Когда мне было десять, я и мой шестилетний братишка остались сиротами. Наши родители погибли на лайнере, который пошел на морское дно. Эта утрата заставила нас моментально повзрослеть, взглянуть на жизнь другими глазами.

Родной дядя, брат нашего с Доми отца, приютил нас у себя на ферме, научил зарабатывать, а не получать хлеб просто так. Я благодарен ему. Он позволил нам учиться, надеяться и верить в успех. Но ни я, ни Доминик не видели своей жизни на полях и в хлеву, с коровами и курочками.

Полученный в то время опыт был бесценен. Джордан оказался очень понимающим человеком. Он не мешал нашим увлечениям, поощрял нас и верил в то, что мы непременно станем хорошими людьми, обзаведемся семьями, гектаром земли и будем так же, как он, обрабатывать землю для пропитания человечества.

Но я не мог полностью отдаваться этим занятиям, но часто пропадал с камерой, фотографируя всех и вся. Мне нравилось созерцать на снимке застывшее мгновение, которое уже не вернешь: улитку на капустном листе, мощного быка, смотрящего на закат. Я тогда в первый раз заинтересовался, о чем он думает. Неужели о траве? Или он тоже может ощущать свою силу и любоваться прекрасной природой Англии?

Но в доме дядюшки Джордана произошло еще одно событие, которое, возможно, поставило крест на моей карьере фермера.

Однажды дядя вошел в кухню с суровой физиономией и сказал мне металлическим голосом:

– Идем, Майкл, пришло время и тебе поучаствовать в серьезном и очень прибыльном деле!

Я молча последовал за ним. В хлеву нас дожидался бык по кличке Леон.

Я помнил его еще теленком – я кормил его из соски молоком, чистил его стойло, пока Леон пасся с коровами на лугу.

И теперь я стою и молча наблюдаю, как мой дядя берет дубину.

– Появятся деньги, сможешь купить себе самую лучшую камеру, Майки.

В такие моменты ты осознаешь, что животные тоже имеют чувства. Им свойственен страх, их глаза беспомощно спрашивают: за что ты так со мной? Что я тебе сделал? Мы же были друзьями. Мы топтали одну и ту же траву, дышали одним и тем же воздухом. Кто дал тебе право отнимать жизнь? Когда ты успел назвать себя богом и вершителем судеб?

– Я не смогу, дядя, – горько отвечаю я.

– Я тебя об этом и не прошу. Только смотри…

– Зачем? Мне не нужна камера, я и старой обойдусь!

– А на какие деньги, скажи, я должен покупать твоему брату компьютер, чтобы он так же, как и ты, смог исполнить свою мечту? Видишь, я на все ради вас иду, а ты не способен хладнокровно выстоять и минуты!

– Он не должен терпеть боль и не должен расплачиваться жизнью за чьи-то глупые желания…

Дядя безжалостно режет Леона по горлу. От вида крови, хлынувшей потоком, меня выворачивает наизнанку.

– Мальчишка, я думал, ты повзрослел. Мы с твоим отцом знаешь, сколько скота постреляли! Это бизнес, ничего личного. Люди едят мясо, им плевать на чувства баранов, они даже не задумываются о подобном.

– А вдруг мы для кого-то – такой же скот! Если бы к тебе обратились существа, во много раз разумнее человека, с предложением стать гастрономическим чудом уходящего тысячелетия?

– Шутник, – ворчит дядя, засаживая лезвие глубоко в плоть.

– Ненавижу людей, жрущих трупы. Мерзкие, отвратительные стервятники.

Тогда я убежал из дома в первый раз.

Доминик нашел меня на том лугу, где любил жевать траву бык Леон. Я не смог спрятать слезы и покрасневшее лицо: брат внезапно подкрался сбоку.

– Джордан велел тебя разыскать, – говорит Доминик тихим голосом. – Ужин почти готов, идем.

– Доми, тебе четырнадцать. Есть хоть что-нибудь в этом мире, за что ты готов побороться?

– Да, в первую очередь за тебя, Майки. И для этого мне срочно нужен компьютер, если ты, конечно, помнишь и о моей мечте…

За столом собирается трое членов семьи: я, мой брат и дядя. Дядя, словно назло, наполняет мою тарелку мясными рулетами, котлетами и запеченной индейкой. Смотрит на меня из-под густых черных бровей с разочарованием.

– Ты теперь не будешь это есть?

Обычно у Джордана строгий голос, но сейчас он звучит снисходительнее.

Я ничего не ответил.

– Ты иди, расскажи о своем гуманизме людоедским племенам. Они оценят по достоинству мораль вкусного белого человечка.

– Леон был не просто бык. Он жил, чувствовал и все видел. Он знал об отношении к себе. Как ты не можешь понять, дядя, что убийство никогда не найдет себе оправдания?

– Даже если оно спасет невинные жизни?

– Спасение не в поедании плоти. Ты меня не слушаешь.

– Все, я не хочу больше это выслушивать в своем доме. Либо ешь, либо проваливай к себе в комнату.

Я выбрал второе, и с тех пор перестал есть мясо: у меня всегда перед глазами возникают перепуганные грустные глаза Леона.

Я и не замечаю, как останавливаюсь напротив лавки «Талисманы & Обереги».

Я не надеюсь на радостный прием. Адмунт Риз в этот раз имеет полное право меня игнорировать. Жаль, что тогда я не созрел для серьезного разговора и не поверил ему.

Несколько минут я провожу около витрины, тщетно пытаясь рассмотреть через полупрозрачное стекло голову с седыми волосами. Дверь не поддается, и я уже собираюсь сесть в машину, как вдруг щелкает дверной замок, скрипят несмазанные петли. В проеме появляется голова старика. Его лицо вмиг оживает при виде меня:

– Ах, это вы! – удивляется он, шире раскрывая вход в лавку.

– Вы удивлены? – уточняю я, косясь на старика с видимым недоверием.

– Нет. Ну что вы, – он наконец пропускает меня внутрь, отодвигается вбок и быстро запирает за моей спиной дверь. – Меня почти невозможно удивить, так как в мире не осталось тайн и вещей с безупречной ценностью. Я знаю, зачем вы пришли, поэтому, прошу, следуйте за мной, Майкл Эсм!

– Польщен, что вы все еще помните мое имя.

– Мне приходиться запоминать гостей и жителей этого города, иначе все начнут упрекать старого продавца в невежливости. Чем еще, по-вашему, мне здесь приходиться заниматься…

– Они и вправду так считают?! Эти жители, которые каждый день встречают вас на улице?

– К счастью, я редко выбираюсь наружу. И мне абсолютно плевать, что творится вне стен моего дома.

– Это ваш дом?! – я оглядываюсь вокруг. По центру зала, образуя узкий проход, стоят рядами стеллажи. На их полках устроились камни и минералы разнообразной фактуры и цвета, маленькие и большие, идеальной формы и будто расколовшиеся после удара. Матово-черные, бледно-розовые, красные, бурые, фиолетовые, коричневые, белые, голубые, синие. Некоторые лежат в мешочках, другие – на клочках мятой бумаги, остальные и вовсе завернуты в кольца шерстяных ниток.

Я зачарованно движусь вперед, следуя за удаляющимся голосом мистера Риза. Натыкаюсь на стол – рабочее место, заваленное бархатными мешками и коробками из-под драгоценных изделий. Справа, на краю стола, лежит огромная круглая лупа, вероятно, предназначавшаяся для оценки всего добра, что я успел увидеть.

– Вы спокойны, сдержанны и уверены в себе. Хорошие качества в человеке, но я ценю открытость, способность здраво рассуждать, видеть иногда то, чего попросту нет или что мы не можем разглядеть в силу нашего слабого зрения или слепоты.

– О чем вы, к чему клоните? – я скрещиваю руки на груди и останавливаюсь напротив стола, за которым уже успел расположиться собеседник.

– Могу предложить вам тигровый глаз, лучший помощник от сглаза. Он прекрасно оберегает хозяина от энергетических ударов, которым подвержены мы с вами в той или иной степени…

– Меня никто не сглазил, я никогда не верил в подобную чепуху! – сдержанно отвечаю я.

– Напрасно, Майкл, очень напрасно! – Адмунт устраивает на переносице овальные очки, извлекает из алого мешочка стопку прелестных филигранных камней, раскладывает их перед собой рядами и берет первый попавшийся в руку. – Выбор огромен – от талисманов-оракулов до амулетов от всех тревог и невзгод, на все случаи жизни. Камни, молодой человек, живые! Они чувствуют мысли, питаются энергией носителя, чтобы в дальнейшем благотворно повлиять на его судьбу. Где-то уберечь от нежелательной поездки, где-то подсказать ответ, ну и сам Бог велел защитить слабые ментальные, астральные тела от паразитов и физических хворей. Присядьте! Вон там стоит стул, – он любезно указывает на деревянный ничем не примечательный стул из старого мореного дуба, который приходится тащить от дальней стены.

За широкой сутулой спиной Риза находится закрытая дверь, окрашенная в цвет индиго и поэтому ярко выделяющаяся на фоне бежевых стен.

Я располагаюсь напротив, косясь на манипуляции гибких быстрых пальцев.

– Что это? – мой вопрос звучит без всякой заинтересованности, просто хочу потянуть время.

– Все это камни! Но в то же время единый комплекс, общающийся с помощью телепатии. Они сейчас переговариваются о вас, Майкл.

– Обо мне?! – кажется, старик точно сумасшедший. – И что они говорят?

– Они хотят прочесть ваши мысли и рассказать об этом мне!

Я молчу.

– Не смотрите на меня так! – хмурится Адмунт. Он раскрывает левую ладонь и протягивает ближе ко мне полупрозрачный камень зеленого цвета с золотистым оттенком. – Хризолит – он верит, что способен оградить вас от безрассудства и помочь близким вам людям, если вы прислушаетесь к голосу разума.

От прикосновения к хризолиту мое тело пронзает дрожь. Камень напоминает мне глаза Миры и притягивает к себе. Я теряю дар речи. Не знаю как, но ему удалось угадать камень, название которого я всегда использовал для цвета ее глаз.

– Если возникает связь, то налаженный контакт непременно проявляется в виде положительного результата. По-другому просто быть не может, – продолжает Риз. – Посмотрите, Майк, какой очаровательный ярко-розовато-сиреневатый аметист. Еще вот этот: агат – слоистый халцедон, обязательно придаст вам мужества перед жизненными трудностями и наполнит вас уверенностью. Александрит – успокоит нервы, снимет усталость с глазных яблок. Приятно, а главное – полезно любоваться им в дневное время суток, когда малыш меняется в окраске. Великолепный изумрудно-зеленый цвет. Что может лучше действовать на человека, по вашему мнению?

– Отдых, путешествия! Гм. Больше мне нечего добавить к этому списку…

– Затрудняетесь, значит, Майкл! Но вы недалеки от истины. Главное, где вы оставляете нити. Что тянется за вами по пятам. Если это темнота, то как воздействует она на человека?

– Пагубно, она ломает его изнутри…

– Верно. Я повторю вопрос. Что все-таки меняет человека?

– Не знаю… Может, осознанность?!

– Наконец-то вы поняли, к чему я клоню!

– Не уверен, что это так, – я сосредотачиваюсь на камне, что лежит сейчас у меня на ладони.

– Осознанность не дает мозгу уснуть, а значит, он способен сопротивляться. Может и должен побеждать себя каждый день. Верить в то, что еще вчера казалось бредом. Ломать себя очень непросто, когда вокруг навязанные стереотипы, однобокие мнения. Кому, как не вам, это знать. Ведь и в вашей жизни теперь происходят немыслимые вещи! Непросто сознавать себя пешкой в игре опасных невидимых сил, Майкл. Есть предел убеждениям и слепой вере. Есть много чего, что человечество боится признавать и замечать. А вы, Майкл, готовы открыть своему разуму нечто большее? Услышать сейчас внутри того, кто шепчет вам ответ…

– Нет, постойте! – внутренне съеживаюсь я, мой мозг протестует. – У меня сейчас крыша поедет от ваших скользких намеков на сверхъестественные силы.

Я не понимаю, что вы пытаетесь мне донести…

– Неудивительно. Вы захлопываете раковину стальной крышкой, как только слышите в своей груди свербящий страх. Успокаиваетесь, как наркоман, своими пустыми отрицаниями и не верите тому, что происходит прямо у вас под носом.

Как только вы столько времени провели один в особняке?

– Может, о нем и поговорим? – предлагаю я Адмунту.

Старик молча хватает со стола черный непрозрачный камень с матовым блеском и интригующе задерживает на мне сосредоточенный взгляд холодных стальных глаз.

– Это гагат. Известный также как черный янтарь или черная яшма. Красивый камень, но кажется зловещим из-за своего природного цвета. Но не все видимое реально имеет под собой характер, приписанный ущербным мнением большинства. Согласно поверью, черный цвет камня связан с темнотой, ночью – как вам угодно. Следовательно, – он уклончиво косится за мою спину, – может предупреждать о возможном насилии. Создавать астральную защиту и оберегать человека от кошмаров. Несмотря на свой естественный цвет, он самый лучший защитник. Смысл не в том, какого ты цвета снаружи, а что ты несешь внутри.

– Звучит занимательно. Я вижу, вы готовились к нашей встрече, не правда ли?

Адмунт натянуто улыбается и быстрым движением кладет гагат на дно алого мешочка.

– Изменения приходят, когда человек готов пройти барьер слепого блуждания либо чтобы изменить его навсегда. Вам приходилось разочаровываться, Майкл?

– Естественно, как и всем в этом мире.

– Что такого сделал мир, чтобы вы начали о нем думать в подобном роде?

– Я боюсь подумать, что крутится у вас на языке…

– Вы не заметили, как дали мне исчерпывающий ответ. Страх! Первое, что заставило вас так думать, да и все человечество в целом, это Страх!

– Он же естественен, как любая эмоция.

– Он, может, и естественен, но он же и концентрирует вокруг биополя человека мощный сгусток энергии, которая трансформируется в нашу реальность. Все обязано куда-то уходить. Создавать нам проблемы. Страх перед смертью – это почти то же, что и страх перед жизнью.

Адмунт Риз замолкает, а потом вдруг выпаливает:

– Вы обращаетесь к Богу?

– Зачем? В этом нет нужды, – я начинаю ерзать на жестком сиденье.

– А что для вас он, где звучит? – любопытный старик продолжает забрасывать меня своими странными вопросами.

– Везде. Разве не он это все создал? Меня, вас, эту комнату, воздух, время и так далее и тому подобное… К чему весь этот треп?

– А если он создал не только нас? Что, если есть много разнообразных видов существ, скрывающих от слепого человечества свои настоящие лица и облики?!

– Для чего?

– Чтобы играть в игру. В страшную игру, у которой нет правил и кукловодов.

– Пожалуй, я возьму этот камень.

Я убираю хризолит в карман куртки и достаю бумажник.

– Интересный выбор. Душевный порыв или сердце подсказало?

– У меня возникла связь и ассоциации с этим камнем. Но это личного характера. Сколько я должен?

– Вы мне нравитесь, Майкл, правда, жаль, что ваш разум непрошибаем и уперт. Но главное – оставаться верным себе до конца, не правда ли? Возможно, в этом и есть ваша сила и величие. Шанс победить…

– Кого победить? – я хмурюсь.

– Ну, для начала – себя! Заставить себя поверить в то, о чем раньше вы читали только в фантастических книгах. Именно с таким предметом вы пришли сюда. Хотите знать, что он такое!

– О чем вы говорите? У меня нет ничего с собой…

– У вас есть вопросы, и я готов вас выслушать, – перебивает меня Адмунт Риз.

– Ну, да.

Риз задумчиво свистит, выдвигает правой рукой нижний ящик стола, роется внутри, шуршит стопками бумаг и перекладывает из одного угла в другой какие-то коробки или, возможно, книги в жестком переплете. Ищет он тщательно, усердно, роняя овальные очки с переносицы, которые потом ловко возвращает на законное место.

– Что же вас мучает, Майкл? Привидение, фантом, демон?

– Не знаю, но в доме творится что-то непонятное! Я не только чувствую, но и… Я не знаю, что точно хочу услышать от вас. Имею ли я право вам все рассказывать?

– Но вы же здесь! Так говорит ли это обо мне как о человеке, который умеет хранить тайны?

– Вам виднее. Хотя вы правы. Я почему-то доверяю вам.

– Польщен. Хотите откровенней? Так давайте начнем по порядку. Я не буду задавать вопросов, только если в этом не будет необходимости. Вы расскажете мне столько, сколько посчитаете нужным, и тогда я дам вам совет. Идет?

– Идет, – не раздумывая, отвечаю я. Что здесь думать, я за этим сюда и приехал.

Я обо всем рассказал ему, кроме знакомства с Мирой.

– Браслет ночью исчез бесследно, но я прекрасно помню: он был при мне.

Мне с трудом даются ночные воспоминания.

Адмунт бережно собирает со стола полудрагоценные камни, словно какие-то хрупкие, разрушающиеся под гнетом времени реликвии. В коробке каждому отведено свое место; топазы, бирюза, лунный камень, бесцветный кристалл хризоберилл и многие другие невиданные мною ранее минералы лежат в углублениях и сверкают.

– Понимаю, – грустно добавляет он в ответ на мой всплеск воспоминаний и вдруг выпрямляет полусогнутую спину и начинает серьезно говорить: – Моих способностей, увы, недостаточно для того, чтобы заглянуть глубоко в проблему особняка. Хотя я немного знаю о предшествующем хозяине, но, боюсь, даже если я расскажу это вам, мы не подойдем ни на шаг к тому, что вы видели и будете продолжать видеть в нем. Только, боюсь, дальше будет еще хуже. Я дам вам совет, как и обещал. Уезжайте! Уезжайте обратно домой, не в Темный Бор. Забудьте об особняке, оставьте его в прошлом, иначе вас постигнет беда, как и других его жителей. Или же окончите свои лучшие годы, как прежний хозяин.

– Уехать всегда легко. А что случится с домом, когда я его продам? Заедут следующие люди, и после них еще, и так далее! Кто подумает о них? – раньше меня самого не интересовал этот вопрос.

– Я даю вам только совет, ваше право – решать, как поступать.

– Я решаю, что мне делать дальше. Играть в эту игру, как вы ее охарактеризовали, или бежать. А если у семьи будут дети, кто защитит их?

– Если пропадете и вы, особняк нескоро продадут. Возможно, этим вы и поможете следующим.

– Так неправильно. Вам не кажется, что ваше равнодушие погубило всех тех жильцов? Вы прекрасно знаете, что за чертовщина происходила в его проклятых стенах, но ни один из вас не пришел и не предупредил их. Они все пострадали по вашей вине. Вы осмелились искать свою собаку, но сами не можете подойти ни на метр к ограждению. Вам дороже своя шкура.

– Что именно вы хотите от меня, Майк? Когда достигается точка апогея и натягивается струна, она обязательно рвется. Иногда быстро, иногда медленно.

В вашем случае решает время и то, насколько вы умеете видеть и читать знаки. Если предупреждения не поняты, наступают грабли. В прямом смысле. Если вы серьезно подошли к вопросу и готовы оказать сопротивление – вперед, на баррикады. Размахивать флагом и играть по чужим правилам. Но вдруг это игра не на жизнь, а на смерть? Вы готовы поставить на кон самое ценное, что имеете? Неужели вы надеетесь, что кто-то в этом городке рискнет занять ваше место?

– Меня убивает ваше равнодушие.

– Вы здесь недавно, а нам приходится сталкиваться с подобным чуть ли не всю жизнь. Вы думаете, только вам небезразлична судьба следующих жильцов?

Мы пытались надавить на власти, но никто и слышать не желает о сносе дома. Да! Мы требовали его сломать.

– Поймите, Адмунт, внутри него действительно кто-то обитает. Мне кажется, он ищет этот браслет, он ему нужен для чего-то. Поверьте, эта вещица имеет не совсем земное происхождение. Если бы вы только смогли его увидеть, вам бы все сразу стало ясно. Там не просто какой-нибудь призрак, есть что-то, что ускользает от разума. Вы правильно заметили, я не вижу это напрямую, но могу поклясться, что оно опасно и агрессивно.

Мой голос срывается.

Старик многозначительно молчит, но потом негромко говорит:

– Прошлый хозяин был моложе вас. Мистер Боб Ленгретти – журналист, и он приобрел имение. У него происходило все так же стремительно, как и у вас. Чудак несколько раз приезжал ко мне за советом и вскоре пропал. Через две недели он объявился в кафе – взъерошенный, с синяками под глазами, худой. Я как раз завтракал, был совсем один в зале и уже начал забывать о его существовании.

Он говорил много, быстро и без остановок. Я сначала прислушивался и даже переспрашивал о его приключениях, но потом вошли копы и увезли Ленгретти.

Мне кажется, в психушку. Обычно люди всех стараются сразу упечь туда, если ты говоришь о странных вещах. Если призываешь верить в нелепицы.

– Что он вам рассказал? – я чувствую, что у меня перехватывает дыхание.

– Он говорил обрывками, путаясь. Половину из того, что я слышал, не помню. Слишком мало времени и слишком быстро его увезли.

– Почему вы решили, что его просто взяли и упекли в дурдом? И как копы так быстро среагировали?

– Хороший вопрос. Я пару раз слышал полицейскую сирену и один интересный разговор в кафе. По соседству вели живую и непринужденную беседу два человека в форме. «Опять ехать по вызову Ленгретти. Лучше бы сразу пригласил священника и изгнал бы нечистую силу из своего больного воображения. Надоел со своими причудами, идиот, на следующий вызов приготовь телефон самой далекой клиники. Я пригляжу за ним, чтобы он жителей не баламутил».

– И что же он тогда вам поведал, этот загадочный Ленгретти?

– Если принять на веру его слова, то там обитает чудовище, которое выбирается из некоего портала и бродит по коридорам и комнатам. Оно ищет. Оно всегда в поисках чего-то…

– И оно всех их забрало с собой?

– По-видимому, да, Майк! Вы хотите стать следующим в списке? – Адмунт будто издевается, задавая такой вопрос.

Он откидывается на мягкую спинку кресла.

– С ним возможно связаться? – говорю я совершенно серьезно, начиная отвлекаться на посторонний глухой стук за закрытой дверью, прямо за Ризом.

– Конечно же, нет! Кто вам скажет адрес больницы, в которой человек провел целый год? Те полицейские болтали слишком громко. Там, наверху, не станут ворошить эту историю. Всем проще забыть, так меньше проблем. Многие пожилые люди, всюду сующие носы, и знать не знают, кто такой этот журналист Ленгретти. Им нет никакого дела до чужих проблем, пока они не коснутся их лично. Был и был, мало ли что бывает в жизни. Так же будет и с вами. Никто, услышьте меня сейчас, Майкл, не полезет вас спасать. В лучшем случае приедут копы и упекут вас в надежное местечко. Желаете пополнить списки счастливчиков, коротающих будни в компании Наполеонов, Мессий и всяких разнообразных персонажей истории? Может, вы и внесете в их мирок что-нибудь новенькое, но я сомневаюсь, что это вам нужно!

– Я не могу просто взять и уехать. Бросить все. Особняк немалых денег, между прочим, стоит! – меня разрывают на части жадность и здравый смысл. Я еще раз смотрю на дверь и замечаю испуг в его серых глубоко посаженных глазах. – Успел вам тогда Ленгретти сказать что-нибудь важное? Что-то, что может пролить свет на то, что я замечаю и слышу внутри стен?

– Он сказал, что оставил подсказку, – ответ звучит мгновенно. – Это были последние слова, когда его скрутили. Они не прислушались тогда ко мне. Я не смог повлиять на их ужасное решение. Мне до сих пор жалко вспоминать его лицо…

Он замечает мой взгляд на дверь, поэтому решает сменить тему.

– И все-таки я настаиваю на своем, Майкл Эсм. Вы принесли сюда нечто интересное. Я чувствую вырывающуюся от вас энергию. Но она не принадлежит вам. Вы просто ее носитель.

– Ошибаетесь, – возражаю я. – У меня ничего нет.

– Как найдете, возвращайтесь, – Адмунт задвигает ящик в стол и приподнимается, чтобы проводить меня к выходу.

Мне ничего не остается, как тоже встать. Я угрюмо смотрю вперед, поворачиваюсь направо, лицом к узкому проходу между стеллажами с закрытыми резными дверцами. На стене напротив – прямоугольное окно с деревянными распахнутыми настежь ставнями. Через него льется солнечный свет, которого катастрофически не хватает помещению, как если бы на аквариум с рыбками накинули ткань, а потом включили освещение.

Паркетины темно-охристого цвета, сложенные елочкой, блестят от лака.

Пол будто только что вымыт и отполирован, в нем отражается слабое мерцание медных подсвечников и люстры с лампами в виде пылающих свечей.

Мебель из ореха и потолок были достаточно темными. В этом вечном полумраке можно очень быстро лишиться зрения. И потом ни одна лупа, какой бы ни был ее размер, не поможет разглядеть даже самую крупную трещину на поверхности полудрагоценных камней. Никогда не любил старомодный стиль, да еще выдержанный в оттенках индиго и темно-коричневого дерева.

– Люди должны знать, что представляет собой поместье «Темный бор». Никто не должен селиться в опасных для жизни домах, Адмунт.

– Зачем вам это надо? Уезжайте, другие об этом побеспокоятся. Для чего вам доводить ситуацию да критичной? Уезжайте сегодня же, и не нужно больше заводить разговор на эту тему, – хозяин вдруг становится резким и раздражительным. Он пытается теперь всеми силами выпроводить меня, даже не дав возможности расплатиться с ним за хризолит. Или здесь не принято получать плату за свою работу?

Я оборачиваюсь к коллекционеру и просто безумному человеку.

– Мне кажется или за той дверью кто-то есть?

– Вас это не касается, – нервничает Адмунт, обходя стол.

– Вы прогоняете меня из беспричинного страха, так и не дав исчерпывающего ответа на мой вопрос… – говорю я с нажимом.

– Какие доказательства мне необходимо предоставить, чтобы они убедили вас? Зарубите себе на носу: я ни в коем случае не собираюсь брать на себя ответственность перед каждым полоумным и объяснять, объяснять одно и то же!

Я чувствую энергию гнева, вашего гнева, Майкл, и того, что вы хитро скрываете в правом кармане куртки. Можете не верить и продолжать забрасывать меня вопросами, на которые я уже давно вам ответил! К чему страдания? Зачем доводить интригу до трагической развязки?

– Не все исчезли…

– Да, но те данные, которыми мы располагаем, едва помогут мне, да что мне – вам разобраться, что к чему. Уходите, – он устало проводит пальцами по лицу. – Мне нужно идти, я занят.

Я притрагиваюсь к правому карману, и мое сердце вздрагивает. Я аккуратно извлекаю на свет божий браслет. Вижу, как недоумение застывает на лице Риза.

Я передаю ему в руки реликвию, и он стрелой мчится к столу, хватает лупу и принимается через нее рассматривать вещицу.

Тщательное, скрупулезное познание горит, а потом стремительно затухает в широких зрачках пожилого мужчины.

– Интересно, – единственное слово, которое он удосуживается произнести за десять минут. – Чудесная работа. Хм. Постойте…

Он водит пальцами по шероховатой поверхности, будто гладит ее, довольно внимательно рассматривает идеальную выпуклость, из которой исходил луч синего света.

– Интересно, – повторяет он.

Я тем временем слышу шаги за стеной, но внимание Риза полностью приковано к изучению браслета.

Я первым прерываю молчание:

– Что-нибудь разглядели?

– Отсюда, вы говорите, бил свет? Эта выпуклость является излучателем и, видимо, проводником световой энергии. Но каков механизм его работы?

– Он внутри. Разве не ясно?

– Не знаю, кто и с какой целью его создавал, могу сказать наверняка, что мастер был от Бога!

– Или нет.

Адмунт бросает на меня испепеляющий взгляд. К нему, наконец, возвращается здравомыслие, и он передает мне браслет.

– Вы знаете, кто бродит у меня по коридорам, мистер Адмунт. Я прекрасно помню слова, сказанные вами в тот день. Вы сказали, что оно приходило ко мне в человеческом облике, вы даже знали, что это женщина, но откуда? Ответьте мне.

Адмунт меняется в лице. Он резко выскакивает из-за стола, сбрасывает тесный шерстяной пиджак и бежит к окну. На узком подоконнике стоит причудливо изукрашенный графин с водой. Старик опрокидывает стакан за стаканом, утирает рукавом голубой рубашки густые торчащие усы.

– Я вам уже говорил раньше, что иногда способен видеть гораздо больше вас. Могу определять энергетику, эмоциональный фон и некоторые размытые детали.

Я бы и рад помочь, да только не могу слукавить. Это ни мне, ни вам не по плечу. Плохо кончите, попомните мои слова. В лучшем случае, я услышу о вас, Майкл, от полицейских, как они вас отвезут сами знаете куда.

– У вас есть хоть капля сочувствия к тем, кто может пострадать в дальнейшем? С таким даром мы оба смогли бы…

– Что? Вы сказали «мы»? Нет, даже не помышляйте! – визжит он. – Уходите. Нога моя туда больше не ступит.

– А как же ваша псина?

– Черт с ней, сама виновата, что с поводка сорвалась. В лесу ее не найти. Волки уже давно ее порвали, небось.

Возможно. Я давно не слышал лай возле изгороди.

– Нас подслушивают? – я начинаю выходить из себя. – Кто там прячется?

– Там никого нет, – ответ старика звучит как минимум неубедительно. Он громко откашливается, чтобы заглушить усиливающийся стук за стеной.

Внезапно дверь цвета индиго отворяется, и через порог переступает человек. Его почти невозможно рассмотреть в свете окна. Коренастая фигура движется ко мне, заслоняя телом оконный свет, потом я вижу, кто это.

Не успел Стив появиться, а в воздухе уже запахло жареным. Лицо героя-любовника, оказывается, в результате моих ударов изрядно пострадало. На щеке и подбородке красуются два здоровенных темно-синих синяка, вид неважный.

– Знакомьтесь, это мой сын, – бурчит Риз-старший. Он подтягивает серые брюки на животе за черный кожаный поясок.

– Ты! Здесь! – задыхается от эмоций Стив. Его трясет и немного качает. Видимо, причина этому – я. – Чертов ублюдок…

– Я вижу, вы познакомились где-то? – Адмунт заходится страшным кашлем. Ему становится не по себе от этой канонады.

– Отец, это он увел мою Миру. Это про него я тебе рассказал.

– Ты еще заплачь, – подытожил я. – Она и не собиралась быть с тобой, парень.

– Сволочь! – кричит он, словно в припадке, и я вздрагиваю от неожиданности. – Что ты с ней сделал, ублюдок? Она моя, слышишь… Ты не крутой… Она никогда не будет твоей…

– Тебя это не касается, – отвечаю ровным, отрешенным голосом.

Его глаза полны ненависти и злобы. Он чувствует себя так, будто я отнял его жизнь. Он никогда не простит того, что я сделал. Я бы еще пару-тройку раз врезал ему по роже, чтобы поменьше открывал свой поганый рот.

– Стив, какая собака тебя укусила? Прекрати! – успокаивает старик сына, но безрезультатно.

– Послушай, Стив, ты отыскал свою собаку? Помнишь, она у тебя когда-то была, по кличке Джек! – не вижу смысла в том, что я спрашиваю, но ничего другого на ум мне не приходит.

Лицо Стива выразительно намекает мне, чтобы я убирался к черту.

– К сожалению, Майкл, мы ее не нашли, – быстро соображает отец, возвращаясь к столу. Он не сводит глаз с сына. Парню нелегко сдерживаться, его кулаки сжимаются до белизны костей, и на месте он стоит только благодаря присутствию отца. Тот неодобрительно смотрит на Стива и глухо, словно из могилы, мычит:

– Думаю, пришло время удалиться, Майкл. Идите же скорее, пока вы оба не наделали глупостей.

Я разворачиваюсь, но меня окликают:

– И куда ты направишься? Опять к ней? Вали в свой чертов дом с привидениями. Пусть они тебя сожрут. Обглодают твои косточки… – плюется и шипит, как змея, Стив.

– Прекрати, хватит, Стив, что на тебя нашло? Он наш гость, нельзя же так…

Адмунт в дверях хватает меня за плечо и шепчет:

– Ни в коем случае не расставайтесь с браслетом. Ни при каких условиях…

– Почему?

– Он вам нужен как воздух. Я все сказал, а теперь прощайте…

– Мне плевать. Ты ответишь за все, за все, ты слышишь! – через открытую дверь слышны вопли младшего Риза.

Я не могу говорить, мой язык прилип к небу. В ушах, словно эхо, звучит его фраза.

Я некоторое время в замешательстве стою перед дверьми магазина «Талисманы & Обереги».

Приветливая морда Джека выглядывает из окна джипа. Волк подставил нос ветру. Он от безделья рвет когтями обивку салона, но прекращает это, завидев меня. Я сажусь за руль со странным ощущением, будто меня выпотрошили и бросили доживать последние минуты с пустым брюхом.

Разговора особо не вышло. Не скажу что совсем, но узнал я так мало, а заданные вопросы породили новые. Я точно знаю, старик Риз просто не распространяется о том, что ему известно, – ему страшно. Может, он видел то, что предстоит увидеть мне? Но почему ему так сложно было мне все рассказать? Неужели виной тому сын? Старик сильно нервничал, понимая, что тот нас подслушивает.

Кто же на самом деле был со мной в облике Ивелен? Меня это смутило. Получается, я занимался любовью с чудовищем, с демоном из другого мира!

И теперь оно чего-то хочет от меня. Я боюсь возвращаться в особняк. Мне не по себе. Я должен успокоиться, отвлечься, и знаю, кто в этом поможет.