тебя слышать. Ты же, конечно, просто так не позвонишь, явно тебе что-то нужно. А что мне за это будет? — Он говорил весело и игриво.
— Миша, тебе будет всё, что ты только пожелаешь. А сейчас нужно помочь человеку.
По моему голосу он сразу понял, что что-то случилось и заговорил серьёзно и встревожено:
— Выкладывай, что у тебя стряслось.
Я быстренько ему всё пересказала.
— Слушай, а у них вызов есть?
— Вызов? Что такое вызов? Не знаю, сейчас спрошу. Но, думаю, что нет.
— Он что, рядом с тобой? Давай-ка мне его сюда.
Я передала трубку Борису. Он внимательно слушал, отвечал «да» или «нет», потом продиктовал Мише все паспортные данные свои, Риты и Жени. Закончив разговор, он впервые улыбнулся:
— Миша сказал, что всё сделает в самый короткий срок. Наташа, нагрей борщ, я сегодня ещё ничего не ел. И налей грамм сто для согрева…
Потом я купала его в ванной, мыла шампунем рыжие волосы, споласкивала под душем. Мы легли в кровать, и ночь напевала нам печальную песню любви и разлуки, убаюкивая на своих обманчивых качелях.
Миша всё сделал, и через месяц Боря улетел. Улетел навсегда.
Я продолжала жить, ходить на работу. Возвращалась домой и видела в прихожей тапочки, на полке в ванной — зубную щётку, в комоде — его бельё, а в шкафу — выстиранные и отглаженные рубашки. На мгновение во мне вспыхивала слепая надежда: Боря вернулся, он в комнате смотрит телевизор, он курит на кухне…
В один из вечеров я выбросила щетку в мусорное ведро, бельё и рубашки вынесла на помойку. Тапочки не выносила, так как знала, что только за покойником выбрасывают, просто завернула в газету и спрятала на антресоль.