Из всех мальчишек, кроме Ивашки, одного только писклявого Ярмошку взяли в Смоленск плыть. Он похвалился Ивашке:

— Меня мой дядька, такой-сякой, тоже не хотел брать. Я к нему прилип, как банный лист, не стряхнёшь. Я ему цельный день на пятки наступал, канючил. Он меня шугает, а я не отстаю. Заморил его, в пот вогнал. Вот не вру, потины с носа капают, большие, с гус иное яйцо. Он и согласился: "Езжай, такой-сякой".

— А мне не пришлось просить, — сказал Ивашка. — Меня дядя Мудрила сам взял.

— Я же говорю, везёт тебе счастье, что ты Мудрилин. Счастливчик!

— Да, счастливчик! — сказал Ивашка. — Много ты понимаешь! Может быть, несчастней меня на всём свете нет!

— Врёшь! — пискнул Ярмошка. — С чего так?

— А с того, что мою сестрицу Аннушку злодей украл и на коне прочь увёз. Мне бы надо схватить его за пояс сильной рукой, с коня сдёрнуть и ногой наподдать. Покатился бы злодей по дороге, от обиды взвыл бы. А я бы ему в лицо рассмеялся, вскочил бы в седло, Аннушку одной рукой обнял, на том коне бы домой поехали.

— Чего же ты так не сделал?

— Замешкался, — мрачно ответил Ивашка.

— А ты не огорчайся. Может статься, ещё встретитесь. Ты тогда не растеряйся, как следует ему наподдай.

— Я тогда наподдам! — говорит Ивашка.

— Он тогда горошком покатится, — пищит Ярмошка.

— Покатится! — вторит Ивашка. Они друг друга оглядели, очень довольные. Ярмошка спрашивает:

— А с чего её украли?

— Напали на наше село и украли.

— Чудной ты! — сказал Ярмошка. — У меня бы не украли. Я сам чего захочу — украду. А у меня самого и украсть нечего. Я сирота, у дядьки из милости живу. А у него, такого-сякого, без меня пятеро на шее сидят. Ну, прощай. Сейчас ладьям отчаливать, меня дядь ка хватится, как бы чего не вышло. Он на руку ужас какой скорый. Раз — и стукнул, увернуться не успеешь.

Что же это такое? Только познакомились — и прощай!

Ивашка печально спрашивает:

— Разве мы не вместе?

— Ты на первой ладье, а я с дядькой на третьей. Ты не унывай, ещё свидимся. — И убежал.

Плывут ладьи по Каспле по реке. Мужики поставили паруса. Хоть плохонькие парусишки, а ветер попутный. А спадёт ветер, они берутся за вёсла. Ивашке грести не доверяют, он весь день лежит на корме, глядит на третью ладью, где Ярмошка со своим дядькой едет.

Ярмошка то покажется, то опять скроется. Чего он там делает? Ивашка ему рукой помахал, он не заметил. Вон его на вёсла посадили, гребёт, сюда не смотрит.

Такой лядащенький — кожа да кости, в чём душа держится, — а гребёт. Ивашка думает:

"Тяжело ему. Я бы рядом на скамью сел, за весло бы ухватился, помог бы ему. У меня бы живо пошло".

Кулаками лицо подпёр, лежит, смотрит, как Ярмошка трудится. А тут солнышко пригрело, разморило Ивашку, он вздремнул.

Вечером ладьи пристали к берегу на ночёвку. Они опять встретились. Мужики костёр развели, кашу варят, когда-то поспеет.

Ярмошка говорит:

— Пойдём купаться. Ивашка отвечает:

— Не хочется, вода холодна.

— Да ты, может, плавать не умеешь? Боишься, такой-сякой? Не бойся. Я тебя научу. Я-то сам, как лягушка, плаваю. С камушка в воду бултых. На дно пойду, опять вынырну. Пошли!

Они отошли от мужиков, от костра подале. Ярмошка приказывает:

— Скидавай одёжку, становись на камушек. Прыгай!

Ивашка скинул одежку, взобрался на камень. От вечерней прохлады всё тело покрылось пупырышками. Река тёмная, небо тёмное — ещё звёзды не высыпали.

— Чего стоишь дожидаешься? Прыгай, такой-сякой!

Как наподдаст его, Ивашка и бултыхнулся в реку. От неожиданности он открыл рот и хлебнул воды. Барахтается, руками хлопает, а ноги тяжёлые, тянут книзу. Ой, тону! Он руками хватается за воду, да вода, она жидкая, утекает меж пальцев — буль-буль.

Тут его схватило под мышки, куда-то волочит. А под ногами уже чувствуется дно, о камушек палец зашиб. Встал Ивашка на ноги, вода ему по пояс. Он споткнулся, а Ярмошка его держит крепко, упасть не даёт. Выбрались на берег. Ивашка говорит:

— Ты меня чуть не утопил.

— Я утопил, я и вытащил. Чего губы надул? И меня так-то топили, иначе не выучишься. Иной, бывает, и до смерти утопнет. Зато другие все как рыбки поплывут. Ты, слушай, спрячь меня завтра на вашей ладье. А то мой дядька, такой-сякой, меня выдрать собираетс я — только палку потолще не успел подобрать…

Ну и Ярмошка! Как это Ивашка раньше не догадался с ребятами дружить? Таково весело!

Весь день они баловались, пока Мудрила не нахмурил брови, не пригрозил:

— Обоих выдеру!

Они и присмирели. Ивашка Ярмошке сказки сказывает, а тот взвизгивает, пищит:

— Ой, такой-сякой, чего выдумал!

Плыли ладьи по Каспле-реке, перегоняет их большой корабль. Бока у него высоко взведены, резьбой разукрашены. На носу вырезана птичья голова, клюв разинутый. На корме навес из цветной ткани. Двадцать пар вёсел в лад вздымаются, плавно ложатся.

Мудрила посмотрел, говорит:

— Хищные птицы — варяги. Купцы, а разбойники. Раньше нас доберутся до волока, очередь перебьют.

Ярмошка им кулак показывает, пищит:

— Такие-сякие! Ивашка думает:

"Я бы на таком корабле поплыл, все края земли повидал".

Корабль их нагоняет, перегнал, вперёд ушёл, скрылся. Плывут, плывут ладьи по Каспле-реке, выплыли на Касплинское озеро. Отсюда дальше водой пути пет.

На том берегу село Каспля, а живут там всё волочане. Село богатое, княжеское, и за старшего там княжеский приказчик — тиун.

Пристали ладьи к берегу, мужики собрались в кружок, пошептались, достали деньги у кого сколько было. Кто ногату, кто несколько кун — собрали полгривны, ссыпали в рукавицы. Мудрила сунул рукавицы за пояс, пошёл к волоцкому тиуну договариваться — дал бы ем у волочан ладьи через волок переволочить. Тиун приветливый, говорит ласково:

— Я бы и рад, да очередь установлена. Наперёд всех иноземные гости. Сейчас варяжский корабль перетаскивают. Ещё дожидается смоленский купец. Ещё другие тут есть купцы. Они кинули жребий, кому первому ехать. У них товар, им надо без задержки. А вам уж при дётся немного обождать.

— И у нас товар, — говорит Мудрила. — Наш товар ладьи. Весна кончается, все купцы проедут, кому тогда наши ладьи нужны.

Больше он не стал терять слов, а достал из-за пояса рукавицы и с поклоном подал тиуну.

— Прими, не побрезгай.

Тиун рукавицы принял и говорит:

— Так и быть. Я тебя пущу сейчас же за смоленским купцом, а остальные уж после.

— А вперёд нельзя?

— Вперёд не могу. По княжьему договору я за варягами, за немцами должен перевезти смоленских, а остальные уж потом. Недолго потерпи, не задержу.

И в самом деле, вскоре спустились к их ладьям волочане, тащат полозья. Накинулись они на большую ладью, за работу взялись.

Вот набили они на кузов ладьи два полоза для волоченья. Привязали толстые канаты, а на концах канатов — кожаные лямки. Они те лямки перекинули через грудь, запряглись, будто лошади, тянут-во-локут. Однако же у лошади четыре ноги, а человеку всего две дад ены, ему тяжелей.

Мужики-ладейники приналегли, сзади ладью толкают, помогают волочанам. И Ивашка с Ярмошкой сунулись помогать, да их шуганули. Ещё придавит, искалечит — возись тогда с вами.

Переволокли ладью, а за ней и две меньших тоже переволокли. Полозья сняли, спустили ладьи на воду. Волочане вернулись к себе в село, а ладьи поплыли по Днепру-реке к Смоленску.