К машине подступает единственный апельсиновый луч солнца, он же станет на сегодня и последним, что прорвется сквозь темные, немного зловещие тучи, густой массой нависшие над горизонтом. Свет падает на капот и стекла машины. Она за утро успела обсохнуть от мокрого снега.

Снаружи стоит безмолвие, одиночество и безветрие. Зато воздух, наконец, чуть-чуть потеплел. Напряжение и неприятный осадок от предутреннего кошмара развеялись.

Я подозрительно осматриваю периметр улицы и пространство соснового леса впереди – ищу гостя. Удостоверяюсь еще раз, что никого не вижу, завожу мотор, невольно бросаю взгляд через зеркала на дом Миры. Никто не показывается в окне, и я медленно съезжаю с асфальта на твердый грунт, все еще не спуская глаз с ее дома. Джек сидит рядом, предвкушая предстоящую поездку.

Подавленный, терзаемый мрачными мыслями, я выбираюсь с избитой, покрытой колеями и рытвинами дороги на шоссе «Рок».

«Я возвращаюсь в особняк «Темный бор» четвертого ноября в сопровождении волка по кличке Джек. Возвращаюсь, чтобы вернуть вещь, которая мне не принадлежит. Я думаю оставить дом, пока не придумаю что-нибудь толковое, а потом вернусь к ней», – бубню про себя, чтобы успокоиться. Не уверен, что я боюсь за себя. Меня больше волнует судьба Миры, ведь этот урод Риз не оставит попыток наведаться к ней. Я боюсь, как бы он не наделал глупостей в приступе гнева и необузданной ревности.

Странно, что ни один человек, который так или иначе провел часть своей жизни в особняке, не смог поведать миру правду. Какую правду? Что там ходит нечто страшное и пытается убить! Что я сам знаю о нем? Какую угрозу оно представляет для меня, особенно сейчас?

– Надеюсь, утром никто не захочет нас недружелюбно поприветствовать, Джек. Ты как считаешь?

Волк высовывает в знак согласия розовый язык и задумчиво смотрит сквозь меня в окно – на лес, на тени стволов, что проносятся перед глазами и совсем ничего не оставляют в памяти.

На полпути датчик минимального уровня топлива загорается желтым, стрелка неумолимо ползет вниз, к черте – дизельное топливо почти закончилось. Я закатываю глаза. Ну как я мог об этом забыть! Съезжаю правыми колесами на обочину. Машин нет. Пока я ехал, не встретил никого. Поистине глухомань. Глушу двигатель, выхожу на асфальт. Джек выпрыгивает за мной следом через место водителя, не ожидая разрешения, весьма ловко и шустро. По правде говоря, я хотел оставить его в салоне, но он сам сделал выбор, не ожидая моего разрешения.

Когда я достаю из багажника полный бак с топливом, то замечаю его взгляд, устремленный в чащу. Зов инстинкта, меланхолия и тому подобные чувства, видать, захлестнули его. Он оборачивается, чувствует мой взгляд, изучает мою реакцию и делает пробный шаг в сторону деревьев.

– Ты всегда оставался свободным, Джек. Я никогда не посмею привязать тебя к себе, я не смогу. Я знаю, тебе важно это знать. Так вот, иди. Я отпускаю тебя.

Не понимаю как, но я легко отпустил Джека. Просто я знаю: я понимаю его как самого себя, и он понимает меня тоже.

Джек мчится прочь без сожалений, без оглядки. Его сердце грохочет в груди, лапы пружинят по мягкому мху и лишайнику, по зыбкой почве, мертвые листья разлетаются под сильными ударами, и ветер, обдувающий его мускулистое тело, относит их в сторону.

Я знаю, что когда-нибудь он все равно покинул бы меня. Это неизбежно, им владеют инстинкты. Но во многом животные лучше нас. Мы не способны к такой верности и преданности. В них подчас больше человечности. Они способны полюбить просто так, за то, что мы есть. Искренность важнее всего остального…

Меня подбадривают собственные мысли. Пока я заправляю бак топливом, со стороны городка за версту разносится рев шестицилиндрового мустанга.

Так может реветь только мотор «импалы». Машина мчится сюда со скоростью самолета, тормозит впереди, в нескольких метрах от меня. Через темные окна я не могу разглядеть водителя, да в этом и нет необходимости. Синий автомобиль, начищенный до сверкающего блеска, принадлежит в этой округе только одному человеку – Стиву Ризу. И этот парень сейчас, вероятно, скрипит зубами и почесывает кулаки. Или, того хуже, заряжает отцовский револьвер, чтобы застрелить меня, а потом припрятать тело в бескрайних лесах Юкона. Уйдет, по меньшей мере, несколько месяцев, прежде чем труп, обглоданный лесными зверями, отыщут.

Когда я решительно приближаюсь к этому автомобилю, он начинает ворчать, реветь, из его выхлопной трубы вырывается белый вонючий дым, мотор бешено, натужно застучав под капотом, срывает колеса с места и уносит «импалу» по дороге, поворачивающей метров через пятнадцать направо, с глаз долой.

Недобрая ухмылка касается моих губ. Я думаю, что все это неспроста. Сначала я покидаю Миру, затем это же проделывает со мной волк, потом уезжает Стив. Кто же, в конце концов, замкнет цепь расставаний?

Я приехал. Отворяю ворота нараспашку, завожу джип по привычке на территорию сада. Около десяти часов утра. Я стою на ледяном ветру рядом с домом, смотрю на него со стороны. Приблизиться пока не решаюсь.

Деревья хмуро размахивают ветвями, будто ощущают мое предательство, они норовят отвернуться от меня, не желают больше видеть меня здесь. Я слышу в каждом их движении: «Уходи, ты здесь чужой». Бледный туман заволок землю под ногами, скрыл каменные дорожки, крепкие стволы.

Я перешагиваю порог с дрожью в коленях – настолько это место стало чужим. Захотелось развернуться и быстро зашагать к джипу, бросив все вещи к чертям.

Я поворачиваю голову на звук своего мобильника: он валяется на диване в гостиной, наигрывая звуки барабанов и лиры. Звонит Мира.

Пролистывая журнал, я натыкаюсь глазами на пропущенный звонок Доминика около часа тому назад. Он позвонил? Но что на него нашло? Неужели мое письмо так его растрогало, что он, наконец, понял, что все это время зря на меня злился?

Я хотел было ответить Мире, но посторонний шум в доме заставляет действовать незамедлительно.

Я осуждаю себя за страх и преждевременную панику. Но сейчас я имею смелость признаться в этом, и вместо того чтобы благополучно удрать, я преодолеваю ступень за ступенью, и мне все кажется, что я здесь сейчас не один, как и в прошлую ночь.

В двух параллельных коридорах пусто и глухо. В левое крыло я не стану даже заходить, в правом, в моей комнате, лежат вещи, которые необходимо собрать и упаковать в спортивную сумку.

Сборы занимают десять минут. Меня поторапливает молчание, оно как бы естественно для такого дома, и в то же время я становлюсь неповоротлив. Все падает из рук, будто кто-то выбивает предметы из пальцев. Тревога съедает меня изнутри, мешает сконцентрироваться, мелочи безжалостно ускользают от внимания. Я все чаще замечаю, что тупо стою и рассматриваю коридор через распахнутую настежь дверь. И жду чего-то…

Я не трогаю в ванной шампуни и бритвенные кремы, пасту и зубную щетку. Полотенца висят на крючках, грязное белье лежит в корзине.

Документы я засовываю во внутренний карман куртки, резко застегиваю молнию сумки и выхожу в коридор. Но далеко от двери я не отхожу. Внутри меня как бы исчезает мужество, и я начинаю четко слышать свой пронзительный крик. Нет, не слышать, просто ощущать мозгом, как я кричу внутри себя. Этот вопль просто не может вырваться из глотки, но перед возникшим ужасом я абсолютно бессилен.

На меня устремляется бесплотная тьма. Она сгущается в проходе в виде кокона, собирается из ничего в пространстве коридора. Чернильный кокон шевелится, оглушает рассудок ужасом, лишает мои члены подвижности, заставляет превратиться в безмозглый мешок с костями.

Прекрасно понимаю, что если ничего не предпринять, со мной случится непоправимое. Я начинаю различать очертания внутри этой субстанции – бледное голое странное создание сидит на корточках, обхватив руками голову. Оно сначала шевелится, затем все явственнее подает признаки жизни, начинает выпрямлять поросшую волосами вдоль позвоночника спину, подниматься в полный рост, не меньше двух метров в высоту. Крепко опирается на стопы, напоминающие лапы птиц, с длинными когтями. Сравниться с этими смертоносными лезвиями могли бы только когти гризли, да и они мелковаты, если честно.

Я запираюсь в спальне, проворачиваю ключ в замке и жду, когда это создание уйдет, если оно вообще когда-нибудь уйдет из особняка. Потом я нащупываю в кармане браслет, он охвачен лучами ярко-синего цвета. Холодное пламя пылает, нервно дрожит, будто оно само побаивается того, что таится за дверью.

Тварь неожиданно вернулась из своего темного мира, а я угодил в ловушку.

Простучав по деревянному полу когтями, оно замирает возле двери. До меня доносится сиплое дыхание.

Подо мной скрипят половицы. Тварь, вероятно, обладающая чутким слухом, напирает без раздумий всем весом на дверь. Дерево трещит от напора, дверная ручка начинает бешено вертеться. Мой взгляд мечется из стороны в сторону. Кошмар наяву, мой сон сбывается у меня на глазах: я в тупике и никак не могу выбраться на улицу. Вдруг я решаюсь надеть браслет. Если однажды получилось у мистера Ленгретти, получится и у меня.

После соприкосновения прохладного металла с кожей вижу, как меняется окружающее пространство. Его плавные мягкие контуры льются каскадами водопадов, предметы превращаются в причудливые узоры. Стены – это пятна, не более, а свет слишком резкий. Я думаю сейчас об окне: как хорошо было бы добежать до него и попытаться выбраться на карниз. Но вдруг оно само приближается ко мне вплотную, я едва успеваю отскочить. Это невероятное действо на краткое мгновение возвращает мой мозг к реальности, и я слышу безжалостные удары в дверь. Еще одного удара петли не выдержат. Дверь непременно вылетит, и тогда меня можно брать голыми руками.

Звуки и ощущения усиливаются, я четче вижу предметы в тенях, даже в самых темных уголках. Свет режет глаза, но это не так страшно, к этому можно привыкнуть. Ощущения такие, будто ты подставил лицо морской приливной волне в ясный солнечный день, но вместо ожидаемой плюхи почувствовал прикосновение легкого ветерка.

Я стараюсь сконцентрироваться на стене, представить проход, лазейку, хотя бы узкую щель. Браслет повинуется и очень вовремя создает, то ли наяву, то ли в воображении, дверь в стене. Браслет и мысли работают синхронно, будто сговорившись, как одно целое. Когда я отворяю дверь и удивляюсь ее материальности, соседняя срывается с косяка вместе с петлями и падает на пол. Тварь торжествующе вламывается в комнату.

В коридоре мелькают птичьи лапы молочного цвета. Когда я пробегаю мимо, то боковым зрением замечаю размытый силуэт большой головы и черные, как смола, глаза. Оно в этот момент поворачивается в мою сторону и пригибается в проеме, чтобы пролезть обратно в коридор.

Я несусь вниз по лестнице, слыша позади сиплое дыхание огромного существа. Входная дверь распахнута, через нее проникает свежий воздух, легкие на миг наполняются им, но улица остается недосягаемой. Я оступаюсь, сердце на короткий миг замирает, и вот я растягиваюсь перед тварью ничком.

Я споткнулся об этот чертов журнальный столик, подвернул ногу, когда пытался его перепрыгнуть. Тогда и сейчас я заблаговременно не убрал его, не отодвинул. Какой же я идиот!

По дому разносится какофония звуков. Телефон у меня в кармане надрывается от настойчивого звонка, но вскоре выпадает на пол, и я нечаянно отбрасываю его куда-то к левой стене, к зеленой напольной вазе. Я оборачиваюсь и пытаюсь ползти вперед. То, что я вижу сейчас перед глазами, стало ожившим ужасом из сказок о чудовищах, настоящим кошмаром.

Голова существа большая, на плоском, с обвисшей складкой лбе зияет черная пустота вместо глаз. Под маленькими, как раковинки, ноздрями распахивается и смыкается острая пасть, внутри которой сверкают бесчисленные, заостренные, словно бритвы, зубы. Худые, неестественно длинные руки оканчиваются когтями, но самое жуткое в существе – это отростки, острые концы которых достают до земли. Они растут прямо из подмышечных впадин, скрытых под слоем складок сморщенной обвисшей кожи. Они, кажется, несут смерть. Существо, пожалуй, использует острые концы наподобие разделочных ножей, когда предоставляется возможность. Нагое тело покрывают в промежности мягкие волосы стального цвета, волосы с рыжеватым отливом также растут вдоль сутулой спины и на небольшом хвосте.

Воцаряется пауза, я даже перестаю слышать свое дыхание. Оно изучает меня – я внимательно разглядываю его. Оно подходит чересчур близко к моим ногам, которые я изо всех сил стараюсь поджать и отползти как можно дальше.

Оно будто забавляется, получает удовольствие от нашей встречи. Смертельный ужас парализует не хуже яда змеи. Я сломлен и я в плену у этой твари.

Как это глупо, глупо и непростительно было упасть прямо перед ним! Существо знало, что я никуда теперь не денусь, и начало направлять свои отростки-ножи прямо мне в лицо.

Я мысленно прощаюсь со всеми, кого знаю, и в сердцах кричу этой твари, чтобы она провалилась на месте, убиралась туда, откуда пришла. И вдруг происходит нечто невероятное: под ее когтистыми лапами разрастаются крохотные пятна, доски пола начинают чернеть и становиться вязкими.

Тварь, обладающая, вероятно, еще и смышленостью, пригвождает к полу мою руку, на которой надет браслет, она пытается сорвать его клешней и отбросить, как заразу, но тут на нее бросается волк. Джек набрасывается сверху, изо всех сил старается разорвать на куски костлявую плоть, затем смыкает челюсти на глотке у существа и держит его до тех пор, пока существо не отбрасывает волка к стене. Несмотря на общую костлявость, кожа твари очень крепкая, местами твердая, как панцирь, а туловище мускулистое, оно не по зубам волку.

Джек встает, его шерсть дыбится от гнева, он издает злобный рык, собираясь драться до победного конца, опять кидается на противника и получает удар кулаком по носу. За моей спиной раздается вой, визг, возня. Я изо всех сил бросаю в спину твари напольную вазу.

Джек лежит неподвижно, я испускаю сдавленный стон и бросаюсь к выходу и закрываю дверь на ключ чуть ли не со слезами на глазах.

Где-то за изгородью, в северо-западной части леса возобновляется лай потерявшегося пса Адмунта Риза. Его привлекает запах страха и злобы или иная сила? Что заставляет животное вернуться в этот жуткий час, когда из своего странного неведомого мира вылезло нечто?

Существо не сдается. Я стою, подперев дверь плечом, и готовлюсь к новым ударам. Но потом все неожиданно замолкает: и злобный лай, и удары в дверь.

Оно просто ищет другой способ достать меня?

– Эй, ты, – меня неожиданно окликают. – Ублюдок.

Голос молодого мужчины вводит меня не в меньший ступор, чем то, что только что происходило внутри особняка. Стив держит меня на мушке, он целится из серебристого отцовского револьвера.

– Успокойся, Стив, убери оружие, – говорю я, поднимая руки над головой.

– А то что, разобьешь мне лицо? – злобно спрашивает Стив. – Где Мира, она с тобой?

– Нет, конечно. Она у себя дома. Где же ей еще быть, по-твоему?

– Стой, где стоишь, – нервно вопит он. – А… кого… ты там запер? А?

Я тревожно поглядываю на дверь.

– Как тебе объяснить. Там ходит чудовище, и оно сейчас ищет выход наружу. Если оно найдет нас, то уже ничто не поможет. Надо уходить…

Я знал, что услышу хохот, и не ошибся.

– И еще меня здесь все считают больным на голову. А на самом деле это ты чокнутый! Вот беда! Как убедить теперь в этом Миру, если произойдет несчастный случай? Как считаешь, долго она станет горевать?

Я остаюсь бесстрастен к его болтовне.

– И каково это? Спать с женщиной, которая тебе не принадлежит! – изо рта, перекошенного ненавистью и злобой, во все стороны разлетаются брызги. – Ты знал, знал, что так будет. Ты специально испытывал меня, чтобы позлить. Ну что, теперь получишь порцию свинца в сердце!

В этот момент я осознаю, насколько плачевно мое положение. Ствол! Когти! Меня непременно сейчас что-то убьет.

– Спускайся! – приказывает он мне. В его глазах все сильнее разгорается злорадный огонь мстительного превосходства.

Я повинуюсь его желанию. Психопат тем временем продолжает целиться мне в грудь.

– Я только что слышал лай собаки, которую, по-видимому, ты потерял, – говорю я.

– Почему ты считаешь, что это именно я сделал, выродок? – бросает он в сердцах.

– Потому что твой отец на такое не способен, Стив, а ты даже очень, если всю сознательную жизнь не в состоянии очаровать девушку, которую любишь. Не обижайся. Ты признал сейчас, в эту секунду, свое поражение, и вот ты здесь. Слабость всегда рождает ненависть. И лучший способ, по-твоему, избавиться от меня. И что потом? Ты думаешь, Мира захочет впускать в свою жизнь убийцу – человека, способного на жестокость?

– Стой, где стоишь, не подходи, а то выстрелю, – цедит психопат. Его зрачки расширяются еще больше, глаза очень быстро бегают в стороны, но это не мешает ему целиться точно в меня. – К черту пса… к черту тебя и всех… к черту.

– Расслабься, Стив, опусти оружие, и мы спокойно поговорим, но не здесь, а там, далеко за воротами.

– От кого удирал? Кого ты там запер? Отвечай, – рявкает парень.

– Лучше тебе не знать, – хладнокровно отвечаю я, стиснув зубы.

Я с опаской поглядываю на дом – пытаюсь проверить тыл: необходимо знать, что происходит позади, это очень важно.

– Ты был у нее, – я подумал, парень сейчас расплачется. – Моя малышка Мира нуждается во мне, а ты пришел и все испортил, ты забрал ее у меня…

Он прислоняет ствол к виску, горько вздыхает и вновь направляет пистолет на меня.

– Ты не в себе, Стив, не делай глупостей. Надо скорее уезжать. Это место опасно. Выслушай меня… Здесь обитает монстр, огромный, и он ищет сюда путь, с каждой потерянной секундой мы увеличиваем шансы погибнуть или, того хуже, исчезнуть, как предыдущие хозяева.

– Только послушайте его! – нервно восклицает Стив, ненадолго опуская револьвер, чтобы затекшая рука отдохнула. – Я всегда верил, что ты сумасшедший. Разве нормальный человек способен жить одиноко в лесу?

Лай пса Риза становится ближе. Только на этот раз эти звуки меня сильно напрягают, все тело покрывается мурашками, я нутром чую надвигающуюся беду. За спиной Стива видна синяя «импала», она стоит прямо в воротах, дверь со стороны водителя открыта. Сам Риз заметно бледнеет и все больше косится на сад, прислушивается к шорохам.

– Может, ты ученый и намутил тут какой-нибудь эксперимент, ну, типа, неудавшийся? Сидишь под прикрытием… Постойте, как я раньше не догадался? Может, Мира у тебя? Ты наверняка ее сюда в багажнике привез. А ну, отворяй дверь или мозги вышибу.

Я не остаюсь равнодушным к подобным заключениям:

– Я рад, что у тебя все в порядке с фантазией, только боюсь расстроить твою тонкую душевную натуру, Шерлок Холмс.

Палец у сумасшедшего Стива слетает с курка, раздается оглушительный выстрел. Пуля вонзается в песок рядом с моим ботинком. Я моргнуть не успеваю, как рядом с ногой на полметра поднимается облако из кусочков травы и мелких камней.

– Ух ты. Чуть не попал, – радуется стрелок.

– Ты рад? Ты конченый псих, неспособный завоевать сердце девушки честным путем! Выбрал самое легкое и доступное.

– А ты с ней был честен, когда плотоядно разглядывал ее? Наверное, ни о чем другом и думать не мог, – интересуется Стив. – Верно я говорю?! Так вот, учти, теперь ни с одной земной женщиной ты не будешь спать, потому что я прострелю тебе яйца…

От браслета начинает исходить свет, мерцающий при соприкосновении с воздухом: чистый, насыщенный индиго возле выпуклого шара, бледно-голубой, рассеивающийся по краям – кричит, взывает к благоразумию.

– Оно здесь… рядом. Мы опоздали, – я поднимаю глаза на Стива. Тот с любопытством разглядывает браслет, но ничего не предпринимает, не осознает надвигающейся беды.

– Что это такое на твоей руке? – это последнее, что он произносит.

Я решаюсь подойти к нему, мне страшно, но я не могу не действовать. Это либо спасет нас, либо погубит, но другого шанса больше нет.

– Надо уходить, сейчас же, – кричу я остолбеневшему Стиву, но он стоит с опущенной головой и что-то внимательно разглядывает на земле, под ногами.

Он с ужасом разглядывает появившуюся рядом тень. Огромную тень существа, которого еще несколько секунд назад попросту не было, а потом оно внезапно материализовалось из мертвенно-бледного морока, оживший кошмар, глядящий на меня сквозь глубокую темноту кокона.

– Стив, брось мне оружие, – истошно воплю я. В ответ он поднимает глаза, полные отчаяния и дикого страха. – Скорее, я отвлеку его на себя…

Все складывается плохо, можно сказать, чересчур скверно. Но я не собирался жертвовать собой ради того, кто еще несколько минут назад грозил отправить меня к праотцам. Он не бросил мне револьвер, и мне ничего не оставалось, как бежать к деревьям под душераздирающие вопли Стива, в поднявшийся высоко от земли туман, умоляя браслет найти мне спасительное укрытие.

Я иду по каменной дорожке среди уснувших дубов и лиственниц, ступаю по отпечаткам человеческих стоп, их голубое приглушенное сияние впечатляет и удивляет, но у меня нет времени на то, чтобы остановиться и рассмотреть их получше.

Следы выводят меня из тумана к амбару, я двигаюсь вдоль деревянной стены, за углом которой скрывается вход в помещение ниже амбара. Семь широких каменных ступеней ведут в погреб. Он закрыт тяжелой кованой дверью с висящим на ручке замком.

Браслет лихорадочно искрится фейерверком синих, зеленых, красных, фиолетовых сполохов. Такого я еще не видел и не могу с уверенностью сказать, что это хороший знак.

Я спускаюсь; замок проржавел, но чудом остался висеть, так что ничто не помешало мне попасть внутрь этого подвала. Стены снаружи и внутри отштукатурены, низ кардинально отличается от деревянной постройки сверху. Я и не знал об этом нижнем ярусе. Теперь понятно, отчего дерево так стремительно разрушается. Внутри сыро и темно, в нос врезаются запахи плесени и гниения. Где-то на бетонный пол падает вода.

Я сразу баррикадирую за собой вход всем, что попадается под руку: это деревянные ящики и стулья, несколько бочек. Главное – немного задержать противника, а там будь что будет. Я вскидываю руку с браслетом, используя его свет как фонарь.

Стены испещрены трещинами, кое-где штукатурка отвалилась кусками. Помещение достаточно вместительное, поэтому в него запихали все, что только можно. По стенам до невысокого потолка грудами навалена старая мебель из спален, поломанные столы и двуногие стулья. Я насчитал здесь двадцать два столовых прибора, из них половина из чистого серебра, все валяется на полу и грохочет прямо под подошвами. На противоположной стене, напротив прохода, в потолке, покрытом каплями и темными трещинами, виднеется квадратный люк.

К нему прислонена деревянная лестница.

Я поднимаюсь и пытаюсь откинуть крышку, толкаю ее несколько раз с усилием. Люк с протяжным скрипом открывается, падает на деревянный пол, оставляя в воздухе кружиться полчища пылинок.

Теперь я над подвалом. Здесь светлее из-за множества щелей и дырок в дереве. Через потолок с перекрытыми стыками видны куски серого неба, свет стремится рассеять тьму, проникая через узкие оконца, заколоченные деревянными досками. Я могу использовать щели в них для слежки за тварью, если она появится здесь.

Возле крепко запертых дверей стоит круглый стол с фигурными ножками в виде львиных лап, на нем гигантский слой пыли, сверху лежат старые, с пожелтевшими страницами книги в мягких переплетах. Толстая массивная цепь, обмотанная вокруг дверных ручек в три слоя, свисает прямо до темной щели в полу, рядом стоят старые треснувшие рамы от картин, внутри которых нет ни одного холста. Быть может, картин никогда и не было, а может, кто-то хозяйственный нашел им место получше.

Браслет нервно мерцает. Я приближаю его к лицу и слышу лай недалеко отсюда. Через окно частично видны половина сада, черный забор, каменные дорожки, теряющиеся в сизом тумане. Он не сходит в этой части, лишь изредка его пелену разрывает ветер, а затем он так же плавно, лениво стелется по земле, скрывая препятствия на пути.

Браслет приводит меня в исступление. При виде яркой вспышки, внезапно озаряющей всю комнату, я срываю его с запястья и ловко кладу в карман.

Он намекает мне, что тварь поблизости. Но теперь ничто не выдаст моего присутствия. Ткань хорошо маскирует, я плотнее прижимаю к карману ладонь и принимаюсь терпеливо ждать.

На одной из дорожек стоит хаски Джек – красивая собака, сначала я даже путаю ее со своим Джеком-вол ком. Откуда она здесь? Наверняка забежала через открытые ворота. Мое сердце сжимается от боли – так тяжело становится на душе. Я не могу принять смерть Джека. Не могу поверить, что его больше никогда не будет рядом. Но вдруг он жив?! Смогу ли я вернуться к нему, чтобы помочь…

Собака неожиданно поворачивает морду в мою сторону. Меня передергивает от ее пристального взгляда. Наступает момент, когда она может выдать мое месторасположение. Мы несколько мучительных минут смотрим друг на друга: я – со страхом и нервной дрожью, она – бесстрашно и с интересом. «Зачем ты здесь? Уходи, глупое животное», – умоляю я про себя ее, но она никак не реагирует.

А потом ее будто заводят. Ее лай звучит пронзительно громко, сквозь паузы, когда собака прислушивается, я улавливаю со стороны особняка шорох шагов. Воздух наполняется тревогой. У меня давно пересохло во рту, кровь начинает пульсировать в висках. Внезапно из тумана выныривает высокая бледная фигура. Я от страха отскакиваю назад, когда существо налетает на неразумное животное и принимается царапать его когтистыми лапами, вгрызаться в плоть, не давая хаски никаких шансов отбиться или приподняться от земли, к которой его прижимают крепкие птичьи лапы. Собака находится полностью во власти существа. Оно отрывает кусок окровавленной плоти, выплевывает его и принимается оглядываться в бледном тумане. Оно водит черными бездонными глазницами по сторонам, пока его взгляд не останавливается на амбаре, где прячусь я. Земля рядом с ним окрашивается в темно-бордовый цвет. Я чувствую холод и опустошенность, проглатываю ком в горле и скольжу по стене вниз, больше не в силах наблюдать за чудовищем.

Все дальнейшее происходит в тишине. Я слышу хруст веток рядом с моим окном, силуэт перегораживает падающий внутрь свет. Я вижу теперь на полу тень существа, и выглядит она жутко. Хорошо, что меня укрывает темнота, в которой я совсем незаметен.

Теперь я слышу, как оно принюхивается и прислушивается. Я сжимаю челюсти, задерживаю дыхание. Напряжение настолько мощное, что я пытаюсь стать частью этой стены. Я не способен ничего противопоставить ему, если оно вдруг заинтересуется амбаром и захочет проверить его изнутри. Я прячусь в гниющей клетке, как обреченный загнанный зверь, но страх – это мой первейший враг.

Ветер жалобно стонет. Я сначала думаю, что это его когти скребут по дереву, но потом понимаю: его нет рядом, тень исчезла, шорохи затихли. Сколько я уже таюсь здесь без движения? Где сейчас находится тварь и что будет, если я попытаюсь шевельнуться?

Ноги совсем занемели и отказываются подчиняться. День неумолимо клонится к закату. На наручных часах, о которых я только что вспоминаю, высвечивается время – три пятнадцать. Здесь оно иное. Окруженный высокими и глухими к чужой боли и страданиям лесами, я погружаюсь в темноту. Вечереет. Еще пара часов, и наступит ночь – такая коварная и безжалостная.

Сейчас или никогда!

Сердце пронзает невыносимая боль, когда я слышу голос Миры Джонс:

– Майк… Майкл, где ты?

– Господи. Нет. Зачем ты приехала, – мои привыкшие к полутьме глаза мечутся по комнате. Я запрыгиваю в люк, соскальзываю вниз по лестнице и остервенело освобождаю заваленный проход. Когда ноги взлетают по ступеням, я слышу, как Мира исступленно кричит и вдруг смолкает.

– Нет!. Нет, Мира! – кричу я сдавленным голосом.

Над злобным местом висит гробовая тишина. Моя обычно слегка загорелая кожа бледнеет, словно у мертвеца.

Капли дождя падают с листьев и разбиваются о мое лицо. Потом оно немеет от холода, и, когда ветви деревьев расступаются, мое сердце мучительно сжимается. Она лежит ничком напротив клумбы, рвущейся высокими соцветьями к небу. Волосы растрепаны, в беспорядке рассыпаны по холодной зеле. Мира будто прилегла отдохнуть, укрытая серой дымкой, слегка прикасающейся к ее одежде. Она словно спит – в распахнутой кожаной куртке, юбке до колен и в коротких кожаных ботинках темно-коричневого цвета на устойчивом каблуке.

– Мира, очнись, прошу тебя, – я встаю рядом на колени, но не замечаю никаких следов борьбы, крови, ран. Может, она просто упала в обморок? Прижимаю ее голову к груди и чувствую взгляд.

Поблизости валяется револьвер. Я стремглав бросаюсь к нему, хватаю, одновременно краем глаза замечаю бледный силуэт рядом со стволом лиственницы. За мной наблюдает создание из неведомого мне мира.

Оно, не раздумывая, бросается в атаку, выставляя клешни вперед.

Я бесполезно нажимаю крючок. Осечка. Есть несколько секунд. Наконец я слышу долгожданный выстрел. Но существо преодолевает расстояние между нами, подцепляет меня клешнями, просверливает в куртке дыры и подбрасывает меня высоко вверх. Я ощущаю тупую пульсирующую боль в плечах, что-то теплое стекает по рукам и груди под одеждой. Я качаюсь, беспомощно болтая ногами в воздухе. Стреляю еще раз, тварь в испуге выпускает меня из правой клешни, я срываюсь и беспомощно повисаю на левой.

На землю падает что-то тяжелое – я слышу короткий отрывистый звук.

Тварь не останавливается, она вновь хватает меня обеими острыми клешнями, вонзая их глубже под кожу. Я ору, стону в растекающейся лавине боли, безуспешно отбиваюсь, снова палю, и вот тогда тварь не выдерживает этой наглости. Не стерпев, она отбрасывает меня назад и отступает.

Я не могу вздохнуть, не могу пошевелиться. Я бешено смотрю на нее с высоты. Я до сих пор вишу в воздухе над клумбой, и удерживает меня какая-то странная невидимая сила. Жгучая боль впивается крохотными острыми иглами в каждую клетку моего тела, серые черточки окутывают меня и жалят, словно ядом.

Я стараюсь не потерять из виду силуэт женщины, которую люблю и уже теряю.

Потом приходит ночь – такая коварная и такая безжалостная…