Кашин прилетел на вершину вулкана в 10 часов утра 6 ноября. Он долго ходил по площадкам, придерживая рукой сердце, потому что он был уже не молод и неважно чувствовал себя после резкого подъема на 4-километровую высоту. Бурильщики доложили, что до проектной глубины осталось 15 метров. Бур работал на дне скважины, на глубине трех километров, но трубы хорошо проводили звук, и на поверхности слышен был гул и рев запертых в подземелье горячих газов. Кашин наклонился над скважиной, резкий запах сернистого газа ударил в ноздри. Инженер закашлялся и сказал:
— Немедленно прекращайте работы и эвакуируйте людей. Нельзя играть с опасностью Взрывать надо, и делу конец.
Ломать — не строить. То, что сооружалось неделями, было снято за несколько часов, общежития разобрали, бур извлекли на поверхность, вышку положили наземь, развинтили и погрузили на прицепы, а на место вышек лебедки подтянули целые пакеты широкогорлых труб, которые должны были подводить пар к турбинам Концы труб были обращены к земле как будто они прислушивались, что происходит в вулкане.
Затем приступили к работе подрывники. Они наполнили мешки аммоналом, снабдили взрывателями и осторожно спустили в скважины. Им помогали те из бурильщиков, которым приходилось иметь дело со взрывчатыми веществами, конечно, среди них все умеющий Мочан. На белом снегу появились цветные узоры шнуров. Необходимо было произвести взрыв во всех 12 скважинах одновременно и выпустить газы через все трубы, как бы разделить силу вулкана на 12.
Подготовка заняла весь день. Но вот наступила долгожданная секунда, завершившая труд нескольких тысяч строителей, — труд, начатый еще Грибовым и Виктором Шатровым. В маленькой землянке на склоне горы собрались почти все ведущие инженеры и бригадиры. Были здесь Мочан, и Грибов и Тася. И, конечно, Яковлев, как представитель заказчиков — жителей Камчатки. Даже Дмитриевский прилетел из Москвы, презрев запрещение врачей «Посмотрим, будете ли вы совершать восхождения в моем возрасте», — сказал он. Краснея от волнения, Кашин крутнул ручку подрывной машинки и, забывая о правилах безопасности, выскочил из землянки.
На фоне темнеющего неба смутно синела снеговая вершина. Трубы, нацеленные на землю, уже нельзя было различить. Как это обычно бывает, первые секунды показались томительно длинными, и Кашин успел подумать «Почему нет взрыва? Не оборвались ли шнуры?» А взрыв уже произошел, но огонь и пепел еще неслись вверх по скважине, еще не вышел наружу грохот.
И вот блеснул огонь. Косой язык оранжевого пламени взвился над трубой. Вдали засветился второй язычок, третий… Густой черный пепел заклубился, набирая высоту — это летели из пробитого вулкана кусочки застывшей лавы, захваченные газами.
— Первое в мире искусственное извержение, — торжественно объявил Дмитриевский.
Наконец-то до землянки донесся рев вырвавшихся на волю подземных газов. Разбуженный вулкан рычал гневным басом. И насколько сам он был больше льва, настолько голос его был страшнее львиного рычания.
— При подлинном извержении больше шуму было — хладнокровно заметил Грибов.
Через некоторое время оранжевые языки стали короче, огонь как бы уходил в землю. При его меркнущем свете клубы пепла казались ржавыми. Только они и светились над темно-голубой горой.
Тогда Кашин решительным движением нажал пластмассовую кнопку, ту, которая приводила в движение заслонки. Горячие газы ринулись на лопатки турбин. Ржавый свет исчез, словно его отрезали ножом. Зрители ждали минуту, другую, задерживая дыхание, затем кто-то тихонько ахнул. Гора внезапно осветилась.
Вдоль и поперек по темному массиву возникли цепочки огней, как бы светящаяся схема больших дорог, идущих по склонам к кратеру. Близкие фонари сияли спокойным желтым светом, дальние рассыпались мелкой звездной пылью. Укрощенный вулкан прилежно работал, разогревая нити в тысячах фонарей. С минуту Кашин любовался этой картиной, затем вернулся в землянку и взял трубку телефона.
— Дайте мне лавопровод. Кашин говорит. Наверху полный порядок. Включайте ваш комбайн. Ка-ак? Почему не работает? — В голосе начальника послышались угрожающие нотки — Примите все меры! Не только Ковалев, сами идите в забой. Сейчас я прилечу и посмотрю, в чем дело.