I

Я уже достаточно расслабил её задушевной беседой. От вина она отказалась. Я же время от времени пил водку. Честно признаться, уже вторые сутки с небольшими перерывами на сон.

Она рассказала, как её на самом деле зовут, сколько лет её маленькой дочке. Она начала по моей просьбе рассказывать уже что-то ещё, и тут довольно жёстко, но как бы всё-таки между делом, я сказал: «Сними-ка блузку, пожалуйста!» и закурил.

Она улыбнулась с лёгким удивлением, но я повторил свою просьбу. Она сняла. «Лифчик тоже…» Она улыбнулась снова и выполнила приказ. На меня в той же смущённой улыбке уставились глазки её коричневых и уже напряжённых сосков. Мы продолжили нашу беседу. Я не спешил.

Она полагала, что я пригласил её на ночь. Мы договорились на 250 против её обычных 200-т — иначе она кочевряжилась. В кошельке у меня было ровно 10, а вовсе не 250. Я пригласил её, чтобы… убить. И вообще не собирался ей ничего платить в принципе. С таким же успехом я мог бы сказать, что дам ей пятьсот или штуку. Женщины — существа самовлюблённые, и обычно не чувствуют никакого подвоха, когда их вдруг оценивают неправдоподобно выше, чем «это» обычно стоит. Ведь каждая из них уверена, что она непревзойдённо прекрасна — кто знает, а вдруг он тот самый мужчина, что с её точки зрения всего лишь оценил её по достоинству!..

Вариантов у меня было несколько. Я знал одно, если кто-то хочет кого-то убить, то это значит также и то, что кому-то действительно пришёл срок. Ведь Бог работает оптом, и Ему есть дело до каждого. Кому-то уготована роль Палача, а кому-то — роль Жертвы, и эти пары определены ещё задолго до их рожденья на свет. Бог никогда не совершает ошибок. Если я решил кого-то убить, значит ему пора, и от меня тут, в общем-то, уже ничего не зависит.

Я сказал трём девкам, сколько я им заплачу. Все три сказали, что сейчас подумают и перезвонят. Перезвонила одна.

Теперь она сидела передо мной с голыми сиськами и рассказывала что-то о своей жизни, а я сквозь лёгкие летние брючки небрежно теребил ей промежность.

— Ну что, Вика, иди в ванну! — сказал я…

Мы уже лежали в постели. Я попросил её повернуться на живот. Когда она сделала это, я сел ей на ноги и завёл её руки ей за спину. Одну её кисть я довольно проворно просунул в заранее заготовленную петлю на белом шнурке, выдернутом из кроссовка Да, и стал оставшейся частью шнурка приматывать другую её кисть к той, что оказалась в петле. Вика вскрикнула и попыталась вывернуться. Я позволил ей сделать это.

— Андрюша, зачем это тебе? — спросила она, сев на кровати и немного отодвинувшись от меня.

— Мне… это очень нужно… — совершенно честно ответил ей я. Она немного подумала и сказала:

— У моей подруги есть парень, который тоже это любит…

Договорив, она улыбнулась довольно натянуто и… протянула мне обе своих руки, на одной из которых уже была затянута петля.

Определённо мне хотелось, чтоб она была меня старше лет на десять — как Имярек. Вика была меня старше только на шесть. Как моя вторая жена и… как Элоун. Даже в их внешности было, пожалуй, что-то общее. Сосков Элоун я никогда не видел. Викины соски мне нравились.

Я сходил на балкон, принёс две бельевые прищепки и прикрепил их к этим самым её напряжённым соскам. Она немного поморщилась, но снова сделала над собой усилие и улыбнулась.

Да, я сказал ей другой этаж и другой номер квартиры, а потом встретил её у подъезда, чтоб она не звонила в чужой домофон. На нашей входной двери в то время не было ещё номера — просто железная дверь, обитая чёрным дерматином. У соседей, по счастливому совпадению, тоже не было номера. Выйдя из лифта, она реально не знала, на каком она этаже. Я попросил её отвернуться, когда нажимал кнопку, сославшись на то, что клиентам тоже есть чего опасаться.

Поскольку я встречал её у подъезда, я точно знал, что она одна и скорее всего приехала не на тачке, и уж точно без какой-либо охраны.

В глубине души, в своих эротических грёзах, я мечтал об этом, наверное, лет с четырёх-пяти. Сейчас мне было тридцать. Месяц назад я вернулся из Харькова, а Да накануне уехала на дачу к своим родителям. Вернуться она должна была только на следующий день.

Я немного полизал Викину дырочку, чтоб она дала сок и вообще смазалась как-то внутри, и сунул в неё разом четыре пальца. Вика сделала глубокий вдох, но снова попыталась улыбнуться.

— Что ты сейчас чувствуешь? — спросил я, активно шевеля пальцами у неё во влагалище.

— Мне… приятно… — проговорила Вика со связанными за спиной руками и ещё раз затравленно улыбнулась.

 

II

Я вернулся в Вавилон в понедельник, 7-го июля, в день рождения основателя ансамбля спонтанной импровизации «e69» Кости Аджера — кстати, единственного человека, пожелавшего мне счастливого пути в день моего отъезда в Харьков:). Я завёз к маме вещи, а уже вечером мы встретились с Да.

Мы провели с ней сложную и трогательную беседу возле открытого канализационного люка на огромном поле под нашим балконом (как раз в этот люк я потом и собирался выкинуть Викино тело).

Да очень смешно делала вид, что заставляет меня себя уговаривать. Я подыгрывал ей. Зная её непростой характер, я понимал, насколько глубокую внутреннюю работу проделала она над собой в эти четыре месяца, что мы были не вместе. Врать не буду, я был удовлетворён полностью, а сверх того, что я считаю необходимым, я никогда ни от кого ничего не требую. Необходимого же при этом, право, не так уж много:). Она сделала выводы, я сделал выводы — всё.

Да, Да играла, конечно же, плоховато, но после того, что между нами произошло, я считал своим долгом ей подыграть. В конце концов, всё равно ничего нет. Какая хуй разница, что вообще происходит с «пластмассовыми коробочками»:)?!.

Правила игры «пластмассовых коробочек» в «жизнь и судьбу» гласят, что если человек женского пола сполна осознал свою неправоту, перевернул себе всё естество ради того, чтобы тупо добиться цели, а именно вернуть любимого мужчину (в данном случае, да, конкретно меня, но это, право же, мелочи жизни — кроме шуток:)); человек, подчёркиваю, реально потерявшийся и почти утративший волю в последние пару лет, то на завершающем этапе мистерии необходимо этого человека женского пола поддержать, подыграть ему — таковы правила игры «пластмассовых коробочек» в «жизнь и судьбу».

— А как ты себе это представляешь? — спросила Да, попивая джин-тоник из металлической банки.

— Безусловно первые месяца два-три нам будет трудно. Но если мы немного потерпим, то постепенно всё встанет на свои места, и в конце концов будет так, будто ничего и не было. Хорошо будет. — очень спокойно и уверенно ответил я. Я знаю правила. Я — хорошая пластмассовая коробочка.

И мы пошли к нам домой и немедленно занялись сексом. И нам обоим снова понравилось это.

Потом Да сказала: «Знаешь что, давай пригласим Калинина!», с которым она пару-тройку раз перепихивалась в моё отсутствие. Да, я отношусь к этим вещам с пониманием. Ей необходим был мистический обряд уравнивания шансов и слияния карм. «Давай» — сказал я.

На самом деле, я хорошо отношусь к Калинину. И как к поэту и как к человеку. А уж как хорошо относится к групповому сексу он сам! Скажу без преувеличения, групповой секс — второе, если не первое, дело его жизни после литературы.

Ещё в середине 90-х, во время одной из наших совместных с ним пьянок, когда он только начал экспериментировать со своей первой женой, добытой им, к слову, в женском монастыре, он говорил мне: «Ты не представляешь, Максушка, какой глубокий метафизический драйв я ощущаю, когда на моих глазах в мою жену входит хуй другого мужчины!»

Впоследствии в одну из таких оргий он затащил своего достаточно близкого друга, художника и саксофониста, а также осетина по национальности. И этот самый друг, недавно на тот момент выгнавший за измену жену, с коей сидел когда-то за одной партой в школе, отобрав у неё их общую дочь, ничтоже сумняшись, увёл у Калинина его Катю, и оная первая жена Калинина стала второй женой осетина Миши, и к настоящему моменту родила ему ещё целых трёх дочерей вдобавок к его старшей:).

Калинин долго страдал, а потом встретил свою Истинную Любовь. Они тоже были, как это сейчас называется, свингерами. Супруг этой девушки долгое время даже не ревновал, ибо Калинин весьма правдоподобно делал с этим самым супругом своей, как оказалось, Вечной Возлюбленной вид, что он в первую очередь гей. Тогда же, летом 2003-го, у них ещё только всё начиналось, но он уже только и говорил: «Анжела… Анжела…» (В конечном счёте, — о, да, есть место Чуду в жизни Поэта! — Анжела всё бросила и вышла за Калинина замуж, и по-моему они вполне счастливо свингуют и дальше.)

Короче, я позвонил ему, и он, разумеется, не заставил себя долго ждать. Мы посидели с ним втроём на нашем балконе, попили коньяка, поговорили немного, естественно, о Поэзии:) (он тогда только-только сделал две очень классных обложки — одну для своей книжки, а другую для очередной книжки Иры Шостаковской). Ближе часам к четырём утра мы пошли в кровать. Ну и всё, в общем, было нормально.

Как два мальчика ебут одну девочку? В общем, вполне традиционным способом (никакой «клубнички»; даже без анального секса:)): рот, да влагалище. Ну и друг другу, разумеется, для проформы хуи пососали.

Часам к восьми мы угомонились. В девять прозвенел будильник для Калинина. Он встал. От кофе отказался. И поехал на работу.

Я закрыл за ним дверь и вернулся к сладко спящей и сполна удовлетворённой Да.

Ещё одно Кольцо замкнулось. Четыре месяца назад, когда я уходил, дверь за мной в моём доме закрывал он. Да, помнится, тогда тоже спала пьяным сном.

Когда мы встали, уже ближе часам к трём дня, у меня возникло чисто человеческое желание позвонить Калинину на работу и спросить, как он себя чувствует и вообще как-то его поддержать. Он сказал, что всё хорошо, сейчас приедет клиент по какой-то там вёрстке. На том и попрощались, преисполненные самых нежных дружеских чувств.

Потом Да ушла в магазин, а я полез в интернет — разруливаться с Лариссой. Я сказал ей то, что действительно думал и думаю: «Моё место здесь. Она — моя Жена. Она — моя Земля. Ты — моё Небо. Я должен быть с ней, потому что я сам — Небо. Она без меня не сможет. А ты… сможешь. Так нужно».

Несколько последующих дней мы довольно интенсивно выясняли с ней отношения. Иногда даже со взаимными оскорблениями и её выпадами, типа «ах вот ты как заговорил!» То она звонила мне и говорила: «Если ты хочешь, я завтра же к тебе прилечу! На одну ночь! Ты хочешь этого?» То она звонила моей маме и долго беседовала с ней, договариваясь о том, как она перешлёт ей мои вещи (в итоге ничего такого конечно не состоялось:)). (Всё то время, пока я был в Харькове, с моей мамой регулярно беседовала Да, и порой они обе рыдали друг другу в трубку.) То я нажирался и писал Лариссе какие-то эсэмэски, а один раз даже позвонил. То я писал ей письма, которые не отправлял. Иногда эти письма находила Да, и начинался очередной шумный скандал, заканчивавшийся тем, что она, хлопнув дверью, уходила одна гулять; в процессе прогулки нажиралась до поросячьего визга баночками джин-тоника «Greenals»; к телефону не подходила; в конце концов я выходил её искать; в конце концов находил; она начинал пьяно орать на всю улицу: «Не подходи ко мне! Не трогай меня! Убери руки! Не трогай мою сумку!»; она начинала драться со мной; я вынужден был выкручивать ей руки и давать пощёчины, чтобы хоть как-то привести её в чувство; потом я тащил её домой; она упиралась и иногда посреди дороги садилась прямо жопою на асфальт, начинала громко рыдать, а то и попросту выть — и так было не один раз.

Но… одно маленькое, но важное «но»: видимо, я правильно дышал в тамбуре, когда поезд «Харьков — Москва» въезжал в Вавилон, у меня ни на минуту не было сомнений в том, что я всё сделал и делаю правильно. Сомнений в этом нет у меня и сейчас.

Я сделал то, что был должен. Не то, что я хотел, нет. Но зато то, что был должен.

Я хотел сделать то, что я должен.

Я сделал это.

Just do it! — любимый Лариссин английский…

 

III

Что можно сделать с довольно красивой девушкой лет 36-ти, решившись при этом в финале её убить?

Ну, в общем-то, массу всего интересного. Начать можно с минета, выполняемого ею, стоя перед тобой на коленях со связанными за спиной руками. То есть можно практически ебать её в голову, вцепившись ей в волосы и время от времени то довольно болезненно отдёргивать её от своего члена, то вгонять ей свой хуй в горло по самые яйца, вызывая у неё рвотный рефлекс, за само возникновение коего её следует наказывать, за волосы отдёргивая её от своего члена и давая звонкие пощёчины.

Потом можно поставить довольно красивую девушку лет 36-ти раком и выебать её в жопу, скажем, бутылкой — скажем, из под шампанского. Потом можно перевернуть её на спину, практически сесть ей на лицо и заставить лизать тебе яйца и анус, продолжая при этом ебать её бутылкой, но уже, скажем, в пизду.

Можно наконец просто заставить её ползать перед тобой на коленях и молить о пощаде. Потом можно при помощи тех же верёвок зафиксировать её ноги в широко раздвинутом положении и просто хлестать, например, собачьим поводком, продолжая при этом время от времени ебать её в рот.

Можно выебать её и в пизду и при этом щекотать, не обращая никакого внимания на её мольбы прекратить. Можно засунуть в жопу красивой девушке свой большой палец… ноги и активно там им пошевелить. Можно зажечь свечу и поливать её горячим парафином, а потом вставить это свечу ей в пизду, чтоб парафин медленно стекал на её половые губы.

Можно перетащить её в ванную и, оставив руки, связанными за спиной, привязать за ногу к штанге для душа, заткнуть ванну пробкой и уйти курить минут на 15…

Да мало ли, что можно сделать с красивой девушкой лет 36-ти, имея намерение в финале лишить её жизни; тем более, если подобные эротические фантазии посещают тебя с дошкольного возраста! Ведь мы не хозяева своим эротическим фантазиям! Увы, но нет. Мало ли, что можно сделать с девушкой, решившись её убить! С ней можно всё…

Я… не сделал с ней ничего из того, о чём я мечтал всю жизнь.

Я всего лишь связал ей руки, которые она мне сама же и протянула и всего лишь засунул ей в пизду не то три, не то четыре пальца своей правой руки.

И… синхронно с шевелением моих пальцев во влагалище у проститутки Вики у меня, словно продираясь сквозь суточный слой алкоголя, сначала робко, а потом всё увереннее зашевелились… мозги.

Нет, это ни в коем случае не было страхом последствий или какой-нибудь тупорылой паникой ввиду перехода каких-то там ёбаных границ дозволенного (Коран fоrever!) — нет, это было не то. Более того, я совершенно уверен и по сей день, что если б я всё-таки сделал с Викой всё, что задумал я сделать, у меня бы скорей всего всё получилось и никто бы никогда не узнал о том, что вот жила когда-то девушка Вика; жила себе жила, дожила до 36-ти лет, родила дочь, а потом вот… просто исчезла. У меня бы всё получилось, говорю вам, и, более того, постепенно я и сам бы стал сомневаться в реальности её существования когда бы то ни было; в реальности того, что сделал я с ней. Человеческая психика сделала бы своё чёрное дело — вытеснила бы всё на хуй. И я просто перешёл бы в иное качество, на совершенно иной уровень Я-Бытия…

Замысливая это дело (да, конечно, перед этим я пил двое суток, но это, как вы знаете, лишь «отягчающее обстоятельство»), именно этого я и хотел. Перехода на другой уровень! Это действительно была именно магическая операция; именно то, что оккультисты зовут ритуалом. Да и была ли эта Вика на самом деле? Не придумал ли я себе всей этой ужасной истории? Ведь до тех пор, пока я не решился на это, я не знал никакой такой Вики, и в рамках того мира, что воспроизводится и каждую секунду пересоздаётся именно моим «я», её действительно как бы не существовало в природе. Что, таким образом, может доказать её существование в Мире до того момента, как я создал силою именно своего воображения некую необходимую мне для Великого Делания Жертву, которую, как выяснилось среди прочего, зовут Викой? Да, в общем-то, ничего!

Ничто не доказывает физического, автономного от моего сознания, существования красивой девочки Вики (действительно, кстати, довольно сильно смахивающей внешне на Элоун) до тех самых пор, пока я не решился на то, что возможно всегда было стержнем моего бытия ещё даже в прежних жизнях. Я решился на это внутренне, и тогда Господь Миров создал Вику, обречённую на ритуальную смерть от моей руки. Он сразу создал её 36-летней, с дочкой и со всем её жизненным и духовным опытом, предшествующим встрече со мной, каковая встреча и была истинной причиной Викиного появленья на свет и конечным пунктом её жизненного пути, который одновременно, на Высших Планах, являлся пунктом начальным, ибо всё якобы прошлое было создано в ту секунду, когда я впервые встретил её; встретил у своего подъезда, чтобы она толком не поняла, где я конкретно живу.

Нет, никакой Вики никогда не существовало на свете. Всё это было только галлюцинацией. Если б я сделал с ней всё, что задумал, мне ничего бы за это не было. Потому что… не бывает наказания без преступления… Я просто стал бы совсем другим человеком, и совсем другим стал бы весь мир.

Сейчас, шевеля пальцами у неё во влагалище; шевеля своими мозгами в её довольно сладкой пизде, я всё лучше и лучше понимал, что я не хочу причинять ей никакой боли. Вот просто не хочу и всё!..

Да, её нет, нет никакой такой Вики помимо меня. Нет и никогда не было. Возможно, нет и меня. Почему я должен делать ей больно? Зачем? Какого, собственно, хуя? Да и как можно сделать больно тому, кого нет?

Она — хорошая девка. Умная и красивая. Почему я должен делать ей больно? Почему я должен её убивать? КОМУ я должен это?

С другой стороны, если я сейчас её отпущу, она скорее всего захочет со мной разобраться. Кроме прочего, более 10-ти баксов за весь этот ёбаный фистинг я ей заплатить не могу; в то время, как обещал 250 за ночь. Я начал чувствовать, что сам себя загнал в угол. И тогда…

И тогда я просто сказал всё, как есть. Примерно следующее: «…………………………». Нет, мне не удаётся прямая речь. Соррично извиняюсь. Придётся рассказать в двух словах.

Я действительно сказал, что собирался её убить; что пью уже двое суток; что я люблю свою жену и по-прежнему люблю девушку, оставленную мною в Харькове, которую я, злой москаль, бросил, как будто специально для этого к ней и приехав; сказал, что у меня только 10 баксов, потому что я не собирался платить ей ничего вовсе — ведь зачем мёртвым девушкам деньги?:)

Я сказал ей всё это и попросил её простить меня и не мстить мне. Попросил понять её, что сейчас ещё она полностью в моей власти, а через минуту я отпущу её, и выбор будет уже за ней. Сейчас он за мной. Сейчас я отпущу её. «Когда выбор будет за тобой, вспомни, пожалуйста, как поступил я, когда он был за мной!» — сказал я, не стесняясь ебучего пафоса, и пошёл за ножом на кухню, чтобы разрезать шнурки от кроссовок Да, которыми по-прежнему были связаны Викины руки. Услышав, что я иду за ножом, Вика забилась на нашей кровати, как горная лань в силках. «Что ты, глупая, — сказал я, — я просто хочу разрезать верёвку!»

Когда я вернулся, она почти уже выпуталась сама. «Андрюша, давай просто займёмся любовью!» — предложила Вика, видимо, ещё чувствуя себя в моей власти.

— Вика, я тебя больше не задерживаю. Извини меня, пожалуйста — сказал я.

— Проводи меня, пожалуйста, до метро. — попросила она, — я не поеду на тачке.

И я проводил её.

Мы шли, как парочка. Она держалась за мою руку, а я рассказывал ей какие-то весёлые штуки. У стеклянных дверей метро «Пражская» мы простились. Я даже поцеловал её в щёку.

Наутро я снова принялся пить водку. К полудню был уже хорош и выписал себе ещё троих девок. Когда все они последовательно перезвонили и сказали, что уже собрались и готовы выехать, я последовательно же сказал каждой, что всё отменяется, ибо с самого начала так всё и было задумано.

Я пил, таким образом, уже третьи сутки, и все мои действия были, в сущности, Ритуальным Контактом с Женским Началом, то есть с Пиздой вообще:). Чего в самой глубине пьяного мозга мне хотелось? По всей видимости, мне хотелось просто уничтожить это самое Женское Начало вовсе!

Одновременно с ожиданием звонка от шлюх (на сей раз мне хотелось, чтоб они были меня, наоборот, помоложе — в среднем, лет на 5–7) я перекидывался эсэмэсками с некоей девушкой Василисой, которая откликнулась на брошенный мной на каком-то очередном портале знакомств клич, что меня, мол, интересует только такое женское сердце, которому есть за что ненавидеть наш мир настолько, чтобы искренне мечтать его уничтожить. Отозвалось всего, наверное, девушек 5–6. Одной из них и была Василиса, с которой мне довольно быстро удалось перевести общение из интернета на обычную мобильную связь, в процессе какового общения выяснилось, что она, во-первых, мать ребёнка с ДЦП, а во-вторых хроническая алкоголичка. Я пытался затащить её в гости, но она что-то артачилась, и я плюнул. И так крыша вся ехала.

Потом вдруг позвонила какая-то девка, как она потом призналась лет 33-х, и мы пиздели с ней минут сорок, чуть было не занявшись в итоге сексом по телефону. Хули тут говорить, когда я в ударе, я — парень-Огонь!:) А можно ли быть не в ударе, если ты третьи сутки жрёшь в одно рыло водку?:)

Изначально она позвонила и спросила чувака, своего бывшего мужа, что был хозяевом нашей с Да хаты ещё до того парня, у которого эту квартиру купили уже мы с ней. Звали эту герлу, кажется, Наташа, но тут я могу ошибаться. В итоге я как-то разговорил её, и мы действительно в конечном счёте доболтались с ней до какого-то скабрезного кокетства. Я почти уверен, что мне бы удалось зазвать её в гости (я знаю некоторые секреты, хуль тут стесняться:)), но я тормозил сам себя, поскольку через несколько часов уже должна была вернуться с родительской дачи Да.

Короче, эти трое суток были каким-то сплошным пиздецом и шабашем, и в какой-то мере, мне определённо удалось в эти дни выйти в какие-то принципиально иные, чем привычные всем, сферы бытия сознания и материи.

Среди прочего я, помнится, снова звонил Вике и ещё раз перед ней извинялся. Она была вполне ко мне благосклонна. Может даже в глубине души и жалела, что мы всё-таки так с ней и не занялись сексом. Вполне вероятно:).

Кончился весь этот пиздец следующим образом. Тут буду совсем краток, потому что и впрямь пиздец.

Когда вернулась наконец Да и обнаружила меня в таком состоянии, мы немедленно принялись с ней громко ссориться. В конце концов во мне опять будто бы всё вскипело, и всё, что накануне я хотел сделать с Викой, я решил сделать с ней. Я реально связал ей за спиной руки теми же шнурками, разорвал на ней одежду, поставил в коленно-локтевую позицию и хотел уже было выебать её в жопу, но она так скорбно выла, так же будучи изрядно нетрезвой, что я одумался. Перед тем, как её развязать, я сказал ей примерно то же, что и Вике. Потом мы снова невероятно нажрались.

Она то смеялась, то плакала. Потом нашла кольцо, что без спросу надела мне на палец Ларисса, и… съела его.

Потом Да накрасилась ala шлюха и стала примерять разную одежду. Примерит и снимет, наденет новую и опять снимет. В конце концов мы легли в постель. Секс был обоюдоприятным, долгим и острым.

Шнурки Да выкинула с балкона.

 

IV

В таком вот пиздеце и прошли те пресловутые два месяца, в течение которых, как я с самого начала и предупреждал Да, нам было трудно, очень трудно. Я говорил, что нам будет трудно. Говорил, что примерно месяца два.

Мы постоянно нажирались и ссорились. Да уходила бухать на улицу, потом я искал её, находил, и мы с воплями и лёгкими потасовками возвращались домой.

Онажды, когда я ездил на летнюю сходку в школу «МАМА», где, к тому времени, год назад подвязался работать преподавателем рок-ансамбля — просто так, из любопытства, ибо когда я начинал там работать, с деньгами у меня всё было в порядке, и вообще я работал в двух топовых программах на ТВ — так вот, однажды, когда я ездил просто дружески побухать в «Подвал» (другое название «МАМЫ» (Маленькие творческие Мастерские) — для своих:)), а точнее, по дороге оттуда, со мной случился ещё один весьма досадный, но, видно, необходимый пиздец.

Костя Аджер, который тоже некогда там работал, уже сел было со мною в тачку, дабы отвезти пьяного меня от греха подальше к себе домой, но минут через пять я попросил остановить машину, с трудом вылез из неё и поехал всё-таки на метро.

Там я мирно полудремал в вагоне, когда неожиданно обнаружил, что меня обступили эдак человек семь среднеазиатов с явным намерением меня «обуть». Сопротивляться я не мог по определению. Поэтому они относительно мирно забрали у меня мобильник и удалились, буквально пожелав мне удачи:). Хорошие, ёпти, ребята! Ничего, как говорится, личного. Собственно это хищение у меня телефона и положило последний конец моим звонкам Лариссе. Спасибо тебе, словом, Господи, за волю твою! (Смайлик давит огромный прыщ у себя на лбу. В результате его крайне удачных манипуляций из прыща, словно фонтан спермы, выстреливает белёсый гной:).)

Другой запомнившийся мне эпизод этих уродливых месяцев связан с нашим балконом и моим былым пристрастием к внутривенным инъекциям героина.

Да, разумеется, знала о том, что когда-то я сидел на героине, хотя и в другой жизни. То есть, до того, как между нами возникли близкие отношения. Как-то, снова будучи в сильном подпитии, ввиду нашей обоюдной Депрессии Возвращения, она решила надо мной, наверное, гм-гм, подшутить:).

Я сидел, никого не трогая, на балконе и курил, когда ко мне, сделав круглые глаза, вошла Да, держащая в руках шприц, которым на самом деле нашей кошке Василисе делали некоторое время назад прививку от бешенства, и сказала: «Хрюша (так мы порой взаимно называем друг друга:)), что это? Откуда у нас шприц? Ты что, взялся за старое?» Я просто охуел.

Видите ли, для меня это очень важно. Мне дорога эта часть моей жизни, и, конечно же, мне очень дорого моё преодоление этого «недуга» и, короче, видите ли, я действительно считаю, что такими вещами нельзя шутить, потому что… нельзя никогда. Что может знать человек, не имеющий подобного опыта, о том, что это вообще такое «торчать», а тем более, что такое «слезать»?!. Нихуя не может он знать об этом!

Да, я понимаю, что Да всё время меня провоцировала на скандалы потому, что у неё по-прежнему не укладывалось в голове всё, что произошло с нами из-за «Харькова». Она — очень выёбистый человек (пожалуй, что не всегда, впрочем, в плохом смысле), и, конечно, ей трудно было смириться с тем, что по факту она действительно не смогла без меня и сделала всё, на что была способна, чтобы меня «вернуть». Теперь, когда у неё всё получилось, она никак не могла себе этого простить (смайлик громко полощет горло календулой:)).

Понятное дело, между нами снова вспыхнул громкий скандал. Дело кончилось тем, что Да довольно проворно выскочила с балкона и, одарив меня абсолютно безумной улыбкой, заперла с той стороны дверь.

Тут я уже охуел совсем. Не помню, конечно, своего хода мыслей в течение долей секунды в подробностях, но доминанта была примерно такой: «Ты что, сука, охуела так обращаться с Мужчиной!», и с этими внутренними словами я сжал правую руку в кулак и молниеносным резким ударом пробил двойное стекло балконной двери…

Поймите меня правильно, есть ситуации, когда думать нет времени: либо ты остаёшься самим собой, либо нет, а это уже полный пиздец, хотя, конечно же, никогда нельзя забывать, что на всё воля божья (кто с третьего раза не понял — аннигиляция).

Наверное, в одной из своих прошлых жизней, так или иначе, я был самураем, то есть, как, блядь, ни крути, кшатрием: я разбил вдребезги двойное стекло кулаком, и рука моя осталась совершенно неповреждённой; никакого моря крови — только маленькая царапинка возле костяшки мизинца (как будто кошечка поцарапала:)).

Стоит ли говорить, что Да в прямом и переносном смысле отпрянула. Войдя же в комнату с балкона, я совершенно спокойно сказал, чтоб она не боялась, и что я всего лишь хотел показать ей, что есть вещи, которых со мной делать нельзя; что она сама мне не оставила выбора. После этого мы довольно мирно принялись подметать пол. Практически сразу помирились и легли в постель, где занялись добрым супружеским сексом.

Спору нет, порой, и даже до сих пор, я прямо охуеваю от глубины и древности временами разыгрываемых нами мистерий:). На всё, повторяю, воля божья, что тут ещё скажешь!

Денег у нас не было в то лето хронически. Да так и не работала (сходила куда-то пару раз, но ей там не понравилось:)), да и у меня с перспективами возник, с одной стороны, вполне привычный пиздец, с другой же — такой, от которого я успел уже было отвыкнуть. Поэтому денег на новое стекло дала моя мама, которой было сказано, что во всём виноват порыв внезапного ветра, ибо она же, де, сама знает, какая, де, у нас роза ветров:). И она, конечно же, поверила в это. По той простой причине, что для любого родителя предпочтительнее поверить любой небылице, чем осознать реальную правду жести своего чада. Хули тут скажешь — защитный механизм психики.

Мы купили, короче, с Да стёкла, и я самостоятельно вставил их. В общем, достаточно качественно, ибо будущей зимой никакие сквозняки не беспокоили нас.

Помимо всего прочего в то время я много занимался так называемым литературным трудом. Закончил начатую ещё в Харькове третью часть «Да, смерть!», начал писать «Гениталии Истины» (http://www.raz-dva-tri.com/genitalii.doc) и ещё до кучи взялся за перевод с украинского глубоко националистической книги Олександра Боргардта «Двi культури», о чём тут уже как-то упоминал.

Время от времени же, я продолжал грузить в интернете каких-то девушек «Единым Я» и с некоторыми из них весьма глубоко переписывался.

Так или иначе, по любому я уже знал две важные вещи: что поступил во всех отношениях правильно, вернувшись в Москву (хотя и то, что я из неё уезжал, было тоже совершенно верным и необходимым кармически) и то, что всё — хуйня, кроме… Единого «Я».

 

I

Скажу вам, хорошие мои так: для того, чтоб воспринять то, о чём пойдёт сейчас речь, полноценно и адекватно, нелишне, прямо скажу, предварительно перечитать главу № 4 первой части данного манускрипта. То есть, просто-таки взять и действительно сделать это.

Перечитали? Ну, тогда начнём.

Когда я вернулся из города своих предков в ёбаный Вавилон, я почти сразу обнаружил себя, в частности, и нашу с Да семью, в целом, в довольно плачевном состоянии в социальном плане нашего существования.

Работы не было ни у меня, ни у неё. У неё, причём, уже года два, ибо, как вы, полагаю, помните, их газетёнка «Россия» (не путать с «Россiей» с «i» с точкой) приказала долго жить, как только мы сочетались с нею законным браком:). У меня — примерно полгода, где-то с минувшего марта.

Как-то так вышло «нежданно-негаданно» (смайлик какой-то щепочкой соскрёбывает с внутренней части штанишек собственное подсохшее говнецо:)), что все мои работы в штате топовых программ на ТВ, да карьера поэта-песенника с показом, опять же, моей хари во всяких там «Песнях года», да и даже ведение своей полосы в «Независимой газете» остались совершенно очевидным образом в «героическом» прошлом. Да, у меня было истинно прекрасное резюме (благодаря размещению коего на украинских биржах труда уже в последнюю мою неделю в Харькове, меня позвали в какую-то опять-таки топовую русскоязычную киевскую газету, пообещав ещё и обеспечить жильём), но это «почему-то» нисколько не помогало мне с трудоустройством в ёбаном Вавилоне.

Я написал почти всем своим знакомым, кому-то даже позвонил, но все они в той или иной степени разводили руками, да сочувственно пожимали плечьми. Пикантной особенностью этого расклада было то, что большинство моих некогда близких друзей, к коим я обращался тогда за помощью, занимали к этому времени + — руководящие должности в самых разнообразных сферах, и, в общем-то, разведение рук большинства из них безусловно являло собой цивилизованную форму посылания меня на хуй, порою даже не без скрытого, но вполне читаемого злорадства по поводу моего «интересного» положения.

Да искала работу раз в 10 более вяло, но когда всё же предпринимала какие-то попытки в этом направлении, её друзья поступали с ней, в общем, по той же схеме. Таким образом, общее положение вещей выглядело так: мы продолжали почти каждый вечер громко ссориться, все слали нас на хуй, а жили мы, как дети, скромными подаяниями родителей (её родители, кстати, ещё много месяцев даже не знали, что я вернулся:)), и каких бы то ни было перспектив в обозримом будущем не просматривалось.

Примерно в это же время я в последний раз, безусловно ни на что уже не надеясь, обносил недавно записанными последними «Новыми Праздниками» (что как обычно делалось по независящим от меня причинам почти два года:)) рекординговые компании и радиостанции. Я, конечно, знал, что всё это бред, но, во-первых, я верю в чудеса (и, кстати, возможно именно поэтому время от времени они всё же медленно, но верно со мною случаются:)), ну а во-вторых, ещё в детстве мне, человеку, рождённому в Советском Союзе в начале 70-х годов, запала намертво в душу одна историйка, что всем людям моего поколения рассказывали на уроках истории в четвёртом классе, то есть в самом начале средней школы. Историйка сия такова.

Как известно, в августе 1945-го года американцы впервые в мире применили атомное оружие, практически стерев с лица земли японские города Хиросиму и Нагасаки. О том, что США — Империя Зла, я сейчас говорить не буду, хотя это бесспорно так, и я твёрдо знаю, что уже в недалёком будущем безо всяких посторонних усилий над Америкой сомкнутся наконец воды двух океанов, Атлантического и Тихого, и… увидит Бог, что это хорошо. Не буду я говорить и о том, что в этих бомбардировках не было никакой военной необходимости, ибо победоносная Красная Армия, которой в тот период даже вместе взятые так называемые «союзники», США и Великобритания, объективно не годились в подмётки, и так, как это ей тогда стало свойственно, побеждала, всего лишь выполняя при этом свои союзнические обязательства. Для нас, собственно, и был устроен этот кровавый перформанс — ну да что возьмёшь с ублюдков, горя не видевших? Ёпти, увидят ещё!

Вернёмся, однако, к нашим японцам. В Хиросиме и Нагасаки погибли всё же не все. Некоторые выжили, хоть лучевая болезнь в той или иной степени поразила практически каждого.

Далее «историйка» повествует о маленькой десятилетней девочке, которая медленно умирала в больнице от этой самой болезни, не будучи при этом никоим образом виноватой в чём-либо перед кем-либо в скотской, искренне мне ненавистной, Америке.

Врачи, многие из которых и сами получили нехилую дозу рентген, знали, что девочку не спасти, но кто-то сказал малышке, что если она сделает ТЫСЯЧУ БУМАЖНЫХ ЖУРАВЛИКОВ-оригами, она поправится. И в последние дни и недели своей очень маленькой жизни девочка всё делала и делала этих бумажных журавликов, и каждый журавлик давался ей с бОльшим трудом, чем предыдущий, ибо силы постепенно оставляли её…

Короче говоря, 999-й журавлик выпал из её рук, потому что… девочка умерла.

Знаете что, я всю свою жизнь почему-то верю, что если б у неё хватило всё-таки сил на последнего, тысячного, журавлика, она бы выздоровела. Я просто убеждён в этом. Что, в конце концов, знают об истинном положении дел нынешние врачи? Да ни хуя, в сущности, как и многие другие профессионалы (лучшие из них, кстати, знают, что ничего не знают. И только бездарность вечно стоит на своём, не понимая при этом, что у бездарности вообще нет ничего своего, ибо не счёл нужным Господь одарить их:)).

Именно эту легенду «О тысяче бумажных журавликов» я и помнил и помню всегда, когда слал свой роман «Я-1» сотням прекрасных девок в города, где я никогда не бывал (начиная свои письма к каждой из них с неизменного «Здравствуй, Красивая Девочка!»); когда в течение многих и многих лет изо дня в день работаю над своей музыкой или литературой. Помнил я об этом и когда в последний, четвёртый, раз в своей жизни разносил «Новые Праздники» по лэйблам и радиостанциям. Да, конечно, безрезультатно. Да, я знал, что скорее всего ничего не выйдет, но так же знал я и то, что делать я это обязан.

Моя жизнь всегда представлялась мне цепью последовательных испытаний, которым подвергает меня Господь Бог для того, чтоб в конце концов (как, впрочем, и в Конце Времён:)) дать мне Ключи от этого никчёмного мира, а заодно и от Своего Сердца.

Моё четырёхкратное хождение по лэйблам и радиостанциям было заранее запланированным и неподлежащим обсуждению испытанием, суть коего состояла в том, чтобы я просто всё равно делал это, несмотря на внешнее отсутствие результата. Бог (то есть, на самом деле, я сам) делал это со мной (то есть, я делал это с собой) для того, чтоб научить меня/себя двум элементарным вещам, что в начале времён умели все люди: во-первых, делать то, что ты должен делать, вне зависимости от внешнего результата, а во-вторых, понять наконец, что результата Внешнего не может быть вообще; что само по себе словосочетание «внешний результат», равно как и «результат очевидный», сами по себе являются абсурдом и оскимороном. Всё, что ты должен делать в жизни — это делать то, что ты ДОЛЖЕН делать — вот, собственно, и вся хуйня.

Да, рассуждать можно о чём угодно и сколь угодно долго, но… право на рассуждения надо ещё заработать. Сначала ты делаешь то, что должен, а потом уже рассуждаешь, должен ли был или нет, ибо иначе ты — просто пустобрёх, или, в лучшем случае, забавный щенок, но уж никак не Мастер.

В конце концов, в ходе своих забот о трудоустройстве «Новых Праздников» я вспомнил, что был когда-то такой DJ по имени Андрей Панин, которому вроде бы искренне нравились «Новые Праздники» — и как музыкальный проект и как роман, что для меня всегда было тоже немаловажным. И вот мой старый друг и некогда однокурсник Саша Левенко дал мне его новый телефон, и я ему позвонил.

По-моему, Панин мне на самом деле обрадовался и в тот же вечер пригласил меня в гости. Но чем он тогда мог мне помочь? Да, в общем, ничем. Просто взял несколько дисков и пообещал поставить на своих сетах. Когда-то он не без успеха крутил время от времени «Метрополитен» в первичной версии (http://www.alleypm.com/mp3/audio/novye_prazdniki/8%20Marta/novye_prazdniki-metropoliten.mp3) и вроде как людям нравилось, в чём, конечно, в общем-то, опять же, ничего удивительного, пожалуй, и нет. Людям, в общем-то, опять же, и целом как правило нравится то, что я делаю. Как-то ощущается общим их большинством в том, что я делаю, какая-то, извиняюсь, глубина (смайлик уверенно и театрально пукает в лужу:)) — только вот не всем вовремя удаётся послушать это. Ну да ладно, как говорится.

Панин, вообще говоря, человек удивительный. Я, положа руку на сердце, совершенно не понимаю, как он живёт. Как ему удаётся это — так жить!

В среднем пару-тройку раз в неделю Панин летает то в один уголок бывшего СССР, то в другой, и везде он делает своё самое любимое дело в жизни: крутит «пластинки». Иногда, и даже часто, настоящие виниловые пластинки, но по нынешним временам, конечно, больше CD. В остальные дни он играет в Вавилоне, вследствие чего домой он попадает в среднем не раньше 6-ти утра. Но нет, он долго ещё не ложится. Он начинает обзванивать европейские центры, распространяющие новинки мировой музыки, то есть не то говно, что в приказном порядке впаривают на MTV, а именно музыку, хоть и тоже, в принципе, танцевальную. Его телефон подключён к колонкам, потому что он не просто разговаривает с представиелями этих центров, а именно отслушивает то новое, что у них появилось, в режиме «банальной международной» телефонной связи, чтобы к концу разговора сделать крупный заказ. Вся эта кипучая деятельность осуществляется им при принципиальном отсутствии мобильного телефона. Просыпается Панин далеко после полудня, и начинает свой день с принятия ванны.

Если вы пришли к нему в гости, у вас совершенно нет шансов уйти оттуда меньше чем с десятком дисков-саморезов с обнаруженными им в мире музыкальными новинками, которые он совершенно незаметно для вас переписывает, пока между вами неторопливо течёт самая задушевная беседа.

Если агенты влияния существуют в мире помимо меня, то в первую очередь я безусловно причислил бы к ним Панина.

Мы сидели в его съёмной квартире, пили какое-то вино, слушали «Новые Праздники», слушали прекрасную немку Барбару Моргенштерн; я потихоньку пересказывал ему свою харьковскую эпопею с акцентом на теме Заземления (мы не были тогда ещё близко знакомыми, но мне казалось важным это ему рассказать, да и вообще поначалу я вообще не мог об этом молчать:)), и вот тут никто иной как Панин и поведал мне, как добираться до того места, куда я всей душой стремился совсем недавней весной.

— Так это же очень просто, — начал он, — доезжаешь на поезде «Москва — Мурманск» до станции «Кемь», там довольно близко до берега Белого моря — можно легко машину застопить — а на берегу они уже и стоят, моторные лодки, катерочки; подходишь к мужикам, договариваешься чуть не за бутылку водки и через четыре часа ты на Соловках.

По поводу новых «Новых Праздников» он сказал что-то типа: «Клёво. Мне нравится, но я, честно говоря, не знаю, кому это можно предложить». Я тоже этого не знал, ибо неоднократно предложил это уже всем, кому можно — не думаю, впрочем, при этом, что кто-либо всерьёз что-то слушал.

Мы тепло попрощались. Панин передал мне порцию дисков, в том числе прекрасную Варвару Венерович (она же — Барбара Моргенштерн), и я пошёл домой.

Примерно на днях я понял, что «падение» неизбежно, то есть, в изначально неважном материальном плане бытия Пластмассовой Коробочки по имени тогда ещё Максим Скворцов неизбежно то, что большинство людей попроще неизбежно восприняли бы «падением». Я же, понятное дело, сделал для себя вывод, что Господь Миров всё же не выгнал меня из учеников за неуспеваемость, то есть… Инициация продолжается.

Выражаясь более «человеческим» языком, я понял, что с тем, что тогда воспринималось мною как «нормальная» работа, так или иначе, мне никто не поможет. Да — с ещё меньшей вероятностью, хотя и у меня она практически сравнялась с нулём, а стало быть придётся опять идти хуй знает куда.

У меня, в принципе, был к тому времени опыт, тогда казавшийся далёким воспоминанием в сравнении с ТВ, журналистикой, а тем более с попсовым текстописанием, работы по ремонту квартир и монтёром пути на узкоколейке под Нижним Тагилом и даже в мелкоштучном цеху на хлебозаводе номер «не помню», но расположенном на станции «Серп и молот»:). То есть, всё-таки ради общего дела, каковым я всегда — не смейтесь, именно всегда — воспринимал наш брак с Да, я был на это готов.

И я начал ездить по всяким собеседованиям с целью устройства на какой-нибудь, блядь, ебучий завод. В какой-то мере мне было это даже симпатичней, чем работа на каких-нибудь мудаков из маст-медиа или шоу-бизнеса, большинство коих были примерно моими ровесниками, но лишь с той разницей, что все они были людьми, предавшими свои юношеские идеалы — хули, иначе в современном мире, временно управляемом сатаной, не поднимешься.

Я ездил на завод по производству пластиковых бутылок, что запомнилось мне, пожалуй что, наиболее; ездил куда-то ещё; я пытался предложить свои услуги в качестве курьера по странам Западной Европы с каким-то непонятным толком товаром — и, короче глаголя, когда выяснилось, что мой родной дядя, профессор-невропатолог, директор собственного Центра Детской Неврологической Инвалидности, сообщил моей маме о своём принципиальном согласии приютить мудака-племянника в своём центре в качестве оператора ПЭВМ, с зарплатой ровно вдвое меньшей, чем мне платили в «Слабом звене», при пятидневной рабочей неделе с 9-ти до 5-ти на другом конце гэ Москвы, я подумал, что… в нашем нынешнем положении это, пожалуй, неплохо…

 

II

В назначенный день, а именно 18 сентября 2003-го года, я встал в 6 часов 31 минуту (да, тогда я считал, что мне необходима «Единица» в миг пробуждения (можно спросить, а уверен ль я был, что часы мои точные, но я сразу скажу усомнившимся, что это хуйня — важны только те часы, по которым живёшь, ибо других просто не существует в природе)), принял контрастный душ, сварил себе две сосиски, развёл вермишель быстрого приготовления, выпил чашку растворимого кофе «Нескафе», выкурил две сигареты, и уже в 7.15 вышел из дома, направляясь с «Пражской» на «Петровско-Разумовскую» (там ещё каких-то 15 минут на маршрутке до остановки «4-й Лихачёвский переулок», отстояв предварительно минут десять в очереди на эту самую вышеупомянутую маршрутку и, типа, я на работе:)).

Тут опять необходим небольшой экскурс в историю моих личных отношений с моим дядей, профессором-невропатологом Скворцовым, и, собственно, с его Центром.

Дело в том, что мои родители развелись, когда мне было около двух лет (в основном, конечно, из-за бесконтрольной придури моей мамы и бабушки, но сейчас не об этом:)) и потому роль мужского начала, необходимого каждому ребёнку, независимо от пола, играли в моей жизни два человека, что не были мне отцами по крови, но вынуждены были до определённого возраста мне Его заменять:). Одним из этих людей был муж моей тёти (она же — младшая сестра мамы и профессора Скворцова; та самая чопорная бездарность из профессуры московской консерватории, о которой я вскользь упоминал в первой части) — наидостойнейший человек во всех смыслах; в моём романе «Гениталии Истины» (http://www.raz-dva-tri.com/genitalii.doc) он выведен под именем дяди Володи. Вторым же человеком был как раз профессор Скворцов, дядя Игоряша, брат моей мамы и тёти, старший сын моей бабушки, родившийся в день начала Второй Мировой войны, 1-го сентября 1939-го года. Смешно и символично, право, что впоследствии этот день назвали Днём Знаний (смайлику в попку заползает длинный полосатый змей, окрашенный под «Билайн»:)); в «Гениталиях Истины» он выведен под именем дяди Валеры.

Я очень любил их обоих в детстве. Действительно чисто-тупо как Отца. Но у дяди Серёжи потом родилась моя двоюродная сестра Маша (и я, кстати, хоть мне и было тогда 9 лет был очень рад и за него и вообще (так что засуньте в жопку себе мудовую примитивную ревность представителей низших каст!:))), а с дядей Игоряшей вообще случилась немыслимая и жуткая трагедия: 29-го мая 1979-го года пошёл купаться и не вернулся домой его 12-летний сын, мой двоюродный брат, Алёша (В «Гениталиях Истины» это Антон).

Я не знаю, как он пережил это. В общем, наверное, как все, с кем такое случается: пил полгода, не просыхая, а потом с ним случился инфаркт, но он выжил (инфаркт потом был ещё не один). Мне тогда было шесть. С тех пор меня стали не всегда брать к нему в гости, чтобы я своим жизнерадостным видом не напоминал ему о потере сына, а если и брали, то зорко следили за тем, чтоб на мне ненароком не оказалось одежды, достававшейся мне от Алёши, когда он, в своё время, из неё вырастал.

Однако, когда я стал подростком, наши отношения опять потеплели. Иногда дядя Игоряша рассказывал мне что-то удивительное из мира науки и из мира медицины, в частности; дружески критиковал мои детские фантастические рассказы или, порою, искренне восхищался удачными, на его взгляд, фишками в них. Однако всё это было в отрочестве. Потом с ним произошёл, вероятно, изначально заложенный в фундамент его семьи, катаклизм.

Женился он рано, в канун своего двадцатилетия, и уже через год у них с его супругой, тоже врачом, а тогда, как и он, студенткой, родилась дочь Вероника (ныне она тоже профессор-невропатолог, но, в отличие от отца, работает со взрослыми). Поскольку на дворе стояло самое начало 60-х, то жили они, в общем, как все, в стеснённых жилищных условиях, но самостоятельно. Сразу после института они с тётей Светой, его женой, вынуждены были работать чуть не участковыми врачами в поликлинике, расположенной в районе платформы «Красный строитель». Формально это и тогда уже считалось Москвой, но никакого метро там не было ещё лет тридцать. Сегодня в непосредственной близости от улицы с ныне забавным названием Газопровод, где им дали не то крохотную квартирку, не то комнатку в ней, находятся равноудалено две станции метро: «Улица академика Янгеля» и «Аннино».

По тому, что люди непосвящённые могут назвать иронией судьбы, на этой самой улице Газопровод расположен наш с Да районный паспортный стол при ментовке. И вообще, от нашего с ней дома до бывшего дома дяди Игоряши минут 15 неспешным прогулочным шагом. Только дома его теперь нет.

Его недавно снесли и построили там какую-то современную многоэтажную жлобскую «красоту». Когда в 2002-м году мы с Да только въехали в наш нынешний, именно свой, дом, первый дом Игоряши был ещё цел; мы ходили порою туда гулять, но уже через год его снесли. Зачем в одном и том же месте два дома для одной и той же, в сущности, Сущности, хоть и в разных модификациях? Сами подумайте. (Кстати о модификациях: Игоряша, тётя Света и Вероника жили в доме № 7, корпус — 1. Мы с Да и Ксеней живём в доме № 7, корпус — 2. Однако есть существенная разница: Да — моя третья жена, в то время, как тётя Света была Игоряше первой:). (Смайлик ищет в зеркале своё отражение, но не находит его:).))

И вот с этой самой своей первой женой тётей Светой он прожил почти ровно тридцать лет, а может и просто ровно. Они родили двоих детей, пережили гибель младшего сына; постепенно острая боль утихла; Вероника вышла замуж; у неё с её мужем Гиви (полунемцем-полугрузином) родился сын Георгий (ныне он тоже студент-медик), внук Игоряши и тёти Светы, и тут…

И тут уж не знаю, что там и как, но, вероятно, он просто понял что-то типа — сейчас или уже никогда. Собрал вещи и ушёл. Долгое время снимал однокомнатные квартиры, но в конце концов, поскольку врач он к тому времени был уже известный, ему удалось получить свою, по первости тоже однокомнатную, что, впрочем, вообще не особо важно.

Следующие десять лет его жизни прошли в на редкость странном втором его браке. За этот свой брак он несколько раз женился и разводился со своей новой женой. Почему? Ну, в общем, это, конечно, вообще всё — его расклады, но по-моему она просто была клинической истеричкой. В конце концов он нашёл своё счастье в третьем браке, на рубеже веков, взяв себе в третьи жёны некую девочку Олю, мою ровесницу, которая работала у него в Центре бухгалтером.

Когда же он только ушёл от тёти Светы, я учился в предпоследнем классе школы и был со всем своим юношеским пылом по уши втрескан уже в свою, в свою очередь, тогда ещё будущую первую жену Милу. Несмотря на то, что Игоряша, как и любой нормальный человек, всегда избегал слишком надолго задерживаться в нашем колхозе на Малой Бронной, он же — Материнский Склеп, время от времени в период своего съёмного межквартирья ему всё же приходилось подвисать у нас недели на две, а то и на три, и это «время от времени» длилось несколько лет.

В такие недели бабушка обычно предоставляла ему свою комнату, а сама уходила жить в комнату к моей двоюродной сестре Маше. И почти все эти периоды житья у нас Игоряши кончались какими-то крупными ссорами между ним и мною.

То он обозвал мою повесть «Калинов мост», такой вполне нехуёвый для десятиклассника мифологический реализм на базе русской волшебной сказки, хуйнёй — разумеется, прямым текстом (впоследствии, кстати, этот самый ёбаный «Калинов мост» был напечатан с продолжением аж в трёх номерах ещё самиздатского «Вавилона» и, самое смешное, именно эти номера хранятся в библиотеке Конгресса США в отделе, соответственно, «русского самиздата»); то он вспылил, когда я, будучи уже первокурсником, одевавшимся порой по тогдашней совковой моде в костюм и галстук, случайно попал этим ёбаным галстуком в миску с какой-то снедью (случилось это всё вообще потому, что кто-то из моих многочисленных родственников попросил что-то меня передать, какую-то бессмысленную хуйню, из-за чего мне, услужливой душе, пришлось перегнуться буквально через весь стол); а на моей первой свадьбе мы и вовсе чуть с ним не подрались. То есть в драку, изрядно наебенившись водки, полез, собственно, он, а я, молодой бычок, всего лишь схватил его за руки и некоторое время держал, пока его не увели.

Потом мой первый брак, спустя два года, что, конечно, для брака, заключённого в 18 лет, весьма немало, распался; у Игоряши тоже что-то не ладилось как раз в то же время, и мы опять оказались вдвоём на территории нашего обоюдоёбаного материнского склепа на Бронной. Некоторое время всё было нормально, а потом мы снова зашлись во взаимных матюках на кухне. Впрочем, по-моему, на сей раз я матерился больше и громче.

Таким вот образом мы, наверное, целых лет восемь ссорились с ним и мирились. Ссорились круто, на год-полтора полного разрыва дипломатических отношений; мирились искренне, тепло и душевно — тоже примерно на такой же срок, после чего ссорились опять:). Всё это продолжалось примерно до тех пор, пока он не женился в третий раз. А когда в третий раз женился и я, наши отношения и вовсе стабилизировались, то есть почти прекратились, но, как говорится, по независящим от нас причинам.

Что же касается его Центра, то перед последним заходом я пытался работать у него дважды, и каждый раз это было связано с какой-то абсолютной для меня безысходкой в связи, разумеется, с моими жёнами, ибо, что греха таить, только это и вносит бесполезный и бесконечный сумбур в жизнь мужчины.

Впервые это было в 92-м году, когда я взял «академ» в Ленинском Педе, чтобы учёба там не мешала мне становиться рок-звездой:). При этом я был женат на Миле, которая в тот период уже потихоньку сходилась со своим будущим вторым, но, естественно, не последним мужем.

Я выдержал два месяца, опять же, на посту оператора ЭВМ, а потом уехал строить узкоколейку под Нижний Тагил. Когда к осени того же 92-го года Мила меня окончательно бросила, мне пришлось возвратиться на Малую Бронную и под давлением родственников я проработал у Игоряши ещё месяца два. Но мне так рвало репу из-за расставания с Милой, что однажды я совершенно неожиданно для себя самого написал заявление об уходе и, не дожидаясь конца рабочего дня, просто всё бросил и пошёл домой.

После этого я года два занимался весьма успешной музыкальной деятельностью с «Другим оркестром», неизменно привлекая к себе внимание независимых журналистов, да между делом учился себе на филфаке, ибо мой «академ» давно кончился.

Потом я снова собрался жениться, на Лене Зайцевой. Не жениться на ней я не мог, потому что чувствовал некоторую мужскую ответственность за судьбу её целки, а без свадьбы она реально как-то всё же мне не давала. Поцелуи, ласки груди — это всё пожалуйста, а далее — нет. Она была объективной красавицей, старше меня лет на пять. До меня у неё некоторое время был муж, но ему не удалось её дефлорировать, и… они развелись. Лена на некоторое время стала ортодоксально верующей христианкой, соблюдающей все посты и пр. Наверное поэтому (клянусь, что без злого умысла, как-то само так вышло) дефлорация состоялась за пару недель до свадьбы, аккурат на Страстной неделе Великого Поста.

Короче говоря, я искал-искал работу, искал-искал и пришлось мне опять идти к Игоряше. На сей раз я проработал у него ещё меньше — месяца полтора-два. На работу я уже не опаздывал, работал хорошо, раньше положенных 17.30 домой не уходил (как раз тогда я работал в одной комнате с его будущей третьей женой Олей, но между ними тогда ещё ничего не намечалось). Кончился мой второй привод к Игоряше ещё более экстравагантным образом, чем первый.

Дело в том, что ровно через две недели после официальной свадьбы с Леной и поездки с ней в Питер, где мы остановились в однокомнатной квартире её дедушки-ветерана, и где по её прямой просьбе мне пришлось пару-тройку раз её выебать, по сути дела, показательно, хоть и внешне якобы потихоньку (сами понимаете, дедушка-ветеран и его старуха, как и все Ленкины близкие родственники, были в шоке от её первого брака, из которого она умудрилась выйти девственницей), чтобы все могли удостовериться, что на этот раз у неё всё нормально; всё, как у людей: добротная ебля, работяга-муж, оператор ЭВМ (то есть, я:)) и вообще всё пучком, с каковыми поставленными ею передо мной задачами я блестяще справился, но по возвращении в Москву я понял, что мне совершенно со всем этим не по дороге, и в одно воскресное утро я сделал следующее, ибо, клянусь, другого выбора мне просто никто не оставил.

Основная сложность заключалась в том, что моя вторая жена жила у меня, и это существенно осложняло мой от неё уход. Чисто практически уход от неё автоматически предполагал и уход из материнского склепа.

Короче, недолго думая, я заручился поддержкой пары-тройки друзей приятелей, которые согласились последовательно меня приютить (каждый где-то на неделю), написал Ленке, а заодно и маменьке, прощальное письмецо и ушёл со своими соратниками по «Другому оркестру» на какой-то джазовый джем-концерт на «Алексеевскую» (был когда-то там такой клубик, где каждое воскресенье собирались ведущие джазмены столицы, чтобы прилюдно поджемовать).

Тем временем Лена с моей мамой прочитали моё послание, и Лена тут же сказала, что никуда не уйдёт и будет ждать меня здесь. При этом моя бабушка сказала, что она, де, молодец, и, мол, всё правильно делает:). Мобильных телефонов тогда по счастью не было (шёл 1994-й год), то есть они уже были, но были невероятной редкостью и обладали размерами, сопоставимыми с телефонными же будками:), и поэтому меня до самого вечера никто не беспокоил. Однако же часов в восемь матерь моя всё же разыскала меня в гостях у Серёжи Большакова, тогда ещё моего близкого друга и гитариста «Другого оркестра» (http://www.raz-dva-tri.com/do.htm). По совету известного змия Серёжи, в конце концов я сказал ей, что домой я вернусь, но… если к моему возвращению там не будет Лены. И поздней ночью я вернулся, заявив при этом, что на работу к Игоряше я больше не пойду, потому как более незачем.

Наутро, где-то в половине десятого, меня разбудила мама и сказала, чтоб я умывался и одевался, потому что через 15 минут ко мне приедет некая тётенька, чуть ли не главный психиатр Москвы, хорошая знакомая Игоряши.

Тётенька приехала. Мы попили с ней тет-а-тет чайку, и она прописала мне «Сонапакс», который я по приколу даже где-то с недельку попил, но потом, конечно же, бросил это дурацкое дело. Так или иначе, мой второй привод к Игоряше на этом кончился.

Был мне тогда 21 годок, и был я хоть и трогательный местами, но, конечно, щенок. С Леной мы ещё где-то месяца три сходились и расходились (всё прям как у Игоряши с его второю супругой, только на качественно иных скоростях:)), потому как, повторяю, она была удивительно красивая девка (полагаю, что и сейчас:)), и мне просто нравилось с ней спать, но в конце концов мы перестали мучить друг друга и расстались уже окончательно.

Уже потом в моей жизни были ремонты квартир с тем же Серёжей Большаковым, когда мы работали порой по 15 часов в сутки, работа с эстрадными звёздами в качестве текстописца, журналистика, ТВ, героин, дурка, поездки заграницу то в качестве писателя, то в качестве музыканта (и конечно же Ира-Имярек!:)) — много-много было всего потом такого, в ходе проживания чего я пересмотрел своё поведение в некоторых эпизодах своей бурной юности, но о некоторых периодах, что греха таить, позабыл я вовсе. Такова, блядь, психика человеческая — трогательная вечная шлюха:). (Смайлик снова семяизвергается в материнское горло:).)

Одним из эпизодов, который как-то вытеснился за девять-то лет из актива моей памяти, была работа у Игоряши вообще. И это неудивительно — ведь за эти 9 лет расстояния между моим вторым и третьим приводом к Игоряше в Центр, судьба моя только тем и занималась, что предоставляла мне одно за другим доказательства того, что я был абсолютно прав, послав на хуй весь этот тягостный бред моих родственников и Ленки и выбрав, таким образом, тот путь в жизни, который казался естественным мне самому, а не какой-то сомнительной маме-бабушке. Останься я тогда с Ленкой, останься я в Центре у Игоряши, я не увидел бы и десятой доли того Высшего Интересного, постижение коего, собственно, и делает меня человеком, знающим об этой Великой Иллюзии много более остальных:).

Нет, вы поймите это как следует, за эти 9 лет жизнь моя была столь насыщенной и другой, что я действительно на самом-самом деле, обо всей этой хуйне искренне позабыл. Вспомнил я обо всём этом только в сентябре 2003-го года, когда вдруг рухнуло в одночасье всё то, что я, прямо скажем, не без труда строил, начиная, собственно, с лета 1994-го. Поэтому, когда я совершенно неожиданно для себя осознал, что, как выяснилось, ни одна из моих трёх жён не миновала периода унижения её супруга в виде моей работы в Центре у дяди Игоряши, я не удержался от ухмылки человека, знающего об этой жизни, в сущности, всё:).

Понятное дело, что тогда же я оценил и то, что до Да, ни один из моих браков не выдержал этого испытания, по той, впрочем, простой причине, что в более юном возрасте этого не в состоянии был выдержать я сам. Хули тут скажешь, кроме главного: на всё воля божья. Эта фраза гениальна в первую очередь потому, что смысл её не меняется в зависимости от того, на какое из трёх составляющих её слов, исключая предлог «на», делается смысловой акцент.

В назначенный день, 18-го сентября 2003-го года, я подошёл к дверям Центра профилактики и лечения детской неврологической инвалидности где-то в районе 8-ми часов 50-ти минут по ёбаному вавилонскому последнему времени. Я остановился, выбросил сигарету и, никуда не спеша, абсолютно спокойно сделал три глубоких медленных вдоха, как учил меня Жерар д’Анкосс и вдвое более медленных выдоха. После этого я вошёл в помещение.

Игоряша дал мне заполнить какую-то бумагу и сказал так: «Максим, ты — человек творческий:), и я думаю, что нам лучше заключить с тобой временный договор на три месяца, до 18-го декабря. Если ты этого захочешь, мы всегда с лёгкостью сможем его продлить. Три-то месяца ты проработаешь?» Я сказал: «Да».

Сестра-хозяйка выдала мне белый халат и проводила в конец длинного коридора, до двери с табличкой «Компьютерная группа». Я вошёл.

В комнате сидела очень милая рыжая девушка моих лет, моя непосредственная начальница, и интенсивно щёлкала «мышью», а в колонках играли «Времена года» Вивальди. Юля, так звали эту девушку, что-то объяснила мне по ходу работы и снова принялась сосредоточенно щёлкать. Постепенно Вивальди кончился. Тогда Юля полезла куда-то за другим диском и через несколько десятков секунд из тех же колонок послышалась вторая песня (там где «boy became the pictuare») с альбома «9 объектов желания» Сьюзан Веги — то есть самая моя любимая песня оттуда! — и мне подумалось, что, пожалуй, я выживу здесь. На сей раз. (Страшно даже подумать, что было бы, если бы я не сделал три глубоких вдоха и выдоха! (смайлик-пёсик лижет лицо смайлику-мальчику — опять «двойка»!:))

 

III

Моя работа в качестве оператора ПЭВМ заключалась в том, чтобы своевременно отображать гигантскую базу данных Центра по историям болезней и прочему в электронном виде. Дело это, с моей точки зрения, было абсолютно тупое и бесполезное, но, во-первых, постепенно я научился делать это на «автомате», что делало почти всё моё рабочее время абсолютно свободным для внутренних размышлений, а именно непрерывный поток всяко-разных внутренних размышлений я и считаю жизнью в первую очередь (чего я не знаю о ёбаном Внешнем Мире, которого скорей всего не существует вовсе? Вот он действительно хуй чего знает о моём внутреннем, и только то, с чем считаю уместным, нужным и своевременным знакомить его я сам:)), а во-вторых, я реально подустал на своих бесконечных внутренних войнах, а в монотонности моей работы безусловно было что-то умиротворяющее и позволяющее мне чувствовать себя героем «легенды о тысяче бумажных журавликов». Впрочем, меня не покидала надежда, что мне всё же удастся сделать и тысячный, то есть последний, и, как выяснилось позже, этому суждено было сбыться. На всё воля божья — что тут ещё скажешь?:)

Кроме этого я переписывал родителям пациентов диски с развивающими играми и прочими девайсами Центра. Из этой моей деятельности складывался наш, отдельный, бюджет компьютерной группы, из которого мы самостоятельно покупали себе какие-то компьютерные же мелочи. Иногда я вытаскивал из этой заветной коробочки то сотку, то две, когда это было безопасно, и считал себя в полном праве так поступать. Да, именно так.

В течение всего рабочего дня в соседних комнатах перманентно кричали дети. Нет, не просто кричали, а громко и горько плакали в процессе снятия у них энцефалограмм и иных процедур. И их крик был постоянным фоном нашей работы, совершенно не мешающим нам с Юлей слушать хорошую музыку. Работа есть работа:).

Основой Игоряшиного метода лечения ДЦП было так называемое «обкалывание». Не вдаваясь в медицинские тонкости, коих я, не будучи медиком, и не знаю, можно сказать, что суть этого метода состоит в систематическом (от 3-х до 5-ти двухнедельных курсов) воздействии на Центральную Нервную Систему через периферийную путём инъекций церебролизина и некоторых других лекарств во многие и многие нервные окончания на ногах, руках и других частях тела. Это болезненно. Спору нет. Но спору нет также и в том, что многим это действительно помогает.

Тут необходимо сказать несколько слов о церебролизине как таковом. Дело в том, что это «волшебное» лекарство, а точнее, его применение в принципе, в своё время, чуть не вылилось аж в серьёзную гуманитарную проблему по той простой причине, что по-настоящему эффективный церебролизин получают не из чего иного, как из запасов человеческого спинномозгового вещества, каковые запасы, понятное дело, не могут взяться сами собой, по мановению какой-нибудь там волшебной палочки, и потому весь церебролизин, коим пользуются сегодня, сделан из спинного мозга заключённых так называемых нацистских концлагерей (то есть, в основном, из спинного мозга евреев). Его пытались синтезировать из мозга коров, свиней и прочих ни в чём неповинных домашних животных, но результатов, сопоставимых с «еврейским», это не давало. В конце концов, эту проблему как-то решили в пользу нынеживущих, и Игоряша вполне успешно продолжил свои «обкалывания».

Поскольку, повторяю, процедура «обкалывания» весьма болезненна, а мужчин в Центре было всего четверо, включая самого Игоряшу, то мне пару-тройку раз в неделю приходилось ходить в процедурный кабинет, чтобы крепко держать там вырывающихся детей с ДЦП, ибо все остальные мужики (Игоряша не в счёт) норовили под всевозможными предлогами от этого отмазаться. Хули тут скажешь — слабонервных в мире навалом!:)

Вот так примерно и потекла моя новая жизнь, моя третья работа у Игоряши, которую на сей раз я не имел никакой возможности бросить, начиная с морального права и заканчивая физической невозможностью, ибо в противном случае, нам с Да постепенно просто нечего стало бы кушать, нечем оплачивать коммунальные услуги и так далее.

Где-то до нового 2004-го года я вставал в 6 часов 31 минуту, шёл в ванную, где принимал контрастный душ, как советовал, опять же, Жерар д’Анкосс, съедал одну-две сосиски с быстрорастворимой вермишелью «Ролтон», выпивал чашку кофе, за которой выкуривал сигарету и не позднее 7.30 выходил из дома. В среднем через час я оказывался на «Петровско-Разумовской», где ещё надо было подождать автобуса № 123, ибо я поначалу не мог позволить себе тратить деньги на маршрутку, да их первый месяц и не было.

В метро я читал. Да, как правило, стоя. Мне это не мешает. В основном либо оккультную, либо богословскую литературу, что и поныне воспринимаю единым целым. Как раз тогда, в этих утренних поездках, в этих очередях на маршрутку (когда ездить на маршрутке стало позволять мне финансовое положение:)) я по-новому открыл для себя и Аврелия Августина, Блаватскую, Ленина; тогда же я выучил еврейский алфавит — и вообще очень многое вдруг засияло каким-то ранее немыслимо ярким светом. Да, я действительно всё равно находился в исключительном положении, поскольку хотя я и чувствовал, что моя по-настоящему интересная жизнь позади, я всё же имел все основания понимать, что того, что осталось у меня позади и отмерло за ненадобностью, с лихвой хватило бы на сотню интереснейших жизней людей попроще. Да, это действительно было так. Это так и сейчас.

Понятное дело, при таком режиме жизни перевод «Двi культури» отошёл как-то на второй план:), хоть я и продолжал ещё некоторое время переписываться с молодой (о, да, лет на десять моложе меня — то, что, долго ли коротко ли, мне уже тридцать лет тоже стало для меня настоящим внезапным открытием той осени) украинской писательницей Мартой Бисти, кою я нашёл где-то в августе в Интернете. (Вот, кстати, один из её рассказов: Печальный собака. У твоєму дворі жиє старий печальний собака. Будка його вже прогнила і зацвіла пліснявою. Кожен день собака виходить надвір, де двірники б'ють його по печальному обличчю. Він скиглить, але покірно йде від смітника, так і не знайшовши собі смачної кісточки. Він повертається до своєї будки, зробленої невідомо коли, ким і для чого. Повертається для того, щоб уночі померти. Але на ранок він чомусь завжди воскресає і знову виповзає зі своєї гнилої домівки, щоб отримати ляпаса віником. Ніколи не дивись йому в очі — вони надто печальні для людини. Ти можеш не витримати). Я писал ей по-русски, она, по моей просьбе, отвечала мне на украинском, и я вроде всё понимал; если не понимал, лез в словарик, даже правильнее сказать в «словник»:) (Dictionary! Dictionary! — как в шутку кричали когда-то нам с Мэо четыре хорватские юные дивы, когда в 1996-м году мы летали с ним на остров Крк, на семинар «Irony in contemporary poetry» в качестве современных поэтов).

Ещё, именно в этот момент, я задумал создать серию провокационных самоклеек с завуалированно экстремистскими слоганами на фоне моего пантакля «Я», разработанного Никритиным,

вписанного в круг, каковой круг, в свою очередь, был вписан в треугольник. С этой целью я потихонечку, в свободное от «основной» работы время осваивал Фотошоп. Все эти художества можно увидеть тут: http://www.raz-dva-tri.com/samokleyki.htm.

Я предполагал наделать таких самоклеек штук 100–200 и в одно прекрасное выходное (дабы избежать часа пик) раннее утро с группой товарищей (планировалось организовать такой флэш-моб) оклеить ими некоторое количество вагонов метро изнутри и салоны некоторых автобусов и троллейбусов. Сен-Сеньков, прознав об этом проекте ликовал и называл это «вирусной революцией».

Осень 2003-го года и впрямь вдруг подарила мне радость Знания, что такое есть простое рабочее утро в России образца начала XXI-го века. И конечно, меня весьма вдохновляла следующая умозрительная картина: многие-многие усталые, заёбанные бесконечными и бесконечно же при том идиотскими проблемами люди рано поутру, зачастую с похмелья, ибо на трезвяк жить в России практически невозможно, едут на свои ёбаные «работы» — по сути дела, в перманентной депре, независимо от возраста, пола и образования. И вот они в какой-то момент, сначала ещё в расфокусе, замечают на стене вагона — например, прямо в центре схемы метрополитена, прямо внутри, например, кольцевой линии:) — что-то чёрное; постепенно их взгляд фокусируется, и они вдруг читают ясный и чёткий, адресованный самым недрам их естества вопрос:

ЗАЧЕМ ТЫ ЕДЕШЬ ТУДА?

или более философское:

ЕСЛИ ТЫ ЧЕЛОВЕК, ГОСУДАРСТВО — ТВОЙ ВРАГ!

или:

ДУМАЮ, НАЧАЛОСЬ!..

Или и вовсе:

GAME OVER!

Или любимое лариссино:

JUST DO IT!

Всего я сделал, наверное, вариантов 80 различной тематики: от прямых «экстремистских» призывов до едких, деморализующих мужское начало, замечаний, написанных от женского лица:

ИЗВИНИ, ТЕБЯ НЕ СМУЩАЕТ, ЧТО ТЫ НЕ ТОТ, КОМУ Я ХОТЕЛА БЫ ДОВЕРЯТЬ?:)

Тут ещё необходимо учесть, что замысливаю я всё всегда очень вовремя — скажу без обиняков:). Это потом уже, с реализацией, возникают порой некоторые проблемы. Так или иначе, когда это было задумано, путинский режим ещё не набрал сегодняшних оборотов и подобная деятельность ещё не была наказуема. То есть вообще никак! И это неудивительно — не могут же быть какие-то там чмо из правящей нами уголовной хунты умнее Вашего Покорного Слуги!:) Запрет на самовольную расклейку чего бы то ни было ввели ещё только через год.

Таким образом, как видите, несмотря на навалившийся на меня однозначный жесткач, я был полон самых смелых революционных идей и планов. Вторую же, более глубокую, половину моей душонки переполняло никогда не испытываемое доселе чувство полного Единения с Отцом — точнее, с Волей Его. Никогда ранее не доверял я Ему настолько!

Каждый день у меня буквально кружилась голова от недосыпа, а где-то с каждой среды меня реально начинало, хоть и незаметно для окружающих, но пошатывать. Пить я бросил в начале сентября. То есть, не то, чтоб я завязал насухую («И-цзин» в толковании Никритина объяснило мне, что мой конёк — умеренность во всём:)) — просто я позволял себя ровно одну бутылку пива в воскресенье вечером, в будни не пил вообще и иногда, по предварительной договорённости, пил водку или коньяк с друзьями в пятницу или субботу, ни с чем их не смешивая.

Кроме прочего, апрельское битьё меня ногами по голове, как выяснилось той же осенью, совсем даром для меня не прошло, и по субботам, начиная где-то с октября, когда мне удавалось встать не в 6.31, а где-то около 9-ти, у меня стало почти всегда подниматься давление. И тем не менее, я был абсолютно уверен, что со мной при этом всё хорошо. И это действительно было так. Подтверждаю сие и сейчас, то есть по прошествии нескольких лет.

Я не сомневался ни на секунду, что Господь Миров не оставит меня. Он просто не мог оставить меня после того, что я узнал о Нём, о Себе. Да, на всё воля Его, и конечно он может всё, и, конечно, моя фраза «Он просто не мог оставить меня» — это всего лишь превратность избранного мною стиля изложения, но… Короче, я просто знал, что Заземление, то есть Инициация, состоялась. И единственное, о чём я порою молился в одном укромном месте возле своего дома, перебирая когда-то подаренные мне Катей Живовой мусульманские чётки — это чтоб Он позволил и дал мне силы исполнить Волю Его.

Да, у меня были определённые надежды, касательно меня лично — не скрою. И я знаю, что и это тоже передавалось Ему, но я просил всё же именно о том, чтоб Он дал мне Силы исполнить волю Его. (Хотя, как известно, ни в одной из авраамических религий молиться за себя лично не возбраняется даже прямым текстом, чего я стараюсь не делать, ибо знаю наверняка, что нет никакого различия между живущими: я и любой другой — одно и то же лицо.)

Короче говоря, несмотря ни на что, это была, возможно, одна из самых прекрасных пор моей жизни.

Однажды, исправляя что-то в компе у наших «психологов», я обнаружил там знаменитый цветовой тест Люшера и прошёл его. «Исключительная установка на самопожертвование» — сказал мне Люшер что-то типа того:), и я, счастливый, пошёл обедать, то есть жрать супчик «Роллтон», запивая его «Нескафе».

При этом, врать не буду, первое время, рассматривая внутренние стенки в метро и в автобусах на предмет своих храбрых мечтаний о том, как я в скором времени понаклею на них свои чёрно-жёлто-зелёно-красные штуковины, типа: ЕСТЬ ВРЕМЯ ЖИТЬ ПО ЗАКОНУ, И ВРЕМЯ — ЕГО СОЗДАВАТЬ! я нет-нет, да надеялся, что весь этот ужас работы у Игоряши — действительно всего лишь часть Инициатического Испытания (что, конечно, так бесспорно и было), что меня, де, немного пожурят, да отпустят (типа: не грусти, Капустин, поебём — отпустим!:)) и ровно 18-го декабря, когда выйдет срок моего трёхмесячного догвора с НТЦ ПНИ, я выйду на Свободу, выйду к какой-то совершенно новой, неведомой, невиданной ранее и Прекрасной Жизни!:) И, более того, в самой дате окончания договора виделся мне глубокий символический смысл, ибо именно 18 декабря ныне безнадёжно далёкого 1979-го года шестилетнего меня выписали из детской больницы № 9, где я пролежал, сначала с ожогами 3-й «б» степени, а потом с двусторонней пневмонией и сепсисом, целых полгода, начиная со злополучного 30-го июня, когда меня, по моей детской версии, ранили враги в момент ведения мною очистительного огня из деревянного АКМ(а) по «буржуинскому» пансионату «Берёзка» (да, я считаю, что был тогда прав, и сегодня — мало попало гадам!:)) — тут-то моя тётушка, всё та же «консерваторская пизда», и задела нечаянно локтем стоявший на плите трёхлитровый бидон с крутым кипятком, что свалился на залёгшего в засаде меня, а был я в трикотажных, наглухо синтетических, коротких штаничках — в общем, дальше понятно:).

В это же самое время в той же самой больнице № 9 лежала с переломом позвоночника четырёхлетняя Да, но мы тогда, разумеется, не были с ней знакомы. Не знаю, с кем тогда боролась она — когда «враги» ранили, в свою очередь, её — но это случилось с ней просто когда мама её совершенно невинно беседовала по телефону (впрочем, невинно ли, точно знать не могу:)). Через год позвоночник у Да (, о чудо! (На Всё Воля Божья!)) благополучно сросся, но в жизни того маленького прекрасного четырёхлетнего существа, каким она в то время являлась, была не одна минута, когда она мысленно примеряла на себя судьбу инвалида.

Короче говоря, конечно я ждал нового 18-го декабря и связывал с ним целый ряд надежд, хоть на сей раз и дал себе зарок закончить работу у Игоряши без эксцессов. Однако Судьбе было угодно распорядиться иначе.

Уже на рубеже сентября-октября выяснилось, что мы с Да… ждём ребёнка.

Она сдала кровь, ибо, конечно, тестам верить нельзя, и позвонила мне на работу.

Я сказал так: «Хрюн, в принципе, мы с тобой знаем об этой жизни уже очень много, и знаем, что, в сущности, всё это говно:). А этого мы с тобой ещё не знаем, и, по-моему, уже одно это — здорОво!» И мы стали с ней ждать Ребёнка.

Когда же наступило 18-е декабря, я не только продлил договор, но и вовсе перешёл на полторы ставки. Теперь мой день начинался не в 6.31, а в 5.31, потому что на работу мне было нужно теперь не к 9-ти, а к 8-ми, а уходить же оттуда я стал между 7-ю и 8-ю часами вечера, но… всё это уже не вызывало у меня никакого дискомфорта:).

Заземление состоялось…

 

IV

И вот где-то на рубеже октября-ноября 2003-го года всё стало вдруг у нас хорошо. Как будто пали, блядь, вдруг какие-то злые чары. Да естественно перестала пить (а я ещё раньше); мы стали внимательнее друг к другу, а в некоторых ситуациях и вовсе стали какими-то аж предупредительными. Мы совершенно вдруг перестали ругаться и ссориться и действительно словно увидели внезапно друг друга в каком-то совершенно новом свете. Увидели и словно бы заново друг другу понравились. Как раз где-то в это же время Да сообщила о своей беременности родителям.

— От кого? — спросила её мама, при которой, как вы помните, Да запрещает себе курить:).

— От мужа своего! — отвечала ей Да. Однако ещё до самого рождения Ксени мы не общались.

Каждое утро я вставал теперь в 5.31 и уходил на работу, где изо дня в день вводил истории болезней в электронную базу данных, сканировал томограммы, да знай себе держал особо сильных детей на «обкалывании».

Наша комната с Юлей была единственной, где можно было курить. Это моду завёл там некто Евгений Валентинович, заменивший на посту сисадмина Игоряшину двоюродную сестру Наташу, уведшую мужа у его дочери Вероники (см. гл. IV первой части) и недавно к тому времени умерший от рака. Собственно, поэтому меня и взяли на работу: сисадмином стала Юля, а уже её место занял я. Ещё в этой комнате работала некая девушка Мила, дочь маминой подруги детства, которую как-то привозили ещё к нам на дачу (мне тогда было 8, а ей, кажется, 3 или 4), да некий майор в отставке Серёга, служивший в Центре завхозом и одновременно личным шофёром Игоряши.

По пятницам, когда все врачи отваливали домой уже к трём часам дня, Юля включала в своём генеральском компе какую-нибудь новинку DVD-видео. Я смотрел краем глаза, одновременно копаясь в Фотошопе (постепенно мне стало ясно, что, конечно же, в силу независящих ни от кого обстоятельств, никакой Володя Никритин помогать мне с сайтом для «Новых Праздников» не станет, и я начал потихоньку осваивать это дело сам).

Примерно в это же время я завёл новый блог на ЛирУ под названием «Специфика» (http://www.liveinternet.ru/users/659389/ (к тому моменту я уже знал, что ник настоящего мужчины грамматически должен быть в женском роде. Это так потому, что Женщина — это Двойка, то есть от них все беды:), потому что Двойка — это чистая Энергия, то есть начало, воплощающее в Иллюзию Жизни то, что замыслила Единица, то есть Мужчина: материализация духов и ёбаная раздача слонов). Поэтому с ноября 2003-го года всю мою жизнь — конечно, лишь в тех аспектах, в которых я считаю нужным себя официально, извиняюсь за выражение, позиционировать на крупном блоговом портале, изначальной целью заведения какового «дневника» было для меня создание достаточно в итоге успешной сети агентуры влияния — в принципе, можно отследить в открытом доступе.

Новый блог сразу оказался намного эффективнее моего первого под названием «Я-1», и я могу сказать честно: в период 2003-04 так называемого «учебного»:) года ЛирУ очень меня поддержал. Да, мне пришлось, с моей точки зрения, опуститься в Тартар, но мне как бы разрешили взять с собой «мобильный телефон»:). («Позвони мне завтра ровно во столько-то!» — говорит один смайлик другому. В назначенный срок он включает виброрежим, засовывает мобильник себе в жопу и начинает дрочить, с замиранием сердца ожидая звонка:).)

Как я уже вам докладывал, уже с каждой среды меня начинало шатать от недосыпа. Несмотря на это, именно после перехода на полторы ставки я стал раз в день обязательно отжиматься хотя бы раз 10… в сортире, чтобы не возбуждать лишней болтовни. Когда же в районе 9-ти часов вечера пятницы я вылезал из маршрутки уже в ста метрах от нашего дома с Да, я реально был еле жив и… совершенно счастлив! Никогда — ни до ни после — я не испытывал такого острого пьянящего чувства Абсолютной Свободы, которое даёт человеку только непоколебимая уверенность в том, что на сей раз он всё делает правильно…

 

V

Что-то считаем мы правильным, что-то — нет; как-то трансформируются (произвольно, как ни крути, с нашего пункта взгляда) представления наши то о том, то о сём — и всё это по-любому довольно тягостный и абсолютный, вместе с тем, бред, который, тем не менее, закусив собственную залупу, необходимо мужественно пройти до конца, ибо, на самом, деле бред этот вполне и именно в высшей степени сбалансирован, хоть и исключительно лишь на высших планах существования, ибо же На Всё Воля Божья, ибо же это Воля Ребёнка.

«…И вот я сделал доклад по физике и закончил его таким ярким выводом, начав со слова „ибо“ — рассказывал мне как-то Игоряша на кухне нашего „материнского склепа“ в бытность мою подростком, — и мне поставили „четыре“. Я спросил, почему „четыре“, и учительница сказала, что… за „ибо“».

Подросток-я, конечно же, на этом месте, как и было, вероятно, задумано, охуел от несправедливости, царящей в тоталитарном послевоенном совке:). Игоряша же, по всей видимости, с течением времени сделал из истории, приключившейся лично с ним, более глубокие выводы.

Другая же история, рассказанная им мне чуть раньше, ещё в гостиной их с тётей Светой хрущёвской «трёшки» в «Новых Черёмушках», на закате их тридцатилетнего брака, повествовала об их отношениях с его отцом, то есть моим дедом, писателем Арнольдом Борисовичем Одинцовым, и была такова:

— Отец после войны пил. Однажды он попросил меня налить ему на кухне рюмку водки доверху и принести в нашу комнату. «Если ты прольёшь хоть каплю, я дам тебе подзатыльник!» — сказал он. Я очень старался, но конечно разлил. И он действительно дал мне подзатыльник. Я это на всю жизнь запомнил.

Эту же историю, спустя чуть не двадцать лет, он снова рассказывал мне где-то в ноябре 2003-го года, когда мы с Да уже ждали Ксеню, а я работал у него в Центре оператором ПЭВМ. Мы сидели с ним в огромных чёрных кожаных креслах в вестибюле некоей крутой онкологической клиники, куда он направил мою мать удалять какую-то, к счастью, доброкачественную хуйню из груди, и ждали, пока ей закончат делать операцию. Тогда он, находясь в необычно элегическом настроении, и сказал мне, что всё-таки, пожалуй, нет, не любил отца, и, скорее всего, это было взаимно.

Мой дед, его отец, прошёл всю войну и, насколько я знаю, не был даже так, чтоб уж опасно ранен, несмотря на то, что отмотал свой срок в штрафроте, о чём потом написал очень неплохую повесть, каковую даже напечатали в одном из толстых журналов в годы хрущёвской оттепели — однако у меня она лежит в ящике стола (за которым я в своё время готовил уроки в школе) на нашем с Да балконе в виде машинописи средней бледности. Мне нравится эта повесть — врать не буду. Я нахожу там массу общего с собой в стиле и во многих других мелочах, незаметных постороннему глазу. Нет, так называемой инвективной, блядь, лексикой мой дед не баловался, но… сама по себе инвективная лексика — далеко не единственное, чем балуюсь, в свою очередь, я:).

Кроме прочего, машинопись «Роты» да пепельница, принадлежавшая некогда бойфренду моей бабушки (единственного человека, что всерьёз меня любил), какового бойфренда она завела себе после того, как мой дед, прожив с ней почти двадцать лет, всё-таки оставил её с тремя детьми, первым из которых является дядя Игоряша, второй — моя маменька, а третьей — та самая консерваторская пизда, моя тётушка — это единственное, что, в сущности, досталось мне в наследство от моей, так называемой, материнской семьи. Именно так: дедовская повесть в машинописи, пепельница любовника его жены, моей бабушки, да ещё, пожалуй, рыжая кошка Василиса, уродившаяся в подвале «материнского склепа» вскоре после смерти бабушки, когда мы с Да уже жили отдельно.

Просто как-то я пришёл в гости к маме — помнится, в старый Новый Год — и она в какой-то момент сказала: «Ой, а у нас там на лестнице такой хорошенький котёночек бегает! Пойдём посмотрим, съел ли он то, что я ему оставила!» Что-то в этом роде.

Котёночек действительно оказался очень мил. Прыгал через несколько ступенек и очень жизнестойко пищал. Я взял его на руки, перевернул на спину, и стало очевидно, что это баба. Однако, подержав это существо несколько секунд в руках, я как-то неожиданно для себя сразу почему-то озаботился его судьбой:).

Как раз в это время в моей материнской семье освободилась вакансия домашнего кота. У нас животные всегда жили парой собака-кошка — собака уже была — очень славный двортерьер Робби — приобретённый щенком под видом кавказской овчарки в переходе на Пушкинской, а вот кот Тристан (это я ему такое дурацкое имя придумал, когда учился в 9-м классе, начитавшись Томаса Манна:)), прожив долгую кошачью жизнь, благополучно скончался минувшим тогда летом.

Я и говорю, мол: «А чего вы? Возьмите котёнка-то, раз он вам так нравится!» Но все мои многочисленные родственники, едва заслышав моё предложение, попрятались по своим комнатам (реальный Чуковский: а козявочки под лавочки:)), и, короче, я немного поколебался ещё и со свойственной ранее мне хуйнёй «кто же, если не я!» забрал маленькую рыжую кошечку к нам с Да в наше тогдашнее Выхино.

Как только мои сородичи услыхали, что вроде как Максим забирает кота к себе, они, опять же все, из своих комнаток практически синхронно повылезли (как в театре, право слово!:)) и принялись уже моего кота рассматривать, гладить и сюсюкающе его нахваливать. Да, помнится, подумал я ещё, действительно пиздец детки у тебя выросли, имея в виду многочисленные эпизоды последних месяцев бабушкиной жизни, когда она то и дело в буквальном смысле слова плакала из-за того, что, увы, и ей тоже не удалось воспитать своих детей нормальными, со своей точки зренья, людьми.

Ёбаный в рот и прочая мать япона, я охуительно умею пиздеть о том, как неоднозначно всё в мире; о том, что нет, в сущности, ни в какой ситуации правых и виноватых и прочий демократический бред, но… когда я вспоминаю последнюю бабушкину осень (она умерла в конце ноября), я вспоминаю отчего-то (ах, с чего бы это, право?:)) не о том, как неоднозначно всё сущее, а как-то всё больше о том, как сучки-её дочери (моя мать, да консерваторская пизда моя тётушка) стремались стирать в общей машине её бельё (у неё был рак кожи), да и выносить за ней судно отчего-то, блядь, давалось им морально труднее, чем мне.

Короче, я положил кота в сумку и привёз его к Да. Василиса, так мы назвали её, всю дорогу спала. Я даже несколько раз заглядывал в сумку, чтоб удостовериться в том, что она не сдохла:). Нет, думал я, не может такой прыгучий кот сдохнуть; наверное просто намаялась в жизни подвальной:).

Мы её искупали. В мокром виде Васька, как справедливо подметила Да, действительно походила на сырую куриную ногу. Ещё через несколько дней Да сказала как бы в шутку, что, по её мнению, Василиса — это моя бабушка. Кто знает…

Через пару месяцев после этого нам всем троим пришлось вернуться на Малую Бронную, из которой все мы разъехались уже по своим новым квартирам. Мы с Да и Василисой жили в комнате моей бабушки. Василисе, как я уже говорил, было запрещено из этой комнаты выходить, потому что у всех моих родственников внезапно открылась «аллергия». В той же комнате стоял и Васин сортир системы «лоток»:).

Когда мы въезжали на Бронную, вышеупомянутый довольно крупный двортерьер Робби, увидев Василису стремительно и с визгом попятился и, в конце концов стукнувшись жопой о батарею, совершил какой-то феноменальный прыжок и убежал в другую комнату, где и спрятался под диваном. Ну и будет об этом.

«Наверное, он просто не любил детей, — продолжал дядя Игоряша, сидя в глубоком чёрном кожаном кресле в приёмном покое некой онкологической клиники, — или, во всяком случае, не любил мальчиков. Он позволял себе со мной такие вещи, что мой одноклассник (далее последовало называние его имени и фамилии) говорил, что если б так обращались с ним, он ушёл бы из дома, и я знал, что лично он действительно так бы и сделал, а я вот нет, я так не мог…»

Он рассказал мне в тот день ещё многое, и многое из того, что он мне рассказал про себя, было, конечно же, общей хуйнёй для нас обоих, и, полагаю, так же и для моего деда, его отца, с которым они якобы не любили друг друга.

Когда Игоряше было 17 лет, «дед Арнольд» (именно так он вошёл в мою детскую жизнь со слов мамы (увы, он умер где-то за полтора года до моего рождения, когда ему не было ещё и шестидесяти)) ушёл от моей бабушки к некой поэтессе, живущей в Таджикистане, с которой они родили потом двоих детей. Когда это случилось, Игоряша написал ему очень трогательное и трепетное, со всем надлежащим пафосом своей тогдашней юности, письмецо, которое по иронии судьбы мне довелось прочесть в возрасте своих где-то лет 25-ти. Письмо было действительно очень горячее, а самым часто встречающимся там словом было слово «шлюха», относящее к новой пассии деда Арнольда. «Как ты мог променять нашу маму на свою шлюшку?», «Можешь передать своей шлюхе, что…» — примерно так:).

Когда я вспоминаю эти пожелтевшие клетчатые странички, в памяти сразу всплывает также и другая, тоже уже очень старая, открыточка, написанная почти таким же почерком, но… адресованная дедом Арнольдом своей дочери, моей матери, которую, в отличие, от Игоряши, он очень любил.

В этой открыточке было что-то про то, что, конечно, есть в жизни много всяких неприятностей, и, в конечном счёте, как себе сам всё придумаешь, так всё и будет; что бывает, полное говно, полный упадок внутренних сил, а потом вдруг раз — и как будто на ракете летишь! (Про ракету — дословно.)

Когда моя мать забеременела, собственно, мной, к ней во сне явился сравнительно недавно на тот момент умерший отец, то есть мой дед Арнольд, и сказал, что всё круто, что всё будет хорошо и ещё… что я — наследник его.

 

VI

На самом деле, дело было так. Очень долгое время, практически с подросткового возраста и лет до тридцати, я принципиально не интересовался историей своей семьи, будучи одержимым пафосом Джимми Мориссона — типа, у меня нет Отца, я сам себе Первоначало, первый в Роде и всё такое. Отчасти это и сейчас так, но… всё же отчасти.

Когда в конце августа 1995-го года ко мне в гости впервые пришла ещё тогда не выебанная мной Имярек, она немного пристыдила меня и сказала, что это глупо — не интересоваться своим генеалогическим древом. Хули, она меня старше на девять лет, и сама, наверно, как раз примерно тогда же и начала интересоваться генеалогическим древом своим.

Конечно, капитально всё изменило рождение Ксени, но, на самом деле, я уже миллион раз говорил вам, что я считаю причинами, а что следствиями, и поэтому правильнее сказать, что сначала я начал этим интересоваться, а потом она уже родилась.

Интересоваться этим я начал по очень-очень простой причине. Как выяснилось уже годам к тридцати с лишним, я всегда был человеком Изначальной Традиции; мне всегда больше нравилось делать то, что называлось словом «хорошо», и я всю жизнь действительно был занят тем, чтобы не делать того, что называлось в моём детстве словом «плохо» или «нельзя». Иногда же, и, опять же, лет до 30-ти часто, я конечно всё-таки делал то, что «нельзя», но всегда с чётким осознанием, что я делаю именно это и что делаю я это, чтобы не быть слишком противным себе самому, да и вообще, короче, чтоб просто не быть слишком лучше других, потому что, типа, это не совсем честно, то есть, скорее, это всё же можно назвать словом «плохо».

И вот в какой-то момент меня просто достало, что вот вроде я делаю всё, как мне говорят, что так, мол, «хорошо» и то, про что мне говорят, что так «надо», а получается из этого какая-то сплошная хуйня. Вокруг же при этом у всех, кто делает то же, и впрямь всё натурально получается, согласно общим и их собственным ожиданиям. У меня же — хуй! Это стало очень меня удивлять, мягко говоря. Дело доходило до того, что даже там, где ничто не угрожало благополучию и вовсе клинических идиотов, со мной происходил какой-то полный пиздец и убыток (Коран-forever!). И постепенно я начал задумываться, а вдруг, блядь, действительно всё не так просто, как учит атеистическая доктрина, и, типа, вдруг причины моего перманентного пиздеца могут быть связаны не только со мной лично, а и с кем-то, с кем, независимо от моей воли, очень и очень прочно связан зато я сам. Так я и начал интересоваться историей своего рода. (Имярек, таким образом, победила — не прошло и 12-ти лет:).)

И от того немногого, что мне удалось разузнать я сразу же несколько прихуел:). Это немногое таково. (Смайлик опять лижет лунку от удалённой «шестёрки»:).)

У моей матери по имени Ольга, как и у всех, казалось бы, людей, было множество предков по её материнской и отцовской линиям. По материнской линии моей матери мой род, лишь в обозримом:), опять же, прошлом, происходит чуть не от петровских лекарей-немцев (опять-таки что заставило тех моих предков переехать на мою сложную нынешнюю родину? Всё ли было в порядке в исконной их Мутерляндии?:)), а первым, кто конкретно сохранился в памяти нынеживущих потомков, то есть в официальном генеалогическом древе, был некий православный протоиерей (кстати, как и у Имярек), живший где-то во второй четверти XIX-го века. У него, кстати, был некий двоюродный брат, служивший учителем фехтования при дворе императора Николая I и обучавший своему искусству тогда ещё наследника Александра (II), коему, как вы помните из школьного курса истории, в итоге этот навык не пригодился — бомбисты не умели фехтовать и, надо заметить, прекрасно без этого обходились.

Долго ли, коротко ли, в результате многочисленных скрещиваний на свет (в один день с моим тестем, отцом Да — только на 26 годков раньше) появилась моя бабушка, Марина Алексеевна Скворцова, средняя дочь в семье врача Алексея Алексеевича Скворцова и Ксении Петровны с девичьей фамилией немного-немало Аврамова.

За пять лет до этого события в городе Харькове в семье Бориса Семёныча Одэра и Лидии Бенициановны (девичья фамилия мне неизвестна) родился мой дед, Арнольд, лишивший мою бабушку Марину девственности 24-го ноября 1938-го года, о чём я знаю по той причине, что когда 24-го же ноября, но уже 1990-го года я женился на своей первой жене Миле Фёдоровой (в день, кстати сказать, одних из своих именин. В одни свои именины я чисто «случайно» родился; в другие — случайно женился, конечно искренне тогда полагая, что навсегда:)) моя бабушка, расчувствовавшись, поделилась со мной своим сокровенным. Так что уж это-то точно!

Рождению деда Арнольда предшествовали следующие драматические события. Дело в том, что хотя и Борис (на самом деле, тоже конечно не Борис, а Бенициан) Семёныч (некогда, кстати, работавший, как сказали бы теперь, пресс-секретарём писателя Короленко, автора знаменитых «Детей подземелья», программного произведения советской школы, а в другое время и вовсе заместителем товарища Вышинского:)) и Лидия Бенициановна оба были чистокровными евреями, Борис Семёныч был, как говорится, выкрест, то есть не то православный, не то католик, а Лидия Бенициановна (тоже в миру более известная как Борисовна:)) была правоверной иудейкой и, мало того, дочерью главного харьковского раввина. Когда этот самый Главный Раввин, то есть, собственно говоря, мой прапрадед, узнал, что вопреки его воле дочь вышла замуж за выкреста, он немедленно разорвал с ней всякие отношения — натурально на всю жизнь. Хули, харьковские раввины шутить не любят:), то есть, называя вещи своими именами, попросту её проклял.

Но Лидия Бенициановна, моя прабабка, своего мужа, моего прадеда, вероятно очень любила и, если и расстраивалась из-за разрыва с отцом, то, вероятно же, в основном, как-то внутренне. И в 1913-м году у них с Борисом родился сын Арнольд.

Мальчик рос-рос, да и вырос, став журналистом и писателем (к 60-м он стал вполне маститым литератором и, было дело, объяснял молодому Войновичу, что почём:), каковая информация содержится в воспоминаниях оного). В одной из редакций Арнольд и познакомился с Мариной Скворцовой, которой тогда не было и двадцати.

В отличие от своей старшей сестры, тёти Ники, у моей бабушки не было амбиций в плане получения высшего образования, что, принимая во внимание, её дворянское происхождение, было бы и весьма непросто в стране рабочих и крестьян. Так например, вышеупомянутой тёте Нике (о которой многое написано всё в той же главе № 4 (о, нумерология!:)) первой части этой книги) для того, чтобы поступить в знаменитую «Бауманку», пришлось пару лет повъёбывать на заводе, где она, впрочем, быстро выбилась в ударницы производства. Бабушка же моя, вероятно, у станка стоять не захотела и потому работала кем-то типа секретаря-референта в редакции, где и познакомилась с моим дедом, который, как я уже говорил, 24-го ноября 1938-го года благополучно лишил её девственности. В результате этого первого в своей жизни соития моя бабушка сразу же, как теперь говорят, «залетела», и 1-го сентября 1939-го года, в день начала Второй Мировой войны у них с дедом Арнольдом родился дядя Игоряша.

На следующий же день после того, как дед Арнольд лишил Марину Скворцову девственности, в Нижнем Новгороде, где также родилась вышеупомянутая бабушка Марина, 25-го ноября 1938-го года родился мой отец Юрий Сергеевич Гурин (вскоре после его рождения их семья переехала в их рiдную Полтаву, расположенную прямо скажем, где-то всего в полутора часах езды на электричке от Харькова:)). Как звали мою бабушку по отцовской линии я не помню, но как-нибудь уточню (:)) (недавно, кстати, уточнил — Мария); деда же звали Сергей Сергеевич, и родился он, дяде Игоряше подобно, в день начала Войны — только не Второй Мировой, а, соответственно, Первой:). Он был инженером и впоследствии стал директором какого-то крупного завода (не помню — наверняка оборонного, ибо других в СССР попросту не было:)).

Сразу скажу, в силу понятных причин, свою отцовскую линию я знаю намного хуже. Возможно, были там, в глубине веков, и поляки и, опять же, евреи, но, в основном, преобладали всё же ортодоксальные, извиняюсь за выраженье, хохлы:). По-любому, трудового, ёпти, крестьянства не имеется в моей крови и по этой линии — не знаю, хорошо это или плохо, но шудр мой род не знает:). Как ни крути, сплошные брахманы, да кшатрии (сноска: Четыре касты классического индийского общества: брахманы — жрецы, священнослужители; кшатрии — воины, светская власть во главе с царём; вайшьи — торговый люд, предприниматели; шудры — земледельцы.). На крайняк допускаю, что были в ограниченных количествах вайшьи:).

Дальше события развивались так. Все, в общем-то, знают как: началась Великая Отечественная. Оба моих деда ушли на фронт, и оба в конце концов оказались в штрафротах, из которых оба же вышли живыми. Попали они туда по разным причинам, но, в общем, не за трусость на поле брани. Арнольд написал бабушке слишком откровенное письмо о положении дел на фронте, полагая, и скорее всего справедливо, что прям уж каждое письмо вскрывать не станут. Однако ему повезло:). Вольнолюбивый образ мыслей невольного внука харьковского раввина перестал быть секретом для военной цензуры. Так он стал комиссаром в штрафроте.

Дед Арнольд отмотал там свой срок и вернулся в обычную армию. В семейном архиве, доставшемся после смерти бабушки, его любимой дочери, моей матери, есть очень смешная бумажка. Это наградное свидетельство (не помню, какой конкретно орден или медаль), выданное Арнольду Одэру за переправу через реку Одер:). Так, типа, мой дед преодолел сам себя:).

Дед же Сергей оказался в штрафроте более хрестоматийным для нашей родины-уродины путём. Просто он был в числе тех, кого наше командование кинуло на произвол судьбы под Керчью. Его ранило. Когда он очнулся, выяснилось, что его уже тащат под руки боевые товарищи, и все они бредут при этом в колонне военнопленных. Так дед Сергей, с простреленным лёгким, брёл с десяток километров до лагеря. Как ни странно, в лагере он оклемался и даже совершил оттуда успешный побег. Так стал штрафником и он.

В конце концов Великая Отечественная война закончилась, и оба моих деда возвратились с фронта домой.

Сергею, полагаю, тоже было поначалу непросто, но в особенности далека от «полётов на ракете» была послевоенная жизнь Арнольда. Мало того, что он был штрафником, он был ещё и сыном «врага народа» (Бориса Семёновича, работавшего на последнем этапе своей жизни заместителем Вышинского, перед войной всё-таки репрессировали и после того, как его увели, его близкие так больше никогда его и не видели).

Печатать деда не хотели принципиально. Время от времени он, писал что-то в частном порядке для какого-то, извиняюсь, Моргулиса, который, в частном же порядке, с ним и расплачивался, публикуя его материалы под своим именем. Я не знаю, тогда ли возник псевдоним деда «Одинцов» или раньше, но он возник. И конечно выбор этого псевдонима имел отношение не только к подмосковному Одинцово или и вовсе к одиночеству, а, скорее всего, и к Одину, главному богу германцев и скандинавов. Я знаю это точно. Почему? Потому что остро чувствую это…

В 1948-м году деду ненадолго улыбнулась удача, хоть и не с той стороны, откуда он, возможно, ждал и мечтал. У него родилась дочь, моя мать, с которой они очень любили друг друга. Это правда. Это бывает. Это ни с чем не спутаешь.

Теперь у него было двое детей. Печатали же его по-прежнему с большим скрипом. Марина, разумеется, время от времени, громко ебла ему мозг, он пил, всё не ладилось. В конце концов, в его жизни, в далёком Душанбе, куда его как-то послали в командировку, писать очерк о достижениях социализма в Таджикистане, появилась другая женщина. Та, кого Игоряша в богоборческом пафосе своих семнадцати лет называл «твоя шлюха». Она была журналистка и, как водится, поэтесса. Постепенно Арнольд стал ездить в Таджикистан всё чаще и чаще. И наконец ушёл из семьи совсем.

Перед тем, как он окончательно сделал выбор, Марина родила ему третьего ребёнка, мою тётушку, которую, честно признаться, я в детстве очень любил. Спустя многие годы, на поминках девятого дня со смерти моей бабушки, их с Арнольдом старший и единственный сын Игоряша, будучи, понятное дело, выпимши, в кулуарах, обращаясь к моей тётушке, высказался на этот счёт так: «В сущности, ты, Иришка, была последним аргументом нашей мамы в пользу того, чтоб отец остался с нами и… — он сделал небольшую паузу и, горько усмехнувшись, продолжил, — и, надо сказать, не слишком убедительным».

«Что правда — то правда!» — подумал я сразу, хотя раскладов с нечестным разделом квартиры ничто ещё даже не предвещало.

Так дед женился во второй раз, а бабушка стала время от времени спать с тем, чья пепельница досталась потом мне в наследство (смайлику в нос ударяет пёс:)).

Жизнь деда Арнольда в его втором браке в деталях мне, разумеется, неизвестна, но область очевидных фактов примерно такова: со своей второй женой он прожил лет 10–12, и они родили двоих детей, некто Михаила, которого я видел пару раз в жизни, и так называемую Анку, которая в моём детстве довольно часто к нам приходила, потому как с ней довольно близко общалась моя тётушка, которой при всех её недостатках бесспорно нельзя отказать в коммуникабельности и умении располагать к себе окружающих.

Анка была немногим младше Ириши и в бесконечной веренице детей деда Арнольда шла непосредственно за ней следом. В моём «материнском склепе» выражать открытые симпатии к Анке было, понятно, не принято, но нам с Иришей она всё-таки нравилась. Анка была настоящей оторвой, как сказали бы в «материнском склепе». Она училась в Литинституте, где спустя многие годы пару лет поучился от нехуй делать и я, и стала в конечном счёте журналисткой и детской писательницей.

На мой взгляд она была совершенно замечательной. В детстве я видел её всего раза три-четыре, но у меня до сих пор возникает ощущениие, что она присутствовала там довольно прочно. Уже в четыре года я придумывал какие-то безумные истории, и она, схватывая мои детские фенечки на лету, принималась с детской же готовностью разрабатывать их вместе со мною дальше, и, помнится, у нас не было с ней никаких творческих разногласий:). Вероятно дед Арнольд объяснил, как «летать на ракете» и ей:)! Уже когда мне было лет 28, и я случайно встретил её в районе метро «Пушкинская», с фляжкой коньяку в руках, она рассказывала мне что-то об этом.

А когда мне было 16, она как-то приехала к нам в гости на дачу со своим тогда маленьким сыном Мишей, я дал ей почитать свои тогдашние литературные опусы на предмет её мнения о моём поступлении в Литинститут (слава богу, я поступил туда уже после филфака:)). Все мои юношеские произведения в то время описывали, за редким исключением, те гипотетические психологичские проблемы, что вставали перед моими литературными героями после в той или иной форме таки случившегося Конца Света. По большому счёту, более меня реально ничего особо не занимало. Ещё там, как правило, в центре повествования обязательно была какая-нибудь парочка — так сказать, Адам с Евой, но только не До, а уже После:).

Анка всё это почитала и, не помню, что толком сказала, но потом, когда мы стали с ней говорить уже более отвлечённо о судьбах писателей вообще, она, пытаясь описать мне примерные этапы формирования любого писателя сказала так: «А потом у тебя обязательно будет период, когда ты будешь уверен, что ты говоришь что-то совершенно понятное и очевидное, но будешь замечать, что тебя всё-таки почему-то не понимают. И тебе будет долгое время непонятно, почему так выходит». Это, конечно же, оказалось правдой.

У Анки был младший брат Михаил, второй сын деда Арнольда. Его я вообще почти не знаю и видел всего пару раз в жизни. Что я знаю о нём? Кажется, он всю жизнь увлечён театром; всю жизнь играет где-то в любительских спектаклях; пьёт; перепробовал массу работ; как и я, делал ремонты в квартирах; кажется, как и я, поторчал немного на героине. Однажды я встретил в метро его и последнего сына деда Арнольда Бориса, который старше меня всего на полтора года, и уже от третьего брака.

Оба моих дядьки были навеселе; я, по-моему, тоже, и мы действительно были очень рады друг другу, но… нам было по дороге лишь пару станций.

Пожалуй, с последним сыном моего деда, Борисом, который, получается, был назван в честь своего деда по имени отца, или так просто совпало, у меня были наиболее трогательные отношения. В первую очередь, конечно потому, что мы были ровесниками. Когда заканчивался мой первый брак, летом 1992-го года, Борис как раз постепенно перебирался в Москву из того же Душанбе. Там он учился, разумеется, как и я, на филфаке, но теперь это всё ничего не стоило, равно как и их трёхкомнатная квартира — ёбаный развал СССР!

Борис был высок и красив, и, судя по фотографиям, очень похож на деда, своего отца; очень трогательно смущался, краснел и, так же, как и я до определённого времени, не умел пересказывать анекдоты. Начинал хорошо и бойко, но потом смущённый собственной смелостью, смазывал самую «соль».

Пару раз он ночевал у нас с Милой в Выхино (мой первый брак, как и главный, то есть третий:), начался в Выхино — только по другую сторону выходящего там на поверхность метро) — как-то совпало, что родители были на даче. В одну из подобных ночей Мила, помнится, особенно громко и блядски стонала в процессе супружеского секса со мной. Вероятно, чтобы Борис врубился, как она любит и умеет ебаться:). Ныне Мила, как и я, в третьем браке; работает преподавателем на кафедре славистики в одном из американских университетов. Смешно.

Что сейчас с Борисом — не знаю. В мой Пединститут ему перевестись не дали. Кажется, в итоге его взяли в «Пед» во Владимире, где завершал своё образование легендарный Венедикт Ерофеев. Кажется, он его не закончил. Кажется, он осел потом в Питере; кажется, тоже играл там в каком-то театре; кажется, у него там появилась в итоге своя коммерческая палатка, а может это было уже опять в Москве. Может это всё происходит по сию пору — я не знаю.

Отца своего, деда Арнольда, он никогда не видел. Он родился уже после его смерти. Дед Арнольд не дожил до рождения своего третьего сына.

А когда он умер, он явился в сон к своей любимой дочери, моей маме, в тот момент беременной мной, и сказал ей, что я — наследник его…

Матерь моя долгое время по простоте душевной полагала, что он имел в виду литературные способности, но я знаю, что он говорил несколько о другом:

«…Случайность — не самый лучший товарищ на войне. Только на войне? В жизни у него тоже всегда были случайности. Почему-то стал журналистом… На заводе написал несколько заметок в многотиражку, а потом райком послал на учёбу в Институт Журналистики. Ведь хотел пойти в Институт Стали. Случайность: женитьба на Кире…»

Арнольд Одинцов «Рота».

 

VII

Постепенно меня совершенно покинули надежды оставить Игоряшин Центр когда бы то ни было. Уже к Новому, 2004-му, году я стал даже находить в существующем положении вещей не только высший смысл, но ещё и всю жизнь вожделенную мною стабильность, что, в общем-то, весьма характерно для романтических героев, являющихся таковыми вовсе не по собственному желанию, а по воле Судьбы, то есть Бога-Ребёнка.

Пятидневная рабочая неделя с ежедневным вставанием в половине шестого утра — это практически идеальный режим депрессивного отеделения, где, как вы помните, мне тоже довелось побывать в пору своей бурной молодости. А вкупе с ведением здорового, не считая курения, образа жизни, да плюс прекрасная пора ожидания первенца с открыванием новых позитивных сторон друг в друге с Да — всё это обладало, несмотря на чисто физические трудности, блестящим оздоровительным эффектом:). Именно тогда я, кстати, и чувственно постиг, что демократия — дерьмо и Высшее Зло, и годится лишь в качестве сладкой иллюзии для быдла, что на самом деле и строят для него, не покладая рук, власть имущие при истинно тоталитарных режимах, как это, собственно, всегда и везде было и есть. В качестве же модели идеальной реальности — это вообще абсурд, сродне вытягиванию себя самого за волосы или прочих умножений нуля на нуль. Математика — хули тут говорить:)!

Все мои близкие женщины (а после определённого возраста всё у всех всё равно становится «просто»: жена, мать, да, если повезёт, дочь — всё), в принципе, были ужасно рады, что я работаю у Игоряши. Когда, например, я работал поэтом-песенником, даже на начальном этапе получая сотку грина за текст, пиша при этом их не менее пяти в месяц (и это ещё до дефолта!:)), моя мать искренне считала, что я во всём не прав и работы у меня, считай, нет. Когда же спустя 5–7 лет я стал работать у Игоряши за 250 баксов (половину того, что я, не напрягаясь, зарабатывал, будучи эстрадным текстописцем), въёбывая ежедневно, как папа Карло, та же мама постепенно начала видеть во мне человека. В принципе, хоть и с рядом оговорок, но Да тоже. Хули тут говорить. Она, ввиду беременности, наконец перестала бухать, и многие совершенно очевидные вещи наконец открылись и ей (у смайлика в жопе зашевеливается нечто истинно инородное). Какой из этого следует вывод? Да очень простой. Такой вывод, что бабам нашим, на самом деле, что, может, удивительно и для них самих, совершенно неинтересно количество приносимых нами денег. Они иногда говорят, конечно, что им интересно именно это, но, конечно же, как им это свойственно, врут, в том числе и себе самим. Интересно им соврешенно иное. Им интересно ежедневно иметь возможность удостоверяться в том, что их самый любимый мужчина (неважно, муж или сын) заёбывается как последняя сука. Впрочем, речь сейчас не об этом. А то, что женская природа изначально несовершенна — с одной стороны, чистая правда, а с другой — в принципе, мелочи жизни; культурный фон. Главное лишь, чтоб тот, кто на самом деле за всё отвечает, не забывал об этом.

И вот все, в принципе, были очень рады, что я работаю на работе, само нахождение моё на коей, наверное, можно сопоставить только с тем гипотетическим вариантом, при котором, допустим, Николая II-го бы не расстреляли, а Ильич, внезапно смягчившись, взял бы его к себе… полотёром:). Впрочем, я ж, ёпти, не только sapiens, но ещё и haber — поэтому я охуенно умел изо всех внутренних сил делать вид, что всё обстоит не так, как обстояло на самом деле. У меня простой принцип: да, я — Пророк; да, я — божий внук; да, я — Мессия, но… это ровным счётом никого ни к чему не обязывает. В этой-то жизни. Хотя потом, да, конечно придётся за всё всем ответить. Нет, не Максу Гурину, нет конечно. Хули там — Пластмассовая Коробочка. У меня посерьёзнее лица есть. Например, Я моё Истинное…

Короче, сидел я себе тихо в белом халате за компьютером в Центре детской неврологической инвалидности, делал потихонечку сайт, формировал потихонечку паству в сети интернет, да сам перед собой делал вид, что не дую я в ус, да, знай, смотрю себе в оба.

Иногда к Игоряше на работу приходила моя мама. Тогда Игоряша звал меня пить чай к себе в кабинет, и я вынужден был идти. В иные дни я старался избегать с ним излишне личных контактов, и он скорее всего ценил во мне это. Мы с ним конечно похожи. У нас в отделении был очень длинный коридор. Когда рядовые сотрудники видели меня издалека и со спины, они нередко пугались, принимая меня за «шефа». Ёбаный хуй, генетика, ёпти — что тут ещё скажешь!:)

Знаете, как всё это случилось? То, что я вспомнил, как на самом деле меня зовут? Всё вышло так. Буквально один день всё решил.

Я пил чай в кабинете «шефа», ибо опять явилась в гости его сестра, моя мама, с которой я к тому времени вместе не жил, слава богу, уже года три. Они оба чуть подтрунивали надо мной, видимо полагая, что делают это вполне дружелюбно. Мама, невидевшая в этой жизни и половины того, что выпало мне (да-да, не смейтесь, вот факты:): мама не сидела на героине, мама никогда не занималась групповым сексом, мама была замужем всего один раз и не справилась со своей женской долей, оказавшейся для неё непосильной; мама в порыве злобы разорвала мой бумажный замок с башнями и нарисованным прудом с приклеенными к «воде» лебедьми и лодочкою (всю эту красоту я строил более месяца, будучи во втором классе, чтобы подарить это всё своему любимому тогда всё тому же дяде Игоряше на Новый 1982-й год, но в конце декабря я заболел «свинкой»; меня к Игоряше не взяли, а замок мой «консерваторская пизда» моя тётя Ириша, «последний неудачный аргумент моей бабушки в пользу того, чтобы не ушёл дед Арнольд», взять с собой отказалась, сказав, что напрасно я думаю, что ему это вообще нужно — так замок остался со мной, и его, в пылу ссоры со мной, разрушила мама); а моё полугодичное, синхронное с Да, лежание в больнице № 9 с перманентной нехуёвой угрозой смерти (у меня довольно быстро начался сепсис) мама всегда считала, в первую очередь, испытанием для себя и часто впоследствии считала нужным мне повторять, что, мол, я не знаю, что она тогда пережила — конечно, это же не я там лежал и пару раз чуть не сдох:), откуда мне знать, что она пережила?:)) — так вот, эта самая моя мама сидела и чинно пила со мной чай в кабинете своего старшего брата, у которого мы, Николай II, работали тогда полотёром, и считала для себя нормальным слегка подтрунивать надо мной (забыл сказать, что моя мама — музыкант, объективно очень неплохой дирижёр собственного детского хора, регулярно занимающего именно первые места на зарубежных конкурсах, но, конечно, в отличие от меня, аранжировщик она никакой, как и многие академические девочки. Тем не менее, слушая мою музыку и признавая при этом, что она бы так не смогла, она до определённого времени всегда приговаривала: «Ах, как жалко, что у тебя нет музыкального образования! Ты не можешь записать это на ноты!»

— Да ты что? — удивлялся я, — это же всё и сыграно профессиональными музыкантами и как раз именно по моим нотам!

Она ворчала что-то невнятное и всё равно не соглашалась из принципа).

И вот я мило поулыбался маме и Игоряше, быстро докушал конфетку, чтобы не обижать родственников и, сославшись на то, что мне надо идти работать, вернулся в комнату «компьютерной группы».

«Господи, да кто все эти люди?!.» — подумал я, конечно же, не впервые, но на этот раз внезапно всё вспомнил.

Как вы знаете, родился я ровно в полночь между 29-м и 30-м января 1973-го года. Назвали меня Максимом. Бабушка хотела видеть во мне Петра; отец — Михаила (пройдёт пять лет, и так он назовёт второго своего сына). Маме же моей ещё в детстве полюбился фильм по повести Станюковича «Максимка», про юнгу-негритёнка, спасённого командой русского корабля «Витязь». Последнее слово было за ней. Она назвала меня так. Спустя годы выяснилось, что я родился в день своих именин:) (смайлик храбро ложит себе в штанишки чёрное золото. В следующем кадре он уже послушно кушает с ложечки дерьмо:)).

В соответствии с нашим законодательством мне немедленно дали фамилию моего отца, маминого мужа, Юрия Сергеевича Гурина. В то время мама и сама носила его фамилию. (Вот, собственно, ёпти, метрика: http://www.raz-dva-tri.com/document.htm.)

Через пару лет они развелись. Причин тому было, конечно же, множество, но главная заключалась, естественно, в том, что супруги Гурины жили в трёхкомнатной «хрущёвке» с моей бабушкой Мариной, первой женой деда Арнольда, и маминой сестрой Иришей, она же — «неубедительный аргумент» (в «Гениталиях Истины» Ириша — это Наташа). Бабушка же моя Марина ровно настолько, насколько овладела несомненным талантом бабушки со всеми своими внуками, совершенно напрочь при этом была лишена совести в ходе исполнения ею роли как свекрови, так и, само собой, тёщи:). В этом я имел возможность убедиться на примере их отношений с другим её зятем, мужем Ириши, дядей Серёжей — просто святым человеком, в котором она тем не менее умудрялась ещё находить какие-то недостатки (в «Гениталиях Истины» дядя Серёжа — это дядя Володя). Да и мама моя, несмотря на массу достоинств, конечно, всё-таки определённо была истеричкой. В особенности, по молодости лет. Конечно, её можно понять — я вообще всю жизнь тем только и занят всерьёз, что стараюсь кого-то понять — хули там, такой, ёпти, крест. Бабушка не сильно любила свою старшую дочь. Скажи ей об этом прямо, она, конечно, стала бы отнекиваться всеми силами и с обезоруживающей простаков искренностью, но всё-таки я, несмотря ни на что, склонен более верить тут своей матери. Дед Арнольд любил мою мать больше всех своих детей, а бабушку бросил. Естественно, матери же достались все шишки.

Когда я родился на свет, Ирише только-только должно было стукнуть 17. (Я родился ровно за неделю до её рождения. Спустя 9 лет, Ириша родила их с дядей Серёжей дочь Машу ровно за неделю же до дня рождения моей мамы:).) Поэтому бабушка, если верить матери — а тут, повторяю, я склонен ей верить — говорила ей примерно так: «Что ты от меня хочешь? У тебя ребёнок — Максим, а у меня — Ириша!», и матери конечно было обидно такое слышать. Впоследствии, когда уже на моей памяти, мать ей об этом напоминала, бабушка всегда начинала смущённо махать руками, тупить глазки и приговаривать: «Всё врёшь! Всё врёшь! Всё-всё ты врёшь!»

Ещё раз скажу две вещи: во-первых, я не осуждаю за эту фразу горячо любимую мною бабушку — наверное, у неё были свои причины «там и тогда» так говорить (хули, у всех на всё есть причины), а во-вторых, я всё-таки верю матери, хоть она и разрушила мой бумажный замок для Игоряши:) — это ведь вообще очень типично для любых взрослых: вести себя по-свински со своими детьми. Мать — Рыба; врать не то, чтоб не умеет, но делает это столь неуклюже, что лучше б и не пыталась. Близнецы же — а бабушка Марина была Близнецами, как и моя жена, как и моя дочь — врут всегда и напропалую. От серьёзной ответственности за это спасает их только то, что когда они бессовестно лгут, сами они искренне думают, что говорят правду — возможно, у них у всех какие-то особые нарушения высшей нервной деятельности:). (Приду к власти, будем разбираться/лечиться отдельно:).)

Так или иначе, в конце концов семейная жизнь супругов Гуриных рухнула, и мой отец, будучи уроженцем Полтавы, был практически выгнан на улицу — полагаю, не без деятельного участия бабушки. Уходя, о чём он рассказал лично мне спустя многие годы, отец, ничтоже сумняшися, прихватил с собой лично-деловую переписку моего прадеда Бориса Семёновича Одэра с писателем Короленко, с коим Бориса Семёновича долгое время связывали довольно тесные отношения, и, оказавшись как-то раз в Харькове, безо всякого зазрения совести передал эти письма, адресованные моему прадеду, в дом-музей этого самого вышеупомняутого писателя Короленко:).

Время, пока отец жил с матерью, я помню плохо — они развелись, когда мне было около двух лет. Один раз, помню, мы были с ним дома вдвоём. Он занимался на трубе (с мамой они познакомились в консерватории), а потом стал катать меня в розовой пластмассовой тачке, которая была со мной потом ещё очень долгие годы — то в качестве ящика для игрушек, то в качестве «ледянки». И зачем-то я в этой тачке вдруг встал во весь рост, а поскольку отец вёз её за верёвочку, то в какой-то момент он повернулся ко мне спиной, в силу чего не заметил, что я встал. Я упал и стукнулся затылком об пол:). Ну… это, конечно, хуйня в сравнении с тем, например, что через несколько лет «Неубедительный Аргумент» нечаянно опрокинула на меня трёхлитровый бидон с кипятком:).

Потом я помню, как однажды утром я проснулся и увидел, что отец почему-то спит на полу. Ещё я помню, как когда мне было уже около четырёх, отец приходил ко мне в гости — к этому времени он уже давно с нами не жил. Я отвык от него. Мамы дома не было. Он принёс мне в подарок пластмассовый трактор, и все мы сидели в гостиной. Посреди же гостиной сидела бабушка, наблюдавшая за нашим общением.

Из того, что он мне говорил в ту нашу встречу, я запомнил только собственные сомнения в его правоте, когда услышал от него, что умывать лицо лучше холодной водой, а не горячей. Грустно. Больше, в течение всего моего детства, отец прийти не решился. Я хорошо его понимаю.

Я никогда, до очень последнего возраста, совершенно не чувствовал никакого дискомфорта по поводу отсутствия отца — вот вам крест, Волобуев! Скажу больше, мне никогда не казалось, что в моей жизни что-то не так именно по этому поводу:). Ни когда я ходил в сад, где, кстати, был ещё Гуриным, ни когда ходил в школу уже Скворцовым. Я не вспоминал, что у меня нет отца, наверное, лет до тридцати. Ещё раз повторяю, мне никогда не казалось, что мне чего-то недостаёт; чьего-то там внимания или чего-нибудь там ещё. Наоборот — мне всегда хотелось это внимание к себе поубавить, а выражаясь языком ясным, мне всегда хотелось, чтобы все от меня попросту отъебались. Именно так! Сколько я себя помню, а помню я себя рано: отдельные куски ещё до двух, а ровно с лета моих трёх лет вся моя жизнь представляет собой совершенно последовательную цепь более чем осознанных событий, собственных действий и волевых импульсов. По сию пору, в случае необходимости, я могу вызвать из своей памяти любой сегмент этого отрезка с начальной точкой в лете 1976-го и до сегодняшнего 28-го июля 2007-го года. Я помню не только то, что делал и думал я, но и то, что делали и говорили окружающие — даже если говорили они не со мной — это-то и было самое интересное:).

Жизнь моя была настолько всегда полна, что мне просто не приходило в голову даже задуматься об отце. Даже когда мать в свойственных ей в моём детстве постоянных истерических порывах внезапного гнева называла меня «гуринским отродьем», я думал не об отце или о том, скажем, как бы он отреагировал на всё это, если б услышал, как она со мной обращается и как называет или о том, так ли уж ужасно быть Гуриным и хорошим ли был отец или не очень — нет, я думал только о том, какая же она сволочь и как хорошо, когда её нет дома. То есть никакого отца не было у меня в мозгах просто тотально. Я просто знал, что был некий Гурин, мой отец; что у всех, так или иначе, есть отец; что родители мои «разошлись», но всё это ни в коей мере не было для меня никакой там загнанной в подсознание, ёпти, внутренней травмой.

Да, в детстве я больше стеснялся мужчин, чем женщин, но… мне и голову не могло прийти, что всё может иначе:). То есть, реально, чувство стыда в моём случае имеет совершенно иную природу, чем у всех остальных людей. Я не стеснялся женщин, но уже лет с 4-х, ещё не умея мастурбировать (я научился этому только в 9:)) я подолгу не мог уснуть, представляя себе какие-то садо-мазохистские коллизии с голыми воспитательницами. Я не знал тогда ещё, как выглядят голые женщины, но мне было необходимо, чтоб они были голыми и чтоб это были именно взрослые женщины (ровесницы, в плане эротических грёз, не представляли для меня никакого интереса вплоть до того времени, пока у них не начали формироваться вторичные половые признаки:)), и я часто долго не мог уснуть, ибо, повторяю, ещё не умел дрочить, то есть просто не знал, что в таких случаях делают со своей набухшей детскою писькой. Как-то раз, тоже лет в пять, я решил спросить маму, всё ли со мной нормально, указывая ей на свой эрегированный детский член, и когда она ответила, что это у всех мужчин так, я попросту решил, что она не поняла моего вопроса, и что расспрашивать её об этом далее бесполезно. (Господи, кем я был в прошлой жизни?:))

И вот я рос, и в жизни моей не было никакого отца — ни внешне, ни внутренне. Вообще другие были проблемы. По сию пору, когда я слышу рассказы взрослых мужчин о том, как они в детстве страдали, мол, чувствуя себя безотцовщиной, я просто не понимаю, о чём они говорят, и в глубине моей «слишком человеческой» природы меня так и подмывает счесть их просто примитивными мудаками и не ебать себе далее мозг их несуществующими на деле проблемами. Но… из вежливости я всё-таки, внутренне же, себя сдерживаю.

Первая весточка от отца, уже в моём сознательном возрасте, пришла мне в виде поздравительной телеграммы на день моего четырнадцатилетия. Он поздравлял меня немного-немало с достижением… комсомольского возраста:). И всё. Я ему не ответил, да он меня об этом и не просил. К этому времени я был уже скорее мужчиной, чем мальчиком: я говорил уже юношеским козлетоном — как в шутку называла мой тогдашний тембр голоса мама-хоровик:) — у меня были довольно волосатые руки и я уже даже брился.

Прошёл ещё год, и отец снова поздравил меня телеграммой. Но на этот раз ещё и позвонил. К телефону, ибо, как известно посвящённым, чудес не бывает, подошёл лично я.

— Алло! Это пятнадцатилетний капитан? — спросил отец.

— Ну-у, вероятно, да… — ответил я, как истинное дитя «своего народа» на четверть.

Далее мы вполне мило и очень «политкорректно» поговорили с ним в течение минут 10-ти, и снова выпали на год из жизней друг друга. Повторяю в очередной раз, у меня, в отличие от дяди Игоряши, не было никаких обид на отца. Я просто его не знал. А всё, что мне о нём говорила мама, я с самого нежного возраста считал всего лишь только её версией (ну да, ну бывают дети, которые сразу рождаются умными:); ну да, ну я один из них, и это, блядь, никого ни к чему не обязывает, что, собственно, и так очевидно).

Тут надо отдать должное моей сложной бабушке. Несмотря на то, что именно их отношения с моим отцом, в первую очередь, по версии уже обоих моих родителей, и разрушили их брак, я никогда в жизни не слышал от неё ничего плохого о своём отце. В отличие, опять же, от моей матери. Бабушка просто не считала нужным со мной о нём говорить. Однако когда отец начал каждый год поздравлять меня с днём рождения, а на шестнадцатилетие и вовсе прислал мне целое письмо и каких-то денег, именно бабушка стала время от времени капать мне на мозги и спрашивать, ответил ли я ему; что я должен это сделать; что это нехорошо; что он — мой отец и прочее:). Такая вот ёбаная сука-волчок человеческой жизни:).

А я действительно всё никак не мог ответить ему. У меня не было никаких принципиальных соображений на этот счёт. Просто мне было недосуг. У меня была юность, первая любовь и всё такое.

Когда мне исполнилось 17, мы всё-таки встретились с ним. На этот день рождения он прислал мне даже посылку. В ней были электронные наручные часы и точь-в-точь такой же православный перстень с надписью «спаси и сохрани», что мне в Харькове, многие годы спустя, не спрашивая моего разрешения, надела на палец Ларисса, и который впоследствии не то съела, не то просто выкинула Да.

Электронные часы я проносил недолго. Довольно скоро мать опять впала в истерику, истинной причиной которой, конечно, было возникновение автономных от неё моих отношений с отцом, и в какой-то момент она так заебала меня своим ором, что я снял с руки подаренные отцом часы и со словами «Да успокойся ты!» разбил их молотком. Она сделала вид, что более чем этого не одобряет, но, на самом деле, довольно быстро успокоилась:). Что с бабы возьмёшь? Всё, как на ладони, всегда:).

И вот мы с отцом встретились, и всё было очень мило. Главный же вывод, что я для себя сделал из той встречи, заключался в моей искренней радости от того, как всё-таки хорошо, что они не вместе, поскольку эмоционально, видит Бог, они очень похожи, и страшно было даже себе представить, как они ебли бы мне мозг в обе глотки. А так, всё проще. Ну, то есть поясняю, таковы были мои мысли об этом в 17 лет, то есть уже ровно полжизни назад:).

Потом мы встречались ещё два-три раза. Последняя же наша встреча состоялась осенью 1992-го года, когда меня только-только бросила глупая Мила в поисках другого «шила-мыла», каковое, как вы помните, тоже не слишком её удовлетворило. Я аж приехал к нему в гости на «Красногвардейскую», где познакомился с его сыном, моим единокровным братом Мишей, и его второй женой, Мишиной мамой. Со второго раза отцу безусловно повезло много больше. Ему удалось назвать сына так, как он хотел назвать ещё меня, сделать из него трубача, да и жили они с Тамарой Ивановной безо всяких свекровей и тёщ. Всё было очень мило. Особого контакта с Мишей тогда не получилось — ему было почти 15, мне — почти 20, и тогда это была ещё большая разница. Я был рыжий длинноволосый альтернативщик с густой окладистой бородой, а Миша — ещё почти мальчик. Мы с отцом очень мило попили водки, я ему что-то поиграл на фортепьяно, они с Мишей — что-то мне на трубе, и мы расстались у метро «Красногвардейская», до которого отец проводил меня, выгуливая заодно своего фокстерьера.

А потом меня завертело по жизни так, что мне было уже совершенно не до родителей. Начался истинно героический период моей молодости и жизни вообще.

Отец продолжал иногда поздравлять меня с днём рожденья, но я совсем перестал отвечать ему; конечно же, не со зла; просто было не до того. Но… бабушкины увещевания (а она продолжала напоминать мне, что у меня есть отец — такая фигня!) уже не помогали. Я понимал, что надо бы по идее ему ответить, но потом всё равно как-то не складывалось. И, в конце концов, отец тоже перестал мне писать. Я не ощущал это особой потерей. У меня были страдания по Имярек, да литература с музыкой — что ещё надо?..

И вот я вышел из Игоряшиного кабинета и вспомнил вдруг, что вообще-то моя фамилия… не моя.

«Хм, а чья же тогда?» — промелькнуло что-то типа того в следующий же миг в моей голове. И вот тут-то и началось самое интересное. Я внезапно вспомнил, что фамилия моей матери, Скворцова, девичья её фамилия, в общем-то, честно говоря, тоже не её фамилия; тоже не та фамилия, под которой она родилась, а именно что девичья фамилия… её матери, моей бабушки Марины, первой жены деда Арнольда, который, к слову сказать, при рождении тоже был назван не Арнольдом, а вовсе даже… Ароном.

И вот тут-то я и прихуел впервые в жизни от того, сколь глубоко таки тут порылась злая собака бабской самонадеянности. Понял вдруг, ёпти, понял я, какого джина выпустили многочисленные революции второй половины второго тысячелетия, последовательно сформировавшие из Женщины как таковой, из того Высшего Прекрасного, на которое, согласно Книге Бытия, вставал хуй даже у ангелов, непримиримого врага Изначальной Традиции в принципе, со всей этой мудовой тягой современных баб ко всё равно мнимой самостоятельности (и всё равно всегда за чужой счёт!) и с такой же изумительной лёгкостью в отношении к аборту, как, в сущности, к ежедневной чистке зубов.

К этому времени, к ноябрю 2003-го года, я уже понимал кое-что и в словах, и в цифрах и понимал так же и то, почему в своё время отказался от всего этого инструментария Блаженный Августин, тоже поначалу весьма неплохо овладевший подобными техниками, и сам я принимал для себя скорее именно его позднюю позицию, сформированную уже к периоду написания «Исповеди». Ведь можно считать, можно вертеть у себя в голове планеты и сочинять заклинания — о, да, распрекрасно можно и действительно действенно, если иметь талант:) — а можно просто знать, что На Всё Воля Божья, и что имя его совпадает с именем любого из нас — и тогда, в принципе, на планеты и цифры можно и нужно класть хуй, ибо всё и так при таком раскладе рассчитается наилучшим образом, и в нужное время что Марс, что Венера окажутся именно в том месте, где действительно и будет истинно ВЫСШЕЕ НУЖНО.

Когда-то, всё в те же ещё 90-е годы, всё та же Катечка Живова, некогда мой персональный духовник и оракул, говорила мне через свои Таро, что очень долго в моей жизни всё будет как-то парадоксально и странно: будет масса поразительно невыгодных и идиотских совпадений, ведущих к постоянным фиаско в самых, казалось бы, выигрышных для меня ситуациях; я постоянно буду опаздывать оказываться в нужное время в нужном месте, и всё это будет продолжаться либо всю жизнь, либо до тех пор, пока я не выкину, как выразилась Катя, некий «финт ушами», то есть не сделаю что-то, с одной стороны, очень простое, а с другой — нечто совершенно неожиданное как для окружающих, так и для себя самого. И, естественно, я принял её предсказание к сведению, и некоторое время помнил о нём, а потом, как это было и с её предсказанием моих отношений с Да, совершенно об сём позабыл и вспомнил только тогда, когда со мной уже произошло то, что и было давно предсказано:).

Когда я совершенно неожиданно для себя остро понял, что именно должен я сделать, я действительно совершенно охуел от того, как же, оказывается, это просто. Это и впрямь было что-то вполне сопоставимое с архимедовской «эврикой» (О, да! Да! Дайте же наконец точку опоры и мне, блядь, ёбаный в рот!). И я взял и действительно сделал это…

Лёгкий нумерологический анализ, который я всё же провёл:), немедленно показал мне, что Максим Скворцов отличается от Максима Гурина всего лишь тем, что ставит перед собой только в принципе недостижимые цели (оно и понятно! Ведь никакого Скворцова не существует в природе, ибо передача фамилии по линии матери в течение нескольких поколений недопустима даже у евреев, каковые допускают при этом передачу национальности именно по женской линии, но… национальности — да, фамилии — нет!). Максим же Гурин ставит перед собой только те цели, которые действительно достижимы, ибо, в отличие от Скворцова, существует на самом деле.

И я бы не сказал, что когда я понял всё это, у меня закружилась, там, от этого голова или ещё что-то там романтически трогательное. Нет. Откуда? Я вёл трезвый образ жизни, и у меня был хороший ежедневный режим. Поэтому я просто взял и спокойно всё это сделал, умудрившись при этом даже никого не обидеть.

Я могу, конечно, чисто по-человечьи понять свою бабушку, которую бросил муж, проживший с ней чуть не 20 лет, с тремя детьми на руках, и я могу, так же чисто по-человечьи, понять, что фамилия Одэр в 50-е годы уже прошлого века была, мягко говоря, совершенно невыигрышной в стране рабочее-крестьянского быдла. Да, чисто по-человечьи я могу всё это понять, но что делать мне, вместе с тем, с тем, что всю свою жизнь более всех я согласен с Фридрихом Ницше, утверждавшим на страницах своего «Заратустры», что Человек — есть Нечто, что дОлжно превзойти. Ведь испытания даются всё-таки для того, чтобы проходить их именно с честью, а не гнуться под воздействием ёбаных обстоятельств, ибо все наши сложности — лишь многоуровневая иллюзия суть.

Да, учительница уже в начальной школе называла мою бедную мамочку жидовкой, но и нам, Николаю II-му, приходилось у Игоряши полотёром работать, а это, блядь, простите за более чем уместный каламбур, посильнее «Фауста» Гёте будет. (Если помните, фраза «это посильнее „Фауста“ Гёте» принадлежит устам Иосифа Виссарионовича Сталина, получившего, несмотря на все свои недостатки, нехуёвое общегуманитарное образование, в отличие, опять же, от Алёши Пешкова, в адрес произведения коего под названием «Девушка и смерть» «отец народов» и высказался подобным образом. Кто не видит в этом иронии — безусловно человек низшей расы.)

Особенно замечательно во всей этой истории с фамилией Одэр то, что она, вероятно, в соответствии с проклятием моего прапрадеда, харьковского раввина, приказала долго жить в принципе. Всем детям деда Арнольда от первого брака она была сменена на девичью фамилию матери, а своим детям от второго и третьего браков в качестве официальной фамилии дед на голубом глазу дал свой псевдоним — Одинцов.

И вот, короче, я увидел, что всё это — хуйня, и просто-напросто восстановил Справедливость:).

Повторяю на всякий случай ещё раз две вещи: во-первых, я именно что не поменял фамилию, а всего лишь вернул себе свою, то есть ту, что была мне дана при рождении, в соответствии с общечеловеческим законодательством, то есть в соответствии с Законом вообще, каковую фамилию я к тому же носил до 7-ми лет; во-вторых, сам по себе факт возвращения мною себе своего честного имени вовсе не означал, что кого-либо из обоих своих родителей я счёл более правым или более виноватым — нет, и ещё раз нет, оба они — хорошие гуси и, в общем-то, я говорю это даже без особого сарказма со своей стороны. Что могу я поделать, если Господь Миров выбрал именно меня, чтобы в качестве опытного экземпляра именно меня одарить Знанием, то есть позволить увидеть именно мне, что своим собственным родителям я, скорее, Отец, чем Сын, и на них, в этой связи, просто грех обижаться за что бы то ни было, как грех, да и просто глупость, обижаться на своих временно неблагоразумных детей. И я тупо пошёл в ЗАГС, и всё сделал, как надо.

Ввиду того, что мы с Да ждали Ксеню, всё нужно было успеть сделать до её рождения, и я это успел. (Смешная подробность: оба наших свидетельства о рождении — её, первичное, и моё, повторное и окончательное — я получил одновременно, в одном окошке в районном ЗАГСЕ в июле 2004-го года.)

Сразу после того, как я сменил фамилию (а я успел всё сделать до Нового, 2004-го, года) в моей жизни сразу и совершенно на другом уровне появился отец, с которым мы к тому времени уже много лет ничего друг о друге не знали.

Я знал, что он появится сам, и мне не надо ничего для этого делать, ибо, на самом деле, я уже сделал для этого главное. У меня и времени почти не было. А получилось всё это так.

Поскольку летом 2002-го года мой «материнский склеп» красочно рухнул, как разрушаются замки всяких злодеев в финале советской сказочной мультипликации, и все мои родственники разъехались наконец кто куда, то, конечно, все мои координаты, что могли сохраниться у отца, безнадёжно устарели. Но я же вам говорил, что реальная жизнь — хуйня. Поэтому вышло всё так, как надо.

Однажды мой папа-трубач, работающий в детской музыкальной школе, пошёл по долгу службы на какой-то дневной концерт в грёбаную консерваторию и «совершенно неожиданно» узрел там на сцене Большого Зала… мою маму с её детским хором. В антракте он подошёл к ней выразить свои всяко-разно респекты, и мама вкратце рассказала ему, что «материнского склепа» больше нет и дала ему наш с Да новый телефон. За те полторы-две минуты, что они разговаривали, сказала она ему и то, что я взял себе назад его фамилию. К этому времени она уже немного успокоилась на сей счёт, хотя я, конечно, провёл с ней не одну ночную телефонную душещипательную беседу.

И вот вскоре после этого отец позвонил мне, и всё стало по-другому. Мы просто оба были мужчинами. Он — уже пожилым, а я не то, чтоб уж особенно молодым:). С тех пор мы встречаемся с ним примерно раз в два-три месяца и делаем то, что нравится нам обоим, а именно пьём на бульварах пиво и трендим о всяких смешных жизненных пустяках. Иногда к нам присоединяется мой брат, его младший сын Миша — замечательный парень и действительно неплохой музыкант. Иногда отец приезжает к нам в гости общаться с Ксеней. Редко, конечно, но я считаю, что это нормально. У нас с Да есть один общий пунктик: мы оба с ней тупо считаем, что у Ребёнка должен быть набор старших родственников, соответствующий реальной действительности, а не идеальным представлениям всяческих самодур. Если Человек родился на свет, это означает, что у него есть и мать и отец, а это уже, в свою очередь, означает, что у него две бабушки и два дедушки, а всяким никчёмным тупорылым, обречённым на вымирание, ничтожествам на этой странице просьба, мягко говоря, не беспокоиться:).

Короче говоря, я просто взял и всё сделал как надо (ибо я действительно знаю, как надо, и, в этой связи, Александр Галич может засунуть себе свою интеллигентскую мнительность, коя на самом-то деле есть всего лишь патологическая боязнь ответственности за свои действия, куда-нибудь в back), а что я сам по этому поводу думаю, меня самого, честно признаться, мало волнует:).

 

VIII

Игоряшин научно-терапевтический «Центр Профилактики и Лечения Детской Неврологической Инвалидности» вполне успешно арендовал целый этаж в одной из детских больниц Москвы в течение, наверное, как минимум лет двенадцати. И надо ж было такому случиться, что именно тогда, когда я работал у него в третий и последний раз в жизни, их договор аренды приказал долго жить. Такое бывает. Игоряша довольно быстро, хоть и, конечно, не без труда, нашёл новое помещение, и начался долгий и мучительный многомесячный переезд.

Как вы помните, мужчин в отделении было всего, считай, двое, ибо Игоряша — во-первых, начальник, а во-вторых, человек уже всё-таки пожилой, а с некоего Антона Германовича были взятки гладки (ни разу не было такого, чтобы в тот самый момент, когда надо было тащить очередной несгораемый шкаф, он не оказывался безмерно занят каким-либо невероятно важным для Центра делом, и, что поразительно, всегда намного менее пыльным!:)). Оставались только завхоз Серёга, он же — иногда личный шофёр Игоряши (когда-то он был майором внутренних войск), да я.

Если вы представляете себе, что такое целое медицинское отделение, вы, вероятно, не слишком удивитесь тому, что два человека на одном «соболе» перевозили весь этот скарб месяца полтора при пятидневной рабочей неделе примерно с утра и до позднего вечера. Как раз из-за этого переезда в Центре сократилось количество коек, а поскольку каждая койка — это, в общем-то, штука баксов, то Игоряша, немного подумав, решил, что работать на полторы ставки будет для меня слишком жирно и, прийдя к подобному выводу, тут же завалил нас с Серёгой мешками.

В мешках лежали истории болезней всех пациентов Центра за всё время его существования. Мешков этих было около сотни. Когда эти бумажные мешки только привезли, они даже в сложенном виде заняли довольно крупную тележку, которую можно было катить только вдвоём (смайлику от натуги в мозг ударяет говно). Потом все эти мешки заполнились историями болезней и прочими бумажками и мелочовкой. Весил в итоге каждый из них килограмм по тридцать-сорок. Когда я нёс один из первых таких мешков, мне как раз позвонил на мобильник Ваня Марковский, чтобы напомнить мне о моём долге за его проёбанные мной «клавиши». Ирония судьбы:)! Я так и сказал ему правду, что в данный момент у меня на плече довольно тяжёлый мешок, и я особо говорить не могу. Хули, да, картинно. Зато правда.

Потом я перезвонил ему вечером и сказал, что жизнь моя такова, что я работаю каждый день, вставая в половине шестого утра, заканчиваю в среднем в 8–9 вечера, а получаю за это 10 тысяч рублей; что при этом мы с Да ждём ребёнка; она работает внештатно в газете «Антенна» и получает тоже в районе 5–7 тысяч. Поэтому всё, что я могу ему предложить, это отдавать по тысяче в месяц и, таким образом, смогу отдать ему требуемую сумму примерно за 2 года. Ваня стал невнятно отнекиваться. Зачем звонил? Самоутверждение? Смешно.

В конце концов я перевёз Игоряшин Центр. Я и майор. В какой-то момент, ещё в разгар переезда, Игоряша подкинул мне три тысячи рублей — типа, премия. Я не сказал об этом ничего Да, потому что деньги эти свалились на меня внезапно и всё равно не могли спасти «отцов русской демократии». Поэтому я наконец отдал их Кузьмину, у коего когда-то занимал 400 $, 300 из которых отдал в срок (всё это описано в главе XXIII первой части:)), а из-за остальных ста, а на самом деле, из-за моего романа с Дэйзи, он несколько лет рассказывал в литературной тусе Москвы, какое, де, сраное говно — литератор Скворцов:). Надо сказать, что Скворцов денег ему так и не отдал. Их отдал за него Гурин, ибо он — настоящий, а Скворцов — вымышленный персонаж моих мамы и бабушки.

Это вообще очень смешно, как внутренне напрягаются все современные девки, когда я рассказываю им об обстоятельствах возвращения себе своего настоящего имени. Ах, ёбаный демон свободомыслия и вольнодумства, всего лишь прикрывающий собой всего лишь бабскую беспринципность!

Мы мешки с Серёгой грузили-грузили. Шкафы с Серёгой грузили-грузили. Кровати с Серёгой грузили-грузили. И в конце концов всё погрузили. Правда, из-за этих ебучих нагрузок я опять стал пить пиво чаще, чем раз в неделю:).

Когда переезд окончательно завершился, Игоряша дал нам с Серёгой в виде премии ещё по десятке. Хули, талантливый Руководитель!:) Ну и ладно. Мы, униженные и оскорблённые, — народ не гордый. Нам выбирать не приходится, нам семьи свои кормить надо.

Уже близился конец мая 2004-го года. Время Тельца оттрубил я по полной; от звонка до звонка. В силу входили взбалмошные и нервные Близнецы. Да была уже совсем на сносях.

В начале июня Игоряша позволил мне уйти в отпуск. Если не изменяет мне память, в среду, 2-го июня, я отвёз Да в роддом, с которым была предварительная договорённость. Отвёз заранее, чтобы нам обоим не пришлось слишком волноваться в какую-нибудь из ближайших ночей.

Моя воительница Да не без тайного злорадства уложила свои вещи в бордовый рюкзак, некогда привезённый мне Лариссой из Харькова (я ходил с ним вплоть до конца апреля 2004-го, пока у меня не появились наконец лишние деньги на новый:)). Однако чудес не бывает, ибо есть Бог на свете: в приёмном отделении Да объяснили, что в родильное отделение всё можно проносить только в полиэтиленовых пакетах, и Лариссин бордовый рюкзак я увёз обратно домой, запихав его в свой новый, цвета тёмного хаки.

В ночь на 6-е июня 2004-го года, в 0.03, то есть практически, как и я, в полночь, родилась наша с Да дочь — Ксения Максимовна Гурина. В день рождения велруспИса А. С. Пушкина и день в день ровно через год после моего отъезда в город моих предков Харьков.

Ввиду такого события я позвонил в районе двух часов ночи на мобильник своему тестю, с которым, как и с тёщей, у нас не было никаких отношения после «истории с Харьковым», и сказал ему, что у них родилась внучка. Матери я сразу звонить не стал.

В районе полудня воскресенья того же, наступившего, 6-го июня я впервые увидел Ксеню…

Да лежала в отдельной палате, ибо рожала по договору, предусматривающему визиты отца в любое время. От родов в моём присутствии она отказалась, в отличие, от супруги моего единокровного брата Миши, заставившей совсем недавно проделать его подобное при рождении их дочери Сони, двоюродной сестры Ксении, носящей ту же фамилию. Я думаю, что при моём жизненном опыте я бы, конечно, справился. Хули, и не такое видел и вообще у меня крепкие нервы — большинство людей не выдержало бы и половины моих испытаний — говорю это в трезвом уме, твёрдой памяти и на полном серьёзе.

В полдень 6-го июня 2004-го года я впервые увидел свою дочь Ксению и сразу понял, что за всю свою жизнь я не видел никого прекрасней и вообще во всех отношениях лучше. Да, и ещё раз да. Да, и ещё раз Да. В таких ситуациях все другие крови уходят из меня, кроме еврейской. Я — типичный еврейский отец семейства, и этим горжусь. Кто не понимает, того аннигилировать немедленно, ибо если человек не понимает даже этого, значит все три своих шанса на исправление он уже проебал.

Нет, я не присутствовал при родах, но зато я делал ремонт в ванной и в нашей единственной комнате. Известие о начале схваток у Да стало для меня сигналом к началу ремонтных работ, подобно тому как залп крейсера «Авроры» начал Октябрьскую Революцию:).

Роды, как выяснилось позже, проходили непросто. Ещё в полдень, 5-го июня обе мои девицы стали взаимно стараться. Старались они долго, но в конце концов выяснилось, что у Да некая врождённая аномалия в строении матки (а может, впрочем, это и пиздёж. Хули с врачей возьмёшь!:)).

За несколько дней до этого, моей тёще, кстати, приснился сон, что мы с Да думали-думали и назвали нашу дочь… Аномалией. (Моей тёще, Ксениной бабушке, вообще часто снятся провидческие сны. Когда, например, я уже вернулся из Харькова к Да, но она несколько месяцев скрывала этот факт от своих родителей, тёще приснилось, что я, как ни в чём не бывало, присутствую на каком-то семейном празднике. В другой раз, за несколько лет до этого, ей во сне привиделась её мама, которая вытолкнула их с моим тестем, кажется, из лифта (наследственный негативный образ так же и из снов Да) в канун автомобильной аварии, в результате коей тёща потеряла большой палец руки, а тесть сломал ключицу — можно представить себе, что на самом деле могло бы произойти, если бы их вовремя не «вытолкнули» из «лифта».)

Пришлось, короче, акушерам, ничтоже сумняшись, делать Да «кесарево», чтобы извлечь на свет нашу Ксеню.

По её просьбе Да дали общий наркоз, и тут-то моя любимая и увидела всё «в настоящем виде». То есть наконец и она тоже и в том виде, который был для неё нагляден.

Погружение в сон происходило, видимо, постепенно. Сначала Да поняла, что находится ни в каком не в роддоме, а на инопланетном космическом корабле, где она, впрочем, тоже лежит на неком подобии операционного стола, но делают там с ней нечто существенно более сложное, чем земные роды, как она ранее это себе предстваляла, хоть и с целью получения аналогичного результата, то есть рождения нашей дочери. Потом ей и вовсе раскрыли все карты, сказав, что да, так, мол, и так, мы — Высший Разум, а к вам мы относимся, в принципе, хорошо, но хотим, чтобы все вы поняли наконец один принципиальный момент — вы же всё ни в какую! Все вы всё время хотите, чтобы всё было как легче, а это-то как раз и неверно…

Вскоре после этого Да пришла в себя, напугала ни в чём неповинных «матричных» акушеров криками о том, что она всё про них знает, но в конце концов ей на грудь, как полагается, положили мягко говоря удивлённую Ксеню, и… Рождение состоялось.

Я не знал всего этого. Да рассказала мне это всё уже утром. В момент, когда она беседовала с Высшим Разумом, я только закончил клеить пластиковую плитку в ванной комнате, после чего купил себе две бутылки пива — кажется, «Степан Разин». Одну я выпил на лавочке у подъезда, а другую — уже на балконе. И вот как раз в районе полуночи мне показалось, что я чувствую, что моей дочери тяжело, и что, наверное, её всё-таки зовут Ксеня. Вот просто уже зовут так и всё.

Дело в том, что мы с Да заранее согласовали три имени: Анна, Екатерина и Ксения. Да более всего нравилось имя Ксения. Мне не очень. Так звали мою прабабку, Ксению Петровну Аврамову, которой я уже не застал, но помню, как всё детство она смотрела на меня со своего портрета, что висел почему-то именно в нашей с мамой комнате. По слухам, она была красавицей и ещё в дореволюционном Нижнем Новгороде заняла первое место на каком-то тогдашнем аналоге конкурса красоты. Ещё так звали одну девочку, в которую я был по-детски влюблён в пятом классе. Она ещё сразу после школы вышла замуж за одного человека, много старше себя, каковой по странной случайности оказался деловым партнёром дяди Игоряши. Через неделю после свадьбы Ксении Паронян и некоего Льва Ильича, в него стреляли (хули тут — 90-е!:)), но он выжил.

Короче говоря, сначала мне не хотелось, чтоб мою дочь звали Ксенией. Мы с Да решили, что она нам сама «скажет», какой из трёх вариантов ей подходит, когда родится на свет. И вот в момент её рождения мне почему-то вдруг показалось, что всё-таки её зовут Ксения. Просто уже зовут так и всё. И всегда так звали. И в Книге Судеб, в которой, кстати говоря, записаны только 144 тысячи человек («Новый завет», любое издание:)), она живёт тоже именно под этим именем.

В начале второго ночи мне позвонила пришедшая в себя после наркоза Да и еле шевелящимся языком сказала дословно так: «По-моему, она всё-таки Ксенечка». Так всё и решилось между нами троими, как бы само собой и независимо друг от друга. Это так потому, что имена своим детям на самом деле дают всё-таки не родители. Я понимаю, конечно, что людская самонадеянность безгранична, но Да всё объяснили на «корабле» вполне чётко. Мне тоже объяснили. Чуть раньше. При иных обстоятельствах.

Когда о рождении у меня дочери через интернет узнала Ларисса, она спросила меня «личным письмом», почему мы не назвали её… Ларисой.

Её логика показалась мне, хотя и понятной, но странной…

 

IX

«Всему на свете приходит свой конец…» — так заканчивается сказка Ганса Христиана Андерсена (если кто не знает, это был такой в Копенгагене двойник декабриста и сокурсника А. С. Пушкина по лицею Вильгельма Кюхельбекера, о котором юный велруспис беззастенчиво писал так: «Вильгельм, прочти свои стихи, / чтоб мне уснуть скорее!» — сукин кот низкорослый (в отличие от Кюхельбекера с Андерсеном:)), он же — автор общеизвестной сентенции, считающейся почему-то с какого-то хуя бездной духовного бескорыстия «…как, дай Вам Бог, любимой быть другим!» в своём послании к чужой бабе, необязанной ему, мягко говоря, ничем, кроме его же эрекции, которая, как говорит, не знаю, кого повторяя при этом, Да, только его проблема, Анне Керн, то есть «я помню, — ёпти, — чудное мгновенье») — так вот, так заканчивается сказка Андерсена под названием «Ель», что в своём аудиоварианте в исполнении Натальи Варлей (главная роль в «Кавказской пленнице» (опять же, кстати, ёпти, о Пушкине:))) исключительно с детских лет нравится нашей дочери Ксении.

Так и моей работе у Игоряши совершенно неожиданно для меня самого пришёл конец…

Вы помните, ибо я об этом неоднократно писал, что это был уже третий случай моей у него работы (строго на каждую супругу по случаю), и первый раз, когда я зарёкся бежать с поля боя, но, конечно, в глубине души продолжал об этом мечтать. Я зарёкся, да и уже, как это мне свойственно, начал находить своеобразное удовольствие в самом факте собственного местонахождения на дне жизни (после тех «высот», которых мне тоже выпадало некогда достигать), но, подобно тому, как в сентябре 2003-го Господь Миров, Бог-Ребёнок, объяснил мне, что номер мой — 8, а место моё у параши — так же в июле-августе Он, опять-таки без обиняков, огласил мне свой акт помилования. Конкретно это случилось так.

В конце июня кончился мой летний отпуск, и я снова стал вставать в шесть утра. Поскольку у нас с Да был теперь маленький ребёнок, особой разницы в режиме «отпуска» и «неотпуска» более не наблюдалось, хотя, врать не буду, судя по рассказам других «молодых родителей», Ксеня была довольно спокойным ребёнком: голосила только по делу, а в ночное время между кормлениями вполне мирно спала часа по два-три.

Поскольку Игоряша дал мне премию за использование меня в качестве грузчика в течение почти двух месяцев, да плюс так называемое, ёпть, единовременное пособие по рождению ребёнка, мне, не без внутренней гордости, удалось купить для Ксени и кроватку и коляску на свои кровно заработанные шиши.

Конечно, на исходе первых суток после выписки Да и Ксени из роддома нам с молодой мамочкой показалось на пару мгновений, что оба мы сейчас сдохнем от непосильной внутренней натуги, и «новоиспечённая» дочерь наша останется сиротой, но… тут вдруг сработал какой-то магический «перещёлк», и нас отпустило… Очередной виток Инициации состоялся, и мы вдруг как-то одномоментно свыклись с новым своим положением и, пожалуй, вообще были очень счастливы в тот период. Да уже почти год не пила. Я, в общем, тоже держался в рамках. Мы ходили гулять с коляской, пили минеральную воду и ели мороженое.

В течение первого года Ксениной жизни к нам почти не приезжали родители — так, разве что раз в месяц чайку попить — но я бы не сказал, что нам их сильно не доставало:). Мы оба были уже, в общем-то, врослые ребята (Да было под 30, мне уже чуть «за»), и оба мы придерживались следующей принципиальной доктрины: уж если мы с ней выжили при своих родителях, то мы-то уж точно как-нибудь справимся. И, конечно, для этой доктрины — при всей со временем выросшей у нас обоих любви к собственным предкам — у нас, обоих же, были вполне серьёзные и объективные основания. Ну да ладно:).

Рано утром я уходил на работу. Да оставалась с Ксеней. Игоряшин центр располагался теперь на улице генерала Панфилова в районе метро «Сокол», в непосредственной близости от железнодорожной станции Рижского направления «Покровское-Стрешнево». Поскольку я уже писал вам как-то о недооценённых широкими массами населения, но вполне оценённых мною, возможностях наземного железнодорожного транспорта, то, думаю, вас несильно удивит тот факт, что ровно в 6 часов 52 минуты я садился в электричку на ближайшей к нашему дому станции Курской дороги «Покровская». На следующей — «Царицыно» — вагон становился практически пустым, потому что вся эта грёбаная куча бутовского и подольского рабочего люда стекала в метро, а я почти в пустом вагоне ехал дальше, читая какую-нибудь хуйню типа «Рабов Майкрософта» Дугласа Коупленда. Электричка моя постепенно переползала с Курского направления на Рижское, и менее чем через час, выехав со станции «Покровская», я оказывался на «Покровской» же, но уже не просто «Покровской», а ещё и «Покровской-Стрешневе». (Вообще, наши железнодорожные маршруты с Да, если рассматривать их на уровне топонимики, как правило, выглядят как вечный путь из пункта «А» в пункт «А»; или из А-большого в А-маленькое и наоборот, что вполне сочетается с самыми основами моей мирокартины, согласно которой движение — иллюзия, как и вся эта внешняя каруселька. Так, например, когда мы летом ездим на дачу к родителям Да, где в это время года живёт наша дочерь, наш маршрут начинается на станции «Покровская» Курского направления, а заканчивается станцией «Покров» Горьковского направления той же Курской дороги.) Обратно я возвращался тем же путём — то есть, с «Покровско-Стрешнево» до просто «Покровской». Поскольку работать на полторы ставки Игоряша мне больше не разрешал, а мой рабочий день начинался всё равно в восемь, то заканчивался он в четыре.

Я садился в электричку, наклеивал свои революционные самоклейки прямо на стекло входных дверей вагона и, оставаясь в тамбуре, наблюдал за производимым эффектом. Реакция граждан — в особенности, женского пола — меня удовлетворяла сполна. Ещё раз напоминаю, что всё это происходило за несколько месяцев до появления серьёзного запрета на подобного рода деятельность. Отсюда простой и ясный вывод: я всё делаю вовремя. И более того: если я что-то делаю — значит сейчас самое время делать именно это.

Поскольку на некоторых самоклейках были достаточно простые для запоминания адреса моих сайтов, а на самих сайтах были установлены счётчики посещаемости, то я мог вполне убедиться, что всё задуманное мною работает. И это бесспорно радовало меня. Говорю же, во первых, я был очень счастлив в это время в семейном плане, а во-вторых, я вполне свыкся со своим нахождением в глубокой андеграундной консервации и имел все основания полагать, что из меня, в общем, постепенно получается очень неплохой Штирлиц.

За год я создал о себе вполне благоприятное впечатление на работе; время от времени я продолжал осуществлять самостийные рассылки, и девичьи сердца по-прежнему откликались на «звуки» моих «манков»; у меня в планах было создание интернет-радио — естественно, провокативной окраски — и я точно знаю, что в конце концов у меня бы всё получилось.

Когда я, в среднем, часам к шести, добирался до своей «Покровской», как правило, на платформе меня встречали Да и Ксеня в коляске.

Примерно тогда же на первом релизе новоиспечённого лэйбла Андрюши Панина «Alley PM» (http://www.alleypm.com) вышла моя песня «Письмо», идущая там первым номером. Глеб Деев позвал Андрюшу и его компаньона Аллу Максимову — по совместительству завлита в театре «Школа современной пьесы» — к себе в программу «Неформат» на «Русское радио», и когда я, где-то в июне, впервые услышал свою песню в fm-радиоэфире, я понял, что с точки зрения формы в ней действительно нет недостатков, хоть я и сочинил её 1998-м году, когда уже, кажется, знал, что такое героин, но тогда у меня, помнится, была временная ремиссия:).

И вот как-то всё себе катилось-катилось, и я, конечно, с одной стороны, только и мечтал съебаться от Игоряши, но с другой — чувствовал себя совершенно спокойно и по-любому уверенно — пєвно, как это называется в украинском:).

Да, конечно мой образ жизни за этот год резко изменился. В моей жизни не было больше концертов, не было литературных вечеров и прочих подобных мероприятий. Когда я пару раз посетил что-то в этом роде, устроенное моими былыми «друзьями», я понял, что как ни крути, я безвозвратно перестал понимать, зачем они всё это делают, если не для того, чтоб просто незлобиво повыёбываться, исключительно же от нехуй делать. Впрочем, чтобы не обижать никого, да и самому на всякий случай напомнить о прежнем себе, я, конечно, принял участие в озвучании довольно сомнительной диссертации Данилы Давыдова, когда Ксене было всего недели две-три, для чего даже за свои же деньги пёр на тачке тяжеленные клавиши «Энсоник», но, в общем, конечно, всё это было уже для меня безвозвратным, опять-таки, «позади». Хотя и поиграли вроде вполне ничего себе: я на клавишках, да Вова Никритин на своих экзотических барабанчиках.

Короче говоря, во мне окончательно восторжествовали патриархальные и традиционные еврейские ценности, то есть зацикленность на своём потомстве и вообще на семье и браке. И к этому новому в себе, но на самом деле поселившемся во мне ещё до моего рождения, я относился с надлежащим трепетом.

Вообще же, если говорить о традиционных еврейских ценностях, то есть об Изначальных Ценностях всего человечества, и вспомнить один из краеугольных эпизодов Священной Истории всех авраамических религий (иудаизм, христианство, ислам), а именно об отмене в последний момент необходимости принесения Авраамом в жертву своего сына Исаака, то тут, вне всякого сомнения, важную роль играет то, что Авраам был евреем, а не кем-нибудь там ещё:), и от него, таким образом, действительно требовалось принести в жертву САМОЕ ДОРОГОЕ, что только есть у еврея, ибо, что греха таить, евреи — единственный народ, который генетически понимает Истинную Ценность Семьи и глубину ТАИНСТВА ДЕТОРОЖДЕНИЯ. Я отвечаю за свои слова. Да и ещё раз да!..

И мы с Да попеременно бродили по нашей скромной квартирке, укачивая Ксеню и напевая ей всякие песенки. Некоторые мы сочиняли спонтанно сами. В одной из самых замечательных спонтанных колыбельных, созданных Да в ходе параллельного просмотра документального фильма об африканских браконьерах, неожиданно для неё самой образовались такие строки:

…Но слоники не таковы!

Они начинают роптать!

Они ловят браконьеров

И показывают им… кузькину мать!..

Так вот трогательно и прошли первые полтора месяца жизни Ксени.

Однажды в июле мне позвонила Яна Аксёнова, с которой мы столько играли когда-то в «e69», и спросила не хочу ли я с ней поиграть на одном корпоративе и заработать по сотне грин.

— А чего надо играть? — спросил я.

— Ну так, электронную имровизацию с терменвоксом минут на 30–40. — сказала Яна.

Ну конечно я согласился. Почему бы не заработать молодому отцу треть тогдашней своей зарплаты за месяц. Хули вспоминать о том, что на закате своей карьеры поэта-песенника я получал месячную зарплату у Игоряши за один текст (смайлик задумчиво чешет жопку:)).

Да, я совсем забыл этот мир. Довольно-т-ки основательно.

Не помню точно числа. Помню, что это был вторник. Я отпросился у Игоряши на полчаса раньше, заехал за Яной; мы погрузили в тачку её терменвокс, клавиши для меня, что-то ещё и поехали куда-то на улицу Льва Толстого. Вот там-то, да ещё и на контрасте, я совсем охуел.

Нет, я, конечно, много видел в жизни всякого помпезного дерьма, призванного скрашивать досуг абсолютных ничтожеств. Да, конечно. Было время, работал я на телевидении сам, брали у меня интервью в «Песне года» прямо перед Валерием Леонтьевым, да и бывал я на всяких крутых презентациях гламурных попсовых певичек. Но тут я, конечно, от всей этой хуйни поотвык.

Не иначе, это была сходка каких-то ёбаных мафиози, они же — в подавляющем большинстве члены нашего ёбаного правительства, то есть малокомпетентный и малообразованный сброд всяко-разных пафосных «жертв аборта». Все «мальчики» были в дорогих с иголочки костюмчиках и при толком не скрываемом оружии, а все бляди (иных существ, которых можно было бы назвать женщинами, кроме Яны и прочих артисток:) там не было:)) были в эксклюзивных вечерних нарядах от главных модельеров мира, то есть опять же ёбаного вертепа. Красная икра была тупо свалена в здоровенные салатницы, и в каждую такую салатницу была воткнута пластиковая столовая ложка. Сатанинский, ёпть, фуршет, нах:).

На нас с Яной нацепили какие-то ебучие серебристые балахоны, мы поиграли немного на саундчеке, не понравились кому-то из «главных», то есть из наиболее последних ничтожеств Москвы, нам заплатили вместо двухсот по полтиннику грин «неустойки» за то, чтоб мы НЕ играли, покормили своей страной красной икрой с шампанским, и мы двинулись по домам.

На этом празднике жизни мы очень мило поболтали с моей знакомой Викторией Пьер-Мари (она тоже подвязалась там петь какой-то очередной ёбаный «Саммертайм»), а в общей артистической всегда прекрасная Наташа Глюко’zа по приколу гримировала каких-то молодых шлюх.

Мы вышли с Яной из какой-то неприметной с внешней стороны калитки и оказались на самой обыкновенной улице Тимура Фрунзе. Яна только-только забеременела своим сыном Ярославом, но, по-моему, сама ещё не знала об этом. Мы сидели на троллейбусной остановке и переводили дух, то есть пили пиво. И тут мне позвонила Да. «Ты ещё долго? Приезжай как можно скорей! У меня с утра дико болит живот!» — сказала она.

Да, конечно, как и всякая настоящая женщина, первоклассная беспринципная врушка, но меня-то, царевича-лягушку, выросшего в Женском Царстве (оно же — Материнский Склеп) хуй проведёшь! Стоит любой женщине встретиться со мной взглядом, как я вижу её насквозь со всеми её «неприличными» потрохами и «тараканами», но, поскольку в Материнском Склепе мне с юных лет внушали, что настоящий мужчина должен быть ещё, блядь, и галантным, то я, как правило, не выдаю своих знаний:) (хуй смайлика погружается во тьму ротовой полости Матери Мира:)). Короче, я понял, что всё, что сказала Да — правда. Яна немного засомневалась, но я сказал, что я точно знаю, когда правда, а когда нет. Я поймал тачку и довольно быстро приехал.

Было всего около 11-ти вечера. Ксеня недавно в очередной раз попила молока своей матери Да и мирно-мирно уснула.

За этот день я заебался так, как давно уже не заёбывался, несмотря даже на недавнюю ежедневную погрузку мешков с историями болезней. Я наскоро что-то сжевал, принял душ и лёг рядом с Да. Её живот продолжал болеть.

У неё так было однажды — как раз когда она только забеременела Ксеней, а я был на мудацкой работе у Игоряши и ничем не мог ей помочь. Там как-то никого не волновало, что у моей жены болит живот. Тогда он болел у неё почти целые сутки, а потом внезапно прошёл и почти год не напоминал о себе. На самом деле, так бывает, когда изначально внематочная беременность всё-таки переходит божьей волей в нормальную, то есть бывает так очень редко, но такие случаи известны. Некоторые врачи знают, что это правда. Некоторые же, будучи всего лишь самонадеянными людишками, могут тут надувать щёки хоть до второго пришествия, то есть уже довольно недолго. Тогда, осенью 2003-го живот Да так же внезапно как заболел, прошёл, а ещё через несколько дней стало ясно, что мы ждём Ксеню. Теперь же нет. Живот болел и болел.

— Слушай, может всё-таки вызовем «скорую»? — вяло спросил я, потому что, как уже говорил, основательно заебался.

— Давай подождём ещё немного. — сказала Да.

Я ненадолго задремал. Перед тем, как дрёма совсем завладела мной, я просил: «Господи! Пожалуйста, сделай так, чтоб всё обошлось! Сделай так, чтобы всё было хорошо с моими девочками! (О, да, блядь! Я действительно очень сентиментален. Не ебёт!) Сделай так, чтобы всё было хорошо с моей семьёй, потому что для меня это самое главное. Если для этого надо, чтоб у меня ничего не получилось с моими „Новыми Праздниками“ и вообще с музыкой, то пусть будет так! Лишь бы с ними всё было хорошо!» После этого я задремал.

Это длилось недолго. Минут через двадцать, судя по нашим электронным часам, меня разбудила Да и сказала: «Давай всё-таки вызовем „скорую“!» (Когда она в детстве сломала себе позвоночник, на «скорой» тоже настояла именно она. Мама её всё надеялась, что всё обойдётся:).)

Я встал. Вышел на балкон. Вызвал «скорую». Заварил себе кофе и снова вернулся на балкон. Да осталась лежать в кровати.

Я уже испытывал это ощущение прежде. Ощущение, когда ты вроде бы остаёшься самим собой, так же воспринимаешь цвета и запахи, помнишь, как зовут и тебя и всех твоих близких, но на твоих глазах происходит нечто такое, после чего всё-всё дальше будет иначе. И ты ничего не можешь с этим сделать. Ты просто должен делать то, что от тебя требуется, то есть, по сути, то, что сделаешь ты и так, даже если не будешь думать совсем. На самом деле, в такие моменты то, что некоторые называют «астральным телом», то есть то, что называют также «взглядом на себя со стороны», хотя и не покидает Пластмассовую Коробочку, но готово сделать это, в принципе, в любой момент. При этом Пластмассовая Коробочка будет делать всё, как она всегда и делала, и на её жизни, с её же невежественной точки зрения, всё это никак особо и не отразится. Кстати говоря, именно поэтому в Книге Судеб написано только о 144-х тысячах человек. Да-да, именно потому, что там написано именно о людях, а не о пластмассовых коробочках.

Такие же ощущения я испытывал впервые, когда мне было шесть лет, когда моя тётушка невзначай обварила меня кипятком и, особенно тогда, когда мои «близкие» стали лицемерно меня уверять, что всё пройдёт, что уже завтра всё будет хорошо. Я знал, что это не будет так. Они тоже знали, но думали, что знают больше меня, потому что старше, и на этом основании им позволено лгать, как они врут сами себе, что вся эта ложь во спасение. Скорее всего то же испытывала и Да, когда сломала себе позвоночник в момент, когда её мама «невинно» болтала с кем-то по телефону.

Я сидел на балконе, пил кофе, курил и ждал «скорую». Было уже где-то начало первого ночи. Я вслушивался и всматривался в каждую проезжающую у нас под окнами машину. «Они» всегда говорят, что приедут в течение сорока минут. И это всегда неправда.

Сначала приехал оранжевый мусоровоз и остановился у нашей помойки. Из кабины выскочил какой-то проворный малый, в оранжевой же жилетке, поправил какие-то цепочки на подъёмном механизме кузова, и они вместе с шофёром довольно ловко и быстро забрали мусор нашего дома.

Наконец приехала «скорая». Она приехала со стороны самого 3-го Дорожного. Поэтому я не увидел их, но услышал. Да к этому времени уже оделась и, кажется, даже накрасилась.

Явились два молодца в зеленоватых медицинских костюмах. Ощупали её живот. Сказали, что диагнозов они не ставят, но скорей всего это аппендицит. Ксеня всё так же мирно спала в своей кроватке. В конце концов, Да подписала какую-то бумагу, собрала свою сумочку, поцеловала меня и Ксеню и… её увезли.

Я вышел на балкон и вскоре услышал, как за Да захлопнулась дверца машины «скорой помощи». С этой минуты я остался со своим ребёнком один, и одному Богу было известно, сколько это продлится и закончится ли когда бы то ни было вообще.

Я знал, что по-любому всё вынесу, потому что, как ни крути, Господу всё же более нравится видеть меня в числе победителей — если этому кто-то и сопротивляется, то разве что только я сам:). Однако, конечно это вам не у Игоряши работать! Я докурил сигарету, сделал сколько положено медленных вдохов и выдохов, разделся и лёг спать.

Я плохо сплю, когда я один с Ксеней. Это и сейчас так. Я всё время думаю о ней, когда мы дома вдвоём, чувствую её и прочие «еврейские» сантименты. Я лёг не то, чтобы спать, а, скорее, ждать её пробуждения в горизонтальном положении. В последний раз она ела уже больше трёх часов назад, и это означало, что, в принципе, она проснётся с минуты на минуту.

У нас в холодильнике было несколько пакетов этой блядской, в оранжевых же пакетах, «Рыгуши», и я, в общем-то, умел кипятить всякие авентовские бутылочки и кормить из них Ксеню. Умел я их и подогревать. В общем, откровенно говоря, конечно, в общем-то, я умел всё… кроме главного: молока с меня самого как с козла!:)

Как только я начал было засыпать, Ксеня, разумеется, проснулась. Я взял её на руки, объяснил, что случилось; заверил, что мама наша скоро поправится и вернётся; что так бывает и что во всём этом нет ровным счётом ничего страшного, как, собственно, и вообще во всём остальном. Моя храбрая по юности лет дочерь взялась было за бутылочку с мерзкой «Агушей», но быстро раскусила обман и попыталась заплакать, но, как ни странно:), мне всё-таки удалось со второго раза объяснить ей весь пиздецовый расклад, да и выбора, честно говоря, у неё не было. Она попыталась было потянуться к моему соску, но я же говорю, с меня, как с козла, молока. Конечно, я и сам об этом жалел в ту ночь.

В конце концов она поела. Для верности я, как и полагается, поносил её вертикально минут аж 15, чтобы она уж точно отрыгнула весь лишний воздух. Потом я положил её в нашу постель рядом с собой, и мы оба в итоге как-то всё же уснули.

В следующий раз Ксеня проснулась в начале седьмого, как это, впрочем, порой и сегодня ей свойственно:). Мы снова поели мерзкой «Агуши», и я позвонил своей матери, которая была в этот момент на даче со всеми остальными бывшими обитателями Материнского Склепа, за исключением, понятно, покойной бабушки.

Я объяснил весь расклад. Мать сказала, что приедет. Я спросил, когда. Она сказала, что надо дождаться, пока проснутся Ириша и её муж дядя Серёжа и соизволят, блядь, отвезти её на машине на станцию. Я и поныне охуеваю. Бедная глупая Рыба-мама моя! Это ж надо — пустить родную сестру на СВОЮ дачу и вежливо ждать, пока та проснётся, в ситуации, возникающей, прямо скажем, раз в жизни! Да уж. Я ж говорю, Материнский Склеп!..

В конце концов, ближе часам к трём-четырём дня, то есть уже после прогулки и очередной «Агуши», матерь всё же явилась, и я сразу же не то, чтоб пожалел, что её позвал, но лишний раз подивился мудрости Отца, частенько создающего для меня поистине безвыходные ситуации. Впрочем, я вместе со всеми внутренними кучами прочего, знал и то, что после того, как я вернул себе своё Настоящее Имя, за мной числится ещё один некий инициатический должок, а к описываемому времени я уже знал, что от долга Отцу отвертеться не удавалось ещё никому, да и все жизни свои мы живём, в сущности, в долг, в долгосрочный кредит — это бесспорно.

Конечно, в мамином визите было и море позитива — в конце концов, обнимались же на Лабе наши солдаты с американцами, даже не зная друг друга лично — а тут как никак мама родная!:)

Она сразу посоветовала мне немедленно вызвать врача из детской поликлиники. Это было разумно. Ведь то, что случилось с полуторомесячной Ксеней, питавшейся до вчерашнего дня исключительно грудным молоком, вследствие того, что случилось с Да, вполне можно сравнить, с поправкой на возраст ребёнка, с тем, когда меня в шесть лет ошпарили кипятком, а потом и вовсе наградили сепсисом, или с тем, когда Да в четыре года нечаянно сломала себе позвоночник.

Конечно, у Ксени, толком ещё не научившейся даже по-человечески какать, из-за этой безвыходной ситуации с резким переходом на искусственное кормление, резко начался запор. И эта грёбаная «Агуша» совершенно очевидно у неё не усваивалась. Короче говоря, тётенька дохтур реально весьма подсобила с полезными советами.

А самое главное, благодаря приезду моей маменьки, мне весьма, как выяснилось, своевременно удалось навестить мою Да.

Да, это правда, что мои родственники — мегакрутые и известные в медицинском мире светила. Это действительно объективно так. И действительно, отец Да — мегакрутой журналист, один из основных людей в «Российской газете», а когда-то, опять же, далеко не последний человек в главной газете СССР «Правде». Да, это всё объективная правда. Но правда так же и то, что даже работая полотёром у Ильича, Николай II всё равно остаётся царём и божьим помазанником, то есть Первым Кшатрием своей Родины, что приравнивается к брахманам, для которого Честь превыше всего, и, таким образом, клянчить у какого-то там самозванца лишний сухарик ему не пристало, даже если он и голоден. Поэтому мы с Да сразу категорически отмели саму идею использования семейных связей. Следствием этой нашей с ней веры в людей немедленно стал полный пиздец. Что вы хотите — весь мир перевёрнут!:)

Да сдала свои вещи в приёмном покое, и её повезли на операцию. Когда она уже в палате пришла в себя, выяснилось, что медперсонал больницы № 7, не зная, что Да — супруга Царя Мира:), спиздил у неё из кошелька каких-то несчастных 500 рублей и… обручальное кольцо. Как вы знаете, делать хирургические операции с кольцами на руках, равно как и с крестом на шее, не рекомендуется. Поэтому Да и сняла кольцо, не предполагая, разумеется, что в такой ситуации его могут спиздить.

Ну что тут скажешь? Не знаю, конечно, кто это сделал конкретно, но, ясен хуй, этому роду обеспечены труднорешаемые проблемы на пару-тройку поколений.

Я пришёл к моей Да где-то в районе 6–7 вечера. Ксеня в этот момент находилась со своей так называемой теперь бабушкой Лёлей, то бишь с моею матерью.

Я пришёл к Да и увидел, что она еле живая. Что из живота у неё торчит пластиковая трубочка, к которой прилажена обыкновенная резиновая перчатка, раздувшаяся до предела от наполнившей её крови, вытекающей непосредственно из брюшной полости моей супруги.

Да стала уверять меня, что всё нормально и так, мол, и должно быть; что ей, де, всё объяснили. Я всё-таки пошёл к дежурной медсестре и сказал ей дословно следующее: «Девушка, вы меня извините, пожалуйста. Я понимаю, что вас замучили родственники. Я сам работаю в медицинском центре. Но вы всё-таки не посмотрите, всё ли нормально у моей жены, которой сегодня ночью вырезали аппендицит? Не слишком ли там много крови?».

Девушка-медсестра, не прошло и пяти минут, пришла в палату к Да, осмотрела перчатку с кровью и сказала: «Да, в общем, не очень нормально. Многовато. Я сейчас позову дежурного врача». Пришёл дежурный врач. Посмотрел. Ничего особо не сказал. Сказал только, что сейчас придёт, и вышел.

Ещё через минуту он вернулся, да не один, а ещё с пятком приятелей. Они все наморщили свои лобики, почесали свои ленивые репки, сходили за каталкой, да и снова повезли Да в операционную. Стало ясно, что они «элементарно» проебали пеританит. Как-то было им минувшей ночью не до того, чтобы внимательно разобраться, в чём дело.

На этот раз операция длилась уже два с лишним часа. Я позвонил матери и объяснил ситуацию.

Далее я стал ждать у операционной. У меня были с собой две книжки: «Велесова книга» с комментариями Асова и что-то Дёмина; как всегда о Гиперборее. Я попытался читать, но не смог. А Да всё не вывозили и не вывозили. Время от времени я спускался на лифте в подвальный этаж, где можно было курить. Через каждые 15 минут мне попеременно звонили то дядя Игоряша, то тесть, а то и вовсе матерь. Я спокойно и внятно каждый раз говорил, что пока никаких новостей нет.

Короче говоря, это был один из редчайших по своему пиздецу вечеров моей жизни. В конце концов, где-то уже ближе к одиннадцати, Да вывезли из операционной и увезли в реанимацию. Ещё через полчаса со мной соизволил поговорить её лечащий врач. Общим лейтмотивом его выступления было нечто, типа того, что, мол, вырезание аппендицита — с одной стороны, самая простая операция, а, блядь, с другой — самая трудная. Да уж, ёпть, я в этом убедился.

В районе половины двенадцатого вечера я, после довольно долгого путешествия по подвалам больницы № 7, поскольку все нормальные выходы были уже закрыты, в конце концов оказался на улице и поспешил домой, где меня ждали наша полуторомесячная дочь и моя матерь, она же с той поры — бабушка Лёля.

И, типа, потянулись довольно странные дни. В принципе, Да не было с нами всего чуть более трёх недель. Первую неделю с нами была моя мама, но потом, к моему же удивлению, выяснилось, что так только хуже.

Сначала в маму ударил адреналин, и она решила во время нашей прогулки с Ксеней, зачем-то помыть нам на кухне кафельную плитку, ибо ей, вероятно, некуда стало девать выделившуюся внутри неё могучую энергию. Так бывает, когда происходит встряска. Ведь это только у слабаков опускаются руки в самый неподходящий момент. У нормальных людей, как правило, происходит выброс адреналина. Такая вот внутренняя алхимия. Древние китайцы знали, о чём говорили. Но это я так, к слову.

Мы вернулись с прогулки. Бабушка Лёля продолжала мыть в моём доме кафель. Мои вопросы «зачем» на неё не действовали. Только когда в розетке для стиральной машины произошло небольшое, но довольно вонючее короткое замыкание, ввиду того, что в оную розетку пролилось слишком много воды в ходе купания нашего кафеля, мать немного утихомирилась, но зато сразу принялась говорить, как у нас грязно и чуть не спрашивать, почему, де, мы запустили свой дом настолько, что кафель пришлось мыть ей. Вот уж чего не знаю — того не знаю. Кроме того, моя мама, при всей моей к ней любви, никогда не отличалась особой любовью к чистоте, а когда мы пару раз в год привозим к ней погостить Ксеню, она почему-то не всегда считает нужным к приезду своей внучки хотя бы пропылесосить ковёр. Тут же ей вдруг показалось, что наш кафель нечист:).

В один из первых дней болезни Да к нам, разумеется, приехали тесть и тёща. Стоило им уехать, как мать тут же начала капать мне на мозги на тему того, как, мол, моя тёща ревнует к ней, моей матери, Ксеню; как она, мол, завидует ей и всякое прочее. Конечно, постепенно меня стало это всё подзаёбывать.

Несмотря на то, что после того, как Да вырезали аппендицит вторично, её перевели в отдельную vip-палату с городским телефоном у изголовья (сработали гневные звонки моих родственников — медицинских светил и её родственников — крутых журналистов), на поправку она шла очень медленно. У неё постоянно вырабатывался внутри какой-то ёбаный так называемый инфильтрат, и каждый вечер поднималась температура — то есть налицо были все малоутешительные признаки нехилого воспалительного процесса. Однако и там Да, типа, продолжала делать добрые дела. В принципе, она это умеет, под настроение.

Так, например, лёжа ещё в послеоперационной реанимации, она познакомилась с некой среднеазиатской девушкой Фазилят, работавшей, по счастливому для неё совпадению, на нашем «Пражском рынке». Эта Фазилят, будучи так называемой «нелегалкой» вполне мирно торговала у нас на рынке какими-то сумочками (семейное предприятие со своими братьями и, кажется, дядькой), но вдруг у неё случилось внутриматочное кровотечение. Когда её забрали на «скорой» в ближайшую больничку, она побоялась сказать хоть что-либо о своих родственниках, чтобы никого не выдать, то есть просто натурально пропала. А поскольку почти никто из её родственников не умел толком говорить по-русски, то и найти свою сестру им не светило совершенно. В итоге Да, когда ещё лежала в реанимации, передала мне «на волю» письмо с подробным изложением всей этой истории и присовокуплённой к нему записочкой Фазилят и указанием месторасположения лотка с сумочками и кошельками, куда эту записочку мне следовало передать.

Короче, я это сделал. Я нашёл за искомым лотком ещё одну среднеазиатскую девочку и объяснил ей, зачем пришёл. Она позвала кого-то из братьев Фазилят. Вышел человечек примерно моих лет или младше, тоже среднеазиат, с очень странным взглядом, сочетающим в себе, с одной стороны, готовность к немедленной обороне и попросту драке с поножовщиной, а с другой — готовность к улыбке искренней благодарности, на тот случай, если в жизни вдруг найдётся место чуду и с дракой как-нибудь обойдётся. Это был как раз второй случай. Такая вышла старая добрая индийская мелодрама.

Передав ему записку и получив своё «спасибо», я удалился. Мать «отпустила» меня совсем ненадолго.

В конце концов Да перевели из реанимации в отдельную палату, но инфильтрат всё вырабатывался и вырабатывался, температура всё поднималась и поднималась, её кормили-кормили антибиотиками, но лучше ей всё не становилось и не становилось.

Как только её выпустили из реанимации, я купил новый комплект обручальных колец, ибо, как вы помните, в первые же часы пребывания Да в больнице, прежнее кольцо у неё спиздили. Моё у меня оставалось, но, видите ли, обручальные кольца, как, впрочем, и люди, могут существовать только парами. Поэтому я снял своё и положил его в нашего с Да глиняного крокодила, в котором лежат также собираемые ею юбилейные десятирублёвые монетки, предполагая со временем сделать из этого кольца свой персональный пантакль « », что безусловно я ещё воплощу в жизнь.

Я купил, короче, новую пару потому, что вдруг просто понял, что если не сделаю этого, Да умрёт… Непосвящённые могут, должны и обязаны на этом месте просто заткнуться и молча принять на веру то, что я говорю. В ваших интересах. Ибо велика вероятность, что вам же и пригодится. Ибо… Ибо «время близко». Нельзя же быть настолько необразованным, чтобы не помнить, из какой «песни» эти слова, ей-богу:).

Так мы с Да обручились во второй раз. И в этом, честно признаться, был большой смысл, потому как выходила-то она замуж за Скворцова, то есть за человека, про которого никогда не было ничего написано в Книге Судеб, потому что существование такого человека в природе просто изначально не предусматривалось Всевышним; потому что такой человек некоторое время, весьма относительно, кстати, существовал только силою родовой бабьей самостийной блажи, то есть, в сущности, методом колдовства (так, например, некоторое время якобы существуют големы или и вовсе зомби), но мне удалось сокрушить злые чары, что, кстати, сделал я, в том числе, и во благо тех, кто, смею надеяться, не подумавши, их на меня наложил. Бог-Ребёнок родился уже у Гурина, но Да была замужем всё ещё за Скворцовым, то есть, по сути дела, ни за кем:). Это действительно была очень странная история.

Обе мои предыдущих жены с маниакальным упорством брали себе мою фамилию, то есть фикцию, о чём в то время не помнил и я сам (чары ещё действовали — ведь это было до Инициации!), хотя я никогда на этом не настаивал. Стоит ли удивляться, что эти браки были обречены. Да, единственная, у кого, таким образом, хватило ума оставить за собой фамилию своего отца, а у меня как обычно и в мыслях не было её от этого отговаривать.

Тем не менее, у меня в паспорте во время регистрации нашего брака паспортистка сделала забавную и очень красноречивую описку. Ничтоже сумняшися, она написала, что некто гр. Скворцов вступил в брак с гр. Скворцовым, то есть… с самим собой (прям как Арнольд Одэр, награждённый Сталиным за переправу через реку Одер!:)). Ха! А с кем же ещё он мог вступить в брак при таком раскладе? Сколько ни умножай нуль на нуль, будет ноль. Это «банальная» арифметика. Ну, теперь, короче, у меня давно другой паспорт.

А блядский инфильтрат всё вырабатывался и вырабатывался. Вечерами я молился на нашей лоджии, глядя на звёзды. К этому времени я уже научился легко вычленять так называемым невооружённым глазом и зелёный и красный цвета спектра большинства ярких звёзд. Ведь если присмотреться, практически каждая звёздочка как будто бы быстро-быстро вращается, поворачиваясь к нам своими разноцветными сторонами. Да хоть сами вглядитесь как-нибудь в ночное небо, если вы мне не верите. Вглядитесь-вглядитесь! Вдруг вы один из «нас»?..:)

Короче, я тупо стоял и молился и верил, что всё будет хорошо. Я понимал, что «хорошо» Человека и Бога — это не совсем одно и то же. Но всё-таки надеялся, что в этом случае наши представления о «хорошо» совпадут. Что тут скажешь? Ведь надежда, как известно, умирает последней.

В редкие минуты Ксениного сна я продолжал осваивать компьютерные музыкальные программы и уж не помню в какой раз в жизни забивал концертные минуса наиболее удачных песен «Новых Праздников», но об этом отдельно и позже.

Мать моя в свойственной ей манере, то есть, как водится, из лучших внутренних побуждений, продожала ебать мне мозги. Человек, довольно редко пользующийся у себя пылесосом, продолжал говорить мне, как у нас грязно, хотя это, конечно, бред. «Вы бы сделали косметический ремонт постепенно! — говорила она, — Положили бы постепенно плитку на кухню. Я бы вам помогла!» Один раз, летом 2002-го она уже помогла:). Я понимаю, конечно, что она тогда была в смятении чувств — только-только умерла моя бабушка, её мама, к которой она, конечно, была очень привязана, несмотря на ежедневные с ней скандалы в течение всей жизни — и она почувствовала себя одинокой; стала думать, с кем заключить союз при разделе квартиры и выбрала отчего-то не меня, своего сына, а Неубедительный Аргумент, то есть свою младшую сестру, мою тётю. Так вот почему-то, слово за слово, скандал за скандалом, и вышло, что при продаже нашей прежней квартиры, приватизированной в пяти равных долях, хозяином одной из каковых долей был я, и проданной за 120 тысяч долларов (совсем точную сумму они до сих пор от меня скрывают), я получил почему-то всего 13, вместо своей 1/5-й:).

Судиться и качать права с родной матерью я не стал — ведь мои горячо любимые в детстве родственники сделали в процессе моего воспитания всё, чтобы я на всю жизнь понял, что главная человеческая добродетель — это способность к самопожертвованию; то есть, в сущности, они с самого моего рождения практически откармливали меня на убой:).

К этим моим 13-ти родители Да добавили 15 и нам удалось купить «однушку», хоть и с большой лоджией, которая с самого начала преподносилась нам как наше же редкостное везение:).

Остальные же мои родственники расселились так: тётя со своим мужем, святым человеком, и моей двоюродной сестрой Машей поехали жить в огромную «трёшку» на «Маяковской», а мама — весьма в нехуёвую «двушку» рядом со своей школой, где она множество лет директорствует. Ещё до переезда в свои новые квартиры все они сделали там полномасштабные ремонты. Хули, ведь я им это всё, считай, оплатил:). Действительно смешная хуйня!:) Ведь я до сих пор помню, как мне было года три, я обедал на кухне, а мама с выражением читала мне сказку про зайчика, блядь, и лисичку; про то, как у зайчика избушка была лубяная, а у лисы — ледяная. Ну и так далее:). (Смайлик за кулисами смотрит на часы. Снова его выход. Время смеяться.:))

А инфильтрат, говорю, всё вырабатывался и вырабатывался и отпускать Да домой никто не спешил. Прошло уже что-то около недели с той ночи, когда её увезли на «скорой». И настал момент, когда мама заебала меня окончательно.

Нет, в этих нескольких днях, что она провела со своим сыном и своей внучкой, были, конечно, и светлые моменты. Пару раз мы гуляли втроём, и пока Ксеня мирно спала в колясочке, говорили, казалось, о главном, о нашей семье; о том странном 79-м годе, когда все мужчины рода Скворцовых подверглись какой-то метафизической резне: сначала утонул мой двоюродный брат Алёша, сын Игоряши, потом ошпарили кипятком меня (между прочим 27 % поверхности тела. В больнице мне, кстати, снился Алёша. Мать очень пугалась этих моих снов, потому что думала, что он звал меня с собой. Но он вовсе не звал. Мы просто разговаривали. Мама же думала, что он всё-таки звал, а я просто не помню. Она всегда думала, что знает меня самого лучше меня самого, в то время, как не знает даже самой себя, и это подтверждается любым тестом. У Рыб вообще сознание часто замутнённое, хоть и имеются, бесспорно, кое-какие сокровища душевной красоты:)), а потом еле откачали самого Игоряшу с обширным инфарктом. Мы оба были с ней довольно трогательны и, казалось, оба говорили искренне, но когда начинал, очень спокойно и мягко, говорить я, то есть просто поверив, что она стала наконец человеком, и пытался наконец рассказать ей, что я чувствовал, когда понял при вышеописанных обстоятельствах, что мои родственники, включая мою родную мать, хотя и родные мне люди, но совершенно неблизкие (почему? Да потому всего лишь, что близкие люди так друг с другом не поступают. Близкие обычно хотят дать друг другу много сверх того, что объективно положено. А неблизкие же норовят отнять последнее. Я, кстати, дал этого «сверх» сполна!) — так вот, когда я очень мягко и медленно (этому они, твари, тоже меня научили:)) начинал говорить о том, что когда-то чисто-тупо ранило меня в самое сердце, мать менялась в лице и довольно резко требовала сменить тему. Ёпти, конечно ей было нечего мне возразить. Но ведь она могла же тогда поступить иначе! То есть, не то, чтоб даже поступить иначе, а просто не совершать очевидного, с точки зрения любой морали, преступления, попав под влияние Неубедительного Аргумента.

Короче говоря, как правило, все эти наши с ней задушевные беседы кончались ссорами и её угрозами немедленно уехать. То есть она ещё считала возможным мне угрожать.

Нет, я не держу на неё никакого зла. Я просто хочу, чтоб она никогда не лезла ко мне в душу. Она виновата сама. Ведь никто же не заставлял её с какой-то нереально злорадной физиономией разрушать мой бумажный замок, который я, что немаловажно, строил своими руками целый месяц.

В конце концов случился и вовсе скандал, на некоторое время прекративший наши отношения.

Дело в том, что, как известно, слабые люди любят считать себя сильными мира. Тут вы, возможно, улыбнётесь и скажете, де, хы-хы, интересно, а кем, в таком случае, считают себя сильные люди? Э-э-э-э, отвечу я вам. А сильные ничего вообще о себе не считают. Они… просто есть те, кто они есть.

Как я уже говорил, в результате всей этой истории, в мою маму поступила доза адреналина, существенно превышающая заложенные в неё проектные мощности. (То есть заложенные в неё Богом-Ребёнком, то есть Господом Миров, то есть, в её случае… мной. (Смайлик раскручивает ермолку на среднем пальце правой руки:).)) С Ксеней я, в общем, справлялся и без неё, каковая моя самонадеянность сполна подтвердилась, когда я всё же был вынужден попросить её удалиться; кафель она уже помыла, в ходе чего едва не погибла розетка для стиральной машины (:)), а энергии в ней ещё оставалось достаточно много, несмотря на то, что она постоянно напоминала мне, то человек она уже немолодой и ради того, чтобы помочь «своему любимому сыночку», ей пришлось прервать свой отпуск, который ей было необходимо провести тихо и спокойно, ибо теперь она даже не знает, как после всего «этого» она будет работать целый год с хором, куда пришли новые дети, с которыми надо теперь учить всё по-новой, а тут ещё здоровье Да всё никак не выправлялось. Ёпть, «с одной стороны, аппендицит — самая простая операция, а с другой — самая сложная».

И тогда моя мама решила, что она вправе решать, где Да лечиться. Она сказала: «Мы должны перевести её в 31-ю больницу!» 31-я больница — это такая больничка для очередных «сильных мира», то есть для моральных уродов из руководства Эрэфии, то есть современной России, в каковой больничке непоследним человеком является моя двоюродная сестра Вероника, дочь Игоряши.

И вот мама так решила и стала в свойственной ей нервозной манере ебсти мозг всем окружающим, включая родителей Да, то есть моим тестю и тёще.

Кончилось это всё скандалом. Я несколько раз спокойно и внятно сказал маме, что мы, в общем-то, разберёмся без неё, и Да не хочет переводиться в другую больницу, но она всякий раз начинала обвинять меня во всех смертных грехах и говорить что-то типа того, что я, мол, такая же мямля, как мой отец. Вероятно, она всё никак не могла мне забыть, что я вернул себя своё настоящее имя. Да и вообще. Я не считаю, конечно, своего отца супергероем (да и кто вообще такие супергерои? Персонажи мастурбационных грёз девочек-подростков? Смешно, право слово:)), но с чего мне считать его мямлей? Почему он мямля? Не потому ли, что в своё время, вместо того, чтобы дать задыхающейся в истерике бабе, то есть моей матери, для её же пользы пару пощёчин, он всего лишь метнул ей в лицо какую-то шмотку, о чём она до сих пор не может забыть? Так, например, моя тёща тоже нет-нет, да смеет упрекать моего тестя в том, что он, де, не может взять и стукнуть кулаком по столу. Интересно, что бы она ела и надевала, если б он время от времени умел делать то, чего, как ей кажется, так ему недостаёт?:) Нет, прав, конечно, старик Лимонов! Все бабы — не то, чтоб дуры, но просто вечные дети. Может ли вообще Женщина стать когда-либо совершеннолетней, часто спрашиваю я сам себя и всегда сомневаюсь, что этот вопрос может существовать на каких-то иных правах, чем любой риторический.

Одной из ночей, когда Ксеня мирно спала, во время нашей очередной ссоры мне даже пришлось встать, включить свет и сказать — опять же, как всегда спокойно и очень внятно, — что сейчас я закажу маме такси, и она поедет к себе домой. Она сказала, что, мол, нет-нет, она меня не оставит, потому что она вообще делает это не для меня, а для своей внучки, но, конечно, несколько успокоилась. «Не для тебя, а для своей внучки…» — прикольно. Хоть для кого-то:). Ведь лучше поздно, чем никогда, хотя, конечно, ложка наиболее хороша к обеду.

Ей тоже хотелось, чтоб я стучал кулаком по столу — всем слабым людям этого хочется. Ведь слабые люди не понимают, что молиться, извиняюсь за выражение, попросту эффективнее. Правда, для того, чтобы это было действительно так, необходима крепкая вера, а тут уже нужна сила, которой так недостаёт слабым людям:). Слабым людям панацеей от всех бед кажется удар кулаком по столу, то есть, называя вещи своими именами, пук в лужу. Мне как-то предпочтительнее открытый воздух.

Видите ли, я скажу вам, как на духу. Я действительно считаю, что моя мать в период, когда я находился всецело в её власти, как и любой ребёнок, совершила — в общем-то, осознанно — несколько действий, в корне усложнивших мою жизнь и карму, ибо до определённого возраста родителям и впрямь дана возможность влиять на судьбу своих детей даже и после рождения. Да, Ребёнок сам выбирает у кого ему родиться на свет (она так всегда говорила, и долгое время я не соглашался с ней, ибо я пришёл к Богу не сразу, а именно через воинствующий атеизм (ещё в третьем классе, начитавшись гайдаровской «Школы», я, взмывая ввысь на качелях, с воодушевлением плевал в небо — да, это было, но… этим путём вёл меня сам Господь, ибо никакого Сатаны отдельно от Бога нет, и, например, в исламе это понимается более чётко)) — так вот, несмотря на то, что ребёнок сам выбирает, у кого ему родиться на свет, самим эти своим выбором он как бы подписывает договор с Богом и свидетельствует, таким образом, своё согласие на ВЕСЬ ЦИКЛ МЕРОПРИЯТИЙ, что начнёт проводить с ним так называемый «внешний мир» сразу после вступления договора в силу, то есть после якобы Рождения.

Да, моя мать действительно в течение моих детства и юности не единожды, прямо скажем, провернула в мясорубке всю мою душу, но… во-первых, я действительно подписался на всю эту «хуету» сам, а во-вторых, она, как и любой человек, не была ни на минуту свободна в своих действиях, ибо всё это было, в эзотерическом плане, зафиксировано ещё в Моём договоре, а в экзотерическом — в свою очередь, её мама, горячо любимая мною бабушка, всё-таки создала для неё поистине все условия, чтобы мать в течение почти всей своей жизни находилась в постоянном глубоком стрессе, потому что… таков был уже её «договор». (А вообще, проклятие харьковского раввина, отца маминой бабушки Лидии (и вообще, на самом деле, не Лидии, а чуть не Исфири:)) Бенициановны, на которую, как две капли воды, моя мать и похожа — это вам не хер собачкин сосать!:).) Ну, а в-третьих, каждый мужчина отвечает за всех своих баб, начиная с собственной матери; чисто-тупо за Путь их Духовный:).

Отвечать за Духовный Путь собственной матери — дело, я вам доложу, не простое:). Да, с одной стороны, все объекты «внешнего мира» суть порождения нашей пресловутой самости (я есть тот, кто я есть, а больше нет никого), но с другой стороны, все люди мира, от его Сотворения и до самого Армагеддона, суть дети любого из нас, то есть Мои, и это уже от склада каждой «отдельной» личности зависит, как человек относится к своим детям, да от условий его изначального «договора». А родители — это первенцы наши. И именно по всему по этому с ними так сложно. Именно поэтому людям с «нормальным» «договором» так трудно их бросить в беде, что, в свою очередь, безусловно хорошо, потому как каждая человечья тварынка (сноска: тварынка — зверюшка (укр.)) обязана отвечать за то, что она подписывает перед тем, как появиться на свет.

Я не мог позволить своей старшей дочери, то есть моей матери, в очередной раз растоптать Я своего Отца. Вспомните, кстати, её сон вскоре после моего зачатия, дед, которого при рождении назвали вовсе даже на Арнольд, а Арон, явился к своей дочери и сказал, что я — наследник его. Вспомните Китай, единственную цивилизацию, существующую непрерывно уже более 4-х тысяч лет, где от начала времён Женщине заповедовано слушать сначала Отца, потом Мужа, а после Сына, ибо все они по отношению к ней, суть Одно. При этом слушаться — только для низших каст означает бездумное и безответное подчинение, ибо с низшими кастами по-другому реально нельзя; они по-другому не понимают (зуб даю!:)). Сам долго не хотел в это верить, но со временем убедился, что это, к сожалению, правда)). На самом же деле, слушаться — означает просто прислушиваться, просто слушать:). Просто слушать и делать выводы. Всего лишь:). Но… большинство современных женщин не утруждает себя и этим. Стоит ли удивляться теперь тому, сколь часто они попадают в безвыходные для себя положения. Впрочем, в какой-то мере и их можно понять, ибо Мужчин среди человекообразных тварей с висючей шнягой в штанах в нашу эпоху тоже встретишь нечасто.

Короче говоря, я понял, что мать надо гнать от моей семьи прочь. В её же интересах.

Нет, конечно не мешать ей впоследствии общаться с внучкой (не могу же я лишить свою старшую дочь последнего шанса на понимание истинной природы вещей!:)), но всё же избавить её от очередной лжи самой себе, то есть от ощущения, что в критический момент я без неё бы не справился. Не родился ещё на свет человек, без которого я бы не справился. Говорю это без тени иронии (тут антисмайлик с козлячьей мордою и копытцами).

Понимаете ли, она опять влезла в мою лубяную избушку и попросту посмела попытаться мне объяснить, что она тут — главная. А после таких жестов и «па» существа, позволяющие себе так со мною себя вести, вне зависимости от степени родства со мной, идут на хуй, ибо, ведя себя подобным образом, они замахиваются на основополагающее Нельзя в договоре между Богом и Человеком в принципе.

Вы только вдумайтесь! Сначала истеричные бабы в порыве своего дурацкого гнева, вызванного всего лишь собственным бессилием, заявляют, что они, в буквальном смысле, «сами с усами», что заведомый абсурд, а потом им становится наплевать на Основное Нельзя и на Бога вообще.

В этом и состоит разница: когда бессилие ощущает мужчина, он начинает понемногу кое-что понимать и делает выводы, что впоследствии помогают ему избегать повторных попаданий в неприятные для него ситуации; когда же своё бессилие ощущает большинство женщин, они начинают рвать и метать и готовы скорее лопнуть от распирающего их бессмысленного и беспощадного детского выебона, чем допустить мысль о банальной собственной неправоте.

Таким образом, я дождался приезда тёщи и просто объяснил маме, что она должна уехать, при ней. Она не оставила мне других вариантов — что тут поделаешь.

Я сделал это очень вежливо (о, они меня хорошо научили, безнравственные козлы!:)). Я сказал: «Мама, я тут подумал и решил, что, конечно, спасибо тебе большое за помощь; ты действительно очень нам помогла, но дальше я справлюсь сам. Это моё окончательное решение. Я думаю, что если ты соберёшься, то ещё даже успеешь сегодня на дачу:)». И мама собралась и уехала. И тёща уехала.

И опять как рассеялись тучи! Мы пошли с Ксеней гулять. Потом вернулись, искупались, поели; я уложил её спать и сам уснул хорошо и спокойно на оставшиеся несколько часов до очередного кормления.

Когда мы купались, я почему-то называл её «чудо-юдо-гусь морской», и мы оба смеялись с ней этому. А волны, поднимающиеся в пластмассовой ванной назывались у нас «волны ванного моря». Помните, была такая эпопея у Катаева про Петю и Гаврика, где ещё «Белеет парус одинокий…» и «Хуторок в степи» — в целом, в своём киноварианте, она потом называлась «Волны Чёрного моря». Короче говоря, это был, пожалуй, самый счастливый, хоть и самый трудный период моей жизни. Какая там печаль об Имярек — хуйня собачья, зыбь на воде.

Единственное, что когда я делал своей дочери клизмы, я всё время немного боялся попасть не в ту дырочку, но… вроде бы всё получалось недурно:). В клизмах действительно было необходимость, потому как на искусственное питание никто, конечно, так резко не переходит, как это пришлось делать нам. У нас получилось беспороворотно и резко.

С другой стороны, успокаивал я себя, бывали же случаи на войне, — например, при бомбёжках, — когда убивало, скажем, мать грудного ребёнка, но некоторые же всё равно выживали!

О, опыт Войны! Да, для моего поколения это очень важно. И опыт этот только на первый взгляд не наш личный. Все, чьё детство пришлось на 70-е, отлично меня поймут. Мы, выросшие на патриотических фильмах и мультиках про Великую Отечественную, да и про Гражданскую (уникальную войну, когда противостояние Добра и Зла; Плохих и Хороших, достигло такого накала, что земное родство и впрямь перестало что-либо значить, уступив своё первенство в иерархии моральных ценностей родству истинному, то есть духовному), всегда невольно сравниваем свои проблемы с тем, что было во время Войны, и те из нас, у кого горячее сердце и холодные головы, не могут не понимать, что все наши проблемы — по сути дела, надуманная хуйня.

Наши деды оставили нам всё же очень неплохое наследство. Это наследство — сила. «Простая» и «банальная» Сила Духа. И за это им самое настоящее и искреннейшее спасибо!

Когда я смотрю на жалких тварей, которым их проблемы кажутся именно что Проблемами, мне всегда либо скучно, либо же я испытываю некий внутренний напряг с тем, чтобы изыскать в себе силы ещё и на то, чтоб ничем не выдать своего истинного к ним отношения, ибо жалкие твари на то и жалкие твари, что их… жалко, и говорить им что-либо бесполезно — у них просто такой «договор». У убогих людей убогие договоры. Это вещи взаимосвязанные. А как по-другому-то? Короче говоря, пищеварение у Ксени постепенно наладилось.

Мы всё время были с ней вдвоём. Мы ели, гуляли, купались, спали. Во время её дневного сна я умудрялся даже что-то делать с музыкой: забивал в компьютере новые песни для «Новых Праздников» (за год работы у Игоряши я сочинил целых две!:) И обе исключительно в транспорте, то есть чисто у себя в голове без инструмента) и концертные минуса наиболее удачных старых («Метрополитен», «Тагудада», «Письмо», «Я тебя ждала»). Я знал просто простую вещь: если именно сейчас я, под влиянием обстоятельств, всё брошу, это уйдёт от меня совсем уже навсегда. А на хуй Ксене такой отец-совок? Нет, я не понимал этого и не понимаю сейчас. Понимаю одно: тот, кто не понимает того, что я сейчас говорю, безнадёжен. Опять же не его, мудака, вина, но я вижу именно так. Ибо на самом деле виноваты все. Во всех уродствах мира виноват каждый, кто находит его уродливым. Аминь, как говорится.

По вечерам я продолжал молиться своим разноцветным звёздам, и уже знал, что Да всё же вернётся к нам.

На следующий день после того, как я очистил нашу с Ксеней лубяную избушку от мамы-лисы, она позвонила мне на мобильник, когда мы гуляли в одном из окрестных дворов, и стала рассказывать, как я, де, подвёл свою двоюродную сестру, игоряшину дочь Веронику, ибо она, мол, уже договорилась в 31-й больнице о месте для Да; о том, в сколь нелёгкое положение я её поставил и о том, какое вообще я говно, и что-то ещё про то, как можно и как нельзя обращаться со своими родственниками. «А идите-ка вы все на хуй!» — сказал я и нажал кнопочку с «красной трубкой», зная, что теперь либо она позвонит мириться со мною первой и на моих условиях, либо же мы не будем с ней общаться уже никогда. (Через пару-тройку недель мама, взвесив все «за» и «против», конечно, перезвонила. Ни о каком моём подлом расчёте тут и речи идти не может, потому что я повёл себя с ней так практически в первый раз, о чём, к слову, до сих пор не жалею.) Как говорится, да кто, блядь, все эти люди, по милости которых я живу, считай, в шалаше с женою, дочерью и кошкой, (в которой безусловно душа моей бабушки Марины Алексеевны Скворцовой), в то время, как даже по юридическим нормам мне было положено нечто гораздо большее, ни говоря уж о человеческих отношениях между якобы близкими людьми!

Потом позвонил Игоряша. Спросил, когда я выйду на работу так, будто он не знал, что Да в больнице, а я сижу с ребёнком один. Я ещё раз объяснил ему ситуацию — хули, раз он такой «забывчивый»:). Сказал, что я на бюллетене. «Максим, ведь это твоя работа! Ты должен об этом помнить!» — сказал мне Игоряша.

Ёпти. Смешной он, право слово. Моя работа — овец заблудших на Путь Истинный наставлять, спасая, таким образом, Мир. И уж о чём-о чём, а об этом я не забываю никогда.

Прошла ещё неделя, и однажды воскресным утром — о, чудо! — мне позвонила Да и сказала, что сейчас приедет и целый день будет с нами, но к вечеру ей пока необходимо вернуться.

Я ужасно обрадовался! Взял на руки Ксеню и сказал: «Ты представляешь, сейчас приедет наша мама!»

Когда через двадцать минут действительно приехала Да, Ксеня не сразу её узнала, — всё-таки она была ещё очень маленькая, — она посмотрела на Да, потом на меня, как будто уточняя, всё ли нормально, но через пару минут всё стало опять хорошо. «ЛюбЮк! Моя любимый любюк!» — говорила Да, прижимая её к себе. Мы даже сходили вместе погулять.

Вечером Да уехала, но через два-три дня её выписали совсем. Стоит ли говорить, что это был один из дней наиболее яркого счастья в моей жизни. Кроме шуток.

Накануне я опять беседовал по телефону с Игоряшей. Он спросил, собираюсь ли я дальше работать. Я сказал, что если в этом есть необходимость для Центра, я готов работать на полставки, пока он не найдёт мне замену. (Конечно, мы с ним стоим друг друга — хули, потомки раввина:).) Тогда он сказал, что, в принципе, уже взял человека на моё место. «Слава яйцам! Что-нибудь придумаем!» — сказал кто-то внутри меня.

Так в моей жизни «закончился» Игоряша, ИБО (:))… я победил его…

 

I

В принципе, это можно делать очень по-разному. Вплоть до того, что не делать этого вовсе. Лично я это делал так.

В идеале мне, конечно, нужна была медная проволока, но вместе с тем у меня была только одна полночь, когда я мог осуществить задуманное.

Да вполне оправилась после больницы, и мы с уже трёхмесячной Ксеней отправились на пару недель на дачу к моим тестю и тёще, расположенную в окрестностях города Покрова, то есть близ сакраментальных Петушков. В какой-то момент они отпустили меня на пару дней в Москву, доделать какие-то дела — так и получилось, что Господь дал мне где-то в начале сентября 2004-го года именно одну конкретную ночь для того, чтобы я мог осуществить Ритуал.

Поэтому вместо медной проволоки мне пришлось использовать многожильный провод, который я добыл из обыкновенного сетевого кабеля.

Вообще в пентаграммах, скрученных из проволоки, принципиальное значение имеет то, как именно она скручена; очень важны сами узлы, в которых одна нить проходит над другой или под ней, что тоже, мягко говоря, немаловажно. Ведь настоящая пентаграмма, обладающая реальной силой — это совсем не то, что нарисованная на бумаге так называемая «звёздочка», когда каждая прямая линия располагается как бы одна над другой (в своё время, в течение почти всего моего детства и юности, моя мама, а ныне бабушка Лёля, машинально покрывала множеством таких «звёздочек» первый попавшийся ей клочок бумаги в процессе долгих-долгих телефонных своих разговоров). Нет, говорю я вам, Истинная Пентаграмма — это совсем другое.

Я не буду расшифровывать вам символический смысл каждого из своих действий, ибо безусловно согласен с Элифасом Леви, утверждавшим, что для мага существует три незыблемых заповеди: знать, сметь и… молчать. Я просто перечислю свои действия сами по себе, поскольку без осознания их смысла, всё это — безусловный бред, не несущий в себе никакой силы, как и, что тоже важно, опасности для беспечного экспериментатора.

Когда я сделал Пентаграмму, я вскипятил в обыкновенной турке воду, предварительно добавив в неё соли, перелил этот раствор в гранёный стакан и поставил его перед монитором компьютера. После этого я соединил все концы пентаграммы в одной точке, скрепив их лобковым волосом. Получилось не что иное, как пустая внутри пятигранная пирамида. Если смотреть на такую пирамиду сверху и в плоскостном изображении, мы увидим всё тот же до боли знакомый людям моего и старших поколений «знак качества», но… только перевёрнутый. (Соответственно, нетрудно догадаться, что реальный «знак качества» — один из важнейших символов СССР — есть Нечто, полученное из Пентаграммы, перевёрнутой вниз головой — но… это я, как говорится, так, к слову. Хотя тут, в общем, нет ничего удивительного, поскольку «знак качества» ставился именно на промышленных товарах и объектах материальной культуры, что изначально не от Бога, но ниспослана всем нам в качестве Ипытания, чтобы в случае удачного его прохождения нами, Он мог удостовериться, что то, что он создал в лице Человека — действительно ХОРОШО.)

Затем я добавил в гранёный стакан с солевым раствором собственной крови и опустил в него свою пятигранную пирамиду. После этого я разделся, вошёл во Всемирную Сеть Интернет и через несколько минут… разрядился в стакан… Ритуал завершился.

Как, почему я вообще сделал это и конкретно именно так? Это просто. Я просто посмотрел на огромные звёзды месяца Девы 2004-го года и понял, что, во-первых, я должен это сделать в принципе, а во-вторых — именно таким способом.

Чего я хотел? О чём я просил? Я всегда прошу об одном: о том, чтоб Он дал мне возможность исполнить Волю Его. Я не шучу.

 

II

У меня, короче, снова не было работы. Надо было что-то с этим делать. И тут вдруг обо мне вспомнили в так называемом «Подвале». «Подвал» — это абсолютно уникальное место. Если учесть, что в некотором смысле Конец Света давно уже состоялся, то станет очевидным, что это один из немногих культурных центров, в коем в неприкосновенности сохранились некогда общедоступные, а ныне принципиально забытые или осознанно игнорируемые древние знания Человечества, как в области наук и искусства, так и области морально-этических категорий.

Я попал туда в конце 2002-го года совершенно для себя неожиданно и в период, когда у меня всё было, в общем-то, хорошо, то есть вовсе не корысти ради. Я тихо-мирно работал себе в «Слабом звене»; меня, а точнее, плоды моего труда, «поневоле» каждый вечер видела вся страна, то есть даже постсоветское пространство, и, в принципе, в какой-то лишней тысяче рублей в месяц у меня никакой нужды не было, но когда мне одним воскресным утром позвонил Костя Аджер и спросил, а не хотел ли бы я заняться педагогической деятельностью в виде преподавания основ работы в рок-группе некой горстке юных балбесов (один из которых ныне юзер ЖЖ (http://plush-fish18.livejournal.com/), а другой молодой актёр Иван Мельников) в одной частной школе с театральным уклоном, я вдруг подумал, что это, пожалуй, прикольно и согласился. И с тех пор, в том или ином количестве часов в неделю, я там. (Даже когда я работал у Игоряши, я всё равно работал там по субботам.)

И, короче, осенью 2004-го года Олеся, душа и главный Режиссёр этого места — потрясающая девушка, во многом похожая на лучшее в Имярек, тоже Скорпион, но на год младше неё — очень мне помогла.

Она нашла для меня новые уроки, а одну дисциплину даже придумала специально. И теперь, помимо субботы, когда я честно занимался рок-музыкой с группой девочек-подростков (:)), среди которых были и обе её дочери (мои первые балбесы к тому времени уже выросли и поступили учиться дальше), я ещё и учил ритмично клацать всякими бубнами, металлофонами и треугольничками 4-5-тилетних детей.

Денег за это получалось, конечно, немного, но всё-таки получалось. Кроме прочего, в это время стало постепенно налаживаться с работой и у Да. Уже год она работала в «Антенне» внештатно, и её там любили и хотели всё больше и больше, что проявлялось в увеличении оплаты её труда. К тому же, была почти готова концертная программа с Тёмной, то есть для «Новых Праздников» и, короче говоря, положение в целом, хоть и оставалось непростым, но всё же уже не было столь катастрофическим, как, например, год назад, когда я вернулся из Города Предков, и работы не было ни у одного из нас.

Поскольку вернуть Ксеню к грудному вскармливанию нам уже не удалось — сначала месяца полтора это было невозможно просто физически: сперва Да лежала в больнице, потом из неё долго выходили антибиотики, а потом Ксеня просто привыкла к другому — особой необходимости в постоянном сидении дома матери, как это бывает в большинстве иных семей, у нас не было, да и я, к тому же, врать не буду, хоть и путём стресса, но весьма попривык находиться с Ксеней один. Поэтому иногда на работу ходила Да, а иногда я. Так мы, в общем, в течение всего первого года жизни нашей дочери замечательно справлялись вдвоём без каких-либо бабушек и нянек.

Однажды я, сидя на диване, мирно кормил Ксеню из бутылочки «Фрисовомом», — это такой специальный молочный, извиняюсь за выраженье, раствор для детей с повышенным срыгиванием, — когда вдруг зазвонил мой мобильник. «Макс, — услышал я, — включай скорей радио „Серебряный дождь“! Там твою песню крутят!»

— Да ладно! Быть такого не может! — сказал я.

— Включай-включай! Сам послушай, если не веришь! — сказал Женя Костюхин, с которым я к тому времени не общался уже лет пять.

Когда-то Женя был трубачом в «Другом оркестре», потом стал одним из основных юристов «Норильского никеля» — типичная, в общем, судьба для многих хороших людей, чей третий десяток пришёлся на ёбаные 90-е годы в России, и кто изначально был рождён для службы совершенно иным богам.

Я, всё так же с Ксенией на руках, пошёл на кухню и включил радио. Это было нетрудно, ибо оно и так было настроено на «100 и 1», поскольку во время работы у Игоряши мы с моей «начальницей» Юлей реально только его и слушали, и я привык к нему и, в общем, даже по-своему полюбил.

Женя сказал правду. Я действительно своими ушами услышал коду именно своей песни «Письмо» в исполнении прекрасной Тёмны.

«Ксеня! Ты представляешь? — сказал я своей трёхмесячной дочери, ибо всё ещё продолжался сентябрь, — Это моя песня звучит! Это я её написал! Эту песню, которую мы сейчас слышим по радио, написал твой папа!» И мы пошли обратно в комнату доедать её молочную смесь.

Да, это было абсолютнейшей правдой. И я совершенно ничего не делал для того, чтобы она там зазвучала и, более того, даже не знал, как она попала туда.

Когда-то, когда она только была записана, я носил её по многим радиостанциям. Смиренно опускал CD-R с ней в какие-то общеупотребимые для связи с радиостанциями коробочки-ящички и ни разу ничего не дождался в ответ. Впрочем, это, конечно, неудивительно. Я знал, как всё устроено на попсовых радио не понаслышке, и опускал, в общем-то, только из принципа. Теперь же она зазвучала! Натурально зазвучала! А я ничего никуда не опускал! Уже много лет! Целых четыре года!

Правда, в конце мая того же 2004-го DJ Андрей Панин выпустил первый релиз своего новоиспечённого тогда лэйбла «Alley PM», а именно некий сборник, который открывало как раз моё «Письмо». Но, с другой стороны, в том же мае вышел и сборник «Recommended records», где тоже было «Письмо» (они вышли на меня сами, после того, как выпустили на другом своём сборнике одну из песен «Другого оркестра» — единственную официальную публикацию проекта, простите, моей первой молодости, но это уже вообще другая история, старые заслуги и всё такое). А в июле того же года мне и вовсе позвонил некто Табриз Шахиди, заявивший, что теперь он работает в BMG и хочет походить с этой моей песней по радиостанциям, и я действительно передавал ему диск. В том же июне-июле со мной списывались какие-то люди из Бундэса, и им я тоже отсылал диск по почте. Так что, обилие версий возможного попадания «Письма» на «Серебряный дождь» всё равно оборачивалось только очевидным отсутствием точного знания, как же это всё получилось на самом деле. Я знал только одно: что я ничего никуда никому не носил, а передавал этот трэк только нескольким тем, кто просил у меня его сам. И тем не менее… Да, то о чём я много лет мог только мечтать, свершилось!

Моя песня зазвучала в FM-эфире! (Всякая попсовая хрень, к которой я писал тексты за деньги, разумеется, тут не в счёт.)

 

III

И вот жизнь моя странным непостижимым образом изменилась, не изменившись при этом совершенно. Мы так же вставали с Да ни свет ни заря, да и пару раз в течение ночи; она оставалась с Ксеней, я топал на молочную кухню. В какие-то дни ходила на работу она, в какие-то — я. А песня «Письмо» крутилась себе и крутилась. Однажды, когда я пил кофе в «учительской» во время переменки в «Маме», спустя неделю после того, как я с подачи Жени Костюхина услышал по радио свою песню, мне снова кто-то позвонил на мобильник (номер не определился) и голосом моего отца сказал, что только что слышал её по «Серебряному дождю». После этого связь прервалась. Я не успел сказать ничего в ответ. Отец впоследствии сказал, что это звонил не он…

Потом вдруг, тогда же, в сентябре, DJ Панин переслал мне некое адресованное ему письмо, содержащее ссылку на какой-то латышский портал, откуда явствовало, что непостижимым же образом «Письмо» целых две или три недели лидировало в сводном хит-параде русскоязычных радиостанций некогда Советской Латвии, с какового лидирующего положения его в конце концов подвинула только «На берегу неба» Димы Билана:).

В ту же осень «Письмо» совершенно же без какого-либо моего участия, вышло на CD-сборнике «Хитовая 30-ка „Русского радио“», хотя в ротации «Русского радио» она никогда не была. Разве что 2–3 раза в «Неформате» у Глеба Деева, с которым мы когда-то были знакомы (ещё в 1995-м, в пору его работы на «Деловой волне» он делал передачу о «Другом оркестре» (http://www.raz-dva-tri.com/do.htm)), но мы уже много лет не общались, да и особо близкими друзьями никогда не были. Как так может быть? Я и сам не знаю, но это так. CD «Хитовая 30-ка „Русского радио“» существует в реальности.

В конце того же сентября 2004-го года, опять же, именно тогда, когда я двигался от метро «Сокол» по направлению к «Маме» (она же — «Подвал», что, конечно же, весьма символично:)), как раз когда я проходил мимо кинотеатра «Ленинград», мне снова позвонил Панин и сказал… чтобы я готовил оформление для двойного диска «Новых Праздников», который он намерен выпустить до Нового 2005-го Года.

Он сразу сказал, что ему больше нравится альбом «8-е марта», то есть первый, записанный с большим скрипом ещё в 1997-м году и имевший ещё одно альтернативное название, гораздо, кстати, в большей степени отражающее эстетическую позицию Автора, то есть — «Чужой язык». И, записывая разным людям кассеты, на некоторых я писал «8-е марта», а на некоторых «Чужой язык», поскольку сам я так и не мог оставновиться на чём-то одном, да и вообще мне нравилась именно эта поливариантность. По иронии судьбы в руки Панина попала как раз кассета, называющаяся «8-е марта», что, не прошло и семи лет (:)), и решило исход дела:).

В общем-то, я этого и хотел. Я всегда оставляю за Господом Богом право последнего хода, последнего выстрела, ибо — сделаю ещё одно искреннее признание, которое возможно в очередной раз кого-нибудь испугает:) — в общем-то, как конкретно зовут того, в чьи руки попадает та или иная кассета или, в наше последнее время, CD — дело десятое (:) Каббала форэва). По-любому, это всего лишь одна из граней моих отношений с Господом Миров.

Но, собственно, ровно так же не имеет и особого значения, как конкретно зовут лично меня, потому как никакого уж прям меня лично не существует в Природе, как и уж тем более любого из вас, милостивые читатели, о чём я, кстати сказать, с упорством Божественного Барана, в которого в конце концов вырос тот ещё Агнец, и талдычу вам буквально всю эту книгу. Есть только Великий Поток Идей и Ощущений Бога-Ребёнка, а всё остальное — мутная дьяволова хуета.

Всё вышесказанное, разумеется, ни в коем случае не умаляет моей искренней благодарности Андрею Панину, в конце концов выпустившего наш двойной диск. Хотя, спору нет, в одном из своих интервью, читанных мною в интернете, он, отвечая на вопрос, как это так он сподобился создать свой собственный лэйбл, что, де, на это подвигло его, прямо сказал, что просто ему много лет хотелось выпустить свою любимую группу «Новые Праздники». Слово — не воробей, как известно.

И мы с Тёмной стали готовиться к выходу нашего двойного диска. А «Письмо» всё крутили и крутили. Песню, написанную мною под знаком Льва уже далёкого-далёкого 1997-го года…

 

IV

Как, собственно, и всё моё творчество, песня «Письмо» была сочинена мною в ситуации острейшей экзистенциальной, блядь, безысходности. А поскольку Творчество для меня — честно признаться, единственная святыня, то всё, что ему помогает, я поневоле совершенно искренне боготворю, что, в свою очередь, совершенно мне не мешает, совершенно искренне же, от безысходности оной страдать и мечтать о выходе из неё.

Тогда, летом 1997-го, у меня, как обычно не по моей вине, застопорилась работа в студии Андрея Бочко над первым альбомом «Новых Праздников», что под одним из своих названий так понравился потом Панину.

Ныне, то есть спустя десять лет, я и сам работаю на этой студии аранжировщиком и звукорежиссёром. Тогда же было не так. Там работал мною же на эту работу и устроенный через моего друга детства Сашу Дулова (ныне — проект «Band’eros») некто Серёжа Большаков, некогда гитарист «Другого оркестра», о каковом Большакове излишне многое написано в моих ранних романах, включая первые «Новые праздники».

Буду откровенен, конечно, я рассчитывал, что, оказав Большакову, мягко говоря, такую услугу, какую ему больше никто толком не оказал за всю его жизнь, которую я ему вполне конкретно в весьма выигрышную для него сторону изменил, я, на своём скромном месте, могу рассчитывать на некую посильную благодарность с его стороны в виде некоторых, очень, кстати, немногих, часов студийного времени — тем более, что против этого не имел никаких возражений и сам хозяин студии Андрей Бочко. Но я, что чужой грех таить, просчитался:). Благодарность не в привычках, да и не в крови «бирюлёвок», как в свою очередь и в своё время, называла Серёжу его супруга Ира Добридень (некогда виолончелистка «Другого оркестра», с которой он тоже, к слову сказать, познакомился, благодаря исключительно моим контактам, да и вообще, в сущности, потому лишь, что как-то раз я услышал во сне, что одну из моих тем играет именно виолончель, после чего, собственно, мы и стали эту «виолончель» искать и нашли в виде бывшей одноклассницы моего, опять же, друга по кузьминскому «Вавилону» Олега Тогоева), ныне мать обоих его детей:).

Теперь, повторяю, на этой студии я работаю сам, а никакого Большакова там нет, но прошло долгих 10 лет, прежде чем это так само как-то вышло, и для этого надо было, как оказалось, всего лишь подождать, пока Большаков вырастет как профессионал с почти нулёвого уровня и кинет Бочко через хуй. Тут-то всё и вернулось к Началу, к Истоку, потому что не бывает чудес. Но… об этом когда-нибудь потом…

Несмотря на то, что сам проект «Новые Праздники» в целом изначально был задуман как осознанный антипод «Другого оркестра» (http://www.raz-dva-tri.com/do.htm) и так называемого «серьёзного искусства» вообще (что, сказать по совести, стало всерьёз у меня получаться только в самое последнее время, когда мою музыку стали называть «обычной фирмой», а вовсе не ретро-попой, как раньше), да и как осознанное же самоистязание и изнасилование собственного эстетического вкуса, что, в свою очередь, пожалуй, не удалось до конца и до сих пор (смайлик лижет самому себе задницу:)) — так вот, несмотря на всё это, к лету 1997-го года запись этого альбома стала, незаметно для меня самого, прямо-таки долгом чести и делом жизни.

С одной стороны, я изначально этого и хотел, ибо само по себе подчинение своей воли Воле какой-либо Абстрактной, на взгляд профанов, но, так или иначе, незапятнанной какой-либо материальной корыстью, Идее — дело, вне всякого сомнения богоугодное, хоть и опять же с точки зрения Человека Посвящённого, но с другой — я, как мне это было свойственно в молодости, одновременно и радовался и грустил, и уж, конечно, предпочёл бы, чтоб это всё не затягивалось петлёю судьбины на моей же многострадальной ёбаной шее.

И вот, в ожидании очередной смены в студии, я взял, да и написал сначала, меньше чем за месяц, роман «Новые праздники» (http://www.raz-dva-tri.com/novye prazdniki.doc), а потом и вовсе стал подумывать о параллельном проекте с мужским вокалом. И действительно сочинил тупо под гитарку где-то, наверное, пяток песен. Одной из них и была «Письмо» (http://www.alleypm.com/mp3/audio/novye_prazdniki/Pismo/novye_prazdniki-pismo.mp3), а другие я и сам ныне помню только частично:).

Изначально вся эта песня пелась исключительно от мужского и первого лица, и этим самым «почтальоном» был, собственно, лирический герой, а героиня же была вся из себя недоступная, и герой ей как бы был на хуй не нужен, равно как и его, собственно, хуй, или нужен, но разве что, так сказать, под настроение. И потому в припеве оный герой и пел от всей души, что он, мол, всё равно верит, там, в таинственный свет (тогда ещё безо всякой задней мысли о каббалистических ценностях:)) и в прочие атрибуты Счастья в соответствии с идеалами немецких романтиков и одновременно, иже же с ними, экспрессионистов, и иже же с ними же ж — всего постхайдеггеровского сброда в лице апостолов послевоенной самоубийственной западной мысли (Маркузе, Адорно, Фромм и пр.). И, понятное дело, что в варианте от мужского лица, уже после первого куплета любому становилось ясно, что вся эта серенада романтически настроенного поебасика едва ли произведёт какое-либо впечатление на Героиню, то есть, называя вещи своими именами, песенка посвящалась всё той же Имярек (http://w5.odnoklassniki.ru/dk?st.cmd=friendMainst.friendId=74209109432tkn=3572), о коей собственно, и написаны первые «Новые праздники», и каковой некогда академичной авангардистке и джазовой пианистке и посвящается весь музыкальный проект, созданный во многом для того, чтобы моя некогда Любимая Женщина либо поняла, какая же она всё-таки дура, либо… чтобы я смог бы для себя лично удостовериться в том, что это действительно так. Поэтому там и есть такие слова во втором куплете:

…я — твоё письмо,

то, что между строк;

то, что на восток;

то, что наутёк…

Читавшим первые «Новые праздники» тут всё предельно понятно — Ира уже более 10 лет живёт в Германии.

Но вот у Серёжи, блядь, появилось на меня время; как раз ко дню рождения Имярек мы закончили альбом «Чужой язык» (он же — «8-е марта»), и вся эта идея с параллельным проектом от мужского лица сначала отошла для меня как-то на второй план, а потом и вовсе забылась.

Однако сама песня «Письмо» отчего-то не затерялась. Я успел показать её паре-тройке друзей, и она им неподдельно понравилась. С самого начала именно она пришлась по душе Ване Марковскому, с коим мы и собирались было делать «мужской проект». А когда в августе 1999-го, то есть аж спустя два года после написания, я в очередной раз решил собрать живой состав «Новых Праздников», то тот же Ваня, который тоже не единожды в этом участвовал, хоть и ни на одной из записей его нет, снова напомнил мне, что есть у меня ещё и такая песня.

И я, будучи не слишком уверенным в том, что поступаю верно, всё-таки переделал немного текст — так, чтоб это зазвучало уместно из прекрасных уст Тёмны. И мы действительно взяли, да и разучили её.

Как раз тогда же Ваня познакомил меня с неоднократно здесь упомянутым Игорем Марковым, который стал нашим барабанщиком. Марков тоже всегда утверждал, что «Письмо» — хорошая песня и что она, по его выражению, «может пойти»:).

Я относился к этому скептически. В то время и я сам, и многие из тех, кто знал мои песни, считали, что непревзойдённым хитом является «Пойду за моря и реки», о всех циничных особенностях появления коей на свет вполне подробно рассказывается в «Новых праздниках-1». Именно поэтому она и переделывалась бесчисленное количество раз, в отличие от «Письма», которая была сочинена, в основном, сразу с аранжировкой и практически, по существу, никогда не менялась.

Однако, повторяю, я всегда сомневался в том, что «пойти» может именно «Письмо». Ведь кому в конце 90-х мог быть интересен «любовный четырёхугольник»? А вместе с тем это странное словосочетание как нельзя лучше описывает заданную там ситуацию, взятую, разумеется, из жизни:).

Тёмна, я ещё помню, неподражаемо прекрасно, как ей это свойственно, заливисто засмеялась, когда на её вопрос, а о чём, мол, эта песня, я ответил: «Да как? Всё просто — классический любовный четырёхугольник. Люди, в общем-то, любят друг друга, но у каждого из них есть кто-то ещё, кого они тоже, в общем-то, любят и кто с ними, в общем-то, постоянно вместе. Обычная фигня. Чего тут сложного-то?»

Я действительно именно так всегда и разговариваю последние лет 12: «обычная фигня», «хули тут думать», «мало ли, у кого какая хуйня в голове». Внутри, конечно, я это всё переживаю совершенно иначе, но за порогом моего двадцатилетия для меня действительно стало целью, чтобы на взгляд непосвящённых ни что не выдавало во мне одного из самых образованнейших людей своей эпохи, весьма неплохо на самом деле рубящего фишку:) в теории как литературы, так и музыки; как в эзотерике, так и в богословии; как в звукорежиссуре, так и в проблемах современной теоритической физики. И это бесспорно правильно, скажу без обиняков. Именно этим и отличается каста пастырей от касты их паствы.

Человек посвящённый видит во мне глубину сразу, и это, как правило, взаимно. Человеку же непосвящённому для того, чтобы это увидеть, необходимо до этого дорасти под моим совершенно незаметным для него руководством. Это получается не у всех. Бывает возьмёшься за человека, а он не растёт и не растёт, но… в принципе, это случается редко. Да и вообще речь сейчас не об этом:).

Вся судьба той реинкарнации «Новых Праздников», повторюсь, довольно подробно изложена в моём романе «Я-1» (http://www.raz-dva-tri.com/JA-1.doc). Закончилось это, в двух словах, тем, хоть, разумеется, и не без своих сложностей, что мы вполне успешно отрепетировали концертную программу и стали играть время от времени концерты. Людям-слушателям всё это остро нравилось, а продюссерам и программным директорам всяко-разных радивок что-то не особо.

Я знал всю эту шушеру достаточно хорошо с другой стороны своей биографии, когда работал текстописцем в попсе. И именно поэтому, когда мы записали в режиме практически живого концерта, хоть и на мультитрек, ту свою программу, что после добавления к ней вещей, записанных позже у Эли Шмелёвой и стала, собственно, называться альбомом «Письмо», я носил наши демки по лэйблам и радиостанциям, в первую очередь, для очистки совести, то есть в глубине души не теряя надежды на русский «авось», поскольку, как я уже говорил, хорошо знал всю эту «кухню» по другой своей жизни. А чему тут удивляться? Давайте посмотрим правде в глаза! Кто все эти люди, полагающие, что им дано умение предвосхищать что «пойдёт», а что не «пойдёт»?

В принципе, их два вида: одни — это хуета, некогда в 80-е годы разыгравающая роль чистоплюев из ВЛКСМ, то есть на самом деле не имевшая вообще никаких моральных ценностей и пиздящая что-то о, как это сказано в тогдашнем кинофильме «Курьер», «высших гуманистических идеалах человечества» только за тем, чтобы двигаться по служебной лестнице. Сегодня ты секретарь школьной ячейки, завтра — райкома, а там ты, глядишь, уже и в горкоме и т. д., а в голове у тебя одни девки и «бабки». Вот эта вот оборотистая безнравственная хуйня (на которую я в школе ещё насмотрелся, ибо сам тоже не вчера родился и тоже, кстати, был комсомольцем) в час X, когда рухнул Союз — из-за безнравственности, в свою очередь, старшего партийного руководства — враз позабыла о «высших гуманистических идеалах человечества» и тупо просто нас всех обворовала.

Но поскольку многие из них были людьми условно культурными, то эти-то условно культурные люди и стали первым видом той самой с-под моих ногтей хуеты, что полагает себя разбирающейся в тенденциях развития современной культуры. То есть всё как всегда — мартышка и очки, да слон в посудной лавке.

Второй вид людей, решающих сегодня судьбы искусства — это и вовсе смешно. Сейчас им от 25-ти до 30-ти. Эти ребята, ясен хуй, пороху не нюхали вовсе, а впервые услышав имена, скажем, Рафаэля и Микеланджело, они поначалу вполне всерьёз полагали, что так зовут «черепашек ниндзя».

Естественно, в этом виновата хуета старшего поколения, то есть моего и, в среднем, лет на десять постарше. Молодёжь, назовём второй вид радийно-продюссерской хуеты так, стала сей хуетой, благодаря протекции хуеты первого типа, то есть не имея вообще никаких личных заслуг; даже столь сомнительных, что заслуги хуеты старшей:).

Делая из откровенно безграмотного и порою принципиально невежественного молодняка себе подобную хуету, облечённую при этом совершенно реальной властью, отдельно взятые хуйланы первого типа подмазывались таким образом под других отдельно взятых хуйланов своего же клана, являвшимися отцами хуеты-молодняка, действуя по принципу «рука руку моет». Или же, если речь, скажем, заходила о сексапильных пигалицах, то хуйланы таким вот Макаром усаживали их себе на своё сомнительное мужское достоинство.

И вот по одну сторону баррикад стоял один из образованнейших людей современности со своим уже тогда нехуёвым творческим наследием и песней, собственно, «Письмо», которую им, хуйланам, всё равно потом пришлось «крутить», потому что я — это Я, а они — хуйланы, а по другую — все вот эти вот якобы тоже люди:).

Конечно, у меня были все основания сомневаться в том, что кто-то нас «возьмёт» (кто ещё, блядь, кого и куда возьмёт?). И конечно и впрямь не брали. И ведь то же «Письмо» носил на тот же «Серебряный дождь», в той же аранжировке, ту же самую запись. Вот такая, да вот хуйня. И, короче, та реинкарнация «Новых Праздников» тоже прекратила своё существование.

Потом было много всего. Осень 2000-го года я загодя поставил себе как до некоторой степени последний срок. Точнее, Господь Миров повелел мне представить всё это себе так. И я стал — до некоторой же степени — самореализовываться по-другому: как муж, хозяин собственного жилья, музыкальный критик и сотрудник всяких игровых программ на ТВ.

Повторяю, я уже много лет знал мир ебучего шоу-бизнеса по-русски изнутри и не хотел иметь с ним ничего общего. В реальной же жизни я человек довольно неприхотливый, и в начале XXI-го века какой-то ёбаной пятихатки в месяц нам с неработавшей тогда Да вполне неплохо хватало, ибо жильё у нас было хоть и по самодурству моей маменьки неоправданно и даже противозаконно маленькое, но своё. Этих денег вполне хватало и на разнообразие в пище, и на алкоголь далеко не последнего класса, и на многое прочее.

Поэтому-то когда кто-то фрякает что-то о том, сколько, де, надо и прилично вообще получать и называет сильно превыщающие наш тогдашний доход суммы, я, хоть и внешне миленько улыбаюсь, внутри всегда думаю примерно одно и то же: «Ах, говно, ты, говно, как же долго тебе ещё придётся страдать, чтобы понять хоть малую толику того, для понимания чего тебя вообще пустили в этот ёбаный мир, и что мог бы ты, кстати, понять ещё в детстве, если б не был такой бессмысленно выёбистой тварью, страдающей к тому же ещё и неоправданно высоким самомнением».

Потом были письма, живые электронные письма сотням и сотням женщин самого разного возраста. Потом был Харьков. Потом Игоряша. Потом Ксеня. Но сперва Харькiв.

Из всего того, что я сделал к лету 2003-го года, Лариссе нравилось именно «Письмо». Конечно, у неё были для этого личные мотивы, связанные, что греха таить, с вашим покорным слугой. Потом я вернулся в ёбаный Вавилон.

И вот… «Письмо» закрутилось по радио…

Но чуть раньше было другое. Ровно в ту ночь, когда я проводил Ритуал, я возобновил прямой контакт с Женским Началоми Единого Информационного Поля.

Длилось это недели три. В день я снова отправлял женщинам разного возраста в количестве от 30-ти до 50-ти. Теперь я с самого начала ограничивал наши отношения перепиской и никому не писал без вариантов влюбляющие в меня двусмысленности. Ясен хуй, это работало ещё лучше прежнего, но… у меня был уже опыт. На контакт я больше ни с кем не шёл.

Да, некоторые девицы за 30 весьма настойчиво сообщали мне о днях своих командировок в Москву, а перед тем папками слали фото. Одна девушка из Казани даже как-то прислала мне свою свадебную фотографию, чтобы узнать моё мнение о своём молодом супруге. Но, нет, на контакт я больше ни с кем не шёл. Когда некая Наташа из Уфы в очередной раз собралась в Москву, я просто ей не ответил, а через неделю, когда по моим расчётам она должна была уже вернуться к себе домой, написал, что как раз неделю не имел доступа к интернету.

Да, я знал, что она, как и другие девушки, это запомнит и скорее всего будет перечитывать мои более чем лаконичные письма в поисках ответа на предельно простой вопрос «почему». И в этих самых своих поисках возможно она обратит своё внимание на главное, что содержалось в каждом письме в виде финального списка на том месте, куда вставляют автоматическое прощание или какой-нибудь там «best regards»: 1) Время бренно. 2) Бытие — иллюзия. 3) «Ты» не существует. 4) Жизнь прекрасна. 5) Смерть безвредна. И нет-нет, да и вдумается Она в смысл этих слов, ибо это и была моя цель, о чём каждая из них была предупреждена с самого начала.

Кроме прочего, в этих многих сотнях отправленных мною писем содержался адрес моего сайта http://www.raz-dva-tri.com, на котором и поныне звучит моё голосовое приветствие: «Я делаю то, что считаю необходимым…»

Когда в момент захода на собственный сайт я порой забываю выключить колонки и вдруг вновь и вновь слышу эту фразу, повторяемую ровно дважды через небольшую, но ощутимую паузу, я верю тому, кто её произносит…

 

V

Сначала всё было хорошо и именно так, как всю жизнь и мечталось. Перед самым Новым 2005-м годом на лэйбле Андрея Панина «Alley PM» (http://www.alleypm.com) вышел наш с Тёмной двойной диск, то есть целых два существующих на тот момент альбома: «8-е марта» (он же в кулуарах — «Чужой язык») и «Письмо». Более того, вышел он с обложкой, созданной лично мной.

Мои посиделки с рядом издательских программ в процессе работы у Игоряши, как и всё, что происходит с нами как будто «случайно» и помимо нашей воли, разумеется, обернулось для меня победой… Как говорится — Не ешь меня, Иван-царевич! Я тебе пригожусь!

Сначала, как и всякий нормальный человек, я решил было обратиться за помощью к «профессионалу» и попросил сделать обложку Вадима Калинина. Но я, к сожалению, не учёл того обстоятельства, что если человек действительно неплохой поэт, это ещё не означает, что у него хороший вкус в принципе. Вадик со своею Анжелою немного подумали и не нашли ничего лучше, как снять нас с Тёмной, висящими вниз головами на одной из детских площадок в районе «Чистых прудов». При этом все, кроме меня, пили коньяк (у меня в тот день был предпоследний день так называемой «кефирной» диеты, на которой с подачи Да, я сижу примерно раз-два в год, чтобы прочистить… мозги).

Я, конечно, заподозрил неладное сразу, но почему-то всё же надеялся, что Вадик знает что делает и даже искренне убеждал так же сомневающуюся в этом Тёмну. Потом он прислал мне готовый вариант (http://red-fish-port.livejournal.com/4147.html), и я просто охуел от бездны, как всё же оказалось, существующего между нами непонимания. Нет, спору нет, к примеру, капельки, блядь, росы на поверхности разноцветных лесенок детской площадки, на которой и висела вниз головой Тёмна, были обработаны бесспорно с большим искусством и действительно профессионально, но вот только я всё никак не мог понять одного: нахуй нам с Тёмной такая обложка.

Я позвонил Вадику и в очень деликатной манере осведомился у него, нельзя ли сие немножечко доработать, но в ответ Вадик, объективно будучи истеричкой, закатил мне скандал. Слушая его бессвязные вопли на тему того, что он гений и всегда знает, что делает, я невольно вспомнил, сколько текстов я написал бесплатно своим друзьям и как я переделывал их по их просьбе, совершенно не гоня никаких понтов, а просто исполняя свою привычную работу, которую я время от времени брался делать бесплатно именно ввиду наличия дружеских отношений, что совершенно не означало для меня дозволения себе работать вполсилы. Ну да ладно. И понял я, короче, что опять придётся делать всё самому. Я купил книгу по программе «Adobe Illustrator» и сел за обложку.

Для меня никогда не было секретом, что рисую я плохо. Многими талантами Бог не обидел, но этого не дал. Поэтому я остановился на начертании реально важных для себя символов.

В тот период я как раз по протекции Никритина начал было работать верстальщиком в издательстве «Логос» (где бы ещё мы могли бы работать вместе с Никритиным! В каком-то смысле, мы работаем «там» с ним с самого рождения — такие вот коллеги по работе:) (смайлик вынимает из головы шар)) и время от времени он меня консультировал. Как только я закончил обложку, закончилась и наша с ним работа в издательстве «Логос».

Никритин работал там больше года, но стоило ему похлопотать за то, чтоб в качестве его же ученика «Логос» взял на работу меня, как он понял, что больше не может работать в этом ебучем «Логосе» в принципе! И я оказался с готовой обложкой, но без серьёзной работы («Подвал» не считается).

Однако расстроиться я не успел. Сначала вдруг откуда ни возьмись появился мой старый знакомый Сергей Лобан (режиссёр нашумевшего фильма «Пыль»). В то время они с Мариной Потаповой (автор сценария того же фильма «Пыль») работали как бы арт-директорами в «Билингве».

Дело в том, что осенью 2004-го года Серёжа Лобан пошёл в какой-то большой спортивный магазин чуть ли не прикупить себе лыжи, и в этом самом магазине звучало радио, а на радио звучала как раз песня «Письмо». Так он и вспомнил обо мне и о «Новых Праздниках», и «Билингва» пригласила нас поиграть у них на Новый Год за вполне приличное вознаграждение и, кстати, в одной концертной программе с кумирами моей молодости группой «Аукцыон».

И как раз сложилось всё так, что именно к концу декабря 2004-го года мы с Тёмной окончательно подготовили концертный вариант, начатый мною ещё летом, на следующий же день после того, как из роддома вернулась моя жена и моя «новоиспечённая» дочь Ксеня. Короче, мои мучительные посиделки за компьютером в редкие часы её сна, когда Да потом лежала в больнице с аппендицитом, даром, нет, не прошли. Мы нашли с Тёмной гитариста, красавца-мулата из Бирюлёво по имени Лоренс Гольдеман (тоже, кстати, ортодоксальный еврей — даром, что негр:). Папа у него из Уганды. Лоренс — в просторечии, Лорик — дитя Олимпиады-80, а мама из добропорядочной еврейской семьи, частично живущей в Израиле).

Так мы поначалу и играли втроём. Я делал вид, что играю на «клавишах», Лорик играл на гитаре, а Тёмна пела. Они оба делали всё вживую, а я решил, что моих не самых плохих минусов и авторства всего материала вполне достаточно, чтобы позволить себе играть под фонограмму, что, кстати, оказалось не таким уж и лёгким делом, изматывающим существенно больше живой игры. Вот вам крест, Волобуев!:)

Мы сыграли этот новогодний концерт. Он не был особо удачным, но денег дали нормально. Перед тем, как уехать на саундчек, я, как обычно, переделал кучу домашних дел от наряжания ёлки и похода в магазин за новогодними зипунами до плотного общения с пылесосом и пр… Не говорю уж о хлопотах, связанных со сборами на концерт и необходимости ничего не забыть: ни одного шнура, ни одной детали костюма, но кого, впрочем, всё это ебёт в моём доме!:) «И она права!» — как писал Пётр Мамонов в песенке о Есенине в своём альбоме «Мамонов и Алексей».

Естественно, вскоре после того, как я уехал, Да уложила Ксеню и сразу же принялась накачиваться новогодним вином.

Мы же втроём поехали на Тёмниной тогда «четвёрке» в «Билингву». Играть мы должны были с 10-ти до 11-ти вечера. Потом Тёмна должна была руки в ноги бежать в другой клуб петь всю ночь с «Кукурузой» (последние уж лет семь Тёмна встречает НГ именно так, то есть на рабочем посту). Она нервничала. Её можно понять. Мы, так или иначе сыграли, и я поехал домой.

Там нервничала, в свою очередь, Да. Её, в свою очередь, тоже можно понять. Говно-вопрос. Понять нельзя только меня. В порядке вещей. Я непостижим, ёпти (смайлик двумя руками обхватывает в кольцо свою голову и совершает равномерные движения «вверх-вниз», будто дрочит свой здоровенный Головной Высший Хуй).

Сама новогодняя полночь 2005-го года настигла меня, когда мне оставалось ещё несколько шагов до лесенки в конце вестибюля станции метро «Библиотека имени Ленина», ведущей к переходу на станцию «Боровицкая».

Выйдя из метро «Пражская» в половине первого первой ночи нового года, я, как в самый обычный вечер, купил себе пива и пошёл домой по дворам, где было светло, как днём, от фейерверков совков. Я шёл и чисто-тупо нёс домой зарплату. И это мне нравилось.

Дома ждала меня Да. Она смотрела новогодний «огонёк» и пила красное вино. Где-то уже примерно третий литр. Поэтому, когда ближе уже часам к трём ночи, мне на мобильник позвонила мама и сказала, что все они только что попали в аварию (они ехали все встречать НГ на дачу к мужу моей двоюродной сестры Маши, зятю Неубедительного Аргумента, на двух машинах. Их машина, которую пилотировал святой человек дядя Серёжа несколько раз перевернулась, проехав в десяти сантиметрах от ствола какого-то дерева, но… все отделались лёгким испугом) — так вот, когда позвонила мама и сообщила, что с ними случилось, а я, в свою очередь, сообщил об этом Да, третий литр тоже уже подходил у неё к концу и, возможно, в том числе и поэтому, она не нашла ничего умнее, как отреагировать на это сообщение в ключе «так ей и надо» и «мало попало».

Слово за слово между нами вспыхнул невероятный скандал. Дело кончилось тем, что мы схватились с ней в своей крохотной прихожей. Она всё пыталась двинуть мне своим кулаком по морде, но ей никак это не удавалось. В конце концов, я схватил её за плечи в районе шеи и пригнул к полу, приговаривая: «Знай своё место! Знай своё место, сука!» Она, понятное дело, тоже не оставалась в долгу. Тут зашевелилась вполне мирно до тех пор спящая Ксеня. Мы мгновенно прекратили возню и разошлись по разным «комнатам», то есть Да пошла дальше пить и плакать на кухню, а я пошёл на балкон.

Пожалуй, я никогда не был так близок к самоубийству. Точнее говоря, никогда не думал о том, что же мешает мне всё-таки это сделать, столь остро и явственно.

Так начинался для меня 2005-й год. С концерта за неплохие деньги «Новых Праздников» в одной программе с любимым в юности «Аукцыоном» и воспоследовавшими за тем размышлениями о суициде.

В конце концов мы легли спать, а утром всё опять было нормально. Всё как всегда.

 

VI

Наступил новый год, и поначалу всё было пошло как по маслу. «Письмо» исправно крутили на «Серебряном дожде». В конце января журнал «Афиша» провёл с нами фотосессию и сделал с нами большое интервью. В принципе, разговор об этом шёл ещё летом, когда «Письмо» ещё нигде не крутили, но потом всё отложилось до лучших времён, что настали как раз зимой, то есть сани были подготовлены вполне вовремя (смайлик говорит «тпру!», и поток углекислого газа из его рта вздымает вверх его чёлку:)).

Очень милая девочка Оля Уткина битый час писала наш разговор на диктофон. Когда она спросила, есть ли у нас дети, Тёмна сказала, что у неё пока нет, что тогда ещё было правдой, а я сказал, что у меня есть дочь Ксения. Олин диктофон записал это всё, и как раз к моему 32-летию в «Афише» появилась её статья, в которой чёрным по белому было написано, что «…у Максима недавно родился сын».

Самое замечательное, я думаю, что Оля сделала это специально. Оле двадцать. Она умна, прекрасна и трогательна, но, конечно, её наставники — это никто иные, как Хуета Старшего Типа, то есть, называя вещи своими именами, воры из ВЛКСМ. Они научили таких, как Оля, своему извращённому взгляду на мир, согласно коему сын для поп-звезды — это круче. Да. И у многих из них, «успешных» людей, действительно сыновья. Ведь чем меньше представляет из себя мужик в Высшей Реальности, тем с большей вероятностью рождается у него наследник, ибо сам Бог требует «повтора курса». Ну да ладно, впрочем. Оля реально очень хорошая.

Спустя несколько месяцев, где-то в начале марта, она специально летала на одну ночь в Питер, к нам на концерт, в рамках закрытого фестиваля «Афиши», где помимо нас играли «Палево», «Кровосток» и очень прикольные юные мальчики и девочки из группы, название коей представляло собой длинную аббревиатуру — неудивительно, что мы с Тёмной не запомнили:). Во всяком случае, мальчик-солист у них восхитителен — мечта педераста, как я называю таких. И действительно, похож чем-то на Кузьмина в юности, только красивее, хоть и пониже ростом (смайлик жрёт собственную залупу, изрядно сдобренную хреном:)).

У нас с Тёмной действительно наладились было дела с концертами. Их было, конечно, ещё немного, но все они были платными, и за деньги, сильно превышающие те, что платили «Старым будням» в бытность этого проекта живой командой, нам было довольно приятно делить на двоих, ибо Лорик, афроамериканец из Бирюлёво покинул нас как раз перед тем, как всё началось по-крутому. Я всегда делю деньги поровну. Это реально мой принцип в концертах. И когда в 2000-м «Новые Праздники» получали раз в год три копейки, я тоже честно делил их на пятерых.

Короче говоря, у меня было полное ощущение, что всё в своей жизни я всегда делал верно, потому что у меня на глазах разворачивалось то, о чём я искренне и мечтал всю жизнь. В январе мне даже удалось набрать на февраль концертов, за которые мы получили бы уже весьма неплохие деньги, что вполне уже были бы сопоставимы с неплохим средним достатком, но… тут случилась очередная мистическая история, связанная с моей мамой.

Я никого не трогал и тупо стоял-курил на балконе, тихо радуясь тому, что у нас много концертов и что Тёмна уже начинает в глубине души подумывать о том, что ей важнее и ближе — «Кукуруза» или «Новые Праздники». Я ничего не хочу сказать плохого о «Кукурузе» — замечательная команда и отличные музыканты, но… Тёмна — моя!.. Вот и всё. Такая вот хуйня. И тут, короче, мне позвонила мама.

Начала она без обиняков:

— Слушай, у тебя всё в порядке?

— Да, в общем, не жалуюсь, — ответил я, — а что такое?

— Я тут общалась со своим астрологом, и на тебя она тоже сделала расчёт. Просто по её карте получается, что у тебя сегодня самый трудный день в году…

Ебать-колотить! Я, конечно, не повышая голоса, объяснил маме, как в этих сферах всё работает на самом деле. Вне всякого сомнения, астрология, нумерология и Таро — величайшие и наиболее глубокие из всех наук. Да, именно наук. Но то, как сие понимают люди, подобные моей маме, да и вообще женщины — это и есть та причина, по которой Элифас Леви призывал магов к молчанию. («Знать, сметь и молчать». Помнится, мы об этом уже говорили.)

Наконец успокоенная мной мама повесила трубку, а я закурил новую сигарету. Полугодовалая Ксеня уже спала, а Да сидела с ноутбуком на кухне.

В течение последующих десяти минут мне позвонили практически все арт-директора клубов, о концертах в которых были у нас договорённости на февраль 2005-го. Все они извинились передо мной и по разным причинам мне… отказали: в «Калигуле» день нашего концерта отдали под корпоратив, на коем хотели видеть Скляра (кстати, в бумажной картотеке Российского Авторского Общества (бывший ВААП) — есть там и такая — его личная карточка лежала прямо перед моей в пору, когда я носил ещё своё ненастоящее имя «Скворцов» (потом я сообщил о перемене своей фамилии, и в РАО «Скворцова» зарегистрировали как творческий псевдоним Гурина — не больше:), о чём имеется у меня официальный примечательный документ); другой арт-директор сказал что-то ещё; третий — что-то ещё. Короче говоря, когда я снова услышал звонок, снял трубку и услышал там голос Оли Уткиной (всё это было накануне выхода журнала «Афиша» с интервью со мною и Тёмной и нашей фоткой в целую полосу) у меня внутри как будто что-то закричало во весь голос «НЕТ!!!», но… по счастью Оля звонила лишь для того, чтобы что-то там уточнить — не помню сейчас точно, что, но точно не пол моего ребёнка:). А может просто до зазевавшегося Господа долетел мой внутренний «нет»:).

Что ж, мамин астролог оказалась права и не только про тот год:). Одна лишь незадача: астролог не сказал маме, что эти жизненные проблемы, как обычно, она принесёт своему сыну собственноручно.

Нет, конечно, большие проблемы начались не сразу, но обратный отсчёт (так называлась, кстати, одна из игровых программ на ТВ-6, где я тоже работал штатно перед «Слабым звеном»:)) уже начался, и я знал это наверняка, а запустила процесс моя мама Пандора. Естественно, из лучших побуждений. Говно-вопрос.

Неудачи начались не сразу, говорю. Где-то до самого лета 2005-го продолжались сплошь чудеса. «Новые Праздники» в буквальном смысле слова вышли в тираж. Нет-нет, да сообщали мне реальные виртуальные друзья, что читали о нас то в одном топовом глянце, то в другом: то в «Гламуре», то в «Молотке», то в «Timeout(е)». Где-то в феврале у нас был эфир с Глебом Деевым на «Русском радио». Потом он написал о нас в журнале «Плюс». Не говорю уж о том, что не единожды наши лёгкие трения с Да прерывались звучащей по радио моей песней. Естественно, трения сразу прекращались, на лицах у обоих нарисовывалась улыбка умиления, и Да, прижимая к себе нашу полугодовалую дочерь, говорила: «Вот, Ксенечка! Это папина песня!» О чём ещё тут можно мечтать-то, ёбаный в рот!:)

А в начале апреля мне на «мыло» поступило «письмо» от девушки-координатора программы «Детали» с Тиной Канделаки с просьбой помочь ей «организовать встречу с Максимом Скворцовым и Светланой Шебеко». И всё это, самое интересное, не оказалось ни наёбкой, ни розыгрышем. В назначенный день за нами приехала тачка и повезла нас с Тёмной на телевидение.

Нас слегка загримировали, ибо так делают всегда и ещё где-то через полчаса мы уже сидели в креслах втроём: Тёмна, я, да Тина Канделаки.

Нет, это не был прямой эфир. Сначала речь шла именно о нём, но потом они всё переиграли. Дело в том, что Тина — тоже человек, и время от времени ей чисто-тупо нужен отпуск. Когда Тина в отпуске, они крутят как раз такие вот эфиры, типа нашего и тихой сапой пускают бегущую строку, что это, мол, повтор от такого-то числа такого-то месяца. Я хорошо это понимаю, ибо и сам работал на телевидении. Можно спросить, а откуда же тогда берутся звонки в прямой эфир? Очень просто. Они берутся оттуда, что в интернете программа идёт всё-таки напрямую.

Одним из первых вопросов Тины, адресованных Тёмне, звучал так: «Скажите, Света, а сколько вам лет?» Я немедленно заулыбался своей безусловно кино- и фотогеничной улыбкой (что есть, то есть:)) и усмехнулся — тихо, но громко. Тёмна ответила. Тина сказала: «Мне тоже тридцать. Выходит, мы ровесницы». «Ах ты, сучка!» — подумал я и снова заулыбался.

Нет, конечно, я оценил Тинин профессионализм (она была совершенно права, что с самого начала, увидев, что Тёмна волнуется, выбрала идеальный вопрос, чтоб вызвать в ней раздражение и тем самым её «оживить»), но я просто немного расстроился, что не успел подготовить Тёмну и к такому повороту сюжета. Тёмна на телевидении никогда не работала. И вообще она живая и настоящая. Она потрясающе красивая женщина. Она красива той красотой, которая сначала просто привлекает внимание, а потом становится ясно, что это всё вообще ещё и изнутри (не говоря уж о внешности:)). Серёжа Лосев (речь о нём ещё впереди) так и говорит: «Макс! Тёмна — метафизическая женщина!!!»

Но… «метафизическая женщина» — ещё и просто женщина, а всем женщинам свойственно комплексовать по поводу возраста, о чём Тина, тоже будучи женщиной, конечно же, тоже хорошо знает.

Я лично вообще всегда считал возрастом женского совершеннолетия — 30. Какие тут могут быть варианты? Что вы мне тут ебёте «му-му»?

Женщины тридцати лет — это женщины мечты всех мужчин. Просто мужчинам постарше удаётся с ними время от времени спать, а мальчуганам по силам только дрочить на них хуй или представлять, что они с ними в процессе безответственной ебли с ровесницами.

Но Тёмна тогда ещё не верила мне, что это так. А это так. И теперь она знает об этом.

Заметив мою улыбочку, Тина тут же обратилась ко мне, чего я и добивался, и мы ещё немного поговорили на тему женского возраста. И вообще, много, короче, о чём говорили. В какой-то момент я, отвечая на её очередной вопрос, допизделся до того, что заявил, всё с той же милой улыбкой, что в последние 3–5 тысяч лет человечество в принципе занято не тем. После это Тина стала — конечно, не без иронии — обращаться ко мне «сенсей». То есть, вполне неплохо повеселились.

Потом «Детали» на месяц пропали. Тёмна меня немного дёргала, чтоб я звонил и спрашивал о нашей судьбе и, типа, когда показ. Я не звонил. Она считала, что я не прав, и иногда мы, поначалу в очень мягкой форме, реально пытались что-то друг другу довольно прозрачно объяснить в стиле «вообще за жизнь»:). Тут ещё Тёмна неожиданно для себя забеременела и быстро стала довольно нервной.

На самом деле, я был ужасно за неё рад. К тому времени у нас с Да уже была Ксеня, и я уже успел убедиться, что, в общем-то, кроме этого всё — хуйня. У Тёмны это открытие тогда было ещё впереди. Конечно, она волновалась.

На самом деле, пророческий сон о том, что всё глобально рушится, ввиду её беременности, снился мне ещё в конце 90-х, когда я был в неё влюблён. Да, это было. Но тогда этому сну было ещё очень далеко до реальности. Или реальности было ещё далеко до этого сна. Между нами говоря, скорее всего второе. Ну да ладно.

Когда снова позвонили из «Деталей», я мирно ехал в маршрутке со встречи с Андреем Сеньковым (есть такой охуенный поэт и художник (http://sensensen.livejournal.com/)). «Они» сказали, что программа ещё не вышла; что раз у нас нет клипа, то надо доснять, например, репетицию и заодно подумать, кто из «медийных лиц» мог бы о нас что-нибудь вякнуть в виде короткого блиц-интервью.

Между съёмками самой программы и их звонком прошло немногим более месяца. Я сразу сказал, что что-нибудь мог бы сказать DJ Панин, хозяин выпустившего нас лэйбла «Alley PM». «Панин — это актёр Панин?» — сразу спросили меня и тут же, реально в очень дружелюбной манере, объяснили смысл термина «медийное лицо». Напрасно я начал им что-то втирать про «Серебряную галошу», где Панин регулярно играет и всё такое. Тогда я сказал о Глебе Дееве с «Русского радио». Они в ответ сказали мне, что они — телевидение, и звук — это звук, а картинка — это картинка. И тут я вспомнил об Олеге Нестерове, который по собственной инициативе написал рецензию на наш альбом в «Русском Newsweek(е)» (за этим самым номером «Newsweek(а)» я и ездил к Сенькову, ибо у него он был, а я купить не успел:)). И хотя рецензия оная начиналась с чисто еврейской фразы: «Осторожней с восторгами вокруг этой пластинки» — я правильно рассчитал, что Нестеров, которого я в то время ещё не знал лично, не откажется от лишнего повода появиться в телеэкране даже секунд на 10 в топовой, хоть и ночной ТВ-программе. Я не ошибся.

Они сделали с ним короткое интервью — он не говорил в нём про «осторожность с восторгами» — корпоративная этика, ебёмте. (Голову смайлика в клочья разрывает внезапно набухший во рту банальный жвачный пузырик:).)

Вторым человеком, сказавшим, что «„Новые Праздники“ — это круто», стал… Дима Ланской, экс-группа «Премьер-министр». В своё время мы работали с ним по текстам. Не сговорились. Хотя две песни Звонкова — ныне гитариста «Би-2» — именно с моими текстами Ланской пел.

Он, разумеется, не слышал «Новых Праздников» отродясь (это вообще не его формат в принципе), но… разве ЭТО важно в медийном мире? Нет, важно не это. (В глазах у смайлика кольчатый червь…:))

День, когда мы договорились о съёмке якобы нашей репетиции на базе группы «Кукуруза» (http://www.kukuruza.info), стал тем самым днём, когда почти во всей Москве тотально вырубили электричество:). То есть тем самым днём, когда куча людей намного часов застряли в переполненных вагонах в абсолютной темноте тоннелей метро.

Тёмна, которая к этому времени была уже на третьем месяце беременности, избежала подобной же участи лишь благодаря тому, что всегда немножко опаздывает. Поэтому когда она подошла к метро, оно было уже закрыто. То же случилось и со мной.

Я сразу позвонил девушке с «Деталей», которая, собственно, и отвечала за съёмку и должна была всё это потом монтировать, и сказал, что, как это ни удивительно, метро не работает. То есть СОВСЕМ не работает. Мы перенесли стрелку на пару часов позже. В кармане у меня было, прямо скажем, не густо. Пришлось сначала вернуться домой.

На последние деньги я поймал тачку до дома, чтобы оказаться там через три минуты, а не через пянтнадцать (счёт шёл именно на такие цифры). Получилось дольше, потому что уже не работал лифт, а живём мы на десятом этаже. Но я умею быстро подниматься по лестнице, потому что знаю, как дышать. Я насобачился в Городе Предков — ведь Ларисса живёт на 9-м этаже, а на Салтовке ровно в полночь выключают все лифты.

Домой я спешил потому, что там лежала одна заветная штука рублей. Я поведал об этом странном раскладе Да. В квартире уже тоже не было света. Я поцеловал своих девочек. Мы, ожидая худшего, стали набирать воду прямо в ванну — мало ли что. Как на грех, у меня сел телефон. Да дала мне свой (городской ещё, кажется, работал), и я снова выбежал на улицу.

С Тёмной мы забили стрелку у неё на Варшавке. При отсутствии пробок туда 10 минут езды на машине. Тачка стоила мне 500. Выбора не было. Дальше Варшавки водитель ехать отказывался, а нам надо было в Отрадное, на другой конец города. Позарез.

Наконец мы встретились с беременной Тёмной. Поймать машину возле метро было невозможно. Люди, реально обезумевшей толпой, кидались на каждую тачку, и напуганные шофёры, понятное дело, норовили проехать это злополучное место быстрее. Мы прошли метров триста вперёд, и очень не сразу и только благодаря Тёмниной красоте нам удалось наконец что-то поймать до Китай-города (по слухам, некоторые участки линий метро работали).

Короче говоря, до «кукурузной» базы мы в конце концов добрались, и «они» всё сняли.

Руководила процессом девушка, крайне похожая на Лариссу и тоже, разумеется, из Украины. Самое смешное, что, как оказалось, до Москвы и «Деталей» она работала в леворадикальном днепропетровском журнале «Наш», каковой журнал к тому времени достаточно недавно опубликовал фрагмент моей клаустрофобической поэмы «Я-1» (в частности, про пресловутое 11-е сентября и про то, что лично мне нисколько не жаль погибших во Всемирном Торговом Центре врагов Духа и Истинных Человеческих, то есть Нематериальных, ценностей).

С большим трудом мы постепенно добрались до своих домов. Я ехал на электричке от «Царицыно». На перроне стояла толпа попивающего пиво и баночки охуевшего люда. Электричку ждали уже давно. Наконец вдалеке показался тепловоз, тащащий за собою аж два состава.

Передвигалась эта конструкция, понятно, довольно медленно. До отказа набитый оухевшими мордами двойной поезд от «Царицыно» до «Покровской» добирался примерно минут 20 вместо обычных трёх. Конечным пунктом его назначения был подмосковный городок Чехов, что километрах в 60-ти от Москвы. Остаётся только гадать, когда он туда приехал:).

Дома меня ждали мои девицы. Им в тот день тоже пришлось непросто. Да всё-таки пошла гулять с Ксеней. Кажется, им надо было ещё зайти в поликлинику. Наиболее трудным оказался их путь домой.

Да оставила коляску внизу. Поднявшисьс Ксеней на 10-й этаж, засунула её в манеж. Ксеня начала плакать. Да попросила присмотреть за нею соседку, милую домохозяйку-армянку по имени, кажется, Эльза. Сама же побежала вниз за коляской, которую тоже тащила потом на 10-й этаж. К счастью, коляска была уже прогулочная и сидячая:). Вот, собственно, такая у меня жена (среди её предков были когда-то настоящие донские казаки)! Но это я так всё, к слову. Короче, семья наша счастливо воссоединилась, и вскоре после этого дали свет. В смысле, электричество:).

«Детали» же пропали опять. Тёмна продолжала меня подёргивать, чтобы я им почаще напоминал о себе. Пару раз я действительно им звонил. В конце концов, та самая милая девушка, похожая на Лариссу, позвонила мне сама и, попросив никому не рассказывать о факте её звонка (сейчас, за давностию лет, думаю, не считается:)), сказала, что программа с нами всё же не выйдет, так как «они» решили, что мы с Тёмной пока всё-таки ещё недостаточно «медийные лица», и решили спустить всё на тормозах. Короче, мы очень мило и довольно продолжительно с ней поболтали. Хорошая девушка, хотя возможно она и приврала, что она делает нечто недопустимое, звоня мне, с точки зрения своего начальства:).

По-любому, суть остаётся. Программа «Детали», снятая о нас с Тёмной, не вышла в эфир. Ни-ког-да…

Я бы не сказал, конечно, что это как-то нас подломило, но мне стало после этого сложнее что-то объяснять Тёмне и, тем более, что-то от неё требовать, ибо для неё — в её системе координат вообще абсолютно чётко — стало очевидно, что даже очень хорошие мазы, приходящие через меня — это всё-таки ещё «бабушка надвое сказала».

Она не говорила мне этого прямо, но я-то понимал, что это так, ибо это было очевидно мне самому по постепенно меняющемуся её отношению к судьбе «Новых Праздников». Поэтому когда возникла следующая смешная история с фильмом «Питер FM», я вообще ей ничего не сказал, и, как оказалось, правильно сделал. История же была такая.

Некто Олег Тарасов, хозяин лэйбла «Солнце-рекордс» и заодно дистрибьютoр «Alley PM», как-то пришёл на наш с Тёмной концерт в «ОГИ» и опосля оного отозвал меня в сторону и сказал, что вот некая девочка-режиссёр для своей дипломной работы очень, мол, хочет взять нашу песню «Письмо», потому что она ей очень подходит и вообще очень нравится. И, скорее всего, придётся даже в разных вариантах использовать её во всём фильме. Согласен ли я, есть ли минуса и разные варианты — вот примерно те вопросы, что мне задал Тарасов.

Хули тут думать? Конечно я сказал, что проблем никаких, что всё есть и вообще, о чём разговор, если какая-то там девочка этого хочет! Удовлетворять тайные и явные желания всяко-разных девчек — мой долг, моё ремесло и предназначение:)…

Потом Тарасов с этой историей пропал месяца на 2–3, но в середине августа 2005-го проявился вновь. За это время девочка-режиссёр уже стала не просто какой-то там девочкой, а девочкой, за фильм которой всерьёз уцепились какие-то серьёзные же взрослые дядьки.

Мы пошли на деловую встречу вместе с Тарасовым в какое-то понтовое место на Чистяках. За соседними столами сидела совершенно недвусмысленная богема, представленная довольно большим количество так называемых «медийных» ёбл. Порешили на простом: смешные 400 $ и в будущем клип, смонтированный из фильма. И «они» стали слать мне на «мыло» варианты договора. Вроде всё скорректировали. «Они» пообещали прислать последний и окончательный вариант и… пропали:). Маза ушла. По причинам, посвящать в которые «они» не собирались ни меня, ни Тарасова.

К тому времени мы уже вполне откровенно, хоть и ещё деликатно спорили с Тёмной, есть ли вообще смысл делать то, что я говорю применительно к «Новым Праздикам» или же нет. «Мы устали оба…» — как пела Земфира.

Когда в начале сентября Тёмна сказала, что в очередной раз не записала демо-вокал, что, по чести сказать, обещала проделать самостоятельно ещё где-то в конце мая, я понял, что… ПИЗДЕЦ: как ни крути, сколь ни вращай, но… дело не идёт. Не идёт и всё тут. Хоть лоб себе расшиби!:)

Я сел на свою любимую кефирную диету, которой меня научила Да, когда целую неделю, в сущности, ничего не жрёшь кроме кефира (чай и кофе тоже исключаются) и 150 гр. несолёного варёного животного белка (мясо, курица, рыба) в день, и… на выходе из неё принял окончательное решение…

Я хорошо помню тот вечер в середине сентября 2005-го года. Да, я открывал накануне «И-цзин», и мне там сказали, что да, так надо, ничего не попишешь, и в тот самый вечер, на выходе из диеты, я решил, что то, что я вознамерился сделать и есть то, про что мне сказали «так надо».

Я написал два письма (:)): одно — Тёмне, другое своей первой жене (http://j-pinchikov.livejournal.com/) Миле Фёдоровой.

В тот момент, когда я это делал, я был совершенно уверен, что прав (по большому счёту, я и сейчас так думаю:)), и меня реально заебало бабское самодурство. С Тёмной вообще были реальные причины, а с Милой, с которой мы начали было общаться в ЖЖ, тупо сидя по разные стороны Атлантики, меня всё заебало ещё с тех пор, как она от меня ушла:), и хотя мы прекрасно изредка общались с ней на протяжении целых лет 10–12 после нашего развода, тут меня реально стало доставать, что она вдруг вновь стала вести себя со мной так, будто хоть в чём-то разбирается лучше меня:). А ведь это, меж тем, неправда полная:).

Короче, я сделал то, что по своим тогдашним, совершенно искренним при том, соображениям просто ОБЯЗАН БЫЛ СДЕЛАТЬ.

Спустя чуть менее пары лет с той поры на сайте «Новых Праздников» о нашей «размолвке» с Тёмной появились следующие строки, мною же и написанные, но спустя значительный период времени, то есть… нечто объективно объективное: «Осенью 2005-го на целых два года, но, как выяснилось позже, не навсегда, проект покинула Светлана Шебеко. Почему это произошло? Потому что между по-настоящему близкими людьми возникают порой взаимно непреодолимые противоречия. Это — жизнь. И, скорее всего, степень духовной близости в таких отношениях прямо пропорциональна уровню непреодолимости этих самых комплексных противоречий. Однако чудес не бывает и здесь. Расстаться таким людям, как показывает практика, так же не суждено».

Мне действительно нечего тут добавить:)…

 

VII

Сергей Лосев появился в моей жизни так.

Ксения уже родилась, но я всё ещё работал у Игоряши, и мне было не то, чтоб уж прямо грустно там или трудно — нет, ибо я, как известно, обладаю феноменальной способностью адаптации к самым разным жизненным обстоятельствам, и судьба моя, если, конечно, быть знакомым с ней в достаточной мере, — не более, чем яркое тому подтверждение:), но, тем не менее, я, конечно, не уставал понимать, что всё это, мол, просто Инициация продолжается, но… рано или поздно Дерьмо кончится. И вот я просто знал, что оно со временем кончится, а до поры спокойно работал. Просто делал то, что от меня требуется.

Вот и тогда я тупо сидел за компом на работе, когда у меня зазвонил мобильник.

Я подошёл и некий человек сказал мне примерно следующее: «Здравствуйте, Максим. Мы задумали в частном порядке подготовить серию аудиокниг. Сейчас мы хотим записать Ваш роман „Новые праздники“, а параллельно мы сейчас занимаемся Чарльзом Буковски. Никакого гонорара мы Вам, к сожалению, предложить не можем, и хотим спросить Вашего принципиального согласия на эту затею».

Хули тут думать! Конечно я сказал «да», не забыв при этом для проформы поставить одно условие: ссылку на обложке грядущего компакт-диска на мой официальный сайт (http://www.raz-dva-tri.com), который к тому времени я таки успел создать и даже запустить в глобальную информационную сеть по обыкновенному диалапу, на что у меня под шумок, тихой сапой, ушёл, между нами говоря, целый рабочий день (открыл я его, помнится, ничтоже сумняшися, в пасхальную ночь 2004-го года, и в течение первых же суток его посетило человек 200 — да, у меня были кое-какие интернет-наработки, ибо, конечно, я пиарщик от Бога:)).

Потом этот самый Сергей, предложивший мне сделать из романа «Новые праздники» аудиокнигу, конечно исчез, где-то более чем на полгода, но всё это время меня нет-нет, да грела мысль, что есть где-то в мировом эфире люди, которым моя проза нравится ровно настолько, что они, во-первых, ставят её в один ряд с Буковски, а во-вторых, готовы вкладывать свои силы и средства в то, чтоб сделать из этого аудиокнигу.

Зимой 2004-05 Сергей объявился снова и сказал, что, к сожалению, аудиокниги не будет, потому что хозяин, собственно, денег впал в депрессию и вообще ничего не хочет, но вот лично он, Сергей, как сотрудник книжного магазина «AD MARGINEM», хотел бы поставить на реализацию несколько моих книжек, если я не против. В том же телефонном разговоре выяснилось, что ребята — музыканты, что они меня младше (мне стоило труда убедить Сергея перейти со мной на «ты» — тогда мне это было ещё в диковинку:)).

На следующий день мы встретились. Я передал ему несколько книжек «Душа и навыки» и только что вышедший у Панина двойной компакт-диск «Новых Праздников» (да, именно об этом я и мечтал ещё в середине 90-х, чтобы это был единый, извиняюсь, пакет акций:)). Сергей передал мне их диск, а именно группу «Homo samplers».

Я принёс «это» домой, поставил, и… мне понравилось. После песни, посвящённой, как выяснилось позже, Жанне Фриске, под названием «Трах, трах трах!..», которая, помнится, очень понравилась моей супруге Да, мне захотелось включить радио и чтобы там именно в этот момент играла песня «Письмо».

Чудес не бывает:) — всё получилось! Я включил радио, и там действительно именно в этот момент играла моя песня «Письмо». Такова, собственно, правда жизни.

Поэтому-то, когда я последовательно потерпел неудачи с пробами уже трёх вокалисток на место Тёмны, я вдруг подумал, что ведь, наверное, извиняюсь, наверняка:), нужная мне девушка есть у Серёги (к тому времени, мы уже постепенно подружились). Просто потому, что иначе не может быть. Потому что не бывает чудес.

Не прошло и пары дней после моего звонка Серёге, как мы уже встретились с совершенно замечательной девушкой по имени Катя: блондинка, умница, красавица, лет 25-ти (впоследствие выяснилось, что тогда ей только исполнилось 22, то есть на тот момент ровно на 10 лет младше меня. Я считал это большим плюсом и не ошибся, потому что решительное большинство молодых женщин способны воспринимать плюс-минус всерьёз только то, что им говорит мужчина, старше их самих хотя бы лет на 5–7:)). У неё тоже была маленькая дочка, ровесница Ксени, и вообще, как и я, она вся была во многочисленных взрослых жизненных геморроях: ребёнок, работа, выпускной год в училище по классу «эстрадный вокал» и… всего 22 годика. Короче говоря, очень хорошая сильная маленькая девочка в безжалостной пасти ёбаныго современного мира.

Именно в этой ситуации полнейшего цейтнота мы записывали демо тех песен, что не нашла времени спеть Тёмна, приезжая несколько раз в неделю к Серёге в Братеево, где-то часам к девяти вечера, то есть после работ, не связанных с музыкой.

Сначала мы записали всё начерно. Где-то к марту-апрелю уже 2006-го. По ночам я сидел на кухне в наушниках и собирал её вокал, скрупулёзно вслушиваясь в каждое слово, в каждый звук. Как правило, ей нравилась постепенно вырисовывающаяся у нас Лирическая Героиня. Многие вещи, МАКСИМально важные для меня, она понимала сразу, если и не видела их изначально так же, как и я, что случалось чаще всего.

Постепенно я научился хорошо собирать вокал. То, что когда-то поражало меня в работе Чехова, а именно сбор на уровне отдельных согласных и гласных звуков, теперь отлично и сравнительно быстро получалось у меня самого.

Я делал это не потому, что у Кати получалось что-то недостаточно хорошо, а потому, что работа шла над совершенно конкретным, но виртуальным образом идеальной женщины лет 25-ти.

Да, это была сексуальность совершенно иного типа, чем сексуальность Тёмны, но… повторяю, мне нравилось:). Панину — нет. Что тут скажешь? Сердцу не прикажешь, насильно мил не будешь и всё такое:).

В конце концов мы подготовили демо. Да, у меня снова не получилось сделать всё быстро и своевременно. Всё опять растянулось на годы, но нет, я не жалел.

В принципе, всё шло по плану. Да, напиваясь по вечерам, нет-нет, да компостировала мне мозг, спрашивая, где результат моих усилий. Я, понимая, что крыть мне нечем, молча продолжал ночные посиделки в наушниках, отлично понимая, что в наушниках ничего всерьёз делать нельзя, но понимая так же и то, что либо так, либо вообще никак.

Когда мы дописали демо, я позвонил в «ОГИ», позвонил в «16 тонн», где мы когда-то работали с Тёмной и, ничтоже сумняшися, договорился о концертах. Всё получилось. Расчёты были верны. Напрасно, короче, Да компостирует мне порой мозг. Я всегда знаю, что делаю и не знаю, положа руку на сердце, никого, кто это знает лучше:). Но… повторяю в миллионный раз, это никого ни к чему не обязывает кроме меня самого.

Как только мы сыграли концерт в ОГИ, мне сразу позвонили, реально в один день, люди, предложившие сначала корпоратив в Уфе (я не очень уверенно назвал сумму в 600, но всё получилось), а потом вечером того же дня позвонил некто Андриан и предложил сыграть на ДР какого-то перца в крутом московском ресторане совместно с Чичериной. Поскольку утром я уже потренировался на Уфе, то тут я уже без запинки сказал: «Ну, я думаю, что за 800 будет нормально». И всё опять получилось. И всё это после года вынужденного подполья (я же вам говорю, чудес не бывает!:)) и на фоне 7–8 тысяч рублей в «Подвале» за работу в качестве учителя начальных классов и преподавателя рок-ансамбля…

Мы с Катей приободрились. В паре концертов участвовал даже Серёга. Так, например, посреди песни «Тонко-тонко» он откуда ни возьмись вырастал крупной тенью внутри подсвеченной ширмы, собственноручно сделанной мной из сорокамиллиметрового деревянного бруса и какой-то икейской ткани (у нас было много мулек в варианте концертной программы) и играл глубоко альтернативное гитарное соло. Вообще было весело.

В песне «Поезд» (http://www.novopraz.com/1000000/poesd_menya_vezi.mp3) у нас по сцене на самом деле ездил китайский игрушечный паровозик. Он дымил и светился; Катя стояла в круге пластмассвой железной дороги; в финале песни Серёга же запускал второй китайский паровозик. Происходило крушение. Красный паровозик сталкивался с синим, и к тому же, в самом конце песни, Катя лихо отбрасывала их обоих в сторону носком туфельки.

А в песне «Где же „ты“ моё?» я, как Оле-Лукойе, крутил внутри той же подсвеченной ширмы разноцветные Ксенины зонтики. Потом, перед соло клавиш в конце, Катя тоже входила в ширму, наши тени сливались в одну, после чего от общей тени отделялся я и выходил, собственно, играть соло, а Катя двусмысленно выключала свет в ширме.

За неделю до поездки в Уфу я начал внутренне нервничать. Сразу скажу, я не то, что не боюсь летать в самолётах — я, напротив, искренне обожаю это занятие. Но мне почему-то вдруг стало казаться, что, пожалуй, на этот раз мы можем разбиться; как вы понимаете, вдребезги. Я, конечно, никому об этом не говорил, но всю неделю до отлёта думал об сём частенько.

Утром, 6-го октября, в день пятилетия нашей свадьбы с Да, я сбегал на рынок купить цветов и каких-то шнуров для коммутации на концерте в Уфе. Потом вернулся домой, выпил кофе, покурил и уже перед самым выходом из дома открыл наугад Коран. Да, я прибегаю к этому… иногда. «Аллах даровал тебе явную победу!» — прочитал я первый же аят, попавшийся мне на глаза. И… я успокоился.

Ведь, видите ли, мне всё равно, как и когда я сдохну. Мне важно лишь, чтобы это было победой. В конце концов «смертию смерть поправ…» — об этом тоже трудно забыть. И вообще, не поленитесь, перечитайте-ка сейчас первый абзац этого романа:).

Летели мы действительно очень стрёмно, хоть это и был 757-й Боинг и всё такое. Как только мы набрали высоту, командир корабля объявил: «Внимание! Мы входим в зону турбулентности». Мол, всё нормально, ни о чём не беспокойтесь:). Моя маленькая Катя занервничала (конечно, себе она кажется очень взрослой, мудрой и сильной:)). Нас стало трясти и трясло, в принципе, все два с половиной часа до Уфы. А в последние полчаса мы стали ещё постоянно падать в воздушные ямы. Катя всё время спрашивала то меня, то стюардессу, всё ли в порядке, но мы со стюардессой были непреклонны и говорили, что всё заебись. Время от времени Катя вцеплялась в мою руку. Короче, «американские горки» получились на славу.

Когда мы стали падать в ямы или просто резко терять высоту (я этим тонкостям не обучен:)) мне так заложило уши, что я почти ничего не слышал. Вдобавок они совершенно конкретно чисто-тупо стали болеть. «Аллах даровал мне явную победу…» — всё время вспоминал я и, в принципе, совершенно не испытывал никакого страха. Просто болели уши. Ну и что? Подумаешь тоже!

Наконец мы приземлились.

Когда шасси коснулись полосы, все пассажиры зааплодировали. Я сначала удивился, но потом вспомнил, что видел такое в совковой кинокартине «Экипаж». Типа, была было реальная опасность, но… всё обошлось:).

В Уфе всё прошло хорошо. Был вполне приличный звук и без проблем дали оговоренных денег. Катя пела в лёгком летнем платье — этакая юная свежая красавица — а я был, возможно, чем-то похож на Курёхина в фильме «Два капитана-2». Во всяком случае, френч на мне был действительно довольно смешной и прикольный. Серёгина гитара смотрелась в моих руках хорошо. Плюс моя бритая, некогда рыжая, голова.

Потом до отлёта мы ездили по ночной Уфе с выданным нам в качестве водителя и сопровождающего молодым красавцем-башкиром Женей. Потом пили пиво у нас в номере. Как и при поездке в Питер с Тёмной я чувствовал, что моё присутствие в помещении — единственно препятствие случайной и оттого столь обоюдоприятной связи, но… другой комнаты, где я мог бы побыть, не было. Впрочем, может я и вовсе не прав в оценке этих двух ситуаций. Да и что вообще с человека возьмёшь кроме искренности его заблуждений?:)

Обратно мы долетели без приключений. Просто очень устали, и сил на эмоции уже не было. Лично я засыпал прямо с казённой едой во рту. Ровно через сутки после выхода из квартиры, я вернулся в неё, и Да с Ксеней разрешили мне лечь спать. То есть вру. Ксеня была у бабушки до следующего утра.

Стояла осень 2006-го. К этому времени я уже работал в студии Андрея Бочко в Сокольниках. В той самой студии, куда мы с Дуловым когда-то привели за ручку Серёжу Большакова. Прошло ровно десять лет. Серёжи больше там не было. Там был я. Да, всё получилось «случайно». Да, чудес не бывает. Да, всё получилось. Когда-нибудь я расскажу об этом подробно.

Теперь в моём распоряжении была целая отдельная аранжировочная комната с кучей всяко-разных девайсов и отдельная маленькая акустическая, идеальная для записи вокала, что записывался отныне, как правило, во что-то не хуже «Neuman» — 67, 47 или же AKG С-12, 24; плюс к этому я мог записать в зависимости от нужд аранжировки либо «Gibson», либо «Fender», либо особо милый моему сердцу «Gretch». При этом каждое из этих наименований было представлено примерно десятком модификаций — в основном раритетами 60-70-х годов, сделанными ещё из нормальных деревьев:). Просто молчу уже о двух настоящих «Хаммондах», о «Мугах», «Полимугах» и «Родесе», и всё это не в виде каких-то ёбаных VST, а в виде живых инструментов!

Вообще, скажу честно и откровенно, Андрей Бочко — один из величайших Козерогов, каких я знаю. Sapienti sat, или, как я иногда шучу, сопите сами.

Я, как вы, возможно, догадываетесь, долгое время был человеком, не привыкшим к милостям Судьбы. В лишениях и проблемах я был, как рыба в воде, а вот спокойно воспринимать блага я не умел очень долго. Всё казалось мне, что произошла какая-то ошибка, какой-то системный сбой. Что не может быть, чтобы хорошо было действительно именно мне. И именно поэтому что-то всерьёз интересное стало происходить со мной на этой студии только через год, пока я, собственно, этому и учился. Пока же я тупо занимался привычным делом: отдавал самому себе долги. То есть не пользовался практически всем студийным богатством, а доделывал то, что начинал ещё дома, а именно третий альбом «Новых Праздников» под названием «Миллион лет назад» (http://www.novopraz.com/billion_year_back.html).

Долго. Долго это длилось. Как обычно, ровно до тех пор, пока это не перестало интересовать меня самого, да и Катю тоже.

Осенью 2006-го мы пошли с ней на выставку музыкального оборудования в тех же Сокольниках. Я давно уже хотел рассказать ей об одном раскладе, но всё никак не мог дождаться подходящего момента. И тут, когда мы уже сели в метро, чтобы разъехаться дальше по своим делам, я сказал ей об этом. О Тёмне.

Дело было так. В принципе, весь цикл последующих событий был предвосхищён мною ещё в том «прощальном» письме в сентябре 2005-го. Этим я, собственно, в первую очередь, извините, и славен, что знаю всё про всех наперёд. Сначала Тёмна разобиделась на меня, рассердилась, рассвирепела, раздосадовалась, взбесилась, почувствовав себя вдруг оскорблённой в своих лучших чувствах. Наверное, да. Наверное, она рвала и метала, когда получила моё письмо:), но… я уже не был свидетелем этому.

Потом, спустя где-то полгода, она стала иногда искать, казалось бы, деловые поводы, чтобы позвонить мне — например, спросить что-нибудь якобы по работе в программе «cubase»:). Я всегда, как ни в чём не бывало, довольно скрупулёзно ей отвечал строго по делу, после чего разговор прекращался.

В день моего 33-х-летия она неожиданно позвонила мне и сказала, что независимо от того, хочу я того или нет, она сейчас приедет буквально на пять минут меня поздравить. И приехала. До «гостей» оставалось ещё часа полтора, но мы с Да уже накрывали на стол.

Она приехала. Потрясающе красивая, стройная и внутренне собранная (материнство явно пошло ей на пользу:)). Подарила мне литровый подарочный «Nemiroff» и уехала, выпив с Да по стакану красного вина.

А потом пришло лето 2006-го. Ксеня была на даче, а Да поехала к ней на день раньше, чем я. У меня был в гостях Костя Аджер — ему надо было сделать что-то в компе с музыкой; кажется, записать какой-то девайс для младенцев:). И вот мы чинно делали это, засунув какую-то детскую крутилочку-шарманку в большую картонную коробку от только что купленных мною активных аудио-мониторов, когда вдруг… позвонила Тёмна.

Так уж вышло, что в тот день её дочка Настя тоже была с бабушкою на даче, и как-то, опять же, так вышло, что я позвал Тёмну в гости. Костя уехал, а Тёмна приехала…

Посреди нашей однокомнатной квартиры стояла ширма, что я как раз тогда мастерил из 40-ка-миллиметрового бруса для грядущих концертов «Новых Праздников» с Катей. Мы с Тёмной налили себе пива и пошли выяснять отношения на балкон.

Мы говорили долго. Очень спокойно внешне и весьма напряжённо внутренне. Тёмна делала над собой нечеловеческие усилия. Я знаю, чего ей стоило сказать, что в её жизни многое изменилось, на многие вещи она, де, стала смотреть по-другому и… и… и… короче говоря, ей бы очень хотелось время от времени всё-таки что-то делать со мной, петь мои песни, потому что… для неё это важно. «Макс! Я же была твоим талисманом! А ты…» — сказала она вдруг.

— Честно говоря, я считаю, что это спорный вопрос. — отвечал я. И в таком духе мы говорили ещё довольно долго. Конечно, в целом это напоминало шуточные нарочито заумные диалоги Вини-Пуха и Пятачка в интерпретации Заходера.

В конце концов я сказал: «Знаешь, что. Давай делать… новый проект! „Новыми Праздниками“ это называться не может. Катя сделала для „Новых Праздников“ уже очень много и обратного пути нет. Но я тоже очень люблю с тобой что-то делать вместе». Вот так. Это правда. Я люблю Тёмну. Она — удивительная.

Я люблю её совсем иначе, чем Да, с которой, несмотря ни на что, мы просто части друг друга. «Просто»!..:)

Любовь к Тёмне — это совсем иное. Это не совсем любовь Мужчины к Женщине. Или… короче говоря, мне часто иногда кажется, что когда-то, в одной из жизней, мы уже были с ней вместе — не может быть по-другому — а в этой… в этой нам просто позволили заняться чем-то… более интересным… и опять же совместно:). Надеюсь, она не обидится на меня, если когда-нибудь прочтёт эти строки (впрочем, я не уверен в этом:)). Возможно, в этом варианте реальности наши тела и не созданы друг для друга, но… друг без друга не могут всё-таки наши души. Знаете, пожалуй, что Тёмна — моя сестра. Даже, пожалуй что, с большой буквы «C». И, конечно же, младшая, хотя себе она тоже кажется очень умной и взрослой:). Я очень её люблю. И я не могу без неё. То есть, конечно, я, между нами говоря, могу всё, но… всё-таки… «Тёмна — метафизическая женщина!» — говорит Сергей Лосев и, конечно, я тут согласен с ним полностью.

Вообще-то, мы с ним похожи. В общем-то, даже внешне. Только он младше на 8 лет, как Никритин, и ещё не бреет раз в неделю голову машинкой под ноль, как это последние несколько лет делаю я. Но когда мне было 26, я тоже ещё не делал этого:).

И из меня буквально полились песни. Я исполнил под гитару целых три и немедленно отвёз их Тёмне, радуясь тому, что снова выгляжу в её глазах человеком слова и дела. Потом я стал ждать, пока она позвонит мне сама, чтобы высказать свои впечатления. Она вероятно ждала, пока позвоню я, чтобы о них у неё спросить. Но я больше не делал таких нелепых ошибок, как раньше, и где-то через неделю всё же дождался её звонка.

Так появился проект, который сначала назывался «Одно касание», а потом «Maximum Света», а теперь… да… похоже, он опять называется «Новые Праздники»…

Видите ли, когда осенью 2005-го года я начал искать вокалистку на замену Тёмне, я повесил объявления везде, где только можно с финальными словами «Бескорыстие не требуется. Наличие чувства ответственности приветствуется». Тогда же вместо вожделенного ёбынаго шоу-бизнеса мне пришлось, то есть, к счастью, удалось, ещё увеличить педагогическую нагрузку в «Маме». Отныне я вдобавок ко всему прежнему, вёл русский язык в первом классе, учил читать аж три группы детей от 4-х до 6-ти лет, а по средам и вовсе работал на пару с некоей замечательной девушкой Ниной в группе развития для детей 2-3-х лет, где пел и играл на гитаре всякие песенки советских мульткомпозиторов во главе с искренне, впрочем, любимым мною Шаинским, и вообще скакал и прыгал, разыгрывая сюжеты простейших сказок, начиная с сАмого «Теремка».

Однажды, когда я, ничтоже сумняшися, ожидал прихода тёщи, обещавшей временно подменить меня на поприще воспитания Ксени, чтоб отправиться в свою «Маму», мне позвонила Тёмна и сказала, что ей очень нужно со мной поговорить.

Мы ненадолго встретились на «Варшавке», сели на лавочку на её Чонгарском бульваре, и она сказала:

— Я слышала, что ты ищешь новую вокалистку для «Новых Праздников», — и одарив меня сколь смущённой, столь же и обаятельной улыбкой продолжила, — просто я хотела… предложить тебе свою кандидатуру.

А надо сказать, я только-только, благодаря Серёге Лосеву, нашёл Катю, которая только-только записала, наверное, дублей 60 песни «Тонко-тонко», которую я к тому времени сочинил ещё совсем недавно, и она ещё нравилась мне больше других. Короче, каких-то две бессонных ночи, и мне удалось собрать из этой хУевой тучи нечто идеальное с точки зрения моего придирчивого вкуса. Как говорится, и увидел я, что это ХОРОШО:)…

А тут звонок Тёмны. Ещё она как раз сказала, что слушала тут на днях песню «Тонко-тонко» (как раз когда я собирал не её на неё вокал:)) и как она вдруг ей понравилась. Милая-милая! Хорошая-хорошая и как сестра любимая Тёмна, да ещё и на девятом месяце!

Да, я сказал «нет». Ещё я сказал, что мне всегда была близка самурайская этика, когда ты и все твои «человеческие» чувства-сопли — ничто, но Твоя Цель — всё! Я сказал так. Тёмна собралась с силами и грустная ушла домой, а я поехал в «Маму» играть с детьми в «Теремок». Это было в октябре 2005-го. В июле же 2006-го всё изменилось.

Мы больше не могли друг без друга. Мы оба, вроде бы, стали другими, и другими же стали наши отношения. Так и получилось, что у меня стало теперь два проекта, и ежу было понятно, что вечно так продолжаться не может.

И вот, посетив осеннюю выставку музыкального обрудования в Сокольниках, где, кстати, и располагается студия Андрея Бочко, где я как раз тогда начал работать аранжировщиком, мы с Катей сели в метро и где-то в районе «Красных ворот» я сказал ей, что у меня всё-таки возник параллельный проект с Тёмной; что, конечно, называться «Новыми Праздниками» он не может, но, так, мол, и так, мы с Тёмной — не чужие друг другу люди и пр… Катя расстроилась…

Но разве было бы лучше, если б я не сказал ей об этом? Да и как это можно утаить?

В конце концов, жизнь продолжалась. Как-то так постепенно вышло, что Катя тоже стала работать на студии у Бочко. Она как-то просто спросила, хороший маленький Лев, а, мол, а нельзя ли? Я в подходящий момент (оу-оу, я — мастер подходящих моментов, в пизду ложную скромность!:)) спросил об этом Бочко, когда мы сидели вместе с Катей и ещё каким-то челом у него дома на кухне, что, мол, а нельзя ли, и Андрей сказал, что почему бы, де, нет. Так Катя тоже стала сотрудницей студии, и, в общем, я был рад, что тоже смог быть ей полезен.

Я же сел сводить третий альбом «Новых Праздников» «Миллион лет назад…», то есть то, что пела Катя.

Процесс, по неопытности, занял у меня несколько месяцев. Возможно, я справился бы и быстрее, но до поры студия, всех клиентов которой увёл с собой Большаков, сидела толком без денег, и я так и продолжал метаться между «Мамой», студией и выращиванием Ксении Максимовны.

Пока я всё это сводил-пересводил, раз по пять каждую из 14-ти вещей, мы давали с Катей какие-то концерты, а с Тёмной мы пели мои новые, специально для неё написанные песни, которые тоже долго и мучительно сводились хотя бы и в демо-варианте, и вообще жизнь не стояла на месте.

Наш последний концерт с Катей состоялся не иначе как в Рождество, 7-го января 2007-го года. Всё было, в принципе, как я хотел: ширма (внутри которой сидел на сей раз Никритин (http://nikritin.livejournal.com/) с перкуссией), большой бордовый крест, созданный мною собственноручно из того же 4-х-сантиметрового бруса (то есть всё чики-чики: 4 х 4 = 16 = 7 — фирма веников не вяжет!:)), на котором был «распят» маленький микшерный пульт — всё было хорошо — только звук был говно — звукорежиссёр пришёл через пять минут после заявленного времени начала концерта.

Потом я, как уже стало обычным, полночи разбирал ширму и крест, увязывал их верёвочкой во вполне себе вязанку аккуратных бордовых дров; потом ждал заказанного такси-универсал (другие машины просто не подходили); потом наконец, уже к утру, оказался со всем своим скарбом, ни говоря уже о гитарах и клавишах, дома.

В принципе, мы оба чувствовали, что этот концерт — последний. Катя даже написала что-то на эту тему у себя в дневнике. Нет, не в виртуальном. Блога у неё нет. Кстати, как и у Тёмны. Просто в тетрадке.

Где-то к концу марта я всё свёл и отмастерил. Свёл средне. Отмастерил тоже средне. Аранжировщик из меня конечно получше, чем звукорежиссёр. Да, это был просто классический случай Пирровой победы. Да, именно Пирровой. Но… всё-таки Победы:).

Мы продолжали встречаться с Катей на студии. Уже просто случайно, не договариваясь о встречах заранее. Мы по-прежнему ходили вместе курить, говорили о наших детях, что-то про свои семейные хрени. Так, банальный трёп сослуживцев. Поломалось. Впрочем, оба мы были достаточно деликатны друг с другом. Никакого, фигурально выражаясь, «битья стёкол» — лучше даже сказать, «плевков в зеркало» — как, например, с Тёмной.

Где-то в апреле 2007-го я, наконец, передал Кате готовый альбом. Она вежливо сказала «спасибо». Потом ещё что-то сказала, послушав, что где-то там что-то ей показалось странным по обработке на вокале в одном месте перед вторым или третьим припевом в какой-то там песне…

И я совершенно переключился на Тёмну.

Катя бывала на студии не каждый день, но когда Тёмна приходила писать вокал, она всегда, по странному совпадению, рано или поздно оказывалась на месте, совершенно, разумеется, не зная, что встретит там Тёмну.

К тому времени мы с Тёмной думали, что проект будет называться «Maximum Света». О «Новых Праздниках» мы с Катей больше не говорили. Просто перестали заводить речь.

Однажды в июле, когда, кстати, тоже вот-вот должна была приехать Тёмна:), мы с Катей вышли покурить на улицу, и я сказал: «Давай, может быть, сделаем другой проект, новый!»

— Если ты хочешь, то давай. У меня основной приоритет — мой проект, но я готова. Почему нет? — сказала Катя.

— Давай, может, будем делать твой? — предложил я.

— Макс, спасибо большое. Я просто точно знаю, как всё там должно быть. Мне пока не хватает знаний и умений, но я всё знаю точно и должна сама. Есть вещи, которых я точно не умею. Тогда я первым делом обращусь к тебе. — сказала Катя.

«Фуф! Стало быть, со вторым фронтом можно пока обождать!» — подумал ёбаный я. И ещё я подумал. Сразу же. Одновременно. Просто по другому каналу. Такой вот вечный ёбаный внутренний мультитрэк.

«Господи, какая же ты клёвая! (Да, Катя чем-то похожа на Имярек. Наверное, она была примерно такой, when she’s twenty three…:)) Господи, какое же это всё говно! Ну ничего! Когда-нибудь все мы станем Единым Я, и всё это говно прекратится! НА-ВСЕГ-ДА!!!»

В общем-то, безусловно, мир вокруг меня, то есть так называемый ОКРУЖАЮЩИЙ, существует исключительно потому, что в нём существую Я, полагающий его существующим объективно, то есть — за моими пределами. Так в момент нашего рождения начинается Ложь, лежащая в основе вещей. А когда наступает смерть, торжествует Правда.

Правда истинна, а Ложь ложна.

Правда — Единица, а Ложь — Двойка.

Правда — Первопричина, Первоначало и она же — Цель, заключённая в постижении Самоей Себя через… Ложь, которая есть Активное Действие, запускающее серию кувырков числового ряда от 1-го до 3-х с финальной целью в 4-ке, то есть в Результате первого цикла, первого кувырка, после которого Единица повторяется снова и зовётся Четвёркой (Четвёрка же — число Смерти в китайской нумерологии, целиком и полностью взятой из божественной книги «И-цзин», книги божественно точного знания, в сущности, объяснённого на пальцах для тугодумов).

Я — это Бог. Именно поэтому одно из Его имён — Яхве.

Йод — это Имярек. Она — Вечная, ибо имя её Ирина.

Алеф — это я. Я — это Бог. Я — это Йод и Алеф.

Моя настоящая фамилия происходит от одной из форм общеславянского слова «гора». Именно это хотела разрушить моя мать — Двойка, Действующее Начало, оно же — вечный истерический кИпеж, Ложь в Действии, как и всякая женщина.

Когда я понял всё это, я стал Гофманманом (http://www.friends-partners.org/newfriends/culture/literature/alexey/squorcov.htm), которым и был ещё до начала времён, ибо кроме Гофманмана в мире ничего нет, ибо нет никакого мира без Гофманмана, и нет ничего, что не было бы Гофманманом.

Ничего, что можно назвать словом «ты», на самом деле, не существует.

Объект отличается от Субъекта лишь тем, что не существует на самом деле, а является лишь допущением, которое делает Субъект — в сущности, от безысходности, ибо не может быть выхода там, где нет движения, а движения нет потому, что не существует также и Времени, которого не существует, в свою очередь, потому, что на самом деле не существует Субъекта.

В этом мире существует только Ничто. Это — я.

Я — Ничто. Следовательно, я существую.

Я — это Бог. И потому его называют Сущим.

Но существует только Ничто. Следовательно, я не существую.

Нет ничего, что существовало бы на самом деле.

Любое существование — это, в первую очередь, его самоневозможность. Невозможность существования.

Уроборос женат на самом себе.

Он, пожирая свой собственный хвост, является своим обручальным кольцом, сам себя надевая на собственный палец в знак вечной верности… себе самому.

Есть только Коран, Кодекс Самурая и Откровение Иоанна Богослова.

Не существует ничего, кроме того, чего не существует. И ни хуя это не игра слов. Игры кончились, ибо Время близко.

Чётвёрка — это смерть.

Смерть — это явная победа, что даруешь себе ты сам, когда понимаешь, что Ты и Бог — одно и то же лицо, потому что… «ты» — это Я. Его не существует.

Есть только Бог. И нет ничего, что не было бы Им. И никогда не было.

Нет ничего, кроме Бога. И кто не понимает этого, должен умереть. В этом нет ничего такого уж страшного. Это просто мелочи жизни.

Смерть — это только мелочи жизни.

Потому что жизнь — это глобальная ложь, и мелочами является всё, что в ней происходит. Ложь мелочна. Ложь ничтожна. И, на самом деле, её нет.

Есть только Смерть. Это Правда, которую можно лишь заслужить. Как Победу. А я?..

Я — Макс Гурин. Я — тавтология. Просто величайшая из Гор.

Смерть — Меру вещей. Восхождение… неизбежно.

Кто не понимает этого, тот умрёт. Умрут все.

Все будут умирать, пока в мире будет Неправда.

А когда придёт Правда, не будет мира.

И увидит Бог, что это хорошо.

И мама даст ему тёплого молока. И он будет счастлив, лёжа в своей кроватке. Лёжа… в самом себе… А я?..

Я — Святой Дух. Я не умру. Потому что я никогда не рождался. Кто не понимает этого, тот умрёт. Кто умрёт, тот поймёт… А я?..

Я — это все девочки мира. Я — это лучшее во мне. Я — это моя мама. Я — это моя дочь. Я — это все. «При любом колебании выбирай Смерть!»

Есть только Коран, Кодекс Самурая и Откровение Иоанна Богослова. А я?..

Я — это всё, что не является мной. Кто ошибался, должен это понять. Время близко. Страх — удел иллюзорных.

Кто не проснулся, тот не проснулся. Сбросить в пизду, со счетов.

Сами, сами не сумели родиться.

Кесарево сечение.

Царь Мира здесь.

Аллах даровал ему явную победу.

Победа — это честная смерть, которую, как и всякую победу можно лишь заслужить.

И через Него начало быть всё, что начало быть.

Никогда в жизни не было и не будет ничего, что не было бы Мной.

Всё это не внушает доверья лишь тем, кто просто никогда не рождался на свет.

Этого нет лишь для тех, кого нет.

Есть только Я. И только поэтому — Я Есть.

Есть только Я и Закон, который НЕЛЬЗЯ НАРУШАТЬ. Даже мне… Свобода или смерть?..

Да Смерть Свободе!

Это лучшее, что с ней можно сделать, имея её… в своём полном распоряжении.

БЫТИЕ — ИЛЛЮЗИЯ

ВРЕМЯ БРЕННО

«ТЫ» НЕ СУЩЕСТВУЕТ

ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА

СМЕРТЬ БЕЗВРЕДНА

— А я?..

— Я — это кто-то другой…

— Да?..

17 августа 2006-го г. — 8 октября 2007-го г.

Транспорт города Вавилона и его окрестностей.