Ровно в 13.30, 20-го августа 2001-го года, ко мне подошла темноволосая девочка с химической завивкой, на вид лет тридцати.

— Вы что-нибудь понимаете в фотоаппаратах? — спросила она и повертела у меня перед лицом какой-то иностранной моделью, но при этом не «мыльницей».

— Нет, — ответил я, — …но можно попробовать, хотя я ничего не могу обещать, поскольку и вправду не очень-то в этом разбираюсь.

Действительно, я ничего не понимаю в фотоаппаратах, кроме самых общих принципов их работы.

Видите ли, 29 января 1982 года, в день моего девятилетия, муж сестры моей мамы дядя Серёжа, настоящий фотолюбитель, подарил мне мой первый и, надо сказать, последний, фотоаппарат «Смена-8М», сделанный на питерском, а тогда ленинградском заводе «ЛОМО».

В нём всё было почти по-настоящему, ибо «мыльницы» ещё не изобрели. Надо было вручную устанавливать примерное расстояние до объекта, пальцами перематывать плёнку и даже выставлять на специальной шкале вид этой самой плёнки. Если помните, были у этих самых совковых плёнок «Свема», «Вятка» и прочих некие определяющие цифры, которые и были напечатаны на коробках очень крупным щшрифтом — 32, 65, 250 (больше не помню, но кажется наиболее универсальной была «65»). А уж том, как сложно было заряжать эту плёнку, впору писать отдельный тьрогательный рассказ. Достаточно сказать, что никаких закрытых кассет тогда не существовало, и проводить всю эту хитрую операцию надо было либо в идеально тёмной комнате, каковой идеал был практически недостижим (тем более в совмещённых санузлах «хрущовок», соединённых окном с кухней, откуда всегда бил яркий солнечный свет), либо, что было наиболее надёжно, вслепую, под ватным одеялом, аккуратно просунув туда две шаловливые детские лапки. В конечном счёте, когда мне это наконец удавалось, я никогда не мог быть уверен, что уже не засветил плёнку на этапе зарядки, и поэтому каждый из снимаемых мною тридцати шести кадров, вводил меня в странное состояние души, которое со временем стало во мне доминирующим. Снимая что-либо впечатлившее моё детское воображение, я всегда был морально готов к тому, что из этого скорее всего ничего не выйдет. Но всё-таки я снимал. И всё-таки процентах в семидесяти ничего не выходило. Но я опять снимал, и опять не выходило. Слаб всё-таки Человек перед лицом явлений физического мира! (О «нефизическом» я уж и вовсе молчу.)

— Можно попробовать, но я плохо в этом разбираюсь, — повторил я девочке лет тридцати с короткими тёмными волосами в химической завивке, — А что конкретно не работает?

— У меня не нажимается кнопка! — ответила она.

Я посмотрел на девочку, на её фотоаппарат, затем вглубь себя, где не нашёл ничего, кроме желания задать идиотский вопрос, на батарейках ли он или нет. Обнаружив у себя внутри подобную глупость, я сказал следующее: «Вы знаете, я, конечно, могу попробовать, но не уверен, что не сделаю хуже. Наверное, лучше обратиться к кому-нибудь более компетентному». И замолчал. Девушка выдержала секунд тридцать паузы и тихо воскликнула: «Ехать через всю Москву для того, чтобы ничего не получилось!» Она молча постояла возле меня ещё какое-то время и начала удаляться. Я смотрел, как она медленно движется от меня к Церкви Большого Вознесения, и думал о том, что из всего этого при иных обстоятельствах могла бы выйти целая история, целая, быть может, красивая сказка, но, принципе, я рад, что ничего такого на сей раз не будет.

Потом я вспомнил утро 8-го августа 1993-го года.

В тот день, практически на рассвете, в самом начале седьмого я в довольно возбуждённом состоянии и, надо думать, поэтому в достаточно хорошем темпе, двигался пешком от метро «Кропоткинская» к своему дому на Малой Бронной улице.

Причин для приподнятого настроения было много. Накануне состоялась свадьба моих друзей Олега Тогоева и Маши Варденга. Там-то я и познакомился с некоей девушкой по имени Лена. Честно говоря, в тот период я был весьма озабочен, хотя не скажу, чтоб уж прям сексуально, но всё-таки в плане поиска второй половины. Маша, старая сводница, давно прочила мне в «подружки» какую-то Лену, но я никогда не любил «сводничества», да + к тому меня пугало, что эта Лена на пять лет старше меня, что означало, что если у нас всё «срастётся», то придётся слать на хуй всю музыку, всё искусство, всю мою социальную полуактивность и тупо зарабатывать деньги, ибо когда девочке почти двадцать шесть, думал я, в чём, конечно, был прав, это не игрушки, — надо строить гнездо и рожать.

Но седьмого августа всё изменилось. Та самая Лена, которую я увидел, оказалась не той Леной, что рисовалась мне по росказням Маши, а настолько привлекательным существом, что о мотиве «сводничества» я забыл напрочь, хотя и был предупрежден о её присутствии, и она, надо полагать, тоже наслушалась рассказов о том, что, мол, придёт такой рыжий Макс и что он, мол, хороший.

Видимо, Господь, в которого, как выяснилось позже, очень веровала Лена, и впрямь решил чему-то нас с ней научить, ибо, мало того, что мы неплохо сблизились с ней на свадьбе, так мы ещё и опоздали на метро (я, конечно, вызвался ее провожать и, конечно, она не была против), в результате чего нам пришлось вернуться обратно, где мы были уложены спать, естественно, в разных комнатах (я, например, на кухне).

В середине ночи ко мне пришла Лена, у которой вообще долгое время были проблемы со сном, и я стал читать ей вслух «Золотой ключик» г-на Алексея Толстого.

Я почитал ей этот грёбаный «ключик», и ровно в 4.30 утра мы вместе ушли. Я проводил её до её подъезда. Метров за сто до него мы решили сходить вместе на выставку Матисса в Пушкинский музей. Уже у дверей, я сказал, что, мол, ах-ах, а как же мы пойдём, если у меня нет её телефона, и роман начался.

Впрочем, все несколько последних абзацев написаны лишь затем, чтобы объяснить, почему ранним утром 8-го августа 1993-го года я находился в том самом вышеупомянутом возбуждённом и приподнятом настроении.

Да и даже не затем, а затем, чтобы рассказать вам, что где-то в районе того самого места, где ко мне сегодня подошла Девочка с Фотоаппаратом, меня тогда, в девяносто третьем, посетила странная мысль.

Я подумал, какая классная девочка Лена! Я хочу её. Дай-ка я напишу о нас с ней красивую сказку. О том, как мы познакомились, и как всё у нас потом замечательно вышло. А потом, когда всё у нас действительно выйдет «по-настоящему», эту сказку я покажу ей, и оба мы посмеёмся…

Хочу повторить лейтмотив: я ни о чём не жалею. Решительно ни о чём. Возможно, потому у нас с Леной и получилась такая невнятная история, не обошедшаяся, кстати сказать, даже без бракосочетания и развода, что я всё-таки не написал загодя никакой сказки. Но я всё равно ни о чем не жалею. Ни о начале, ни о середине, ни о конце…

(Маленькое замечание. Только что мимо меня прошла светловолосая девушка в шортах и в тёмных очках. Когда мы смерили друг дружку вгзлядами, очки упали с неё, но я точно знаю, что это обычное совпадение, и я не имею к этому ни малейшего отношения.)