Когда я думаю о разнице между Лимоновым и Сорокиным (разумеется, в рамках моего восприятия, поскольку иного мне не дал бездарный господь), я неизменно нахожу её в их социальном статусе. Как в статусе авторов, так и в статусе их произведений. И эта разница зачастую не в пользу Сорокина, опять же с моей точки зрения.

Дело в том, что для меня как для последнего из могикан, по совместительству являющегося первым в Роде, сохранила свою непреложность такая эстетическая категория как честность. Можно сказать и так, что честность не утратила в моём случае качества эстетической категории. Более того, этика тоже не пустой для меня звук, хотя лишь до той поры, пока в ней есть своя неповторимая и ИНДИВИДУАЛЬНАЯ эстетика. В этой связи, я считаю, что иногда можно бить людям лица, блевать на соседей в метро или ссать в лифте, но это можно, во-первых, не всем, а, во-вторых, даже тем немногим, кому можно, можно не всегда, но лишь тогда, когда это необходимо для реализации авторского замысла. Как определяются такие допустимые ситуации? А по общему эстетическому контексту, куда входят следующие параметры: 1) Время и место действия 2) Предыстория ситуации на микро- и макроуровнях, т. е. соотношения между историей Повода, которая может не превышать и секунды, и многолетней историей Причины, каждое мгновение которой также обладает теми же микро- и макровременными и ситуационными контекстами 3) Важен также и адресат «творческого» акта. Если это сам автор, то это ещё не значит, что сие есть онанизм и фигня. Хотя бы потому, что онанизм бывает весьма результативен. Скажу прямо, если бы люди время от времени не снимали сексуальное напряжение именно путём мастурбации, маньяков и, собственно, преступлений было бы гораздо больше, и это было бы уже посерьёзней, чем наш новый неуловимый Джо в лице «терроризма и экстремизма». Тем не менее, если это всё-таки онанизм, он может оказаться и недостаточно убедительным аргументом для признания данной ситуации Допустимой.

Таким образом, важно ещё и то, кто дрочит в каждом конкретном случае, и кто водит его рукой. Если это Божественное Провидение, то можно и проблеваться неистово какой-нибудь тётеньке на белую блузку или дать в морду хорошему знакомому. А если какая-нибудь хуета, то нельзя. Опять возникает вопрос, кто будет определять. Смотри тогда главу 69-ю! Если ясней не станет, начни с первой!

Так вот, стало быть, Лимонов и Сорокин. Ну что тут скажешь?! Всё-таки Сорокин развлекает, и сам вероятно большой любитель развлекаться. Спору нет, он — очень талантливая катапуська, и развлекает хорошо. Развлечение — его цель. Точнее, проекция его личных развлечений на читателя. В основном, на тонконосых и тонкогубых уродов-эстетов. (У меня, если честно, тоже довольно тонкие губы, но борода это надёжно скрывает.)

Лимонов же, если и развлекает, то лишь потому, что гениальный рассказчик, но самое главное, все его книги заряжают энергией не только субтильных мальчиков-интеллигентов, но даже самых закоренелых дубиноголовых уёбищ, каковыми в своё время кишмя кишела его НБП. К тому же Эдуард Вениаминыч сам сгорает в пламени своего героического безумия, совсем как Прометей в лучшие годы. Это всегда подкупает (конечно, если это понять, а тут единственное что помогает — это наличие мозгов, следовательно здесь всё сложно). Честно скажу, мне стоит большого труда сохранять в этой ситуации спокойствие. Может быть, если верить Сорокину, моё сердце ещё не проснулось. Зато, блядь, у него оно проснулось, насколько я понимаю. Молодец, блядь! (Если честно, то, что Лимонов сидит в Лефортово, а не объясняет в ООН новые правила игры от лица самой большой страны в мире, я считаю Допустимой Ситуацией для того, чтобы взорвать на хуй Кремль ((10-b) For mudak’s only!!! Я не оправдываю убийство! Я оправдываю Творчество! ), но это, конечно, сложнее, чем нассать в лифте ((10-c) Я — бог не потому, что я всё могу, а потому что такой же хороший гусь в человеческом плане ). Я понимаю, дважды два умею сложить. Как вы помните, будет 0.)

Кстати о пламени. В 1600-м году по приговору ёбаной инквизиции был сожжён на костре Джордано Бруно. Как известно, ограниченному кругу лиц, он написал не только «О множественности обитаемых миров», но и много других заебатых книг, среди которых и злая сатира «Ноев ковчег» и прямо-таки, блядь, панегирик «О героическом энтузиазме».

Энтузиазм не довёл его до добра. Он хотел бороться и дышать, вечно стремиться к Абсолюту, но больше этого не хотел никто…

Я думаю, он достиг Абсолюта, по крайней мере, в формулировке Николая Кузанского, идеи которого в том числе развивал, когда огонь, уничтоживший кожу и глаза, вошёл через глазницы и носоглотку в его мозг.

Абсолютный «максимум» и абсолютный «минимум» встретились. Бесконечно ничтожные люди уничтожили бесконечно великого Джордано Бруно. Люди не простили ему идею существования во вселенной нескольких богов и нескольких абсолютов. Люди не выносят даже существования двух полярных точек зрения, да и вообще два полюса — это вечная издёвка над буридановым ослом человечества. Людям было бы куда уютнее в одной точке и желательно никогда не двигаться с места.

Наверное, большинству людей было бы лучше родиться цветами. Во всяком случае, мне было бы приятней на них смотреть. Иногда я бы дарил приглянувшихся мне людей А. Хоть какая бы тогда была от них польза.

Люди не могут жить с мыслью, что, как говорил кролик у Александра Милна, «я» на свете много. Они так не могут. Это не укладывается у них в голове. Равно как и афоризм Сократа «я знаю, что я ничего не знаю». Нет, им подавай всё и сразу!

Но… их «всё» у Джордано Бруно с лихвой умещалось на ладони. Тогда они убили его.