Я захожу в кафе, вежливо здороваюсь с официанткой Викторией и сажусь за наш с Мирой столик, чтобы следить за окнами ветеринарной клиники. Мира, естественно, понятия не имеет о том, что я ее здесь караулю. Хочется сделать сюрприз: озадачить, увидеть в ее глазах такого же цвета, как камень хризолит, зажатый сейчас в моей ладони, привычное удивление.

Я незаметно положил наличные Ризу на стол, когда тот жадно пил воду. Надеюсь, старик успел заметить их первым и убрать куда положено.

Я уже скучал по ее ирисовым духам – их запах я успел почувствовать, когда жадно целовал девушку у себя дома.

– Сколько собираетесь тут ее прождать? – ворчливый голос Виктории застает меня врасплох.

– Откуда вы знаете? – задумчиво разглядываю улицу через окно.

– Я вас хорошо помню. И я не слепая. Клиника, вон, через дорогу стоит. А вы глаз от окон отвести не можете.

– Вы знаете молодого неуравновешенного парня по имени Стив? – я наклоняюсь над столом, как будто хочу говорить тише, но так, чтобы она меня могла хорошо слышать, и пристально смотрю в ее карие глаза.

– Стива Риза все знают, а что, насолил вам паренек? Вы уж зла на него не держите. Он немного не в себе, – Виктория крутит указательным пальцем у виска. – Это все знают. И да, он безумно влюблен в нашу малышку Миру.

Я думаю, у него крышу из-за этого снесло, из-за любви. Ну, понимаете, всякое бывает. Чего она от него только не натерпелась. Страшно было смотреть на него… Не знаешь ведь, что у него на уме.

– Все на ваших глазах происходило?

– Конечно же, нет. Кое-что Мира сама мне по секрету рассказывала. Подруги ее почти все уехали из нашего города. Бежали в большие города, а то и в другие страны! А что, и правильно сделали. Только наша красавица здесь пересидела. Не может она, видите ли, бедное зверье бросить. Вдруг что приключится, а ее и нет.

– Не одна же она в городе ветеринаром работает?

– Не одна, но и те сбегут скоро, она это понимает. Вот и пытается ухватиться за любое оправдание, хотя знает, что и ее срок здесь скоро окончится.

– Что я могу для нее сделать в таком случае?

– Влюбить в себя. Я вижу, как вы смотрели друг на друга. Так мило, чисто, не то, что этот упыренок, только об одном и помышляет, чтоб его… – в сердцах бросает Виктория, разглядывая только что зашедшего посетителя. Он весь в черном, на голову натянут капюшон.

Мужчина усаживается напротив входа, в углу, глубоко вжимается в мягкую обивку кресла и терпеливо, никого не подзывая, ждет.

– Пойду обслужу парня…

Я выдавливаю наигранную улыбку и снова принимаюсь ждать заветного часа нашей неминуемой встречи. Задумчиво перебираю пальцами зеленый камень.

– Скорей бы уже… – шепчу и не замечаю, как сознание отключается. Все-таки сказывается почти бессонная ночь.

Кто-то настырно рвет мое плечо. Нет, просто чья-то крепкая рука сжимает, словно тисками, и остервенело трясет, требует, будит. Я открываю ошеломленные глаза и вижу, что над моей головой нависает силуэт полной женщины. Виктория что-то неразборчиво бурчит и вдруг уходит в противоположную сторону – обслуживать пожилую пару через два столика от меня.

Пять тридцать, на улице довольно темно, на столбах загораются фонари.

На улице лают собаки. Я лениво потягиваюсь, зеваю, стряхиваю с себя остатки дремоты и опять подзываю Викторию, которая на ходу дописывает заказ:

– Простите, во сколько она заканчивает?

– Обычно засиживается допоздна. Бывает, уходит, когда еще шести нет. А что, боитесь, что проглядели?

– Да, и это тоже, – я резко оборачиваюсь, чтобы посмотреть на человека в черной одежде, но за тем столиком уже никого нет. Возможно, это был Стив. С него вполне станется устроить слежку за мной. В темноте лучше всего караулить, но я опасаюсь встречи с ним, потому что уверен: украденное у отца оружие до сих пор при нем.

– Вы не узнали посетителя в черной куртке с капюшоном?

– Я? – удивляется та. – Я нет. Если со всех глаз не спускать, то когда же тогда еду разносить?

– Может быть, голос вам показался знакомым? – я продолжаю настаивать.

– Голос… – задумывается на минуту Виктория. – Нет, не узнала. Подумаешь, столько одинаковых голосов к нам заходит – уйма. Часто туристы бывают, а так – нет, не скажу наверняка. Может, и Стив, а может, и не он. Вы уж простите. Не обратила внимания.

– Ничего страшного, – я гляжу на ручные часы, встаю и выхожу на улицу.

Снаружи холоднее, чем обычно. Температура неумолимо опускается ниже десяти. Изо рта я выпускаю белый пар и разглядываю снежинки, лениво описывающие спиралевидные траектории. На асфальте быстро образуется гололедица. Мороз пробирает до мурашек. Джек стоит рядом и тоже смотрит на дом, в котором он испытал сразу и боль, и избавление от нее.

Мы быстро переходим на противоположную сторону улицы. Периферическим зрением улавливаю темный силуэт за углом соседнего дома, но я настолько озабочен тем, чтобы перехватить девушку в дверях, что не придаю этому никакого значения. Подумаешь, кто-то стоит. Город со странностями – мрачное название Темный Бор говорит, в первую очередь, о самих его жителях. Это факт! Его подтвердила Мира, да и я на себе испытал кулаки одного ненормального.

Люди, издалека видевшие волка, заблаговременно переходили улицу, шли не привычным путем, а срезая его через проулок, чтобы не испытывать судьбу. Хотя я уверен: Джек ни за что на свете не стал бы причинять никому из людей вред, но запах страха, который витает где-то между узкими домами, выводит его из себя. Мужчина лет пятидесяти вжимается в кирпичную стену, пытается слиться с ней. Потом резко разворачивается и бежит от нас прочь. Думаю, он доберется до дома раньше положенного срока.

Мы стоим совсем одни: я тщетно пытаюсь увидеть свет в окне, а Джек старается почуять запах. Неужели опоздали? Неужели ты ушла, Мира?

Я напряженно вглядываюсь сквозь неосвещенное окно внутрь. Жаль, я не знаю, где она живет.

Через минуту дверь открывается, и я подскакиваю к девушке сбоку. Мира хочет закричать, но потом приглядывается и узнает меня, хотя ключи от входной двери все равно плюхаются на землю.

– Ты меня напугал, Майкл! Зачем ты так делаешь?

– Прости, как делаю?

– Резко. Так может и сердце остановиться.

– Прости, – я виновато улыбаюсь. – Хотел сделать тебе сюрприз. Ты ведь не думала, что мы так скоро увидимся, верно?

– Верно, – выдыхает облегченно она. – Как Джек?

– С ним все отлично – как новенький, и все благодаря тебе!

И тут понеслось; похлопывания, поглаживания, взаимные обнимания. Нет-нет, я не ревную к волку, просто надоело ждать своей очереди.

– Я могу проводить тебя до дома? Он ведь недалеко?

– Нет, недалеко. Пешком минут двадцать, – она ненадолго умолкает. – Спасибо тебе, Майк, за заботу. Сегодня в обед я как раз видела Стива. Теперь даже не знаю, чего от него ожидать. Лицо ты ему, конечно, попортил.

– От него так просто не избавиться?

– Нет, к сожалению.

– Придется, значит, опять проучить.

– Как бы чего худого не вышло из твоей затеи. Знаешь, он ведь может…

– Да брось ты, Мира. Что может сделать с нами этот щенок? Я могу стать сегодня твоим личным сторожем, и ни одна бродячая собака не подойдет к тебе на несколько километров.

Мира прикусывает нижнюю губу, призывает меня одуматься и скорее уезжать домой. Проходит минута, Мира сдается:

– Хорошо, можешь меня подвезти.

Я и Джек смотрим на угол темно-серого здания, где недавно стоял человек.

Угол пуст, а дорогу почти одновременно с нами перебегает силуэт, он отступает от света фонаря и незаметно скрывается в сумраке улицы.

Я знаю, кто это.

– Мира, скажи, у Стива может до сих пор находиться оружие отца?

– Почему ты спрашиваешь? Есть причины чего-то опасаться? – она с тревогой отводит взгляд от длинного переулка. В нем темнота протягивает загребущие лапы к фонарям, заставляя уличное освещение трепетать.

– Так может или нет?

– Не знаю, честно! – она пытается вспомнить. – Да, я помню, мы были подростками, и как-то осенью я отправилась в лес – одна, как обычно. Тогда он выскочил наперерез с такой огромной кожаной сумкой и стал кричать: «Смотри, что у меня есть!» – и вынул из нее огромный блестящий револьвер мистера Риза. Тогда мне было все равно, и больше пистолет я при нем не видела: думала, отец отобрал, когда заметил пропажу.

– Значит, он может хранить его у себя до сих пор. Нам лучше покинуть улицу, и быстрее.

– Хорошо, – согласно кивает Мира, засовывает замерзшие руки в карманы куртки и послушно следует за мной.

По пути мы продолжаем говорить о Стиве Ризе – об их встречах и том, почему она всегда была к нему равнодушна.

– С таким человеком я не могла строить планы на будущее. От одного его взгляда мне становилось плохо. Он всегда был немного странный…

– Знаешь, в какой-то степени мне жаль его. Возможно, его изменило не глубокое чувство к тебе, а что-то иное… Болезнь, например.

Мира смеется.

– А что? Предложи сама варианты…

– Я иногда думаю; почему он исчез однажды, почему не помнил, где находился целые сутки, когда вернулся с той стороны леса…

– С той стороны? – повторяю я. – Ты думаешь, он приходил к моему дому? Ну тогда еще не к моему, конечно.

– А что, по-твоему, мне еще могло прийти в голову? Не может человек уйти одним, а вернуться еще хуже – просто невыносимым, жестоким, грубым.

– Ладно, думаю, хватит с меня. Не хочу больше слышать об этой семейке никогда!

Мы подъезжали к пологому склону холма, в темноте мелькали черные стволы деревьев. Чтобы попасть к дому Миры, нужно было выехать из городка, съехать на грунтовую дорогу, затем три минуты по живому еловому туннелю, а там виден и забетонированный съезд к холму.

– Тут же совсем глухомань. Как ты ходишь на работу и домой? По безлюдной дороге? – громко удивляюсь я.

– Обычно я иду по лесной тропинке, так быстрее раза в три. Не очень приятно, но что поделать. Мой старенький «форд» опять сломался, пришлось оставить на попечение мастера. Он говорит, что мою рухлядь давно пора сдавать в металлолом. А мне жаль его, Майк. Это подарок отца. Это все, что у меня от него осталось…

– Понимаю! – отзываюсь я. Заглушаю мотор в тени высоких каштанов. Невдалеке виден двухэтажный дом с небольшими квадратными окнами, стены обшиты деревом, под черепичной крышей сверкают при свете полной луны круглые чердачные окна. Дом огражден едва приметным забором, ниже метра.

В домах по соседству свет не горит ни в одном. Хорошо, что есть фонари, а то без них на улице было бы жутковато.

– Стив, надеюсь, сюда не явится? – я смотрю по сторонам. – Везде лес, а в нем полно хищных животных. Забор надо было повыше делать.

Мои слова ее веселят.

– Мы их не боимся, Майк. Люди страшнее зверей. Некоторые, дальше по холму, живут совсем без света – им так удобней. Природа для нас на первом месте.

– Я рад это слышать. Теперь я понял, почему оказался именно здесь, в Юконе. Я такой же, как вы, но больше сходства у меня с тобой, Мира!

Эти слова вгоняют Миру в краску, она поджимает губы, отводит глаза и взглядом словно пытается просверлить в ящике для перчаток отверстие.

– В гости зайдешь?

Я медленно, осторожно проверяю реакцию девушки – тянусь к ней, чтобы украсть поцелуй. В этот самый момент слышу ворчание волка.

Поцелуй не состоялся. Мира поворачивается к Джеку и начинает его утешать:

– Ну, так что?

– Ты приглашаешь нас в гости?

Она видит недоумение у меня на лице.

– Будет невежливо с моей стороны прогонять вас в такой ранний час.

– Да, еще рано. Семь вечера.

Меня передергивает от воспоминаний о прошлой ночи. От ее глаз ничего невозможно скрыть. Я сажусь прямо, крепко сжимая руки на руле.

– Прости, Майк. Я что-то не то сказала?

Я натянуто улыбаюсь, а сам в это время борюсь с дурнотой. Голос предательски вздрагивает:

– Все нормально, правда.

– Что случилось, Майк? – она прикасается к моей руке. – Если хочешь, можем поговорить.

– Нет. Не надо! Все хорошо, – устремляю взгляд вперед. Не хочу сейчас ни о чем думать.

Я не знаю, есть ли у меня право погружать Миру в пережитый кошмар. Зачем мне это делать? Я же хочу ее защитить, а не наоборот.

– Я знаю, ты от меня скрываешь правду. В особняке с тобой что-то произошло? Майк?

– А? Что? – на лбу выступил пот, мой разум находился далеко отсюда.

– Очнись, Майк! Пойми ты уже, наконец, – Мира качает головой и топает ножкой. – В особняке заканчивается привычная реальность. Живо расскажи мне все, иначе никуда не поедешь!

– Значит, тебе не все равно, что со мной?

– Ты мне небезразличен, Майк. Я хочу, чтобы ты понял меня. Услышал…

– Я тебя слышу прекрасно. Просто… давай зайдем в дом.

– Ничто не рождается на пустом месте, Майкл. Я не хочу, чтобы ты пострадал, – она настороженно наблюдает за мной.

Я готов попытать счастья с поцелуем еще раз, но не успеваю поймать момент: Мира открывает дверь машины и выходит на улицу. От свежего воздуха в голове быстро проясняется, холод пробирает до мозга костей, только вот неприятно щемит в груди.

Мы поднимаемся по мощеной дорожке из светлого, почти белого камня прямо к арочной незапертой калитке. Я отворяю калитку настежь, пропускаю всех вперед, оглядываюсь, захожу последним. Волк притаился возле деревянного крыльца, над которым нависает скошенная крыша.

– Это точно удобно, Мира? Мы не помешаем? А то выглядит, будто мы напросились.

– Все нормально, Майк, успокойся. Ты очень поддержал меня тогда. Мне это было необходимо, благодарю!

– Не за что.

– Тогда прошу, заходи. Теперь моя очередь.

Я очутился в самом уютном доме на свете: желто-синие светильники стоят на резных тумбочках около потертого коричневого дивана в центре гостиной.

На зеленых обоях с витиеватым орнаментом висят прекрасные репродукции лесных пейзажей в позолоченных рамах. Когда зажглась огромная потолочная люстра в виде пиона, все тени стерлись или скрылись справа – в темном дверном проеме кухни. Я успел разглядеть деревянную столешницу, аккуратно сложенные на краю махровые полотенца, напротив, около железного рукомойника, стоят фарфоровые чашки – из таких в клинике мы с Мирой пили кофе. Замечательный был кофе!

Так, о чем это я.

– Джек, я так рада за тебя, – нашептывает за моей спиной Мира прямо в оттопыренное ухо волку и теребит его за холку. – Лапа почти зажила, крепкий парень.

Я гляжу на них с умилением, но сердце все еще терзает тупая боль. Она замечает мой растерянный, задумчивый взгляд, поэтому быстро замолкает, встает и решительно подходит ко мне.

– Что с тобой происходит? Я волнуюсь, Майк. Расскажи мне все!

– Говорю же тебе, все нормально, – я отступаю на шаг в сторону, делаю вид, что занят осмотром чудесного дома. – Здесь уютно. Мне нравится здесь. Там этого не хватает.

– Здесь все по-другому. Отсюда никого не похищают и люди просто так не исчезают.

Мне греет душу ее общество, но в моей голове будто переключили тумблер, и теперь я не в состоянии расслабиться. Почти все меня раздражает.

– Хорошо, я дам Джеку мясо, а что ты будешь есть? – Мира гремит на кухне посудой.

– Благодарю, ничего. Я не голоден, – сажусь на диван и вдруг вспоминаю, что за целый день не взял в рот ни крошки. – От чая не откажусь.

От запаха сырого мяса начинает крутить в животе. Я подавляю приступ тошноты.

Я слежу из гостиной за двигающейся тенью: вот Мира закрывает дверцу холодильника, держа в одной руке прямоугольную коробку. Отставляет ее в сторону и принимается выдвигать ящик. Забавно наблюдать за облизывающимся волком. Он не ел столько же времени, сколько и я. Но даже когда Мира возвращается с эмалированной миской и мягким темно-красным куском мяса, он не набрасывается на еду, а лишь смотрит, принюхивается.

Волк другой закалки, нежели собака, но на этом их различия заканчиваются, когда они становятся покладистыми домашними питомцами.

– Откуда у тебя столько еды для зверя? Разве ты не говорила мне в кафе о заботе о братьях наших меньших?

– О, я только хотела сказать, что вчера специально купила угощение для Джека. Я ожидала вас, поэтому…

– Понятно, – улыбаюсь я. – Мы с Джеком настолько предсказуемы?

– Да, то есть нет. Майк, это же очевидно. Я знаю, рано или поздно…

– Я бы приехал сюда, – продолжил я фразу.

Мира, не скрывая улыбки, встает на колени рядом с Джеком. Тот смотрит на нее, как влюбленный ручной щенок, и подставляет морду для ласки. Она гладит его.

– Он удивительный, чудесный. И как я могла раньше тебя так бояться? Благородный. Спас Майка от медведя, привязался к нему, – глаза Миры сияют, как звезды, она счастлива, и вдруг я вспоминаю о хризолите, приобретенном в магазине мистера Риза. Камень лежит в кармане брюк.

– Тебе бывает иногда здесь одиноко?

Она вопросительно глядит на меня. Я продолжаю:

– Вроде бы тебя каждый день окружают люди, они смеются, спорят. И ты уверен, что не один, но на душе тоскливо, и вот уже хочется уехать жить за город в надежде уединиться, слиться с самим собой, успокоить разум. Проверить, на что ты годишься один, без посторонней помощи, но встречаешь однажды такого же, как сам, и не знаешь, хорошо это или плохо!

– Хорошо, если они вместе этого хотят.

– Вместе, – повторяю задумчиво я.

– Если они хотят быть вместе, то должны научиться доверять друг другу. Рассказывать секреты, но сохранять их, не вынося за пределы. Это не сложно.

И тут противно, до рези в ушах начинает свистеть чайник.

– Я пойду налью нам чаю. Тебе зеленый?

– На твой вкус, Мира.

За мной, справа, поднимается деревянная лестница, окрашенная в белый цвет. Прямо под ней находится незаметная поначалу арка, ведущая на летнюю веранду с высокими окнами. Я вижу несколько огромных вазонов с розами, на полках рядами стоят кадки меньших размеров – с орхидеями, виолами, гиацинтами, кореопсис с золотисто-желтыми соцветьями, флокс метельчатый.

– У меня только две спальни, здесь еще есть место, – Мира подает горячую глубокую кружку, полную темно-бордовой жидкости. – Я передумала насчет зеленого. Вот, это чай на травах и ягодах, очень вкусный.

– Благодарю. У тебя есть зимний сад?

– Да. В свободное время всегда там пропадаю. Люблю цветы: они зимой заряжают меня энергией и теплом. В сосновом бору иногда так недостает солнышка. Наш темный вековой бор, правда, в последнее время вырубают. Лиственные леса стараются обходить, но только не сосны.

– Я вижу, тебя огорчает эта вырубка!

– Конечно, Майк, это наш воздух, наша жизнь, и их тоже. Деревья все чувствуют; они в тяжелые времена подвержены болезням, как обычные люди, они переживают и боятся. И этот страх все более овладевает и мной. Мне кажется, что однажды, проснувшись, я не увижу перед домом леса. Он просто исчезнет.

– Я не заметил никаких лесорубов в этих краях.

– Иногда проезжают машины, они пока стараются не нарываться на жителей городка, но их все чаще замечают поблизости. Здесь охранная зона, но им, похоже, наплевать.

– Я уверен, тебе просто показалось. Мир сейчас неспокоен, но я абсолютно уверен: в Юконе все будет по-прежнему. Бор очарователен, особенно в этом районе.

– Может, ты, наконец, признаешься мне, что тебя напугало? – Мира ставит свою чашку на тумбочку, перед ажурным желто-синим светильником.

Я отвлекаюсь и не замечаю, как кипяток проливается на брюки. Больно, но терпимо.

– Я сейчас сбегаю за полотенцем.

Она выносит из кухни два прямоугольных полотенца. Я быстро и сильно растираю мокрую штанину и откладываю полотенца в сторону.

– Все нормально, я не обжегся.

Затем набираю в легкие побольше кислорода, и мой голос начинает звучать глухо:

– Этой ночью кто-то проник в дом. Я его не видел, но слышал много странных звуков.

Я умолкаю, замечая ее красноречивый взгляд.

– Я хотел разобраться со взломщиком, но вместо… этого…

– Что вместо этого? Ты можешь мне доверять, даю слово, что ни в коем случае не осужу тебя, Майк.

– Я убежал. Спрятался от чего-то, что погналось за мной, – она видит, как меня передергивает. – Оно ломилось ко мне в комнату с такой силой, что я едва сдерживал его напор.

– Майк, ты поверил в рассказы о демоне?

– Это существо вело себя не как человек! Оно оставило странные следы в дальней спальне, дверь и окно в которой были заперты. Следы очень странные, будто пол и стены резали острыми предметами – ножом или пилой. Звучит неубедительно, но я их сфотографировал. Мира, послушай, я не фантазирую…

Я умолк. Я хотел рассказать и о том, как светился браслет, но вдруг понял: она не поверит. Сочтет сумасшедшим, мнительным.

Мы оба молчим, она обдумывает мой рассказ, я отвлекаюсь на падающие в окне снежинки. Белые хлопья обрушиваются на землю в кромешной тьме. Отсюда не видно ночного неба, кругом бледная бескрайняя бездна, поглощающая вековой лес далеко впереди.

Довольно одиноко течет ее жизнь.

– Поэтому ты здесь? – ее вопрос больно режет мне слух.

– Ты сама попросила рассказать тебе правду. Не надо было приезжать, прости.

– Нет, Майкл. Я ни в коем случае не хотела тебя обидеть. Я просто хочу точно знать, что тобой движет. Страх – или что-то еще…

Думаю, теперь напряжение держится на тонкой струне. Волк перестает смаковать кусок мяса. Он впивается огненными глазами в нас. Мое нездоровое состояние распространяется, словно чума. Напряжение так и витает вокруг наших застывших тел.

– Я не хочу возвращаться туда. Я хочу побыть рядом, если позволишь.

Я думаю, Мира хотела услышать нечто другое. Но я не смог ответить иначе, сейчас это выше моих сил.

– Отлично. Страх ведом всем живым без исключений. Здесь нечего стесняться, Майк. Ты придумал, что будешь делать завтра? Когда ты сможешь туда вернуться.

– Не знаю. Мне нужно подумать. Оставить его или уехать. Я так долго копил на него, хотел купить дом для своей будущей семьи, я строил грандиозные планы, но они стали рушиться прямо на глазах, еще тогда, после расставания… – тут я себя затыкаю. Черт, что я мелю!

– Расставания? Ты покупал дом для своей девушки?

– Возможно. Раньше да – это было правдой. Но не теперь, Мира. Мы давно расстались, полгода тому назад.

– Значит, ты ее сильно любил. А что я для тебя? Замена ей? – Мира, нахмурившись, отворачивается к тумбочке.

– Она давно в прошлом, у меня совсем не осталось к ней чувств. Напротив, я не могу слышать ее имя без отвращения, особенно когда вижу перед собой тебя. Мира, она не стоит нашего времени, – я кладу свою теплую ладонь на плечо девушке. Она вздрагивает.

Мира больше не поворачивается: смотрит перед собой, делает вид, что изучает абажур.

– Ты подумываешь все бросить и уехать? – выпаливает она.

– Наверное, я еще не решил, – уклончиво отвечаю. – Может, проведу там ночь, другую, а там видно будет.

– Дай мне знать, когда решишь. Я хочу помочь тебе.

– Что, поможешь упаковать вещи? – на моем лице снова рождается ухмылка, которая помогает немного сгладить неловкость.

Потом мы заходим в зимний сад и долго смотрим через окно на снег. Тихо поднимаемся по белым ступеням на второй этаж, поворачиваем за угол, и я оказываюсь посреди просторного квадратного коридора на три двери.

– Здесь ванная комната, вот моя спальня, слева – отцовская, пустует месяцев восемь, – она грустно вздыхает. На противоположной стороне открыто настежь окно, через него врывается морозный воздух, поэтому в коридоре заметно прохладнее, чем внизу.

– Пожалуй, я останусь в гостиной. Так будет правильней.

Ее вполне удовлетворяет мой ответ.

Я устраиваюсь под пледом на диване, куртка лежит у изголовья. Ветер на улице ломает хрупкие ветки каштанов, снегопад тоже заметно усиливается.

Я задумчиво смотрю в потолок и слышу удары лап по полу возле двери. У входа все еще горит уличная лампа, и ее свет пробивается сквозь окна в комнату.

Мне кажется или я действительно слышу шуршание легкой ткани.

Я приподнимаюсь и вижу в сумерках, что посередине лестницы стоит Мира. Она напугана и руками подзывает меня к себе.

– Майк, – тихо говорит она. – Мне кажется, я видела около твоей машины человека.

Мы быстро взлетаем по лестнице к ней в спальню, я через окно смотрю на улицу, на свою машину. Она стоит на том же месте, где я ее оставил.

– Я никого не вижу.

Сначала мне кажется, что она специально схитрила или ей просто стало одиноко в своей спальне. Но после я замечаю невысокий силуэт в черной куртке с капюшоном, который бросается к забору, а потом исчезает за толстым стволом.

Я узнаю в нем незнакомца из кафе. Затем я вижу часть синего капота машины, припаркованной примерно в двадцати метрах от моего джипа.

– Выследил, – цежу я. – Долго пришлось тебя ждать, Стив.

Мира встает очень близко, и я нечаянно прикасаюсь рукой к ее обнаженному плечу. Она так спешила меня позвать, что впопыхах забыла накинуть шелковый пеньюар и выбежала в одной атласной ночной рубашке на тонких бретелях.

Мы могли бы быстрее увидеть человека, если бы дерево не загораживало отсюда вид на дорогу и мой джип.

– Прости.

– Ничего, – Мира смущенно отводит плечо в сторону.

– У него ведь есть машина?

– Да. «Шевроле импала» девяносто шестого, синего цвета, забрал у отца.

– У него есть хоть что-нибудь свое, не принадлежащее Адмунту?

– По-видимому, нет.

– Нет, есть. Его больная голова.

Я еще раз внимательно осматриваю улицу, которую заволокла непогода, и еще раз убеждаюсь, что его будет лучше поймать и проучить.

– Надо выйти наружу, осмотреться, – говорю я и уже собираюсь претворить слова в жизнь, как Мира перехватывает мою руку пониже локтя. Изумленный, я остаюсь стоять рядом.

– Прошу, не выходи. Он опасен. Если у него есть револьвер, то ты умрешь еще на пороге.

– Ты думаешь, он способен на убийство?! – возражаю я. – Я пойду не один, со мной волк.

– Нет. Я тебя не пущу, – упорствует Мира.

Я вздыхаю.

– Помнишь, я разрисовал ему рожу? – она кивает. – Так вот, если он мне попадется, я сделаю это с ним еще раз. И не бойся ничего.

– Нет, – она успевает прикоснуться к моей щеке нежными тонкими пальцами и быстро поцеловать меня.

Я оцепенел. Не скрою, это было приятно и удивительно. Внутри будто произошел взрыв. Я почувствовал дикое желание сорвать с нее рубашку, стиснуть ее в своих объятьях. Я притянул Миру к себе, нежно поцеловал в мягкие губы.

Она не противилась моему порыву и не отталкивала меня, лишь напряглась, стиснула пальцы на моих плечах.

Стена рядом с ее горячим телом казалась ледяной, неприятно шершавой. Поэтому мы переместились на кровать, путаясь в сверкающих простынях.

Она знала, что теперь, с этого самого момента, в моем плену – сладком, горячем, нестерпимом, зовущем к своему продолжению. Даже если бы она меня отстранила, это едва бы что-нибудь изменило. Я чувствовал наслаждение от прикосновений к ее теплой коже. Энергия рвалась из моих мышц, я мог бесконечно ласкать тело любимой женщины.

Этой ночью мы почти не спали, наш общий очаг любви закипал все сильней. Наши пальцы переплетались, сердца бились в унисон, ее длинные локоны щекотали мне грудь и живот. Она тихо стонала, иногда я слышал что-то еще, но не мог понять, что же это. Быть может, это был я сам – очумелый, одурманенный, потерявший рассудок от близости. Я никогда не ощущал ничего подобного ни с одной женщиной: Мира звучала иначе, двигалась и отвечала иначе. Пахла опьяняющей соблазнительностью, оставляя на моих губах особенный привкус.

Я был без ума от нее и старался сделать все возможное, чтобы она это почувствовала все существом.

Если б нам только дано было знать, когда наступает конец, черта всему. Когда мы живем, где мы действительно находимся, когда спим. Вопросы, мучавшие нас с детства, остаются нерешенными. Когда мы боимся совершить ошибку, нас пугают: оступишься – окажешься в аду… А что в итоге? Мы ищем всю жизнь то, ради чего готовы пойти на жертвы, ошибки и даже очутиться в этом прескверном месте!

Каждый раз, закрывая глаза, в темноте, будто на самом небе, я вижу ее – сияющую, улыбчивую, подобную сверкающей серебром звезде. Ради нее я готов погрузиться в бездну без промедления. Я ни за что, никогда ее не отпущу, это выше моих сил… И в этом моя слабость.

Я резко открываю глаза. Мира спит на моем плече, запах ирисов успокаивает, но я чувствую, как надо мной нависло незавершенное дело. Мысли, терзавшие меня, подобны пиявкам, они высасывают кровь, а вместе с этим исчезает энергия, желание бороться, действовать. Ее плен слишком сладок, в нем можно раствориться. Но вечно пребывать в иллюзиях невозможно.

Бросаю взгляд в полумраке спальни на часы. Четыре тридцать. Я сползаю с кровати, осторожно укладываю голову Миры на подушку и прикрываю ее обнаженные плечи белоснежным покрывалом.

В голову закрадывается интересная мысль – скорее решение, как превратить кусок чистого листа бумаги в подсказку. Я нахожу его, изрядно помятый, во внутреннем кармане куртки. Присаживаюсь на диван и серьезно задумываюсь. Ленгретти оставил послание в доме. Что может быть лучше, чем письмо невидимыми чернилами?

Остается выяснить, к какому способу шифрования он, собственно, прибег.

Я еще с университетской скамьи знаю несколько нехитрых приемов. Кодирование записей – лучший способ переписки на личные и тайные темы. Похоже, журналист не забыл об этом, и, пожалуй, для меня это очень хорошо.

Чернила представляют собой бесцветные или слабоокрашенные растворы.

К разным хитростям – свои методы воздействия (слава богу, их не так много). Но начнем по порядку.

Ленгретти использовал симпатические чернила, а значит, условных вариантов не так много, не больше пяти. Поэтому в арсенале есть пять возможных попыток.

Вариант с фоточувствительными чернилами я отметаю сразу, так как ни разу в темное время суток я не заметил никаких следов на поверхности листа. Сейчас на нем тоже ничего.

Это и не люминесцентный вид чернил – после облучения письма ультрафиолетовым светом лампы черного цвета, которую я случайно обнаружил в торшере на кухне Миры, эффекта не последовало.

Термочувствительные чернила – этот вариант тоже возможен. Я на кухне продержал лист над огнем конфорки несколько долгих минут – безуспешно.

Я понадеялся на благосклонность химии. В качестве проявителя использовал зубной порошок – к сожалению, тоже ничего.

Отчаявшись, вспоминаю о воде! Заливаю миску доверху водой и аккуратно помещаю лист на дно на три минуты. Я уже думаю о неминуемом провале, ничего не ожидая. Но представьте себе наиглупейшее выражение лица человека от неожиданной радости или удивления. Так вот, момент наступил: я вынимаю двумя пальцами мокрый листок и вижу, как желтая поверхность начинает быстро темнеть. От ее середины и до левого угла проявляется все больше строчек, полупрозрачные надписи проявляются все четче. Читать нелегко, а то и вовсе невыносимо. Корявый почерк Ленгретти просто убивает меня, невозможно понять даже самые обычные слова!

Полчаса я расшифровываю и составляю из черточек и закорючек предложения. Я расшифровал весь текст до того, как пришлось повторно опускать бумагу в воду. Усаживаюсь на стуле и начинаю жадно читать.

«Мне никогда прежде не приходилось вести дневник и другие записи, кроме тех, что необходимы мне для работы. Я Боб Ленгретти – владелец особняка «Темный бор». Нахожусь в смятении и жутком страхе за свою жизнь.

Я прожил в стенах зловещего средневекового здания пятнадцать или шестнадцать дней, остальное время мне посчастливилось провести в ином мире. До сих пор не знаю, как описать его, как описать свое возвращение. Но за это время у меня возникла крепкая связь с предметом, который однажды указал мне путь из безнадежной ситуации. Я уверен, что едва ли кто-то поверит в это!

Примерно через неделю встал вопрос об оружии. И я сумел его решить по рекомендации приятного, умного человека. Вызывал полицию, да, да. Они приезжали по моей просьбе дважды и заверили, что непременно сдадут меня куда положено. Но все это пустяки по сравнению с тем, что мне пришлось пережить.

На следующую ночь после их уезда, когда за окном бушевали гром и молнии, ко мне кто-то нагрянул! Я видел тень в запотевшем стекле в ванной комнате. Слышал шаги – шарканье, или нет, это было похоже на то, как дровосек режет дерево, крепкий ствол, насквозь. Оно всегда находилось где-то рядом, будто чувствовало мой страх за версту и знало, где я прячусь.

Я обнаружил на чердаке странный предмет – обруч. Не уверен, что видел когда-либо что-то подобное, он имеет все признаки внеземного происхождения. Его невероятные свойства стали новым открытием. Обруч способен творить пространство силой мысли. Только представь себе проход в стене – и он тут же материализуется. Но вот беда – тварь все слышит. Мерный голубой свет предупредит тебя о ней.

Запомни это!

Я записываю на ходу, хочу поскорее избавиться от тяжкого груза. Мне нужно не только оставить послание и обруч на чердаке, но и вырваться из страшного плена, в котором я вязну. На том самом месте, где я его обнаружил. Не думаю, что имею право присваивать обруч себе, – у меня недостаточно информации, чтобы знать наверняка, что неосторожность не приведет к серьезным проблемам. Я бы поостерегся его мощи, так как изучить ее просто невозможно!

Я тороплюсь, так как уже наблюдаю слабое мерцание на предмете, и это очень огорчает меня. Ведь весь путь мне придется проделывать самостоятельно, надеясь только на себя и на удачу.

Я должен успеть в город, должен предупредить людей. В особняке «Темный бор» опасно! Безумно опасно. Никто не должен пострадать, люди должны узнать правду, а иначе смерть настигнет…»

Фраза обрывается, будто ему вдруг помешали. Бежал?! Бежал от опасности.

Мысль становится еще непереносимей, когда я вспоминаю подробности злосчастной ночи в особняке. Я едва удерживаюсь от нервного смеха. Каждый день находиться в смертельной близости с неизвестным созданием, догадываться, но не знать, насколько близко твоя смерть…

Письмо почти исчезает на листе бумаги, когда я замечаю в дверях Миру. Ее слепит яркий свет люстры, от него в глазах появляются слезы, и она быстро вытирает их кружевной манжетой пеньюара. Подходит ко мне и выключает газ.

– Что здесь происходит? – Мира берет листок из моих рук. – Что это все значит?

– Ничего, я хотел пить.

– Вот из этого? – она указывает на миску с водой.

Я улыбаюсь про себя.

– Нет, это для Джека. У него кусок мяса в глотке застрял.

– Он тебе так и сказал?

– Ага, – я подхожу к ней ближе и прижимаю ее теплое тело к груди, вынимаю прямо из расслабленных пальчиков скомканный лист. Чтобы справиться с нахлынувшим волнением, кладу подбородок ей на левое плечо.

– Надеюсь, ты больше не уедешь от меня, Майк?

Я ненадолго отстраняюсь. Чувствую, как неприятно покалывает в груди.

– Я уже по тебе скучаю, Мира. Мне необходимо в особняк. Я должен забрать свои вещи. Да, кстати, мне сейчас нужен телефон, а он, как назло, тоже там. Ты дождешься меня?

– Мне сегодня в обед забирать машину из ремонта. Представляешь, кажется, ее, наконец, починили, – обрадованно говорит она.

– Тебе позвонили?

– Нет, мастер СМС бросил. Если получится раньше, я приеду.

– Что? Нет, не надо, милая, я сам справлюсь, – отрезаю я. – Я хочу, чтобы ты совсем не выходила на улицу. Я вернусь к полудню, и мы вместе заберем твой старенький «форд». Ладно?

Она хмурится и, наконец, произносит вслух:

– Ну, хорошо, Майк. А когда ты собираешься уехать?

– Как можно раньше. Дождешься?

– А куда я денусь? – грустная улыбка Миры заставляет сердце сжиматься от нахлынувшей тоски, которая нарастает с каждой секундой. Мы оба обеспокоены, и чувствуем, как оба дрожим.

Я только сейчас замечаю в проеме волка. Джек просто сидит и смотрит на нас. Я крепко сжимаю кисть Миры, наши пальцы быстро переплетаются, и мы молча поднимаемся наверх, в спальню.

– Не хочу тебя отпускать туда одного, Майк, – шепчет она.

От ее слов мою грудь пронзает острая боль.

– Спи, я вернусь, – я целую ее в лоб и крепко прижимаю к себе.

Просыпаться становится все невыносимей. Меня гонят из собственных сновидений, все чаще преследуют кошмары: особняк, обруч, стучат или бьют в дверь, и она трещит, прогибается под ударами, потом я бегу, но никак не могу найти выход. Сидя на кровати, я задыхаюсь, но так и не могу наполнить легкие кислородом. Капли пота ручьями текут по спине и лицу.

Мира спит легко. Сон ребенка – сладкий, безмятежный. Я не имею права нарушать ее душевный покой, я должен защитить ее хотя бы сейчас. Оставляю на своей подушке хризолит, целую ее в губы, едва касаясь, и выхожу, прикрыв за собой осторожно дверь.