В возрасте шести-семи лет меня уже интересовало то, что впоследствии стало стержнем моего грешного сознания. Но поскольку тогда, собственно, «стержень» сформироваться ещё не успел, то поиски оного в описываемый период уже сами по себе являлись стержнем бытия для всех без исключения тогдашних детских мыслей моих.
Получить же эту самую степень Стержня, каковая, кстати сказать, не принесла для счастливицы ожидаемого благополучия, то есть разочаровала, конечно же, как это у нас повелось, какая-то полная хуйня-мысль. Но… баллотировались действительно все.
Среди этих мыслей-старателей, с таким неподдельным упорством боровшихся за обладание маленьким мной (прям, будто я какой Клондайк, честно-слово, или ещё того хуже Эльдорадо ебучее), была следующая.
Как-то раз, стоя с мамой на дорожной «зебре» в ожидании зелёного огня светофора, я задался одним вопросом: кто определяет оптимальное время горения того или иного света. Короче, где критерий? Чему или кому удалось получить-таки степень критерия?
И, надо сказать, единственно верным критерием мне тогда казалось условное время, затрачиваемое среднестатистической дряхлой старушкой с палочкой на переход с одной стороны улицы на другую. Почему-то мне это тогда казалось логичным.
Я реально видел это: как ранним утром на рассвете, когда никакого движения на улицах ещё нет, (а в Совке в середине семидесятых жизнь и впрямь замирала где-то с полуночи до 6.00), специально подученная старушка неспеша пересекает проезжую часть, а добрый дядя милиционер стоит с… секундомером и засекает, сколько ей потребуется на это времени. На всякий случай дядей милиционеров двое, и секундомеры тоже у обоих. Потом они сверяют свои показания (мало ли, может, кто включил с опозданием) и приходят к конценсусу, ибо правильное время — это настолько важно, что всё надо тысячу раз проверить, прежде чем посылать уже точные данные куда следует.
Ведь если зелёный свет будет гореть меньше, чем требуется, то маленькую дряхлую старушку действительно может сбить автомашина, и она, бедная старушка, и так уже ослабленная собственной старостью, скорее всего погибнет (ведь у пожилых людей намного хуже срастаются кости!). А это тогда казалось мне совершенно недопустимым, потому что в шесть лет я был уверен, что большей ценности, чем человеческая жизнь не существует ((4-b) Существует легенда, согласно которой господин Микеланджело своими руками убил некоего юношу, чтобы потом писать с жизненно необходимой ему натуры. Лично я далёк от этого, но вы меня хоть убейте, — я не вижу в том ничего дурного!..
For mudak’s only!!! Я не оправдываю убийство! Я оправдываю Творчество! ). И с чего я это взял?
Когда я вспоминаю об этом, мне становится стыдно. Например, за предыдущую главу.