28 и 29 июня
Переход от глобального к персональному — так можно бы назвать новую тенденцию, неприятную Льву, которую он даже назвал опасной.
Тенденция эта проявилась уже в медицинской неделе, когда искателей лекарств и методов лечения потеснили консультанты, занятые излечением не болезни, а конкретного больного… персонально.
Затем ее подкрепили студенты и будущие студенты.
В Большом мире был июнь — пора экзаменов, выпускных и приемных. В Академию Времени и на стол президента Т-града сыпались заявления от заботливых родителей и братьев — жителей Темпограда: «Ввиду того, что в данном корпусе пустуют такие-то и такие-то помещения, прошу разрешить мне пригласить на час-два-три… на шесть часов — сына, дочь, сестру, брата, племянника, племянницу… отдохнуть перед экзаменами».
Отдохнуть полдня перед экзаменами означало готовиться лишних полгода.
Президент не хотел решать этот вопрос в плане личных одолжений. Всех на свете студентов город принять не мог. Надо ли давать разрешение проворным родственникам, ставить их в привилегированное положение по сравнению с другими претендентами, давать им лишнее время на подготовку, неорганизованность, в сущности, поощрять?
К удовольствию Льва, Академия ответила отказом.
— Нет, в Темпоград не надо пускать отдельных избранников. Но не стоит ли?.. — Ван Тромп сам перешел на вопросительный тон. — Не стоит ли разработать типовой проект небольшого Т-дома, Т-комнаты, Т-будки для любого города, куда мог бы зайти неуспевающий, всякий, кому не хватило месяца, дня, часа?..
Студент забежал перед экзаменом, перелистал конспект.
Докладчик зашел, цифры проверил, прорепетировал…
Редактор отлучился на пять минут, прочел рукопись и сразу — обоснованный отказ. Автор не мучится, не терзается.
Ночной дежурный выспался перед сменой, томиться не будет. Вообще, десять смен подряд — не подвиг. Выспался перед каждой.
Оратор удалился в разгар полемики. Все взвесил, посоветовался, цитаты подобрал, придумал остроумные возражения, сокрушительные доводы… и через пять минут — на трибуне, разит насмерть.
Поэт покинул праздничный стол на минутку, сочинил экспромт, почеркал, поправил, на слух попробовал…
Актер повторил роль перед действием. Или новую выучил, чтобы заболевшего заменить.
Или заболевший сам лег в Т-больницу, отлежался, вылечился за полчаса.
Мир, где никто никого не подводит, всем хватает времени!
Сначала Январцев загорелся. Пожалуй, Ван Тромп предложил правильную линию развития. Техника всегда шла от крупного к малому: сначала башенные часы, потом наручные; сначала паровоз, потом мотоцикл, сначала пушка, потом револьвер… Малое требует более тонкой, более точной работы. Замена темпогорода темпокомнатой ставила очень много увлекательных технических задач.
Президент начал прикидывать. Итак, проект: «Темпы в быт!» Дадим задание таким-то бюро. Конструкторы темпоскафа разбираются в подобных делах. Надо вернуть из Большого мира таких-то и таких-то… Вильянову неплохо бы позвать…
Потом задумался. Малое увлекательно и трудно, но главное ли это направление? Мотоциклы не ликвидировали железных дорог. Техника шла и от крупного к малому, и от крупного к грандиозному: от паровозов XIX века — к автомашинам и мотороллерам, и от пароходов XIX века — к танкерам, перевозящим целое озеро нефти.
Но танкер не отменяет катер. У танкера своя задача, у катера — своя.
Т-будки для опаздывающих студентов, а для чего Т-города?
Январцев должен ответить — президент Темпограда. Должен ответить, прежде чем уйти на отдых.
Повременим с отдыхом денек.
Так рассуждал он: «Темпоград был задуман, как город помощи науке. Но наука — разведка производства. В лабораториях испытывается то, что придет на заводы лет через десять.
Темпоград — разведка науки. Он должен готовить то, что придет в лаборатории лет через десять.
Как угадать, чем займется наука лет через десять?»
У Льва есть подсказка — пресловутые оси Жерома.
Ну конечно же, он должен был подумать об осях.
Об оси малых размеров, например. На втором уровне насекомые, на четвертом — клетки, на двенадцатом — атомные ядра. Экспедиция Гранатова прислала сообщения с двенадцатого…
Что должен делать Темпоград? Готовить экспедиции на 14-ю, 24-ю, 34-ю ступени… Все глубже и глубже, в недра бесконечно малого.
Но ось бесконечно малого одновременно и ось бесконечно быстрого. В темпоскафе время ускорялось на 2, 4… 12 порядков. Что даст ускорение на 14, 24, 34 порядка? Может быть, понимание сути времени? Знание! Знание, которое сила!
Ось скоростей. Пешеход — ноль отсчета. Добрый конь увеличил скорость раз в десять — на один порядок, у гоночной автомашины скорость второго порядка, у сверхзвукового самолета — третьего, у спутников — четвертого. Туго шло продвижение по оси скоростей. С трудом вышла техника на шестой порядок — субсветовые скорости. А потом последовал прорыв в надпространство, и были созданы установки МЗТ с девятым, даже десятым порядком.
Но оси Жерома не прямолинейны, они извилисты и за каждым поворотом открывают новые перспективы.
Поворот за скорость света позволяет смотреть в прошлое. С планеты Той видна не сегодняшняя Земля, а наш мир 2039 года. Теоретически. На самом деле Земля не видна даже в телескоп. Не удается собрать рассеянный свет.
Но ведь Астрозонт мог бы отражать свет от целой планеты, мог бы и собрать весь свет, падающий на планету.
Январцев записывает в план работ:
«Хроноскоп — телескоп, глядящий в прошлое.
Космическая линза — зажигательное стекло планетарного масштаба. Возможность резать и плавить целые планеты».
Ось прошлого связана с осью скоростей.
А ось будущего? С осью сложности, оказывается.
Затмения предсказываются с древних времен с замечательной точностью на сотни лет вперед. Почему? Потому что просты движения небесных тел? Всего две причины: тяготение и инерция. Для инерции уравнение первой степени, для тяготения — второй. Школьная задача.
С атомами посложнее. На оболочке три силы — инерция движения, притяжение атомного ядра и отталкивание между электронами. Проблема трех тел, в общем виде неразрешимая. И возникает неопределенность. Не говоря уже о путанице с самим электроном — не то частица, не то волна.
Можно ли предсказать поведение животного? Основных мотивов три: голод, инстинкт самосохранения и инстинкт размножения. Пожалуй, с тремя мотивами вычислители справятся. Можно подсчитать, когда волк выйдет на охоту. Но ведь неизвестно, что он встретит по дороге.
Сколько мотивов в основе деятельности человека?
Машина Скептик учитывает десять.
Машину на сто мотивов хотел бы спроектировать Лев.
Будет ли она предсказывать поведение человека?
В основном, вероятно, будет. Если не предскажет, поможет разобраться.
Человек — самое сложное, самое совершенное, что есть в известном мире. Самое совершенное, но идеальное ли?
Лев Январцев недоволен своим собственным умом.
Он считает, что его ум медлителен, читает не более двух страниц в минуту. Его ухо слышит не более трехсот слов, память запоминает семь предметов зараз, десятка три новых понятий за сутки. Вообще она перегружена, с каждым годом все неохотнее находит площадь для новых сведений. Лев не способен заниматься тремя делами сразу, с двумя справляется туго и плохо. Четко думает об осях, ясно видит одну сторону дела, о второй вспоминает не сразу, в пяти-шести путается безнадежно. А мир-то многогранен.
Улучшение мозга вносится в список важнейших дел Темпограда.
Улучшение мозга. Тысячемотивная машина для будущего. Хроноскоп для прошлого. Темпоскаф для бесконечно малого…
И сразу возражение:
Почему завяли дела с темпоскафами? Промышленность не справлялась. Проекты в Темпограде, заводы в Большом мире. В Темпограде голова; руки-ноги снаружи. Беспомощна голова без тела.
Следовательно, нужно перевести в Темпоград и заводы.
Тут гвоздь проблемы!
Некогда, недель семь назад, при основании Темпограда, все твердили: «Девиз города: «По потребности без промедления!» Говорили: «Долог путь от пробирки до прилавка, от заказа до доставки». Говорили: «Тянется-тянется цепь: идея — опыты — проекты — завод — массовое производство — доставка». Темпоград сократил только первые звенья — от идеи до проекта включительно. Но дальше все идет в прежнем темпе: строится завод, расставляются станки, обучаются мастера и так далее.
Итак, производство в Темпоград! Но что это означает? Надо разместить в городе заводы, поселить рабочих и инженеров, знающих, квалифицированных. Где обучать их? Снаружи? Медлительными темпами? Не хватит специалистов. Стало быть, и школы надо перевести на быстрое время? В самом деле, зачем учиться, учиться, учиться десять лет, если за десять дней можно пройти всю программу?
Т-города для ученых, Т-города для рабочих. И для школьников Т-города. Тянется одно за другим.
Очередной вопрос: где кормить все это стремительно растущее население? Как обычно, хлебом с полей, рыбой из морей? Но поля на Земле не резиновые, моря нерастягивающиеся. Можно повысить урожайность в 360 раз?
Президент отмечает: «Урожайность — задание химикам».
Химики думают, президент размышляет. В Темпограде хватает времени для размышлений. Но нужно, чтобы и Большой мир задумался, чтобы морально готовился к новой своей судьбе. И для неторопливого внешнего мира президент пишет статью «Т-будущее человечества».
Он пишет о том, что практическая деятельность требует темпа, темпа, темпа. Трудиться надо поэтому в темпоградах: там жить, там расти, там учиться, там изготовлять машины и пищу.
А остальная Земля, наконец-то освобожденная от коптящей промышленности и пылящих пашен, станет всемирным парком чистоты и отдыха. Потрудившись вволю, люди будут приезжать в девственные леса, к незамутненным морям, неизуродованным горам. Воплотится извечная мечта горожан о нетронутой природе.
Он пишет, что эти визиты в природу, в прежнее медлительное время совершенно изменят стиль жизни человека. Проработавши три-четыре дня — три-четыре биологических года — в одном из Т-градов, люди будут уходить в отпуск на три-четыре месяца, набираться сил. Но за это время в Т-граде пройдет около ста лет — целая эпоха. Из отпуска люди вернутся в другой век. И воплотится еще одна мечта, та, что выражалась словами: «Одним глазком посмотреть бы на будущее!» Отныне любой гражданин после очередного отпуска войдет в будущее двумя ногами, посмотрит двумя глазами и двумя руками возьмется за дела, которые прежде ему казались сказочными. Каждому достанется жизнь в нескольких эпохах.
«Попутно, — писал президент, — будет решена издревле висящая над нами демографическая проблема. Темпограды невелики, одного гектара на каждый город хватит с лихвой. На зеленой планете они займут совсем немного места: какие-то доли процента. Если же в весьма отдаленном будущем население умножится в тысячи раз и начнет отбирать территорию у парков, можно будет снова увеличить темп и уменьшить размеры городов, не урезая нисколько зеленые леса и луга. Так что нам никогда не понадобится покидать нашу родную, достаточно просторную планету, менять ее на чуждые и неудобные космические миры.
Мы удивлялись на конференциях, — писал президент далее, — почему в столь древней вселенной мы не встречаем высокоразвитых цивилизаций. Почему нет ни одной, которая опередила Землю хотя бы на тысячу лет, покорила бы и заполонила всю Галактику? Вот и ответ. Высокоразвитые цивилизации распространяются не вширь, а вглубь, уходят в микромир, чтобы не распыляться в пространстве и не распылять свою культуру.
Не вширь, а вглубь.
Развиваются на родной планете, развивают свою планету».
Президент написал свою статью часам к четырем вечера 28 июня. Написал и тут же передал в Москву с настоятельной просьбой опубликовать в утренних газетах. Сам не поехал. Понимал, что большому неторопливому миру нужно время, чтобы набрать статью, отпечатать, разослать, прочесть, обдумать, обсудить, ответить. Отклики могли поступить не раньше, чем к вечеру 29 июня, вероятнее, на следующий день. А день — это год работы. За год можно разработать план перехода к всемирной теградизации, хотя бы подготовить исследования. Когда Академия Времени раскачается на обсуждение, будет что обсуждать.
— Денек я могу же пробыть здесь, доктор? На день здоровья хватит? — спрашивал президент, провожая своего заместителя. — Наверное, выдержу. А как получу ответ, сейчас же прочь отсюда; прочь, прочь, даю вам честнейшее слово.
— Не верю, — ворчал медик. — Не верю и не одобряю. Санкции не даю.
За работой часы (и биомесяцы) летят быстро. Президент уточнял планы, а в Подмосковье между тем день сменился тихим вечером, комары полютовали и сели в траву, звезды проклюнулись на неохотно темнеющем небе; потом восток стал сереть, светлеть, розоветь; разрумянились облака, и застоявшиеся станки в типографии начали хлопать плоской своей пастью, прикусывая полосу за полосой.
И неожиданно, долгожданное тоже приходит неожиданно, секретарша положила на стол президенту газету с шапкой на третьей полосе: «А ваше мнение?»
Полоса открывалась статьей Л.Январцева «Вширь или вглубь?». Но были и еще три статьи. Газета проявила оперативность: за ночь организовала три интервью — с крупным инженером-строителем, с крупным экономистом, а также и с литератором — с поэтом Олегом Русановым.
Все трое возражали президенту Темпограда.
Инженер считал, что всемирная теградизация непомерно фантастична. Первый Т-град проектировался десять лет, сооружался три года. Чтобы уменьшить все города Земли, потребуются тысячелетия. На такой срок незачем загадывать.
Подобные возражения Январцев предвидел, заготовил и ответ. Технику для миниатюризации должны готовить не только в Большом мире, но прежде всего в Т-городах. Но тысяча темпоградских лет — это всего лишь три земных года. Так что не надо откладывать размышления для будущих поколений. Президент знал, сколько новых идей у него самого появилось за одну только московскую ночь с 28-го на 29 июня.
По мнению экономиста, Т-города не могли решить демографическую проблему. Да, территория городов будет сокращаться, но время-то ускорится. В результате в данной области, в данной стране темп роста населения не замедлится. Если перенаселение ожидалось через сто лет, оно и придет через сто лет — земных.
И это возражение президент предвидел, обдумал контрвозражение. Да, выигрыша здесь вроде бы нет, но только с точки зрения стороннего наблюдателя, какого-нибудь марсианина. Это для него пройдет сто лет, а в Т-городах пройдет сто веков, а в Т-городах второго порядка — десять тысяч веков. Жители Земли получат сотни и тысячи веков беспрепятственного развития. У них сменятся тысячи и тысячи поколений, прежде чем понадобится искать другой путь развития. Есть время придумать.
«Теградизация или деградация?» — так называлась статья известного нам Олега Русанова.
Начиналась она сочным описанием раннего утра: щебет пташек в полутьме, косые лучи солнца, сверканье янтарных и бирюзовых росинок на листве. К сожалению, невозможно привести целиком это введение, поскольку литературный стиль конца XXI века с его многочисленными эсперантизмами и грамматическими упрощениями нам показался бы рубленым, невнятным и просто малограмотным. Приходится переводить, как и всюду в этой книге, на язык XX века.
«И вот, представьте себе, — писал поэт, — нашелся человек, который хочет отнять у нас всю эту красоту. Люди, братья, прощайтесь с ночью и утром, с восходами и закатами, со смолистыми борами, плеском морских волн и величием гор. Отныне вас поселят в затхлых клетках под мутным куполом, вы будете дышать безвкусным воздухом, пропущенным через десяток фильтров, купаться в отфильтрованной не очень мокрой воде, питаться безвкусной смесью белково-витаминных ингредиентов. Вы будете сидеть в душных комнатах до полного обалдения пять или десять лет, все лучшие годы, а потом вас выпустят на природу по графику, как получится — поздней осенью, или в весеннюю распутицу, или в самый мороз, выпустят в дикие дебри утомленных, изнеженных, неприспособленных, чтобы, испугавшись свежего воздуха, вы, простуженные, опрометью бежали добровольно в свои казематы и тут же, как дети, садились за парты, потому что, пока вы мокли и мерзли, прошло двадцать, пятьдесят или сто лет, жизнь ушла вперед, и все ваши знания не стоят ничего. И вы будете лихорадочно переучиваться, опять работать до обалдения, обалдевши, выскакивать на мороз или слякоть, чтобы еще раз потерять здоровье и опыт.
Для чего же такие мученья, люди? Во имя прогресса, оказывается. Но что же такое этот пресловутый прогресс, которому нас заставляют молиться уже три столетия со времен Уатта и Ползунова? Поэт сказал: «Все прогрессы реакционны, если рушится человек». Но человек, оторванный от природы, рушится. Рушится его здоровье, рушится духовное «я», потому что без природы не будет искусства; цветы не расцветают в чахлых комнатах и не расцветают художники. Человек расчеловечивается, если ему оставлено только одно: ученье и переучивание. Да и ученье-то однобокое: техницизированное, дистиллированное.
Признаюсь, в свое время я без всякого интереса встретил сообщение о торжественном открытии Темпограда, не восторгался, читая ликующие депеши о вивисекциях над людьми и временем. Но сейчас я удовлетворен, я очень доволен проделанным опытом. Опыт показал, что психика людей, вырванных из нормальной обстановки, не может оставаться нормальной. Темпоград существует всего полтора месяца и уже породил людоедскую, не боюсь этого определения, людоедскую идею. Арифмометр, созданный для срочных подсчетов, вообразил, что все мы обязаны стать арифмометрами. Угроза высказана вслух, и вывод можно сделать — естественный и единственно разумный: опасный опыт следует прекратить немедленно, Т-град закрыть завтра же, лучше — сегодня, проекты его уничтожить и в архивах не хранить копии…»
Под всем этим стояло:
«…Оставляя на совести авторов полемическую запальчивость, редакция просит внимательно отнестись…» и т. д.
Президент привстал, приложив руку к сердцу. Красные пятна выступили на его щеках.
— Какая дремучая тупость! Какая безнадежная леность мысли! Я должен ехать туда… завтра… сейчас… сию секунду…
Он сделал шаг-другой к двери. Послышался стук… Что-то тяжелое свалилось на пол.
— Что с вами? Что с вами? Доктора скорее! Президент умирает!
Крик секретарши раздражал. Болела голова и лицо… Президент провел рукой по лицу, увидел свою ладонь, алую от крови… и потолок почему-то над ладонью.
— Не кричите, — прошептал он. — Жив я… пока что…