Восемь месяцев до катастрофы!

Из калифорнийских газет за апрель 19… года

Калифорния под угрозой!

По предварительным подсчетам, убытки превысят десять миллиардов, что составляет около тысячи долларов на каждого жителя Калифорнии.

ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ МОЖНО ОТМЕНИТЬ! — заявляет советский ученый.

Мы не имеем другой альтернативы, кроме полной эвакуации кантона.

БУРИТЬ ИЛИ НЕ БУРИТЬ? — вот в чем вопрос.

Преподобный Дж. Д.Пул сказал: «Как можно отменить гнев божий? Как можно противостоять воле божьей какими-то сверлами, долотами и насосами? Изгоните Антихриста из своих сердец, и бог отведет занесенную над вами десницу».

На этот раз Тася могла быть довольна. Грибов познакомился не только с подземной, но и с наземной Калифорнией. Целый месяц употребил он на поездку по штату.

Они ездили на автомашине втроем — Йилд, Мэтью и Грибов. Мэтью сидел у руля, Грибов — рядом с ним, на почетном месте, а Йилд, перегнувшись с заднего сиденья, давал объяснения. Он любил Калифорнию, хорошо знал и охотно показывал ее достопримечательности: дом Джека Лондона и сад Бэрбанка, американского селекционера, секвойи — самые высокие в мире деревья — и обсерватории с самыми большими в Америке телескопами. Потерпев поражение как специалист, Йилд всю дорогу пытался доказать Грибову, что Америка не так уж отстала.

Но эта поездка была не туристской. Мэтью, Грибов и Йилд путешествовали по штату как соавторы проекта борьбы с землетрясением.

Втроем они сделали расчеты, втроем составили проект, втроем же выступали и на обсуждениях проекта.

Обычно первым выходил на трибуну Йилд.

— Первого ноября тысяча семьсот пятьдесят пятого года, — начинал он, жители Лиссабона были испуганы страшным шумом. Земля ходила ходуном, горбом вставали улицы, с грохотом рушились дома, отчаянно кричали раненые…

…Утром я проверял счета нашей конторы и был в кальсонах, чулках, туфлях и халате. Вдруг раздался страшный треск. Не захватив с собой ни гроша, я выбежал посмотреть, что происходит. Всемогущий боже! Какие ужасы я увидел! На целый локоть земля то поднималась вверх, то опускалась; дома падали со страшным треском. Стоявший над нами огромный кармелитский монастырь сильно качался из стороны в сторону и каждую минуту грозил раздавить нас. Опасались мы и самой земли, которая могла поглотить нас живыми…

Лиссабон. 18 ноября 1755 года (Неймайер «История Земли»)

…После этого целый час было затишье. В это время распространился слух, что вода в море страшно поднялась и что мы погибнем, если не будем спасаться… Пути господни неисповедимы, и милость божья беспредельна… Вечером около 11 часов в разных местах показался огонь…

…Тысячи людей, погребенных под развалинами, напрасно кричали и звали на помощь. Никто их не слышал, и живыми они погибли в огне… погибли все монастыри и из 20000 духовных особ осталась в живых только половина…

Наша таможня, в которой хранилось на миллионы товаров, привезенных из разных концов мира, отчасти тоже сгорела, отчасти низвергнулась в море вместе с большой площадью…

Это бедствие повлечет за собой печальные последствия: богатейшие дома на севере могут разориться. Отврати, господи, эту беду! Из Кадикса пришла весть, что и там творятся такие же ужасы. Два города в Европе понесут огромные убытки в торговле… Вся Испания пострадала, хотя меньше, чем мы, в Алгабрии же бедствия еще ужаснее.

Рассказав о трагедии XVIII века, Йилд переходил к более близким временам к катастрофе в Токио в 1923 году, а затем уже к волнующему слушателей землетрясению в Сан-Франциско 1906 года. Йилд был неплохим оратором, говорил внушительно, с чувством; встревожив слушателей примерами, он переходил к научной части:

— Леди и джентльмены! Увы, положение наше не столь надежно, как хотелось бы. Мы думали, что живем на твердой земле, на незыблемом полу. На самом деле это не пол, а только плот, плавающий на упругом, подвижном, податливом основании, на горячей массе, которая называется магмой. И пока мы трудились тут, строили дома, дороги и фабрики, масса эта оттекала неприметно. А плот наш не следовал за ней, он застрял, уперся краями в соседние горы и повис. И как только горы не выдержат, края обломятся, плот наш упадет. Пожалуй, слишком громкое слово «упадет». Он опустится метра на три, вдавится в текучую массу, тряхнет нас при этом. Это и будет землетрясение. Представьте сами, что произойдет, когда вся долина с домами, лесами, холмами, осядет метра на три. Но мы не собираемся пугать вас, перечисляя возможные беды. Наоборот, мы намерены обнадежить вас, объяснить, что есть возможность спасти жизнь и имущество…

Вот теперь присутствующие подготовлены, могут выслушать суть предложения в изложении Грибова.

— Леди и джентльмены! Предыдущий оратор сравнивал Калифорнийскую долину с полом. Пол этот каменный — известняковый, песчаниковый, сланцевый, этакая толстая каменная плита. Не опускается она потому, что западная кромка ее опирается на четыре гранитных массива, их можно сравнивать с плотничными шипами или с кирпичными столбиками. Но давление таково, что шипы долго не выдержат, обломятся. Тогда и произойдет землетрясение.

Что мы в состоянии предпринять? Хозяин дома, где разрушается фундамент, может еще залезть в подвал, подпереть пол и стены. Лезть в глубину на тридцать миль, что-то там подпирать, к сожалению, не в наших возможностях. Сооружать нам не под силу, разрушать, однако, мы можем. Ломать, как известно, легче: особого умения тут не требуется. Но если мы обломаем эти самые зубы-выступы, ничего хорошего не получится. Так мы только ускорим землетрясение.

Приходится браться за дело с другого конца — ломать не на западе, а на востоке, у подножия Сьерры-Невады. Там имеется древний раскол, старинная замершая трещина. Взрывами мы можем оживить ее, тогда плита осядет с той стороны — с восточной, наклонится, перекосится и прочнее прижмется к западным горам. Так мы отодвинем землетрясение лет на сорок, а за сорок лет не спеша сумеем предупредить его, сделать не внезапным и не катастрофическим…

Завершал выступления Мэтью. Он излагал технику.

— Для раскола плиты, — говорил он, — нужно пробурить двадцать скважин на глубину сорок-пятьдесят километров. В каждую скважину будет заложен пакет атомных бомб. Бомбы подлежат уничтожению, и правительство предоставит их бесплатно. Произведенные последовательно взрывы разобьют землетрясение на двадцать незначительных толчков. Стоимость каждой скважины, исходя из опыта Мохо, — около — десяти миллионов долларов. Итого, на двадцать скважин — двести миллионов. Еще сто миллионов — земельные участки, подъездные пути, оплата убытков, непредвиденные расходы. Таким образом, борьба с землетрясением будет стоить триста миллионов долларов, тогда как предполагаемые убытки — около десяти миллиардов.

В первый раз, слушая Мэтью, Грибов удивился. Сам он доказывал бы, что проект осуществим, надежен. Мэтью же напирал на финансы, уверял, что все это обойдется дешевле землетрясения.

— Так нашим понятнее, — сказал ему Мэтью.

И, видимо, он был прав. Большая часть вопросов касалась сметы. На чем основаны исходные цифры? Проверены ли? Не обойдется ли дороже земля, оборудование, рабочая сила?

— Еще про цену земли! — возмущался Грибов. — Ведь речь идет о спасении людей. У нас прежде всего сказали бы о людях.

На трех обсуждениях в университетах Стенфорда, Беркли и Сакраменто трижды на трибуну взбирался ветхий старичок, дребезжащим голоском говорил об осторожности, постепенности и неторопливости. Сначала пробирка, потом проба, потом уже котел. Сначала расчет, потом модель, потом уже проект. Сначала чтение, потом репетиция, потом уже спектакль. Уважаемые коллеги пропустили стадию репетиции, модели, пробы. Наука не терпит скачков. Не терпит торопливости, поспешности, непоследовательности… Без средней стадии нет опыта, нет уверенности, нет мастерства…

— Но где же устраивать репетицию? — спрашивал друзей Грибов. — В какой стране есть модель Калифорнии? И что делать здесь, пока мы будем набирать опыт? Пусть рушится, да? Не понимаю, зачем выпускают этого дурака?

— Чему вы удивляетесь? — пожимал плечами Йилд. — Разве в вашей стране нет дураков?

Мэтью не поддержал его, однако.

— Не оправдывайтесь, Гемфри. Дураки есть всюду, но не везде им дают три раза слово. Этого подсылает Страховая компания. У них основной доход страховка от землетрясения.

— Не учтены расходы на атомные заряды, — сказал один из выступавших в Сакраменто.

— Но ведь это же бомбы, — чуть не крикнул Грибов. — Бомбы, подлежащие уничтожению.

Оратор, однако, не смутившись, начал доказывать, что атомные бомбы непригодны для подземных взрывов, нужно специальные снаряды.

— А этот от Джеллапа, — шепнул Мэтью.

— Кто такой Джеллап?

— О, Джеллапа у нас знают все. Благородный старик, помогает бедным, увлекается шахматами. У него машина шахматная — черная с белым в клетку. Джелап — король урана, «Ураниум корпорейшен». Он хотел бы получить у нас заказ на уран.

Один из ораторов, смуглый, сухощавый, с усиками, темпераментно доказывал, что оборудование на Мохо-Айленде неудачное. С таким нельзя бурить тридцатимильные скважины. Прежде чем бурить, надо создать новое оборудование.

— Но ведь другого нет. На ходу не изобретешь нового, — заметил Грибов.

— А это «Тексас ойл». Они хотели бы, чтобы подряд на бурение передали им.

Так проходили споры со специалистами. А в округах, где надо было выбирать участки, приходилось нередко отвечать и на такие вопросы:

— Если землетрясение — кара божья за наши грехи, как может человек противиться разгневанному богу? Разве можно бумагой остановить ураган?

— Если бог всемогущ, он может вызвать землетрясение, может и прекратить. Стало быть, нужно не сооружать какие-то вышки и дырки, а молиться, смиренно упрашивать бога, чтобы он сменил гнев на милость.

— Если душа бессмертна и наш мир — временное жилище, вроде барака, где люди мучаются, ожидая хорошей квартиры, стоит ли сопротивляться, когда срок ожидания кончен, бог согласился наконец разрушить Землю и переселить всех на небо — на постоянное жительство? Будем благодарить бога за то, что он согласился раздавить нас, наших жен и детей. А если в милости своей он сломает нам не шею, а только ноги и руки, будем благодарить за то, что он оставил нас в живых, Ибо все, что он делает, — к лучшему, все — благо…О вы, чей разум лжет: все благо в жизни сей,

Вольтер. «Поэма о гибели Лиссабона».

Были среди проповедников желчные, гневные, обличающие, готовые распять безбожных ученых, если не распять, то хотя бы вымазать дегтем и вывалять в перьях. Были кликуши, воинственно размахивающие зонтиками, вопящие, плюющиеся. Были елейно-добродушные, такие благожелательные, так сокрушенно вздыхающие о душах заблудших. Но странное дело: все эти богословские рассуждения заканчивались очень практично:

— Нет, мы не согласны давать вам землю даром, не согласны взять на себя часть расходов. Мы не верим в землетрясение и не верим в вашу борьбу. Если хотите, стройте, но платите нашу цену…

И в трех округах разговоры так и окончились безрезультатно. Пришлось переделывать проект, заменять прямые скважины наклонными, подводить их из соседних округов, даже с залива.

— У нас такого быть не может, — возмущался Грибов. — Всякие трудности есть у ученых, но никто не скажет: «Не смей двигать науку! Не смей лечить, пусть помирают по воле божьей». Нет, друзья, увольте. Целый месяц мы объясняемся, время идет, а дело стоит. Как хотите, я возвращаюсь в Сан-Франциско и сажусь за расчеты. А богословией занимайтесь вы.

Но Мэтью воспротивился:

— Нет, ты не бросай нас, дружище Ал. Без тебя будет еще труднее. Наши фермеры недоверчивы. Слушая нас, они думают: «Этот сладко поет, что-то он хитрит. Кто знает, какой трест подослал его, чтобы выманить нашу землю задешево». А про тебя так не скажут. Все понимают, что русский не может быть подослан трестом.

Грибов только головой покачал:

— Ну и ну!

Он уже не сказал: «у нас такого быть не может», только подумал так, но Йилд, догадавшись, вскипел неожиданно:

— Мне надоело, — вскричал он, — надоели эти «ну и ну», «у нас — у вас». Как будто я на стадионе, где одни болеют за красных, а другие за полосатых. В конце концов я не умру, если полосатые пропустят мяч в свои ворота. Я не азартный игрок, я взрослый человек, солидный, семейный. У меня трое детей, сытых и здоровых, у меня прелестная жена, я могу одевать ее, как картинку, у меня собственный домик. Поглядите, как я обставил его, найдите в моем доме пылинку. Я не отвечаю за всю грязь, какая есть в Штатах. Ну хорошо, пусть я родился не в первой стране мира, мне и тут живется неплохо.

— А мне плохо, — мрачно заметил Мэтью. — Я хочу жить в первой стране. И я еще разберусь, почему это мы упустили первенство.