По дороге я кладу в рот мягкую ягоду и вытираю вспотевшую ладонь о брюки. Через час сижу на кровати в одной из комнат. Жаль, здесь совсем нет окон, выходящих на океан. Вид прекрасный и одновременно жуткий, но зато было бы на что посмотреть. Обстановка комнат давно раздражает меня, особенно этот вечный гул у изголовья кроватей.

По-моему, начинаются мои худшие часы в этом лабиринте. Я не люблю преувеличивать и не люблю после безопасных кают выбираться на открытое пространство, где невозможно спрятаться от чужих глаз и ушей. Я знаю, слышу, что за закрытой дверью кто-то стоит. За ней только что замер характерный стук шагов. Я помню, как такое уже было со мной, тогда тоже кто-то таился рядом. И я помню, к чему это привело, – к встрече с Тварью.

Сердце в висках грохочет, как молот о наковальню, кровь бурлит, по спине мчится табун мурашек. Я выронил из ладони ягоду. Она была последней. Но я, даже не заметив этого, наступил на нее.

Я слышал шаги совсем рядом, не больше метра от моей комнаты-убежища.

Но если этот преследователь из числа выживших, ему ничто не мешает войти ко мне или воспользоваться запасным вариантом – браслетом. Он-то уж точно не подведет.

Но ничего не происходит. Я сижу, погруженный в безмолвие. После долгого затишья на цыпочках крадусь к двухметровым плитам, глажу двумя пальцами пластину, чтобы отпереть дверь. Голова моя не сразу показывается снаружи. Прежде чем полностью выйти из-за угла, я внимательно смотрю во все стороны.

Ни души!

Сосредоточиваюсь на ритмичном сердцебиении, встряхиваю головой и протягиваю руку с браслетом вперед, приказывая показать мне дорогу к лазу.

Я уже не думаю о том, как при непредвиденных обстоятельствах вернусь в убежище. Если меня застанут врасплох, а в этом я уже не сомневаюсь, путь назад для меня навсегда закрыт. В глубине подземелий – только смерть, а то, ради чего я спускался вниз, давно висит на правом запястье.

Я удивился, когда благополучно пришел к перекрестку восьми тоннелей с парящим между потолком и полом поездом. Я ощущаю себя слепым котенком в бесконечном мраке. В этом нет ни прелести, ни забавы – только разочарование.

Прямо позади меня раздается приглушенный звук. Что-то мне подсказывает, что моим страданиям сейчас настанет конец. Вариантов не так много. Жалею только о том, что не уберег Миру от Твари. Она не должна была ее коснуться, навредить ей. В том, что это случилось, виноват я и только я!

Начинаю задыхаться под завесой клубящегося черного тумана и вижу: в одном из выходов стоит фигура, но не твари, а человеческая!

Если мне все-таки посчастливиться вырваться из плена чужой планеты, я никогда не перестану вздрагивать от собственной тени. И иногда заплетаться в собственных ногах, когда захочу обернуться, чтобы посмотреть, не наблюдает ли за мной кто-нибудь из темноты.

Передо мной стоял самый обычный представитель человеческого рода.

Высокий мужчина крепкого телосложения в странном обтягивающем черно-серебристом костюме, совсем как у водолаза. Лицо он скрывал за толстой металлической маской с прямоугольной створкой для глаз, подмигивающей раз в три секунды рассеянным голубым светом. Чудо-шлем был великолепно подогнан под форму черепа и ничем не напоминал те огромные прозрачные шары, что обычно одевают наши космонавты. Наверняка неудобные, но выбирать им не приходится.

На атлетическом теле пришельца был двухцветный комбинезон, немного потертый и даже порванный на внешней стороне правого бедра и слева, под ребрами. Почти по всей его поверхности вились те же проводки, что я видел у изголовья кроватей, подведенные к центральному компьютеру. Проводки тянулись по могучим плечам к шлему, а некоторые – по внутренней стороне локтя к браслету на запястье.

Мое лицо побелело, как полотно, сердце ушло в пятки. На руке человека такой же браслет, как у меня, и шар на нем пульсирует светом, повторяя сигнал на шлеме. Захватывающий и непонятый танец синих огней.

Я с трудом заставляю себя заговорить с незнакомцем, хотя сам давно незаметно осматриваюсь в поисках путей отступления:

– Ты местный или с Земли, как я? – глупый вопрос. Можно подумать, по его экипировке неясно.

Его ответ я не могу разобрать, точнее, перевести ни на один человеческий язык. Он говорит басом то короткими, отрывистыми словами, то длинными, плавными. Его язык режет и одновременно ласкает слух, но, к сожалению, я не понимаю, о чем он говорит.

– Я безоружен, – тут я опрометчиво приближаюсь к тому, кто, я вижу, полон недоверия и осторожности. Одно меня неслыханно радует: он не собирается нападать. Если бы хотел, давно сделал бы это – незаметно. Я останавливаюсь. – Я хочу выбраться наверх. Наружу, ты понимаешь меня?

В ответ тишина.

– Я должен найти выход наверх, – я направляю палец в потолок. – Наверх, ты понимаешь?

Кажется, он начинает понимать меня. Незнакомец едва заметно мотает головой, потом указывает пальцем в перчатке на двухметровый проход в западный туннель. Я не помню, чтобы вообще по нему ходил, они ведь все одинаковые, ну, почти все.

– Благодарю. Ты ведь понимаешь меня, верно?

Кивает головой.

– Ты здесь совсем один! Что здесь случилось? – только я начинаю налаживать межпланетные контакты, как за его спиной снова показывается это существо. Вот же назойливое! Сколько вас еще здесь бродит? Или это только моя личная тень?

Пока я вытаращиваю глаза, готовясь к драке – благо опыт за плечами имеется, – «водолаз» в шлеме с ослепляющей вспышкой растворяется в воздухе.

Деваться некуда. Направление парень мне подсказал, я думаю, это самый короткий путь – по крайней мере, мне хочется в это верить. Я давно зол, так что пусть теперь попрыгает и побегает за мной, если угонится.

Клешни проносятся в трех миллиметрах от моей головы, но я пускаюсь наутек по туннелю, иногда задыхаясь от тупой боли между ребер, в боку.

Черт. Что же это? Почему так больно? Боль становится неприятным открытием. Я ведь с детства бегаю, привык по нескольку часов в день наматывать километр за километром. А тут на тебе. Боль в печени! Ну конечно, проблема в ягодах.

Мой организм не привык к подобной пище и дает мне знать об этом. Я впиваюсь пальцами в живот, переводя дыхание.

Существо отстало. Заданный темп заставит переломаться даже такие крепкие конечности. Ну или придется выпрыгнуть из сморщенной кожи, чтобы догнать меня. Я продолжаю идти по следам, опустошенный и измученный. На этот раз браслет серьезно расстраивает меня. Следы убегают вдаль по спящей черной воде, загадочно сверкающей сиянием полуночных звезд. Я издаю сдавленный вопль. Ни о каком возвращении не может быть и речи. Я чувствую по потокам влажного горячего воздуха, что выход близко. Но впереди раскинулось целое озеро, и я даже не знаю его глубину, а за спиной, где-то в тех коридорах, рыщет Тварь. Если я вернусь, встречи не миновать.

Только теперь я начинаю догадываться, насколько близок выход на улицу. Где-то там, впереди, есть прямой путь в зал, из которого я попал в этот кошмар.

Остальное ты знаешь, Доминик. Только благодаря тебе меня не сожрала эта мерзость. Мысль, что в шаге от выхода я мог погибнуть, не доставляет мне никакого удовольствия. Отчаяние пожирало меня, доводило до исступления. Впервые в жизни я так хотел прекратить… – мой голос становится едва слышным, даже мне он кажется изможденным и хриплым. Я чувствую покалывание в ногах, от кончиков пальцев и выше, постепенно возвращается притупленная боль.

– Что прекратить, Майкл? – шепотом спрашивает брат.

Мой взгляд останавливается на нем буквально на секунду.

– Страдания. Я не хотел больше чувствовать страх и, как крыса, носиться по этому лабиринту. Искать призрачное спасение.

– Выход близко! Поверь, мы с Джеком не так много прошли, как ты.

Мокрый розовый язык обслюнявил мне все пальцы на левой руке.

– Я рад вам. Не представляешь, насколько, – я притягиваю морду волка к себе, долго всматриваюсь в его янтарные глаза и словно вижу два солнца, освещающие потухший в одночасье зал. Ток на какое-то время перестает донимать нас треском и искрить, мы в полной тишине сидим на полу, наслаждаясь воссоединением. Скоро снова в путь, нужно выручать Миру и возвращаться домой.

– Нужно выдвигаться, – выпаливаю я дрожащим голосом. – Расскажи мне, где ты ее видел, Доминик?

– Я пока помню обратную дорогу. Идти сможешь?

– Да.

Но стоило привстать, как мои колени предательски затряслись, голова закружилась, и я не то что сел, а прямо-таки рухнул обратно на пол. Еще не хватало упасть в обморок. Тогда точно дело плохо. Доминик не сможет отгонять от меня это существо вечно. Патронов не хватит, а я даже не знаю, способен ли дробовик причинить ей смертельные раны. Однажды револьвер пробил в ее плоти дырку, и Тварь от бешенства едва не проткнула мне плечо насквозь.

– Твое лицо, Майкл, белое, как бумага. И лоб у тебя горит.

– Это не имеет значения. Отведи меня к ней. Я не оставлю ее им на съеденье и сам не сдохну, назло всем поганцам с этой планеты.

Я поднимаюсь со второй попытки, опираясь всем весом на брата. Он, скрипя зубами, помогает мне принять вертикальное положение. Такое ощущение, что все мои внутренности сжаты, а кожа – это один сплошной кровоподтек. Я вижу следы от браслета, на запястьях у меня огромные багровые синяки и несколько кровоточащих царапин.

– Ты понял, как управлять браслетом? – не знаю почему, но это меня интересует больше, нежели мое здоровье.

– Не совсем, а ты?

– Я кое-что выяснил. Никогда не доверяй инопланетной штуковине, иначе вляпаешься в космическое приключенческое дерьмо за многие мили от планеты Земля.

– Я все задаю себе вопрос: разве такое возможно? Все, что мы видим, реально или мы с тобой вконец обезумели? Может, мы оба сейчас спим или вообще умерли?

Я чувствую, что Доминик испытывает ужас от этих мыслей.

– Ага, конечно. А дикая боль – это тоже плод моего больного воображения?

Несколько шагов стоят мне огромных усилий. Я устал и хватаю ртом воздух.

Если бы не поддержка брата, я бы сейчас опять валялся на полу.

– Давай отдохнем еще? – предлагает Доминик, но я не думаю сдаваться.

– Нет, все нормально… Я бы с удовольствием добавил ползучему червяку еще парочку ударов ногой. За нанесенное оскорбление… – я улыбаюсь и опять чуть не теряю сознание. Я не понимаю, где я, почему перед глазами все плывет.

Я вижу смутные очертания собственного тела. Кто-то бережно прислоняет мою тяжелую голову к стене. Ко мне устремляется белое пушистое пятнышко. Теперь, когда мокрый язык касается лица, ко мне начинают возвращаться обрывочные воспоминания. Кажется, я узнаю тех, кто рядом. Ах, да, это же Доминик.

– Ну, как ты, Майкл? Ты пять часов был в обмороке, а теперь стрелка на часах остановилась. И я слышал какой-то шум в глубине коридоров. Нам пора уходить. Ты должен идти. Давай, Майкл, вставай…

Он закидывает мою правую руку себе на плечо, и мы очень медленно ковыляем к раздвижной плите. Я стараюсь идти на собственных ногах, но вся дорога видится размытой, как в тумане. Я с трудом фиксирую взгляд на предметах вокруг.

– Ты чем-нибудь питался здесь, кроме ягод? – спрашивает у меня брат.

– Что? – язык тоже заплетается.

– Соберись, – он трясет меня за плечи, а мне кажется, что я стал тряпичной куклой, набитой поролоном и ватой. Но тело почти не болит. – Ты пил воду?

– Нет. Ее здесь не было…

– Понятно. Плохо дело!

О чем он, черт подери? Что он имеет в виду?

– Что это значит?

– Заткнись и иди. Не трать понапрасну силы, они еще пригодятся. Твой организм обезвожен и, возможно, отравлен этими плодами, которые ты не побоялся сунуть в рот.

– У меня не было выбора… – отвечаю заплетающимся языком. Тут я спотыкаюсь и падаю ничком, увлекая брата за собой. Хорошо, что Джек догадался идти позади нас – прикрывать наши беспомощные спины.

– Мы так далеко не пройдем. Придется где-нибудь схорониться.

– Мы далеко от жилого сектора. Еще несколько часов, и, возможно, я умру. Но я должен перед этим попытаться помочь тебе и ей выбраться… – я облизал сухие потрескавшиеся губы.

– Не говори чепуху. Тебе нужна вода и отдых. И тогда…

– Но у нас нет ни воды, ни времени на отдых. Посмотри на меня, – нервная лихорадка перебивает мою жалость к себе. Я поднялся, стиснув зубы и игнорируя помощь брата, его протянутую мне, как старику, ладонь. – Не надо, – выпаливаю я, пытаясь найти равновесие. – Она ждала меня на Земле, дождется и здесь, на этой безымянной планете!

Мы какое-то время идем по закоулкам. Два браслета прекрасно освещают коридор, но потом Доминик почему-то решает включить обычный фонарик.

– Долго еще? – мои ноги заплетаются. Наверное, со стороны это выглядит жутковато, но брат не жалуется. Его выдержке можно только позавидовать.

Теперь и руки меня не слушаются. Я пылаю гневом!

Как я помогу Мире, если не в состоянии идти? Вот, опять ползу по стене вниз, не различая деталей, не вижу ни трещинок, ни желобков, ни угла, больно упирающегося в правое плечо. Потом Доминик объясняет мне, что передо мной парит платформа, для которой силы притяжения не существует, что-то вроде того поезда, только мобильней, с ее помощью сподручнее перемещаться в этом комплексе. Но маловероятно, что она полетит в нужную нам сторону.

– Нам повезло, – говорит он. – Ума не приложу, как бы мы попали в тот зал.

В прошлый раз я свалился на нее сверху.

– Как я?

– Ну, почти.

Я забрался на платформу вслепую.

Во время полета ощущаешь что-то вроде эйфории. Это как в отрочестве, когда ты рад разделить свой восторг с теми, кто рядом.

– С тобой все в порядке? Мне показалось, что ты ничего не видел перед собой, – озабоченность Доминика трогает меня. Я смотрю брату в лицо, но вижу только серое размытое пятно.

– Все хорошо. Просто ноги подкосились. И сил не осталось совсем.

Хорошо, что по длинной стороне платформы есть невысокие, примерно пятьдесят сантиметров в высоту, стенки. На них удобно облокачиваться или упираться ногами и руками. Доминик сидит напротив. Как только зрение возвращается ко мне, я обращаю внимание на его рюкзак за спиной. – Что у тебя в рюкзаке?

– О… – он замялся, но вскоре отвечает. – Веревка, патроны для ружья, револьвер и… фонарик!

– Отлично. Веревка – это лучшее, что ты сумел раздобыть. И как ты только не разучился стрелять? Помню, отец так и не смог полюбить стрельбу по мишеням.

Мы очень быстро пикируем из трубы в зал, на дне которого действительно бурлит зеленая жижа. Я помню ее. Та рыба-мутант, детеныш, свободно дышал внутри и даже хищно сверкал огромными глазами.

Мне приходится долго собираться с духом, прежде чем я смогу увидеть то, для чего я здесь. Я перегибаюсь через край платформы, застывшей неподвижно где-то посередине зала. В зеленой жиже действительно лежит какая-то женщина, полностью увязшая в ее толще. Сверху ее волосы кажутся темнее, чем у Миры.

Но это, может быть, всего лишь тень, результат неестественного освещения, подменяющего и искажающего цвета. Хотелось бы в это верить. Хотелось просто закрыть и открыть глаза, а она уже передо мной – невредимая, улыбается мне украдкой, как раньше.

– Давай сюда веревку, – говорю я решительно.

– Это и есть твой план? – неуверенно отвечает брат, буравя взглядом мой затылок. – Как ты собираешься ее вытащить?

Доминик бросает рядом со мной моток прочной веревки. Я озадаченно кошусь на нее, потом сурово смотрю на брата.

– Вдруг я ошибся? Вдруг мы оба ошибаемся, и это не она? Я видел, как ты сейчас смотрел на нее. Ты сам не уверен в том, правильно ли мы поступаем.

Нам не вытащить ее с такой высоты, ее необходимо обвязать, чтобы вытянуть на платформу. Как ты себе это представляешь, а?

– Ты прав, Доми, я могу ошибаться. Но она там, внизу, возможно – живая! Если даже эта женщина не Мира, может, это украденная Сильвия Хореей или кто-то другой? Мы обязаны помочь.

– Кому?

– Неважно, это старые жильцы моего дома.

– Которые, как и ты, угодили в ловушку и стали вечными пленниками на чужой планете. И ты этого желаешь и нам? Я не для того рисковал нашими с Джеком жизнями, чтобы спасать других. Я могу и хочу помочь, если риск оправдан, но это не тот случай!

– То есть если бы риск перевесил твои нормы, ты бы отступил, позволил бы той ползучей уродине меня сожрать? – я мечу искры в сторону брата.

– Нет, Майки, ты другое дело, но она…

– Что она? – кричу я. – Недостойна спасения, по-твоему, из-за того, что чужая нам? Это неправильно, Доминик!

– Ты достаточно настрадался, Майкл, – продолжал отговаривать меня брат. – Тебя необходимо показать врачу, я боюсь за твое здоровье. Черт подери, твои глаза изменили цвет, ты думаешь, это нормально?

– Ну, девушкам это однозначно понравится, – смеюсь я.

– Ты не спустишься, веревка тебя не выдержит. А если ты потеряешь сознание, все будет кончено…

– Решено! Доминик, за ней спустишься ты, а я тебя удержу. Думаю, справлюсь.

– Нет, – сопротивляется Доминик. – Ты спятил? Это безумие…

– Прекрати, – нетерпеливо перебиваю его я. – Помнишь, как мы в детстве случайно заблудились в лесу? Тогда отец и дядя напились в хлам и вспомнили о нас на третьи сутки – заметили, что в доме стало слишком тихо. Ты не умел плавать, но упал в озеро, потому что очень хотел пить и поскользнулся на влажном камне. Озеро было для тебя как целое море. Я тогда полез в воду, чтобы спасти тебя, хотя тоже не умел плавать. Я вытащил тебя, барахтающегося, за шкирку, мне вода доставала до носа, а ты ушел с головой. Ты доверился мне, помнишь? Я думал, что если не спасу тебя, то уже никогда не вернусь к отцу. Захлебнусь рядом, если не справлюсь. Теперь я прошу: помоги мне, а иначе я не вернусь с тобой. Пожалуйста…

Он с ужасом смотрит вниз, нахмурив брови.

– Если ты не удержишь меня, я окажусь вместе с ней внутри этого… – у него не хватает слов выразить всю глубину своего потрясения от моей просьбы.

– Ты доверяешь мне?

– Да, но тогда, в лесу, была немного другая ситуация, – Доминика трясло от возбуждения и страха. – Я хочу, чтобы это поскорее закончилось, Майкл. Постарайся удержать веревку, прошу тебя!

Я ободряюще хлопаю его по плечу и киваю.

– Я знаю, тебе не по себе, парень. Ты справишься, обещаю, – ободряю я его.

– Мне не легче от твоих слов, можешь поверить.

Его ноги висят над пропастью, Доминик судорожно впивается пальцами в края платформы.

– Мне тоже. Не медли. Обморок может случиться неожиданно.

– Прекрасно, – и он спрыгивает.

На конце веревки была сделана петля для стопы, саму веревку мы дважды обмотали вокруг платформы, для надежности, если вдруг она выскользнет из пальцев. Сам я упираюсь спиной и ногами в боковые стенки, стиснув зубы, готовлюсь медленно, сантиметр за сантиметром, отпускать веревку.

– А ты тяжелый, – стиснув зубы, шучу я.

– Жена откормила, – раздается голос снизу.

Я прыснул.

– Вам больше нечем было заняться?

– Отвали, Майк, – огрызается он. – Еще ниже, ага… вот. Все! Стоп…

– Что ты орешь?

– Я чуть не вляпался туда ботинком. Думаешь, это весело?

Я через силу улыбаюсь и опускаю глаза в пол, чтобы лучше сосредоточиться.

– Я думаю, тебе придется испачкать руки. Однозначно. Сейчас, подожди, я сяду удобней, – и тут я случайно задеваю ногой незаметный рычажок на стенке. Платформа, до этого висевшая на месте, вдруг падает вниз.

– Черт подери, Майкл! Ты охренел? – кричит брат, и я его понимаю.

– Прости. Ты там как? – мои руки пылают огнем, кожа на них кое-где содрана. Джек продолжает дышать над правым ухом. И тут не вовремя опять подступает обморок. Я вижу перед глазами не собственные дрожащие руки, которые удерживают из последних сил веревку, а пятна коричневого, зеленого и серого, почти черного цветов.

Джек беспомощно вжимается в пол. Ему не по вкусу наши лихачества, и если бы я мог до него дотянуться, то почувствовал бы, как он дрожит.

– Доминик, ты как, ответь?

– Отлично, Майки, я по грудь в этом дерьме.

– Извини. Придется тебе ускориться, я теряю контроль над собой…

– Отлично, Майкл! Ты, пожалуйста, держись. Это была твоя идея, если ты не забыл.

Я сам не заметил, насколько облегчил нам задачу извлечь бедняжку из зеленого месива, спустившись с платформой ниже. Но к тому времени, как девушка оказалась в объятиях Доминика, на моих руках уже не оставалось живого места.

– Майкл, давай, она у меня, – кричит Доминик и дергает веревку. – Ты способен нас вытащить или мне спрыгнуть вниз? Я могу, только обмотаю веревку у нее на талии.

– Прекрати, – рычу я.

– Прошу, не задевай больше ничего…

– Это вышло случайно, Доминик!

Я не помню, что было дальше: я как во сне или в бреду каким-то образом сумел вытянуть их обоих. Помню только, как брат подтянул ее к торцу платформы. Левой рукой я вытащил обнаженную девушку наверх. За ней последовал и Доминик.

Я смотрю на незнакомку с растрепавшимися длинными черными волосами, разочарованный. Не дав мне опомниться, Доминик прерывает затянувшееся молчание:

– Кто это, Майк? Это она, Мира?

Я молчу, пытаясь справиться с подступившей горечью. Сердце безрадостно проваливается, рядом слышно тяжелое дыхание брата.

– Майк? – шепчет он над ухом.

Мотнув отрицательно головой, отвечаю, проглотив досаду:

– Нет. Я ее не знаю…

Молодая симпатичная женщина будто спит сладким младенческим сном. У нее периодически вздымается грудь, но не так часто, как у нас, а не больше трех раз за пять минут. В ее облике совсем не было изъянов, которые мы стараемся искать при удобном случае в чем бы то ни было. Она была восхитительна, и я уверен: если бы она хоть раз приоткрыла глаза, мы с братом уже никогда не знали бы душевного покоя.

Доминик склонил голову перед незнакомкой, опустился на одно колено, затем пристально посмотрел на меня.

– У тебя же есть Мира. Чур, эта – моя!

– А как же Элиза, отданные годы и бла-бла-бла?

– С ней покончено. Зачем мне та, которая любит моего брата, а не меня!

– Прости, Доми. Оказывается, я действительно насолил в вашем гнезде, не зная об этом.

– Разве ты виноват в том, что свел с ума еще одну женщину? Они всегда почему-то велись только на тебя.

– Конечно, я ведь очаровательный, романтичный. У меня уйма достоинств.

В отличие от тебя, Доминик, я не настолько упрям и обидчив…

– На что ты намекаешь?

Нас прерывают тревожные звуки, долетающие из туннеля, где произошло столько встреч – и с чудовищем, и с механизированным парнем, и с кровожадным червем. Судя по отчетливым шагам, к нам приближается совсем не друг. Но без платформы он не сможет до нас добраться.

Доминик видит по моему лицу, что мне совсем не по вкусу этот таинственный шум, и тоже оборачивается в ту сторону.

– Это еще что? – его лицо неожиданно каменеет, я дергаю невидимый рычажок в обратную сторону, и платформа поднимается на комфортную высоту, подальше от булькающего желе, затем, не вникая, как это, собственно, происходит, мы движемся в нужную нам сторону. Когда мы сходим с платформы на твердый пол, Доминик объясняет мне, что до лаза по прямому туннелю рукой подать.

Из моей груди вырывается стон облегчения. Мы сделали это. Мы добрались.

Платформа резко свистит в воздухе, срывается с места, исчезает в зале, и на той стороне опять что-то грохочет.

– Не нравятся мне эти звуки, – говорит Доминик, приподнимая голову женщины. – Ее необходимо во что-нибудь одеть.

– Да, – соглашаюсь я и начинаю снимать с себя грязную куртку.

– Нет, что ты. Я о ней позабочусь, – Доминик кладет ружье рядом с коленом и начинает снимать с себя мою ветровку.

– Ты рылся в моих вещах, – киваю я на куртку.

– Ну почему же рылся. Я искал тебя, вымок до нитки и продрог. Мне нужно было во что-нибудь переодеться.

Я лукаво гляжу на него. А он, я смотрю, прикипел к этой незнакомке. Обхаживает ее, заботится.

– Проехали. Давай скорее одевай и уходим уже. Мало ли кто нас преследует…

– Ты думаешь, платформа отправилась по сигналу? Кто-то вызвал ее на другом конце?

– Все может быть. И я не хочу это проверять, Доминик. Давай, шевелись.

Доминик только взвалил на плечи драгоценную ношу, как я увидел платформу и остолбенел. Она возвращалась вместе с «водолазом», который ловко спрыгнул с нее еще в движении. Обогнул с левой стороны и решительно направился к нам, но его остановил оскал и предупредительный рык ощетинившегося волка. Доминик быстро освободил руки от ноши и прицелился «водолазу» в грудь.

Парень в костюме даже и не подумывает поднять руки вверх. Он будто никогда не видел подобное оружие.

– Доминик, нет! – кричу я.

– Что? – недоумевает тот.

– Убери ружье. Я его знаю, он помог мне найти дорогу в лабиринте.

– Ты спятил? – Доминик скашивает глаза на парня, чтобы не терять его из виду. – Кто он?

– Я понятия не имею, но он не с Земли.

– Я вижу. Что ему нужно?

– Я попробую спросить. Послушай, – я обхожу волка и заслоняю его собой, опускаю дуло ружья вниз. – Мы не хотим проблем. Если ты меня понимаешь, дай знак, кивни в ответ или что-то в этом духе. Зачем ты пришел, что нам сделать, чтобы разойтись с миром?

– Каким образом он должен понять твою речь, Майкл, если он пришелец? – не унимается Доминик.

– Ну, вообще-то это мы здесь с тобой пришлые. Если что…

Мужчина кивает и указывает пальцем на спящую женщину. Потом наблюдает за тем, как Доминик начинает ругаться.

– Ну уж нет. Еще чего захотел. На готовенькое приперся. Самому что, силенок не хватило ее из того дерьма вырвать?

– Тебе нужна она? Но зачем? – спрашиваю я, не скрывая изумления.

Он что-то отвечает, и я не могу его понять. Потом кивает.

– Тебе она знакома? Она одна из вас?

То же движение.

Я поворачиваюсь к брату и вижу, что он не готов ее потерять. В нем что-то переменилось, глаза предательски блестят.

– Доми… – начинаю я. Мой голос предательски дрожит. – У нас нет выбора.

Я не желаю проверять на нас его силу, а тем более – неизвестные нам свойства браслета. Он избавится от нас, не успеем и глазом моргнуть. У нас нет шанса победить.

Он долго не решается возразить. Доминик словно прирос к месту и проглотил язык. Но потом неожиданно сказал:

– Я успею пристрелить его, Майк. Давай, отойди…

– Он сейчас наблюдает за тобой, потому что знает, о чем ты говоришь.

Руки Доминика дрогнули. Он опустил ружье и сделал два шага от девушки, прикусив до боли губу.

Пришелец оторвал от земли мускулистые ноги, поднял, как пушинку, теперь уже свою драгоценную ношу и отошел, не поворачиваясь к нам спиной. Его пальцы потянулись к маленькому, незаметному в этом полумраке шарику на браслете.

– Постой, – истошно кричу я. – Я тоже потерял и теперь ищу молодую светловолосую женщину. Если та тварь не успела ей навредить, каким образом мне найти ее?

Он хлопает двумя пальцами по своему браслету, а затем направляет указательный палец в сторону моего браслета.

– И что это значит? – непонимающе выпаливает Доминик.

– Это значит, – отвечаю я, – что теперь мне по силам ее отыскать.

Незнакомец с дамой на руках ловко прокручивает выпуклость на браслете сначала по часовой стрелке, затем – два раза против часовой и с еле слышным щелчком растворяется в воздухе на наших удивленных глазах.

– Обалдеть! Это мы могли в любой момент вернуться домой? – восклицает Доминик, широко разинув рот. Чуть погодя, добавляет: – А, нет. Мы не возвращаемся… верно?

– Ты можешь вернуться с Джеком. Я буду за вас только спокоен, – я кручу на запястье браслет. – Подумать только, это и есть портал!

– Я вспомнил. Как его, ну, этот Риз, что ли, рассказывал о его свойствах. Да, я вспомнил, он говорил: телепорт. Сукин сын, откуда он это все знал?

– Возможно, он нам не все рассказал, что на самом деле услышал от якобы поехавшего журналиста.

Мы вернулись к лазу. Отверстие в потолке находилось на высоте около трех метров. За спиной, в среднем туннеле, я услышал знакомый плеск. Что-то взволновало воду, заставило ее биться о стены.

– Давай я тебе подсоблю, – говорю я, чувствуя затылком плывущего сюда трилобита.

Доминик выглядывает сверху и кидает мне свободный конец веревки.

Я обматываю ею тело волка, и тот начинает подъем. Потом Доминик протягивает руку, но мне не хватает какого-то жалкого метра, чтобы, подпрыгнув, достать его ладонь.

– Брось веревку! – кричу я, а ко мне из воды, высоко поднимая безглазую голову и брызгая во все стороны бусинами капель, ползет червь-трилобит.

Доминик не теряется, он резко бросает мне под ноги ружье, а сам тянется к рюкзаку – за револьвером.

– Держи…

Первый выстрел свистит мимо, пуля вонзается в стену за спиной существа. Второй выстрел оказывается удачнее, и пуля пронзает расширяющееся в стороны брюхо. Трилобит одержимо мчится на меня, не обращая внимания на боль и рану, сочащуюся бледной жидкостью. Я успеваю отскочить вправо от лаза, как он оказывается у моей щиколотки и валит меня наземь. Его пасть широко распахивается, и животное начинает заглатывать мою ногу. Другой ногой я луплю его по голове, паля в чудовище, но все безрезультатно.

Меня оглушают выстрелы револьвера, в ушах стоит чудовищный звон, голень пронзает адская боль. Я кричу, будто это сможет облегчить мои страдания.

– Майкл, ты живой? – шепчет откуда-то сверху перепуганный не на шутку Доминик.

– Нормально, – сквозь зубы цежу я. Тварь мертва благодаря единственному выстрелу брата. Он разнес ей мозг. И задел при этом мою ногу. Благодарю!

Ковыляя на одной ноге, я хватаюсь влажными от пота и грязи пальцами за веревку, подтягиваюсь, а дальше – Доминик помогает мне улечься на камнях. Ружье поначалу лежит рядом, но потом вдруг оказывается у него.

– Прости, я долго не стрелял, боялся попасть в тебя.

– И попал, – злобно шучу я. – Отдавай ружье.

– Держи, – но вместо ружья он передает мне револьвер Риза! Я брезгливо отбрасываю его, едва прочитав надпись на стволе.

– Что-то не так, Майки?

Я сплевываю в сердцах, косясь на оружие с отвращением:

– Его мелкий ублюдок пытался застрелить меня из этого дерьма. Кстати, у него бы это получилось, не приди тогда Тварь. Эдакий ревнивец. Но, по мне, просто маньяк-психопат. Поделом ему, пусть она им не давится, а наслаждается в полной мере.

– Я понимаю твой гнев, но подумай, что с твоей Мирой уже давно могли сотворить то же самое…

Я молчу. Кровь из раны на голени перестает сочиться, она уже запеклась, и рана начинает зарастать здоровой тканью. Мы молча переглядываемся.

Если честно, в теле ощущается странный прилив сил. Мне начинает казаться, что ягоды выращивались не просто для еды. Возможно, они излечивают раны или отравляют организм до конца. Я не знаю. Но точно одно: я не только не умер от них, но даже за короткое время избавился от серьезных травм.

Когда мы вылезаем через щель в стене полуразрушенной каменной башни наружу, день только начинается. Или заканчивается? По чистому бледному полотну неба проносятся редкие розоватые облака. На поляне не слышно ни звука, ни одного живого голоса. Когда мы оказываемся в чаще, среди странных деревьев, лес начинает понемногу оживать: колючая листва звенит, ветер двигает переплетенные и изогнутые ветви. Высокая трава, местами черная, как уголь, приминается под нашими осторожными шагами. Я отвык от дневного света и теперь мучаюсь от острой рези в глазах, как пещерный житель, который за всю свою жизнь единожды рискнул поглядеть, что происходит наверху.

Наконец за долгое время я немного успокоился. Никакие стены больше не сдавливали и не сковывали меня, не удручали своей однообразностью. Я шел по знакомой дороге за ней – за Мирой Джонс. Жаль было оставлять в лабиринте одного жителя. Хотя нет, теперь не одного, я надеюсь на это. У них появился шанс начать все сначала, а там – как пойдет.

Я навсегда оставлял подземный комплекс туннелей со спокойной совестью, и ничто не могло заставить меня туда вернуться.