Письмо со штемпелем «Вулканстроя».

Здравствуйте, уважаемый Александр Григорьевич! Пишет Вам Ваша старая знакомая Таисия Вербина. Вы, наверное, совсем забыли меня, писем не присылаете, и я узнаю о Вашей жизни только из газет. Когда беру центральную газету, первым долгом смотрю, нет ли на последней странице сводки: «по сведениям Бюро Подземной Погоды новые толчки в Армении не предвидятся», или же «по сведениям Бюро Подземной Погоды в период от 25 до 30 сентября ожидается землетрясение в районе Северного Памира силою до 5 баллов». И я уже знаю, что в эти дни Вы сидите над картой Памира, считаете, проверяете, чертите, думаете. Недавдо в «Огоньке» я читала очерк о вашем Бюро и вырезала фотоснимок. Там Вы стоите у стола я смотрите на чертеж через плечо какой-то девушки. Что это за девушка? Вы не писали про нее ни разу. Хорошо ли она чертит? Лучше меня? Верно, после работы Вы занимаетесь с ней математикой. А потом Вы провожаете ее? Как полагается в Москве?

Таисия Вербина.

Теперь напишу Вам о себе. Я по-прежнему работаю на вулкане, обслуживаю бурильщиков мастера Мочана. Я писала Вам про него — такой кудрявый, веселый, шутник. Говорят, лучше его нет мастера на всем Дальнем Востоке, на пульте работает, — заглядение. Как на рояле играет. Но на всех не угодишь. Многие обижаются — «ругает, а не учит. Если что не так, столкнет, и сам за рычаги». А Мочан им: «Вас учить, время терять, а Степа проценты набирает». Степа — это Степан Федорович Ковалев. У них с Мочаном соревнование — кто скорее гору пробьет. Мочан обучал его, теперь, конечно, не хочет уступать ученику.

Степан Федорович кланяется Вам. Сейчас он и машинист и бригадир всех рабочих лавопровода. Я была у них недавно в забое. Ужасная жара, температура грунта — градусов 750, через окошечко видно, что базальт светится красивым таким темно-вишневым светом. Работают все в несгораемых костюмах, похожи на водолазов. Кругом вода, пар. Жару сгоняют водой и забой поливают, чтобы камни трескались, тогда легче их выламывать.

Я бываю у них не так часто. В Духовке (так у нас называют лавопровод) — свой подземный разведчик, даже не техник, а геолог — Вадим Георгиевич Тартаков, может Вы его знаете, он из Москвы, был доцентом в Университете.

Я иногда спускаюсь в Духовку, чтобы выручать Вадима Георгиевича, потому что он никак не привыкнет разбирать снимки на глаз. Я советовала ему упражняться, но он махнул рукой и сказал, что снимки — тлен, как только кончится стройка, он уедет в Москву и никогда не возьмет аппарат в руки.

Он часто вспоминает Москву, но совсем не так, как Вы или Виктор Шатров. По Вашим рассказам Москва представлялась мне сплошным Институтом, где по кабинетам сидят ученые люди и задумывают новые машины, книги, проекты, законы, чтобы всем лучше жилось. А Вадим Георгиевич пересчитывает рестораны, где подают мороженое в горячих сливках, и комиссионные магазины, и залы для танцев; объясняет, где можно достать ковры, где редкие книги, где старинный фарфор. У него получается, что в Москве никто не занимается делом, а все рыщут по магазинам и думают, как бы обставить свою квартиру.

Мне очень хочется знать, какая же Москва — всамделишная. Скоро у нас кончается стройка, и все разъедутся. Меня зовут на Курильские острова, в Петропавловск, и здесь тоже можно остаться, потому что за Горелой сопкой надо следить, проверять, что там творится внутри. Но останусь ли я или уеду куда-нибудь, это зависит от одного человека.

Приезжайте обязательно, Александр Григорьевич. Если приедете заблаговременно, не в самую последнюю минуту, я постараюсь взять отпуск, чтобы встретить Вас. Возьмите с собой шубу потеплее, в ноябре у нас уже зима.

Остаюсь, помнящая Вас всегда