Глава 1

Полковник Бородин медленно поднялся из-за стола. Он был командиром части. Поэтому первое слово принадлежало ему. Бородин задумчиво пригладил усы и взял в руки стакан. Его голос, в котором отчётливо слышались трагические нотки, накрыл застолье.

— Товарищи офицеры, Олег Николаевич Шматко был прекрасным прапорщиком! Это большая потеря для наших Вооружённых сил!.

Офицеры Н-ской части опустили головы. На несколько секунд воцарилось молчание. Полковник Бородин вдруг улыбнулся и продолжил:

— Единственный, кто может восполнить эту потерю… ЛЕЙТЕНАНТ Шматко!

Раздался шум отодвигаемых стульев. Офицерский состав поднялся, дружно приветствуя нового члена коллектива. Зазвенели стаканы. Стало шумно и весело. Немудрёная закусь пошла «на ура».

Олег Николаевич Шматко в парадном лейтенантском кителе хлебосольно подложил командиру части кусок тушёнки.

— Уверен, что лейтенант Шматко стоит десяти прапорщиков! — выкрикнул заместитель командира по воспитательной работе майор Колобков.

Капитан Зубов поддержал:

— За молодого офицера — лейтенанта Шматко Олега Николаича!

До дна!.

Остальные офицеры присоединились:

— Ура-а-а!. Ура-а-а, Николаич!. Ни-ко-ла-ич! Ни-ко-ла-ич!.

— НИКОЛАИЧ!! — заорал ему кто-то в самое ухо.

Шматко вздрогнул… и проснулся. Поначалу реальность не пожелала укладываться в голове. Видимо, места там было не так уж и много. Тем более что праздничный стол никуда не делся, перекочевав из сна в нетронутом виде. Потом Олег Николаевич сфокусировал взгляд. Прямо перед его глазами обнаружился старый приятель — Данилыч.

— Ну? Чего разорался?. — недовольно пробурчал Шматко, окончательно просыпаясь.

Завскладом с насмешкой изогнулся в почтительном полупоклоне:

— Виноват, товарищ СТАРШИЙ прапорщик! Готов понести любое наказание, товарищ СТАРШИЙ прапорщик!

— Данилыч, хорош кривляться! — Олег Николаевич поморщился.

Он вспомнил, что банкет посвящён получению звания старшего прапорщика. А совсем не лейтенанта. Сон оказался всего лишь сном. А хотелось бы…

Домечтать ему было не суждено. Завскладом поднял стакан и укоризненно заворчал:

— Николаич, я тебя не узнаю! Пять лет прапорщиком отышачил…

Старшего получил, а квалификацию потерял! Мы ж только три звезды обмыли! А ещё три?!

Шматко послушно налил себе водки.

— Извини, Данилыч, задумался…

— Ночью думать надо! — наставительно хохотнул тот.

Внезапно в окно постучали. Завскладом поставил стакан на стол.

Олег Николаевич прошептал:

— Меня нет!

Данилыч подкрался к окну, озадаченно бормоча:

— Кого там нелёгкая?. — Он посмотрел в окно, потом распахнул его и крикнул: — Ну?! Чё барабанишь?!

Из внешней среды донёсся голос:

— У вас двери закрыты!

— Закрыты — значит, нет никого… Чё надо, сержант?

— Извините, а прапорщик Шматко не у вас? А то мы всю часть обыскали… Ему письмо заказное!

Данилыч не удержался:

— СТАРШИЙ прапорщик! — поправил он. — Давай сюда! Я его сам найду!

Почта для Шматко О. Н. пролезла в окно без труда. Хотя конерт был толстым. Завскладом громко и с выражением прочитал:

— Министерство образования…

— Дай-ка сюда! — Шматко забрал письмо, вскрыл и быстро пробежал глазами.

Ни хрена утешительного в послании не было. Деканат Технологического института уведомлял о сроках предстоящей сессии.

И бесцеремонно настаивал на личном участии старшего прапорщика в этом гиблом мероприятии. Олег Николаевич крепко задумался. Перед ним замаячила безрадостная перспектива, в студенческой среде называемая просто — «жопа».

— Что тама? — спросил не в меру любопытный Данилыч.

— Извини… Это личное! — скорбно отшил его Шматко.

— Личное? У тебя что, роман с Министерством образования? Чё-то ты темнишь, Николаич… Работаешь на Министерство обороны, а письма из Министерства образования получаешь! Шпионишь?!

Новоиспечённый старший прапорщик налил себе почти полный стакан.

— Ага! Давай — за старшего прапорщика Штирлица!

Никогда ещё Данилыч не был против выпивки. Но на всякий случай опасливо поинтересовался:

— А ты меня потом бутылкой по голове не шлёпнешь?.

Большая Игра подходила к апогею. Страсти накалились до предела. Ещё немного — и дело могло дойти до нарушения правил. Или до банального рукоприкладства. Чтобы снять напряжение и немного расслабиться, участникам тут же была предложена шоу-программа.

Метод, испытанный в лучших казино Лас-Вегаса, сработал и на этот раз.

Едва раздались первые аккорды, как шум стал затихать…

Ловкие пальцы музыканта легко прошлись по струнам, рождая знакомую всем мелодию. Чуть хрипловатый голос проникновенно запел:

Когда песня закончилась, в каптёрке второй роты уже царили мир и покой. Страсти улеглись. Под жидковатые аплодисменты рядовой Ходоков встал, изображая поклон. Конечно, майка и трусы с дырой на колене не могли считаться концертным костюмом. Но для поднятого среди ночи годился любой прикид. Лишь бы не заставлять «дедушек» ждать. В знак признания таланта исполнителя сержант Прохоров даже сказал:

— Вау!. Ходоков, блин! Да ты у нас — Малежик!

— Красавец! — поддержал его младший сержант Фомин. — Слова потом перепишешь!

Прохоров огорчённо покачал головой:

— Зашибись! У нас, оказывается, в роте есть магнитофон, а мы его ни хрена не слушаем… Ты чё молчал, Ходоков?!

Рядовой застенчиво потупился:

— Так никто и не спрашивал…

— А какого хрена тебя спрашивать?! Сам должен прийти и доложить: мол, имеется такой-то талант! — объяснил сержант.

Фомин махнул рукой, отпуская артиста:

— Ладно, музыкальная пауза закончена. Ходоков — отбой!

Продолжаем игру.

Возникла небольшая заминка. Потом сержант Прохоров повернулся и зарычал:

— Ты чё, умер?! Или забыл, на хрена ты здесь?!

Рядовой Медведев встрепенулся. На Большой Игре он выступал в роли крупье. То есть носил бабочку на шее, белые перчатки на руках и тяжёлый груз ответственности за сдачу карт — на душе. Мишка торопливо перетасовал колоду и отсчитал «дедушкам» по две карты…

Большая Игра возобновилась. Она захватила игроков полностью. Её загадочная непредсказуемость требовала громадных волевых усилий и тонкого знания психологии. В просторечии её называли «очко»…

— Надо бы крупье поменять… карта не прёт… — сквозь зубы сказал младший сержант Фомин.

Прохоров весело ответил:

— Нормальный крупье! И карта нормальная. Главное — во! — Он звонко постучал себя пальцем по лбу.

Фома заглянул в свои карты. Там красовались шесть и король.

— Ещё! — сдавленным голосом попросил он.

Крупье сдал карту. На руках у товарища младшего сержанта оказалась дама. Он кивнул:

— Ещё!

К даме пришёл король. Фомин заколебался.

Сержант Прохоров с ухмылкой искусителя подначил:

— Ну чё, хватит? А то опять же влетишь!

— Кто не рискует, тот не пьёт… — Фома хлопнул себя рукой по бедру. — Давай, Медведев. Хочу… третью снизу!

Крупье тщательно отсчитал карту. Фомин взял, опустил руку вниз, посмотрел и швырнул карты на стол:

— Твою мать!. Перебор!!

Сержант Прохоров громко заржал и спросил:

— Ну что, желание загадываем?

— Слышь, только без фанатизма… — жалобно попросил Фома.

Прохоров успокаивающе поднял руку:

— Ну что ж я, зверь?.

Как известно, карточный долг — долг чести. В старое время несостоятельные игроки даже стрелялись, когда не могли расплатиться. Прошлое давно умерло. А традиции выжили. Младший сержант Фомин безропотно поплёлся отрабатывать проигрыш…

Рядового Кабанова установили возле его койки с коробком спичек. Фома разделся, аккуратно складывая форму на табурет. Рядом приглушённо хихикнул Прохоров.

— Да что ж сегодня за день такой, а? — запричитал младший сержант. — Ну не идёт, и всё! То семнадцать, то перебор!. То семнадцать, то перебор!.

Кабанов, только что поднятый с кровати, неожиданно понял, в чём дело. Он почти проснулся и даже позволил себе неосторожно улыбнуться. На что Фома среагировал неласково:

— А ты чё лыбишься?! Щас у меня дёснами лыбиться будешь!

— Да ладно тебе, Фома! Уже б давно всё сделал! — успокоил его Прохоров.

Тот бурча зале под одеяло и закрыл глаза. Сержант тактично подсказал:

— Давай, Кабанов, командуй!

Рядовой робко пискнул, зажигая спичку:

— Младший сержант Фомин, сорок пять секунд — подъём!

Фома подорвался с койки, с лёту запрыгивая в штаны. Прохоров захлопал в ладоши:

— Оп! Оп! Оп! Давай-давай!

На сапоги его должник потратил секунд десять. Уже застёгивая ремень, он подскочил к Кабанову и доложил, отдавая честь:

— Товарищ рядовой, младший сержант Фомин норматив выполнил!

Кабанов задул догорающую спичку.

— Уложился, — важно констатировал он.

Но теперь, когда карточный долг оказался выполнен с лихвой, Фома снова стал «дедом». Поэтому некстати приборзевший «дух» моментально огрёб сдачу. От звонкого подзатыльника у рядового Кабанова заложило в ушах.

— Сам знаю, придурок! — рявкнул товарищ младший сержант. И угрожающе повернулся к торчащим из-под одеял зрителям. — Что вылупились, душары?! Учитесь, пока я жив!.

Под интенсивный хохот довольного Прохорова «духи» испуганно попадали на подушки…

Вторая часть грандиозного праздника, посвящённого новому воинскому званию Шматко, захлестнула кухню малогабаритной квартиры. За столом сидели: старший прапорщик, девушка Маша и её мама. На столе стояла бутылка вина и закуска. Причём без малейшего намёка на сою. Господа пили и закусывали. Вернее, это делали дамы.

Сам виновник торжества пребывал в похмелье. Отчего сильно грустил и тайно икал про себя.

Похмеляться он не любил. Есть не мог. А жить — не хотел.

— Олег Николаевич, а что это вы не пьёте? — задорно поинтересовалась Машина мама.

От упоминания об алкоголе Шматко немного позеленел.

— Да, как-то… не хочется, Анжела Олеговна. Может, у вас минералка есть?

Мама ничего не заметила:

— Помилуйте, Олег Николаевич, какая минералка?! У вас такое повышение… Надо это отметить!

— Знаете, не в том возрасте мы уже… Чтобы каждую мелочь отмечать, — тактично намекнул прапорщик.

— Какая же это мелочь? Старший прапорщик — это тебе не лейтенантик какой-нибудь!. — искренне обиделась за него Анжела Олеговна.

Маша почувствовала некоторую неловкость момента. Она поспешно вмешалась, сглаживая острый угол:

— Мама! Лейтенант по званию выше старшего прапорщика!

— Да? Так он же старший…

Шматко преодолел внеочередной выступ тошноты и авторитетно выступил:

— Понимаете, Анжела Олеговна, лейтенант — это офицерский состав, а любой офицер выше любого прапорщика.

— Да? Несправедливо!. — заявила она.

Маша успокаивающе погладила её по руке:

— Ничего… Вот Олежек институт закончит и станет офицером…

— Да уж… — неуверенно и грустно заявил Шматко.

Анжела Олеговна отвлеклась от неприятных мыслей, пускаясь в рассуждения:

— Значит, Олег Николаевич, у вас сессия до десятого?. Как раз, получается, вернётесь — и через две недели пост кончается.

— И что?

— Как «что»? Можно будет свадьбу сыграть!

Прапорщик от неожиданности чуть не поперхнулся и ляпнул быстрее, чем подумал:

— Чью?

— Как «чью»? — совершенно офонарела интеллигентная Анжела Олеговна.

Шматко сообразил, что надо уйти подальше от щекотливой темы.

Жениться он пока не собирался. И легенду о скором бракосочетании поддерживал исключительно ради благопристойности.

— А?! Да! Конечно. Свадьба — это да! Это надо… — интенсивно закивал он. — Только… Только… Мы тут подумали… Я тут подумал… Я считаю, что… Мария должна выйти замуж за офицера!

Буквально минуту назад мама усвоила, что жених её дочери — не офицер. Теперь выяснилось, что дочь собирается замуж неизвестно за кого!

— Как?. За какого ещё офицера… Маша?!

— Мама, Олежке ещё год учиться. Закончит институт, потом офицера присвоят… — пояснила девушка «на выданье».

Мама облегчённо выдохнула:

— А-а… Вы в этом смысле! Фу-у… Я уж невесть что подумала! Вы ж так не пугайте…

Если кто не в курсе, сообщаем — новорождённые часто плачут.

Говорят, бывают невероятно спокойные дети, которые просто плачут.

Но в основном грудные «цветы жизни» рыдают, вопят, орут и завывают.

Причём сутки напролёт. Невзирая на то, что папа хочет спать, а мама за день умоталась до изнеможения…

Капитан Зубов в майке и спортивных штанах сидел у детской кроватки. Он честно старался убаюкать дочку. Та нечестно не убаюкивалась. Супруга капитана дремала, пользуясь передышкой.

На втором часу неравной борьбы Зубов понял, что по-хорошему ребёнок не успокоится. Он принял волевое командирское решение и запел:

Плач резко оборвался. Видимо, вокальные упражнения Зубова поначалу просто потрясли детскую психику. Потом из кроватки раздался истошный вопль. Капитан умоляюще прошептал:

— Тихо… тихо, девочка моя. Отставить плакать. Сейчас что-нибудь другое…

Не плачь, девчонка-а, пройдут дожди.

Солдат вернётся-я, ты только жди-и-и…

Ребёнок опять смолк, переваривая новую порцию милитаристского вокала. Жена Зубова материнским инстинктом почувствовала неладное и проснулась. Она подняла голову и, прекращая соло капитана, громким шёпотом произнесла:

— Слушай, ты нормальные песни знаешь?

— Тихо! Не видишь — уснула! В песне главное не слова, а мелодия, — отозвался тот, настойчиво напевая:

Такого издевательства дитё не выдержало. Комнату огласил возмущённый рёв вперемешку с жалобным воем. Жена поднялась с кровати. Она подошла к колыбели и тихонько качнула, напевая:

Плач мгновенно стих. Ребёнок причмокнул губами, засыпая. В доме установились тишина и благостный покой. Вторая половина капитана Зубова растерянно сказала:

— Ой, не знаю, как вы завтра без меня управитесь. Хоть никуда не езди!

Он подошёл и обнял её за плечи:

— Вера, мы же договорились. Я уже и в части отпросился.

Поезжай спокойно. Оформишь пособие — и обратно…

— Это ж за три месяца сразу дадут, — улыбнулась она. — Я вам чего-нибудь привезу… Ты всё помнишь?.

— Да. Смесь в шкафу на второй полке. В двенадцать дать сок…

— Какой?

— Морковный, — отрапортовал Зубов. — В два часа положить спать…

Жена поцеловала его в щёку:

— Молодец, капитан…

На следующий день Зубов остался на хозяйстве. К поставленной задаче он отнёсся серьёзно. Не мешало бы, конечно, составить план- конспект на три дня занятий по дому. Но он усилием воли отмёл военный подход к мирной деятельности. Как выяснилось — правильно сделал. Время и силы рассчитать здесь оказалось невозможно. Потому что всё время приходилось делать несколько дел сразу.

К полудню капитан начал уставать. Он геройски стоял у плиты.

Одной рукой Зубов помешивал в кастрюле неаппетитное варево.

Другой — качал коляску. Брызги странного месива летели по сторонам, пачкая плиту, пол и смеси. Дочку укачивало от беспорядочных рывков.

Но капитан хранил железобетонное спокойствие. Потому что, один хрен, помощи ждать не приходилось. Одновременно со странными телодвижениями он заговаривал ребёнку зубы, оттягивая приём пищи.

— Сейчас, доча… Сейчас будем обедать! Или завтракать! Не знаю…

В полдвенадцатого это что у нас? Ланч?.

Капитанская дочка лежала на удивление спокойно. На папины метания она смотрела широко раскрытыми глазами, а разговоры пропускала мимо ушей. Очевидно, ей было просто интересно, чем закончатся дикие колебания коляски.

Зубов заглянул в кастрюлю:

— Та-ак… Густовато получается! Надо водички добавить!

Он ловко подцепил чайник и плеснул воды в булькающее варево.

Результат его удивил:

— Ну вот! Теперь жидковато! Ладно. Досыплем ещё смеси…

Он повторил увлекательный эксперимент ещё два раза. Места в кастрюле не осталось. Зато концентрация его устроила. Капитан озадаченно пробормотал:

— Да-а! Многовато, конечно! На роту таких хватило бы… Не дай бог!. — он заглянул в коляску. — Короче, доча, если всё не съешь, папка будет доедать!

Перед кормлением Зубов зачерпнул ложку получившегося блюда, попробовал, украдкой сплюнул в раковину и коварно изменил условия задачи:

— Только попробуй у меня всё не съесть!

Внезапно дочка разразилась плачем.

— Что, голодная?! — с надеждой спросил капитан, вытаскивая её из коляски.

Но тут до него донёсся подозрительный запах из подгузника. Он отогнул краешек и тихо взвыл:

— Не-ет! Ну сколько можно?! Третий раз за утро! Ты, дочка, потерпи одну минуту, папа сейчас придёт!

Зубов быстро положил дочь обратно, устремляясь с кухни. Вслед ему раздался жалобный плач. Он торопливо вернулся и не менее жалобно объяснил:

— Доченька, так нечестно!. Ты три раза, а я ещё ни разу! Папка в туалет и обратно!.

К вечеру наступил самый приятный момент в общении с ребёнком. Дочка уснула.

Папа Зубов вытащил коляску на улицу и, гордо выпятив грудь, начал прогуливаться вдоль дома. Как каждый молодой отец он периодически проявлял заботу. То есть отгибал одеяло, чтобы проверить, на месте ли чадо. К счастью, дочка спала крепко, намаявшись за день тесного общения с капитаном.

К подъезду подошла бабуся с многочисленными авоськами и пакетами. Возле неполной семьи Зубовых она охотно притормозила:

— Добрый день!

— Здравствуйте, Феодосия Максимовна! — кивнул счастливый отец.

Бабуся полюбопытствовала:

— Чего-то всё с мамой да с мамой гуляла… А сегодня вот с папой!

— Мама в центр поехала…

— А-а! Наверное, фен покупать? — догадалась Феодосия Максимовна.

Зубов непонимающе уставился на старушку:

— Какой фен?

— Ну этот, как его?. Хилипс! С тремями насадками! Мечта у неё такая, говорила!.

— Серьёзно? — удивился капитан.

— Ну да! Несколько раз говорила! — Бабуся мелко закивала и посеменила в подъезд.

Видимо, разговор с несведущим в элементарных вещах мужчиной был ей не интересен.

Зубов качнул коляску, невольно задумавшись. Сам он мечтал получить квартиру и стать майором. И до этого момента наивно полагал, что жена мечтает жить в новой квартире. И чтобы муж стал майором… Получалось, что жизнь намного сложнее, чем он думал.

Новая вводная требовала принятия решения. А это он делать умел… Но в этот момент мимо дома затопал строй солдат. Прозвучала команда «За-пе-вай!». И тут же грянула песня:

Зубов подскочил и, как ошпаренный, рванул к строю:

— Рота-а-а! Отставить песню! — рявкнул он.

Строй послушно замолк, проходя мимо. Капитан метнулся обратно к коляске, ворча:

— Разорались, вашу мать!.

Шматко штурмовал высшую математику. Та сопротивлялась, нанося чувствительный урон интеллекту прапорщика. Логарифмы упрямо застревали в зубах. А интегралы висли на ушах, как макароны по-флотски. В дверь каптёрки постучали. Вошёл рядовой Соколов. На рукаве у него красовалась повязка «Дневальный по роте», на поясе болтался штык-нож, а в руках он держал тряпку и ведро с водой.

— Разрешите, товарищ старший прапорщик? Нужно помыть, — сказал он.

Прапорщик, не отрываясь от познавательной книжки, отрешённо кивнул:

— Нужно — мой.

Тряпка заскользила по полу. Шматко поднял голову:

— Вот спроси меня, Соколов, что такое производная?

— Что такое производная? — послушно закряхтел Кузьма Соколов, оттирая пятно перед шкафом.

— Производная — это… ммм… предел отношения приращения функции… к аргументу.

Как золотой медалист такие вещи Кузьма помнил дословно.

— К приращению аргумента! — машинально поправил он. — Притом, когда приращение аргумента стремится к нулю.

Прапорщик заглянул в учебник:

— Точно! Вот видишь, Соколов, вместе мы с тобой всё знаем!

Вместе мы с тобой — сила!. А поодиночке — нули!

— Опять контрольная? — поинтересовался тот.

— Хуже, Соколов, хуже! Разлучают нас с тобой! Сессия! Похоже, после неё и отчислят…

— Так вы ж раньше как-то сдавали?.

— Вот именно! Как-то сдавал! — хмыкнул Шматко. — С кем-то пил, кому-то давал! А недавно там ректора поменяли… За взятки. Так что всё!

Лавочка прикрылась!

Кузьма посмотрел на загрустившего прапорщика:

— Товарищ старший прапорщик, может, я мог бы… помочь?

— Чем, Соколов? Сессия — это тебе не контрольные… Сессия — штука очная!

— Ну… помочь готовиться?

— Готовиться?! — Шматко хлопнул ладонью по стопке учебников. — Здесь, Соколов, даже Ломоносов не поможет!

Кузьма вежливо возразил:

— Ну, вы же что-то должны с младших курсов помнить? Посидели бы пару ночей…

— Так, Соколов! Ты чего сюда пришёл?! — возмутился старший прапорщик.

— Убраться.

— Вот и убирайся!. В смысле, убирай!.

Решающая сессия неумолимо надвигалась. Времени до неё оставалось всё меньше. А знаний больше… не становилось. Хотя Олег Николаевич по-честному повсюду таскал с собой портфель с учебниками. Даже в гостях у девушки Маши он продолжал в них смотреть. Без особого эффекта. Но упрямо.

Маша к его умственному напряжению относилась с пониманием.

Она смотрела телевизор и не приставала с разговорами. По телевизору шёл фильм «Джентльмены удачи». Шматко с кислой физиономией прислушался. Сиплый голос Доцента произнёс: — …Выучить от сих до сих!

Прапорщик вздохнул:

— Мне бы ваше «от сих до сих»! — он посмотрел на гору учебников. — Вот у меня «от сих до сих» — это «от сих до сих»!. Я и сам уже как псих!

Маша оторвалась от экрана:

— Ты что-то сказал?

— Нет-нет, Машенька, это я про себя. — Шматко снова принялся за чтение: — Производная синуса — косинус. Производная косинуса — минус синус. Первообразная косинуса — синус. Первообразная синуса — минус косинус… Бляха-муха… Дурдом какой-то!

— Олежка, тебе телек не мешает? Может, выключить? — заботливо спросила Маша.

— Не волнуйся, Машенька. Мне уже ничего не сможет помешать.

— Я забыла, что ты у меня умный. И так всё знаешь.

— Ага… Я знаю, что я ни хрена не знаю!. — честно признался Шматко.

— Это, по-моему, Сократ сказал…

— Кто?! — удивился прапорщик приоритету древнего философа.

Он отложил учебник и покосился на телевизор. Там два Доцента дрались возле проруби. Они были похожи… Два… Внезапно прапорщика осенило!

— Со-ко-лов!! — громко сказал он.

Маша поправила:

— Какой Соколов? Это Леонов.

Но Олег Николаевич её уже не слышал. Он ещё раз повторил, глядя на разбросанную по столу высшую математику с чувством явного превосходства:

— Конечно, Соколов!

— Олежка, ты что?! Актёр Соколов в то время ещё в садик ходил… — растерялась девушка.

Прапорщик радостно вскочил из-за стола, чмокнув её в щёку.

— Конечно же, в садик! Машенька, я у тебя гений! — Он схватил фуражку и выбежал из дома…

Превращение рядового Соколова в Доцента… то есть в двойника старшего прапорщика Шматко состоялось в каптёрке. Поначалу Кузя задавал глупые вопросы. Типа:

— Зачем раздеваться? На кой мне ваша форма?.

Шматко конкретно объяснил:

— Ты фильм «Джентльмены удачи» смотрел?.

— Смотрел…

— Хороший фильм! Поучительный!

Но разум рядового так и не смог достичь высот хитроумия товарища старшего прапорщика. Пришлось разжевать:

— Сессию с тобой поедем сдавать! Так что недельку побудешь мной!

— Как сессию? А служба?! — Кузьма ошарашенно вытаращил глаза.

— Служба не убежит! Организуем тебе служебную командировку!

— Так я ж… Так мы ж с вами не похожи!

Такие аргументы могли сработать только в Академии наук. А никак не в армии.

— У тебя какой размер ноги? — спросил Шматко.

— Сорок второй…

— Ну вот! И у меня сорок второй!. А говоришь — не похожи!

— А фотография в зачётке?.

Прапорщик терпеливо растолковал:

— Три на четыре? Это не фотография! Это двадцать пятый кадр!

Без ста грамм не разглядишь!

Кузьма закончил одеваться. Но сомневаться не перестал:

— Товарищ старший прапорщик. И всё-таки… А если кто узнает?

— Соколов! Сессия! — семь дней! Командировка — десять! У тебя получается три дня отпуска! Смекаешь? Успеешь домой съездить!

Вопросы есть?

— Не знаю… — неуверенно произнёс солдат.

— Зато я знаю! — отрезал Шматко, сравнивая переодетого «Доцента» с фотографией на зачётке. — Ну вот! Сойдёт! На фотографии я с усами! Скажешь — сбрил! А ну-ка, пройдись…

Кузьма неуверенно сделал несколько шагов. Прапорщик скривился:

— А вот сейчас не похож! Сейчас — халтура! У тебя, Соколов, походка «духа»… то есть новобранца! Будем тренироваться!.

Для тренировки они выбрали безлюдный тротуар позади казармы. Шматко руководил своим двойником из окна. Чтобы не светиться на территории в трусах и майке. Периодически он давал ценные указания:

— Плечи расправь! Голову выше! Ты прапорщик, Соколов!

Пра-пор-щик! Тебе пофиг все командиры! Ты гуляешь сам по себе!

Кузя старался, маршируя вдоль казармы, как парадный конь Будённого. Но результат оставался хиленьким. Шматко покачал головой:

— Эх, Соколов, нету в тебе… пофигизма! Пойми, Соколов, прапорщик — это не звание. Это состояние души! Ну-ка, давай ещё раз!.

Неожиданно из-за угла показался командир части. Неизвестно, что понадобилось полковнику Бородину на заднем дворе казармы. Но шёл он целеустремлённо, словно на очередную инспекцию. Шматко среагировал первым. Он нырнул вниз, прикинувшись деталью подоконника. Кузьма спрятаться не успел. Он перестал дёргать ногами и в ужасе остолбенел. Бородин приблизился. Рядовой Соколов негнущейся рукой кое-как отдал честь. Командир части задумчиво прошествовал мимо, вяло козырнув в ответ.

Возможно, на этом дело бы и закончилось. Но всех офицеров и прапорщиков своей части командир знал в лицо. И даже по имени- отчеству. Когда до него дошло, что на вверенной ему территории разгуливает неизвестная личность, полковник притормозил и обернулся. Он поманил несчастного «Доцента» и строго сказал:

— Представьтесь, товарищ прапорщик!

— Соколов… ский… Соколовский… прапорщик… старший… — как-то не бодро отрапортовал Кузьма.

Бородин пристально всмотрелся ему в лицо:

— Новенький, что ли?

— Так точно!

— На склад ГСМ?.

— А… ага…

— А почему по прибытии не доложили? — командир части сурово нахмурился.

Из-под подоконника вынырнул Шматко. Он в отчаянии взялся руками за горло, доходчиво показывая, чем грозит провал. Нельзя сказать, что Кузьму это сильно подбодрило. Но он собрал волю в кулак и жалобно промычал:

— Так э-э… не успел!

Бородин посмотрел на часы и заторопился:

— Ладно! У меня неделю послужишь — будешь всё успевать! Через час жду в штабе!

Он деловито зашагал дальше по своим делам. А лжепрапорщик остался стоять на дрожащих, негнущихся ногах. Перед тем как скрыться за углом, командир части покосился на его замершую фигуру и пробурчал:

— Ну и времена пошли! Такой сопляк, а уже старший прапорщик!.

Полевые занятия — дело серьёзное. Вторая рота стояла на краю леса и проникалась… Правда, автоматы были заряжены холостыми. Но от этого задача не становилась проще. Сержант Прохоров сурово отчеканил:

— Сегодня наша задача — имитация атаки противника на третью роту! Понятно?

— Так точно-о! — нестройно откликнулся строй.

— Бежим целью. Стреляем холостыми. Пока командир третьей роты вас не остановит. Патроны все получили?

И снова нестройный хор заголосил:

— Так точно-о!

Прохоров поставил точку:

— Я иду в оцепление! Со мной — Фомин и… Медведев! Гунько — старший в цепи! Командуй!.

Отправив роту штурмовать позиции условного противника, то есть бегать по полю, изображая атаку, сержанты прошлись по краю леса. Они выбрали опушку рядом с просёлочной дорогой и залегли на солнышке. Где-то вдалеке кто-то палил из автоматов. А на опушке царило блаженное спокойствие. Рядовой Медведев, назначенный ответственным за костёр, ломал об колено сучья, подбрасывая их в огонь. Прохоров с Фомой лежали на травке, закинув руки за голову.

— Обожаю оцепление, — сказал сержант. — Так бы два года и прослужил… Только б жратву носили.

Фома лениво бормотнул:

— Скучно…

— А автомат после холостых драить — не скучно?

— Можно подумать, ты сам его драишь!

— Ну, это уже другой вопрос… — философски протянул Прохоров.

Фома вытащил из кармана колоду карт:

— Ну что, погнали? Отыграться хочу.

— Да ты, я смотрю, Фома, не угомонишься! — усмехнулся сержант.

— Слышь, Прохор, ты «духов» жизни учи! Ну как?

Тот покосился на азартного приятеля и предложил:

— Кто проиграет — идёт в деревню за пайкой!

— Одобрям! Кто сдаёт? — с пол-оборота завёлся товарищ младший сержант…

Очередная Большая Игра протекала как обычно. Фоме не пёрло.

Он вскакивал, менял колоду, вопил и плевался. Результат оставался прежним. Выиграть не удавалось. Постепенно в карман противника перекочевали все наличные средства, включая заначку, приготовленную на дембель. В конце концов младший сержант взвыл:

— Медведев, ко мне!

Мишка оторвался от костра. Фома буркнул сквозь зубы:

— Садись, будешь играть вместо меня!.

— Это ещё что за новости?! — удивился Прохоров.

— А чё? Играет он — отвечаю я.

Сержант подумал и согласился:

— Хозяин — барин. Ладно, сдавай…

Решающая раздача прошла в тишине. Фома встал за спиной у Мишки, наблюдая за игрой. На руках у того оказались десятка с шестёркой.

— Ещё! — сказал он.

Следующей картой оказалась дама. В сумме получилось девятнадцать очков.

— Всё, — благоразумно остановился Мишка. — Себе.

Фома не выдержал:

— На фига?! Надо было рискнуть! Вторая снизу!

— Тихо. Не ты играешь! — цыкнул Прохоров.

Он взял себе две карты. К тузу пришла девятка. Прохоров ухмыльнулся:

— Двадцать! Мне хватит!

Мишка бросил карты на траву:

— Девятнадцать…

— Даже не знаю: плакать или смеяться, — развёл руками сержант Прохоров.

Фома пробормотал:

— А давай проверим! Вот давай! Вторую снизу покажи мне!

К девятнадцати очкам лёг валет. Младший сержант тоскливо взвыл:

— Я же чувствовал! Девятнадцать и валет — очко было бы!. Блин, надо было самому играть!

— Поздно пить боржоми… — успокоил его Прохоров.

Фома протянул Мишке деньги.

— Ладно! Давай, Медведев, дуй в деревню, купишь колбаски… Хлеб не забудь. В общем, сориентируешься…

Однако такой расклад сержанта не устроил. Он заворчал:

— Э! Чё началось-то? Какой Медведев? Медведев играл, а отвечаешь — ты!

— То есть ты хочешь сказать, что я должен в магазин вместе с «духом» идти? — попытался вильнуть Фома.

Но номер не прошёл. Прохоров покачал головой:

— Извини, старик, карточный долг — дело чести…

— Какие мы тут все правильные — пипец!! — разозлился Фома.

Он надел кепку, повесил на грудь бинокль и скомандовал:

— Ладно, пошли, Медведев, а то ещё заблудишься один… И автомат оставь, придурок.

Отойдя подальше от опушки, младший сержант остановился:

— Стой, Медведев. Деньги давай… Давай-давай, а то ещё потеряешь!

Он деловито запихал собственный проигрыш в карман. Потом поднял бинокль, всматриваясь в пейзаж. Прямо перед ними виднелась деревня. Невзрачные домишки кучно теснились у дороги. Аборигенов не наблюдалось. Фома снял бинокль.

— На-ка, Медведев, взгляни!

Мишка приник к окулярам.

— Ну, деревня…

— А хату крайнюю видишь?

— Вижу…

— А курей возле забора?

— Не-а… — покачал головой Мишка.

Фома тут же пообещал:

— А я вот щас гляделки как протру!

— А нет! Вижу! Вот они, вот они!

— Ну, вот и хорошо! — обрадовался младший сержант. — Давай!.

— Чего «давай»? — не понял Мишка.

— Медведев, ты чё, тупой? Курицу неси! Сержанты мяса хотят!

— Так это что… Украсть, что ли?.

Фома покрутил пальцем у виска:

— Ты чё, дурак? Она ж за забором! Значит — ничья! Давай, давай, Медведев, не тупи! Одна нога здесь, другая там!.

— Так, а как я её?.

— Ты норматив «снятие часового» сдавал?.

— Сдавал…

— Ну вот, то же самое! Подкрадываешься сзади и — хрясь! — Фома показал, как сворачивать несчастной птице шею. — И мухой обратно!

Приказ ясен? Выполняй!.

Лёгкий ветерок упругими порывами залетал на опушку у края леса. Он подхватывал рябые куриные перья и кружил их вокруг догорающего костерка. Младший сержант Фомин закончил обгладывать ножку. Он блаженно откинулся от импровизированного застолья:

— Отличная курочка… мягкая. Ещё бы хлеба к ней…

Рядовой Медведев кивнул, продолжая возиться с крылышком.

— А вы точно её купили? — сержант Прохоров взял бинокль, с неподдельным интересом уставившись на панораму деревни.

Фома возмущённо вскинулся:

— Естественно! А как ещё?!

Сержант ехидно ухмыльнулся:

— Ну, не знаю… По-моему, к вам продавщица бежит!

— Какая ещё продавщица?

— Симпатичная. На, взгляни! — Прохоров протянул приятелю бинокль.

Тот присмотрелся. По просёлочной дороге к ним бодро рысила бабулька в фуфайке и платке. Фома раздражённо повернулся, опуская бинокль:

— Медведев, ты как часового снимал?

— Аккуратно, — промычал Мишка, не отрываясь от еды.

— Аккуратно! — скривившись, передразнил его младший сержант. — А откуда тогда группа захвата?

— Какого ещё часового? Что за дела? — не понял Прохоров.

Пока они препирались, бабка успела добраться до опушки. Она нависла над ними, размахивая палкой, и завопила:

— Что ж вы, ироды проклятые, вытворили?! Стыд потеряли совсем! Немцы, и те так не делали!!

Фома попытался уйти от ответа:

— Мать, угомонись… Купили мы её!

Но бабка — божий одуванчик — сгребла с земли кучу перьев и снова заорала:

— Что ж вы дуру-то из меня делаете?! Что ж я, курицу свою не узнаю?! Что ж я, думаете, байстрюка вот этого не запомнила?! — Её узловатый палец ткнулся в направлении Мишки.

Сержант Прохоров строго спросил:

— Бабуля, а ты уверена, что это он?

— Я старая, но ещё не слепая! Вот этот! Подкрался сзади и — хрясь! — нету моей Рябушки!. Ну я вам покажу! Я до вашего командования дойду!!

Фома медленно поднялся и спокойно остановил поток бабулькиного гнева:

— Погоди-ка, мать! Не надо командования. Сами разберёмся. — Он грозно рыкнул: — Медведев, это правда?

От такого беспардонного наезда Мишка оторопел:

— Ну… я…

— Понятно! — сосредоточенно констатировал младший сержант. — Значит, мародёрством, Медведев, занимаемся?

— Так как же… я… — пролепетал тот.

— Молчать!! — гаркнул Фомин и крепко пожал руку бабуле. — Спасибо, мать, за своевременный сигнал! — Он опять повернулся к зашуганному солдату. — Ну что, Медведев… судить тебя будем!

Сержант Прохоров недоумённо открыл рот. Старушка испуганно прошептала:

— Судить?.

Но Фому уже несло:

— А как же!. Сержант Прохоров!

Тот просёк тему и отдал честь, вытянувшись по струнке:

— Служу России!

— Пишите приказ!.

Как известно, в военно-полевых условиях формальности ни к чему. Через пару минут рядового Медведева поставили к дереву. Ну, за неимением стенки. Он был без ремня и держал руки за спиной.

Напротив него встал Прохоров со вскинутым автоматом. Рядом причитала насмерть перепуганная бабка. Фома прокашлялся и зачитал по бумажке:

— Именем Министерства обороны!. Решением полевого суда в составе сержантов Фомина и Прохорова!. За мародёрство по отношению к мирному населению!.

Бедная старушка взвыла:

— Хлопчики мои родненькие… Да чёрт с ней, с курицей! Господи, молодой ведь совсем! Если надо, я ещё принесу…

Однако шоу, посвящённое безвременной гибели курочки Рябы, уже было не остановить. Сержант Прохоров сплюнул в сторону приговорённого:

— Не надо его жалеть, мать…

Фома повысил голос: — …За дискредитацию высокого звания солдата Российской армии… Рядовой Медведев приговаривается к исключительной мере наказания — расстрелу!.

Прохоров передёрнул затвор. Бабка заголосила:

— О-о-о-ой!.

— Последнее желание, Медведев?. — сурово вопросил товарищ младший сержант.

Мишка, глядя в землю, пробубнил:

— Простите меня, люди добрые… Прости, бабуля!. Прости меня, Рябушка!.

— Целься!! — крикнул Фома.

Сержант Прохоров вскинул автомат. Старушка перекрестилась:

— Свят-свят-свят…

— ОГОНЬ!!

Грохнул одиночный выстрел. Бабка завизжала. Мишка дёрнулся и сполз по дереву в траву. Прохоров снял пилотку. Фома подошёл к бабке, приобняв за плечи:

— Ничего, мать, ничего…

— За курицу… молодого парня! — потрясённо всхлипнула та.

Младший сержант назидательно произнёс:

— Это был не парень… это был преступник! Сегодня он украл у тебя курицу, завтра бы увёл корову… А послезавтра продал бы Родину!

— Ой, не по-христиански всё это! — не согласилась старушка, косясь на неподвижное тело.

— А вот тут ты, мать, права, — поддержал её Фома. — Принеси-ка пол-литра… Помянем по-христиански…

Бабка мелко закивала, вытирая слёзы:

— Ага! Я щас… Я мигом! — она развернулась и засеменила в сторону деревни.

Неожиданно над лесом завыла сирена, возвещая об окончании полевых занятий. Сержант Прохоров крикнул:

— Уходим!. Медведев, какого хрена разлёгся?! Костёр туши!

Мишка вскочил. Сержанты поспешно забросили автоматы за спины. Фома подобрал бинокль и скомандовал:

— Всё, погнали! За мной бегом марш!.

Путь к командиру части лежал через дежурного по штабу. Увидев Бородина, старший лейтенант вскочил.

— Товарищ полковник…

Командир части остановился. Он грозно пошевелил усами и спросил:

— Как это называется, старлей?!

Дежурный по штабу никакой вины за собой не чувствовал.

Поэтому удивился:

— Что, товарищ полковник?

— В часть для прохождения службы прибыл старший прапорщик…

А командир части узнаёт об этом последним! Как это называется?!

— Какой старший прапорщик? — ещё раз удивился дежурный.

И зря. Бородин неожиданно взорвался:

— Вот такой! С погонами на плечах! У тебя три звезды вот так! — он ткнул пальцем в погон старшего лейтенанта. — А у него в ряд!. На склад ГСМ!. Старший прапорщик Соколовский!

Дежурный по штабу растерялся:

— Сегодня через КПП никто не проходил! Была одна бабка больная… Говорила, что у неё на глазах солдата расстреляли… Бутылку всё совала… А никакого Соколовского не было!

— Скажи, старлей, я тупой?! — рыкнул Бородин.

— Никак нет!

— А может, я слепой?!

— Никак нет!.

— Так вот: я его собственными глазами видел! И собственным ртом с ним разговаривал!

В Н-ской части старлей исполнял должность помощника начальника штаба. Обо всех кадровых переменах ему положено было узнавать в первую очередь. Поэтому, когда он заговорил, в его голосе звучала обида:

— Товарищ полковник, за последние два месяца никаких назначений в нашу часть не было!

Бородин это почувствовал. Он переспросил, остывая:

— Уверен?!

Дежурный по штабу убеждённо кивнул:

— Так точно!

Командир части удивлённо пожал плечами:

— Ладно! — он двинулся к своему кабинету, бурча себе под нос: — Мистика какая-то!.

Капитан Зубов сломался на третьи сутки. Он уснул сидя, как новобранец в столовой. Любимая доченька удовлетворённо агукнула у себя в кроватке. Но отважный капитан даже не пошевелился. Тихо хлопнула входная дверь. Из краткосрочного отпуска вернулась супруга.

Зубов, услышав посторонний звук, вскочил:

— А! Что? Вера?! Она только что заснула!. — отрапортовал он виновато.

— Серьёзно? — улыбнулась та.

Зубов посмотрел на кроватку. Дочка продолжала негромко агукать, совершенно не собираясь соблюдать распорядок.

— И так весь день! Я не знаю, как с ней ещё говорить?! — пожаловался капитан. — Ты-то нормально съездила?

— Да. Быстро оформили! А я кое-что купила! — Жена показала на пакет, доверху заполненный подарками.

— Нет-нет, сначала я! — Зубов широким жестом извлёк из-под стола коробку с феном. — Веруня! Я тебя люблю! Ты самая красивая женщина на свете! Вот! Это тебе!

Она восторженно чмокнула его в щёку.

— Боже мой! Я так давно мечтала! Как ты догадался?!

— Ну-у! — гордо промычал он.

— Это дело надо отметить! — жена достала из пакета бутылку шампанского. — Ну-ка, бегом мыть руки! А я пока на стол накрою!

Как только довольный муж скрылся в ванной, она поставила бутылку на стол, вынула из пакета коробку с феном и рассмеялась:

— То ничего, то сразу всё!

Привезённая коробка отправилась в шкаф…

Пересказ героической эпопеи с курочкой Рябой вызвал падёж в бытовке. От дикого хохота народ полёг, корчась до судорог. Сержант Прохоров отёр слёзы и прохрипел: — …Ну, блин, цирк!. Именем Министерства обороны!.

Фома добавил:

— А Медведев-то красавец! Прости, говорит, меня, Рябушка!.

Аудиторию снова накрыл приступ смеха. Рядовой Евсеев выдавил:

— Арти-и-ист!.

Постепенно все начали успокаиваться, переводя дух. Младший сержант Фомин сел, подводя итог выступлению:

— Фу-у-ф! Давно так не смеялся!. Сколько до построения?

— Полчаса, — сказал Прохоров.

На стол тут же легла потрёпанная карточная колода. Фома предложил:

— Прохор, может, перекинемся?

— Не-е. Я с тобой больше играть не буду, — ответил тот.

— Это, интересно, почему?

— А ты юлишь…

— ЧЕГО?! — обиделся Фома.

— Ну, курицу ты в магазине купил… В деревню вы с Медведевым вместе ходили…

— Да пошёл ты!

— Да-да, Фома! Как мелкое желание — так всё нормально. А как по-крупному, так ты юлить начинаешь…

— По-крупному?! Ну, давай! Хоть на что! — моментально завёлся Фома. — Давай, кто проиграет… идёт к Колобкову и говорит ему в лицо, что он мудак!

На некоторое время в бытовке повисла пауза. Потом сержант Прохоров спросил:

— Долго думал?.

— Что, забздел?! — с вызовом усмехнулся Фома.

Сержант усмехнулся в ответ:

— Ладно, зови крупье!

— Ни фига! Такая ставка — я сам сдам! — азартно потёр руки Фома…

Майор Колобков сидел за столом. Он вертел в руках ящик с табличкой: «ДЛЯ ЖАЛОБ И ПРЕДЛОЖЕНИЙ». В дверь постучали.

Колобок спрятал ящик под стол:

— Войдите!

В кабинет с таинственным видом проник младший сержант Фомин.

— Товарищ майор, разрешите обратиться, — интригующе произнёс он.

— Обращайтесь.

— Товарищ майор, дело в том, что у нас в роте… в расположении роты…

Колобков почувствовал напряжение момента.

— Что ты мямлишь, сержант?! Проходи, садись! — предложил он. — Ну, что случилось?

— Товарищ майор, у нас в роте… произошло ЧП…

Майор оживился:

— Та-а-ак!.

— И мне кажется, что вы должны об этом знать.

— Правильно тебе кажется. Докладывай!

— Мною обнаружена записка… сомнительного содержания…

Колобков перегнулся через стол:

— Какая ещё записка? Где она?

— Вот… — Фома выложил перед ним клочок бумаги.

Заместитель командира по воспитательной работе коршуном пал на добычу. Он стремительно сцапал бумажку, развернул и прочитал:

— КАДУМ — ВОКБОЛОК. — Он немного подумал и спросил: — Что это за бред?

Фома понизил голос до таинственного шёпота:

— А вы… задом наперёд прочитайте…

Колобков прочитал, интенсивно шевеля губами. Видимо, содержание ему не понравилось. Он побагровел.

— Не понял… Что здесь написано?!

— Там написано… Колобков… мудак… — озвучил Фома.

Майор тяжело засопел:

— Чей это почерк, выяснили, сержант?

— Никак нет! Там же задом наперёд и печатными…

— Ну… и зачем ты мне её приволок?

— Не знаю. Мало ли… А вдруг это шифровка?!

На багровой физиономии Колобка нарисовалось явное желание разорвать младшего сержанта пополам. Но он сдержался.

— Молодец, сержант, — ласково произнёс он. — Хорошо службу несёшь. Устаёшь, наверное? Надо бы тебе отдохнуть… Три наряда вне очереди!!

— За что, товарищ майор? — сделал наивное лицо Фома.

И тут майора прорвало:

— Пять нарядов вне очереди!! — истошно завизжал он.

Фома вскочил, понимая, что пришла пора уносить ноги.

— Есть пять нарядов вне очереди!

Колобков с трудом взял себя в руки. Он подхватил со стола графин и отхлебнул прямо из горла. Потом вытер губы. И уже спокойным голосом сказал:

— Ну всё, иди… Кадум!.

В казарме младшего сержанта ждали, как камикадзе. Без особой надежды, но с любопытством. При виде живого и здорового Фомина все вздохнули с некоторым разочарованием.

Изложение истории прошло на ура. Тем более что рассказ подтверждался данными разведки. Писарь Звягин не зря подслушивал под дверями. Сержант Прохоров спросил:

— А он что?

— Ничего! — радостно хохотнул Фома. — Расцеловал меня в уста сахарные и объявил пять нарядом!

— Ну, Фома! Ну, ты красавец! Я, честно говоря, думал — ты не сможешь…

— Не сможешь… Плохо ты меня знаешь.

Прохоров протянул к нему руку:

— На, братуха, держи!

— Что это?

— Так это… В наряде потренируешься, — невинно пояснил сержант и раскрыл ладонь.

Там оказалась карточная колода. Прохоров довольно заржал.

Фома беззлобно ухмыльнулся:

— Ах ты, урод!

Он схватил колоду и с размаху запустил в сержанта. Тот ловко увернулся, прячась за кровать. Карты разлетелись по проходу.

— Сдаюсь! Нихт шиссен! — прокричал из-за кровати Прохоров. Он вылез из укрытия. — Ладно тебе. Конфету хочешь? Шоколадную…

— Давай, — кивнул Фома.

Прохоров вытянул вперёд обе руки, сжатые в кулак:

— В какой руке?

— Так давай, — покачал головой Фома. — Я больше в азартные игры не играю…

Вечером в казарму зашёл майор Колобков. Дневальный подал команду:

— Рота, смирно!

Народ замер. Топая сапогами, из бытовки примчался сержант. Он подскочил к Колобку и чётко доложил:

— Товарищ майор, за время моего дежурства происшествий не случилось! Дежурный по роте — сержант Прохоров!

— Вольно, — махнул рукой Колобков. — Где командир роты?

— Не знаю, товарищ майор. Я в оцеплении был, на стрельбище…

Майор подошёл к нему вплотную:

— А что ты вообще знаешь, сержант? — негромко произнёс он. — Наверное, только как в карты по ночам играть?.

Прохоров остолбенело замер, впадая в шок. Колобок немного постоял, наслаждаясь произведённым эффектом, развернулся и неторопливо вышел из казармы.

Хлопнула дверь. Сержант очнулся и озадаченно пробормотал:

— Ни фига себе… Откуда он знает?.

 

Глава 2

Свои пять нарядов вне очереди младший сержант Фомин оттарабанил на КПП. От звонка до звонка. Он вернулся в расположение роты уставший и голодный, как «дух». Прохоров, чувствуя свою вину, напряг повара и подготовился к встрече товарища. В бытовке скромного героя ждала гора жареной картошки с открытой банкой рыбных консервов. Фома отказываться не стал. Он сточил доппаёк за несколько минут и довольно откинулся на спинку стула.

— Чайку? — спросил сержант.

Фома с набитым ртом утвердительно замычал. Прохоров поставил на стол дымящуюся чашку. После чая пришла пора для неспешной беседы.

— Ну, чё в мире творится? — поинтересовался Фома.

Прохоров пожал плечами:

— Да всё по-старому… Куры несутся, Бородин — полковник…

— А в роте что?.

Сержант замялся. Фома почувствовал неладное.

— Чё молчишь, Прохор?

Тот скривился, будто от зубной боли:

— Фигово дело… Похоже, у нас в роте стукач завёлся!.

Детальное обсуждение визита Колобкова зашло за полночь. Фома, как положено, не верил:

— Да лажа это! Совпадения! — горячился он.

Прохоров стоял на своём:

— Совпадения?! Я тебе говорю: Колобков знает ВСЁ, что в роте творится! Как он мог про карты догадаться?

— Да он тебя просто на понт взял! Чем нам ещё заниматься? В карты играть да «духов» строить! Что он, первый год служит?. А ты и повёлся!

— Кто-то сливает — сто пудов! Откуда он узнал ТОГДА, что мы в лес за самогоном ходили?.

— Да я после того дня рождения удивляюсь, как про это ещё вся часть не знает!

И тут сержант Прохоров привёл убойный аргумент:

— А ещё вчера утром Колобок пришёл и построил меня за то, что мы ночью картошку жарили… Это он откуда узнал?

— Ну, если здесь пахло так же, как сейчас, то для этого даже не нужно быть пограничной собакой… Проветривать надо! — отбрил Фома. — Я смотрю, у вас тут без меня паранойя началась… Расслабься! Жизнь прекрасна!.

Дверь в кабинет командира части открылась со страшным скрипом. От скрежета у непривычных людей по коже пробегали мурашки. Даже сам полковник Бородин, несмотря на многолетнюю привычку, невольно морщился от неприятного звука. Он остановился на пороге и в очередной раз осуждающе посмотрел на проклятую дверь.

Та не среагировала. Она вообще ни на что не реагировала, даже на смазывание специальным маслом. Полковник покачал головой и прошёл в кабинет. Сев за стол, он порылся в нижнем ящике. Поиски оказались безуспешны.

— Где эта грёбаная ведомость?! — пробормотал он, не разгибаясь.

— Кхм… Пал Терентич! — раздалось у него над ухом.

Бородин вынырнул из-под стола. Перед ним стоял зам по воспитательной работе. Причём полковник мог бы поклясться, что дверь даже не скрипнула. Он непонимающе посмотрел в её сторону.

Потом снова перевёл взгляд на майора Колобкова.

— Здорово, Виктор Романыч. Слушай, вот почему всегда, когда ты заходишь, дверь не скрипит?!

Тот хитро улыбнулся, двигая пухлой ручкой:

— Просто её надо чуть-чуть так приподнять и — влево…

Бородин машинально повторил его движение, стараясь запомнить.

— Ладно… Что у тебя?

Колобков протянул ему лист бумаги:

— Вот!

— Отпуск?! Вы что, сговорились?! Шматко сессию едет сдавать… А ты куда собрался? Отдыхать? — возмущённо рыкнул командир.

— Ну, типа того…

— Как обычно, по путёвке? С женой или без?

— С женой! В суд… По повестке! — вздохнул майор.

Глаза полковника Бородина сами собой округлились.

— В какой суд? — изумился он.

— Областной!. Развожусь я, Пал Терентич!

— Ни хрена себе манёвры! Ну-ка, присаживайся! — Бородин расстегнул китель и пристально посмотрел на подчинённого. — Думаешь, холостяком будет проще?

Колобков усмехнулся:

— Да я и не думаю в холостяках ходить! Баб полно! А я не кто- нибудь там… заместитель командира!

— По воспитательной работе! — намекнул Бородин.

— Да! Только эту, блин… не перевоспитаешь! — по-своему понял его Колобков.

Они немного помолчали. Командир части обдумал ситуацию и закряхтел:

— Плохо… Ты ж офицер… Солдатам пример…

— Да! Пример не жениться на первой попавшейся дуре!

— Плохо, что у вас детей нет…

Колобков ухмыльнулся:

— Наоборот, хорошо. Процедура проще!

Как известно, те, у кого нет автомобиля, мечтают его купить.

Капитан Зубов это сделал давно. Теперь он мечтал его завести.

Пожилая «шестёрка» иногда разрешала себе поразмяться. Тогда ротный гордо считал себя автомобилистом. Но гораздо чаще она делала вид, что понятия не имеет о своём высоком предназначении. И тогда Зубов считал себя идиотом.

Для того, чтобы завести древние «Жигули» шестой модели, требовались четыре солдата. Или две лошадиные силы. Лошадей в части не имелось. Зато с солдатами напряжёнки не было. В хорошую погоду «шестёрка» заводилась легко. И не глохла часа два. За это время можно было смотаться в город, сделать необходимые дела и вернуться обратно.

В один прекрасный солнечный день Зубов собрался за покупками.

Срочная служебная необходимость вложила ему в руки ключ зажигания.

Тем более что, помимо нужд роты, у него лично возникла потребность в покупке крупной партии памперсов. В дальний путь его провожали дружно. С натужными криками:

— Давай-давай!

— Ещё разочек! Дружненько взяли!!

Через сто метров разгона «шестёрка» взревела двигателем и завелась. Капитан гордо подкатил к казарме, отпустив бойцов. На крыльцо вышел старший прапорщик Шматко. Он критически осмотрел нервно трясущийся автомобиль:

— Что, капризничает старушка?

— Да забодала уже! — привычно пожаловался Зубов. — Свечи поменял — жиклёр засорился, жиклёр прочистил — аккумулятор сел!

— Ну, так меняй аккумулятор!

— На какие шиши, Николаич? — вздохнул ротный.

Тот заговорщицки понизил голос:

— Можно достать по дешёвке. У меня с одной фирмой подвязки. Я как раз на сессию еду, могу привезти!

— Привези, Николаич! Сделай доброе дело! — взмолился капитан. — Я тебе — чего хочешь…

— Разберёмся! — небрежно отмахнулся Шматко. — Мне бы тогда бойца с собой… Я ж аккумулятор сам не потащу!

— Надолго?

— Ну, сессия — неделя, плюс аккумулятор… Десять дней.

Внезапно «шестёрка», обидевшись на невнимание хозяина, вмешалась в разговор. То есть заглохла. Зубов растерянно развёл руками:

— Опять! Твою дивизию… мою роту! А я бойцов отпустил!

Шматко почувствовал, что разговор выходит из нужного русла. Он мгновенно сориентировался:

— Давай, я толкану! — Он пристроился к машине сзади и крикнул: — Па-а-аехали!.

Зубов сел за руль. «Жигули» тронулись с места. Они медленно разогнались. Капитан включил скорость. Машина задёргалась, издавая душераздирающий скрежет, но не завелась. Старший прапорщик поднажал, одновременно продолжая разговор:

— Так… что… насчёт бойца?!

Ротный высунул голову в окошко:

— Бери Кабанова. Здоровый парень.

— Здоровый, да тупой! — пропыхтел Шматко. — А надо, чтоб в технике разбирался!. Вот, к примеру… кто там… да хоть Соколов!

— Не, Соколова не могу… Хочу, чтоб он завтра мою старушку посмотрел. Медведева бери!

И тут машина завелась, резко рванув вперёд. Шматко чуть не рухнул на асфальт, но чудом устоял на ногах. Зубов остановился, вылез и подошёл к нему:

— Не ушибся?!

— Физически вроде нет… — удручённо сказал тот. — Только, боюсь, не дотащу я твой аккумулятор…

Капитан проницательно усмехнулся:

— Ладно, говори, чего хочешь?

— Соколов нужен…

— Ладно, хрен с тобой. Бери, — рассмеялся ротный. — Только тогда уж смотри — чтоб всё на пятёрки!.

Подготовка к дембелю — процесс многогранный. Каждый «дед» вносит в него свою фантазию. Но оформление альбома неизменно занимает первое место среди обязательного перечня истинно дембельских мероприятий. Можно даже сказать, что без альбома нет настоящего дембеля. Так… просто сходил человек в армию и вернулся…

Над монументальным произведением, посвящённым ратным будням младшего сержанта Фомина, трудился целый коллектив.

Рядовой Ходоков переписывал песни вместе с аккордами. Гунько каллиграфическим почерком фиксировал под ними перлы военного юмора. А Кабанов рисовал завитушки вокруг памятных фотографий, украшая символическими листьями дерево службы товарища младшего сержанта.

Периодически Фомин давал ценные указания, контролируя творческий процесс:

— Кабанов, сколько листьев на деревьях?

— Сто семнадцать!

— Ты что, Кабанов, мне ещё целый день до дембеля накинуть хочешь?! Сто семнадцать было утром, а после ужина — сто шестнадцать!

— Виноват, товарищ сержант!

— Распустились без меня, — добродушно хмыкнул Фома. — Наказать бы, да добрый я сегодня.

Сержант Прохоров оторвался от пристального изучения потрёпанного выпуска «Плейбоя»:

— У Кривошеина из пятой роты видел альбом?

— Не-а… а что? — насторожился Фомин.

— Он буквы золотой краской обвёл… Реальная тема!

Уступать пятой роте в таком важном деле было нельзя. Фома вкрадчиво спросил:

— Кабанов, ты как, с красками дружишь?

— Рисовал в школе… гуашью, — неуверенно ответил тот.

— Красавелла! Будем осваивать новые вершины! — обрадовался младший сержант. — Ну что, Ван Гог ушастый, айда за золотой краской!.

На следующее утро, после зарядки, в расположение второй роты наведался лично майор Колобков. Личный состав сновал туда-сюда.

Кто-то собирался умываться, кто-то одевался… Команда дневального пригвоздила всех к полу.

— Смирно-о-о!

Колобков прошёлся по проходу, всматриваясь в лица. Напротив Фомина он остановился. Младший сержант был заспан и взъерошен. Он хмуро смотрел на мир красными усталыми глазами.

— Младший сержант Фомин! Вы сегодня были на зарядке? — наехал на него Колобок.

— Так точно, товарищ майор!.

— Что-то я вас не видел… А почему глаза красные?

— Не знаю, товарищ майор… Наверное, спал плохо.

Колобков с издёвочкой спросил:

— Бессонница?. Я смотрю, наряды тебе на пользу не пошли?

Фома подумал и промолчал. Рота напряжённо замерла, следя за происходящим. Замкомандира, будто невзначай, поинтересовался:

— Кстати, а где твоя тумбочка?

— Вот, — неохотно ткнул пальцем Фома после секундного колебания.

Колобков не спеша наклонился и извлёк из тумбочки огромный фолиант. На обложке красивыми золотистыми буквами было написано:

«ДЕМБЕЛЬСКИЙ АЛЬБОМ». Майор демонстративно перелистал несколько страниц.

— Ночью, Фомин, нужно спать, а не альбомы рисовать! — наставительно сказал он.

— Товарищ майор!. — не выдержал Фома.

Но его аргументы Колобка не заинтересовали. Он громко захлопнул альбом:

— Назад получишь за два дня до дембеля! — После этого цепкий взгляд майора выхватил из замершей толпы ещё одного заспанного сержанта. — Прохоров, а это твоя тумбочка?

— Так точно! — побледнел тот.

Колобков открыл дверцу. Внутри неприкрыто валялся потрёпанный эротический журнал. Майор брезгливо достал его двумя пальцами, как дохлую крысу.

— А вот это, Прохоров, я забираю насовсем! — с неприкрытым торжеством в голосе провозгласил он.

Сержант не стал возражать, обоснованно опасаясь загреметь по нарядам. Колобок неторопливо направился к выходу. Проходя мимо замерших бойцов, он норовил заглянуть в лицо каждому. Явно намекая, что знает всё и про всех. Перед уходом он весело скомандовал:

— Занимайтесь…

Прохоров продублировал:

— Вольно!

Казарма снова загудела, возвращаясь к привычным утренним заботам. Фома остался стоять на месте, осознавая невосполнимость потери. Сержант Прохоров сочувственно пробормотал:

— А ты говоришь — паранойя!.

Для заочников в Технологическом институте имелось общежитие. Чтобы они могли в тишине и покое подготовиться к экзаменам. Мотострелок Кузьма Соколов заочником не был. Но экзамен по высшей математике должен был сдать. Согласно приказу старшего по званию. Поэтому он залёг на кровать, обложившись по самую макушку учебниками. У старшего прапорщика Шматко одни их названия вызывали панику. Олег Николаевич собрал волю в кулак… и тихо смылся в город. Чтобы не мешать…

Вернулся он под вечер. И не один, а с тяжёлым аккумулятором. С натужным пыхтением старший прапорщик протиснулся в комнату.

— Что это, товарищ старшина? — оторвался от высшей математики Кузьма.

Шматко дотащил свою ношу до шкафа.

— Это твоя командировка, Соколов! Я ж тебя на аккумулятор выменял… — облегчённо выдохнул он, доставая из кармана лист бумаги. — А это — расписание наших с тобой экзаменов.

Кузьма изучил график и внезапно изменился в лице:

— Как до двенадцатого?! Вы же обещали — до десятого всё сдадим!

Товарищ старшина!

— Ну, старшина обещает, а декан располагает… Последний экзамен перенесли на двенадцатое.

— А как же Варя? Я ж теперь домой не успею съездить!

Шматко философски надул щёки:

— Ну, значит, не судьба… В другой раз съездишь. Ещё две сессии и диплом впереди.

— Ну товарищ старшина!. — в отчаянии взвыл Кузьма.

— Что ты заладил?! Мы не в части, Соколов! Зови меня просто…

Олег Николаевич.

— Олег Николаевич, так, может, вы последний экзамен сами сдадите?.

Шматко опасливо покосился на заваленную учебниками кровать.

— Как это сам? Ты что это, Соколов? Ты мне… не шути так!

Тот отрешённо откинулся на спинку кровати, потухшим взглядом уставившись в одну точку. Прапорщик немного посидел, взгрустнув за компанию. Но его деятельная натура требовала движения. Желательно — вперёд, к вершинам знаний. Он требовательно кашлянул:

— Ты книжку-то читай… Завтра у нас, кстати, физика.

— Не могу, товарищ старший прапорщик, — отозвался двойник.

— Что значит «не могу»?

— Мне сейчас в голову ничего не лезет!

— Как это «не лезет»? — искренне возмутился Шматко. — Надо пихать, Соколов, пихать! О себе не думаешь, обо мне подумай!

— Понимаете, я уже Варе написал, она ждать будет…

— Да что ты всё: Варя, Варя!. Тебе кто дороже, Варя или я?! — запальчиво начал старший прапорщик… и осёкся. — То есть, я хотел сказать… Ты же понимаешь, что я хотел сказать? Соколов! Соколо-ов!

Кандидат в «Доценты» молчал, обидевшись. У высшего образования студента Шматко резко повысились шансы стать незаконченным. Он грозно нахмурился, намереваясь решить проблемы радикальными военными методами:

— Рядовой Соколов! Приказываю вам готовиться к экзамену!

Однако в данном случае произошла осечка. Рядовой Соколов упрямо не реагировал на тонкий психологический подход. Пришлось резко менять кнут на пряник:

— Кузьма!. Кузя!. Ну, извини! Я понимаю… девушка для тебя многое значит! Но я же не виноват, что… — И тут Шматко осенило: — Слушай, а давай пусть она сама приедет!

— Как приедет? — вышел из глухой обороны Кузьма.

— Поездом! Ты ей позвонишь, встретишь. Пару дней побудете вместе…

— Вы не шутите?

— Я чё, похож на Петросяна? — обиделся старший прапорщик.

Кузьма вскочил с кровати:

— Так я побежал звонить?!

— С одним условием, Соколов… Экзамены на первом месте!

Сначала учёба, потом шуры-муры!

— Есть, сначала учёба, товарищ… Олег Николаевич! — радостно завопил Кузя…

Первый экзамен прошёл как по маслу. Пока «старший прапорщик Шматко» в военной форме корпел над физикой в аудитории, старший прапорщик Шматко в гражданском костюме волновался у двери. Он прохаживался взад-вперёд по коридору, периодически глядя на часы.

На восьмой минуте он наконец не выдержал напряжения и припал к замочной скважине. Внезапно за его спиной раздался голос:

— Пишут?

Шматко оглянулся. Сзади обнаружился совершенно незнакомый полковник в парадной форме. Старший прапорщик резко выпрямился, автоматически принимая строевую стойку. Его рука сама метнулась к виску, чтобы поприветствовать старшего по званию…

— Так точно! — доложил Шматко и только потом сообразил, что временно он как бы и не военный…

Он продолжил движение руки, ловко почесав затылок.

Одновременно пришлось сгорбиться, замаскировав строевую стойку нервными подёргиваниями. Полковник с некоторым недоумением посмотрел на его ужимки, но всё же поделился:

— У меня дочка сдаёт…

— А у меня… сын! — ляпнул Шматко и быстро поправился: — …Э-э… друга!

Он изобразил идиотскую улыбку, искренне надеясь, что от него отвяжутся. Полковник, опасливо хмыкнув, пошёл волноваться за угол.

Подальше от странноватой гражданской личности. Не успел он скрыться, как из аудитории выскочил лжепрапорщик Шматко с зачёткой в руках. Олег Николаевич выхватил зачётку, открыл нужную страницу и просиял:

— Хорошо, Соколов! Очень хорошо!

— Почему «хорошо»? — удивился тот. — Должно быть «отлично»!

— Я и говорю, «отлично» — это очень хорошо! Главное — не расслабляться! Как там поётся? Лучше пять раз по пятёрке, чем пятёрка один раз!.

Торжественный банкет по поводу первого успеха был дан в ближайшем скверике. Оба Шматко присели на скамейку. Чокнувшись колой, они закусили жареными пирожками.

— Товарищ старшина, мне бы переодеться… — сказал Шматко в форме старшего прапорщика.

— Ты сегодня уже пять раз переодевался! На почту, в киоск, в магазин… Ты прямо маньяк какой-то! Между прочим, форма мнётся… моя… Ну что, когда Варя приезжает? — отозвался Шматко без формы старшего прапорщика.

— Завтра. В десять буду встречать.

— Как в десять?! У нас же экзамен в девять!

— Пойдём первыми!

— Как это первыми?! Отставить! Спешка, знаешь, где нужна? При ловле мух! — заволновался Олег Николаевич.

— Блох…

— Одна хрень! А пирожки говённые… Согласись?

— Не знаю, мне нормально! — пожал плечами Кузьма.

— Да тебе с голодухи всё нормально… Вот Маша моя пирожки готовит — закачаешься! А эти… — он встал со скамейки и направился к ближайшей урне.

Неожиданно откуда-то сбоку послышался голос:

— Начальник патруля лейтенант Семашко. Предъявите ваши документы.

Шматко подпрыгнул от неожиданности. Гарнизонный патруль в составе лейтенанта и двух рядовых подошёл к переодетому рядовому Соколову. Тот встал со скамейки.

— Я… сейчас. Я… секунду… — Он полез в карман, явно за своим военным билетом.

То есть сессия старшего прапорщика Шматко собралась накрыться медным тазом. Такого прокола Олег Николаевич допустить не мог.

— Сто-оп!! — истошно завопил он, подлетая к патрулю. — Вы кто?!

Вы откуда здесь взялись?! Вас кто просил здесь ходишь?!

— А в чём дело? — растерялся лейтенант.

— А вы что, ослепли? Ни хрена вокруг не замечаете?! Что здесь идёт съёмка!. Камера, операторы, люди работают… Режиссёр должен глотку драть из-за всяких… безмозглых…

У Кузьмы Соколова глаза полезли на лоб. Патруль под напором Шматко попятился. Начальник патруля попытался уточнить:

— Подождите, подождите… Какая камера? Где камера?

Но Шматко бился за собственное высшее образование. И остановить его было невозможно.

— Скрытая камера! Вон в том окне! — он ткнул пальцем в сторону ближайшего дома. — Знаете, что такое скрытая камера?! Или до вас ещё телевидение не добралось?!

— Это «Городок», что ли? — пролепетал лейтенант.

— Городок, городок! Военный! Из-за вас теперь сто метров плёнки в корзину! Кто оплачивать будет?!

Как обычно, разговор о деньгах оказал на военных парализующее действие. Платить в армии ни за что не любили. И не желали. Потому что было нечем. Начальник патруля дал задний ход.

— Ну, извините, товарищ режиссёр. Мы не знали…

Вслед отступающему противнику прозвучало:

— А что вы вообще знаете, кроме «равняйсь», «смирно»! Вон ефрейтор идёт! Ремень на яйцах! Этого вы не видите!. А до актёра доколупались! Говорил я им, надо было оцепление поставить! — Шматко, плотно вошедший в образ режиссёра, рявкнул на Кузьму: — Пошли на исходную! Ещё дубль придётся делать!.

Поиск предателя — задача первоочерёдная. Как в масштабах государства, так и в конкретно взятой второй роте. Только в первом случае эта сволочь называется шпионом (и ловят его специально обученные чекисты). А в армии — стукачом. И поимка его — чисто дело заинтересованных сержантов.

Пока «духи» смотрели по телевизору вечерний выпуск «Новостей», в дальнем углу казармы сплочённый коллектив старослужащих обсуждал возникшую проблему.

— Вот сука!. И сразу ведь в мою тумбочку полез! — гневно прошептал Фома.

Сержант Прохоров поддакнул:

— Кто-то сливает, точно вам говорю…

Рядовой Евсеев, которого пока не коснулось, флегматично протянул:

— Да-а, завелась крыса…

— Хотел бы я знать, кто? — с большой надеждой сказал Фома.

Народные мстители посмотрели на «духов», застывших возле телевизора.

— Медведев?. В карты он банковал… — задумался Прохоров.

Евсеев хмыкнул:

— Что-то слабо верится в их дружбу с Колобком…

— Может, Ходоков?

Заботливые «дедушки» уставились на рядового, сидящего в обнимку с гитарой.

— Теоретически всё может… хотя… — пожал плечами Фома. — Может, и Кабанов… Тот ещё… удод!

Общее внимание переключилось на Кабанова. Тот, будто почувствовав на себе чей-то взгляд, повернул голову. Заметив уставившихся на него сержантов, он поспешно отвёл глаза. Рядом с ним завозился рядовой Вакутагин. Сержант Прохоров тут же предположил.

Ну, в плане бреда:

— А может, тундра?

— Чукча на службе у Вермахта? — скептически шепнул Евсеев. — Оригинальный ход!

— А может, Гунько? — кивнул Фома. — Тихий он какой-то…

Телевизор разразился прогнозом погоды.

«Новости» закончились. Толпа начала расходиться. Прохоров подвёл итог мозгового штурма:

— На самом деле любой из них может стучать… В этом муравейнике все как на ладони!

— Блин, детектив какой-то, на фиг!. — согласился Фома.

Бабочка порхала с цветка на цветок. Большая и красивая.

Периодически она замирала и тихонько подрагивала крыльями…

Уборку территории насекомое игнорировало. Рядовой Кабанов посмотрел на неё с восхищением. Ему до подобного пофигизма служить ещё целый год.

А пока оставалось только нести службу. То есть — подстригать кусты большими садовыми ножницами. Обычный военный уик-энд.

Вторая рота мела, чистила и красила. В задачу Кабанова входила суровая борьба с лишними ветками на кустах.

Нахальная бабочка села в трёх метрах от него, провоцируя на ответные действия. Солдат отложил ножницы. Он проверил, не наблюдает ли за ним кто, и стал осторожно подкрадываться. Когда до неё осталась всего пара шагов, бабочка, вспорхнув, перелетела на ближний куст. Кабанов снял пилотку, упрямо заходя на цель. Он прыгнул, взмахнув пилоткой… Шустрое насекомое улетело, а Кабанов сквозь кусты рухнул прямо под ноги идущему мимо Колобкову! Рядовой вскочил, отряхиваясь:

— Извините, товарищ майор!

— Кабанов?! Ты что здесь устроил?! Это что за казаки- разбойники?! — гневно рыкнул тот.

Кабанов покраснел:

— Я нечаянно, товарищ майор!.

— За нечаянно, Кабанов!. — начал Колобков, но вдруг сменил тон. — Ну ладно… Как служится, рядовой? На «гражданку» не хочется?

— Никак нет, товарищ майор…

На крыльцо казармы вышли два сержанта. Заметив мирно беседующего с Кабановым майора, Фома остолбенел. Прохоров дёрнул его за рукав:

— Интересно, о чём они беседуют?

— Глянь, спелись, мать твою, — младший сержант с ба-альшим любопытством проследил за странным разговором.

Тем временем Колобков ласково поинтересовался:

— Старослужащие не обижают? Работать по ночам не заставляют?

— Никак нет, товарищ майор!

— Ну-ну, Кабанов… Ты, если что, скажи, Кабанов. А если вслух стесняешься — так ты пиши, Кабанов, пиши… подробненько всё… с деталями. Я их всё равно на чистую воду выведу! С тобой или без…

— Товарищ майор, мне не о чем писать, — честно глядя ему в глаза, отрапортовал Кабанов.

Зам по воспитательной работе отечески похлопал его по плечу:

— Ну, ты подумай, Кабанов… подумай… — он ухмыльнулся на прощание и зашагал в сторону штаба.

С крыльца казармы его проводили задумчивыми взглядами.

— Бляха, похоже, Кабанов сливает… — пробормотал Фома.

— Да Колобок его вроде дрючил сперва, — неуверенно возразил Прохоров.

— При нас дрючит, без нас целует! Стратегия, блин…

В жизни каждого уважающего себя мужчины бывают счастливые моменты освобождения от супружеского долга. У кого на день, а у кого и навсегда. В первом случае мужчина вынужден скучать. Хотя бы немного. А во втором — делить имущество.

Майор Колобков делал это по телефону. В смысле — не скучал.

Он сидел у себя в кабинете и орал в телефонную трубку:

— Это какой сервиз?. А-а!. Этот пусть забирает! Да! А с голубыми розами — это фамильный! Нравится — пусть выкупает за деньги!.

В кабинет заглянул рядовой Звягин. Колобков жестом зазвал его в кабинет, продолжая кричать:

— Эту пусть берёт!. А второй диван? Ну, который красный!. Да!

Мне же надо на чём-то спать! На фига мне бра, сто лет в обед!.

Звягин протянул майору конверт, украшенный каким-то официальным штемпелем. Колобков вопросительно поднял брови.

Звягин пожал плечами. Не отрываясь от трубки, Колобок вскрыл конверт и достал солидный бланк с гербовой печатью. Звягин поднялся на цыпочки, вытягивая шею. Но заглянуть в бланк ему не удалось.

Майор нетерпеливо махнул рукой, отправляя его из кабинета. Не успела закрыться дверь, как телефонный раздел имущества достиг апогея:

— Что-что-то?! Подождите!. Это кто придумал? Нет!. Я говорю — нет! Дайте мне эту!. Алло!. С чего ты взяла?. Нет!. Только через мой труп!. Вот не надо… Вот… Да помолчи ты!. МИКСЕР… я принёс из общежития… И он не является совместно нажитым имуществом!. Да!.

Есть свидетели!. Что?. Плойку забирай!. Хотя погоди… Почему сразу — мне?! И найду, не сомневайся!. Да!. С длинными красивыми волосами!.

Да задавись ты этой плойкой!. ЧТО?! КТО?! Да это ты ФРИГИДНАЯ!!

Колобков швырнул трубку, чуть не разрушив аппарат. Он нервно побарабанил пальцами по столу, откинувшись назад, затем полез в ящик, достал отобранный у сержанта Прохорова «Плейбой», полистал и постепенно успокоился.

— Бабу я себе не найду!. — уверенно прошептал он, сладко зажмурившись…

Младший сержант Фомин наткнулся на главного кандидата в стукачи внезапно. Он мирно брёл по казарме, размышляя о новом дембельском альбоме. И вдруг в тёмном углу обнаружился рядовой Кабанов. «Дух» примостился за дальней тумбочкой. Фома тихонько подобрался сзади. Кабанов, не замечая его, что-то строчил на клочке бумаги. Периодически он на секунду останавливался, думал, покусывая колпачок ручки, потом снова возобновлял писанину. Праведный гнев дёрнул младшего сержанта за язык.

— Кабанов! — рявкнул он.

Тот, вздрогнув, обернулся. Фома вкрадчиво спросил:

— Что это ты там пишешь?

Глаза рядового заметались, как у загнанного зверя. Он испуганно спрятал ручку и клочок бумаги за спину.

— А ну покажи! — потребовал младший сержант.

Кабанов молча покачал головой. Фома придвинулся ближе.

Застигнутый на месте преступления стукач попытался отступить, но пятиться было некуда. За спиной оказалась стенка казармы. Фома угрожающе прошипел:

— Ты чё, страх потерял, урод?! — Он схватил Кабанова за руку, пытаясь вырвать записку.

Но тот неожиданно вывернулся, запихал бумажку в рот, быстро прожевал и проглотил. От такого поворота сюжета товарищ младший сержант совершенно обалдел.

Они немного постояли, переваривая. Кабанов — записку. Фома — случившееся.

— Ну ты!. Ну ты… попал, Кабан!! — наконец, яростно прохрипел младший сержант.

В его глазах полыхнуло желание немедленно порвать стукача на портянки… От расправы без суда и следствия несчастного «духа» спас капитан Зубов. Ротный вошёл в казарму и заметил возню в углу.

— Фомин! — громко позвал он.

Тот отодвинулся от оцепеневшей жертвы:

— Я!

— Быстро дуй в штаб — узнай, старшина не звонил?

— Есть!

Фома немного помедлил, ожидая, что капитан уйдёт. Тот по-прежнему стоял в дверях, не собираясь двигаться с места. Младший сержант неохотно направился к выходу, на прощание пообещав вполголоса:

— Ты труп, Кабан!.

Вернувшись из штаба, рядового Кабанова он не застал. Зато сержант Прохоров был на месте. Рассказ много времени не потребовал.

Но эмоций Фома в него вложил — тройную недельную норму: — …Натурально сожрал, скотина!. Запихал в рот — и проглотил! Не жуя!. — Он от души врезал кулаком по стене.

Прохоров философски заметил:

— Заворот кишок может быть… легко… Телегу Колобку строчил, головастик поганый!

— Вот ведь сука! А я ему альбом свой дембельский доверил!.

— Гнида! — согласился сержант. — С ротным тогда не прокатило — стал майору стучать… Мало мы его лечили.

Праведная ярость Фомы требовала немедленных действий. Он рванулся к выходу:

— Я его урою!. Где он?!

— Подожди. Не сейчас. И не сами… — хладнокровно остановил его Прохоров.

После третьего экзамена «старший прапорщик Шматко» вылетел из аудитории пробкой. Он с дикими глазами понёсся к выходу. Но тут его остановил старший прапорщик Шматко:

— Соколов! Стой! Что получил?!

Кузьма притормозил:

— Некогда, Олег Николаевич, Варя уже приехала! Опаздываю!

— А переодеться?! От патруля кто тебя отмазывать будет?! — помахал объёмистым полиэтиленовым пакетом оригинал старшего прапорщика.

Кузя схватил пакет с формой, устремляясь в туалет, чтобы превратиться в самого себя. И тут раздался голос преподавателя.

— Шматко! Где Шматко?!

Олег Николаевич обернулся, не успев задуматься:

— Я Шматко!

Прямо перед ним обнаружился преподаватель с зачёткой в руках.

Он удивлённо показал на мчащегося в районе туалета Кузьму:

— Как вы?! А?.

— Шматко! Тоже!. Брат!. Мой брат! — с лёту отмазался старший прапорщик. — Он — мой, а я его!

Преподаватель заглянул в зачётку:

— Да, действительно, похожи! На фотографии, как близнецы.

Очень перспективный у вас брат! Только рассеянный… Зачётку забыл.

Вы передайте…

Варя ждала его рядом с вокзалом. Она с нетерпением всматривалась в лица прохожих. Рядовой Соколов в немного помятой форме выбежал из переулка и замер на другой стороне улицы.

Их взгляды встретились. Кузьма рванулся к девушке. Несколько раз он пытался перебежать улицу. Но между ними по дороге шёл плотный поток машин, без единого разрыва. Однако остановить настоящего мотострелка на пути к любимой девушке не смогла бы даже танковая колонна. Лавируя между гудящими автомобилями, Кузьма перебежал дорогу под заливистую трель милицейского свистка. Они обнялись и замерли, не замечая ничего вокруг.

— Вареник!. Варенька… — нежно прошептал он.

Девушка прижалась к его щеке:

— Кузя! Родной мой, неужели это ты?!

Неожиданно к ним подошёл милиционер в ядовито-зелёном жилете ДПС. Он козырнул, представляясь:

— Старшина Рязанцев! Вы перешли улицу в неположенном месте!

Влюблённые слились в поцелуе, не обращая внимания на посторонние звуки. Они держались друг за друга, и не было в мире силы, способной разомкнуть их объятия…

— Гражданин, я к вам обращаюсь! Вы нарушили правила уличного движения! — повышая голос, отчеканил милиционер.

Кузьма на мгновение оторвался от девушки. Его сияющий взгляд пробежался по каждой чёрточке любимого лица.

— Что?. Что смотришь? Плохо выгляжу, да?. — прошептала она, поправляя волосы. — Я просто всю ночь в общем вагоне… Там женщина с ребёнком маленьким ехала, а бабка одна поросёнка везла…

— Граждане, вы мне тут не прикидывайтесь! Эй!. Оглохли, что ли? — потерял терпение старшина ДПС.

— Так они всю ночь: то поросёнок визжит, то ребёнок плачет… а то и дуэтом!. — счастливо засмеялась Варя.

— А ты ещё красивее стала! — шепнул в ответ Кузьма.

— Ты тоже… возмужал…

— Граждане! Может, хватит уже?! Последний раз повторяю! — возмущённо заорал милиционер.

Наконец посторонние вопли пробились в замкнутый, защищённый любовью от всех несчастий мир. Варя недоумённо повернула голову. Обнаружив источник звуковых колебаний, она мило улыбнулась:

— Товарищ старшина… вы когда-нибудь любили?

На пару секунд стража дорожного порядка парализовало. Он вдруг почувствовал себя обычным человеком, допустившим редкостную бестактность. Старшина сделал шаг назад, неловко разворачиваясь.

Потом, опровергая гнусную клевету, что все сотрудники ГИБДД — сволочи, просто взял и ушёл! На ходу он поправлял фуражку и бубнил под нос:

— Полюбишь тут с вами… — Отойдя на несколько шагов, милиционер пришёл в себя и завопил куда-то вдаль:

— Мамаша! Разворачивайся!. Кому тут зебру нарисовали!! Я кому говорю!.

Нажитое непосильным ратным трудом барахло майора Колобкова прибыло в часть на грузовике. Вещей хватило, чтобы забить его доверху. Машина остановилась возле казармы второй роты. На крыльцо вышел капитан Зубов. Он с любопытством изучил содержимое кузова и насмешливо присвистнул. Из кабины выпрыгнул Колобок.

— Приданое? — полюбопытствовал Зубов.

Колобков сокрушённо пожаловался:

— И это ещё не всё! Второй рейс надо делать.

Водитель грузовика высунулся в окошко кабины:

— Товарищ майор, куда разгружать будем?

— А вот в канцелярию ротного неси! — заметив неподдельное изумление капитана, Колобков хохотнул: — Пусть у тебя постоит! Ты ж не против, Зубов?!

Тот не нашёл, что сказать. Да и не успел. Колобок напористо затараторил:

— Ну, ты пойми… У меня кабинет в штабе… Мало ли кто, что… Там нельзя!.

Водитель подхватил пару коробок и потащил в роту. На крыльце он столкнулся с Прохоровым. Тот лениво ткнул пальцем:

— Это что за барахло?

— Это у тебя в голове барахло, сержант! — рявкнул Колобок. — Помогай товарищу!

Прохоров неохотно выбрал коробку поменьше и скрылся в расположении. Зубов, наконец, обрёл дар речи:

— Так это всё надолго?

— Да не волнуйся! Через пару недель всё заберу! Комнату в городе сниму… — Майор вдруг подскочил к водителю и заверещал: — Осторожней! Это видеомагнитофон, а не дрова!.

Третий всегда лишний. Только далеко не всегда третий это понимает.

Старший прапорщик Шматко в спортивном костюме лежал на кровати, читая газету. На другой койке обнявшись сидели Кузьма и Варя.

Периодически Олег Николаевич затевал непринуждённую светскую беседу:

— Варвара, а у вас колхоз большой?

— Не очень… Три деревни.

— Небольшой… А почём сейчас коров принимают? В живом весе?

— Не знаю. Не интересовалась…

Кузьме намного больше нравилось беседовать с любимой девушкой самому.

— Олег Николаич, здесь в кинотеатре «Терминатор» третий идёт!

Может, мы с Варей сходим? — спросил он.

Шматко задумался:

— А мы завтра что сдаём?

— Философию…

— Надо повторить!

— Уже повторил!.

— Значит, надо ещё раз повторить! Обидно, если последний экзамен завалим! — Шматко оторвался от газеты, укоризненно качая головой. — И вообще, почему сдавать тебе, а волноваться должен я?!

Однако философии Кузьма не боялся, справедливо путая её с демагогией.

— Олег Николаевич, а вы сами в кино не хотите сходить? — подкатил он с другого бока. — А то за всю неделю, кроме института, никуда так и не вышли… А тут фильм классный!

— Ты знаешь, сколько на этот классный фильм билеты стоят?! — Шматко добродушно хмыкнул. — А вы ладно уж, можете сходить…

Завтра… после экзамена…

— Так Варя утром уезжает!

— Уезжает? Это хорошо… — задумчиво пробормотал старший прапорщик, но быстро поправился: — То есть, надеюсь, вы хорошо время провели?

Кузьма застенчиво потупился:

— Да… Только быстро как-то. Кажется, только приехала, а завтра уже провожать…

— Провожать? — насторожился Шматко.

— Ну, на поезд. Я её утром посажу и сразу назад…

— Подожди! Как это, утром посажу? Экзамен же в девять!

— Так я успею. До вокзала всего полчаса на трамвае, — успокоил Кузьма.

Шматко резко поднялся.

— Целых, Соколов… Целых полчаса! А если что случится? Поезд опоздает… Трамвай заглохнет… Варвара, хоть ты повлияй на него!

— Но, Олег Николаевич, у неё же сумка тяжёлая! — взмолился Кузьма.

— А экзамен у тебя, можно подумать, лёгкий! — отрезал Шматко. — В конце концов, я сам могу Варю проводить!

Варя положила на плечо Кузьме лёгкую прохладную ладошку.

— В самом деле, Кузя! Не надо рисковать. Олег Николаевич меня проводит, а ты на экзамен пойдёшь…

— Вот, Соколов! Всегда и во всём слушай Варвару. Она у тебя мудрая! — обрадовался поддержке старший прапорщик.

— Олег Николаевич, я ж вас до сих пор не отблагодарила за… Ну, что мы с Кузей повидались! — спохватилась девушка. — Мне мама винца дала… домашнего, из смородины. Может, попробуете?

На столе появилась большая пластиковая бутылка. Шматко с оживлением взял её в руки, рассматривая на свет.

— Винца? А что?. Можно и винца! Я вообще люблю всё домашнее… — Он достал три стакана и поставил на стол. — Сообразим, так сказать… на двоих! Кузьме нельзя!

Третий стакан моментально исчез. Варя опять погладила Кузьму по плечу.

— Ну, ты не дуйся. Всё будет в порядке. Тем более тебе выспаться надо перед экзаменом… — В её ангельском голосочке звучали абсолютно невинные интонации.

Настолько невинные, что опытный старший прапорщик сразу заподозрил неладное. Он вскользь поинтересовался:

— А во сколько поезд?

— В шесть утра… — беспечно прощебетала Варя.

Твёрдая рука Шматко дрогнула. На скатерть пролились несколько капель вина. Вставать в пять утра ради чужой девушки старший прапорщик не собирался принципиально.

— Кхм… Ладно, Соколов, можешь сам проводить… — дал он задний ход. — Только чтоб к восьми был как штык! Разбудишь меня — и вместе пойдём! — Шматко душевно улыбнулся, поднимая стакан. — Ну что, за отъезд?.

Народные мстители пришли ночью. Кто-то внезапно сдёрнул одеяло с мирно спящего рядового Кабанова. Он открыл глаза. Над его кроватью возвышался тёмный силуэт.

— Кабанов, встать! — сказал силуэт голосом младшего сержанта Фомина.

Солдат сел, не понимая, что происходит.

— Встать, я сказал!! — разнеслось по казарме.

Кабанов вскочил, испуганно протирая сонные глаза. И тут же ему в ухо вонзился крик:

— Пошли!

— Куда? — дёрнулся он в сторону и потянулся к одежде.

— Там узнаешь! — Фома вырвал её из рук, швырнув на пол. — Так иди, ш-шестёрка!.

От мощного толчка Кабанов вылетел в коридор. В тусклом свете дежурной лампы он внезапно заметил, что все кровати в казарме расстелены, но пусты.

— Пошёл! — повторил младший сержант, подталкивая Кабанова в спину.

В туалете их ждали. Там стояла целая толпа народу во главе с сержантом Прохоровым. Все были одеты по полной форме. Один Кабанов оказался босиком и в трусах. Он загнанно оглянулся по сторонам. Прохоров тихо произнёс:

— А вот и наша цыпа! Наш юный барабанщик, который очень любит стучать. — Он повернулся к толпе. — Знаете, пацаны, я просто не представляю, как вы будете служить, зная, что где-то рядом всегда есть такой маленький, наблюдательный и очень болтливый друг…

Кабанов хлопнул недоумевающими сонными глазами. Рядовой Медведев подал голос:

— Давайте его послушаем! Кабанов, скажи что-нибудь!

Но тут вмешался младший сержант Фомин:

— А он не любит говорить! Он любит жрать бумагу, да, Кабанов?!

Кабанов затравленно отшатнулся к стене и промолчал. Прохоров кивнул Фоме. Они вдвоём неторопливо вышли из туалета. Кабанов остался один против толпы «духов».

Рядовой Гунько спросил звенящим голосом:

— Ну чё, Кабан, влип?!

Тот вгляделся в лица недавних товарищей в поисках поддержки или сочувствия. Но, кроме ожесточения, ничего не увидел.

— Шестерить — нехорошо! — мрачно продолжил Гунько, вспомнив, как Колобок втаптывал его в грязь у кочегарки.

Кабанов невольно отступил назад, схватившись за подоконник.

Ноги у него затряслись, подгибаясь в коленях.

— Тише… тише… — прошептал ему Вакутагин, как загнанному на убой оленю.

Толпа надвинулась. Кабанов вжался в стену. Его бледное лицо покрылось мелким бисером пота.

Ходоков вскрикнул:

— Да чё мы смотрим?! Мочи его!! — он подскочил и первым несильно толкнул Кабанова в грудь.

Тот даже не попытался защититься. Толпа колыхнулась, уже готовясь взорваться праведным приступом гнева…

Внезапно у Кабанова носом хлынула кровь. Глаза его закатились.

Он с тихим хрипом завалился на пол. По толпе прокатился изумлённый гул.

— Я же не сильно! — опешив, прошептал Ходоков.

Гунько неуверенно предположил:

— Прикидывается?!

Кабанов лежал неподвижно, не подавая признаков жизни. Тогда Гунько наклонился, перевернув его на спину. Потом он поднял испуганный взгляд и прохрипел:

— Да он, кажется, не дышит!

В медицинский пункт части бессознательное тело рядового Кабанова доволокли за минуту. Не дожидаясь разрешения, вторая рота ввалилась внутрь. Сержант Прохоров с порога крикнул:

— Ирка, посмотри!

Медсестра, мирно дремавшая за своим столом, вскочила.

— Что с ним? — деловито спросила она.

Кабанова уже уложили на кушетку. Он по-прежнему не подавал признаков жизни. Кровь из носа перестала капать, запёкшись на губах и подбородке. Ирина вопросительно посмотрела на сержантов:

— Прохоров?

Тот виновато потупился, пробормотав:

— Упал… ударился… кровь носом пошла… Он, кажется, не дышит!.

Отодвинув его в сторону, медсестра склонилась над Кабановым, быстро взглянув на зрачки и нащупывая пульс. Потом она повернулась.

Её холодный взгляд выхватил из толпы Фомина:

— Его били?!

— Да не… Он сам упал… — неуверенно пробормотал Фома.

Ирина перевела взгляд на рядовых. Перепуганные «духи» попятились.

— Гунько?!

— Правда… Его пальцем никто не тронул!

— Медведев?!

Мишка тихо произнёс:

— Он сам… Стоял, потом кровь носом пошла… А потом повалился… Может, ударился головой…

Ирина взяла тонометр и торопливо измерила Кабанову давление.

Фома осторожно спросил:

— Ирка, он живой?.

— Живой… сознание потерял. Давление, наверное, подскочило.

Он же гипертоник.

— Так, всё в порядке будет?

Медсестра достала из аптечки шприц, вскрыла несколько ампул.

— Надеюсь…

— Так мы пойдём? — робко кашлянул Прохоров.

Игла вошла в вену на предплечье рядового Кабанова. Медсестра взяла в руки воздуховод, перестав обращать внимание на посторонних.

Сержанты всё поняли без слов. Они попятились к выходу, подталкивая остальных. Последним вышел рядовой Медведев. В дверях он бросил взгляд на Ирину, но та даже не посмотрела в его сторону, полностью поглощённая пациентом.

Утром старший прапорщик Шматко проснулся. Оказалось, что он лежит в спортивном костюме поверх одеяла. Сначала он протянул руку и выключил назойливо звенящий будильник. Потом его взгляд упал на стол. Там обнаружились две пустые пластиковые бутыли. И один стакан с остатками домашнего вина на донышке.

Олег Николаевич обессиленно захлопнул веки. Он немного полежал, вспоминая свой номер части и воинское звание. Заодно в голову пришла мысль об экзамене.

— Соколов! Ты уже встал?! Соколов!. — позвал старший прапорщик, не открывая глаз.

Ответа он не услышал. Пришлось совершить насилие над личностью. То есть сесть.

Протирание глаз дало потрясающий результат. Соколова в комнате не было! Олег Николаевич вскочил, растерянно глядя на часы.

Он подбежал к шкафу и заглянул внутрь. Там висели абсолютно пустые вешалки. Тихо матерясь, Шматко схватил со стула отвратительный гражданский костюм…

Тем временем рядовой Соколов сидел за решёткой. В народе загон для алкоголиков и бомжей назывался «обезьянником». Как правило, рядовых солдат туда не сажали. Но для Кузьмы Ивановича было сделано исключение. Напротив него за столом разместился лейтенант милиции. Он старательно оформлял какие-то бумаги. Рядом с ним лежал пакет с формой старшего прапорщика.

Ровно в девять часов рядовой Соколов жалобно попросил:

— Товарищ лейтенант, отпустите меня, пожалуйста… Мне очень надо…

Лейтенант промолчал, продолжая писать.

— Ну вы что, мне не верите?. — Кузьма приник к решётке.

Лейтенант строго нахмурил брови, отрываясь от бумаг:

— Я-то, может, и верю, но есть процедура… Тебя задержали на вокзале. С чужой формой. С чужими документами. Надо разбираться!

— Я же вам объясняю: я девушку провожал…

— Провожал девушку, а документы — прапорщика! Влип ты… — сказал лейтенант, снова уткнувшись в писанину…

К десяти часам утра они немного привыкли друг к другу. И диалог уже носил почти дружеский характер.

— Ну, товарищ лейтенант, я же ничего не сделал, — убедительно произнёс Кузьма.

Лейтенант охотно согласился:

— Мне — ничего. А вот с гражданином Шматко… очень даже мог!

— Я же говорил, мы вместе в командировке…

— Пока не предъявишь нам своего прапорщика… живого… ничего не могу сделать! — объяснил страж порядка.

И тут рядовой Соколов сообразил:

— А вы в общежитие позвоните! Вахтёрша его должна была утром видеть!.

К полудню они устали друг от друга. Лейтенант закончил писать и развернул газету. Кузьме до смерти надоело сидеть в «обезьяннике».

Он прислонился к решётке:

— Товарищ лейтенант, может, ещё попробуете?

— Пробовал уже — занято в твоём общежитии! — отмахнулся тот.

— А вы ещё разок… пожалуйста!

— Ну, Соколов, в последний раз… — утомлённо вздохнул лейтенант.

Обыкновенное чудо произошло в полдень. Он дозвонился.

— Да-да… Шматко Олег Николаевич… Проживает?. Один?. Ага… С Соколовым?. Вы его сегодня видели?. Да нет… Не Соколова… Шматко видели?. Выходил?. В котором часу выходил?. В девять?.

После долгой и продолжительной беседы выяснилось, что прапорщик жив, здоров и жутко зол. Потому что он каждые три минуты названивает вахтёру в поисках Соколова, мешая работать. И вообще заочникам давно пора освободить институтское жильё…

Дальнейшие подробности лейтенанта не интересовали. Он повесил трубку, начисто игнорируя жалобы из общежития.

— Ну, вот видите! — радостно воскликнул Кузьма.

— Ладно, неохота возиться с тобой, Соколов… Дуй давай! И вещи свои забери!.

Под этот нехитрый комментарий солдат вылетел из внутренних органов, как пробка…

Ожидание подобно смерти. В этом товарищ старший прапорщик был абсолютно согласен с товарищем Лениным. Он ждал, курил, звонил… Экзамен шёл своим чередом. Рядом с широкой дорогой к знаниям бегал Шматко. Но ступить на неё не решался.

Периодически двери в аудиторию распахивались. Оттуда выползали заплаканные девушки, угрюмые юноши и счастливые «ботаники». Олег Николаевич в ожидании Соколова изошёл на фекалии. Тот так и не появился…

Наконец коридор опустел. Из аудитории вышел преподаватель с ведомостями, явно собираясь уходить. Старший прапорщик мысленно перекрестился и ринулся в бой:

— Товарищ преподаватель, а вы… уже всё?. Шматко же ещё…

— Шматко не явился…

— Явился, — грустно сказал Олег Николаевич. — Я Шматко… Я явился…

— Опаздываете, Шматко!

— Виноват, товарищ преподаватель! Больше не повторится!

— Ладно, заходите, — не очень охотно предложил тот…

Как только они скрылись за дверью, в дальнем конце коридора появился Кузьма Соколов в форме старшего прапорщика. Он подбежал к аудитории, заглянул внутрь, медленно закрыл дверь и обречённо прислонился к стене…

Много времени на подготовку к ответу старшему прапорщику не понадобилось. Всю концепцию своего видения философских проблем современности он успел изложить за пять минут. После чего честно решил не задерживать себя и людей. Шматко робко подошёл к столу.

Он положил листок с ответами и отошёл на шаг назад. Преподаватель внимательно смотрелся в записи на четверть странички крупным почерком:

— Это всё?

— Так точно!

— Негусто!.

— Краткость сестра таланта!

— Готовились? — с некоторым любопытством усмехнулся преподаватель.

Старший прапорщик пошёл ва-банк:

— Так точно, товарищ профессор!

Преподаватель заинтересовался:

— Военный?

— Да… А как вы догадались? — искренне удивился Шматко.

— Философия, молодой человек, философия… Наука обо всём! В том числе и о людях. Прапорщик?

— Так точно… Старший… А как вы?. — Шматко офигел не хуже доктора Ватсона.

— И здесь философия… Офицеры наши не очень-то стремятся получить второе высшее образование…

— Да… Действительно!

Преподаватель указал на стул:

— Присаживайтесь… А скажите мне, как сейчас в войсках?.

Сколько платят?.

— Ну так… хватает… На хлеб с маслом… — осторожно поскромничал старший прапорщик.

— На хлеб с маслом… А военнослужащему иногда мяса хочется!

Хочется?

Шматко спорить не стал:

— Так точно, хочется!

— Я вижу, человек вы неглупый, — догадался философ. — Вот скажите мне, может ли армия защитить государство, если государство не может защитить армию?

Прапорщик не знал, есть ли такой вопрос в билетах, поэтому начал издалека:

— Ну… это вопрос… пожалуй… философский…

Преподаватель оживился:

— Совершенно верно, это вопрос чисто философский! Для чего государству армия? Философы об этом не задумывались! Потому что гражданским философам нет до армии никакого дела, а понятие «военный философ» — абсолютный нонсенс… А я, знаете ли, задумался.

Задумался, и вот что получилось! — он выложил на стол брошюру «Для чего государству армия?» — Сигнальный экземпляр… Берите!

Возможно, товарищ старший прапорщик ни хрена не понимал в философии. Он даже готов был согласиться, что военный философ — нонсенс. Если бы его не заставили объяснять смысл этой фразы… Но в людях он разбирался безошибочно. Поэтому мгновенно открыл книгу на первой страницу и восторженно прошептал:

— А можно автограф?.

— Можно и автограф… — внутренне расплываясь от счастья, небрежно кивнул автор.

Шматко полюбовался размашистой росписью и пообещал:

— Я её бойцам своим покажу… И чтобы выучили! Как устав!

— Определённо вы неглупый человек… — оценил его преподаватель. Он раскрыл зачётку, увидел оценки и улыбнулся. — Ну вот… Я как всегда прав!

Кузьма Соколов нервничал возле аудитории целый час. Внезапно изнутри послышался смех. Он не выдержал и приложил к двери ухо.

Потом — глаз к замочной скважине.

Преподаватель и старший прапорщик сидели за столом. Препод наливал в стаканы коньяк. Шматко резал лимон. Обстановка стремилась к полной непринуждённости. В том смысле, что оба ржали, рассказывая анекдоты про прапорщиков…

В двери появилась изумлённая физиономия Соколова. Старший прапорщик заметил Кузьму первым.

— А-а, Соколов! Заходи! Я тут Петровичу философию сдал… На «отлично». Вот, учись! — Он гордо продемонстрировал зачётку.

Преподаватель весело рассмеялся:

— Твой солдат?

— Угу, — подтвердил Шматко.

Тот порылся в карманах, достал деньги и попросил:

— Слышь, Соколов… сгоняй за минералкой!.

В курилке сидели сержанты. Прохоров мрачно перекатывал окурок носком сапога. Фома неторопливо переворачивал сигареты в пачке фильтром вниз.

Из кустов вынырнул рядовой Евсеев. Он присел на скамейку, закуривая за компанию, и спросил:

— Ну, как там Кабанов, слышали?

— Медведь в медпункте был. Говорит, нормально всё! Очухался, лежит, бамбук курит…

— Так чё, прикидывался, что ли? — удивился Евсеев.

— Да не, реально вроде… Что-то с сосудами. Обделался от страха…

— А Колобок что? Бучу не поднял?

Сержант Прохоров лениво сплюнул:

— Да ему не до этого… Разводится.

Евсеев махнул рукой:

— Ладно, мужики!. Хрен с ними со всеми! Нужен ключ от канцелярии!.

— Ага. А почему не от штаба? — протянул Прохоров.

— Потому что в штабе, дурында, видака нету! Видал?! — Евсеев вынул из-за пазухи видеокассету с обнажённой красоткой на упаковке.

Фома встрепенулся:

— Ух ты! Порево! Откуда?

— Кривошеин из пятой роты подогрел… Теперь нужен ключ от канцелярии. Сегодня вечером планируется крутое пати!.

Просмотр высокохудожественного произведения «Жеребцы из Нью-Йорка» состоялся при закрытых дверях. В узком кругу. На видеомагнитофоне майора Колобкова. Но без звука. По поводу чего рядовой Евсеев искренне расстроился.

— Вот что он ей сейчас говорит? — сокрушённо бормотал он.

Фома хихикнул:

— А тебе не пофиг?

— Можно подумать, если бы звук был, мы бы тут его на всю казарму слушали! — поддержал его Прохоров.

— Ты смотри, блин… Акробаты, ё-моё! — восхитился искусством исполнителей младший сержант Фомин.

Евсеев пренебрежительно хмыкнул:

— Чё акробаты… Я однажды тоже так с двумя…

— Ну-ну! Опять начинается! — скептически шепнул Прохоров. — Фома, снимай лапшу — завтра «духов» кормить будем!

— Да я серьёзно! Вот точно так же! — обиделся Евсеев.

Фома недоверчиво подколол:

— С негритянками?.

— Не, они белые были! Реально! Не, ну я не то что расист… Просто такие попались…

Прохоров ошеломлённо ткнул пальцем в экран:

— И вот так вот?!

Евсеев честно открыл рот в полном изумлении:

— Не-е… такого не было…

Капитан Зубов сидел за собственным столом. В своей родной канцелярии. Он пытался составить план-конспект. Но писать на клочке свободного пространства между утюгом и миксером было непросто.

Барахло майора Колобкова постоянно попадало под руку, мешая работать. Внезапно из коридора донеслась команда дневального:

— Рота, смирно-о!

И тут же в кабинет ворвался разъярённый зам командира, заорав с порота:

— Что это за рота у тебя, капитан?! Кого ты воспитываешь?

Рецидивистов?!

Зубов встал, недоумённо поднимая брови:

— Никак нет, товарищ майор!

Колобков подскочил к столу:

— Что сегодня ночью делали Фомин, Прохоров и Евсеев?!

— Спали, наверное… Не знаю… — растерялся от такого напора ротный.

— А как насчёт смотрели порнуху?! На моём видеомагнитофоне!.

Прямо у тебя в кабинете?!

— Как?

— Не знаешь, что у тебя в роте творится!!

Зубов высунул голову в коридор:

— Фомин, Прохоров!

За его спиной продолжал разоряться бешеный Колобок:

— У тебя в роте ничего оставить нельзя!. Сегодня же перевожу всё в штаб! А может, у них и от штаба ключи есть?!

В канцелярию мимо его торшера протиснулись сержанты. Они замерли на пороге. Капитан грозно уставился в их честные физиономии:

— Что вы делали сегодня ночью?!

— Спали… — не очень убедительно буркнул сержант Прохоров.

Колобков завопил:

— Спали они!! Шишки в кулачишки?! Письки всю ночь лимонили?!

Где кассета?!

— Какая кассета? — ненатурально удивился Фома.

— Мне что, снять отпечатки пальцев с видеомагнитофона?!

Сержанты впали в ступор, потеряв дар речи. Майор рявкнул:

— Пять нарядов вне очереди!. Дневальными!. Очки драить!!

Ротный попытался вмешаться:

— Товарищ майор, не положено… Они сержанты… Им до дембеля…

— Рядовыми на дембель пойдут!! — завопил Колобков, выскакивая из канцелярии…

Сержанты за компанию с рядовым Евсеевым драили туалет.

Давно забытое занятие им не нравилось. Прохоров злобно сплюнул в недочищенный писсуар:

— Блин! Ну, чмо! Ну, мудак! Чтоб я, без двух месяцев дембель, толчки драил! — Он покосился на замершего со щёткой Фому. — А ты чё стал?!

Тот покрутил головой:

— Да вот думаю… Откуда он узнал, если Кабанов в санчасти?

— Откуда-откуда!. — заворчал из унитазных дебрей Евсеев. — Догадался! Это ж его магнитофон!

— А может, мы с Кабановым ошиблись?. — вдруг спросил Фома.

Евсеев и Прохоров прекратили работу, уставившись на приятеля.

Сержант пожал плечами:

— Как это — ошиблись?.

И тут по коридору дробно простучали каблучки. Стук приблизился, на секунду приостановившись в нерешительности. Потом в туалет вдруг ворвалась разгневанная медсестра. Глаза её метали молнии, а голос дрожал от возмущения:

— Вот вы где! Ну что, довольны?!

Все трое замерли, ничего не понимая. Первым в себя пришёл Евсеев. Он усмехнулся и тонко намекнул:

— Это вообще-то МУЖСКОЙ туалет…

Но его слова прошли незамеченными. Старший сержант Пылеева облокотилась на подоконник, переводя дух. Потом выпалила:

— Кабанов из-за вас таблеток наглотался! Еле откачала!

В туалете повисла звенящая тишина. Сержант Прохоров чуть не сел в писсуар.

— М-да… вот это головастик дал!.

— И не стучал он никому!. — убеждённо бросила медсестра.

— Как это не стучал?! Я же сам лично видел, как он записку Колобкову строчил! — Фома возмущённо отбросил щётку.

Ирина расхохоталась ему в лицо:

— Записку?! Вот его записки!! У него их — полные карманы!! — она швырнула на подоконник горсть скомканных бумажек.

Евсеев развернул одну из них, зачитав вслух:

Он поднял глаза.

— Не понял, это что?

— Стихи!. Он СТИХИ писал, понятно вам?! — процедила девушка.

Фома стащил с головы кепку и в сердцах хлопнул ею об пол:

— Японский городовой!. Твою мать!.

 

Глава 3

Главная задача «духа» при получении посылки — поделиться с товарищами. Особенно — с товарищами сержантами. Прохоров и Евсеев засели в учебном классе, рассматривая свёртки. Рядом с ними застыл рядовой Ходоков. На пороге показался младший сержант Фомин. Он кивнул на бумажные пакеты:

— Это у нас что?

— Рэмбо посылку прислали, — пояснил Евсеев.

— Конфискат?

Прохоров отрицательно мотнул головой:

— Не, сам принёс.

Фома одобрительно похлопал Ходокова по спине.

— Да?. Молодца! Толковый «дух»! Это что? — он наугад ковырнул подвернувшийся пакет.

— Колбаса копчёная, — ответил Прохоров.

— Домашняя! — добавил Ходоков.

— Зашибись! А это?

Евсеев мечтательно закатил глаза к потолку.

— Сало…

— Вообще сказка! Хороший ты парень, Ходоков! А это что в банке, мёд?.

— Не. Варенье… Из одуванчиков…

Фома мгновенно впал в культурный шок.

— Из чего???

— Из одуванчиков, — ещё раз пояснил Ходоков.

— У твоих родителей что, на огороде, кроме сорняков, ничего больше не растёт?! Решил сержантов ботвой накормить?! — возмущённо наехал младший сержант на неразумного «духа».

Прохоров великодушно заступился:

— Говорит, вкусное…

— Чё, правда? — как всегда не поверил Фома.

Ходоков закивал:

— Да! Я вам самое лучшее…

— Ну ладно, дуй давай! — оттаял Фома. — Банку оставь!

Он хлопнул Ходокова по плечу, выпроваживая из класса. Тот покорно поплёлся в казарму. Младший сержант вернулся и сел за стол.

Евсеев подвинул к нему колбасу.

— Ну что там в санчасти?

— Всё нормально. Оклемался Кабанов. Он, придурок, от аллергии чего-то наглотался… А это не опасно. Ирка ему промывание сделала…

Сержант Прохоров облегчённо промычал:

— Да, повезло…

Фома поддакнул:

— Не то слово! Я от Кабана такого, конечно, не ожидал!

— Кто же тогда стучит? — задумался Прохоров…

Евсеев пообещал:

— Найду — придушу гада!

— Одного уже придушили… — Фома поднялся с места. — Я другое понять хочу: КАК он Колобку стучит? Если б он в штаб к нему бегал — его б давно уже запасли… Мы с Кабановым альбом ночью рисовали… А утром Колобок пришёл — и всё уже знал… С видаком — то же самое… Они что, как телепаты общаются?!

Сержант почесал затылок.

— Может, он ему всё-таки записки передаёт?.

— Чем, голубиной почтой?

Все трое умолкли, обдумывая задачу. Фома деловито спросил:

— А кто у нас дневальным был позавчера?

Евсеев неуверенно протянул:

— Медведев, кажется…

— А когда с альбомом залетели?

— Это вторник был?. Кажись, Гунько… или Ходоков… нет, точно Гунько! — вспомнил Прохоров.

— Хм… не совпадает… — пробормотал Фома и попросил Евсеева: — А ну-ка позови сюда обоих…

Капитан Зубов возмущённо кричал в телефонную трубку: — …Неделю назад… пятого, да! «Жигули», «шестёрка», да!.

Номер?. 23–67… Что?. Дохлый номер?. Как это дохлый?!

Увлёкшись разговором, он не заметил, как в кабинет зашёл старший прапорщик Шматко. Следом за ним рядовой Соколов втащил в канцелярию автомобильный аккумулятор.

— А мне плевать, что маловероятно! Это ваша работа!! — напоследок выкрикнул ротный и бросил трубку. — Бардак!

Шматко радостно согласился:

— Согласен! Весь мир — бардак, а люди… Соколов, закрой уши…

— Так руки ж заняты, — прокряхтел Кузьма.

Старший прапорщик спохватился:

— А, да! Ставь сюда! Свободен! — он закрыл за солдатом дверь, продолжая радоваться. — Принимай аккумулятор! Как и обещал!. По самым низким ценам!

Зубов досадливо поморщился:

— Опоздал ты!

— Не понял? — опешил старшина. — Мы ж договаривались…

— Ты что, не в курсе? Нет у меня больше машины! Спёрли!

— Твою?! Старушку?! — поразился Шматко. — Да кому этот металлолом!. Я в смысле… сейчас больше иномарки угоняют…

Ротный печально склонился над столом.

— Я и сам так думал… Тем более там аккумулятор дохлый был.

— Вот именно! А этот новый. Забирай! Я вёз, корячился…

Недорого…

— Да я всё понимаю… Самому неудобно. Но ты посуди… На хрена пешеходу аккумулятор?

— Так, а я его куда? Мне он тоже… ни в Красную армию!

— Да пристроишь куда-нибудь, — извиняющимся тоном сказал Зубов.

Старший прапорщик озадаченно охнул:

— Вот… Бляха-муха!! — Он открыл дверь и крикнул: — Соколов, ко мне!!

Аккумулятор оказался тяжёлым. Рядовой Соколов устал.

Но начальству было виднее. Поэтому он взял его и честно потащился по территории за старшиной.

Не успели они отойти от казармы, как сзади раздался громоподобный голос командира части:

— Шматко!

Старший прапорщик испуганно обернулся:

— Здравия желаю, товарищ полковник!

Бородин снова громыхнул на всю часть:

— Что… скоммуниздил?

— Обижаете, товарищ полковник, — поспешил оправдаться Шматко. — Аккумулятор в автопарк несём. Проверяли… Теперь несём…

Бородин уточнил:

— В автопарк?.

— Так точно, в автопарк! — уверил его старший прапорщик.

Но взгляд полковника, как оказалось, давно уже гулял по пунцовой от напряжения физиономии рядового Соколова.

Бородин даже подался вперёд, стремясь рассмотреть солдата поближе. Наконец он не выдержал и спросил у Кузьмы:

— Ты кто, сынок?!

— Рядовой Соколов, товарищ полковник!

— Точно рядовой?!

— Так точно!

Бородин озадаченно дотронулся до своих усов:

— А брата у тебя нет?

— Никак нет!.

— А брата-прапорщика? — хитро повернул дело командир части.

Но Кузьма накрепко усвоил главный принцип армейского бития — бьют только тех, кто сам виноват. Он честно взглянул куда-то на правое ухо Бородина и обошёл коварную ловушку:

— Никак нет, товарищ полковник!

— Мистика какая-то! Ну-ну! — проворчал командир, поворачиваясь к Шматко. — Ладно, неси, неси. Смотри, только не надорвись, старшина!.

Расследование давно зашло в тупик. Но упрямо продолжало топтаться на одном месте. В класс по одному затащили сначала рядового Медведева, а потом — Гунько. За ними вошёл Евсеев, тихо прикрыв за собой дверь. Младший сержант Фомин, не затягивая, приступил к допросу:

— Медведев, позавчера ты на тумбочке стоял?

— Я.

— А ты, Гуня, когда последний раз дневалил?

— Во вторник… А чё?

— Хрен через плечо! Вопросов много задаёшь! — вмешался сержант Прохоров.

Фома продолжил:

— Помните, в этот день Колобков с утра в роту заходил?

Мишка вспомнил и кивнул:

— Ну…

— Что он первым делом сделал, когда зашёл?

— Ничего…

Фома грозно посмотрел на Гунько.

Тот промямлил:

— Не помню… Ничего такого вроде не делал.

— Ну, может, он вызывал кого? Из вашего призыва?

— Да не… Зашёл, наехал, что в туалете грязно, отправил убрать, я пошёл — там нормально всё, чисто… Вернулся — его уже нет, — вспомнил Мишка.

Гунько немного оживился:

— Во! А меня из-за подоконников построил! Мол, пыль на них!

Заставил тряпкой вытирать…

Сержанты многозначительно переглянулись.

Следствие перестало топтаться в учебном классе и рвануло в коридор. Оно бодро доскакало до тумбочки дневального. Там его ждал рядовой Вакутагин.

Фома не стал заманивать простодушного оленевода в психологические ловушки, а спросил прямо:

— Слышь, тундра… майор Колобков заходил утром, до подъёма?

— Заходила… Злой был! Сказала, что у нас в роте бардак.

Заставила меня туалет окурки убирать! А туалет — не мая обязаннасть!

Сержант Прохоров невольно улыбнулся:

— Грамотный, блин!

— Так ты туалет убрал? — уточнил Фома.

— Так точна!

— А Колобков что?

— Я вернулся, майора нет…

Младший сержант почувствовал себя Шерлоком и Холмсом одновременно.

— Сто пудов — здесь он их забирает, — изрёк он, отодвигая Вакутагина. — Ну-ка, отойди…

Дневальный отошёл подальше, опасливо косясь на сержантов.

Фома присел на корточки, тщательно осматривая тумбочку. Затем пришёл черёд плинтуса…

Сержант Прохоров ехидно поинтересовался:

— Ты чё там ищешь?

— Щель какую-нибудь… Куда-то же они писульки прячут?!

— А чем тебя эта щель не устраивает?

Фома повернулся. Прохоров стоял возле ящика с надписью: «ДЛЯ ЖАЛОБ И ПРЕДЛОЖЕНИЯ». В центре ящика зияла прорезь, собственно, и предназначенная для этих самых жалоб. Ну, и предложений, естественно. Сержант задумчиво протянул:

— Да-а, всем щелям щель!

К нему подошёл Фома. Дверца ящика при внимательном рассмотрении оказалась закрыта и опечатана.

— Блин… Печать колобковская! — потрясённо прошептал младший сержант. — А должна быть — ротного!

Евсеев решительно снял ящик со стены, энергично потряхивая.

Внутри что-то стукнуло.

— Сундучок-то заряжен! — обрадовался он. — Вакутагин, к ящику кто сегодня подходил?

Тот развёл руками:

— Я не видел… Столька народу пасёца.

— Тут реально, хрен уследишь. Это ж проходной двор, — согласился Прохоров, разглядывая ящик. — Бляха… Он тут полтора года висит, им хрен кто когда пользовался…

Фома поучительно поднял палец вверх:

— Как сказал Тургенев, если ружьё повесили на стену, значит, рано или поздно оно точно стрельнет!

Вакутагин влез, не подумав:

— Это не Тургенев… это Чехова сказал!.

Старослужащие дружно обернулись. Младший сержант веско произнёс:

— Слышь, дитя мерзлоты… трындеть в «твая обязаннасть» тоже не входит!.

Заведующий складом перебирал накладные. Неожиданно дверь распахнулась. К его столу величественно прошествовал старший прапорщик Шматко. Следом за ним, отдуваясь, семенил солдат с аккумулятором.

— Ставь сюда, — скомандовал Шматко. — И покури на улице.

Завскладом недоумённо выпучил глаза. Старший прапорщик торжественно заявил:

— Данилыч! Есть три причины, по которым ты должен купить этот аккумулятор! Первая — он новый! Вторая — он недорогой! Третья — ты должен выручить друга!

Тот ненадолго задумался. Потом проникновенно ответил:

— Николаич! Есть одна причина, по которой я не могу купить этот аккумулятор… Но она перевешивает все твои! Мне он на хрен не нужен!

— Значит, эта твоя якобы причина перевешивает нашу дружбу? — искренне обиделся Шматко.

Данилыч хмыкнул:

— Друг не станет втюхивать другу всякое ненужное барахло.

— Та-ак… Ладно… Не хочешь купить… Тогда продай!

— Ну ты даёшь! То купи, то продай!

Шматко поправился:

— Ну, помоги продать! Данилыч, у тебя же связи…

— Связи! — польщённо проворчал тот. — Связи налаживать надо…

— За двадцать процентов с прибыли наладишь?

— За двадцать не знаю… Трудновато за двадцать будет… А вот за двадцать пять можно попробовать.

— Кровопийца! — буркнул Шматко.

Данилыч хохотнул, не обидевшись:

— Можно подумать, ты молоком питаешься!

— Короче, я оставлю…

— Э, не! — завскладом протестующе замахал руками. — У меня после обеда ревизия! Вечером приноси…

Шматко расстроился:

— Вот блин! Опять таскать! — Он высунулся в окошко и громко крикнул: — Соколов!.

Возвращение аккумулятора проходило в том же порядке. Впереди вышагивал товарищ старший прапорщик. Позади еле плёлся рядовой Соколов, шатаясь от заколебавшей ноши. Голос полковника Бородина настиг их почти на том же месте, что и в первый раз:

— Шматко!

— Здравия желаю, товарищ полковник! — обречённо развернулся тот.

— Уже здоровались!

— Мы это… аккумулятор…

— Знаю! В автопарк!. Только автопарк там! — Командир части показал в противоположную сторону, как будто надеялся подловить старшего прапорщика.

— А это другой аккумулятор… Из автопарка! Несу проверять, — легко вывернулся Шматко.

— Несёшь?!

— Так точно!.

Бородин покосился на красного от натуги солдата. Но спросил прапорщика:

— Не надорвался?!

Тот намёк понял:

— Так мы по очереди… С солдатом… Носим…

— А твоя очередь когда?

— Так э… как раз сейчас вот! Соколов, ты чего молчишь? Ну-ка дай! — Шматко забрал у Кузьмы аккумулятор, с трудом удержав, чтобы не уронить. — Разрешите нести, товарищ полковник?

Бородин усмехнулся в усы:

— Ну неси… несун!.

Ящик «ДЛЯ ЖАЛОБ И ПРЕДЛОЖЕНИЙ» со стены сняли без проблем. Осторожно, как ядовитого паука, отнесли в учебный класс.

Младший сержант Фомин с восемнадцатой попытки пинцетом извлёк из щели сложенную записку.

— Вот она, родимая!.

Он отложил пинцет и развернул бумажку. Обычный тетрадный лист в клетку с рваным краем лег на стол. Прохоров нетерпеливо выхватил исписанную каракулями записку, невнятно бормоча под нос.

Прочитав первую строчку, сержант поднял глаза:

— Вы вчера пиво вечером в каптёрке дули?

— Ну, было дело, — осторожно признался Евсеев.

— Завтра бы огребли по самые помидоры! — Прохоров пробежался дальше по тексту. — Ё-моё! И про то, что я на выходные в самоход в город ходил, тоже написал!

Фома отобрал у него записку.

— Ну-ка дай! — Он задумчиво изучил текст. — Где-то я этот почерк уже видел…

— Покажи, — Евсеев тоже покрутил записку в руках. — Хрен его знает… — …Где-то видел — сто баллов, — младший сержант тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения. — Надо эту фигню на место повесить. Только осторожно, чтоб никто из молодых не видел!

Рядовой Евсеев вышел в коридор, спрятав ящик за спину. Сержант Прохоров взял злополучную улику двумя пальцами за краешек:

— И что нам теперь делать? Письма, что ли, вскрывать, сравнивать?

Фома небрежно похлопал по подшивке, лежащей на столе. От газет «На страже Родины» облаком поднялась пыль.

— Зачем письма? Есть идея…

К воплощению гениальной задумки товарища младшего сержанта рота приступила вместо занятий по уставам. «Духи» сели за парты, как ученики в школе. Перед каждым появился лист бумаги и карандаш.

За «учительским» столом расселся Фома. Сержант Прохоров прошёлся вдоль доски:

— Значит, так. Как вы знаете, скоро у нас приказ… В связи с этим в штабе части освобождается место писаря. То есть — Звягина… Поэтому в каждой роте приказано провести конкурс. По выявлению письменных дарований. Другими словами, будем сейчас писать диктант…

— Мы чё, в школе, что ли?! — не выдержал Гунько.

Фома рыкнул:

— Я щас кого-то в ясли отправлю! Горшки мыть!.

Больше желающих возражать не нашлось. Прохоров продолжил в полной тишине:

— Значит, так. Вверху листка сейчас каждый пишет свою фамилию, а ниже текст!. И смотрите… Место тёплое, поэтому чтоб старались! — Он кивнул Фомину. — Давай, Фома!.

Тот открыл «На страже Родины» и начал диктовать первую попавшуюся военную сказку: «Высоко держит флаг российских Вооружённых сил продовольственно-вещевая служба округа…»

Гунько осторожно огляделся. За одной партой с ним сидел рядовой Медведев.

— Ты в штабе хочешь служить? — с подколом шепнул Гуня.

Мишка хмыкнул:

— Ага! К Колобку поближе…

Младший сержант Фомин шикнул:

— Базары! — потом с выражением прочитал: — «И это явственно подтверждает проведённая недавно ревизия…» Пишем, пишем!

«Духи» послушно заскрипели карандашами…

Графологическая экспертиза диктанта результатов не дала.

Прохоров, Евсеев и Фомин долго перекладывали листики из одной стопки в другую, сравнивали их с образцом в центре стола…

Почерка, похожего на каракули стукача, найти не удалось. На четвёртом заходе сержант Прохоров сломался:

— Да бесполезно! Ни одного похожего…

— Может, вот этот? — не очень уверенно пробормотал Фома, кладя один из листков рядом с образцом.

Евсеев поинтересовался:

— Это кто? Соколов?.

Все трое склонились над текстом.

— Да не… не похож, — произнёс Прохоров. — Посмотри, здесь «тэ» такое, а здесь письменное. И «бэ» он не так пишет… и «а» — здесь аккуратное, а здесь вообще — каракуля какая-то!.

Фома вздохнул:

— Да и вообще он со старшиной в командировке был…

— Тьфу ты! Раньше не мог сказать? — Евсеев разочарованно скомкал лист. — А может, этот гад почувствовал, что диктант — это проверка?

Почерк изменил?

Сержант Прохоров с интересом спросил:

— И что нам от этого — легче?.

— Ну, не знаю… — пожал плечами Евсеев.

Фома взял записку стукача:

— Вот блин! Ну где-то же видел я этот почерк… Точно видел!

— А может, из наших кто, из стариков? — неожиданно предположил сержант.

Евсеев и Фомин уставились на него, как на конченого придурка.

Он торопливо оправдался:

— Ну, это чисто версия…

— Тебе с такими версиями в телевизор надо!. Там такую хрень любят!.

Фома подвёл черту в прениях:

— В общем, тупик. На догадках мы далеко не уедем. Не хватало ещё раз облажаться, как с Кабановым! — Он встал, направляясь к выходу.

— Так, а с этим что делать? — Евсеев кивнул на стопку «диктантов».

— Спрячь… А лучше сожги!.

Девушка Маша коротала одинокий вечер перед телевизором.

Вдруг в прихожей раздалась трель звонка. Она подошла к двери.

Смотреть в глазок было бесполезно. На лестнице опять стояла тьма.

— Кто там? — спросила она.

— Мы собираем подписи на выборы в горсовет!. — прозвучало снаружи.

— Я не голосую! — попыталась перебить Маша.

Но голос настойчиво продолжил: — …За Шматко Олега Николаевича!

Она тут же распахнула дверь, радостно улыбнувшись. Из темноты к ней шагнул старший прапорщик с букетом цветов.

— И почему это я должна за него голосовать?! — требовательно поинтересовалась Маша.

— Ну… Во-первых, он учится на отлично!

— Та-ак!.

— Во-вторых… Он м-м… делает избирателям подарки!. — Олег Николаевич протянул девушке маленькую нарядную коробочку.

— Та-ак!.

— В-третьих… — он перешагнул порог и распахнул объятия. — Ты же хочешь, чтобы он был твоим избранником?!

Маша охотно бросилась ему на шею, целуя в губы.

— Да! Только чтобы он был моим избранником, а не всенародным!.

— Ладно. Только твоим! — тут же согласился Олег Николаевич.

Дверь закрылась. Маша открыла коробочку:

— А что ты мне подарил?

— Сейчас увидишь…

Она вынула из коробочки кружевное бельё и застенчиво прошептала:

— Ты хочешь, чтобы я ЭТО надела?.

— Нет… — промурлыкал он. — Я хочу ЭТО с тебя снять!.

С целью демонстрации подарка девушка юркнула в комнату.

Буквально через минуту оттуда донёсся её голос:

— Я уже почти надела. Закрывай глаза…

Шматко прошёл на кухню и приготовился лицезреть… Входная дверь открылась и в прихожую вошла Анжела Олеговна. Её появление точно совпало с торжественным выходом девушки Маши в эротическом белье. Они столкнулись нос к носу.

— Ой! — вскрикнула Маша и спряталась обратно в комнату.

— Олег Николаевич вернулся?! — Мама, не смутившись, поставила сумку на пол, снимая туфли…

Чествование отличника Шматко приурочили к чаепитию. Старший прапорщик трудности студенческой жизни расписывал красочно: — …Самый сложный экзамен, конечно же, философия!. М-м!. Как он меня валил!!

— У нас в следующем семестре тоже философия! — ужаснулась Маша. — Говорят, препод — зверь!.

— Прорвёмся! — успокоил её Шматко.

Беседу прервал телефонный звонок. Мама сняла трубку с аппарата:

— Алло!. Нет!. Никакие аккумуляторы мы не продаём!. Не знаю! — Она возмущённо пожаловалась: — Надоели, третий раз звонят! Какой-то идиот поместил в газете наш телефон…

Старший прапорщик закашлялся.

— Что с вами? Горячее? — встрепенулась Анжела Олеговна.

— Вы извините… Но это — я!

— Что — я?

— Этот идиот. Понимаете, у меня на работе телефона нет! Зато есть аккумулятор! Дешёвый! Долларов тридцать навару можно взять!

— Так ты в газете… — вмешалась в разговор Маша.

— Нет! Ни в какой газете я ваш телефон не давал! — немного обиделся Шматко. — Я так… на столбах развесил!.

Маша в шоке посмотрела на маму.

— Прибыль пополам! Пятьдесят процентов мне, пятьдесят — Маше!

Всё ж лучше, чем Данилычу! — успокоил её старший прапорщик.

Девушка жалобно пролепетала:

— Какому Данилычу?

— Да… неважно.

На лице мамы расцвело умиление:

— Семейный бизнес… Вот видишь, Маша! Олег Николаевич ещё и хозяйственный!.

Рядового Медведева наряд по офицерской столовой особо не напрягал. Неизвестно почему, но грязи на единицу площади офицеры оставляли меньше рядовых срочной службы.

Мишка мирно мыл полы и насвистывал незатейливую мелодию.

За одним из столиков обедала Ирина Дмитриевна Пылеева. Что ещё больше улучшало Мишкино настроение. Периодически они перемигивались и улыбались друг другу…

Неожиданно в столовую зашёл майор Колобков. Он неторопливо осмотрелся и подсел за столик к медсестре.

— Ирина Дмитриевна… Не угостите ли салатом одинокого мужчину? — тоном опытного соблазнителя проворковал Колобок.

Девушка равнодушно бросила:

— Пожалуйста…

Колобков положил себе несколько ложек. Попробовав, он блаженно промычал:

— М-м-м… Как вкусно! А я за неделю, знаете, отвык от домашнего…

— А что случилось? — из вежливости поинтересовалась она.

— Как? Вы не знаете? — Майор положил на стол правую руку. — Ничего не замечаете?

— Вы что, маникюр сделали?!

Колобков хихикнул, оценив шутку:

— Я сделал крутой поворот в судьбе… Колечка-то нет!.

— Что, хоббиты украли?

— Ага! В загсе!. И даже бумажку выдали! А в бумажке написано, что мне теперь можно встречаться с незамужними девушками… Безо всякого вреда для морального облика!

Где-то в районе кухни послышался звон разбившегося стакана.

Ирина подняла взгляд. За спиной Колобка показался рядовой Медведев с очумелыми глазами. Майор покосился через плечо, но его не заметил. Медсестра холодно отбрила поползновения потёртого ловеласа:

— Замечательно. У меня как раз есть несколько незамужних подруг. Хотите, познакомлю?.

Но отшить Колобкова было непросто. Он подпёр кулаком подбородок и попросил сладким голосом:

— Ирочка, а познакомьте меня с собой…

Старший прапорщик ел бутерброд. В каптёрку вошёл капитан Зубов с газетой.

— Приятного аппетита! — пожелал он.

— Мг-мг-мг! — глотая в хорошем темпе, покивал Шматко. — Позавтракать не успел! На ходу приходится! Я пока не позавтракаю, ничего делать не могу…

Ротный, как бы между прочим, подкинул вопросик:

— «На страже Родины» читал?

— Сказки про армию? Я эту хрень не читаю! Только мозги засорять…

— Напрасно, Николаич, напрасно. Интересные вещи иногда печатают… Про институт твой, например, статья… «Учиться настоящим образом»! Об отличниках-военнослужащих. Фотографии интересные…

Соколова вот нашего напечатали!.

Шматко настороженно отложил бутерброд:

— Как Соколова?!

— В фас! Как студента-отличника!

Ротный положил газету на стол. Под статьёй красовалась групповая фотография. На первом плане стоял Соколов в форме старшего прапорщика.

— Так это… Откуда? Когда это он?. — остолбенел старшина роты.

Зубов хмыкнул:

— Тебе лучше знать. Ты ж с ним на сессию ездил…

Оцепенение прапорщика прошло.

— Знаешь, не может это быть Соколов! — заявил он. — Откуда у него форма?!

Ротный загадочно усмехнулся:

— Вот и я думаю: откуда у него форма?

— Не он! Просто похож! Знаешь, сколько в мире похожих людей?!

Я недавно шоу двойников смотрел! — забубнил полную ахинею старшина, с отчаянием понимая, что никого ни в чём не убедит. — Да и фамилии Соколов тут нету…

— Ага! — добил его Зубов. — Зато другие есть! Например, Шматко…

— Где?!

Капитан ткнул в надпись под фотографией:

— Шматко О. Н… Ты у нас случайно не О. Н.?

— А-а! Ну да, вспомнил! Нас снимали… Всех отличников! Нашего курса!. — хлопнул себя по лбу тот.

— Снимали вас, а на фотографии почему-то Соколов… — вставил ротный, хитро улыбаясь.

— Да не Соколов это, говорю…

— Ну ладно, ладно, не Соколов… Допустим. А ты тогда где?

— Я? Я это… Не поместился, наверно! Вон, рука только видна!

Зубов посочувствовал:

— Н-да! Не повезло! Так бы на всю часть прославился! Хотя ты и так прославился! Фамилия-то твоя!.

Старшина суетливо засобирался:

— Чуть не забыл! Мне щас бежать надо… Я… э-э-э… газетку у тебя возьму?. На время?.

— Между прочим, на часть десять экземпляров, — крикнул вслед убегающему Шматко капитан и засмеялся.

Рядового Соколова гнев старшины накрыл в бытовке. Разъярённый старший прапорщик с газетой ворвался туда, как ураган. Он бросил компромат на гладильную доску.

— Вот ты где прячешься! Это что за фокусы?!

— Какие фокусы, товарищ старшина? — удивился Кузьма.

— А ты не знаешь?! Читай! — возмущённо заорал тот, тыкая в газету пальцем. — Читай и смотри! Узнаёшь?! Орёл! Красавец! Студент- отличник! Старший прапорщик Шматко! Вот он я! Любуйтесь на меня!

Учусь настоящим образом! Хорошо получился! Фотоги-ги-еничен! А теперь объясни мне, как твоя рожа… бесстыжая… попала в газету?!

— Не знаю, товарищ старшина! Нас после экзамена снимали…

— После экзамена… снимали… — передразнил его Шматко. — Какого хрена ты в камеру полез?!

— Я же не знал, что это в газету…

— Не знал, что в газету… Ты меня, Соколов, точно в могилу загонишь! Думать надо не только на экзаменах… фотомодель, блин! На всю страну!.

— Товарищ старший прапорщик, может, не узнает никто, — неуверенно прошептал Кузьма.

— Молись, Соколов… Молись, чтоб не узнал! — вскинулся Шматко. — Давай назад эту порнографию!.

Прапорщик потянулся за газетой, задел утюг и завопил благим матом: — Ё-моё!. Нет, Соколов, я с тобой точно инвалидом стану!.

Сразу за забором Н-ская часть заканчивалась. И начиналась берёзовая роща, наполненная светом и покоем. Здесь мирно стрекотали в траве кузнечики и щебетали птицы…

Рядовой Медведев лежал посреди солнечной поляны, мрачно уставившись в небо, как злобный призрак милитаризма. Рядом с ним сидела Ирина, наблюдая за божьей коровкой, ползущей по её ладони.

— Божья коровка… полети на небо, — тихо попросила она, загадывая желание.

Коровка доползла до кончика пальца и взмыла вверх. Девушка повернулась:

— Мишка, ну чего ты дуешься? Из-за Колобкова, что ли? — Она усмехнулась. — Ну и зря! Мужик просто бесится, а у самого климакс скоро…

Мишка упрямо пробормотал, не глядя в её сторону:

— Да что я, не понимаю, что ли? Кто такой я и кто он… Я так, пацан без определённого будущего… оболтус… А он офицер. Майор!

Говорят, командиром части будет скоро. Квартира, машина, все дела…

— А может, мне оболтус и лоботряс дороже, чем квартира и машина… и «все дела», как ты говоришь…

Мишка приподнялся на локте.

— Правда?

— Дурак ты!.

Они немного помолчали. Потом Ирина тихо спросила:

— А у тебя девушки были до меня?. Ну, там, на «гражданке»…

Он немного виновато прошептал:

— Ну, были… Я же не урод…

— Много?

— Ирка, это всё было не то! Я только сейчас понял, как это — когда по-настоящему…

Она промолчала. Мишка погладил её руку:

— Знаешь, а мы ведь с тобой не должны были встретиться…

— В смысле?

— Ну, я же вообще не собирался в армию идти… И служить должен был в другом месте. Так что это случайность, что мы с тобой встретились…

Ирина покачала головой:

— Не-а… Не случайность!

Мишка потянулся к ней:

— Ирка, а ты меня правда любишь?

Она мягко отстранилась, глядя ему прямо в глаза:

— Мишка, я тебе сейчас скажу, и ты запомни это, пожалуйста, на всю жизнь… Я никого и никогда не любила так, как тебя. И я хочу быть с тобой. И никогда первая не брошу тебя. И не променяю ни на кого другого… Я хочу, чтоб ты это знал. И больше не волновался на этот счёт.

Я тебе клянусь всем, что у меня есть…

— Ирка, я тоже… я… — немного растерянно прошептал он.

Девушка прикрыла ладонью его рот.

— Ты сейчас не говори ничего… не надо! Не нужно говорить ничего такого, о чём потом пожалеешь. Я долго думала, прежде чем сказать… И ты подумай. Серьёзно подумай… пожалуйста…

Она убрала руку и потянулась к нему губами. И тут его взгляд упал на часы. Он вскочил:

— Ой, блин!! У нас же построение!. Ирка, прости…

Он схватил с земли пилотку, спешно чмокнул девушку в щёку и убежал. Ирина тихо рассмеялась ему вслед, с нежностью дотронувшись до того места, которого коснулись его губы.

По учебным классам Н-ской части прошёлся ураган. В отличие от зарубежных коллег, он не носил женского имени. И особо не свирепствовал.

Его разрушительному действию подверглись исключительно газетные подшивки. Стихия, как корова языком, слизала последний номер «На страже Родины» из ротных подшивок. После чего ураган пропал в неизвестном направлении…

Запыхавшийся старший прапорщик наткнулся на заместителя командира по воспитательной работе на крыльце штаба. Колобков держал в руках злосчастную газету. Шматко радостно воскликнул:

— О! Виктор Романыч! А я как раз вас и ищу! К вам газета «На страже Родины» пришла?!

— Пришла! Вот она! — немного удивлённо отозвался Колобков.

— А к нам в роту, представляете, нет!

— Понял! Разберёмся! — Ни черта не понял майор.

Шматко энергично пояснил:

— Нет! Я не в том смысле! Просто, чтоб в подшивке была. Может, одолжите?

— Хорошо. Прочитаю — занесу!

Такой расклад прапорщика не устраивал.

— Кхм!. Я просто хотел сегодня политинформацию провести! С солдатами!

Колобков выпучил глаза, будто получил удар ниже пояса. На его памяти добровольно политинформацию проводили только однажды.

После выхода Средней Азии из СССР. И то потому, что воины аллаха хотели дослужить до дембеля.

— Политинформация — это хорошо! — на всякий случай сказал он.

— Так, может, одолжили бы газетку? — попросил Шматко.

Зам по воспитательной пришёл в себя.

— Эта газета — фигня! — заговорщицки сказал он. Как один любитель политинформаций другому. — Пошли ко мне, я тебе кое-что покруче дам! Мне такую штуку из штаба округа прислали!.

Но старший прапорщик на политическое извращение не купился.

— М-м-м… Понимаете, Виктор Романыч, солдаты уже давно ждут.

А я вот… за газетой пошёл! Мне бы по-быстрому? — уклонился он от визита в кабинет Колобкова.

Тот цокнул языком и сдался:

— Ладно, держи! Почитай пока это! А потом зайдёшь, я тебе материалы дам… Посидим, поговорим…

— Спасибо! — гаркнул Шматко, торопясь отбежать подальше.

Вдруг в спину ему вонзился окрик Колобкова:

— Стой!

Он замер, медленно оборачиваясь…

— Программку оставь, — попросил майор.

Последний номер «На страже Родины» лежал на столе командира части. Дверь в кабинет полковника Бородина по случаю жары была открыта. Проходящий мимо старший прапорщик Шматко застыл в проёме. Он присмотрелся к названию газеты, изменился в лице и зашёл в кабинет.

— Товарищ полковник, разрешите?.

— Шматко?! — командир оторвался от чтения. — Что-то ты сегодня без аккумулятора?.

— Так я… э…

— Ладно! Шучу!. — добродушно хохотнул Бородин. — С чем пожаловал?!

— Я по поводу… газету! Там на предпоследней странице анекдот… смешной…

Бородин перевернул лист и попал на страницу со злополучной фотографией Соколова. Шматко поспешно потянулся к газете.

— Не-не, не здесь! Разрешите? — он пролистал несколько страниц и ткнул пальцем. — Вот!

— «Отжимается как-то полковник перед прапорщиком…» — прочитал Бородин.

Он возмущённо уставился на Шматко:

— Смешно…

Тот дал задний ход:

— Ой, нет… Я забыл… Это не в этой газете…

Командир вернулся к странице с фотографией. Старший прапорщик снова засуетился:

— А в этой как раз кроссворд интересный… На последней странице… Я у вас хотел одно слово спросить…

— Кроссворды не люблю! — сурово нахмурился Бородин. — А ты, я смотрю, на службе хернёй всякой занимаешься?!

— Никак нет… Я это так… В обеденный перерыв…

И тут полковник всё же наткнулся на фотографию.

— Подожди! Ну-ка, ну-ка… — присмотрелся Бородин. — Так вот же он!!

— Кто?!

— Вот смотри, второй слева! Узнаёшь?

— Товарищ полковник! — в панике выпалил прапорщик. — Это не Соколов!

Бородин, не особо вникая в его выкрики, пробормотал себе в усы:

— Конечно, не Соколов! Это Соколовский! Старший прапорщик!

Приехал в часть, потом пропал! Значит, всё-таки он есть в природе… А я уж думал — с ума сошёл! — Он громко позвал: — Колобков!.

Колобко-ов!.

Однако заместитель по воспитательной работе не откликнулся.

Командир поднялся со своего места, направляясь к его кабинету.

Шматко кинулся к столу, сцапал страницу с проклятой статьёй и спрятал за пазуху…

В расположении части царил покой. Евсеев и Прохоров сидели в каптёрке и, пользуясь отсутствием старшины, гоняли чаи. Младший сержант Фомин просочился из коридора и жалобно спросил:

— Пожрать есть?. Я голодный, как рота «духов»!

— Сироп из одуванчиков, — порекомендовал Евсеев, выставляя нетронутую банку с вареньем Ходокова.

— А колбаса где?

— Ха, вспомнил! Не прошло и полгода… — хмыкнул Прохоров.

Фома разочарованно сплюнул, рассматривая банку на свет.

— И всё, что ли?

— Всё…

Он полез в ящик стола и наткнулся на свёрток.

— А это что?

— Сало, — пробурчал Евсеев.

— Зажать решил?

— Так хлеба нету…

— Зашибись у нас жизнь! — возмутился Фома. — Варенье есть, сало есть, а хлеба — нету!. Ладно, придётся так жрать!

Прохоров засомневался:

— Сало с вареньем?.

— А что? Сало съедобное? Съедобное. Варенье можно есть?

Можно. Значит, и вместе покатить! После нашей столовки я трак от танка переварить могу!.

Покупатель на аккумулятор нашёлся внезапно. Видимо, тактика обклеивания заборов дала результат. Старший прапорщик Шматко влетел в помещение склада и радостно завопил:

— Данилыч, давай аккумулятор! Я покупателя нашёл, по объявлению позвонили!.

— Ха, орёл! Нету уже аккумулятора! — остудил его пыл завскладом.

— Чё, пихнул?

Данилыч подошёл к шкафу.

— Сделка века! Путём гениальной комбинации за аккумулятор удалось выручить… — Он торжественно распахнул створки. — Четыре колеса!

Шматко оторопел:

— Ты чего?. Шутишь?!

— Это не шутка, Николаич… И не сон… Можешь потрогать! Раз, два, три, четыре… Практически новые. Супервыгодная сделка! — Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! — разозлился старшина. Данилыч! Какая супервыгодная?! Мне бабки нужны, а не колёса!

— Вот дубина! Твой аккумулятор от силы полтинник тянул, а колёса по четвертному каждое! Как не фиг, на фиг! Двойной навар!

Короче, берёшь?

Шматко воспользовался своими обширными познаниями в высшей математике. По всему получалось, что хитрый завскладом прав.

Он махнул рукой:

— Да беру, беру!. Разошёлся! Сейчас четырёх бойцов пришлю!

— Зачем четырёх? — Данилыч наивно округлил глаза.

— Ну, каждому по…

— Одно моё! Как договаривались! Забыл, что ли?!

Варенье с салом не прижились. Младший сержант Фомин осознал этот прискорбный факт, когда до катастрофы остались мгновения. Он ворвался в каптёрку, завывая во весь голос:

— Бляха! Ходоков… отравил, гад! Бумага есть?!

Евсеев и Прохоров переглянулись и дружно заржали. Прохоров покачал головой.

Фома отчаянно зарычал на Евсеева:

— Чё ржёшь?! Диктанты где?

— Сжёг… Ты ж сам сказал…

— А-а! — взвыл Фома, лихорадочно выдвигая ящики стола. — А газета где?! Где газета?! Была же тут!

Прохоров обрадовал друга:

— Её прапор забрал…

— Бляха!. Ну, Ходоков!. Одуванчики… мать! — завопил Фома, хватаясь за живот.

Он выбежал из каптёрки в казарму.

— Бумагу, срочно!

«Духи» растерянно уставились на младшего сержанта. Новая вводная была непонятна. Как реагировать на неё, никто не сообразил.

— Блин, хрена вылупились?! — заорал возмущённый Фома.

Внезапно он заметил Ходокова с общей тетрадью. Рядовой сидел на табуретке, выводя на обложке свою фамилию.

— Ходоков, бумаги дай!. Отравил, гнида!. Быстрее! — рявкнул младший сержант.

Солдат трясущимися пальцами пролистал тетрадку:

— Сейчас… Я вырву!

— Какое, на хрен, вырву! — мучительно сморщился Фома. — Ой-ёй!.

Выхватив тетрадь, он помчался по направлению к туалету.

«Духи» проводили его взглядами, с трудом сдерживая смех…

Товарищ младший сержант покинул насест под звук смываемой воды. Он вернулся в мир живых, подтягивая штаны. Под мышкой у него торчала тетрадка Ходокова.

Фома положил её на подоконник, застёгивая ремень. Внезапно он замер, осенённый какой-то мыслью. Потом схватил тетрадь, быстро перелистывая страницы. Несколько листов в середине были небрежно вырваны «с мясом». Фома дошёл до конца. Последний лист тоже отсутствовал. Вместо него красовалась линия отрыва.

Младший сержант полез в нагрудный карман. Достав оттуда тщательно сложенную записку стукача, он приложил её к оставшемуся в тетради обрывку. Записка совпала идеально.

— Ходоков стучит! Точно! С-сука!. — констатировал Фома.

В каптёрке его сообщение подвергли сомнению. Прохоров неуверенно предположил:

— Ну, это ещё не доказательство… Лист мог и кто-нибудь другой вырвать…

На такой случай у Фомы оказался припасён убойный аргумент:

— Фигня!. Я вспомнил, где я почерк видел! — Он достал ещё одну бумажку. — Вот! Ходоков мне песню для альбома переписывал!.

Текст песни лёг рядом с запиской для Колобкова. Даже при беглом сравнении сомнения отпали.

— Ну, как вам доказательства?! — спросил Фома.

Некоторое время Прохоров и Евсеев молчали, отдавая дань дедуктивному гению.

— А на диктанте маскировался, значит… Почуял, сука! — наконец подал голос Евсеев.

Сержант Прохоров сжал кулаки:

— Убью гада! — он ломанулся в казарму.

На этот раз пришла очередь Фомы тормозить друга.

— Подожди! Есть план…

Рядовой Ходоков мыл окна в каптёрке. Мыльная вода пенилась в ведре. Чавкала, ныряя туда, грязная тряпка… За столом по-барски развалился Евсеев. Фома стоял над душой у «духа», наблюдая за работой.

— Тщательней давай! Чтоб утром старшина пришёл и подумал, что стёкла спёрли! — Он улыбнулся, обращаясь к Евсееву. — Во Николаич удивится: не он, а — у него!.

Ходокову работать не нравилось. Он ворчал себе под нос:

— А чё всё я? Я вчера дежурил…

А это тебе, Ходоков, за варенье твоё из сорняков. Погубить хотел сержанта своего? Я чуть копыта не отбросил! Полдня в позе орла! — пояснил Фома.

— Я не знал, что оно испорчено…

— В следующий раз будешь знать! Я тебя сперва самого накормлю… А потом подожду пару часов… — Он провёл пальцем по подоконнику. — И здесь потом протрёшь, понял?!

— Тут же чисто…

— Ты что-то сказал?! — разозлился младший сержант.

Ходоков сразу утих, продолжая угрюмо орудовать тряпкой. В каптёрку ввалился радостный сержант Прохоров с двумя пластиковыми канистрами. Он поставил их на стол:

— Бочонки готовы! Осталось наполнить мёдом!

Евсеев очнулся от грёз:

— Вы чё замутить собрались?

— Сегодня ночью в лес пойдём, — понизив голос, сообщил Фома. — Пора нанести визит к старичку-спиртовичку…

— За самогоном, что ли?

— За ним родимым… Завтра день албанской авиации, бухать будем!

Евсеев с опаской предупредил:

— Сегодня вообще-то Колобок дежурит.

— А хрена нам Колобок?! Мы от лисы ушли, от волка ушли… а от Колобка и подавно уйдём!.

Фома с Прохоровым дружно заржали. Ходоков закончил работу, взял ведро и направился к двери.

— Ты всё? — остановил его Фома.

— Да…

— Ладно, свободен, душегуб… Ведро только оставь!

Ходоков удивлённо посмотрел на младшего сержанта. Поставив ведро на пол, он вышел. Сержант Прохоров, загадочно улыбаясь, плюнул в мыльную грязную воду, в которой плавала драная вонючая тряпка…

Дневальный по второй роте спал сидя. Из его открытого рта вырывался негромкий, но отчётливый храп. Остальной народ тоже дрых, не ворочаясь. По-военному единообразно и крепко.

Рядовой Ходоков открыл глаза. Он тихо поднялся. Кровать чутко скрипнула. Рядом шевельнулся заспанный Вакутагин.

— Ты чиво?.

— В туалет… Спи!

Вакутагин перевернулся на другой бок, засыпая. Ходоков босиком, на цыпочках прокрался к выходу из казармы. Он осторожно прошёл мимо дневального. Тот не двинулся, продолжая похрапывать.

Ходоков аккуратно прикрыл за собой дверь, на несколько секунд прислушался к тишине, затем на цыпочках подобрался к ящику «ДЛЯ ЖАЛОБ И ПРЕДЛОЖЕНИЙ». Он задрал майку, достал из-под резинки трусов сложенную записку и сунул её в щель ящика…

Записка почему-то проваливаться не пожелала. Ходоков присмотрелся и обнаружил, что щель аккуратно заклеена прозрачным скотчем.

— Что, не лезет? — участливо спросил его из-за спины голос младшего сержанта Фомина.

Ходоков резко дёрнулся, оборачиваясь.

На входе в казарму стояли сержанты. А за их спинами… вся рота!

Фома размеренно проговорил:

— Там уже места нет… От твоих жалоб… Ты нам пожалуйся… Или предложи, чего тебе там не нравится…

Ходоков на секунду задумался… И вдруг бросился к выходу на улицу. Он успел сделать всего пару шагов. Дверь резко распахнулась.

На пороге, улыбаясь, застыл рядовой Евсеев.

— Сюрпри-из! — зловеще протянул он.

Стукач испуганно попятился. Сержант Прохоров попросил:

— Ну, чего у тебя там? Дашь почитать?

Загнанный в угол Ходоков посмотрел на записку и резко сунул её в рот, собираясь проглотить.

Прохоров сделал шаг вперёд. Железный кулак сержанта врезался в живот «духу». Тот рухнул на колени, невольно выдыхая.

Записка вывалилась на пол. Фома неторопливо поднял её, мельком пробежав глазами.

— Ого, сколько написал!. Толстой бы обзавидовался…

Ходоков, стоя на коленях, вдруг заплакал. Прохоров равнодушно спросил:

— Что он тебе пообещал?

— Кто? — всхлипнул стукач.

— Кто?! Колобок!

— Сказал, что в отпуск отпустит… домой…

Фома сказал, обращаясь к остальным:

— Слыхали? Он по мамке соскучился…

Ходоков поднялся.

— Я не хотел… Честно! Он меня пугал.

— Кабанову это расскажешь, — тихо произнёс Прохоров.

Он толкнул стукача в сторону казармы. «Духи» расступились.

Ходоков влетел внутрь. Толпа тут же сомкнулась.

— Только не убейте… И чтоб тихо было… — попросил сержант, заходя в казарму вслед за всеми.

Оставшись в коридоре один, Фома ещё раз прочитал записку.

Потом, ухмыльнувшись, отодрал скотч с ящика и опустил бумажку в щель…

Старшина роты читал газету «На страже Родины». Последний, оставшийся в живых экземпляр.

В каптёрку заглянул радостный капитан Зубов. Он расплылся в улыбке, будто собирался взять в долг пару тысяч:

— Николаич, как думаешь, есть справедливость на свете?

— В каком смысле? — осторожно убрал газету старший прапорщик. — Вообще? Или в частности?

— В смысле частной собственности!. Машину мою нашли!

Прикинь!

— Значит, справедливость есть, — рассудил Шматко.

Зубов плюхнулся на стул:

— Так это… Давай свой аккумулятор! Беру!

— Вот здесь справедливость заканчивается, — огорчил его старшина. — Сразу брать надо было. Ты думал, я его всю жизнь для тебя держать буду? Нету аккумулятора! Продал!

— Жаль! Я ж думал, машина с концами… Зря мы всё-таки милиции нашей не доверяем. Худо-бедно работают ребята. За городом нашли.

Правда, без колёс, но всё остальное на месте!

Шматко вдруг обрадовался:

— Без колёс?! Так это же здорово!. Ну… что нашли — здорово! Есть всё-таки справедливость!

Он вскочил, устремляясь к шкафу.

— Товарищ капитан, не желаете ли взглянуть? Специально для вас!

Колёса в ассортименте! В количестве трёх штук. Четвёртое скоро подвезут!

Ротный потрясённо заглянул в недра шкафа:

— Ты что, ясновидящий?!

— Запасливый!. Всего тридцать у. е… Только для вас!

— Вообще-то я за двадцать пять брал…

— Торг уместен! Ты смотри, смотри!. Практически новые!

— Ага! — согласился с ним капитан, выкатывая колёса из шкафа. — Я перед самой кражей точно такие же купил! И протектор такой же… — он ошеломлённо уставился вниз. — Новые, говоришь? А вот здесь вот царапина… У меня, кстати, на одном такая же была… Когда ставил, ключ соскользнул… А тут протектор с дефектом… А на этом ниппель облуп…

Слушай, Николаич, откуда они у тебя?.

Шматко испуганно забормотал:

— У меня? Так я это… купил! То есть, поменял… Легально!

— Понимаешь, какая штука, Николаич… Это колёса с моей машины! — веско произнёс ротный.

— Да не могут они быть с твоей машины… Мало ли колёс… на свете… Я здесь ни при чём… Я ж говорю… это знакомый… знакомого… Ты что, мне не веришь?!

— Верю-верю. И где-то даже благодарю… — Зубов улыбнулся.

— З-за что?.

— За то, что вернул мне мои колёса! — капитан пожал старшине руку.

Тот открыл рот:

— Подожди… Как это — вернул? А… э… деньги?!

— Так. Стоп. То есть ты хочешь, чтобы Я… КУПИЛ у тебя… СВОИ колёса? — с искренним удивлением спросил Зубов.

В ответ товарищ старший прапорщик что-то промямлил, не находя слов. Ротный похлопал его по плечу:

— Ладно, не волнуйся… Я в долгу не останусь! С меня бутылка.

— Тогда уж давай три… По бутылке за колесо, — как-то грустно предложил Шматко, понимая, что бизнес рухнул.

— Ладно, буржуй! — хохотнул Зубов. — А где, ты говоришь, четвёртое?.

Злющий до ужаса Колобок ворвался в казарму второй роты, сея вокруг себя панику.

Не обращая внимания на дневального, он с ходу заорал на командира роты:

— Что, Зубов?! Опять всё проспал?! Совсем солдатню распустил свою!.

— А что случилось? — опешил тот.

Оставив вопрос без ответа, Колобков скомандовал:

— Прохорова и Фомина сюда!

Дальнейшие карательные действия он перенёс в каптёрку.

Майор был грозен. Он метался из угла в угол и вопил. Перед ним по струнке вытянулись Прохоров и Фомин. Даже капитан Зубов чувствовал себя не в своей тарелке. Перейдя от общих фраз к конкретным обвинениям, заместитель командира взревел:

— Сержанты! Где вы были сегодня ночью?!

— Спали… — с невинным видом сообщил ему страшную военную тайну Прохоров.

Колобков приблизился к нему вплотную и закричал прямо в лицо:

— Ты кому врать вздумал!! Ты думаешь, перед тобой тут Ванька балаганный стоит?! Ты лапшу капитану своему вешать будешь! А я всё знаю! Вы ходили в лес, за самогоном!

Прохоров бросил удивлённый взгляд на Фому. Тот стоял с каменным лицом, как кремлёвский курсант.

— За каким самогоном? — переспросил сержант.

Колобков изумился:

— Не, ну ты видал, а?! — обратился он к ротному.

Тот гаркнул:

— Фомин!

— Товарищ капитан, товарищ майор что-то путает! — тут же доложил Фома. — Мы спали… Всю ночь!

Колобок взвыл:

— Я вас в дисбате сгною!. Вы у меня!.

Внезапно он заметил пластиковые канистры на подоконнике.

Майор отдёрнул штору:

— Что здесь?! — он приподнял канистру.

Та издала отчётливый плеск. Прохоров испуганно покосился на Фому.

— Вода, — ответил тот.

Колобков театрально захохотал:

— Ха!. Вода!. Огненная?!

— Никак нет, мыльная… Мы окна вчера мыли!

— Знаю я, какая это вода! — майор решительно отвернул крышку и сделал несколько глотков прямо из горла.

Внезапно поперхнувшись, он попытался сплюнуть. Потом закашлялся. На глазах у изумлённой публики из широко распахнутого майорского рта попёрли мыльные пузыри! Прохоров и Фомин с невинными лицами задрожали от внутреннего хохота. Капитан Зубов от неожиданности упал на стул. Колобок стремительно покраснел от злости, как помидор. Он размазал по подбородку грязную пену и заорал:

— СТРОИТЬСЯ ВСЕМ!! БЕГО-ОМ!!

Когда вся рота вытянулась перед разгневанным начальством, майор Колобков рыкнул:

— Рядовой Ходоков, выйти из строя!!

Личный стукач заместителя по воспитательной работе с трудом выполз из второй шеренги. На лице у него виднелись следы бурно проведённой ночи: лиловый синяк под глазом, распухшая губа, ссадина на щеке…

— Рядовой! Что с вами случилось? — Колобков с надеждой подскочил поближе.

— С кровати упал… на табуретку, — выдавил Ходоков.

Майор, тихо сопя, обвёл тяжёлым взглядом всю роту. Строй молчал.

— Кто видел, как Ходоков упал на табуретку?

Строй продолжал хранить молчание. Колобок обратился к капитану Зубову:

— Видал?! Это значит, солдат выгнал всю роту из казармы, а сам взял и упал на табуретку!.

Ротный недоверчиво покачал головой и переспросил:

— Рота! Кто видел, как упал Ходоков, выйти из строя!

Весь строй синхронно шагнул вперёд. Колобкова передёрнуло от бессильной ярости. Он сжал кулаки и процедил:

— Вы у меня все!. До единого!. Табуретки поролоном… обобьёте!

ЯСНО?! — Он выскочил из казармы, напоследок оглушительно хлопнув дверью.

Сержант Прохоров послушно кивнул ему вслед:

— Есть поролоном, товарищ майор!.

 

Глава 4

От медицинского пункта части до казармы второй роты шла дорожка. Вполне пригодная для ходьбы. Покрытая асфальтом. И даже чисто выметенная. Например, рядовому Медведеву требовалось двадцать секунд, чтобы по ней добраться туда. И столько же обратно. А вот некоторых «туда» тащили за руки за ноги, в бессознательном состоянии. Поэтому возвращаться обратно этим некоторым совершенно не хотелось. Но другого выхода, один чёрт, не было.

Кабанов тащился в расположение целую вечность. Он с удовольствием растянул бы её ещё на несколько секунд. Однако дорожка закончилась. На крыльце курили несколько солдат. При виде одиноко бредущего «духа» они быстро скрылись в казарме. Спустя пару секунд к крыльцу подошёл рядовой Кабанов. Он подозрительно осмотрелся по сторонам. Потом тяжело вздохнул и потянул на себя дверь…

В казарме царила обычная суета. Рядовые шастали туда-сюда по важным и на хрен никому не нужным делам. Внезапно в роте появился Кабанов. Он робко сделал пару шагов по коридору. Дневальный на входе отдал ему честь и громко скомандовал:

— Рота-а! Смирно-о!

Все застыли, вытянувшись по стойке смирно. Гул стих. Кабанов, оторопев от такого приёма, оглянулся. Но сзади никого не обнаружилось.

Команда явно прозвучала по поводу его прибытия. Он робко зашагал по коридору в полной тишине. Личный состав дружно козырял, стоило ему поравняться с кем-то. Даже сержанты отдали честь.

Прохоров улыбнулся. Фомин виновато потупился. Кабанов добрался до своей койки. Поблизости торчал Мишка Медведев. По случаю неожиданного прихода высокого гостя — в одном сапоге.

В казарме стояла мёртвая тишина. Никто не двигался…

И тут до рядового Кабанова дошло, что коллектив просит у него прощения за ошибку! По-военному, но искренне. Он отвернулся, пряча повлажневшие глаза. Медведев полушёпотом подсказал:

— Скажи «вольно»! Загнёмся торчать!.

Рядовой Соколов с другого конца коридора тоже шепнул:

— Кабанов… Вольно!.

Вернувшийся в коллектив «дух» немного порозовел от смущения и негромко буркнул, прощая всех:

— Вольно…

Майор Колобков любил поговорить по душам с личным составом. Личному составу эти разговоры были на фиг не нужны. Но возражать Колобку никто не отваживался. Старшина второй роты сидел в кабинете напротив майора и мучился, отвечая на дурацкие вопросы.

— Ну… как служба?

— Спасибо, помаленьку…

— Что новенького в роте?

— Спасибо, ничего…

— Молодых не обижают?.

— Фактов неуставных взаимоотношений не зафиксировано…

Колобков ехидно переспросил:

— Ага… Стало быть, они есть, но просто не зафиксированы?

— Обижаете, товарищ майор…

— Шучу…

Покончив с обязательной частью разговора, Колобок перешёл к произвольной:

— Я вот чего тебя вызвал… У тебя как с патриотическим воспитанием?

Старший прапорщик Шматко, не моргнув глазом, заверил:

— У меня всё в порядке, товарищ майор!. Воспитан!. В духе, так сказать!.

— В этом я не сомневаюсь… А вот бойцы твои как воспитаны? На «Терминаторе»? Или на «Офицерах»?

— Ну-у… Не знаю. Я-то сам телевизор редко смотрю, — ловко уклонился Шматко.

— И правильно делаешь! — неизвестно почему обрадовался майор. — Нашему телевидению давно пора яйца оторвать! Крутят порнуху американскую. Своими матрицами все мозги молодёжи запудрили! А исправлять приходится нам. Согласен?

— Товарищ майор, что-то я не пойму…

— Короче! — пояснил Колобков. — Я тут фильм заказал… Завтра привезут. Организуй своих бойцов. Надо чтобы все посмотрели!

Старшина вяло поинтересовался:

— А какой фильм?

— Хороший! «Два бойца»! Классика, можно сказать, мирового кинематографа! Собери по тридцать рублей…

— По тридцать?! — обалдел старший прапорщик.

Колобков с энтузиазмом потёр руки:

— Вот и я удивился, что дёшево! За такой фильм!

Шматко попытался соскочить с крючка:

— Товарищ майор, а если они не захотят? Кино — дело добровольное…

Но от Колобка ещё никто, кроме жены, не уходил.

— Вот мы и посмотрим, как ты своих бойцов в духе патриотизма воспитываешь! — сурово припечатал он, явно намекая на штрафные санкции…

Ссориться с заместителем командира было делом хлопотным.

Старшина второй роты против ветра… вообще ничего делать не любил.

Поэтому он построил бойцов и сказал речь:

— Товарищи солдаты, в предстоящие выходные в части будет демонстрироваться художественный фильм! Впервые на киноэкране нашего клуба! Классика мирового кино! Желающие посмотреть должны сегодня сдать по тридцать рублей! Кто желает, выйти из строя!

— Товарищ прапорщик, а какой фильм? — спросил кто-то. Видимо, сильно умный.

Шматко тоже идиотом не был.

— Я же сказал, классика мирового кинематографа! Ну?! Кто желает?

— Нет, ну товарищ старший прапорщик, скажите, как фильм называется? — подал голос младший сержант Фомин.

— Как называется, как называется… Какая разница! Ну, допустим, «Эммануэль» называется… — высказал старший прапорщик предположение.

— Что, правда «Эммануэль»? — поразился сержант Прохоров.

— Я же сказал, классика! — ускользнул от прямого ответа Шматко. — Ну, кто желает?

Вся рота сделала шаг вперёд. Старшина вспомнил про патриотическое воспитание и пробурчал:

— Кто бы сомневался!.

На вечерний просмотр классики народ прибыл организованно.

Солдаты второй роты под руководством старшины расселись по местам. Сам вдохновитель приобщения к искусству энергично покрикивал:

— В проходах не толпимся! Чего стали?! Садимся! Мест хватает!

Наконец все, кроме него и сержанта Прохорова, разместились.

Шматко, на всякий случай, пересчитал личный состав. Прохоров продолжал скромно стоять рядом, прислонившись к стене.

— Двадцать шесть, двадцать семь… — пробормотал старшина. — Прохоров, чего встал? Садись!

— Я постою, товарищ старший прапорщик, — негромко ответил сержант.

Шматко возмутился:

— Что значит «постою»?! Ты что, весь фильм стоять будешь?

— Товарищ старший прапорщик… На «Эммануэль» не только он стоять будет! — брякнул рядовой Евсеев.

Рота дружно захохотала. Старшина рыкнул:

— Отставить! Отставить смех, я сказал! — Он дождался, пока бойцы успокоятся, и добавил: — А ты, Евсеев, ещё что-нибудь вякнешь… Сам у меня вместо Эммануэли будешь!

В зале снова раздался громовой хохот. Перекрикивая смех, Шматко скомандовал в окошко киномеханика:

— Давай! Начинай!

Свет в зале погас. Старшина присел с краю, рядом с младшим сержантом Фоминым, и шепнул:

— Прохоров, ты долго там маячить будешь?! Давай, бросай куда- нибудь свою задницу!

Фомин негромко промычал, держась за щёку:

— Товарищ старший прапорщик, а у него сейчас задница — самое больное место…

— В смысле?

— Да чирей у него там!

— А-а! — сообразил Шматко. — А у тебя что?

Фома страдальчески простонал:

— Зу-уб!

— Так ты его что, за попу укусил? — простецки хохотнул старшина, доказывая, что и сам не чужд шутки-юмора…

На экране пошли титры фильма «Два бойца». Фома недоумённо наклонился к уху старшины:

— Товарищ старший прапорщик, это что? Журнал перед фильмом?

Тот невозмутимо отмахнулся:

— Альбом!. Не мешай смотреть!

Через некоторое время народу стало ясно, что вместо зарубежной «Эммануэли» им подсунули вполне отечественный продукт. Личный состав начал недовольно перешёптываться. В зале послышался гул.

Евсеев встал и направился к выходу. Старшина вскочил:

— Так! В чём дело?! Что за шум в зале?! Евсеев, а ты куда?

— Товарищ старший прапорщик, вы же обещали классику мирового кино! — обиженно сказал Евсеев.

— А это что, не классика?.

— Так вы говорили «Эммануэль»… Эротика…

— И здесь будет эротика… Знаешь, как наши немцев драть будут! — под смех в зале объяснил Шматко. — Иди на место! Никто никуда не уходит! Прохоров! И ты садись! Тоже небось на выход намылился?!

— Да не могу я сидеть, товарищ старший прапорщик! — пробурчал тот.

— А, да! — вспомнил Шматко. — Ты ж у нас в попу раненный!.

Тем временем на экране своим чередом шли «Два бойца». На них никто не обращал особого внимания. Потому как настрой на эротику предполагал совсем другое отношение. Рядовой Гунько шепнул соседу:

— Прикинь, Сокол, как старшина нас развёл… Блин! По тридцатнику за эту лабуду!

— Тихо, Гуня, не мешай! — шикнул Кузьма.

Но тот не унялся:

— Да что ты хрень эту древнюю смотришь!

— Заткнись, говорю! — отмахнулся Кузьма.

В зале зазвучала «Тёмная ночь» в исполнении Бернеса. Гул в зале сам собой поутих. «Древняя хрень» вдруг зацепила за живое… Всё же классика есть классика…

На рабочих совещаниях полковник Бородин обычно скучал. А на совещаниях с замом по воспитанию ему откровенно хотелось спать.

Тем более что, как правило, майор оживлённо порол чушь. — …Плюс к этому на казармах надо написать «Слава Российской армии». Можно и на штабе что-нибудь написать. В общем, Павел Терентьич, в этом году для усиления патриотического воспитания нам надо ещё кубометр пенопласта, краска… краски побольше… бумага…

Бородину надоело невнятное бормотание, и он перебил майора:

— Кстати, насчёт патриотического воспитания… Вы помните, что у нас традиционный смотр художественной самодеятельности в части хоть один раз в год, но бывает?

Колобков полез в блокнот:

— Секундочку… Конечно, конечно! Вот у меня записано.

— Не помните, значит. Всё у вас по бумажке…

Колобков суетливо перелистал несколько страниц:

— Помню, помню, Павел Терентьич! Ну вот, точно! На другой странице!

— Надо чтобы в голове было! — буркнул командир части. — Как проводить будем?

— Я сейчас планчик набросаю, потом вам на подпись! Разрешите?

— Вот не можете вы без писулек своих…

Колобков обиженно пискнул:

— Это для порядка… Потом отчёт оформлю!

— Ладно, оформляйте, — устало махнул рукой Бородин. — Так вот.

Дадим неделю, чтобы успели подготовиться. Пусть соревнуются! И бойцам интересно будет… И мы посмотрим…

Возле закрытой двери каптёрки с заговорщицким видом застыли Прохоров и Евсеев. Их одухотворённые лица светились трагизмом.

— Ну что, открывай! — печально произнёс сержант.

Рядовой Евсеев заколебался:

— Может, кого из «духов» припашем?

— «Духа» он потом уроет! Это должен быть ты или я! — обозначил суровую альтернативу Прохоров.

— Не знаю! Я вообще против такого метода!

— Предложи другой!

И тут, символизируя смену концепции, у каптёрки появился Вакутагин. Евсеев поймал его за ремень:

— Вакутагин, двери открывать умеешь?

— Зачем спрашиваешь? — немного обиделся тот.

— Ну, я не знаю, в чуме дверей-то нет!

— Я живу квартира, двухэтажный дом! — отрезал гордый сын чукотского народа.

Прохорову надоели этнические заморочки.

— Слушай, открой дверь в каптёрку! — приказал он.

Вакутагин послушно взялся за ручку. Сержант похлопал его по спине:

— Только ты со всей силы дёргай, понял?

Исполнительный солдат рванул дверь на себя. В каптёрке раздался приглушённый вопль. В коридор вынесло младшего сержанта Фомина с ниткой, торчащей изо рта. Он пробежал пару шагов и затормозил, невнятно выкрикивая:

— Твою мать! Это ж больно! Объяснял же, резко надо! — Его взгляд упал на Вакутагина. — Тундра, ты, что ли, дёргал?! Ну, вешайся!

Прохоров с глубоким сожалением пробормотал:

— Тихо, тихо… Это я приказал!

До Вакутагина, наконец, дошла суть происходящего.

— Товарища сержанта зуб оторвать хочет?! — вежливо спросил он.

— Товарища сержанта башку тебе оторвать хочет! — невежливо взвыл Фома, хватаясь за зуб.

— Покажите зуба! — попросил Вакутагин.

— А ещё что тебе показать?

— Больше ничего… только зуба. Моя знает, как лечить! Моя оленям зубы лечит!

Прохоров недовольно буркнул:

— То есть, по-твоему, товарищ сержант — олень?!

— Да хоть тюлень!. — заныл Фома. — Вакутагин, мать твою… родной… давай, делай что-нибудь!

Оленевода затащили в бытовку. Тот не сопротивлялся, спокойно неся шаманизм в массы: — …То что зубам больно, это всё Манту! — уверенно объяснил он.

— Какое Манту?! — недоверчиво прервал теоретические занятия Евсеев. — Нам его в пятом классе делали!

— Манту — это злой дух! Его надо задабривать! — не согласился Вакутагин.

Сержант Прохоров поправил:

— Злой «дух» — это Кабанов! И мы его уже задобрили!

Все невольно рассмеялись. Фома сразу осёкся, хватаясь за зуб.

— Этот дух прячется во всякой еде и нападает на зуб, когда что-то ешь… Твёрдый… Сладкий… Горячий… Манту забирается в зуб через дырку и ест зуб изнутри… — утешил его Вакутагин.

Сержанты переглянулись:

— И что теперь?!

— Надо выгонять Манту!

Евсеев с сомнением посмотрел в честные раскосые глаза «духа»:

— А ты умеешь?!

Вакутагин скромничать не стал:

— Да. Нужно трава одну найти! Бубен у меня есть! Я оленям каждый неделя…

Фома простонал:

— Хрен с ними, с оленями… На людей-то это как действует?

— Шаманы говорят, что люди — это тоже олени… Только в новой жизни! — успокаивающе произнёс Вакутагин.

— Ой, ё! — чуть не в голос завопил Фома. — Тащи свой бубен, давай!

— Нет! Днём нельзя! Вечер нада ждать! Днём Манту спит!

Младший сержант Вооружённых сил, держась за зуб, прошептал:

— Ни хрена себе спит!. Смотри, Вакутагин, если не поможет, сам в бубен получишь!.

Новое испытание тяготами военной службы во второй роте началось с выступления капитана Зубова. Ротный построил личный состав и оповестил о грядущем мероприятии. — …Сами понимаете, смотр художественной самодеятельности бывает раз в году… Поэтому попрошу отнестись к мероприятию с полной ответственностью. Хоть это и самодеятельность, но — художественная. Более того — конкурс! А вторая рота всегда была какой?.

Сержант Прохоров выкрикнул из строя:

— Лучшей!

— Так точно, лучшей… — согласился Зубов, обводя взглядом строй. — Ну что?. Алло, мы ищем таланты!.

Талантов в роте оказалось немерено. Комиссия в составе ротного, старшины и двух сержантов уселась за стол посреди коридора. В хорошем темпе она забраковала матросский танец «Яблочко», монолог Гамлета, сатирические куплеты и вой рядового Ходокова под гитару.

На втором этапе в бой пошли старики. Писарь Звягин пафосно продекламировал:

Старший прапорщик Шматко, твёрдо помня про патриотическое воспитание, стихи отмёл.

По идейным мотивам.

— Так, я не понял?! Если там «рай», то здесь получается «ад», что ли?! Ты думаешь, что ты читаешь?! Плохо! Следующий!

Звягин напрягся:

Шматко радостно зааплодировал. По идейным мотивам.

Зубов и сержанты вопросительно посмотрели на него.

Прапорщик осёкся:

— Да… «гнида» — как-то грубовато…

Следующие стихи в паре исполнили Кабанов с Евсеевым.

Первый начал:

Второй продолжил, отечески хлопая партнёра по плечу:

Капитан Зубов язвительно хмыкнул:

— Симпатично… Особенно рифма вот эта: духом — «духом»!.

Результаты сурового военного кастинга комиссия обсудила при закрытых дверях в канцелярии. — …Нет, весёлые чечёточники тоже не пойдут! — сказал Зубов. — Фомин, что там у нас осталось?

Младший сержант посмотрел в список:

— Ну, куплетисты… и стихи…

Шматко авторитетно заявил:

— Стихи будут у всех. Надо чем-то удивлять!

— Правильно мыслишь, старшина, — одобрил ротный. И тут его осенило: — Слушайте, вот у нас Соколов и Медведев играют на инструментах… Кто там на барабане сегодня стучал?.

Фомин буркнул:

— Ну, я…

— Вот и отлично! Ещё одного гитариста взять — и группа получится. Пусть исполнят что-нибудь… Что там сейчас гремит?.

Внезапно на столе зазвонил телефон. Зубов снял трубку:

— Да!. Да, котик… Опять?! — он посмотрел на часы. — Через семь минут буду!

Старшина спросил:

— Что-то случилось?

— Дочка болеет. Плачет всё время — не можем понять почему… — Капитан надел фуражку. — Короче! Фомин, назначаю тебя ответственным!

Рок-группу не кантовать! Пусть репетируют. С утра до ночи!

Изгнание злого духа Манту из зуба младшего сержанта Фомина началось ровно в полночь. Добрый «дух» Вакутагин поместил объект на середину учебного класса. Фома лёг на сдвинутые вместе столы и замер. Вакутагин запел горлом и ударил в бубен над головой. Евсеев с Прохоровым присели на корточки в углу, вытаращив изумлённые глаза.

— Ума-Чада! Ола-Хома!. Инна-Гилла!. — завыл Вакутагин.

— Во тундра даёт! — пугливо поёжился Евсеев.

Прохоров прошептал в ответ:

— Чё-то я за Фому волноваться начал!

Младший сержант тоже занервничал:

— Мужики… что-то, я как-то…

— Ты не вставай! — цыкнул Евсеев. — Доктор сказал лежать!

Вакутагин вошёл в транс. Заунывный шаманский вой заглушил даже звон бубна.

Евсеев начал подниматься:

— Во разошёлся! Может, тормознём?

— А меня цепануло… — остановил его Прохоров. — Даже интересно, чем эта лабуда кончится!

Внезапно Вакутагин остановился. Он взмахнул руками над пациентом. Потом тряхнул ими в направлении окна… — Ёперный театр! — пробормотал Прохоров.

Вакутагин обессиленно упал на стул. Евсеев встал и потрясённо произнёс:

— Ну, Вакутагин… блин!

И тут ожил Фома. Он спрыгнул на пол:

— Пацаны! Кажись, легче стало!.

Мишка добежал до медицинского пункта глубокой ночью. Ирина не спала, разбирая полученные медикаменты. Она открыла дверь на стук и удивилась неожиданному визиту:

— Ты почему не спишь?!

— А нам разрешили. Мы к смотру готовимся… а я свалил незаметно… — жарко шепнул он. — Ты что, не рада, что ли?

Ирина втянула его за руку внутрь, захлопнув дверь. Она прильнула к нему всем телом. Их поцелуй мог затянуться до рассвета. Но девушка вдруг оторвалась от Мишки, спохватившись:

— Ой, ты же голодный, наверное?.

После очень позднего ужина Мишка поставил на стол пустую чашку.

— Ир… я тут подумал…

— О чём?.

— Ну… о том… что ты говорила тогда…

— И?.

— В общем… я хотел сказать, что мне тоже никогда и ни с кем не было так хорошо… Я тоже клянусь… я буду любить тебя до конца жизни!.

Ирина улыбнулась, потрепав его по голове. Мишка вскинулся:

— Я что-то смешное сказал?

— Нет, нет… Просто мужчины очень часто говорят слова, о которых потом жалеют… А взять их обратно уже невозможно…

Мишенька, пойми, я просто не хочу, чтобы ты попадал в дурацкую ситуацию…

— Понятно… — протянул он, как бы невзначай взяв в руки скальпель. — Ир, слушай, а он очень острый?

— Конечно…

— Это хорошо… — Мишка медленно провёл лезвием себе по ладони.

Тонкий красный ручеёк побежал по запястью. На столе моментально появилась разрастающаяся лужица багрового цвета. Ирина вскочила, выхватывая у него скальпель:

— Господи, Миша!. Ты что, с ума сошёл?!

Он согнул пальцы. Между ними продолжала сочиться кровь.

— Ирка, я ещё раз повторяю… Клянусь, что буду всегда беречь тебя… и никогда… никому не отдам!.

— Тебе и не придётся… Дурачок! Горе ты моё! Давай пластырем заклею… — Она рванулась к аптечке, но Мишка обнял её за талию и они снова слились в поцелуе.

Влюблённые расстались под утро. Мишка сбежал с крыльца и обернулся. В окне показался силуэт провожающей его Ирины. Он помахал ей рукой и удалился, счастливо напевая себе под нос…

Майор Колобков вышел из укрытия с каменным выражением лица. Он дождался, пока рядовой Медведев исчезнет из его поля зрения. Потом посмотрел на окно медпункта. Силуэт медсестры пропал. Рука Колобкова судорожно сжалась в кулак…

Симпозиум, посвящённый проблемам шаманизма среди военнослужащих, протекал живенько. Сержант Прохоров плевался:

— Да ерунда это всё! Самовнушение!. Зуб на время утих, сегодня опять начнётся!.

— За завтраком реально кусал, жевал… Всё зашибись!. — утверждал его оппонент, младший сержант Фомин.

Хитрый Евсеев мутил, не принимая ничьей стороны:

— Ну, так… Манту прогнали!. Тундра уверен, что с концами…

Прикинь?!

— Короче, Фома… Если вся эта хрень на тебя реально подействовала… Значит, ты знатный олень!. — подвёл итог прениям Прохоров.

Евсеев засмеялся. Фома шутливо отвесил лёгкий пендель неверующему шутнику. Прохоров схватился за изнурённое фурункулом посадочное место и вскрикнул:

— Аккуратней ты… лось!

— Извини, забыл… Чё, не прошёл ещё? — посочувствовал Фома.

Евсеев авторитетно заявил:

— Чирьи обычно недели полторы не сходят!

— Всю ночь на животе спал! — пожаловался Прохоров.

— Фома пристально посмотрел на его больное место.

— Слушай! А может, это тоже… Манту?!

— Да ну на фиг!.

Евсеев приобнял сержанта за плечи:

— А чё? Давай, проверим?!

Рок-группа второй роты зациклилась на репертуаре. Талантам не хватало идей. Рядовой Соколов себя к эстетам не причислял. Он предпочитал проверенные варианты:

— А может, «У солдата выходной — пуговицы в ряд»?

— Зашибись, ты вспомнил! Может, ещё «Кузнечика» споём?. Его даже я на гитаре умею! — начисто отрезал лёгкие пути к успеху младший сержант Фомин.

Евсеев намекнул:

— Кстати, второй гитарист нам бы не помешал… Кто у нас ещё в роте лабает?

— Ходоков… — заикнулся Кузьма.

Но попытка реанимации политического трупа не прошла. Фома зарычал:

— Забудь! Я с этим стукачом даже гадить на одном гектаре не сяду!.

Мишка Медведев поспешно увёл разговор в сторону от больной темы:

— Ну, я видел, как Гунько струны щипал…

— Во! Сюда его, Сокол! — воодушевился младший сержант.

— А давайте что-нибудь из «Любэ»? У них классных тем до фига! — предложил Евсеев.

— Боюсь, «Любэ» каждый второй будет делать… — засомневался Фома. — Нужна фишка! Может, шлягер какой переделать?. Киркорова, например… «Я за тебя умру»?

— Умру — плохо…

— Ну так заменим! «Я за тебя…в бою!» А?

— А дальше?

Фома разозлился:

— А дальше — думать надо! Давайте, шевелите соображалками! Я что, один рожать должен?!

В результате длительных прений худсовет запал на Агутина.

Вместе с «Отпетыми мошенниками». Хит «Паровоз умчится…» был рассмотрен со всех сторон. И принят меньшинством голосов. То есть младший сержант Фомин, окончательно заколебавшись в творческом поиске, сам конкретно принял решение.

Рядовой Медведев, имевший право совещательного голоса, робко высказался:

— Только тут, сто пудов, вторая гитара нужна…

И в этот момент как раз вернулся Соколов с Гунько.

— Товарищ младший сержант, вызывали?

— Так, Гунько, с гитарой дружишь?

— Ну так… знаю три аккорда…

— Где три — там и десять! Давай, Гунько, садись… Будем из тебя Иглесиаса делать! — деловито распорядился Фома.

В полночь репетиция закончилась. Потому что настала пора подумать о здоровье. А именно — о здоровье сержанта Прохорова.

Пришла его очередь лечь под бубен шамана Вакутагина.

В принципе, обряд исцеления разнообразием не баловал. Сержант лёг на стол. Только на живот — больным местом кверху. Он приспустил штаны, честно готовясь выздороветь. Фома с Евсеевым присели в углу.

Вакутагин привычно вошёл в транс, потряхивая бубном, и двинулся вокруг стола…

— Со стороны это страшнее смотрится! — шепнул младший сержант.

Евсеев задумался:

— Слушай, если на Прохоре эта фигня тоже сработает… То я…

Внезапно сзади раздался голос Зубова:

— Это что здесь происходит?! — капитан приоткрыл дверь, с живым интересом поглядывая в щель на пассы «духа».

Фома приложил палец к губам:

— Мы это… альтернативный номер репетируем!. Самодеятельность…

— Самодеятельность?! — с каким-то недоверием, но негромко переспросил ротный.

— Ага! Танец… Роль народов Крайнего Севера в освободительном движении!

Вакутагин запрыгал, продолжая горланить.

Капитан поинтересовался:

— На каком это языке он поёт?!

— На ненецком! — с видом конченого полиглота изрёк рядовой Евсеев. — Он поёт про нашу многонациональную армию… В которой чукча и русский… плечом к плечу… разгромили всех врагов…

— А почему Прохоров на столе? — перебил его Зубов.

Фома даже не задумался:

— Он символизирует поверженного врага!

— Со спущенными штанами?! — возмутился ротный.

И в этот момент Вакутагин завопил в голос, пикируя на задницу сержанта, как полярная сова. Прохоров тоже завопил. Не то от боли, не то от страха… Зубов ворвался в учебный класс и рявкнул:

— Вы что, охренели?! Значит, так!. Фомин и Прохоров… Ко мне в канцелярию!. Быстро!!

Песня не шла… То есть Агутин — ещё туда-сюда. А вот «Отпетые…» — не пёрли, хоть ты тресни! После хорового исполнения припева Евсеев взвыл:

— Блин, Гунько!. Ты что, ритма не чувствуешь?!

— И потом, какого хрена у тебя рожа такая недовольная?! Песня весёлая!. — поддержал его Фома.

Гунько жалобно помахал в воздухе рукой:

— Товарищ младший сержант, у меня пальцы распухли с непривычки… Я же не робот!

— Нет, Гунько… ты — робот! Причём из жидкого металла! Тебя прислали из будущего спасти вторую роту! Всосал?! — внушал Фома слабовольному «духу».

— Так точно! — обречённо «всосал» тот.

— Молоток! Давай всё сначала! На счёт три, поехали! Раз, раз, раз-два-три!.

Песня, конечно, не шла… Но это были её проблемы.

Мотострелков второй роты они не касались…

К отбою рок-группу начало слегка подташнивать от избранного хита. От Агутина — ещё туда-сюда. А от «Отпетых…» — по полной программе. По окончании репетиции рядовой Гунько набрал в кружку воды. Он опустил туда пальцы левой руки, покряхтывая от боли.

Вакутагин, вошедший в роль штатного шамана роты, полюбопытствовал:

— Ну, как?

— Блин… пальцы как сосиски! — пожаловался ему Гунько.

Вакутагин потрогал кружку и выдал древний чукотский рецепт:

— Вода поменяй!. Должна быть холодный…

Мишка Медведев, даже укладываясь спать, продолжал мурлыкать:

— Забрали куда-то… из райвоенкомата… Тьфу ты, приклеилась!

Какая-то лажа у нас получается, тебе не кажется, Сокол?

Тот промолчал, раскладывая форму на табурете.

— Не цепляет композиция… Сокол, чего молчишь? — пристал к нему Мишка.

— Я думаю…

По коридору разнёсся крик дневального:

— Рядовой Вакутагин, к командиру роты!.

Капитан Зубов ёрзать не привык. Но дело было деликатное.

Поэтому ротный всё же начал с предисловия:

— Рассказывай, Вакутагин!.

— Что?.

— Про шаманство своё!. А то тут слухи ползут, что ты всех бубном лечишь!.

— Нет… Я просто… — нерешительно промямлил солдат.

— Да ты не бойся… Я тебя не наказывать позвал!. — успокоил его капитан.

— Я просто духов гоняю…

Ротный невольно усмехнулся:

— Молодой ты ещё «духов» гонять!.

Но Вакутагин совпадения чукотской терминологии с военным сленгом не уловил. Он горячо забубнил:

— Меня шаман научил… Я три недели тундра был… стадо гнал!.

Шаман сказал, у меня получаеца!. Отдал свой секрет!.

— А детей не лечил?

— Лечил… Оленьих детей!. Один раз женщина роды принимал!.

Тундра замело — доктор нет!.

— Да у тебя опыт! — уважительно констатировал Зубов. — Слушай!

Может, дочку мою посмотришь? А то она не спит по ночам…

Просыпается. Чего хочет?! Чего кричит?!

— А сколько она лет?

— Пять месяцев!.

— Слюна идёт?!

Капитан озадаченно почесал затылок:

— А я и не помню!. Да, вроде! Температура пару раз была, сопли…

А никто не знает что…

— Есть у меня одна трава! — уверенно произнёс Вакутагин. — Заварите, пусть попьёт! Я щас принесу!.

— А может, в бубен постучишь? — робко спросил ротный.

— Хватит и трава! — успокоил его шаман…

Над рядовым Медведевым нависла тень. Она материализовалась из ночной темноты, тихо толкая солдата в плечо. Тот проснулся, испуганно вскакивая:

— А! Что?!

— Тихо! — шепнула тень голосом Кузьмы Соколова.

Мишка облегчённо выдохнул:

— Фуф-ф, Сокол, ты?.

— Миха, есть идея… — шепнул друг детства. — Я тут подумал… В общем, есть другой вариант песни!

— Какой ещё другой?

— Только сразу не гнобите… — попросил Кузя, протягивая Мишке форму. — Одевайся, я Гунько разбужу!.

Мишка обречённо застонал:

— А утром никак?.

— Никак! — убедительно заверил его Кузьма…

Полковник Бородин принимал доклад заместителя. Тот привычно молол отсебятину:

— Всё, как мы и планировали. Праздничный обед. Смотр художественной самодеятельности… А днём можно кросс провести!

— После праздничного обеда? — командир части изумлённо уставился на майора.

Тот поспешно поправился:

— Прошу прощения!

— Мы же договорились, — устало объяснил Бородин, — пусть солдаты отдохнут… Так что давай без самодеятельности!

— Не понял, товарищ полковник… Что, смотр отменять?!

— Смотр оставлять… Без твоей самодеятельности! — рыкнул Бородин.

Внезапно он громко вскрикнул и двумя руками схватился за спину. Колобков испуганно подпрыгнул:

— Что случилось, Павел Терентьич?!

— Да поясница… Как стрельнула! Разогнуться не могу.

Майор бросился к согнувшемуся в три погибели командиру, помогая дойти до стула. Бородин со стоном сел.

— Давайте, может, «скорую» вызовем? — заботливо спросил Колобков.

— Из-за радикулита? Не смеши! Запомни, Виктор Романович, радикулит — болезнь настоящих генералов! — превозмогая боль, изрёк Бородин.

О таком принципе деления генералитета Колобков слышал впервые. Поэтому переспросил:

— А не настоящих?

— Геморрой! — припечатал полковник Бородин.

На решающее сражение за звание самой талантливой роты личный состав пришёл вовремя. Капитан Зубов в приподнятом настроении весело командовал:

— Быстрее, быстрее давайте! Опоздание приравнивается к поражению!

Заметив Вакутагина, он позвал:

— Вакутагин!

Тот подбежал к ротному:

— Я!

— Слушай, дочка сегодня только один раз за ночь проснулась!

Спасибо за травку!

— Служу России! — улыбнулся заслуженный шаман подразделения.

Зубов поинтересовался:

— Скажи, а что у неё было?

Вакутагин небрежно пояснил:

— Если трава помогла, значит, зубки у неё!.

— Зубки?.

— Да! Трава успокаивает зубки!.

Ротный понимающе кивнул:

— М-м-м… — и снова принялся командовать: — Быстрее, быстрее шагаем!.

Актовый зал клуба был переполнен. За столиком жюри сидели майор Колобков и командиры рот. Один стул пустовал. К Колобкову протиснулся рядовой Звягин. Он кивнул на пустое место, доложив шёпотом:

— Товарищ майор, командир звонил… У него что-то совсем с поясницей худо. Сказал, начинать без него.

Колобков оглядел зал, одновременно поправляя форму. Потом дал отмашку. Из-за кулис зазвучали фанфары. Майор выпятил грудь и поднялся на сцену.

— Уважаемые офицеры, прапорщики, сержантский состав и рядовые!

Разрешите ежегодный конкурс художественной самодеятельности считать открытым! — Он зааплодировал, зал подхватил.

Майор спустился, заняв своё место в жюри. Он взял со стола список и громко объявил:

— Начинает пятая рота! Авторота — приготовиться!.

Творческие коллективы волновались на крыльце. Постепенно толпа выступающих таяла. Рок-группа второй роты курила в стороне.

— Сейчас первая рота, потом третья… потом мы, — сказал Евсеев.

Фома усмехнулся:

— Ну чё, народ… Дрожат коленки?

— Есть маленько, — признался Кузьма Соколов.

— Выше бошки! Всё будет хип-хоп!. «Битлз» тоже первый раз дрейфили! — бодро гаркнул Евсеев.

Младший сержант буркнул:

— Может, зря мы песню поменяли?

— Поздно уже… Ты, главное, по барабану не промажь! — успокоил его Прохоров.

Из недр гудящего клуба донеслось объявление:

— Третья рота!. Леонид Агутин и «Отпетые мошенники»!

«Граница»!

— Опа, слышите?! Наша песня! — горестно присвистнул Гунько.

Фома удовлетворённо кивнул:

— Ну и правильно, что отказались! Это кто, третья рота дубасит?

Неплохо у них получается…

Из актового зала донеслись восторженные крики зрителей.

Самолёт умчится прямо на границу!.

Будут провожать папы, мамы, официальные лица… — под чёткий ритмичный стук выдал солист…

Аплодисменты выплеснулись на улицу, проникнув через приоткрытую дверь. Евсеев с завистью пробормотал:

— Слыхали, как рвёт? Нужно было её делать!.

— Да-а… такое нам точно не перебить… — вздохнул Гунько.

Фома разозлился:

— Хорош ныть! Наша очередь. Ну, мужики, с богом!.

Они вышли на сцену. Зал после выступления третьей роты продолжал гудеть. За столиком жюри перешёптывались офицеры.

Удовлетворённый Колобков мелко кивал:

— Могут же, когда захотят! Не хуже, чем оригинал! И потом, в ногу со временем!. Что скажешь, Зубов?

Зубов дипломатично кашлянул в кулак:

— Солдатам нравится…

Колобков без энтузиазма объявил:

— Вторая рота!

Зал немного притих. Рядовой Соколов подошёл к микрофону и негромко сказал:

— Песня… Пока без названия…

Мишка встал рядом с ним:

— Автор слов — Кузьма Соколов…

Евсеев от второго микрофона добавил:

— Авторы музыки — Михаил Медведев и Кузьма Соколов… Вторая рота.

— Ха, тоже мне Леннон и Маккартни! — хихикнул Колобок, интенсивно вращая головой в поисках поддержки.

Но никто не засмеялся. Майор осёкся и замер. Внезапно пронзительный звон гитары накрыл зал, заставив всех замолчать.

Звенящий чистый голос вдруг прорезал полумрак:

Аудитория разом вздохнула и колыхнулась, подчиняясь ритму.

Простые слова, словно сказанные соседом в строю, упали в зал:

Неожиданно гитара в руках рядового Евсеева будто ожила.

Ритмичный проигрыш рванул по замершему залу. И тут же Фома врезал в диком темпе по барабанам, сотрясая стены. Народ глухо взревел, начиная заводиться.

Непросто быть собой, когда шагает строй, Только сердце птицей бьётся, и ликует, и смеётся, И ему не удаётся под конвоем петь в груди, Знать бы, что там впереди?!

Музыка подхватила слушателей с мест. Они вскочили, восторженно взревев. Топот ног громыхнул в такт ударным. Фома добавил темпа. Даже Гунько завёлся, выдавая соло на бас-гитаре.

Мишка с Кузьмой сошлись у микрофона:

Прозвучали последние аккорды. Песня стихла. На несколько секунд установилась гробовая тишина. Потом зал взорвался! Вопили все, не желая расставаться с песней и выражая восторг. В рёве оваций вторая рота сошла со сцены. Колобков растерянно оглянулся по сторонам, вынужденно изображая аплодисменты.

— Вторая рота!! Орлы!! — заорал у него над ухом старший прапорщик Шматко.

Колобок дёрнулся, недовольно сморщившись. Он долго дожидался, пока стихнет шум. В конце концов майор призвал на совещание членов жюри.

Обсуждение результатов прошло в лучших традициях отечественного шоу-бизнеса. С отчётливым военным колоритом.

Заместитель командира, не вслушиваясь в аргументы коллег, однозначно подвёл итог конкурса:

— Ну, я думаю, бесспорно — третья рота, да?! Выдержано по теме… и исполнение…

Остальные члены жюри попытались что-то сумбурно возразить.

Капитан Зубов показал на беснующийся зал:

— Товарищ майор, но вы же видите…

— Ну, эмоции — это одно… Мы же не должны идти на поводу… — мутно высказался Колобок.

Он жестом оборвал дальнейшие возражения, собрал бумаги и поднялся на сцену. Подойдя к микрофону, Колобков провозгласил:

— Решением жюри… Гран-при нашего конкурса получает… Третья рота!

Из-за кулис под недовольный гул толпы вышел представитель третьей роты. Он взял кубок из рук майора. Потом смущённо покосился на свою группу, стоящую в сторонке.

Оттуда ему кивнули, явно что-то подсказывая. Солдат негромко откашлялся:

— Мы тут, в общем, это… подумали… Спасибо, конечно, всем… Но будет, наверное, справедливо, если этот приз получит вторая рота… — Он вдруг улыбнулся стоящим у края сцены Медведеву и Соколову. — Нам очень понравилось. Пацаны, это вам!.

Кубок перекочевал в руки младшего сержанта Фомина. Зал снова взорвался в едином порыве ликования.

Колобок незаметно слез со сцены, проталкиваясь к выходу…

Полковник Бородин сидел в своём кабинете, листая бумаги.

Сидеть было трудно, а стоять — так просто нестерпимо. Но Бородин был настоящим полковником.

Поэтому терпеливо перелистывал документацию, стараясь не обращать внимания на прострелы в пояснице. Раздался стук в дверь. В кабинет вошёл рядовой Вакутагин.

— Товарища полковник, разрешите зайти?!

Командир части узнал своего «брата по оружию». Он с трудом поднялся, облокотившись на стол.

— Вакутагин?

— Так точна, товарища полковник!

Бородин страдальчески поморщился.

— У меня к тебе один вопрос, Вакутагин! — он немного замялся, но потом всё-таки произнёс, хватаясь за спину: — Ты почему без бубна пришёл?.

 

Глава 5

Сержанты начали чудить после отбоя. Они ввалились в расположение в невероятных прикидах. «Духи» пулями слетели с кроватей. Потому как «дедушкам» дурить без аудитории было скучно.

Сержант Прохоров в бандане и тёмных очках поднял вверх руки:

— Уважаемая тусовка, разрешите праздничную дискотеку, посвящённую ста дням до приказа о демобилизации, считать открыто-о-ой!.

«Духи» вяло зааплодировали. Сержант расстроился. Он сдвинул очки на кончик носа, демонстрируя коллективу разочарование:

— Не вижу радости в глазах!. Ну-ка ещё раз!. Считать открыто-о-ой!.

На этот раз к аплодисментам присоединились свист и улюлюканье. Атмосфера потеплела. Прохоров завонил:

— Отлично!. Для вас сегодня работают: ди-джей Фома-а-а-а!.

Товарищ младший сержант поднял руку в перчатке с обрезанными пальцами. Он поправил кепку, надетую козырьком назад, и поставил на плечо кассетный магнитофон. «Духи» снова завопили, активно изображая ликование. Прохоров продолжил:

— За барной стойкой бармен Евсе-ей!.

Рядовой Евсеев в бабочке и белых перчатках выдвинулся на середину коридора. Перед ним на тумбочке стоял поднос со стаканами в ряд. Под дружный свист «духов» он небрежно разлил чай из чайника, как шампанское по бокалам.

— Ну чё, народ… оттопыримся?! — воззвал диск-жокей Фома.

Толпа без подсказок взревела:

— Да-а-а!!

Магнитофон включился на полную громкость. Из динамиков грянул бессмертный Кобзон. Хит прошлого века народ не вдохновил.

Танцевать под «И вновь продолжается бой» ни у кого не повернулись ноги. Сержант Прохоров возмутился:

— Э-э! Пипл! Я не понял! Дискотека началась, мать вашу! Танцуем, танцуем!.

«Духи» неуверенно задвигали конечностями. Фома заголосил:

— Больше жизни, друзья! Двигай попой! Давай, давай! Врубай светомузыку!

Дневальный Гунько попеременно защёлкал выключателями.

Табло «Учебная тревога» замигало. Мишка Медведев подошёл к «бармену»:

— Один чай, пожалуйста…

— Не вопрос! — Евсеев протянул кружку. — Рубль! Сегодня большие скидки…

Мишка полез за деньгами. И в этот момент светомузыка погасла.

Прохоров зарычал:

— Э-э! Чё за дела?! Я не понял!.

Из коридора вылетел перепуганный Гунько:

— Шухер! Ротный идёт!

Музыка мгновенно вырубилась. Народ брызнул в разные стороны.

Евсеев заметался с подносом и чайником. Срывая с себя бабочке, он крикнул:

— Дневальный, поднос!.

По казарме пронёсся грохот сапог. Скрипнули кровати. Затем наступила тишина. В расположение вошёл капитан Зубов. Дежурный, еле успев привести себя в порядок, доложил:

— Товарищ капитан, за время моего дежурства происшествий не случилось. Дежурный по роте сержант Прохоров!

Лицо ротного медленно вытянулось. Он ткнул пальцем в лоб Прохорова:

— Сержант, что это?

Тот поспешно стащил с головы красную бандану.

— А-а… Это я так… кепку постирал!

— Ага. А это? — палец ротного переместился на замершего рядом дневального.

Рядовой Гунько с подносом и чайником усиленно делал вид, что твёрдо знает, на кой хрен они ему понадобились посреди ночи.

— Это? — Сержант Прохоров доверительно склонился к Зубову. — Товарищ капитан… а хотите чаю?.

«Дедушки» вяло ковырялись в тарелках. Перед каждым стояла отдельная тарелка с нетронутым маслом.

— Интересно, какой удод придумал этим живых людей кормить? — светски поинтересовался товарищ сержант.

Рядовой Евсеев хмыкнул:

— Зажрался ты, Прохор… Горох с рыбой — неповторимый букет!

— Я как домой приду, первым делом голубцов… кастрюльки две… как наверну! — мечтательно произнёс Фома. — И всё это — с гранатовым соком!.

— А моя матушка такие пельмешки лепит! А картошечка тушёная… с рёбрышками… Да с огурчиком бочковым… — непринуждённо поддержал тему Евсеев.

Прохоров бросил ложку.

— Э-э! Завязывайте, а? Слюна уже хлещет, блин! — Он печально подпёр подбородок рукой. — Мужики, у меня такое ощущение, что «гражданки» вообще никогда не было. Что я в армии родился. Сапоги уже… как тапочки… Хэбэ — как… пижама…

— Та же фигня! — кивнул Евсеев. — Всё, что было до армии — как сон…

Фома отхлебнул чаю с витаминами:

— Фигня, прорвёмся! Сколько там до приказа?

— Не царское это дело… — Евсеев кивнул в сторону «духов». — Вон, калькуляторы сидят…

— Народ! Заглатываем поживее… Масло тает! — громко сказал сержант Прохоров.

Тут же из-за своего стола с набитыми ртами вскочили Гунько и Вакутагин. Держа в одной руке кусок хлеба, в другой — ложку, они подбежали к старослужащим. Гунько сгрёб ложкой масло с тарелки, стоящей перед Евсеевым:

— Поздравляю… До приказа девяносто два дня!

Вакутагин проделал ту же операцию с маслом Фомы:

— Поздравляю, товарища младший сержант… Да приказа — девяносто два!

Тот прихватил его за руку:

— Не понял… У меня Медведев должен забирать!

— Медведев в наряде, — доложил Гунько.

Фома отпустил Вакутагина:

— А-а, да… Ну, ладно. Тогда жуй…

«Духи» вернулись обратно. Прохоров тупо уставился на своё масло. К нему никто не торопился.

— Та-ак… Жду тридцать секунд… — угрожающе протянул сержант, глядя на часы.

Фома хихикнул в кулак:

— У Ходокова залёт!.

Прохоров рявкнул на всю столовую:

— Ходоков!!

Ходоков вскочил и, спотыкаясь, понёсся к маслу. Прохоров перехватил его руку, сгребая «духа» за грудки:

— Ты что, опупел?! Почему у всех уже девяносто два, а у меня до сих пор девяносто три, а?!

— Забыл… Девяносто два, товарищ сержант! — пролепетал тот.

Прохоров заорал ему в ухо:

— Забы-ыл?! Значит, будем восстанавливать память! Твою мать!!

Пока рота дошагала до казармы, сержант, конечно, немного остыл. Но простить — не простил. Для восстановления памяти он использовал старинный армейский рецепт — отжимания перед строем.

Сам Прохоров деловито прохаживался рядом, стимулируя умственную деятельность «духа». Потный Ходоков стонал, с трудом отрываясь от пола. Однако жалеть его никто не собирался.

— Шестьдесят шесть, шестьдесят семь… Что, Ходоков, сдох? До девяноста трёх ещё далеко… Шестьдесят восемь… — монотонно бубнил сержант. — Вы наблюдаете сеанс восстановления памяти по методу Прохорова… Пятьдесят девять, Ходоков…

— Товарищ сержант, вы ошиблись… Уже шестьдесят девять было! — взмолился тот.

— Да? Фигня какая… Ты сегодня в столовой тоже ошибся! Похерил традицию… — Прохоров обратился к строю: — Напоминаю ещё раз: назначенные «духи» на ужине забирают у дедушек масло и говорят, сколько дней осталось до приказа… Что не понятно?!

— Всё понятно! — дружно ответила рота.

Сержант кивнул:

— Шестьдесят… Шестьдесят один… И запомните, вы тоже когда-то будете дембелями… Тоже будете считать дни… И эти цифры для вас станут святыми! Усекли?!

— Так точно! — недоверчиво вздохнули будущие дембеля.

— Традиция всем нравится?

— Так точно…

— Вот и чудненько! — подвёл итог воспитательному процессу Прохоров. — Ходоков, живой?

— Живой…

— Молодец! Шестьдесят два… Шестьдесят три…

Нет зверя страшнее, чем голодный прапорщик. Разве что голодный старший прапорщик.

Олег Николаевич не успел поужинать на службе. Потому что торопился на свидание к девушке Маше. После того, как свидание состоялось… даже дважды… он вышел в прихожую.

— Олежек, ты есть хочешь? — крикнула из комнаты Маша.

Шматко обрадовался:

— Да-а! Очень!

— Так, может, пойдём в кафе посидим? — наивно спросила девушка.

Старший прапорщик напрягся. Он достал из кителя кошелёк, который в быстром темпе подверг ревизии. В закромах нашлось только тридцать рублей.

— Я вообще-то больше домашнюю пищу люблю! — прокричал Олег Николаевич в ответ.

Маша вышла из комнаты. На ней оказалась нарядная парадно- выходная блузка.

— Просто мама ничего не приготовила… А я забыла! — кокетливо пояснила она.

Шматко небрежно махнул рукой:

— Ну и что! Сейчас я что-нибудь приготовлю!

— Ты?. Сам?! У нас дома — одни макароны…

— Ты кулинарные поединки по телеку смотришь?

— Ну, иногда…

— Так вот, по сравнению со старшим прапорщиком Шматко, это — детский лепет! — он засучил рукава. — Ну, где там ваши макароны?!

Они переместились на кухню. Олег Николаевич — с энтузиазмом.

Маша — неохотно. Она села подальше от извержения кулинарных талантов Шматко и занялась беседой:

— Вообще-то у мамы такого никогда не бывает, чтобы в холодильнике было пусто…

— Ничего! — старший прапорщик выловил остатки сыра с нижней полки. — Сыр немного зачерствел? Не беда! Дадим ему вторую жизнь!

Мелко трём на тёрке…

— И вообще… В последнее время она какая-то не такая… — задумалась девушка.

Старший прапорщик вынырнул из холодильника с новой интересной находкой:

— Вот, ещё и яйцо завалялось! — он покосился на Машу, поддерживая беседу: — В смысле, «не такая»?.

— Ну… поздно приходит домой!. Возбуждённая.

Шматко вывалил макароны на сковородку.

— Наверное, работы много!. Накрываем крышкой…

— Когда работы много — денег много! — осенило заботливую мамину дочку. — А тут наоборот!

— Как это — наоборот? — Шматко вылил яйцо в макароны.

Маша вдруг взволнованно схватила его за руку.

— Олег, нам нужно очень серьёзно поговорить!

Он послушно сел рядом с ней на табуретку, вытирая руки фартуком:

— Господи, да что случилось?!

— Олег, по-моему, мама попала в какую-то… секту! — выпалила девушка.

Шматко офонарел:

— В секту?! С чего ты взяла?!

— Она постоянно ходит на какие-то собрания!. Ей всё время звонят странные люди… А по ночам она не спит, а что-то пишет…

— Пишет?!

— Да!. Олежка, мне страшно… — заплакала Маша, окончательно убедив себя в непоправимости происходящего.

Шматко задумался. О сектах слышать ему доводилось… то, что они существуют. Другой информации у него не было. Но ситуация требовала… Старший прапорщик напрягся и выдал:

— Может, мормоны?

— Не знаю… — прошептала Маша. — Ты поговорил бы с ней, а?. Она тебя уважает!.

Олег Николаевич вытер ей слёзы:

— Не плачь… Я поговорю! Обещаю… Тем более, что… — он осёкся, втягивая носом воздух.

— Что?

— Макароны! — взревел Шматко, бросаясь к плите…

В штаб Н-ской части поставили компьютер. Правда, древний, как холодная война. Списанный из штаба округа на пенсию. Но поставили.

Этот эпохальный факт капитан Зубов осознал, заступив дежурным по штабу. Он с интересом посмотрел, как писарь Звягин ловко тыкает пальцем в кнопки. Гениев ротный уважал. Особенно компьютерных.

Он тактично кашлянул:

— Компьютер, смотрю, тебе поставили?.

— Так точно, товарищ капитан… Из штаба округа, по списанию.

— Ну и как он?.

Звягин доиграл в «тетрис» и повернулся лицом к Зубову:

— Ну, если честно, старенький уже… без наворотов… Но для наших целей пойдёт.

— У моего племянника тоже компьютер есть. Сестра купила. Шесть лет мальцу, а он уже вовсю в этом… в Интернете лазает, — похвастался капитан.

— Нам Интернет не положен. Вирусов чтоб никаких не нахватать, — вздохнул писарь. — Тут сейчас вся документация штабная. Если что случится… Да и потом, в нём модема нету.

Из своего кабинета вышел майор Колобков с фуражкой в руке.

Проходя мимо, он скомандовал:

— Звягин, отбой! Спать пора! — Он надел фуражку, попрощался и вышел.

Звягин тоже начал собираться. Зубов с сожалением произнёс:

— А я вот в этих компьютерах — полный дуб!

— Ну, это дело наживное, — успокоил его писарь. — Когда работаешь, оно потихоньку, потихоньку… Хотите, могу книжку дать почитать?

Он достал из стола книгу «ПК для „чайников“». Капитан с любопытством посмотрел на обложку.

— А «для чайников» это как?

— Ну, это для тех, кто… как бы не очень, значит, разбирается…

— Это я, выходит, «чайник»?

Звягин не первый день служил в армии. Поэтому, опасаясь вспышки начальственного гнева, пояснил:

— Ну, это сленг такой… Молодёжнай…

— Да-а, дожили… — с громадной высоты своих прожитых тридцати лет взглянул на современность Зубов. — Хорошо ещё — не «самовар»!

Ладно, возьму, полистаю…

Писарь заторопился:

— Разрешите идти?

— Валяй…

Оставшись один на один с искусственным интеллектом, ротный не сробел. Он бегло перелистал книжку, хмыкнул и отложил в сторону.

Капитан сел за стол, тщательно изучил системный блок, нашёл кнопку «Power». Потом, сверившись с пособием, осторожно нажал кнопку. На экране появилась загрузочная картинка «Windows 98»…

В час ночи дневальный по второй роте растормошил Кузьму Соколова:

— Вставай, Сокол, тебя ротный в штаб вызывает!

Зубов сидел за компьютером, испуганно уставившись в монитор.

Появление заспанного солдата он воспринял с надеждой:

— Соколов, ты же в технике разбираешься?

— Так точно!

— По-моему, у нас компьютер накрылся! — ротный показал на монитор.

По экрану стремительно порхала причудливая угловатая загогулина. Зубов удручённо обхватил голову руками:

— Не знаешь, что это?.

Кузьма Иванович честно открестился от участия в компьютерных играх:

— Вообще-то я в компьютерах не очень…

— Как?! Ты же у нас этот… тракторист! — искренне возмутился капитан. Потом до него дошло некоторое несовпадение… — Ну да… — Ротный беспомощно спросил: — И что теперь делать?

— Может, Медведева разбудить? Он по этим современным фишкам самый подкованный, — нерешительно предложил Кузя.

— Да?. Ну буди своего Медведева!

К моменту появления очередного эксперта Зубов впал в отчаяние.

Оранжевая загогулина продолжала летать по экрану, вызывая тошноту и головокружение. Рядовому Медведеву ротный обрадовался, как родному. Он усадил его за стол, пускаясь в объяснения. В компьютерах капитан действительно не понимал ни хрена. От этого объяснения получались длинными и непонятными. Плохо проснувшийся эксперт честно проспал основную часть. Он проснулся как раз к финалу: — …Вышел покурить, вернулся, а тут — это!.

Рядовой Медведев открыл глаза. Палец ротного уткнулся в монитор, следуя за мельканием заставки. Мишка проследил за странным симбиозом капитана с компьютером. По всему выходило, что Зубов испугался не на шутку. Где-то под рёбрами у Мишки толкнулся его персональный шкодливый бесёнок, провоцируя на очередную шутку.

— Всё ясно. Плохо дело… — с абсолютно серьёзной физиономией протянул эксперт. — Типичные следы атаки злобного компьютерного червя!

— Червя?! — ахнул ротный, падая духом.

Мишка пояснил:

— Вирус такой… Вредоносная программа, способная к саморазмножению…

— Когда ж он успел?

— Пока вы курили. Вы вышли, а он незаметно в компьютер и проник! — Ёлки зелёные! Что же теперь делать? — окончательно расстроился Зубов. — Тут же вся документация штабная!

— Ладно, посмотрим. Может, ещё не всё потеряно, — обнадёжил его Мишка, про себя заливаясь смехом. Он шевельнул мышкой.

Заставка исчезла. На мониторе появилась незаконченная партия в тетрис. Обалдев от счастья, капитан прошептал:

— Ух ты! Починилось!.

— Слава богу, вовремя успели! — Мишка демонстративно вытер трудовой пот, с трудом сдерживая хохот.

— А что это ты такое сделал?

— Драйвер для коврика от мышки переустановил! Вирус испугался и самоуничтожился!

Зубов наконец вздохнул с облегчением:

— С ума сойти!

— Только если курить пойдёте, он снова проникнуть может, — предупредил его эксперт.

Ротный огорчился:

— Хоть курить бросай!

И тут Мишка заметил коробку от игрового диска.

— Ух ты, «Медаль за отвагу»! Играли, товарищ капитан? — азартно спросил он.

Зубов отмахнулся:

— Ай, неинтересная игра… Там убивают в самом начале — и всё.

— А вы что, не сохранялись?

— А как это?.

На решительный разговор с Машиной мамой старший прапорщик Шматко вышел в боевом настрое. Мормонов он ненавидел. Хотя и не очень представлял, на кой чёрт они охмурили Анжелу Олеговну. Мама бегала по комнате. Она торопливо одевалась, на ходу прихлёбывая чай из кружки. Шматко прикрыл за собой дверь, прислонившись к ней спиной. Изолировав маму от внешнего вида, он обворожительно улыбнулся:

— Анжела Олеговна! Вы сегодня замечательно выглядите!

— Спасибо, Олег Николаевич. Если хотите чаю — там на плите… А я, к сожалению, бегу, — прощебетала она.

— Анжела Олеговна… У меня к вам очень серьёзный разговор!

Несчастная жертва сектантов перестала метаться по комнате. Она присела на край стула, украдкой посмотрев на часы.

— Ну ладно, у меня есть две минуты…

— Боюсь, двумя минутами здесь не обойтись! — твёрдо заявил старший прапорщик.

Мама насторожилась.

— Что? Что-то случилось?!

— Дело в том, что я… то есть мы с Машей…

— О, Господи, как вы меня напугали!. Вы с Машей решили пожениться?! Ну, наконец-то! — перебила его Анжела Олеговна, облегчённо улыбаясь.

Шматко с ней радость не разделил:

— Нет! Речь сейчас пойдёт не обо мне. И не о Маше…

— А о ком?

— О вас!

В комнате повисла непростая пауза. Машина мама прошептала:

— Значит, вы всё узнали…

— Да! Анжела Олеговна, мы знаем, что вы попали в беду! — сурово отчеканил старший прапорщик. — Я знаю, что из этой секты в одиночку выбраться очень сложно…

По ходу его пламенной речи лицо Анжелы Олеговны начало вытягиваться. Она недоумённо приоткрыла рот. Шматко перешёл к патетической части: — …Но у вас есть мы! А вместе мы победим это зло!!

— Какое зло? — выдавила из себя мама.

— Анжела Олеговна, если это мормоны… вы только скажите!! — героически громыхнул Шматко на всю квартиру…

И тут мама захохотала! Она сползла со стула и забилась в истеричных судорогах:

— О, Боже! Секта… Я сейчас умру!. — Она хохотала самозабвенно, иногда вытирая выступившие слёзы… — …Сначала вы ходите на их собрания, потом начнёте относить им вещи… И, в конце концов, перепишете квартиру! — больше по инерции буркнул озадаченный борец с ужасными мормонами.

Мама с трудом выдавила, продолжая смеяться:

— Секта! Господи!. Неужели я дала повод так думать?!

— А что нам ещё думать? Вы поздно приходите… Вам звонят какие-то люди…

— Да я, между прочим, деньги вам на свадьбу зарабатываю! Вот! — Анжела Олеговна гордо поставила на стол какую-то баночку с яркой этикеткой. — Посмотрите на меня! Минус пять килограмм за десять дней!

Давление, как у восемнадцатилетней! А цвет лица?! Разве не чудо?.

Шматко опасливо приблизился к банке:

— Что это?

— «Здоровин»! Шаг в новое тысячелетие! Вытяжка из мозгов акулы! Сто сорок грамм в капсулах — и ваша молодость снова с вами! — с энтузиазмом воскликнула мама. — На этом можно заработать миллионы!

А вы называете это злом. Да это добро в чистом виде!.

Вовлечение старшего прапорщика в сетевой маркетинг закончилось сокрушительной победой «Здоровина». Старшина взял у Анжелы Олеговны пробную партию. Первый пробный заход к миллионным заработкам Шматко совершил на складе. Поставив баночку перед Данилычем, Олег Николаевич долго говорил речь: — …А зубы! Даже зубы цвет меняют!. Ты когда-нибудь задумывался, почему у акул зубы такие здоровые?. Да что там! Шлаки через поры сами выходят! Сто сорок грамм в капсулах — и ваша молодость снова с вами!. А молодость — это наше богатство.

Улавливаешь?.

Завскладом не согласился:

— Ты ж, Николаич, сам прапорщик!. У нас другое богатство!

— То есть, снова молодым ты быть не хочешь?! — обиделся Шматко.

— Хочу! Только денег у меня нет!

— Ладно!. Меняй! — сказал своё, новое слово в сетевом маркетинге старший прапорщик. — На тушёнку меняй!

— Сколько?

— Ящик!

Данилыч потрясённо переспросил:

— СКОЛЬКО?!

— Слушай, я тебе не кота в мешке предлагаю. Это ж «ЗДОРОВИН»!

Завскладом молча полез куда-то за стол. Он достал оттуда, одну за одной, банки с тушёнкой, выставив на стол пирамидкой.

— Он же не только кожу улучшает, но и в целом обмен веществ! — подбодрил его Шматко. — А жир как сгоняет! Пять килограмм за десять дней — как с куста!

Строительство пирамиды закончилось.

— То есть ты хочешь, чтоб я вот это всё… поменял на вот это? — Данилыч ткнул пальцем в баночку «Здоровина».

— Ну да…

Завскладом смачно плюнул в ладонь, скручивая фигу. Он поднёс её к самому носу старшего прапорщика и подвёл итог содержательной беседе:

— Во тебе, а не тушёнку!.

В каптёрку ввалились сержанты. Фома наткнулся на рядового Гунько, раскладывающего полотенца, и скомандовал:

— Так… Испарился, Гунько!

— Так… я… — попытался возразить тот.

Прохоров рыкнул:

— Потом доделаешь! — Он закрыл дверь на задвижку и сел верхом на стул.

Рядовой Евсеев, до неожиданного визита пребывавший в блаженной дрёме, озадаченно спросил:

— Чё случилось?

Сержант склонился к нему, понижая голос:

— Короче… Только что пацаны в курилке решили… «День золотого „духа“» назначаем на завтра!

Евсеев привстал от неожиданности:

— Чего?! А оно нам надо?!

Фома похлопал его по плечу:

— Надо, Федя, надо…

— Не знаю… Вы как хотите, а лично я — пас! — решительно сказал Евсеев.

Прохоров покачал головой:

— Ты, похоже, забыл, как мы в своё время дембелей гоняли?

— Это было давно и неправда!

— Чё ты упёрся? Или хочешь, чтоб тебя свои зачморили? — надавил Фома.

— Ничего я не хочу! — огрызнулся Евсеев.

Сержант Прохоров тоже встал. Его тяжёлый взгляд упёрся в переносицу мятежника.

— Слушай, старик… — веско отчеканил он. — Не ты это придумал, не тебе и отменять!

— Блин! Детский сад какой-то… Понавыдумывают всякой фигни! — раздражённо выпалил Евсеев, выскакивая из каптёрки…

Утром следующего дня Прохоров вышел перед строем и объявил:

— Значит, так, народ! Сегодня с 6 часов в нашей части начался «День золотого „духа“»… Кто-нибудь знает, что это такое?

— Я знаю! — подал голос рядовой Соколов.

— Делись!

— В этот день «духи» ведут себя, как дембеля, а дембеля — как «духи»…

В строю возникло оживление. Молодняк зашевелился. Младший сержант Фомин уточнил расклад:

— Правильно! Сегодня мы обязаны выполнять ваши приказы…

Только, ребятки, одна просьба… Без фанатизма!

— Помните, что мы вас тоже любим… — намекнул Прохоров.

Рядовой Гунько несмело спросил:

— А что? Можно прямо сейчас и начинать?

Прохоров тяжело вздохнул:

— Ну да… Сегодня вы — «дедушки»… Ваше время пошло!

В строю возникло некоторое замешательство. Фома напоследок напомнил:

— Но помните, что ровно в двенадцать часов вы снова превратитесь в «духов»… И кто-то может получить в тыкву!

Через два часа полной свободы и независимости выяснилось, что никто толком не знает, что с этим со всем делать. «Духи» послонялись по казарме, опасливо косясь на старослужащих. Те держались кучно и на грубость не нарывались.

Медведев и Гунько вышли покурить на крыльцо. Впервые за долгие месяцы они расслабили ремни, опустив их почти до… колен, сдвинули кепки на затылки и расстегнули верхние пуговицы… На большее фантазии пока не хватало.

Гунько смачно выпустил дым:

— Даже не знаю, что теперь делать…

— Может, в «чепок» рванём? По сто сметаны и по кексу… — предложил Мишка.

— И по соку! Кутить, так кутить!

Из казармы вышел рядовой Евсеев с мусорным ведром. Он по привычке напряг молодых:

— Чё, курим?!

Гунько, тоже по привычке, вытянулся, пытаясь застегнуться.

Мишка суетиться не стал.

— Курим, а чё? — с вызовом ответил он.

Евсеев вспомнил о грустном:

— А-а… ну да… — и поплёлся дальше.

— Тьфу ты, блин! — расслабился Гунько. — Не могу никак привыкнуть. — Он закончил считать мелочь. — Бляха! На сок не хватает!

Да, фигня… Обойдёмся без сока.

— Что значит «обойдёмся»? — Мишка вдруг ухмыльнулся. — Евсеев, ко мне!

Гунько испуганно шепнул:

— Медведь, ты что, с ума сошёл?

— Не бзди! — успокоил его тот.

К ним не спеша подгрёб рядовой Евсеев.

— А чё так медленно? — требовательно рыкнул Мишка, в точности копируя его же интонации.

Евсеев с трудом промычал:

— Извините…

— Слушай, Евсеев, тут такое дело… Нам на «чепок» бабла не хватает, — сообщил ему вконец оборзевший «дух» Медведев. — Гуня, сколько не хватает?

— Че-червонец…

— Десять рублей! Ты же, Евсеев, не хочешь, чтобы мы с Гунько остались голодными?

— Не хочу, — выдавил тот.

— Отсюда вывод… Кто-то сейчас одолжит нам вышеупомянутую сумму… Ты не знаешь, кто этот добрый человек, Евсеев?

— У меня нет…

Мишка не стал выслушивать оправдания, а рявкнул во весь голос:

— Ну так ищи, мать твою!! Стоишь тут… сопли жуёшь! Даю пять минут. Бегом! Время пошло…

Евсеев ошеломлённо повернулся и потопал в казарму. В спину ему тут же ударил окрик:

— Стоять! Назад!

Евсеев неохотно дал задний ход. Мишка снова заорал:

— Ты что, не русский?! Я же русским языком сказал: бего-ом!!

После того как заслуженный «дедушка» ускакал с крыльца ошпаренным зайчиком, Гунько изумлённо протянул:

— Ну, блин, Медведь, ты даёшь… Он же тебя завтра живьём закопает!

Медведев беспечно потянулся:

— Так то будет завтра… В армии нужно жить сегодняшним днём!.

Вторая попытка Шматко выйти в миллионеры совпала с приходом в каптёрку капитана Зубова. Ротный с порога спросил:

— Николаич! Ты сержантов наших не видел?

— Нет, а что? Опять залетели?

— Да нет. Дело есть! Да, и молодняк в казарме как неприкаянный шастает… Хоть сам их строй!

— Товарищ капитан, можно личный вопрос? — вкрадчиво начал Шматко, отрываясь от созерцания баночки с чудодейственным порошком.

— Валяй!

— Как у вас в семье дела, как здоровьичко?

— Спасибо, нормально… а что?

— Так, ничего… Ну а с деньгами как?

Зубову надоела вводная часть.

— Слушай, Шматко, чего ты хочешь? — конкретно спросил он.

— Да вот… взял на реализацию суперсредство! По знакомству могу уступить процентов двадцать! — отважился Шматко, протягивая ротному банку.

Тот покрутил её в руках, вчитываясь в надписи:

— Ну, морщины меня не пугают… Волосы не выпадают… Худеть тоже пока, слава богу, не надо… Не! Это не для меня! Да и с деньгами напряг. Ты Колобкову предложи. Тут — его симптомы! — хохотнул Зубов, возвращая суперсредство…

Очередной вызов в кабинет заместителя командира по воспитательной работе старшего сержанта Пылееву не обрадовал. Она прошла к столу. Колобков молча осмотрел её с ног до головы. Ирина не выдержала:

— Что-то случилось, товарищ майор?

— Случилось. Вы присядьте, Ирина Дмитриевна. Присядьте…

Она опустилась на стул. Колобков, волнуясь, заговорил:

— Ирочка… я понял, что вёл себя неправильно всё это время… эти намёки с моей стороны… и прочее… А вы ведь — девушка серьёзная, так? — не дожидаясь ответа, он положил на стол маленькую коробочку. — В общем, вот…

— Что это? — спросила она.

— Взгляните… Взгляните-взгляните…

Ирина неохотно взяла коробочку. Внутри оказалось обручальное кольцо. Она подняла взгляд на Колобкова:

— Что это? — спросила она.

Майор обошёл стол, взял её за руку…

— Ирочка, выходите за меня замуж! — страстно шепнул он.

Некоторое время она молча смотрела на него. Потом спросила:

— Виктор Романович… вы это серьёзно?!

— Ирочка, я никогда в жизни не был так серьёзен, как сейчас! — патетически воскликнул Колобков.

— Ой, Виктор Романович… Но ведь это же смешно!

— И что же в этом смешного? — обиделся он.

— Простите… Вы что, действительно решили, что Я могу выйти ЗА ВАС замуж?!

— А почему нет? — искренне удивился майор.

— Ну… вы же мне в отцы годитесь! И потом вы же… ну… Простите…

Просто мне нравится совсем другой тип мужчин… — Она положила на стол коробочку с кольцом. — Товарищ майор, извините… Я не могу принять ваше предложение! Разрешите, я пойду?

Колобков, оскорблённый в своих чувствах, трагично прошептал:

— Идите!

Когда девушка вышла, он схватил стакан, отчаянно замахнулся, собираясь запустить им в стену… Потом передумал и поставил его на место…

«День золотого „духа“» набирал обороты. В курилке подводились первые итоги. Фома недоверчиво переспросил:

— Чё, так и сказал: «Стоишь, сопли жуёшь?»…

Евсеев удручённо кивнул:

— Ну…

— Грамотно излагает! — восхитился младший сержант.

Прохоров не выдержал и захохотал. Евсеев мрачно пообещал:

— Ничего! Завтра он у меня… соплей нажуётся!

В курилку заглянул Зубов.

— Здравия желаем, товарищ капитан! — поприветствовали его «деды».

Ротный скомандовал:

— Бычкуйте и пошли в канцелярию… Дело есть!

Прохорову в казарму к «духам» не хотелось. Он просительно глянул на Зубова:

— Только закурили, товарищ капитан…

— Ладно, — махнул рукой тот. — Курите и слушайте. Дело, в общем, говняное… Толчок на территории части переполнен! Чистить надо.

Работёнка не из приятных. Так что выберите залётчиков… От нашей роты три человека…

«Дедушки» впали в шок. Они в ужасе переглянулись. Ротный спросил:

— В чём дело?

— Товарищ капитан, а почему именно сегодня? — выразил общее недоумение сержант Прохоров.

— А завтра никак? — с надеждой поддержал его Евсеев.

Зубов развёл руки в стороны:

— Никак… Дерьмо прёт! Уже возле штаба воняет. Приказ майора Колобкова…

Фома совершил последнюю попытку избежать тяжкой участи ассенизатора:

— А почему мы… лучшая рота… должны чужие фекалии таскать?!

— Ну, во-первых, там не только чужие… — заметил капитан. — А, во-вторых, от остальных рот ПО ПЯТЬ человек взяли… Так что вперёд и с песней!

Ротный ушёл. Евсеев снял кепку и в сердцах швырнул её о землю.

— Твою мать! Ну что, блин, хранители традиций?! Я же говорил! Я как чувствовал! С этим вашим грёбаным «золотым „духом“»! На хрена это всё было нужно?! Теперь жрите!.

Сержант Прохоров выбросил окурок.

— Всё сказал? Пошли за вёдрами…

Евсеев сгоряча брякнул:

— Без меня!

— Ну ты же сам слышал… — по-братски обнял его за плечи Фома. — Три человека…

Три человека в противогазах донесли полные вёдра дерьма до бочки. Они перелили в неё содержимое вёдер, поставили их на землю и сняли противогазы. Прохоров перевёл дыхание:

— Фу-уф!. Одно утешает, сегодня все старики попали!

— Меня это ни хрена не утешает, — пробурчал Евсеев.

— А ты относись к этому философски, — хмыкнул Фома. — Издержки традиции…

Но Евсеев чихать хотел на философию:

— Я весь уже провонялся вашими традициями! Это всё Колобкова работа… Сволочь!

— При чём здесь Колобок? — не понял Прохоров.

— Да наверняка, сука, знал, что сегодня за день… Его работа, гадом буду!

Фома заглянул в бочку:

— Думаешь, это он один навалил?

— Ну что, братва… подышали? — вздохнул сержант Прохоров. — Тогда — «газы» и погнали!

Три человека натянули противогазы…

Третий заход на сверхприбыли Шматко начал в кабинете Колобкова. Он быстро прочитал лекцию и всучил майору банку. Тот повертел её в руках. Старший прапорщик тонко подтолкнул бизнес:

— Оно, конечно, дороговато немного!. Но-о… Оно того стоит!

— А ты где взял? — поинтересовался Колобок.

— Я? Ну… У официального дистрибьютора! Так что дешевле не найдёте!

— «Здоровин»!. Что-то знакомое!.

— По телевизору, может, рекламу видели?.

— Может!.

И тут старшего прапорщика понесло не в ту сторону.

— Я как только его раздобыл, сразу же про вас и подумал!. Вы, товарищ майор, — тот человек, которому это просто необходимо!.

Колобков насторожился:

— Это почему?

— Ну, смотрите… Укрепляет волосы и останавливает облысение — раз! Разглаживает кожу, устраняя морщины!. Это два! Способствует похудению и приводит мышцы в тонус…

— И что? — зловеще напрягся майор.

— Ну как? — простодушно ляпнул Шматко. — Вы же это!. Ну… — Не подобрав слова, он надул щёки…

Колобков догадался, что его практически назвали лысым морщинистым толстяком. Он мгновенно озверел и заорал, топая ногами:

— ВО-ОН!!

Старший прапорщик попытался исправиться:

— Я не то имел в виду… Вы не толстый, просто…

Но майор только ещё больше разозлился:

— Ты у меня в тюрьму сядешь, коммерсант!. Развёл в части спекуляцию, блин!! — рявкнул он.

Шматко буквально вынесло из кабинета. Колобков успокоился. Он посмотрелся в зеркало, пригладил волосы, пощупал живот… На кой чёрт человеку правда о себе?.

Большому бизнесу требуется размах. На одиночных продажах миллионы не сколотишь.

Старший прапорщик немного постоял в коридоре, приходя в себя.

Не втюханная банка «Здоровина» жгла руки.

Шматко глубоко вдохнул, решаясь на отчаянный шаг. Потом робко постучал в дверь командира части.

— Ну, садись, — полковник Бородин оторвался от бумаг. — С чем пришёл?

Олег Николаевич несмело спросил:

— Пал Терентьич, у нас в части… касса внебюджетная есть?.

Бородин напрягся:

— Как ты сказал?.

— Ну, я говорю, Пал Терентьич, наличные какие-нибудь… общественные? Если там купить что-нибудь надо в часть…

— С каких это пор ты про общественную кассу стал думать? — удивился командир.

— Да нет… Я про солдат наших тут подумал!

Удивление ещё больше возросло.

— Ну?!

— Товарищ полковник, — осмелел Шматко, — я считаю, что показатели наших солдат нужно улучшать!

— А что, кто-то не согласен?

— Просто есть одно замечательное средство. Так сказать, витамины… — Старший прапорщик извлёк заветную баночку. — Вот!.

— «Здоровин»! — прочитал полковник. — Что это?

— Добавляем в кашу изо дня в день, и наши солдаты… сами того не подозревая… улучшают все свои показатели!

Бородин вчитался:

— Укрепляет волосы… Омолаживает кожу… Да, солдату это крайне необходимо! И сколько это удовольствие стоит?

— Ну… для нашей части, думаю, договорюсь… — пообещал Шматко.

— А сколько нужно, чтоб показатели улучшились?

У старшего прапорщика загорелись глаза:

— На всю часть? Ну, вообще-то курс длится месяц… Я думаю, первая партия… ну… банок триста…

— Это ж, наверное, дорого получится? — с невинным видом поинтересовался командир.

— Ну, так это ж вытяжка из мозгов акулы!

Бородин повертел баночку и вдруг оглушительно заорал:

— Я смотрю, у этой акулы, Шматко, мозгов было побольше, чем у тебя! — он с наслаждением ахнул кулаком по столу, так что у старшего прапорщика заложило уши.

Тот мгновенно догадался, что большой бизнес оказался в глубокой заднице.

— Кхм… Разрешите идти, товарищ полковник? — пролепетал он.

— Нет, Шматко! Не разрешаю! — гаркнул Бородин. — Без строгого выговора! Понятно?!

«День золотого „духа“» подходил к концу. После тотальной очистки выгребной ямы в умывальнике второй роты… попахивало.

«Дедушки» отмывались от праведных трудов. Рядовой Евсеев очередной раз намылил руки:

— Блин! У меня такое ощущение, что этот день никогда не кончится!

— Зато будет, что вспомнить… — философски заметил Фома.

— Здорово, мужики… — осторожно произнёс от дверей пугливый голос.

— О! Кондрат! Привет, старый! — обрадовался сержант Прохоров. — Какими судьбами?!

Ефрейтор Кондрашов прикрыл за собой дверь.

— Да у нас «духи», как с цепи сорвались… Можно, я у вас часок-другой перекантуюсь?

— Кантуйся… нам не жалко, — пожал плечами Прохоров.

В умывальник, насвистывая, зарулил рядовой Медведев. При виде собрания старослужащих он оживился:

— Та-ак… Что делаем?

— Да вот… Руки моем, — ответил Фома.

— Ясно, — Мишка кивнул на скромно стоящего в углу гостя. — А это кто?

Сержант Прохоров ловко закосил под дебила:

— Не знаю…

Грозный рядовой Медведев рыкнул:

— Ты кто, солдат?!

— Я… ефрейтор Кондрашов… — признался тот.

— Из какой роты?

— Из пятой…

— А какого хрена тут? — отдавая дань воинской вежливости, поинтересовался Мишка.

— Да вот… в гости зашёл… к друзьям…

— С друзьями будешь на «гражданке» водку пить! — доходчиво объяснил Медведев. — Чё, работы нету? А ну, бегом в свою роту!

Кондрат окинул друзей сочувствующим взглядом и медленно вышел.

— Мухой! — крикнул ему Мишка. — Ещё раз здесь увижу, будешь на бровях отжиматься!

Он выскочил из умывальника, подгоняя удручённо рысящего прочь «деда»…

Сержанты переглянулись. Фома задумчиво пробормотал:

— Мужики… У меня такое ощущение, что я его уже боюсь!.

— Бздишь, значит, уважаешь, — утешил его Прохоров.

Здоровому спорт бесполезен, а больному — вреден. Майор Колобков хотел жениться на молоденькой медсестре. Для этого следовало похудеть килограммов на двадцать. И желательно помолодеть на столько же лет.

Он в кратчайшие сроки перепробовал традиционные способы улучшения физической формы. В результате натёр мозоли на пухлых ладошках, потянул плечо и порвал штаны.

Вес не изменился. Объём живота — и подавно.

Колобков подумал и решил, что инвалидность ему не нужна. На этом со спортом было покончено…

Он напряг интеллект в поисках альтернативных методов. И в этот трудный жизненный момент в его кабинет приплёлся старший прапорщик Шматко для занесения выговора.

Возражать майор не стал. Он засел за оформление карточки взысканий, поинтересовавшись:

— И какой тебе выговор?

— Строгий, — вздохнул Шматко.

— Строгий… — записал Колобков. — А за что?

— За мозги!.

Колобков оторвался от бумаг, расплываясь в улыбке:

— Что, тоже втюхать пытался?

— Никто, товарищ майор, не хочет у нас возвращать молодость!

Вот что пугает!. — пожаловался ему старший прапорщик.

— Это точно, — майор, ядовито улыбаясь, подписал карточку с выговором. — Ну, давай… Может, сам помолодеешь!

Олег Николаевич направился к двери, пробормотав себе под нос:

— Скалься, скалься… пиндюк!

— Шматко! — тут же окликнул его Колобок.

Тот немного испуганно обернулся:

— Да, товарищ майор?

— А у тебя вот это… средство… с собой?

— Так точно!

— Ну-ка дай взглянуть…

Старший прапорщик с готовностью протянул баночку. Колобок изучил этикетку и убедительно изобразил мыслительный процесс:

— У меня у соседки… с суставами… жалуется постоянно… Как думаешь, поможет?.

— Поможет, и думать не надо! — энергично заверил его Шматко.

— Держи! — майор протянул деньги.

Олег Николаевич пересчитал.

— Ещё десять рублей!

— Потом отдам, потом… — отмахнулся Колобков.

Старший прапорщик немного помялся, сознавая, что десять рублей канули в фонд помощи бывшим замполитам. Но ради почина в Большом Бизнесе пошёл на компромисс:

— Договорились…

К третьему наряду по штабу капитан Зубов вышел на шестой уровень. Компьютер перестал представлять собой набор загадочных железяк, превратившись в лучшего друга мотострелка.

Книжка для «чайников» перекочевала обратно в стол к Звягину.

Капитан ощутил себя матёрым хакером. Под автоматные очереди, свист пуль и грохот взрывов он преодолел очередной этап «Медали за отвагу».

Внезапно зазвонил внутренний телефон. Зубов торопливо вернулся к мирной жизни. Он снял трубку и доложил:

— Дежурный по штабу — капитан Зубов!

— Это Бородин, — буркнула трубка голосом командира части. — Зубов, ты стрельбу не слышал?

— Никак нет!

— А то мне показалось, палят где-то, — озадаченно сказал Бородин. — Ты сам чем сейчас занимаешься?

Зубов взглянул на компьютер. Рассказывать «чайнику» тонкости работы с саундбластером было бессмысленно. Он еле слышно хмыкнул:

— Так это… Драйвер устанавливаю. Для коврика мыши. Против вирусов…

Бородин насторожился:

— А что, у нас вирусы завелись?.

— Пытались, — улыбнулся про себя капитан. — Но мы их мигом — об колено!

— Ох уж эти новые технологии! — посетовал командир части. — У американцев, говорят, эти ящики вообще везде стоят… Даже в сортирах! — Он немного помолчал, а потом спросил: — Слушай, это ведь у тебя служит такой Медведев?

— Есть такой боец.

— Ну и как он… Как боец?

Ротный поднял брови, пытаясь понять, к чему клонится разговор:

— Толковый солдат. В технике разбирается. В компьютерах… мне подсказывает…

— А с дисциплиной у него как?

— Всё в порядке. Никаких нареканий… Случилось что-то?

— Да нет. Ничего. Ну ладно, отбой, — немного торопливо попрощался Бородин.

Он положил трубку, взял со стола какие-то бумаги и вышел в коридор. Навстречу ему, вертя в руках баночку со «Здоровином», вывернул заместитель по воспитательной работе.

— Колобков! — окликнул его Бородин. — Что у тебя там?

— Да так, ничего… капли в нос! — суетливо дёрнулся майор, пряча руку за спину.

Бородин неторопливо приблизился.

— Ты слыхал, что в пятой роте вчера солдаты из увольнения на два часа опоздали? — требовательно спросил он.

— Нет…

— А про то, что в третьей уже полмесяца стенгазету не выпускают?!

— Непорядок… разберёмся… — невнятно промычал Колобок, демонстрируя полную некомпетентность.

Бородин, медленно багровея, зарычал:

— Во-от! Ни хрена ты не знаешь, что у нас в части творится!. А какого… тогда ко мне уже шестая бумажка от тебя приходит… на Медведева из второй роты?! — Он ожесточённо тряхнул перед носом майора стопкой рапортов. — Что ты к нему прицепился?! Он что, тебе лично насолил?! Или ты под Зубова копаешь?!

— Никак нет, товарищ полковник… Я же… Я… просто так совпало! — испуганно отговорился Колобок.

— А про вирус в штабном компьютере слыхал?! — добил его полковник.

— Товарищ полковник… я ж вообще в этих компьютерных делах…

— Плохо, майор! За этой техникой — наше будущее!. Капитан вон сидит, учится, а ты только писульки свои строчишь!!

Бородин обошёл Колобкова и вышел из штаба. Оставшись один в пустынном коридоре, тот смело прошептал:

— Ну, кто на что учился…

Утро началось с обыденного наведения порядка в расположении роты. Заправку кроватей и выравнивание по нитке одеял прервало торжественное появление в казарме младшего сержанта Фомина.

— Медведев! — ласково позвал он.

— Я! — обречённо отозвался «дух».

— Через три минуты, Медведев, ждём тебя в каптёрке, — с улыбкой произнёс Фома. — Смотри, родной, не опаздывай…

Он неторопливо удалился. «Духи» побросали свои дела и медленно собрались вокруг Мишки.

— Да, Медведь, перегнул ты вчера… — посочувствовал Кузьма Соколов.

Гунько протянул пятьдесят рублей:

— Я ж тебе говорил! На вот… отдашь Евсееву.

— Мы же чирик брали, — возразил Мишка.

— Бери, бери… — Гуня затолкал деньги ему в карман. — Чирик — это долг… А сорок — за борзоту! Ты это… как начнут бить — сразу падай! По лицу не будут, а рёбра локтями закрывай!

Мишка выдавил на лице небрежную улыбку пофигиста:

— Да ладно вам, пацаны! Нас дерут, а мы крепчаем! Зато вчера было весело! — Он сделал несколько шагов по направлению к каптёрке. — Запомните меня молодым и красивым!.

Мишка постучался и вошёл:

— Товарищ сержант, рядовой Медведев по вашему приказанию прибыл!

В каптёрке повисла томительная пауза. «Дедушки» молча осмотрели его со всех сторон. Первым тишину нарушил Евсеев:

— Ты, Медведев, не прибыл… Ты, Медведев, приплыл!

— Так на чём я буду отжиматься? — деловито поинтересовался Кондрат из пятой роты, всё же пришедший в гости к друзьям.

— На бровях…

— На бровях! Наверное, это больно… Как считаешь, Медведев, больно, а?!

Мишка нахально улыбнулся, решив огрести сполна:

— Не знаю. Вы попробуйте…

Младший сержант Фомин удивился:

— Ты смотри, день «духа» прошёл, а он всё такой же борзый!

— Ты ничего нам не хочешь сказать, Медведев? — с намёком спросил Прохоров.

Вместо горячих извинений Мишка положил на стол пятьдесят рублей.

— Это мы вчера у рядового Евсеева брали…

Тот буркнул:

— Вы червонец брали… А у меня сдачи нет.

— Сдачи не надо! — брякнул Мишка.

Фома хохотнул:

— Не, он определённо борзеет!

Сержанту Прохорову надоело устраивать цирк. Он резко встал:

— Короче, Медведев, надеемся, вчера ты это делал не по злобе, а чисто для поддержания традиции… Так что… свободен!

— Как… свободен? — не понял «дух».

— Как народы Африки! — пояснили ему.

— То есть… я могу идти?

— Да вали отсюда на хрен! — рявкнул Евсеев.

Мишка пулей вылетел из каптёрки. Он на одном дыхании преодолел коридор и приземлился на табуретку. Его моментально обступили болельщики. Кузьма Соколов нерешительно потрогал его за плечо:

— Ну что, Миха… Ты как?

— Живой?. Сильно били?. — спросил Гунько.

Рядовой Медведев состроил убитую горем физиономию:

— Без слёз не расскажешь… Всё как положено. Иголки под ногти, свинец в глотку… Как выжил — уму непостижимо!

Гунько, не обнаружив следов пыток, недоумённо дёрнул Кузьму за рукав:

— Что-то я ни хрена не понимаю!.

Тем временем в каптёрке шёл неторопливый разговор. Сержант Прохоров обратился к Кондрату:

— Ну, что скажешь?. Так сказать, взгляд со стороны?

— Мне кажется, нормальная кандидатура… Есть в нём сержантская жилка! — оценил тот после секундного раздумья.

— Вот и я так считаю! — поддакнул Фома.

Кондрат поинтересовался:

— А как он вообще?

— Нормально. Поначалу гниловатый был. А сейчас ничего — пообтесался…

— Да нормальный пацан, — подключился к обсуждению Евсеев. — В грудак засветишь — не жалуется… Борзый, правда!

Кондрат с усмешкой вспомнил «День „духа“»:

— Не без этого… И что мне больше всего нравится — чувак с чувством юмора… А физуха у него как?

— Порядок. Стрельбу слегка подтянуть, и хоть завтра лычки вешай, — сказал Фома.

Сержант Прохоров подвёл итог дискуссии:

— Значит, так и доложим Зубову: Медведев — кандидат номер один…

По окончании военного совета рядовой Евсеев вышел на крыльцо и нос к носу столкнулся с «кандидатом номер один». Он остановился:

— Ну-ка, Медведев, дай прикурить, — «дедушка» вынул руку из кармана. — На, держи!

Мишка посмотрел вниз:

— Что это?

— Сорок рублей. Сдача с полтинника.

Персональный Мишкин бесёнок внезапно проснулся и дёрнул хозяина за язык.

— Спасибо… Пересчитывать надо? — ляпнул тот, не успев задуматься.

Евсеев тут же коротко, не размахиваясь, врезал ему кулаком в грудь. Рядовой Медведев отлетел к двери и сполз на крыльцо, держась за рёбра. Мирный «дед» Евсеев потёр отбитый кулак и беззлобно объяснил:

— Это тебе прививка… От борзоты!.

 

Глава 6

В очередном оцеплении на стрельбах дежурил младший сержант Фомин. Вместе с ним стрельбище оцепляли рядовой Медведев и рация.

Фомин нёс службу, мирно покуривая на пеньке. Он вслушивался в отдалённые звуки стрельбы и в трёп Медведева.

Мишка перебирал анекдоты в надежде наткнуться на не известный товарищу сержанту.

Но тот вёл себя как последний Трахтенберг. То есть — всё знал и дразнился. — …Не, Медведев, этот анекдот я ещё на «гражданке» знал… Есть чего-нибудь посвежей тухлятины?.

Мишка опять напряг память:

— Ну, короче… Встречаются два другана. Один говорит: «Я вчера селёдку под шубой ел!» А второй: «Так ты и в армии хлеб под одеялом жрал!»

Фома поперхнулся дымом и захохотал. Отсмеявшись, он покрутил головой:

— Зашибись! Это надо запомнить. На «гражданке» пригодится.

Внезапно из леса донеслась длинная автоматная очередь. Мишка недоумённо повернулся:

— Товарищ сержант, а может такое быть, чтоб там тоже стреляли?.

— Ты чё, с дуба рухнул? Линия полигона заканчивается здесь! — Фома ткнул пальцем в землю.

— А стреляли там! — заупрямился Мишка.

Младший сержант прищурился:

— Ты который раз в оцеплении?

— Второй…

— Будешь двадцать второй — начнёшь врубаться, что в лесу тоже есть эхо! Звук отражается от верхушек деревьев, и кажется, что палят вокруг… Долби сарраунд, мать твою! — Младший сержант поднялся, загасив окурок. — А послужишь с моё, начнёшь на слух определять, из чего стреляют. Где 5,45, а где 7,62… Где «калаш», а где «эсвэдэшка»!.

Неожиданно Фома осёкся. Рядовой Медведев стоял к нему лицом.

Но смотрел куда-то за спину, в глубину леса. Причём его нижняя челюсть медленно сползала на грудь.

— Э, Медведь, ты чего?! — Младший сержант медленно обернулся и тоже застыл в изумлении. В десяти метрах от них на краю опушки, с котелком в руке и автоматом наперевес, стоял… ФАШИСТ!!

Телефон в штабе Н-ской части разразился пронзительной трелью.

Дежурный по штабу ураганом пронёсся по коридору в кабинет командира части:

— Товарищ полковник… Полигон на проводе, срочно!

Полковник Бородин взял трубку:

— Да, слушаю!. Что?. Какое ещё, на хрен, кино?!

Кино оказалось настоящим. И режиссёр вполне реальным. После поиски на полигоне фашиста со «шмайссером», он лично прибыл в часть. Так сказать, для налаживания творческих связей.

Полковник Бородин встретил его неласково. Ему было жарко. Он сидел в расстёгнутой рубашке и обмахивался газетой. С другой стороны стола разместился режиссёр.

— Честное слово, я не знаю, как такое могло получиться!. Мы же посылали вам сценарий, вы что, не читали?! — ловко уклонился он от ответственности за проникновение на заповедную мотострелковую территорию.

Бородин вяло отмахнулся, отодвигая от себя стопку бумаг с надписью «СЦЕНАРИЙ»:

— Делать мне больше нечего… Писульки ваши читать!

— Я вам, кстати, первую часть принёс посмотреть! — режиссёр вытащил видеокассету. — Может, слышали — «ОГНЕННАЯ ПУРГА»?. Он уже по трём каналам прошёл…

— Так эту галиматью ты снимал?! — презрительно фыркнул Бородин.

— Ну да… А сейчас снимаем продолжение…

— Ну и снимайте себе!. Только в другом месте. У нас здесь воинская часть! С секретными объектами!.

Режиссёр выудил из сумки бумагу:

— Вот именно — воинская часть!. А мне для массовки как раз солдаты нужны! У меня есть разрешение из штаба округа!

— А у меня нет приказа!

— Поймите, у вас тут — очень кинематографический ландшафт!. — Из сумки появились фотографии. — Вот, посмотрите!. М-м? Красота!

Чем не Восточная Германия? А?

Бородин усмехнулся:

— Ты когда-нибудь был в Восточной Германии?

— Ну, при чём тут это?!

— При том! Вот за это и не люблю ваше кино!. Вы всегда Дальний Восток в Подмосковье снимаете!. А Чечню — на Урале!

— Ну… знаете… Это всё — условности кино!.

— Условности?! Ты вообще когда-нибудь из автомата стрелял?! — пропыхтел Бородин, обмахиваясь газетой.

Режиссёр победно улыбнулся:

— Обижаете!. Это у меня третья картина про войну!

— Ага! И везде на стволах — насадки для стрельбы холостыми…

Дым чёрный столбом! Керогазят, как мои «Уралы» в автопарке!

— Ну, вы ж понимаете… маузеров мало, танки не настоящие… Как говорит Жванецкий, это раздражает только тех, кто знает!.

Бородин встал и открыл окно, жадно хватая свежий воздух.

Беседа зашла в тупик.

— Так что насчёт солдат для массовки?! — заикнулся режиссёр.

— Сколько?

— Хорошо бы человек сорок!

Командир части демонстративно развёл руками, изображая потрясение:

— То есть ты хочешь просто так… на целый день… забрать целую роту?!

— Ну… Да…

— Нет!

— Понимаете, у нас бюджет небольшой… Мы же для телевидения снимаем!

— Ты мне про бюджет не рассказывай… Я сам в бюджетной организации служу!

Режиссёр сломался: — …В принципе, мы, конечно, можем им немного заплатить… как массовочникам…

— Солдату в армии деньги не нужны! У него всё есть! — отрезал Бородин.

— Ну… Тогда мы можем купить что-нибудь в часть!. — нашёлся режиссёр.

Бородин ехидно хмыкнул:

— Ага, купи мне два танка Т-80!.

Режиссёр на секунду замолк, пристально глядя на газету, работающую в руках полковника веером. Потом его осенило:

— А хотите, мы вам в штаб кондиционер поставим?!

Поскольку представителям второй роты уже довелось соприкоснуться с искусством, то и роль массовки выпала им же.

Полковнику Бородину хотелось кондиционер. Поэтому он лично выступил перед строем с речью:

— Товарищи солдаты!. Вам выпала высокая честь увековечить героический подвиг русского воина!. К нам прибыл известный режиссёр… — он повернулся и тихо спросил: — Как фамилия твоя?

Режиссёр шепнул, не успев обидеться:

— Гарланов…

Бородин продолжил: — …известный режиссёр Сергей Гарланов! Он снимает продолжение легендарной эпопеи!. Сейчас он выберет для съёмок сорок человек!. Зубов, займись!.

Командир части кивнул ротному и ушёл в тень. В прямом и переносном смыслах. Режиссёр радостно потёр руки:

— Здравствуйте, ребята…

— Здравия желаем, товарищ режиссёр! — по привычке оглушительно грянула вторая рота.

Режиссёр от неожиданности дёрнулся, но взял себя в руки:

— Как сказал ваш командир, мне нужно сорок человек! Молодых, неопытных… Так сказать, салабонов!.

Зубов невольно улыбнулся:

— Понятно… Салабоны, выйти из строя!

«Духи» сделали шаг вперёд. Рядовой Евсеев с невинным видом — тоже. Ротный заворчал:

— Евсеев! Ты куда прёшься?!

— Товарищ капитан, я тоже хочу в кино! — под общий хохот заявил тот.

— Пусть останется, — снисходительно разрешил режиссёр…

Сержант Прохоров потихоньку прокомментировал:

— Глянь, Евсею-то понравилось «духом» быть! Втянулся…

«Деды» хохотнули. Режиссёр с Зубовым прошёлся вдоль строя:

— Хорошо!. Хорошо!. — Напротив Ходокова он остановился. — Очень хорошо! Вот таких бы побольше!.

— Такой у нас один! — прошипел Фома.

Режиссёр заметил рядового Медведева и искренне обрадовался:

— Хороший типаж! Его можно на передний план… А если он у нас ещё будет и раненый…

От непосредственного исполнения служебных обязанностей медсестру Пылееву отвлёк оглушительный топот сапог.

В медпункт ворвался радостный Мишка. Он отдал честь, бодро рапортуя:

— Товарищ старший сержант, рядовой Медведев для оказания первой медицинской помощи прибыл!

Ирина улыбнулась:

— Ну, и что у нас опять?

— Пулевое ранение в голову!

— Ну то, что у тебя, Медведев, пуля в голове, — это я давно заметила…

Мишка обиженно надулся:

— Перед вами, между прочим, не просто Медведев, а будущий Ди Каприо!

— А почему не Брэд Питт? — удивилась она.

— Ирка, я серьёзно! — Мишка постучал рукой по голове. — Бинтуй давай, я в кино снимаюсь!.

Через десять минут он покинул медицинский пункт с забинтованной головой. За ним вышла медсестра — проводить в большое искусство. Мишка заторопился:

— Ну всё, я полетел!

— Стой! Я сейчас… — Ирина быстро макнула ватку в баночку с краской и приложила её к бинту на виске. — Вот теперь точно — раненый!

— Что, вызываю жалость?

— Ещё какую! — она чмокнула его в щёку…

Мишка ловко подставил губы, нежно обняв её за талию. Вместо невинного дружеского прощания получился затяжной поцелуй… В этот момент из-за угла выкатился майор Колобков. Он многозначительно изобразил кашель:

— Кхе, кхе…

Влюблённые поспешно отстранились друг от друга.

— Вы, я смотрю, совсем страх потеряли… — прошипел он.

Мишка смущённо произнёс:

— Виноват, товарищ майор…

Колобков молча поправил фуражку и двинулся дальше…

Оторвавшись от любимой, Мишка рванул в казарму. На крыльце он наткнулся на старшину роты. Увидел солдата с окровавленной повязкой на голове, Шматко застыл в изумлении.

— Медведев, что случилось?!

— Пулевое ранение… в голову! — бодро отрапортовал тот.

Старший прапорщик заволновался:

— Да ты что! На стрельбах?!

— Не… при взятии Кёнигсберга! — объяснил Мишка. — В сорок пятом! — он заметил замешательство Шматко. — А вы что, не в курсе?! У нас в части кино снимают! Меня режиссёр в гриме смотрел!. Кастинг!

— Какое ещё кино?!

— Про войну!. Сорок человек на съёмку отобрали!

Старшина удивился:

— Чё-то я забегался… Ни черта не знаю… Ты не в курсе, им там случайно боевые прапорщики не требуются?!

— Не знаю… Вообще-то сказали, что для съёмок только салабоны нужны…

Шматко разочарованно вздохнул:

— Вот потому у нас кино и в заднице! Одних салабонов снимают!.

Стоять в наряде с рядовым Кабановым удовольствия Фоме не доставляло.

«Дух» после памятного обморока вызывал опасения. Поэтому драть его по полной программе товарищ младший сержант остерегался.

Он даже на тумбочке его надолго не оставлял. На всякий случай, шарахаясь поблизости.

Когда затрезвонил телефон, Фома как раз оказался рядом с аппаратом. Он взял трубку:

— Сержант Фомин слушает!. А-а, Прохор, здорово! Ты опять на КПП? Плесенью ещё не покрылся?. Кабанов? Есть такой… Кто приехал? Жена?! Чья жена?. Подожди, щас разберёмся… — Младший сержант изумлённо уставился на «духа»: — Кабанов, так ты что, женат?

— Так точно!. — смущённо потупился тот. — Перед самой армией…

— Ясен пень, что не в армии… А чего молчал?

— Так, а что здесь такого?.

— Фотка есть? — всё ещё недоверчиво спросил Фома.

Кабанов достал фотографию. Младший сержант посмотрел на снимок:

— М-м-м… Красивая… А дети?.

— Не… Детей нет. Не успели.

— А кольцо где?

— Дома оставил, — улыбнулся Кабанов. — Боялся, стрелять будет мешать…

Фома хмыкнул:

— А жену такую не боялся дома оставить?

— Что вы, товарищ сержант… Катя у меня верная! — обиженно прогудел Кабанов.

— А кто б сомневался!.

— Так разрешите, на КПП… А, товарищ сержант?.

— Ага, щас! А на тумбочку я, что ли, стану, да?! Вообще «духи» оборзели!. — рыкнул тот, уходя в бытовку.

Кабанов остался один. Несколько минут он грустно потоптался возле тумбочки. Потом из бытовки выглянул младший сержант Фомин.

— Ладно… дуй к своей… Даю десять минут!.

— Спасибо, товарищ сержант! — просиял счастливый молодожён, мгновенно снимаясь с места.

Фома посмотрел вслед и, вздохнув, встал на его место…

Разумеется, рядовой вернулся позже.

— Двадцать минут! Борзеешь, Кабанов! — встретил его суровый голос дежурного по роте.

— Извините, товарищ сержант…

— Тут «извинитями» не отделаешься… — попугал его Фома без особого пыла. — Иди теперь в канцелярию, ротный вызывает!

Капитан Зубов тоже любил остроумные военные шутки. Он грозно выкатил глаза, пугая солдата:

— Ну, и как это, Кабанов, называется? Когда жена приезжает на КПП, а командир роты ничего об этом не знает?!

— Виноват, товарищ капитан! — почему-то не засмеялся боец.

Пришлось ротному разъяснять для особо одарённых:

— Ты, Кабанов, с мозгами не дружишь. Это называется «сюрприз»! — он широко улыбнулся. — Объявляю тебе увольнение в город! Суток тебе хватит?

— Конечно, хватит, товарищ капитан! — едва сдерживаясь, чтобы не завопить от радости, ответил солдат.

Зубов усмехнулся:

— Тем более что больше суток и нельзя…

Полковник Бородин внимательно изучил кассету с фильмом «ОГНЕННАЯ ПУРГА». Судя по аннотации, сюжет больше походил на огненную муру.

В дверь постучали. Бородин швырнул кассету в ящик стола и рыкнул:

— Да!

В кабинет вошёл режиссёр Гарланов. Вслед за ним рабочий втащил небольшую коробку.

— Ставь сюда! — скомандовал ему режиссёр, показывая на стол.

Бородин обрадовано приподнялся:

— О-о!. Вот за это спасибо!. Кондиционер?!

— Ага! Правда, отечественный…

— Что значит «отечественный»?! — не понял полковник.

Режиссёр достал из коробки обыкновенный вентилятор:

— Понимаете, бюджет фильма немного урезали… С наличкой вообще проблема…

— Это же вентилятор! — догадался Бородин.

— Ну да! Отечественный кондиционер! Знаете, импортные — они шумят, засоряются… А это ж — вещь!

Режиссёр включил вентилятор, лопасти начали вращаться.

Командир части сообщил, перекрикивая жужжание:

— У нас в штабе округа тоже бюджет сокращают!.

— Да?. Значит, вы меня понимаете…

— Хотят расформировать одну из частей! Проверки посылают!

— И что? — заподозрил неладное режиссёр.

Бородин развёл руками:

— Не могу я сорок человек на день выделить, когда проверка на носу!. Извини!

— А сколько можете?!

Полковник посмотрел на вентилятор, прикидывая:

— Ну… Максимум пять!

— Послушайте, пять человек вместо сорока — это лажа! — возмутился автор «ОГНЕННОЙ ПУРГИ».

Бородин усмехнулся в усы:

— Почему лажа? Это… как ты там говорил?. Условности кино!

Во второй роте резкое уменьшение числа кинозвёзд восприняли негативно. Но капитан Зубов на недовольный гул коллектива внимания не обратил.

— Пойдут… Соколов, Ходоков… — определил он.

Евсеев, чувствуя, что пролетает мимо большого искусства, выкрикнул из строя:

— Товарищ капитан, а если там на дерево придётся лезть?!

Ходоков же подтянуться нормально не может!.

— Хорошо, тогда Гунько…

— Гунько заступает в наряд, — сообщил сержант Прохоров.

Тот отмазался:

— А я поменяюсь… с Ходоковым!

— А чего это я с тобой меняться должен?!

Прения сторон начали разгораться. Ротный гаркнул:

— А ну тихо! Развели базар!

Кузьма Иванович Соколов подумал и предложил:

— Товарищ капитан, а давайте жребий? Чтоб по-честному!

— Ну, жребий так жребий, — легко согласился Зубов. — Потом доложите. Всё, разойдись!.

Определение счастливчиков сержанты организовали без волокиты. Сержант Прохоров взял в руки кепку, набитую бумажками:

— Короче, пацаны, крестик — в кино, пустая — курит бамбук!.

Народ дружно потянул жребий. Первый крестик достался рядовому Медведеву. Он радостно вскрикнул:

— Йес!

Те, кто сыграл с судьбою в прятки, собирались в курилке. Мишка утешил расстроенного друга:

— Да не расстраивайся, Сокол… Не всем же актёрами быть… В мире есть много других замечательных профессий…

Кузьма отвернулся:

— Да мне, в общем, всё равно… Просто посмотреть хотелось.

— Зря ты жребий предложил… Как говорится, инициатива дрючит инициатора! — высказался Мишка.

В курилку заскочил Вакутагин со счастливой бумажкой. Кузя невольно позавидовал:

— Что, с крестом вытянул?

Вакутагин кивнул без особой радости:

— А что там… в этом… кино делать нада?

— Как что? — серьёзно пояснил Мишка. — На танке проехаться…

Пару раз в огонь прыгнуть… с парашютом… С бабой покувыркаться…

От перечисления киноужасов добродушная физиономия Вакутагина вытянулась. Он быстро сунул бумажку Кузьме в руки:

— На, Соколов! Мая кино не умеет…

Однако тот не привык добиваться своего обманом. Даже если обман назывался военной хитростью.

— Да шутит он, — растолковал он сыну чукотского народа. — Никаких там танков не будет…

Вакутагин широко улыбнулся, показывая, что разобрался в ситуации:

— Всё равно бери… Ты сама это предложил… Так чесна будет!

В конце концов определились все пятеро счастливчиков. Они собрались в бытовке, отколовшись от коллектива, как и положено гнилой богеме.

Рядовой Гунько поинтересовался:

— Пацаны, а вы не знаете, как фильм-то называться будет?.

— «Спасение рядового Гунько»! — тотчас предположил Мишка.

Тот отмахнулся:

— Не, ну серьёзно? Надо домой написать, чтобы не пропустили…

— Рабочее название «Адский котёл», — сжалился Мишка. — А знаете, мужики… это шанс! Многие звёзды начинали с эпизодов…

Кузьма Иванович задумчиво сказал:

— Кабанову не повезло… Мог бы тоже…

— Ну, это с какой стороны посмотреть… — хихикнул Гунько. — Может, они с женой там уже третий дубль делают!.

Вентилятор в кабинете командира части скончался на третий день.

Поначалу полковник Бородин недоверчиво потыкал кнопки. Потом подёргал шнур.

Экстренные меры не помогли. Тогда он вызвал заместителя и прямо спросил:

— Майор, ты в электроприборах разбираешься?

— Ну, так… А что? — не менее прямо ответил тот.

Потому что на самом деле разбирался только в воспитательной работе. И то плохо.

Бородин кивнул на вентилятор:

— Да вот, не фурычит что-то. Два дня крутился, а сегодня — ни в какую… Может, перегрелся?

Колобков принюхался:

— Запах какой-то… Может, вообще сгорел?

— Вот ёксель-моксель! — расстроился командир.

— На распродаже купили?

Бородин обиженно проворчал:

— Почему на распродаже?

— Ну, я точно такой в городе на распродаже видел… В уценённых товарах.

Возникла пауза.

Бородин несколько секунд подумал. Потом отошёл от злополучного вентилятора подальше и небрежно спросил:

— Слушай, а когда у нас эти деятели кино снимать собираются?

— На завтра съёмки назначены. Звонили с утра напомнить. Я вот как раз зашёл…

— Завтра, говоришь?. Это хорошо, что завтра…

В день съёмки богема вывалила покурить на крыльцо в приподнятом настроении.

— Интересно, а этот фильм про начало войны или про конец? — начал светскую беседу Кузьма Соколов.

Рядовой Гунько пожал плечами:

— А тебе какая разница?

— Просто я читал, что в начале войны оружие добывали в бою…

Выдадут пять патронов — и беги!

Внезапно откуда-то сбоку раздался скрипучий голос майора Колобкова:

— Я смотрю, тут знатоки собрались?

Все резко повернулись. Рядовой Соколов скомандовал:

— Смирно!!

Богема послушно вытянулась по струнке, чтобы не рисковать кинокарьерой. Рядом с заместителем командира обнаружился старшина роты.

— Вольно! Говорите, прапорщик… — с важным видом кивнул ему Колобок.

Шматко выпалил:

— Короче, это… У этих киношников опять там всё поменялось! В общем, нужно не пять, а всего два человека…

Гунько открыл рот:

— А почему?!

— По кочану! — заткнул ему рот старший прапорщик. — Значит, пойдут ммм… Соколов и Медведев!

— Нет, пойдут Соколов и этот… как тебя? — вмешался Колобков, тыча пальцем в Гунько.

— Рядовой Гунько!

— Соколов и Гунько!

— А Медведев? — удивился старшина.

Замкомандира авторитетно надулся:

— А Медведев пойдёт в наряд!

— Почему в наряд, товарищ майор? — не выдержал Мишка.

— Ну а как же?. Ты ж возле санчасти сам сказал, что виноват… А виноватые в армии куда идут? Правильно! Либо в дисбат, либо в наряд…

Ты идёшь в наряд. Так что скажи спасибо…

Рядовой Медведев хотел сказать, куда в таком случае идут злобные толстожопые майоры… Но сдержался…

Кинозвёзды из второй роты прибыли на съёмочную площадку под руководством старшего прапорщика.

Производство отечественного блокбастера шло полным ходом.

На опушке леса царили традиционная суета и оживление. Киношники выставляли звук, таскали штативы, примеряли одежду…

Режиссёр пронёсся мимо, крича:

— Пиротехника, сколько дублей заряжаем?!

— Три — максимум! — ответили ему.

— Дым будет?.

— Договаривались на двенадцать!.

Старший прапорщик Шматко ухватил режиссёра под руку:

— Товарищ режиссёр, я двух бойцов на съёмку привёл!

— А почему только двух? — опешил тот.

— Приказ командира части… Он, кстати, просил передать пароль.

Режиссёр слегка офонарел:

— Какой пароль?

— «Кондиционер сломался»… — Шматко заметил округлившиеся глаза режиссёра и пожал плечами. — Не знаю, вы ж там сами договаривались…

Если работник искусства и понял, о чём речь, то вида не подал.

— Чёрт, что за бардак! Маша!. Где накидки?. Пришли солдаты! — завопил он, подталкивая Соколова с Гунько. — Идите в палатку, переодевайтесь, гримируйтесь!.

Бойцы нырнули в лапы к гримёрам. А старший прапорщик остался наблюдать творческие муки.

Суматоха вокруг производила впечатление полного бардака.

— Маша! Больше грязи им на лицо! — крикнул режиссёр. — Так, где оператор? Фе-дя!! Где ты ходишь?

Неизвестно откуда вынырнул бородатый мужик с камерой:

— Я точку присматриваю!

Тут же из-за него высунулся ассистент:

— Дым приехал!

— Ну так заряжайте! — скомандовал режиссёр. — Через двадцать минут запускаемся! Где сценарий?

Ассистент подал ему вариант сценария, тот уткнулся в первую страницу. Олег Николаевич Шматко подвёл итог красочному зрелищу:

— Интересно тут у вас! Я, кстати, смотрел первую часть! Ничего так!. Мощно!

Режиссёр отвлёкся от сценария.

— А?. Вы кто?! — он посмотрел на человека в форме затуманенным взором творца…

— Старший прапорщик Шматко… Привёл солдат на съёмку! — объяснил ему Олег Николаевич, как полному кретину.

Заторможенный «творец» крикнул, не подумав:

— Почему посторонние на площадке?!

— Кто посторонний?. Солдаты, между прочим, в моём подчинении! — тонко намекнул Шматко.

Подбежавший ассистент выпалил:

— Где посторонний?!

Режиссёр понял, что может остаться без массовки. Он торопливо пошёл на попятную:

— Нигде… Пиротехника готова?.

Ассистент деловито кивнул:

— Да!.

Старший прапорщик приступил к обсуждению деталей сотрудничества:

— Почём сейчас, кстати, съёмочный день?.

И сразу наткнулся на непонимание:

— Какой съёмочный день?. — включил дурака режиссёр.

— Ну, солдаты мои… Сколько они получат за съёмку?.

— Нисколько!.

— Здрасьте! Их, когда припахивают в городе канавы рыть, и то по тридцатке дают!. А тут кино!.

— Вот именно, кино!. Для них — это честь… Сняться в таком фильме! — продолжал прикидываться дурачком режиссер.

— Вы так своих гениев будете завлекать!. У вас по ведомости должна быть ставка! — отрезал старшина.

К нему подошли загримированные Соколов и Гунько в плащ- палатках, накинутых на форму.

Режиссёр взвыл:

— Какая ещё ставка?!

— Не знаю… Мои ребята за так сниматься не будут!

— Почему не будем? — удивился Кузьма Соколов.

Старший прапорщик рыкнул:

— Разговоры! Та-ак… Равняйсь! Смирно!. В расположение роты шагом марш!

— Подождите! — моментально выключил дурака режиссёр. — Получат они по тридцатке!. Это устроит?!

— Отставить! — удовлетворённо ухмыльнулся Шматко. — Ну вот, другой разговор!

Утром положено умываться, чистить зубы и, желательно, бриться.

За это время душа военнослужащего просыпается и разворачивается навстречу новому дню. Если, конечно, её не отвлекать всякой ерундой.

Младший сержант Фомин и рядовой Евсеев зашли в умывальник, собираясь привести себя в порядок. Пока вторая рота заканчивала утреннюю зарядку, они надеялись в полной мере насладиться покоем…

Не сбылось.

Внезапный жуткий вопль прорезал тишину:

— А-А-А!! У-у-у!. А-а-а-а!. Да что ж такое!.

«Деды» верхним чутьём определили, откуда дует ужас. Они переглянулись и дружно вломились в туалет.

Источник противных звуков обнаружился у писсуара. Рядовой Кабанов стоял, прислонившись лицом к стене. Он крепко держал себя за промежность, одновременно подвывая нечеловеческим голосом. На его лице блуждали испуг и недоумение.

— Чё случилось, Кабанов?! Орёшь как резаный! — деликатно справился о здоровье подчинённого младший сержант Фомин.

Тот простонал:

— Не знаю, товарищ сержант! По-малому вот зашёл… Как резануло!

Боль жуткая… как огнём!

Рядовой Евсеев склонился к стенающему «духу»:

— Раньше было такое?

— Первый раз! — Кабанов сморщился от боли. — Бли-ин!.

Евсеев забеспокоился:

— В медпункт бы надо!

— Подожди! — жестом остановил его Фома. — Кабанов, к тебе когда жена приезжала?

— В субботу… А при чём здесь она?

— Ага… Значит, три дня назад?

— Ну да… А что?

Младший сержант многозначительно поднял вверх палец:

— Вообще-то ничего… Вы же с ней не только на звёзды смотрели?

— Товарищ сержант, я не понимаю… — прошептал Кабанов.

— Наградила тебя твоя Катька… За верную службу Родине, — грустно объяснил ему Фома.

Страшная догадка пригвоздила рядового Кабанова к стене. Он тихо сполз на пол, закрывая лицо руками:

— Не может быть! Она же… Не может быть!.

Товарищ младший сержант пожал плечами:

— А что тогда тебе, ветром надуло?.

«Дедушки», конечно, привели себя в порядок. Но утренний ритуал был испорчен напрочь. Они вышли из умывальника и направились в каптёрку. Поделиться свежими новостями.

Там их ждал сержант Прохоров. Он сидел у стола, мирно попивая чаёк. Фома не стал держать интригующие паузы, а ляпнул с порога:

— Новость дня! Кабанов от жены три пера подхватил!

— Откуда знаешь? — не поверил сержант.

— Сам видел…

— Видел, как подхватил?

— Видел, как он орал в туалете… Через три дня… Как положено…

Классика жанра!

Прохоров отставил чай в сторону:

— Презент от любимой жены? Интересно девки пляшут…

Рядовой Евсеев присел рядом с ним:

— На фига вообще до армии жениться?! Тут бывает под боком, и то… хрен за бабой уследишь…

— И главное, сюда припёрлась! Типа — любит… — возмущённо пробормотал Фома.

— Ага! На КПП — с букетом!. — поддержал его Евсеев.

Все трое невесело хохотнули над приколом судьбы. Сержант с сожалением поднялся:

— А где он сейчас? Надо бы глянуть… Как бы дурить не начал!

Несчастного молодожёна всполошившиеся «дедушки» нашли в бытовке. Мрачный «дух» восседал верхом на парте. Он держал в руке зажигалку, совершая акт сожжения. То есть жёг фотографию уже не любимой жены.

Не обращая внимания на зрителей, Кабанов полюбовался синеватым пламенем. «Дедушки» постояли рядом, молча наблюдая за процессом.

Фотография догорела. Кабанов уронил оставшийся уголок на пол.

— Ты как, нормально? — нарушил траурную тишину Евсеев.

Кабанов поднял на него глаза с признаками подозрительной сырости:

— Жить буду…

Сержант Прохоров поморщился, как от зубной боли:

— Ты это… в караул сегодня должен был идти… Ротный тебя заменил.

— Не бойтесь, товарищ сержант… Я из-за этой сучки стреляться не собираюсь! — не дрогнувшим голосом успокоил его Кабанов.

— Разумно… — буркнул Фома, взяв со стола исписанный лист бумаги. — А письмо кому?

— Ей, родимой… Надо же просветить человека! А то всех мужиков в городе позаражает…

— У нас в городе знаешь как таких называют? Инфузории в туфельках… — поделился Евсеев.

Прохоров подумал и внёс свою лепту в страшную мужскую месть:

— А ты знаешь что ещё?! Напиши ей на работу! Она работает?

— Учится… в техникуме.

— Во! В техникум напиши! Чтобы там про неё все знали…

— Ага! И про меня… — скептически кивнул молодожён.

Идея умерла. Прохоров понял, что вариант не прокатит, и положил Кабанову руку на плечо.

— Да ладно, Кабан… не переживай!. Прорвёмся. А болезни эти щас быстро лечат… Скинемся, если что…

«Дух» через силу улыбнулся:

— Спасибо, товарищ сержант… Я здесь надымил… Ничего?

Фома махнул рукой:

— Да всё нормально… Проветрим…

Режиссёр упрямо замахивался на блокбастер. Он уверенно разруливал батальную сцену. Гигантская массовка внимала ему с трепетом.

— Начинаем вон от той сосны! Понятно? — зычно пробасил режиссёр.

— Да! — в один голос откликнулась массовка.

— Когда будете проходить возле тех кустов, раздастся взрыв! Вы падаете на землю и ползёте сюда, на камеру… Всё ясно?!

— Да! — опять выдохнули Соколов и Гунько.

— А чё тут непонятного?! — поддержал их старший прапорщик Шматко.

Режиссёр раздражённо повысил голос:

— Я у них спрашиваю! Вам всё ясно?!

Кузьма Иванович солидно кивнул, повторяя вводную:

— Да… Идти от сосны… возле кустов взрыв… ползти на камеру…

— Отлично!. Заряжайтесь! — бодро скомандовал режиссёр.

Гунько открыл рот:

— Чего?.

— Идите к соснам! — пояснили ему.

Старший прапорщик ощутил потребность внести свой вклад в искусство.

— Товарищ режиссёр, вас как зовут? — спросил он.

— Сергей Гарланов, — не оборачиваясь, ответил тот.

— Слушай, Серёга, — по-свойски предложил ему Шматко, — я вот думаю… Может, они ползут во главе с командиром? Ну, с прапорщиком… А то как-то неестественно: два бесхозных бойца… по полю?

Режиссёр зло выдохнул, изо всех сил стараясь не обращать внимания на проклятых дилетантов. Он махнул рукой и крикнул грандиозной массовке:

— На исходную!.

Кинозвёзды второй роты вошли в кадр…

По лесу стелился белый дым. Соколов и Гунько медленно шагали рядом, озираясь по сторонам.

— Быстрее двигаемся!! — заорал режиссёр.

«Духи» ускорились, проходя мимо кустов. И в этот момент раздался слабенький хлопок. Из-за кустов повалил дым. Гунько упал как подкошенный…

Кузьма Соколов остался стоять, непонимающе глядя на дымовую завесу. Режиссёр почему-то завопил, срывая голос:

— Сто-о-оп!!

Он подбежал к массовке. За ним следом притопал старший прапорщик.

— Ну, чего ты стоишь? Был взрыв! — набросился на Кузьму творец блокбастеров.

Тот недоверчиво переспросил:

— Так разве это взрыв?!

— Действительно! Какой же это взрыв? Пшик! — заступился за своих старшина.

Режиссёр гаркнул и на него:

— Вы чего сюда прибежали?!

— Виноват! — на всякий случай извинился Шматко.

— Если б тут был настоящий взрыв, вас бы на фиг разорвало!! — продолжил Гарланов.

Шматко согласился:

— Да, Соколов, это точно!.

Режиссёр покосился на него, но больше замечаний делать не стал. Он снова повернулся к массовке:

— Хлопнул взрывпакет!. Потом, на озвучке, подложим взрыв снаряда, что непонятно?!

Рядовой Соколов виновато буркнул:

— Надо было сразу так и объяснить…

Кинозвёзды второй роты зашли на второй дубль.

Они пробрались сквозь дымовую завесу, мимо тех самых кустов.

Хлопнул взрывпакет.

Гунько и Соколов упали на землю, фактурно наползая на камеру.

Гунько радостно улыбнулся, надеясь попасть на экраны страны в крупном плане…

— Сто-о-оп!! — гневно заорал режиссёр.

Шматко удивился ему на ухо:

— А сейчас чё? Нормально ж упали!

Но на него не обратили внимания.

— Чего ты там улыбаешься?! Да, ты!. Война идёт! Что смешного?!

Мы не комедию снимаем! Пули свистят, люди гибнут!. — на повышенных тонах объяснил режиссёр для особо одарённого Гунько.

Шматко его целиком поддержал:

— Действительно, кто это скалится, когда ползёт на боевое задание?!

Гарланов устало посмотрел на него, осознавая, что игнорировать этого идиота в погонах не получится.

— Какое боевое задание?! Он — дезертир! Бежит за линию фронта! — вздохнул режиссёр и крикнул: — Готовим третий дубль! Массовка, куда вы ползли? Вам сказали на камеру ползти! Что вы влево смещаетесь?

— Так тут же грязь! — показал Кузьма.

Шматко присмотрелся:

— Действительно… Они испачкаются!

— То есть вы считаете, человек, спасая свою жизнь, думает — ползти ему по грязи или нет?! — язвительно спросил Гарланов.

— Я как старшина роты думаю, кто это потом стирать будет? — отбрил его Шматко.

Творец блокбастеров и потенциальный лауреат хоть каких-нибудь премий картинно всплеснул руками:

— Боже, как вы мне надоели!.

Третий дубль прошёл под его нескончаемые вопли:

— Ползём, ползём, ползём!. Давай, давай!. Не надо формализма в искусстве!

— Всё! — сказал оператор.

Режиссёр радостно подхватил:

— Отлично, снято!

Гунько и Соколов поднялись с земли. Они перепачкались в грязи по самые уши. Но формализма не допустили.

— Молодцы, ребята… Третий дубль — то что надо! — похвалил их Гарланов. — На сегодня всё!. завтра снимаем расстрел!.

Он бочком откатился к палаткам. Шматко недоумённо выкрикнул ему в спину:

— Серёга, я чё-то не понял… Это что, всё, что ли?!

— Да, всё! Все свободны!

— То есть извазюкал ребят… и свободны?! — уточнил старший прапорщик.

Режиссёр скрылся из вида.

— Деньги у администратора возьмёте! — донеслось последнее «прости» из мира кинематографа…

Шматко немного постоял в оцепенении. Потом вынес приговор важнейшему из искусств:

— Зашибись! Я всегда говорил: всё это кино — говно!

Сержант Прохоров, насвистывая, вошёл в бытовку. Он взял с гладильной доски утюг. Подошва утюга вызывающе желтела разводами ржавчины. Прохоров перестал свистеть. Он набрал воздуха в лёгкие и гаркнул:

— ХОДОКОВ!!

Дневальный по роте тут же продублировал команду:

— Рядовой Ходоков! Срочно к сержанту Прохорову!

Раздался топот сапог. В бытовку вбежал «дух», с ходу прикладывая руку к виску.

— Товарищ сержант, рядовой Ходоков по вашему приказанию…

Прохоров не дал ему договорить. Он сунул под нос бойцу утюг:

— Что это?

Ходоков опустил руку и голову, изображая скорбь.

— Я спрашиваю, что это за хрень?! — зарычал Прохоров. — Я тебе вчера ещё сказал это почистить!

Ходоков еле слышно прошептал:

— У меня не было времени…

— ЧТО?! ЧЕГО у тебя не было, солдат?!

— Мне рядовой Евсеев приказал его форму постирать…

— Ну и как, постирал?. — выдержав паузу, спросил сержант.

Ходоков кивнул. Прохоров уточнил:

— А ты сказал рядовому Евсееву, что сержант Прохоров приказал тебе утюги почистить?

— Сказал…

— А он что тебе ответил?

— Что это его не… Ну, в общем, не волнует!

— И ты, конечно, решил постирать форму, потому что Прохоров тебя пальцем не тронет, а Евсеев пару фанер выпишет… Так?!

Ходоков молча кивнул. Сержант пробормотал:

— Ладно, свободен… Пока…

Рядового Евсеева он отыскал в учебном классе. Тот сидел на парте, листая газету. Прохоров плотно прикрыл за собой дверь. Евсеев удивлённо поднял голову.

— Слушай, старый… это ты припряг Ходокова форму стирать? — спокойно спросил сержант.

— Ну я, а что?.

— А он тебе разве не говорил, что я ему приказал утюги чистить?

— Ну, говорил…

— Так в чём дело?

Евсеев недоумённо поднял брови:

— Вот именно, а в чём дело?.

— Слушай, ты только мне дурака не включай, а?! — попросил его Прохоров. — Тебе что, других «духов» мало?

— Лучше всех форму мне стирает Ходоков…

— А я, значит, хрен с бугра! Он же тебе русским языком объяснил, что я ему приказал…

— И я ему ТОЖЕ приказал! — перебил сержанта Евсеев. — Думаешь, лычки нацепил — и всё?! Мы с тобой — с одного призыва…

— ДА?! А кренделей за них Я получаю, а не ты!.

— Смотри, чтоб ты только не умер! — Евсеев развернулся, направляясь к двери.

Прохоров с нажимом проговорил:

— Э, ты куда? Я ещё не закончил!

— А я закончил!.

Сержант повысил голос:

— Рядовой Евсеев, стоять!.

— «Духами» иди командуй! — процедил тот, хлопнув дверью…

Прохоров немного постоял, осмысливая произошедшее. Ни хрена хорошего в голову не лезло. Он сплюнул и пошёл в курилку. Там его и нашёл Фома.

Присмотревшись, младший сержант по-дружески ткнул его в бок:

— Ты чё мрачный такой?

— Да так… Евсей чё-то быкует…

— Да ну, не загоняйся! — успокоил его Фома. — Дембель на носу — у всех тараканы в голове шалят…

Неожиданно в курилке появился ржущий, как лошадь Будённого, рядовой Евсеев.

— Ой, не могу!. Вот это попандос!. — выдавил он.

Фома заинтересованно заглянул ему в глаза:

— Ты чё валяешься?

— Сигарету дай, — попросил Евсеев, подавляя очередной приступ хохота. — Короче, пристегнитесь!.

— Ну… не томи! — не выдержал Фома.

Евсеев со вкусом затянулся, выпустил дым и вывалил последнюю новость:

— Короче… У Кабанова в медпункте… Камень вышел!! — Его снова скрутило в приступе смеха.

Сержанты переглянулись.

Прохоров уточнил:

— Какой камень? Откуда вышел?.

— Откуда моча выходит — оттуда и вышел! — хохотнул Евсеев. — Ну, сечёте?. Жена ни при чём! Это камень был!

До Фомы дошло:

— Вот это всем залётам — залёт! Он же ей на «гражданку» такую маляву накатал!.

— Да-а… жалко бабу… такое и в кино не придумаешь! — кивнул Прохоров. — Камень! С ума сойти!.

В курилку заглянул ротный.

— Так, я не понял, что за консилиум?.

Сержанты снова переглянулись. Фома кашлянул и нерешительно доложил:

— Товарищ капитан, тут, в общем, такое дело… солдата спасать надо…

Через час «деды» снова собрались в курилке.

Новость дня перестала быть свежей. Но от этого не стала менее трагической.

— Да-а!. Положеньице у Кабанова… — посочувствовал младший сержант Фомин.

Прохоров покрутил головой:

— Расскажешь кому — не поверят!.

— А вон он идёт! — заметил рядовой Евсеев.

Он свистнул, окликая «духа»:

— Эй, Кабан!. Сюда заруливай!

Тот подошёл. Сержант Прохоров с любопытством посмотрел на его довольную физиономию.

— Ну как? — поинтересовался он.

— Тьфу-тьфу-тьфу!. Нормально вроде…

Прохоров протянул ему сигарету:

— На, дёрни!.

Кабанов затянулся и сказал:

— Если бы не ротный — даже не знаю, что бы делал… К Бородину в кабинет водил! Я прямо оттуда по межгороду… Десять минут разговаривал! Блин, как второй раз женился!

— Видишь, Кабан, такого ротного ещё поискать! — наставительно произнёс Прохоров.

Фома с облегчением хмыкнул:

— Кабан, второй раз женился — наливай!

Молодожён, снова ставший счастливым, замялся:

— Так, а где ж я?. У меня нету…

— Минералки, Кабанов! — расхохотался Фома. — «Чепок» открыт!

Пошли… Заодно ещё раз тебе почки промоем!

Обычно вечерняя поверка проходила скучно. После переклички сержант Прохоров зачитывал список нарядов, делал объявления и распускал роту, готовиться к отбою. Но не в этот раз.

— Значит, так… В наряд по роте заступают: дежурный — младший сержант Фомин… И дневальные — рядовой Ходоков и… — Прохоров выдержал паузу. — Рядовой Евсеев…

Евсеев, не задумываясь, сказал:

— Я не могу, у меня нога болит…

— Отболит! — отрезал сержант и скомандовал: — Разойдись!

Евсеев упрямо повторил:

— Я же сказал, я в наряд не пойду!.

Прохоров хмыкнул:

— Конечно, не пойдёшь… Побежишь!

Несмотря на команду, никто расходиться из строя не стал. «Духи» замерли, напряжённо следя за нарастающим конфликтом. Младший сержант Фомин попытался образумить приятелей:

— Э, мужики, вы чего?.

— Ничего. Просто кое-кто в последнее время стал зарываться! — объяснил ему Прохоров…

— Вот именно. Кое-кто в последнее время стал конкретно зарываться!. Дембелей в наряды ставить… — с нажимом присоединился Евсеев.

Сержант насупился:

— Я всё сказал. Если я тебе не командир, значит, ротный прикажет — и пойдёшь… — Он ещё раз скомандовал строю, разворачиваясь, чтобы выйти из казармы: — Разойдись, кому сказано!

— Давай, иди… целуй в попу своего ротного! — громко сказал ему в спину Евсеев…

Прохоров резко обернулся:

— Что ты вякнул?!

— Что слышал!

Сержант, не раздумывая, бросился на Евсеева, занося руку для удара. Тот поставил блок и вцепился в Прохорова. Завязалась возня. В общем крике и гаме никто не обратил внимания на горестный вопль Фомы:

— Э, вы чё? — крикнул младший сержант. — Совсем крыша поехала?!

Внезапно дневальный по роте рядовой Медведев во весь голос скомандовал:

— Рота-а! Смирно-о!

Личный состав замер. Только Прохоров и Евсеев продолжали возиться на полу. В казарму в портупее, с повязкой «ДЕЖУРНЫЙ ПО ЧАСТИ» на рукаве вошёл майор Колобков. Ему под ноги выкатился помятый и красный рядовой Евсеев. Замкомандира переступил через него, многообещающе интересуясь:

— Забавно!. И чем это вы тут занимаетесь?.

Сержант Прохоров, тяжело отдуваясь, ответил:

— Отрабатываем приёмы рукопашного боя, товарищ майор…

— А команда «смирно», стало быть, вас не касается?.

— Извините, товарищ майор, увлеклись…

— Да?. — Колобков снял фуражку, присев на табурет. — Ну, тогда продолжайте…

Евсеев растерянно посмотрел на сержанта.

— Продолжайте, продолжайте… — подбодрил Колобков.

Прохоров приказал:

— Рядовой Евсеев, ко мне!.

— Есть!. — выкрикнул тот, подходя к сержанту.

Личный состав расступился, охватывая их полукругом. Прохоров встал в стойку:

— Отрабатываем ещё раз… Удар ножом сверху. Бей!

Евсеев сымитировал удар. Сержант поставил блок. Они застыли.

— Левой рукой перехватываем локоть противника. Правая нога уходит за спину… — объяснил Прохоров. — Правая рука соединяется с левой и образует замок… Всем видно?. После этого бросаем!.

Он закончил движение, Евсеев свалился на пол. Колобков поднялся с табурета:

— Ну что ж… неплохо! Только у тебя, сержант, так всё красиво получилось, потому что Евсеев был расслаблен… А врага так не возьмёшь…

— У меня, товарищ майор, этот приём отработан до автоматизма, — возразил Прохоров.

— Да?. Ну, тогда давай попробуем… — предложил Колобков, расстёгивая ремень и снимая портупею. — Дневальный!

От тумбочки подбежал рядовой Медведев.

— Я, товарищ майор!.

Колобков на секунду замешкался, меряя солдата взглядом с ног до головы. Потом, ухмыляясь, протянул ему портупею с кобурой:

— Держи… дневальный. Посторожи… Как говорится, под охрану и оборону! Доверяю тебе боевое оружие. — Он расстегнул кобуру, демонстрируя рукоятку пистолета.

— Есть, под охрану и оборону! — козырнул Медведев…

Он вернулся к тумбочке дневального, выдвинул ящик, положил внутрь портупею с кобурой и встал на своё место.

Колобков неторопливо вышел на середину коридора, остановившись напротив сержанта Прохорова:

— Ну, Прохоров, давай… Я враг, у меня нож…

Тот смущённо буркнул:

— Товарищ майор, может, не надо?.

— Что, боишься?

— Я не за себя…

Из полукруга послышались смешки. Ухмылка на лице майора стала шире.

— Ты смотри, замполита пожалел! Этого жирного Колобка…

— Ну что вы, товарищ майор…

— Да ладно… Знаю я, как вы меня называете! — отмахнулся он. — Ну я бью, Прохоров…

Он ударил сверху. Сержант поставил блок, попытавшись провести приём. Но бросить Колобкова у него не получилось. При разнице в весовых категориях килограммов на тридцать — ничего удивительного.

Колобок засопел:

— Ну что, Прохоров? Это тебе не Евсеева валять… — он вывернулся и сам швырнул противника на пол.

Сержант перекатился на бок, сразу вскочив:

— Разрешите ещё раз, товарищ майор?.

— Давай…

Колобков снова размахнулся. Прохоров перехватил его руку, переходя на бросок. Туша майора подалась, почти отрываясь от пола…

Но в этот момент Колобков левой рукой вдруг врезал сержанту между ног. Тот скорчился, рухнув как подношенный.

— Товарищ майор… мы ж так не договаривались… — просипел он, преодолевая боль.

Колобков, как ни в чём не бывало, вытер пот:

— А ты что, с врагом тоже договариваться будешь? — Он обвёл взглядом притихших зрителей. — Ну, ещё желающие есть?!

В ответ не раздалось ни звука. Майор кивнул:

— Понятно… Занятия по рукопашному бою окончены. Где у вас тут умывальник?

Он ушёл умываться. Младший сержант Фомин скомандовал:

— Рота! Сорок пять секунд — отбой!

Личный состав брызнул к кроватям, на бегу обмениваясь впечатлениями. Прохоров кое-как доковылял до каптёрки, держась за отбитое место. Следом за ним туда зашёл рядовой Евсеев. Он немного потоптался на пороге. Потом спросил:

— Ну как, больно?.

— А тебя колышет?! Или ты врач?! — сквозь зубы выдавил сержант.

Евсеев виновато пробормотал:

— Слышь, Прохор… Ты это… извини меня… Чё-то под дембель реально крыша едет…

Прохоров промолчал, не реагируя на извинения.

— Ну прости, старый… Мой косяк… — искренне сказал Евсеев, делая шаг навстречу.

Сержант хмыкнул и незло бросил:

— Да пошёл ты!.

Евсеев радостно улыбнулся:

— Понял, пошёл… В ларёк! Тебе твои любимые, с орешками?.

Прохоров выдержал паузу и уточнил, окончательно оттаивая:

— И крем-соду!

— Сделаем! — просиял прощённый Евсеев. — Две крем-соды!

— И лёд у них попроси… — закряхтел сержант…

Отмыв не очень трудовой пот, майор Колобков выглянул из умывальника в коридор. Он вытер ладонью мокрое лицо.

И тут ему на глаза попался дневальный Медведев.

— Дневальный, ну-ка полотенце мне принеси! — приказал Колобок.

Мишка отрапортовал:

— Не могу, товарищ майор! Дневальный не имеет права отлучаться…

— А целоваться, значит, можешь?! — угрожающе прошипел майор. — Я что, мокрым должен ходить?! А ну бегом!

Медведев, поколебавшись доли секунды, скрылся в казарме.

Колобков остался в одиночестве. Его взгляд упал на тумбочку. В слегка приоткрытом языке виднелась портупея с кобурой…

Когда дневальный Медведев вернулся, майор заканчивал умывание. Он с наслаждением отряхнул капли воды с мокрой головы.

— Товарищ майор! Вот… — Мишка протянул ему полотенце.

— Тебя только за смертью… — начал Колобков, разворачивая вафельный свёрток. Размеры его не устроили. — Я просил полотенце, а не портянку!

Мишка спросил:

— Поменять?

— Да ладно, мы не брезгливые… — майор вытерся, выбросив полотенце в умывальник и скомандовал: — Неси портупею!

Пока дневальный бегал к тумбочке, Колобков успел расчесаться перед зеркалом. Медведев возвратился. Колобков взял портупею, надел, поправил кобуру… И внезапно застыл. Он медленно расстегнул кнопку. Лицо его вытянулось.

— Что за шутки, Медведев?! — прохрипел он.

— Какие шутки, товарищ майор?.

— Где оружие, рядовой?! — Колобков уставился на Мишку немигающим взглядом.

Тот растерялся от неожиданности:

— Как где?. Т-там… должно быть…

— Ты что, слепой? Кобура пустая! — майор отстегнул портупею и потряс перед его носом.

Что такое хищение боевого оружия, рядовой Медведев представлял отлично. Он прошептал, впадая в ступор:

— К-как пустая?.

Колобков приблизился вплотную и прошипел:

— Ты куда пистолет дел, Медведев?!

В коридоре послышались шаги. Из казармы появился младший сержант Фомин. Не обнаружив возле тумбочки дневального, он собрался возмущённо завопить. Но тут из умывальника высунулся майор Колобков. Он глянул на Фому испепеляющим взглядом и рявкнул:

— Сюда никого не впускать! — Он закрыл дверь, поворачиваясь к Медведеву. — Я повторяю свой вопрос: ты куда дел пистолет?!

— Я не брал…

— А кто брал, солдат?!

— Не знаю…

Колобков подошёл вплотную:

— Боевой пистолет… с обоймой патронов… Вся рота видела, как я тебе его отдавал!

— Товарищ майор, я не брал… — Мишка обхватил голову руками, не в силах поверить, что всё это действительно происходит наяву.

— Значит, что он, по-твоему, растворился? Или уполз?. Ты когда- нибудь видел у пистолетов крылья?! Видел, Медведев?!

— Никак нет…

— Значит, улететь он тоже не мог! Кто-нибудь посторонний подходил к тумбочке?

— Никак нет…

— А ты куда-нибудь отлучался? — строго спросил майор.

— Нет… только за полотенцем… когда вы послали…

— Надеюсь, ты не думаешь, что я сам у себя украл пистолет?! — Колобков прищурился.

— Что вы, товарищ майор…

И вдруг тот заорал прямо в лицо ошеломлённому солдату:

— ТОГДА КТО?! КТО, КРОМЕ ТЕБЯ, МОГ ЭТО СДЕЛАТЬ?!

От неожиданности у Мишки перехватило дыхание. Он отшатнулся, врезавшись спиной в стену, и прошептал:

— Я не брал… честное слово!.

Колобков саркастически расхохотался:

— Ты думаешь, военный прокурор поверит такому объяснению?! — Он внезапно прекратил смех, протягивая вперёд руку. — Ладно, Медведев… Верни пистолет, скажи, зачем он тебе понадобился, и мы это дело замнём…

И тогда у рядового Медведева сорвало тормоза. Он тоже завопил в полный голос:

— Я ЖЕ ВАМ ГОВОРЮ!. Я НЕ БРАЛ ЕГО!! Я ЕГО НЕ БРАЛ!!

— ПРЕКРАТИ ИСТЕРИКУ, СОЛДАТ!! — рявкнул Колобков.

На минуту в умывальнике стало тихо. После небольшой паузы майор веско произнёс:

— Это даже не дисбат, это тюрьма!. — он развернулся и направился к двери.

Мишка отчаянно выкрикнул ему в спину:

— Товарищ майор, что же мне делать?!

Колобков резко обернулся:

— Не знаю, солдат!. Не знаю, что тебе делать!. — Он стремительно подошёл вплотную, переходя на злобный шёпот. — Раньше нужно было думать!. А ведь я тебя предупреждал, Медведев! Через друзей твоих предупреждал… Достучаться до тебя пытался! Не смог… Потому что у тебя не служба в голове. У тебя башка другим забита! Устроил в части «Санта-Барбару»! Молокосос! Сосётесь на виду у всех!.

— Товарищ майор, — вскинулся было Мишка…

— ЧТО — ТОВАРИЩ МАЙОР?! — жёстко прервал его Колобков.

Они посмотрели друг другу прямо в глаза. Внезапно Мишка увидел во взгляде майора расчётливую, непрощающую ненависть. Он словно прочитал свой приговор. Ему вдруг стало кристально ясно, что о пощаде не может идти и речи. Михаил Медведев всё-таки был совсем мальчишкой. Он не умел ненавидеть. И до этих пор с настоящей ненавистью не сталкивался. Поэтому он оцепенел от накатившей безысходности. Мишка снова обхватил голову руками и застонал.

Майор попятился к выходу, не сводя с него глаз, словно упиваясь чужим отчаянием. Перед тем как выйти, он удовлетворённо процедил:

— Попал ты, Медведев… Ой, как попал…

 

Глава 7

Вызванный среди ночи из дома капитан Зубов тоже прекрасно представлял, чем чревато хищение боевого оружия. Он заперся с рядовым Медведевым в кабинете. Узнав обстоятельства происшествия, ротный в крайнем волнении прошёлся по кабинету. Мишка стоял, низко опустив голову. — …Семь лет! Семь лет, Медведев, ни одного нарекания! — Зубов ткнул в грамоты, развешенные на стенах. — Ты знаешь, что это такое? Это благодарности, Медведев!. Образцово-показательная рота!. ТЫ ХОТЬ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, ЧТО ТЕПЕРЬ БУДЕТ?!

— Товарищ капитан… я клянусь… — Мишка поднял глаза.

Но ротный заорал, не дослушав:

— НА ХРЕН МНЕ ТВОИ КЛЯТВЫ?! ГДЕ ПИСТОЛЕТ?!

— Товарищ капитан, ну вы же умный человек… ну подумайте… На «гражданке» такой пистолет стоит двести баксов… — Мишка говорил торопливо, боясь, что его опять перебьют. — Если б мне надо было, я б у отца взял деньги и купил… И знать бы никто не знал!. Ну зачем мне воровать пистолет у заместителя командира части, когда я стою на тумбочке, и на меня же подумают?! Ну где тут логика, товарищ капитан?. Разве здесь есть логика?!

Зубов от души врезал кулаком по столу:

— Нет! Нету здесь никакой логики, рядовой!. И пистолета тоже нету!!

На следующее утро ротный заявился сразу после подъёма. Он построил личный состав, не дав даже умыться. Рота суетливо выровняла шеренги, вытягиваясь по стойке смирно. Капитан Зубов прошёлся вдоль строя:

— Короче, бойцы, дело серьёзное… На сегодня все мероприятия до обеда отменяются! Сейчас выносим кровати из казармы, отодвигаем все тумбочки… И ищем!

— Товарищ капитан, а что ищем? — спросил кто-то из глубины строя.

Ротный рыкнул:

— Найдёте, узнаете!. Понятно?.

— Нет! — за всех ответил сержант Прохоров.

Но в данном случае мнение подчинённых капитана не интересовало. Он подвёл черту в прениях:

— Всё, что находите, приносите мне! Никому не показываете!.

Нашедшему — увольнение!. Все поняли?. — Зубов ещё раз сурово посмотрел на замершую роту, потом развернулся и скрылся в канцелярии.

Рядовой Евсеев иронично буркнул ему вслед:

— Мы обязательно что-нибудь найдём, товарищ капитан!.

Согласно полученному приказу в казарме началась возня. Народ, заинтригованный странной вводной, пустился в сводный поиск. Каждый мечтал об увольнении. Поэтому разрушение порядка пошло лавиной.

Кто-то тащил наружу кровати. Кто-то вываливал содержимое тумбочек.

Предложение оторвать с пола линолеум сержанты нерешительно отклонили… Пока…

Рядовой Гунько, не очень проснувшись с утра, немного постоял в недоумении. Вид рыщущих по расположению товарищей поверг его в изумление.

— Пацаны, а чё ищем-то?! — растерянно спросил он.

— Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что! — объяснили ему алгоритм действий.

Гунько понимающе кивнул и подключился к общей суете, с ходу обнаружив у себя в кармане початую пачку сигарет.

Кузьма Иванович Соколов присмотрелся к стремительно разрастающемуся бардаку, философски констатировав:

— Я, конечно, слышал, что в армии квадратное надо носить, а круглое — катать… Но чтобы вот так тупо что-то искать…

— А может, в курилке посмотреть?! — задумчиво произнёс Гунько, бочком выбираясь из густой атмосферы ажиотажа…

К полудню во второй роте были обнаружены: пропавший год назад степлер, шесть авторучек, пара гантелей и сильно побитая молью шинель сорок восьмого размера.

Ни одна из находок ротного не удовлетворила. Рядовой Евсеев взмолился:

— А какое хоть оно?! Стеклянное или резиновое?.

Зубов приподнялся из-за стола:

— Железное!. Вашу бабушку!.

Самая интересная находка случилась по вине некстати проснувшегося рядового Гунько. После курилки он решил посетить туалет. Застегнув штаны, Гунько дёрнул за верёвочку. Никакая дверка не открылась.

Но послышавшееся урчание показалось ему подозрительным. Он недоверчиво вслушался в странный звук. Затем протянул руки к сливному бачку, снял крышку и пошарил рукой внутри.

Секунду спустя из бачка была изъята резиновая грелка, наполненная жидкостью.

— О-па!. — удивился Гуня, чувствуя приближение халявного увольнения.

Он быстро выбежал из туалета. Так же быстро в канцелярию к ротному прибежали сержанты. Капитан Зубов поднялся над грудой найденного за день хлама, впадая в ярость:

— Вы что… совсем офонарели?! Чья грелка?!

— Моя… — героически закрыл собой амбразуру Фома.

Ротный открутил крышку, понюхал и наморщил нос:

— Откуда в ней водка?!

— Товарищ капитан… Это мы на дембель припрятали! — признался Прохоров.

Зубов взорвался:

— Мозги свои вы припрятали!! Вы у меня на этот дембель в последнюю партию пойдёте!! 31 декабря!! Когда куранты бить начнут!.

Будете в чистом поле и дембель, и Новый год сразу отмечать!.

— Товарищ капитан… — офонарел от такого поворота Фома.

— Образцовая рота, мать вашу! — не дал ему шанса на оправдание ротный. — Может, вы ещё и бабу где-нибудь припрятали?. На дембель…

Грелку я конфискую, а с вами ещё подумаю, что делать! Всё! Стройте роту в столовую!

Сержант Прохоров замялся:

— Так мы это… нашли хоть, что искали?

— Не ваше дело! — зло отрезал Зубов…

Рядовой Гунько вышел из расположения роты. На крыльце его уже ждали. Сержант Прохоров прихватил «духа» за ремень:

— Ну что, Шерлок Холмс?! Пуаро, мать твою! Тебе искать было негде? Какого хрена ты в бачок полез?

— Просто он это… Плохо смывал… — пролепетал Гунько.

В разговор вмешался Фома:

— А ты хоть заглянул в эту грелку?! Понюхал, что там было?

— Нет… А что?

— Там водка была, Гунько! Полтора литра! — доходчиво объяснил Прохоров. — Чем ты нас теперь на дембель провожать будешь?. Водой из бачка?!

Гунько попятился:

— Товарищ сержант… я же не знал…

— Тебе, я смотрю, нравится… по бачкам лазить! — рыкнул тот.

— Я верну… Я всё верну…

Фома с любопытством посмотрел на «духа»:

— Как?

— Мне посылка вот-вот придёт… У меня день рождения скоро…

Там будет! Там сто процентов будет!

— Ста процентов не бывает, Гунько! — со знанием дела изрёк Фома. — Максимум девяносто шесть!. И то — если медицинский!

Сержанты хохотнули.

Прохоров отпустил ремень провинившегося «духа»:

— Короче, солдат… У тебя теперь не только перед Родиной долг есть!.

Отправив личный состав на обед, капитан Зубов направился в штаб. Колобков встретил мрачного, как туча, капитана вопросом:

— Ну что?

— Товарищ майор, в расположении роты пистолет не обнаружен! — вздохнул ротный.

Колобков ухмыльнулся:

— Ещё бы… Хитрый парень, заранее всё продумал!

— Товарищ майор, а может, всё-таки не он? Что-то тут не сходится…

— Когда у нас с тобой погоны полетят, капитан, сразу всё сойдётся! — резко оборвал его Колобков. — И погоны — это в лучшем случае!. Это нам ещё повезло, что командир части в отъезде… И пока я за него, у нас есть неделя! Расследование проводим тихо, без шума…

— Значит, пока наверх докладывать не будем?.

— Не будем… Пока… С Медведева — глаз не спускать!

Зубов немного помолчал и поинтересовался:

— Товарищ майор, а как же вы… без табельного?.

— А вот это, капитан, не твоя головная боль… — произнёс Колобков.

Рядовой Медведев дожидался командира роты в канцелярии. При виде Зубова он вскочил:

— Ну что, товарищ капитан?

— Ничего хорошего, — ротный снял фуражку. — Заварил ты кашу, Медведев…

— Товарищ капитан, ну гадом буду…

— Заткнись!. — устало рыкнул ротный. — В общем, так: пока ведётся расследование, из нарядов не вылезаешь… из казармы не выходишь.

Ясно?

— Так точно, товарищ капитан!. А как же в столовую?.

Зубов секунду подумал:

— Сухпай жрать будешь!. — он перешёл на доверительный тон. — И заруби себе на носу, Медведев… Расследование пока ведётся неформально… Знают об этом три человека: я, ты и майор Колобков.

Если информация просочится, тебе уже никто не поможет… Надеюсь, это понятно?.

— Понятно, товарищ капитан… Я уверен, пистолет найдётся…

— Твои б слова да богу в уши… — вздохнул ротный.

Дальнейший поиск табельного офицерского оружия проходил методом опроса.

Зубов по очереди вызвал к себе всех и каждого.

В результате выяснилось, что пистолет был. Это — раз. Пистолета не стало. Это — два. Ну, и в-третьих, никто из посторонних в расположении не появлялся. А, следовательно, украсть проклятый пистолет не мог…

Пережив допрос с пристрастием, ротные «деды» засели в учебном классе. Они развалились на стульях с грусть-тоскою на лицах.

Рядовой Евсеев пробурчал:

— Так я и не понял, чего мы тут всю казарму перепахали?

— А ты не вникай! — посоветовал Фома. — Дело ясное, что дело тёмное!

— Да-а… Без ста грамм не разберёшься! — поддержал его Прохоров.

Речь о ста граммах зашла не в первый раз. Дембель близился неотвратно. И грядущий банкет должен был стать одним из лучших событий за два года. Младший сержант Фомин печально хмыкнул:

— А где теперь возьмешь?! Тут как в гестапо — обыск на обыске. Ни пронести, ни спрятать.

И в этот момент в класс ввалился счастливый Гунько с посылкой наперевес. Он поставил её на стол с видом триумфатора:

— Вот… как и обещал!

Грустные «дедушки» моментально оживились Евсеев подъехал, не вставая со стула, поближе к ящику. Он вывалил на стол конверт, колечко сырокопчёной колбасы, печенье, конфеты и шесть здоровых апельсинов. Фома с Прохоровым заглянули в посылку. Больше внутри ничего не было.

— И где?! — трагически провозгласил Фома.

Рядовой Гунько, не веря своим глазам, залез в посылку с головой:

— Не может быть! Может, на почте вскрыли?.

Сержант Прохоров бережно сложил продукты обратно в ящик. Он сунул его в руки Гунько:

— Ага, на почте… Держи, родной! Будешь её сегодня на время жрать! — Дверь учебного класса распахнулась, и в неё спиной вылетел коварный обманщик обиженных «дедушек».

Фома горестно вздохнул:

— Блин, понадеялись!.

— Что-то мне Гунько в последнее время перестаёт нравиться… — протянул Евсеев.

Дверь опять открылась. На пороге нарисовался неуёмный «дух».

— Вот, смотрите! — он потряс письмом.

Прохоров отобрал листок, зачитав вслух концовку:

— Постскриптум… То, что ты ищешь, — в апельсинах!!

Три пары глаз с недоверием уставились на цитрусы. Фома взял один в руки, надорвал кожуру и принюхался. На его физиономии появилась блаженная ухмылка:

— Кажись, оно!.

— Гунько, я в тебя верил! — проникновенно выдохнул Евсеев.

Сержант Прохоров кивнул на выход:

— Свободен!.

Гунько испарился, как положено «духу». Фома принялся чистить апельсин. Зрители завороженно замерли. Из-под корки брызнул сок.

— Аккуратнее… Течёт же! — вскрикнул Прохоров.

Каждый получил по пробной дольке. Заложив их в рот, «деды» немного пожевали, кривясь с непривычки. Сержант первым подвёл итог дегустации:

— Ого! Апельсины «пшеничные»!

Экзотический фрукт хорошо пошёл под копчёную колбасу. Через час на душе стало светлее. А на столе грязнее. Как обычно и бывает на скромных мужских посиделках. Товарищ младший сержант блаженно откинулся на спинку стула:

— Впервые в жизни апельсины с колбасой ем!

— Апельсины ты пьёшь! А колбасой — закусываешь! — пояснил ему Прохоров.

Евсеев посмотрел на оставшиеся алкогольные фрукты:

— Ну что… может, ещё почистим?!

— Хватит… Это на дембель! — с большим сожалением покачал головой сержант.

— На дембель — пять апельсинов? — патетически вопросил Евсеев.

Прохоров растолковал:

— Сухачёв придёт, пацаны из пятой роты…

— Так этого тем более не хватит! — вмешался Фома.

Рационализаторская мысль рядового Российской армии преодолела звуковые барьеры и понеслась к облакам. Евсеев почувствовал головокружение от собственной гениальности, поспешно вернувшись в коллектив:

— Слушайте… Можно же самим в городе закачать! Фрукты — на базаре… Шприцы в аптеке!.

Коллектив оценил бесценную идею. Фома хлопнул его по плечу:

— Евсей, ты — голова! И чё тебе сержанта не дали?!

— Чистые погоны — чистая совесть! — гордо отмахнулся гений.

Прохоров деловито икнул:

— Ик! Ладно… Когда у тебя увольнение?

— Завтра!

Сержант достал деньги:

— Отлично! Здесь на три флакона! Не подкачаешь?.

— Закачаю! — со всей ответственностью пообещал Евсеев…

Старший прапорщик Шматко лежал в кровати. На его груди покоилась голова девушки Маши. А в груди старшины разливалось блаженство.

— Может, поспим немного? — предложила она. — Через два часа вставать…

— Машенька, когда рядом такая женщина, как ты, я могу вообще не спать… А продолжать работать, работать, работать… Как зайчик с батарейкой…

— Как кролик… — хихикнула девушка.

Она встала, накинула халат и отдёрнула шторы. Олег Николаевич невольно залюбовался её силуэтом на фоне окна. Почувствовав его взгляд, она обернулась:

— Что смотришь?

— Ну-ка пройдись… — хрипло попросил он.

Девушка пересекла комнату, по дороге игриво обнажив плечо…

— Фотомодель! — зарычал Шматко. — Жаль, фотоаппарата нет…

Слушай, а давай в следующий раз в постели сфотографируемся?!

— Извращенец! — томно простонала она.

— А что здесь такого?. Главное, чтобы обоим нравилось…

— Значит, тебе хочется увидеть меня на фотографии без ничего? — многообещающе спросила Маша.

— Очень!.

— Секунду! — она открыла шкаф, достала оттуда альбом и положила ему на грудь. — Смотри!

Он впал в ступор:

— Как?. Ты… Когда это?.

— Смотри, смотри! Первая и вторая страница…

Старший прапорщик открыл альбом и расплылся в улыбке. На фотографиях обнажённая Маша в возрасте пяти-шести месяцев действительно смотрелась неплохо.

— Нравится? — она легла рядом.

— Смешная… — он перелистал несколько страниц.

— Это я Снежинка в саду на утреннике… Это в школе, на химии…

Это выпускной… Это я в начале трудовой деятельности… Подключилась к строительству светлого будущего… — комментировала она снимки.

На фотографии, где её запечатлели в обнимку с каким-то парнем, Шматко остановился:

— А это кто?

— Так… Никто… — Маша стушевалась.

— Подожди, подожди… Кто это тут тебя лапает? — возмутился он.

— Я же говорю… Никто… Один знакомый…

Олег Николаевич надул губы, изображая Отелло:

— Что за знакомый?!

— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали! — ответила она.

— Фамилия знакомого? Имя? Где живёт?.

Маша отобрала у него альбом и с головой накрыла обоих одеялом:

— Олежка, прекрати, я прошу!.

Под одеялом началась возня, переходящая в… Ну в то, во что обычно переходит возня под одеялом…

Впереди у них было целое воскресенье. Поэтому встали они поздно. Давно планируемый поход в кафе состоялся ближе к вечеру.

Олег Николаевич мороженое есть не стал, хитро ограничившись соком.

А Маша всё-таки взяла себе крем-брюле. Как это с ними часто бывало, они смеялись, рассказывая анекдоты. В этой области искусства Шматко чувствовал себя на высоте: — …А он ей и говорит: «А давайте в карты сыграем, на раздевание!» А она: «Вы, товарищ майор, хотите посмотреть или похвастаться?» — выдал он очередной шедевр.

Маша заливисто рассмеялась. Неожиданно из-за её спины вынырнул парень в потрёпанном джинсовом костюме. Он бросил на неё взгляд и вдруг развязно завопил на всё кафе:

— Какие люди в Голливуде!. Машуня, ты ли это?!

Вздрогнув от неожиданности, она повернулась.

— Виктор?!

— Вот уж не ожидал увидеть!. — захохотал тот, подсаживаясь. — Да ты, я смотрю, не рада встрече!.

— Ты здесь?. Ты же… — пробормотала она.

— На пару дней проездом… Из Петербурга в Москву! Служба государева!. — подмигнул он и соизволил обратить внимание на старшего прапорщика. — А это кто, твой дядя?.

— Нет… Олег… Николаевич… Олег, это Виктор… — поникшим голосом произнесла Маша.

Шматко нехотя протянул руку, но жизнерадостный старый знакомый издевательски козырнул:

— Привет солдатам Отчизны!

— Олег Николаевич не солдат… он старший прапорщик…

— Сам вижу, что не генерал! — Виктор снова повернулся к Маше, всем своим видом игнорируя её кавалера. — Ну что? Надо бы — за встречу?! Я сейчас!.

Он вернулся быстро. Со стаканом водки и двумя бокалами шампанского. Сунув один бокал Маше, Виктор поставил стакан перед Шматко:

— Тебе, старик, взял водки… А то военному шампанское, что носорогу — мухобойка, да?!

— Я не пью… — ответил то.

Но Виктор не смутился:

— А по виду и не скажешь!. Да ладно, брось… В хорошей компании можно и позволить! — он панибратски хлопнул Олега Николаевича по плечу, поднимая бокал. — Ну, за знакомство!. А мы с Машкой знакомы уже… Сколько мы с тобой знакомы?

— Не помню… — с каменным лицом сказала она.

— Лет десять… Есть чего вспомнить… А, Машка?! Есть чего вспомнить?! Ну, будем!.

Чокнувшись с обоими, он залпом выпил. Потом поставил бокал.

И вдруг заметил, что старший прапорщик даже не притронулся к водке.

— Что, не любишь гражданских? Зря… А вот мы вас уважаем!

Особенно прапорщиков. Герои лучших анекдотов! Почему прапорщики огурцы не любят? Голова в банку не пролазит… Классика!.

— А знаешь, почему у некоторых гражданских шея красная?. — негромко спросил его Шматко.

— Почему?.

— Потому что у некоторых — пролазит!.

Виктор немного помолчал, потом захохотал:

— А дядя у тебя, Машка, ничего… с юмором… Слышь, Олег…

— Николаевич!. — с нажимом поправил его Шматко.

— Николаевич… — легко согласился Виктор. — А можно интимный вопрос?. Пардон! В армии же надо говорить «разрешите»?. Можно только Машку за ляжку… — он по-хозяйски хлопнул ладонью Машу по ноге, заодно ущипнув. — О!. А ляжки у тебя всё такие же… Крепенькие!

— Витя, не надо! — прошептала она.

Шматко встал из-за стола:

— Слышишь… гражданский! Прогуляться не хочешь?

— Куда?

— Покурить… Проводи? А то я один боюсь…

Виктор хохотнул:

— Так ты куришь?! Ну вот, а говорил — не пьёшь…

Они зашли в туалет. Олег Николаевич неторопливо расстегнул китель. Виктор ухмыльнулся:

— Ну? Чё ты хотел?.

— Слушай, ты кто такой?! Ты откуда вылез?! Чего тебе от неё надо?! — выпалил Шматко.

— Мне?. — демонстративно удивился Виктор. — Да мне ни хрена не надо! Это она за мной три года бегала… как собачонка! А у тебя что?

Планы на неё? Скажу честно, не светит тебе, дядя… Староват ты уже для этого амплуа!

— А ты знаешь, какая отдача у гранатомёта? — угрожающе спросил Шматко.

Виктор опять ухмыльнулся:

— О-о-о!. Не туда тебя, старик понесло… Хочу сразу предупредить: восемь лет в боксе, КМС!

— А-а… ну тогда извини…

Олег Николаевич резко, без замаха всадил кулак в челюсть невежливому молодому человеку. Тот с грохотом врезался в дверь ближайшей кабинки и рухнул без сознания возле унитаза. Старший прапорщик потряс ушибленной рукой и запоздало похвастался спортивными успехами:

— Первый юношеский, бадминтон!

Он вернулся в зал. Маша по-прежнему сидела за столиком, нервно теребя сумочку.

— А где Виктор? — спросила она.

— Докуривает… А что, соскучилась?

— Олежка, он мне никто! Честное слово!

— Я вообще-то за фуражкой… — без выражения сказал он.

— Олежка, не уходи… — попросила девушка.

Но остановить его не смогла.

— На службу пора… — твёрдо сказал старший прапорщик Шматко. — Как говорится, можешь не провожать…

На резкий разрыв отношений мужчины и женщины реагируют по-разному. Женщины обычно жалуются. Либо маме, либо подруге.

Маша в этих целях использовала родственный вариант. Анжела Олеговна, выслушав её версию событий, утешила, как могла:

— А я тебе ещё тогда говорила! Сволочь твой Виктор!

— Он не мой…

— Тогда он твой был… Забыла? Люблю… Люблю… Бегала, как на привязи!

Маша всхлипнула:

— Мама, опять ты начинаешь!

Мама усилием воли перевела разговор:

— Съешь хоть что-нибудь…

— Не хочу… Может, в часть к нему съездить?

— Бегать за мужиком? Даже и не думай! Хватит… — Анжела Олеговна решительно взмахнула рукой. — За Витенькой своим набегалась! До сих пор кровь портит!

— Олег другой…

— Неважно! Я за мужиками никогда не бегала! И тебе не дам! — заявила мама.

Маша вскочила:

— Вот потому и живёшь одна! — выпалила она и в слезах выбежала…

Мужчины, в отличие от женщин, получив облом на личном фронте, пьют. Так сказать, заливают горе… А уже потом — жалуются.

Старший прапорщик Шматко выбрал помощь друга. Он принял очередную порцию лечебной жидкости, шумно выдохнул и поставил кружку на стол.

— Она говорит, между ними ничего нет… Но он же ей ногу щупал… выше колена! А она не отодвинулась… Даже не пошевелилась… Как это понимать? — излил душу Олег Николаевич.

Завскладом пригубил немного, закусив салом:

— Не знаю… Со мной такого не было. Мою никто за ногу не хватал… Не нашлось дурака такого! Ты ж мою видел? Если что… она сразу по морде!. Ты хоть по морде этому дал?

— Дал…

— Правильно!

Шматко грустно заглянул в пустую кружку:

— Да не в нём дело… Она что себе думает? Может, зайти, поговорить?

— Точно! Зайди, поговори.

— А если я зайду, а этот у неё?!

— Да-а, лучше не ходить…

— Данилыч, что ты как попугай?! Посоветовал бы чего! — разозлился Шматко.

Завскладом пожал плечами:

— Чего посоветовал? Я ж говорю, со мной такого не было!

Старший сержант медицинской службы Ирина Пылеева вошла в расположение второй роты. Дневальный крикнул:

— Дежурный по роте, на выход!

В коридоре появился сержант Прохоров с повязкой дежурного на рукаве.

— О-о, Ирка! Какими ветрами?!

— Слушай, куда Медведев пропал?. В столовой его нет, с ротой он не ходит… — напрямик спросила она.

Сержант сделал вид, что ничего необычного не происходит:

— Ну, правильно, он в наряде…

— Да? Уже третий день подряд?.

Прохоров ухмыльнулся:

— В войсках такое случается, сама знаешь…

— Могу я его увидеть?.

— Нет…

— Почему?

— Он занят…

Ирина разозлилась:

— Слушай, Прохоров, не смеши меня! — Она попыталась его обойти, но тот преградил ей путь.

— Нельзя!.

— Я что, не могу поговорить с рядовым Медведевым?

— Ты — не можешь!

— Это ещё почему?! — удивилась Ирина.

— Приказ Колобкова!

— Какой ещё приказ?!

— Не знаю! Сказали тебя в роту не пускать! Андестенд?.

Она пристально посмотрела на сержанта:

— Ну ладно, Прохоров… Придёшь ты ещё ко мне в санчасть со своим гастритом!. — Медсестра развернулась и пошла к выходу.

Сержант догнал её у самых дверей.

— Ирка… честное слово, я сам ни черта не знаю… Тут какая-то хрень творится! Зубов всех вызывал, расспрашивал обо всём и ни о чём… Медведева в наряды закрыли… Вообще из роты не выходит — сухпай жрёт… Ротный молчит… Тут явно какой-то замут с Колобковым… гадом буду! — косясь на дневального, быстро проговорил он.

Ирина выслушала его и кивнула, стремительно выбегая:

— Спасибо тебе…

В кабинет Колобкова она ворвалась без стука. За ней, пытаясь остановить, заскочил Звягин.

— Товарищ майор, мы что, служим в концентрационном лагере?! — тяжело дыша, спросила медсестра.

— Звягин, сделай-ка нам два чая… — спокойно приказал майор.

Писарь послушно испарился. Девушка выпалила:

— Что происходит?! Почему я, медработник части, не могу видеться с рядовыми?!

Колобков с улыбочкой поднялся с места:

— Ирина Дмитриевна, да вы присаживайтесь…

— Спасибо, я ненадолго!

— Да нет уж… разговор получится длинным, — он настойчиво подвинул ей стул и чуть ли не силой заставил присесть. — Ну, во-первых, не с рядовыми, а с рядовым… А во-вторых, с военным преступником…

— Что?! Как это понимать?

— Вот видите, Ирочка, вы ничего не знаете! — с нажимом произнёс майор. — А всё туда же, с копьём на танки!.

Она немного побледнела:

— Товарищ майор, что сделал рядовой Медведев?.

Колобков ухмыльнулся:

— Во-от!. Это уже вопрос по существу! Рядовой Медведев, Ирина Дмитриевна, украл боевое оружие… Офицерский пистолет!

— К-как?.

— Вот так! С обоймой патронов… И никого возле тумбочки не было, только Медведев!

— Не верю! Не мог он этого сделать! — запальчиво воскликнула она.

Колобков прошёлся по кабинету.

— Ирина Дмитриевна, когда я служил в Забайкальском военном округе, у меня ефрейтор один был… Чемпион части по боксу, красавец…

Боевые листки рисовал, как Репин… бабы от него в обморок падали.

Письма пачками приходили… Кличка у него ещё была — Оскар… Ну, боксёр такой есть — Оскар де ла Хойя, знаете?

— Товарищ майор, зачем вы мне всё это рассказываете?

— А затем, что этот Оскар часового, как барана, зарезал! А нож окровавленный другу подсунул… — Он наклонился к Ирине. — Вы давно знаете своего Медведева?. Вы знаете, кем он был на «гражданке»?! Его друзей, его привычки?. Какого чёрта он попёрся в армию с таким папой, а?!

— Мне достаточно того, что я о нём знаю…

— Да?. Тогда расскажите мне, за что его выгнали из института?!

— Из какого института?.

Колобков изобразил разочарование:

— А-а!. Так он даже это не счёл нужным вам рассказать! — Достав из стола папку, он развязал тесёмки и положил перед ней лист бумаги.

Ирина растерянно взяла его в руки:

— Что это?

— Официальный запрос!. Студент первого курса Медведев…

Отчислен за употребление наркотических средств… Ректор Корытин…

Подпись и печать!

Колобков бережно двумя пальчиками забрал у потрясённой девушки документ.

— А вы говорите — не мог… Может, он специально в армию пошёл, чтобы оружие украсть, а?!

В дверь постучали. Вошёл Звягин с чаем. Майор весело подвёл итог беседы:

— Ну что ж, Ирина Дмитриевна! Если у нас с медикаментами всё в порядке, значит, и солдаты у нас будут здоровы!. Согласны?! — Он взял чай, отхлебнул и скривился. — Звягин, мать твою! Ты сколько сахара сюда вбухал?!

Рядовой Медведев в поте лица драил умывальник. Его руки по локоть покрывал толстый слой грязи. Внезапно дверь открылась, и вошёл сержант Прохоров.

— В туалете никого нет? — негромко спросил он.

Мишка покачал головой. Прохоров посмотрел куда-то себе за спину:

— Давай! У вас ровно пять минут. Иначе — мне «кирдык»!

Он исчез. В умывальник вошла медицинская сестра части. Мишка сделал шаг навстречу, собираясь её обнять. И остановился, немного растерянно глядя на свои испачканные руки.

— Ирка!. — удивлённо и радостно прошептал он.

— Ну, привет!. — сказала она.

— Ирка, как я соскучился!. — он всё же полез целоваться.

— Ты плохо слышал?. У нас пять минут! Рассказывай… — строго произнесла она, отстраняясь.

Изложение всей истории в исполнении рядового Медведева заняло три минуты: — …Он расстёгивает кобуру, а пистолета нет! Но я не брал, ты должна мне поверить… — закончил Мишка, переводя дух.

Ирина в задумчивости присела на подоконник:

— Прежде чем тебе поверить, я хочу услышать ответ на один вопрос. За что тебя выгнали из института?!

— Оба-на… — ошарашенно протянул Мишка. — А это здесь при чём?.

— Мне повторить вопрос?.

— Ну-у… поцапался с деканом! Причём конкретно… Он предложил мне самому уйти, а я сказал — ни фига!. — невнятно пробубнил он.

Ирина покачала головой:

— Ты мне лучше про наркотики расскажи…

Мишка замер. Потом тихо заговорил:

— Блин!. Не хотел я…В общем, залетели у нас два чувака с курса…

На дискотеке пыхнули разок, а я просто рядом был… Ну, и нас всех вместе — одним приказом!. Я даже отца не посвящал… А ты-то как узнала?.

— Почему ты мне раньше об этом ничего не рассказывал?.

— Не знаю… Просто мы никогда не говорили об этом… Повода не было!

Ирина пристально посмотрела ему в глаза. Мишка прошептал:

— Ну что ты так смотришь?! Ирка, почему ты так смотришь на меня?. Ты мне не веришь?.

Она промолчала. И тогда он выплеснул всё накопившееся отчаяние в сдавленном крике:

— Ну да! Твой Медведев — наркоман! На! Смотри! — Мишка хлопнул себя по венам и задрал куртку. — Видишь, пистолеты кругом торчат?! Вот этот — Колобкова! Вот этот — я у ротного украл! — Он схватил швабру. — А вот это — пулемёт командира части! Видишь, вооружён и очень опасен!

В дверь просунулась голова Прохорова:

— Эй, вы чё разорались?! Ирка, всё, время!. Иначе мне башку оторвут!

Майора Колобкова она догнала у КПП. Он неторопливо шагал по направлению к штабу. Старший сержант Пылеева тихо произнесла ему в спину:

— Товариц майор, а всей правды-то вы мне не сказали!

— Это вы о чём? — удивился он.

— Пистолет-то Медведеву вы сами отдали!.

Колобков остановился:

— Ну, во-первых, не отдал, а передал на хранение! А во-вторых, кто вам это сказал?.

— Неважно… Виктор Романович, я в армию, между прочим, тоже не вчера пришла! И прекрасно знаю, что офицер в наряде не имеет права передавать кому бы то ни было своё табельное оружие…

Колобков выдержал паузу. Потом вдруг засмеялся, имитируя аплодисменты.

— Браво!. Обожаю медработников, знающих устав!. А вы не допускаете мысль, товарищ старший сержант, что я это сделал специально?.

Медсестра резко подняла голову. Майор кивнул:

— Да-да, специально! Передал пистолет рядовому Медведеву, чтобы проверить его… На вшивость, так сказать! Я давно на него глаз положил. А он взял и украл! Пистолет Макарова за номером 5148… С обоймой патронов!. Это вам не мешок крупы!. И потом, даже если я не прав… Как вы думаете, что будет мне за этот маленький эксперимент? И что будет ему за кражу боевого оружия?! Мне МАКСИМУМ — выговор. А ему 5 лет тюрьмы — МИНИМУМ!!

Ирина покачнулась, наконец осознав, что грозит рядовому Медведеву. В её глазах блеснули слёзы.

— Товарищ майор, не губите парня… — умоляюще прошептала она.

— А ЧТО, ЧТО Я МОГУ СДЕЛАТЬ?! — процедил тот многозначительно. — Я всего лишь заместитель командира части по воспитательной работе, а не министр обороны!

Девушка не выдержала и заплакала. Колобков отвернулся.

— Товарищ майор… Виктор Романович… помогите, пожалуйста… — попросила она.

Он осторожно подвинулся ближе:

— Ирина Дмитриевна, вы сами можете ему помочь…

— К-как?. Я?! — она поспешно вытерла слёзы. — Господи, что я могу?. Что мне нужно делать?.

Колобков сказал:

— Прежде всего успокойтесь. Выслушайте и не принимайте скоропалительных решений. Предлагаю компромисс… Я не даю ход этому делу… хотя мне это будет и нелегко! Я фактически рискую погонами. А вы… выходите за меня замуж!.

Ирина резко вскинула голову:

— Ч-что?. Я за в-вас?. З-замуж?.

— А что? Я предлагаю вам не самый плохой вариант… Я что, прапорщик со склада?. Я, между прочим, без пяти минут командир части!. А там, глядишь, и в штаб округа переведут… карьера, жилплощадь… всё будет! А Медведев твой летит на «гражданку» сизым голубем, и у всех в этой жизни всё складывается хо-ро-шо!.

К ней вернулся дар речи:

— Какая же ты свинья, майор! — отрезала Ирина и торопливо побежала в сторону медпункта.

— Подумай… Подума-ай!. — крикнул вслед Колобков.

К воротам КПП подошёл рядовой Евсеев. Он возвращался из увольнения. Причём с очень не пустыми руками. Под мышками у него красовались два арбуза. И ещё один он тащил в руках. Тугая дверь КПП полностью не открывалась. Видимо, чтобы коварный враг не смог незаметно юркнуть на запретную территорию. Поэтому Евсееву пришлось протискиваться боком.

— Кондрат! Дверь открой! — попросил он.

Дежурный по КПП выглянул из своей комнаты. Заметив арбузы, он хохотнул:

— Ого! Евсей, а энурез не замучает?

— С энурезом в армию не берут!. — Евсеев с трудом пролез в дверной проём одним боком.

— Давай «духов» вызову… Или сам потащишь?! — продолжал веселиться дежурный.

— Ты дверь держи! — рыкнул Евсеев, пытаясь перехватить арбуз в руках.

И в этот момент один из арбузов выскользнул из-под мышки. Он рухнул на пол, разлетаясь на кусочки. По полу растёкся розовый сок.

Евсеев возмущённо заорал:

— Твою мать!. Я тебе говорил, дверь держи!! «Энурез, энурез»!

Айболит хренов!

Дежурный предупредил:

— Смотри-смотри! Сейчас ещё один навернётся!.

Евсеев перехватил арбузы, жалобно взвыв:

— Допёр же!. До самой части!. Ё-моё!! — Он с трудом успокоился, скрываясь за дверью. — Так! Ты ничего не видел! Я принёс два арбуза, лады?!

— Ладушки! — пожал плечами дежурный.

Он взял веник с совком и начал сметать ошмётки в кучу. На КПП зашёл старший прапорщик Шматко.

— Что за катастрофа?! Кто арбуз разбил?! — поинтересовался он.

— Я не видел, по телефону разговаривал! — дежурный пронёс совок с арбузными корками мимо старшего прапорщика.

Тот носом втянул в себя воздух:

— Стой! Тебе ничего не показалось?!

— В смысле?.

— Запах! Чувствуешь?.

— У меня нос заложен, товарищ прапорщик!

Шматко ещё раз принюхался и сделал вывод:

— Арбузы так не пахнут!.

— Нитраты, наверное!. Сейчас столько химии в этих фруктах! — беспечно махнул рукой дежурный.

— Нитраты, говоришь? Ну-ну… — Старший прапорщик вышел из КПП.

Дежурный немного постоял, глядя на совок. Потом решился попробовать корку. Его лицо мгновенно вытянулось от изумления…

Евсеев рысью пересёк Н-скую часть. Он пронёсся по дорожкам и влетел в расположение. Водрузив свою ношу на стол, он с облегчением выдохнул. Сержант Прохоров погладил один из арбузов:

— Мы ж договаривались на три!

— У хачика какого-то брал… А он как заломил!. — виновато промычал Евсеев.

Фома тоже приблизился к столу:

— Но бутылки-то три закачал?.

— Само собой! Короче, два по ноль семь!

— Может, попробуем? — младший сержант взял нож.

Прохоров предостерегающе поднял руку:

— Не трогай! Пусть постоят! Арбуз он… дозреть должен!

— А вдруг плохой?! Облажаемся перед пацанами! — возразил Фома. — Мы ж так… чуть-чуть… пару кусочков вырежем! А остальное — спрячем!

Прохоров призадумался и согласился:

— Ладно… Отрезай по маленькой!

Нож с хрустом вонзился в полосатый бок. На столе образовалась красноватая лужица. Евсеев засуетился:

— Тарелку… тарелку надо подставить!.

— Поздно, — Фома протянул всем по куску.

Они с интересом вдохнули на редкость экзотический аромат.

Затем продегустировали сам продукт. Сержанты переглянулись.

— Как-то слабовато! Ты точно три закачал? — подозрительно спросил Прохоров.

— Нет, одну возле штаба выпил! — возмущённо хмыкнул Евсеев.

И тут в бытовку вошёл старшина роты. «Деды» вскочили, демонстрируя верность уставу. Шматко втянул носом уже знакомый запах и без предисловий спросил:

— Что, окосели уже?

— О чём вы, товарищ старший прапорщик?! — почти искренне изумился Фома.

— Не надо думать, что вы умнее старшины! — зарычал тот. — Что в арбузах?!

Народ счёл за благо промолчать. Прапорщик понюхал корку:

— Водка, коньяк?! Ну?! Что?! Или, может, Зубова угостим?.

— Водка! — вздохнул Прохоров. — Это мы на дембель хотели…

— А в наряд не хотели?! Значит так, один я изымаю!. Хотя нет… оба! — он подхватил арбузы и направился к выходу.

— Ну, товарищ старший прапорщик… — взмолился Фома.

— И это я ещё добрый!! — грозно рыкнул Шматко.

Он хлопнул дверью. Сержанты покосились на Евсеева. Он развёл руками и успокоил коллектив:

— Фигня… У нас ещё апельсины остались!

Анжела Олеговна атаковала Н-скую часть. Дежурный по КПП держался вежливо. Хотя, судя по его лицу, ему хотелось отстреливаться до последнего патрона. Машина мама упрямо била в одну точку: — …Ну, я же вам повторяю, мне нужно увидеть Шматко… прапорщика…

— А я вам повторяю, что гражданским лицам вход на территорию части только по пропускам… — не сдавался дежурный.

— Ну так выпишите мне, пожалуйста…

— Пропуск выписывается в штабе… подписывается либо командиром части, либо начальником штаба, либо… — монотонно бубнил дежурный.

— Товарищ солдат, у вас есть любимая девушка? — вдруг сменила тактику Анжела Олеговна.

— А что?

— Представьте, что из-за каких то пропусков к вам в часть не пускают любимую девушку…

Дежурный немного охренел от неожиданности:

— Так вы что?. Это… любимая девушка?.

— Я мама… Мама любимой девушки!

— И что? — успокоился дежурный.

На КПП показался капитан Зубов. Дежурный отдал ему честь:

— Здравия желаю! Товарищ капитан, тут это… Гражданка… К вашему старшине… А его найти не могут… Так она просится в часть…

— Я по личному делу… Очень надо… Пожалуйста… товарищ командир части, вы мне пропуск выпишите… — обрадовалась Анжела Олеговна.

Зубов машинально поправил:

— Я командир роты…

— Тем более… Товарищ командир… Пожалуйста… очень надо!

Она настигла старшего прапорщика в каптёрке. Шматко мирно пересчитывал полотенца, бормоча под нос: — …Восемь, девять, десять…

Дверь в каптёрку распахнулась. На пороге появились Зубов и Машина мама.

— Николаич, тут к тебе гости… — смущённо кашлянул ротный.

— Здравствуйте, Олег Николаевич… — решительно сказала мама.

Старшина на секунду оторвался от дела. Увидев Анжелу Олеговну, он вернулся к полотенцам, игнорируя её присутствие.

— Десять… Нет, десять было… или не было?. Блин! Один, два, три…

Зубов ситуацию понял.

— Ну… не буду вам мешать… — пробормотал он и скрылся.

Мама вошла в каптёрку, как укротительница к тигру-идиоту.

Несмотря на робость, она решительно закрыла дверь.

— Кхм… Маша очень переживает… Места себе не находит… Не ест ничего! — произнесла она.

— Восемнадцать, девятнадцать, двадцать… — забормотал Шматко.

— Олег Николаевич… Она скучает! — выпалила Анжела Олеговна.

— По Виктору?. Двадцать четыре, двадцать пять…

— По вам… — Анжела Олеговна подошла вплотную. — Олег Николаевич… Любит она вас, как вы не можете понять!

Шматко запнулся:

— Двадцать… Двадцать… Блин! Опять сбился!

Он демонстративно приготовился пересчитывать заново, Мама выпалила, понизив голос:

— Олег Николаевич, у вас стаканы есть?! — она достала из сумочки бутылку коньяка.

— Уберите вашу бутылку! — тут же приказал Шматко.

Мама с отчаянием шепнула:

— Ах, да… Извините…

— У меня арбузы есть! — сообщил ей старший прапорщик, ныряя в шкаф…

Он очнулся утром. Со стоном повернувшись, Олег Николаевич открыл глаза. Прямо перед ним возникло лицо Маши. Девушка сидела у изголовья, нежно глядя на него. Заметив, что он пришёл в себя, она наклонилась и поцеловала его в щёку.

Шматко резко поднялся и сморщился, трогая висок.

— Маша? А как ты здесь? — ни черта не понимая, пробормотал он. — А как я здесь?.

— Вы с мамой вчера ночью… заявились…

— С какой мамой? Та-ак… Всё-таки она меня сюда притащила!.

— Нет, это ты её привёл…

Товарищ старший прапорщик снова сморщился, потом резко вскочил, начав торопливо одеваться. Маша взяла его за руку:

— Олежка, ты куда?

— На работу… — сухо бросил он.

— Ну, подожди… Выслушай меня!

— Зачем слушать?. Я всё видел… в кафе!

Она в отчаянии вскочила:

— Олежка, послушай… Это было давно… Мы действительно с ним встречались… три года… Сначала я его любила… А потом… потом боялась!

Шматко запрыгал с одной ногой в штанине, никак не попадая другой.

— Ага! Он оборотень… И по ночам превращался в козла!

— Он меня бил… — вдруг тихо произнесла она и, закрыв лицо руками, зарыдала.

Олег Николаевич перестал скакать, как одноногий кенгуру.

— Как бил?! — удивился он.

— Это страшный человек, — сквозь плач проговорила Маша. — Я его боюсь! Когда он ко мне прикасается, меня будто парализует… Я не могу пошевелиться…

Шматко обнял её за плечи и неожиданно даже для себя забормотал:

— Маленький мой… Что же ты мне сразу… ну, тихо, тихо… Ну?!

Перестань… Успокойся… Успокоилась?.

Плач стал затихать. Маша кивнула. Он повернул её к себе и сказал, глядя прямо в глаза:

— Девочка моя… С этой минуты тебя никто больше пальцем не тронет! Я всегда буду рядом. А пока я с тобой, никто… ни один подонок…

Поняла?.

Маша снова кивнула, отворачивая лицо в сторону. Олег Николаевич взял его в ладони, возвращая в прежнее положение:

— Нет, ты громко скажи… Поняла?!

— Поняла! — повторила она, отворачиваясь.

— А почему отворачиваешься?.

— У тебя перегар… жуткий! — внезапно улыбнулась она сквозь слёзы…

Майор Колобков мыл сковородку. Потому что прошлые двадцать четыре яичницы оставили на ней толстый слой пригоревшего жира.

Теперь, чтобы без особого дыма зажарить двадцать пятую, приходилось уродоваться у раковины с мочалкой.

В своей привычной среде обитания майор не пижонил. Древние спортивные штаны с обвислыми коленями и старая майка без напряга гармонировали с «пивным» брюхом.

На заключительном этапе борьбы со сковородой покой холостяцкой хаты нарушил звонок. Колобков закрутил кран, направляясь в прихожую вместе со сковородкой. Он открыл дверь и остолбенел.

На пороге, прислонившись к косяку, стояла медсестра Пылеева.

— Ирина Дмитриевна?. — растерянно выдавил из себя майор.

Она без приглашения прошла внутрь.

— Кхм… проходите… да… — пробормотал Колобков.

Он посмотрел на сковородку в руке, осознавая нелепость собственного вида.

— Простите… я не ожидал… Э-э… Проходите… Я сейчас!

Через минуту он переоделся в форму. И даже немного пришёл в себя, сумев натужно улыбнуться:

— Ирина Дмитриевна, вы, право, застали меня врасплох…

Она резко повернулась к нему, чуть не потеряв равновесие. В её глазах полыхнула хмельная бесшабашность. По комнате поплыл запах алкоголя.

— Так значит, вот здесь мы будем жить, да?! — заплетающимся языком произнесла Ирина, обводя берлогу майора рукой.

Колобков опешил:

— Кхм… Ирочка… я честное слово, иногда не могу понять… когда вы шутите, а когда…

Она подошла к старому дивану, пнув его ногой:

— А здесь мы будем трахаться, так?! А потом мы будем смотреть ВОТ ЭТОТ телевизор и пить чай из ЭТОГО сервиза?!

— Можем чай… а можем и кофе… — выдавил Колобков.

Ирина вдруг отчаянно закричала, сметая чашки на пол:

— А мне не нравится этот сервиз! И эти шторы не нравятся! — она подскочила к окну, в ярости срывая занавески. — А книги?! Почему книги на полу?! Нормальный мужик должен взять молоток, вбить пару гвоздей и повесить полку!!

Колобков оцепенел, наблюдая за приступом буйного помешательства. Он испуганно вжался в стену. Внезапно ярость потухла так же резко, как и вспыхнула. Ирина уткнулась в ладони, содрогаясь в рыданиях.

— Ирина Дмитриевна… я сейчас… — Колобков метнулся на кухню за стаканом воды. — Вот, выпейте…

Она взяла стакан и сделала пару глотков, вытирая слёзы.

— Простите… я не должна была приходить… Простите…

Медсестра Пылеева стремительно выбежала из квартиры, оставив хозяина в полном смятении посреди устроенного погрома…

Утром она вошла в кабинет заместителя командира по воспитательной работе. Майор Колобков оторвался от писанины:

— Ирина Дмитриевна?.

Она подняла на него глаза с чёрными кругами вокруг. В полной тишине было слышно, как дико бьётся её сердце, отсчитывая последние мгновения перед принятием решения. Потом Ирина тихо произнесла:

— Я согласна…

 

Глава 8

Майор Колобков пел, расчёсывая волосы. Пел он отвратно. И волосы у него тоже были — не ахти. Редковатые и жирные. Тем не менее майор был вполне доволен жизнью. На пике его немелодичного завывания в дверь кабинета постучали.

Капитан Зубов остановился на пороге:

— Вызывали, товарищ майор?

Колобков спрятал расчёску:

— Вызывал, вызывал… Вот что, капитан… Известный нам инцидент, связанный с рядовым Медведевым, можно считать исчерпанным!

— Как исчерпанным? Нашли пистолет?!

— Я же сказал… Всё! Вопрос закрыт!

Однако капитан привык к ясности и военной чёткости формулировок. Полутона и полупедерастические намёки он не уважал.

— Так, а пистолет где? — настойчиво спросил он.

— Всё, что тебе надо знать, я уже сказал! — отрезал Колобков.

— Товарищ майор…

— Товарищ капитан! — раздражённо процедил Колобков. — У тебя что, звезда слетела? Или зарплату меньше платить стали? У тебя образцовая рота… Ты на хорошем счету… Чего тебе ещё надо? Служи дальше…

Зубов всё же заикнулся:

— А вы…

— И я буду служить… И Медведев пусть служит… Или ты хочешь парню жизнь поломать?!

— Никак нет…

— Ну вот… И я не хочу! Значит, договорились! Только Медведеву напомни, чтобы молчал. Это в наших общих интересах. Ещё вопросы есть?

— Никак нет! Разрешите идти?

Колобков положил пухлую ладонь ему на плечо:

— Погоди… У меня есть вопрос. Ты на свадьбе давно гулял?

— Не помню. А что?

— Есть возможность вспомнить! — он торжественно надулся. — Товарищ капитан, приглашаю вас посетить церемонию бракосочетания майора Колобкова и старшего сержанта Пылеевой!

Зубов ошарашенно выдохнул:

— Как?!

— Можете с супругой! — хохотнул Колобок.

Очередной внеочередной наряд по роте рядовой Медведев тащил, как старая рабочая кляча. С усталым отвращением, но старательно.

Мытьё полов за последние дни превратилось для него в привычное состояние.

Капитан Зубов неторопливо прошёлся по коридору. Медведев остановился.

— Работай, работай, — махнул рукой Зубов. — Сегодня твой последний наряд…

— Товарищ капитан, а что, уже? — Мишкин голос немного дрогнул.

— Что «уже»?

— Ну… следствие…

— Следствия не будет…

Мишка выпрямился, отставляя швабру в сторону:

— Как?

— Вот так! Забудь всё, как страшный сон.

— Нашли пистолет?! — воскликнул Мишка, не веря услышанному.

— Я же сказал, забудь! — нахмурился ротный. — И про пистолет забудь!

— А как же майор Колобков?

— У майора Колобкова претензий к тебе нет… Скажи ему спасибо…

— И я могу?.

— Можешь идти! — обрадовал его капитан. — Иди, иди, чего стал?!

Мишка невольно расплылся в улыбке:

— Так, а домыть?.

— Иди, говорю, — добродушно буркнул Зубов. — Уже чисто…

Мишка снялся с места, забыв швабру у стены. Ничего не замечая вокруг, он понёсся по территории части.

Попавшийся по дороге Кузьма Соколов крикнул, заметив его:

— Мишка! Мишка! Стой!.

Он, не останавливаясь, ответил:

— Чего?

— Ты что, с цепи сорвался?

— Сорвался, Сокол… Именно сорвался… Именно с цепи… — прокричал Мишка, скрываясь за поворотом.

Ворвавшись в медицинский пункт, он с порога завопил:

— Ирка!

— Медведев, тебе чего… аппендицит без наркоза удалили? — раздался недовольный голос. — Чего орёшь, как резаный?

Ефрейтор Кондрашов из пятой роты оторвался от изучения журнала «Здоровье» за восемьдесят шестой год, уставившись на незваного гостя.

— А Ира где? — растерявшись, пробормотал тот.

Кондрашов солидно пояснил:

— Ирины Дмитриевны нету… И в ближайшие дни не будет. Я за неё.

— А где она?

— Отдыхает. Взяла отпуск и отдыхает.

— А мне ничего не передавала? — настойчиво спросил Мишка.

— Передавала, — с видимым удовольствием кивнул Кондрат. — Она всем передавала, что взяла отпуск и в ближайшее время её не будет!

Мишка озадаченно попятился и хмыкнул:

— Хм… Не понял?!

По территории части в направлении казармы, сломя голову, нёсся рядовой Кабанов. Он махал над головой сложенной газетой и вопил:

— Е-есть!. Е-есть!.

Сержант Прохоров, услышав крик Кабанова, выбросил сигарету, замерев на крыльце казармы. «Дух» домчался до крыльца.

— Е-есть!. Товарищ сержант! Е-есть! — доложил он, отдуваясь.

Прохоров недоверчиво произнёс:

— Кабанов! Не может быть!

— Я своими глазами видел!

— Подожди, Кабанов… Я сяду! — Сержант приземлился на ступеньки, картинно взявшись за сердце. — Ты ничего не перепутал?.

— Нет! — Послышался шелест разворачиваемой газеты.

Прохоров требовательно спросил:

— На какой странице?!

— На пятой! Вот!

Пробежав заголовок глазами, сержант, чуть не плача, отобрал газету.

— Кабанов… Родненький… Дай я тебя поцелую! — Он притянул «духа» к себе, поцеловав в лоб.

«Дед», ставший вдруг дембелем, степенно поднялся. Он прошёл в казарму, не спеша закрыл за собой двери… И заорал во всю сержантскую глотку:

— При-ика-а-аз!! При-ика-а-аз!!

Когда улеглись эмоции, сержанта Прохорова вызвал ротный. Он усадил его за стол и по-доброму буркнул:

— Ну что, дождался приказа?!

— Да, товарищ капитан, — довольно улыбнулся Прохоров.

— Значит, слушай! В субботу офицеров в части практически не будет. Кроме дежурного, конечно! Все идут на свадьбу Колобкова!

Короче! Вы же всё равно будете отходную делать?!

— Мы, товарищ капитан, ничего особенного… — смутился сержант.

— Знаю я ваше «ничего особенного»! Остаёшься за старшего! И постарайся, чтобы меня со свадьбы в часть не дёргали! Понятно?!

— Так точно, товарищ капитан! Всё будет лучшим образом! — заверил его Прохоров.

— Никакого спиртного тут! Максимум — пиво! И ещё! — Зубов доверительно понизил голос. — Ты не знаешь, сколько сейчас молодым денег дарят?! На свадьбе не был лет восемь!.

— Не знаю. Последний раз… Ну, это два года назад был… Три тысячи в конверт клал. Брату!

— Три тысячи? — удивился капитан. — Не, ну это ж брату… Ладно, иди!

Прохоров поинтересовался:

— Товарищ капитан… А на ком он хоть женится?

— А ты разве не знаешь?! Медсестру нашу под венец поведёт!.

Пылееву!

— Ирку? — У сержанта сама собой отпала челюсть. — Как это?

У неё ж с этим, с…

— С кем? Что? — спросил ротный.

Прохоров задумчиво пробормотал:

— Да не… не важно… Повезло Колобкову…

— Почему только Колобкову… Может, Ире тоже повезло?! — не очень весело усмехнулся капитан…

Сержант вышел из казармы и нос к носу столкнулся с рядовым Медведевым. Тот, бездельничая, стоял на крыльце, щурясь на солнце.

— Слыхал новость? — небрежно бросил Прохоров.

— Про приказ? Слышал, конечно!

— Да приказ — ладно… Пылеева твоя замуж выходит!

Мишке показалось, что он ослышался.

— Чего?.

Сержант неторопливо закурил.

— Ирка, говорю, Пылеева замуж выходит… За Колобка…

— Врёшь!

— Мне-то какой резон? Ротный в субботу на свадьбу приглашён…

— Товарищ сержант… вы… вы меня разводите?. — с надеждой спросил Мишка.

— Разводить и сводить — дело ЗАГСа, — спокойно произнёс тот. — А я за что купил, за то и продаю…

Не говоря больше ни слова, рядовой Медведев напялил кепку и спрыгнул с крыльца.

Ирина Дмитриевна ненадолго забежала к себе в медицинский пункт. Отпуск отпуском, а неотложные дела всё равно нашлись. Она торопливо раскрыла ящики стола, взяла документы…

Дверь бесшумно открылась. Рядовой Медведев с перекошенным побледневшим лицом застыл, словно боясь войти.

Ирина тоже замерла. Она не хотела этой встречи. Боялась, что ей не хватит решимости в одиночку принять решение. А делиться с ним она не имела права. Потому что твёрдо знала — он предпочтёт суд и тюрьму…

— Это правда?! — сдавленным голосом спросил её Мишка.

— Что?

— Это правда, что ты выходишь замуж… за… за майора?.

Ирина, не выдержав его наполненного болью взгляда, отвела глаза.

— ЭТО ПРАВДА?! — вскрикнул он.

Она нашла в себе силы всё же посмотреть ему в лицо.

— Да… — твёрдо произнесла девушка.

Но Мишка не поверил:

— К-как… Что за бред! Ирка, скажи, что ты пошутила… Скажи, что это шутка!. Давай! Вместе посмеёмся! Ну, скажи… — Он вдруг осёкся, увидев её отстранённый взгляд.

— Я не могу тебе всего объяснить… — прошептала она.

— НЕТ! Это какой-то бред!. Это безумие! Ты же… ты же не любишь его!! Ты же КЛЯЛАСЬ МНЕ!!

В глазах Ирины стояли слёзы. Она требовательно произнесла:

— Уходи…

Он перестал кричать, застыв в болезненном оцепенении.

— Я прошу тебя, уходи… — повторила она.

Внезапно за дверью раздались приближающиеся голоса. Дверь открылась, и на пороге возник майор Колобков с шикарной плюшевой игрушкой. Огромный розовый слон, размером почти с майора, еле пролез в дверной проём.

— Карета у подъезда!. А это сюрприз… — он покачал игрушкой.

И тут ему на глаза попался рядовой Медведев. Выражение счастья медленно сползло с круглой физиономии Колобка. Мишка посмотрел на него. Потом на Ирину. Он ещё больше побледнел и молча бросился прочь из кабинета, едва не сбив по пути майора. Тот прошёл внутрь, изобразив понимающую улыбку:

— И что на этот раз у Медведева болит?.

Ирина с ненавистью скользнула по нему взглядом и выбежала из кабинета, громко хлопнув дверью. Колобков взял плюшевого слона за хобот и недоумённо спросил:

— А что я такого сказал?.

Он пронёсся как ураган между казармой и штабом. Не разбирая дороги и ничего не замечая перед собой. Забежав куда-то за склады, рядовой Медведев остановился. Несколько секунд он постоял, прислонившись спиной к берёзе. И вдруг его будто прорвало. Издав какой-то звериный рык отчаянья, он развернулся и в ярости начал лупить по стволу кулаком. На белой коре появились размазанные пятна крови… Мишка снова привалился к ни в чём не повинному дереву спиной, обессиленно сползая на траву…

В расположение он вернулся в сумерки. В роте уже всё знали.

Здесь, как в маленькой деревне, утаить что-либо было трудно. Поэтому никто Мишку трогать не стал. Только старый друг Кузя подошёл и молча присел рядом на подоконник.

Они немного поглядели в окно. Ни хрена хорошего в тоскливом армейском пейзаже не обнаружилось. — …Что, так и сказала — «уходи»?. — спросил Кузьма.

Мишка, не поворачивая головы, промычал:

— Угу…

— Ну, значит, ничего не попишешь… Значит… не твоё это… — с трудом подбирая слова, произнёс Кузьма. — Знаешь, я у одного писателя читал… Что когда два человека любят друг друга… а потом расстаются… ну, потому что любовь прошла у него или у неё… То не надо проклинать другого… а надо быть благодарным судьбе, что она подарила вам то счастливое время, которое у вас было…

— Дурак он, этот твой писатель… — угрюмо пробормотал Мишка.

В учебный класс заглянул рядовой Гунько с перекошенной от испуга физиономией.

— Вот вы где ошиваетесь!. — нервно сказал он, присаживаясь рядом.

— А ты чего дрожишь?. — удивился Кузьма.

Гунько недоумённо поднял брови:

— Не знаю, как вам, а мне за свою задницу страшно!.

Лежать им пришлось рядом. Они стонали от боли, сжимая зубами полотенца. Из зажмуренных глаз текли слёзы. Искажённые лица кривились при каждом шлепке… Страшный звук, будто украденный из старого индийского кино, происходил от соприкосновения ремня и посадочных мест.

Рядовые Гунько и Соколов лежали задницами кверху на соседних койках. Над ними стоял младший сержант Фомин с ремнём в руке.

Рядом, в ожидании своей очереди, толпились «духи».

— Товарищ сержант, может, хватит? — жалобно промычал Кузьма Соколов.

— Хочешь всю службу «духом» проходить? — непринуждённо поинтересовался Фома.

— Никак нет…

— Тогда пять… — бляха солдатского ремня глухо шлёпнула по ягодицам рядового. — А здесь шесть… — младший сержант врезал Гунько, потом снова Кузьме. — И здесь шесть! Всё, «черпачки», свободны!

Они вскочили с коек, натягивая штаны. Рядовой Гунько грозно рыкнул на толпу зрителей:

— А ну, «духи», отпрыгнули! Дорогу «черпакам»!

Товарищ младший сержант радушно улыбнулся:

— Следующие!.

Два бойца влетели в туалет. Там уже отдыхал рядовой Кабанов. С приспущенными штанами. Прислонившись задницей к прохладной кафельной стенке.

Свежепроизведённые «черпаки» энергично пристроились рядом.

— А-а-а… Кажись, полегчало… — через минуту сказал Гунько.

Кузьма Соколов проинформировал:

— А в первой роте табуретами переводят…

— Табуретом не так больно, — высказал мнение Гунько.

— Ага… А если заноза? Или гвоздь? — Кузьма закряхтел. — Ну что, Кабанов, почувствовал себя «черпаком»?

— Не знаю как вы, а я детство вспомнил! Когда меня батя первый раз с сигаретой засёк… — ностальгически промычал тот.

Завскладом вручил старшине второй роты большую запакованную коробку.

— Всё, Николаич… Сахара в этом месяце больше не проси! — предупредил он.

— Не… сахара мне на месяц хватит! — кивнул Шматко. — Вот сгущёночки бы…

— Завтра подойдёшь, посмотрим…

— Спасибо, Данилыч… Буду пьяный, поцелую! — хохотнул старший прапорщик.

Они пожали друг другу руки. Завскладом вышел из каптёрки.

Шматко поднял коробку, проверяя на вес. Потом поставил обратно на стол, открывая шкаф. Внезапно из-за двери послышалась команда «Смирно!» Приглушённый голос дежурного доложил:

— Товарищ полковник, за время моего дежурства…

Услышав слово «полковник», Шматко подскочил как ужаленный.

Он заметался по каптёрке, впопыхах запихивая коробку в шкаф. В каптёрку без стука вошёл командир части с портфелем.

— Здорово, старшина!

— Товарищ полковник?! Здравия желаю…

— Шёл мимо, дай, думаю, зайду… Гляну, как старшина моей лучшей роты живёт!

— Ничего, товарищ полковник, помаленьку…

Бородин по-свойски сел возле стола:

— Кипяток есть?

Старший прапорщик достал из-под стола чайник.

— Так точно! Только что заварил. Горячий. Вот, сахар… Вам сколько? — Он открыл сахарницу и вдруг обнаружил там единственный кусочек рафинада. — Извините, товарищ полковник… Один остался…

— Шматко, ты меня пугаешь… У старшины нет сахара? — картинно удивился Бородин.

— Да вот… как-то… Надо купить…

— Купить? — расхохотался командир части. — А у Данилыча пару ящичков… попросить не пробовал?

— Товарищ полковник…

— Ладно! Я к тебе не за сахаром. Ты ж у нас в институте учишься?

— Так точно!

Полковник Бородин открыл портфель.

— Мне тут это… В Академию Генштаба поступать надо. Математику сдавать… Чтоб ей! Вот литература… Вот список вопросов. Надо приготовить список ответов. Мне всё читать некогда, сам понимаешь.

Ты выбери, что нужно. И напиши… Смогёшь?

— Не знаю, товарищ полковник… Я уже давно…

— Ладно, ладно… Не скромничай! Ты же у нас отличник… Если газеты не врут. Дня три хватит?

Шматко поневоле согласился:

— Ну, я… постараюсь…

— Постарайся, — удовлетворённо хмыкнул Бородин. — Я тебе за это сахара дам…

Командир части хотел в Академию Генерального штаба. Для этого у него имелось всё. Начиная с командного голоса и заканчивая офигенным послужным списком. Не хватало только самой малости — решённых заданий по высшей математике. Но без этой малости академия могла не захотеть полковника Бородина…

Старший прапорщик Шматко задумчиво полистал учебник. Он не любил математику. Ему и академия-то была совершенно ни к чему. Зато он знал человека, который дружил с интегралами.

— Вызывали, товарищ старший прапорщик? — спросил рядовой Соколов, появляясь в дверях каптёрки.

Шматко деловито потёр руки:

— Давненько мы с тобой, Соколов… не брали в руки шашки…

Проходи! Садись.

Пройти Кузьма прошёл, А вот садиться отказался:

— Спасибо, товарищ прапорщик, я постою…

Шматко не стал тянуть кота ни за какое место. Он выложил на стол полученные от Бородина бумаги:

— Так вот… Надо бы нам с тобой, Соколов, снова наукой заняться!

Вот список вопросов… Надо написать список ответов… Два дня хватит?!

Кузьма Иванович внимательно изучил документ и удивился:

— Так вы же это ещё на первом курсе проходили!

— А вот тут мы подошли к самому главному вопросу… — старшина положил руки на плечи Соколову. — Садись и слушай…

Он надавил ему на плечи, заставляя сесть. На лице «черпака» Соколова отразилась гамма эмоций.

— Дело в том, что к этой работе нужно отнестись очень серьёзно… — Шматко заглянул ему в глаза и неожиданно заметил в них слёзы. — Э, э, Соколов… ты чего?. — испугался он. — Я понимаю, что ты устал, что это работа на износ… Но это нужно не мне! Это нужно командиру нашей части!

Кузьма вскочил!

— Всё ясно, товарищ старший прапорщик!

— Пойми, Соколов… Если что, мне же задницу надерут!.

— Я очень понимаю вас, товарищ старший прапорщик! — с глубоким чувством заверил его Кузьма.

Шматко недоумённо уставился на него, потом кивнул:

— Ну, вот и хорошо! Короче, я на тебя… То есть мы с командиром части на тебя надеемся…

Ирина Пылеева примеряла свадебный наряд. Белое платье ей шло. Вот только лицо никак не желало гармонировать. Оно было исполнено мрачной обречённости. И ни капельки счастья в глазах почему-то не наблюдалось.

Рядом с Ириной суетилась закройщица. Она хлопотала, разглаживая складки, поправляя оборки…

— Вам очень красиво… Смотрится просто потрясающе!

В комнату с пышным букетом роз ввалился жених Колобков. У него со счастьем в глазах был полный порядок. Он застыл на пороге, поражённый красотой невесты:

— Богиня!. Просто богиня!.

Ирина даже не повернулась. Колобков положил цветы на стол, подскакивая к ней:

— Ты просто само совершенство!.

— Ну… я пойду?. — робко спросила закройщица.

Майор мелко закивал:

— Конечно-конечно…

Он проводил её до двери, суетливо отсчитав несколько купюр.

Вернувшись в комнату, жених застал Ирину у зеркала. Она расчёсывала волосы, всем своим видом игнорируя его присутствие.

Колобок робко откашлялся:

— Кхм… Ну, ты хотя бы изобразила радость… А то как будто на каторгу собралась… А что на свадьбе будет?. Люди же придут…

Ирина резко повернулась:

— Ты не бойся, майор… Я тебе хорошей женой буду… Краснеть за меня тебе не придётся… И перед людьми стыдно не будет… Но это потом, после ЗАГСа. А пока оставь меня, ладно?!

Колобков вдруг упал на колени, схватил её руку и начал целовать.

— Ирочка… солнце… Я всё… я всё для тебя сделаю!. Свет мой… Я пить брошу. Я спортом займусь! Прямо с завтрашнего дня!. Я всё-все для тебя!. Мы так заживём с тобой!.

Она вырвала руку:

— Иди… нельзя жениху невесту в платье до свадьбы видеть…

Примета плохая!.

Колобков поднялся с колен:

— Нам никакие приметы не помешают!. — он послушно попятился к двери. — Вот увидишь, я для тебя — всё!. Никакие приметы!.

Возвратившись в часть, майор поспешил во вторую роту.

Построив личный состав, он объявил:

— Завтра утром мне нужны четыре бойца с хорошими лёгкими и фантазией!.

Старшина роты поинтересовался:

— Товарищ майор… А что надо делать-то?

— Работа интересная! Творческая!.

— А лёгкие зачем?! — выкрикнул кто-то из строя.

— Будем создавать весёлое, праздничное настроение!. Украшать машину капитана! — пояснил Колобков.

Тот же голос из строя хмыкнул:

— Она же и так смешная!.

По расположению прокатился хохот. Колобок улыбнулся за компанию:

— Значит, пойдут… Кабанов!. Вакутагин!. Соколов!. И… — Он сделал вид, что думает. — Медведев!.

Мишка ненавидяще уставился на майора. Тот ехидно проговорил:

— Медведев. У тебя что завтра, наряд?.

— Никак нет!

— Вот и отлично!. В десять утра жду вас у штаба!

Колобков вышел из казармы. Старшина роты негромко окликнул:

— Гунько!.

— Да, товарищ старший прапорщик!.

— Пойдёшь завтра вместо Медведева!.

Мишка пробормотал:

— Товарищ старший прапорщик, я…

Но Шматко даже не стал вслушиваться:

— Будешь заниматься по индивидуальному плану, ясно?!

Свадебное застолье разгоралось. Вокруг стола сидели офицеры части с супругами. Во главе — счастливый майор Колобков с невестой.

Капитан Зубов поднёс бутылку, чтобы налить ему водки. Тот прикрыл рюмку рукой:

— Нет-нет-нет… я сегодня не пью!.

Зубов повернулся к командиру части:

— Товарищ полковник…

Бородин развёл руками:

— Ну… я ж не могу ему приказать!

— Новая семья — новые привычки!. Завязал!. — под общее оживление заявил жених.

— Ну, может, хоть немного!. — не пожелал сдаваться Зубов.

Колобков замотал головой:

— Нет, капитан! Ты ведь женат!. У тебя была первая брачная ночь?.

Сам понимаешь, надо быть на высоте!. Тем более с такой-то женой!.

— Ну, да ты, Романыч, прям Карлсон!. В полном расцвете сил!. — хохотнул Бородин. — Ты, кстати, майор, так и не сказал, как тебе удалось нашу Ирину соблазнить?.

— Ну… так ведь за любовь, товарищ полковник, надо бороться!.

— О-о, вот это по-нашему!. — Бородин хлопнул по плечу старшего прапорщика. — Понял, Шматко?! Замполит сказал!

Тот вяло ковырнул горячее и буркнул вполголоса себе под нос:

— Ну, свинья…

— Что?! — переспросил сидящий рядом Данилыч.

— Отбивные вкусные!. Чувствуется, что не хряк, а свинья!. От хряка обычно запах неприятный!

— А-а!. Ты лучше грибную солянку попробуй!. — Завскладом протянул салатницу. — Свежая!. На той неделе завезли… Ещё есть два ящика!.

Полковник Бородин взял со стола блюдо:

— А это что, баклажаны?!

— Да!. Запечённые… с курицей и сыром!. — ответила ему супруга капитана Зубова.

— Только чего-то они горькие!. — удивлённо заявил Бородин.

Зубов не разобрался в ситуации, попытавшись обидеться:

— Клевета!. Это Верочкино фирменное!.

Жена толкнула его в бок, стимулируя мыслительный процесс. Он сообразил:

— Ах, да!. Точно!. Горьковатые!.

— Сегодня вообще всё горьковатое!. — громко намекнул Бородин.

Данилыч оторвался от грибной солянки и завопил:

— Горько!.

— Горько!. Горько!. — подхватил народ.

Колобков расплылся в улыбке, глядя на Ирину. Он вытер рот салфеткой, вставая с места. Ирина равнодушно посмотрела на гостей и тоже поднялась. Радости на её лице не появилось.

Она, закрыв глаза, повернулась к Колобкову, подставляя губы.

После короткого соприкосновения Ирина отстранилась, быстро садясь на место.

Хор гостей отсчитал:

— Раз!. — и разочарованно протянул: — Ну-у-у!.

Старший прапорщик Шматко с трудом подавил желание плюнуть прямо в тарелку и уйти.

Сглаживая некоторую неловкость, полковник Бородин вдруг поднялся, постучав вилкой по рюмке. Капитан Зубов тут же торжественно объявил:

— Слово предоставляется… командиру нашей части… полковнику…

Бородину Павлу Терентьевичу!.

Тот поднял руку, призывая к тишине:

— Хотел, конечно, завтра, как положено… На плацу, перед строем…

Но по такому случаю, извините, не могу удержаться… — Он достал из-за пазухи бумагу и развернул. — Приказ министра обороны!. Короче, я тут официальщину зачитывать не буду… Сразу к делу!. Присвоить майору Колобкову Виктору Романовичу… Очередное воинское звание… Ну?!

Застолье хором грянуло:

— ПОДПОЛКОВНИК!!

Под общие аплодисменты Бородин протянул руку через стол:

— Ну, Виктор Романыч, поздравляю!.

— Спасибо!. Спасибо, товарищ полковник!. — радостно сказал Колобков.

Он довольно расхохотался, принимая поздравления. Неожиданно его взгляд наткнулся на хмурого Шматко. Тот пробормотал:

— Поздравляю, товарищ майор!. Хотя… уже ж… не майор!.

— Почему не майор?. Пока что майор!. — громыхнул Бородин, тут же вынимая из кармана две крупные звёздочки.

Командир части поставил перед Колобковым два пустых стакан, бросил в каждый по звезде и наполнил их до краёв водкой.

— До подполковника ему ещё глубоко!!

Колобков сконфуженно посмотрел на Ирину. Старший прапорщик Шматко с иронией хмыкнул:

— Вы же новую жизнь начинаете, Виктор Романыч… Начинайте!.

Колобков встал, косясь на невесту:

— Ирочка… Ну это… традиция…

Он большими глотками опустошил один стакан и шумно поставил его на стол. В зубах у него оказалась зажата звезда.

— Одна есть!. — провозгласил командир части.

— Ну так… Я за второй!. — кивнул Колобков, поднося ко рту второй стакан.

Постепенно застолье перевалило экватор. Народ разбился на кучки. В каждой из них пошли свои разговоры, порой не имеющие отношения к торжеству. Кое-где даже завели речь о службе. Что испокон веков означало, что господа офицеры нажрались в хлам…

Старший прапорщик Шматко встал, явно собираясь выскользнуть.

Но полковник Бородин контролировал ситуацию.

— Шматко… ты куда это?. — зычным басом спросил он, привлекая внимание соседей по столу к дезертиру.

— У меня это… Дело ещё одно есть!. — смутился тот.

Капитан Зубов замахал руками:

— Не дури, Николаич!. Сядь!. Данилыч, не пускай его!.

— Пал Терентич… я математику эту ещё не смотрел… Сегодня вечером собирался выписать всё!. — сказал Шматко, упрямо пробираясь к выходу.

— Завтра напишешь!. Посиди ещё!.

— Завтра не получится!. Да и плохо всё на последний день откладывать!.

Бородин подумал и разрешил:

— Это точно!. Ладно, чёрт с тобой… иди…

В общем шуме и гаме никто не обратил внимания, как следом за старшиной выскользнула невеста. Она молча остановилась на пороге прихожей, наблюдая, как одевается Шматко. Дождавшись, когда он выпрямится, Ирина негромко сказала:

— Олег Николаич… Хоть вы-то не смотрите на меня так…

Он отвёл глаза, бормоча:

— Да я просто спешу… честно…

— Я ведь сама понимаю… Вы простите, если что…

— Бог простит. А я не священник, чтоб грехи отпускать…

В прихожую ввалился изрядно раскисший Колобков:

— Та-ак!. А что это у нас тут… ик!. происходит?! — заплетающимся языком выговорил он. — Шматко, ты что… жену у меня крадёшь?.

Не позволю!

Ирина с каменным лицом жёстко произнесла:

— Иди в комнату!

Колобков сфокусировал взгляд:

— О, моя жена уже командует!. Есть идти в комнату! Кру-у… ну, что ты молчишь? Нужно говорить: кру-гом!. Секундочку… я ведь, между прочим, старший по званию!.

Старший прапорщик Шматко надел фуражку и отдал честь:

— Ну, совет вам да любовь!.

В каптёрке второй роты меню, конечно, не блистало таким разнообразием, как у Колобка на свадьбе. Тут всё было по-простому: картошка, сало, колбаса, огурцы, помидоры, тушёнка. Зато никакого напряга не наблюдалось. И ни одной кислой морды за столом не возникло. Хотя похожий тост прозвучал:

— Предлагаю тост за молодых… — высказался Евсеев под общие вопли.

Фома наклонился к Прохорову:

— Подобрел Евсей… На старости лет…

Тот понимающе поджал губы:

— А ещё говорят, алкоголь пробуждает в человеке самые низменные чувства…

— Отсюда вывод — Евсей не человек! — глубокомысленно подытожил Фома.

Все, кроме Евсеева, заржали. Он терпеливо дождался паузы в раскатах хохота:

— Мужики! Я серьёзно! Просто себя вспомнил полтора года назад…

— Я тоже тебя вспомнил… Жуткое было зрелище… — вставил Прохоров.

Утихший было смех снова перерос в жизнерадостное ржание.

— Э! Хорош прикалываться! — Евсеев прищурился. — Прикиньте, если бы нам дембель на полтора года отодвинули…

— Свят, свят, свят… — перекрестился Фома.

Прохоров поёжился:

— Смотри… Если накаркаешь!.

— В самом деле, Евсей, ты как скажешь… — Писарь Звягин нервно вздрогнул. — Ещё полтора года… Застрелиться! Банкуй давай!

Ещё один банкет протекал совсем рядом. В казарме. На табуретке стояла открытая банка с кильками. Рядом лежали хлеб и лук. В роли тамады выступал рядовой Кабанов:

— Мужики… Не могу поверить… Каких-то полтора года осталось…

Сидящие вокруг «духи» дружно подняли бутылки с лимонадом.

Кузьма Соколов протянул:

— А кажется, только вчера призывались…

— Ну, давайте… За то, чтобы вчера призвались, а завтра демобилизовались! — предложил Кабанов.

Все чокнулись, сделали пару глотков и закусили килькой.

Не баклажаны, конечно, с сыром. Но жаловаться никто не стал. Для солдатских желудков и крем-сода с рыбой — праздник.

— А где Медведь? — вдруг спросил Гунько.

— Курит, наверное…

Кабанов покрутил головой:

— Чё-то он мутный какой-то… Сейчас я за ним сгоняю!

Кузьма положил ему руку на плечо:

— Да не надо… Не трогай его…

В каптёрке народ накатил по пятой, окончательно поверив своему счастью. Сержант Прохоров задумчиво покрутил в руках потёртую кепку неопределённо камуфляжной расцветки:

— У меня брат три года как дембельнулся… Так ему где-то раз в месяц один и тот же сон снится… Как его по второму разу призывают…

Он им кричит, куда?! Я служил!. По второму разу не положено!.

По фиг… всё равно призывают… Просыпается в холодном поту…

— А у меня сестрёнке пять лет… Мать пишет, что хочет быть как брат… Сержантом… — хохотнул Фома.

Народ присоединился. Под общий смех в каптёрку зашёл повар Сухачёв. Он игриво покосился на прилично поддатый коллектив:

— Опаньки… А чё это вы тут делаете?!

— В шахматы играем… Тебе мат! — сказал Евсеев и со стуком поставил перед ним пустой стакан.

Повар с загадочным видом достал флягу, отодвинув стакан в сторону:

— А у меня рокировка…

Прохоров взглянул на пока ещё не тронутые резервные апельсины:

— Та-ак… Нашего полку прибыло…

— Чего там у тебя? — показал на флягу Фома.

Сухачёв солидно пояснил:

— Жидкость для снятия стресса!

Фома взял флягу, открутил крышку и понюхал:

— А пахнет, как жидкость после мытья столовой…

— Та-ак… — обиделся повар, отбирая флягу. — Кто-то не пьёт…

— Шутка… Шутка… Чего не скажешь в шутейном разговоре! — поднял руки вверх младший сержант.

Евсеев поднял стакан:

— Созрел тост…

— Сегодня Евсей пьёт исключительно за наших молодых, — прокомментировал Фома.

Сухачёв хихикнул:

— Значит, ваши молодые пьют за вас…

На секунду в каптёрке повисла тишина. Потом сержант Прохоров осторожно спросил:

— Где пьют?.

— Где-где… в расположении… — пожал плечами повар.

Фомин не поверил:

— Трындишь!

— Я сейчас проходил, слышал, как чокаются…

Сержанты встали, одновременно произнося универсальное военное:

— Не понял!.

На банкет «черпаков» они явились без приглашения. И очень тихо. Только оказавшись за спинами подчинённых, Фома позволил себе подать голос:

— Ты смотри, точно!.

Тайные любители кильки вскочили. Кузьма Соколов пробормотал:

— Извините, товарищ сержант… товарищи сержанты…

— Просто сегодня такой день… — присоединился Гунько. — Мы лимонад…

Прохоров отобрал у него стакан и принюхался:

— Лимонад?. Точно лимонад! За стариков хоть один тост подняли?. Только честно…

Кабанов виновато потупился:

— Не успели…

Сержант скомандовал:

— Сухой, ну-ка плесни им нашего лимонада. Только так, на донышко… Тост говорить буду! Только без подколок… — Он поднял свой стакан. — Правильно вы сказали… Сегодня такой день… Скажу по-простому… Армия, конечно, херня полная! А с другой стороны, совсем не херня…

— Философ… — не сдержался Фома.

— Он же попросил… — заткнул его Сухачёв.

Прохоров продолжил:

— Вот у нас с вами по возрасту разница — тьфу!. Год, полтора… На «гражданке» и не заметно… А в армии, мужики, за полтора года можно так измениться… Или человеком стать… Или чмошником! А теперь самое главное… Армия — штука относительная. Она в вашей жизни занимает всего два года. Сейчас вы «черпаки», но скоро станете «дедушками»… Некоторые наверняка станут сержантами… Помните!

«Духов» нужно дрюкать, не вынимая рук из карманов! Вот так, дашь раз по роже — и сядешь. Так что не ломайте себе жизнь…

Фома опять не выдержал:

— Вот мы у вас нормальные сержанты были?.

«Черпаки» дружно согласились:

— Да-а…

Прохоров подвёл черту:

— Ну, тогда — аминь!.

Выпив с подчинёнными… Правда, теперь — с почти бывшими, сержант вышел на воздух. Из казармы доносились оживлённые голоса и смех.

Он закрыл дверь. Ночная тишина сразу накрыла крыльцо. И тут Прохоров заметил одиноко сидящего на ступеньках Мишку:

— А ты чего не со всеми?.

— Спасибо, не хочется, товарищ сержант…

— Да забей ты на звания… — Прохоров присел рядом. — Я, считай, уже гражданский человек… Так что можно по имени…

Он закурил, протягивая пачку Медведеву:

— Будешь?.

— Спасибо…

Прохоров с удовольствием затянулся, глядя на звёздное небо, на спящую часть…

— Эх… даже не верится, что два года просвистели… Кажется, ещё вчера форму получали… — Он всмотрелся в сумрачное лицо Мишки и неожиданно посоветовал: — Ты это… Ты держись сейчас… Главное, первое время перетерпеть, дров не наломать… Время, оно такая штука… зашпаклюет, законопатит… Меня же тоже когда-то девчонка бросила, на третьем месяце службы… Уходил в армию — думал, любовь до гроба…

Только что кровью не расписывались… А потом трах-бабах — люблю другого, а с тобой, стало быть, так… фантики собирали…

— И что? — спросил Мишка.

— Ну, сначала, конечно, жить не хотелось… На стену лез… батареи грыз… Бежать собирался, дурак… Вовремя Фома остановил!

— А потом?

— А потом как-то незаметно… потихоньку… Улеглось всё внутри… зарубцевалось. Сейчас даже вспоминать смешно! Смотрю на фотку, думаю, чего выл? Баба как баба… Главное, уметь простить…

— И что, никогда-никогда больше не вспоминал?.

Прохоров усмехнулся:

— Не, ну почему… Иногда всплывёт, бывает… Знаешь, первый сексуальный опыт, он же на всю жизнь. Но как-то всё… как будто с другим человеком было… Я ж тебе говорю: время всех лечит. А в армии — и подавно! — Он мечтательно улыбнулся, потягиваясь. — Зато вернусь сейчас на «гражданку» — ой, девки, берегитесь! Буду топтать всё, что шевелится!.

Из казармы послышался приглушённый гогот. Прохоров выкинул окурок, дружески положив руку Мишке на плечо:

— Ладно… Пошли, Медведь, дерябнем!.

Тот задумчиво кивнул:

— Сейчас, мне тут ещё мусор вынести надо…

Дождавшись, пока сержант скроется в казарме, рядовой Медведев с ведром направился к мусорным бакам. Высыпав мусор, он оглянулся.

Поблизости никого не было. Часть выглядела сонной и безлюдной.

Прямо за мусорными баками темнел забор. Мишка спрятал пустое ведро. Продолжая озираться, он подошёл к забору…

Старший прапорщик Шматко подошёл к лифту. Он несколько раз нажал на кнопку. Однако никакого движения не последовало. Лифт работать не желал. Шматко вздохнул и потопал вниз пешком.

Внизу раздался звук хлопнувшей двери и топот шагов. Через несколько секунд на старшину внезапно налетел мчащийся во весь опор… рядовой Медведев! Он чуть не врезался в старшину, затормозив в последний момент. Тот искренне изумился:

— Медведев?! Ты что здесь делаешь?!

Мишка тяжело засопел, дико вращая затуманенными глазами.

Шматко крепко ухватил его за руку:

— Ты что задумал?.

— Я… мне… — он попытался вырвать руку. — Пустите, мне поговорить надо!

— Не дури, Медведев… — старшина загородил ему дорогу.

— Пустите!.

Внезапно старший прапорщик грозно рявкнул:

— Товарищ солдат!!

Окрик заставил Мишку отшатнуться. Он, словно пощёчина, привёл его в чувство, заставив замереть.

— Опоздал ты… Не о чем там говорить… — тихо сказал Шматко.

Мишка посмотрел на него полными отчаяния глазами. Старшина положил ему руку на плечо, стараясь успокоить:

— Ну что ты, ну?. Соберись!.

— Но как же так!. Она же… она же мне обещала!.

Шматко рыкнул:

— Будь мужиком! Терпи!.

Пропажу рядового во второй роте обнаружили не сразу. В пылу банкета кто-то постоянно выходил, кто-то возвращался. И только через пару часов выяснилось, что койка Медведева пуста. И даже не расстелена. Экстренные посещения туалета и бытовки результатов не дали. Младший сержант Фомин тоскливо взвыл:

— Бли-ин! Вроде отслужили уже шесть месяцев!. А мозгов ни на грамм!

— Вот это залёт! — озадаченно закряхтел Прохоров. — Перед самым дембелем!

— Какой дембель, Прохор!. Забудь теперь!.

К ним подбежал рядовой Гунько:

— Товарищ сержант! В расположении роты рядовой Медведев не обнаружен!.

— Сушилку проверили?. — безнадёжно вздохнул Фома.

— Везде смотрели!

В коридоре появился Кабанов с мусорным ведром.

— Вот! Стояло возле баков… Пустое!

Фома взял Прохорова под локоть:

— Ты с ним на крыльце курил!. О чём базарили?

— Не важно!. — покачал головой сержант.

— Это ты ротному скажешь «не важно»!. — взорвался Фома. — Сука Медведь!

Прохоров прикрикнул:

— Успокойся ты!

И в этот момент раздался голос дневального:

— Дежурный по роте, на выход!.

— Пипец!. — обречённо шепнул Фома.

Сержанты уныло зашагали к выходу. В казарму вошёл старший прапорщик. Прохоров удручённо доложил:

— Товарищ старшина!. Во второй роте произошло ЧП!.

— Та-ак…

— Сбежал рядовой Медведев…

Шматко недоумённо поднял брови:

— Медведев?! Не-е… Медведев не сбежал… — он ухмыльнулся и крикнул себе за спину: — Медведев!.

Понурый Мишка выступил из-за старшины. Сержант Прохоров с огромным облегчением пообещал ему вполголоса:

— Ну, сука… я тебя урою! Ты…

Шматко помахал пальцем ему перед носом:

— Отставить!. Рядовой Медведев находился в моём распоряжении!. Кому что непонятно?!

Он развернулся и скрылся у себя в каптёрке. Медведев побрёл к своей кровати. Сержант в недоумении развёл руками и сплюнул:

— Блин!. Хоть бы предупредили, что ли!.

Каждый праздник когда-нибудь заканчивается. Даже если для кого-то это — совсем не праздник, а свадьба.

Гости разошлись, оставив молодожёнов одних. Ирина с каменным лицом встала к раковине и принялась перемывать грязную посуду. Она механически сгребала объедки в ведро, складывая тарелки в стопку. За её спиной на табуретке с дымящейся сигаретой сидел Колобков.

Жених был чудо как хорош. То есть — разукрашен пятнами то ли от вина, то ли от кетчупа и пьян в сосиску. Пепел с сигареты падал на штаны, но Колобков этого не замечал. Он мило болтал перед сном с любимой женщиной: — …Мы с тобой — так заживём!. Подпол… подпол… пол… полковник!. И это только начало!. А Медведев твой что?. Тьфу!. Я его одним пальцем мог раздавить!. — Колобков смачно затушил окурок в салате. — Вот так!.

Ирина продолжала мыть посуду, стоя к нему спиной. Она как будто вся сжалась, став меньше ростом. Ей хотелось умереть прямо здесь, на кухне.

Только чтобы больше никогда не слышать запинающийся голос… мужа…

Колобков пробормотал:

— Потому что я люблю тебя… потому что за любовь свою надо бороться… Щас мы ещё по капулечке…

Раздался глухой стук. Ирина обернулась.

Нажравшийся подполковник отрубился, уткнувшись лицом в стол.

Он тихо сопел, продолжая одной рукой сжимать недопитую стопку.

Молодая жена посмотрела на душераздирающее зрелище. Потом опустилась прямо на пол и беззвучно заплакала под шум бегущей из крана воды…