Если и не две, так уж недели полторы как пить дать провела непокорная золушка в околотрансовом состоянии и лихорадочном поиске вариантов, где бы найти необходимую для моих песенок девочку-вокалистку. Песни мои должны быть спеты, как они того требуют с моей авторской точки зрения, и двух мнений тут быть не должно.

Я уже думал было обратиться к Виктории Пьер-Мари, моей знакомой охуительной вокалистке, дабы попросить ее просто все спеть, на что она почти было согласилась, но я сам все замял, потому что все-таки мне нужна была именно моя девочка, участвующая именно в моем проекте, поющая именно мои песни, способная связывать с ними свою творческую карьеру. От Вики этого было ожидать без мазы, потому что у нее и так уже есть свой проект, в котором я, кстати, участвую в качестве «поэта». А мне же нужна была такая девочка, которая считала бы своим сольным проектом именно мой, а не какой-то там другой, хотя и тоже оченно охуенный. Такая хуйня. Поэтому я и находился в трансе до тех пор, пока не позвонил Жене Костюхину, у которого всегда по понятным причинам было море знакомых девочек-вокалисток. Бля буду, я не ошибся, набрав номер его рабочего телефона. Хотя, хуй знает, может быть и ошибся, но в чем-то другом. Может быть я по жизни ошибся, набрав его номер. А может и напротив спасся на веки вечные. Время покажет. Хочется надеяться, что что-нибудь более оригинальное, чем обычный безмазовый свой хуй…

К тому времени, когда Женя с неожиданным воодушевлением принял участие в моих творческих хлопотах, я уже был на грани полного охуения от своей мегаломанской затеи с этими девчачьими песнями. Уже проклинал я себя за былую свою самонадеянность, каковое качество давно уже исчезло во мне к настоящему времени, но когда я задумал все это, то, что воплощаю, блядь, уже полтора года, самонадеянность моя как раз прочно зависла в недвусмыленном апогее, хотя тогда же и начался ее медленный, но неуклонный, блядь, спад.

И действительно, только такой самоуверенный самоделкин как я мог позволить себе начать с написания песен, а потом уже искать для них исполнительницу, в то время, как все умные люди всегда поступают наоборот.

Короче, на момент нашего свидания с С на станции метро «Домодедовская» я заведомо чувствовал себя полным ублюдком. Кроме всяких тривиальных околотворческих заебов, у меня были заебы ещё более тривиальные. На дворе был июль девяносто седьмого, а в последний раз я был с женщиной 19 января девяносто шестого, и это притом, что секс — самое главное в моей жизни. Можете себе представить, чего мне стоила спокойная «светская» беседа с Женей, пока мы ожидали с ним С.

И она таки не преминула явиться на встречу, блядь, с композитором. Все как всегда: я увидел очень впечатливший меня далекий женский силуэт и в следующую же секунду с радостным ужасом понял, что именно этому, а ни какому другому силуэту Женя и машет рукой. Ебать меня в голову! Это и была С. О, еб мою мать, зачем она была так похожа на смутный образ моей идеальной лирической героини?

Ебать меня в голову! Я пытался успокоить себя тем, что мужчине, не имевшему ни с кем секса в течение полутора лет, идеальным образом может показаться любая девушка, с которым ему светит гарантированное взаимопонимание. Хуй меня знает. Я искренне пытался, и в первый момент и чем дальше, тем больше, убедить себя, что зарубаться на девочку-вокалистку не нужно, но почему-то не вёлся на все самые убедительные доводы моего скромного практического рассудка.

Мне понравилась эта девочка с первой секунды. Я ещё не знал, и, кстати, целых полторы недели ещё не знал, как она поет, но был уверен, что она та самая, каковую я искал для этих песен так долго и трудно. Блядь, я шел и сам себя ненавидел за то, что в ходе своей попсовой работы так охуительно научился пиздеть с незнакомыми людьми, а тем паче с теми из них, кого как нЕ хуя делать можно причислить к по меньшей мере симпатичным девушкам. Блядь, я ненавидел себя за то, что научился с хуя заводить разговоры на те самые темы, которые с одной стороны вроде бы обоюдоинтересны, а с другой заведомо и как бы невзначай придают мне вес, уважение и доверие. Еб мою мать. Я не питаю никаких иллюзий насчет своей внешности, но я (небезосновательно) питаю иллюзии, что за последние года два-три я охуительно придрочился делать из своих недостатков достоинства, варить, варить, варить эту бесконечную, вязнущую на зубах кашу из топора. Как же я это все ненавижу! Как же я ненавижу жизнь, которая из всех юношей с пламенным взором и охуительнейших, милейших девочек делает обычных людей, которые всегда ведутся и будут вестись на ПАФОС. Они, блядь, в меру своего интеллектуального коэфициента конечно могут понимать под ним разные вещи, но, грубо говоря, существует лишь два варианта: одним из нас нужно говорить прямо, открыто и нагло, что ты, мол, крут, как яйца, а с другими играть в «скромника», деликатно, но умело выебываться в синтаксисе, в лексике, употреблять побольше парадоксальных и авторских стилистических фигур, искусно вворачивать элементы «арго», и говорить, что может быть ты неправ, и это только тебе что-то такое так кажется, таким тоном, чтобы у собеседника исчезали все сомнения в твоей правоте.

С тоже кое-что понимала в этой, блядь, нехитрой науке, и нам вполне удалось дать друг другу понять, что мы на равных. Я, кстати, никогда не хочу никого побеждать, подчинять себе, и, вообще, мне искренне отвратительна вся эта так любимая вами всеми примитивная более чем хуйня со всей этой ебаной и сраной борьбой. Но… я хочу быть на равных. Потому что я и есть на равных… И ещё потому, что я не прошу большего, чем на равных, в принципе, вполне имея на это право. То есть, блядь, я добрый и хороший, но только не надо мне без спросу на хуй садиться!

Короче, бля, не ебя понапрасну вола, я бы мог резюмировать так: С мне понравилась существенно больше, чем я считал это для себя правильным. Бесспорно меня очень волновал вопрос, понравился ли ей я, но вроде бы, особой реакции отторжения я не вызвал. Да и почему я должен вызывать реакцию отторжения? Что я, урода какая? Нет, не урода. Всегда вот все так: полные уебища переебали всех самых охуенных девчонок, а истинные орлы погрязли в комплексах надуманной неполноценности. Все как в искусстве, блядь: бездари — властители дум (впрочем, таких же бездарей, наверно), а Талант перманентно «хапает писюна». Что за говно, блядь?!

Во всяком случае, в отдельных его проявлениях, то бишь проявлениях случая, С смеялась с теми интонациями, на которые я грешным, конечно, делом и рассчитывал, которых (интонаций) я от нее и вожделел услышать, адресуя ее ушкам свои остроты, охуевая при этом от приступа собственного красноречия, хорошо зная при этом же, блядь, что если уж я так вдруг красноречив с какой-нибудь девочкой, то, блядь, мама моя дорогая, неужели же я все ещё способен любить? Пиздец котенку мне. В первый же день я испытал страх. Я заебался обламываться по жизни. С тех пор, как я в последний раз отлюбил Имярек в далеком позапрошлом уже январе, я не ебался ни с кем, конечно же не в первую очередь потому, что хотел, блядь, играть в верную жену моряка, а прежде всего потому, что мне просто (хотите — верьте, а хотите — проверьте, что, к сожалению, без мазы) не довелось никого по-настоящему захотеть.

И надо же такому случиться, что я впервые после И. захотел новую женщину как раз тогда, когда все еле-еле хрупко-хрупко почти пошло на лад! Ах, на какие хуевые мысли это тут же меня навело! Ебти мати, выносите святых из избы!

Но с другой стороны, почему, блядь, во всём целом свете один только я должен, блядь, казниться такой ужасной хуйней, каковою не грузится кроме меня ни один мужик. Что за «еб твою мать» такая!

Почему даже Имярек, и та ебется с кем хочет в своем ебаном иномире, а если и не ебется, то уж никак не потому, что мне верность хранит! А если все же хранит? А? Если все же хранит мне моя Имярек верность? А? Тогда что? Тогда ничего. Тогда, блядь, она скажет, что, блядь, она так и знала: я вырос, стал обычным говном и опять же она так и знала, что я говно. Все-то она знала, блядь! Ебать-колотить! И что мне теперь делать? Ничего уже не поделаешь. И нет никакой разницы будет ли у нас что-нибудь с С или нет (хотя это, конечно, пиздеж чистой воды — разница есть, и я хочу ее, ебать меня в девственный анус!) — все равно я говно, и Имярек так и знала! Ну еб твою мать! Ну что же это за наказание господне?! Почему я не могу позволить себе ебаться с теми, с кем я хочу? Ведь я же так редко хочу! Какого хуя я так должен страдать?! Это бесчеловечно! Но, блядь, как известно, это ведь только с моей точки зрения — бесчеловечно, а с любой другой — очень даже человечно…

Когда мы поехали по домам, и в конце концов оказались в вагоне метро, я специально сел напротив С и галантного Жени, решившего ее проводить. С улыбнулась мне и сказала что-то типа того, что я, мол, такой золотистый, на что я ответил правильным тоном «взаимно», и мы оба остались довольны, по законам жанра смутившись.

Блядь! Ну что я могу поделать, если С так убийственно привлекательна и мила? Что я могу с собой сделать? Но… без вопросов — если она даст мне… понять, что без мазы, я не смогу умирать от неразделенной любви… Доколе? Всему есть предел, хоть это и оченно грустно…

Когда я вернулся в свою ублюдочную и вечно пасмурную квартиру, я очень быстро лег в постель и там долго казнился, а потом крепко-крепко прижимал к себе мою милую, самую родную мою Имярек, а утром снова казнился, что этой ночью не только с ней мы имели друг друга во сне…