Унылые дни… Институт, Институт, Институт… Лечу туда, как на крыльях, ведь там единственная для меня возможность увидеть Наиля. Каждый рабочий день — это буря невостребованных чувств в моей душе. Снова взгляды на Наиля, украдкой или, если никто не видит, в открытую. Затем рабочий день кончается, и все расходятся. Домой я всегда иду одной и той же дорогой — несколько магазинов, холодная остановка, троллейбус, набитый пассажирами так, что даже можно не держаться за поручень — люди прижимают со всех сторон, и весь этот путь отягощается грузом несбывшихся надежд на чудо, которое должно было случиться непременно в этот день, но не произошло. Несбывшиеся надежды — как засохшие листья на деревьях, даже потеряв жизнь, они еще некоторое время продолжают держаться на ветках и лишь потом опадают. Мои неоправдавшиеся надежды тоже «опадут» в течение нескольких вечерних часов, и на их месте сразу же появятся новые, чтобы утром я снова летела на работу как на крыльях.

Сегодня мы с Тамарой шли из Института вместе. Она попросила меня зайти с ней в «Обувь», чтобы помочь выбрать модные туфли к ее свадьбе с Геной.

Я смотрела на Тамару и радовалась за ее счастье. В глазах каждую секунду — жизнь, в любом движении — целеустремленность и энергия!

— Тамара, ведь это любовь! — сентиментально воскликнула я.

— Конечно! Ну конечно! — каждое ее слово было пронизано счастьем. — Ты понимаешь, мы с Геной как одно целое! Он мне сказал, что без меня он уже не сможет жить! Так ведь и я не смогу!

— Как это, наверно, здорово! — с мечтательным воодушевлением произнесла я.

На улице уже было темно и слегка морозно, однако жизнь в городе кипела вовсю. Все торопились с работы: шли пешком по тротуарам, либо ехали на автомобилях с включенными фарами по обилию дорог и перекрестков, горящих разными цветами светофоров.

В нашем с Тамарой разговоре возникла небольшая пауза.

— Неля, но ведь ты тоже влюблена! — ободряюще воскликнула Тамара, почувствовав во мне легкую грусть. — В тебе тоже живет это прекрасное чувство!

Я устало усмехнулась.

— Во мне живет влюбленность, а любовь живет в тебе.

— И чем же они по-твоему различаются?

— Ну… — я собралась с мыслями, — я же не знаю Наиля по-настоящему. Я ведь влюблена в него таким, каким он мне представляется, а это и есть только влюбленность. А ты уже глубже познакомилась с Геной, ты уже рассматриваешь его со всех сторон и, судя по тому, что не разочаровываешься в нем, твоя первоначальная влюбленность перерастает в настоящую любовь.

— Наверно, это так, — немного подумав, согласилась Тамара.

Мы перешли дорогу.

— Нет, ну хочешь я расскажу Наилю о твоих чувствах к нему? — вдруг импульсивно выдала Тамара после затянувшегося молчания.

— Да ты что?! Ни в коем случае! — испуганно отреагировала я. В наших отношениях с Наилем все должно быть правильно. Если нам суждено быть вместе, то я хочу, чтобы первый шаг друг к другу мы сделали сами, чтобы мы были наедине во всех смыслах, чтобы не прятались за спины друзей, когда бы дело коснулось решительных действий. — Пообещай, что ты этого не сделаешь!

— Нет, я тебя не понимаю! — возбужденно воскликнула Тамара, но наткнувшись на мой бескомпромиссный взгляд, раздраженно махнула рукой: — Ну, если ты так хочешь, пожалуйста.

Свои обещания Тамара держит, я могу в ней быть уверена всегда. Но… неужели в глубине души мне хочется, чтобы Тамара нарушила данное слово?

Звонок в квартиру Люды имитирует пение канарейки. Я стояла у входной двери и ждала, когда мне ее откроют. Глаза мои горели, движения были нетерпеливы, жизнь переполняла меня всю, ведь в моей голове появилась идея и мне не терпелось ее осуществить!

Дело в том, что сегодня у нас в отделе зашел бессмысленный разговор о животных, и Наиль сказал, что его любимое — это леопард. Вечером, когда я пришла домой, в моей голове тут же родилась бредовая мысль — прийти завтра на работу в кофте расцветки леопарда. Наиль, увидев меня в такой кофте после вчерашнего разговора, сразу же поймет ЧТО я ему хочу сказать этим негласным действием. Однако, у меня не было одежды такой расцветки, а желание действовать уже набрало обороты, и потому я снова поспешила к своей соседке сверху.

Стоя на лестничной площадке, я услышала приближающиеся голоса Люды и ее энергичного десятилетнего сына Саши, что-то выпрашивающего у матери, затем был звук включаемого в коридоре светильника, и глазок в двери стал светлым, далее на мгновение потемнел, после чего загремел замок, и дверь открылась.

— Люд, привет, вы еще не спите?

— Какой сон, ты че? — сухопарого телосложения Люда была в красном халате, очках с толстыми линзами и с бигудями на голове. — Это ж не семья, а какое-то гадство!

— Мам, ну, мам! — продолжал что-то канючить Саша, худой, веснушчатый и с коричневыми передними зубами.

— Нет, я сказала! — визгливо сорвалась Люда. — Иди на кухню уроки учить!

— Саш, на вот гостинец, я сегодня пирог пекла, — протянула я мальчишке тарелку с треугольным куском шарлотки.

— Обойдется! — перехватила тарелку Люда. — Уж все зубы сгнили! Гад! Ну-ка марш отсюда, я сказала! — она обернулась ко мне. — Нель, ну че уж последние куски от сердца отрываешь! — покачала она головой, имея в виду пирог.

— Да ты че говоришь-то, ерунда какая! — отмахнулась я. — Я ведь к тебе зашла кофту спросить расцветки леопарда.

— А, щас найдем. Куда собралась-то?

— Пайка! Люд, Райка! — раздался в этот момент крик Людиного мужа из зала.

Мы с Людой поспешили в зал, где по телевизору шла программа «Время». Я и толстый Людин муж, сидящий в кресле в майке и кальсонах, поспешно поздоровались, все внимание было приковано к экрану, где в это время Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна, прилетев в какой-то город, отвечали на вопросы окруживших их трудящихся в аэропорту. Сейчас Раиса Максимовна начала живо, уверенно и невпопад дополнять ответы мужа.

— Нет, ну и че она сказала? — комментировала происходившее на экране Люда. — Обязательно ей нужно было всунуться! — Люда постоянно говорила, что даже видеть супругу генсека не может, но тем не менее всегда предупреждала своего мужа, чтобы он звал ее к телевизору, если будут показывать Горбачеву. Мне казалось, что в глубине души Люда была рада существованию Раисы Максимовны, принесшей в нашу тусклую советскую политику яркие краски.

Я придерживалась такого же мнения, хотя и не пыталась его замаскировать. Порой, глядя на Горбачеву, мне казалось, что она, жена политика, и Гурченко, народная актриса, — разлученные в детстве сестры. Будто они попали в разные сферы, стали разными людьми, но генетическая начинка осталась одна, какую-то созидательную любовь к собственной индивидуальности я находила в каждой из них.

Люда продолжала возмущаться, на что ей противоречил муж, тут и я не выдержала, вмешалась, и мы с удовольствием, пока репортаж не кончился, подискутировали по поводу первой дамы СССР.

— Ну, пошли, — позвала меня Люда после этого в коридор, где был ее гардероб. В коридоре Люда увидела, что моя тарелка, стоящая на трюмо, уже пуста.

— Сашк, это ты сожрал?! — Люда сообразила, что ребенок спрятался в ванной. — Ты почему меня все время не слушаешься? Ну-ка открой!

— Это кошка! — визгливо закричал Саша, не открывая. — Она спорола, а не я!

— Какая кошка?! Какая кошка?! Кошка все время с отцом в зале сидела!

— Да была она здесь, клянусь!

— Илю-уш! — закричала мужу через всю квартиру Люда. — Кошка все время с тобой была?

— Да! — закричал толстый Илюша.

— Врет этот папка, врун несчастный! — испугавшись затараторил через дверь Саша.

— Нель, я уже не знаю, что мне с ним делать, — повернулась Люда ко мне. — Завтра в школу вызывают! В учительницу мелом кинул!

— Потому что Швабра — дура! Ты сама, мамка, говорила! — с обиженным азартом закричал Саша.

— Я про нее говорила только, что не тронь сама знаешь че — вонять будет!

Когда Люда дала мне кофту, я вернулась в свою нелюдимую квартиру, где только радио что-то одиноко бормотало на кухне. Одиночество моего жилища успокаивало, делало меня свободной и эгоистичной. Моя квартира стала для меня цитаделью, убежищем, родным углом, и я не хотела бы в нее никого пускать. Никого. Я одна. Но также я хочу мужа, детей, счастливые будни и маленькие праздники. Мои мечты борются во мне с растущим эгоизмом старой девы. Любой человек, если у него рядом нет любви, становится эгоистом.

На следующее утро я шла по коридорам Института в кофте леопардовой расцветки и вдруг поняла, что не смогу появиться в ней в нашем отделе. Всем сразу станет понятно то, что должно быть понятно только Наилю. Но что же мне теперь делать, ведь я уже на работе и причем в этой кофте! Я шла по коридору, чувствуя ужасный дискомфорт, мне казалось, что все сотрудники из всех отделов показывают на меня пальцем со словами: «Смотрите, вот эта дура, которая может признаться в любви только с помощью леопардовой кофты».

Нет, я так не могу! Пускай даже ни у кого и нет таких мыслей, но сам факт того, что они возможны, убивает меня. Но что делать? Ехать домой, чтобы переодеться, уже поздно… Ларочка!

Воодушевленная найденным выходом, я поспешила в проектный отдел. Только что пришедшая Ларочка сидела, переобуваясь в туфли.

— Та кофта? — переспросила меня она. — Нет, еще не продала. — Она с энтузиазмом вскочила и достала из нижнего ящика своего рабочего стола пакет. — Нель, бери, это фирмá!

При виде совершенно безвкусной кофты, за которую предстояло отвалить двадцать рублей, у меня окончательно испортилось настроение. Но я не могла допустить того, чтобы весь отдел потешался надо мной, появись я в леопардовой кофте. Честь для меня значит многое. Кроме того, если весь отдел поймет, что я своей кофтой призываю Наиля к действию, то все сотрудники будут ждать своего действия от Наиля, в противном случае готовые обвинить его в робости и отсутствии духа. Чтобы избежать подобных негласных обвинений, Наиль, конечно, попытается что-то предпринять, но… Простите, но подачки и следствия обязательств я не принимаю. Боже, зачем я вообще затеяла эту «леопардовую» историю? Все из-за желания открыться Наилю…

— Ларочка, ну скинь хотя бы немного, и я возьму, — просила я секретаршу.

Однако, Ларочка словно чувствовала, когда человек заходит к ней с уже твердой уверенностью купить вещь и в таких случаях никогда не уменьшала цену.

— Неля, я бы с удовольствием, но не могу, понимаешь? Я бы тебе вообще ее бесплатно отдала…

— Хорошо, я беру, — оборвала я поток ее слов и полезла в кошелек. Больше всего не люблю лицемерие. В жизни и так многое оказывается не таким, каким представлялось.

— Ты не пожалеешь, я гарантирую! — снова включилась Ларочка. — Я однажды даже по телевизору видела как блондинка из «АББЫ», Анни-Фрид, в точно такой же кофте выступала, правда!

Я метнула на Ларочку недоверчивый взгляд.

— Нет, действительно Анни-Фрид выступала в такой кофте! — снова принялась убеждать меня она. — Я вообще всех американских певцов знаю.

— «АББА» из Швеции, вообще-то, — поправила ее я.

— А, какая нам разница, живем тут как… — от горечи она даже не договорила фразу, и только протянутые деньги смогли ее оживить. — Нель, а тебе еще тушь для век «Елена» не нужна?

Она что, издевается надо мной?

Я поспешила в женский туалет, чтобы переодеться. За этим занятием меня застала там Ульяна.

— Батюшки, Нелли Ивановна у нас сегодня для кого-то принаряжается, — пропела она своим сладко-ядовитым голоском.

Я поспешно продела вторую руку в рукав новой кофты, выпростала волосы из-под воротника и оценивающе поглядела на свое изображение в зеркале.

— Это только для себя, — как можно более невозмутимо ответила я.

— Женщины всегда одеваются для мужчин, — назидательным тоном произнесла Ульяна, закрывая дверь в будочку.

«Только если нужный мужчина это оценивает,» — хотела добавить я, но предпочла поторопиться в свой отдел, где провела очередной тоскливый день, не явившийся в моей жизни ничем, кроме как одной из многих ступенек к будущему.