Мои вчерашние, блядь, хуестрадания по имярекову душу даром нет, не прошли. В ночь на первое сентября сего года, каковое явилось первым, когда я даже и не вспомнил, что хорошо бы по своему обыкновению заявиться на утреннюю «линейку» в свою бывшую школу, приснился мне следующий сон.

Оказался я почему-то в одной неизвестной мне комнате с Имярек и ещё какой-то прикольной, но неинтересующей меня бабой. Две постели там были. На одной никого неинтересующий (и Имярек тоже) я лежал, чтоб вот-вот ко сну отойти, а на другой любимая моя с этой незнакомой мне девкой. Разделись они обе и стали трогательно-трогательно ласкаться на соседней кровати. Обеим горестно, и каждая переживает, блядь, катарсис по поводу того, что жизнь — говно, и только они друг с дружкой-подружкой друг у друга есть. И обнимаются, перекатываются в этих, блядь, накрахмаленных, по-видимому, казенных-таки простынях. Целуют, гладят, нежат друг друга. А я просто, как сосед, как обстоятельство, на которое не в силах они, типа, обращать свои внимания, лежу на соседней постели и должен вот-вот ко сну отойти. И так не нужен я своей былой Имярек, что просто, чувствую, что сейчас перевернусь, как воспитанный человек, чтоб девушек не смущать своим взглядом, на другой бок и расплачусь там в полном слишком человечкином, блядь, бессилии. А Имярек, возлюбленная моя, с краю лежит, и вот поворачивается, в процессе любовной игры, ко мне жопой, что на самом деле означает, что она к подружке своей лицом повернулась. А на жопе у любимой моей некрасивый, самый что ни на есть тривиальный синяк, и талия сзади натерта немецкими джинсами. А я, хоть и, как оказывается, совершенно их ничем не смущаю, ибо глубоко до пизды им моё никчемное существованье, все-таки не могу не отвернуться и не расплакаться от того, что мне все ещё смертельно хочется эту дурочку в животик поцеловать…