Я застыла посреди комнаты, где меня и застала Даша:

— Ася, что с тобой?

— Не знаю… Скажи, только честно, как ты относишься к Зурабу?

— Как? Хорошо отношусь, или ты что… ты думаешь, что я в него… Аська, он же влюбился в тебя с первого взгляда, только слепому не видно. Аська, а ты?

— Не знаю, я ничего не знаю, я ещё никогда ни в кого не влюблялась. Разве может быть вот так сразу? И что он во мне нашёл, я некрасивая, молодая и глупая, со мной даже поговорить не о чём. Да, голова забита умными цитатами из книг, а сейчас лишь сплошными: Jugale os, Lacrimale os, Malare os, Malleus… Мы плохо знаем друг друга. Он, Даша, взрослый мужчина, со своими потребностями, а я ко всем этим взрослым играм не готова. Даша, я совсем запуталась, не знаю, что делать, ведь любовь — это должна быть радость, а я копаюсь в себе и копаюсь…

— У тебя, Ася, аналитический склад ума, ты всё должна понять, по полочкам разложить, ты не умеешь жить легко. А тебе нужно научиться. Ты боишься ошибиться? А как ты будешь знать, что правильно, а что нет, если не попробуешь рискнуть. Он тебе нравится? — Я кивнула. — Тебя тянет к нему?

— И нравится, и тянет и, знаешь, когда он рядом, у меня никаких этих мыслей нет. Ты, Даша, любила когда-нибудь? Ты мне ничего не рассказывала, всегда отмахивалась?

— У меня, Ася, были двое мужчин. Я же работала до поступления в больнице санитаркой, производственный стаж нарабатывала и загуляла с нашим хирургом. Потом узнала, что он женат, а со мной спал в свободное время на дежурствах. А второй так, по дурости, в компании познакомились, и сама не знаю, как стали вдруг близки. Всё это у меня уже в прошлом, мне очень нравится один человек, мой сосед, он сейчас в армии. Я жду его, пока вернётся, может, мы встретимся, и у нас что-то хорошее получится.

Мы сидели на кровати, обнявшись, в темноте и молчали, пока не пришла Симка рыжая. Она испугалась, включив свет и увидев нас застывших, как мумии.

— Эй, девицы, вы меня испугали? Кто-то умер?

— Не умер, Сима, никто, давайте укладываться спать.

Уснуть я не могла, ворочалась с одной стороны на другую, и лишь закрывая глаза, видела опять, как он смотрит на меня… В какой-то момент я отключилась.

Сквозь сон в сознание проник посторонний звук, кто-то стонал. Даша! Ей плохо. Я бросилась к ней. Нет, она спала, свернувшись клубком. Сима… Я включила свет. Сима лежала на спине, белая, как снег, и стонала, закусив губу. По простыне расплывалось красное пятно. Раскрыв её, я увидела, что она утопает в луже крови.

— Сима, потерпи, я сейчас.

Разбудив Дашу, я пулей выскочила из комнаты, поднялась на четвёртый этаж и, ворвавшись в комнату к Зурабу, разбудила его:

— Скорее, скорее, Сима умирает. — Проснулись все. Он ошалело смотрел на меня. Я только сейчас сообразила, что я босиком, в коротюсенькой маечке. Он закутал меня в простыню, натянул спортивные штаны и побежал вниз, крикнув на ходу:

— Кто-нибудь вызывайте скорую…

Симу увезли в больницу. Я смотрела на окровавленную постель, мне хотелось всё это выбросить в мусор, но потом перед комендантшей не отчитаюсь. Скрутив всё в рулон, поставила в угол. Так было ещё хуже: голая кровать с металлическими пружинами, как будто Сима уже умерла. Я вздрогнула. Мы сидели с Дашей, не зная, что делать, пока не зашёл Зураб Он был уже одет:

— Я иду в больницу. У Симоны выкидыш, почти пять месяцев.

— Я с тобой.

Мы молча сидели внизу, взявшись за руки, пока не спустился врач и не позвал Зураба. Тот надел белый халат и поднялся наверх. «Эй, — Та, Которая Внутри, изо всех сил толкнула меня в печень и ехидно спросила: — А дитятко у неё от кого? Что-то он больно суетится?»

Зураб вскоре спустился:

— Пошли, её почистили, сейчас будет спать, и нам бы не мешало пару часиков вздремнуть, занятия ещё никто не отменял. А ты молодец, кто знает, что могло случиться, если бы ты не проснулась.

Наверное, не нужно было спрашивать, но мне это очень мешало:

— Зураб, а кто… а от кого у неё ребёнок?

Он глянул через плечо, снимая халат, и серьёзно ответил:

— Анастасия, в мире, кроме меня, есть ещё несколько миллиардов мужчин репродуктивного возраста.

Обращался с тех пор он ко мне «Анастасия», когда злился или был чем-то недоволен.

Мы вышли в ночь. Город был пуст. Холодная река темна и неподвижна, казалось можно, как Иисус Христос, перейти по ней на ту сторону. Вдали слабо светились, как маячки, отдельные окна общежития. Неугомонные студенты! И чего им не спалось в такую позднюю пору. Было прохладно, я поёжилась. Зураб обнял меня, я благодарно приникла к его большому тёплому телу. Забыв обо всех своих сомнениях, о Симоне (да простит она меня!), лежащей на больничной койке, о слезах, пролитых на Дашиной груди, утонула в его объятиях. Мы стояли на мосту и целовались, открывая первую прелесть чувственного соприкосновения. Губы уже горели, но я не могла и не хотела оторваться от Зураба, не хотела, чтобы эта ночь когда-нибудь заканчивалась…

На следующий день, после занятий, мы с Дашей помчались навестить Симону. Та уже сидела на кровати, бледная и вся какая-то сдувшаяся, словно из неё выпустили воздух. Она схватила мою руку и стала целовать. Я опешила:

— Симона, ты чего?

— Ася, прости меня за всё, я знаю, ты спасла мне жизнь, я теперь твой вечный должник.

— Сима, успокойся, — я села на кровати рядом с ней. — Ничего ты мне не должна, только поправляйся поскорее, хорошо? Что тебе принести?

— Ничего не надо, меня завтра — послезавтра выпишут. — Девочки, я так хотела этого ребёнка. Я проснулась ночью, почувствовала боль, думала пройдёт… Я так хотела… Вы знаете, сколько мне лет?

Я подумала «сорок», но промолчала. Мы переглянулись с Дашей и пожали плечами.

— Мне тридцать лет. Юность прошла, ни мужа, ни детей. — Она безутешно разревелась.

Мы не знали, что ей сказать в ответ, я гладила её по плечам и всё повторяла:

— Успокойся, Симона, всё будет хорошо, вот увидишь.

Не успели вернуться в общагу, как без стука ворвался Зураб:

— Ася, давай, быстренько одевайся.

— Может сначала, здрасте, а? Что значит одевайся? Я что, голая?

— Ну, надень что-нибудь там с рюшечками, нарядное, мы идём на день рождения.

Только сейчас я обратила внимание, что под курткой у него беленькая рубашка и брючки наглажены, хотя обычно он одет во что попало. Ничего наряднее моего кримпленового вишнёвого платья не было, я в него и нарядилась, затянув потуже поясок.

День рождение праздновал сокурсник Зураба — Дима Левин. Он сам был ужгородский, но отмечать решил на факультете, где был небольшой красный уголок. Народу собралось много, выпускной курс всё-таки, парни привели своих девушек и жён, а девицы своих кавалеров и мужей. Я многих знала в лицо, но почти ни с кем не была знакома и чувствовала себя не в свой тарелке. Когда все выпили неоднократно за здоровье именинника и закусили, разговор зашёл о предстоящем КВН медиков и математиков. Все галдели и спорили, никак не могли придумать с чего начать приветствие. Эдик орал:

— Поставить два скелета, один без рук, на него повесить плакат «Математики», а второй без головы — «Медики».

— А у третьего оставить только пенис и подписать «Эрик»… — парировал Дима. — Не смешно…

Мне стало скучно, я вышла из-за стола и стала рассматривать экспонаты, висящие на стенах фотографии бывших выпусков, пока не добралась до сложенных в углу под портретом В. И. Ленина музыкальных инструментов. У медиков был свой собственный оркестр. Меня осенило:

— Послушайте, — я крикнула так громко, что все смолкли и повернулись в мою сторону. — Всё очень просто и сделать нужно так…