Главная задача «духа» при получении посылки — поделиться с товарищами. Особенно — с товарищами сержантами. Прохоров и Евсеев засели в учебном классе, рассматривая свёртки. Рядом с ними застыл рядовой Ходоков. На пороге показался младший сержант Фомин. Он кивнул на бумажные пакеты:
— Это у нас что?
— Рэмбо посылку прислали, — пояснил Евсеев.
— Конфискат?
Прохоров отрицательно мотнул головой:
— Не, сам принёс.
Фома одобрительно похлопал Ходокова по спине.
— Да?. Молодца! Толковый «дух»! Это что? — он наугад ковырнул подвернувшийся пакет.
— Колбаса копчёная, — ответил Прохоров.
— Домашняя! — добавил Ходоков.
— Зашибись! А это?
Евсеев мечтательно закатил глаза к потолку.
— Сало…
— Вообще сказка! Хороший ты парень, Ходоков! А это что в банке, мёд?.
— Не. Варенье… Из одуванчиков…
Фома мгновенно впал в культурный шок.
— Из чего???
— Из одуванчиков, — ещё раз пояснил Ходоков.
— У твоих родителей что, на огороде, кроме сорняков, ничего больше не растёт?! Решил сержантов ботвой накормить?! — возмущённо наехал младший сержант на неразумного «духа».
Прохоров великодушно заступился:
— Говорит, вкусное…
— Чё, правда? — как всегда не поверил Фома.
Ходоков закивал:
— Да! Я вам самое лучшее…
— Ну ладно, дуй давай! — оттаял Фома. — Банку оставь!
Он хлопнул Ходокова по плечу, выпроваживая из класса. Тот покорно поплёлся в казарму. Младший сержант вернулся и сел за стол.
Евсеев подвинул к нему колбасу.
— Ну что там в санчасти?
— Всё нормально. Оклемался Кабанов. Он, придурок, от аллергии чего-то наглотался… А это не опасно. Ирка ему промывание сделала…
Сержант Прохоров облегчённо промычал:
— Да, повезло…
Фома поддакнул:
— Не то слово! Я от Кабана такого, конечно, не ожидал!
— Кто же тогда стучит? — задумался Прохоров…
Евсеев пообещал:
— Найду — придушу гада!
— Одного уже придушили… — Фома поднялся с места. — Я другое понять хочу: КАК он Колобку стучит? Если б он в штаб к нему бегал — его б давно уже запасли… Мы с Кабановым альбом ночью рисовали… А утром Колобок пришёл — и всё уже знал… С видаком — то же самое… Они что, как телепаты общаются?!
Сержант почесал затылок.
— Может, он ему всё-таки записки передаёт?.
— Чем, голубиной почтой?
Все трое умолкли, обдумывая задачу. Фома деловито спросил:
— А кто у нас дневальным был позавчера?
Евсеев неуверенно протянул:
— Медведев, кажется…
— А когда с альбомом залетели?
— Это вторник был?. Кажись, Гунько… или Ходоков… нет, точно Гунько! — вспомнил Прохоров.
— Хм… не совпадает… — пробормотал Фома и попросил Евсеева: — А ну-ка позови сюда обоих…
Капитан Зубов возмущённо кричал в телефонную трубку: — …Неделю назад… пятого, да! «Жигули», «шестёрка», да!.
Номер?. 23–67… Что?. Дохлый номер?. Как это дохлый?!
Увлёкшись разговором, он не заметил, как в кабинет зашёл старший прапорщик Шматко. Следом за ним рядовой Соколов втащил в канцелярию автомобильный аккумулятор.
— А мне плевать, что маловероятно! Это ваша работа!! — напоследок выкрикнул ротный и бросил трубку. — Бардак!
Шматко радостно согласился:
— Согласен! Весь мир — бардак, а люди… Соколов, закрой уши…
— Так руки ж заняты, — прокряхтел Кузьма.
Старший прапорщик спохватился:
— А, да! Ставь сюда! Свободен! — он закрыл за солдатом дверь, продолжая радоваться. — Принимай аккумулятор! Как и обещал!. По самым низким ценам!
Зубов досадливо поморщился:
— Опоздал ты!
— Не понял? — опешил старшина. — Мы ж договаривались…
— Ты что, не в курсе? Нет у меня больше машины! Спёрли!
— Твою?! Старушку?! — поразился Шматко. — Да кому этот металлолом!. Я в смысле… сейчас больше иномарки угоняют…
Ротный печально склонился над столом.
— Я и сам так думал… Тем более там аккумулятор дохлый был.
— Вот именно! А этот новый. Забирай! Я вёз, корячился…
Недорого…
— Да я всё понимаю… Самому неудобно. Но ты посуди… На хрена пешеходу аккумулятор?
— Так, а я его куда? Мне он тоже… ни в Красную армию!
— Да пристроишь куда-нибудь, — извиняющимся тоном сказал Зубов.
Старший прапорщик озадаченно охнул:
— Вот… Бляха-муха!! — Он открыл дверь и крикнул: — Соколов, ко мне!!
Аккумулятор оказался тяжёлым. Рядовой Соколов устал.
Но начальству было виднее. Поэтому он взял его и честно потащился по территории за старшиной.
Не успели они отойти от казармы, как сзади раздался громоподобный голос командира части:
— Шматко!
Старший прапорщик испуганно обернулся:
— Здравия желаю, товарищ полковник!
Бородин снова громыхнул на всю часть:
— Что… скоммуниздил?
— Обижаете, товарищ полковник, — поспешил оправдаться Шматко. — Аккумулятор в автопарк несём. Проверяли… Теперь несём…
Бородин уточнил:
— В автопарк?.
— Так точно, в автопарк! — уверил его старший прапорщик.
Но взгляд полковника, как оказалось, давно уже гулял по пунцовой от напряжения физиономии рядового Соколова.
Бородин даже подался вперёд, стремясь рассмотреть солдата поближе. Наконец он не выдержал и спросил у Кузьмы:
— Ты кто, сынок?!
— Рядовой Соколов, товарищ полковник!
— Точно рядовой?!
— Так точно!
Бородин озадаченно дотронулся до своих усов:
— А брата у тебя нет?
— Никак нет!.
— А брата-прапорщика? — хитро повернул дело командир части.
Но Кузьма накрепко усвоил главный принцип армейского бития — бьют только тех, кто сам виноват. Он честно взглянул куда-то на правое ухо Бородина и обошёл коварную ловушку:
— Никак нет, товарищ полковник!
— Мистика какая-то! Ну-ну! — проворчал командир, поворачиваясь к Шматко. — Ладно, неси, неси. Смотри, только не надорвись, старшина!.
Расследование давно зашло в тупик. Но упрямо продолжало топтаться на одном месте. В класс по одному затащили сначала рядового Медведева, а потом — Гунько. За ними вошёл Евсеев, тихо прикрыв за собой дверь. Младший сержант Фомин, не затягивая, приступил к допросу:
— Медведев, позавчера ты на тумбочке стоял?
— Я.
— А ты, Гуня, когда последний раз дневалил?
— Во вторник… А чё?
— Хрен через плечо! Вопросов много задаёшь! — вмешался сержант Прохоров.
Фома продолжил:
— Помните, в этот день Колобков с утра в роту заходил?
Мишка вспомнил и кивнул:
— Ну…
— Что он первым делом сделал, когда зашёл?
— Ничего…
Фома грозно посмотрел на Гунько.
Тот промямлил:
— Не помню… Ничего такого вроде не делал.
— Ну, может, он вызывал кого? Из вашего призыва?
— Да не… Зашёл, наехал, что в туалете грязно, отправил убрать, я пошёл — там нормально всё, чисто… Вернулся — его уже нет, — вспомнил Мишка.
Гунько немного оживился:
— Во! А меня из-за подоконников построил! Мол, пыль на них!
Заставил тряпкой вытирать…
Сержанты многозначительно переглянулись.
Следствие перестало топтаться в учебном классе и рвануло в коридор. Оно бодро доскакало до тумбочки дневального. Там его ждал рядовой Вакутагин.
Фома не стал заманивать простодушного оленевода в психологические ловушки, а спросил прямо:
— Слышь, тундра… майор Колобков заходил утром, до подъёма?
— Заходила… Злой был! Сказала, что у нас в роте бардак.
Заставила меня туалет окурки убирать! А туалет — не мая обязаннасть!
Сержант Прохоров невольно улыбнулся:
— Грамотный, блин!
— Так ты туалет убрал? — уточнил Фома.
— Так точна!
— А Колобков что?
— Я вернулся, майора нет…
Младший сержант почувствовал себя Шерлоком и Холмсом одновременно.
— Сто пудов — здесь он их забирает, — изрёк он, отодвигая Вакутагина. — Ну-ка, отойди…
Дневальный отошёл подальше, опасливо косясь на сержантов.
Фома присел на корточки, тщательно осматривая тумбочку. Затем пришёл черёд плинтуса…
Сержант Прохоров ехидно поинтересовался:
— Ты чё там ищешь?
— Щель какую-нибудь… Куда-то же они писульки прячут?!
— А чем тебя эта щель не устраивает?
Фома повернулся. Прохоров стоял возле ящика с надписью: «ДЛЯ ЖАЛОБ И ПРЕДЛОЖЕНИЯ». В центре ящика зияла прорезь, собственно, и предназначенная для этих самых жалоб. Ну, и предложений, естественно. Сержант задумчиво протянул:
— Да-а, всем щелям щель!
К нему подошёл Фома. Дверца ящика при внимательном рассмотрении оказалась закрыта и опечатана.
— Блин… Печать колобковская! — потрясённо прошептал младший сержант. — А должна быть — ротного!
Евсеев решительно снял ящик со стены, энергично потряхивая.
Внутри что-то стукнуло.
— Сундучок-то заряжен! — обрадовался он. — Вакутагин, к ящику кто сегодня подходил?
Тот развёл руками:
— Я не видел… Столька народу пасёца.
— Тут реально, хрен уследишь. Это ж проходной двор, — согласился Прохоров, разглядывая ящик. — Бляха… Он тут полтора года висит, им хрен кто когда пользовался…
Фома поучительно поднял палец вверх:
— Как сказал Тургенев, если ружьё повесили на стену, значит, рано или поздно оно точно стрельнет!
Вакутагин влез, не подумав:
— Это не Тургенев… это Чехова сказал!.
Старослужащие дружно обернулись. Младший сержант веско произнёс:
— Слышь, дитя мерзлоты… трындеть в «твая обязаннасть» тоже не входит!.
Заведующий складом перебирал накладные. Неожиданно дверь распахнулась. К его столу величественно прошествовал старший прапорщик Шматко. Следом за ним, отдуваясь, семенил солдат с аккумулятором.
— Ставь сюда, — скомандовал Шматко. — И покури на улице.
Завскладом недоумённо выпучил глаза. Старший прапорщик торжественно заявил:
— Данилыч! Есть три причины, по которым ты должен купить этот аккумулятор! Первая — он новый! Вторая — он недорогой! Третья — ты должен выручить друга!
Тот ненадолго задумался. Потом проникновенно ответил:
— Николаич! Есть одна причина, по которой я не могу купить этот аккумулятор… Но она перевешивает все твои! Мне он на хрен не нужен!
— Значит, эта твоя якобы причина перевешивает нашу дружбу? — искренне обиделся Шматко.
Данилыч хмыкнул:
— Друг не станет втюхивать другу всякое ненужное барахло.
— Та-ак… Ладно… Не хочешь купить… Тогда продай!
— Ну ты даёшь! То купи, то продай!
Шматко поправился:
— Ну, помоги продать! Данилыч, у тебя же связи…
— Связи! — польщённо проворчал тот. — Связи налаживать надо…
— За двадцать процентов с прибыли наладишь?
— За двадцать не знаю… Трудновато за двадцать будет… А вот за двадцать пять можно попробовать.
— Кровопийца! — буркнул Шматко.
Данилыч хохотнул, не обидевшись:
— Можно подумать, ты молоком питаешься!
— Короче, я оставлю…
— Э, не! — завскладом протестующе замахал руками. — У меня после обеда ревизия! Вечером приноси…
Шматко расстроился:
— Вот блин! Опять таскать! — Он высунулся в окошко и громко крикнул: — Соколов!.
Возвращение аккумулятора проходило в том же порядке. Впереди вышагивал товарищ старший прапорщик. Позади еле плёлся рядовой Соколов, шатаясь от заколебавшей ноши. Голос полковника Бородина настиг их почти на том же месте, что и в первый раз:
— Шматко!
— Здравия желаю, товарищ полковник! — обречённо развернулся тот.
— Уже здоровались!
— Мы это… аккумулятор…
— Знаю! В автопарк!. Только автопарк там! — Командир части показал в противоположную сторону, как будто надеялся подловить старшего прапорщика.
— А это другой аккумулятор… Из автопарка! Несу проверять, — легко вывернулся Шматко.
— Несёшь?!
— Так точно!.
Бородин покосился на красного от натуги солдата. Но спросил прапорщика:
— Не надорвался?!
Тот намёк понял:
— Так мы по очереди… С солдатом… Носим…
— А твоя очередь когда?
— Так э… как раз сейчас вот! Соколов, ты чего молчишь? Ну-ка дай! — Шматко забрал у Кузьмы аккумулятор, с трудом удержав, чтобы не уронить. — Разрешите нести, товарищ полковник?
Бородин усмехнулся в усы:
— Ну неси… несун!.
Ящик «ДЛЯ ЖАЛОБ И ПРЕДЛОЖЕНИЙ» со стены сняли без проблем. Осторожно, как ядовитого паука, отнесли в учебный класс.
Младший сержант Фомин с восемнадцатой попытки пинцетом извлёк из щели сложенную записку.
— Вот она, родимая!.
Он отложил пинцет и развернул бумажку. Обычный тетрадный лист в клетку с рваным краем лег на стол. Прохоров нетерпеливо выхватил исписанную каракулями записку, невнятно бормоча под нос.
Прочитав первую строчку, сержант поднял глаза:
— Вы вчера пиво вечером в каптёрке дули?
— Ну, было дело, — осторожно признался Евсеев.
— Завтра бы огребли по самые помидоры! — Прохоров пробежался дальше по тексту. — Ё-моё! И про то, что я на выходные в самоход в город ходил, тоже написал!
Фома отобрал у него записку.
— Ну-ка дай! — Он задумчиво изучил текст. — Где-то я этот почерк уже видел…
— Покажи, — Евсеев тоже покрутил записку в руках. — Хрен его знает… — …Где-то видел — сто баллов, — младший сержант тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения. — Надо эту фигню на место повесить. Только осторожно, чтоб никто из молодых не видел!
Рядовой Евсеев вышел в коридор, спрятав ящик за спину. Сержант Прохоров взял злополучную улику двумя пальцами за краешек:
— И что нам теперь делать? Письма, что ли, вскрывать, сравнивать?
Фома небрежно похлопал по подшивке, лежащей на столе. От газет «На страже Родины» облаком поднялась пыль.
— Зачем письма? Есть идея…
К воплощению гениальной задумки товарища младшего сержанта рота приступила вместо занятий по уставам. «Духи» сели за парты, как ученики в школе. Перед каждым появился лист бумаги и карандаш.
За «учительским» столом расселся Фома. Сержант Прохоров прошёлся вдоль доски:
— Значит, так. Как вы знаете, скоро у нас приказ… В связи с этим в штабе части освобождается место писаря. То есть — Звягина… Поэтому в каждой роте приказано провести конкурс. По выявлению письменных дарований. Другими словами, будем сейчас писать диктант…
— Мы чё, в школе, что ли?! — не выдержал Гунько.
Фома рыкнул:
— Я щас кого-то в ясли отправлю! Горшки мыть!.
Больше желающих возражать не нашлось. Прохоров продолжил в полной тишине:
— Значит, так. Вверху листка сейчас каждый пишет свою фамилию, а ниже текст!. И смотрите… Место тёплое, поэтому чтоб старались! — Он кивнул Фомину. — Давай, Фома!.
Тот открыл «На страже Родины» и начал диктовать первую попавшуюся военную сказку: «Высоко держит флаг российских Вооружённых сил продовольственно-вещевая служба округа…»
Гунько осторожно огляделся. За одной партой с ним сидел рядовой Медведев.
— Ты в штабе хочешь служить? — с подколом шепнул Гуня.
Мишка хмыкнул:
— Ага! К Колобку поближе…
Младший сержант Фомин шикнул:
— Базары! — потом с выражением прочитал: — «И это явственно подтверждает проведённая недавно ревизия…» Пишем, пишем!
«Духи» послушно заскрипели карандашами…
Графологическая экспертиза диктанта результатов не дала.
Прохоров, Евсеев и Фомин долго перекладывали листики из одной стопки в другую, сравнивали их с образцом в центре стола…
Почерка, похожего на каракули стукача, найти не удалось. На четвёртом заходе сержант Прохоров сломался:
— Да бесполезно! Ни одного похожего…
— Может, вот этот? — не очень уверенно пробормотал Фома, кладя один из листков рядом с образцом.
Евсеев поинтересовался:
— Это кто? Соколов?.
Все трое склонились над текстом.
— Да не… не похож, — произнёс Прохоров. — Посмотри, здесь «тэ» такое, а здесь письменное. И «бэ» он не так пишет… и «а» — здесь аккуратное, а здесь вообще — каракуля какая-то!.
Фома вздохнул:
— Да и вообще он со старшиной в командировке был…
— Тьфу ты! Раньше не мог сказать? — Евсеев разочарованно скомкал лист. — А может, этот гад почувствовал, что диктант — это проверка?
Почерк изменил?
Сержант Прохоров с интересом спросил:
— И что нам от этого — легче?.
— Ну, не знаю… — пожал плечами Евсеев.
Фома взял записку стукача:
— Вот блин! Ну где-то же видел я этот почерк… Точно видел!
— А может, из наших кто, из стариков? — неожиданно предположил сержант.
Евсеев и Фомин уставились на него, как на конченого придурка.
Он торопливо оправдался:
— Ну, это чисто версия…
— Тебе с такими версиями в телевизор надо!. Там такую хрень любят!.
Фома подвёл черту в прениях:
— В общем, тупик. На догадках мы далеко не уедем. Не хватало ещё раз облажаться, как с Кабановым! — Он встал, направляясь к выходу.
— Так, а с этим что делать? — Евсеев кивнул на стопку «диктантов».
— Спрячь… А лучше сожги!.
Девушка Маша коротала одинокий вечер перед телевизором.
Вдруг в прихожей раздалась трель звонка. Она подошла к двери.
Смотреть в глазок было бесполезно. На лестнице опять стояла тьма.
— Кто там? — спросила она.
— Мы собираем подписи на выборы в горсовет!. — прозвучало снаружи.
— Я не голосую! — попыталась перебить Маша.
Но голос настойчиво продолжил: — …За Шматко Олега Николаевича!
Она тут же распахнула дверь, радостно улыбнувшись. Из темноты к ней шагнул старший прапорщик с букетом цветов.
— И почему это я должна за него голосовать?! — требовательно поинтересовалась Маша.
— Ну… Во-первых, он учится на отлично!
— Та-ак!.
— Во-вторых… Он м-м… делает избирателям подарки!. — Олег Николаевич протянул девушке маленькую нарядную коробочку.
— Та-ак!.
— В-третьих… — он перешагнул порог и распахнул объятия. — Ты же хочешь, чтобы он был твоим избранником?!
Маша охотно бросилась ему на шею, целуя в губы.
— Да! Только чтобы он был моим избранником, а не всенародным!.
— Ладно. Только твоим! — тут же согласился Олег Николаевич.
Дверь закрылась. Маша открыла коробочку:
— А что ты мне подарил?
— Сейчас увидишь…
Она вынула из коробочки кружевное бельё и застенчиво прошептала:
— Ты хочешь, чтобы я ЭТО надела?.
— Нет… — промурлыкал он. — Я хочу ЭТО с тебя снять!.
С целью демонстрации подарка девушка юркнула в комнату.
Буквально через минуту оттуда донёсся её голос:
— Я уже почти надела. Закрывай глаза…
Шматко прошёл на кухню и приготовился лицезреть… Входная дверь открылась и в прихожую вошла Анжела Олеговна. Её появление точно совпало с торжественным выходом девушки Маши в эротическом белье. Они столкнулись нос к носу.
— Ой! — вскрикнула Маша и спряталась обратно в комнату.
— Олег Николаевич вернулся?! — Мама, не смутившись, поставила сумку на пол, снимая туфли…
Чествование отличника Шматко приурочили к чаепитию. Старший прапорщик трудности студенческой жизни расписывал красочно: — …Самый сложный экзамен, конечно же, философия!. М-м!. Как он меня валил!!
— У нас в следующем семестре тоже философия! — ужаснулась Маша. — Говорят, препод — зверь!.
— Прорвёмся! — успокоил её Шматко.
Беседу прервал телефонный звонок. Мама сняла трубку с аппарата:
— Алло!. Нет!. Никакие аккумуляторы мы не продаём!. Не знаю! — Она возмущённо пожаловалась: — Надоели, третий раз звонят! Какой-то идиот поместил в газете наш телефон…
Старший прапорщик закашлялся.
— Что с вами? Горячее? — встрепенулась Анжела Олеговна.
— Вы извините… Но это — я!
— Что — я?
— Этот идиот. Понимаете, у меня на работе телефона нет! Зато есть аккумулятор! Дешёвый! Долларов тридцать навару можно взять!
— Так ты в газете… — вмешалась в разговор Маша.
— Нет! Ни в какой газете я ваш телефон не давал! — немного обиделся Шматко. — Я так… на столбах развесил!.
Маша в шоке посмотрела на маму.
— Прибыль пополам! Пятьдесят процентов мне, пятьдесят — Маше!
Всё ж лучше, чем Данилычу! — успокоил её старший прапорщик.
Девушка жалобно пролепетала:
— Какому Данилычу?
— Да… неважно.
На лице мамы расцвело умиление:
— Семейный бизнес… Вот видишь, Маша! Олег Николаевич ещё и хозяйственный!.
Рядового Медведева наряд по офицерской столовой особо не напрягал. Неизвестно почему, но грязи на единицу площади офицеры оставляли меньше рядовых срочной службы.
Мишка мирно мыл полы и насвистывал незатейливую мелодию.
За одним из столиков обедала Ирина Дмитриевна Пылеева. Что ещё больше улучшало Мишкино настроение. Периодически они перемигивались и улыбались друг другу…
Неожиданно в столовую зашёл майор Колобков. Он неторопливо осмотрелся и подсел за столик к медсестре.
— Ирина Дмитриевна… Не угостите ли салатом одинокого мужчину? — тоном опытного соблазнителя проворковал Колобок.
Девушка равнодушно бросила:
— Пожалуйста…
Колобков положил себе несколько ложек. Попробовав, он блаженно промычал:
— М-м-м… Как вкусно! А я за неделю, знаете, отвык от домашнего…
— А что случилось? — из вежливости поинтересовалась она.
— Как? Вы не знаете? — Майор положил на стол правую руку. — Ничего не замечаете?
— Вы что, маникюр сделали?!
Колобков хихикнул, оценив шутку:
— Я сделал крутой поворот в судьбе… Колечка-то нет!.
— Что, хоббиты украли?
— Ага! В загсе!. И даже бумажку выдали! А в бумажке написано, что мне теперь можно встречаться с незамужними девушками… Безо всякого вреда для морального облика!
Где-то в районе кухни послышался звон разбившегося стакана.
Ирина подняла взгляд. За спиной Колобка показался рядовой Медведев с очумелыми глазами. Майор покосился через плечо, но его не заметил. Медсестра холодно отбрила поползновения потёртого ловеласа:
— Замечательно. У меня как раз есть несколько незамужних подруг. Хотите, познакомлю?.
Но отшить Колобкова было непросто. Он подпёр кулаком подбородок и попросил сладким голосом:
— Ирочка, а познакомьте меня с собой…
Старший прапорщик ел бутерброд. В каптёрку вошёл капитан Зубов с газетой.
— Приятного аппетита! — пожелал он.
— Мг-мг-мг! — глотая в хорошем темпе, покивал Шматко. — Позавтракать не успел! На ходу приходится! Я пока не позавтракаю, ничего делать не могу…
Ротный, как бы между прочим, подкинул вопросик:
— «На страже Родины» читал?
— Сказки про армию? Я эту хрень не читаю! Только мозги засорять…
— Напрасно, Николаич, напрасно. Интересные вещи иногда печатают… Про институт твой, например, статья… «Учиться настоящим образом»! Об отличниках-военнослужащих. Фотографии интересные…
Соколова вот нашего напечатали!.
Шматко настороженно отложил бутерброд:
— Как Соколова?!
— В фас! Как студента-отличника!
Ротный положил газету на стол. Под статьёй красовалась групповая фотография. На первом плане стоял Соколов в форме старшего прапорщика.
— Так это… Откуда? Когда это он?. — остолбенел старшина роты.
Зубов хмыкнул:
— Тебе лучше знать. Ты ж с ним на сессию ездил…
Оцепенение прапорщика прошло.
— Знаешь, не может это быть Соколов! — заявил он. — Откуда у него форма?!
Ротный загадочно усмехнулся:
— Вот и я думаю: откуда у него форма?
— Не он! Просто похож! Знаешь, сколько в мире похожих людей?!
Я недавно шоу двойников смотрел! — забубнил полную ахинею старшина, с отчаянием понимая, что никого ни в чём не убедит. — Да и фамилии Соколов тут нету…
— Ага! — добил его Зубов. — Зато другие есть! Например, Шматко…
— Где?!
Капитан ткнул в надпись под фотографией:
— Шматко О. Н… Ты у нас случайно не О. Н.?
— А-а! Ну да, вспомнил! Нас снимали… Всех отличников! Нашего курса!. — хлопнул себя по лбу тот.
— Снимали вас, а на фотографии почему-то Соколов… — вставил ротный, хитро улыбаясь.
— Да не Соколов это, говорю…
— Ну ладно, ладно, не Соколов… Допустим. А ты тогда где?
— Я? Я это… Не поместился, наверно! Вон, рука только видна!
Зубов посочувствовал:
— Н-да! Не повезло! Так бы на всю часть прославился! Хотя ты и так прославился! Фамилия-то твоя!.
Старшина суетливо засобирался:
— Чуть не забыл! Мне щас бежать надо… Я… э-э-э… газетку у тебя возьму?. На время?.
— Между прочим, на часть десять экземпляров, — крикнул вслед убегающему Шматко капитан и засмеялся.
Рядового Соколова гнев старшины накрыл в бытовке. Разъярённый старший прапорщик с газетой ворвался туда, как ураган. Он бросил компромат на гладильную доску.
— Вот ты где прячешься! Это что за фокусы?!
— Какие фокусы, товарищ старшина? — удивился Кузьма.
— А ты не знаешь?! Читай! — возмущённо заорал тот, тыкая в газету пальцем. — Читай и смотри! Узнаёшь?! Орёл! Красавец! Студент- отличник! Старший прапорщик Шматко! Вот он я! Любуйтесь на меня!
Учусь настоящим образом! Хорошо получился! Фотоги-ги-еничен! А теперь объясни мне, как твоя рожа… бесстыжая… попала в газету?!
— Не знаю, товарищ старшина! Нас после экзамена снимали…
— После экзамена… снимали… — передразнил его Шматко. — Какого хрена ты в камеру полез?!
— Я же не знал, что это в газету…
— Не знал, что в газету… Ты меня, Соколов, точно в могилу загонишь! Думать надо не только на экзаменах… фотомодель, блин! На всю страну!.
— Товарищ старший прапорщик, может, не узнает никто, — неуверенно прошептал Кузьма.
— Молись, Соколов… Молись, чтоб не узнал! — вскинулся Шматко. — Давай назад эту порнографию!.
Прапорщик потянулся за газетой, задел утюг и завопил благим матом: — Ё-моё!. Нет, Соколов, я с тобой точно инвалидом стану!.
Сразу за забором Н-ская часть заканчивалась. И начиналась берёзовая роща, наполненная светом и покоем. Здесь мирно стрекотали в траве кузнечики и щебетали птицы…
Рядовой Медведев лежал посреди солнечной поляны, мрачно уставившись в небо, как злобный призрак милитаризма. Рядом с ним сидела Ирина, наблюдая за божьей коровкой, ползущей по её ладони.
— Божья коровка… полети на небо, — тихо попросила она, загадывая желание.
Коровка доползла до кончика пальца и взмыла вверх. Девушка повернулась:
— Мишка, ну чего ты дуешься? Из-за Колобкова, что ли? — Она усмехнулась. — Ну и зря! Мужик просто бесится, а у самого климакс скоро…
Мишка упрямо пробормотал, не глядя в её сторону:
— Да что я, не понимаю, что ли? Кто такой я и кто он… Я так, пацан без определённого будущего… оболтус… А он офицер. Майор!
Говорят, командиром части будет скоро. Квартира, машина, все дела…
— А может, мне оболтус и лоботряс дороже, чем квартира и машина… и «все дела», как ты говоришь…
Мишка приподнялся на локте.
— Правда?
— Дурак ты!.
Они немного помолчали. Потом Ирина тихо спросила:
— А у тебя девушки были до меня?. Ну, там, на «гражданке»…
Он немного виновато прошептал:
— Ну, были… Я же не урод…
— Много?
— Ирка, это всё было не то! Я только сейчас понял, как это — когда по-настоящему…
Она промолчала. Мишка погладил её руку:
— Знаешь, а мы ведь с тобой не должны были встретиться…
— В смысле?
— Ну, я же вообще не собирался в армию идти… И служить должен был в другом месте. Так что это случайность, что мы с тобой встретились…
Ирина покачала головой:
— Не-а… Не случайность!
Мишка потянулся к ней:
— Ирка, а ты меня правда любишь?
Она мягко отстранилась, глядя ему прямо в глаза:
— Мишка, я тебе сейчас скажу, и ты запомни это, пожалуйста, на всю жизнь… Я никого и никогда не любила так, как тебя. И я хочу быть с тобой. И никогда первая не брошу тебя. И не променяю ни на кого другого… Я хочу, чтоб ты это знал. И больше не волновался на этот счёт.
Я тебе клянусь всем, что у меня есть…
— Ирка, я тоже… я… — немного растерянно прошептал он.
Девушка прикрыла ладонью его рот.
— Ты сейчас не говори ничего… не надо! Не нужно говорить ничего такого, о чём потом пожалеешь. Я долго думала, прежде чем сказать… И ты подумай. Серьёзно подумай… пожалуйста…
Она убрала руку и потянулась к нему губами. И тут его взгляд упал на часы. Он вскочил:
— Ой, блин!! У нас же построение!. Ирка, прости…
Он схватил с земли пилотку, спешно чмокнул девушку в щёку и убежал. Ирина тихо рассмеялась ему вслед, с нежностью дотронувшись до того места, которого коснулись его губы.
По учебным классам Н-ской части прошёлся ураган. В отличие от зарубежных коллег, он не носил женского имени. И особо не свирепствовал.
Его разрушительному действию подверглись исключительно газетные подшивки. Стихия, как корова языком, слизала последний номер «На страже Родины» из ротных подшивок. После чего ураган пропал в неизвестном направлении…
Запыхавшийся старший прапорщик наткнулся на заместителя командира по воспитательной работе на крыльце штаба. Колобков держал в руках злосчастную газету. Шматко радостно воскликнул:
— О! Виктор Романыч! А я как раз вас и ищу! К вам газета «На страже Родины» пришла?!
— Пришла! Вот она! — немного удивлённо отозвался Колобков.
— А к нам в роту, представляете, нет!
— Понял! Разберёмся! — Ни черта не понял майор.
Шматко энергично пояснил:
— Нет! Я не в том смысле! Просто, чтоб в подшивке была. Может, одолжите?
— Хорошо. Прочитаю — занесу!
Такой расклад прапорщика не устраивал.
— Кхм!. Я просто хотел сегодня политинформацию провести! С солдатами!
Колобков выпучил глаза, будто получил удар ниже пояса. На его памяти добровольно политинформацию проводили только однажды.
После выхода Средней Азии из СССР. И то потому, что воины аллаха хотели дослужить до дембеля.
— Политинформация — это хорошо! — на всякий случай сказал он.
— Так, может, одолжили бы газетку? — попросил Шматко.
Зам по воспитательной пришёл в себя.
— Эта газета — фигня! — заговорщицки сказал он. Как один любитель политинформаций другому. — Пошли ко мне, я тебе кое-что покруче дам! Мне такую штуку из штаба округа прислали!.
Но старший прапорщик на политическое извращение не купился.
— М-м-м… Понимаете, Виктор Романыч, солдаты уже давно ждут.
А я вот… за газетой пошёл! Мне бы по-быстрому? — уклонился он от визита в кабинет Колобкова.
Тот цокнул языком и сдался:
— Ладно, держи! Почитай пока это! А потом зайдёшь, я тебе материалы дам… Посидим, поговорим…
— Спасибо! — гаркнул Шматко, торопясь отбежать подальше.
Вдруг в спину ему вонзился окрик Колобкова:
— Стой!
Он замер, медленно оборачиваясь…
— Программку оставь, — попросил майор.
Последний номер «На страже Родины» лежал на столе командира части. Дверь в кабинет полковника Бородина по случаю жары была открыта. Проходящий мимо старший прапорщик Шматко застыл в проёме. Он присмотрелся к названию газеты, изменился в лице и зашёл в кабинет.
— Товарищ полковник, разрешите?.
— Шматко?! — командир оторвался от чтения. — Что-то ты сегодня без аккумулятора?.
— Так я… э…
— Ладно! Шучу!. — добродушно хохотнул Бородин. — С чем пожаловал?!
— Я по поводу… газету! Там на предпоследней странице анекдот… смешной…
Бородин перевернул лист и попал на страницу со злополучной фотографией Соколова. Шматко поспешно потянулся к газете.
— Не-не, не здесь! Разрешите? — он пролистал несколько страниц и ткнул пальцем. — Вот!
— «Отжимается как-то полковник перед прапорщиком…» — прочитал Бородин.
Он возмущённо уставился на Шматко:
— Смешно…
Тот дал задний ход:
— Ой, нет… Я забыл… Это не в этой газете…
Командир вернулся к странице с фотографией. Старший прапорщик снова засуетился:
— А в этой как раз кроссворд интересный… На последней странице… Я у вас хотел одно слово спросить…
— Кроссворды не люблю! — сурово нахмурился Бородин. — А ты, я смотрю, на службе хернёй всякой занимаешься?!
— Никак нет… Я это так… В обеденный перерыв…
И тут полковник всё же наткнулся на фотографию.
— Подожди! Ну-ка, ну-ка… — присмотрелся Бородин. — Так вот же он!!
— Кто?!
— Вот смотри, второй слева! Узнаёшь?
— Товарищ полковник! — в панике выпалил прапорщик. — Это не Соколов!
Бородин, не особо вникая в его выкрики, пробормотал себе в усы:
— Конечно, не Соколов! Это Соколовский! Старший прапорщик!
Приехал в часть, потом пропал! Значит, всё-таки он есть в природе… А я уж думал — с ума сошёл! — Он громко позвал: — Колобков!.
Колобко-ов!.
Однако заместитель по воспитательной работе не откликнулся.
Командир поднялся со своего места, направляясь к его кабинету.
Шматко кинулся к столу, сцапал страницу с проклятой статьёй и спрятал за пазуху…
В расположении части царил покой. Евсеев и Прохоров сидели в каптёрке и, пользуясь отсутствием старшины, гоняли чаи. Младший сержант Фомин просочился из коридора и жалобно спросил:
— Пожрать есть?. Я голодный, как рота «духов»!
— Сироп из одуванчиков, — порекомендовал Евсеев, выставляя нетронутую банку с вареньем Ходокова.
— А колбаса где?
— Ха, вспомнил! Не прошло и полгода… — хмыкнул Прохоров.
Фома разочарованно сплюнул, рассматривая банку на свет.
— И всё, что ли?
— Всё…
Он полез в ящик стола и наткнулся на свёрток.
— А это что?
— Сало, — пробурчал Евсеев.
— Зажать решил?
— Так хлеба нету…
— Зашибись у нас жизнь! — возмутился Фома. — Варенье есть, сало есть, а хлеба — нету!. Ладно, придётся так жрать!
Прохоров засомневался:
— Сало с вареньем?.
— А что? Сало съедобное? Съедобное. Варенье можно есть?
Можно. Значит, и вместе покатить! После нашей столовки я трак от танка переварить могу!.
Покупатель на аккумулятор нашёлся внезапно. Видимо, тактика обклеивания заборов дала результат. Старший прапорщик Шматко влетел в помещение склада и радостно завопил:
— Данилыч, давай аккумулятор! Я покупателя нашёл, по объявлению позвонили!.
— Ха, орёл! Нету уже аккумулятора! — остудил его пыл завскладом.
— Чё, пихнул?
Данилыч подошёл к шкафу.
— Сделка века! Путём гениальной комбинации за аккумулятор удалось выручить… — Он торжественно распахнул створки. — Четыре колеса!
Шматко оторопел:
— Ты чего?. Шутишь?!
— Это не шутка, Николаич… И не сон… Можешь потрогать! Раз, два, три, четыре… Практически новые. Супервыгодная сделка! — Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! — разозлился старшина. Данилыч! Какая супервыгодная?! Мне бабки нужны, а не колёса!
— Вот дубина! Твой аккумулятор от силы полтинник тянул, а колёса по четвертному каждое! Как не фиг, на фиг! Двойной навар!
Короче, берёшь?
Шматко воспользовался своими обширными познаниями в высшей математике. По всему получалось, что хитрый завскладом прав.
Он махнул рукой:
— Да беру, беру!. Разошёлся! Сейчас четырёх бойцов пришлю!
— Зачем четырёх? — Данилыч наивно округлил глаза.
— Ну, каждому по…
— Одно моё! Как договаривались! Забыл, что ли?!
Варенье с салом не прижились. Младший сержант Фомин осознал этот прискорбный факт, когда до катастрофы остались мгновения. Он ворвался в каптёрку, завывая во весь голос:
— Бляха! Ходоков… отравил, гад! Бумага есть?!
Евсеев и Прохоров переглянулись и дружно заржали. Прохоров покачал головой.
Фома отчаянно зарычал на Евсеева:
— Чё ржёшь?! Диктанты где?
— Сжёг… Ты ж сам сказал…
— А-а! — взвыл Фома, лихорадочно выдвигая ящики стола. — А газета где?! Где газета?! Была же тут!
Прохоров обрадовал друга:
— Её прапор забрал…
— Бляха!. Ну, Ходоков!. Одуванчики… мать! — завопил Фома, хватаясь за живот.
Он выбежал из каптёрки в казарму.
— Бумагу, срочно!
«Духи» растерянно уставились на младшего сержанта. Новая вводная была непонятна. Как реагировать на неё, никто не сообразил.
— Блин, хрена вылупились?! — заорал возмущённый Фома.
Внезапно он заметил Ходокова с общей тетрадью. Рядовой сидел на табуретке, выводя на обложке свою фамилию.
— Ходоков, бумаги дай!. Отравил, гнида!. Быстрее! — рявкнул младший сержант.
Солдат трясущимися пальцами пролистал тетрадку:
— Сейчас… Я вырву!
— Какое, на хрен, вырву! — мучительно сморщился Фома. — Ой-ёй!.
Выхватив тетрадь, он помчался по направлению к туалету.
«Духи» проводили его взглядами, с трудом сдерживая смех…
Товарищ младший сержант покинул насест под звук смываемой воды. Он вернулся в мир живых, подтягивая штаны. Под мышкой у него торчала тетрадка Ходокова.
Фома положил её на подоконник, застёгивая ремень. Внезапно он замер, осенённый какой-то мыслью. Потом схватил тетрадь, быстро перелистывая страницы. Несколько листов в середине были небрежно вырваны «с мясом». Фома дошёл до конца. Последний лист тоже отсутствовал. Вместо него красовалась линия отрыва.
Младший сержант полез в нагрудный карман. Достав оттуда тщательно сложенную записку стукача, он приложил её к оставшемуся в тетради обрывку. Записка совпала идеально.
— Ходоков стучит! Точно! С-сука!. — констатировал Фома.
В каптёрке его сообщение подвергли сомнению. Прохоров неуверенно предположил:
— Ну, это ещё не доказательство… Лист мог и кто-нибудь другой вырвать…
На такой случай у Фомы оказался припасён убойный аргумент:
— Фигня!. Я вспомнил, где я почерк видел! — Он достал ещё одну бумажку. — Вот! Ходоков мне песню для альбома переписывал!.
Текст песни лёг рядом с запиской для Колобкова. Даже при беглом сравнении сомнения отпали.
— Ну, как вам доказательства?! — спросил Фома.
Некоторое время Прохоров и Евсеев молчали, отдавая дань дедуктивному гению.
— А на диктанте маскировался, значит… Почуял, сука! — наконец подал голос Евсеев.
Сержант Прохоров сжал кулаки:
— Убью гада! — он ломанулся в казарму.
На этот раз пришла очередь Фомы тормозить друга.
— Подожди! Есть план…
Рядовой Ходоков мыл окна в каптёрке. Мыльная вода пенилась в ведре. Чавкала, ныряя туда, грязная тряпка… За столом по-барски развалился Евсеев. Фома стоял над душой у «духа», наблюдая за работой.
— Тщательней давай! Чтоб утром старшина пришёл и подумал, что стёкла спёрли! — Он улыбнулся, обращаясь к Евсееву. — Во Николаич удивится: не он, а — у него!.
Ходокову работать не нравилось. Он ворчал себе под нос:
— А чё всё я? Я вчера дежурил…
А это тебе, Ходоков, за варенье твоё из сорняков. Погубить хотел сержанта своего? Я чуть копыта не отбросил! Полдня в позе орла! — пояснил Фома.
— Я не знал, что оно испорчено…
— В следующий раз будешь знать! Я тебя сперва самого накормлю… А потом подожду пару часов… — Он провёл пальцем по подоконнику. — И здесь потом протрёшь, понял?!
— Тут же чисто…
— Ты что-то сказал?! — разозлился младший сержант.
Ходоков сразу утих, продолжая угрюмо орудовать тряпкой. В каптёрку ввалился радостный сержант Прохоров с двумя пластиковыми канистрами. Он поставил их на стол:
— Бочонки готовы! Осталось наполнить мёдом!
Евсеев очнулся от грёз:
— Вы чё замутить собрались?
— Сегодня ночью в лес пойдём, — понизив голос, сообщил Фома. — Пора нанести визит к старичку-спиртовичку…
— За самогоном, что ли?
— За ним родимым… Завтра день албанской авиации, бухать будем!
Евсеев с опаской предупредил:
— Сегодня вообще-то Колобок дежурит.
— А хрена нам Колобок?! Мы от лисы ушли, от волка ушли… а от Колобка и подавно уйдём!.
Фома с Прохоровым дружно заржали. Ходоков закончил работу, взял ведро и направился к двери.
— Ты всё? — остановил его Фома.
— Да…
— Ладно, свободен, душегуб… Ведро только оставь!
Ходоков удивлённо посмотрел на младшего сержанта. Поставив ведро на пол, он вышел. Сержант Прохоров, загадочно улыбаясь, плюнул в мыльную грязную воду, в которой плавала драная вонючая тряпка…
Дневальный по второй роте спал сидя. Из его открытого рта вырывался негромкий, но отчётливый храп. Остальной народ тоже дрых, не ворочаясь. По-военному единообразно и крепко.
Рядовой Ходоков открыл глаза. Он тихо поднялся. Кровать чутко скрипнула. Рядом шевельнулся заспанный Вакутагин.
— Ты чиво?.
— В туалет… Спи!
Вакутагин перевернулся на другой бок, засыпая. Ходоков босиком, на цыпочках прокрался к выходу из казармы. Он осторожно прошёл мимо дневального. Тот не двинулся, продолжая похрапывать.
Ходоков аккуратно прикрыл за собой дверь, на несколько секунд прислушался к тишине, затем на цыпочках подобрался к ящику «ДЛЯ ЖАЛОБ И ПРЕДЛОЖЕНИЙ». Он задрал майку, достал из-под резинки трусов сложенную записку и сунул её в щель ящика…
Записка почему-то проваливаться не пожелала. Ходоков присмотрелся и обнаружил, что щель аккуратно заклеена прозрачным скотчем.
— Что, не лезет? — участливо спросил его из-за спины голос младшего сержанта Фомина.
Ходоков резко дёрнулся, оборачиваясь.
На входе в казарму стояли сержанты. А за их спинами… вся рота!
Фома размеренно проговорил:
— Там уже места нет… От твоих жалоб… Ты нам пожалуйся… Или предложи, чего тебе там не нравится…
Ходоков на секунду задумался… И вдруг бросился к выходу на улицу. Он успел сделать всего пару шагов. Дверь резко распахнулась.
На пороге, улыбаясь, застыл рядовой Евсеев.
— Сюрпри-из! — зловеще протянул он.
Стукач испуганно попятился. Сержант Прохоров попросил:
— Ну, чего у тебя там? Дашь почитать?
Загнанный в угол Ходоков посмотрел на записку и резко сунул её в рот, собираясь проглотить.
Прохоров сделал шаг вперёд. Железный кулак сержанта врезался в живот «духу». Тот рухнул на колени, невольно выдыхая.
Записка вывалилась на пол. Фома неторопливо поднял её, мельком пробежав глазами.
— Ого, сколько написал!. Толстой бы обзавидовался…
Ходоков, стоя на коленях, вдруг заплакал. Прохоров равнодушно спросил:
— Что он тебе пообещал?
— Кто? — всхлипнул стукач.
— Кто?! Колобок!
— Сказал, что в отпуск отпустит… домой…
Фома сказал, обращаясь к остальным:
— Слыхали? Он по мамке соскучился…
Ходоков поднялся.
— Я не хотел… Честно! Он меня пугал.
— Кабанову это расскажешь, — тихо произнёс Прохоров.
Он толкнул стукача в сторону казармы. «Духи» расступились.
Ходоков влетел внутрь. Толпа тут же сомкнулась.
— Только не убейте… И чтоб тихо было… — попросил сержант, заходя в казарму вслед за всеми.
Оставшись в коридоре один, Фома ещё раз прочитал записку.
Потом, ухмыльнувшись, отодрал скотч с ящика и опустил бумажку в щель…
Старшина роты читал газету «На страже Родины». Последний, оставшийся в живых экземпляр.
В каптёрку заглянул радостный капитан Зубов. Он расплылся в улыбке, будто собирался взять в долг пару тысяч:
— Николаич, как думаешь, есть справедливость на свете?
— В каком смысле? — осторожно убрал газету старший прапорщик. — Вообще? Или в частности?
— В смысле частной собственности!. Машину мою нашли!
Прикинь!
— Значит, справедливость есть, — рассудил Шматко.
Зубов плюхнулся на стул:
— Так это… Давай свой аккумулятор! Беру!
— Вот здесь справедливость заканчивается, — огорчил его старшина. — Сразу брать надо было. Ты думал, я его всю жизнь для тебя держать буду? Нету аккумулятора! Продал!
— Жаль! Я ж думал, машина с концами… Зря мы всё-таки милиции нашей не доверяем. Худо-бедно работают ребята. За городом нашли.
Правда, без колёс, но всё остальное на месте!
Шматко вдруг обрадовался:
— Без колёс?! Так это же здорово!. Ну… что нашли — здорово! Есть всё-таки справедливость!
Он вскочил, устремляясь к шкафу.
— Товарищ капитан, не желаете ли взглянуть? Специально для вас!
Колёса в ассортименте! В количестве трёх штук. Четвёртое скоро подвезут!
Ротный потрясённо заглянул в недра шкафа:
— Ты что, ясновидящий?!
— Запасливый!. Всего тридцать у. е… Только для вас!
— Вообще-то я за двадцать пять брал…
— Торг уместен! Ты смотри, смотри!. Практически новые!
— Ага! — согласился с ним капитан, выкатывая колёса из шкафа. — Я перед самой кражей точно такие же купил! И протектор такой же… — он ошеломлённо уставился вниз. — Новые, говоришь? А вот здесь вот царапина… У меня, кстати, на одном такая же была… Когда ставил, ключ соскользнул… А тут протектор с дефектом… А на этом ниппель облуп…
Слушай, Николаич, откуда они у тебя?.
Шматко испуганно забормотал:
— У меня? Так я это… купил! То есть, поменял… Легально!
— Понимаешь, какая штука, Николаич… Это колёса с моей машины! — веско произнёс ротный.
— Да не могут они быть с твоей машины… Мало ли колёс… на свете… Я здесь ни при чём… Я ж говорю… это знакомый… знакомого… Ты что, мне не веришь?!
— Верю-верю. И где-то даже благодарю… — Зубов улыбнулся.
— З-за что?.
— За то, что вернул мне мои колёса! — капитан пожал старшине руку.
Тот открыл рот:
— Подожди… Как это — вернул? А… э… деньги?!
— Так. Стоп. То есть ты хочешь, чтобы Я… КУПИЛ у тебя… СВОИ колёса? — с искренним удивлением спросил Зубов.
В ответ товарищ старший прапорщик что-то промямлил, не находя слов. Ротный похлопал его по плечу:
— Ладно, не волнуйся… Я в долгу не останусь! С меня бутылка.
— Тогда уж давай три… По бутылке за колесо, — как-то грустно предложил Шматко, понимая, что бизнес рухнул.
— Ладно, буржуй! — хохотнул Зубов. — А где, ты говоришь, четвёртое?.
Злющий до ужаса Колобок ворвался в казарму второй роты, сея вокруг себя панику.
Не обращая внимания на дневального, он с ходу заорал на командира роты:
— Что, Зубов?! Опять всё проспал?! Совсем солдатню распустил свою!.
— А что случилось? — опешил тот.
Оставив вопрос без ответа, Колобков скомандовал:
— Прохорова и Фомина сюда!
Дальнейшие карательные действия он перенёс в каптёрку.
Майор был грозен. Он метался из угла в угол и вопил. Перед ним по струнке вытянулись Прохоров и Фомин. Даже капитан Зубов чувствовал себя не в своей тарелке. Перейдя от общих фраз к конкретным обвинениям, заместитель командира взревел:
— Сержанты! Где вы были сегодня ночью?!
— Спали… — с невинным видом сообщил ему страшную военную тайну Прохоров.
Колобков приблизился к нему вплотную и закричал прямо в лицо:
— Ты кому врать вздумал!! Ты думаешь, перед тобой тут Ванька балаганный стоит?! Ты лапшу капитану своему вешать будешь! А я всё знаю! Вы ходили в лес, за самогоном!
Прохоров бросил удивлённый взгляд на Фому. Тот стоял с каменным лицом, как кремлёвский курсант.
— За каким самогоном? — переспросил сержант.
Колобков изумился:
— Не, ну ты видал, а?! — обратился он к ротному.
Тот гаркнул:
— Фомин!
— Товарищ капитан, товарищ майор что-то путает! — тут же доложил Фома. — Мы спали… Всю ночь!
Колобок взвыл:
— Я вас в дисбате сгною!. Вы у меня!.
Внезапно он заметил пластиковые канистры на подоконнике.
Майор отдёрнул штору:
— Что здесь?! — он приподнял канистру.
Та издала отчётливый плеск. Прохоров испуганно покосился на Фому.
— Вода, — ответил тот.
Колобков театрально захохотал:
— Ха!. Вода!. Огненная?!
— Никак нет, мыльная… Мы окна вчера мыли!
— Знаю я, какая это вода! — майор решительно отвернул крышку и сделал несколько глотков прямо из горла.
Внезапно поперхнувшись, он попытался сплюнуть. Потом закашлялся. На глазах у изумлённой публики из широко распахнутого майорского рта попёрли мыльные пузыри! Прохоров и Фомин с невинными лицами задрожали от внутреннего хохота. Капитан Зубов от неожиданности упал на стул. Колобок стремительно покраснел от злости, как помидор. Он размазал по подбородку грязную пену и заорал:
— СТРОИТЬСЯ ВСЕМ!! БЕГО-ОМ!!
Когда вся рота вытянулась перед разгневанным начальством, майор Колобков рыкнул:
— Рядовой Ходоков, выйти из строя!!
Личный стукач заместителя по воспитательной работе с трудом выполз из второй шеренги. На лице у него виднелись следы бурно проведённой ночи: лиловый синяк под глазом, распухшая губа, ссадина на щеке…
— Рядовой! Что с вами случилось? — Колобков с надеждой подскочил поближе.
— С кровати упал… на табуретку, — выдавил Ходоков.
Майор, тихо сопя, обвёл тяжёлым взглядом всю роту. Строй молчал.
— Кто видел, как Ходоков упал на табуретку?
Строй продолжал хранить молчание. Колобок обратился к капитану Зубову:
— Видал?! Это значит, солдат выгнал всю роту из казармы, а сам взял и упал на табуретку!.
Ротный недоверчиво покачал головой и переспросил:
— Рота! Кто видел, как упал Ходоков, выйти из строя!
Весь строй синхронно шагнул вперёд. Колобкова передёрнуло от бессильной ярости. Он сжал кулаки и процедил:
— Вы у меня все!. До единого!. Табуретки поролоном… обобьёте!
ЯСНО?! — Он выскочил из казармы, напоследок оглушительно хлопнув дверью.
Сержант Прохоров послушно кивнул ему вслед:
— Есть поролоном, товарищ майор!.