Это любая совокупность. Потому что предметов нет. Их и быть не могло. В незапамятные времена стремились к простоте, как и поныне — оттого и не помнят о них ничего. Всегда одно и то же.

Дум-дум-дум — стучится одна и та же капля в одно и то же жестяное ведро. Веер. Что веер-то? Так, ничего. Навеяло ветром. Как будто растения мы, — беременеем, сами не ведая от кого, а о «зачем» уж давно перестали задумкаться. И вообще, всем заткнуться пора! Что вам, дыр мало, ложбин, лощин, пещерок, сводчатых потолков?..

Что холодно, так то — правда, потому что это просто и всем понятно. Когда жарко, то тоже всем. Никому скоро не хочется плакать. Будем плавать и далее в сентиментальных прудах. А кого бесплатное творчество не устроит, того можем водолазом оформить. Будете при деле.

А ежель по вероисповеданию вы буддист, тогда дело вам это любимое даже будет, потому что вам все равно.

Можете записаться на курсы буддистов. Мы организовали их, чтобы несколько процесс упорядочить, и чтоб всем лучше жилось. Чтоб более длилось то сомнительное, что каждый приобретет, если будет прилежно учиться.

Я очень хочу увидеть. Я очень хочу на кухню к тебе. Я очень к тебе… напроситься на чай. Но совесть-то надо иметь! Да? И, например, не иметь кроме совести ничего.

А что чай? Обмен зрения точками. Обман такового же. Сигареты — палочки. Сигареты — пулеметы. Слова, слова, слова. Мой ход — твой ход… Но не в том смысле, что одно и то же, как капля в жестяное ведро, а идея очередности.

Вот, казалось бы, точки зрения. Они разные, если на секунду забыть, что я себе всё придумал. Так забыть — нехитро. Но хорошо ли быть хитрым? Но в данном случае, это ведь и не хитрость вроде, а просто вера в то, что мир шире, чем моё восприятие.

Но он не шире. Убийственно не шире, потому что это Я предполагаю, что он может быть шире. И это Я предполагаю его гипотетические горизонты, которых видеть мне не дано. Но я вижу их, потому что мы видим все, что предполагаем. Предположение — это и есть зрение. И потому, сколь ни необозримы пространства, наличие каковых ПРЕДПОЛАГАЕМ мы за пределами своего восприятия, — это всегда будет точка. Потому что все же не видим мы, а выдумываем, что, в свою очередь, вполне очевидно.

Человеческий язык в значении language — это сеть на морского крупного зверя, потому как это пчелиные соты, которые заполнять не нам. Мы ж не пчелы, нет? Кроме того, — это вектор, то бишь луч, имеющий сотовое строение. Слово «господи» — чаще всего обращение, но на самом деле на другой частоте оно идентично слову «блядь», но не в Существующей роли; то есть, когда искомое «блядь» — не существительное, а синтаксический артикль. Пример: Я, блядь, и без вас все знаю.

Но это хуйня, потому что это не того пример, чего хочу показать. Это пример, когда «блядь» — артикль. А вот пример, когда ИДЕНТИЧНОСТЬ: Блядь, ну когда же это все кончится?! = Господи, ну когда же все это, наконец, начнется?!

Из конца в конец. Сигареты. Цветы. Шарики. Точки зрения. Но с другой стороны… Но с другой точки зрения… Дает ли нам это право? Какое? Никакого права я не имею. Имею я только совесть, каковая есть сигнификат, потому что совесть — это вам не стол и не стул, и сердце — не камень. (См. Лингвистический энциклопедический словарь, любой. Д — денотат. С — сигнификат. Там вам и будут ключи. (Прим. Сквор.))

Если СОВЕСТЬ, что аксиома, — сигнификат, то это то же самое, что ЛЮБОВЬ, потому что ЛЮБОВЬ тоже сигнификат. Одна и та же капля снова в одно и то же жестяное ведро. Но вот парадокс! КАПЛЯ — это тоже ЛЮБОВЬ, только завуалированная (как невеста (Прим. Сквор.)), потому что только на первый взгляд КАПЛЯ есть денотат, но на самом деле она все-таки не предмет, потому что КАПЛЯ (невеста Любви) — не ПРЕДМЕТ, но ИДЕЯ деления ЦЕЛОГО на отдельные ЧАСТИ. Да и сам ПРЕДМЕТ — сигнификат. Он — Любовь…

С другой стороны, сколь много бы не существовало точек зрения на один и тот же предмет, (но уже в его, предмета, сигнификативном значении, как, например, в конструкциях типа «предмет дискуссии» (в то время, как в конструкции «предмет обожания» денотативность со всей очевидностью возрастает, причем до совершенно неприличных размеров, потому как, если речь идет о Женщине, то с этической точки зрения — это вовсе вам не предмет, а прямо-таки ШТУЧКА), они, точки зрения, не становятся от этого океаном общечеловеческого мышления, а вот капли, последовательно собранные в подручный резервуар, уж если и не океаном становятся, так уж прудом наверняка!

А капля капель вот, например, что? Она же одна, и ведро одно. Верно? Одна и та же Невеста Любви в одно и то же Ведро. А когда целый пруд, то это как по трупам ходить.

Меня столько раз от не хуя делать спрашивали, как жить — и хоть бы хны мне! Но лишь когда договорились с тобой до того, что спросила об этом же самом ты, совсем потерял веру в собственную я мужественность. Не знаю я ответа на этот вопрос. Со мной жить нельзя — с точки зрения ЖИТЬ. (Обойдемся на сей раз без антонимов.) Но со мной можно жить с точки зрения СВЕРХ. Но это слишком быстро. Я бы даже осмелюлюсь (не опечатка! (Прим. Сквор.)), что слишком быстро, то есть все гармонично: коли СВЕРХ, так УЛЬТРА в то же ведро, из какой сигареты ни посмотри. Много пластов. И точек зрения немало, да и наличие их само по себе — штука неМАЛОважная.

Но, с другой стороны, это со мной нельзя жить сейчас, когда я до этого жил не то, чтобы С другой, но ею. А теперь не живу. И потому со мной нельзя. Ибо там, где со мной, — там нет ничего. И меня там нет. Я там и не бываю даже, не то, чтобы живу. Нет, не живу. Я нигде не живу, но при этом живчик я иногда, то есть порою очень складно журчу. А вот если бы я складно звонил, то был бы я звенящих куполов властелин, и жил при монастыре; харчевался бы там и имел ночлег, а когда бы его имел, то совесть бы до утра отпускала (такие кренделя, что ой-ёй-ёй!), превращаяся (совесть то бишь мутировала бы) в желаемые тобою мне сны. Но я и там не живу (в монастыре нет, не живу и там). Потому что, наверно, я льщу себе, когда говорю, что живчик я иногда, потому что все-таки не так уж я и складно звоню. Да и ты ведь тоже не домохозяйка там какая-нибудь, — надо аналитический ум иметь, чтоб вычислить, когда ты там пребываешь, в доме своем. А я же не аналитик какой-нибудь там (тем более там, где ты: настоящая, а не та, какая со мной разговаривает, когда таки вычисляю время набора цифр), и часто звоню невпопад.

Но с другой сигареты иной открывается вид. Я ведь тоже иной, а не тот, с кем ты говоришь, когда думаешь, что ты говоришь со мной, а с тобой говорю я. Потому что я — это же со всей очевидностью ты, сделавшая на балконе второго этаже (метро «Домодедовская») рискованное, на мой взгляд, допущение о тогда ещё гипотетическом существовании ещё одного объекта, ранее почему-то ни разу не встречавшегося тебе в необъятных просторах твоего внутреннего мира.

Так и я. Не удивлюсь, если мой двойник, существующий внутри той тебя, каковой ты внутри меня существуешь, не имеет рук, ног, головы и крыши над ней, потому как те руки, ноги и крышу, которые я ощущаю как свои собственные, ты, существующее внутри меня Чудо, воспринимаешь эти мои доступные твоему непосредственному видению части тела как явно принадлежащие не тебе, а мне; а тобой, Чудом, не ощущаемые. А ежель не ощущаешь ты руки, ноги мои и, извините за выражение, сердце мое, как не то, чтоб тебе не принадлежащее, но не ощущаемое, как свое собственное, — так откуда ж можешь ты знать, как можешь быть уверена ты, что то, что ты интерпретируешь, как мои конечности — это они и есть, а не фантом, игра воображения твоего! Ты и не знаешь. Ты и спрашиваешь, как жить.

Но с другой стороны, это не Ты собственно спрашиваешь, а спрашиваешь меня ты, что внутри у меня, а та Ты, что снаружи, неведома мне. Той тебя я не знаю. Настолько ровно не знаю, как неведомо мне собственное моё ЗАВТРА.

Но! Зато я хорошо помню ВЧЕРА. Неподробно, как следовало бы, чтобы оно было сегоднем, а именно как ВЧЕРА. ПОЗАВЧЕРА же было удачней, потому что у меня внутри все очень позитивно сложилось. Мне явилась галлюцинация дивная: твое поздравление меня с днем рождения.

Я знаю точно, что, конечно же, ложь, потому как ничего знать точно нельзя, что уж кого-кого, а тебя, спроси я, как ты сама считаешь, галлюцинация ты моя или нет, — ответишь ты «да». А ежель ответ твой «нет» — так это одно и то же. Достаточно моего вопроса.

Нет, недостаточно. Одной невесты любви не хватает до присвоения воде во всех ее, блядь, лексико-семантических вариантах статуса океана. Не хватает одного. Того, о чем, как только скажу, так сразу и хватит (и сейчас-то по грудь уже, а тогда уже под воду уйду)! Не хватает того, чтобы вспомнить, как ты сегодня сказала во мне, в телефонную трубку, в самое ухо, в мозг, извините, — это на тему «хорошо там, где нас нет», что чем больше, мол, людей скапливается в одном месте, тем меньше вокруг остается хорошего.

Отсюда вывод: хорошо только в космосе, но его существованье сомнительно. Не ослабевает лишь интерес. А интерес что? Он к чему?..

Кстати о символике. Во-первых, предыдущая глава, кончалась следующей констатацией: Александр Блок — поэт-символист и завуалированной (подобно тому, как Капля — Невеста Любви, что, в свою очередь, подобно, но уже с синтаксической точки зрения, тому, что Александр Блок — поэт-символист), скрытой, иначе глаголя, апелляцией к Фридриху Ницше (недаром я как раз сейчас роман «Подросток» читаю) и его концепции Вечного Возвращения. А во-вторых, этих самых, блин, точек зрения желто-бычьих осталося в моей коробке семь штук, как я вижу. Сейчас я закончу, и выкурю одну из них. её порядковый номер будет, с одной стороны, первый, как круг солженицынский, потому как выкурю я потом ещё и еще; но, с другой стороны, как только я выкурю ее, казалось бы, первую, так и сразу их останется шесть, — стало быть, исчезнет не первая, а таки седьмая. Их останется шесть, не боюсь повторений. А всего у меня было пять… Не сигарет, чтоб меня! (Это, в-третьих…)