Прапорщик Шматко шёл на свидание. Такого с ним не случалось последние три года. Настроение у него было приподнятое и где-то даже боевое. Он остановился перед стендом с газетами, рассмотрел своё отражение, поправил причёску и отдал себе честь. Репетируя дебют, Шматко проникновенно произнёс в пространство:

— Дорогая Мария, разрешите представиться… Прапорщик Шматко.

Я старый солдат, и я не знаю слов любви и… Чёрт! Как там в этом фильме?.

Внезапно ему на глаза попался лежащий на асфальте возле медицинского пункта красивый букет.

— О-о! Точно! Цветы ж надо купить! — воскликнул Олег Николаевич.

Он огляделся по сторонам и аккуратно поднял букетик. После отряхивания и обнюхивания своевременной находки Шматко вынес глубокомысленное заключение:

— Уже не надо!

У штаба старшина второй роты нос к носу столкнулся с майором Колобковым. — Здравствуйте, Виктор Романович, — интеллигентно поприветствовал он его.

Колобков кивнул.

— Здорово! Куда это ты такой нарядный? С цветами! Идёшь морально разлагаться?!

Шматко обиженно надул губы:

— Зачем вы так, Виктор Романович. У нас ещё до этого не дошло! И вообще… Она девушка без вредных привычек!

— Ну, это пока с тобой не познакомилась, да? — рассмеялся Колобков.

Он присмотрелся к букетику в руках прапорщика:

— Слушай, а ты где цветы брал?

Шматко не задумался ни на секунду:

— М-м… Купил!

Майор пробормотал:

— Наверное, на остановке… У бабки такой… в дождевике?

— Точно! У бабки!

— Ну ладно, — слащаво улыбнулся Колобков. — Позовёшь на свадьбу? Мы ж с тобой друзья?!

Шматко тоже изобразил улыбку.

— Конечно позову, товарищ майор!

Колобок неторопливо скрылся в штабе. Олег Николаевич перестал скалить зубы, смачно сплюнул на асфальт и высказался от души:

— Таких друзей за шланг да в музей!. Пиндюк!

Он поправил фуражку и заторопился в сторону КПП…

Свидание по объявлению было назначено в кафе. Прапорщик Шматко прибыл ровно в семнадцать ноль-ноль, предвкушая и волнуясь.

Кафе оказалось детским. Но это его не смутило. Он взял наперевес найденный букет и пошёл в атаку… Атака захлебнулась в детских воплях и гаме. В кафе был аншлаг. Огромное количество детей с родителями сновало от прилавка к столикам и обратно. Дети играли и орали как умалишённые. За одним из столиков, резко контрастируя с окружающей средой, сидела девушка.

Прапорщик почувствовал себя полным идиотом. Но он всё же, ядрёна мать, был мотострелком! Поэтому не отступил. Тем более что отступать обратно, в одинокую холостяцкую комнату, не хотелось категорически…

Через час они практически даже нашли общий язык. Под третью порцию мороженого и четвёртый стакан сока душа Шматко раскрылась.

Он огляделся и проникновенно сказал:

— Здесь так здорово… Нет этих, знаете, пьяных ресторанных рож по сторонам… Этих кабацких песен с блатотой. Очень мило, ё-моё! Мне ведь, Машенька, все эти вредные привычки… выпивка, курево…

Девушка Маша была, как говорится, «на любителя». То есть не блистала красотой и юным возрастом. Впрочем, и Олег Николаевич тоже не претендовал на имидж мачо.

— Знаете, я всегда сюда прихожу… Кругом дети, и это меня расслабляет, — произнесла она.

— И-и… меня тоже, — поддержал её Шматко.

— У меня мама работала в детском садике. Она часто брала меня с собой на работу, и я ей помогала. Укладывала детей спать. Горшки выносила… — девушка мило смутилась.

Прапорщик светски поддержал беседу:

— А меня, между прочим, дети очень любят!.

Он повернулся к соседнему столику и улыбнулся первому попавшемуся на глаза карапузу. Ребёнок моментально разревелся, воя, как сигнал боевой тревоги. Прапорщик тоже смутился, но виду не подал.

— Может, ещё мороженого?! — ловко отвлёк он внимание дамы.

— С удовольствием, — покорно кивнула девушка второй свежести.

Олег Николаевич направился к стойке.

— Ещё две порции мороженого, — заказал он и шёпотом спросил: — Скажите, а у вас с коньяком мороженого нет? Ну или с ликёром!.

Кассирша уставилась на него, как на махрового извращенца, и отрезала:

— Это детское кафе!.

Всё на свете рано или поздно заканчивается. Даже последняя порция мороженого. Хотя Шматко она показалась бесконечной. Он отложил ложку, поклявшись про себя до конца жизни завязать с эскимо и крем-брюле. Возникло немного неловкое молчание. Потом Олег Николаевич спросил:

— Скажите, Маша… А какая ваша самая заветная мечта?

Она слегка смутилась.

— Чтобы я когда-нибудь встретила… Подождите! Самая-самая?

— Да! — Шматко с романтическим придыханием взял её за руку.

— Чтоб на Земле никогда не было войны! — прошептала Маша.

От неожиданности прапорщик мысленно сел на попу и подумал:

«…Ё… моё!!» Но вслух пробормотал:

— Так ведь это… Цель всей моей жизни! Я ж военный!

Маша мило улыбнулась, видимо, радуясь достигнутому пониманию.

— Знаете, уже поздно… Вы не могли бы проводить меня домой?!

«Вот оно!» — обрадовался прапорщик. А вслух с намёком сказал:

— Я не «могу»… Я «хочу» этого! Айн момент! — Он встал и опять направился к стойке.

Кассирша посмотрела на него с некоторой оторопью. На её памяти столько мороженого удавалось употребить не многим. Шматко наклонился и шёпотом спросил:

— Скажите, у вас презервативы продаются?!.

Оторопь кассирши перешла в ужас.

— Это детское кафе!

— Я понимаю! Но на кассах часто продают презервативы! На сдачу!

Сзади к Олегу Николаевичу подошла Маша, взяв его под руку.

Кассирша чисто по-женски окинула её оценивающим взглядом. «Сейчас заложит!» — догадался Шматко и поспешил опередить противника:

— Да-а!. Сфера обслуживания, блин!. — громко сказал он, заглушая гвалт в кафе и возможные реплики кассирши. — Знаете, Маша, времена изменились, а люди — нет!. Пойдёмте!.

Странноватая пара стремительно покинула кафе. Неизвестно, собиралась ли кассирша озвучить своё мнение о презервативах в детском кафе, но всё-таки она крикнула в спину удаляющегося прапорщика:

— Вот только не надо хамить!.

Обсуждение предстоящего дня рождения Рылеева проходило в бытовке роты. На совещании присутствовали младший сержант Фомин, повар Сухачёв и сержант Рылеев. Основной темой беседы было меню.

Рылеев протянул деньги и сказал:

— Знаешь, Сухой, юбилей всё-таки. Хочется, чтоб пацаны запомнили. Зашли кого-нибудь в город — пусть возьмёт пару флаконов.

Фома остановил его руку.

— Спрячь. Пара флаконов — не наш коленкор. — Он достал из-под стола канистру. — Сегодня ночью мы её наполним. Помнишь, мы Гунько искали? На такое место в лесу наткнулись — Клондайк!

В группу захвата халявного самогона вошли избранные. То есть младший сержант Фомин и рядовой Сухачёв. Группа вышла на задание в полночь — с фонарями, картой и канистрой. По агентурным данным, аппарат в лесу стоял стационарно. При нём имелись бочка литров на пятьдесят и дедок алкогольной наружности. Так что вероятность провала экспедиции была нулевой… если верить клятвенным заверениям Фомы.

До цели они добрались на удивление быстро. Буквально через час Фома остановился и прошептал:

— Где-то здесь. Я уже и по запаху чувствую.

В ответ по лесу разнёсся треск веток и звук падения.

— Уй, блин! — вскрикнул Сухачёв.

Фомин пошарил вокруг фонариком.

— Что там?

— Да, блин, паутина в харю!

Фома понимающе прокомментировал:

— Конечно, отъел харю на кухне…

Внезапно слева от них обнаружилась набольшая поляна. Два луча света уткнулись в шалаш.

Младший сержант обрадованно шепнул:

— Вот кострище. Вот шалаш. А вот и она, родимая! — Он стукнул ногой по бочке, стоящей рядом с самогонным аппаратом.

Сухачёв заглянул в шалаш. Там никого не обнаружилось.

Владелец алкогольного Клондайка отсутствовал. Повар обошёл бочку вокруг и тоже постучал по круглому металлическому боку. Звук получился глухой.

— Полная! — восторженно произнёс он. — Мамочка… мы у тебя отольём немножко!

Фома наклонил бочку, Сухачёв подставил канистру. Они прислушались к аппетитному журчанию. Сухачёв втянул в себя воздух.

— А ничего так пахнет. Хлебная…

Младший сержант Фомин авторитетно определил по запаху:

— Градусов пятьдесят, точно! Ну всё, почапали. Поздно уже.

Ротный повар напоследок посветил на самогонный аппарат.

Причудливая конструкция с огромным блестящим змеевиком потрясла его до глубины души.

— Ух ты! — восторженно сказал он. — Ни фига себе бронепоезд!

— Да хрен с ним! Пошли. — Фома нетерпеливо потянул его за рукав.

Но Сухачёв уже шагнул к аппарату.

— Подожди, дай гляну. Может, на кухне такой замутить?

И тут раздался звонкий металлический щелчок. Что-то хрустнуло, и спящий лес прорезал дикий вопль:

— А-А-А-А!!

Фома подпрыгнул от испуга.

— Сухой, что случилось?!

— НОГА-А-А-А!!

Младший сержант вспомнил про фонарик и посветил вниз. На земле валялся Сухачёв. А на его правой ноге тускло блестел капкан.

Фома подумал и догадался:

— Капкан, бля!!

Проводы домой девушки без вредных привычек проходили весело. Маша травила анекдоты. Шматко смеялся и просил ещё. На восемнадцатом анекдоте его лицо немного одеревенело от намертво приклеившейся улыбки. Маша остановилась у подъезда кирпичной пятиэтажки и скромно сказала:

— Вообще-то мы уже пришли.

Прапорщик почувствовал, что настала пора проявить решимость.

— Вы живёте в этом доме?! — напористо прошептал он.

— Более того, в этом подъезде.

— А на каком этаже?.

— На третьем.

После недолгого размышления Шматко решил, что ему сделали намёк. Он тут же отреагировал:

— Так тут невысоко! Давайте я провожу?!

Они поднялись по неосвещённой лестнице.

— Темно тут у вас, — констатировал прапорщик. — В такой темноте на лестничных пролётах бывают хулиганы. Завтра же утром вкручу вам лампочки.

Маша философски заметила:

— Всё равно вывернут.

— А я опять вкручу. У меня лампочек — у-у-у… — смело пообещал Шматко, чувствуя себя благородным рыцарем. — У вас какая квартира?

— Тридцать седьмая…

— Нет, я имел в виду — двухкомнатная, трёхкомнатная?.

— Однокомнатная!

— М-м… Ну ничего!

Маша остановилась возле своей двери и вставила ключ в замочную скважину.

— Мне так понравилось с вами, — шёпотом сказала она.

Олег Николаевич понял, что решающий момент наступил.

— И мне тоже, — томно произнёс он. — И кафе, и ваши анекдоты… И вы…

— Значит, будет ещё одна встреча? — отозвалась Маша.

— А что… эта уже закончилась? — пылко воскликнул Шматко, ощущая себя коварным соблазнителем.

— Тише…

— Соседи? — чуть понизил голос мотострелковый мачо.

— Мама! — пояснила Маша и открыла дверь.

Из квартиры послышался женский голос:

— Ну где ты ходишь, Машенька? Спать уже пора! Я же волнуюсь!

— Иду, иду, мамочка! — Она скользнула внутрь.

Дверь захлопнулась. Шматко недоумённо посмотрел на неё и растерянно изрёк:

— Ну, здравствуйте… мама!

Он достал сигарету, прикурил и сделал смачную затяжку. Дверь снова открылась. Прапорщик замер, задержав дыхание, как застуканный школьник. Девушка без вредных привычек запаха дыма не почувствовала.

— Приходите завтра. На чай! Я вас с мамой познакомлю! — выпалила она.

Шматко оживлённо закивал головой, издавая одобрительное мычание. Дверь закрылась. Он с облегчением выдохнул дым. И утешился:

— На чай?. Ну, хотя бы так!

Группа захвата возвращалась с операции под утро. Одинокий луч фонаря метался среди деревьев, освещая дорогу. Большая половина группы, то есть здоровенный повар Сухачёв, висела на плечах младшего сержанта Фомина и пела:

— К сожаленью, день рождения только раз в году-у-у…

Фома кряхтел, но упрямо пёр лесом. Канистра с добычей весила прилично. Но, по сравнению с пьяным в задницу Сухачёвым, казалась пёрышком. Фома был очень сильным, но лёгким. Поэтому устал и спотыкался. Раненый товарищ давил на плечи и веселился от души:

— Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте-е-е…

— Сухой, заткнись, сука! — по-человечески попросил его Фома.

— Охренительный самогон! — ответил повар.

— Я тебе два глотка дал — для анестезии…

Сухачёв поцеловал младшего сержанта в затылок.

— Анестезия — супер! Нога, ваще, не болит… Тебе не тяжело?

— Не тяжело… Отожрал жопу на кухне!

— Ну извини… Кто на что учился. — По лесу снова грянуло: — С днём рожденья поздравит и, наверно, остави-и-ит…

Они добрались до забора родной части. Фома вежливо предупредил:

— Закрой пасть, придурок! Караул идёт.

Сухачёв обрадовался и спел:

— Шёл отряд по бе-ре-гу-у!

Вдалеке действительно показалась караульная смена с разводящим. Такой залёт в планы группы захвата не входил. Фома рухнул на землю как подкошенный, зажимая рукой рот Сухачёву. Караул прошёл мимо. Силуэты с автоматами неторопливо скрылись за поворотом. Фома убрал руку.

— Ф-фу… Пронесло! Ну всё, пошли! — прошептал он. — Сухой!

В ответ раздался безмятежный храп абсолютно счастливого человека…

День рождения сержанта Рылеева неумолимо надвигался.

Сплочённый коллектив старослужащих второй роты сидел за столом и ждал его прихода. Виновник торжества не выдержал первым. Он открутил пробку на канистре и понюхал содержимое.

— И чё, Сухой от двух глотков в аут ушёл? — недоверчиво спросил Рылеев.

Фома кивнул:

— Я тебе говорю — термоядерная… Песни орал. Я его еле до санчасти доволок!

— Да-а, история… — протянул сержант. — Ну-ка плесни мне пару капель на пробу.

Рядовой Евсеев посмотрел на часы.

— Может, подождём? До двенадцати пятнадцать минут осталось.

— Не бзди. Потом тоже выпьем, — успокоил его Рылеев.

Фомин взял кружку и налил из канистры.

Рылеев строго покачал головой:

— Да ты не жмись! Юбиляру наливаешь. — Он придержал канистру рукой, доливая до половины кружки.

Прохоров со знанием дела положил на стол кусок хлеба с маслом.

— Уснёшь.

Сержант с чувством выдохнул:

— Ну, за сенокос!

Глоток получился на славу. Содержимое провалилось внутрь Рылеева одним махом. Внезапно его глаза вылезли из орбит, лицо покраснело. Он потянулся к закуске… И в этот момент дверь каптёрки открылась. В помещение с озабоченными лицами ворвались старшина роты и капитан Зубов. Все вскочили, замирая по стойке «смирно».

Только Рылеев остался сидеть, застыв как монумент, — с кружкой в руке и куском хлеба.

Ротный мельком оглядел компанию и спросил:

— А чего это у нас сержанты не спят?

Шматко нырнул в шкаф. Оттуда донёсся его приглушённый голос:

— Так они после наряда… Чай пьют.

Рылеев, продолжая сидеть с выпученными глазами, через силу кивнул. Зубов отвлёкся, заглядывая в шкаф поверх склоненной спины прапорщика.

— Бляха-муха! Где этот галстук? Мне с утра в роддом ехать, дочку забирать!

Шматко буркнул:

— Щас найдём…

Когда содержимое шкафа и стола оказалось перерыто до дна, прапорщик недоумённо пожал плечами: галстук так и не нашёлся.

Ротный махнул рукой.

— Ладно, хрен с ним! Поеду в свитере.

Они направились к дверям и вышли. Рылеев шумно выдохнул:

— Запи-ить…

Евсеев схватился за графин:

— Сейчас воды принесу…

Дверь снова распахнулась, и Зубов с прапорщиком вернулись.

— Товарищ капитан, у меня охренительный свитер! — громко сказал Шматко.

Все опять замерли. Старшина полез в шкаф. Через две минуты он вынырнул и виновато пробормотал:

— Блин, утром же видел…

— Ладно, хрен с ним. Поеду как есть, — философски изрёк Зубов.

Начальство вышло. Рылеев громко вдохнул.

— Ты не стой, закуси! — посоветовал Прохоров.

Сержант поднёс хлеб ко рту… В каптёрку опять влетели ротный и Шматко. Прапорщик на ходу пытался в чём-то убедить Зубова:

— Да говорю, она пустая!.

— Давай посмотрим, — возражал тот.

Старшина роты выудил из-под стола канистру и торжественно поболтал ею перед носом ротного:

— Ну во… — начал он и смолк, потому что внутри что-то плеснуло — явно и громко. — Странно. Вроде была пустая! — недоумённо закончил Шматко.

Зубов перехватил канистру и оценил тяжесть:

— Зашибись! Как раз до роддома и обратно. Семьдесят шестой?

— У нас другого не бывает, — растерянно подтвердил прапорщик.

Капитан открутил пробку и принюхался. Результат ему не понравился. Он поморщился:

— Блин! Мне после рождения дочки везде водка мерещится!

У Фомы подогнулись колени. Он чуть присел, предчувствуя разоблачение. Но ротный закрутил пробку и подтолкнул Шматко к выходу.

— Пошли, зальём. Потом отдам.

Он направился к двери, бросив уставившимся на него сержантам:

— Вы занимайтесь, занимайтесь…

Рылеев наконец поставил кружку на стол, поднёс хлеб ко рту… И молча осел на пол.

Евсеев проводил его взглядом и озадаченно сказал:

— Э, Рыло, не смешно!

Но сержант не шевелился. Он лежал без движения, не подавая признаков жизни. Фома подскочил к павшему телу и попытался перевернуть его на спину. На всю каптёрку разразился устрашающий военный храп. Прохоров сел на табурет и изумлённо протянул:

— Евпатий коловратий!.

Дальнейший сценарий грандиозного празднества оказался несколько скомкан, хотя «духи», как положено, и дождались появления «горячо любимого сержанта». Они даже успели процитировать первую строчку бессмертной оды писаря Звягина:

— От Карпат до Пиренеев лучше всех сержант Рылеев!.

Но в распахнувшуюся дверь сначала вошли Евсеев и Фомин. А уже потом на их плечах в расположение въехало бессознательно храпящее тело именинника. Следом показался сержант Прохоров и грозно рыкнул:

— Отставить! Не видите, сержант Рылеев умаялся… За целый день с вами, с уродами!. Так что — отбой в мотострелковых войсках!.

«Духи» попадали в койки, потрясённые душераздирающим зрелищем. Рылеева бережно уложили на кровать. В казарме появился запыхавшийся дневальный и доложил:

— Он всю канистру… в бензобак залил…

Фома сдвинул кепку на затылок:

— Трындец! Ну что, вот и весь праздник…

Евсеев посмотрел на безмятежно спящего Рылеева и подвёл итог юбилею:

— Да, Рыло… Ты хотел, чтоб мы этот день запомнили… И мы его запомним!.

Как и следовало ожидать, наутро многострадальный «уазик» наотрез отказался участвовать во встрече капитанской дочки из роддома. Зубов долго пытался его уговорить. Он матерился, пинал его по шинам и хлопал капотом. «Уазик» играл с ним в крейсер «Аврору», намереваясь встать у казармы на вечную стоянку. В итоге ротный рванул по территории части и скрылся за углом.

В курилке за его отбытием проследили задумчиво. Рядовой Евсеев сделал глубокую затяжку и произнёс:

— Да, Рыло, ты вчера да-ал!.

Рылеев задумчиво дотронулся до гудящей с похмелься головы:

— Ясно! А что это с ротным? Ему ж в роддом надо было…

Фома прикурил третью за утро сигарету:

— Вот именно! Ему в роддом надо… А у него в бензобаке канистра самогона плещется!.

Рылеев поёжился:

— Что, тоже я?!

Сержант Прохоров процедил:

— Да нет. Он сам! А ввалят всё равно нам…