© Laura Lee Guhrke, 2014

© Перевод. Н. Ф. Орлова, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2016

 

Пролог

Его разбудил нескончаемый гул голосов: монотонное пение, повторяющаяся мелодия постепенно заставили прийти в себя. Первое, что он почувствовал, проснувшись, – боль, и тогда попытался снова заснуть, вернуться в забытье, но, увы, для этого было слишком поздно.

Причиной тому было это странное пение. Оно продолжалось и продолжалось, и чем больше он старался игнорировать его, тем явственней оно врезалось в его мозг. Он хотел заткнуть уши и обрести благословенную тишину, чтобы снова погрузиться в сон, но оказалось, что руки не слушаются. Как странно.

Голова раскалывалась от боли, будто тысячи раскаленных добела игл впились в кожу, а все нутро сковал холод, словно его скелет состоял из ледяных сосулек. А нога? Что-то не так и с ногой: боль, зарождаясь в правом бедре, распространялась вверх по всему телу.

Он попытался открыть глаза, чтобы понять, что случилось с ногой, но и это было выше его сил. Отяжелевшие веки не слушались. Все расплывалось в его расфокусированном сознании. Так что же с ним случилось?

Он старался вспомнить, но и это, как оказалось, требовало усилий. Но тут песнопение затихло, сменившись приглушенным шепотом, и он опять погрузился в сон.

Видения и звуки плясали в его мозгу и менялись с такой быстротой, что он не мог понять, что это – сон или явь. Расплывчатое желто-коричневое пятно, обжигающая боль и резкий звук выстрелов, эхом отозвавшийся в холмах.

Видения сменяли одно другое, и теперь он видел девушку в синем шелковом платье, высокую, худощавую, с лицом, щедро усыпанным веснушками, тициановским золотом волос и яркими зелеными глазами. Она смотрела прямо на него, но никакого намека на кокетство не было в ее взоре, как не было и многообещающей улыбки на бледно-розовых полных губах. Она стояла так неподвижно, что ее можно было принять за статую. И вместе с тем он никогда не видел более живого создания.

Нет, она не может быть здесь, в диких просторах Кении. Она в Англии. Видение тускнело и растворялось в тумане, и как он ни старался удержать его, все же исчезло бесследно. Его мозг слишком ослабел, чтобы подчиняться желаниям.

Что-то холодное и влажное коснулось его лица: сначала лба, затем губ и носа. Он попытался помотать головой и тут же скривился от боли. Он терпеть не мог, когда кто-то прикасался к лицу, это всегда рождало у него ощущение удушья. Джонс знал это. Где Джонс? Что делает?

Влажная тряпица вновь прошлась по его лицу, и на этот раз ему удалось увернуться. И тут же тело пронзила дрожь. Он чувствовал эту непроизвольную дрожь глубоко внутри. И холод, да, его нутро сковал холод.

Это озадачило. Он в Африке, и здесь никогда прежде ему не бывало холодно. В Англии другое дело: и холод, и постоянная сырость, и моросящий дождь, – и все это вдобавок к надменности, классовым различиям и незыблемости традиций.

Но даже эти неприятные мысли не смогли заслонить другую: «Время возвращаться домой».

Он тут же попытался ее отбросить. Он в Африке и еще не закончил свою работу. Ведь он в Африке, не так ли? Эта странная неуверенность заставила его открыть глаза и приподнять голову, и в этот же момент он почувствовал головокружение, а к горлу подступила тошнота. Он зажмурился, ожидая, что тошнота пройдет, а когда снова открыл глаза, увидел вещи, которые были знакомы ему до боли: брезентовая крыша и стены палатки, видавший виды черный стол, груда шкур, свернутые в рулон карты в корзине, дорожный сундук из черной кожи, – и которые неизменно сопровождали его последние пять лет. Глубоко вздохнув, он ощутил запах пота и саванны и испытал облегчение.

Двое мужчин, чья кожа темно-кофейного цвета сейчас казалась совсем черной, стояли у входа в палатку. Двое других опустились на колени по другую сторону его ложа, все еще бормоча эти дьявольские песнопения, но почему-то Джонса с ними не было. Черт побери, где его носит?

Он попытался приподняться, но один из незнакомцев, стоявших на коленях, не позволил, положив ладонь на грудь. Слишком слабый, чтобы сопротивляться, он опять опустился на подушки и закрыл глаза. И вновь перед мысленным взором возникла та девушка. Ее зеленые глаза сияли как изумруды, а ярко-рыжие волосы, казалось, горели огнем в свете газовых ламп, освещавших бальный зал.

Бальный зал? Он, должно быть, спит и видит сон: прошли годы с тех пор, как он в последний раз был на балу. И да, он знал эту девушку. Ее лицо вновь удалилось, а его место в воспаленном сознании заняли четко расчерченные квадраты бледно-зеленых полей и золотистых лугов, очертания которых ограничивались более темной зеленью живых изгородей. Все эти земли, простиравшиеся перед ним до самого горизонта, испокон веков принадлежали Маргрейвам. Он старался повернуться к ним спиной, и когда это удалось, перед ним открылся залив Уош, а за ним – бескрайние морские просторы. И тогда запах саванны исчез, а на смену ему пришли совсем другие ароматы: земли, медоносных лугов, дымных торфяников и… вот уж чудо: домашний аромат жареного гуся.

«Время возвращаться домой».

Эта мысль, снова возникнув в его мозгу, принесла с собой неизбежность, которая перекрыла гул и монотонные звуки.

Поля, живые изгороди, океан, глаза той девушки – все эти видения возникли перед его мысленным взором, соединившись в один сверкающий живой ковер, затем растаяли, но не в тумане, а улетев прочь словно перышко, поднятое с земли порывом ветра. И потом он увидел… Ничего. Все вокруг него утопало во тьме, и он вздрогнул от внезапного приступа страха, испытывая то самое ощущение, которое возникало, когда он прятался в буше. Он знал – опасность рядом, на расстоянии вытянутой руки.

Внезапно песнопения прекратились. Голоса долетали до него краткими вскриками, тревожные и раздраженные, и он узнал наречие кикуйю. Хоть он бегло и говорил на диалектах банту, включая и этот, сейчас не вполне понимал, о чем речь.

Голоса набирали силу, становились все выше, достигали почти неистовой высоты, и внезапно он почувствовал, что его приподнимают с постели. Острая боль вновь пронзила тело. Он вскрикнул, но, увы, ни звука не вышло из его пересохшего рта.

Они куда-то его несли. Боль была мучительной, особенно в бедре, и ему казалось, что кости в любой момент могут сломаться, как засохшие ветви дерева. Они несли его вечность, но наконец остановились, опустили на землю, на сухую шуршащую траву, а затем он услышал звук металла, вгрызающегося в землю. Что, ради всего святого, делают эти люди?

Неимоверным усилием он заставил себя вновь приоткрыть глаза, и первое, что увидел, был серебряный серп луны, но его очертания были неясными на фоне черного неба. Он поморгал, покрутил головой и снова поморгал, пока луна не вошла в фокус.

Тонкий серп народившейся африканской луны, окруженной сверкающими бриллиантами звезд, и все это на фоне черного бархата неба – какой знакомый вид! Каждую ночь, когда все уже спали и костер потихоньку догорал, он, растянувшись в плетеном кресле, блаженно вытянув ноги, чувствуя боль во всем теле после дневного сафари, потягивал свой вечерний кофе и любовался ночным небом. В Кении такие волшебные ночи, как эта, обычное дело.

Не то что в Англии, где увидеть нечто подобное случалось не часто. Там, независимо день это или ночь, небо, как правило, было затянуто тучами, в воздухе, сыром и холодном, висела изморось, готовая пролиться дождем. Но летом в ясный день такое можно было наблюдать и в Англии. Игры с мячом, крокет, пикники на лужайке в Хайклифе с хорошим шампанским и… клубникой.

При мысли о клубнике рот наполнился слюной. Он не мог вспомнить, когда в последний раз ел ее. Казалось, где-то в другой жизни.

«Время возвращаться домой».

И снова перед его мысленным взором возникло лицо девушки. Тонкое и решительное, с бледной прозрачной кожей, казалось, светившейся под россыпью мелких веснушек, резким разлетом янтарных бровей, волевым подбородком, высокими скулами, золотом волос… Нет-нет, это было совсем не миленькое личико, но и некрасивым его вряд ли назовешь. Такие лица – пусть и мелькнувшие посреди бальной суеты – никогда уже не сможешь забыть.

Но это не просто какая-то девушка, нет, это его жена Эди. При этой мысли больно стеснило грудь, словно чья-то безжалостная рука сдавила сердце. Как странно, что такие ощущения вызывает у него женщина, которую он едва знал, а сентиментальные мысли – те места, которые не видел уже несколько лет. Еще более странно, что они преследовали его, несмотря на то что их разделяли тысячи миль, притягивали с такой силой, что невозможно было противиться, и он знал, что не останется здесь надолго. Пришло время возвращаться домой.

До него снова донеслись голоса, но слишком приглушенные, чтобы можно было разобрать слова. Мысли о доме оставили его. Повернув голову, он стал напряженно вглядываться в темноту и среди зарослей заметил тех самых мужчин, которых видел в своей палатке, но Джонса среди них по-прежнему не было. Мужчины находились в нескольких шагах от него, и хотя темная кожа делала их почти невидимыми в ночной мгле, он их узнал. Это его люди. Он помнил их настолько хорошо, что даже в темноте мог бы опознать каждого.

У них в руках были английские лопаты – еще одна примечательная деталь: кикуйю никогда не использовали английские инструменты. Пока он наблюдал за ними, сознание медленно возвращалось, и все, что казалось непостижимым еще мгновение назад, теперь внезапно приобрело ясный и страшный смысл. Да, это его люди, лучшие из лучших, самые преданные, оказывали ему высочайшую честь, которой обычно удостаиваются только вожди племени: копали для него могилу.

 

Глава 1

Чай и скандал, согласно меткому замечанию писателя Уильяма Конгрива, следуют рука об руку испокон веков. И каждый сезон матроны из высших кругов британского общества пребывали в ожидании очередного скандала, чтобы посмаковать его за чашечкой душистого «Эрл Грея».

Их постоянным фаворитом по очевидным причинам был принц Уэльский. Кому, как не ему, думали леди, чьи родители так бесконечно глупы, и быть непременным участником скандалов. Берти всегда приписывали множество пикантных подробностей.

Вот и маркиз Трабридж, пока не обзавелся семьей и не превратился в скучающего обывателя, также являлся постоянным источником сплетен. Впрочем, его супруга все еще представляла интерес для дам высшего общества, и хотя шок от этого брака прошел, многие все еще находили забавным, что бывшая леди Федерстон в очередной раз связала свою жизнь с повесой. Разве ее ничему не научило первое замужество? Заверения, что целый год после свадьбы она была вполне счастлива с Трабриджем, обычно встречали с недоверчивым удивлением и предостерегали молоденьких девиц рассказами об охотниках за богатыми невестами, убеждая, что каждая разумная девушка должна держаться от них подальше.

И когда доходили до этой темы, разговоры непременно сходились на герцогине Маргрейв.

Каждый знал, что герцог женился на ней из-за денег.

Да и потом, что еще могло подвигнуть его на этот шаг?

Уж конечно, не ее красота, говорили леди, которые, безусловно, находили себя более привлекательными. С ее-то ростом, худощавой фигурой… и потом, эти неуправляемые рыжие волосы. И, мои дорогие, как вообще можно рассуждать о красоте при наличии веснушек?

И уж конечно, не ее положение в обществе могло привлечь взгляд герцога. Еще до приезда в Англию Эди Энн Джуэлл была маленькой-мисс-никто-из-ниоткуда. Ее дед сколотил состояние на торговле мукой, бобами и беконом на Калифорнийском побережье в годы «золотой лихорадки». И хотя ее отец преумножил фамильное состояние аж в четыре раза, с умом вкладывая деньги в бумаги на Уолл-стрит, этот факт не произвел большого впечатления на нью-йоркский бомонд. В довершение всего громкий скандал нанес непоправимый вред ее репутации, и шанс войти в высшее общество Нью-Йорка был навсегда потерян. Зато, приехав в Лондон, в первый же сезон – не без участия леди Федерстон – маленькая-мисс-никто благодаря своим американским миллионам захомутала самого блестящего холостяка в городе (хотя и обремененного кучей долгов).

Пресса по обе стороны Атлантики объявила, что это брак по любви, и, казалось, так и было, но менее чем через месяц после свадьбы, когда публичная демонстрация любви закончилась (если эта любовь вообще имела место), произошло нечто странное. Воспользовавшись приданым жены, герцог оплатил все долги, уехал в далекую Африку и до сих пор не вернулся.

Покинутая и одинокая герцогиня направила все свое внимание на благоустройство поместий Маргрейва. Слава богу, она имела компетентных управляющих и, что особенно важно, деньги, но все равно многие леди качали головами и тяжело вздыхали, сокрушаясь: «Вы только подумайте, какую ношу взвалила на себя эта молодая женщина».

Но было ли это для нее обязательным? Где это видано, чтобы герцогиня занималась такими делами, как обустройство поместий! Почтенные матроны обсуждали эту тему за сандвичами с огурцом на хлебе из муки грубого помола, в то время как девицы, напротив, пытались защитить герцогиню и возлагали вину на герцога Маргрейва: мол, сам уехал и оставил молодую жену на произвол судьбы. Если бы герцог оставался дома, а не путешествовал столь долго в Африке, герцогине не пришлось бы выполнять его обязанности. Представители старшего поколения обычно указывали на существование младшего брата герцога – Сесила, которому и надлежало заниматься делами поместья в отсутствие герцога, но который ничего не делал, кроме как отпускал едкие замечания по поводу невежества герцогини в том, как следовало бы поставить дело. Да и что вообще можно ожидать от американки?

Причина в воспитании, как подытожила дискуссию одна из дам, выражая недоумение относительно переустройства поместий. Перекапывать сады, вести бухгалтерские книги, переносить с места на место фонтаны, которые были воздвигнуты более века назад, – это не дело герцогини. А какие изменения претерпело внутреннее убранство дома? Газовое освещение, ванные комнаты и одному богу известно, что еще, – подобные нововведения могли только лишить дом его красоты, нарушить гармонию и внести хаос в этот налаженный веками быт. А бедные слуги? Не стоит ли подумать о них? – говорили между собой дамы. Что делать целыми днями горничным, если не станет ночных горшков, которые нужно чистить?

И что думает обо всем этом семья? Вдовствующая герцогиня (мать герцога) придерживалась прогрессивных взглядов, но даже она не могла одобрить столь радикальные начинания. С другой стороны, сестра герцога, леди Надин, говорила каждому, что ей нравятся перемены в герцогском доме. Ну разумеется, что еще можно было от нее ждать? Она из тех милых, легкомысленных барышень, которых никогда не занимало то, что делали другие. Сесил тем не менее, конечно, не одобрял происходящее, потому и неудивительно, что так много времени проводил в Шотландии.

Кое-кто поговаривал, что герцогиня особенно искусна в любовных утехах. Другие недоумевали, как такое возможно, чтобы женщина, взвалив на себя обязанности мужчины, еще была способна и наслаждаться ими. Но в одном все дамы были единогласны – герцогиню следует пожалеть, а не осуждать. Бедняжка, говорили они, – а их очевидная радость тонко скрывалась за притворной заботой, – вынуждена заполнять пустоту дней мужскими делами, так как ее муж в Кении и у нее даже нет детей, которые могли бы скрасить ее одиночество. Да, бедная, бедная герцогиня!

А сама герцогиня, когда слышала все эти сетования в свой адрес, лишь посмеивалась. Если бы они только знали правду!

Такой брак вполне ее удовлетворял, хотя был и не тем, который могли бы одобрить британцы, учитывая отсутствие наследника, и не тем, что пришелся бы по душе американцам, потому что не основывался на любви. И конечно, не о таком мечтала она в юности, но Саратога уничтожила все романтические мечтания, которые когда-то были ей присущи.

Достаточно лишь воспоминания об этом месте и о том, что там произошло, как тошнота подкатывала к горлу. Отвернувшись, чтобы Джоанна не могла видеть ее лица, Эди постаралась выбросить из головы события того горького дня, который навсегда изменил ее жизнь.

Подставив лицо солнечным лучам, которые омывали ее в открытой карете, она глубоко вдохнула свежий английский воздух, чтобы изгнать из памяти запах знойного дня в Саратоге и ощущение горячего потного дыхания Фредерика Ван Хозена на своем лице. Она старательно прислушивалась к стуку колес, дабы стереть звук собственных рыданий и тихое хихиканье нью-йоркского общества по поводу «этой бедняжки Эди Джуэлл».

Подобно птице феникс, восставшей из пепла, она сама сотворила для себя новую жизнь на обломках искореженной прошлой, и это помогло ей обрести себя. Она герцогиня без герцога, хозяйка без хозяина, инородный элемент в обществе. Да, все именно так, но ей нравилось такое положение. Ее теперешняя жизнь была вполне комфортной, безопасной и предсказуемой, как хорошо отлаженный механизм, и каждый аспект ее она могла контролировать.

Нет, все-таки не каждый, подумала Эди, беспокойно покосившись на свою пятнадцатилетнюю сестру, сидевшую сейчас напротив.

– Я все же не понимаю, почему мне следует поступить в школу, – будто подслушав ее мысли, сказала Джоанна, открыв рот в первый раз с того момента, как они отъехали от дома, и, возможно, в сто пятый с тех пор, как решение было принято. – Почему мне просто нельзя жить дома с тобой и миссис Симмонс, как было всегда?

Больше всего на свете Эди хотела бы этого: сестра еще не села в поезд, а она уже скучала по ней, – но знала, что будет плохо для них обеих, если она покажет свои истинные чувства. Именно поэтому Эди старалась демонстрировать полную индифферентность к доводам Джоанны.

– Я представить не могу, что бедной миссис Симмонс пришлось бы терпеть тебя дома еще целый год, – попыталась Эди отшутиться. – Ты довела бы ее до смерти.

– Причина не в этом. – Золотисто-карие глаза Джоанны в упор уставились на сестру. – Все дело в сигаретах. Господи, да знай я, что ты из-за этого можешь отослать меня в школу, никогда в жизни не сделала бы ничего подобного.

– А, значит, ты так ничего и не поняла, если рассматриваешь это как наказание?

Джоанна вспыхнула.

– Это неправда! Ты даже не представляешь, как я переживаю. Поверь, Эди, я ужасно переживаю.

– Так и должно быть, – вмешалась в разговор миссис Симмонс. – Сигареты? Фу! Гадкая привычка, которая совершенно не вяжется со статусом леди.

Джоанна оставила слова гувернантки без комментариев, потому что из долгого опыта знала: все ее угрозы тщетны, – и сфокусировала взгляд на сестре. Под соломенной шляпкой большие карие глаза девочки блестели от слез.

– Не могу поверить, что ты выгоняешь меня из дому!

Сердце Эди сжалось от боли в ответ на эти слова, хотя она прекрасно понимала, что сестра манипулирует ею. В любом другом жизненном вопросе она не сомневалась бы в принятом решении, убежденная в своей правоте, а не просто руководимая здравым смыслом, но младшая сестра была ее слабым местом.

Слава богу, миссис Симмонс обладала решимостью, которой так не хватало Эди, когда дело касалось Джоанны, тем более что в течение последнего года девушка стала совершенно неуправляемой. Много раз ей рекомендовали эту школу, и после инцидента с сигаретами Эди наконец сдалась, к ужасу сестры. Потребовалось целых четыре недели, чтобы сломить сопротивление Джоанны и уговорить ее согласиться с принятым решением. К счастью, пансион для девочек Уиллоубенк готов был принять сестру герцогини Маргрейв на следующий семестр. Если пришлось бы ждать дольше, Эди скорее всего не смогла бы выдержать ее сопротивление.

Джоанне нужна была эта школа. Она уже вступила в тот возраст, когда нуждалась в дисциплине и стимулах, которые дала бы ей эта перемена. И еще ей необходимо было обзавестись друзьями. Эди прекрасно это понимала, но также знала, что будет ужасно скучать по сестре, и уже сейчас чувствовала холод и тоску приближающегося одиночества.

– Эди! – послышался нежный вкрадчивый голос сестры.

– Да? – Эди повернула голову к Джоанне. – Что, дорогая?

– Если я пообещаю, что буду вести себя как паинька, ты позволишь мне остаться?

– Джоанна, прекратите немедленно! – вмешалась гувернантка, прежде чем Эди успела ответить. – Ваша сестра приняла решение, я договорилась о работе в другом месте, и вы приняты в Уиллоубенк, что говорит о высоком уважении к вам, так как это заведение имеет превосходную репутацию. Миссис Каллоуэй приняла лишь нескольких девушек из тех, что подавали заявление.

Эди заставила себя говорить с легкостью, которой, увы, не ощущала.

– Ты сможешь там и рисовать, и изучать историю искусств, то есть заниматься тем, что любишь больше всего. У тебя, несомненно, появятся подруги, ты узнаешь много интересного, и твоя умная головка будет занята с утра до вечера, так что скучать не придется.

– Ну да, мне даже будет все равно, что там за окном: утро или ночь, – нахмурилась Джоанна. – Окошки там такие крохотные, что едва ли можно что-то разглядеть. Там всегда темнотища, а когда придет зима, будет еще и очень холодно.

– Что ж, – вздохнула Эди, – это ведь замок. Но попробуй взглянуть с другой стороны: наверняка жить в замке очень интересно.

Но и эти слова сестры не произвели на девушку никакого впечатления. Она скорчила гримасу и с тяжелым вздохом откинулась на спинку сиденья.

– Это все равно что жить в лондонском Тауэре, то есть в тюрьме!

– Джоанна! – одернула ее миссис Симмонс.

Но девушка с невинным видом распахнула глаза, похлопала ресницами и, повернувшись к пожилой даме, спросила с притворным интересом:

– Что? Разве Тауэр не тюрьма?

– Да, когда-то там была тюрьма, – согласилась гувернантка, поморщившись. – И если вы и дальше собираетесь вести себя подобным образом, то ваша сестра вместо Уиллоубенка может послать вас туда.

– Хм-м… – задумчиво протянула Джоанна, закатывая глаза. – Если бы она это сделала, то я прошла бы через Ворота предателей и… – Лицо ее просияло. – Это было бы забавно.

– Забавно… до тех пор пока не отрубят голову, – заметила Эди. – Будешь вести себя так в школе, и у миссис Каллоуэй появится такое желание.

Джоанна надулась в ответ, но промолчала, видимо, не в состоянии придумать что-то умное, поэтому продолжала хранить молчание, обдумывая план. Эди не сомневалась, что она соображает, какой бы еще аргумент привести в доказательство того, что школа – это никудышная затея.

Неудивительно, что девушка могла испытывать тревогу по поводу отъезда. Их мать умерла, когда Джоанне было всего восемь лет. Отец, занятый бизнесом в Нью-Йорке, решил, что ей будет лучше жить до замужества под опекой Эди, и сестры редко разлучались. Но Эди не могла вечно опекать Джоанну, как бы ей этого ни хотелось. Сидя в карете, она украдкой поглядывала на сестру, видела на ее красивом лице гамму разнообразных чувств и благодарила бога, что те физические недостатки, которые имелись в ее собственной внешности, никогда не будут мучить Джоанну. Нос у младшей ее сестры был скорее орлиный, нежели приплюснутый, с едва заметными редкими веснушками, а золотисто-рыжие волосы лишены того морковного оттенка, который так докучал Эди. И фигура Джо, хотя и стройная, имела более округлые и женственные формы, чем ее собственная, да и ростом сестра пониже.

И хотя набиравшая силу красота Джоанны доставляла радость Эди, в то же время побуждала действовать более решительно, чтобы оградить ее от возможных неприятностей. Она должна быть уверена, что с Джоанной никогда не произойдет того, что случилось с ней самой в Саратоге.

Она знала, что в Уиллоубенке Джоанна будет в безопасности, но вместе с тем ей страшно хотелось развернуть карету назад, и когда они почему-то остановились, она усмотрела в этом перст судьбы.

– Вот те на… – пробормотал кучер, натягивая поводья и заставляя лошадей перейти на более медленный шаг.

– Что там такое, Роберт? – поинтересовалась Эди, вытянув шею. – Почему мы еле тащимся?

– Овцы, – вздохнул кучер. – Тут их добрая сотня.

– Овцы? – Эди приподнялась на сиденье и увидела, что целая отара и вправду загородила дорогу.

Сопровождаемые парой пастухов на лошадях и сворой собак, животные передвигались в том же направлении, что и карета, причем чрезвычайно медленно.

– И сколько же нам придется ждать? – забеспокоилась Эди, вновь опускаясь на сиденье.

Кучер пожал плечами и оглянулся через плечо:

– Боюсь, минут двадцать, ваша светлость, а то и больше.

– Ух ты! – оживилась Джоанна. – Кажется, есть шанс опоздать на поезд.

Взглянув на часы, приколотые к лацкану строгого жакета из синей саржи, Эди поняла, что такое вполне возможно. Попытавшись разглядеть за лошадьми, что происходит на дороге, она вновь обратилась к кучеру, не в силах справиться с волнением:

– А нельзя ли овец согнать с дороги или они так и будут бежать перед лошадьми?

– Это невозможно, ваша светлость, – проговорил Роберт, глядя на нее через плечо. – Они держатся кучно, а справа возвышенность и слева овраг, так что им просто некуда идти, только прямо.

– То есть пока не доберемся до поворота на Клифтон, мы будем тащиться как черепаха?

Роберт кивнул:

– Боюсь, что так, ваша светлость. Уж извините…

– Ура! – с триумфом воскликнула Джоанна. – И другого поезда до завтра не будет.

Провести еще один день с сестрой? Эди со вздохом откинулась на кожаное сиденье, поняв, что обречена.

Карета страшно медленно продвигалась вперед. Пока миссис Симмонс пребывала в соответствующем для леди молчании, Джоанна улыбалась, не скрывая радости, а Эди старалась подготовить себя к следующим двадцати четырем часам, в течение которых сестра наверняка постарается ее переубедить.

Прошло полчаса, прежде чем они свернули с дороги и оставили овец позади, и хотя Роберт старался нагнать упущенное время, поезд, прибывающий из Нориджа, уже пускал клубы пара, приближаясь к маленькой станции Клифтона.

Едва Роберт остановил карету, как Эди выскочила и побежала на станцию, бросив на ходу:

– Захватите багаж, Роберт, и быстро на перрон, хорошо?

Не дожидаясь ответа, Эди поднялась по ступеням к зданию станции, быстро пересекла небольшой зал ожидания и вышла на перрон. Никого, кроме мужчины в низко надвинутой на лоб шляпе, небрежно прислонившегося к фонарному столбу. Окруженный многочисленными баулами, чемоданами и дорожными сундуками, он, казалось, не ждал поезда, а, как решила Эди, напротив, только что прибыл. За ним, должно быть, прибудет карета.

Иностранец, подумала она и, даже не взглянув на него, прошла мимо, увидев, что из поезда на перрон спустился служащий станции.

– Мистер Уэдерби?

– Ваша светлость, – проговорил служащий с особым почтением. – Чем могу служить?

– Моя сестра и ее гувернантка должны ехать этим поездом, но мы ужасно опоздали. Не могли бы вы попросить кондуктора задержать отправление на пару минут? Боюсь, иначе они не успеют занять свои места.

– Я постараюсь, ваша светлость, но это довольно рискованно – задерживать отправление. И все же посмотрю, что можно сделать. – Он поклонился, прикоснувшись рукой к фуражке, и поспешил к поезду, чтобы отыскать кондуктора.

Эди оглянулась, но ни сестры, ни миссис Симмонс не было видно на перроне, и тогда, чтобы не думать, что сестра умышленно затягивает отъезд, она сосредоточила свое внимание на незнакомце.

Определенно иностранец, хотя Эди не могла бы объяснить, откуда такая уверенность. Одет он был как вполне мог бы одеться, типичный англичанин, но вместе с тем присутствовало в нем нечто иное, не английское. Может быть, дело в его небрежной позе или в том, как низко коричневая шляпа надвинута на лоб? А может, виной тому трость, которую он держал в руке, – красное дерево и слоновая кость? Или портплед из крокодиловой кожи у его ног? Или отделанные медью дорожные сундуки? Или все дело в парах поезда, которые окутали его подобно туману, придавая некую таинственность фигуре? Так или иначе, но что-то в этом мужчине наводило на мысли об экзотических странах, далеких от этого полусонного маленького уголка Англии.

Клифтон, живописная деревушка на побережье Норфолка в верхней части залива Уош, сыграл стратегически важную роль в те времена, когда викинги вторглись на английское побережье. Но с тех пор много воды утекло и сейчас в этом местечке не было ничего примечательного. Даже то, что здесь располагалось поместье герцога, не могло спасти его от страшной изолированности, отдаленности и безнадежной устарелости. Стоило появиться здесь незнакомцу, как он сразу же привлекал внимание и целый час деревня гудела как потревоженный улей, а через два часа уже все знали, кто он и зачем прибыл. Так что к чаю горничная уже могла рассказать своей госпоже все, что можно, о незнакомце, включая мельчайшие подробности.

– Ты задержала отправление? – Голос Джоанны прервал размышления Эди, она обернулась, тут же забыв о незнакомце, и с улыбкой ответила:

– Конечно. Как выгодно, оказывается, быть герцогиней. Они из-за меня задержали поезд.

– О, разумеется, – огрызнулась Джоанна. – Мне следовало догадаться.

Миссис Симмонс спешила к ним, жестом указывая дорогу двум мужчинам, помогавшим Роберту нести багаж.

– Я попросила носильщиков помочь. – Она помахала рукой в черной перчатке, в которой держала два билета. – Теперь мы не задержим поезд надолго.

– Ну что ж, – процедила Джоанна, вздернув подбородок, – я полагаю, ничего другого, кроме как ехать, мне не остается.

Под бравадой скрывался страх, Эди видела это, и хотя сердце ее разрывалось от боли, отступить не могла. В отчаянии она повернулась к гувернантке.

– Позаботьтесь о ней. Проверьте, все ли у нее есть, не нужно ли чего, прежде чем… – Она сделала паузу и глубоко вздохнула. – Прежде чем оставите ее.

Миссис Симмонс кивнула.

– Не беспокойтесь, я все сделаю. Пойдемте, Джоанна.

Подбородок сестры задрожал, от вызывающего тона не осталось и следа.

– Эди, пожалуйста, не заставляй меня уезжать.

Резкий голос миссис Симмонс прервал ее:

– Ради бога, Джоанна, не начинайте снова. Вы сестра герцогини и юная леди из хорошего общества. Ведите себя соответственно.

Казалось, та ее не слышала и вообще не помнила, как ведут себя леди: обхватив сестру руками, она разрыдалась:

– Не отсылай меня, ну пожалуйста…

– Ну-ну… хватит. – Эди похлопала сестру по спине, едва сдерживая слезы. – Они будут заботиться о тебе, вот увидишь.

– Но не так, как ты.

Эди мягко высвободилась из рук сестры.

– Тебе пора. Будь умницей, солнышко. На Рождество увидимся.

– О, это еще так не скоро! – Вытерев лицо, Джо повернулась и уныло поплелась за миссис Симмонс к поезду. В вагон она вошла не оглянувшись, но уже через пару секунд подбежала к окну и высунула голову: – А ты не сможешь навестить меня до Рождества?

– Так или иначе, но мы обязательно увидимся, – заверила сестру Эди. – Непременно! Просто я не хочу отвлекать тебя, пока не устроишься. А до этого пиши мне обо всем: с кем познакомишься, какие у тебя учителя, как проходят занятия…

– Знаешь что? Я вообще не стану писать! – крикнула Джоанна с искаженным гримасой и мокрым от слез лицом. – Весь год буду держать тебя в страхе и неизвестности. Нет, постой: я сделаю еще лучше – возьму и снова начну курить. Разразится такой скандал, что они отправят меня домой.

– Ты вернешься, когда тебе будет восемнадцать, к своему первому сезону в Лондоне, – терпеливо возразила Эди, хотя голос ее дрожал от едва сдерживаемых слез. – А если тебя исключат из Уиллоубенка, то тебе придется провести свой единственный сезон куда дальше, чем в Кенте. Я отправлю тебя в школу при каком-нибудь католическом монастыре в Ирландии.

– Пустая угроза, – не сдавалась Джоанна. – Мы не католики, и кроме того, зная тебя, я сомневаюсь, что когда-нибудь смогу дебютировать в свете: это чересчур волнительно для твоих нервов.

– У тебя обязательно будет дебют, – твердо повторила Эди, подумав, что это событие куда опаснее, чем пребывание в школе при католическом монастыре. – Если научишься вести себя, разумеется.

Джоанна всхлипнула и попыталась еще что-то сказать, но резкий свисток возвестил о том, что поезд скоро тронется. Она вытянула руку в окно, и Эди быстро пожала ее.

– Все будет хорошо, солнышко. И пожалуйста, раз в жизни сделай то, о чем я прошу. Время до Рождества пробежит незаметно. – Она знала, что должна подождать, пока поезд тронется, но понимала, что не выдержит: разрыдается как ребенок – поэтому, улыбнувшись в последний раз, повернулась, намереваясь уйти.

Ее бегство тем не менее не удалось. Когда она шла по платформе, внезапно ее заставил остановиться голос незнакомца:

– Хелло, Эди.

Даже любимая сестра отошла на второй план. Эди в полном замешательстве замерла на месте и внимательно посмотрела на мужчину на перроне: незнакомцы не заговаривают с герцогинями, – но когда он приподнял шляпу и она увидела наконец его глаза, красивые сияющие серые глаза, которые, казалось, смотрели прямо в душу, замешательство сменилось шоком. Это был вовсе не незнакомец, а не кто иной, как ее муж.

– Стюарт? – Его имя, подобно воплю, сорвалось с ее губ, но он не мог не заметить, что услышал скорее страх в ее голосе, а радость, обычная для встречи супругов, напрочь отсутствовала.

Он приподнял шляпу и склонил голову, хотя едва ли это был поклон, поскольку он даже не потрудился оторваться от фонарного столба. Эди сочла этот жест вызывающим и лишь утвердилась в ужасной правде – ее муж здесь, менее чем в дюжине шагов, а не в тысячах миль, где ему следовало быть.

Хорошие манеры диктовали приветствие несколько более обширное, чем просто обращение по имени, но как она ни пыталась, не могла больше произнести ни слова: лишь смотрела на человека, за которого вышла замуж пять лет назад и с тех пор ни разу не видела.

Видимо, Африка, как она поняла в эти секунды, действительно суровый континент. Такой вывод напрашивался сам собой, если присмотреться к его внешности: кожа покрыта загаром, едва заметные морщинки вокруг глаз и рта, выгоревшие на солнце пряди в темно-каштановых волосах, худое поджарое тело. А экзотики добавляли трость в руке и внимательный острый взгляд.

В его отсутствие она не раз размышляла о том, что это за земля – Африка, а сейчас, глядя на этого мужчину, могла представить особенности этого загадочного континента: суровый климат, дикий народ, полные опасностей, но захватывающие дух приключения…

Кем он был, когда уезжал? Красивым молодым повесой, недолго думая женившимся на девушке, которую толком не знал и которую оставил, взвалив на нее всю тяжесть забот о своих поместьях, а сам отбыл с поразительной беспечностью в неизвестные дали. А сейчас перед ней стоял совсем другой человек, другой настолько, что она прошла мимо, не узнав его. Она не могла даже вообразить, что за пять лет могло настолько его изменить.

Но что он делает здесь? Она бросила взгляд на его багаж: несколько черных дорогих сундуков, чемоданы и портплед – и скрытый смысл всего этого ударил ее с пронзительной силой. Когда она снова подняла на него глаза, то увидела, что он крепко сжал губы. Это маленькое движение подтвердило ее подозрения, сказав больше, чем любые слова.

«Охотник вернулся домой», – подумала Эди и с ужасом осознала, что ее беззаботная спокойная жизнь в отсутствие мужа закончена раз и навсегда.

 

Глава 2

Только самый отъявленный глупец мог вообразить, что она будет рада его возвращению, но Стюарт к таковым не относился. Тем не менее даже он не был готов к тому ужасу, который застыл в глазах жены.

Разумеется, ему следовало сначала написать ей, по крайней мере намекнуть на то, что у него на уме. Он было попытался, но описать ситуацию оказалось непосильной задачей. Он несколько раз брался за письмо, но каждый новый вариант казался хуже предыдущего, и в конце концов он отказался от этой затеи, а просто заказал билет на пароход, трезво поразмыслив, что о столь важном событии, как кардинальная перемена жизни, положено сообщать лично. И только сейчас, глядя на несчастное лицо, он пожалел, что не предупредил о своем приезде, потому что эта встреча оказалась куда более неловкой, чем могло бы быть любое письмо.

Не помогло и то, что все возможные версии их встречи он прокрутил в голове во время долгого путешествия из Момбасы, когда вдруг неожиданно увидел ее на перроне Клифтона, едва сошел с поезда, и оказался совершенно не готовым к этой встрече.

Нога мучительно болела после долгого сидения в поезде, напоминая, если вообще надо было напоминать, что он больше не тот лихой молодой герцог, каким был несколько лет назад. Оказавшись сейчас лицом к лицу с Эди, он чувствовал себя совершенно потерянным и ужасно ранимым.

Она не узнала его, и если бы он не окликнул, прошла бы мимо. Неужели он так сильно изменился? Или это потому, что они слишком мало времени провели вместе?

Она тоже изменилась, но, несмотря на это, он бы узнал ее где угодно. Ее лицо было таким же, как в их первую встречу, когда привлекло его внимание на балу пять лет назад, и каким постоянно являлось ему в ту судьбоносную ночь в Кении, когда он был на пороге смерти. Правда, сейчас оно показалось ему более мягким, исчезла былая резкость. Теперь это было лицо сильной женщины, знающей себе цену, а не отчаявшейся девушки.

Он заставил себя заговорить:

– Прошло много времени…

Она не ответила: просто молча смотрела на него огромными от шока ярко-зелеными глазами.

– Я… – Он поперхнулся и, прочистив горло, попытался снова: – Я вернулся домой.

Она чуть-чуть качнула головой, явно не принимая его слова, не желая принимать, потом вскинула голову, подобно газели, и решительно пошла, нет, скорее побежала, прочь.

Он посмотрел ей вслед и увидел, как она скрылась за дверью вокзала. Нет, он не пытался ее догнать: даже если бы и захотел, все равно бы не смог, раз уж она решила сбежать. Рука Стюарта непроизвольно коснулась бедра, и даже через слои ткани он почувствовал боль в том месте, где еще недавно зияла страшная рана, полученная в схватке с разъяренной львицей. Как ему удалось выжить, известно одному лишь Богу, а он знал другое: больше бегать не сможет, – да ему и ходить-то было больно, хотя прошло уже шесть месяцев.

– Итак, вы Маргрейв.

Стюарт обернулся и увидел на платформе, в нескольких шагах от себя, сестру Эди. Поезд между тем, набирая ход, медленно отъезжал от станции, обволакивая ее клубами пара. Гувернантки рядом не было, и можно предположить, что она осталась в вагоне.

Стюарт вопросительно взглянул на девушку:

– Разве вы не должны были сидеть в этом поезде?

Она проводила взглядом удалявшийся состав и посмотрела на Стюарта, после чего ее губы сложились в победоносную улыбочку:

– У-у-упс!

Однако в ответ Стюарт не улыбнулся. Хоть ему всегда импонировали смелость и дерзость, он сомневался, что поведение этой девчонки заслуживает одобрения, особенно сейчас, когда стало ясно, что это настоящий сорванец.

– А как же бедная миссис Симмонс?

Улыбка Джоанны превратилась в едкую усмешку:

– Похоже, прикатит в Кент без меня.

– Но ваш багаж остался в вагоне?

Она скорчила гримасу:

– Чемодан, набитый учебниками да идиотской школьной формой? Я не собираюсь оплакивать эту потерю. Кроме того, раз уж так вышло, я помогу вам.

– Поможете… в чем? – Стюарт нахмурился, обдумывая ее предложение и не понимая, какую помощь может предложить ему пятнадцатилетняя школьница.

– Вновь завоевать Эди, разумеется. – Видимо, он выглядел настолько ошарашенным, что она рассмеялась. – Вы ведь поэтому вернулись, так?

Нет, не может быть, чтобы это был он! Вернее – не должно быть.

Ее сердце билось так, словно за ней гналась свора собак. Выбежав из здания вокзала, она думала только о том, как бы оказаться от него подальше. Задержавшись на ступеньках крыльца, Эди оглянулась в поисках кареты и, когда увидела ее, но без кучера, чуть не заплакала от расстройства. Роберта не было на месте: видимо, понес багаж и еще не вернулся. Придется ждать, если только не взять в руки вожжи самой.

Все это вызовет немало пересудов в Клифтоне, особенно в свете неожиданного возвращения герцога. Она бежала со станции как испуганный кролик, но все же это лучше, чем возвращаться домой в компании Стюарта. Ей необходимо время, чтобы собраться с мыслями, смириться с неизбежным, осознать невозможное: ее муж вернулся домой.

– Ваша светлость?

Голос Роберта прозвучал как ответ на ее молитвы.

– Пожалуйста, отвезите меня домой. Сейчас же…

Гримаса непонимания на лице кучера предварила вопрос. Какое-то время он колебался, разок оглянулся через плечо, затем удивленно посмотрел на нее.

– А разве мы не должны подождать?..

– Нет! – Ждать Маргрейва? Как раз именно этого она хотела избежать.

Эди, ни слова не говоря, направилась к карете, и после некоторого замешательства Роберт последовал за ней. Откинув лесенку, он помог ей подняться, и через пару минут они тронулись в путь. Взглянув на оставшуюся позади привокзальную площадь, Эди не заметила, чтобы муж собирался ее преследовать, и лишь тогда, вздохнув с облегчением, откинулась на спинку сиденья.

Пока она в безопасности, но, черт побери, что делать дальше? Уж чего-чего, но его возвращения она никак не ожидала. Пять лет назад они составили соглашение, в котором все обговорили. Так что же привело его сюда?

Эди задумалась, и перед мысленным взором вновь возникла его одинокая фигура на перроне, окруженная многочисленными сундуками, чемоданами, тюками… И опять она ощутила тот приступ паники, который заставил бежать ее сломя голову.

Набрав побольше воздуха в легкие, она медленно выдохнула, стараясь успокоиться и убедить себя, что ничего не хочет знать о причине его приезда и ей это ничем не угрожает. Возможно, он просто решил устроить себе отпуск: переменить обстановку, повидать родных и друзей.

Нет, что касается его семьи, то, насколько ей известно, никого из его родных нет в стране, и, кроме того, семья никогда ничего для него не значила. Друзья? Да… Он вполне мог вернуться, чтобы повидать друзей. Возможно, все эти многочисленные тюки и сундуки не что иное, как подарки друзьям: слоновая кость, кожа, шкуры… что еще можно привезти как трофей из африканской саванны? Она кое-что слышала про его экспедиции, но, честно говоря, понятия не имела, чем именно он занимался в Кении, так как письмами они не обменивались, – это тоже входило в их соглашение.

Повернув голову, Эди смотрела на бесконечные зеленые поля, живые изгороди, но перед мысленным взором стояла совсем иная сцена – великолепный зеркальный бальный зал, юные красавицы, кружащиеся в вальсе, словно лепестки роз, подхваченные ветром. Боже мой, как давно это было!

Тогда ей было девятнадцать, близился к концу ее первый сезон в Лондоне. Эди наблюдала за танцующими девушками с замиранием сердца, с восхищением и завистью… Она обожала вальс, но стоило ей войти в круг танцующих, и, увы, ничего хорошего не получалось. Невозможно чувствовать себя легчайшим лепестком, когда ты на голову выше своего партнера, – а уже в пятнадцать лет ее рост равнялся шести футам. Мало того, что она всегда оказывалась выше партнера, так еще и предпочитала в танце вести сама, а не быть ведомой. В результате возникали неловкие ситуации, кто-то кому-то обязательно наступал на ноги, что вызывало недовольство партнеров. И даже если ей удавалось без проблем станцевать вальс, то после Саратоги это уже не приносило радости, так как она не могла выносить, когда кто-то к ней прикасался. Не то чтобы ее не приглашали танцевать, но сейчас каждый мужчина от Лондона до Нью-Йорка знал, что эта Джуэлл настоящая каланча, поэтому все больше времени на балах она подпирала стену.

Отец привез Эди в Лондон в надежде, что здесь все для нее может сложиться иначе. Богатые американки, не принятые в изысканный круг нью-йоркских «никербокеров», могли найти или, что случалось довольно часто, купить себе место в избранных кругах лондонского общества. Отец даже обратился к услугам леди Федерстон, самой успешной лондонской свахи, чтобы помочь Эди войти в английское общество, но, к расстройству Артура Джуэлла, ни огромное приданое, ни старания леди Федерстон не могли заставить какого-нибудь пэра, пусть даже безденежного и отчаявшегося, жениться на обесчещенной девушке. Конечно, Эди понимала: грива неуправляемых рыжих кудрей, россыпь веснушек на лице и досадно высокий рост не соответствовали тогдашним английским стандартам красоты и никоим образом не могли увеличить ее шансы. И хотя открытость и независимый дух молодых американок английские джентльмены находили очаровательными, в случае Эди ни то ни другое не произвело должного впечатления. И так случилось, что в Лондоне она потерпела то же фиаско, что и в Нью-Йорке, хотя сюда еще не дошли слухи о ее подмоченной репутации, которые уже начали просачиваться с другой стороны Атлантики.

Так или иначе, но, увы, начался обратный отсчет. Через три дня, то есть 12 августа, – официальное закрытие сезона. Эди придется вернуться в Нью-Йорк. И хотя леди Федерстон не теряла надежды, предполагая, что они останутся еще на некоторое время, дела требовали присутствия Артура Джуэлла в Нью-Йорке, а кроме того, он не видел смысла в продлении их визита, что окончательно лишало Эди шанса обрести успех в дальнейшем.

Для нее вернуться домой было равносильно настоящей катастрофе. Душная атмосфера Мэдисон-авеню, ужасная обстановка Ньюпорта, сплетни и перешептывание за спиной – все это ее убьет. Но что хуже всего – там оставалась причина всех ее несчастий.

Фредерик Ван Хозен входил в круг «никербокеров». Обласканный патриархами Макаллистера, он всегда получал приглашения леди Астор на ее ежегодные балы. Семья Джуэлл никогда не входила в этот закрытый круг общества, но Эди была знакома с Фредериком, так как он жил в Ньюпорте, всего в нескольких кварталах от Мэдисон-авеню. Их отцы были членами нью-йоркского яхт-клуба и владели лошадьми, которые участвовали в скачках, проводившихся в Саратоге.

Одна мысль о возможности встретить Фредерика на улице или в книжной лавке доставляла ей почти физическую боль. Ей не вынести высокомерного удовлетворения в его глазах и полной триумфа самодовольной усмешки. Смотреть в его глаза и знать, что он вспоминает, как надругался над ней, получил удовольствие, причинив ей боль, было совершенно немыслимо.

Брак с англичанином – единственный способ избежать унижения, которое ждало по возвращении в Нью-Йорк. И к тому же замужество даст ей возможность обрести контроль над своей жизнью, а после случившегося она в этом отчаянно нуждалась. Если вернуться домой, то на замужестве можно ставить крест, но и сама идея брака была ей невыносима, ведь брак даст легальное право мужу на обладание ее телом.

В отчаянии Эди сжала руки, затянутые в тонкие лайковые перчатки, в кулаки. Звучала прелестная музыка Штрауса, гул голосов в зале нарастал, пока она лихорадочно перебирала в уме все возможности, пытаясь найти выход, но все больше склонялась к выводу, что выхода из ада нет.

– О, дорогая, взгляни! – прервал ход ее мыслей взволнованный голос Лиони Атертон. – Герцог Маргрейв собственной персоной!

Радуясь возможности хоть на минуту отвлечься от невеселых мыслей, Эди глубоко вздохнула и посмотрела туда, куда указывала приятельница.

Остановив взгляд на мужчине, о котором шла речь, Эди была приятно удивлена: пожалуй, он единственный из всех присутствующих явно выше ее, причем дюйма на два-три.

Мысли о причине ее кошмаров все еще не оставляли, пока она с интересом изучала вошедшего гостя, поражаясь, насколько он отличается от Фредерика. Как сыр от мела. Герцог вовсе не обладал внешностью белокурого Аполлона, не был одет как денди, и его не окружала аура высокомерия. Нет, это был мускулистый мужчина с коротко подстриженными волосами и загорелым лицом. Легкая небрежность в одежде – чуть приспущенный свободный узел белого галстука – придавала ему особый шик, он не стремился подчеркнуть свое высокое происхождение, что Эди скорее импонировало.

– Его считают одним из самых завидных женихов в Лондоне, – прошептала Лиони. – И, согласись, он действительно красавец. Даже ты, Эди, со своей привередливостью, не можешь это не признать.

Хоть она и относилась к мужчинам с большой осторожностью, и все благодаря Фредерику, не согласиться с суждением подруги не могла.

– Ну если тебе нравятся загадочные опасные красавцы…

– А кому нет? – рассмеялась Лиони. – А кроме того, он не может не заинтересовать: два года провел в Африке, где охотился на слонов, львов, леопардов… Кажется, спас жизнь вождю какого-то племени. Или это был английский дипломат? В любом случае он путешествовал в джунглях, сплавляется по рекам и принимал участие в других приключениях. Говорят, он совсем одичал.

– Похоже на то, – задумчиво проговорила Эди.

– Правда, ходят слухи о его бесчисленных романах. Так что, когда уехал, он оставил здесь кучу разбитых сердец. А вернуться ему пришлось, потому что умер его отец, но после похорон он опять собирается в Африку. Говорят, ему нравится там жить и он хотел бы уехать навсегда. Представляешь? Но я сомневаюсь, что ему это удастся.

– Почему?

– Теперь, когда титул перешел к нему и он стал герцогом, у него появились определенные обязанности по управлению поместьями, да и вообще… – Лиони помолчала: видимо, ее познания об обязанностях герцога истощились, – потом продолжила: – Он получил не только титул, но и кучу долгов в придачу. Все, что можно, заложено. На прошлой неделе кредиторы огласили сумму его долгов.

– Выходит, – заметила Эди, – он не только повеса, но еще и банкрот?

– О нет! Не он! Это все его дед, это он просадил почти все деньги за карточным столом, а то, что осталось, очень неудачно инвестировал его отец. Ах, Эди, если бы только он пригласил меня на тур вальса! Говорят, он божественно танцует. Но, безусловно, этого не произойдет – ведь мы не знакомы. Было бы чудесно, если бы он посмотрел в мою сторону и заинтересовался настолько, что попросил леди Федерстон представить нас друг другу. Она сказала бы ему, как я богата, он женился бы на мне, и я решила бы все его финансовые проблемы.

Эди с серьезным видом слушала подругу, глядя на высокого мужчину с беззаботно-красивым лицом, который остановился в нескольких шагах от них. «Может, Лиони и шутит, но для меня, – думала Эди, – это вовсе не шутка. Что, если это выход из создавшейся ситуации?»

Впервые после Саратоги она почувствовала вспышку интереса и… надежды. Но захочет ли этот мужчина стать ее мужем? Поможет ли герцог Маргрейв ей выбраться из ада?

Словно почувствовав на себе изучающий взгляд, он посмотрел в ее сторону. Их взгляды встретились, и она судорожно вздохнула. Какие красивые у него глаза – пронзительные, светло-серые, в обрамлении черных ресниц. И смотрели, казалось, прямо в душу. Может, и ей удалось заглянуть ему в душу? – подумалось Эди.

Она смотрела и смотрела, понимая, что не в силах отвести взгляда, и, казалось, воздух между ними пульсировал, покрывая мурашками ее кожу, словно холодный бриз. Она задрожала и отвернулась, сосредоточив внимание на танцующих парах, но прошла минута-другая и ее снова как магнитом потянуло к нему. К ее удивлению, он все еще наблюдал за ней: губы сложились в улыбку, голова склонилась набок, а меж бровей пролегла едва заметная морщинка недоумения. Интересно, о чем он думает?

«Способ выбраться из ада».

Господи, да она сошла с ума, и в этом нет ничего удивительного, думала Эди. Безумие плюс отчаяние и паника. Она снова оглянулась и попыталась отбросить в сторону безумную идею, которая пришла ей в голову. Да, безусловно, герцог Маргрейв красив, но резко очерченные скулы, строгая линия подбородка, острый умный взгляд светло-серых глаз ясно давали понять, что это не тот мужчина, которым будет легко управлять. Хотя, если он собирается жить в Африке, не все ли равно?

Когда он, уже не глядя, направился в ее сторону, она наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц. Он двигался с поразительной грацией, которую явно выработал не в бальных залах Лондона, а приобрел в походах по джунглям, спасаясь от диких зверей. Когда он затерялся в толпе, она бросила извинение подруге, сказав, что ей нужен стакан воды, и поспешила за ним.

Направившись к столу с освежающими напитками и закусками, она увидела герцога, остановившегося перекинуться парой слов с другими гостями, и чуть не застонала от расстройства, когда он подошел к богатой и красивой Сюзан Бакингем из Филадельфии и, поклонившись, пригласил ее на танец. Эди по-настоящему испугалась, что ее безумная идея провалится еще до того, как она попытается ее осуществить, хотя и знала, что богаче Сюзан раз в пять.

Но ей не стоило беспокоиться по поводу Сюзан, хотя, надо отдать должное, та прекрасно смотрелась рядом с герцогом: как только танец закончился, он проводил ее на место и, поклонившись, отошел.

В сердце Эди снова вспыхнул огонек надежды. Она понимала, что надо как-то ухитриться поговорить с ним наедине, но не представляла как. И затем Провидение, не баловавшее ее в последнее время, пришло ей на помощь. Задержавшись у другого конца стола, герцог склонился над большим ведерком со льдом, в котором стояло шампанское. Подойдя ближе, Эди увидела, как он вытащил одну бутылку, взглянул на этикетку и поставил назад. Так он перебрал еще несколько бутылок, потом все же остановился на одной, но звать слугу, чтобы ее открыть, не стал, а, прихватив бокал, направился к французскому окну, выходившему на террасу.

Непохоже, что он спешил на свидание и поэтому решил выскользнуть из зала. Сюзан уже кружилась в вальсе с другим партнером. Возможно, он хотел встретиться с кем-то еще, но и эта мысль показалась Эди несостоятельной, так как он взял всего один бокал. Видимо, он просто хотел побыть один. Что ж, ей выпал шанс, и только от нее зависит, хватит ли ей смелости воспользоваться им. Другого подобного случая может и не быть.

С этой мыслью она подошла к тому концу стола, где только что стоял Маргрейв, взяла бокал с шампанским и, быстро оглянувшись, дабы убедиться, что ни леди Федерстон и ни кто-либо другой не смотрят на нее, выскользнула из зала следом за ним. Увы, на террасе его не было, но когда она взглянула на залитый лунным светом сад, то увидела, что герцог идет через лужайку к высокой стене темно-зеленого самшита, которая служила началом лабиринта.

Она устремилась за ним, но спустя несколько минут блуждания по лабиринту так и не смогла его найти. Поднявшись на цыпочки, насколько ей позволяли бальные туфли на низких каблуках, Эди пыталась заглянуть за зеленую стену лабиринта, но, увы, несмотря на высокий рост, ей это не удалось и она опустилась со вздохом разочарования. Решив, что он где-то в центре лабиринта, она предприняла еще несколько попыток найти его, а когда и они закончились ничем, обнаружила, что сама заблудилась и не может найти выход.

– И что теперь делать? – пробормотала Эди, глядя на очередную темно-зеленую стену тупика, и тут услышала за спиной глубокий спокойный голос:

– Ищете меня?

Наконец-то! Эди повернулась и увидела свою добычу менее чем в десяти шагах. Но стоило ей взглянуть в эти необыкновенные серые глаза, как радость испарилась, а на ее место пришел страх, потому что ее вопрос самой себе так и остался без ответа.

 

Глава 3

– Я обычно не приветствую, когда дамы преследуют меня, но в данном случае готов сделать исключение. – Маргрейв улыбнулся, и эта улыбка, как и блеск белых зубов, ударили ее с такой силой, что она подумала, не совершила ли только что непоправимую глупость.

Одержимая единственной целью, до этого момента она как-то не подумала, что ставит себя в довольно-таки рискованное положение: одна, наедине с мужчиной… Хотя уже поздно думать или сожалеть об опасности, которая, возможно, ее подстерегает: следовало решить, что делать дальше.

– Почему вы считаете, что я преследую вас? – спросила Эди, чтобы выиграть время и успокоить нервы.

– Вы хотите сказать, что я принял желаемое за действительное?

– Думаю, дело в самомнении.

Он рассмеялся, и она поняла, что сказанное Лиони не лишено основания: этот мужчина обладает несомненным обаянием. Даже она, казалось бы, обладавшая иммунитетом к мужскому шарму и красоте, почувствовала в нем это.

– Это не исключено, – согласился он. – Я подумаю. Но сейчас, когда вы поставили меня на место, можно совет? Если еще когда-нибудь вздумаете преследовать мужчину, постарайтесь поменьше шуметь, иначе он непременно вас обнаружит.

Смекнув, что в подобной ситуации лучшее оружие – дерзость, Эди решительно шагнула к нему.

– А с чего вы взяли, что я не хотела, чтобы меня заметили?

Его темные брови поползли вверх.

– Я сбежал, поскольку считаю эти балы никчемным времяпрепровождением, а вы… то есть вы признаете, что искали именно меня?

– Да. Я много о вас слышала, а когда увидела, то решила, что непременно должна поговорить с вами.

Он подошел ближе.

– Столь откровенное признание дает мне право надеяться на… что-то особенно приятное?

Эди насторожилась, но все же сумела подавить приступ паники в надежде, что на сей раз не подтвердится ее мнение о мужчинах.

– Видимо, вы не поняли? Я сказала – поговорить.

– И только? – Он театрально вздохнул. – Какое разочарование!

– Дальнейшее зависит от результатов разговора.

Герцог усмехнулся и сделал несколько шагов к ней.

– Я заинтригован, так что постарайтесь меня не разочаровать.

Он протянул Эди свободную руку.

– Пройдемте?

Она мгновение колебалась, но, оглянувшись вокруг, поняла, что самостоятельно ей отсюда не выбраться. Что ж, пан или пропал… подумала она. Эди вложила свою ладонь в его теплую руку и пошла за ним следом.

Преодолев несколько поворотов, они в конце концов оказались на зеленой лужайке, которая, по-видимому, и была центром лабиринта. Посреди лужайки стояла застекленная беседка в романском стиле. Строгие колонны из известняка венчал купол, сиявший белизной в лунном свете, а ступени, расположенные по кругу, вели к паре закругленных каменных скамеек, размещавшихся внутри. На фоне темных стен самшитового лабиринта беседка казалась сказочным гротом, а причудливый узор теней придавал ей еще большую таинственность.

– Ну вот мы и пришли, – сказал Маргрейв, поднимаясь по ступеням. – Здесь нам никто не помешает, потому что никому никогда не удавалось добраться до центра лабиринта.

– Но вы же смогли?

– Надеюсь, я сумел вас удивить? Ладно, не стану возносить себя до небес. Просто в детстве я часто бывал в Хандфорд-Хаусе, поэтому знаю здесь каждую тропинку, да и должен заметить, вообще хорошо ориентируюсь.

– Да, я наслышана о ваших приключениях в Африке. Говорят, вы хотели бы обосноваться там навсегда?

– Это самое большое мое желание. – Он поставил бокал и начал открывать шампанское. – Но, увы, оно неосуществимо.

– Почему?

– Скажем так: имеются некоторые обязательства, которые требуют моего присутствия здесь.

– Вы имеете в виду долги?

– Все те же вопросы. – Пробка вылетела, и он не стал ее искать. – Я начинаю опасаться, уж не из-за этого ли вы преследуете меня? Может быть, вы журналистка и хотите написать о моих подвигах, как эта… как ее?.. Ах да, Нелли Блай.

– Нет, вы ошибаетесь. Я не журналистка.

– Хм… но могу ли я вам верить?

– Придется. – Эди протянула ему бокал и кивнула на бутылку: – Налейте-ка.

– Не только смелая, но и властная. Какое сочетание! Если вы все же журналистка, то, должен предупредить, вам придется использовать все свое обаяние, прежде чем я приоткрою хоть какой-то из моих скандальных секретов.

Она не стала его разуверять и говорить, что ее оружие убеждения действует безотказно.

– Судя по слухам, вы отчаянно нуждаетесь в деньгах, – заметила Эди, взяв наполненный бокал.

– Ох уж эти мне слухи! Терпеть не могу обсуждать столь деликатные вопросы… за шампанским. Одно как-то не вяжется с другим.

Она вздохнула и, сделав глоток, продолжила:

– Но иногда это необходимо.

– Почему? – поинтересовался герцог, отставив бутылку в сторону. – Вы хотите стать моей любовницей?

Сердце Эди пустилось вскачь, из груди вырвался нервный смешок.

– Нет, мне этого недостаточно…

И едва эти слова сорвались с губ, она пожалела, что не прикусила язык.

Даже этого искушенного мужчину шокировало столь смелое заявление, глаза у него полезли на лоб, но он попытался обратить ее слова в шутку:

– Мои надежды растут с каждой секундой нашего общения. Прежде мне никогда не предлагали роль жиголо. И сколько же это стоит?

Жиголо? Она понятия не имела, о чем он говорит, но, поразмыслив, догадалась, что подразумевалось. И хотя платить она собиралась не за это, разубеждать не стала.

– Как я слышала, кредиторы огласили сумму ваших долгов, – сказала она вместо ответа, не желая отвлекаться от важной темы. – Если не заплатите, что будет с вашими поместьями?

– Ничего хорошого, я полагаю. – Его голос, нарочито бодрый, ничем не выдавал отчаяния, которое она могла прочесть у него на лице. – Все пойдет с молотка. У меня к тому же куча родственников, которым нужны деньги. Они не способны позаботиться о себе, и я, как видите, их единственный источник дохода. Я говорю это только потому, что… хм… счета за мои услуги будут весьма существенные. Я не уверен, что вы способны…

– Вы будете удивлены, – перебила его Эди, – когда узнаете, на что я способна. Но… мне нужен не любовник, а муж.

Теперь, когда карты были открыты, она смогла наконец вздохнуть свободно.

– Ах вот как! – Он пригубил шампанское. – А я как раз рассчитывал… это было бы довольно забавно. Не могу сказать, что идея превратиться в мужа меня впечатлила.

– Если вы женитесь на мне, – не обращая внимания на его шутливый тон, продолжила Эди, – я выплачу все ваши долги.

Он поднял голову, и на этот раз взгляд его был весьма заинтересованным.

– Вы действительно необыкновенная девушка. У вас что, принято делать подобные предложения незнакомцам?

Она вспыхнула.

– О господи, конечно же, нет! Никогда в жизни никому ничего не предлагала.

– Ну а я никогда не получал подобных положений, так что мы равны. Скажите, все американцы столь прямолинейны в достижении своей цели?

– Не знаю, но что касается меня, то нет другого выхода и времени разводить разные муси-пуси.

– Почему? – Его ресницы опустились, и Эди почувствовала, как в горле пересохло, когда он устремил долгий изучающий взгляд на ее фигуру. – Вы в положении?

Это вопрос заставил ее покраснеть, но она понимала, что сейчас не до девичьей стыдливости, а учитывая обстоятельства, его вопрос вполне уместен.

– Нет, – ответила Эди, поборов смущение. – Я не беременна.

– Тогда я не могу не спросить, чем вызвана такая спешка. Вы вообще в здравом уме?

– Пожалуйста, нельзя ли обойтись без шуток?

– Я просто обескуражен, так что не стоит меня винить. Не каждый раз, оказашись на балу, молодой человек может услышать подобное предложение. Не то чтобы я сожалею, скорее рад, что вы разнообразили этот скучный вечер. Но, вместе с тем это перевернуло все вверх дном.

Помолчав, будто что-то обдумывая, Маргрейв заговорил снова:

– Возможно, вам покажется это слишком самонадеянным с моей стороны… но могу ли я поинтересоваться… ценой вопроса?

Она нахмурилась.

– Что вы имеете в виду?

– Насколько вы богаты? Дело в том, что решение моих проблем требует весьма значительных вложений, дорогая. Принимая во внимание, что ваше шелковое платье стоит примерно столько, сколько я трачу в месяц, а на ваши драгоценности вполне можно купить корабль, вы не бедны. И все же не уверен, что вы сможете оплатить все долги моих предков, взять на себя заботы о поместье и содержании меня самого и моих многочисленных родственников до конца их дней.

– Это зависит от того, о какой сумме идет речь, – спокойно ответила Эди, наблюдая за выражением его лица, пока он подносил бокал к губам. – На сегодняшний день мое приданое составляет один миллион фунтов.

Он поперхнулся, и с его губ сорвался короткий звук, а когда пришел в себя, пробормотал, с недоверием глядя на нее:

– Боже милостивый! Я думаю, что даже королева не обладает такими богатствами.

– Кроме того, я смогу рассчитывать на ежегодный доход в сто тысяч фунтов, когда выйду замуж. Думаю, этого достаточно, чтобы решить все ваши финансовые проблемы?

– Пожалуй. – Он издал нервный смешок, скрывая смущение. – Но, моя дорогая, вы сошли с ума, если предлагаете все это совершенно незнакомому человеку! Брак – это навсегда, «пока смерть не разлучит нас», вы ведь знаете это? Если вдруг потом пожалеете…

– Не пожалею, – с твердой решимостью заявила Эди. – И кроме того, вы сможете сразу уехать в Африку, как и хотели.

Гримаса удивления на его лице сказала ей, что он не был готов к столь откровенной незаинтересованности со стороны женщины, но она почти сразу сменилась улыбкой.

– Но, право, вы же не сможете выполнять мужские обязанности. Что будет с моими поместьями?

– Я займусь их обустройством.

Слава богу, у него хватило ума не выказывать сомнений в способности женщины выполнять такие задачи.

– Но, ради бога, с какой целью вы намерены взвалить на себя эту неблагодарную ношу? Да еще и вложить собственные деньги? Сейчас невыгодно инвестировать в землю: это же бездонная пропасть. Вы хотите пустить свое приданое по ветру?

Хочет ли она? Да она готова продать душу дьяволу, лишь бы не возвращаться в Нью-Йорк, – если этот дьявол согласится на ее условия, разумеется. Она подняла бокал и с твердой решимостью встретила его скептический взгляд.

– Да, хочу.

– Но почему?

Она пригубила шампанского.

– А это уже не ваше дело. Я предлагаю вам сделку, так что решайте.

– Деньги – это превосходно, но… – Прежде чем продолжить, он окинул ее взглядом, словно оценивая, причем весьма тщательно, и Эди испугалась, что он станет докапываться до ее мотивов, но он заговорил о другом, успокоив ее страхи:

– Вы способны мыслить здраво? У меня пять загородных поместий, охотничьи угодья в Шотландии, дом в Лондоне, и все это требует постоянной заботы. Вы уверены, что сумеете справиться со всем этим хозяйством? Вы имеете представление, как вести дела с управляющими и земельными агентами? А штат прислуги? Готовы руководить работниками, присматривать за слугами и следить за работами на ферме? Вы уверены, что справитесь со всеми этими обязанностями, которые должен был бы взять на себя я?

– Абсолютно, – заявила Эди с уверенностью, какой вовсе не чувствовала, потому что никогда в жизни не занималась ничем подобным, но очень хотела научиться – хотела так сильно, что даже при мысли об этом ощутила дрожь нетерпения. Статус герцогини давал определенную степень свободы. И безопасность. А если муж к тому же будет отсутствовать, то жизнь вообще станет настоящим раем! – Я готова делать все, что необходимо.

– Знаете, – сказал он медленно, все еще изучая ее, – я вам почему-то верю: вы сможете.

– Если вы женитесь на мне, часть моего приданого пойдет на оплату долгов, а на то, что останется, учитывая ежегодный доход, я приведу в надлежащий вид поместья и позабочусь о ваших родных, то бишь нахлебниках, как вы их называете. Так что можете ехать в Африку, ни о чем не беспокоясь, жить так, как хотите. У меня лишь одно условие.

– Какое?

– Вы никогда не вернетесь назад.

Жесткость ее голоса невольно заставила его вздрогнуть, и он приподнял бровь.

– Никогда – это слишком долго.

– Возможно, но я хочу иметь мужа только на бумаге.

– Но если вы решили обзавестись законным мужем, то брак должен быть консумирован – так положено.

Эди собралась было возразить, но горло перехватило и она не смогла произнести ни слова. Проклятье, как не вовремя. Стараясь успокоиться, она сделала приличный глоток шампанского, и острые пузырьки обожгли горло.

– Я понимаю, что вы хотите сказать, – с трудом выдавливая слова, наконец проговорила она, и в тишине вечера ее голос прозвучал как звук пилы. – Но не понимаю, почему это обязательно…

Какое-то время он молчал, изучая ее лицо, бледное в холодном свете луны.

– Если даже мысль лечь со мной в постель вызывает у вас отвращение, – наконец сказал он жестко, – сейчас же покончим со всем этим. Всего хорошего.

Он решительно шагнул к выходу, намереваясь вернуться в дом, но Эди ухватила его за рукав.

– Нет, постойте!

Он остановился, и она отняла руку.

– Это не отвращение и никак не связано с вами…

Он явно не понимал, а она смотрела ему в глаза, не зная, как объяснить. Его мужское обаяние способно разбить сердце любой девушки, но только в том случае, если оно еще не разбито. Боль теснила грудь, и на какое-то мгновение она подумала, как сложилась бы ее жизнь, если бы тогда в Саратоге вместо Фредерика она встретила его.

Если бы желаниями можно было управлять!

Нет, лучше не гадать: если бы да кабы.

– Это чисто деловое соглашение, – попыталась Эди еще раз. – Я не хочу, чтобы вы питали какие-то романтические иллюзии на мой счет.

Казалось, его удивили ее слова, и, усмехнувшись, он воскликнул:

– Какое самомнение! А что, если наши совместные ночи будут столь хороши, что вы до безумия влюбитесь в меня? Что тогда?

– Простите, что опускаю вас с небес на землю, но это исключено. – И не давая ему возможности возразить, Эди продолжила: – Подумайте, я предлагаю вам все, чего вы хотите от жизни. Не позволяйте мужскому тщеславию встать у вас на пути. Если же для вас столь принципиально… дойти до конца, что ж, я готова.

– Нет-нет, к чему такие жертвы, если вы рассматриваете это как мучение? Просто мне, как и большинству, занятие любовью казалось весьма приятным.

– Я не жду ни мучений, ни удовольствий. – Она замолчала, стараясь обуздать страх, от которого перехватило горло, а все нутро завязалось в тугой узел. – Вообще ничего.

– Понимаю, но я имел в виду, что, возможно, смогу изменить ваше мнение. И ничего другого.

Это прозвучало холодно, и да, она была холодна: желание, которое испытывали другие женщины, было убито в ней раз и навсегда.

Она глотнула шампанского, собираясь с духом, и сказала:

– Я готова отдаться вам, чтобы сделать наш брак легальным, но только однажды. Потом вы можете спать с кем захотите, я не стану возражать.

– Вы далеко не первая женщина в истории человечества, которая делает подобное заявление, – заметил он сухо, – но первая, кто действительно так думает.

– Да, я так думаю. – Она хотела быть честной, насколько это возможно. – Если вы согласны на мое предложение, мне хотелось бы поставить все точки над «i»: я не хочу вас.

– Это я понял. Но можно спросить почему? – Он глотнул шампанского. – Вы, случайно, не лесбиянка?

Она посмотрела на него с таким искренним недоумением, что он смущенно кашлянул и пояснил:

– Я имею в виду… возможно, вы предпочитаете женщин?

– Господи, нет! – возмутилась Эди и снова ощутила, как жар бросился ей в лицо.

Будь проклята эта ее способность краснеть, которая безошибочно показывала каждому, когда она смущена!

– Почему вы так решили?

– Просто во мне говорит мужская гордость – во всяком случае, это как-то объяснило бы ваши слова «я не хочу вас». Что ж, если и женщины вам не интересны, я еще больше обескуражен. – Он помолчал секунду-другую, покачивая бокал и наблюдая за ней. – Но, должен сказать, весьма и весьма заинтригован.

Она проглотила комок в горле.

– Ничего интригующего во мне нет – напротив, все предельно просто.

– Извините, но не могу с вами согласиться. – Он допил шампанское и потянулся за бутылкой, чтобы снова наполнить бокал. – Должен сказать, что таких загадочных девушек мне никогда не приходилось встречать. Вас окружает аура недоступности, нечто вроде «нет-нет, не прикасайтесь ко мне», что еще больше разжигает у мужчины желание.

Ее будто обдало ледяной водой, но она спрятала страх под маской обворожительного пренебрежения.

– И на какой результат вы рассчитываете? Что я упаду в ваши объятия?

– А вы, как я понимаю, этого не хотите? Что ж, досадно. – Он сделал паузу, наполняя бокал, и снова окинул ее взглядом с головы до ног. – Только мне почему-то кажется, что под холодной расчетливой оболочкой бушует настоящий огонь.

– Нет, вы ошибаетесь! – Эди подняла голову, встретив его насмешливый взгляд с твердой решимостью. – Если вы попытаетесь убедиться в этом, ваш доход будет урезан так быстро, что и глазом не успеете моргнуть.

– Не слишком ли сурово? – пробурчал Маргрейв, отставляя бутылку. – Может, все-таки поделитесь, что заставило вас пойти на этот шаг? Какой-то вертопрах разбил ваше сердце и с тех пор оно заперто на замок?

Она отвернулась, не желая отвечать, но все равно чувствовала его взгляд. И вдруг ей пришло в голову, что лучше рассказать все как есть, прежде чем он узнает эту историю от кого-то еще.

– Фредерик Ван Хозен – так звали того мужчину. Я знала его всю свою жизнь, хотя наши семьи вращались в разных кругах. По глупости и неосмотрительности однажды я вообразила… что возникший интерес ко мне был не просто интересом. Мы были… вместе, и вскоре весь мир узнал об этом. И теперь моя репутация погублена окончательно…

Это была тщательно отредактированная версия случившегося, но и она вызвала в нем бурю негодования.

– И он не женился на вас? Негодяй!

– Да, и слухи об этом уже начали просачиваться сюда. Я испорченный товар, – усмехнулась она горько. – И справедливости ради вы должны это знать.

– То есть вы, увидев меня, навели справки, а потом, решив открыться, последовали за мной сюда в надежде, что я сделаю то, что не сделал он, и тем самым спасу вашу репутацию? А если откажусь, то появится ваша разгневанная мамаша и заставит меня проявить благородство?

– Нет. Мама умерла два года назад, и мое предложение исходит только от меня. Если вы откажетесь – что ж, ваше право. Конец истории.

– Как мне представляется, титул герцогини дает вам возможность отомстить этому Ван Хозену и не позволит насладиться вашим падением. Но это весьма непросто – быть герцогиней. Это вовсе не безмятежное времяпрепровождение вроде купания в роскоши, как думают американцы.

– Дело не в роскоши и даже не в спасении моей репутации. Я не хочу, чтобы кто-то контролировал мою жизнь и руководил мною. Мне нужны независимость и самостоятельность.

– Но будучи моей женой, вы станете ответственны передо мной.

– Нет, потому что я, а не вы, буду осуществлять контроль над финансами. Этот пункт тоже войдет в соглашение, которое вам придется подписать.

– Я вижу, вы все тщательно продумали. Но скажите, почему независимость и самостоятельность столь важны для вас?

– Это вас не касается, и если вы и дальше намерены задавать подобные вопросы, то нашей сделке конец.

– Прекрасно. Что ж, если я смогу спасти своих близких от нищеты, то, полагаю, мне не следует проявлять излишнего любопытства.

– Значит, вы принимаете мое предложение?

– Я был бы настоящим безумцем, если бы отказался. И несмотря на ваш героический порыв лечь со мной в постель, пусть и один-единственный раз, дабы закрепить легальность нашего брака, я не намерен вас принуждать: предпочитаю заниматься любовью с женщиной, которая хочет этого.

Глубокий вздох облегчения не остался незамеченным, и его ответ последовал незамедлительно:

– Ваша способность задеть мое самолюбие поразительна. Но, несмотря на это, я обязан предупредить, что неосуществление брачных обязательств, согласно британским законам, не является достаточной причиной для расторжения брака.

– Но вы же сами утверждали обратное?

– Не совсем так. – Он пожал плечами. – Просто было интересно понять, как далеко вы готовы зайти, чтобы получить желаемое. И теперь мне все ясно.

Несмотря на облегчение, она не могла не покраснеть от смущения.

– Мне не хотелось лгать.

– Напрасно. Если вы собирались обрести мужа среди английских аристократов, то ложь – это первое средство. Мы все постоянно лжем друг другу: чтобы сохранить лицо или просто из вежливости, а порой и преднамеренно. Да мы просто понятия не имеем, как обходиться без лжи.

Она достаточно долго пробыла в Англии, чтобы признать, что в его словах есть зерно правды, но не могла не уловить в них горечи. Впрочем, это не ее дело.

– Надеюсь, вы правы, – отозвалась Эди. – Потому что нам придется изображать нежные чувства в период помолвки. Если мой отец заподозрит, что дело нечисто, то просто не даст мне приданого.

– То есть нужно убедить вашего отца в глубине наших чувств?

Она уловила иронию в его тоне.

– И не только отца…

– Кого же еще?

– Леди Федерстон.

Он кивнул в подтверждение ее слов.

– Княгиня-сваха.

– Да, сваха, но она не приветствует фиктивные союзы: все ее клиенты должны испытывать друг к другу искренние чувства. Если она догадается о том, что мы затеяли, и скажет отцу, он не даст согласия на брак. И не воображайте, что ее легко обмануть. Она куда проницательнее, чем мой отец, а он далеко не глуп. И потом, она знает всех и каждого в обществе, и если там пойдут слухи, что наши отношения фальшивы, то быть беде.

– Я могу быть весьма убедительным, – заявил герцог, но стоило ему сделать к ней шаг, как ее ладонь тут же уперлась ему в грудь.

– Я вам верю, – быстро проговорила Эди. – Нет необходимости демонстрировать это, когда мы одни.

– Простите, – без всякого сожаления проговорил он, не двинувшись с места. – Но ведь надо же попрактиковаться.

– Не переусердствуйте. Слишком пылкие чувства могут быть так же подозрительны, как и отсутствие их. И леди Федерстон поймет, что мы притворяемся, или, напротив, слишком торопимся, и настроит отца на длительную помолвку. Вам предстоит играть роль преданного жениха, способного стать в будущем ответственным мужем и верным другом. Как думаете, сможете изобразить такого?

– Почему бы и нет? Играть не внове для меня. Одну роль я играю всю жизнь.

Эди резко выдохнула, словно ее ударили, и прошептала:

– Я понимаю, что вы хотите сказать.

Он снова посмотрел на нее.

– Как я понимаю, помолвка будет довольно долгая, чтобы убедить каждого в искренности наших чувств, – недель шесть, да? После свадьбы мы проведем пару месяцев в Хайклифе, моем родовом гнезде в графстве Норфолк. Там я покажу, как управлять хозяйством, и помогу утвердиться в статусе герцогини.

– И затем вы отправитесь в Африку навсегда?

Не торопясь с ответом, он задумчиво смотрел на нее.

– Мне не нравится это слово «навсегда».

– Вас что-то беспокоит?

– Как бы то ни было, – заметил он сухо, – выбора у меня нет. Сохранить поместья от разорения и вернуться в те места, о которых я мечтаю, будет для меня утешением.

– Значит, мы договорились? – Она подняла бокал.

Он поднял свой.

– Да.

Обменявшись взглядами, они чокнулись и выпили в знак заключения соглашения. Когда Эди опустила бокал, ее омыла такая волна облегчения, что ослабели колени. Ей больше не придется лицезреть издевательские усмешки Фредерика. И пусть она не сможет вычеркнуть из памяти тот ужасный день, но, даст бог, оставит его далеко позади и начнет новую жизнь.

Маргрейв мягко кашлянул, прерывая ее мысли.

– Теперь, когда все уже решено, я хочу еще кое о чем вас спросить.

Она почувствовала тревогу.

– Только не думайте, что теперь можете задавать интимные вопросы.

Он посмотрел на нее так, словно хотел извиниться:

– Но это очень важно. Мы просто не сможем взаимодействовать дальше, если вы не ответите.

– О, ради бога! Что вы хотите знать?

Он наклонился ближе, и легкая улыбка приподняла уголки его губ.

– Эди… Откуда у вас это идиотское имя?

 

Глава 4

Карета резко остановилась, и Эди очнулась, возвращаясь в действительность, понимая, что они подъехали в Хайклифу. И как она предполагала, Маргрейв не заставит себя ждать.

«Я вернулся домой».

– Но ненадолго, – пробормотала она себе под нос.

– Вы что-то сказали, ваша светлость? – Роберт стоял рядом с каретой, вопросительно глядя на нее.

– Не имеет значения. – Опираясь на руку кучера, Эди вышла из кареты.

Роберт закрыл дверцу и снова влез на козлы. Эди направилась было к дому, но услышав стук колес, и вовсе не в сторону конюшни, окликнула кучера.

Тот натянул поводья, останавливая лошадей.

– Ваша светлость?

– Роберт, куда это, ради всего святого, вы собрались?

– Забрать его светлость со станции.

– Не вздумайте! – более резко, чем хотелось бы, вылетело у Эди, и Роберт в недоумении уставился. – Прошу прощения… я хотела сказать, что его светлость уже наверняка нанял экипаж и едет сюда, так что вы лишь потеряете время. Лучше дайте лошадям отдохнуть.

Несколько долгих секунд кучер тупо смотрел на госпожу, потом, пожав плечами, развернул карету.

– Ну, если так… Это хорошо, что хозяин вернулся в Хайклиф.

– В этом доме нет хозяина, – процедила сквозь зубы Эди, провожая взглядом карету до конюшенного сарая. – Только хозяйка.

Маргрейв хоть и вернулся, но Эди поклялась себе, что не надолго. Они заключили соглашение, она исправно выполняла взятые на себя обязательства и ожидала от него того же.

– Значит, вы из-за этого вернулись домой, да?

Вопрос младшей сестры Эди повис в воздухе, оставшись без ответа. И это уже после того, как носильщик проводил их к нанятой карете и Стюарт с Джоанной ехали в Хайклиф. Но его свояченица явно не собиралась успокаиваться и, едва карета тронулась, продолжила обсуждение:

– И как вы собираетесь это уладить? Я имею в виду – завоевать Эди?

Если честно, то он не знал. Можно ли вернуть то, что тебе никогда не принадлежало? Пять лет назад подобная задача не входила в его планы. Нет, конечно, в голову порой приходили мимолетные мысли, что это могло бы случиться, особенно по ночам, когда он смотрел на усыпанное звездами черное небо Кении и в его памяти оживал тот бал в Хандфорд-Хаусе. Но затем все сказанное в ту ночь возвращалось к нему и он усилием воли отбрасывал эти бесполезные мысли. Мужчина, который проводит большую часть времени в африканском буше, может сойти с ума, если будет зацикливаться на подобных воспоминаниях.

Конечно, сейчас все изменилось, но только для него, не для Эди. Одного взгляда на лицо жены было достаточно, чтобы понять: он скорее выйдет в четвертьфинал на Уимблдоне, чем завоюет ее сердце. По правде говоря, он не был уверен, что у нее вообще есть сердце.

И все же ее младшая сестра высказала более романтичный взгляд на все происходящее.

– Вы, кажется, решили, что знаете причину моего возвращения?

– Да… – В голосе Джоанны он услышал легкое разочарование. – А разве нет?

Стюарт отвернулся, разглядывая бесконечно простиравшиеся земли, которые принадлежали Маргрейвам почти два столетия. Женившись на Эди, он сохранил все это для следующих поколений, но не часто задумывался над тем, что эти следующие поколения не будут иметь прямого отношения к нему. И хорошо, что задумался сейчас: дети продолжают жизнь человека даже после его смерти.

Ничто так не обращает мысли к вечности, как близость смерти.

Он снова повернулся к Джоанне.

– Да, я намерен ее завоевать, но, думаю, это куда сложнее, чем вы себе представляете.

Она кивнула, вроде бы соглашаясь, и заметила, поудобнее устраиваясь на сиденье:

– Вы слишком долго отсутствовали. И какова же ваша стратегия?

Он даже не улыбнулся, задумчиво разглядывая девушку.

– А знаете, вы очень похожи на сестру.

– Да? – Светлые брови Джоанны взлетели вверх. – Большинство считает, что это не так.

– Внешне, возможно, и нет, – согласился Стюарт, глядя на нежный овал лица под соломенной шляпкой.

Джоанне всего пятнадцать, но она уже красавица, и он подозревал, что, когда придет время ее дебюта, будет разбито не одно сердце. Что же касается Эди, то хоть она и не обладала безупречными чертами сестры, зато была наделена привлекательностью, свойственной только ей, и даже веснушки ее не портили. Но Стюарт подозревал, что сама Эди представления об этом не имеет.

– Я имел в виду не внешность, а характер. Кое-какие черты присущи вам в той же степени, что и вашей сестре.

– Вы хотите сказать, я дерзкая? – Джоанна вздохнула. – Да, вы правы, порой я говорю дерзкие вещи и влипаю в разные истории, а Эди говорит то, что думает, и ей все сходит с рук, потому что она герцогиня.

– Да, именно так все и было, когда я в первый раз увидел ее. Правда, тогда она еще не была герцогиней, но мне тем не менее показалось, что она очень смелая.

– Почему? – Джоанна даже подалась вперед, заинтригованная. – Что она вам сказала?

Он мысленно вернулся в ту ночь в лабиринте, не уверенный, что тот разговор подходит для девичьих ушей.

– Она не испугалась честно сказать, что я для нее недостаточно привлекателен.

– Но вы все-таки женились на ней. Значит, вам удалось изменить ее мнение? И если это получилось тогда, то, может быть, получится и сейчас?

– Очень в этом сомневаюсь.

– Тогда что же вы собираетесь делать? Каков ваш план? – спросила она довольно жестко.

– Но даже если вы считаете, что такой план у меня есть, почему думаете, что я поделюсь им с вами?

Она покачала головой, глядя так, как будто у него вместо мозгов был клубок шерсти.

– Потому что я смогу сказать, сработает он или нет. Если вы думаете, что она упадет в ваши объятия, то глубоко ошибаетесь.

Он хоть и поморщился, но не мог не признать, что это чистая правда: Эди никогда не позволяла касаться ее.

Он вспомнил ее лицо, залитое лунным светом, бледное как алебастр, но такое живое, каким оно было в ту ночь в лабиринте; такое живое, что, несмотря на все усилия в течение нескольких лет, он не мог стереть его из памяти. Именно ее облик постоянно возникал перед ним в лихорадочном бреду во время болезни, а не события в буше, которые едва не стоили ему жизни. Даже сейчас он ясно слышал ее голос, категоричный и бескомпромиссный: «Вы никогда не вернетесь назад».

Да, и он сказал ей тогда: «Никогда – это слишком долго». Обстоятельства изменились, и его планы тоже.

Повернувшись на сиденье кареты так, чтобы уменьшить нагрузку на больное бедро, Стюарт вытянул ногу. Морское путешествие из Момбасы в Константинополь прошло без осложнений, даже в отсутствие Джонса. Он снова поморщился от боли, которую доставляла нога, и постарался не думать о погибшем слуге. Джонса больше нет, и он бессилен что-либо изменить. Лучше сконцентрироваться на боли в ноге. Это легче перенести.

На корабле он мог свободно передвигаться, но поезда и кареты стали для него испытанием. Мышцы сводило судорогой от долгого сидения, боль была адской, а кроме того, он чувствовал, что правая нога стала чуть ли не на дюйм короче левой.

– Что с вашей ногой?

– Вы всегда задаете каверзные вопросы?

Он повернулся к Джоанне, и в глазах ее заискрились смешинки.

– Угу… Все время. Это сводит с ума миссис Симмонс.

– Не сомневаюсь, но на ваш вопрос отвечу: неудачно пообщался с львицей.

Золотисто-карие глаза Джоанны расширились в недоверии.

– Правда? Как интересно!

Бросив на нее быстрый взгляд, Стюарт откинулся на сиденье, развязал галстук и ослабил воротник, о чем мечтал с той же минуты, когда оделся. Ничто так сильно не способно каждое мгновение напоминать обо всех ужасах цивилизации, как жесткий воротничок.

– Это далеко не так интересно, как вам кажется, моя милая девочка, – заверил ее Стюарт, убирая в карман галстук и еще больше открывая шею. – Я едва не умер.

– Что ж, думаю, этот факт можно использовать, – проговорила Джоанна, задумчиво глядя на него. – Серьезно. У моей сестры очень доброе сердце.

Приподняв брови, он с сомнением посмотрел на нее.

– Мы говорим об одной и той же женщине?

– Вот увидите: она растает как масло, если вы правильно себя поведете.

Несмотря на слова Джоанны, в сознании Стюарта никак не складывалась нужная картина. Мысль о том, что Эди «растает как масло» хотя бы из-за чего-то, и особенно из-за него, ни на йоту не казалась ему возможной.

– О, она просто старается выглядеть жесткой и непоколебимой, – продолжала Джоанна, пока он искоса поглядывал на нее. – Но это все напускное. Обман. Она всегда пристраивает бездомных котят и щенков и очень расстраивается, если птичка влетает в окно. Ей просто не по себе, когда кому-то больно.

– То есть я как раз подпадаю под эту категорию и должен сыграть на ее чувствительности?

– А что здесь плохого? Ну, не хотите, чтобы вас жалели, могу предложить и другие способы добиться ее расположения. – Помолчав, она доверительно улыбнулась ему. – Да, если захочу, то мне ничего не стоит обвести Эди вокруг пальца.

Возможно, это правда. Между сестрами определенно существовало как минимум одно различие: Джоанна была безнадежно избалована.

– Вы очень добры, дорогая, – сказал он, улыбаясь в ответ. – И, как я полагаю, вы делаете это от всего сердца?

Хлопая ресницами, она подняла на него абсолютно невинные глаза.

– Да, я хочу, чтобы моя сестра была счастлива.

– Будем считать, что я верю вам, и все же… Послушайте, детка, выкладывайте все как есть. Договаривайте, раз уж начали.

Она усмехнулась, однако явно без малейшего раскаяния.

– Я не собираюсь жить в этом пансионе…

– Ах вот оно что! Но почему вы решили, что я могу переубедить вашу сестру?

Ее ответ был прост, краток и слишком циничен для девушки ее возраста:

– Скажите ей, что я мешаю вам наслаждаться друг другом, и тогда она точно захочет оставить меня дома.

Стюарт невольно посочувствовал Эди, а Джоанна как ни в чем не бывало спросила:

– Ну что, договорились?

Он улыбнулся, вспомнив, как то же самое сказала ему Эди пять лет назад.

– Вы опять напомнили мне вашу сестру.

– Значит, да? – Она потянулась вперед и протянула руку.

Ему, безусловно, не нравилось это соглашение: он видел в нем что-то нехорошее, – но эта девушка прекрасно знает свою сестру, куда лучше, чем он.

– Почему нет? Как вы сказали, мне пригодится любая помощь.

Когда они ударили по рукам, он подумал, что заключил уже вторую сделку, и опять с американкой, – по всей видимости, это судьба.

Что ж, все это достаточно занятно, но сейчас перед ним стояла другая задача – им с Эди предстоит коренным образом изменить совместную жизнь, сделать их брак совершенно иным. И когда Стюарт вспомнил ее испуганное лицо на перроне, ему стало понятно, как непросто ей было пойти на эту сделку.

Стюарт не особенно хорошо знал женщину, на которой женился, но в одном был совершенно уверен: терпение не относится к ее достоинствам. Как только они с Джоанной вышли из кареты, остановившейся перед тяжелой дубовой дверью особняка, Эди поспешила к ним навстречу, а следом за ней – экономка и дворецкий.

По всей видимости, желание приветствовать их не входило в ее планы, потому что лицо Эди было мрачнее тучи.

– Что, ради всего святого, вы здесь делаете? – спросила она, подойдя к карете.

Стюарт открыл было рот, намереваясь ответить, но понял, что обращаются не к нему.

– Почему вы не на пути в Кент, юная леди? – обратилась она к Джоанне, не обращая на него внимания.

Девушка пожала плечами.

– Я опоздала на поезд.

– Опоздала? – эхом повторила Эди. – И как же тебе это удалось? Ты ведь уже вошла в вагон, как и миссис Симмонс. Кстати, где она?

– Она? О, наверное, на пути в Кент. Просто у меня не было времени ее ждать. Я едва успела выскочить из поезда, когда он тронулся.

– О господи, ты выпрыгнула из поезда? На ходу? О чем ты думала? Ты могла сломать себе шею. – Эди опустила глаза, ее гнев растаял, и на смену ему пришло беспокойство. – С тобой все в порядке?

– Не сердись, Эди. Все хорошо. Я так удачно прыгнула, что даже лодыжку не подвернула.

– Но все могло кончиться иначе! Скажи, почему… почему ты так поступила?

– Разумеется, потому что Маргрейв вернулся домой. – И она кивнула в сторону Стюарта. – Я слышала, как ты произнесла его имя. Он вернулся, и теперь здесь будет так интересно, что мне не хочется что-либо пропустить.

– Ничего интересного не будет, – заверила ее Эди, – потому что Маргрейв не останется здесь надолго. – И добавила, прежде чем Стюарт смог опротестовать ее утверждение: – Так же, как и ты, моя маленькая сестренка. Завтра же ты уедешь.

– Но он же мой шурин, поэтому неудивительно, что я хочу узнать его получше. Ведь мы виделись с герцогом лишь однажды и я его едва помню. И между прочим, – добавила она возмущенно, не давая Эди возразить, – почему ты не рассказала, что он был ранен в Африке?

– Ранен? – Эди, явно шокированная этим сообщением, повернулась к Стюарту, но он не собирался играть на ее чувствах. О, ради бога! Жалость не то, что ему нужно.

– Пустяки, – в надежде прекратить обсуждение этой темы бросил он предупреждающий взгляд на Джоанну. – Ничего серьезного.

– Это не пустяки! – возразила Джоанна, глядя на сестру. – Львица его чуть не загрызла.

– О господи! – вырвалось у Эди. – Стюарт!

– Не загрызла, а чуть-чуть попробовала: ей, видимо, не понравился мой вкус.

Прижав руку к губам, Эди медленно опустила взгляд на его ногу и пробормотала:

– Так вот почему… эта трость? А я не поняла…

В ее глазах было столько боли, что Стюарт испугался и поспешил возразить, стараясь говорить без трагизма:

– Не так все ужасно. Конечно, мой теннис полетел ко всем чертям и подъем по лестнице потребует больше времени, чем обычно, но в остальном… – Он помолчал, небрежно пожимая плечами. – Я вполне здоров.

– Вовсе нет, – вмешалась Джоанна. – Он хромает.

– Я не хромаю!

В отчаянии оглядевшись вокруг, он заметил высокого мужчину в черном, который стоял у входа в дом, и, подумав, направился прямо к нему, а проходя мимо Эди, старался хромать как можно меньше.

– Уэлсли! – Как я рад вас видеть.

– Ваша светлость. – Дворецкий поклонился, а когда выпрямился, его вид заставил Стюарта поблагодарить британское общество за прекрасное обучение слуг. – Так приятно видеть вас дома.

– Спасибо. – Его взгляд скользнул мимо дворецкого. Когда-то обшарпанный фасад дома сейчас выглядел совсем по-другому. Ясно, что он подвергся основательному ремонту. – Как я вижу, все идет своим чередом?

– Да, именно так. Очень хорошо. – Уэлсли с легким неодобрением взглянул на расстегнутый воротничок герцога и отвел глаза. – Мистер Джонс следует за вами в другой карете или…

– Джонс не приедет, – перебил Маргрейв, – но скоро прибудут остальные вещи. – Он повернулся, чтобы поздороваться с домоправительницей, которая стояла рядом с дворецким. – Миссис Гейтс, приятно вас видеть здесь.

– Спасибо. Буду здесь столько, сколько Господу угодно. – Ее продолговатое лицо сложилось в улыбку.

– Рад слышать это. У вас найдется горничная, чтобы приготовить мои комнаты? Простите, что не потрудился заранее сообщить о своем приезде.

– Конечно, сэр, ваши комнаты будут тотчас готовы. И если мистера Джонса пока нет, то, я уверена, Эдвард сможет заменить его. – И она жестом указала на молодого человека в ливрее, что стоял слева от нее.

– Его светлости не нужен другой камердинер: до тех пор пока не приедет мистер Джонс, с ним буду я, – заявил Уэлсли.

– Джонса не будет. – Стюарт вздохнул и провел рукой по лицу, напоминая себе, что слуги имеют право знать. – Он погиб.

– Что? – воскликнула Эди, но он не обернулся, а ответил дворецкому:

– Но и вам, Уэлсли, нет необходимости исполнять обязанности камердинера. Спасибо за предложение: я справлюсь сам.

– Вы… сами?

К искреннему удивлению обоих слуг, к ним присоединилась Эди:

– Но, право же, вам нужна помощь. Как можно обойтись без камердинера?

– Я привык все делать сам и – во всяком случае сейчас – настаиваю на этом. Уэлсли, вы… – Голос его прервался, он кашлянул и начал снова: – Вы сообщите другим слугам о Джонсе? Я знаю, к нему многие были очень привязаны.

– Конечно, ваша светлость.

– Спасибо. Миссис Гейтс, пока вы готовите комнаты, я подожду в библиотеке.

Радуясь, что библиотека на нижнем этаже, он кивнул слугам и захромал по ступеням в дом, надеясь, что теперь можно не притворяться, что с ним все в порядке.

Сегодня его поразила Эди: можно подумать, у нее есть сердце. И хотя сочувствие могло бы смягчить ее характер, он не собирался воспользоваться этим, чтобы уговорить ее по-иному взглянуть на их брак. Тот день, когда он воспользуется жалостью, чтобы завоевать женщину, будет последним в его жизни.

 

Глава 5

Библиотека настолько отличалась от той, которую он помнил, что Стюарт в растерянности остановился в дверях, сомневаясь, туда ли попал.

Полки с книгами по-прежнему занимали три стены длинной прямоугольной комнаты, зато на четвертой стене, граничившей с южной террасой, полки отсутствовали: там теперь были прорублены высокие французские окна, выходившие на террасу. Их обрамляли шелковые портьеры мягкого фисташкового цвета. Панели орехового дерева были убраны, а сами стены выкрашены в нежный кремовый цвет. Деревянные части мебели, когда-то покрытые позолотой, теперь стали белыми, и старую бархатную обивку мебели заменил ситец с рисунком в бело-зеленых тонах. В результате всех этих перемен в комнате стало больше воздуха и света, исчезло то гнетуще ощущение, которое шло от прежнего декора.

Библиотека была не единственной комнатой, которую на свой вкус переоборудовала Эди. Он уже удостоверился, что северный фасад перестроили, и, шагнув за порог, смог убедиться, что и южный тоже подвергся реконструкции. Сад больше не походил на беспорядочные заросли самшита и одичавших роз, а газоны не напоминали пустыри, заросшие сорняками. Итальянскому огороду, разбитому еще при третьем герцоге во времена королевы Анны, был возвращен первоначальный вид, и он поражал своим естественным великолепием. Цветущие розовые кусты радовали глаз свежестью, низкие самшитовые бордюры были аккуратно подстрижены. Когда-то ржавую кованую мебель, стоявшую на террасе, а именно стол и стулья, выкрасили в белый цвет. Горшки с цветущей геранью выстроились в линию на балюстраде, и под ногами больше не похрустовала разбитая итальянская плитка, оставшаяся от былых времен. Вдали за садом открывался вид на домашнюю ферму, которая тоже выглядела аккуратно, а поля – хорошо ухоженными. У него не было ни малейших сомнений, что Эди приведет в надлежащий вид Хайклиф и другие поместья, и не только потому, что он доверял своим инстинктам, но еще и потому, что ежегодные отчеты управляющих и земельных агентов, которые он получал все эти годы, подтверждали это.

Несмотря на это, он посчитал нужным лично убедиться, что все в порядке. И сейчас, глядя на тщательно ухоженные поля, растянувшиеся до самого горизонта, он внезапно подумал, а что, собственно, сам будет здесь делать. Эди так хорошо со всем справляется, что вряд ли он может внести какой-то вклад…

«Время возвращаться домой».

Эта навязчивая мысль, которая беспрестанно стучала у него в мозгу в ту судьбоносную ночь шесть месяцев назад, напоминала, что он мог бы смириться и выбрать смерть, но предпочел жизнь, вернулся домой и принял ту роль, которая была предназначена ему с рождения. Кроме того, он всегда знал, что когда-нибудь вернется, – просто не думал, что это случится так, а не под звук победных фанфар, как положено знаменитому путешественнику и исследователю. Кто мог предполагать, что его постигнет неудача в схватке со зверем?

И все же он здесь и у него есть определенные обязанности. Перво-наперво следовало наладить отношении с Эди – это главная цель, иначе ничего не получится. Не то что надо было что-то улаживать – они ведь не супруги, которые когда-то поссорились и разбежались, а сейчас решили примириться. Нет, они совершенно чужие люди, оказавшиеся вместе по необходимости. Никакой любви между ними нет и быть не могло. По крайней мере на ее счет он был уверен.

Стюарт вспоминал тот вечер, когда впервые увидел ее на балу, и свои чувства при этом. Как будто бы рука судьбы схватила его и заставила стоять и смотреть, потому что перед ним появилась та, что действительно заслуживала внимания. Он мог влюбиться, влюбиться по уши, если бы она так жестко не выбила почву у него из-под ног еще до того, как он узнал ее имя. Ах, что вспоминать!

И вот сейчас они должны начать все сначала, во второй раз, но от этого задача, стоявшая перед ним, не будет легче. Он знал это тогда и знает сейчас – Эди отгородилась от него прочной стеной, которую не так-то просто разрушить.

– Вы изменились.

Звук ее голоса заставил его повернуться, и он увидел, что она наблюдает за ним через открытые французские окна.

– Я думаю, это нормально – ведь прошло пять лет. – Стюарт хотел было уйти в библиотеку, но, сделав несколько шагов, передумал. Под ее взглядом он почувствовал себя крайне неловко, когда заметил, что она не собирается подойти к нему подходить, и надеялся, что в будущем будет по-другому.

– Стюарт? – Казалось, она пыталась подобрать правильные слова, но потом просто сказала: – Мне очень жаль Джонса. Это тоже львы?

– Да. Почему вы решили, что я изменился? – решил он перевести разговор на другую тему. – Кроме очевидного, разумеется. – Он усмехнулся и перенес вес на здоровую ногу, опершись на трость.

Она помолчала, казалось, обдумывая ответ.

– Вы стали серьезнее, чем я вас помню. Нет той легкомысленности и бесшабашности.

– Да, думаю, беззаботные деньки юности канули в Лету.

Уголки ее губ приподнялись.

– И все так же терпеть не можете галстуки и тугие воротнички?

– Нет ничего более неудобного, чем эти тугие воротнички. Между прочим, и вы изменились.

– Я? – Казалось, она была искренне удивлена. – И как же?

Он долго смотрел на нее, не торопясь отвечать. Да, лицо то самое, которое он помнил, с теми же рыжими бровями вразлет, сияющей зеленью глаз и россыпью веснушек. И подбородок тот самый – упрямый, и бледно-розовые губы, и ровный ряд белых зубов, которые были видны, когда она смеялась, хотя, как он помнил, смеялась она нечасто. Нет, никогда это лицо не отличалось красотой, отвечающей принятым стандартам, но столько жизни было в ее чертах, что это не имело значения. Так что же все-таки изменилось? Стараясь понять, Стюарт начал:

– Сейчас вы не такая худая, как прежде. И не такая резкая. Кажется… О, право же, Эди, я затрудняюсь сказать, но вы стали мягче. Как-то…

Она переменила позу и отвернулась, как будто ей было неловко слушать, а потом все же, кашлянув, проговорила:

– Ну что ж… это хорошо.

Оба молчали, и эта возникшая неловкость уничтожила надежду на быстрое взаимопонимание и подчеркнула, что они так и остались чужими, несмотря на то что заключили брак. И не то чтобы им не о чем было говорить, как раз напротив: следовало обсудить будущую совместную жизнь – мужа и жены – и статус их брака. Он мог просто, без обиняков начать этот разговор и тем не менее оглядывался, пытаясь найти нейтральную тему.

– Мне нравится, как вы преобразили эту комнату, – произнес он наконец. – И эти французские окна, выходящие на террасу, отличная идея.

– Я сделала то же самое в музыкальной гостиной, в бильярдной и в зале. Так что теперь из всех этих комнат можно попасть на террасу. Все это было совсем нетрудно осуществить.

– Прекрасно, что в бальном зале теперь будет больше воздуха. Там, даже с открытыми окнами, было всегда ужасно жарко и душно, особенно когда собиралось много гостей. И в библиотеке теперь очень светло – вполне достаточно, чтобы читать. Раньше, я помню, нужно было обязательно зажигать лампы даже днем – не хватало естественного света, – а сейчас они понадобятся только вечером.

– И даже тогда будут не нужны. Несколько лет назад я установила газовое освещение во всех комнатах.

Он улыбнулся:

– Настоящая американка: практичность прежде всего.

– Ваша матушка не согласилась бы, – усмехнувшись, пожала плечами Эди. – Она ненавидит нововведения и при каждом удобном случае высказывает свое неодобрение.

– Она настолько несносна? – Стюарт посмотрел на нее с сочувствием.

– Нет-нет, ничего такого, – отмахнулась Эди, – с чем бы я не справилась. Ваша матушка похожа на домашнюю кошку: любит, чтобы ее ласкали и кормили, но готова показать коготки всякий раз, если этого не делают или делают недостаточно хорошо.

– Описание, применимое ко всей моей семье.

– Наверное, – согласилась она. – Они знают, что вы приехали?

– Мама и Надин знают: я ехал через Рим и встречался там с ними. Вы знаете, что они были в Риме? Ну конечно же, знаете: матушка с места не двинется, пока не сообщит, куда следует отправить ее денежное пособие.

– Они приедут следом за вами? – спросила Эди, не желая обсуждать его циничное замечание.

Он покачал головой.

– Они останутся в Италии до осени, как и планировали.

Стюарт почувствовал что-то похожее на детскую боль, но справился с этим. Он уже давно не обращал внимания на недостаток любви в своей семье.

– Надин поймала какого-то итальянского князя, и если сейчас уедет домой, то вполне вероятно, что он может ускользнуть. Приоритеты, Эди, приоритеты.

Она поняла и кивнула, хотя и до этого знала, что собой представляют его мать и сестра.

– Конечно. А как Сесил?

– О, у меня достаточно времени, что ввести его в курс дела. Но сейчас в Шотландии пора рыбной ловли на муху, а на личинку начнется на следующей неделе. Даже если я напишу ему сегодня, то очень сомневаюсь, что он пожертвует этим увлекательным занятием, чтобы повидаться со мной.

– Если вы действительно хотите увидеть его, то, пока вы здесь, я могу это организовать: просто прекращу выплачивать его денежное пособие.

Стюарт удивленно приподнял брови и коротко рассмеялся, не сумев припомнить, чтобы Эди когда-либо шутила.

– И он прилетит сюда со скоростью пули, да? Думаю, не стоит подвергать его этому испытанию.

Нахмурившись, Эди потерла усыпанный веснушками нос кончиком пальца.

– Когда вы в первый раз назвали своих родственников нахлебниками, я не поверила.

– Я вас честно предупредил, чтобы вы знали, что они собой представляют.

– Ну да, но пока не познакомилась с ними лично, поверить не могла.

– И все-таки вышли за меня замуж, – пробормотал Стюарт. – Я часто спрашиваю себя – почему?

– Мы оба прекрасно знаем, что стоит за нашим браком.

– Да, это правда. Вы сделали настолько невероятное предложение, что… – Он глубоко вздохнул. – Я не мог не ухватиться за него, но все равно часто думаю, почему вы выбрали меня.

– О, сомневаюсь, что вы столько думали обо мне, чтобы задаваться подобными вопросами, – рассмеялась Эди, пожимая плечами.

– Если вы действительно так считаете, то ошибаетесь.

Ее смех моментально затих, и, кончиком языка нервно облизнув губы, словно они вдруг пересохли, она спросила серьезным тоном:

– Стюарт, и все-таки зачем вы вернулись?

– Я думал, вы уже знаете ответ на этот вопрос.

Она прошла мимо него в библиотеку и обернулась.

– Я полагаю… причиной тому ваши ранения?

– Частично. По крайней мере, это объясняет мое решение. Возможно, что так.

Услышав его уклончивый ответ, она насупила брови.

– То есть вы приехали домой, чтобы подлечиться?

– Меня уже лечили: сначала в Найроби, потом – в Момбасе.

– Я имела в виду – у английских врачей, – уточнила Эди.

– Те доктора тоже были из Англии.

Она покачала головой.

– Нет, я имела в виду узкого специалиста, с более обширным опытом в лечении подобных ран, чем у колониальных докторов.

– Это все равно.

– Возможно, но доктора на Харли-стрит более сведущие, – добавила она, и он явственно расслышал намек на раздражение в ее голосе. – Кто-то из них мог бы, вполне вероятно, предложить курс лечения, который быстро поставил бы вас на ноги. И потом…

Она снова замолчала, и, поморщившись от этой неловкой паузы, Стюарт предложил:

– Продолжайте. И потом?..

– И потом вы могли бы вернуться в Африку.

Он решил, что нет смысла приукрашивать правду.

– Я не собираюсь туда возвращаться, Эди. Я остаюсь дома.

Она не выказала удивления, а просто кивнула, но если он думал, что это выражение одобрения, то жестоко ошибался.

– Вы обещали, что никогда не вернетесь. Помните?

Он не стал говорить ей, что это было обещание, которое, как он думал тогда, всегда можно нарушить.

– Как вы наверняка заметили, мои личные обстоятельства изменились. Я не могу больше охотиться, участвовать в сафари и осуществлять длительные путешествия – то есть вести тот образ жизни, что вел до сих пор. – Он помолчал, подумав, что, пусть все это и правда, не это заставило его вернуться. – Эди, я едва не погиб.

Она прикусила губу и отвернулась.

– Мне очень жаль, Стюарт. Правда. Очень жаль.

– И все же…

Она снова взглянула на него, и он увидел ту самую девушку, с которой познакомился когда-то, девушку, которая хотела замуж, но только на бумаге.

– То есть вы намерены нарушить наше соглашение?

Стюарт понял: если он хочет, чтобы их брак был успешным, то должен заставить ее понять, что с ним произошло и почему это важно.

– Я видел, как мужчины копают для меня могилу, наблюдал за ними. Я знал, что умираю, и не стану описывать, что чувствовал… Скажу только, что в такие моменты человек меняется, происходит переоценка ценностей: то, что казалось ранее важным, перестает быть таковым. Это заставляет по-новому взглянуть на свою жизнь, пересмотреть цели, поставленные перед собой, и, может быть, сделать выбор…

– И как, сделали?

– Я понял, что пришло время вернуться домой, позаботиться о моих поместьях, о вас…

– Но я совершенно не нуждаюсь в этом…

Он видел, как затвердело ее лицо.

– Я должен сам выполнять свои обязанности по управлению хозяйством, а также заботиться о родных и жене. Я больше не хочу быть мужем лишь формально. – Он сделал паузу, потом заговорил снова: – Мне нужна реальная жена.

Едва эти слова слетели с его губ, как она покачала головой и жестко отрезала:

– Нет! Мы обо всем договорились.

– Я помню, но это было пять лет назад, – с тех пор многое изменилось.

– Но не я.

Стюарт проигнорировал сей неприятный факт, потому что его надежда на будущее с ней заключалась именно в том, чтобы это преодолеть.

– А вот для меня многое стало другим. Я больше не хочу подниматься на очередную гору или исследовать новую реку. Мне хотелось бы стать частью того, что будет иметь продолжение…

Ее губы приоткрылись, но из них не вылетело ни звука. Молча смотрела она на него, и он воспользовался этим, чтобы закончить свою мысль.

– В следующий раз, если таковой случится, когда буду смотреть смерти в лицо, я хотел бы знать, что, кроме горстки пепла, оставлю после себя что-то еще… – Прежде чем продолжить, он сделал паузу и глубоко вздохнул. – Я хочу детей.

Она отшатнулась, как будто ее ударили, и выкрикнула:

– Вы… ты же обещал! Проклятье! Ты дал мне слово!

Она круто развернулась, уже во второй раз за столь короткое время, и так стремительно вышла, что он не мог поспеть за ней.

– Мы не можем вечно избегать друг друга! – крикнул он вдогонку.

– Интересно, почему? – бросила она через плечо. – У нас прекрасно это получалось последние пять лет.

И с этими словами исчезла в глубине коридора.

Стюарт медленно выдохнул: да, это даже жестче, чем можно было предположить.

– Надо же, и зачем все эти дурацкие разговоры? – послышалось у него за спиной.

Он повернулся и увидел Джоанну, которая преспокойно наблюдала за ним от выхода на террасу.

– Маргрейв, если вы не намерены воспользоваться моими советами, то вряд ли я смогу быть вам полезной.

– Я вижу, вдобавок к тому, что вы дерзкая и непослушная, еще и подслушивать любите?

– Но это не моя вина, что вы с Эди решили выяснять отношения при открытых дверях! В любом случае у меня есть мнение на этот счет.

– Если обнаружу, что вы подслушиваете мои личные разговоры с кем бы то ни было, больше не стану с вами общаться. Понятно?

С невинным видом она смотрела на него из-под полуопущенных ресниц и пробурчала:

– Прекрасно. Я и не собиралась. Но сейчас, коль уж это случилось, я не могу не спросить, о чем вы думали. Эти слова по поводу детей были к месту: Эди обожает детей, – но исполнять супружеские обязанности? И к чему вся эта заумь про «что-то оставить после себя»? – Джоанна поморщилась. – Вы думаете, это поможет вам завоевать ее?

Задним умом он понимал, что это похоже на полный вздор, но тем не менее его задело, что его отчитала школьница.

– А сыграть на ее жалости, вы думаете, было бы лучше?

– Вы не могли сделать хуже, чем сделали! – Бросив это неопровержимое заявление, Джоанна отвернулась, фыркнув со злостью, и исчезла из виду, но ее последние слова долетели до него с террасы: – Видимо, я никогда не избавлюсь от этой проклятой школы!

У Стюарта не было настроения опровергать ее предсказание прямо сейчас. И хотя он был склонен не больше, чем раньше, сыграть на чувствах Эди, не понимать, что Джоанна права, не мог. Все, что он сказал Эди, было правдой, но вовсе не тем, что следовало сказать, чтобы завоевать ее. И к сожалению, он понятия не имел, что с этим делать. Он всегда с легкостью очаровывал женщин и словам предпочитал действия, но только не в случае Эди.

Стюарт знал, что, предлагая жениться на ней, она не испытывала к нему даже симпатии, и в то время это открытие нанесло удар по его тщеславию.

«Я предлагаю вам все, чего вы хотите от жизни. Не позволяйте мужскому тщеславию встать у вас на пути».

Что ж, он последовал ее совету и получил все, как в арабской сказке. Как джинн из бутылки, она появилась и решила все его проблемы, освободив ото всех обязательств и дав все, о чем только можно мечтать. Все… за исключением себя самой.

В ту ночь в лабиринте он не представлял, какой эффект их сделка в дальнейшем будет оказывать на него. В те безумные дни перед свадьбой в окружении родственников, друзей, а также толпы журналистов, желавших докопаться до истоков этого трансатлантического союза, он не имел возможности обдумать происходящее. Больше уязвленной гордости из-за полного отсутствия влечения с ее стороны и нежелания делить с ним постель его занимали другие вещи, а именно: как спасти поместья, – но потом, когда они остались вдвоем в Хайклифе, ее индифферентность по отношению к нему стала докучать все больше, и ему пришлось усмирить свою гордость.

Шло время, с каждым днем он хотел ее все больше, и через две недели их соглашение стало напоминать ему сделку Фауста.

Не в состоянии выносить создавшееся положение: хотеть ее и не иметь, – он раньше срока отправился в Африку, на целый месяц раньше, чем они договаривались. Он хорошо помнил тот день, когда окончательно исчерпал свои ресурсы.

Повернувшись, он взглянул на террасу, и мыслями вернулся на пять лет назад, в теплый июльский день. И чай был накрыт для них на этом самом столике из кованого металла.

В тот летний день он решил показать ей несколько отдаленных участков в Хайклифе. После целого дня в седле и легкого перекуса парой сандвичей на ферме, вернувшись, они решили выпить чаю на террасе, прежде чем подняться наверх, чтобы переодеться к обеду.

И голос Эди, чистый и полный американского здравого смысла, долетел до него из прошлого.

– Как жаль, что земли на юге никак не используются, – сказала она, отдавая свою черную шляпу и хлыст слуге и усаживаясь на стул, который подвинул ей Стюарт. – Для зерновых, или как пастбище, или… как-то еще. Пока они просто погибают.

– Скорее превращаются в болото, – уточнил он, усаживаясь напротив нее. – Видите ли, с этой землей есть проблема.

– И ничего нельзя сделать?

– Мы делаем что можем.

И пока она разливала чай, он рассказал о тех улучшениях, которые были сделаны: например, дренажная система Генри Френча, – а также о других попытках решить проблему.

– И все-таки там болото, – указала Эди, протягивая ему чашку.

– Что правда, то правда, – согласился Стюарт. – Но любые дальнейшие меры должны быть предприняты лордом Сифордом, а он не хочет ничего делать, дабы улучшить свои земли, что к тому же улучшило бы и наши. Дело в том, что он ненавидит меня.

– Ненавидит? Но почему?

Он пожал плечами, сделав глоток чаю, и откинулся на спинку стула.

– Ненавидеть Маргрейвов – давняя традиция Сифордов. В тысяча семьсот семьдесят восьмом году третий герцог Маргрейв, нуждавшийся в деньгах, сбежал с одной из дочерей Сифордов в Гретна-Грин. А Сифорд утверждал, что ее похитили, и это стало причиной грандиозного скандала. С тех пор между нашими семействами началась вражда.

– Но это глупо!

– Возможно, но не забывайте: это Англия, где свято хранят традиции. Дело обстоит именно так. Я не раз старался навести мосты, пока мы учились в Кембридже, но Сифорд не шел ни на какие уступки. Так что вражда осталась и, как следствие, это болото.

– Но болото рассадник москитов. Не говоря уже о болезнях. Почему у него там пастбище для овец? Он рискует подцепить тиф или холеру, да мало ли инфекций!

– Я согласен, но что вы предлагаете? Как было сказано, я пытался, но…

Она нетерпеливо ответила на его заявление:

– А что, если я куплю эту невостребованную землю? Тогда можно будет улучшить ее качество?

Он рассмеялся, и в недоумении она взглянула на него поверх чашки, так что между бровями пролегла морщинка.

– Почему вы смеетесь?

– «…Что, если я куплю эту… землю?» Сколько апломба у богатой американки!

Морщинка стала глубже.

– Вы смеетесь надо мной?

– Ну разве что чуть-чуть. – Он улыбнулся и, отставив чашку с чаем, подался вперед: – Многие Маргрейвы предлагали Сифорду продать им эти несколько акров, по крайней мере когда у нашей семьи водились деньги, но он всегда отказывал.

– Может, все-таки попробовать?

– Уже пробовал. За неделю до нашей свадьбы. Сифорд отказал.

– Но это же абсурд!

Она замолчала, и он видел, как она прокручивает в своей умной головке разные версии, которые могли бы решить проблему.

– А что, если кто-то другой купит эту землю?

– Думаю, Сифорда можно уговорить, но кто решится на это? В наши дни земля не самое выгодное вложение, особенно эта узкая полоса между двумя поместьями, которая не используется ни тем ни другим.

– Хм… я думаю, можно было бы поговорить с представителями «Мэдисон и Мур». – Она лукаво улыбнулась в ответ на его растерянный взгляд. – А Сифорд никогда не узнает, что это одна из компаний, входящих в корпорацию моего отца.

– Мой бог! Это действительно идея! – Он рассмеялся. – Вы меня убедили, что и женщина может иметь отличные мозги.

Она тоже рассмеялась в ответ на эту неприкрытую лесть, и внезапно он почувствовал, что не может пошевелиться. Это было похоже на тот шок, который он испытал, впервые увидев ее, но только по другой причине. В ту ночь он не мог отделаться от ощущения, что смотрит на что-то из ряда вон выходящее. Но на этот раз что-то иное пригвоздило его к месту. Когда Эди улыбнулась и рассмеялась, все ее существо словно наполнилось светом, в зеленых глазах сверкали золотистые искорки, и этот щит «нет-нет, не прикасайтесь ко мне» исчез. Как яркий свет, вспыхнувший в темноте, миловидная девушка вдруг стала потрясающе красивой.

Во рту пересохло, пульс участился, и, подобно прорвавшейся плотине, желание хлынуло по его жилам, омывая все тело. Это случилось внезапно и так ошеломило, что не было сил сдерживать переполнявшие его эмоции. Он не мог дышать, не мог думать, не мог делать ничего, кроме как безнадежно смотреть на женщину, которая сидела напротив, и чувствовать, как вожделение растет и наполняет каждую клеточку.

«Это моя жена», – подумал Маргрейв, и в этот момент отдал бы все, чтобы только слышать ее смех и видеть нагое тело, раскинувшееся на белоснежных простынях.

– У вас обворожительная улыбка, – сказал он, прежде чем успел подумать. – Мне бы хотелось первым видеть ее по утрам.

Эди заморгала, ее улыбка медленно растаяла, и он задался вопросом, стучит ли сейчас ее сердце так же сильно, как его, и горит ли от желания тело. А какие мысли в ее голове – может быть, те же, что и у него?

Ее чистые ярко-зеленые глаза широко открылись, но в их глубине не было прежней жесткости. Она подняла руку, прикоснулась кончиками пальцев к шее, на щеках выступили красные пятна, и он понял, что она чувствует, пусть и немного, то же, что и он.

– Мы женаты, черт побери, – тихо проговорил Стюарт.

Она втянула воздух, грудь ее поднялась, и он почти почувствовал то напряжение, что опять сковало ее тело. И вновь увидел ту стену, которую она воздвигла между ними.

– Вы дали мне слово, – сказала она тихо и таким холодным тоном, что всякая надежда разделить с ней постель улетучилась в одно мгновение.

На следующий день она ни разу не улыбнулась ему. Иногда вечером, сидя около своей палатки в Кении, он вспоминал, как они сидели за тем самым столом на террасе. И вновь видел ее лицо, нежное от желания, пусть на одно мгновение, и думал, как могла бы сложиться его жизнь, если бы отчаяние, в котором он пребывал, не заставило принять ее предложение.

Сейчас, глядя на этот стол и вспоминая тот день, он напомнил себе, что у него есть шанс, который он не использовал тогда. Он изменился за эти годы, и она тоже. И как бы ни унизили ее в восемнадцатилетнем возрасте, шесть лет достаточный срок, чтобы вылечить разбитое сердце.

В этой женщине скрыта истинная страсть. И эта женщина его жена. Он почувствовал это еще в ту ночь в лабиринте и убедился в тот день, когда они пили чай на террасе. Пусть вспышка и была мгновенной, но он достаточно хорошо знал женщин, чтобы понять, что ему это не показалось. И оставалось одно – выяснить, насколько сильна ее страсть к нему.

Время его союзник. Несмотря на вызывающее заявление, ей не удастся избегать его изо дня в день всю оставшуюся жизнь. Они будут жить в одном доме, есть за одним столом, читать в одной и той же библиотеке, пить чай за этим самым столом на террасе. Шаг за шагом, если проявит терпение, он заслужит ее внимание, сломит сопротивление и зажжет в ней огонь.

Это просто вопрос времени, говорил он себе.

– Что вы сказали? – Стюарт поднял голову от тарелки с фасолью и беконом, которую Уэлсли поставил перед ним. Ответ дворецкого на его вопрос о местонахождении Эди оказался настолько шокирующим, что завтрак был забыт. – Куда она уехала? В Лондон?!

– Именно так, ваша светлость: первым поездом, в восемь тридцать утра.

Он взглянул на часы, понимая, что поезд ушел почти час назад.

– Она говорила что-нибудь? Объяснила, почему уезжает? Или, возможно, дала какие-то инструкции по поводу Джоанны? Кстати, где она? И что слышно насчет ее гувернантки?

– Герцогиня получила телеграмму от миссис Симмонс накануне вечером, как раз перед обедом. Как выяснилось, гувернантка сошла с поезда в Кингс-Линне, отправив вещи мисс Джоанны в Уиллоубенк, и вернется утренним поездом. Ее светлость тем не менее решила, что мисс Джоанна будет сопровождать ее в Лондон, и оставила письмо миссис Симмонс с дальнейшими инструкциями.

– Я понимаю. – Если она выбрала такую стратегию, чтобы избегать его, то на этот раз у нее получилось. Она обедала в своей комнате и оставалась там весь вечер, а сейчас вообще сбежала в город. Если она и дальше собирается вести себя с ним подобным образом, то его стремление изменить статус их брака обречено на провал. – Герцогиня не объяснила причину своего отъезда и не сказала, сколько собирается пробыть в Лондоне?

– Нет, ваша светлость. Она просто говорила, что давно мечтает поехать в город. Тем не менее это, возможно, прольет свет… – Уэлсли вытащил из кармана сложенный лист бумаги и протянул Стюарту. – От мисс Джоанны. Она просила передать вам, когда уезжала.

– А-а-а… – Письмо не было запечатано, просто сложено втрое и явно написано в спешке. Развернув листок, он пробежал глазами текст и понял, что его предположения подтвердились.

«Мы уезжаем в Лондон. Эди сказала, что ей необходимо встретиться с мистером Китингом по делу, но это ненадолго. Она взяла с собой Нюхлика. Миссис Симмонс приедет к нам через день-два и прямо из Лондона повезет меня в Кент. Вы должны спасти меня. Я пришлю записку в ваш клуб, когда узнаю, где мы остановимся в Лондоне. Все, больше времени нет. Джоанна».

Стюарт подозревал, какое дело Эди собирается обсудить с мистером Китингом, и если он прав, то чем дальше, тем больше все усложнялось. Нахмурившись, он убрал письмо в карман и, взяв вилку и нож, задумался, какие действия должен предпринять дальше.

– Уэлсли, Нюхлик – это что или кто? – возвращаясь к еде, спросил Стюарт.

– Это собачка ее светлости.

Он понятия не имел, что у Эди есть собака. Удивительно, сколько нового он узнавал о своей жене!

– Давно она приобрела ее?

– О, должно быть, года четыре назад, ваша светлость. Она подобрала щенка на обочине дороги, если память мне не изменяет. Он вроде был покалечен или ранен. Совсем маленький такой…

– А-а-а… – Джоанна утверждала, что Эди неравнодушна к подобным существам, и вот свидетельство ее слов. – Я так понимаю, помесь дворняги с…

– О нет, сэр. Это был один из щенков терьера с нашей фермы, но мистер Мелвин хотел выбросить его из-за раны, потому что, говорил, из него никогда не получится настоящий крысолов. Так вот, ее светлость даже слышать об этом не хотела, вот и взяла его, чтобы позаботиться о бедняге.

– Да, мне говорили, что у герцогини доброе сердце, – улыбнулся Стюарт.

– Совершенно верно, сэр. Но иногда она может проявлять твердость. Вот, судите сами… Рейк Трэвис совершенно справедливо заработал выговор месяц назад, а затем его уволили без рекомендации.

– Трэвис? – Маргрейв нахмурился, пытаясь вспомнить имя. – Кто он такой?

– Второй помощник садовника, сэр. Новенький, его наняли спустя некоторое время после вашего отъезда.

Стюарт заметил с некоторым изумлением, что для Уэлсли, как и для большинства английских слуг, человек может отработать пять лет и все равно будет считаться новеньким.

– Что же такое совершил Трэвис, что побудило герцогиню уволить его? – поинтересовался он с любопытством.

– Младшая горничная, сэр, – многозначительно понизил голос дворецкий. – О, тут был такой переполох. Миссис Гейтс была склонна уволить ее, но решила посоветоваться со вдовствующей герцогиней, которая гостила здесь в то время. Леди согласилась, что девушка должна уйти, но герцогиня воспрепятствовала и Элен, так звали девушку, не уволили. – Уэлсли наклонился ближе и прошептал: – Герцогиня не испугалась прекословить вашей матушке.

– Хотел бы я видеть лицо моей разлюбезной мамаши в этот момент, – улыбнулся Стюарт с полной вилкой омлета в руке. – Продолжайте.

– Ее светлость оставила Элен, но уволила Трэвиса. Герцогиня не всегда поступает так, как принято у нас.

– Вполне возможно. – Стюарт усилием воли сохранял серьезность. – В Америке, я думаю, все по-другому.

– Смею сказать, да. Вдовствующая герцогиня пыталась объяснить ее светлости, что увольнение мужчины-слуги вместо девушки не соответствует никаким правилам, так не принято в английском обществе.

– И что же сказала на это ее светлость?

Уэлсли криво улыбнулся и хмыкнул.

– Она сказала: «Может, в Англии так принято, но я предпочитаю вести хозяйство по-американски».

И снова Стюарт сдержал улыбку и покачал головой:

– Бедная мама. Держу пари, это вывело ее из себя.

– Это не мое дело, сэр, но вдовствующая герцогиня не задерживалась в Хайклифе во время своих визитов. Герцогиня – я думаю, вы это хорошо знаете – всегда поступала по-своему. Но теперь, когда вы дома, я уверен, все пойдет по-старому.

– Хм… сомневаюсь, – усмехнулся Стюарт. – Я никогда не держался за старое, Уэлсли, и вам следует об этом помнить. – Он покончил с завтраком и положил нож и вилку. – Вы не знаете, когда следующий поезд в Лондон?

– В одиннадцать тридцать, но это не прямой поезд: боюсь, вам придется сделать пересадку в Кембридже.

– Ваша осведомленность не перестает меня удивлять, Уэлсли. – Маргрейв вынул карманные часы и убедился, что у него еще уйма времени. – Попросите Эдварда собрать мой баул, хорошо? Я еду этим поездом.

– Только один баул? То есть вы не останетесь в Лондоне надолго?

– Нет, и ее светлость тоже. – Он опустил часы в карман, бросил салфетку на стол и поднялся. – Если я правильно все понимаю.

 

Глава 6

Эди в ужасе смотрела на полного невысокого мужчину с аккуратно уложенными седыми волосами, стоявшего по другую сторону большого дубового стола.

– То есть вы хотите сказать, что у меня нет оснований… совсем нет? – Она замолчала, чувствуя, как пылает лицо. – Даже отсутствие… близости между мной и мужем? Я имею в виду обычную близость между супругами. Впрочем, вы понимаете…

– Разумеется, ваша светлость, я понимаю… Но боюсь, что нет. Я не знаю ни одного случая, когда законный брак был бы признан недействительным по этой причине. Во всяком случае, за последние несколько столетий.

Эди напомнила себе, что не стоит удивляться: Стюарт говорил ей об этом еще до того, как они поженились, – но когда шла сюда, то почему-то думала, что он ошибался.

– Вы сказали «я не знаю»… может быть, вы просто что-то упустили?

– Некоторые судебные решения могли, конечно, ускользнуть из зоны моего внимания, – признался адвокат. – Я буду счастлив изучить этот вопрос досконально, хотя, признаться, не думаю, что мне удастся найти хоть один факт аннулирования брака.

– Да-да, конечно… И все же попытайтесь. А что, если… – Она сделала паузу и сглотнула. – Как насчет развода?

Мистер Китинг потер переносицу указательным пальцем и со вздохом уселся за стол.

– Боюсь, что здесь у вас еще меньше шансов. Если речь идет о разводе, то вам придется привести доказательства адюльтера – если таковой имеется, конечно, – причем назвать имена, даты и так далее. В наши дни адюльтер существенное основание для мужчины, и совсем иначе дело обстоит с женщинами. Жене требуется представить две причины для развода. Вам нужно что-то еще помимо адюльтера.

Ужас Эди превратился в настоящее отчаяние.

– Отъезд в Африку… Это может быть признано как вторая причина?

– Но герцог вернулся, так что нельзя сказать, что он бросил вас. В глазах закона он просто возвратился из продолжительной поездки за границу. И так как он ищет примирения… – Мистер Китинг покачал головой. – Боюсь, у вас нет шансов.

– Нельзя ли уговорить его развестись со мной?

– Ваша светлость… – Адвокат тяжело вздохнул. – Если его светлость захочет, то да, он может предъявить иск, но для этого тоже понадобятся основания. Тот же адюльтер, например.

– Значит, ничего нельзя сделать? – Эди ощутила, как липкий страх подбирается к сердцу.

Адвокат молча развел руками.

– Я понимаю, что герцог вернулся в вашу жизнь после долгого отсутствия, что само по себе может быть шоком… но шок пройдет. И так как он желает мира, думаю, вам стоит пойти ему навстречу.

– Вы не понимаете! – вспылила Эди, стараясь преодолеть страх, который камнем лежал на сердце.

– Многие семьи переживают трудные времена и даже несчастья, но развод никогда не был хорошим решением. Это грязный, длительный, унизительный процесс. Даже если у вас есть основательные причины, годы уйдут на то, чтобы развязать семейные узы, не говоря уже о том, что ваши имена вываляют в грязи. И потом, ваше положение в обществе будет подорвано, вы лишитесь титула и с доброй репутацией можете попрощаться.

– То есть я буду уничтожена мужчиной не один раз в жизни, а два, – пробормотала она с горечью.

– Боюсь, что так.

– А как обстоят дела с разводом в Америке?

– Вы можете подать на развод в нескольких штатах, но с вашей репутацией произойдет то же самое, что и здесь, и такой развод никогда не будет признан ни в одной части Британской империи.

Она отвернулась, чтобы не видеть сочувствия на лице адвоката.

– Я понимаю.

– Может быть, вы с его светлостью все-таки найдете способ урегулировать этот вопрос?

«Я хочу детей».

Она так сильно сжала кулаки, что пальцы заломило от боли.

– Такой возможности нет, мистер Китинг. А что, если я уеду? Он может заставить меня вернуться? Может заставить меня… ну…

Она прикусила губу, не в силах облечь в слова тот страх, что не оставлял ее, и просто смотрела на адвоката. Лицо ее покраснело, паника становилась все сильнее.

Слава богу, мистер Китинг все понял без дальнейших объяснений.

– Боюсь, здесь еще меньше ясности в законе. Как ваш супруг, он имеет право… – Адвокат деликатно кашлянул. – Право на супружеское ложе.

Крик уже рождался у нее в ушах. Мягкая кожаная спинка стула внезапно превратилась в твердую каменную стену летнего домика. Она слышала колыхание муслиновых штор и звук собственных рыданий. Дыхание Фредерика, запах бренди и одеколона, который бил в ноздри, желчь, поднимавшаяся в ее горле. Она встала на ноги, и комната пошла кругом. Сумочка упала на пол, когда она ухватилась за край стола, чтобы не упасть.

– Ваша светлость! – Мистер Китинг бросился к ней, чтобы поддержать, но когда попытался взять за локоть, она увернулась. – Вы в порядке?

– Конечно, – солгала Эди, делая шаг из узкого пространства между стулом и столом адвоката. – Просто голова чуть-чуть закружилась. Но уже лучше, просто мне нужно подвигаться – это поможет думать. А вы, пожалуйста, присядьте.

Подняв сумочку с пола, мистер Китинг положил ее на место и прошел к своему креслу. Эди продолжала стоять у окна. В жаркий августовский день в Лондоне воздух обжигал, но она не возражала, потому что запахи города подавляли навязчивый аромат бренди и одеколона. Она постояла так некоторое время, наконец отвернулась от окна и сказала:

– Я не могу жить с мужем. Как же мне предотвратит это?

– Единственно возможный путь – раздельное проживание. Финансовая независимость в вашем случае не является отрицательным фактором, но законное разделение позволит вам жить отдельно без осуждения со стороны общества.

Радуясь открывшейся перспективе, но все еще тревожась, Эди прошла в противоположный конец комнаты, где тянулись полки с сотнями книг по юриспруденции и ящики с папками.

– Но для такого решения вопроса нам понадобится заключение суда?

– Нет. Обычно достаточно личной договоренности и заверения адвоката.

– Сколько времени вам потребуется, чтобы составить такой документ?

– Не больше двух дней. Но есть несколько моментов, которые вы должны учесть, ваша светлость. Во-первых, такое соглашение будет считаться законным, пока вы останетесь целомудренной. Если у вас появится любовник, герцог может обвинить вас в адюльтере и нарушении соглашения.

– Этого не случится.

– Вполне возможно, вполне возможно, – поспешил заверить ее мистер Китинг. – Но, ваша светлость, я не уверен, что вы правильно оцениваете то положение, которое ждет таких жен… Одиночество…

– Мой муж отсутствовал пять лет, – перебила его Эди. – Уверяю вас, я знаю, что влечет за собой подобное разделение.

Мистер Китинг открыл рот, пытаясь найти еще какие-то слова по этому вопросу, но что-то в выражении лица его подопечной остановило его.

– Что ж, очень хорошо, но остается еще одна проблема.

– Какая?

– Он может не согласиться, а без согласия его светлости легальное разделение возможно только через суд. А как мы уже говорили, никакой суд не станет защищать ваши права без достаточных оснований.

Эди вздохнула.

– Но как убедить его дать согласие?

Она тут же представила полное непоколебимой решимости лицо Стюарта и поняла, что желанного ответа не будет, но все же нужно попытаться, потому что он хочет то, чего она не может ему дать.

– Составьте это соглашение, мистер Китинг. – Она подошла к столу за своей сумочкой. – Я попробую уговорить его светлость подписать этот документ. Не знаю как, но все же попробую.

Как ей удалось говорить с такой убежденностью, она сама не знала, но, слава богу, мистер Китинг не вправе указывать на тщетность ее попыток. Он кивнул, и она направилась к дверям, хотя с огромным удовольствием побежала бы и разорвала цепи, сковывающие ее. Голос мистера Китинга остановил ее у порога:

– Ваша светлость…

Эди оглянулась через плечо на мужчину, который вел ее дела с момента помолвки.

– Это действительно то, чего вы хотите?

– Все, что я хочу, – это быть свободной и самой контролировать свою жизнь. Это то, чего я хотела всегда. И кажется, близок тот час, когда я смогу осуществить это желание.

И она ушла, прикрыв за собой дверь.

Покинув офис мистера Китинга, Эди не спешила вернуться в отель. Они с Джоанной планировали встретиться с леди Трабридж за чаем, но в запасе оставался еще целый час, чему она была несказанно рада.

Она чувствовала себя птичкой, которая в панике мечется в закрытой комнате, натыкается на преграды и не может найти выход, как бы ни старалась. Ей нужно время, чтобы эта паника прошла, а еще нужно время, чтобы подумать.

Она пересекла Трафальгар, прошла по Нортумберленд-авеню и дальше, по набережной вдоль Темзы. Перевалило за полдень, зной усилился, но она шла быстрым шагом, едва замечая горячий воздух, влажный запах реки и отсутствие даже подобия бриза.

Единственное, что она замечала, было отчаяние, которое сжимало грудь. Тысячи миль и шесть лет разделяли их, а тень Фредерика Ван Хозена, казалось, продолжала следовать за ней неотступно. Она ускорила шаг: быстрее, быстрее и быстрее, – пока практически не пустилась бежать, и даже это не смогло стереть прошлое из ее памяти. Ничто не в состоянии уничтожить этот страх. По крайней мере, она не в состоянии сделать это.

Эди остановилась около Иглы Клеопатры, задыхаясь, мокрая от пота. Бока, стиснутые жестким корсетом, болели так сильно, что она просто не могла двигаться дальше, не передохнув. Оглядевшись, она заметила скамейку с видом на реку и присела, в отчаянии соображая, что делать дальше.

Она не сможет жить с Маргрейвом и ни с каким другим мужчиной. Даже мысль об этом была невыносима. Другие женщины чувствовали возбуждение, обожали заниматься любовью, хотели детей, а в ней все подобные желания умерли, вернее – были убиты этим вероломным негодяем, и хотя она сделала все, чтобы очистить себя, насколько возможно, но так до конца и не освободилась от этого. Сама она ни с кем не делилась своими переживаниями, но слухи все равно поползли, хотя она не могла понять, как это случилось. Кто первый распустил слухи, кто подхватил – может, сам Фредерик? Она не знала, да и какое это теперь могло иметь значение? Самое ужасное свершилось, и никто не в состоянии исправить это.

Она думала, что Фредерик стремился побыть с ней наедине, потому что понравилась ему – высокая застенчивая девушка с копной рыжих кудрей и веснушками, которая жила в конце Мэдисон-авеню. Господи, как глупо! Как глупо!

Эди смотрела на темную Темзу: солнце, отражаясь в воде, рождало такие яркие блики, что слезились глаза и все расплывалось. Она заморгала и тогда поняла, что это вовсе не солнце – это слезы, и рассерженно смахнула их тыльной стороной ладони.

Тряхнув головой, Эди попыталась отогнать все эти непрошеные мысли – отчаяние, жалость к себе… Она должна думать не о прошлом, а о том, что предпринять сейчас, о будущем.

Интуиция подсказывала ей, что Стюарт не Фредерик: совершенно другой во всем, – но также она знала, что для нее это не имеет значения. Он мужчина и к тому же ее законный муж, но то, чего он хотел от нее, она дать ему не могла. Он имеет на нее все права, и когда-нибудь придет тот час, когда захочет осуществить право на ее тело. Она не может допустить, чтобы это случилось, и единственный путь предотвратить это – жить отдельно. А значит, нужно найти способ уговорить его подписать соглашение. Вопрос только один: как?

Самый простой и легкий способ – это урезать ежегодный доход: потуже натянуть поводья и покрепче держать их. Если это не даст результата, от кнута можно перейти к прянику: предложить ему столько денег, сколько у нее есть, а там будь что будет.

Если не поможет и это, тогда остается единственный выход – уехать за границу.

Ее сердце упало, когда она представила, что придется оставить Хайклиф, и Уолмсли, и Данлоп, и все другие имения герцога. Она восстановила дома, привела в порядок сады, наладила жизнь в деревнях и сделала все, чтобы улучшить земли. Мысль о том, что придется оставить все это, разрывала ей сердце, но если Стюарт не согласится на раздельное проживание, ей придется уехать.

Если это единственно возможное для нее решение, то, чтобы ввести в заблуждение, Стюарту она скажет, что намерена уехать в Нью-Йорк и там попытаться осуществить развод.

Чтобы все выглядело убедительно, она купит билет до Нью-Йорка, а потом вместе с Джоанной отправится в какое-нибудь другое место: во Францию, Египет, Южную Америку, даже в Шанхай – не важно куда. Отец скорее всего не одобрит ее поступок, но Стюарту, где они, не скажет, если его об этом попросить.

Но Эди прекрасно отдавала себе отчет в том, что не может прятаться от мужа всю оставшуюся жизнь. Может, когда-нибудь он сам поймет, что ее отказ от супружеских отношений окончателен, и смирится с этим? И потом, если она существенно урежет его доход, как он сможет преследовать ее по всему свету?

Настроение немножко улучшилось, когда она подумала об этой радужной перспективе, а вместе с этим вернулась уверенность. Эди стряхнула с себя апатию. Она и дальше будет хозяйкой своей жизни, не жертвой. И никто не сможет ей помешать: ни обстоятельства, ни судьба, ни – тем более – мужчина. Никогда!

Оказавшись перед отелем, Эди не спешила войти внутрь, решив сначала посетить ближайший офис пароходной компании Кука, располагавшийся в нескольких кварталах. Там, наведя справки о лайнерах в Нью-Йорк, она узнала, что следующее судно отправляется из Ливерпуля через одиннадцать дней. Заказав каюту, Эди внесла задаток и попросила, чтобы билеты доставили в «Савой».

Вернувшись в отель, она сразу направилась в чайную комнату спросить, не пришла ли леди Трабридж, хотя до четырех оставалось еще полчаса. Убедившись, что маркизы пока нет, Эди решила подняться в свои апартаменты, чтобы освежиться и, если застанет, увидеть Джоанну.

Войдя в номер, она увидела, что сестра уже одета и ждет ее.

– Наконец-то! – воскликнула девушка, вскакивая со стула и отбрасывая книгу, которую читала. – Я уже начала беспокоиться. Где ты была?

– Я же говорила тебе, что встречаюсь с мистером Китингом.

– Целых три часа? Никогда прежде твои дела с поместьями не занимали столько времени.

Эди отвела глаза. Истинную причину встречи с адвокатом она скрыла, хотя и понимала, что Джоанна должна быть в курсе, особенно учитывая то, что им предстоит уехать. Куда? Пока неизвестно. Но сейчас не время начинать этот разговор: через четверть часа им надо спуститься в чайную комнату. И потом, она все еще не теряла надежды уговорить Стюарта подписать соглашение.

– Я решила немного пройтись: погода прекрасная.

Джоанна посмотрела на нее с такой гримасой, словно сочла не вполне адекватной, и воскликнула:

– В Лондоне летом? Жара и вонь!

– Не употребляй это слово, дорогая, – нравоучительно произнесла Эди, решив не спорить. – Леди должна говорить «неприятно пахнет». Я пойду переоденусь, и мы спустимся к чаю.

Она вышла из комнаты, убедившись, что ее горничной нет ни в номере, ни в гардеробной, ни в ванной, опять заглянула в гостиную.

– А где Ривз?

Джоанна подняла глаза от книги.

– Повела Нюхлика на прогулку. Он тут уже бегал кругами. Скоро должны вернуться.

– Тогда тебе придется мне помочь: мы не можем ее ждать, иначе опоздаем на чай.

Джоанна прошла за сестрой к ней в спальню и помогла снять платье из зеленой саржи и корсет. «Савой», открывшийся всего несколько недель назад, представлял собой образец современности, и в ванной здесь имелось два крана – с горячей и холодной водой. Эди с наслаждением смыла все следы паники с тела, надела свежее белье и прелестное платье из хрустящей лиловой тафты. Джоанна заканчивала застегивать пуговки на спине ее платья, когда раздался стук в дверь.

– Это, наверное, Ривз, – предположила девушка. – Готова поспорить, опять забыла взять ключи. Вечная история: стоит нам остановиться в отеле… – Открыв дверь, она замерла на полуслове: на пороге стояла вовсе не Ривз…

Эди увидела отражение лица Джоанны в зеркале, и ее рука, поправлявшая кружево на рукаве платья, замерла.

– Ривз с Нюхликом вернулась?

Ответа не последовало, зато она увидела у сестры в руке стопку бумаг и удивилась: надо же до чего эффективно работают!

– Мы что, едем в Нью-Йорк? – спросила Джоанна, потрясая билетами. – Зачем?

Эди набрала воздуха в легкие.

– Это на всякий случай – можем и не ехать. Все зависит…

– Зависит от чего?

– Это сложно, дорогая.

– Ты хочешь сбежать, да? Оставить его… – Ужас в голосе девушки был абсолютно искренним, что удивило Эди, учитывая то, что она не хотела ехать в пансион.

– Может, нам и не придется. Но даже если уедем, то это вовсе не бегство.

– Да? А что же тогда?

Стук в дверь спас ее от ответа.

– Уж это наверняка Ривз! – Эди поспешила к двери.

Джоанна, конечно, не собиралась отступать и бубнила себе под нос, следуя за Эди по пятам:

– Это просто элементарная трусость: бегство ничего не решит.

– Прекрасный аргумент для девушки, которая на ходу выпрыгнула из поезда, только чтобы не ехать в школу, – возразила Эди и взялась за ручку двери. – Уж кому, как не тебе, знать, что бегство порой единственно правильное решение.

Открывая дверь, она обернулась к сестре через плечо в надежде на понимание, но увы… Вздохнув, Эди собралась было пожурить Ривз за забывчивость, но когда увидела, кто перед ней, слова замерли на губах. На пороге стоял тот, от кого она собиралась сбежать, тот, кого она меньше всего хотела видеть, кто стал ее проклятием.

– Вы! Что вы здесь делаете?

– Это от меня вы пытаетесь сбежать, да, Эди? – поинтересовался Маргрейв, вполне удовлетворенный ее реакцией на его появление. – Неужели вы и вправду считаете, что это так просто?

– Теперь уже нет, – заключила Эди со вздохом. – Мне следовало уехать не в Лондон, а сразу в Африку.

 

Глава 7

– Добрый день, дорогая, – произнес он с улыбкой и, хотя не надеялся на ответную, разглядывая складку недовольства у нее между бровями, все же не мог не вспомнить то чаепитие на террасе.

– Как вам удалось найти меня? Полагаю – деньги? Они ведь могут все.

– Нет, это Уэлсли. Одно из необходимых для английских слуг качеств – преданность хозяину, а также обязанность информировать о том, что происходит в его доме и уж тем более с его женой.

– Но Уэлсли не мог знать, что я остановлюсь в «Савое»!

– Разумеется, нет, но даже в это время года в Лондоне полно любителей подслушивать и подглядывать. Скажем так – птичка на хвосте принесла.

– Ну конечно, птичка, кто же еще! – пробормотала Эди и повернулась к сестре, которая стояла в дверях спальни, с невинным видом разглядывая потолок. – И я даже догадываюсь, как ее зовут.

Очевидно понимая, что отпираться бесполезно, Джоанна пошла в атаку.

– Да, Стюарт должен знать… на тот случай если что-то случится. Мало ли: под омнибус попадешь или еще куда? Всякое ведь бывает, разве нет?

– Ты самая безрассудная, неуправляемая, невозможная сестра в мире, – буркнула Эди. – Божье наказание, не иначе.

– И папа к тому же в Нью-Йорке, – с невозмутимым видом продолжила нахалка, опуская билеты на стол так, чтобы их мог видеть Стюарт. – Если с тобой что-то случится, я останусь в Лондоне совсем одна и даже не к кому будет обратиться за помощью.

– Твоя тревога по поводу моей кончины весьма трогательна, но несколько преждевременна, – сухо заметила Эди. – Следовало бы задать тебе хорошую трепку.

– Послушайте, Эди. – Стюарт подошел сзади, и ей пришлось повернуться к нему. – Не ругайте Джоанну: она просто изо всех сил старается примирить нас.

Эди бросила гневный взгляд через плечо, но прежде чем успела ответить, какой-то звук за спиной привлек ее внимание. Обернувшись, она увидела в коридоре горничную с собачьим поводком в руке и маленький коричневый комочек, обнюхивавший ее туфли.

Стюарт приветствовал скромную бледную женщину в черном вежливым поклоном, затем посмотрел вниз.

– Это, должно быть, и есть Нюхлик?

Терьер навострил уши, плюхнулся задом на ковер и, будто отвечая на вопрос, несколько раз гавкнул.

– Привет, старина. – Стюарт наклонился и потрепал пса по лохматой спинке.

Нюхлик потянул носом воздух и принялся колотить своим коротким хвостом по ковру в знак одобрения.

Эди вовсе не собиралась поощрять продолжение их знакомства, поэтому оборвала это выражение чувств:

– Ривз, наконец-то!

Но Стюарт заговорил прежде, чем она втащила горничную в комнату:

– Ривз, вы не могли бы проводить мисс Джуэлл в чайную комнату? Боюсь, леди Трабридж уже ждет. И возьмите с собой Нюхлика, пожалуйста.

– Но он только что гулял! – запротестовала Эди.

Стюарт повернулся и, встретив рассерженный взгляд жены, так и стоявшей в дверях, спокойно повторил:

– Идите, Ривз. Мне нужно поговорить с герцогиней наедине.

Если служанка и колебалась, то никак не больше нескольких секунд: слово герцога – закон, и всегда перевешивает то, что говорит герцогиня, – это всем известно.

– Слушаюсь, ваша светлость.

Джоанна, выходя следом за Ривз, бросила на Стюарта тревожный взгляд, но он подмигнул ей в ответ и беспокойство тут же ушло с ее лица.

Проводив их взглядом, Стюарт повернулся к женщине, которая, воинственно сложив руки на груди, всем своим видом показывала, что приглашать его в номер не собирается.

– Так, значит, Джоанна шпионит за мной по вашей просьбе? – первой заговорила Эди. – Тогда понятно, как вы узнали, где мы остановились. Как вам удалось перетянуть ее на свою сторону?

– Верите или нет, но я нравлюсь Джоанне.

Она презрительно скривила губы.

– Я полагаю, вы пообещали ей помочь отвертеться от школы, если она поможет вам?

Он не собирался предавать союзницу.

– Нет, мы об этом не говорили. – Чтобы избежать дальнейших расспросов, Стюарт быстро сменил тему: – Этот отель действительно соответствует своей репутации. Даже в Найроби все о нем только и говорили. Какая роскошь! Обюссонские ковры, камин розового мрамора, хрустальные светильники и, кажется, на каминной полке вазы эпохи Мин? Так что уж постарайтесь не разбивать их о мою голову, хотя, думаю, вы получили бы истинное удовольствие от этого. Место очень престижное, не так ли?

Ответа не последовало, и, немного помолчав, он жестом указал на комнату за ее спиной.

– Может, вы все-таки позволите мне войти? Думаю, не очень комфортно разговаривать в коридоре.

– Я вообще не хочу с вами разговаривать.

– Придется. Мы должны спокойно все обсудить. Чтобы отделаться от меня, вы выбрали столь странный способ как бегство, но это не решит проблемы. И если вы еще не поняли, то позволю себе заметить, что все ваши действия, направленные против моих попыток наладить нормальную жизнь, обречены на провал. И еще меньше у вас шансов победить в суде, если до этого дойдет, разумеется: судьи терпеть не могут строптивых жен.

– Все-таки я надеюсь, что моя строптивость, как вы это назвали, заставит вас осознать всю тщетность ваших усилий, – парировала Эди.

Стюарт уперся плечом в косяк двери.

– И какого успеха вы рассчитываете добиться подобной тактикой?

Она вздохнула и, отступив на шаг, широко отворила дверь, приглашая его войти.

– У вас пять минут. Затем я должна встретиться с леди Трабридж. Не хочу заставлять ее ждать, тем более из-за вас.

– Пять минут? Превосходно! – воскликнул Стюарт, всем своим видом демонстрируя радость, когда входил следом за ней в комнату. – Вполне достаточно, чтобы позволить себе глоточек…

– А вот это вряд ли, – перебила Эди, поворачиваясь к нему лицом. – Я не намерена предлагать вам бренди.

– Какая жалость! – вздохнул он в притворном расстройстве. – Если вы провели в душном городе столь же приятный день, как я – в переполненном вагоне поезда, то нам обоим просто необходимо пропустить по глоточку.

– Я не люблю бренди. Предпочитаю чай. – Она указала на часы на камине. – У вас четыре минуты тридцать секунд.

– Не беспокойтесь: у нас больше времени, чем вы думаете. Как я уже говорил, мне с леди Трабридж виделись в чайной комнате, и я объяснил ей, должен срочно поговорить с вами, поэтому вы чуть-чуть опоздаете. Она ответила мне полным пониманием.

– Да кто вам дал право распоряжаться?

Он удивленно вскинул бровь.

– Хм… Вообще-то мы женаты. И как ваш муж, я имею некоторые права… – И пресекая ее попытку возразить, тут же добавил: – Если вы решили сбежать, зачем взяли с собой Джоанну? Потому что она хотела отвертеться от школы?

– Я вижу, вы, со всей своей британской преданностью традициям, пытаетесь убедить меня, что девушек непременно следует отправлять в школу: ведь глупо же лишать их хорошего образования! – Она выставила ладонь вперед, не давая ему что-либо сказать. – Если так – нет. Я уже выслушала достаточно нотаций от вашей матушки.

«Ну вот, – подумал Стюарт, – и представилась наконец возможность выполнить обещание, данное свояченице».

– Невзирая на мнение моей матери, я думаю, отправить Джоанну в школу превосходная идея, и считаю, что хорошее образование девушкам, так же как и юношам, необходимо. Кроме того, если она уедет, мы сможем больше времени проводить вдвоем.

Она разразилась истерическим смехом.

– Ну уж нет, мы никогда не будем проводить время вместе, да еще и наедине! Никогда, слышите?

– Ну почему же? Обязательно будем, Эди, ведь мы женаты.

– Прекратите твердить одно и то же!

– Нет смысла игнорировать правду. Как я сказал пять лет назад, брак – это навсегда, и не так-то просто его аннулировать. Я надеюсь, мистер Китинг донес до вас эту истину?

– Откуда вы знаете, что я встречалась с мистером Китингом? Опять Джоанна? Так вот почему вы здесь? Хотите знать, что посоветовал мне адвокат и что я намерена делать дальше? Я уверена, что мистер Китинг ничего вам не сказал, и от меня вы тоже не услышите ни слова.

– Мне и не нужно: все и так понятно. Мистер Китинг объяснил, что при отсутствии оснований для аннулирования брака и развода ваши шансы ничтожны. Нетрудно догадаться, что он посоветовал не предпринимать каких-либо действий, которые могут дать призрачные надежды на успех, а в действительности лишь вызовут большой скандал.

Он видел, что она нервничает, оттого что его представление о действиях адвоката соответствует истине.

– Я намерена добиваться раздельного проживания! – выпалила она наконец.

– Ах вот как! Ну тогда мне просто необходимо выпить. – Прихрамывая, Стюарт прошел мимо нее к небольшому бару, отставил в сторону трость и налил себе добрую порции бренди. – Вы это серьезно? И что, обратитесь с этим в суд?

– Нет, можно обойтись без суда, если вы дадите свое согласие.

– Как говорил уже не раз, возвращаться к прошлой жизни я не собираюсь.

– Но совершенно не обязательно возвращаться в Африку. Вы можете жить в любом месте, которое выберете. Я по-прежнему буду выплачивать вам ежегодное пособие. Господи, да готова удвоить сумму, даже, черт побери, утроить, если вы просто уедете… сейчас же.

– Меня не волнуют деньги.

– Но когда-то очень волновали. – Эди подняла голову, с вызовом глядя на него. – И это может повториться снова, если я прекращу выплаты.

– Нет, дело не в деньгах. И кроме того, все, что получал от вас, я инвестировал, и, могу без ложной скромности сказать, весьма удачно: купил несколько перспективных золотых рудников в Танзании, разработки алмазов, сланцевые поля и сеть железных дорог. Все это приносит хорошие дивиденды. Мне больше не нужны ваши деньги.

Плечи у нее опустились: надежды, что финансовая угроза сделает его более сговорчивым, рухнули, – но тут же в голову пришла новая мысль:

– И ваших доходов достаточно, чтобы поддерживать своих многочисленных родственников? А как же Хайклиф и другие поместья? Я не стану больше вкладывать деньги в их содержание – и что тогда, Стюарт?

– И вы сможете спокойно наблюдать, как все постепенно придет в упадок? Разрушите все, что восстанавливали с таким трудом? Прекратите выплаты фермерам и работникам, пустите их по миру? А дети? Вы подумали о стариках и детях?

Его слова достигли цели: губы у нее дрожали, в глазах блестели слезы.

– Это будет не моя вина! – воскликнула Эди. – Ваша.

– Вот потому я и хочу быть уверен, что все ваши усилия не пойдут прахом. Вы понимаете?

Она сложила руки на груди, упрямо сжала губы, всем своим видом показывая, что не собирается ничего понимать. Неприятие было во всем – в позе, в том напряжении, которое сковывало тело, в той дистанции, которая разделяла их. Они стояли всего в пятнадцати шагах друг от друга, но казалось, что их разделяет расстояние гораздо большее, чем между Англией и Кенией.

Допив бренди, Стюарт отставил стакан, взял трость и прямиком направился к Эди. Нога болела после долгого сидения в поезде, но он понимал, что если они собираются каким-то образом решить наболевшую проблему, то кто-то должен сделать первый шаг.

Приблизившись на расстояние вытянутой руки, Стюарт начал:

– Эди, все изменения в поместьях выше всяких похвал, но скажите: ради чего вы все это делали? Я предлагаю вам… нет, нам обоим, построить что-то более долговечное.

– И что же это?

– Семья: дети, внуки, правнуки… Что хорошего в Хайклифе или в любом другом поместье, если его некому оставить?

– Я не могу дать вам то, чего вы… хотите. – Она отвернулась. – Поймите: просто не могу.

– Не можете или не хотите?

– Не все ли равно? – выкрикнула, едва сдерживая слезы, Эди и быстро прошла мимо него к бару с напитками, видимо решив, что и ей без глотка бренди не выдержать этого разговора. – Мистер Китинг сказал, что раздельное проживание возможно, и я намерена добиваться этого.

Она плеснула бренди на донышко стакана и залпом выпила.

– Вам понадобится мое согласие, – спокойно возразил Стюарт.

– Я могу обойтись и без него, если представлю существенные основания.

– Которых у вас нет.

– Нет? А как насчет адюльтера? Или вы собираетесь утверждать, что хранили целомудрие все эти пять лет?

– Это не имеет значения, – уклонился он от прямого ответа. – А что со второй причиной?

– Достаточно сказать, что вы меня оставили на целых пять лет!

Он почувствовал необходимость указать на очевидные факты:

– Но я ведь здесь и готов быть вам преданным мужем…

– Не принимая в расчет, чего хочу я?

– Это неправда, но даже если и так, не важно: ни один суд не воспримет временное отсутствие мужа как основание для раздела семьи. Другое дело, если бы я уехал, вы просили меня вернуться, а я бы отказал. Но этого не произошло. – Он опять подошел к ней. – И даже если вам очень повезет и удастся добиться положительного решения без моего согласия, подумайте, какую цену придется заплатить. Вы сохраните титул, но потеряете все остальное: Хайклиф и другие поместья, положение в обществе. Законная борьба со мной будет стоить вам разрыва дружеских связей. А вы подумали о Джоанне? Как это отразится на ней? Упрямо добиваясь своего, вы лишите и ее положения в обществе.

Было видно, что он попал в самое уязвимое место. Уже не сдерживая слез, Эди прошептала, глядя на него:

– Господи, я в ловушке! Попала в сеть, которую сплела своими собственными руками.

– Разве это такая уж плохая сеть, Эди? – проговорил он мягко и протянул руку, намереваясь прикоснуться к ее лицу. – Неужели настолько ужасно быть моей женой?

– Вы не понимаете! – Она дернулась как от удара молнии. – Вы ничего не понимаете!

– Да, не понимаю, почему вы так упорствуете. Признайтесь: все… – Он сделал паузу, но все же произнес: —…из-за этого? – Он указал тростью на больное бедро. – Я уже не тот молодой повеса, каким был когда-то, я понимаю, но…

– Ваша нога тут ни при чем! – воскликнула Эди. – Господи, Стюарт, не будьте идиотом. Это вообще не имеет к вам никакого отношения!

Еще до того, как она это сказала, он догадался, в чем дело, и все же ощутил неимоверное облегчение.

– Тогда назовите причину.

Слезы ее вмиг исчезли, губы сложились в жесткую линию.

– Давайте оставим это, Стюарт.

– Не думаю, что готов. – Он отбросил в сторону трость. – Мне нужно знать, почему вы не желаете превратить наш брак в реальный.

Она отвела взгляд. Упрямый подбородок дрожал, губы чуть-чуть приоткрылись, но она не произнесла ни слова.

– Я не такой уж плохой человек, вы знаете. – Наклонившись, он попытался заглянуть ей в глаза. – Со мной можно поговорить на разные темы, я не глуп, хорошо воспитан и прост в общении. Многие женщины находят меня обаятельным и не лишенным привлекательности.

– Неужели?

– И вы тоже так думаете. Вспомните: один взгляд – и вы последовали за мной в тот лабиринт, более того – предложили мне жениться на вас.

– Это не имело никакого отношения к вашему шарму, хотя я и не берусь его оспаривать. А вас я выбрала потому, что вы соответствовали моей цели.

– Вы не находили меня привлекательным? – Он подался вперед. – Совсем?

– Даже если бы вы были ростом пяти футов, с огромным животом и плохими зубами, я все равно сделала бы то, что сделала.

– Тогда почему же все-таки я?

Она нахмурилась, пытаясь сообразить, что ответить.

– Вы пробыли в Лондоне целый сезон. С помощью леди Федерстон могли бы познакомиться с любым пэром – многие из них имели те же проблемы, что и я.

– Да, но никто из них не собирался уезжать на другой континент.

– Пусть так. Но, я уверен, любой согласился бы уехать хоть на край света до конца своих дней за те деньги, что вы предложили мне. И вы сами признались, что до меня никому не делали подобных предложений.

– Я бы сделала, если бы мне раньше пришла в голову эта идея. Но к сожалению, я подумала об этом, только когда увидела вас.

– Что и требовалось доказать.

Она передернула плечами, выражая несогласие.

– То есть вы считаете, что все дело в вашей неотразимости?

Слава богу, за прошедшие пять лет у него случались милые, ни к чему не обязывающие эпизодические знакомства, так что он не успел забыть то, что узнал в своей жизни о женщинах. Она могла ему отказывать, но он никогда не поверит, чтобы находила его отталкивающим!

– Если бы я был, как вы описали – пяти футов ростом, с животом и гнилыми зубами, – то не думаю, что такая идея пришла бы вам в голову. – Мысленно он скрестил пальцы и продолжил: – Думаю, вы были все-таки немного увлечены мной. Что касается меня – то несомненно.

– О не смешите!

– Я не шучу. С момента нашей встречи я думал, что вы самая очаровательная среди всех особ женского пола, что мне довелось знать. Если память мне не изменяет, я даже сказал вам что-то подобное.

– Да, но вы так не думали.

– Напротив, думал. – Он рассмеялся, глядя на ее удивленное лицо. – Ради всего святого, неужели вы думаете, что я женился бы на вас, если бы это было не так?

– Мы оба знаем, что вы женились на мне из-за денег.

– Ваши деньги так же приятны, как и случайны, моя дорогая, но никогда не заставили бы меня пойти к алтарю. Видите ли, моя семейная финансовая ситуация сложилась еще до того, как мне стукнуло пятнадцать, и если бы деньги были единственным, что помогло бы затащить меня под венец, я бы женился задолго до нашей встречи. Нет, я женился на вас потому, что никогда не встречал таких, как вы: вы сумели заставить меня хотеть вас, в то время как всеми правдами и неправдами старались показать, что я вам безразличен. Это интригует и привлекает, частично потому – простите, если это звучит самоуверенно, – что в этом была определенная новизна. Я никогда не сталкивался с подобным. Потом новизна прошла, но все остальное осталось.

На ее лице промелькнуло что-то похожее на панику.

– Да, но, несмотря на это, вы уехали через месяц после свадьбы, хотя мы договаривались, что проведем вместе два?

– Когда заканчивался первый месяц, вы уже практически указывали мне на дверь, и нужно иметь нечеловеческое терпение, чтобы так долго выносить эту ситуацию. Я безумно хотел вас и сошел бы с ума, если бы прожил с вами под одной крышей дольше. Нет, я, конечно, не был готов отказаться от Африки и навсегда остаться в Англии, нет, но те последние дни в Хайклифе были для меня слишком тяжелы.

– Я… – Она замолчала и облизнула губы, словно во рту пересохло и сейчас трудно говорить. – Я не знала…

– Да, это не то, что мужчина хотел бы выставить напоказ. Нам нравится думать, что мы неотразимы. Хорошо, что было, то было… Мы женаты, я дома, но вы так и не хотите сказать, почему упорно не желаете консумации брака. Только не говорите опять то, во что я отказываюсь верить… будто бы тот негодяй из вашего прошлого все еще не отпускает вас.

– Не отпускает? – повторила она эхом, и пока смотрела на него, лицо ее стало пустым, как чистый лист. Но в следующее мгновение, словно отгоняя наваждение, тряхнула упрямо головой и заявила: – О, вы ошибаетесь! Это я все еще не могу отпустить его.

Ее слова были так неубедительны, что и ребенок не поверил бы. И он улыбнулся, радуясь, что наконец-то понял: больше не существует призрака другого мужчины, с которым надо сражаться.

– Сердце все еще болит?

– Опустошено. – Она сделала шаг назад и поморщилась, ударившись о бар за спиной, так что звякнули стаканы и бутылки. – Истерзано… И я никогда… никогда больше не полюблю никого…

– Никогда? – Он подошел ближе. – Никогда, как я сказал когда-то, – это слишком долго.

Она подняла подбородок.

– Но вполне подходяще, чтобы я захотела вас.

– Да? – Он молча изучал ее лицо, и странно, но то, что увидел, придало ему больше оптимизма, чем чувствовал. Да, на ее лице был намек на панику, упрямство, но было и еще что-то: сомнение, доказывающее ее неправоту, и, может быть, слабая надежда, что его ждет успех. – Хм… Что ж, в эту минуту вы бросили вызов. Я принимаю его.

– О чем вы?

– Нет мужчины, которого не задело бы подобное заявление. – Он встретил ее вызывающий взгляд. – Не сомневайтесь: я заставлю вас захотеть меня.

Ее глаза стали узкими как щелки.

– Мужчины воображают, что могут пробудить желание в любой женщине, и некоторые отнюдь не проявляют благородства при этом.

– И вы полагаете, я один из них?

– Не знаю.

– Прекрасно знаете, черт побери! Эди, после свадьбы мы провели месяц под одной крышей, и я ни разу не повел себя подобным образом. Многие мужчины предпочли бы осуществить свои супружеские права, послав все обещания к черту, но я не сделал этого. Разве не так?

Она не ответила, но он продолжал настаивать.

– Я сделал что-то против вашей воли?

– Нет.

– Потому что я джентльмен, хотя мне и было очень непросто. Особенно в тот последний день на террасе. Я хотел заполучить вас самым вероломным образом, послав к черту все эти сандвичи с огурцом…

Но стоило ей взглянуть на Стюарта, и все его мысли о том, что скорее всего она забыла тот день, отпали сами собой. Яркий румянец на щеках свидетельствовал об обратном: она все прекрасно помнит, – и его надежда еще на больше укрепилась.

– Вы помните, правда? – пробормотал он, чуть склонившись, с надеждой. – Я рассмешил вас и сказал, что хотел бы всегда, просыпаясь, видеть эту улыбку…

– Не знаю, о чем вы, – перебила она.

Стюарт понимал, что это ложь, но не мог скрыть улыбку, глядя на ее пылающее лицо.

– Вы прекрасно знаете, о чем я. Думаю, вам тоже понравилась идея просыпаться рядом со мной.

– Неужели? – Она пожала плечами. – Насколько я помню, мне быстро удалось заставить вас замолчать.

– Значит, помните?

– Достаточно того, что я не приветствовала ваше предположение. – Эди отвела глаза, не в силах выдержать его взгляда.

– Вздор. Вы тоже хотели… Просто вы были не готовы признаться в этом. А может быть, недостаточно готовы, чтобы признаться в этом себе.

– У вас богатое воображение. Вы никогда не хотели стать писателем? Стоило попробовать, потому что вы придумываете совершенно фантастические истории.

– Придумываю? Или просто констатирую факты?

– Есть единственный факт, который вы не желаете принять. – Подняв глаза, она встретила его взгляд. – Я не хочу вас. И не хотела тогда. И вы не сможете заставить меня сделать это в будущем.

Он пожал плечами.

– Если то, что вы сказали, правда, тогда, я думаю, не будете возражать против проверки? Я полагаю, несмотря на то, что говорите, вы чувствуете некое влечение ко мне. Более того, я уверен в этом.

– И как вы намерены это проверить?

Он задумался, остановив взгляд на ее нежно-розовых губах.

– Я полагаю, поцелуй мог бы служить подтверждением.

Прищурившись, она внимательно смотрела на него.

– Только попробуйте поцеловать меня, Маргрейв, и я влеплю вам такую пощечину, которая моментально сотрет эту улыбку с вашего лица.

– Нет. Нет, Эди, вы меня не поняли. Я думаю, что смогу уговорить вас поцеловать меня.

Его слова заставили ее рассмеяться. Это был настоящий счастливый смех, к несчастью – вполне искренний.

– И как вы думаете, сколько времени уйдет на это чудо?

Он задумался, прикидывая. Она, конечно, не согласится на год или даже на полгода.

– Месяц?

– Десять дней. У вас есть десять дней.

– Десять дней? – Несмотря на неожиданную капитуляцию, он чувствовал, что эти жесткие временные рамки продиктованы не чем иным, как желанием настоять на своем. – Но, Эди, это слишком короткий срок.

– Через десять дней океанский лайнер выходит из Ливерпуля в Нью-Йорк, и я намерена быть на нем. Я уже заказала билеты.

– Нью-Йорк? – Он бросил взгляд на бумаги, которые Джоанна оставила на столе, и понял, что это действительно билеты на пароход. Во всей этой истории он не раз рисовал в своем воображении, как могло произойти их примирение, но никогда не думал, что она скорее предпочтет вернуться в Америку, нежели жить с ним. – А как же Джоанна? Или вы изменили свое мнение по поводу необходимости хорошего образования для девушек?

– Я знаю: по мнению англичан, все американцы ужасно ограниченные, нецивилизованные люди, – но школы есть и у нас, на другой стороне Атлантики.

– То есть бегство – это ваш выбор? Таким образом вы решаете все жизненные проблемы?

Она прикусила губу, подтверждая тем самым, что Стюарт попал в цель, но сдаваться она не намерена.

– Десять дней. Либо соглашайтесь, либо забудьте.

– Согласен, поскольку я знаю, что прав.

– Вы уверены? – Она помолчала, изучая его настороженно и задумчиво. – Уверены настолько, что готовы заключить пари?

– Пари? Вы имеете в виду деньги?

– Нет, не деньги.

– А что же?

Она не думала ни секунды:

– Если побеждаю я, вы соглашаетесь на раздельное проживание.

Он выпрямился и воскликнул в притворном ужасе:

– Но это означает, что у меня никогда не будет законных детей!

– И что же? Я в любом случае не могу вам в этом помочь. Или я уеду в Америку. – Сделав паузу, она взглянула на него. – Если… несмотря на все заверения в благородстве, вы примените силу.

– Прекрасный ход! – усмехнулся Стюарт. – Вы, случайно, не играете в шахматы?

– Играю, и весьма неплохо.

– Готов поверить в это.

– Ваше согласие на раздельное проживание будет наилучшим решением всех проблем, в том числе избавит мою сестру от скандала. Разумеется, мы сохраним конфиденциальность.

– Более чудовищного предложения мне не доводилось слышать.

Они не будут жить рядом, а значит, его шансы на победу равнялись нулю. Он понимал, что самостоятельно она никогда не добьется права на раздельное проживание, и уже открыл было рот, чтобы сказать ей об этом, но передумал и взял паузу, чтобы еще раз все обдумать.

Если он откажется от этого пари, то, сомнений нет, она тут же уедет в Америку. И когда это случится, ему потребуется вывернуться наизнанку, чтобы вернуть ее домой, даже при том, что закон будет на его стороне. И если он все же вернет ее, применив силу, это ничего не даст: они станут врагами.

Согласившись же на пари, он получит шанс воспользоваться своим преимуществом. Он понимал, что идет на огромный риск, но, черт побери, не останавливаться же на полпути! За десять дней он сможет получить этот поцелуй!

– Прекрасно! Хотите пари – что ж, я готов. Но у меня есть условия.

Она взглянула на него с подозрением, опасаясь подвоха.

– Что за условия?

– Вы возвращаетесь со мной в Хайклиф, и эти десять дней мы проводим там. И прежде чем Эди успела возразить, он добавил: – Все это время каждый вечер вы должны обедать со мной и проводить, по крайней мере, еще четыре часа в день в моей компании. Два часа мы будем делать то, чего захотите вы, и два… – Он выдержал паузу, глядя на нее с надеждой. – …чего захочу я.

– Но никаких попыток флирта с вашей стороны или намерения пробраться в мою постель.

– Не согласен с первым условием. Если вам не понравится то или иное предложение, вы вправе его отвергнуть, но делать их я все равно буду. – Он посмотрел на нее в упор. – Что касается последнего, несмотря на свои желания, я никогда не приду в вашу постель без приглашения.

Она сжала губы.

– Значит, можно не волноваться: этого не случится.

– Как говорится, блажен, кто верует.

Подумав пару секунд, она кивнула.

– Я согласна – ведь это всего десять дней.

Она развернулась, намереваясь уйти, но он преградил ей путь.

– Мы не закончили: а что будет, если выиграю я?

– Это вряд ли возможно: вы проиграете.

– Пари требует компенсации для обеих сторон. Так что же все-таки получу я?

– А чего вы хотите?

Он выложил последнюю карту:

– Если победа будет за мной, вы согласитесь жить со мной постоянно. Не станете пытаться сбежать, аннулировать брак или добиваться раздельного проживания.

– Жить с вами до конца своих дней? Я не могу дать такое обещание.

Нескрываемое отчаяние в ее голосе напомнило ему, что, если нажать посильнее, она может при первой же возможности сбежать, но он не волновался: если они собираются разыграть эту партию, победа будет за ним.

– Это даже не обсуждается.

– Но это невозможно!

– Вы сами подняли ставки столь высоко. Что вас пугает? Боитесь за себя? Вдруг не сможете устоять перед моей неотразимостью?

Она фыркнула, шокированная его самоуверенностью.

– Вряд ли.

Он широко развел руки:

– Тогда в чем же дело?

Эди задумалась, прикусив губу и склонив голову набок, и наконец произнесла:

– Что ж, ладно. Боюсь, это единственная возможность избавиться от вас без изнуряющей судебной тяжбы. Начнем завтра, в одиннадцать утра.

– Нет, это слишком поздно для завтрака и рано для ленча, поэтому предложите что-нибудь другое.

– Встретимся на вокзале Виктория, платформа девять, и захватите свои вещи. Поезд в Хайклиф будет началом нашего пари.

– Поезд? – Он простонал. – Эди, вы так неромантичны.

– Вы сами настаивали на том, чтобы мы провели эти десять дней в Хайклифе, – напомнила она. – Поэтому едем поездом. К тому же выбор: как мы проведем время, – за мной.

– Не отрицаю, но в поезде мы ни минуты не будем одни.

– Совершенно верно.

– То есть это ваш метод: держать меня на расстоянии, даже когда мы вместе, и повсюду таскать за собой Джоанну?

Она ничего не сказала в ответ, да в этом и не было необходимости: едва заметная улыбка на ее губах подтвердила его предположение.

– Что ж, действуйте как хотите: можете не открывать свои секреты, – сделал вид, что ему это безразлично, Стюарт, хотя и понимал, что, если она решила использовать Джоанну как преграду, придется придумать, как его обойти. – Я куплю билеты и буду ждать вас на платформе в одиннадцать утра. Я кое-что придумал, и это куда приятнее, чем душный переполненный вагон.

Что-то на секунду блеснуло в ее глазах: беспокойство, даже, может быть, тревога, он не успел разгадать, что именно.

– Наслаждайтесь игрой, Стюарт, но учтите: я уже попросила мистера Китинга составить необходимый документ о раздельном проживании, и через десять дней вам придется его подписать.

– Только в том случае, если до конца этого срока вы не поцелуете меня, дорогая, – парировал он с улыбкой. – И поскольку уж вы поделились своими прогнозами, позвольте мне высказать мои. К тому времени как документ о раздельном проживании будет готов, вам настолько понравится проводить время в моей компании, что вы не захотите оставить меня. – Он сделал паузу и, торопя удачу, наклонился к ней ближе. – Я намерен сделать так, что к концу срока вы будете страстно желать большего, чем просто поцелуи.

– Страстно желать? Большего? Я? – повторила она эхом. – Вы хотите сказать, желать… вас?

Он ответил со всей искренностью:

– Очень надеюсь на это, Эди. Потому что, если не смогу пробудить в вас желание, я не достоин быть вашим мужем. – Помолчав, Стюарт широко улыбнулся. – Конечно, вы могли бы сдаться и поцеловать меня прямо сейчас, и тогда мы безотлагательно перешли бы к вещам более приятным… А то, что это будет приятно, обещаю.

– То есть я должна пребывать в сладком ожидании страсти, которую вы пробудите во мне? Извините, но я об этом не мечтаю. – Она уперлась рукой ему в грудь и оттолкнула с холодной улыбкой, которая стерла всякие проблески надежды по поводу того, что она волнуется за исход дела.

У нее была причина чувствовать себя уверенно, полагал Стюарт, когда повернулся и проследил за ней до самой двери, потому что в эту минуту мысль о том, что Эди захочет поцеловать его, показалась ему столь же несбыточной, как снег в Сахаре.

 

Глава 8

Если бы кто-то сказал Эди, что все сложится так, как сложилось, она бы не поверила. Прошло какое-то время, и темное облако страха, которое нависало над ней с тех пор, как вернулся ее муж, постепенно рассеялось, и на его место пришло облегчение. Чтобы отвоевать свободу, все, что ей нужно сделать, – это не поцеловать Стюарта. И на это отпущено десять дней. Так что тут трудного, если ей вовсе не хотелось его целовать?

Эта мысль звучала у нее в голове до тех пор, пока на ум не пришли слова Стюарта: «Я думаю, что смогу пробудить в вас желание».

И к облегчению, которое испытывала Эди, внезапно примешалась толика беспокойства, но она постаралась от него избавиться. Стюарт никогда не позволит себе применить силу: он джентльмен, как заверил ее. Но можно ли абсолютно доверять мужчинам? И все же следовало признаться себе, что не в этом крылся источник ее беспокойства.

«Два часа мы будем делать то, чего захотите вы, и два… чего захочу я».

Да, безусловно, его план заключался в том, чтобы соблазнить ее. Но как? Она представления не имела, как он намеревался это осуществить. Ведь соблазнение только тогда может быть успешным, когда женщина хочет, чтобы ее соблазнили. А она абсолютно этого не хочет, у нее к этому стойкий иммунитет.

Рассуждая подобным образом, Эди должна была бы успокоиться, но вместо этого почему-то нервничала все сильнее. Если она действительно тверда в своих намерениях, то к чему все эти напоминания?

Часы пробили пять, и она отложила обдумывание этого досадного вопроса на потом, а сейчас время спуститься к чаю. Пять минут Стюарта превратились в полчаса, а она все еще пребывала в раздумьях.

Взяв свою сумочку, она направилась вниз, и пока шла в чайную комнату, где ее ждали леди Трабридж и Джоанна, сумела прогнать прочь всякое беспокойство. Господи, думала она, пусть делает что хочет, чтобы соблазнить ее, – это все равно что пытаться заставить рыбу летать.

Задержавшись в дверях, она окинула взглядом зал, высматривая среди мраморных колонн и пальм в кадках подругу и сестру, но было так много посетителей, что Эди никого не увидела.

– Ваша светлость?

Она оглянулась: рядом стоял метрдотель.

– Здесь должны быть леди Трабридж и моя сестра…

– Конечно. – Мужчина поклонился. – Леди Трабридж ожидает вас, и мисс Джуэлл с ней. Вы позволите проводить вас?

Он провел ее через переполненный посетителями зал на красивую веранду с видом на сад и реку. Ее подруга и сестра сидели за столиком около балюстрады. Белинда первой увидела Эди и что-то сказала Джоанне. Обе встали, чтобы поприветствовать ее, когда метрдотель, высоко подняв голову, объявил:

– Ее светлость герцогиня Маргрейв.

– Эди, душа моя! – Белинда вышла из-за стола и обняла подругу. – Ах боже мой, как давно мы не виделись! Как я рада тебя видеть, дорогая.

– Я тоже. – Эди чмокнула подругу в щеку. – Прости, что опоздала.

– Глупости, – отмахнулась Белинда, приглашая ее присесть. – Джоанна составила мне компанию.

Эди бросила быстрый взгляд на сестру.

– Не сомневаюсь, что она рассказала тебе все о моем неожиданном визитере.

– В общих чертах. Но я и сама его видела, до того как пришла Джоанна. Он закончил пить чай и собирался уйти, а когда узнал, что я жду тебя, то был настолько мил, что предупредил, что ты чуть-чуть задержишься.

– Да, он сказал мне, – вздохнула Эди, подумав, что Стюарт, похоже, намерен вмешиваться в ее жизнь все последующие десять дней.

– Должна признаться, никак не ожидала увидеть его, – добавила Белинда. – Я знала, что он был ранен, конечно, но…

– Ты знала? – Эди в изумлении посмотрела на подругу. – Белинда, почему ты не рассказала мне?

– Он написал Николасу и еще кому-то из своих близких приятелей, но не хотел, чтобы пошли сплетни, и попросил их никому не говорить. Николас, конечно, поделился со мной, но взял с меня обещание ни с кем не обсуждать эту тему. И потом, я подумала, что Маргрейв мог бы и сам написать тебе?

– Да, мог, но не сделал этого. Когда я увидела его на перроне, это было… – Эди замолчала, потирая лоб кончиками пальцев. – Это был настоящий шок.

– Я представляю, – пробормотала Белинда, изучая лицо подруги своими проницательными голубыми глазами.

– Но что произошло наверху? – вмешалась в разговор Джоанна. – Вы помирились?

– Джоанна, пожалуйста! – остановила ее Белинда. – Разве ты не обещала мне десять минут назад, что не будешь задавать сестре бестактные вопросы?

– О, с таким же успехом ты можешь просить, чтобы солнце село на востоке! – заметила Эди, и когда Белинда рассмеялась, была поражена, как осветилось лицо подруги. Со своими черными волосами и голубыми глазами Белинда всегда была необычайно красива, но сегодня выглядела совершенно неотразимо. – Ты прекрасно выглядишь. Поделишься секретом? Какой-то новый крем?

– Нет-нет, тут иное… Но это подождет. Сначала чай, а уж потом… Присядем. – Они с Джоанной заняли свои места, а Эди села напротив подруги.

– Скажи все-таки, почему ты вся светишься? – никак не могла успокоиться Эди. – Произошло какое-то радостное событие?

Белинда покраснела.

– Я жду ребенка.

– Ребенка? – хором воскликнули Эди и Джоанна, и Белинда рассмеялась.

– Вы, кажется, удивлены? Но ведь уже год как я замужем.

– Это замечательно! – заверещала Джоанна. – Я уже чувствую себя тетушкой. Мне бы так хотелось ею стать.

Эди тихонько толкнула ее под столом ногой.

– Ребенок, Белинда? Правда?

– Ты же сама сказала, что я вся сияю, – ответила подруга, разливая чай. – Думала, ты и сама догадаешься, в чем причина.

– Мне как-то это не пришло в голову. – Эди помолчала и смущенно улыбнулась. – Ребенок – это чудесно. Мои поздравления. А Трабридж в курсе?

– Конечно. И разумеется, счастлив. Все счастливы. – Белинда подвинула чашку с чаем к Эди и наклонилась поближе, в глазах ее заблестели интригующие искорки. – Я думаю, даже Лангдон рад этому событию, отец моего мужа, герцог, который категорически возражал против нашего брака.

Белинда, несмотря на то что была до этого замужем за графом Федерстоном и потом вела благопристойную жизнь вдовствующей графини, выйдя за Трабриджа, все же оставалась американкой, а Лангдон терпеть не мог американцев. Утешение, которое находила в этом Эди, заключалось в том, что большинство американцев, включая ее, отвечали ему тем же.

– Правда? – Эди бросила на подругу скептический взгляд через грань бокала. – И он будет счастлив, даже если родится девочка?

– Вполне возможно, что нет, – со смехом призналась Белинда. – Но что бы я ни думала по этому поводу, винить его за желание иметь сына не могу. Каждый пэр мечтает об этом.

Эди сделала глоток чаю и, опустив чашку на блюдце, со вздохом произнесла:

– Да, каждый пэр…

Белинда, всегда молниеносно улавливавшая малейшие нюансы, бросила беспокойный взгляд через стол на подругу, но воспитание не позволило ей задавать некорректные вопросы в присутствии Джоанны, а Эди меньше всего хотела обсуждать свою семейную ситуацию с кем бы то ни было, а с Белиндой особенно. Подруга, будучи свахой, знала, что Эди выходила за Маргрейва не по любви, но в силу своей романтичной натуры не поняла бы ее намерение жить раздельно.

– Не могу поверить, что мы обе оказались в городе в одно время, – сказала Белинда, меняя тему.

Эди тут же ухватилась за ее слова.

– Я тоже! Когда утром зашла на Беркли-стрит и тебя не оказалось дома, ожидала, что твой дворецкий скажет, что вы уже уехали в Кент.

– Да, у меня здесь была назначена встреча с клиентом. Открытый совсем недавно «Савой» уже стал излюбленным местом наших соотечественников, прибывающих из Америки. Но ты получила мое приглашение на чай, так что все вышло как нельзя лучше.

– У тебя все еще есть клиенты? – удивилась Эди. – Трабридж позволяет тебе заниматься этим бизнесом?

На этот раз удивилась Белинда:

– А почему нет?

Эди пожала плечами:

– О, я не знаю… Мужчинам обычно не нравится, когда их жены преуспевают в бизнесе.

– Он очень хорошо знает меня, чтобы пытаться что-то запретить, – со смехом проговорила Белинда. – Да и вряд ли ему это претит – ведь он и сам занимается коммерцией. С его стороны это было бы лицемерием.

Не многие мужья согласились бы с ней, но Эди не стала продолжать эту тему, а вместо этого вежливо улыбнулась, сделала глоток чаю и потянулась за кексом.

А Белинда между тем продолжала:

– Несмотря на замужество, я по-прежнему часто бываю в Лондоне даже в августе. А вот твой приезд для меня настоящий сюрприз!

Вполне возможно, со стороны так и выглядело, но, конечно, Эди не могла объяснить, что побудило ее приехать сюда.

– Ну почему?.. – рассеянно спросила она, поднося кусочек кекса к губам.

– Потому что вытащить тебя из Хайклифа летом все равно что оторвать моллюска от скалы.

Кекс внезапно застрял в горле, и Эди сделала несколько глотков чаю, но и это не помогло. Ничто не способно уничтожить ужасную реальность, которая ей внезапно открылась: как бы ни сложились отношения со Стюартом, ее дни в Хайклифе сочтены. Вскоре он перестанет быть ее домом. Она понимала это с того момента, как увидела мужа на перроне, но до этой минуты не осознавала до конца, что это действительно может произойти. Она представить не могла, как сказать «прощай» единственному месту на земле, где чувствовала себя дома!

«И вы сможете спокойно наблюдать, как все постепенно придет в упадок? Разрушите все, что восстанавливали с таким трудом?»

Слова Стюарта эхом звучали у нее в голове, и силы начали покидать ее. Она должна бросить Хайклиф. Стюарт никогда не позволит ей остаться хозяйкой, если… А почему? Потому что Хайклиф его дом и никогда больше не будет ее.

Не будет больше пикников на берегу Уоша, где они с Джоанной собирали моллюсков, или бродили по берегу во время отлива, или купались за скалами. А как они любили собирать орехи осенью или, усевшись зимними вечерами у камина, обсуждать, что надо сделать в саду по весне. А благотворительная деятельность в деревнях, которая приносила ей такое удовлетворение! Да что говорить – в ее жизни не будет больше цели.

– Господи, Эди, что с тобой? Ты бледная как смерть.

Голос Белинды оторвал ее от печальных размышлений, и она увидела, что подруга с сестрой с тревогой смотрят на нее.

– Эди! – Джоанна накрыла ладонью руку сестры. – Что случилось?

– Ничего, солнышко, – солгала она, заставив себя улыбнуться. – Должно быть, плохо позавтракала и от сладкого чая с кексом закружилась голова.

Казалось, слова сестры возымели свое действие: беспокойство исчезло с лица Джоанны, и она оставила ее руку.

– Ты ничего не ела за ленчем, это правда.

– Возьми сандвич, – предложила Белинда, но когда Эди протянула руку к блюду, слова Стюарта вновь зазвучали в голове: «Я хотел заполучить вас самым вероломным образом, послав к черту все эти сандвичи с огурцом».

Надо выкинуть все это из головы, сказала себе Эди. Она не хотела, чтобы с ней так поступили. И если жизнь в Хайклифе закончена, что ж, пусть это будет платой за то, чтобы такого никогда больше не случилось. Она готова.

Мир огромен: есть и другие места для жизни. Другой дом тоже можно превратить в свой. Эди поразмыслила, куда бы хотела отправиться по прошествии этих десяти дней, и с ужасом поняла, что ни одно другое место на земле не сможет стать ей домом.

Когда дело касалось женщин, Стюарт никогда не вел себя так, как зачастую ведут себя другие мужчины, то есть не планировал все наперед. Нет, не для него сочинение романтических писем, букеты цветов, подобранных так, дабы выразить определенные чувства. Не для него также долгие ухаживания, обмен взглядами, вздохи, тайное пожатие рук и продолжительные прогулки под присмотром чапероне. Для него завоевание женщины никогда не превращалось в продуманную кампанию или тщательно просчитанную шахматную партию.

Но пока он ехал в кебе из «Савоя» в свой клуб, у него было время подумать, и он решил, что небольшой план по завоеванию Эди был бы не лишним.

Стюарт представлял себе эти десять дней в Хайклифе, которые проведет в обществе Эди, и думал, что предпочтительнее ни на минуту не оставлять ее без присмотра. В Хайклифе они будут вдвоем и смогут делиться воспоминаниями, но срок не такой уж большой, так что придется дорожить каждой минутой, дабы использовать ее в свою пользу. Глядя в окно кеба, он пытался определить, какой должна быть его стратегия, и чувствовал свою беспомощность.

Оглядываясь назад, он с некоторым огорчением должен был признать, что успех у прекрасного пола сделал его слишком дерзким и самонадеянным. Так было до того, как одна решительная девушка с зелеными глазами и холодным сердцем не уничтожила напрочь его высокое мнение о себе и своей привлекательности. Нет, опыт с другими женщинами не может пригодиться ему в отношениях с Эди: теперь он сомневался, что одного этого будет достаточно, чтобы выиграть пари. Для того чтобы соблазнить ее, придется применить какие-то другие свои качества – одной банальной тактики будет мало.

Экипаж резко притормозил, и Стюарт обнаружил, что даже не заметил, как они подъехали к зданию клуба «Уайтс». Морщась от боли, что случалось всегда, когда приходилось вставать после долгого сидения в карете или поезде, он вышел из кеба. Нога чертовски болела, и он подумал, что лучше бы прошел эту милю пешком, потому что такую боль не сможет унять даже пара стаканов бренди.

Расплатившись с извозчиком, он вошел в бар клуба и заказал выпивку. Повесив трость на ручку кресла, он сел, пристроив ногу на специальную скамеечку, для того и предназначенную, и, потягивая бренди, принялся размышлять, как дальше действовать.

Оглядев бар, он представил, что бы подумали его знакомые пэры, если бы знали о сложившейся ситуации. Некоторые, возможно, отнеслись бы с пониманием, но нашлись бы и такие, что поинтересовались бы, почему он прямо не войдет в спальню жены и не напомнит о супружеских обязанностях. Кто-то посоветовал игнорировать ее отказ и приступить к осуществлению своей цели, а именно – произвести на свет наследника. Другие скажут, что все это лишняя головная боль, и посоветуют завести любовницу, а заботы о герцогстве передать брату. По его мнению, ни одно из этих предложений не решило бы его проблему.

Возвращаясь домой, Стюарт все обдумывал ситуацию, понимая, что все изменилось. Увы, его ожидания не сбылись. Стремление превратить их с Эди фиктивный брак в реальный основывались на том, что она пережила свою историю с тем негодяем. Возможно, он был несколько самонадеян, хотя вряд ли это имело значение: холод в их отношениях оставался, он так его и не растопил и, может быть, не растопит никогда.

Эта мысль едва коснулась сознания Стюарта, и он постарался отделаться от нее. Обдумывать поражение бесполезно, да он и не намеревался. Вместо этого сосредоточился на задаче, которая стояла перед ним. У него есть десять дней, чтобы добиться ее поцелуя. Если это удастся, он получит время, чтобы ее завоевать…

Десять дней для поцелуя! Какой простой была бы такая задача, если бы речь шла не об Эди! Но с ней, казалось, легче взойти на Килиманджаро, чем получить поцелуй, – комплиментов, шампанского и прочих знаков внимания недостаточно… Хотя немного шампанского не помешает – возможно, это чуть-чуть усыпит ее бдительность, – но ему нужно разбудить ее страсть. Вопрос как…

– Стюарт?

Он повернулся и увидел маркиза Трабриджа, который как раз входил в бар с каким-то мужчиной, не знакомым Стюарту. Он отставил стакан с бренди в сторону и потянулся за тростью.

– Нет-нет, не вставай, – остановил его Николас, увидев, что он хочет подняться, но Стюарт проигнорировал его слова и, спустив ногу со скамеечки на пол, взял свою трость и поднялся, чтобы обменяться с другом рукопожатием.

– Господи, сколько же мы не виделись?

– Думаю, года два, – ответил Николас, пока они обменивались приветствиями, и, не выпуская стакан с бренди из рук, указал на своего спутника, темноволосого приятного мужчину. – Разреши представить тебе доктора Эдмунда Кейхилла. Доктор, это Стюарт Джеймс Кендрик, герцог Маргрейв, мой друг со времен Итона.

– И с тех пор как вы вместе куролесили в Париже, как я слышал? – с улыбкой заметил доктор.

– Чья слава опережает меня: твоя или моя? – усмехнулся Стюарт.

– Твоя. Мои веселые дни, увы, закончились, – вздохнул Николас.

Стюарт поднял трость.

– Боюсь, и мои тоже. – Он, прежде чем повисла неловкая пауза из-за упоминания о его больной ноге, добавил: – Составите мне компанию? Прошу вас.

Николас и доктор Кейхилл уселись рядом с ним, а Стюарт отодвинул скамеечку для ног, не обращая внимания на их протесты, и попросил, чтобы стол передвинули в центр.

– Я читал в газетах о ваших приключениях в Африке, ваша светлость, – сказал доктор, как только они устроились и слуга принес бренди. – Это настоящий подвиг – отправиться с экспедицией в восточную часть Конго.

– Не говоря уже об открытии нового вида бабочки, – заметил Николас. – Господи, я всегда завидовал твоим научным изысканиям.

– Большинство почему-то прежде всего интересуют охотничьи подвиги, – заметил Стюарт. – Все жаждут рассказов о слонах и львах, а не о бабочках.

– Но в данный момент вы среди мужчин, склонных к научному мышлению, – заметил Кейхилл. – Мы сознаем важность изучения насекомых, но… – Улыбка расплылась под его темными усами. – Львы все же куда занимательнее.

– И гораздо опаснее, как я понимаю, – пробормотал Николас и добавил, пригубив бренди: – Извини, что невольно коснулся этой темы, старина.

Стюарт нахмурился: зачем Николас заговорил об этом?

– Как я писал, в этом не было ничего неожиданного. Сафари и исследовательская работа в Африке сопряжены с риском. И всегда, когда я находился в буше, где-то в подсознании сидела эта мысль. И мне еще повезло. – Он подумал о Джонсе и сделал такой большой глоток бренди, что обожгло горло. – По крайней мере жив остался.

Николас тоже поднял стакан и залпом выпил содержимое, чтобы убрать сентиментальную ноту из их разговора.

– Но что с твоей ногой? Все еще болит?

– Немного, но я держусь.

– Повреждены мышцы? – поинтересовался Кейхилл таким будничным тоном, что в голову Стюарта мгновенно закралось подозрение.

– Прости его, – сказал Николас. – Это профессиональное любопытство. У доктора Кейхилла практика на Харли-стрит, и он специализируется в этой области.

– Правда? – Стюарт подозрительно взглянул на старого друга. – Какое совпадение, что вы оба оказались здесь в то же время, что и я.

– Нет никакого совпадения, – с улыбкой возразил Николас. – Я услышал, что ты в городе, и отправился в клуб, предварительно отправив записку Кейхиллу с просьбой прийти. Умолял его оставить своих пациентов и присоединиться ко мне. Мы уже здесь примерно полчаса – поджидали тебя.

– Ты так сильно скучал по мне, Николас? Я был бы рад сказать то же самое, но не горю желанием встречаться с друзьями, которые лучше меня знают, что мне нужно.

– Кейхилл занимался моим плечом, после того как Понго меня подстрелил. Он творит чудеса.

– Вы льстите мне, милорд, – остановил его доктор Кейхилл, неловко ерзая на стуле в явном смущении из-за фразы маркиза и того неприкрытого конфликта, что назревал между друзьями.

Николас тем временем так же легко проигнорировал смущение доктора, как и раздражение Стюарта.

– Суть в том, Кейхилл, что у Стюарта проблемы с ногой, а он не желает обсуждать это. Вы можете как-то помочь ему?

– Нет, он не может, – отрезал Стюарт, прежде чем доктор смог ответить. – Я уже консультировался у двух докторов. Рана хоть и зарубцевалась, но была слишком глубокой. Неудивительно, что каждое движение вызывает боль. Тут ничто не в силах помочь.

Кейхилл деликатно кашлянул.

– Это не обязательно должно быть так. Есть терапевтические техники, которые способны уменьшить болевые ощущения и улучшить подвижность.

– И что это за техники? Отмокать в минеральной воде? Один из докторов рекомендовал это. И хотя я принимал ванны с водой «Эвиан» по пути домой, это снимало боль лишь на несколько часов. – Он поднял стакан. – И если это все, что мне предназначено, я лучше буду отмокать в бренди.

– Алкоголь вряд ли адекватное средство, – заметил Николас.

– Что ж, я пробовал и кокаин, и лауданум, – прихлебнув бренди и посмаковав терпкий вкус, сказал Стюарт, – но бренди лучше.

– Ради бога, старина, если тебе больно, то превращаться в алкоголика вряд ли лучшее решение. Почему бы не попробовать что-то другое?

– Я не алкоголик. – Он сделал очередной глоток и поморщился. – Пока, во всяком случае. Но даже если бы было и так, то это не твоего ума дело.

– Нет, черт побери, это мое дело!

– Джентльмены, пожалуйста, – вмешался Кейхилл. – Может доктор сказать свое слово? Ванны с минеральной водой хорошее средство, но, как сказал его светлость, действие их кратковременно. Что касается кокаина и лауданума, то многие врачи рекомендуют эти препараты в качестве обезболивающих своим пациентам. Но поскольку они обладают некоторыми негативными свойствами, я в своей практике их не применяю. И хотя против бренди ничего не имею, но есть более эффективный курс лечения.

– И что же это? – поинтересовался Николас, игнорируя взбешенного друга.

– Это зависит от… – Доктор бросил взгляд на Стюарта. – Вы находите, что пешие прогулки приносят облегчение?

– Да, несомненно, ходьба помогает.

– Значительное облегчение могут принести упражнения на растяжку мышц, особенно если сочетать их с массажем и ваннами с теплой минеральной водой. Но я должен провести полное обследование, прежде чем рекомендовать соответствующее лечение.

Наконец-то Кейхиллу удалось завладеть вниманием потенциального пациента.

– Я верю вам, доктор, – сказал Стюарт, выпрямляясь на стуле. – И готов пройти обследование, но у меня нет времени. Завтра утром я еду в Норфолк, так что встреча может состояться только сегодня вечером. Это возможно?

– Конечно, мы можем сейчас же отправиться в мою клинику.

– Прекрасно. – Стюарт, вздохнув, откинулся на спинку стула, и хотя ощутил некий прилив оптимизма, беседа с доктором не имела к этому никакого отношения.

 

Глава 9

В тот вечер, переодевшись к обеду, Эди беседовала с Джоанной на деликатную тему, а именно – насколько важно соблюдать осторожность: по крайней мере, пыталась донести это до нее, – но сестра тем не менее отказывалась понимать, почему их отъезд в Лондон нужно было скрывать от Стюарта.

– Но он ведь твой муж! – упрямо возражала Джоанна. – Разве супругам не полагается знать о местонахождении друг друга? А вдруг что-нибудь случится?

– У нас со Стюартом не совсем обычный брак. Как ты знаешь, мы существуем каждый сам по себе.

– Но он вернулся домой и хочет все исправить. – Опустив глаза, Джоанна машинально теребила шелковое покрывало на кровати сестры, где они сидели. – Он такой милый! И красивый… Ты больше не любишь его?

– Дорогая, все не так просто, – вздохнула Эди.

– А он тебя любит. И ты тоже его любила, когда выходила замуж. Может, постараешься полюбить его снова?

– В том смысле, который ты вкладываешь в это слово, – нет, – отрезала Эди и с удивлением ощутила горький привкус на языке. Ей вспомнилась романтичная девушка, какой она была до Саратоги, и та ночь со Стюартом в лабиринте: а что, если бы… – Когда я была моложе – может быть, до того как… – Она осеклась, внезапно осознав с кем чуть не поделилась самым сокровенным.

– До чего? До случая с Фредериком Ван Хозеном?

– Так ты все знаешь? Но ведь тебе было всего восемь тогда!

– Конечно. – Джоанну, казалось, удивила неосведомленность сестры. – Я помню, как папа на весь дом кричал, что Ван Хозен должен жениться на тебе, потому что разрушил твою репутацию.

Если бы только это! Бросив взгляд на туалетный стол, Эди всмотрелась в свое отражение в зеркале, и внезапно ее обдала волна желания, чего она не испытывала годы, желания, которое Ван Хозен украл у нее.

– Значит, дело в этом, Эди? – вернул ее в реальность голос Джоанны. – Папа тогда говорил, что нам придется искать тебе мужа в Англии, потому что с твоей репутацией в Америке это невозможно. А…

Она замолчала так неожиданно, что Эди напряглась, а когда подняла на сестру взгляд, увидела проблески понимания в ее глазах.

– Так ты… поэтому вышла за Стюарта? Чтобы спасти репутацию?

Эди вздохнула и уклончиво ответила:

– Да, частично. Но ни о какой любви речи не шло. Не все браки совершаются по любви, солнышко.

– Я знаю.

– И не все браки, которые совершаются по любви, оказываются счастливыми.

– Но ты ведь могла бы постараться…

Могла бы она? Стараясь не обращать внимания на панику, которая всегда охватывала ее при обдумывании подобных вопросов, Эди покачала головой.

– Нет, не думаю. Слишком поздно.

– Нет, я отказываюсь это понимать! – воскликнула Джоанна. – Слишком поздно? Ты так говоришь, как будто уже старуха. Тебе всего двадцать четыре!

– Дело не в возрасте…

«Дело в стыде, боли и страхе». Она ненавидела эти эмоции, которые преследовали ее как тень, но за долгие годы к ним привыкла. И хотя сейчас они ей досаждали меньше, но все равно существовали и следовали за ней повсюду. Если их брак превратится в реальный, чего и хочет Стюарт, выполнения супружеских обязанностей она не вынесет.

– Я довольна своей жизнью и не хочу ничего менять. – Эди легонько пожала руку сестры. – Обещай: как бы ни сложились обстоятельства, ты согласишься с моим решением и будешь его уважать. Я должна быть уверена, что ты на моей стороне.

– Ты же моя сестра! – решительно заявила Джоанна. – Конечно, я на твоей стороне.

Но уже на следующее утро это утверждение вызвало у Эди множество сомнений. Когда они прибыли на вокзал Виктория, Стюарт ждал их на платформе. И увидев его высокую фигуру, окутанную, словно туманом, парами поезда, Эди тут же вспомнила их неожиданную встречу на платформе Клифтона два дня назад, которая перевернула ее устоявшуюся жизнь с ног на голову. Загорелое лицо, трость красного дерева с инкрустацией слоновой костью… Вокруг него все еще витала аура пришельца из далеких стран, с той лишь разницей, что на этот раз не было чемоданов, дорожных сундуков и портпледа из крокодиловой кожи. Единственное, что стояло у его ног, – это огромная корзина для пикников. И надпись на ней свидетельствовала о том, что это маленький символ Британии, как сливовый пудинг или королева Виктория.

– «Фортнум и Мейсон»? – не скрывая восторга, воскликнула Джоанна, заметив монограмму «Ф и М» на боку корзины. – О-о-о, Эди, смотри: «Фортнум и Мейсон»!

– Да, Джоанна, я вижу. – Эди перевела взгляд на Стюарта: – Взятка, ваша светлость?

– Называйте это как вам угодно, дорогая. Для меня это просто ленч. – Он приподнял шляпу и поклонился. – Доброе утро, леди.

Заметив Нюхлика, крутившегося у ног Эди, Стюарт наклонился и потрепал его по спинке.

– Хелло, старина!

Песик оживился и, принюхиваясь, присматриваясь к корзине с ленчем, радостно замахал купированным хвостиком, а потом попытался поддеть крышку носом. Стюарт подхватил терьера на руки и с улыбкой, но твердо сказал:

– Нет, приятель, это не для тебя.

– Ваша светлость, позвольте мне взять собаку, – вышла вперед Ривз. – Лучше, если он посидит в своей корзинке, пока мы едем в поезде.

– Да, и возьмите свой билет. – Стюарт сунул трость под мышку и достал из нагрудного кармана объемистый конверт, где лежали четыре билета. Один из них, в вагон второго класса, он протянул горничной. – Ваш ленч я оплатил, так что не беспокойтесь.

– Спасибо, ваша светлость. – Ривз, этот верный опытный гренадер, приподняла уголки губ, что, видимо, означало улыбку.

Эди, не в силах поверить своим глазам, быстро прошептала, когда Ривз отошла на приличное расстояние:

– Что вы сделали с моей горничной?

– Эди, побойтесь Бога! – пробормотал Стюарт, с деланным возмущением посмотрев на нее. – Как джентльмен, я не могу отвечать на столь неуместные вопросы. – И с этими словами он надел шляпу, смахнул несуществующую пушинку с рукава пальто, переложил трость под другую руку и, обратив внимание на Джоанну, которая, подобно Нюхлику, пыталась заглянуть под крышку корзины, воскликнул: – Эй, не подглядывать!

Девушка тотчас выпрямилась.

– Но я так люблю «Фортнум и Мейсон»! Это мой любимый магазин в Лондоне. И Эди тоже!

– Правда? – Он взглянул на Эди и не смог сдержать улыбку. – Значит, я угадал!

Его улыбка была слишком самоуверенной, чтобы она могла промолчать.

– Вы, кажется, пребываете в прекрасном расположении духа сегодня?

– И это вас беспокоит? – Он широко улыбнулся. – Уже начали волноваться?

– Я не волнуюсь, а удивляюсь, – сухо проговорила Эди и кивком указала на корзину у его ног. – Вы действительно думаете, что подобным образом можете завоевать мое расположение?

– Нет. И потом, это вовсе не для вас, а для Джоанны.

Девушка захлопала в ладоши.

– Для меня? Ах как это здорово!

Эди посмотрела в смеющиеся глаза Стюарта.

– Не могу поверить: вы что, решили подкупом склонить мою сестру на свою сторону?

Он с виноватым видом развел руками.

– Но в этом нет ничего постыдного.

– Вы, должно быть, дошли до отчаяния, если решились на такую тактику, – сказала она, стараясь придать голосу больше убежденности, чем чувствовала. – Но Джоанна моя сестра и вы не смеете так поступать.

– Кажется, там шоколад?

Джоанна снова склонилась к корзине, но Стюарт кончиком трости прижал крышку, прежде чем она смогла получить ответ на свой вопрос.

– Я сказал – не подглядывать. Дождитесь ленча и тогда все увидите. А пока будьте умницей и возьмите лучше свои билеты. Ну что, пора садиться?

И не ожидая ответа, Стюарт поднял корзину и пошел к поезду, а Джоанна следом за ним. Эди держалась чуть в стороне, наблюдая, как он шагает по платформе, и хотя казалось, что нести тяжелую корзину труда ему не составляет, не могла не заметить, как неестественно напряжена его правая нога, и подумала, что лучше было бы нанять носильщика. Когда они остановились у вагона первого класса и Джоанна уже поднялась, Эди повернулась к нему и указала на корзину:

– Может, лучше мне ее взять…

– Нет, спасибо. Я справлюсь.

– Ну хорошо: если не я, то, может быть, носильщик…

– Я никогда так хорошо себя не чувствовал, как сейчас, уверяю вас.

Он хоть и сказал это легко, но Эди безошибочно уловила властные интонации и поняла: спорить не следует. Она поднялась в вагон, но прежде чем пойти следом за сестрой по проходу между креслами с мягкими высокими спинками, оглянулась через плечо. Стюарт смог преодолеть ступени: с корзиной в одной руке и тростью в другой, – но Эди не могла не видеть, что далось ему это непросто: заметила гримасу боли на его лице и пожалела, что не настояла на своем.

– Эди? – донесся до нее из другого конца вагона голос сестры, но она не обернулась, наблюдая за мужчиной, который шел к ней по проходу.

Когда он остановился перед ней, Эди спросила:

– Вы всегда так упрямы?

– Боюсь, что да. – Он улыбнулся. – А вы не думаете, что пора сдаться?

– Эди! – снова раздался голос Джоанны, на сей раз нетерпеливый и резкий. – Прекрати спорить и посмотри!

Глубоко вздохнув, она мысленно поблагодарила Джоанну за то, что оторвала ее от этих пронзительных серых глаз, и обернулась. Сестра стояла в нескольких шагах от них и широко улыбалась.

– Что такое, Джоанна? Ты похожа на Чеширского кота. В чем дело, солнышко?

– Взгляни на свое место. – Широким жестом она указала на сиденье справа, и Эди, подойдя поближе, заглянула за высокую спинку кресла.

Там красовалась еще одна корзина от «Фортнум и Мейсон».

– Это для вас, – прозвучал голос Стюарта за спиной.

Возглас приятного удивления вырвался из уст, прежде чем она успела его сдержать, но она тут же поджала губы, надеясь, что Стюарт не расслышал. Возможно, ему удалось победить в этом раунде, только она все равно не собиралась выказывать хоть каплю одобрения. Но когда Эди все же повернулась к нему и взглянула в глаза, стало понятно, что уже поздно.

– Я счастлив, что вам понравился мой подарок, – сказал он с улыбкой, отчего мелкие лучики морщинок пролегли вокруг его глаз. – Это ведь ваши любимые лакомства: французский хлеб и ирландское масло, оливки, фуагра, копченый лосось… и даже банка американских бобов. Хотя почему вы так их любите, недоступно моему пониманию британского вкуса.

– Откуда вам известны мои пристрастия? Хотя можете не отвечать – кажется, я знаю, кто ваш источник информации.

Эди, чувствуя полную беспомощность, выразительно посмотрела на сестру, но та тут же со смехом возразила:

– Я ничего ему не рассказывала! Клянусь! Хотя если бы меня спросили, то я сказала бы, что ты еще любишь шампанское.

– Спасибо, детка, но я и сам это знал, – заметил Стюарт. – Проводник уже поставил бутылку «Лоран-Перье» в ведерко со льдом.

– Вы заказали для меня шампанское?

– Конечно. А что еще пить, если есть корзина от «Фортнум и Мейсон»? Только вот возникает вопрос… – Он сделал паузу, а когда заговорил снова, его голос звучал так тихо, что слышать могла только она: – Судя по всему, вам понравился мой сюрприз. Как насчет благодарности?

С ней что-то произошло: появилось какое-то странное ощущение необъяснимой легкости, какое испытываешь, когда поднимаешься в лифте в «Савое», – но она постаралась не обращать на это внимания.

– Простой благодарности недостаточно?

– Как скучно!

– Я полагаю, вы хотите поцелуй?

Он наклонился к ней так близко, что, заглянув ему в его глаза, она увидела, как потемнела их серебристо-серая глубина, приобретя оттенок грозового неба. И без всякой причины залилась краской еще до того, как он сказал:

– Господи, конечно.

В кончики ее пальцев словно вонзились сотни иголок.

– Вы можете сделать это прямо здесь. – Он говорил так тихо, что она скорее понимала по движению губ, чем слышала. – Воображаю, какое впечатление это произведет на добропорядочных пассажиров первого класса. Вот было бы забавно задеть их британский снобизм!

– У вас странное представление о забавном, – проговорила Эди, изо всех сил стараясь придать своему голосу толику иронии, но почему-то не получалось: то и дело срывалась на шепот, видимо из-за того, что не могла контролировать дыхание.

– Просто скажите, что не хотите поцеловать меня. – Его ресницы опустились, взгляд остановился на ее губах, и он добавил: – Пока.

Тепло мгновенно растеклось по всему ее телу. Она покраснела, всем своим существом ощущая необъяснимое томление, горло перехватило. Это было настолько неожиданно, ни на что не похоже, что Эди растерялась.

Она хотела было отойти, но почему-то не могла сделать ни шагу; хотела отвернуться от этих пронзительных серых глаз, таивших какое-то обещание, но и этого не смогла.

Господи, что происходит? Неужели на нее так подействовала корзина для пикника и чуть-чуть флирта? Да любой мужчина, намереваясь соблазнить женщину, именно так бы себя и вел. Не далее как вчера она говорила себе, что не поддастся на подобные уловки, и что? Мысль, что она может уступить, заставила Эди выйти из ступора.

– Пора уже занять свои места, а то мы привлекаем внимание. И оставьте свои попытки флиртовать со мной: у меня нет намерения их поощрять.

– Право же, Эди, где ваш азарт?

Стюарт переставил корзину с ленчем на небольшой столик, и когда Эди села, занял место напротив нее. И не успел он снять шляпу и пристроить трость, как прозвучал последний свисток и поезд тронулся.

– А где же ваша корзина? – спросила она, стараясь перекрыть шум поезда, набиравшего скорость.

Он рассмеялся, откинувшись на спинку сиденья.

– Даже если бы я обожал «Фортнум», как вы, думаю, три корзины было бы чересчур. Я надеюсь, нам на троих хватит и двух корзин.

– Я еще не смотрела, что там… – Она прикусила губу. – Не знаю, захочу ли поделиться.

– То есть вы способны оставить меня голодным?

– Этого не случится: здесь есть буфет. Или Джоанна с вами поделится. Вы ведь подружились, не так ли?

Он подался к ней.

– Так-так-так… Неужели ревнуете? Боитесь, что останетесь одна?

– Нет! – буквально выпалила Эди, испугавшись признаться даже самой себе, что действительно ревновала. Какой ужас! Этого только не хватало.

– Не тревожьтесь, – будто прочитав ее мысли, успокоил ее Стюарт. – Вы у нее самая любимая, а я на далеком втором месте.

– Скорее на третьем, – уточнила Эди. – Есть еще папа.

– Не возражаю. Так вы готовы со мной поделиться? Сжальтесь, Эди, не дайте умереть голодной смертью!

– Вы самый невозможный человек из всех, кого я знаю! – воскликнула она, с ужасом понимая, что жесткости в ее голосе нет. – И в отличие от моей сестры меня непросто подкупить.

– Но это ведь такое же шампанское, что мы пили в ту ночь в лабиринте.

Эди покосилась на Джоанну и, придвинувшись к нему поближе, шепнула:

– Говорите тише, пожалуйста. Вы помните марку того шампанского?

– Эди, я досконально помню тот вечер. Как я могу забыть, если он изменил мою жизнь? В тот раз мы пили «Лоран-Перье», и случилось тогда незабываемое. Очень надеюсь, что история повторится.

– То есть, если я выпью с вами, вы уедете? – сладко улыбаясь, проговорила она. – Открывайте бутылку.

– Вы и вправду решили держать меня на расстоянии? – Он поднял голову, изучая ее. – Я хотел бы знать причину.

– Нет, вы не узнаете. Шампанское не способно околдовать. Я не уверена, что вы играете по правилам. Вы перетянули мою сестру на свою сторону, настроив против меня. Где ваше британское чувство порядочности?

– Я намерен использовать все оружие, которое есть в моем арсенале. И защищая Джоанну, хочу заметить, что это не она сказала мне о вашей любви к «Фортнум и Мейсон».

– Тогда как же вы узнали?

– Ривз, конечно. Я и ей купил корзину с ленчем. И не только: еще несколько таких корзин отправил домой, так что и другие слуги на моей стороне. Скоро все они объединятся в многочисленный союз и станут вас убеждать принять мои условия.

Эди не на шутку испугалась и, выпрямившись, вскрикнула:

– Вы не можете так поступать со мной! Вы не посмеете!

– Что он не может? – раздался голос Джоанны, и Эди поняла, что говорит слишком громко.

– Ничего, дорогая, – ответила Эди и, снова наклонившись к Стюарту, прошептала: – Надеюсь, вы не собираетесь рассказывать слугам о нашем пари?

– Как я уже говорил, будет использовано все оружие, какое у меня есть.

– Слуги все эти пять лет подчинялись мне, – сказала она, стараясь сохранять самообладание. – Вы думаете, что можете заслужить их преданность за несколько дней?

– У меня нет такой необходимости. Я герцог. Кроме того, слугам прекрасно известно, что другого хозяина в имении не будет. От Сесила пользы никакой: мало того что его невозможно вытащить из Шотландии, так он еще и глуп. И поскольку альтернативы нет, каждый в Хайклифе из кожи вон лезет, чтобы мне услужить и поспособствовать в налаживании отношений с супругой. И вы бессильны что-либо изменить.

Эди, слишком взволнованная, чтобы возражать, просто отвернулась к окну. И десять дней, которые ждали впереди, вдруг показались ей целой вечностью.

Они прибыли в Хайклиф как раз к чаю, и Эди тут же поднялась в свои комнаты, опасаясь, что вскоре это будет ее единственное убежище. Но, как через несколько минут убедилась, теперь и спальня не являлась ее личным пространством.

Переодевшись в нежно-розовый пеньюар, она отпустила Ривз, после того как еще раз напомнила о необходимости держать язык за зубами и не поддаваться на уловки ее мужа, и прилегла на кровать, намереваясь вздремнуть, но тут раздался стук в дверь.

– Я могу войти? – послышался голос Стюарта, и прежде чем она успела возразить, дверь распахнулась. – Надеюсь, вы одеты?

– Нет, не одета! – солгала Эди, мгновенно вскочив с постели в надежде, что он уйдет. – И вы не имеете права врываться в мою комнату.

– Я не врываюсь, а стою в коридоре. И если вы не одеты, я, как и подобает джентльмену в подобной ситуации, буду рассматривать ковер.

Он наклонил голову и уставился в пол, и Эди со вздохом сдалась.

– О, ради бога, вам не обязательно разглядывать ковер, я не голая, так что прекратите изображать, будто бы это так.

– Если бы вы только знали, сколько раз я представлял эту восхитительную картину! – сказал Стюарт, входя в комнату и поднимая на нее глаза. – Посреди ночи, в своей палатке.

– О, не выдумывайте!

Он думал о ней, пока был в Африке? Представлял ее голой? Ее щеки и шея покрылись красными пятнами, но в то же время сердце совершило маленький вираж в груди, не имевший ничего общего со смущением.

– Да, Эди, именно так. – Он вошел, но когда начал закрывать дверь, она вдруг осознала, что он сделал шаг в ее личное пространство, и уж этого вынести не могла.

– Не закрывайте дверь!

Его темные брови удивленно приподнялись, но он не стал возражать и распахнул дверь пошире.

– Как скажете. Просто я не думаю, что коридор подходящее место для обсуждения плотских мечтаний о вас, которым я предавался в Африке. И между прочим, у меня нет намерения отказывать себе в этом и сейчас, дома.

Жар прилил к щекам, ее охватило такое волнение, словно она и вправду была голая. Плотнее запахнув пеньюар, Эди отвернулась, чувствуя отчаянное желание что-нибудь сделать… Подойдя к туалетному столику, она села и стала перебирать баночки с кремами, а выбрав, принялась втирать крем в руки, как будто это было сейчас самым важным на свете.

– Я хотел бы спросить: а что вы думали обо мне, пока я был в Африке? – спросил Стюарт, пока она открывала очередную баночку. – Хотя уверен, что в ваших мыслях не было места для меня.

– Вы ошибаетесь. – Слова слетели с ее губ прежде, чем она успела подумать, и она заволновалась еще сильнее. – Иначе и быть не могло, потому что все только и говорили о вас. О вашей экспедиции в Конго писали в газетах. И о той бабочке, что вы открыли, было много публикаций в научных журналах.

Он уперся плечом в дверной косяк, наблюдая за ее отражением в зеркале и радуясь, что заставил ее желать большего, чем она могла признать.

– Вы читаете научные журналы?

Она открыла очередную баночку, подцепила немного крема и начала втирать его в руки с невероятным упорством.

– Зачем вы пришли?

– Решил поинтересоваться, где вы предпочитаете пить чай: в библиотеке или на террасе?

Ее руки на мгновение замерли при воспоминании о террасе, и опять его слова всплыли в сознании: «Эди? Мы ведь женаты?»

– Чай… с вами? – глядя на свое отражение в зеркале, постаралась она изобразить холод и безразличие. – Это часть вашей двухчасовой программы?

– Нет-нет, просто мне кажется, что совместное чаепитие было бы прекрасной возможностью для нас обоих лучше узнать друг друга. И, – добавил он мягко, – я до сих пор храню воспоминание о том чаепитии на террасе.

Такую нежность выражало его лицо, что она невольно подумала: как все могло бы сложиться, не будь Саратоги?

– Не думаю, что совместное чаепитие хорошая идея.

– Это всего лишь чай, Эди. Джоанна и ее гувернантка тоже будут там. – Он улыбнулся. – Так что, видите, у меня опять ничего не получится с моей идеей фикс заполучить вас, наплевав на сандвичи с огурцом.

Господи, если для нее такая проблема просто попить чаю рядом с ним, то что же будет в остальные десять дней?

– Вы правы. Дайте мне несколько минут, и я присоединюсь к вам на террасе.

Он кивнул и ушел, и Эди вновь повернулась к зеркалу, с досадой разглядывая свое пылающее лицо. Мысль, что он представлял ее обнаженной, волновала ее, смущала и пугала. Но это был вовсе не тот страх, что преследовал ее прежде. Интересно, что бы он подумал, если бы на самом деле увидел ее обнаженной? И она вдруг испугалась, что может разочаровать его.

Господи, к чему эти мысли? Даже думать об этом смешно, и не только потому, что у него никогда не будет такого шанса, но и потому, что ей абсолютно все равно, что он о ней подумает. Взяв щетку, Эди провела несколько раз по своим неуправляемым рыжим кудрям, но вдруг рука ее застыла в воздухе. Если ей все равно, то зачем она это делает?..

Отложив щетку, она поднялась и дернула за шнур звонка, вызывая Ривз, чтобы та помогла надеть платье для чаепития. Если мысль о том, чтобы взять ее прямо на столе, среди сандвичей, не выходила у него из головы, то в присутствии Джоанны и миссис Симмонс он вряд ли будет иметь такую возможность.

 

Глава 10

Когда Стюарт вышел на террасу, Джоанна уже была там вместе с низкорослой упрямой седой леди, которую он видел на платформе Клифтона, гувернанткой. Сей факт подтвердила и девушка, представив ее.

– Очень рад наконец познакомиться с вами, миссис Симмонс. Я вижу, вы вернулись из прерванного путешествия в Кент, и должен принести вам свои извинения, так как стал невольным виновником этого происшествия.

В выцветших голубых глазах миссис Симмонс вдруг сверкнули искорки, свидетельствуя о том, что, несмотря на поджатые губы и ауру неприступности, она не лишена чувства юмора и прекрасно знакома с выходками Джоанны.

– Мне тоже очень приятно познакомиться с вами, ваша светлость, и извинения абсолютно излишни. – Она указала на стол, покрытый накрахмаленной белой скатертью и сервированный для чаепития. – Позволите налить вам чаю?

– Да, пожалуйста.

– Вы видели Эди? – спросила Джоанна. – Она придет к нам?

– Ваша сестра спустится через пару минут. Без сахара, миссис Симмонс, – быстро проговорил Стюарт, заметив, что гувернантка взяла щипчики для сахара. – И без молока и лимона. Я люблю простой чай.

– Даже без сахара? – удивилась Джоанна.

– В Африке не было ни сахара, ни молока, ни лимонов, и я привык пить простой чай, хотя чаще приходилось заменять его кофе, его гораздо проще было достать.

– Мы с Джоанной читали о вашей экспедиции в Конго, – сказала гувернантка, поставив чашку на блюдце и передав ему через стол.

– Да, в газетах, – подтвердила девушка, слизывая сливки с ложки. – Наверное, там было очень интересно?

– Боюсь, скорее опасно, чем интересно, – возразил Стюарт и взял сандвич с подноса. – Это поразительно, что, несмотря на все трудности, нам все же удалось осуществить эту экспедицию. Мы потеряли два воза с провиантом, включая лекарства, порох и дробь. Все мои мужчины слегли в лихорадке на три недели, и дважды на нас нападали грабители. И если всего этого недостаточно, у нас были картографы – француз и англичанин. Хоть это и была совместная экспедиция, но общего между ними было мало. Соперничество постоянно вызывало конфликты, и поскольку руководил экспедицией я, все ждали, что и мир восстановлю я.

– Подобное зачастую возникает из-за религиозных разногласий, – заметила миссис Симмонс. – Наш викарий, мистер Понсонби, я думаю, вы знаете, сведущ в миссионерской работе. Он упоминал однажды, как трудно миссионерам англиканской церкви работать на французских территориях, потому что официальные представители католичества и проводники не оказывают никакой помощи.

Стюарт заерзал на стуле, он не мог воздержаться от удивленного взгляда при упоминании викария. Понсонби самодовольный болтун, который ничего не знает ни об Африке, ни о людях, живущих там. К счастью, миссис Симмонс была занята разливанием чая и не заметила его недовольства.

– Возможно, мистер Понсонби и разбирается в этом вопросе, но Конго дикое и жестокое место для человека… – Он сделал паузу и кашлянул. – …для человека из цивилизованного мира.

– Что, по его мнению, делает вашу экспедицию еще более значительной. Он сказал, что результатом подобных экспедиций являются карты и информация, которая облегчает работу миссионеров.

– Приятно это слышать, – заметил Стюарт, стараясь добавить в голос энтузиазма. – После этого путешествия я решил планировать следующие экспедиции исключительно на английских территориях: их гораздо проще организовать. И потом, я считаю, что Кения и Танзания куда приятнее, чем Конго.

– Мы видели бабочку, которую вы открыли, – вмешалась Джоанна. – На выставке в Британском музее. Это было в прошлом году.

– Я даже не знал, что они экспонировали ее на выставке, – ходили слухи, что это только планировалось. – Он повернулся к миссис Симмонс. – Похвально, что вы посещаете со своей ученицей такие места, как Британский музей. Например, гувернантка моей сестры учит ее французскому и считает, что этого для девушки достаточно.

– Я не согласна с подобным видом лимитированного обучения, это правда, – сказала миссис Симмонс, – но это не я ходила с Джоанной в музей, а ее светлость.

Что-то белое мелькнуло у входа на террасу. Стюарт поднял глаза и увидел Эди, которая стояла в дверях библиотеки.

– Правда? Очень приятно.

К чаю она надела платье из белого батиста, отделанное баттенбергским кружевом. И этот ослепительно белый цвет придавал ее облику какое-то невероятное сияние, стоило ей оказаться в лучах солнца. И воображение вновь нарисовало картину, как в тот день, когда они пили чай на террасе, и он почувствовал, как в горле пересохло.

– Не совсем так: мы ходили смотреть картины. Там была выставка Моне, а Джоанна любит живопись. И так совпало, что выставка, на которой была представлена эта бабочка, проходила в то же время.

– Но ты же хотела ее увидеть, – сказала Джоанна, не скрывая озорного ликования. – Ты сама мне говорила.

– Возможно. Не помню уже. – Лицо Эди стало гладким и холодным как мрамор, ни капли румянца, и трудно было понять, о чем она думает.

Стюарт поднял голову, наблюдая, как она идет через террасу. Он видел очертания ее фигуры под мягкими струящимися складками платья и старался убедить себя, что все это плод его воображения, но это не помогало. Слава богу, он сидит и стол, хотя бы частично, прикрывает его.

А что делать с выражением с лица? Видимо, на нем все написано, потому что Эди, когда потянулась за чайником, спросила, глядя на него через стол:

– Что-то не так, Стюарт?

Стараясь избавиться от видения ее обнаженного тела, распростертого на белых простынях, он спешно придумывал объяснение.

– Я сражен, Эди. Вы ходили смотреть мою бабочку?

Она не ответила, а вместо этого, склонив голову, продолжила наливать чай. Соломенная шляпа с широкими полями, украшенная белыми лентами, удачно скрывала выражение ее лица.

– Мы с Джоанной хотели взглянуть на нее, потому что все кругом только о ней и говорили в то время, – пояснила Эди.

– Она была такая красивая, – добавила Джоанна. – Ярко-голубая, с желтыми пятнышками. Я тогда даже нарисовала ее.

– Неужели? Я бы с удовольствием взглянул…

Джоанна сделала паузу, рука с булочкой замерла на полпути ко рту.

– Правда? – Отложив салфетку, она положила булочку на тарелку и встала. – Эди вставила мой рисунок в рамку и повесила в кабинете. Пойдемте, я покажу вам.

– Дай человеку, по крайней мере, допить чай, Джоанна, – сказала Эди, не поднимая глаз и всем своим видом показывая, что занята решением важной проблемы, а именно – какое пирожное взять с подноса.

– Обязательно попозже, детка, – пообещал Стюарт, откинувшись на стуле и наслаждаясь видом, который был прямо перед ним.

Жаль, что на ней эта шляпа, думал он, рассматривая жену через стол. Он понимал, что широкие поля защищают нежную кожу, но хотел бы, чтобы она сняла ее и он смог увидеть ее роскошные золотистые волосы в лучах солнца, как в тот день пять лет назад. Хотя, возможно, это к лучшему, потому что, будь иначе, ему еще труднее было бы сдерживать свое желание.

А сейчас это очень важно. Благодаря консультации у доктора Кейхилла у него теперь появилась стратегия, используя которую он может осуществить свой план, но выполнение требовало полной меры контроля и самодисциплины. Это будет нелегко, учитывая, что он возбуждается, даже когда просто смотрит на нее.

Но прежде чем волноваться из-за обычной проблемы, он должен решить кое-что более существенное. Как они договорились, ему отпущено два часа в день на общение с ней, но он не может заставить ее сделать то, что у него на уме, – она должна захотеть сама. Но как пробудить в ней желание? Она наверняка воспримет его намерения превратно.

К тому времени как она допила вторую чашку чаю, Стюарт сумел справиться с собой, по крайней мере настолько, что теперь мог спокойно встать из-за стола. Когда Эди поставила чашку и отложила салфетку, то, прежде чем она поднялась со стула, он спросил:

– Не хотите ли еще чашечку?

– Не думаю.

– Ну, если вы закончили, я приглашаю вас вместе с Нюхликом на прогулку, это всем полезно после долгого сидения в поезде.

– О да, Нюхлик обожает гулять. Думаю, вы с Джоанной…

– Ваша сестра еще не закончила пить чай, – возразил Стюарт, прежде чем девушка открыла рот. – Так что придется вам.

Он дожевал последний кусочек сандвича, взял свою трость и поднялся.

– Пойдемте. Заодно покажете, какие изменения произошли в саду за время моего отсутствия. Двух часов, я думаю, будет достаточно.

Когда он напомнил об этих временных рамках, Эди все поняла и, кивнув, встала, хотя и не горела желанием куда-либо идти. Тем временем он обошел стол и снял поводок, накинутый на спинку ее стула.

Они спустились с террасы на южную лужайку, где был привязан пес.

– Пойдем, приятель, – сказал Стюарт собаке. – Почему хозяйка дала тебе такое смешное имя?

– Я тут ни при чем, – сказала Эди, когда они свернули с гравийной дорожки и через лужайку направились в сад. – Это все Джоанна. Сначала Нюх-Нюх, ну а потом Нюхлик.

– И вы позволили ей дать такое имя норвич-терьеру с его-то родословной? Почему, Эди?

– Ей тогда было всего одиннадцать, и у нее незадолго до этого умерла любимая кошка. Учитывая обстоятельства, я просто не могла сказать «нет». Я избаловала ее, конечно.

– Воспитывать ребенка не так-то просто, я думаю. Особенно если вы делали это одна. А ваш отец?

– Я предпочла, чтобы Джоанна жила со мной, и наш отец находит это правильным, что вполне обычно для вдовца. Воспитание дочери он рассматривал как покушение на его личную жизнь.

Стюарт понимал, причем куда больше, чем она думала. Его впечатление о ее отце сводилось к тому, что этот человек живет для себя. И ее следующие слова подтвердили это.

– Папа раз в год навещает нас, чтобы убедиться, что все хорошо, и затем, счастливый, возвращается домой, к своей любовнице и своему бизнесу. Он обожает такую жизнь – бренди в дубовой комнате, покер в Доме с бронзовыми дверями, регата в Ньюпорте… Словом, живет в свое удовольствие.

– У него скаковые лошади, как я слышал?

– Да.

Что-то в этом слишком коротком ответе насторожило Стюарта. Он искоса взглянул на нее, но ее лицо ничего не выражало: она была спокойна, как всегда, – и он решил, что ему померещилась эта необычная резкость в ее ответе.

– И вы не возражали? Это большая ответственность: целиком и полностью отвечать за Джоанну, и – вообще-то не ваше дело.

– Меня все устраивает. Я люблю Джоанну, и мне нравится, что она со мной, не только потому, что она моя сестра, но и потому, что мне просто очень хорошо в ее компании. И… – Она замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась.

– И?..

– Не представляю, как смогу доверить заботу о ней кому-то еще. Мне необходимо видеть ее каждую минуту. Я должна быть уверена, что с ней все в порядке и она в безопасности.

– Конечно. На вашем месте я бы чувствовал то же самое, хотя не уверен, что так переживал бы, отправляя сестру в школу, – усмехнулся Стюарт. – Мы уже говорили о Надин. Боюсь, мне надо было отослать ее еще до того как ей исполнилось пятнадцать, если я не хотел сойти с ума. Моя сестра очень милая девушка, но такая ветреная. Да вы, без сомнения, и сами это заметили.

Эди тоже рассмеялась.

– Младшая сестра-вундеркинд? Нет, это не всегда хорошо, поверьте. Джоанна умна не по годам.

– Да, я заметил, и поэтому вам не следует тянуть с ее отъездом.

Она окинула его быстрым взглядом.

– Почему вы так говорите? Потому что я могла бы использовать ее как чапероне, которая мешала бы вам в достижении ваших целей?

– Нет, Эди. Я говорю это потому, что действительно уверен: школа даст ей много нужных знаний и навыков. И Уиллоубенк – одна из лучших школ, так что сможет удовлетворить все ее запросы и поможет ей войти в общество. Недаром они называют себя пансионом благородных девиц, что похоже на правду.

– Я вовсе не передумала, нет, – твердо сказала Эди, заметив его скептический взгляд. – Просто она не хочет сейчас поступать в Уиллоубенк, так как мы собирались в Нью-Йорк.

Он решил не развивать эту тему и натянул собачий поводок, увидев, как пес пытается подлезть под накидку Эди, край которой лежал на тропинке.

– Пойдемте к римскому храму, – предложил он, кивая на тропинку, выложенную плиткой и почти заросшую тимьяном и окаймленную зарослями укропа и коровяка. – Мне легче идти по плитке, чем по гравию.

– Конечно. Вам нужно было сразу сказать. Вы хотите, чтобы все два часа мы гуляли?

– Нет, не все. Хотя… – Он прервался, рассматривая ее профиль, любуясь крошечными золотистыми веснушками, усыпавшими и нос, и щеки, с удовлетворением отмечая и ее прекрасную кожу, и изящную форму уха под широкими полями шляпы. – Прогулка – это прекрасно, но если у вас есть более интересное предложение, я готов выслушать.

Розовый румянец выступил на ее щеках, и это ему тоже понравилось. Ее способность краснеть была ему на руку, помогая понять, о чем она думает, а понять это ему нужно было прямо сейчас.

– Я только имела в виду… мне бы не хотелось, чтобы вам было больно. И у меня такое впечатление, что продолжительные прогулки утомляют вас.

– Но после них моя нога чувствует себя гораздо лучше. И мне нравится гулять с вами: вы меня не торопите, что я очень ценю. Спасибо.

– Пожалуйста, но, право, я не вижу причины меня благодарить. Каждый сделал бы то же самое.

– Нет, боюсь, вы ошибаетесь. Многие предпочитают быструю ходьбу, из-за чего я всегда чувствую себя ужасно неловко и поэтому предпочитаю гулять один. А вы меня не торопите, не выказываете нетерпения, и я это оценил.

Они вошли в Римский сад, своим видом напоминавший двор в Помпеях: в центре фонтан, окруженный с трех сторон газоном с деревьями и кустарником, с четвертой стороны возвышался храм, построенный еще прапрадедом Стюарта. Широкое строение из известняка украшали мраморные колонны и венчала крыша из шифера. Под фронтоном стояла кованая скамья с видом на фонтан.

Он решил, что сейчас подходящее время начать разговор, касавшийся той темы, которую он хотел с ней обсудить, и указал на скамью.

– Что ж, я был бы не прочь немного передохнуть. Мне всегда нравился этот уголок сада, это одно из моих любимых мест. Я любил читать на этой скамье.

– Ну надо же…

– Вы, кажется, удивлены?

– Ну да. Потому что я тоже люблю читать здесь. Я знала, что этот участок называют Римским садом, но мне больше нравилось название «Тайный сад», потому что этот уголок скрыт от всех. И потом, здесь так тихо, журчит фонтан – мне очень нравится его слушать.

– Я чувствую то же самое. Выходит, у нас есть что-то общее? – Он улыбнулся. – Это хорошо для супругов, вы не находите?

Она не ответила, но, будучи оптимистом по натуре, он подумал, что это хороший знак. Они поднялись по каменным ступеням, и он привязал поводок к ножке скамьи. Пес сразу же принялся что-то вынюхивать возле накидки Эди и навострил маленькие ушки, пока Стюарт стелил носовой платок на скамье, чтобы она могла сесть. Они сели, и Стюарт поморщился, облокотившись на спинку.

– Если мы оба будем приходить сюда читать, я скажу, чтобы установили более удобную скамейку. Эта слишком жесткая.

– Правда. А мне это как-то не приходило в голову, потому что я всегда читала, лежа на траве. – Она указала на место под старым дубом. – Вон там.

– И я тоже. – Он отставил в сторону трость и вытянул ногу перед собой, чтобы дать отдых мышцам после прогулки. – Но сейчас лежать на траве для меня сложновато.

– Как ваша нога? Надеюсь, лучше, чем в начале прогулки?

– Да, спасибо. – Он помолчал и добавил: – Вчера в Лондоне я консультировался с доктором.

– Правда? Вы ведь возражали, когда я предлагала.

– Это организовал лорд Трабридж, – пояснил он, встретив ее удивленный взгляд. – Пока вы пили чай с леди Трабридж, ее муж потащил меня на Харли-стрит.

– И доктор прописал вам курс лечения?

– Да, но согласно его предписанию мне понадобится помощь.

– Моя?

– Да. Доктор рекомендовал ежедневные прогулки в сочетании с упражнениями, которые расслабляли бы мускулатуру больной ноги, и массаж со специальными мазями. Для этого мне нужен помощник.

Ее глаза расширились, когда она поняла, куда он клонит.

– Вы хотите, чтобы я… массировала вам ногу?

У нее было такое выражение, словно он просит ее прыгнуть со скалы.

– Да. Массаж гораздо эффективнее, если делать его не самому, а кому-то другому, поэтому мне нужна ваша помощь.

Стюарт едва успел договорить, а Эди уже качала головой.

– Нет, я не могу. И не хочу. Как вам такое в голову пришло…

– Пришло, – прервал ее Стюарт. – Мне больно, и я думал, что ничто уже не поможет, но доктор Кейхилл убедил меня в обратном.

– Но почему это должна делать я? Есть камердинер, например…

– У меня его нет, а нового не хочу. И даже если бы и был, я прошу о помощи вас, только вас.

Эди отвернулась.

– Какая разница, кто?..

– Для меня существенная.

Неожиданно Стюарт взял ее лицо в свои ладони, повернул к себе, и Эди замерла, почувствовав его прикосновение.

– Нет…. Пожалуйста, не прикасайтесь ко мне.

Несмотря на сказанные слова, она не отдвинулась и не попыталась отвернуться, и он, воспользовавшись этим, провел большим пальцем по ее губам, смакуя их бархатистую нежность. Ее губы задрожали, но она замерла, отдаваясь его ласке.

– Почему? Разве мои прикосновения так ужасны?

В тот момент, когда задавал этот вопрос, Стюарт был напряжен как пружина: что, если она ответит положительно?

– Нет… Не ужасно.

Стюарт с облегчением выдохнул.

– Откуда тогда такое напряжение? Пусть мы мало знаем друг друга, но мы женаты. – Пока говорил, возможная причина, которая все объясняла, пришла на ум сама. – Эди, а вы, часом, не девственница?

В одно мгновение ее лицо стало пунцовым, она вскочила со скамьи и выкрикнула:

– Это совершенно непозволительно! Вы не имеете права задавать мне подобные вопросы.

– Поскольку я ваш муж, то, думаю, имею. – Он встал. – При обычных обстоятельствах, конечно, мужу не пристало задавать жене этот вопрос, по крайней мере не после первой ночи, но у нас необычные обстоятельства и для меня важно знать это. Вы никогда не занимались любовью?

Не глядя на него, она прижала ладонь ко лбу и тихонько рассмеялась, словно не могла поверить, что они говорят на эту тему.

– Нет, никогда. Я удовлетворила ваше любопытство?

Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул, пытаясь осмыслить ее слова. То, о чем он спросил, теперь виделось в другом свете. Ему всегда казалось, что Эди и этот Ван Хозен были любовниками, но теперь стало ясно, что он ошибался, и при определенных обстоятельствах любой подобный инцидент, не важно, невинный или тривиальный, мог опорочить доброе имя девушки.

Это объясняло ее настороженность. Многие девушки излишне щепетильны в таких вопросах: это вбивали им в голову с самого рождения. В страхе девственницы нет ничего необычного, особенно если девушка обделена мужским вниманием, а мать – пуританка, неспособная посвятить ее в интимную сторону жизни.

– Спасибо, Эди, – сказал он после некоторого молчания. – Спасибо, что не солгали.

Она переступала с ноги на ногу, явно сконфуженная.

– Теперь, когда все знаете, вам несложно понять, почему я не могу выполнить вашу просьбу.

– Ничего невозможного я не вижу. Как мне кажется, то, чего я хочу, простая необходимость.

– Вы можете быть серьезным? Я не собираюсь массировать вам ногу или… чего там еще вы хотите. Не желаю.

– То есть вы хотите сказать, что разрываете наше пари? Тогда лучше сразу же забыть про соглашение о раздельном проживании, потому что вы не вправе добиваться моей подписи, так как нарушите наши предварительные договоренности.

– Я не позволю вам делать мне сомнительные предложения!

– А что здесь такого? Я не собираюсь прикасаться к вам – это вы будете прикасаться ко мне.

– Не вижу разницы.

– Разница в том, что вы будете контролировать ситуацию. Мне казалось, что вам это нравится: вы же любите командовать!

Эди вспыхнула.

– Как вы все повернули! На самом деле это не я, а вы обожаете отдавать приказы.

– Только два часа в день.

– Вы делаете это потому, что хотите пробудить во мне желание. Проще говоря, надеетесь, что я захочу вас!

– Ах, Эди, я прозрачен как стекло.

– Боже мой, Стюарт! Почему вы не хотите понять, что этого не произойдет никогда? – воскликнула она в отчаянии, не глядя на него.

Он отказывался это принять.

– Боль докучает мне постоянно, и я всячески пытаюсь ее заглушить. Но мне не хочется превращаться в алкоголика или накачивать себя обезболивающими. А еще я хочу совершать прогулки и получать от них удовольствие, а не тащить ногу, будто она деревянная. До недавних пор я и сам был довольно скептически настроен, но доктор Кейхилл убедил меня, что предложенный им курс лечения существенно уменьшит боль и повысит мою мобильность, если делать это ежедневно. А поскольку мы договорились, что два часа в день вы будете выполнять мои желания, это именно то, чего я хочу.

– О боже милостивый! – взмолилась Эди. – Это абсурд, глупость, полная ерунда… – Ей не хватало слов. – Ох, хорошо. Что ж, пусть будет по-вашему.

Эди в смущении отвернулась и протянула руку к поводку Нюхлика.

– Вы согласны? – Он был настолько сражен ее капитуляцией, что совсем упустил из виду отсутствие у нее выхода. – Спасибо.

Она выпрямилась, а когда снова посмотрела на него, в зеленых глазах полыхало холодное пламя гнева.

– Глупо бороться с вами! Мы оба знаем: если я откажусь, то проиграю, – а мне этого совсем не хочется. И потом, если вам удастся вылечиться, то, может, вы надумаете вернуться в Африку и я смогу спокойно жить здесь, в Хайклифе, без вас, как жила прежде.

Она дернула поводок и, повернувшись, быстро пошла к дому.

– Мы начнем завтра после чая, – крикнул ей вслед Стюарт. – И дайте мне знать, чем мы займемся в отведенные вам два часа.

– О, у меня есть несколько задумок, – ответила Эди, оглянувшись через плечо.

Несмотря на явное предупреждение, содержавшееся в ее словах, Стюарт почувствовал облегчение. В конце концов, она согласилась, но если бы продолжала упираться, то он не знал бы, что делать дальше. А что касается ее задумок… Ну не собирается же она его пристрелить. Хотя кто знает? Не стоит забывать, что она рыжая, да к тому же американка.

 

Глава 11

Как узнал на следующий день Стюарт, пристрелить его пока не входило в планы Эди. Но все равно то, что она придумала для него на отведенные ей два часа, было не менее ужасно.

– Не могу выразить, ваша светлость, как высоко ценит церковь то, что сделано вами в Африке, – заявил мистер Понсонби, не меньше чем в пятый раз с тех пор, как Эди и Стюарт переступили порог его дома, приняв приглашение на чай. Когда он смотрел на Стюарта, его лицо излучало счастливое удовлетворение. – Вы превосходно подготовили почву для работы миссионеров.

Он, видимо, забыл, насколько «превосходно» препятствовал организации экспедиции, но Стюарт не стал заострять на этом внимание, обратив его на превосходные кексы.

– Ваши карты предоставили возможность миссионерам нести Слово Божье в самые отдаленные уголки Африки, – витийствовал викарий, – и многие заблудшие души темнокожих были спасены крещением, с тех пор как наши миссионеры смогли проникнуть в самые отдаленные уголки континента, и все это благодаря вашим усилиям.

Стюарт изобразил вежливую улыбку и сказал, стараясь воздержаться от замечания по поводу того, что избавление от болезней и голода намного важнее для этих людей, чем купание в реке Конго:

– Очень приятно слышать это.

– Позвольте рассказать подробнее про ту миссионерскую работу, которую мы проводим.

– Нет-нет, пожалуйста, – поторопился остановить викария Стюарт, – нет необходимости давать мне полный отчет.

– О, я настаиваю. Вы должны знать, что ваше мужество и смелые исследования сделали для миссионерской работы. Даже ее величество королева была под впечатлением. Она моя кузина, и знаете, считает, что наша совместная работа заслуживает самой высокой оценки.

Стюарту показалось, что Эди, сидевшая позади него на софе, издала какой-то звук. И когда викарий начал долгое пафосное перечисление: сколько церквей построено, сколько тюков одежды, включая жесткие воротнички и корсеты, отправлено и как много заблудших душ спасено, – Стюарт с удовольствием отправлял в рот кусочки кекса, украдкой поглядывал на часы, но по истечении часа бесконечного монолога викария его терпение лопнуло.

– Вы могли бы доставлять провизию в некоторые из этих мест – там ведь голод.

– Провизию? – Викарий удивленно захлопал глазами.

– Да, – улыбнулся Стюарт, прерывая поток миссионерских достижений. – Этим людям нужна еда, а не только пища духовная, как вы понимаете.

– Разумеется, пища важна для тела, но и о душе забывать нельзя, ваша светлость, – заметил викарий, усаживаясь поудобнее и поглаживая пухлыми ладонями солидный живот.

– Разумеется. – Стюарт, засунув палец за жесткий воротничок, бросил взгляд на часы, но прошла всего половина из времени, принадлежавшего Эди, и подумал перевести разговор на не столь тошнотворную тему. – Вы не чувствовали, что вас как-то ущемляют, пока я отсутствовал?

– Нет, что вы! – Викарий сделал паузу, благодарно поклонился Эди. – Ее светлость всегда была так щедра, когда дело касалось нужд прихода: благотворительные базары, церковные праздники, пожертвования, подписные листы для сбора денег неимущим. Если мне позволено сказать, ее светлость склонна предавать слишком большое значение нашей маленькой деревушке. Нет, я не критикую ее светлость, но хотелось бы, чтобы герцогиня обладала более широкими взглядами на мир, каких придерживаемся мы с вами, ваша светлость.

Стюарт едва не подпрыгнул при этих словах, обрадовавшись, что может взять реванш, и сухо заметил:

– Боюсь, у герцогини женский взгляд на эти вещи, дорогой викарий: несколько узкий и ограниченный.

– Да-да, – подхватил Понсонби. – У нас, мужчин, куда больше таланта видеть мир шире. Женщины склонны замечать в первую очередь печальные стороны жизни.

– Именно, – с радостью согласился Стюарт. – Но мы должны прощать слабому полу маленькие капризы, не так ли?

В ответ на это замечание он получил удар локтем в ребра, и, к своему облегчению, это подвигло Эди закончить чаепитие.

– Простите, – сказала она и поставила чашку, – но нам пора. Как вы знаете, герцог всего лишь день как вернулся, и нам предстоит сделать еще много визитов.

Стюарт потянулся за своей тростью и поднялся, прежде чем викарий смог выразить протест, и был так счастлив неожиданно представившейся возможности покинуть дом священника, что другие визиты, намеченные Эди, не особенно занимали его мысли.

– Да, много визитов.

– Конечно-конечно. – Викарий, вполне довольный проведенным временем и возможностью проглотить нескольких сандвичей, пока разглагольствовал о духовном состоянии мира, поднялся со стула, но его гости уже были в дверях. – Надеюсь увидеть вас в воскресенье на службе.

«Ну уж нет, не дождетесь!» – подумал Стюарт, а Эди, будто решив поиздеваться, с медовой улыбкой пообещала:

– Обязательно. За время пребывания в жарких краях герцог истосковался по богослужениям.

– Естественно, естественно. Значит, увидимся на утренней службе, а потом продолжим нашу дискуссию о миссионерской работе, ваша светлость.

Стюарт постарался скрыть отсутствие энтузиазма по поводу этой безрадостной перспективы, пока они не вышли за ворота дома викария, а потом, свернув на дорогу, ведущую к дому, заявил:

– Напрасно он ждет. Я скорее предпочту муки инквизиции, чем беседы об Африке с этим человеком.

– Что такое? – Эди удивленно взглянула на него, и ее губы тронула улыбка. – Как же так, Стюарт, вы больше не хотите слушать о заблудших душах бедных африканцев?

– Которым, оказывается, не нужна еда, – пробормотал он, дергая узел галстука. – Я забыл, каким пафосным идиотом всегда был этот человек.

– Да, он такой, – рассмеялась Эди. – О, видели бы вы свое лицо, когда он высказывал слова благодарности за вашу деятельность, которая способствовала его миссионерской работе!

– Я рад слышать, что это доставило вам удовольствие, – сказал он, подумав, во что превратилась бы его жизнь, если бы она заставляла его ежедневно присутствовать на подобных чаепитиях.

Он повернулся к ней, и любые сомнения, которые могли бы появиться, улетучились мгновенно. Ее лицо сияло, и от улыбки, широкой и открытой, у него перехватило дыхание.

– С другой стороны, – пробормотал Стюарт, – если вы намерены улыбаться так каждый раз, когда мы будем говорить с викарием, то, думаю, счел бы за счастье эти беседы.

Ее улыбка тотчас исчезла, и она отвела взгляд, но когда подняла руку, чтобы убрать завиток, упавший на щеку, этот жест сказал ему, что комплимент произвел на нее большее впечатление, чем она могла позволить себе.

– То есть вы не будете возражать, если мы нанесем еще один визит по дороге домой? Вы еще не знакомы с новым священником, мистером Смидерзом?

Он застонал.

– Эди, ради бога! Сначала один викарий, потом другой.

Она указала на узкую дорожку, которая отходила в сторону от той, по которой они шли.

– Его дом в двух шагах.

– Но там был охотничий домик егеря?

– Ну да, но я построила новый охотничий домик для егеря несколько лет назад около леса, а этот, из-за близости к церкви и дому викария, больше подходит для нового священника. – Она помолчала, затем добавила чуть застенчиво: – Может быть, вы не согласны?

– Нет, отчего же, я думаю это прекрасная идея. Вы все сделали правильно. – Он наблюдал за ней, пока говорил, поэтому решил, что его слова ей приятны, но когда она повернула на тропинку, что вела к церкви, он остался стоять там, где стоял.

Сделав несколько шагов, она обернулась.

– Так вы идете?

– Нет, одного викария на сегодня вполне достаточно. Кроме того, – добавил Стюарт, когда она открыла рот, чтобы возразить, – у нас нет времени.

Она взглянула на эмалевую брошь-часы на лацкане своего бледно-зеленого прогулочного костюма.

– Но у меня осталось еще двадцать минут.

– Этого вряд ли достаточно для визита. Вы отнимете двадцать минут из моего времени. – Стюарт был готов на все, лишь бы избежать еще одной беседы с представителем церкви.

– О, прекрасно! – Эди едва не облизнулась, как кот перед миской сметаны. – Если вы так жестко настаиваете на соблюдении временных рамок, то…

– Да, настаиваю, потому что вы хотите, чтобы мы посещали таких малоприятных людей, как Понсонби.

– Я полагаю, это не имеет значения: вы познакомитесь с новым священником на вечерней службе.

– Вечерняя служба? – Он посмотрел на нее, решив, что ноги его там не будет. – Я согласился пойти на утреннюю, но лицезреть этого идиота Понсонби еще раз не желаю. Нет, Эди. С меня хватит!

– Но я всегда посещаю вечернюю службу, а потом мы устраиваем благотворительный базар. И вам непременно стоит присутствовать, потому что это идеальный способ познакомиться с представителями местной элиты. А если вы такой несговорчивый, то лучше сдайтесь прямо сейчас и подпишите соглашение о раздельном проживании.

Он полоснул ее взглядом.

– Вы серьезно?

– Вполне, – не останавливаясь, сказала Эди. – Мистер Понсонби расскажет вам, на какие жертвы приходится идти миссионерам, исполняющим свой долг в Южной Америке. – Не выдержав, она снова рассмеялась. – Кроме того, вы, мужчины, имеете куда более широкие взгляды на мир, чем мы – ограниченные женщины.

– Широкие взгляды, – пробормотал Стюарт, приноравливаясь к ее шагу. – Этот толстяк ни разу за всю свою жизнь не забирался дальше скал Довера. Он всегда был глупцом. Как я мог забыть те отвратительные воскресные проповеди, которые приходилось выслушивать, когда я приезжал домой на каникулы?

– Все говорят, они очень скучны, – согласилась Эди. – Половина прихожан засыпает.

– Но так не должно быть, – возмутился Стюарт. – Я герцог, между прочим, и вправе уволить его и найти нового викария.

– Боюсь, что это не в вашей власти: он родственник королевы.

– Родство у них настолько отдаленное, что вряд ли королеве есть до него дело. Мы с ее величеством куда более близкие родственники, – возразил Стюарт.

– И все-таки вряд ли возможно уволить викария. Боюсь, вам придется с этим смириться.

Усмехнувшись, Стюарт заговорил о другом.

– Как вам Уэлсли?

– Мы нашли общий язык. А что он рассказывал вам?

– Он слишком хорошо вышколен, чтобы позволить себе обсуждать хозяев, но упоминал, что у вас… как бы это сказать? – американский взгляд на некоторые вещи.

– Даже так? – искренне удивилась Эди. – Мне казалось, мы пришли к компромиссу по поводу способа ведения хозяйства. Я изложила ему свою точку зрения на сей счет, а он мне сказал, как это делалось прежде. Выслушав его с благодарностью, я делаю так, как считаю нужным.

Стюарт не мог сдержаться и рассмеялся:

– И это вы называете компромиссом?

– Ну да, – невинно вскинув брови, сказала Эди и тоже рассмеялась. – Я герцогиня прежде всего, а это непросто: управление большим имением отнимает много сил.

– Да, это утомительно. – Он искоса взглянул на нее. – Вот почему вам нужен партнер.

– Партнер? Но вы же сами сказали, что это утомительно?

Стюарт рассмеялся.

– Вы такая упрямая, Эди. Хотя я всегда это знал. Может, расскажете, что запланировали для нас на завтра?

– Я думаю, что мы должны просмотреть бухгалтерские книги с мистером Робсоном. Это обязательно.

Стюарт издал стон.

– Не думаю, что это не терпит отлагательства.

– Вам нужно быть в курсе дел на случай, если я уеду…

Ему послышалось или действительно в ее словах прозвучала некая грусть?

– Вы оставите меня? О нет, Эди, я этого не переживу. Я уже настолько привык к мысли, что мы вместе будем управлять имением, как муж и жена.

– И вы называете меня упрямой?

Он пожал плечами.

– Боюсь, мы сейчас похожи на двух баранов, повстречавшихся на узкой дорожке. Итак, завтра мы встречаемся с управляющим?

– Вы же сказали, что я могу выбирать.

– Да, но вы могли бы придумать что-нибудь повеселее.

– Вам недостаточно сегодняшнего веселья? – Она отвернулась, но он успел заметить сдержанную улыбку, которая приподняла уголки ее губ. – Мне вполне.

Однако радость Эди по поводу проведенного дня улетучилась, стоило лишь подумать о том, что ее ждет впереди. Она пыталась заставить себя не думать об этом, не думать об их разговоре в саду и о том, чего он хочет от нее… Но чем ближе они подходили к дому, тем сильнее эти мысли овладевали ею. И с каждым шагом ее страхи росли.

Она старалась убедить себя, что его просьба не будет чем-то, с чем невозможно справиться. Он, видимо, думал, что участие в этом процессе каким-то образом пробудит в ней желание. Так бы наверняка и произошло, будь она нормальной женщиной с нормальными женскими потребностями, но она не была таковой и несколько сеансов массажа не способны что-либо изменить.

Массаж. Она должна массировать его ногу. Прикасаться к нему. Беспокойство Эди усилилось, и хотя она старалась напомнить себе слова Стюарта, что будет сама контролировать ситуацию, это не помогало: кому, как не ей, знать, насколько быстро и просто женский самоконтроль может улетучиться.

Стюарт не Фредерик, напомнила она себе, между ними нет ничего общего. И все же, несмотря ни на что, ей не удавалось себя убедить.

Когда они подошли к дому, страх тяжелым грузом лежал на душе, а в библиотеке она поняла, что больше не выдержит, и сдалась.

– Хорошо, давайте поскорее покончим с этим. Покажите, что я должна делать.

Ее прямота немного его удивила.

– Вряд ли это возможно здесь. – Он указал на распахнутые французские окна. – Нам необходимо более уединенное место.

О господи! Он хотел уединения? Она открыла было рот, но не смогла произнести ни слова: во рту пересохло. Она прокашлялась.

– Не вижу необходимости, – откашлявшись, наконец выговорила Эди.

– Не хотелось бы демонстрировать свое увечье – ведь сюда может зайти кто угодно, в том числе и слуги.

Эди прикусила губу: не винить его за желание скрыть боль и слабость.

– Я понимаю.

– Я рад, что вы понимаете. Что вы предпочитаете: мою спальню или вашу?

Ужаснувшись, Эди тут же отбросила любую склонность к сочувствию.

– Я шагу не сделаю в вашу спальню.

– Очень хорошо, тогда остановимся на вашей. Встречаемся там через пятнадцать минут. – Он отвернулся, игнорируя ее протест, и, направившись к выходу, бросил через плечо: – И наденьте что-нибудь посвободнее.

Она осталась на месте, провожая его взглядом.

– Чем скорее пройдут эти десять дней, тем лучше.

Он остановился в дверях и, повернувшись, хитро улыбнулся.

– Чем скорее вы поцелуете меня, тем скорее мы сможем перейти к более приятным вещам.

Приятным? О, сейчас это слово никак не шло ей на ум. Агония – вот о чем она думала. Ей нужно было переждать несколько минут, чтобы не столкнуться с ним на лестнице, и она поднялась в свою комнату, чтобы переодеться. Эди выбрала свободное утреннее платье из бледно-голубого шелка с высоким воротом и кружевными оборками. Что делать, придется ему помочь. В легком платье и свободном корсете она чувствовала себя вполне комфортно.

Горничная едва закончила застегивать пуговицы на спинке ее платья, как раздался стук в дверь. Эди, глубоко вздохнув, кивнула Ривз, а когда та открыла дверь и на пороге возник Стюарт, чуть не упала в обморок.

На нем были свободные брюки из серой фланели, простая льняная рубашка с расстегнутым воротом и длинный черный жакет, который вообще не предусматривал застежки.

Эди не знала, сможет ли сделать то, чего он от нее ждет. Маргрейв обещал, что не будет предпринимать никаких двусмысленных попыток, но даже если и сдержит слово, все равно находиться с ним в столь интимной обстановке, прикасаться к нему казалось ей абсолютно невозможным.

Ее страхи лишь усилились, когда он вошел, широко распахнув дверь, и сказал горничной:

– Можете спуститься вниз, Ривз, и выпить чаю: вы не понадобитесь ее светлости по меньшей мере час.

Горничная вышла и закрыла дверь, и мягкий звук щеколды показался Эди громким, как ружейный выстрел. В молчании, последовавшем после ухода Ривз, она могла слышать свое прерывистое дыхание, и когда он обратил к ней взгляд своих серых глаз, Эди едва удержалась, чтобы не броситься в гардеробную, закрыв на замок дверь.

Казалось, воздух в комнате накалился, несмотря на открытые окна, и первые слова Стюарта не способствовали снятию напряжения:

– Вы надели корсет?

Она густо покраснела, и он вздохнул.

– Зачем, Эди? Я же просил вас надеть что-нибудь удобное.

– Я надела! – Она схватила в кулак голубой шелк. – Это утреннее платье.

– Но зачем под это платье вам понадобилось надевать корсет? Не думаю, что вам будет в нем удобно.

Сбросив домашние туфли без задников, он подошел к кровати и вынул из кармана жакета часы и маленький пузырек зеленого стекла.

– Вот держите.

– Как я понимаю, это лечебная мазь, – заметила Эди. – А часы зачем?

– Объясню через минуту. – Стюарт развязал пояс и начал спускать жакет с плеч.

– Что вы делаете? – Смешно! Ответ лежал на поверхности. – Вы не смеете раздеваться в моей спальне!

Он замер, жакет так и повис на талии, а брови сошлись на переносице.

– Я хочу всего лишь снять жакет. Можно было бы сделать это и раньше, но не хотелось шокировать слуг. Если бы Уэлсли увидел меня в рубашке и брюках, то умер бы от потрясения. О горничных я вообще не говорю.

Времени на увещевания не было, поэтому Эди пробормотала:

– Хорошо, но больше ничего не снимайте. Так что я должна делать?

– Давайте покажу. – Он обхватил руками правую ногу. – Львица схватила меня здесь и вот здесь, порвав сухожилия и четырехглавую мышцу.

Эди поморщилась как от боли.

– Боль, наверное, была невыносимая.

– Боль продолжалась недолго, тогда по крайней мере, но сильно кровило, и длилось это всего несколько минут, а потом я потерял сознание, к счастью…

Он резко замолчал, сжав руки в кулаки.

Эди подняла глаза, и выражение его лица ее испугало.

– Стюарт! Что с вами?

– Простите. – Он прижал кулак ко рту. – Просто мне до сих пор трудно говорить об этом – труднее, чем я мог предположить. К счастью, удалось отогнать львицу, мои спутники остановили кровотечение, но в ту ночь началась лихорадка из-за инфекции…

– Вы говорили, что едва не умерли. Значит, дело скорее в инфекции, чем в самой ране?

– Да. В течение трех дней я был на грани смерти. На третью ночь все стало настолько плохо, что мои люди начали готовить похороны. Я чувствовал, что жизнь уходит, знал, что умираю, но не умер, а почему – не могу объяснить. Скорее благодаря своему проклятому упрямству, как я понимаю. Лихорадка отступила, и когда я достаточно окреп, чтобы двигаться, двое из моих людей перевезли меня в Найроби. Я думал, что теперь все будет хорошо, но в госпитале подцепил другую инфекцию. Это казалось странным, потому что прежде я никогда не болел. У меня даже малярии не было, и это в Африке-то!

– Что ж, очевидно, просто пришла пора заболеть.

– Да, наверное. – Стюарт рассмеялся, и пусть это прозвучало немного искусственно, Эди была рада его услышать. – Но и на этот раз я выкарабкался.

– Слава богу, не началась гангрена, или бешенство, или…

– Доктор тоже был обеспокоен не на шутку, но, как видите, все обошлось, хотя у меня сильно повреждены мягкие ткани и рана оставила серьезные последствия. Три недели я был прикован к постели, но даже когда встал, только через два месяца смог наступать на больную ногу. Развилась атрофия, и меня шатало из стороны в сторону, как новорожденного жеребенка. Шло время, и постепенно наступило улучшение. Правда, доктора сказали, что я никогда не смогу совершать длительные прогулки.

Она кивнула, стараясь не выказывать ни жалости, ни сочувствия, так как понимала, что он не терпит этого.

– И доктор Кейхилл согласился с их заключением?

– Не во всем. Он сомневается, что моя нога восстановится окончательно, но верит, что частые прогулки и физические упражнения улучшат ее подвижность и состояние, а значит, уменьшить боль. Но я должен соблюдать этот режим до конца своих дней.

– Я понимаю. – Эди хранила молчание, изучая его лицо. Это было то самое загорелое красивое лицо, что она видела в ту ночь на балу, и все же другое: в нем больше не было прежней беззаботности. – Стюарт, что случилось с Джонсом?

Он проглотил комок в горле и отвернулся.

– Если вы не возражаете, Эди, я бы сейчас не хотел говорить об этом.

Она кивнула: кто, как не она, мог понять, что значит затрагивать неприятные темы.

– Хорошо. Итак, что я должна делать?

– Встаньте здесь, пожалуйста, – сказал Стюарт и, используя скамеечку для ног, осторожно опустился на пол и лег на спину около ее ног.

Ему больно, подумала Эди, глядя на исказившееся лицо. И она не могла поверить, что это тот самый мужчина, которого она когда-то встретила на балу и который двигался по залу с грацией леопарда. И вот теперь увечье. Как же он должен ненавидеть это после той жизни, которую вел.

– Дайте мне часы, – ворвался в ее мысли его требовательный голос. – Доктор Кейхилл объяснил, с чего нужно начать. Это упражнения на растяжку – каждое нужно сделать три раза.

– А для чего часы?

– Продолжительность каждого упражнения тридцать секунд, но постепенно следует доводить время до минуты. – Он поднял ногу перпендикулярно полу. – Подойдите ближе и обхватите мою ногу руками.

Эди выполнила то, что он сказал, чувствуя ужасную неловкость. Никогда в жизни ей не приходилось делать ничего подобного, и никаких навыков сестры милосердия у нее нет.

– Так. Теперь попробуем растянуть сухожилия. Положите свободную руку на стопу и медленно надавите на пальцы, сгибая ногу к моей груди. Я скажу, когда остановиться.

Она начала выполнять манипуляции, но вдруг он судорожно вздохнул. Эди замерла.

– Я сделала вам больно?

– Нет. Тянет, это неприятно, но не больно. Продолжайте, только на сей раз не останавливайтесь, пока я не скажу. Сейчас продлим упражнение до тридцати секунд. И крепче держите мою ногу, чтобы колено было зажато в ваших ладонях.

Эди никогда бы не подумала, что тридцать секунд могут быть столь долгими. Такое ощущение, что в комнате становилось все теплее, воздух застыл, и их положение шокировало ее своей интимностью. Она чувствовала жар тела Стюарта около своего тела, его пятку под своей грудью, его напряженное бедро около своего живота, а зад около ноги. Ее опыт общения с мужчинами, а именно с Фредериком, был слишком мал – точнее, его не было вообще.

– Прекрасно, – сказал наконец Стюарт, и звук его голоса вывел ее из размышлений.

Эди глубоко вздохнула и опустила руки.

Стюарт немного потряс ногой, потом кивнул.

– Теперь повторим, но на сей раз еще чуть дольше.

Второй раз оказался полегче: интимность происходящего не была столь шокирующей, и ее страхи чуть-чуть улеглись, – но ему стало явно труднее, это чувствовалось по дыханию, которое стало глубже и сильнее.

– Может быть, нужно это делать не столь интенсивно? – спросила Эди.

Он покачал головой, а после третьей попытки предложил еще увеличить время.

– Вы уверены? Я не хочу сделать вам больно.

– Не волнуйтесь: все под контролем. Кроме того, потерпеть боль от ваших рук я вовсе не возражаю. – Его взгляд прошелся по ее лицу, и глаза потемнели, став темно-серыми. – В любом случае оно того стоит, когда перед тобой такой роскошный вид…

От его обжигающего взгляда Эди казалось, что ее опалило пламя. Она пошевелилась, но от этого только сильнее почувствовала, как его нога прижимается к телу, поэтому замерла и отвернулась. Внезапно ее охватил страх, но совершенно иного рода, не похожий на тот, что преследовал ее прежде.

– Я вижу, вас не трогают мои неловкие попытки флирта. – Она не ответила, но отпустила его ногу, и он подвинулся к ней. – Что ж, прекрасно, в таком случае, полагаю, я могу показать вам следующее упражнение.

– Да, думаю, так будет лучше. Я не флиртую. – Она не стала говорить, что вообще не способна на это, – наверное, он и сам уже понял.

Стюарт перевернулся на живот и продолжил инструктаж:

– Встаньте на колени. Теперь переходите к задней поверхности бедра. Движения должны быть медленными, продолжительными, растягивающими. Обхватите правой рукой голень и прижимайте мою пятку к ягодицам.

Это хорошо, что она не могла видеть свое лицо, подумала Эди, когда выполняла все его указания, зная, что жутко покраснела.

– Так?

– Да, но сильнее. Используйте вес тела. Упритесь левой рукой в мою спину, а плечом – в заднюю часть моей ноги. Хорошо. Теперь наклоняйте ногу. Больше. Еще немного. Ш-ш-ш… – не выдержал Стюарт, когда она усилила давление. – Держите так.

Это упражнение было куда интимнее, чем предыдущие. Даже при том что на ней был корсет и платье в три слоя ткани, она чувствовала, как ее сосок прикасается к его ягодицам, а другая грудь упирается в его икру. Эти тридцать секунд длились вечно.

Когда он наконец сказал, что можно закончить, она так обрадовалась, что не смогла сдержать вздох облегчения.

– Все хорошо, Эди?

– Конечно, – заверила она, хотя и не была уверена, что ее прерывающийся голос не открыл ему правду.

Но даже если и заметил, то не подал виду.

– Отлично, в таком случае сделайте это снова.

Из-за более значительного приложения усилий эти тридцать секунд превратились в сто. Теперь его тело прикасалось к ней всеми частями, и она чувствовала нестерпимый жар. Постепенно, пока текли секунды, она стала осознавать и другое: его глубокое затрудненное дыхание, твердость икры под своими пальцами, запах сандалового дерева – наверное, мыла. И непонятно почему вдруг ощутила дрожь во всем теле.

На третий раз ощущения стали еще сильнее. Она чувствовала напряжение внутри собственного тела, непонятное густое напряжение, которого не испытывала прежде. Оно наполняло ее нутро, теплое и медлительное, и усиливалось с каждой секундой, пока не стало… томительно сладким.

«Мы можем, Эди?»

Закрыв глаза, она чувствовала, как поднималось и опускалось его тело рядом с ней при каждом вдохе и выдохе. Казалось, весь мир перестал существовать.

– Тридцать секунд.

Его голос вернул ее на землю. Она опустилась на пятки, и только когда он перевернулся и сел, поняла, что ее дыхание было таким же прерывистым, как и его.

Тепло комнаты, неподвижность воздуха и гулкий стук сердца в ее груди.

Он улыбнулся, и это уязвило ее подобно стреле.

– Знаете, мне это нравится.

Она попыталась восстановить дыхание, хотя не понимала, почему оно сбилось, и прошептала:

– Зачем вы это делаете?

Он поднял голову, изучая ее.

– Почему у меня такое чувство, что мы говорим не о физических упражнениях и массаже?

– Я понимаю, чего вы… хотите. Но почему со мной?

Выпрямившись, он придвинулся к ней.

– Мы это уже обсуждали: вы моя жена, Эди.

Услышав его ответ, она ощутила странное разочарование, хотя и не знала почему. Чего, собственно, она ожидала?

– Вы могли бы добиться аннулирования брака, если бы подали прошение. Кроме того, я отказываюсь удовлетворять ваши… ваши… – В горле внезапно пересохло, но она заставила себя продолжить: —…ваши супружеские притязания. Это может послужить основанием для аннулирования.

– Меня это не интересует, Эди. – Его взгляд прошелся по ее лицу. – Я не хочу расторжения брака.

– И если бы это произошло, – будто и не слышала его, продолжила она, – то вы могли бы снова жениться.

– Спасибо, но у меня уже есть жена и она меня вполне устраивает. – Он прикоснулся к ее щеке так нежно, что у нее не появилось желания отстраниться.

«Вы не смогли бы, – подумала она. – Нет, если бы знали».

– Вы могли бы найти более подходящую девушку, – сказала Эди, и в собственном голосе услышала ноту отчаяния. – Красивее…

– Красивее? – фыркнул Стюарт. – Вы считаете себя некрасивой?

Она сглотнула и открыла глаза.

– Да, и мы оба знаем это.

Его взгляд так медленно скользил по ее лицу, что, казалось, минула целая вечность, наконец он произнес:

– Лично я ничего об этом не знаю.

Она ненавидела этот его откровенно оценивающий взгляд, ненавидела и себя – за то, что становится из-за него ранимой.

– Ну и кто из нас лжет?

– Мы оба помним тот день на террасе. – Его рука легла на ее щеку, и он повернул ее лицо к себе. – И хотя я не могу с полной уверенностью сказать, почему это мне так запомнилось и что именно заставило вас улыбаться, но тогда вы в первый раз улыбнулись мне.

– И что? – Вопрос прозвучал резко и жестко: она не могла вынести эту легкую нежную ласку, но пока еще могла оттолкнуть его руку… если бы хотела. «Встань, – приказала она себе, – встань и уйди!» – но не могла двинуться с места, отчего руки ее сжались в кулаки. – И что вы хотите этим сказать?

– Хочу сказать, что вы правы.

– Права в чем? – Она опустила глаза, стараясь вообще не смотреть на него, ничего не чувствовать.

– В том, что вы некрасивая. – Он говорил, а его прикосновения, нежные как перышко, от щек к вискам, потом вниз к шее, сводили ее с ума. – Потому что, когда вы улыбнулись мне в тот день, я не думал даже, что вы красивая. – Он сделал паузу. Его пальцы замерли. – Я думал, что вы прекрасная.

При этих словах что-то в ней сломалось, она едва сдерживала рыдания.

– Я не могу дать вам то, чего вы хотите, Стюарт. Вам надо найти другую…

– А вы, Эди? Чего хотите вы?

Большой палец коснулся ее губ.

– Чего я хочу, не имеет значения.

– Нет, имеет. – Легкая ласка была невыносима. – Вы не хотите детей?

Страх усилился и объял ее сердце, и это было больно. Как от удара.

– Нет, – солгала Эди.

– Почему нет? – Его пальцы замерли на ее губах, он придвинулся еще ближе. Она попыталась отвернуться, но он запустил руку ей в волосы и удержал.

– О нет! – воскликнула Эди и так резко отстранилась, что оборка платья зацепилась за запонку на его манжете и тонкое кружево порвалось.

И этот звук, похожий на чирканье спички, словно отрезвил ее и призвал к действию. Она отползла от него на коленях, попыталась подняться на ноги, но каким-то образом ее юбки оказались под ним.

– Пустите! – в панике воскликнула Эди, отчаянно пытаясь высвободиться. – Пустите же!

Он приподнялся, освобождая ее юбки, и она наконец-то вскочила на ноги. Стюарт тоже поднялся, но медленно, воспользовавшись скамеечкой для ног.

– Эди, подождите!

Он ухватил ее за талию, она попыталась вырваться, но он не отпустил, а, напротив, обнял еще крепче. Она замерла, охваченная страхом, стыдом и внезапно возникшим пугающим чувством неизбежности. Зачем бежать? Что за причина?

Она опустила глаза на порванное кружево: ничего, лишь небольшая дырка, всего-то дюйм-два. Подняв свободную руку, Эди с удивлением заметила, что пальцы не слушаются ее, когда попыталась соединить порванное кружево.

– Боже мой! – Голос Стюарта, казалось, раздавался откуда-то издалека, и хотя хриплый шепот едва можно было разобрать, это сказало ей, что он все понял. Он тут же убрал руку с ее талии, словно обжегся. – Боже мой, до чего же я глуп!

Его рука поднялась и коснулась ее лица. Она вздрогнула, и хотя он тут же убрал руку, ее страх вышел на поверхность, как ни хотела она это скрыть.

Грудь сдавило, запах одеколона наполнил ноздри и проник в грудь, стыд обдал ее, обжигая кожу, как щелочное мыло, которое она использовала тогда в Саратоге, пытаясь смыть с себя постыдные следы.

– Эди, посмотрите на меня.

Не желая повиноваться, она покачала головой, хотя прекрасно знала: до тех пор пока не сбежит отсюда, ей придется смотреть на него. Даже если сбежать на край земли, ей все равно никогда не избавиться от случившегося.

Эди заставила себя поднять глаза, и в тот момент, когда увидела его лицо, что-то сломалось внутри. Резко повернувшись, она бросилась к двери. Она бежала не из-за страха, а от шока: лицо Стюарта – это было больше, чем она могла вынести.

 

Глава 12

За свою жизнь Стюарт испытал немало сильных эмоций: сходил с ума от первой любви, опускался в самые темные глубины от горя, испытывал благоговение, наблюдая красивейшие африканские закаты, а однажды даже впал в ступор при виде веснушек на женском лице; познал он и вожделение, и голод, и радость, и боль, и отчаяние.

Как он считал, гнев ему был тоже знаком. Считал до сих пор.

Стюарт стоял в спальне Эди и думал, что злость, которую испытывал прежде, ничто по сравнению с тем, что чувствовал сейчас. Гнев – это другое. Гнев – это когда кровь закипает в жилах и бежит подобно лаве, когда ты чувствуешь, будто тебя раздирают на части, темнота застилает глаза и поглощает все… И этот гнев он ощущал, наблюдая, как тонкая рука Эди пытается сомкнуть порванное кружево.

В этом неловком движении истина открылась ему молниеносно, шокируя и парализуя, когда Эди выбежала из спальни. Он не мог следовать за ней, не мог двинуться с места или трезво размышлять, чувствуя, как внутри закипает гнев, а мог только чувствовать. И стоя в этой красивой уютной английской спальне, с бледно-сиреневым шелком и бархатом, он чувствовал первобытную ярость дикого зверя, с которыми ему приходилось сталкиваться в африканском буше.

Руки чесались убить того сукина сына, который сотворил с ней такое. Стюарт с великой радостью порвал бы его на куски, а потом нашел бы ее отца и потребовал ответа, почему тот ничего не сделал, чтобы отомстить за нее. Он костерил себя за то, что был слеп и не замечал очевидного, и это вызывало желание напиться, предпринять какие-то действия, пробить стену – сделать хоть что-нибудь…

Стюарт глубоко вздохнул и закрыл лицо руками, стараясь подавить бушевавший в нем гнев, понимая, что это плохой советчик.

Некоторое время спустя он взял трость, надел туфли и вернулся в свою комнату переодеться к обеду. Облачившись в накрахмаленную рубашку, белый жилет, черный вечерний сюртук и брюки, Стюарт почувствовал, что это, как ни странно, помогло спрятать гнев поглубже. А когда повязал белый шелковый галстук, застегнул пуговицы рубашки и вдел запонки в манжеты, вложил в карман белый платок, он уже был в состоянии заглушить в душе разъяренного зверя и снова стать цивилизованным человеком.

Теперь можно отправляться и на поиски жены.

Эди он нашел в Римском саду, на той же самой скамье, где они сидели днем раньше, но, едва завидев его за живой изгородью, она вскочила на ноги.

– Что вам нужно?

Он остановился, не желая причинять ей боль и обдумывая, как поступить. Он пришел успокоить ее, но, как видно, это ей нужно сейчас не больше прошлогоднего снега.

С глубоким вздохом он произнес:

– Значит, ваше сердце не было разбито?

По ее лицу пробежала дрожь, и Стюарт показалось, что в грудь ему вонзился острый нож.

– Он… – Боже, как трудно это выговорить! – Он изнасиловал вас.

Она не издала ни звука. Она не могла говорить – просто смотрела на него, и никакого ответа не требовалось. Ее боль застыла в воздухе между ними, и гнев Стюарта стал еще глубже, захватывал все его существо.

С самого начала он чувствовал ее боль, но не понимал истинной причины. А может, не хотел понимать? Оказалось, что проблема вовсе не в разбитом сердце или естественном страхе девственницы – все гораздо сложнее. И теперь, когда он знает правду, какой бы ужасной она ни была, пути назад нет. Вопрос в том, что теперь делать с этой правдой.

– Мне хочется его убить, – сказал Стюарт, поддавшись первому импульсу. – Я готов ближайшим пароходом отправиться в Нью-Йорк.

– Нет, вы не можете, – проговорила Эди, качая головой. – Я ценю этот жест, но нет. В Англии герцогу, возможно, убийство и сошло бы с рук, но в Америке законы гораздо жестче – вас повесят. Кроме того, неужели вы думаете, что мне не приходило это в голову? Сколько бесконечных ночей я провела, обдумывая это! Это стало смыслом жизни. Но есть Джоанна, ее будущее, и я не должна забывать об этом.

– Хорошо, пусть я не могу его убить, но есть и другие возможности.

– Какие? Дуэль из-за моей оскверненной чести? – Она рассмеялась, и этот смех заставил его вздрогнуть. – Мы виделись… после, и он отказался жениться на мне. И согласно мнению света я превратилась в ловкую маленькую нахалку, которая старалась заманить благородного джентльмена в свои сети и обманом затащить под венец. Где тут честь, ради которой стоит стреляться? Особенно когда прошло шесть лет.

– Согласен, дуэль подразумевает временные границы, но это не то, что я имел в виду.

Она покачала головой.

– Он богат, известен, имеет вес в обществе – в общем, недосягаем.

«Таких людей не существует, – подумал Стюарт, – у каждого есть своя ахиллесова пята», – но вслух этого не сказал. Напомнив себе о более важном на данный момент, он постарался унять свой гнев: для этого еще будет время.

– Не могу даже вообразить, что вам пришлось перенести, и не жду, что вы расскажете мне об этом, но…

– Хорошо. – Слово прозвучало как выстрел.

– Но если вы когда-нибудь захотите…

– Не захочу. А теперь, пожалуйста, уйдите.

Она похожа на раненое животное, подумал он, глядя на нее. Страх и боль присутствовали в каждом ее движении, в напряженности позы, в настороженном взгляде. Ей хотелось в одиночестве зализать раны, чем она и занималась все время, но он не мог позволить ей продолжать в том же духе.

Более, чем когда-либо, она сейчас напоминала испуганную газель, и он решил, что есть только единственный способ к ней подступиться. Медленно, двигаясь с максимальной осторожностью, он сделал шаг в ее сторону и тут же остановился, увидев, как она подхватила юбки. После второго шага она в панике принялась оглядываться, пытаясь сообразить, куда бежать. Путь ей преграждали заросли кустарника, и когда он сделал третий шаг, она, должно быть, решила, что не стоит сквозь них продираться, а вместо этого вскинула подбородок и обдала его холодом зеленых глаз.

– Я бы хотела побыть одна, если не возражаете.

– Разумеется, возражаю. – Он медленно обошел фонтан, подходя к ней все ближе. – По моим расчетам, у меня еще осталось полчаса вашего времени.

– Вы что, шутите? – В ее глазах промелькнул страх. – Сейчас, после того как все узнали, вы не можете продолжать…

– Могу и буду. – Он видел, как ее лицо еще больше побледнело, но отступить не мог, не мог уйти и оставить ее наедине со своей болью. Она его жена, черт побери… – Для меня ничего не изменилось. И впереди еще восемь дней. Или вы решили сдаться?

Она в нерешительности переступила с ноги на ногу и вновь огляделась.

– Вы, конечно, можете, но тогда вам придется бежать.

Он медленно поднялся по ступеням и остановился перед ней. Между тем на землю спустились сумерки – время, когда все краски кажутся ярче, а запахи – сильнее. Он видел золотые искры в ее зеленых глазах и медный блеск светло-рыжих волос, а вдыхая ароматы сада, ощущал запах ее страха.

– Только имейте в виду: бегство будет означать поражение.

– Вы не можете этого понять, – процедила она сквозь сомкнутые зубы. – Вам не дано.

– Возможно, но я хорошо знаю, что такое страх: не раз встречался лицом к лицу, – и умею с ним справляться. Единственный способ – встретить его с открытым забралом и преодолеть, потому что все равно от него не убежишь.

Едва сдерживаемые рыдания вырвались из ее горла, но она справилась с ними, закусив губу.

– И боль мне знакома тоже. Кому, как не мне, знать это? Но, Эди, раны можно залечить, даже самые глубокие, – нужно только проявить настойчивость. Пройдет время, и все забудется как страшный сон.

Она подняла голову, и золотистые искорки в ее глазах вспыхнули с новой силой.

– Вы так думаете? Вы столь самонадеянны, если решили, что можете излечить меня?

– Скорее надеюсь, что мы можем излечить друг друга.

– Мы оба прекрасно знаем, что вы можете нанять нового камердинера, который прекрасно справится с теми обязанностями, которые вы возложили на меня, или обратиться к местному доктору. Я вам абсолютно не нужна.

Теперь пришла его очередь отвести глаза. Глядя на причудливое кованое украшение на стене, он воскресил в памяти ту ночь, когда едва не умер.

– Вы ошибаетесь, Эди. Вы нужны мне больше, чем способны вообразить.

– Не понимаю почему.

– Не имеет значения… – Он заставил себя снова взглянуть на нее. – Я пришел для того, чтобы успокоить вас, но… иначе.

Уставившись невидящим взором на фонтан, она сказала:

– Вы очень добры, но мне это не нужно.

Лицо ее не выражало никаких эмоций, ее познабливало.

– Нам пора возвращаться, – скоро обед.

– Еще нет. Мне нужно кое-что вам сказать. – Подняв руку, он хотел погладить ее по щеке, но она отстранилась. Тогда он протянул ей руку, но и этот жест был проигнорирован.

– Вы не желаете подать мне руку, не желаете поцеловать меня или разделить со мной постель – вы ничего не хотите. Что ж, пусть так. Но все-таки кое о чем я попрошу вас.

Она продолжала смотреть на его ладонь.

– И что же это? – не глядя на него, прошептала Эди.

– Дайте мне шанс. – Стюарт склонил голову так, чтобы заглянуть ей в глаза. – Уверяю: это нужно нам обоим.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она заговорила.

– Завтра утром мы встречаемся с мистером Робсоном, чтобы просмотреть бухгалтерские книги. В десять часов. – Она обошла его, но на верхней ступени задержалась. – Что касается остального, я постараюсь, Стюарт: все эти восемь дней я буду стараться, – и пока это все, что я могу вам обещать.

Глядя ей вслед, он подумал, что за восемь дней вполне можно отвоевать себе право жить так, как бы он хотел, но применять силу или давить на нее он не считал возможным.

Представляя порой тот ужасный момент, когда Стюарт все узнает, Эди думала о множестве эмоций, которые ее охватят, но чувство облечения никак не входило в их число. Нет, Эди даже не рассчитывала на это и тем не менее, открывшись ему, именно облегчение и испытала. Только избавившись от ноши, которая давила ей на плечи, она оценила всю ее тяжесть. И все же облегчение не сделало ее менее ранимой и уязвимой, а предстоящий обед казался ей настоящим испытанием.

Слава богу, присутствие Джоанны сглаживало ситуацию. Она расспрашивала Стюарта об Африке, и весь обед они беседовали об экзотических животных и жизни в буше. Джоанна и миссис Симмонс слушали затаив дыхание, и хотя в другое время и Эди была бы захвачена его рассказами, сегодня была слишком переполнена впечатлениями, чтобы вникать в смысл его историй о носорогах и слонах.

Он все еще продолжал удивлять ее: сейчас, узнав правду, разве он не понимает, что теперь все бесполезно? И даже когда задавала себе этот вопрос, она чувствовала беспокойство и неуверенность. Неужели все действительно ни к чему?

Оторвав взгляд от десерта, она посмотрела через стол на Стюарта. Столовая была единственной комнатой в доме, где по-прежнему стояли канделябры со свечами. И в этом призрачном мерцании отблески африканского солнца играли на его темно-каштановых волосах и бронзовой коже. Лучики морщинок разбегались от уголков его глаз и рта, когда он смеялся, рассказывая Джоанне какую-то забавную историю о щегольски одетом итальянском графе, который упросил Стюарта взять его на сафари. Он был очень красив сейчас, в этой белоснежной рубашке и смокинге, как, впрочем, и всегда – она знала это.

«Если бы я был, как вы описали – пяти футов ростом, с животом и гнилыми зубами, – то не думаю, что такое предложение пришло бы вам в голову. Я думаю, вы были все-таки немного увлечены мной. Что касается меня – то это несомненно».

Эти его слова в апартаментах «Савоя» всплыли в памяти, и впервые Эди подумала, что они были не лишены смысла. Пришла бы ей в голову идея выйти за него замуж, не будь он столь привлекателен?

Словно почувствовав ее взгляд, Стюарт посмотрел на нее через стол. И опять эти красивые серые глаза вызвали в ней то же странное трепетное чувство, что ощутила, когда он взглянул на нее впервые, тогда на балу в Хандфорд-Хаусе. О, она отчаянно не хотела возвращаться в Нью-Йорк, но до встречи со Стюартом не могла придумать способ, как этого избежать. И потом он посмотрел на нее, чуть нахмурив брови и улыбнувшись, и она почувствовала, что ее тянет к нему как магнитом. Переполненная другими эмоциями, занимавшими ее в ту ночь, она не обратила на это внимания, а может, даже все понимая, подумала, что это просто легкое помешательство и ничего больше. Но сейчас, глядя на него через стол, она наконец призналась себе, что помимо ее страхов и паники, несомненно, присутствовало влечение, скрытое, сдерживаемое и непризнаваемое.

И совсем как девушка в лабиринте Хандфорд-Хауса, она смотрела на него и думала, как бы сложилась ее жизнь, если бы не было Саратоги, если бы встретила его, когда была чиста и невинна.

Эди внезапно показалось, что в комнате страшно душно, она отвела глаза и, положив вилку, поднялась:

– Извините, но, если не возражаете, я пойду к себе. Немножко болит голова.

– Хотите принять порошок от головной боли? У меня есть.

– Нет, благодарю, не беспокойтесь. Спокойной ночи.

Она вышла из столовой и поднялась наверх, но даже спальня перестала быть ей убежищем, с тех пор как он побывал здесь. Прислонившись к закрытой двери, Эди смотрела на пол, туда, где он прикасался к ее лицу и говорил, как она прекрасна, когда улыбается, где он узнал ее секрет и ее позор.

«Для меня ничего не изменилось, Эди».

Но разве такое возможно? Как он мог хотеть ее сейчас? Но ведь хотел! Хотел, потому что думал, что она нормальная женщина, которой свойственны нормальные желания.

Она подняла руку, коснувшись пальцами лица, как касался Стюарт, и на мгновение подумала, что это возможно, но стоило представить, что последует дальше, как его тело вторгнется в нее, и надежда погасла, как гаснет зыбкое пламя свечи.

Саратога была. И ничто не может этого изменить.

На следующее утро они встретились с мистером Робсоном, как и планировали. По мнению Стюарта, эта встреча вовсе не была обязательной, так как его управляющий посылал ежеквартальные отчеты о состоянии дел в герцогстве на его имя в клуб в Найроби в течение всех пяти лет его отсутствия, но спорить с Эди не стал. После вчерашнего потрясения ей определенно нужен был кто-то еще, кто сыграл бы роль буфера, и сухой деловитый Робсон, как никто другой, подходил для этой роли.

Когда она попросила Робсона проинформировать герцога о текущем состоянии поместий, Стюарт проигнорировал удивление на лице управляющего и кивнул. Робсон принялся перечислять все работы, произведенные во время реконструкции герцогских поместий, и он слушал все, что уже знал, с повышенным вниманием.

Они закончили встречу, которая продлилась меньше оговоренных двух часов. Она что-то твердила о ленче с другими членами благотворительного комитета и о том, что надо нанести визиты дамам графства, и удалилась.

Он понял, что она пытается сохранить дистанцию между ними, и, по правде говоря, ему это тоже было нужно.

С самого начала Стюарт знал, что Эди не похожа ни на одну их тех женщин, которых ему довелось встречать прежде. И когда вернулся из Африки, понимал, что она не поддержит идею превращения их брака в реальный. И заключая пари, он был уверен, что завоевать ее поцелуй не так-то не просто. Он так же думал, что понимает причину ее упрямства, но, как выяснилось, ошибался.

Истина повергла его в шок и разгневала. Сейчас, когда буря внутри немного улеглась, ему предстояло куда более трудное дело, где весь его прежний опыт не мог пригодиться.

Ему нужно разбудить желание в женщине, весь опыт которой в любовных утехах был не что иное, как боль, унижение и вероломство. Ему нужно пробудить в ней страсть, после того как другой мужчина все уничтожил. И когда он спрашивал себя, как это сделать, то ощущал полную безнадежность. Пожалуй, впервые в его взрослой жизни он не знал, какой ключ подобрать к женщине, чтобы соблазнить.

Это сводило его с ума.

Что, если у него ничего не получится? Что, если того, что он делает, недостаточно? Каждая женщина заслуживает удовольствия в любви. Не только физического удовлетворения, но и нежности, интимности и радости, и мужчина должен позаботиться о том, чтобы она получила все это сполна. Если он не справится, Эди так никогда и не узнает всех прелестей плотской любви.

Все, что ему нужно для начала, это заслужить ее поцелуй, но Стюарт знал: если будет давить на нее или торопить, она ускользнет, и их пари не состоится. А если он выиграет пари, то где гарантия, что она потом сдержит слово? И мог ли он винить ее в этом случае? Даже если она останется, сможет ли он сделать ее счастливой? Та ужасная история, которая с ней приключилась, стояла между ними как невидимая стена. Что, если ему не удастся разрушить ее? Что, если однажды она решит, что не в силах выдержать это, и оставит его?

Стюарт заставил свой мозг уйти от гипотетического развития событий и вернуться к реальности. Он должен заслужить ее поцелуй. Это его единственная цель. А что касается остальных проблем, он будет решать их по мере поступления.

 

Глава 13

Если Эди думала, что ей удастся избавиться от Стюарта хотя бы на день, покинув Хайклиф, то горько ошибалась.

Все женское общество графства было под впечатлением от возвращения герцога. Тут и там только и твердили, как, должно быть, она счастлива: больше ей не придется заниматься хозяйственными делами. И теперь, когда герцог вернулся домой, не за горами то время, когда в доме появится сын, то есть наследник, и все свое внимание она сосредоточит на нем.

Эди, чувствуя давление со всех сторон, наконец сдалась и сделала несколько визитов. А когда вернулась домой, посчитала жизненно важным отказаться от чая и вместо этого принялась разбираться в комнатах и на чердаке вместе с миссис Гейтс.

Но не могла же она постоянно избегать Стюарта. В пять часов одна из горничных поднялась к ней и сказала, что его светлость закончил пить чай и ждет ее на террасе, чтобы отправиться на вечернюю прогулку.

Она спустилась вниз с ощущением страха, но, к ее радости, он не возвращался к драматичным событиям минувшего дня. Они взяли с собой Нюхлика, и она завела разговор на нейтральные темы: какая чудесная стоит погода, что нового в деревне и каково состояние цветочных бордюров, – и он, казалось, был доволен этим будничным разговором.

Потом она прошла в свою комнату и переоделась в свободное платье, которое было на ней днем раньше, и так же, как в тот день, надела корсет. Возможно, Стюарт прав и без корсета было бы намного удобнее, но для нее это был еще один барьер, который их разделял.

И хотя для нее не было неожиданностью, когда он постучал в дверь несколькими минутами позже, она подскочила как кошка на раскаленной крыше. Эди открыла дверь, и его вид в темном свободном жакете тотчас напомнил интимность прошлого дня и болезненные откровения, которые последовали. Притворив дверь, он повернул ключ в замке, и ее отбросило в дальнюю часть комнаты. Пока он снимал туфли и жакет, она занялась бутылочками на туалетном столике, но это еще более усугубило ее волнение, потому что среди них был и зеленый пузырек с жидкой лечебной мазью, и она не представляла, что, когда дойдет до этого, сможет выполнить просьбу Стюарта. Когда он спросил, готова ли она начать, Эди, не поднимая глаз, подошла к нему.

Он сразу же заметил ее состояние.

– Эди, не нужно нервничать.

– Я не нервничаю, – солгала она и поморщилась, услышав, как неискренне прозвучали ее слова, и призналась: – Хорошо, нервничаю.

– И я тоже, если вам от этого будет легче. – Он лег на пол, перевернулся на спину и поднял ногу перпендикулярно полу. – Кроме того, – добавил Стюарт, когда она обхватила ее руками, – вы можете направить сюда все свое недовольство. Я целиком и полностью в вашей власти.

Как раз этого Эди и не чувствовала, особенно сейчас, когда его нога прижимается к ее телу.

– Каким образом?

Он широко раскинул руки.

– Да, я в вашей власти, а если буду дурно себя вести, можете мне за это отплатить.

И все же она не понимала как, поскольку оба знали, что он гораздо сильнее ее, но не стала развивать эту мысль и они выполняли все упражнения молча. На сей раз все было еще интимнее, и она вздохнула с облегчением, когда закончили.

– Вы чувствуете, что вам это помогает? – поднимаясь, спросила Эди. – Прогулки и массаж?

– Думаю, да. – Сначала он продемонстрировал, как сгибается нога, потом поднялся и чуть-чуть перенес на нее вес. – Да, действительно помогает. Еще немного болит, но, думаю, мазь доктора Кейхилла дает свой результат. Куда вы ее поставили?

Эди будто окаменела, вся горечь и обида вчерашнего дня вернулась с десятикратной силой.

– Я не могу, Стюарт, – едва выдавила она, теребя складки платья. – У меня нет сил…

Совершенно не удивившись, он кивнул.

– Если не хотите, я не намерен вас заставлять.

Его спокойное согласие побудило ее объяснить причину.

– Я очень хочу помочь вам. – Эди подошла к туалетному столику пузырьком. – Но после вчерашнего… поймите, есть вещи, которые я не в силах вынести.

Она передала ему склянку и добавила, покраснев до корней волос:

– Я знаю: вы хотите, чтобы это делала я. Более того, знаю почему – я все же не совсем наивна. Но это слишком рискованный шаг. Это слишком… слишком… интимно.

– Эди, стоп. – Убрав пузырек в карман, шагнул к ней и обхватил за плечи. – Вы ничего не должны мне объяснять. – Чуть поразмыслив, он улыбнулся и добавил: – Знаете, то, что вы сейчас сказали, вселяет надежду, что я смогу добиться того, чего хочу.

Она подняла на него взгляд, в котором застыл вопрос.

– Мне нужно вам кое-что сказать, но не знаю пока как… Прежде чем я уйду, чтобы вы могли переодеться к обеду, давайте присядем и поговорим?

Эди предпочла бы обойтись без этого, но… Неохотно кивнув, она присела в глубокое бархатное кресло у камина, указав на второе, но он взял стул у ее туалетного столика и уселся перед ней. Их колени соприкасались, но было бы глупо возражать: только что они были в куда более интимной позиции.

Стоило подумать об этом, как ее окатило жаром, дыхание участилось и захотелось распахнуть окна, чтобы впустить свежий воздух.

Чуть отодвинувшись и сложив руки на коленях, Эди спросила:

– Что вы хотите обсудить?

– Когда между людьми возникает непонимание, потом всегда появляется неловкость. – Он вытянул правую ногу вдоль ее кресла, отставил в сторону трость и, наклонившись вперед, уперся локтями в левое колено. – Пожалуйста, поверьте, я не хочу усугублять ситуацию, вызывать у вас замешательство или причинять боль, но вчера я кое-что понял и не могу оставить это без внимания.

Ее глаза были полны отчаяния.

– Я бы не хотела…

– Уверяю вас: я не стал бы начинать этот разговор, если бы не чувствовал, что это необходимо, хотя и чертовски трудно… – Он замолчал, прижав кулак к губам, и пару минут смотрел в пространство.

Она ждала – напряженная как струна, со стиснутыми руками – и молилась об одном: чтобы это скорее закончилось.

В конце концов он опустил руку и снова посмотрел на нее.

– Эди, у меня сложилось впечатление, что вы были абсолютно невинны, когда все это случилось, у вас не было никакого опыта. Я прав?

О господи! Судорожно сжав подлокотники кресла, она прошептала, отворачивая лицо:

– Зачем вы спрашиваете?

– Потому что если это так, значит, есть кое-что, о чем вы не знаете, но должны знать. – Он вздохнул. – Не только среди людей, но и среди животных существуют неписаные правила. Не важно, то ли это прайд львов или колония обезьян, то ли мужчина и женщина, одно из основополагающих правил любого социума состоит в том, что женщина всегда может отказать мужским притязаниям.

Эди сжалась на кресле так, что едва могла дышать.

– Я правда не хочу обсуждать это. Прошу вас…

– Я знаю, что не хотите, и прошу прощения, что доставляю вам неприятные минуты, но важно, чтобы мы прояснили это. Эди, пожалуйста, посмотрите на меня.

Она заставила себя выполнить его просьбу. Его лицо было хмурым и сосредоточенным, но когда она взглянула в его глаза, там не было гнева – только сочувствие и… боль.

– Смею сказать, вы не верите, что подобные правила существуют. Нередко мужчины их нарушают, но я хочу, чтобы вы знали: между нами такое невозможно.

– Мужчине легко принимать решения.

– Согласен, – ответил он мягко. – Но мы оба знаем о моем намерении соблазнить вас, и, несмотря на то что я узнал вчера, ничего не изменилось. Единственное, о чем я должен вас предупредить, что и дальше буду предпринимать соответствующие попытки. Например, могу взять вас за руку.

Он подвинулся ближе и потянулся за ее рукой: медленно, давая время убрать ее, если хочет, – но она не шевельнулась. Тогда он взял ее ладонь и нежно сжал пальцы.

– Вы можете отстраниться, если хотите. – Подушечка большого пальца поглаживала косточки на внешней стороне ее ладони. – Хотите?

Ласка была такой невесомой и все равно вызывала дрожь, рождая страх и какое-то предчувствие.

– Вы же просто держите мою руку, – тихо отозвалась Эди, стараясь придать своему тону безразличие. – Это довольно безобидно.

– Правильно, а теперь я сделаю вот так. – Он медленно перевернул ее ладонь и принялся поглаживать.

Было щекотно, она чуть дернулась, и он остановился, предоставляя ей выбор, но она не шелохнулась.

– А еще я могу… – Он замолчал и поднес ее руку к своей щеке. Их взгляды встретились. – Я могу поцеловать ее.

Стюарт наклонил голову, все еще удерживая ее взгляд, и прижался губами к ладони. Все ее тело пронзило странное ощущение, совсем не похожее на страх. Звук удивления слетел с ее губ, и она отдернула руку, но все равно продолжала чувствовать тепло его губ на своей ладони.

Едва удержавшись, чтобы не спрятать руки за спину, Эди с трудом выдавила, стараясь сдержать дрожь в голосе:

– Как я понимаю… вы не собираетесь отказываться от задуманного и будете продолжать искушение?

– Боюсь, что нет, – ответил он, стараясь сохранить серьезность, хотя уголки губ дрогнули от едва сдерживаемой улыбки.

Она тем не менее разозлилась, в глазах полыхнуло пламя.

– Я затеял эту игру, чтобы победить, но если сочтете, что, по вашему мнению, выхожу за рамки дозволенного, вам следует лишь сказать «нет».

Это уже слишком!

– Я говорила «нет»! – выкрикнула Эди, сжав кулаки, едва сдерживаясь. – Я говорила это вам, говорила ему – снова, снова и снова!..

Стюарт напрягся, губы его превратились в жесткую линию, и на какой-то момент она увидела свою боль на его лице… боль и гнев – гнев на обвинение, прозвучавшее в ее словах.

– Запомните: я не он.

Он коснулся ее щеки, убрал завиток, упавший на щеку, и отвернулся, бросив взгляд на часы на каминной полке.

– Простите, что уже использовал больше отведенного мне времени на целых пятнадцать минут. – Стюарт поднялся, отнес стул на место и взял трость. – Вы можете компенсировать это завтра, если захотите, а я на это очень надеюсь. Уверен: вы придумали что-то интересное.

Глубоко вздохнув, она поднялась с кресла, мысленно поблагодарив его за шутку, которая помогла ей взять себя в руки.

– Да, разумеется, вам понравится.

– Несколько раундов виста в компании старых дев графства? Или посещение вечерней службы?

– Ни то ни другое. По крайней мере не завтра. Мы поедем в деревню: нам с Джоанной надо заглянуть к мисс Мэй.

– Модистка? – Он издал стон. – Скажите, что вы пошутили.

– Разве не вы установили такие правила?

– Но все имеет свои границы… – проворчал Стюарт. – Викарий, мистер Робсон, а теперь еще и заведены мисс Мэй.

– Мы можем остановиться на магазине тканей.

– Еще хуже! Эти несносные попытки держать меня на расстоянии способны довести до смерти, но все равно обречены на провал. Что бы вы ни предприняли, мне с вами не скучно, я наслаждаюсь вашей компанией, даже если это посещение модистки или магазина тканей. А кроме того, по пути можно урвать у вас поцелуй, пока никто не видит.

Сердце Эди тревожно забилось при одном лишь упоминании об этом, но в ужасе она поняла, что рядом с ним тоже чувствует пусть крохотный, но безошибочный трепет предвкушения. Эта мысль: что она хочет, чтобы он поцеловал ее, – была пугающей, но вместе с тем и пьянящей.

– Даже если вам это удастся, – сказала она с достоинством, – поцелуй не будет засчитан.

– Верно. – Он задержался в дверях и, оглянувшись, улыбнулся. – Пока вы не поцелуете меня сами.

Как всегда, последнее слово осталось за ним.

Стюарт рассмеялся и вышел, закрыв за собой дверь.

На следующий день они посетили магазин дамских шляп мисс Мэй и провели там мучительных для Стюарта двадцать минут, пока Эди выбирала перья. После того как они покинули этот магазин, Джоанна принялась канючить, что хотела бы посмотреть принадлежности для живописи в большой художественной гостиной Фрейзьера, и Эди не возражала, попросив мисс Симмонс сопровождать ее.

– Джоанне нравится живопись, да? – спросил Стюарт, когда девушка и гувернантка скрылись в магазине.

– Она обожает рисовать, хорошо пишет маслом. Когда мы бываем в Лондоне, она стремится посетить музеи и художественные галереи. Королевская выставка открывается незадолго до ее дня рождения, и мы всегда туда ходим.

– Правда? – Он нахмурился, задумчиво глядя в окно художественной гостиной Фрейзьера. – Это может пригодиться.

– Для чего?

– Подарки на Рождество, день рождения. – Он снова повернулся к ней и указал на дверь. – Не хотите войти?

– Нет-нет. Мне нужно в другой магазин, а их мы заберем на обратном пути.

– Уайтскомб? – догадался Стюарт, когда они продолжили путь по Хай-стрит. – Вы ведь туда направляетесь?

Эди рассмеялась:

– Магазин тканей? Нет-нет, не хочу подвергать вас этому испытанию, особенно после посещения заведения мисс Мэй.

– Тогда нам обоим повезло: уж коль вы не заставляете меня созерцать пуговицы и булавки, я не буду строить планы для реванша.

– А вы строили?

– Конечно, но не ждите, что я признаюсь, какие именно. Оставлю их про запас, на случай если вы решите затащить меня на собрание комитета вашего благотворительного общества.

– Я никогда не решилась бы на это. – Она состроила гримасу, вспоминая визиты, которые сделала днем раньше: дамы буквально взахлеб выражали свои восторги по поводу его возвращения из Африки. – Вас на нашем собрании женщины разорвут на кусочки.

– А, так вы ревнуете?

– Не обольщайтесь: в нашем комитете я единственная моложе шестидесяти.

– Ну а все-таки. – Он окинул ее лукавым взглядом. – Если бы все дамы были молоды и красивы?

Приступ ревности оказался столь сильным и неожиданным, что она едва не споткнулась, и затмил все ее попытки изобразить интерес к магазину кондитерских изделий Хавеллхема, где она остановилась, повернувшись к витрине. Чтобы спрятать покрасневшее лицо, выдававшее все ее мысли, Эди прижала к нему ладони.

Не тут-то было: Стюарт наклонился, просунув голову под поля ее шляпы, и прошептал:

– Не хотите говорить об этом?

– Ах, оставьте… – быстро ответила Эди, стараясь вложить в свой тон как можно больше безразличия. – Как я уже говорила, еще до свадьбы… – Запнувшись, она сделала паузу, сглотнула и продолжила: – Вы можете спать с кем захотите, мне все равно.

– Эди, – мягко проговорил Стюарт, – оставьте мне хоть каплю надежды. – Он коснулся губами ее уха прямо посреди Хай-стрит. – Одну лишь каплю. Признайтесь, что мысль о другой женщине вызывает у вас ревность.

Она покраснела и, едва не прижимаясь щекой к холодному стеклу, прошептала, сдаваясь:

– Может быть… совсем чуть-чуть.

Он рассмеялся: это был низкий мелодичный смех у самого уха – и удовлетворенно отодвинулся.

– Вы что-то хотите купить у Хавеллхема?

– Гм… не знаю, – солгала она, постаравшись сосредоточиться на пирожных, выставленных на витрине, а не на том, что он стоит в шаге от нее и она все еще ощущает его дыхание на своем виске. – Я думаю.

– Как сладко, правда?

Это прозвучало ужасно порочно.

– Да, пожалуй, не повредит немного сладкого, – сказала она и выпрямилась. – Я думаю, стоит к ним заглянуть: здесь есть шоколад, а Джоанна его обожает.

– Тогда я оставлю вас на несколько минут: мне нужно зайти на почту. Это недолго.

– Вы хотите отправить телеграмму?

– Несколько. – Он не стал объяснять, а лишь жестом указал на другую сторону улицы. – Вы позволите?

– Конечно.

Слава богу, он ушел: ей нужно было время, чтобы прийти в себя, – а когда вернулся, щеки приняли свой естественный цвет, уверенность вернулась.

– А где же шоколад? – удивился Стюарт.

– Я попросила их доставить покупку домой. – Она повернулась и пошла по Хай-стрит.

– Итак, куда мы направляемся дальше? – подстраиваясь под ее шаг, поинтересовался Стюарт. – Или вы предпочитаете держать меня в неведении?

– Мы уже пришли. – Эди указала на ярко-синюю дверь. – Мне нужно зайти сюда, в антикварный магазин мистера Белла.

– Антиквариат, о боже! – Стюарт издал пренебрежительный звук, открывая дверь. – Вы не найдете здесь ничего старше времен Георга Второго.

Эди расхохоталась в ответ на его замечание, и он, в недоумении остановившись возле двери, поинтересовался:

– Что смешного?

– Стюарт, любой предмет времен правления Георга Второго старше, чем моя страна.

– Справедливо. – Он улыбнулся и открыл перед ней дверь. – Вполне справедливо.

В магазине Эди сразу направилась к прилавку с драгоценностями, подобрать брошь или булавку для своей шляпки, но едва потянулась к одной из стеклянных коробок, как Стюарт окликнул ее от другого прилавка:

– Эди, взгляните на это.

Она посмотрела в его сторону, но ничего не увидела за лакированным восточным комодом, поэтому пришлось подойти ближе. То, что привлекло его внимание, оказалось большой музыкальной шкатулкой орехового дерева, с медными ручками и перламутровой инкрустацией на крышке. Да, вещь была действительно великолепна.

Мистер Белл, опытным взглядом определив потенциальных покупателей, поспешил к ним.

– Это пейллардовская музыкальная шкатулка, ваша светлость. Швейцарский механизм, разумеется, с двадцатью органными тонами и тремя валиками…

– Учитывая технический уровень, это, должно быть, современное изделие.

– О да, она почти новая: принадлежала миссис Маллинз. Она выписала ее из Цюриха только в прошлом году, но вскоре скончалась. Ее дочь живет за границей, вот и попросила своего адвоката продать шкатулку.

– Миссис Маллинз умерла? – Стюарт поднял глаза. – Мне жаль…

– Да, но ведь ей было девяносто…

– Ах да, конечно. – Он провел рукой по крышке. – Можно?

– Прошу вас.

Стюарт поднял крышку, и мистер Белл указал на маленькую рукоятку сбоку.

– Один поворот – и зазвучит музыка. Позвольте продемонстрировать.

Когда по комнате поплыла мелодия вальса, Эди увидела, как губы Стюарта расплылись в улыбке и он мечтательно проговорил:

– Штраус. Готов поспорить, это «Венская кровь». Я предпочитаю «Весенние голоса».

Он посмотрел на нее, и мысли Эди вернулись туда, в зал Хандфорд-Хауса: эти красивые серые глаза так же смотрели на нее, маленький оркестр исполнял «Весенние голоса» и ее влекло к нему как магнитом.

Мистер Белл, деликатно кашлянув, открыл ящик стола под шкатулкой:

– Если желаете «Весенние голоса», это здесь.

Стюарт вместо ответа жестом попросил мистера Белла удалиться и посмотрел Эди в глаза.

– Я так хорошо помню тот вечер…

– Я тоже. – Она чуть-чуть покраснела, но взгляд не отвела и улыбнулась. – У вас тогда галстук развязался…

Его обрадовало, что и она помнит.

– Правда? Хотя чему удивляться: думаю, я шокировал всех своим необычным для бала видом. Знаете, когда я заметил вас среди многочисленной толпы гостей, то сразу захотел пригласить на танец, но поскольку мы не были представлены друг другу, не решился, да и, честно говоря, не видел смысла в этом знакомстве, так как намеревался уехать через несколько дней. Господи, как бы я хотел обнять вас и закружить в вальсе, и к черту все условности! – Он опустил глаза на свою трость. – Как жаль, что тогда я не мог знать, что никогда больше не буду танцевать с вами.

Сердце Эди пустилось вскачь, будто его боль передалась ей. Глядя на его склоненную голову, она сказала:

– Ценю ваши сентиментальные чувства, но эти сожаления напрасны: я не люблю танцевать.

– Почему? – удивился Стюарт. – Глупости, все девушки обожают танцы.

– А я нет, потому что слишком высокая и это ставит партнеров в неловкое положение. А кроме того, – добавила она с виноватой гримасой, – я не люблю подчиняться…

Он рассмеялся, и, к ее радости, смех уничтожил меланхолию.

– Что ж, готов поверить.

– Когда бы я ни танцевала, результат был всегда плачевный: помятые туфли, сбитые лодыжки, уязвленная гордость партнера…

– Если так, то и поделом им. Настоящий мужчина никогда не позволит, чтобы партнерша вела… – Он помолчал, опустив густые ресницы. – Я имею в виду танцы, разумеется.

Он поднял на нее глаза, и она почувствовала, как тепло его взгляда проникает в каждую клеточку ее тела, а когда их взгляды встретились, и вовсе почувствовала, что еще немного и растает прямо у него на глазах.

Если он и разгадал ее чувства, то виду не подал. Повернувшись, он мягко закрыл крышку музыкальной шкатулки.

– Вы не хотите купить ее? – спросила она, не скрывая удивления.

– Нет, – сказал он, не оборачиваясь. – Нельзя дважды войти в одну реку.

 

Глава 14

Вернувшись в Хайклиф, они пили чай на террасе, потом Стюарт выразил желание осмотреть некоторые коттеджи, и, прихватив Нюхлика, они отправились на прогулку.

Обратный путь их лежал через розарий, и Стюарт, замедлив шаг у высокой решетчатой перголы, заметил, указав на темно-лиловую вьющуюся розу с несколькими нераскрытыми поздними бутонами:

– Какое совершенство!

Эди остановилась рядом и, бросив на него подозрительный взгляд, осторожно потянулась к одному из бутонов и вдохнула аромат.

Стюарт рассмеялся:

– Вы смотрите на меня так, как если бы я заявил, что небеса зеленого цвета.

– Просто я не думала, что вы из тех мужчин, которых может заинтересовать роза.

– Значит, вы недостаточно хорошо меня знаете, дорогая. Как называется этот сорт роз?

– Я еще не решила, как ее назвать.

– Вы что, вывели этот сорт сами? – Удивление было явно наигранным, и Эди заподозрила неладное.

– Да, но у меня почему-то такое впечатление, что вам это уже известно.

Он усмехнулся.

– Да, дорогая, вас не проведешь… Что ж, открою правду: у меня была продолжительная беседа с Блейком после нашей вчерашней встречи с Робсоном.

– И что же?

– Я уже говорил, что намерен перетащить слуг на свою сторону. Вот во время нашего разговора Блейк и рассказал о вашей любви к розам и показал ваше последнее творение. Может, как-нибудь покажете и остальные?

Эди фыркнула и отвела взгляд.

– Можно подумать, что вас волнуют мои розы.

– Мне интересно все, что вы любите, и я хочу знать об этом больше.

– Но большинство моих любимых занятий покажется вам скучным.

– Откуда вы можете это знать?

– Вы находите интересным выращивание роз?

– Не знаю, может быть.

Она покачала головой, не в состоянии поверить в это.

– Вы путешествовали по Африке, видели слонов, носорогов, львов… А тут какие-то розы… Слишком незначительное занятие для такого человека, как вы.

– Для такого человека, как я… – Он помолчал, наблюдая, как Нюхлик пытается выкопать ямку возле самшитовой изгороди у тропинки. – Вы хотите сказать, для такого человека, каким я был…

– Простите, – спохватилась Эди, вспомнив их разговор в магазине мистера Белла. – Я не хотела напоминать о том, что вам неприятно.

– А почему бы и не поговорить об этом? – Он пожал плечами, словно не видел в этом ничего особенного. – Я стал совершенно другим, чего не отрицаю. И даже не возражаю против этого, – указал он на свою ногу. – Я был беззаботным шалопаем, это правда, и входил в джунгли столь же просто, как нырял в воду. Мне всегда было интересно узнать, что там, за следующим холмом, и я обожал узнавать новое. Но это вовсе не значит, что, стремясь к неизведанному, я не в состоянии оценить красоту старых мест – Хайклиф, например. Я жил здесь много лет, но никогда не замечал его красоты и не понимал, как люблю эту землю. Зато теперь я ценю эти места гораздо больше.

Эди задумалась над его словами.

– Я полагаю, если человек встречается лицом к лицу со смертью, его взгляды на жизнь могут измениться?

– Да, и это тоже. Но есть и еще кое-что: ранение несколько умерило мои амбиции и заставило жить в более спокойном ритме.

– Наверное, для вас это непривычно?

– Сначала – да, было именно так, но потом я стал замечать то, на что прежде никогда не обращал внимания, разве только если хорошенько ударить по голове. Помолчав, он добавил: – Вот так и случилось, что я заметил вас.

– Девушку ростом в шесть футов трудно не заметить, – усмехнулась Эди, стараясь, чтобы ее слова прозвучали как можно легкомысленнее. – Тем более в лабиринте. Ну а уж когда она предложила жениться на ней…

– Нет-нет, – поспешил заверить ее Стюарт, качая головой, – я не это имел в виду. – Он придвинулся ближе, ближе настолько, что пышное кружевное жабо ее платья касалось его груди. – Во-первых, вы не выше, чем я. – Он коснулся пальцем ее подбородка и приподнял лицо. – Понимаете?

Эди замерла от этого легчайшего прикосновения, не в силах оторвать взгляда от этих серых глаз, которые потемнели и стали дымчатыми.

– Что касается остального, я могу сказать, почему обратил на вас внимание? – И не ожидая ее ответа, продолжил: – Вы смотрели на меня, и в вашем взгляде было столько упорства и решительности, что я был просто обескуражен.

– Как невежливо с моей стороны!

– Это походило на вызов: было ощущение, что меня пронзила стрела. – Он улыбнулся. – Стрела купидона, возможно.

Эди, напротив, нахмурилась, прикусив губу.

– Вы что, флиртуете со мной?

Его взгляд прошелся по ее лицу: открытый и спокойный, – и она почему-то не выдержала и отвела глаза.

– Нет, Эди. Ну или совсем чуть-чуть, хотя и в этом случае я вполне серьезен. Впервые увидев вас, я почувствовал, что вы особенная, не похожая ни на одну из тех, с кем мне приходилось встречаться прежде. В том, как вы смотрели на меня, не было кокетства – ни капли, – но не было и интереса. А что было – не знаю до сих пор.

Она не собиралась идти ему навстречу, как не готова была признать, что взгляд, каким его наградила, был совершенно убийственным и ни о каких стрелах купидона речи не шло.

– Тот человек, каким я был когда-то, любил Африку, потому что этот континент отличает грандиозность во всем: слоны, огромные просторы, закаты, которые окрашивают небо в такие цвета, что дух захватывает. Сейчас я отдаю предпочтение таким простым радостям, как прогулки по саду, где есть великолепный розарий.

Он бросил трость на траву и, сорвав розу, развязал ленты шляпки Эди, не обращая внимания на ее протесты.

Убедившись, что на коротком стебле нет шипов, Стюарт аккуратно вдел розу ей в волосы и, отойдя на шаг, с удовлетворением констатировал:

– Вот так. С ней вы неотразимы.

– Вы говорите это всем, кого намерены соблазнить?

– Это не просто соблазнение. Это ухаживание.

– Не вижу разницы. – Эди вдруг стало весело. – И никогда не видела.

Он не ответил, но когда она снова посмотрела на него, то у нее дыхание перехватило от того, что она увидела в его глазах.

– И не надо: вы заслуживаете и того и другого, и я намерен доказать это на деле.

Что ж, размышлял Стюарт, вполне возможно, стоит поговорить с Эди об ухаживании, но только позже, в ее спальне, когда ее руки займутся его ногой. Стюарт не мог не думать, что соблазнение его привлекает куда больше.

Когда они только начали курс лечения, боль была настолько сильной, что ему пусть и с трудом, но удавалось справиться с возбуждением. А кроме того, ее последующее откровение шокировало его настолько, что держаться, хоть и на грани, все же удавалось. Но сейчас, даже зная, что она побывала в руках другого мужчины, он не мог справиться с вожделением, которое переполняло его, когда она прикасалась к нему. Он старался напомнить себе, что с ней произошло ужасное, но тело отказывалось внимать голосу разума и все эти джентльменские рассуждения не могли укротить зов плоти.

Проблеск надежды он ощутил минувшим днем, целуя ее руку, и еще сегодня утром, когда упоминание о других женщинах вызвало ее ревность, – два свидетельства, что она к нему неравнодушна, как бы ей ни хотелось убедить его в обратном. Но вместе с тем реальность не успевала за его воображением, и он старался напомнить себе, что мечты о том, как разденет ее и коснется губами нежной кожи, так и останутся пока мечтами – до этого еще долгий путь. Легче от этого не становилось, и он мог только заключить, что обожает заниматься самобичеванием.

Когда они перешли ко второй части упражнений и она склонилась над ним, прижимая к полу весом своего тела, он представлял, как они меняются местами и как это восхитительно, и понимал, что должен остановиться или сойдет с ума.

У нее, конечно, и в мыслях не было раздеть его и поцеловать, и в этом главная проблема. Он просто не знал, что с этим делать. Как можно соблазнить женщину в подобных обстоятельствах? Как можно заставить хотеть того, что когда-то причинило боль?

– Вы сегодня такой молчаливый, – заметила Эди, прервав его размышления.

– Просто задумался. – Он вытянул ногу, пошевелил ею, чтобы снять напряжение, а затем согнул, как и полагалось перед третьим упражнением.

Она наклонилась к нему, так что предплечье уперлось ему в спину, пальцами обхватила икру, а грудью прижалась к… Господи, как заставить себя отвлечься от подобных мыслей!

– Что-то не так? Сегодня особенно больно?

– Нет. – Он заморгал, стараясь сосредоточиться на часах, которые держал в руке, но каждая секунда казалась часом. – Просто не хочется разговаривать.

Вздохнув, Стюарт подумал: кто знает, возможно, слова помогут ему продвинуться вперед?

В тот раз, когда поцеловал ей руку, он знал, что ей приятно, но, слишком испуганная, чтобы продлить удовольствие, она сразу же ее убрала. Слова испугали бы ее куда меньше и, возможно, оказались бы более действенными. Нет, не комплименты, что-то иное.

– Тридцать секунд. – И когда она села, закончив упражнение, отложил часы и перевернулся на спину. – Я так мало говорю сегодня, потому что вряд ли мои мысли можно обсуждать с вами.

Он видел, как напряглось ее тело, а ладони уперлись в пол, словно она собралась сбежать.

– Вам очень идет белый цвет – вы восхитительны.

Эди издала возглас, в котором явно слышалось облегчение, и поправила ворот свободного платья, того самого, что было на ней днем раньше, когда они сидели на террасе.

– Портнихи говорят мне то же самое: считают, что белый цвет эффектно подчеркивает оттенок моих волос и кожи.

– Я целиком согласен, но это далеко не все…

Он приподнялся и сел, и она тут же напряглась, намереваясь встать, но он отклонился назад, опираясь на руки, и она снова расслабилась, опустившись на пятки и обхватив колени руками.

– Белый ваш любимый цвет?

– Не совсем. Прежде моим любимым цветом скорее был синий, точнее – все оттенки синего… Но сейчас я предпочитаю белый. Я полюбил его с того самого дня пять лет назад, когда мы вместе сидели на террасе и…

Эди остановила его, а вместе с тем и его надежды:

– Вижу, вам нравится возвращаться к тому дню.

– Это мое любимое воспоминание. Вы были в белом, и я любовался вами, потому что воображал другую картину – вас, распростертую на белых простынях.

В одно мгновение ее щеки стали пунцовыми, пальцы принялись нервно теребить воротник платья.

– Вы не должны так говорить, – прошептала она в испуге. – Это недопустимо.

– Зато честно.

– Вы смущаете меня.

Он выпрямился, но не прикоснулся к ней.

– Тем не менее, Эди, я думаю, этого недостаточно, чтобы бояться меня. Когда вы слышите от меня что-то подобное, вас это возбуждает, я вижу, а я именно этого и добиваюсь.

Пунцовые пятна на ее щеках стали еще ярче, доказывая, что он выбрал верную тактику. Нежно-розовые губы чуть приоткрылись при этом, но она не произнесла ни слова.

Стюарт решил воспользовался ее молчанием и продолжил:

– Я воображал, как вы лежите на белых простынях: волосы ореолом разметались по подушке, нежная улыбка застыла на губах, – и сходил с ума от этой картины. А когда смотрел на эти веснушки… – Он дотронулся пальцем до ее лица.

– Не надо смеяться над моими веснушками! – воскликнула Эди и отвела его руку.

– Я вовсе не смеюсь. Смотрел на них и думал: если они везде, то сколько потребуется времени, чтобы перецеловать их все? Этот вопрос я задавал себе много раз, блуждая по Африке.

Она не шевельнулась, хотя дыхание участилось, и он подумал, что наконец-то удалось чуть-чуть если не попасть, то приблизиться к цели. Может, ему и удастся поймать эту норовистую газель.

– А тот, другой день, когда вы вышли на террасу в этом платье? – Он указал на мягкие складки батиста, падающие на ковер под ее ногами. – Солнце зашло, и я увидел очертания вашего тела под этой тонкой тканью. Это было восхитительное зрелище – изгиб бедер, длинные ноги… Этого оказалось более чем достаточно, чтобы пробудить мое воображение. – Он сделал паузу, стараясь успокоить дыхание. – Теперь вы понимаете, почему мне нравится, когда вы носите белое?

– Господи! – Она отвернулась и прижала руку ко рту. – Но на мне было три нижних юбки!

Он не мог не заметить, что его слова достигли цели. Она была хоть и возбуждена, но все еще смущена, и он решил, что стоит повременить. Романтический танец в том и заключается, что надо то привлекать, то отталкивать.

– Да, мы, мужчины, обладаем пылким воображением, – усмехнулся он. – Почему, как вы думаете, нам нравится наблюдать, как женщины играют в теннис?

Эди ахнула и судорожно рассмеялась.

– О боже милостивый! Если бы женщины знали этот мужской секрет, то больше никогда не надевали бы белое, выходя из дому.

– Не вздумайте никому рассказывать об этом или я обижусь за весь мужской пол. Вид ваших длинных красивых ног запечатлелся в моей памяти, и ничто не сможет его стереть. – Он взглянул на часы. – Ах, вижу, мои два часа истекли. Нам пора переодеться и спуститься к обеду, иначе Уэлсли будет недоволен.

Стюарт поднялся и протянул ей руку, помогая встать, а потом медленно поднес ее пальцы к губам и нежно коснулся их. На сегодня достаточно: ожидание было частью его игры, и, как сказал ей накануне, он намерен победить.

 

Глава 15

Когда Эди обедала в обществе Джоанны и миссис Симмонс, еда в Хайклифе не отличалась особой изысканностью: пять блюд, не больше, – разумеется, если в доме не принимали гостей. С момента возвращения Стюарта все резко изменилось. Миссис Биглоу и Уэлсли настаивали на более разнообразном меню. Отягощенная другими заботами, связанными с возвращением хозяина поместья, Эди не успевала заниматься еще и этим, и в тот вечер повариха и дворецкий решили взять решение этой задачи в свои руки.

Канапе, суп, рыба, бараньи отбивные, а также блюдо жареной говядины с грибами и молодым картофелем, – все это не могло не произвести на Эди должного впечатления, и она решила в дальнейшем досконально разобраться в этом вопросе.

– Господи, Уэлсли, миссис Биглоу сегодня превзошла себя! Сколько же блюд она приготовила?

– Десять, ваша светлость.

– Десять? Но нас всего четверо…

– Миссис Биглоу считает, что такое событие, как возвращение его светлости, заслуживает праздничного обеда, и я солидарен с ней. Кроме того, что вы уже отведали, вас ждет вкуснейший десерт и фрукты с твердым сыром.

Она посмотрела на мужа через стол, и тот улыбнулся ей.

– Видимо, герцог высказал вам свои предпочтения? – предположила Эди, а потом обратилась к Стюарту: – Вы заказали всю эту еду?

– Чтобы лишить вас права обсуждать меню? Никогда. Но я ничуть не жалею. Как можно не приветствовать обед из десяти блюд после стольких лет питания консервами?

– Что ж, надеюсь, миссис Биглоу найдет, куда деть все то, что останется от обеда.

– У нас никогда прежде не подавали десять блюд, – пробормотала Джоанна и зевнула, прикрыв рот ладошкой.

Несмотря на весь свой энтузиазм, с десертом она справиться не смогла. Обильная еда сделала свое дело, и Эди решила, что пора остановиться. К десерту едва притронулись, когда она поднялась.

– Я думаю, нам пора. Не будем мешать Стюарту соблюсти традицию, то есть наслаждаться после обеда рюмкой портвейна и сигарой.

Все трое поднялись следом за ней, но Стюарт их остановил, предложив свой вариант продолжения вечера.

– Возвращаться в цивилизованный мир очень приятно, и я с удовольствием выпью портвейна, но только в вашей компании. Я не курю, и у меня нет желания пить в одиночестве. Уэлсли, будьте добры, попросите миссис Биглоу прислать фрукты и портвейн в гостиную.

Если бы столь необычное распоряжение дала дворецкому она, тот по крайней мере, поднял бы брови в недоумении, но сейчас даже глазом не моргнул.

– Слушаюсь, ваша светлость. – Дворецкий поклонился и вышел из столовой.

– Честное слово, этот человек сам на себя не похож с вашего возвращения, – посетовала Эди раздраженно, пока они шли в гостиную. – Он никогда не задает вопросов, чтобы вы ни сказали.

– Ничего удивительного: я ведь герцог.

Ей пришло в голову, что, если бы она когда-нибудь справилась со своими опасениями и решила остаться здесь навсегда с мужем, Уэлсли превратился бы в постоянный раздражитель.

– А я герцогиня. Но это никак не влияет на наши взаимоотношения с дворецким.

Стюарт рассмеялся.

– Но, кажется, вы в конце концов нашли с ним общий язык?

– Да, но это всегда настоящая битва.

– Все потому, что вы американка. Печально, но Уэлсли типично английский дворецкий, то есть сноб из снобов.

– В Штатах я бы давно уже уволила его.

– Но мы не в Штатах, так что ничего у вас не получится. Уэлсли такая же достопримечательность Хайклифа, как эти стены.

– И вы получаете от этого огромное удовольствие, – процедила Эди, заметив, что он с трудом сдерживает улыбку.

– Так же, как от викария, дорогая, – возразил Стюарт, посмеиваясь.

Остановившись у дверей гостиной, он повернулся к Джоанне и миссис Симмонс.

– Вист, леди? Нас как раз четверо.

Джоанна покачала головой и, широко зевнув, пробормотала:

– Я ужасно устала. Пойду спать. Всем спокойной ночи.

– Пожалуй, и я последую примеру Джоанны, – сказала миссис Симмонс. – Спокойной ночи, ваша светлость.

Эди охватило отчаяние:

– Вам совсем не нужно поступать, как Джоанна. Мне было бы очень приятно, если бы вы остались. Я уверена, его светлость не станет возражать. Нас трое – вполне достаточно для пикета.

У миссис Симмонс предложение не вызвало энтузиазма.

– Спасибо, но я бы хотела воспользоваться этим временем, чтобы написать письма. Мне уже давно следовало ответить своим родным, а то, боюсь, они сочтут мое молчание проявлением невнимания. – Она посмотрела на Эди. – Если вы не возражаете, конечно.

Эди изобразила улыбку и с трудом, но воздержалась от желания указать, кто в этом доме имеет первостепенное право голоса.

– Конечно. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, ваша светлость.

С уходом сестры и гувернантки она почувствовала растерянность и неловкость. Сразу вспомнились откровения в ее спальне. Даже сейчас, думая об этом, она чувствовала, как жар заливает щеки.

– Может быть, я тоже пойду к себе? Уже одиннадцать часов.

– Почему бы вам не посидеть со мной хотя бы немножко? Мы могли бы поговорить или почитать. – Он указал на карточный столик. – Или сыграть.

– Это зависит о того, какая игра у вас на уме. Признайтесь, вы организовали так, чтобы Джоанна и миссис Симмонс ушли и оставили нас вдвоем?

– Честное слово, не я. И если вы предпочитаете отправиться спать, я не стану вас удерживать, но мне было бы приятно, если бы вы остались.

Она глубоко вздохнула.

– И вы опять продолжите свои попытки?

– Почему бы и нет? С огромным удовольствием, – признался Стюарт, провокационно улыбаясь. – Но только в том случае, если вы позволите.

– Не позволю.

– Тогда вам не о чем беспокоиться. – Он подошел к игральному столу и вытащил ящик. – Карты? Или триктрак? А может, шахматы?

Эди решила, что последнее предложение надежнее, и сделала выбор:

– Шахматы.

– Ну что ж… – Стюарт убрал карты в ящик стола и задвинул его. – Вы говорили, что играете очень хорошо, поэтому заранее прошу прощения, если окажусь недостаточно интересным партнером. Я редко играю в шахматы.

– Что ж, мне это только на руку, – улыбнулась Эди, придвинув стул, который он поставил для нее.

Он сел напротив и, открыв коробку, высыпал шахматные фигурки на доску, но когда Эди начала расставлять белые фигуры, Стюарт остановил ее:

– Э-э… так не пойдет, мы должны кинуть жребий. – Спрятав по пешке в каждом кулаке, он протянул ей руки: – Выбирайте.

– Джентльмен обычно предоставляет леди первый ход, – напомнила Эди, пожимая плечами.

– Обычно да, но не думаю, что вам нужно это преимущество.

– Вы правы. Тогда пусть будет этот.

Стюарт разжал пальцы, и там оказалась белая пешка.

– Вот видите: все вышло как я хотела. – Эди не могла удержаться от улыбки.

– Джоанна предупреждала, что вы безжалостны в игре, – заметил он, пока они расставляли фигуры. – А еще рассказывала, что вы никогда не давали ей выиграть, даже когда она была совсем маленькой.

– Я и вам не позволю, несмотря на то что вы мужчина, – предупредила она и сделала первый ход пешкой от ферзя.

– И все-таки я надеюсь на победу, – сказал Стюарт, переставляя свою пешку. – Потому что очень рассчитываю получить поцелуй.

Его слова и низкий завораживающий голос заставили ее поднять на него глаза. Ресницы его были опущены, взгляд остановился на ее губах. От увиденного ее охватила дрожь, все внутри перевернулось. Эди хотела придумать достойный ответ, но ничего не шло в голову.

К счастью, в этот момент в гостиную вошел Уэлсли с подносом в руках и она была избавлена от необходимости отвечать.

– Ваш портвейн, ваша светлость, – объявил дворецкий. – И фрукты.

– Превосходно. Поставьте это на стол и придвиньте его к нам поближе, а потом налейте нам обоим по рюмочке… хотя герцогиня, возможно, предпочитает что-то другое?

– Нет-нет, пусть будет портвейн. Спасибо, Уэлсли.

Эди, наблюдая, как дворецкий разливает портвейн, подумала: «Черт побери, мог бы и учесть, что этот напиток предназначается для джентльменов, а дамы обычно предпочитают мадеру или херес», – но решила промолчать.

– Что-нибудь еще, ваша светлость? – поинтересовался дворецкий.

– Нет, благодарю. Можете идти, Уэлсли. Если что-то понадобится, мы позвоним.

– Да, ваша светлость. – Уэлсли поклонился и направился к выходу.

– И закройте за собой дверь, – бросил Стюарт ему вдогонку, и послышался щелчок замка.

– Это обязательно? – насторожилась Эди.

– Мне нравится, когда никто не мешает.

Она сделала ход конем.

– Вы хотите сказать, что намерены вести себя так, что нам понадобится уединение?

Он и не думал возражать – просто улыбнулся.

– Да, и это тоже. Вы могли воспрепятствовать.

А поскольку она не сделала этого, поняла с досадой Эди, ее молчание было воспринято как согласие.

– Я не знаю, какие планы зреют в вашей голове: что вы захотите сказать или сделать. И это даже хорошо, что никто из слуг не сможет сюда войти: они были бы смущены, если бы увидели, как вы целуете мою руку, или… что-то наподобие.

– Ах вот как! Так, значит, вы беспокоитесь о слугах? – Он сделал ход пешкой. – Что ж, прекрасно. Восхищаться вами в приватной обстановке, не опасаясь, что могу вас смутить, – что может быть лучше?

– Нет, вы не смеете! – воскликнула Эди, слишком поздно заметив улыбку, притаившуюся в уголках его рта. – Это не то, что я имела в виду, и вы прекрасно это знаете. Прекратите меня дразнить!

– Но, Эди, это важно. Я не знаю, какая из моих попыток будет благосклонно встречена, а какая – отвергнута, так что, как говорится, приходится дуть на воду…

– Не знаю почему, но я отвергаю их все.

– Ах вот как? Я знаю, что вы неравнодушны ко мне, иначе приказали бы Уэлсли оставить дверь открытой. И признали этим утром, что даже упоминание о другой женщине вызывает у вас ревность.

О господи! Он теперь всегда будет вспоминать об этом. Она смотрела на шахматную доску, ощущая жар и волнение во всем теле. Слишком поздно, чтобы взять назад унизительное признание, но она не могла не поправить его:

– Я сказала, что чуть-чуть ревную.

– Я помню.

– И в любом случае это слишком слабый аргумент.

– Возможно, но я помню, что произошло между нами на террасе пять лет назад, и знаю, что вы чувствовали тогда, потому что понял это по вашему лицу.

– У вас богатое воображение.

– Да. – Он широко улыбнулся. – Я думаю, что многое заметил и сегодня.

Она передернула плечами, хотя и понимала, что он прав: тело все еще ощущало жар при его напоминании об их разговоре.

– Впрочем, – добавил Стюарт, – не нужно обладать особым воображением, чтобы понять, когда женщина неравнодушна к тебе, а когда нет.

Она хотела изобразить равнодушие, надеясь, что тогда, может, он оставит свои попытки одержать над ней верх, но, увы, это плохо получалось. Он с легкостью преодолевал все ее защитные барьеры, чего не смог сделать пять лет назад, и она не могла понять почему? Эди хотела быть сдержанной и холодной с ним, потому что тогда он мог согласиться, что раздельное проживание – единственный путь к решению их вопроса, но как можно было оставаться равнодушной, когда видишь его глаза, слышишь слова, подобные тем, что он сказал про нее в белом платье?

– Вы прекрасно знаете женщин, так что спрашивать незачем, – пробормотала Эди.

– Справедливое замечание, – признался Стюарт. – В былые времена я действительно был дамским угодником.

Она стала говорить, что ее приятельница Лиони поведала тогда на балу, что до отъезда в Африку он разбил не одно девичье сердце. И она не имела оснований в этом сомневаться. Чего стоили одни серые глаза, светившиеся юмором, правильные черты, великолепная улыбка, сильное тело, быстрый ум, умение произвести впечатление на противоположный пол.

Опустив глаза на шахматную доску, Эди постаралась сосредоточиться на игре.

– Жаль, – вздохнул Стюарт, – что вы при любой возможности безжалостно пресекаете все мои попытки.

Вместо ответа она сделала ход конем и съела его слона.

– Что ж, это подтверждает мои мысли. В таком случае я тоже буду беспощаден. – Он нахмурился и, сделав ход ладьей, съел ее слона. – Шах.

Эди надулась от досады, когда он убрал ее слона с доски, и пробубнила:

– А еще говорили, что плохо играете…

– Я сказал – редко, а не плохо.

Она недовольно наморщила нос.

– Если вы так сильны в шахматах, тогда зачем пытались отвлечь меня разговорами?

– Потому что это фундаментальная стратегия в шахматной игре. – Опершись о стол локтем, он положил подбородок на руку. – А если серьезно, то я не пытался отвлечь вас для того, чтобы обыграть, а просто хотел получше вас узнать.

Эди не отвечала, и он вздохнул.

– Правда, Эди, я не хочу сидеть с вами и передвигать шахматные фигурки. Мне хотелось узнать, что вас интересует, что вы любите, что заставляет вас смеяться и… что может доставить вам удовольствие.

Услышав эти слова, Эди посмотрела ему в глаза и поняла, что не осталась к ним равнодушной.

– Что, если мы сделаем вот что… – Он подался вперед и легонько погладил ее по руке. – Что, если вы скажете мне, чего хотите, а я, в свою очередь, скажу, чего хочу я?

Ощущая исходящее от него тепло, она вспомнила, как он поцеловал ее руку накануне. И еще его слова про ее вид в белом… И то томительно-сладкое ощущение, которое посещало ее в последние дни, вновь поднялось и ожило. Но тут ее словно холодной водой окатили: она помнила про его истинные желания…

– Я думаю, что и так знаю, чего бы вам хотелось, – резко проговорила она и отняла свою руку.

– И что же это?

Стюарт ждал, наблюдая за ней. Темные брови вопросительно приподнялись, словно он действительно не понимал, что она имела в виду, словно и вправду ждал ответа, как будто она могла словами описать, чего может хотеть мужчина.

Она покраснела и отвернулась.

– Мы не должны обсуждать такие темы.

– Почему? Супруги долны быть откровенны друг с другом, а не ходить вокруг да около, как стараетесь делать вы. Скажите прямо: как вы думаете, чего я хочу?

Тут же в памяти всплыл летний домик в Саратоге, и, вместо того чтобы избавиться от этого видения, как делала обычно, она постаралась удержать его, используя как щит между собой и Стюартом.

– Вы хотели бы, – сказала она твердо, – заняться со мной прелюбодеянием.

Повисла гнетущая тишина, наконец он ответил:

– Вы сейчас говорите о нем. – Посмотрите на меня. Посмотрите мне в глаза. Когда же вы поймете, что мы разные?

Она выпрямила спину и, повернув голову, посмотрела ему в глаза, где полыхал гнев.

– То есть… я ошибаюсь?

– О да. Бесконечно ошибаетесь. Я не хочу прелюбодеяний – я хочу заниматься с вами любовью. – Он сделал паузу, и она увидела, как на смену гневу в его глазах пришло что-то другое… нежное и теплое. – Между ним и мной огромная пропасть, Эди. Я бы сказал – мы из разных миров. Как убедить вас в этом?

Взмахнув ресницами, она подняла глаза.

– Я не знаю, Стюарт. – В ее словах не было надежды.

– Я знаю: вам страшно, вы испытали боль. – Он сжал кулак и поднес ко рту, стараясь сдержать себя. – Но обещаю, что постараюсь сделать так, чтобы вы все забыли как кошмарный сон, и показать другую сторону отношений между мужчиной и женщиной – светлую, правильную и красивую. Вот чего я хочу.

Она почувствовала слабую надежду, призрачный проблеск в глубоком холодном мраке, и потянувшись к рюмке с портвейном, сделала жадный глоток.

– Вы хотите того, что я не могу вам дать, Стюарт.

– Я так не думаю, но понимаю, почему так думаете вы. Признаюсь, что хочу целовать вас, прикасаться к вам и восхищаться вами. Да, конечно, я этого хочу, а еще хочу доставить вам удовольствие. Вы не верите, что в акте любви может заключаться удовольствие, но это так, Эди. Сладостное, такое сладостное удовольствие. Блаженство… И я хочу, чтобы вы испытали это со мной, хочу больше всего на свете.

Его голос, низкий и глубокий, разбудил в ней такие ощущения, о которых она даже не подозревала. Язычки пламени трепетали у нее в груди, а пальцы сжимали пешку, пока она пыталась их погасить.

– Вы сегодня так настойчивы… Сначала про белое платье, теперь… это. Вы собираетесь заниматься со мной любовью при помощи слов?

– А что, у меня есть выбор?

Казалось, он обладает талантом задавать вопросы, на которые она не может найти ответы.

– Таким образом, мы возвращаемся назад, к тому, с чего начали: чего хотите вы, и чего бы хотелось мне, и где мы могли бы найти точки соприкосновения. – Он потянулся к вазе с фруктами, выбрал спелый персик и взял фруктовый нож с фаянсовой ручкой. – Например, я люблю персики, а вы?

Это был такой невинный вопрос, что она смогла бы ответить не задумываясь, но, почувствовав подвох, не торопилась.

– Я думаю, вам уже известно, что я люблю персики, – наконец сказала Эди, взглянув на него исподлобья. – Вы, наверное, говорили с миссис Биглоу, или с Ривз, или с Джоанной. И именно поэтому Уэлсли принес нам персики вместо малины и ежевики.

Он улыбнулся уголками губ.

– Я же предупреждал вас, что постараюсь привлечь слуг на свою сторону, посвятив в мои планы. Но это не отрицает того факта, что я тоже люблю персики. – Опираясь локтем о стол, он всадил нож в спелую мякоть и отрезал ломтик. – Хотите попробовать?

В любой другой ситуации она восприняла бы его слова совершенно однозначно, но в его интонации определенно таилось какое-то лукавство, и это пробудило ее осторожность. И любопытство. Любопытство победило.

– Хорошо. – Она протянула руку. – Хочу.

Но он дал ей не целый персик и не в руку, а протянул кусочек к губам.

Эди посмотрела на сочный ломтик, затем на него.

– Я не ребенок, не нужно меня кормить. – И постаралась взять персик из его пальцев, но он не позволил.

– И все-таки мне хотелось бы… Разве это не забавно?

– Нет. Глупо.

– Вам не нравится?

– А почему мне должны нравиться всякие глупости?

Он усмехнулся, но она не поняла почему.

– Сколь многого вы не знаете, Эди, – вздохнул Стюарт, сокрушенно качая головой. – Я бы очень хотел познакомить вас с такой прекрасной стороной жизни, как эротика.

Она не имела никакого желания тратить время на подобные познания, но одна лишь мысль об этом почему-то вызвала сердцебиение, дыхание стало прерывистым.

– Это всего лишь кусочек персика. Не вижу здесь ничего эротичного.

– Есть только один способ это узнать. – Он снова протянул ей сочный ломтик, и на этот раз она открыла рот.

И в следующее мгновение лакомство оказалось у нее между губами – скользкое, влажное и сладкое. Она осторожно прожевала его и проглотила, а он тем временем отрезал еще кусочек, но на этот раз не стал подносить к губам, а, наоборот, держал подальше.

Она потянулась, чтобы взять его с ножа, но он предупредил:

– Осторожно.

Ломтик соскользнул с лезвия, но только она хотела его съесть, как услышала:

– Разве вы не хотите поделиться?

Она замерла, кусочек персика так и остался у нее между губ, когда взгляды их встретились и она поняла, чего он хочет. Тут же ощутив какое-то странное томление внизу живота, ужасно смущаясь, она осторожно поднесла ломтик к его рту.

Стюарт взял его губами из ее рук и тут же отрезал очередной кусочек. На этот раз его пальцы задержались у ее рта чуть дольше, и сердце Эди сначала остановилось, потом пустилось вскачь.

С легкой улыбкой он наблюдал за ней, и она почувствовала необходимость что-то сказать, дабы нарушить тягостное молчание.

– Подобное ощущение я испытала, когда, будучи девочкой, впервые встала на лед на коньках.

Его брови сошлись, придавая лицу то забавное лукавое выражение, которое запомнилось ей по той ночи в Хандфорд-Хаусе.

– А что тут похожего? – удивился Стюарт и протянул ей очередной ломтик персика.

Слизнув его с ножа, Эди ответила:

– Я чувствую себя точно так же.

– Да? И как же вы себя чувствуете?

– Нервничаю. Чувствую волнение. Возбуждение. – Она помолчала, подбирая верное слово. – И счастье.

Было видно, что ее слова обрадовали его: лицо осветила улыбка, и он воскликнул:

– Но ведь это же чудесно!

– А еще, – добавила Эди, протягивая ему кусочек персика, – это рождает во мне такое чувство, будто я падаю и мне больно.

– Я не позволю вам упасть. – Захватив губами кусочек персика вместе с кончиками ее пальцев, он втянул их в рот.

Удовольствие, томительное и сладостное, растекалось по ее жилам, обдавая все тело темной горячей волной. Ощущение было настолько острым, что она вскрикнула в шоке и, отпрянув, вскочила на ноги, опрокинув стул.

Он тут же встал, отложил нож и персик.

– Эди…

– Уже поздно! – остановила его она, отчаянно проклиная игру, которую он затеял, и себя – за любопытство: очень хотелось узнать, что может быть эротичного во фруктах.

– Моя газель снова убегает, – пробормотал со вздохом Стюарт. – Эди, скажите: что случилось?

– Ничего, – солгала она, пытаясь успокоиться, хотя все ее чувства пришли в смятение.

– У вас руки дрожат…

– Да? – Она отвернулась в поисках салфетки. – Господи!

– Я не хотел испугать вас или обидеть.

– Вы не испугали. – Она была в панике, но вовсе не из-за него: никогда не думала, что способна такое почувствовать.

– Прошу прощения, что веду себя как испуганный кролик. Это просто потому… что я не… не привыкла, чтобы ко мне прикасались, а тем более целовали руки. – Но конечно же, она слукавила: дело было не в этом.

– Но ведь я уже прикасался к вам, вчера…

Да, его губы прижимались к ее ладони, как печать. Не глядя на него, она опустила уголок салфетки в чашу с водой и вытерла сок от персика с подбородка и пальцев, будто пытаясь навсегда стереть память о его прикосновениях.

– Это удивило меня, только и всего. Я не ожидала…

Она замолчала, и он спросил:

– Чего? Не ожидали, что это может так возбудить вас?

Эди пребывала в полной растерянности, судорожно сжимая салфетку.

– Нет… но вы наверняка знали, что такое возможно.

– Эди, этому чувству есть название – «желание», и в нем нет ничего плохого.

Так это было желание? Она не стала уточнять, а поспешила попрощаться:

– Извините. Уже поздно. Думаю, мы закончим нашу партию в шахматы в другой раз. Я иду спать.

– Конечно, – согласился Стюарт и потянулся за своей тростью. – Я провожу.

– Нет, пожалуйста, не утруждайте себя.

– В этом нет ничего затруднительного. И потом, ваша спальня не в другом конце дома: наши комнаты рядом. И вы правы: уже поздно, пора в постель.

Они остановились перед закрытой дверью, и он потянулся, чтобы открыть ее, но сделал паузу, положив ладонь на дверную ручку, и прошептал:

– Уже действительно поздно, так что ничего странного, если мальчик-коридорный заснул на своем посту. Посмотрим?

Осторожно приоткрыв дверь, он выглянул, затем повернулся к ней и, кивнув, разочарованно прошептал:

– Так и есть, герцогиня. Такое разгильдяйство среди слуг непозволительно. Уэлсли вышел бы из себя, если бы узнал.

Это его пристрастие пошутить она начала понимать и ценить. Стоило ей разволноваться или смутиться, и он сразу же превращал все в шутку или начинал ее дразнить. Это действовало успокаивающе, она не могла не признать, и сейчас всю ее неловкость как рукой сняло.

– Что ж, не скажем Уэлсли, – шепнула она в ответ. – Бедный мальчишка устал: уже за полночь.

– Насплетничать Уэлсли? Ну уж нет! Он и так слишком высокого мнения о себе. Но мы не можем не разбудить коридорного, иначе утром его, спящего, обнаружит горничная и уж точно донесет дворецкому. – И Стюарт нарочито громко хлопнул дверью.

Мальчик, дежуривший в коридоре, тут же вскочил со стула, растерянно оглядываясь и моргая спросонья.

– Ваша светлость…

Сжав губы, чтобы не рассмеяться и не смутить слугу, Эди отвернулась, наклонила голову и прошла мимо него, даже не взглянув в его сторону.

– Мы идем спать, Джимми, – сказал Стюарт, поднимаясь следом за Эди по лестнице. – Погаси здесь все лампы, хорошо?

– Да, ваша светлость.

– Я вижу, вы позволяете себе фамильярничать со слугами, обращаясь к ним по имени? – заметила Эди, когда они поднялись на второй этаж. – Это для того, чтобы привлечь их на свою сторону?

– Салли, горничная, посоветовала мне посетить миссис Макгилликати.

– Деревенскую колдунью? Но зачем?

– Любовный напиток, конечно, способный приворожить вас ко мне.

– Как мило! – Эди улыбнулась. – Вся прислуга думает, что вы бедный отвергнутый муж, а я жестокосердая жена.

– Нет, они думают, что мне придется снова завоевывать вас из-за слишком долгого отсутствия.

Она подумала, что он решил немножко подсластить пилюлю, но не стала развивать эту тему, пока они шли по коридору к своим комнатам. У двери она повернулась, чтобы пожелать спокойной ночи, но он опередил ее:

– Итак, что интересного вы приготовили для нас на завтра?

– Я рада, что вы вспомнили об этом. Мне хотелось бы взять Джоанну и устроить пикник у залива Уош – она любит делать там эскизы. Поскольку больше у нее не будет такой возможности, так как мы скоро…

Эди замолчала, стараясь не обращать внимания на боль, которая внезапно сковала сердце.

– Так как скоро мы уедем.

– Эди, даже если так случится, во что я никак не могу поверить, вы всегда сможете сюда вернуться. Джоанна должна учиться в Уиллоубенке, школа прекрасная. Вы можете уехать… – Он сделал паузу и глубоко вздохнул. – Хотите – живите в Лондоне, а ее привозите сюда на каникулы.

Боль в груди стала еще ощутимее.

– Не думаю, что это хорошая идея, Стюарт. Это будет трудно для нее и больно для меня.

– Больно? Тогда зачем уезжать?

– Сегодня у вас было достаточно доказательств, разве нет?

– Нет, сегодня выяснилось, что вы живая женщина, обладающая глубокой страстностью, несмотря на все то, что случилось с вами. И вы моя жена, и всегда будете моей женой, и даже раздельное проживание ничего не изменит. Не важно, что происходит с нами: вы вольны уехать из Хайклифа и вернуться обратно когда угодно. Это ваш дом. И как я говорил, всегда будет вашим домом.

Она не стала говорить, как тяжело покидать место, которое ей так дорого, частью которого она стала.

– Да, – решила она сменить тему. – На Уош лучше поехать на целый день, но тогда мы пропустим нашу вечернюю прогулку. К концу ужина уже так темнеет, что только луна освещает дорогу. Но мы могли бы перенести упражнения на вечер. Это возможно?

– Вполне. А я приглашен на этот пикник?

– Конечно, тем более что отпущенные мне два часа будут его частью.

– Да, но дело не в этих двух часах. Я должен знать, хотите ли вы, чтобы я поехал? Вам бы это понравилось?

Она пожала плечами, стараясь сделать вид, что ей это безразлично.

– Было бы неплохо: Джоанне понравится, она вас любит. И кроме того, у вас отличный вкус, когда дело касается корзины для пикника.

– Что ж, в таком случае я принимаю ваше приглашение. И поскольку вы оценили мой талант по части ленча, мы с миссис Биглоу продумаем меню.

Он улыбнулся, глядя ей в лицо, и хотел было прикоснуться к ней, но передумал и опустил руку.

Эди вздохнула.

– Хорошо, увидимся завтра, в девять.

– Не уходите! Постойте еще минутку.

Она колебалась, и он успокоил ее:

– Буду держать руки за спиной, обещаю.

И будто в подтверждение своих слов, Стюарт, отставив трость, заложил руки за спину, но это только сократило расстояние между ними.

– Поскольку мы обсуждали, чего хотелось бы каждому из нас, прежде чем разойдемся, я должен кое-что сказать.

Сердце Эди гулко забилось, пальцы крепче сжали дверную ручку, хотя дверь открывать она не торопилась.

– И что же это?

– Перед тем как пожелать спокойной ночи, мне полагается вас поцеловать.

На этот раз сердце едва не выскочило из груди, предвкушение добавило страха и тревоги.

– Мы не закончили партию, так что вы не заслужили этот поцелуй.

– Возможно. – Он рассмеялся. – Но в любом случае я хочу поцеловать вас. – И помолчав секунду-другую, мягко добавил: – Разве это плохо?

– Но… – Она собиралась по привычке отказать, но сообразила, что нет причины, и ответила: – Я не знаю.

– Может, тогда стоит узнать?

Он склонился к ней, дал немного времени, чтобы отстраниться и отказать, но она не пошевелилась и не сказала «нет», только прошептала:

– Если вы поцелуете меня, это не считается.

– Как скажете, – согласился Стюарт и осторожно коснулся губами ее губ.

Эди замерла, глаза ее широко распахнулись, и она совсем близко увидела его лицо, опущенные кофейного оттенка ресницы на смуглой коже. Ноздри трепетали, вдыхая его запах, уже знакомый запах сандалового дерева, а в груди завязался тугой узел страха.

«Но это же не Ван Хозен, а Стюарт», – сказала она себе, и твердый болезненный комок страха в груди начал постепенно раскрываться, словно кулак. Рука, которой она сжимала дверную ручку, расслабилась, паника отступила, дав место другому ощущению.

Его поцелуй был до странности легкий, не агрессивный или требовательный, просто теплая нежность касалась ее губ. Она успокоилась и закрыла глаза, и тогда иные ощущения пришли на смену прежним. Он прижался к ней всем своим телом, и она не могла не ощутить его жара. А к аромату сандалового дерева примешивались теперь и другие запахи, присущие только ему одному. Упираясь спиной в дверь, она слышала шорох своего шелкового платья и бешеный стук собственного сердца.

Когда его язык коснулся ее сомкнутых губ, она, упершись ладонями в грудь, попыталась его оттолкнуть. Он замер и чуть-чуть отстранившись. Под плотным атласом жилета под своими ладонями, она чувствовала, как поднимается и опускается его грудь, ощущала твердость мускулов.

– Хотите, чтобы я снова поцеловал вас? – прошептал Стюарт, едва касаясь губами ее рта.

Эди чувствовала беспокойство, зависнув между желанием и невозможностью. Казалось, прошла целая вечность, пока он ждал ее ответа и теплое дыхание касалось ее лица. Она не знала, чего хочет, но решила, что больше не станет бояться, поэтому просто кивнула, коротко и ясно.

Он улыбнулся, поднял голову и поцеловал ее снова. Удовольствие растекалось по ее жилам подобно жидкому пламени.

Его язык снова дотронулся до ее губ, и, догадавшись, чего он хочет, она приоткрыла рот. Он ощутил вкус персика и портвейна, когда коснулся ее языка, и стон слетел с ее губ, – стон, в котором не было ни протеста, ни отказа…

Стюарт нетерпеливо пошевелился и на какой-то короткий момент прижался к ней еще ближе, но стоило ей напрячься, тут же отодвинулся, захватив ее нижнюю губу своими. Не выпуская изо рта, он принялся медленно посасывать ее, словно это была вовсе не губа, а сладкий леденец. И она почувствовала то же, что и тогда, когда он захватил губами ее пальцы, – невероятное ощущение проникло в каждую часть ее тела, начиная от пальцев ног и дальше – к животу, вдоль спины… Она снова застонала, ошеломленная новизной ощущений, и, прогнувшись в спине, прижалась к нему, но стоило бедрам прикоснуться к мощному свидетельству его возбуждения, как вздрогнула и, вернувшись к реальности, отпрянула и опять прижалась спиной к двери. Резко покачав головой, задыхаясь, она прошептала:

– Нет… О нет!

Стюарт не пытался ее удержать. Его дыхание было таким же горячим и быстрым, как и ее, и в тишине коридора они дышали в унисон, как единое целое. Его глаза заволокло дымкой, и когда он посмотрел на нее, она увидела страсть в их глубине.

Эди молча смотрела на него, губы горели, а все чувства пришли в смятение: радость, ужас, боль, желание – все смешалось. Она не могла восстановить дыхание.

– Спокойной ночи, Эди. – Он поцеловал ее в лоб, взял трость и направился в свои комнаты.

Не глядя ему вслед, прижав пальцы к дрожащим губам и закрыв глаза, она лишь слышала его шаги и постукивание трости, слышала, как скрипнула дверь, но когда повернула голову, он уже вошел в комнату и дверь мягко закрылась за ним.

Эди не двинулась с места: так и стояла, прижав пальцы к губам, и думала, что было бы, если бы и одни, другие поцелуи были похожи на эти.

 

Глава 16

Если бы кто-нибудь попросил Стюарта перечислить женщин, которых он когда-либо целовал, то он мог бы предложить некий список, только вряд ли он отличался бы особой точностью, поскольку таковых было слишком много. А если бы попросили воспроизвести детали каждого поцелуя, то он ограничился бы общим ответом: это была милая прелюдия к более серьезному этапу.

Но когда целовал Эди, Стюарт понимал, что этот поцелуй будет помнить всю жизнь. Первого прикосновения к ее губам, внешне такого целомудренного, оказалось достаточно, чтобы воспламенилось все его тело. Было чертовски досадно, что руки он держал за спиной, но вместе с тем столь эротично, что бросало в дрожь. Вкус ее влажного рта был так сладок и пленителен, что – как невольно пришло в голову – теперь персики и портвейн всегда будут ассоциироваться в его сознании с этим поцелуем.

Он понимал, что целует не девственницу в физическом смысле слова, но был уверен, что именно его поцелуй впервые пробудил ее страсть. Ей, доселе имевшей лишь отрицательный опыт, он хотел показать все светлые стороны плотской любви. Это его главная цель, но и сейчас, когда первый этап был успешно преодолен, он преисполнился благоговения сродни тому, которое испытывал, впервые увидев африканский закат или наблюдая стремительный полет газели через саванну.

Позже, когда он лежал в постели, уставившись в потолок, каждый вздох напоминал ему запах ее волос и кожи, а касаясь языком губ, чувствовал вкус персика и портвейна. Под утро задремав, стоило закрыть глаза, он видел ее лицо, губы, припухшие от поцелуев, и зеленые глаза, распахнутые в изумлении. И каждый раз в его сознании формировалась одна и та же картина, которая захватывала и не отпускала, и он знал: это то, на что судьба пыталась указать ему еще пять лет назад.

Стюарт не ожидал ничего подобного. Возвращаясь домой, он думал об обычной жизни с женщиной, на которой женат, и всю долгую дорогу тешил себя надеждой, что это будет счастливый союз, сладкие любовные утехи и дети как их плоды. Но все произошло совсем не так, как он ожидал. О, с самого начала он был увлечен ею, в этом нет никаких сомнений, но его чувство не имело развития и пять лет он провел вдали от нее, не понимая, что теряет. И теперь, когда понял, это так его потрясло, что не давало сомкнуть глаз.

К утру его мозг запечатлел каждую деталь поцелуя, тело изнемогало от неудовлетворенного желания, и Стюарт начал опасаться, что и сердце его под угрозой.

Он не был уверен, куда приведут его следующие шесть дней: к воротам ада или рая, – но почему-то казалось, что испытать придется и то и другое, пока наступит хоть какая-то определенность.

На следующее утро, как и планировала Эди, они отправились к заливу Уош. И Стюарт был рад присутствию Джоанны и миссис Симмонс, потому что нуждался в их компании, чтобы восстановить собственное равновесие.

Ирония заключалась в том, что они оба думали, будто Джоанна станет неким щитом между ними, но он понимал, что поцелуя уже недостаточно, чтобы Эди упала в его объятия, и даже если это невероятное событие произойдет в ближайшие пять дней, его желание может остаться неудовлетворенным гораздо дольше. Стюарт понимал, что ему придется призвать на помощь всю свою волю, чтобы держать себя в руках, и ничто так не способствовало этому, как присутствие пятнадцатилетней девушки и ее престарелой наставницы.

Место для пикника они облюбовали высоко на скалах, где и расстелили одеяла и установили навес от солнца. И Стюарт с благодарностью одобрил их выбор: на таком открытом месте меньше искушения сорвать поцелуй украдкой, – хотя с пляжа их вряд ли можно было увидеть: высокие заросли защищали от посторонних глаз, даже если кому-то вздумается пройти по нижней дороге, возвращаясь в деревню. Эти земли испокон веку принадлежали Магрейвам, но местным жителям разрешалось в любое время ловить здесь рыбу, купаться и плавать на лодках. И хотя Стюарт не очень волновался, что кто-то увидит, как он целует свою жену на его собственной земле, все же подозревал, что Эди здесь не расслабится настолько, чтобы можно было рассчитывать на успех.

И все же если думал, что сможет провести весь этот день рядом с ней и его намерения не подвергнутся проверке, то ошибался. Едва они закончили ленч, как Джоанна, все утро просидев за этюдником, решила, что хочет провести остаток дня иначе, и заявила:

– Я, пожалуй, спущусь вниз и поищу ракушки. Кто со мной?

– Я тоже пойду! – в один голос заявили Эди и миссис Симмонс, вызвав у Джоанны глубокий вздох.

– Тогда вперед! – Она поднялась на ноги. – Стюарт, вы с нами?

Но он покачал головой.

– Боюсь, мне трудно будет идти по песку.

– О, извините, – улыбнулась она виновато. – Я совсем забыла. Что ж, если вы не идете, тогда будет лучше, если Эди останется и составит вам компанию.

Стюарт улыбнулся, заметив, как девушка украдкой подмигнула ему, но не был уверен, что одобряет ее поведение. Он старался противостоять искушению, да и Эди склонялась к тому, чтобы пойти с сестрой.

И опять жена сумела его удивить:

– Ты права, Джоанна. Я, пожалуй, останусь. Миссис Симмонс, вы пойдете с Джоанной? И пожалуйста, возьмите с собой Нюхлика.

– Конечно, – кивнула гувернантка и стала подниматься с одеяла.

Стюарт поставил бокал с вином на поднос и встал, предлагая ей руку. Дождавшись, когда миссис Симмонс вместе с воспитанницей и Нюхликом спустятся с холма и исчезнут за песчаными дюнами, он вновь опустился на одеяло напротив жены.

– Ну вот мы и одни. – Опираясь на руки, он отклонился назад и, вытянув ноги, оглянулся по сторонам. – Совсем одни.

Потягивая вино, из-под широких полей соломенной шляпы она посмотрела на Эдварда, который стоял поблизости в белых перчатках, затем, мимо него, на Роберта, развалившегося около кареты.

– Нет, не одни.

И тогда, раз уж дело касалось жены, Стюарт решил по-своему распорядиться ситуацией. Не отрывая глаз от ее лица, он окликнул лакея, и тот выступил вперед:

– Слушаю, ваша светлость.

– Почему бы вам с Робертом не прогуляться? – предложил Стюарт, с улыбкой отметив, как порозовели щеки Эди. – Пройдитесь по берегу, осмотрите окрестности. Сегодня прекрасный день! Когда еще выпадет такой шанс? А через час… нет, лучше через два, вернетесь.

– Да, ваша светлость. Спасибо, ваша светлость.

Эди тревожно заерзала на одеяле, когда лакей и кучер спустились к берегу и исчезли из виду.

– Вам не следовало их отсылать. Сказав, что мы не одни… я думала, что вы просто хотите поговорить.

– Да, разумеется, но я настроен более оптимистично. – Он подвинулся чуть ближе к ней, коснувшись своей левой ногой ее ног, отчего ее зеленая юбка чуть приподнялась, открывая лодыжку. И хотя ничто не предстало его взору, разве что бежевая туфелька, его воображение разыгралось не на шутку и он уже видел не только ее изящные лодыжки… – И надеюсь на нечто большее, чем разговор.

Она опустила глаза на бокал с вином, который держала в руке.

– Вы рассчитываете на большее?

– Я сказал – надеюсь, – уточнил он мягко, – но не говорил, что добьюсь.

– Вы так уверены в себе, когда дело касается женщин…

Он не мог сдержать улыбки, и она заморгала, застигнутая врасплох.

– Что тут смешного?

– Что касается вас, то я никогда ни в чем не уверен, хотя и стараюсь не показывать этого: у мужчин своя гордость. После того как вы огорошили меня в Хандфорд-Хаусе, заявив, что я вовсе не привлекателен, рядом с вами я чувствую себя как на острие ножа. – Он сделал большой глоток. – Вам легче от моего признания?

– Нет. Потому что верю вам. Не это заставило вас уехать за тысячи миль. У меня не было опыта с мужчинами, по крайней мере хорошего.

Он проглотил комок в горле при этих словах, но она заговорила снова, прежде чем он смог ответить:

– Я не хотела об этом вспоминать, просто никогда не чувствовала, что мы на равных.

– Потому что это так и есть. – Он приподнялся, отставил свой бокал и широко развел руки. – Но сейчас я полностью в вашей власти.

– Вот видите: как всегда, у вас наготове шутки-прибаутки, вы не воспринимаете мои слова всерьез.

– Но это же правда!

Эди отвернулась, качая головой, и произнесла с досадой:

– Это абсурд! Не понимаю, что значит «я в вашей власти».

Он был бы счастлив объяснить, причем в мельчайших деталях, но она повернулась и заговорила снова, опережая ответ:

– Стюарт, я могу спросить вас кое о чем?

Внезапная серьезность в ее голосе насторожила его: с Эди все непредсказуемо, – но он все же кивнул.

– У вас… – Она поднесла бокал к губам и сделала несколько глотков, будто хотела набраться храбрости. – У вас было много женщин там, в Африке?

В ее словах он услышал ревнивые нотки и улыбнулся: если ревнует – значит, неравнодушна, и, стало быть, он на пути к победе.

Она поняла причину его улыбки и, вздернув подбородок, отвернулась.

– Собственно, можете не отвечать: это не имеет значения, и мне нет до этого дела.

– Нет, уж отвечу: вы моя жена и должны знать.

– Но мы, кажется, обо всем договорились перед свадьбой. – Она сделала еще глоток, затем отставила бокал и стала смахивать песок с юбки. – Значит, я не имею права спрашивать вас об этом.

Любуясь ее склоненной головкой, он обдумывал ответ на ее вопрос, пока не понял, что должен сказать.

– Вы имеете право спрашивать меня обо всем. В любое время, когда хотите, и я всегда отвечу. Другое дело – вам может не понравиться ответ, но это всегда будет правда. Если вы действительно хотите услышать ответ, я готов.

Он ждал, и через пару минут любопытство заставило ее поднять голову и посмотреть на него.

– Да, хочу.

– Нет, Эди, у меня не было женщин в Африке, но не потому, что я хранил целомудрие. Дело в том, что на Черном континенте распространен сифилис – не хотелось подцепить эту заразу. А женщины… женщины были, но не в Африке.

Ее окатило волной жара.

– Было не так уж трудно обходиться без женщин, но когда становилось невмоготу, я ехал в Париж.

– О! Значит, у вас была любовница в Париже? – Она едва заметно пожала плечами, как будто это не имело никакого значения.

– Нет, Эди, нет. Не любовница, не возлюбленная, ничего такого – только куртизанки, и ни одна из них ничего не значила для меня. Это просто физическая потребность.

Он поморщился от цинизма собственных слов. С каждой минутой этот разговор становился все более невыносимым.

Эди прикусила губу и несколько секунд хранила молчание, так что он представления не имел, о чем она думает.

– Проделать такой путь – и все лишь для того, чтобы переспать с куртизанкой, надо же… – Она недоверчиво покачала головой.

Он глубоко вздохнул и продолжил:

– Если у мужчины возникает такая потребность, то лучшего места, чем Париж, не найти: там полно женщин, которые готовы удовлетворить любое желание.

Помолчав, он потер руками лицо и пробормотал:

– Черт побери… Это не те вопросы, которые мужчина должен обсуждать со своей женой.

– Нет, отчего же…

Стюарт решил перевести разговор на безопасную тему, а именно – привлекательные аспекты Парижа.

– Но дело не только в женщинах: у меня там были друзья – Трабридж и Джек Федерстон. Мы дружим еще со времен Итона. Вместе безобразничали, играли в карты, выпивали, ну и… женщины, конечно. – Он помолчал, потом добавил. – Вы можете не верить мне, но, даже будучи в Париже, я всегда думал о возвращении домой, хотя и не видел в этом смысла, учитывая сложившуюся ситуацию.

– Да, вы правы: в этом не было никакого смысла. И спасибо за честный ответ – я понимаю, как это трудно.

Он почувствовал, что должен разрядить обстановку.

– А сейчас, когда я ответил на ваш вопрос, позволите спросить кое о чем и вас? – Он подвинулся поближе к ней на одеяле, и ее улыбка мгновенно растаяла. Даже заметив это, Стюарт решил не отступать. – Мне хотелось бы знать, что вам известно о том, какое наслаждение может доставить женщине занятие любовью. Именно акт любви, а не совокупление.

Краска залила ее лицо, в смущении она отвела взгляд, но, к его удивлению, ответ не заставил себя ждать:

– Из того, о чем подруги говорили между собой, я поняла, что это может быть приятно.

– Приятно? – не веря своим ушам, повторил он. – И только?

– Да, многие из них считают, что это весьма приятное занятие.

– Как теплая грелка, – усмехнулся Стюарт, качая головой.

Казалось, она не поняла его сарказма и продолжила:

– А еще они говорили, что это довольно забавно, я не понимаю, как такое может быть.

– А сейчас? После вчерашнего вечера ваши взгляды не изменились?

– После вчерашнего? – Эди изо всех сил старалась сделать вид, что не понимает, о чем он, с огромным интересом снимая травинки со своей юбки. – Разве вчера что-то произошло?

– И вы говорите, что не умеете флиртовать? Ах, Эди, да вы флиртуете со мной прямо сейчас! – Он опустил колено, оно скользнуло вдоль ее бедра и вызвало такой всплеск вожделения, что он едва не задохнулся, хотя и понимал, что играет с огнем. – Расскажите, что еще говорили ваши подруги по поводу занятия любовью. Неужели их описания ограничивались лишь словами «приятно» и «забавно»? Неужели они не рассказали вам, какими умопомрачительными могут быть поцелуи и ласки?

Из-за широкополой шляпы он видел лишь половину ее лица, поэтому не мог заглянуть в глаза, но заметил, как приоткрылись ее губы, и это подвигло его к продолжению. Прижавшись к ней, он дразнил ее и еще больше мучил себя.

– Неужели они не рассказали, как можно довести мужчину до экстаза или, напротив, до полного отчаяния? Или заставить его чувствовать себя королем? Или превратить в полное ничтожество? – Он заглянул под поля ее шляпы, чтобы увидеть глаза. – Все это вы можете сделать со мной, Эди, если захотите. Вот почему я сказал, что я в вашей власти.

Он услышал прерывистый вздох, словно ей не хватало воздуха. Выражение беспокойства на ее лице уже было не ново для него, но вместе с ним появилось и кое-что еще, то, чего он никогда прежде не замечал: внезапное осознание собственной силы.

– И сейчас я предоставлю вам такую возможность. – Он вальяжно расположился на одеяле, касаясь рукой ее бедер, а пальцами перебирая траву за кромкой одеяла. – Теперь я целиком и полностью в ваших руках.

Вожделение, которое он пытался сдержать, вышло из-под контроля. Желание поцеловать ее – прямо сейчас, прямо здесь – стало нестерпимым, и он придвинулся ближе.

– Эди! – раздалось в этот миг, и, обернувшись, они увидели Джоанну, появившуюся из-за ближайшего холма с огромным куском топляка в руках. – Смотрите, что я нашла!

Стюарт с тихими проклятиями сел.

– В школу, Эди! Немедленно отправьте эту девчонку в школу!

Солнце уже садилось, когда они отправились в Хайклиф. Джоанна тараторила всю дорогу, что радовало Эди, поскольку сама она была явно не расположена поддерживать разговор. Самые разные эмоции переполняли ее – противоречивые, взаимоисключающие.

И страх, безусловно, был среди них. Страх никогда не покидал ее, она смирилась и научилась жить с ним уже много лет назад, но сейчас его потеснили другие эмоции, отвоевывая себе место. Это волнение и желание, страсть и надежда, страдание и неуверенность. А страх превратился в нечто привычное и удобное, как старые туфли или разношенные перчатки, и хорошо знакомое.

Эди видела, что Стюарт краем глаза наблюдает за ней, но, слава богу, не пытается выяснить причину ее задумчивости. Он вообще с ней не заговаривал, разве что интересовался, удобно ли ей и где она предпочитает сидеть. Все его внимание было сосредоточено на Джоанне: они беседовали об эскизах, которые она сделала этим утром, и он беззастенчиво льстил, расхваливая ее акварели.

Уже совсем стемнело, когда они подъехали к дому. Нюхлика отправили в комнату прислуги, и все разошлись по комнатам, чтобы переодеться к ужину. Но если Эди рассчитывала, что в своей спальне обретет долгожданный покой, то ошибалась. Слова Стюарта не оставляли ее и здесь, перед зеркалом, когда Ривз затягивала корсет:

«Можно довести мужчину до экстаза или, напротив, до полного отчаяния… заставить чувствовать себя королем… или превратить в полное ничтожество…»

Как? Она не понимала, хотя и пыталась, изучая свое отражение в зеркале, – знала: она не та, кто может спустить тысячи кораблей на воду или разрушить королевство. И в конце концов пришла к заключению, что Стюарт просто льстил ей, чтобы сделать приятное, либо был слеп. Все, что она видела в зеркале, это ничем не примечательная женщина с копной золотисто-рыжих кудрей, упрямым подбородком и щедрой россыпью веснушек на бледном лице.

«Я задумывался… сколько времени понадобится, чтобы перецеловать их все?»

Осторожно прикоснувшись кончиками пальцев к ключице, она прошлась по нежным золотистым крапинкам. О, это займет целую вечность, подумала она, и потребуется столько поцелуев… От этих мыслей она ощутила, как приятное тепло обволакивает тело, и поспешила вернуться в реальность.

Она видела в зеркале все ту же нескладеху, которая всегда оказывалась выше всех в бальном зале и подвергалась безжалостным насмешкам из-за этих самых веснушек. Кроме того, она была обладательницей одного из самых невпечатляющих бюстов во всем Нью-Йорке.

«…изгиб ваших бедер, ваши длинные ноги…»

Может, тоскливо подумала Эди, у нее действительно красивые ноги? Но вряд ли этого достаточно, чтобы довести мужчину до экстаза или повергнуть в бездну отчаяния. Что такого увидел Стюарт, чего не видит она сама?

Собственно, нужно ли ей знать это?

Похожий вопрос она задавала себе после Саратоги. Что было в ней такого, что превратило Фредерика Ван Хозена из джентльмена в животное? Что заставило его бросить ее на дощатый стол, сорвать одежду и навалиться всей тяжестью своего тела так, что она не могла не только двинуться, но и дышать…

Ее вздох был таким резким, что Ривз испуганно остановилась.

– Слишком туго, ваша светлость?

– Немножко, – солгала Эди, стараясь изобразить улыбку.

– Извините, ваша светлость, но под вечернее платье требуется корсет затянуть потуже. – Она закончила шнуровать, завязала тесемки и помогла Эди надеть нижние юбки. – Пойду принесу вечернее платье, да? Вы ведь не часто надеваете его дома.

– Но сегодня решила надеть.

Эди не стала объяснять почему: герцогиня никому ничего не обязана объяснять… ну разве что герцогу.

Ривз довольно кивнула.

– Какое именно принести, ваша светлость? Синее на вас смотрится великолепно, но, может быть, вы предпочитаете бирюзовое? Или лиловое?

– Нет, – покачала головой Эди, – принесите… коричневое.

– О… нет, ваша светлость! – не удержалась Ривз. – Только не коричневое.

Эди удивленно повернулась, явно шокированная словами горничной, которая никогда не позволяла себе ничего подобного.

– В чем дело, Ривз?

Горничная покраснела, виновато опустив глаза.

– Извините, ваша светлость. Просто коричневое… – Помолчав, она вздохнула и решилась продолжить: —…немного скучное: скорее для матроны или вдовы, а вы…

– Хм… конечно. – Эди кивнула, подумав, что и то и другое положение позволило бы ей чувствовать себя более безопасно.

– Может быть, все-таки королевский синий? Он так идет к вашим золотистым волосам, и у него глубокое декольте, что тоже очень красиво.

Эди нетерпеливо поморщилась, изучая свое отражение в зеркале.

– Как будто декольте может изменить эту, с позволения сказать, грудь.

– Мы можем добавить кое-что. – Ривз взглянула на часы. – У нас еще уйма времени.

– И зачем? С какой целью? – удивилась Эди, и даже ей самой собственный голос показался слишком резким.

– Ну как… – замялась Ривз. – Ведь герцог вернулся домой, и, я уверена, ему приятно будет видеть напротив себя… когда он так долго отсутствовал, хм… – Наткнувшись на взгляд Эди в зеркале, она вздохнула и сдалась: – Хорошо, я принесу коричневое.

Ривз исчезла в гардеробной, а Эди опять вернулась к своему отражению в зеркале и пробормотала, поглаживая корсет, чуть приподнявший ее маленькую грудь.

– Непременно. Я ничего не подкладывала в корсет с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать.

Девушка до Саратоги охотно пользовалась этими маленькими ухищрениями, чтобы грудь казалась более пышной, подкрашивала вишневым соком щеки и губы и мечтала, что некий джентльмен с другого конца Мэдисон-авеню обратит на нее внимание и, возможно, даже влюбится. Саратога убила все романтические мечты и девичьи грезы, задушила все желания до того, как она успела понять, что это такое.

Сейчас уже поздно… Но так ли это?

Эди прикусила губу, разглядывая свое отражение и мысленно представляя лицо Стюарта, глаза, призывающие ее познать блаженство ласк и поцелуев.

Чего она хочет?

На этот вопрос еще неделю назад ответить было бы просто. Она сказала бы, что не хочет никаких перемен, ее вполне устраивает та жизнь, которую ведет. И ни у кого не стала бы спрашивать, не упустила ничего.

В голове звучал его голос, который уверял, что она страстная. Разве она страстная?

Безусловно, с его возвращением покой ее был нарушен. Если страсть – это постоянное пребывание в подвешенном состоянии, нечто среднее между страхом и волнением, то тогда Стюарт прав. Если страсть – бесконечный круговорот одних и тех же мыслей, возбуждение и все тот же страх, тогда да, она, видимо, страстная натура. Если он мог сотворить такой хаос в ее душе за неделю, что будет дальше, если она останется с ним? Размышляя, она представляла его лицо. Черты его стали более четкими, чем тогда, когда она впервые увидела его на балу. Да, он возмужал и явно отягощен заботами, но все равно и сейчас необычайно красив, стоит только взглянуть в эти проникновенные серебристо-серые глаза. У этого мужчины, как он сам признался, было много женщин, и он знал, почему персик так эротичен и какие слова надо сказать, чтобы заставить затрепетать девичье сердце. Сколько, интересно, сердец он заставил так трепетать? Наверное, не счесть…

Учитывая, что они женаты, какое это имеет значение? Вопрос в другом: разве может такой мужчина, как Стюарт, жить с такой женщиной, как она, и действительно хотеть ее, любить и быть верным?

Господи, да она впадает в романтическое настроение быстрее, чем восемнадцатилетняя девушка.

Это то, чего она хочет? Чувствовать себя такой, какой была тогда? Такой, какой она могла бы быть, если бы не было Саратоги? Забыть об этом происшествии, как будто его никогда не было? Но возможно ли такое?

Эди в смятении прижала ладони к пылающим щекам. Где та самоуверенная герцогиня, которая вела огромное хозяйство в течение пяти лет, воспитывала младшую сестру, занималась благотворительностью и устраивала в своем доме самые популярные вечера во время лондонского сезона? Она думала, что стала уверенной и независимой, но сейчас поняла, что всего лишь поместила себя в безопасный кокон, где ничто не могло поколебать ее уверенности, подвергнуть сомнению убеждения или покуситься на ее независимость.

Ни одному мужчине не удалось подчинить ее, унизить или завоевать. Это правда. Но ни один мужчина и не целовал ее так нежно, заставляя сердце петь от счастья.

Прижав кончики пальцев к губам, Эди продолжала смотреть на свое отражение. Ей не стоит задумываться о будущем. Пока она не поцеловала герцога, и у нее еще есть пять дней до того, как решение будет принято. А сейчас все, чего ей хотелось, это просто быть женщиной и наслаждаться этим. А он? Что ж, пусть продолжает добиваться ее поцелуя…

Горничная вернулась из гардеробной, и Эди обернулась.

– Я передумала, Ривз. Принесите синее платье.

Ривз – обычно чем-то недовольная типичная первая горничная леди – на сей раз довольно хмыкнула и украдкой улыбнулась.

– Я завью ваши волосы щипцами и подниму наверх, хорошо? Как будто морской бриз растрепал кудри.

– О, прекрасно, – отозвалась Эди вслед горничной, которая поспешила в гардеробную. – Но ничего подкладывать в корсет не буду…

Эди взглянула на свое отражение и убрала несколько завитков со лба.

– Не стоит заходить так далеко.

 

Глава 17

Когда Эди спустилась в гостиную, Стюарт в полном одиночестве потягивал херес и рассматривал акварели, сделанные Джоанной утром во время пикника.

Услышав ее шаги, он поднял голову и улыбнулся.

– Вы великолепны, дорогая!

Остановившись в дверях, она наклонила голову, позволив себе согласиться, и улыбнулась, указывая на синий шелк:

– Это все Ривз. Она сказала, что герцог, вернувшийся с диких просторов Африки, должен видеть за столом напротив жену в красивом платье.

Он рассмеялся.

– Я все сердцем за. Мы должны повысить этой женщине жалованье.

Вдруг что-то щелкнуло у нее в голове, и она, прищурившись, взглянула на него.

– Случайно, не вы внушили ей эту мысль?

– Я? Вы о прелестном платье с глубоким декольте? – Он улыбнулся. – Нет, но это именно то, чего я втайне желал. Боюсь только, это декольте способно нарушить мое спокойствие.

– Неужели Ривз додумалась до этого сама? – Она опалила его быстрым взглядом зеленых глаз. – Она даже предлагала мне пуш-ап.

– Неужели? – Он сделал глоток хереса и повернулся к ней. – Зачем?

– Чтобы соблазнить вас, разумеется.

Его взгляд скользнул вниз, затем поднялся вверх.

– Вам не нужны никакие ухищрения, Эди.

– Что ж, я сказала ей то же самое. – Она указала на стол и решила перевести разговор в более нейтральное русло. – Я вижу, вас заинтересовали акварели Джоанны?

Стюарт будто не заметил, что она сменила тему.

– Если вы хотите соблазнить меня, то я могу предложить вам более эффективный способ, чем разные подкладки для увеличения бюста.

Легкая дрожь пробежала по ее телу – вверх от кончиков пальцев ног к низу живота и дальше по спине к шее. Боже, какое томительное ощущение! Она удивилась, но страха не испытала: казалось, тысячи бабочек порхают в животе, – и, абсолютно выбитая из колеи, отчаянно соображала, что бы такое ответить.

– Не стоит меня поддразнивать.

Он улыбнулся.

– Это мне решать, не вам.

Она подумала над его словами и возразила:

– Уверена, не все мужчины согласились бы с вами.

Его улыбка угасла.

– Тогда они не мужчины, а неотесанные мужланы.

Посмотрев ему в глаза, Эди увидела там такую нежность, что вдруг захотелось разрыдаться, но она усилием воли сдержалась. Какой абсурд, рыдать в такой момент!

– Да, согласна.

Он шумно втянул воздух и кивнул на стакан в своей руке.

– Я пью херес. А что предложить вам? Хотите херес?

Она обрадовалась, что он сменил тему, и была не прочь сделать пару глотков спиртного, чувствуя, что и то и другое ей сейчас необходимо.

– Да, спасибо.

Пока он наливал вино, она просматривала рисунки Джоанны.

– У вашей сестры талант, – заметил Стюарт, протягивая ей бокал.

– Да, определенно. Вы видели, как она нарисовала вашу бабочку?

– Конечно. Я думаю, сейчас она готова показать мне все свои рисунки. Мне было бы интересно посмотреть, как она изобразит тот кусок топляка, который мы привезли с пикника.

– Я уверена: это будет что-то замечательное. – Эди улыбнулась. – Конечно, во мне говорит гордость за сестру, но…

– Нет, – перебил он ее, – я думаю, вы говорите как весьма проницательный критик.

Они оба рассмеялись и вернулись к акварелям Джоанны.

– Уиллоубенк прекрасное место для постижения основ искусства. Не сомневаюсь, что вы выбрали школу именно по этой причине. Она непременно должна поступить туда.

Эди рассматривала один из рисунков – ничего, кроме изысканных линий песка и травы, и косой угол неба.

– Она не хочет ехать.

– Но ей это просто необходимо. Если бы не мое появление, она бы уехала.

– Нет, она просто придумала бы другую отговорку, – вздохнула Эди. – Правда в том, что и я не хотела ее отправлять. Возможно, я слишком долго тянула с этим решением, но поймите: мы никогда в жизни не разлучались за исключением того месяца, что длилась помолвка, когда папа взял ее в Париж. И мне страшно подумать, что я не буду видеть ее каждый день. Если что-то случится…

– Уверяю вас, Эди, там не спустят с нее глаз…

– Да знаю я, знаю… И вы правы. В тот день, когда вы вернулись из Африки, мне удалось в конце концов взять себя в руки и отправить ее, но она выпрыгнула из поезда и вернулась домой. Господи, это было такое облегчение, что все опять откладывается и она еще побудет рядом со мной.

– Вы будете ужасно скучать по ней, не сомневаюсь, но ведь в школе существуют каникулы.

Пока он говорил, Эди поняла, что дело не только в том, что она будет скучать по Джоанне, но еще и в том, что ей придется остаться в Хайклифе в полном одиночестве, а это вовсе не просто для нее. Отсутствие Джоанны принесет в ее жизнь пустоту. Да, она независимая женщина, которая устраивает благотворительные базары, реконструирует поместья и разводит розы, но каждый день ей приходится обедать одной в герцогской столовой, а порой и устраивать пикники в заливе Уош для себя самой.

Конечно, сейчас все изменилось. Не важно, что произойдет в оставшиеся пять дней, она никогда больше не будет жить в Хайклифе одна: где-то еще – возможно, но не здесь.

– Я не знаю, хочу ли отпустить ее в Уиллоубенк, потому что неизвестно, где буду жить сама, а хотелось бы находиться неподалеку от нее. Пока мы не решим свои дела, я не думаю, что стоит оправлять ее в школу.

Стюарт помолчал секунду-другую, потом кивнул и деликатно кашлянул, прикрыв рот рукой.

– Да, конечно. Уиллоубенк находится в Кенте, поэтому… туда легче добраться из… из Лондона. Из Европы тоже, если вы… выберете это место для своего постоянного проживания. – Он говорил медленно, с частыми паузами, которые свидетельствовали о том, что каждое слово давалось ему с трудом, и не смотрел ей в глаза. – Если же вернетесь в Нью-Йорк, тогда другое дело. Это слишком далеко.

Он будет скучать по ней, подумала Эди. Ему так хотелось иметь нормальную жену, детей… и, конечно, он хотел ее, она знала это. Мысль, что Стюарт может действительно желать ее общества, что станет скучать по ней, если она уедет, внезапно удивила и поразила.

– Я никогда не вернусь в Нью-Йорк, – вдруг вырвалось у нее. – Если бы я сбежала, то обманула бы ваше доверие.

– Что? – Он повернулся и посмотрел на нее, не скрывая изумления. – Но ведь вы уже совершили вполне сознательный обман: купили билеты, насколько я знаю.

Она пожала плечами.

– Да, на тот момент.

– Вы поразительная женщина, Эди. Каждый раз, когда, как мне кажется, я знаю, чего от вас ждать, вы удивляете меня.

– Я была в панике, не знала, чего вы потребуете. Но что бы ни случилось, в Нью-Йорк я не вернусь никогда, потому что не смогу… видеть… видеть эту довольную ухмылку на его лице…

Она не договорила, заметив, как губы Стюарта сжались в жесткую линию.

– Он заплатит, Эди. Обещаю: он заплатит за все.

Ее губы дрогнули в улыбке.

– Это очень галантно с вашей стороны отомстить за то, что случилось со мной, но вряд ли теперь это имеет значение. Дело сделано. И кончено.

– Вы думаете? Что ж, может быть… – Он внезапно прервался и покачал головой. – Почему мы перешли к этой неприятной теме, если до того говорили о Джоанне? – Глубоко вздохнув, он продолжил: – Повторюсь, Уиллоубенк самая подходящая школа для Джоанны, во всяком случае, в Англии, тем более что вы не намерены возвращаться в Нью-Йорк. И как бы ни сложились наши отношения, вам не нужно покидать Англию и уезжать куда-нибудь во Францию или в Италию, чтобы сбежать от меня.

– Теперь я знаю это. И предпочла бы остаться в Англии. Здесь мой дом. Что касается Джоанны… – Она замолчала и прерывисто вздохнула. – Не стоит давить на нее: я поговорю с ней после ужина.

– Пока не стоит. Чем приказывать, лучше сделать так, чтобы она сама захотела поехать в эту школу. Вы так не думаете? – Он улыбнулся. – Чтобы ей снова не захотелось выпрыгнуть из поезда, или отказаться писать вам, или закурить – то есть вам назло совершать самые пренеприятные поступки.

Эди рассмеялась.

– Вы правы. Стало быть, вы подслушали наш разговор на платформе. Я совсем забыла об этом.

– Так вы согласны?

– Конечно, но она категорически не хочет уступить. Как вам удастся переубедить ее?

– Предоставьте это мне. Сегодня же начну свою кампанию.

Если Эди и сомневалась в способностях Стюарта изменить мнение Джоанны по поводу школы, то к концу ужина эти сомнения рассеялись. Женщины, как она убедилась воочию, таяли как воск в его руках.

Он начал свою кммпанию с воспоминаний о поездке в Италию в юности. Миссис Симмонс – большая любительница изящных искусств, – как оказалось, тоже побывала в Италии, и хотя во время первых шести блюд они обсуждали живопись в Сикстинской капелле Ватикана, незабываемые каналы Венеции, флорентийский Понте Веккьо и палаццо Питти, а также красоты тосканского пейзажа, Джоанна слушала с интересом и задавала вопросы, но так как школа Уиллоубенк находилась в Кенте, а не в Италии, Эди не видела смысла во всех этих разговорах.

До того как подали десерт.

– О, я бы хотела поехать в Италию, – сказала Джоанна, мечтательно вздыхая.

– Правда? – Стюарт отложил салфетку и с удивлением посмотрел на девушку. – Мне никогда не приходило в голову, что вы мечтаете об этом.

– Вы шутите? – Она уставилась на него, словно на самого безнадежного тупицу в мире. – Да это мечта всей моей жизни. Господи, какие пейзажи я бы там написала!

– Я подумал, что уж коль вы не хотите ехать в Уиллоубенк, то в Италию и подавно не поедете – это ведь так далеко, а ваша сестра останется здесь одна…

Джоанна не единственная смотрела на него с непониманием: миссис Симмонс выглядела совершенно растерянной, и даже Эди, хотя и знала о его намерениях, была озадачена.

– Какое отношение Уиллоубенк имеет к Италии? – удивилась Джоанна.

– Вы все равно не едете, так что… – Он отхлебнул вина. – Впорчем, дело в том, что миссис Каллоуэй намерена отправить группу наиболее талантливых учениц второго года обучения на стажировку в Италию следующей осенью.

– Что? – ахнула Джоанна.

И не только она одна.

– Я ничего не знала об этом, – заметила Эди и посмотрела на миссис Симмонс. – А вы?

– Нет, конечно. – Гувернантка тоже выглядела совершенно ошарашенной. – Миссис Каллоуэй обожает старых мастеров, и все девушки в Уиллоубенке изучают их технику, но я ничего не знала о предполагаемой поездке.

– Очевидно, она мечтала об этом в течение нескольких лет, – объяснил Стюарт. – Но они нуждались в спонсоре. Она услышала, что я вернулся, и обратилась с просьбой о содействии, вполне разумно рассудив, что герцог способен пожертвовать некую сумму на благое дело. А так как Джоанна собиралась поступать в эту школу, я согласился, будучи заинтересован в успехе этого начинания. Конечно, я готов спонсировать эту поездку.

– Но вы не можете! – выкрикнула Джоанна, ударяя вилкой по тарелке. – Вы не можете спонсировать поездку… без меня.

– Джоанна! – прервала ее Эди. – Не стучи по тарелке и не кричи.

– Все хорошо, Эди, – успокоил ее Стюарт. – Просто Джоанна расстроилась, что другие девушки поедут в Италию, а она – нет. – Он повернулся к Джоанне. – Детка, мне очень жаль, что вы не хотите ехать, но это не причина, чтобы лишать других талантливых девушек возможности писать пейзажи Тосканы и наслаждаться работами Микеланджело.

Он сделал очередной глоток вина и взял маленькой вилочкой кусочек черничного кекса.

– Но… но… – Голос Джоанны дрожал в тишине, и Эди вдруг стало жалко сестру.

Стараясь не выдавать своих чувств, она делала вид, что наслаждается десертом, но искоса наблюдала за Джоанной, и когда увидела, что сестра покусывает нижнюю губу (что она делала всегда, пребывая в крайней нерешительности), уже знала, что цель достигнута, поэтому не удивилась, когда сестра повернулась к ней.

– Эди, я уже опоздала с поступлением в Уиллоубенк?

– Нет. – Эди посмотрела на Стюарта через стол. Откинувшись на спинку стула и потягивая вино, он подмигнул поверх бокала. – Конечно, еще не поздно.

В августе расцвели лилии – Эди поняла это по сильному запаху, проникавшему в дом через французские окна, когда вместе со Стюартом, Джоанной и миссис Симмонс направлялась по коридору в музыкальной гостиной и почти жалела, что поездка на Уош лишила ее вечерней прогулки. Сад буквально благоухал дивным ароматом.

Стюарт, казалось, прочел ее мысли и вздохнул:

– Какой вечер! Прекрасное время для прогулки.

– Да, – согласилась она, улыбаясь ему через плечо, когда они вошли в музыкальную комнату. – Жаль, что нет полной луны.

Эди подошла к открытому французскому окну и… застыла с возгласом в изумления на губах. Гирлянда лампочек тянулась вдоль террасы и уходила дальше в сад причудливым серпантином.

– Стюарт!

Он остановился позади нее и пробормотал:

– Кому нужна полная луна? Прежде чем отправиться на пикник, я попросил Уэлсли украсить сад. Вам нравится?

– Нравится? – Она рассмеялась и снова посмотрела на него. – Это волшебно!

Он не улыбался, но все чувства были написаны у него на лице: ему приятно, что ей понравился сюрприз. Эди прочла это в его глазах.

– Что волшебно? – поинтересовалась Джоанна, входя в комнату. – И почему вы прилипли к окну?

Эди отступила в сторону, чтобы Джоанна и миссис Симмонс смогли увидеть, что сделал Стюарт в саду, затем выглянула на террасу.

– Ух ты! – восхищенно воскликнула Джоанна. – Это настоящее волшебство, правда? Как в сказке.

– Да, – рассмеялась Эди и взглянула на Стюарта. – Теперь можно и на прогулку отправиться.

Он жестом указал на каменные ступени.

– Пошли?

От вкрадчивости его голоса, от взгляда у нее перехватило дыхание.

– Да.

– Можно я с вами? – спросила Джоанна.

– Нет, – одновременно ответили Стюарт и Эди, и она поняла, что оба имели в виду одну и ту же причину ей отказать. Оставив девушку смотреть им вслед, они направились по освещенной дорожке.

– Мы забыли Нюхлика, – спохватился Стюарт, когда они вошли в розарий. – Он где-то внизу, у прислуги…

– Ничего, можно один раз и пропустить прогулку. – Эди огляделась по сторонам. – Джоанна права: это освещение все превращает в некую сказку.

– Бедная девочка, – рассмеялся Стюарт. – Вы видели ее лицо, когда мы сказали, что не берем ее собой? Она выглядела как обиженный щенок.

– И это уже во второй раз, – напомнила Эди. – Сначала она обиделась, когда узнала, что не поедет в Италию, потому что отказалась ехать в Уиллоубенк. Браво, Стюарт! – воскликнула она, постаравшись придать своему тону чуть-чуть сарказма. – Миссис Каллоуэй везет учениц в Италию, надо же! И не говорите, что она писала вам, – все равно не поверю.

– И правильно. – Он с улыбкой покосился на нее. – Только не выдавайте меня.

– Я-то не выдам, но что вы будете делать с Италией?

– Это очевидно, разве нет? Поездка должна состояться.

– И все для того, чтобы убедить мою сестру, что ей необходимо поступить в эту школу? Вы неподражаемы!

– Но вам это нравится, Эди, признайтесь!

– Думаю, да. Возможно потому, что я никогда не могла позволить себе такое.

Они вошли в Тайный сад, и она обнаружила, что ее обвинение в приверженности Стюарта разным иностранным нововведениям нашло свое подтверждение. Гирлянда фонариков висела над фонтаном, придавая мраморной скульптуре трех наяд, а также воде, которая струилась вокруг них, поистине волшебный вид. Тихое журчание ласкало слух. День потихоньку угасал, и наступающий вечер дарил приятную прохладу.

– Видите, – улыбаясь шепнула Эди. – Это то, что я имела в виду. Полагаю, это вы распорядились, чтобы Уэлсли повесил лампочки так, чтобы они освещали фонтан?

– Да. – Он остановился рядом с фонтаном, а когда она подошла к нему, повернулся и потянулся к ее юбке, зажав переливающийся синий шелк между пальцами.

– Мне нравится это платье… нет, вернее, вы в этом платье.

– Правда?

– Да, правда. Вы носите синий, потому что это мой любимый цвет? Скажите «да», – заявил Стюарт, заметив ее колебания. – Дайте мне каплю надежды.

Рассмеявшись, она призналась:

– Хорошо. Да. Я обожаю все оттенки синего.

Его улыбка растаяла, и он отпустил ее юбку. Подняв руку к глубокому вырезу платья, но не прикасаясь к нежной коже, он заглянул ей в глаза.

– Я мечтаю прикоснуться к вам. – Он помолчал. – Если я сделаю это, вы не станете возражать?

– Нет. – Эди чуть-чуть наклонила голову.

Он прошелся указательным пальцем по ее шее. Она быстро вздохнула и медленно выдохнула, когда подушечка его пальца спустилась ниже. Эди не двигалась, хотя сердце отчаянно застучало еще до того, как он коснулся ключицы. Его палец остановился в ямочке под горлом и начал медленное кружение: круг, еще круг и еще…

Она что-то хотела сказать, но тут же совершенно забыла, что именно, из-за нежных ритмичных касаний его пальца, от которых распространялся жар по всему телу, пробуждая желание. Она чувствовала, как слабеют колени, и когда он свободной рукой обнял за талию, она… не сопротивлялась.

– Я хочу поцеловать вас. – Он не спрашивал, можно ли, и не ждал ответа, а просто захватил ее губы своими в глубоком долгом поцелуе.

Нежнее? Да. Но глубже, полнее, вложив в поцелуй столько страсти, что и удивил, и поразил ее.

Но она не останавливала его, и когда его рука стала увереннее и напряженнее, привлекая ее ближе, сдалась без колебаний. Он чувствовал ее готовность и все сильнее прижимался к ней, и она понимала, что это его возбуждает.

Она подняла руку, обняла Стюарта за шею, потеребила волосы; язык коснулся ее языка, такой жаждущий, горячий, и боже, это было поистине поразительно.

Он издал сдержанный стон и, вдруг сжав ее ладони, отстранил, а потом и вовсе убрал руки.

Едва не задыхаясь, они смотрели друг на друга.

– Я не просила вас останавливаться, – выдохнула Эди, стараясь прийти в себя. – Зачем же вы это сделали?

– В целях самозащиты, – с трудом справляясь с прерывистым дыханием, проговорил Стюарт и потер руками лицо. – Еще немного, и для меня было бы настоящей мукой остановиться, но все равно я бы сделал это, Эди. Я бы смог.

Она кивнула.

– Я верю вам, Стюарт.

– Нам лучше вернуться, – предложил он и нагнулся за своей тростью, и она поняла, что он даже не заметил, когда уронил ее.

Ни он, ни она не произнесли ни слова, пока возвращались к дому. Эди не могла говорить, потому что была слишком взволнована, ошеломлена его поцелуем и своей ответной реакцией, чтобы поддерживать разговор, и лишь предполагала, что он чувствует то же самое.

Еще она знала, что он слишком возбужден: поняла это, когда он прижался к ней, – и странно, но это вовсе не испугало. И что теперь будет, когда они окажутся в ее спальне и она станет массировать его ногу? Он снова поцелует ее? И захочет пойти дальше? Как поступит она, если такое случится?

Когда они подошли к ее комнате, Эди открыла дверь и переступила порог, но он не последовал за ней. Она остановилась и повернулась, удивленно глядя на него.

– Стюарт?

– Я думаю, будет правильно, если сегодня мы пропустим наши упражнения.

Она ощутила облегчение и вместе с тем некое разочарование, что их совместный вечер так неожиданно закончился.

– Конечно. Но вы уверены?

– Да. Уже поздно, а я должен рано утром уехать.

– Уехать? – повторила она растерянно.

– Да. Думаю успеть на первый поезд, а он отходит очень рано.

Она недоверчиво покачала головой.

– И куда же вы едете?

– В Кент, конечно. – Казалось, он был удивлен ее вопросом. – Теперь, когда мне удалось убедить Джоанну поступить в Уиллоубенк, я должен опередить ее и повидать миссис Каллоуэй. Каким-то образом постараюсь уговорить эту милую даму, с которой никогда не встречался, взять группу учениц в Италию за наш счет и заставить всех девушек поверить, что это ее идея.

Эди коснулась шеи в том месте, где совсем недавно была его рука, и почувствовала уверенность, что у него не будет никаких проблем с решением этой задачи. Даже эта грозная начальница не устоит перед его шармом.

– Я уверена, вам удастся уговорить ее.

– Надеюсь. Иначе как я смогу смотреть Джоанне в глаза?

– Когда думаете вернуться?

– Надеюсь, послезавтра. Мне еще придется остановиться в Лондоне – нужно повидать доктора Кейхилла: услышать его мнение по поводу моей ноги, – и еще кое-какие дела уладить. Переночую в клубе, рано утром поеду в Кент на встречу с миссис Каллоуэй. Думаю, вернусь домой к чаю.

– То есть не следует отправлять Джоанну в школу, пока вы не вернетесь?

– Да, я хочу попрощаться с ней, если все будет хорошо.

– Конечно. – Она помолчала, пару раз кашлянула и сказала: – Тогда спокойной ночи.

Он улыбнулся ей и придвинулся ближе, опустив ресницы. Она поняла, что это значит, и на этот раз сама потянулась к нему. В тот момент, когда его губы коснулись ее рта, все томительные чувства, которые он пробудил в ней в саду, вернулись, но едва она приготовилась насладиться ими, как он прервал поцелуй.

– Спокойной ночи, Эди.

Она не могла сразу открыть глаза, а когда открыла, Стюарт уже ушел.

Она готова была вернуть его… И хотя удалось сдержать этот импульс, она продолжала стоять в дверях своей комнаты, в полном замешательстве наблюдая, как он идет по коридору. И вдруг в голову пришла пугающая мысль: если так будет продолжаться и дальше, то вполне вероятно, что она может проиграть пари, которое они заключили. И что тогда?

Кроме того, если бы кто-то сказал неделю назад, что она будет стоять здесь в состоянии, которое не назовешь иначе как сильным возбуждением, то ни за что бы не поверила, как не поверила бы и в то, что расстроится из-за слишком короткого прощального поцелуя и его нежелания зайти к ней в спальню.

Стюарт был далеко не новичок в хитросплетениях любви и, разумеется, знал, что в любовной игре стратегия отступления в порядке вещей. Обычно это направлено на то, чтобы заставить другую сторону желать тебя еще сильнее. В его случае тем это скорее необходимо ему самому, чтобы обрести хоть какое-то равновесие.

Это означало пожертвовать двумя днями из драгоценных десяти, но у него не было выбора. Ему нужно отдалиться от нее на некоторое время, чтобы привести себя в нужное состояние. Он чувствовал, что силы на исходе. Он почти потерял голову в саду, не говоря об инциденте в коридоре перед дверью в ее комнату, и не хотел рисковать, да и не мог, когда это касалось Эди. Нужно иметь трезвую голову.

О боже, какими сладкими были ее губы, каким жаждущим приоткрытый рот, когда она упала в его объятия, но внутренний голос говорил ему, что она еще не готова. Не готова к тому, чего он хотел.

Стюарт с ума сходил от вожделения. Все его нутро горело при одной мысли… Он хотел задрать ей юбки и уложить на траву прямо там, в саду, но нашел в себе силы оттолкнуть.

И потом, когда они стояли у двери в ее спальню, приглашение войти витало в воздухе, и это было равносильно приглашению в ад. Чувствовать ее руки на своем теле было для него мукой и, возможно, проклятием. Нет, лучшее, что ему удалось сделать, – отказаться, хотя это потребовало неимоверных усилий, и он уцепился за необходимость поездки в Кент и Лондон. Кроме того, он так измотался, что просто необходимо было чем-то занять мозги.

Поэтому он сел на первый поезд и прибыл утром в Лондон. Остановился в своем клубе, и, как ожидал, его ждали там письма – от Трабриджа, Федерстона и двух его ближайших друзей – виконта Сомертона и графа Хейуарда. Они получили телеграммы, которые он послал, когда гулял с Эди по Хай-стрит, и согласились встретиться в городе, чтобы отметить его возвращение. Оставалось только выбрать день, и все четверо обещали прибыть в назначенное время. Пятое письмо было также ответом на телеграмму, и его Стюарт ждал с особым нетерпением: приходилось признать, что агентство Пинкертона не зря пользуется такой популярностью.

В ответ он послал мальчика через весь город с просьбой о немедленной встрече, затем поднялся наверх, принял ванну, побрился и отдал погладить костюм, который привез с собой. Приготовившись к выходу в город, Стюарт спустился вниз, чтобы позавтракать и дождаться ответа на свой запрос. Он получил его в половине второго, а в два часа красивый кеб доставил его в лондонский офис Пинкертона.

Его препроводили сразу же в роскошный кабинет мистера Дункана Аша, главного детектива агентства.

– Ваша светлость. – Мистер Аш, высокий мужчина примерно его лет, с гладко зачесанными каштановыми волосами и приятным, чисто выбритым лицом, указал на удобное кресло по другую сторону стола. – Располагайтесь, прошу вас.

– Спасибо. И благодарю, что нашли для меня время, хотя и очень занятой человек.

– Не важно. Мы уважаем вас как клиента, ваша светлость, и счастливы помочь в любое время.

Он улыбнулся: статус имеет свои привилегии.

– Вы указали в письме, что обладаете интересующей меня информацией.

– Да, кое-какой. Прошло всего два дня, поэтому, чтобы получить материалы из нью-йоркского офиса, пришлось воспользоваться услугами телеграфа. А это стоит немалых денег.

Стюарт лишь отмахнулся.

– Это не имеет значения. Деньги тут ни при чем.

– Я позволил себе предпринять ряд действий исходя из вашей телеграммы и дополнил то, что мы получили из нью-йоркского агентства, информацией, которую почерпнули из лондонских газет. Информация о светских скандалах есть как в английской, так и в американской прессе. Набралось не очень много, но к следующей неделе я подготовлю полное досье на интересующую вас персону. А пока, я думаю, вам будет интересно услышать, что нам удалось узнать?

– Я весь внимание.

Аш открыл папку, лежавшую перед ним на столе.

– Фредерик Ван Хозен. Родился в Нью-Йорк-Сити, тридцать один год, единственный сын Альберта и Лидии Ван Хозен. Получил образование в Гарварде. Там был замешан в нескольких скандальных историях, что-то незаконное, но ответственности избежал – очевидно, отец вытащил. У меня нет деталей, но могу, вероятно, поискать их, если хотите.

– Хочу. Найдите все, что можете. Продолжайте.

– Он холост. Был недолго помолвлен в прошлом году с мисс Сюзан Эйвермор из известной нью-йоркской семьи, но свадьба не состоялась. Говорят, он ждал, что за девушкой будет дано большое приданое, но ее отец передумал. Но у нас не было времени уточнить детали. У его родителей дом на Мэдисон-авеню, но он больше не живет с ними. У него собственный особняк рядом с Центральным парком. Ему также принадлежит летний дом в Ньюпорте. Ван Хозен увлекается спортом, играет в теннис и гольф, участвует в регатах и владеет скаковыми лошадьми…

Скачки? Стюарт нахмурился, вспоминая короткий резкий ответ Эди о скаковых лошадях ее отца.

– Ваша светлость?

– Извините. – Стюарт покачал головой. – Я отвлекся.

– Семья Ван Хозена одна из богатейших и старейших в Америке. «Никербокеры», ваша светлость, если вам знаком этот термин.

– Да, я знаю, – пробормотал он. – Ван Хозен причисляет себя к аристократам. Да?

– Они все. Иначе как бы другие американцы отличали их? Как и мужчины моего класса? Здесь, в Англии, отличают обладателей таких титулов, как ваш. «Никербокер» не герцог, разумеется, – поспешил заверить детектив, смутившись.

Стюарт понимающе улыбнулся.

– Не нужно извиняться, Аш, продолжайте.

Детектив перевернул страницу.

– Его отец владеет судоходной компанией, и вполне успешно. Он очень богат. Ван Хозен, достигнув определенного возраста, получил от отца огромные деньги, но даже при таком положении вещей американские мужчины вынуждены получить профессию, дабы иметь возможность самим зарабатывать на жизнь. Это всячески поощряется в американском обществе.

– А, так он должен был порвать с беспечностью прежней жизни. Я правильно понимаю? И что же из этого вышло?

– Все сложилось не так хорошо, как ему хотелось. Он попытался начать с адвокатской практики и провалился. Тогда обратил свой взгляд на инвестиционный бизнес и спекуляции с деньгами, но и тут его ждал крах. Он потерял много, его практически разорили, однако он продолжал делать рискованные вложения, которые сулили большой доход.

– То есть он игрок, – заключил Стюарт, – и склонен к излишествам. Человек, стремящийся завоевать весь мир, причем быстро. Человек, которому небезразлично, что о нем думают другие.

– Именно так, ваша светлость.

Это вселяло надежду. Откинувшись на спинку кресла и прижав кулак к губам, Стюарт в задумчивости устремил взгляд вдаль, будто хотел увидеть Нью-Йорк и проникнуть в сознание человека, которого намеревался уничтожить.

– Он из тех людей, которые жаждут власти. У него ее нет, но он считает, что обладает ею по праву рождения, а значит, имеет право, если ему чего-то хочется, просто подойти и взять.

– Возможно. Не могу точно сказать…

– Я могу. – Стюарт твердо встретил взгляд детектива. – Меня интересует еще вот что: возможно, были какие-то скандалы, что-нибудь связанное с женщинами?

Детектив колебался, постукивая по столу карандашом.

– Кроме вашей жены?

– Вы можете не церемониться с моими чувствами по этому поводу.

– Если вы спрашиваете о ее бывшем любовнике и хотите знать, продолжаются ли их отношения, чтобы получить основания для развода, я тут бессилен, наш офис не занимается подобными делами. Мы придерживаемся определенных принципов и не нарушаем их.

– Уверяю вас, что не имею намерения разводиться с женой, а кроме того, знаю правду о том, что… об инциденте с Ван Хозеном, который уничтожил ее репутацию. А сплетни и слухи меня интересуют по другой причине. На этот счет у меня есть собственные соображения, так что вам не придется нарушать свои этические принципы.

Удовлетворившись его ответом, Аш кивнул.

– Герцогиня исключение, у нас нет никакой информации о подобных инцидентах. Произошло это с мисс Эди Энн Джуэлл, как ее тогда называли, в Саратоге.

– Саратога-Спрингс, штат Нью-Йорк.

– Да, тогда там проходили скачки: шесть лет назад в течение недели устраивали состязания по преодолению препятствий – это похоже на наши дерби.

– Да, я в курсе. Продолжайте.

– Отец вашей супруги и Ван Хозен держали лошадей, которые участвовали в скачках в том году. Если верить слухам, мисс Джуэлл оказалась вместе с Ван Хозеном в пустом летнем доме рядом с местом проведения скачек. Видели, как они шли туда: он первый, и немного погодя – она. Он вышел минут через пятнадцать, после того как вошла она.

Пятнадцать минут? Как такое может быть? Господи, этот негодяй набросился на нее практически в тот момент, когда она открыла дверь. Стюарт провел рукой по лицу. Он уничтожит этого мерзавца, разобьет в пух и прах!

– Продолжайте.

– Она вышла чуть позже. Ее… – Аш замолчал.

– Продолжайте, – повторил Стюарт жестким тоном.

– Ее платье было в полном беспорядке, шляпа съехала набок. Казалось… – Его голос затих, и он деликатно кашлянул. – Слухи множились, все только и говорили об этом, и вышел ужасный скандал. Ее отец потребовал восстановить честь дочери, но Ван Хозен отказался жениться. Она была из тех, кого называли «новые деньги», то есть не его круга, и он утверждал, что в случившемся нет его вины: она просто хотела его скомпрометировать и вынудить жениться, чтобы войти в аристократическое общество. Вряд ли кто-то ему поверил, но сейчас это уже не имеет значения.

– Только потому, что она вышла за меня. Итак, что мы имеем? Аристократ, жадный, жаждущий власти, беспринципный и бессовестный, для которого все средства хороши, игрок и определенно негодяй.

– Это слишком осторожная характеристика, учитывая то немногое, что нам известно.

Стюарт улыбнулся, вполне довольный не только теми возможностями, что перед ним открылись, но и тем, что знал, как ими воспользоваться. Насильник, сам того не подозревая, дает своим врагам оружие для борьбы с ним. И хотя Ван Хозен этого не знал, у него появился грозный враг.

– Прекрасная работа, Аш, я впечатлен.

– Спасибо, ваша светлость.

– Но мне нужно больше информации. Когда будет готово полное досье, мы встретимся снова. Я хочу знать об этом человеке все: о его родителях, друзьях, деловых связях, любовницах, – то есть абсолютно все. Копайте до тех пор, пока вся его жизнь с момента рождения не будет как на ладони. – Он поднялся, давая тем самым понять, что аудиенция окончена. – Наймите столько людей, сколько считаете нужным. Не думайте о деньгах. Я хочу знать каждую мелочь, вплоть до того, какое белье он предпочитает и что ест на завтрак.

– Я понял, ваша светлость.

Покинув агентство, Стюарт отправился в клуб, по дороге отправил телеграмму отцу Эди и зашел в бар выпить бренди – ему сейчас это было необходимо.

 

Глава 18

После двух дней отсутствия, ближе к чаю, Стюарт вернулся. И хоть Эди в это время играла с Джоанной в крокет, увидев его, все же понадеялась, что он подойдет поздороваться с ними.

И действительно, едва покинув карету, Стюарт сразу направился к ним, широко шагая через лужайку. И радость запела в ее сердце как птица, парящая в небесной высоте.

Нюхлик заметил хозяина в тот же самый момент и вприпрыжку бросился к нему. Эди, которая тоже шла ему навстречу, замедлила шаг, и когда они встретились посреди лужайки, покрепче сжала крокетный молоток, с трудом сдерживаясь, чтобы, отринув все условности, не броситься к мужу и, обвив руками шею, не поцеловать в губы.

– Вы вернулись…

Погладив терьера, Стюарт выпрямился и улыбнулся ей.

– Скучали?

«Как сумасшедшая».

– Немножко, – пожав плечами, сказала Эди.

– Только немножко? – Он покачал головой и вздохнул. – Какая бессердечная! Но все же на вас белое платье, так что мне не стоит переживать.

Подняв руку, она провела пальцами по кромке выреза.

– Только лиф, а юбки, как видите, вовсе не белые.

Его взгляд медленно скользнул по ней сверху вниз и обратно.

– Очень жаль.

И как всегда, когда он говорил таким тоном, ее сердце пустилось вскачь, и она поспешила переменить тему.

– Сегодня слишком жарко.

– Да, жарко.

Он произнес совершенно обычные слова, но тон и тембр его голоса опять послал теплую волну по всему ее телу, и это не имело никакого отношения к погоде.

– Стюарт! – Радостное приветствие сестры избавило Эди от неловкости. Джоанна подбежала к ним, запыхавшаяся, с румняцем во всю щеку. – Вы вернулись!

– Привет, детка. – Он улыбнулся девушке, но смотреть продолжал на Эди. – Я надеюсь, хоть вы скучали по мне?

– Хм… это зависит… – Склонив голову набок, Джоанна хитро улыбнулась. – Вы умеете играть в крокет?

– Конечно.

– И что, хорошо играете?

– Когда-то играл хорошо, но уже несколько лет как не играю вообще.

– В любом случае вы играете наверняка лучше меня, поэтому должны мне помочь. Эди обыграла меня уже три раза, и, боюсь, это произойдет снова, потому что моя очередь бить, а у меня не получается. Вы должны пробить за меня.

– Нет, так нельзя, – возразила Эди. – Это не по правилам.

– Ах, Эди, Эди! – рассмеялся Стюарт. – Вы бескомпромиссны во всем.

– Вы правы, Стюарт, – заметила Джоанна, прежде чем Эди успела ответить. – Сама не знаю, почему согласилась с ней играть: ведь знала же, что она здорово играет. Пожалуйста, помогите мне.

– Я готов, но как-нибудь в другой раз. Мне нужно привести себя в порядок с дороги, а потом хотелось бы выпить чаю на террасе. Я провел почти целый день в душном переполненном поезде.

– Может, тогда сыграем после? – с надеждой проговорила Джоанна.

– Не сегодня. После чая я хотел бы провести время с вашей сестрой. – Он посмотрел на Эди. – Вдвоем.

– Что ж, ладно, – проворчала Джоанна. – Придется бить самой – может, удастся хотя бы разок выиграть, для разнообразия. Впрочем, вряд ли…

– Право, Эди… – прошептал Стюарт, когда Джоанна отошла, чтобы сделать свой удар. – Четыре игры подряд? Позвольте ей выиграть хотя бы раз.

Взглянув на него и увидев льстивую улыбку, она сдалась и проговорила укоризненно:

– Ох, ладно, так и быть, уговорили.

– Что ж, надеюсь. – Он чуть приподнял поля ее соломенной шляпки и быстро поцеловал в губы. – И на это надеюсь тоже…

После чая они отправились на свою обычную прогулку, только на сей раз Стюарт выразил желание посетить домашнюю ферму, и они отправились туда.

Эди не могла не заметить, что сегодня Стюарт идет куда медленнее, чем обычно, и поинтересовалась:

– Болит нога?

– Немного. Поезд был набит до отказа – ногу не вытянешь – и потом, мы пропустили несколько занятий по причине моего отсутствия.

– Можем наверстать перед ужином.

– С удовольствием, – кивнул он, и она, сама не зная почему, вдруг ощутила прилив радости.

– А как Лондон? Что сказал доктор Кейхилл?

– Отметил явное улучшение и показал еще несколько новых упражнений. Встреча с миссис Каллоуэй тоже прошла удачно: она обрадовалась моему предложению организовать для ее учениц экскурсию в Италию.

Радость Эди омрачило известие о скорой разлуке с Джоанной, и Стюарт, догадавшись о причине ее внезапной грусти, проговорил:

– Я тоже буду по ней скучать.

Хоть его слова и не утешили, она кивнула.

Некоторое время они шли молча, но вдруг он остановился и принялся оглядываться по сторонам.

– Интересно, куда это мы зашли?

– Похоже на курятник, – предположила Эди.

– Да, точно. – Быстро обернувшись, он схватил ее руку. – Пойдемте.

Она рассмеялась, а он потащил ее за собой вместе с Нюхликом.

– Вы хотите посмотреть цыплят? Думаю, Нюхлику понравится.

Он снисходительно посмотрел на нее.

– Не цыплят, дорогая. Перья.

– Перья? Но, ради бога, зачем?

Стюарт не стал объяснять. Пока они шли мимо курятника, пес лаял и рычал, отчего куры внутри тревожно кудахтали, хлопали крыльями и прятались на насесте.

– Мы перепугали всех кур, – засмеялась Эди. – Завтра наверняка не будет яиц. Скажу миссис Биглоу, что это ваша вина.

Стюарта это обстоятельство, похоже, вовсе не огорчило. Они завернули за угол курятника к домику, где хранилось перо, там он взял из рук Эди поводок и привязал терьера к забору, затем открыл дверь и втянул ее внутрь. Когда дверь с протяжным скрипом захлопнулась, Эди заморгала, привыкая к полумраку.

Через несколько минут, когда уже можно было различить отсеки, огороженные досками, где после чистки и сушки хранилось перо, она поинтересовалась:

– И зачем мы сюда пришли?

Вместо ответа он бросил свою трость в один из отсеков, повернулся кругом и, прислонившись спиной к деревянным перекладинам, стал подниматься наверх, а потом, раскинув руки в стороны, поставил ногу на край и улыбнулся ей.

– Вы думаете, я потерял рассудок?

– Ну…

Его улыбка стала еще шире.

– О, только не говорите, что вам никогда не хотелось ничего подобного.

Она нахмурилась, явно не понимая.

– Подобного… чему?

Вместо ответа он опустил руки и спрыгнул прямо на груду перьев.

Она рассмеялась, когда белое облачко поднялось к потолку, и подалась вперед, чтобы насладиться уморительным зрелищем.

– Так вот почему вас тянуло сюда?

– Конечно. В детстве мы с друзьями часто играли здесь. Старик Трэвис постоянно ворчал, что мы портим перья, но скорее больше, для порядка.

Эди явно не понимала, что хорошего в таких забавах: Стюарт был в пуху и перьях с ног до головы и походил на огородное чучело.

Он заметил недоумение на ее лице и рассмеялся:

– Похоже, вы росли не в деревне и, значит, никогда не играли перьями.

– Нет. У нас очень большой дом на Манхэттене, со всеми современными удобствами. И наши пуховые одеяла и подушки были куплены в магазине.

Она взглянула на верх отсека фута три высотой.

– Вы слезть-то оттуда сможете?

– Черт, я даже не думал об этом! Ничего, подумаю об этом позже. – Рассмеявшись, он развалился повольготнее на перьях и позвал: – Ну же, вперед! Чего вы ждете?

Эди сняла шляпу и отбросила в сторону, затем, так же как он, повернулась кругом, уцепилась за ограждение и вскарабкалась наверх. Достигнув последней перекладины, оглянулась, чтобы не рухнуть на него, и бросилась вниз спиной вперед. Ее прыжок сопровождался смехом.

– Здорово, правда? – спросил Стюарт, когда она приземлилась рядом с ним на белую груду перьев.

Она кивнула, разглядывая деревянный потолок и настил.

– Значит, вам не позволяли, но вы все равно играли здесь?

– Да, эти перья предназначались для подушек и матрацев, не для игр. Отец выпорол бы меня, если бы узнал.

– Выпорол? – Она повернула голову и посмотрела на него. – Но это ужасно! Ваш отец что, был деспот?

– Да нет, скорее… – Стюарт замолчал и пожал плечами. – Он уделял нам слишком мало внимания, так что это не имело значения. Мы его почти не видели.

Эти слова удивили ее. Ей вспомнилась его мать, холодная высокомерная особа.

– Это печально. Наши родители были всегда очень внимательны к нам с сестрой. Во всяком случае, пока мама была жива. А когда мамы не стало, отец изменился: просто не знал, что с нами делать, я думаю, немного растерялся.

Стюарт повернулся на бок, тряхнул головой, смахивая перья, и, опершись на локоть, посмотрел на нее.

– Значит, вы стали для Джоанны не только сестрой, но и матерью?

– Да, точно. Мне было семнадцать, когда мама умерла, а Джоанне всего восемь. Я чувствовала, что отвечаю за нее.

– Понимаю. У нас с Надин такая же разница. Когда умер наш отец, сестре было шестнадцать. Будь она моложе, я тоже мог бы заменить ей отца и удержать от легкомысленных поступков.

– Честно говоря, сомневаюсь. Мне неприятно обсуждать ваших родных, но Надин не самая яркая свеча в этом канделябре.

– Верно, – согласился Стюарт. – Она уж точно не такая.

– Так вы сказали, что любили здесь играть с друзьями? – Эди устроилась поудобнее, наслаждаясь ощущением, которое дарили мягкие перья под спиной. – И каким же образом? Просто прыгали?

– Нет, конечно! Здесь устраивались настоящие сражения. Неужели вы никогда не дрались подушками с подругами?

– Возможно, но это ведь были подушки, а не перья.

– Нет, это совсем не то.

– Почему? Тоже забавно, – возразила Эди, почувствовав себя немного ущемленной.

– Если вы не били противника так, что подушка рвалась и оттуда тучей вылетали перья, то это не настоящая битва.

Между тем он захватил пригоршню пуха, и, заметив это, Эди запротестовала, но он не собирался ее обсыпать. Вместо этого Стюарт выбрал одно перышко и, протянув к ней руку, дотронулся до подбородка.

Она со смехом тряхнула головой.

– Боитесь щекотки?

– Нет, не боюсь.

Тем не менее смех ее становился все заразительнее. Прикрывая глаза ладонью и извиваясь, она старалась спрятать лицо от его руки с перышком, которое опять подбиралось к подбородку.

– Эди, надо же, как много я не знал! – пошутил Стюарт. – Думаю, теперь нам известно друг о друге больше.

Почувствовав его руку на своей талии, она со смехом попросила:

– Нет, не надо, не щекочите меня.

Удивительно, но он не возразил. И когда она открыла глаза, то увидела, что он смотрит на нее. Его лицо стало серьезным, а серые глаза будто подернул туман.

Сглотнув, Эди прошептала:

– О чем вы думаете?

Но даже без его слов она уже знала ответ.

– Пусть мы и лежим не на простынях, – пробормотал он и сдул перышко с ее уха, – я все же сделаю то, о чем столько времени мечтал.

Он наклонился к ней и завладел губами. Этот поцелуй не был требовательным или страстным и скорее походил на тот, в саду. Ее тело уже начало привыкать к его поцелуям, поэтому откликнулось почти сразу, расслабляясь, прижимаясь к нему.

Он изучал ее рот языком, побуждал повторить его движения, ответить. Поцелуй был нежным, долгим и прерывался лишь на мгновение, чтобы она могла глотнуть воздуха, прежде чем он продолжит снова. Постепенно он становился глубже, и тепло растекалось по ее телу с еще большей силой, собираясь в горячий комок в груди и внизу живота. Она тихо постанывала, не отнимая губ.

Он снова прервал поцелуй, чуть отодвинулся… На сей раз, вместо того чтобы отпустить его, она уцепилась за его жилет, удерживая. Нет, она вовсе не хотела, чтобы поцелуями все и закончилось.

– Эди?..

Она знала, о чем он спрашивает, и открыла глаза.

– Вы говорили, что можно испытать настоящее блаженство от ласк и поцелуев… Сейчас у вас есть шанс доказать это.

Уголки его губ дрогнули в улыбке, а рука, лежавшая на талии, начала свое медленное скольжение вверх, к груди. Она шумно вздохнула, и он остановился. На вопрос в его глазах она ответила кивком.

Ему казалось, что ладонь горит от нетерпения, ощущая ее тепло под бесконечными слоями ткани и пробираясь к обнаженной коже. Она, напротив, дрожала. Они не сводили друг с друга глаз. Он обхватил ладонью ее грудь и легонько сжал, потом отпустил и снова сжал, чувствуя эту маленькую упругую округлость под жестким каркасом корсета. И ее тело не замешкалось с ответом: бедра беспокойно задвигались на перьях, ноги согнулись, выпрямились… она прогнулась, прижимаясь грудью к его руке. Она ощущала какое-то странное нетерпение, как будто каждая частичка ее тела нуждалась в движении.

Он не заставил ее ждать: рука поднялась к кромке декольте, пальцы проникли в пену кружев и расстегнули пуговицу, потом вторую… Он их расстегивал медленно, одну за одной, и к тому моменту как добрался до талии, она дрожала от предвкушения и не сводила глаз с его руки. Когда он распахнул полочки платья, его загорелая рука на фоне ее белоснежного лифа и бледно-розового атласа корсета казалась такой мужественной. Он убрал руку, склонился к ней и прижался губами к нежной округлости.

Эди ахнула от неожиданности, вздрогнула всем телом, выгнулась и обхватила его голову. Пальцы тонули в темных волосах, пока он касался губами и языком груди, ключиц, шеи.

Ее дыхание участилось, ноздри с трепетом ловили знакомый запах сандала, пока его язык прикасался к коже, пробуя на вкус. Его ладонь снова легла на грудь, и она стонала, изнемогая от ласк, желая чего-то большего.

Его пальцы кружили по кромке корсета, касаясь обнаженной кожи и пытаясь пробраться к соскам, и наконец ему это удалось… Ни с чем не сравнимое ощущение, прокатившееся дрожью по всему ее телу, было подобно удару электрическим током. Не в силах вынести его, она закричала, ее бедра дернулись.

Он принялся целовать ее губы, щеки, подбородок, мочку уха… Руки опустились вниз, к ягодицам, погладили, чуть сжали, затем, ухватив край юбок, стали поднимать их вверх.

Ее охватила паника.

– Стюарт?

Он замер, только язык продолжал ласкать ее ухо.

– Ты хочешь, чтобы я остановился?

Он дышал часто, порывисто, но вместе с тем нежно.

Это Стюарт, напомнила себе Эди. Стюарт. И пока она сможет видеть его, будет смотреть в его глаза, все будет хорошо.

Она сглотнула, паника ушла.

– Только смотри на меня. Смотри на меня, когда… прикасаешься ко мне.

Он поднял голову, в то время как рука пробиралась к ее панталонам… Но даже при том, что видела его лицо, смотрела в красивые глаза, когда рука достигла местечка между бедрами, она замерла, вдруг почувствовав непомерный страх, окаменела и сжала ноги.

Он не торопился и терпеливо ждал.

Она снова разрывалась между страхом и желанием, пока отвага не оставила ее.

– Произнеси мое имя, – потребовал он твердо.

– Стюарт…

– Да, это я… не он.

В ответ на его слова ее ноги медленно расслабились, дав дорогу руке.

– Стюарт… – Мягкий стон заставил его улыбнуться, и она сама развела ноги, чуть согнув в коленях.

Он гладил нежную кожу ее бедер, пальцы скользили по тонкой ткани ее панталон в поисках прорези, и когда наконец нашли, когда его рука проникла в святая святых, когда пальцы прикоснулись к самому чувствительному местечку ее влажной плоти, она вскрикнула.

Страх трансформировался во что-то иное, что заставило ее снова закричать, во что-то такое, в чем не было страха, но было ни с чем не сравнимое удовольствие. Его палец двигался, скользил, ласкал ее влажную нежность, совершая ритмичные круговые движения, и эти невозможные ласки заставляли ее дрожать, и стонать, и закрывать глаза от полноты ощущений. Так вот оно – то, что он называл блаженством! Да, это действительно блаженство.

Его ласки стали интенсивнее: теперь палец проникал в отверстие между складочками плоти. Она вскрикнула, вспомнив грубое вторжение, и, приподнявшись, оперлась на локти и открыла глаза, боясь боли и инстинктивно готовясь к борьбе. Но боли не было.

Она смотрела на лицо Стюарта: сейчас оно было в нескольких дюймах от ее собственного, глаза закрыты, – но она все равно смотрела, пока он ласкал ее.

Ее тело вздрагивало, отвечая на каждое движение его пальца, каждый вздох превращался в стон. Удовольствие становилось все сильнее, приближаясь к пику, росло в ней, проникая в каждую клеточку, становясь все глубже, сильнее, и затем без всякого предупреждения взорвалось внутри… И волна наслаждения омыла ее, и единственное, на что она оказалась способна, – это прорыдать его имя. Он поцеловал ее, поймав губами крик, а пальцы продолжали свой восхитительный танец, и каждое прикосновение обновляло удовольствие, пока она не почувствовала, как ее накрывает вторая волна наслаждения. Вот оно, истинное блаженство. Ее глаза снова закрылись, с губ сорвался шепот:

– Стюарт!..

Это был сигнал – никаких других слов не требовалось.

Он едва слышал, как она выдохнула его имя: мешал гул в висках, – но знал, что будет помнить этот шепот до конца своих дней. И это ощущение больше никогда не повторится.

– Я понял, дорогая, – прошептал он возле ее губ. – Я понял.

Он хотел снова довести ее до пика, чтобы услышать нежные торопливые вздохи, увидеть судорожные движения, но знал, что надо подождать, дать ей прийти в себя. Его собственное тело горело от желания, и теперь это желание руководило им.

Он хотел ее так сильно, что дрожала рука, пока расстегивал пуговицы на брюках. Лихорадочно пытаясь избавиться от них, он шептал ее имя и целовал рот, щеки, глаза, чувствуя себя при этом похотливым и нетерпеливым, как четырнадцатилетний мальчишка.

В минуту просветления он осознал, что не может взять ее вот так, сразу, поэтому повернул на бок, лицом к себе, привлек ближе. Глядя ей в глаза, широко открытые, он прижался бедрами к пушистому холмику у нее между бедер, и она, почувствовав давление его пениса, шумно втянула воздух.

– Все будет хорошо, милая, – пообещал он, задыхаясь. – Я не сделаю тебе больно.

Ее глаза распахнулись еще шире в тревоге, ноздри затрепетали от страха, дрожащие губы приоткрылись. И тогда он вновь потребовал:

– Произнеси мое имя!

– Стюарт.

И больше он уже не сдерживался. Где-то на периферии сознания возникла мысль, что надо бы спросить, должен ли он остановиться, но не спросил. Желание разгорелось в нем с такой силой, что было не до вопросов. Он сжал рукой ее ягодицы и придвинулся еще ближе.

Она задышала часто, прерывисто, и он убеждал себя, что не слышал «нет». Он напряженно ждал, но она не произнесла ни звука – только нетерпеливо двинула бедрами, стараясь впустить его глубже.

Он задыхался.

– О господи, Эди… Господи боже мой!

Другие слова были забыты, он просто больше не мог ждать. Перевернув на спину, не выпуская из рук, он принялся лихорадочно покрывать поцелуями ее лицо и шею, волосы и щеки – все, до чего мог достать. И хоть кровь клокотала в ушах, Стюарт слышал, как она произнесла его имя, и едва не вскрикнул от радости: она не сказала «стоп»! Она не сказала «нет»!

И тогда он рванулся вперед, полностью раскрывая ее. Она вскрикнула, повторяя его имя, и он вторил ей. И снова вперед, сильнее, глубже, предельно глубоко, но и этого ему было мало… Обхватив за спину, он зарылся лицом в нежную шею и продолжил ритмичные движения, с каждым ударом все быстрее и быстрее, поднимаясь все выше и выше, пока не достиг самого пика, и тогда погрузился в волны чистого наслаждения. Завершение было столь мощным, что наполнило каждую клеточку его тела истинным блаженством. Это было так потрясающе сладостно, что он, стараясь продлить это состояние, снова и снова вонзался в нее, пока наконец не затих, лежа на ней и обдавая жарким тяжелым дыханием шею.

Едва сознание вернулось к нему, он прошептал ее имя, и оно отозвалось эхом в безмолвии дня. Странная тишина. Он нахмурился, чувствуя: что-то не так…

Ощущение опасности, которого он не испытывал уже полгода, внезапно вдруг ожило, заставляя шевелиться волосы на затылке. С неприятным предчувствием он приподнял голову, чтобы посмотреть на ее лицо, и то, что увидел, подтвердило его худшие опасения. Ее глаза были крепко закрыты, по лицу струились слезы. Они вытекали из-под закрытых век и катились по щекам… И все его нутро загорелось, словно кто-то бросил горящую головешку ему в вырез рубашки.

– Это все? – услышал он ее шепот, но глаза она так и не открыла.

Вопрос пронзил его до глубины души, и он, почувствовав себя последним негодяем, поцеловал ее в мокрую щеку.

– Эди…

Она вздрогнула, уклоняясь от поцелуя, не резко, но достаточно ощутимо для того, чтобы он тоже отодвинулся. Руки, лежавшие у него на плечах, попытались оттолкнуть его, но он не двинулся.

– Эди, открой глаза, посмотри на меня.

Она послушалась, но ее заплаканное лицо представляло собой застывшую маску полнейшего безразличия, и это еще сильнее подействовало на него, чем слезы. Она смотрела прямо на него и… не видела.

– Пожалуйста, отпустите меня. – Она снова попыталась вывернуться. – Пожалуйста, я задыхаюсь…

В ее голосе слышалась паника, и еще беспомощность, и боль, смешанная с ужасом… Отодвинувшись от нее, он перевернулся на спину и уставился в дощатый потолок. Всего несколько минут назад они оба смеялись, а сейчас… О господи!.. Он провел рукой по лицу, чувствуя полное крушение.

Он думал: может, она сказала «нет», а он не услышал? Может, она крикнула «стоп», а ему послышалось его имя?

Руки отказывались слушаться его, пока застегивал пуговицы на брюках. Вина обрушилась на него, вдавливая в эти белые перья, и он готов был провалиться на этом самом месте.

Проклиная себя, он закрыл глаза, и прислушивался к шороху ее шелковых юбок, пока она приводила себя в порядок. Затем она отодвинулась от него как можно дальше, насколько позволял отсек, и он понял, что теперь так будет всегда. Он сел и тихо попросил:

– Эди, подожди, не уходи.

Все те муки, которые он ощущал, видимо, присутствовали в его голосе, потому что она замерла и, прежде чем спуститься вниз, откликнулась, оглянувшись через плечо.

– Ты ни в чем не виноват, Стюарт. Это я не попросила тебя остановиться.

Вряд ли это могло утешить его, особенно когда он видел следы слез на ее щеках. Эди отвернулась и спустилась вниз, неловко подобрав юбки, подняла шляпу, но он не проронил ни звука, пока она не оказалась у дверей.

– Эди, подожди, посмотри на меня.

Она расправила плечи, словно ей было трудно выполнить его просьбу, подняла голову и, повернувшись, посмотрела ему в глаза.

– Со мной все в порядке, Стюарт. Со мной все будет в порядке.

Это было твердое обещание, а неуловимая перемена, просквозившая в ее втором заверении, пронзила его как стрела, и ему лишь оставалось наблюдать, как женщина, которую он хотел больше жизни, повернулась к нему спиной и ушла.

 

Глава 19

Стюарт еще долго лежал на перьях, закинув руки за голову и уставившись в потолок. Что он сделал не так? Если бы можно было вернуть все назад, он сделал бы все по-другому, но, увы, это невозможно. Он спустился вниз, отряхнулся и вышел из сарая.

Эди уже давно ушла, прихватив Нюхлика, поэтому Стюарт проделал обратный путь в одиночестве. Он шел не спеша, но не из-за боли в ноге, а из-за боли в сердце. И чувства вины, отягощавшей его душу.

Войдя в дом, он остановился у лестницы, глядя вверх, на мраморные ступени и кованые узоры перил, и понимая, что должен подняться, найти Эди и поговорить с ней. Они должны все обсудить, но, честно говоря, он не очень хорошо представлял себе это. Удержать ее? Вряд ли она позволит. Утешить? Он не знал как. И сейчас, в эту минуту его экспедиция в Конго, как и встреча с разъяренной львицей, казались куда менее проблематичными, чем предстоящий разговор с женой. Если она снова заплачет, господи, он просто не выдержит!

– Ваша светлость?

Почти радуясь отсрочке, он обернулся на оклик и увидел первого лакея.

– Да, Эдвард. Что случилось?

– Это для вас, сэр. – Лакей протянул серебряный поднос, на котором лежал свернутый лист бумаги. – Телеграмма, ваша светлость.

Стюарт развернул телеграмму, когда лакей отошел и застыл за его спиной в ожидании новых распоряжений.

ГОТОВ ПОМОЧЬ ТЧК ЕСТЬ ИДЕИ ТЧК ЖДИТЕ ПИСЬМО С ДЕТАЛЯМИ ТЧК ПОСЫЛАЮ КОРРЕСПОНДЕЦИЮ В «УАЙТС» ТЧК КАК ДОГОВОРИЛИСЬ ТЧК РАД ЗПТ ЧТО ВЫ ВЕРНУЛИСЬ ДОМОЙ ЗПТ К МОЕЙ ДЕВОЧКЕ ТЧК АРТУР ДЖУЭЛЛ ТЧК

Стюарт смотрел на телеграмму, чувствуя некое облегчение от того, что приобрел еще одного союзника, но недостаточное, чтобы избавиться от страха и подняться к Эди. Он вернулся домой к дочери Артура Джуэлла, но ему не удалось сделать ее счастливой. Убрав телеграмму в карман, он повернулся к лакею.

– Эдвард?

Слуга вышел вперед.

– Да, ваша светлость?

Подняв голову, Стюарт смерил парня оценивающим взглядом. Эдвард был немногим моложе его, но, нельзя не признать, куда опрятнее: ливрея в полном порядке, ботинки начищены до блеска, волосы аккуратно уложены, узел галстука всегда безупречен.

– Эдвард… Браун? Так?

– Браунли, ваша светлость.

– О, конечно, Браунли. Простите. – Он замолчал, что-то обдумывая, наконец принял решение. – Как вы отнесетесь к тому, чтобы стать моим камердинером, мистер Браунли?

– Ваша светлость? – Слуга в изумлении смотрел на него.

– Насколько мне известно, это вы крахмалите мои рубашки и гладите брюки, с тех пор как я вернулся домой?

Лакей кивнул, и Стюарт продолжил:

– И я знаю, что вы иногда исполняли обязанности камердинера, когда в этом была необходимость.

– Да, ваша светлость. Когда в Хайклифе останавливалось много гостей и они приезжали без своих слуг, я выполнял обязанности камердинера.

– Прекрасно. Только предупреждаю: со мной непросто. Я ненавижу тугие воротнички, вечно плохо завязываю галстук и часто теряю запонки, и кроме того, массу неприятностей мне доставляет нога. И за всю жизнь у меня был только один камердинер, но он погиб.

– Мистер Джонс. Да, ваша светлость, он, как я слышал, был хороший человек.

– Да. Хороший. – Стюарт выдержал паузу. – Вы будете сопровождать меня в Лондон во время сезона, а также во время путешествий по Италии и Франции, куда, вполне возможно, мы отправимся с женой. Это ненадолго. Вас устраивает такая работа?

– Да, ваша светлость. Спасибо.

– Что ж, тогда приступайте. Вы можете начать с обновления моего гардероба, так как прежний безнадежно устарел. А Уэлсли придется нанять нового первого лакея. Все. Можете идти.

Эдвард поклонился и направился в комнату прислуги, а Стюарт осознал, что больше не может стоять здесь: хочет он этого или нет, но придется подняться к Эди. Неизбежное невозможно откладывать дольше. И, медленно поднявшись по лестнице, он постучал в комнату Эди.

– Эди! Я могу войти?

Ответа не последовало. Он подождал пару секунд и постучал снова. Дверь открылась, и он увидел Ривз. Она держала дверь приоткрытой, но так, что войти было нельзя. Оглянувшись через плечо, она быстро вышла в коридор и закрыла за собой дверь.

– Она… – Он глубоко вздохнул. – Как она?

– Ничего. – Подняв на него глаза, Ривз тотчас поняла, что он чувствует, и ее привычная жесткость смягчилась. – С ней все будет хорошо, ваша светлость. Просто она немного расстроена.

– Я могу видеть ее?

Горничная колебалась.

– Извините, ваша светлость, но не думаю, что это разумно. Видите ли, герцогиня сейчас принимает ванну…

Такой поворот событий вполне естествен после любовного соития. И если бы это касалось любой другой женщины, он не усмотрел бы ничего экстраординарного. Но Эди! У него было такое ощущение, что она хочет смыть с себя не только следы страсти, но и нечто большее. Она хочет смыть память… Вопрос только – о ком: о том мерзавце или о нем?

Отступив, он прислонился спиной к противоположной стене.

– Вы не должны винить себя. – В голосе горничной слышалось явное понимание. – В том, что с ней случилось, нет вашей вины.

Подняв глаза, он с изумлением взглянул на прислугу.

– Вы… знаете?

Она не стала спрашивать, что именно он имеет в виду.

– Да.

– Она… она рассказала вам?

Ривз с сочувствием посмотрела на него.

– Я служу у нее с тех пор, как она впервые сделала высокую прическу. Мне все известно. А вам она рассказала?

– Нет, я догадывался… она лишь подтвердила это. – Он безнадежно махнул рукой. – Что же делать? Ривз, что мне делать?

– Дайте ей время, сэр. Она расстроена, но пройдет время и все образуется. Ей нужно немножко побыть одной, и она справится с этим, вот увидите.

– Справится? Сомневаюсь. – Он покачал головой. – Справится ли?

– Вы дома чуть больше недели. Ей нужно просто чуть-чуть отдышаться, как говорится.

– Возможно, вы правы. Я поеду в Лондон, ненадолго, – подумав, объявил Стюарт. – Мне надо закончить кое-какие дела. Думаю, на это уйдет неделя. Это не очень долго?

– Не думаю. – Она улыбнулась. – Но на этот раз не оставляйте нас на пять лет.

– Я был бы счастлив, если бы мне удалось оставить ее на пять дней, не больше.

Не отличавшееся особой доброжелательностью лицо Ривз озарилось довольной улыбкой. Она кивнула.

– Хорошо. Потому что вы нужны ей. – Ривз помолчала, прикидывая, можно ли сказать больше, и, решив, что можно, продолжила: – И всегда были нужны.

Странно, но он не удивился, услышав это. И перед его мысленным взором возникла рыжеволосая зеленоглазая девушка на балу в Хандфорд-Хаусе.

– Я всегда это чувствовал, – проговорил он задумчиво. – Просто, полагаю, не был к этому готов. До сих пор.

Глубоко вздохнув, он оторвался от стены.

– Я остановлюсь в своем клубе. Позаботьтесь о герцогине, Ривз, пока меня не будет.

– Не беспокойтесь, ваша светлость. Я все сделаю.

Он повернулся, чтобы отправиться в свои комнаты, но вновь остановился.

– И, Ривз…

Горничная замерла, взявшись за ручку двери.

– Да, ваша светлость?

Склонив голову, он сосредоточенно рассматривал мысы своих ботинок. Десять дней закончатся, прежде чем он вернется. Не она, а он был инициатором поцелуев, и она, конечно, скажет, что это не считается. Он сжал набалдашник трости так, что побелели костяшки пальцев, и наконец произнес:

– Не позволяйте ей уехать. Не важно, что вам придется сделать для этого, но не дайте ей сбежать от меня. Это приказ.

По своей сути это был неисполнимый приказ, он не мог не понимать этого: если Эди захочет оставить его, горничная вряд ли сможет помешать, – но он был в отчаянии.

– Если она вдруг вздумает уйти, я сделаю все, что в моих силах… – Ривз помолчала. – Но не думаю, что она этого захочет.

– Я тоже надеюсь на это. Она нужна мне, понимаете? – Стюарт повернулся и направился к себе, зная, что должен остановиться на этом, по крайней мере сейчас.

Было уже почти десять вечера, когда Стюарт в сопровождении нового камердинера прибыл в Лондон и разместился в апартаментах клуба. На следующее утро он отправил срочные письма своим друзьям с приглашением на встречу в клубе через пять дней: к тому времени Аш наверняка приготовит всеобъемлющее досье на Ван Хозена.

А пока нужно воспользоваться своим пребыванием в Лондоне – у него накопилась масса дел в городе. Взяв с собой Эдварда, Стюарт посетил нескольких портных, обувщиков, а также галантерейные магазины. Все это было совершенно необходимо, раз уж он решился заняться обновлением своего гардероба. Так как Эдвард с момента возвращения герцога занимался чисткой и стиркой его одежды, а значит, обладал достаточными знаниями о состоянии гардероба, ему было поручено составить список вещей, которые необходимо приобрести. Выяснилось, что у нового камердинера превосходный вкус и он прекрасно разбирается в тканях. Нет, это, конечно, не Джонс, но Стюарт знал, что никогда не найдет равноценной замены.

Затем они отправились на Парк-лейн посмотреть, в каком состоянии Маргрейв-Хаус, хотя это и не входило в перечень первоочередных задач. Здание в этот момент было заперто, а вся мебель, зеркала, картины на стенах и тяжелые хрустальные люстры были закрыты чехлами, но он хотел убедиться, что лондонская резиденция в полном порядке. И не в первый раз Стюарт оценил тот факт, что Эди прекрасно справилась с восстановлением поместий, пока он был в Африке, а войдя в свои апартаменты, подумал: не дай бог, ему придется жить здесь без нее.

После Маргрейв-Хауса он отправился на собрание Лондонского географического общества, где ему устроили овацию за отважную экспедицию в Конго, чем весьма его смутили.

Посетив Британский музей, он наконец-то увидел свою бабочку и познакомился с научным куратором, организовавшим эту экспозицию, и его скорее позабавили слова молодого человека, что он совершил важное открытие. Если сравнить это с перипетиями его отношений с Эди, то событие казалось куда более прозаичным.

Десятый день их пари пришел и ушел, и Стюарт не мог не думать о том, что она намерена делать дальше, и размышлял, не совершил ли ошибку, уехав и тем самым потеряв два драгоценных дня. Он старался убедить себя, что два дня дела не решают, да и зачем вообще нужно было это глупое пари. Надеялся он и на то, что она все же не сбежит.

Он убеждал себя не думать о ней слишком много, но все попытки были обречены. Он вспоминал чаепитие в «Савое»… Рыжеволосая девушка, которую он увидел в Гайд-парке, тут же напомнила ему Эди… И все белое тоже… Лежать в постели было невыносимо: белые простыни, перьевые подушки, первый поцелуй… Он не спал всю ночь, бесконечно вспоминая этот поцелуй…

Он порывался написать ей, и не раз, но так и не написал – не смог. Если ей нужно больше свободы, если расстояние и время помогут, то он не может отказать ей в этом. Стюарт надеялся, что она напишет ему, попросит вернуться домой, и дважды в день проверял почту, но ни одного письма с печатью герцогини Маргрейв, увы, не было. И все же, те письма, что пришли, немного улучшили его настроение. Его друзья подтвердили свое присутствие на встрече в пятницу. Информация из сыскного агентства гласила, что готово досье на Ван Хозена. А Артур Джуэлл прислал полный перечень наиболее уязвимых черт мерзавца. Отец Эди предполагал, что они подробнее обсудят ситуацию, когда он приедет с очередным визитом на Рождество. Стюарт согласился с его планом, подумав при этом, что остается только надеяться, что, когда настанет Рождество, Эди будет рядом.

Он заказал отдельный кабинет в клубе «Уайтс» на вечер пятницы, и к приходу друзей на столе стояла бутылка отличного бренди, лежало меню обеда и папка с досье на Ван Хозена, которую он получил.

Маркиз Трабридж прибыл первым и, расположившись за столом, поинтересовался:

– Как нога?

– Ты был прав, – наливая в тяжелый стакан бренди, признал Стюарт. – Твой доктор Кейхилл настоящий волшебник.

Николас усмехнулся.

– Я же тебе говорил. Кстати, мы приехали из Кента вместе с Денисом – сейчас появится.

Денис, виконт Сомертон, вошел через минуту и едва успел поздороваться со Стюартом и обменяться рукопожатиями, как дверь открылась и появился граф Хейуард.

– Понго! – закричали все трое, и граф поморщился.

Лорд Хейуард, сын маркиза Уэдерфорда, был крещен как Джеймс, но все с самого детства звали его Понго, причем никто не помнил, откуда взялось это прозвище. Сам же граф ненавидел его.

– Зовите меня по имени, вы, шалопаи, не то я пошлю к черту и эту встречу, и всех вас заодно. – Он принял стакан из рук Стюарта, окинув друга быстрым взглядом. – Как твоя нога, старина?

– О, правда, – проворчал Ник, – лучше поинтересуйся его ногой, чем моим плечом.

Джеймс покосился на Ника, усаживаясь рядом с ним:

– Ну да, я стрелял в тебя. И что?

– Пока я спасал его жизнь! – сказал Ник, указывая на Дениса стаканом бренди. – Ты пытался пристрелить его, а я прыгнул и схлопотал пулю. Глупейшая ситуация, если подумать.

– Я ничего не знаю об этом, Ник, – сказал Стюарт. – Но ты всегда совершал множество глупостей.

– Так что поделом ему, – добавил Денис, занимая место рядом со Стюартом с другой стороны. – И не вини себя, Понго.

Джеймс усмехнулся.

– Не собираюсь. Но я точно помню, что хотел тебя подстрелить, Сомертон, из-за того, что ты умыкнул мою девчонку.

– Она сама приставала ко мне самым бесстыдным образом, – стал оправдываться Денис. – Что я мог поделать?

– Я тоже там был, – вмешался Стюарт. – Сначала она прицепилась ко мне и…

Это заявление моментально вызвало град насмешек и фривольных комментариев, и компания повеселилась от души.

Вскоре появился последний участник вечеринки, лорд Федерстон.

– Извините, что опоздал, джентльмены.

– Прости, если мы не удивлены, – бросил Денис через плечо. – Ты всегда опаздываешь.

– Может, повремените с обвинениями, а? Между прочим, я добирался сюда из Парижа и только двадцать минут назад сошел с поезда из Довера.

Когда Джек обошел стол, Стюарт встал и обнял его.

– Пострадал в схватке со львом, старина? – Федерстон похлопал его по плечу. – Как всегда, готов на все ради шутки.

– Верно, черт побери! Хочешь выпить?

– Конечно, не думаешь же ты, что я приехал сюда из-за тебя?

Стюарт налил ему бренди, и Джек взял стакан, придвинул стул поближе к Стюарту и сел.

– Итак, джентльмены, – начал Джек, – мы, разумеется, должны выпить за нашего храброго друга, который вступил в схватку со львом и наконец-то вернулся домой.

Зазвенели стаканы, и друзья выпили, приветствуя Стюарта.

– Какие планы? – поинтересовался Джек, со стуком опуская стакан на стол. – Сначала обед, я полагаю? Затем карты. Возможно, немного послоняемся по пабам Ист-Энда. Или украдем прелестных танцовщиц из Лондонского мюзик-холла?

– Я пас, – заявил Николас, поднимая обе руки. – С некоторых пор я счастливый муж, а вскоре жду прибавления семейства…

Эта новость была встречена теплыми поздравлениями и тостами.

– Итак, Ник отпадает, – констатировал Джек, наполнив стакан и пустив бутылку по кругу. – А как остальные?

Перехватив его вопросительный взгляд, Стюарт покачал головой.

– Я помирился с женой.

Если бы только это было правдой!

Повисло молчание. Вся компания в недоумении воззрилась на Стюарта, и вертевшийся у каждого на языке вопрос озвучил Джек.

– И ты счастлив?

– Несомненно. – «А Эди? Счастлива ли она?» – мелькнуло в голове. – И я счастлив, что вернулся домой.

– Что ж, прекрасно! – Джек поднял стакан. – Выпьем за охотника, который вернулся домой.

Стаканы звякнули и были тут же опустошены, и бутылка снова пошла по кругу.

– И все же, – никак не унимался Федерстон, – что намерены делать остальные? Счастливые мужья такая скучная компания. – Он перевел взгляд на Джеймса и Дениса. – Только не говорите, что и вы угодили в ловушку.

– Нет, только не я. – Сомертон поднял стакан. – Слава богу, я все еще счастливый холостяк.

– Как и я, – добавил Хейуард.

– Ну хоть это радует. Чуть позже мы оставим этих двух… – Джек кивнул в сторону Стюарта и Николаса. – И найдем местечко, где можно хорошенько повеселиться.

– Бордели, таверны и казино Лондона к вашим услугам в любое время, но не сегодня, – возразил Стюарт. – Я позвал вас всех сюда не для того, чтобы куролесить всю ночь. Кроме того, август в Лондоне – мертвый сезон, так что вы не много потеряете.

– И зачем тогда мы здесь? – спросил Джек с усмешкой. – Уж не затем ли, чтобы любоваться твоими шрамами и слушать, как храбро ты сражался со львами?

Стюарт отхлебнул бренди.

– Я не хочу говорить об этом.

– Вздор! – возразил Джек. – У тебя такой шанс похвастаться, а ты не хочешь им воспользоваться? Почему? Кстати, львы ничего там у тебя не откусили… ну, что-нибудь важное?

Стюарт не поддержал шутку и сделал глоток.

– Джонс погиб.

– Твой слуга? А что с ним случилось? Тоже львы?

– Да.

Джек, вздохнув, провел рукой по волосам и пробормотал:

– Черт. А я тут со своими шуточками… Прости, Стюарт.

Все остальные, оправившись от шока, тоже принялись выказывать сочувствие, но Стюарт лишь отмахнулся, не в силах не только говорить об этом, но и вспоминать.

– Поговорим о чем-нибудь другом, не возражаете? – Прежде чем кто-то успел предложить тему, он направил разговор к тому вопросу, который собирался обсудить. – Джентльмены, я счастлив видеть вас всех, но пригласил сюда не только ради встречи друзей. – Он сделал паузу, чтобы убедиться, что завладел всеобщим вниманием, и продолжил: – Мне нужно кое-что с вами обсудить, и лучше это сделать сейчас, до того как бутылка снова пойдет по кругу, потому что вопрос весьма серьезный.

Стаканы были поставлены на стол, а бутылка и вовсе исчезла. Стюарт потянулся за кожаной папкой, достал досье на Ван Хозена и, бросив на середину стола, окинул взглядом друзей.

– Я хочу уничтожить этого человека: унизить и разорить, причем без всякого сожаления, буквально пустить по миру.

И снова повисла тишина. И снова Джек заговорил первым, улыбнувшись Стюарту:

– Старина, кажется, мне это нравится.

Денис прочистил горло.

– Я не сомневаюсь, что этот человек заслуживает такой кары, раз ты решил его наказать, но можешь все же сказать, почему?

– Суть – да, но не детали. И, заверяю вас, это дело чести. И справедливости.

Джеймс сел, глядя на Стюарта.

– Как я понимаю, суд не может решить это?

– Нет. Он американец. Из тех, кого называют «никербокерами», а его отец весьма влиятельный и очень богатый человек.

– Пф… – раздраженно фыркнул Джек.

– Джентльмены, – продолжил Стюарт, упираясь ладонями в стол и глядя на бумаги, – к сожалению, один я сделать этого не могу: мне нужна ваша помощь.

Все четверо кивнули, но на этот раз первым заговорил Николас:

– О чем разговор? Говори, что надо делать?

 

Глава 20

– Ты уверена? – спросила Джоанна, поворачиваясь от вагона и глядя на сестру. Ее хорошенькое личико под полями соломенного капора исказила гримаса сомнения. А карие глаза метались из стороны в сторону, как у испуганного зверька, который искал, куда бы сбежать. – Я думаю, что лучше было бы подождать возвращения Стюарта.

– Это невозможно, – со вздохом возразила Эди. – Новый семестр в Уиллоубенке начинается в понедельник. У тебя осталось всего два дня, чтобы успеть. И потом, не знаю я точно, когда вернется Стюарт.

– Через неделю, ты же сама говорила, и вроде Ривз… так сказала. Прошло десять дней с тех пор, как он уехал. И я уверена, что он скоро вернется, – может быть, даже сегодня. Я должна подождать, ведь мы с ним не успели попрощаться.

Раздался резкий свисток, возвещая о скором отправлении поезда, и Эди, обняв сестру за плечи, сказала:

– Я уверена, Стюарт поймет, почему ты не дождалась его. А теперь тебе пора в вагон, солнышко. Пройдет всего три недели, и мы увидимся.

– Откуда мне знать, – нахмурилась Джоанна. – Вдруг ты сбежишь от него? Ты же сама говорила, когда он вернулся из Африки…

Эди пыталась вспомнить, при каких обстоятельствах говорила нечто подобное, и не могла не удивиться, как две недели могут изменить человека и его мысли о предстоящей жизни.

– Я не оставлю его.

– Обещаешь?

– Да, обещаю. – Эди расцеловала сестру в щечки и развернула лицом к поезду, но поскольку Джоанна все еще сопротивлялась, вздохнула и подтолкнула ее к вагону. – Я когда-нибудь нарушала данное обещание?

Джоанна пожала плечами, оглядела платформу и покачала головой.

– Нет.

– Тогда пора. Твой первый свободный день через три недели, и мы со Стюартом навестим тебя.

– А Нюхлика привезете?

– Непременно, – пообещала Эди.

Сомнение все же не покидало Джоанну.

– А как же ты, одна в этом огромном доме? Ведь тебе будет тоскливо в полном одиночестве, пока Стюарт не вернется?

– Ничего, я справлюсь.

Эди бросила взгляд на клубы пара, и, слава богу, на сей раз Джоанна повернулась к вагону, но поднялась не сразу.

– Ты уверена? Дом такой огромный.

– Я уверена, солнышко. А теперь поднимайся в вагон. Миссис Симмонс тебя уже заждалась.

Наконец Джоанна вошла в вагон, но, так же как прежде, тут же подбежала к первому окну и, открыв его, быстро-быстро заговорила:

– Хорошо, я поеду в эту школу, раз так нужно. Но если ты оставишь Стюарта и сбежишь, он узнает, где тебя искать. И это не пустая болтовня: я помню, как говорила, что на твоей стороне, но все равно скажу ему, честно, потому что обещала перед его отъездом…

– Что? – удивилась Эди. – Когда это было?

– За обедом, когда ты ушла к себе. Он сказал, что ему придется уехать ненадолго.

Эди уцепилась за слова сестры.

– Так, значит, у тебя была возможность попрощаться с ним?

– Сейчас это уже не имеет значения, – отмахнулась Джоанна. – Он сказал, что должен срочно вернуться в Лондон, и когда я спросила зачем, ответил, что у него там дела. А еще сказал, что вы поссорились, ты расстроена и мне не следует говорить об этом с тобой или задавать вопросы, но я должна окружить тебя любовью и заботой. И он надеялся вернуться до того, как я уеду в школу, но точно не знал когда, и тогда взял с меня обещание предупредить его, если ты вдруг решишь сбежать… Он сказал, что виноват, что сотворил какую-то глупость… но это не повод его бросать.

– Он так сказал? – ахнула Эди. Это подтверждало опасения, возникшие после его отъезда.

– Да, поэтому…

Снова раздался резкий свисток, поезд дернулся, и Джоанна, покрепче вцепившись в оконную раму, высунулась в окно.

– Так что не вздумай сбежать, Эди, или мне придется сказать ему… – Слезы брызнули из ее глаз. – Я клянусь. Я… я…

Эди тоже была близка к тому, чтобы разрыдаться, но сдерживалась, ради Джоанны.

Надеясь, что сестра ее слышит, несмотря на нарастающий грохот поезда, она крикнула:

– Я не собираюсь никуда бежать. Обещаю.

Она подождала, пока голова сестры исчезнет, и только тогда заплакала. И продолжала стоять на платформе, пока поезд не скрылся из виду. Разве можно предугадать, что придет в голову Джоанне?

– Нет-нет, Генри, я хочу, чтобы портрет Стюарта висел справа от моего портрета, – говорила Эди дворецкому, стоя в портретной галерее. – Справа, вы понимаете?

Уэлсли деликатно кашлянул.

– Вдовствующая герцогиня всегда настаивала, чтобы портрет герцога висел слева от ее портрета, ваша светлость.

Итак, все сначала, подумала Эди. Почему даже такой простой вопрос, как развешивание портретов, вызывает спор?

– Я уверена, восьмой герцог отлично выглядел слева, – согласилась она. – Но я хочу, чтобы портрет девятого герцога висел справа от моего портрета.

Уэлсли вздохнул. Это был вздох страдающего английского дворецкого, обязанного найти общий язык с американской герцогиней, которая понятия не имеет о существующем порядке вещей.

– Увы, ваша светлость, но в Хайклифе так не принято.

– Вполне допускаю, – ответила она так, как говорила всегда: вежливо, но твердо. – Но…

– Ваша светлость! – Голос Ривз, которая появилась в дверях в конце длинной галереи, прервал их спор. – Он вернулся… Герцог вернулся. И сразу прошел в ваши комнаты. Я сказала, чтобы его светлость подождал там, и отправилась искать вас.

Эди быстрым шагом пересекла галерею, но к Ривз почти подбежала.

– В моей комнате?

Ривз кивнула, и Эди бросилась бежать, но тут же остановилась.

– Уэлсли, подарок его светлости?

Дворецкий с пониманием посмотрел на нее.

– Я следовал инструкциям, ваша светлость.

Она кивнула и повернулась к двери, но выходя из галереи, остановилась.

– Надеюсь… И повторяю, Уэлсли: справа.

Когда она вышла, тяжелый вздох дворецкого эхом прокатился по галерее.

Оказавшись вне зоны видимости прислуги, Эди побежала по коридору к лестнице и, перепрыгивая через две ступени, поднялась наверх. Чтобы отдышаться и собраться с духом перед встречей, ей пришлось остановиться.

Она прекрасно понимала, что предстоит важный разговор, и главное – не наломать дров, не то что в тот раз… Ее охватило волнение, подозрительно похожее на приступ паники, но все же это была не то чувство, что она ощущала прежде. Нет, это не страх, просто сильное волнение.

Эди несколько минут простояла в коридоре, стараясь привести в порядок мысли и обрести уверенность. Надо успокоиться, успокоиться совершенно, и самое главное – сдержать слезы, иначе она никогда не сможет сказать то, что хотела. Наконец она сделала несколько последних шагов и вошла в комнату.

Он стоял перед ее письменным столом, глядя в окно.

– Вы… ты вернулся… Ривз сказала, ты уехал на неделю, но прошло больше… – Она замолчала, увидев, что он никак не реагировал на ее появление, и что-то в его напряженной позе ее обеспокоило. – Стюарт?

Он перестал барабанить пальцами по столу.

– Как я вижу, Китинг прислал соглашение о раздельном проживании?

Эди взглянула на стол, где на самом виду лежали документы, присланные адвокатом. Господи, она совсем забыла о них…

– Да, прислал по почте, когда тебя не было, но…

Он повернул голову: теперь она видела его профиль, – но лицом к ней так и не повернулся.

– Прости, что вторгся в твое личное пространство. Я поднялся в надежде увидеть тебя, и Ривз попросила подождать здесь. Я не собирался ничего выяснять, и уж тем более читать твою корреспонденцию, просто подошел к окну и увидел это.

– Конечно, я даже…

– Эди, ты хочешь, чтобы я подписал эту бумагу? – Наконец он повернулся к ней лицом, но стоял спиной к окну и яркий свет за спиной мешал разглядеть его выражение. – Прошло больше десяти дней, – напомнил он, опережая ее ответ, – а ты так и не поцеловала меня… Значит, пари ты выиграла. Я не хочу удерживать тебя силой и тем самым причинять боль: я скорее умру, чем сделаю это.

– Но, Стюарт, я не хочу…

– Помнишь, ты спросила, что случилось с Джонсом, и тогда я ушел от ответа. Думаю, пришло время рассказать…

Она не поняла, почему он сменил тему, а задумчивый голос и печальное выражение лица ее насторожили.

– Мы должны были перегнать стадо с железнодорожной станции в Найроби на ферму на юге Нгонг-Хилл, – после некоторой паузы начал он свой рассказ. – Если говорить о расстоянии, то это было не так уж далеко: три дня пути, не больше. Но стадо в пятьсот голов не просто перегнать, особенно в стране, где хозяйничают львы. Шла вторая ночь нашего путешествия. Как обычно, мужчины разожгли костры, чтобы отпугивать диких зверей, не дать им подобраться к стаду. И все же не уследили и в результате потеряли одного человека. Кто знает почему? Это Африка. То все хорошо, а в следующую минуту… – Он замолчал и наклонил голову. – В следующую ваш слуга мертв и вы видите, как спутники копают вам могилу.

– Так что же случилось?

– Львы атаковали стадо, и львица напала на Джонса. – Он поднял глаза, но смотрел не на нее. – Я видел ее прыжок, я видел, как Джонс упал, но у меня не было времени перезарядить ружье, поэтому схватил кнут, замахнулся, но…

Она должна была заглянуть ему в глаза, поэтому быстро пересекла комнату и подошла вплотную.

– Но?..

– Но опоздал: он был уже мертв. Джонс служил в Хайклифе с того дня, когда мне исполнилось шестнадцать, сопровождал меня повсюду, куда бы я ни поехал…

Его голос снова затих.

Она всем сердцем разделяла его боль, потому что понимала, что значит жить с чувством вины.

– Но ты не виноват, Стюарт: в буше такое могло случиться с любым.

– Ты однажды сказала, что мной разбито множество женских сердец, – заговорил он на совершенно другую тему. – Хочешь, скажу почему? Еще до того как мне исполнилось десять лет, я понял, что меня никто не любит в моей собственной семье, но безумно хотел, чтобы любили, и это стало целью моей жизни. Когда мне исполнилось двадцать, не было девушки, которую я не смог бы завоевать, или мужчины, который не стал бы мне другом, или занятия, которое я бы не освоил. То же касается и любых проблем – я все их смог решить. Мне всегда чертовски везло, и это превратило меня в самоуверенного баловня судьбы. Тем временем моя семья оказалась на грани разорения, кредиторы готовы были отобрать последнее, и тогда появилась ты и бросила прямо мне в руки огромные деньги. Просто как в сказке, а? – По его лицу пробежала гримаса. – Разве не удивительно, что Сесил ненавидит меня?

– Сесил идиот.

Ее замечание вызвало у него усмешку, но он тут же посерьезнел и кивнул:

– Похоже. Это я уговорил Джонса отправиться со мной в Африку. Он не хотел, но я настоял, использовать все свое умение убеждать и уговаривать, поскольку относился к тому сорту людей, которые не считают нужным принимать во внимание желания других.

– И все же ты не должен винить себя. Джонс любил Африку. Он писал кое-кому из слуг, и Ривз иногда делилась со мной. Может, сначала он действительно не хотел ехать, но потом обрел себя там.

– Я знаю, но… – Его глаза предательски заблестели, и он резко провел по лицу ладонью. – Мне очень его не хватает: он был не только камердинер, но и друг.

Она потянулась к нему, коснулась щеки, погладила по волосам.

– Конечно. А как же иначе?

Он склонился над столом, упираясь руками в край.

– Ты знаешь, почему я решил поехать в Африку в первый раз? Как тебе известно, я был дьявольски самоуверен. Господи, даже континента было мало для моих амбиций. – Он выставил вперед ногу, коснувшись ее ступни. – Подумать только, у меня никогда не было ни малярии, ни лихорадки, ни дизентерии, даже укуса змеи, но в конце концов Африка поставила меня на место.

Она не знала, что сказать на это.

– Мне очень жаль. Все так ужасно… И Джонс, и твоя нога, и…

– Да что там моя нога… – Он махнул рукой. – Не поверишь, но я даже рад, что ранен. Если бы этого не случилось, я скорее всего никогда не вернулся бы домой, разве что в деревянном ящике, и никогда не узнал бы, что есть другая жизнь, и гораздо лучше, и что ждет она меня здесь. Здесь, рядом с тобой, Эди. Это правда, что не было женщины, которую я не смог бы завоевать, но правда также и то, что не было такой, которая значила бы для меня так много, как ты.

Она судорожно вздохнула – то ли от шока, то ли от удивления, – и страшно испугалась, что снова заплачет и вся ее собранность вмиг испарится.

– Стюарт…

– В ту ночь на балу в Хандфорд-Хаусе, когда впервые посмотрел на тебя, я словно почувствовал руку судьбы. Как будто кто-то нашептывал мне: «Остановись и посмотри! Вот девушка, которая изменит твою жизнь». Я не мог понять, почему ты произвела на меня столь сильное впечатление, позже, когда ты шла за мной по пятам в лабиринте, подумал, что, видимо, виной тому деньги. Но я ошибся. Ты как-то спросила, чего я хотел бы от тебя. Больше всего на свете мне нужно знать, что в мире есть хотя бы один человек, который нуждается во мне, чья жизнь станет лучше, если я буду присутствовать в ней. И я хочу, чтобы этим человеком была ты. Я люблю тебя.

Радость поднялась в ней и заполнила каждую клеточку тела, а вместе с ней пришло облегчение и мучительная, сладкая нежность.

– Стюарт…

– Я подпишу это соглашение, если хочешь, но прошу тебя, Эди, не убегай! Мне все равно: уйдет ли на это десять дней, или десять лет, или все отпущенные мне годы, – но я обещаю, прежде чем умру, доказать, что со мной тебе ничто не угрожает, ты в полной безопасности. И пусть я так тебя хочу, что не могу спать, но не прикоснусь к тебе до тех пор, пока ты сама не захочешь этого.

Он замолчал. Эди подождала немного, но когда поняла, что продолжения не будет, спросила:

– Это все?

В серых глазах появился вызывающий блеск.

– Да, все.

Приподнявшись на цыпочки, она обхватила его лицо ладонями и поцеловала в губы.

– Это мой ответ, Стюарт.

Он, казалось, был совершенно ошарашен и не мог произнести ни слова. Впрочем, она и не собиралась ждать, пока он заговорит.

– Я остаюсь. Остаюсь навсегда. И если бы ты позволил мне произнести хоть слово, то услышал бы это, как только я вошла в эту комнату.

– Но тогда зачем все эти бумаги? – обрел он наконец дар речи и указал на соглашение на столе.

Она забрала у него документы.

– Китинг прислал эти бумаги, как я и просила, когда была в Лондоне, но я их даже не читала и, конечно, ничего не подписывала.

Она разорвала листы, и они веером разлетелись по комнате.

Стюарт, глядя, как белые обрывки медленно оседают на пол, спросил:

– Ты уверена, что хочешь остаться? Даже после того, что случилось между нами…

Она не дала ему договорить.

– Ты ни в чем не виноват. Это я поддалась панике. Такое случается. И может случиться снова. – Она знала, что должна была сказать это, и собиралась с духом с тех пор, как он уехал.

Сколько раз мысленно она начинала этот разговор, подбирала нужные слова, чтобы объяснить, что случилось с ней в тот день…

– Помнишь, когда мы играли в шахматы, ты сказал, что если я буду смотреть в твои глаза и произносить твое имя, то перестану бояться и осознаю, что ты не он?

– Конечно, помню. В общем-то я понимал, что вряд ли могу рассчитывать на иное, нежели к нему, отношение, но все равно злился. Для тебя все мужчины…

– Я знаю, что ты сердился, – перебила она. – Но правильнее было бы сказать мне об этом, чтобы потом, глядя в твои глаза, я вспоминала эти твои слова и ничего не боялась. В тот день…

Чтобы продолжить, ей нужно было остановиться на секунду и набрать воздуха в легкие.

– Все было восхитительно, Стюарт, пока я могла смотреть в твои глаза и видеть твое лицо. Но когда ты… лег на меня, я сразу вспомнила… его. И все потому, что не видела твоего лица.

Гримаса боли исказила его черты. А ее сердце готово было разорваться пополам, потому что, с одной стороны, она не хотела причинить ему боль, а с другой – не могла остановиться и должна была рассказать все до конца, чтобы он мог понять. Больше они никогда не коснутся этой темы.

– Он бросил меня на стол, задрал юбки и разорвал панталоны. – Она говорила быстро, чуть ли не глотая слова, стараясь поскорее покончить с этим страшным признанием. – Я просила его остановиться. Кричала, умоляла… но он не слушал. Он навалился на меня и сделал это. Все случилось так быстро, что я опомниться не успела. Шок, ужас, стыд, боль – все смешалось…

Она покачала головой и поднесла руку к лицу.

– Он зарылся лицом мне в шею, поэтому я не видела его… А он не смотрел на меня до того, как поднялся. А взглянув, ухмыльнулся. Он застегивал брюки и презрительно ухмылялся. И прежде чем уйти, даже не одернул мои юбки… Уже в дверях обернулся и сказал, что не прочь как-нибудь повторить.

Она видела, как Стюарт прижал кулак к губам, и знала, что таким образом он старается не дать воли эмоциям, которые его переполняют. А еще она знала, что он испытывает боль – боль за нее, поэтому поспешила заверить:

– Все это больше не имеет значения.

– Нет, Эди, имеет, еще как имеет… Поэтому он заплатит.

– Я хотела сразу все тебе рассказать… рассказать, почему плакала, я хотела собраться с силами и объяснить, но не смогла. Стюарт, я просто не могла рассказать тебе. – И тут вдруг из ее груди вырвались душераздирающие рыдания. Самообладание, над которым она так упорно работала, покинуло ее, и тогда болезненный узел страха, отчаяния и стыда внутри ее раскрылся и слезы хлынули безудержным потоком.

Стюарт обнял ее, крепко прижал к себе и принялся баюкать, как ребенка, а слезы все лились, хотя Эди пыталась их сдержать, зная, что они доставляют ему боль. Они намочили его рубашку и пикейный жилет, пока он гладил ее по голове и снова и снова повторял ее имя… И тогда тугой узел внутри ее начал медленно, слабеть, а потом и вовсе растворился и исчез.

Наконец она смогла поднять голову и взяла из его рук платок. Вытирая нос и щеки, Эди пробормотала:

– Прости, разрыдалась как дурочка. Я знаю, из-за чего ты уехал в Лондон. Я понимала, что должна тебе все объяснить, но мне нужно было время, чтобы… чтобы разобраться в себе.

Он обхватил ее лицо ладонями и твердо сказал:

– Никогда не пытайся меня щадить, Эди. Если хотела мне все рассказать, значит, так и надо было сделать. Я все пойму. Если тебе нужно побыть одной, только скажи… Плачь сколько угодно и когда угодно, бей меня и проклинай его, швыряй тарелки об пол, а еще лучше о мою голову. Делай что хочешь и, ради бога, не думай, больно мне или нет. Ты поняла? И если то, что случилось в этом сарае, повторится снова, если ты почувствуешь панику, когда мы будем заниматься любовью, схвати меня за волосы, подними мою голову и крикни: «Смотри на меня, Стюарт, черт бы тебя побрал! Смотри на меня!»

Странный звук – нечто среднее между смехом и всхлипыванием – сорвался с ее губ. Его речь была столь абсурдна и вместе с тем столь трогательна, что она не могла сдержаться, а потом, шмыгнув носом, проговорила:

– Я постараюсь, обещаю.

– Если еще что-то вызывает у тебя страх или напоминает о случившемся, скажи мне.

Она подумала пару секунд.

– Пожалуйста, Стюарт, не пользуйся одеколоном.

– Хм… – Он приподнял брови. – Я и так не пользуюсь, так что тебе не о чем беспокоиться.

– Слава богу! – Она высморкалась и вытерла щеки. – Господи, целых десять дней я держалась, и вот на тебе…

– Что ты сейчас чувствуешь, милая? – Его пальцы скользнули по ее щеке, касаясь золотистых веснушек.

– Облегчение. – Эди прижала его руку к своей груди. – Боже мой, такое облегчение!..

От ее ответа глаза Стюарта заискрились улыбкой.

– Я похожа на чучело, да? Жаль, потому что у меня приготовлен сюрприз к твоему возвращению.

– Сюрприз? Обожаю сюрпризы!

– Да, поэтому позволь мне привести себя в порядок. – Она расправила носовой платок и разложила на письменном столе. – Переоденемся оба к обеду, хорошо? А потом подожди меня у подножия лестницы, обещаешь?

– Да, но что за сюрприз?

– Не скажу, иначе какой же это сюрприз? – Она начала выпихивать его из спальни. – Скоро все узнаешь.

Часом позже, после нескольких компрессов с холодным чаем, приготовленных Ривз, лицо Эди приобрело нормальный вид: припухлость ушла, краснота исчезла, а легкий слой пудры завершил дело. На этот раз она остановила свой выбор на вечернем платье из синего шелка. Ривз уложила ее волосы в высокую прическу, и лишь несколько завитков падали на лоб и обрамляли лицо. Даже ей самой понравился ее вид.

– Ривз, ты превзошла самое себя! – глядя на свое отражение в зеркале, воскликнула Эди. – Спасибо.

Горничная улыбнулась.

– Чудесно. Если вы позволите еще чуть-чуть припудрить лицо и немного подкрасить губы, то…

– Но только никаких подкладок в корсет. Я не хочу. – Она сделала паузу, поглаживая шелк. – Хотя, кажется, это я уже говорила.

Она рассмеялась, и горничная, расправив кружево на плече, присоединилась к ней.

– Как приятно видеть вас счастливой, ваша светлость.

– Да. Я счастлива, – кивнула Эди и только сейчас поняла, насколько правдивы ее слова, хотя еще час назад сомневалась в этом. – Признаюсь, Ривз, я хотела бы выглядеть так, чтобы герцог не мог отвести от меня глаз.

Горничная улыбнулась:

– У вас замечательный муж, ваша светлость.

– Да, – согласилась Эди, всем сердцем разделяя ее мнение. – Пожалуй, мне стоит поторопиться и спуститься вниз, иначе до обеда не успею показать ему подарок.

Она отвернулась от зеркала и быстрым шагом направилась к выходу, но у двери задержалась:

– Ривз, считай, что у тебя сегодня выходной. До утра ты мне не понадобишься. И возьми Нюхлика на ночь к себе в комнату, хорошо?

Затем она вышла в коридор и спустилась вниз, где ее ожидал Стюарт. И когда он поднял голову и она увидела выражение его лица, стало ясно, что теперь ее жизнь пойдет совсем по-другому.

– Я купила кое-что, пока ты был в отъезде, – сообщила Эди, – и мне не терпится это тебе показать… Пойдем со мной.

Они шли по коридору мимо библиотеки, он ни о чем не спрашивал, но когда миновали музыкальную комнату и бильярдную, понял, что осталось лишь одно место, куда она могла его привести.

– Бальный зал? – Он удивленно приподнял брови. – Эди, что нам там делать?

– Увидишь. – Она распахнула двери. – Входи.

Он последовал за ней в сверкающий позолотой белый герцогский зал, но едва вошел, как застыл в изумлении, поняв, что за подарок приготовила ему жена.

– Музыкальная шкатулка миссис Маллинз? Ты все-таки купила ее?

– Да, купила. А теперь встань сюда. – Она подошла к инструменту, который стоял на подходящей подставке у стены, и взялась за ручку. И спустя мгновение чарующие звуки вальса заполнили зал. Штраус, узнал Стюарт, «Весенние голоса». Она повернулась и подошла к нему, остановившись на том же расстоянии, как тогда, когда они впервые увидели друг друга на балу в Хандфорд-Хаусе. И когда он чуть-чуть улыбнулся и взглянул на нее, вопросительно приподняв брови, ее сердце подкатило к горлу.

– Всего два шанса, Стюарт, и это один из них. – Она замолчала в ожидании. – Я здесь. Музыканты играют Штрауса. Потанцуй со мной.

– Что? Здесь? Сейчас? – Что-то похожее на панику отразилось на его лице. – Эди, я же говорил, что с танцами покончил.

– Понимаю, тебе трудно танцевать, но поскольку и для меня это непосильная задача, возражать не стану. Тебе не нужно кружить меня по залу. Просто обними, и будем слушать музыку…

Растроганный до слез, он выждал несколько мгновений, прежде чем заговорить.

– Думаю, что смогу немного больше.

Он подошел к ней, не той грациозной походкой леопарда, как тогда, в Хандфорд-Хаусе, а как ее муж, любовник и лучший друг, остановился и протянул руку.

– Я могу пригласить вас на танец, миледи?

– Конечно, ваша светлость.

Стюарт вывел ее в центр зала, они встали в нужную позицию, и он взял обнял за талию. Эди опустила свободную руку ему на плечо, как помнила из своего небольшого опыта.

На этом сходство заканчивалось. На этот раз партнер был выше ее, не толкал и не старался контролировать ее движения. И это он вел ее в танце, медленно двигаясь, стараясь не наступить ей на ногу. Она понимала, насколько это трудно, как ему больно, и не только физически, но, возможно, и эмоционально, и после нескольких шагов остановилась, так как получила то, что хотела.

– Я думаю, нам нужно немного потренироваться, – заметила Эди с улыбкой.

– Пожалуй, ты права, – пробормотал Стюарт, с неловким видом глядя под ноги.

– В этом нет ничего сложного, да и времени у нас предостаточно. Правда?

Он поднял на нее свои невозможные серебристо-серые глаза и пронзил взглядом насквозь, будто в душу заглянул.

– Конечно.

– Я люблю тебя, – прошептала Эди и поцеловала мужа в губы. – И думаю, любила всегда, с первой встречи, просто боялась признаться себе в этом.

– Уверен: я чувствовал то же самое. – Он обнял ее и привлек к себе.

Она увидела, как его ресницы дрогнули и легли на щеки, вдохнула запах сандалового мыла, а потом почувствовала вкус его губ.

«Стюарт… Моя любовь».

Эди прижалась к нему и, всем телом ощутив, насколько он возбужден, обрадовалась: значит, она желанна.

Наконец она оторвалась от него и – сама непосредственность! – предложила:

– Давай займемся любовью?

Его рука замерла у нее в волосах, от шока пропал дар речи.

Эди прикусила губу, соображая, как бы лучше выразить то, чего хочет.

– Должна тебя предупредить, мне нужно тренироваться не только в танцах, но и… во многом другом.

Придя в себя, Стюарт рассмеялся, и его легкое дыхание овеяло ее лицо.

– Мне нужна практика, как можно больше практики.

– Ты действительно этого хочешь? – смешинки в его глазах сменились нежностью – выражение, которое она так любила.

– Да, – решительно отозвалась Эди, – причем прямо сейчас.

Его лицо осветилось радостью, кровь быстрее побежала в жилах.

– Ты уверена?

– Да. – Их пальцы переплелись, и она потащила его через комнату к двери.

– Намерена взять бразды правления в свои руки?

– При первой же возможности, – шепнула Эди, и он рассмеялся.

Они поднялись наверх, в ее спальню, и она повернула ключ.

– Я сегодня отпустила Ривз на всю ночь. – Голос Эди немного дрожал, но это не был страх – только нетерпение. – Я полагаю, у тебя достаточно опыта, чтобы раздеть меня.

Он покачал головой и улыбнулся, когда она подошла к нему.

– Знаешь, сейчас я бы хотел быть невинным.

– С чего это вдруг?

– Я всегда гордился своими победами над женщинами, а сейчас скорее стыжусь, потому что ни одна из них никогда не была даже слабым подобием тебя. Я люблю тебя, Эди! Люблю каждой частичкой своей души.

Радость пронзила ее сердце, такая всеобъемлющая, что понадобилось время, чтобы она смогла заговорить снова.

– Будь ты девственником, боюсь, мы никогда не зашли бы так далеко. Нет уж, оставайся таким, какой есть, Стюарт. И не забывай напоминать мне каждый день, что я самая страстная, самая красивая, что веснушки у меня не рыжие, а золотистые, а ноги – потрясающие. Мое тело жаждет твоих прикосновений и ласк, я хочу, чтобы ты любил меня и дарил мне это сладкое, такое сладкое удовольствие.

Он снова рассмеялся, и смех этот был таким счастливым, что она растерялась:

– Я что-то не то сказала?

– Так кто из нас самый нетерпеливый? – пошутил Стюарт, но тут же стал серьезным. – Я готов дать тебе все, чего ты хочешь, и прямо сейчас.

Он развернул ее и начал расстегивать пуговицы на спинке платья. Дело двигалось медленно, так как пуговицы были обтянуты тканью, и, казалось, прошла целая вечность, прежде чем он добрался до талии и наконец спустил платье с ее плеч. Оно упало на пол волной синего шелка, Эди переступила через него, а он носком туфли отодвинул его в сторону.

Затем пришла очередь корсета, и Стюарт уверенно взялся за шнуровку, что, несомненно, свидетельствовало о значительном опыте. Господи, подумала она, это же скольких женщин ему довелось раздеть? Но, как бы то ни было, негодования по этому поводу не испытывала, хотя последние несколько недель открыли такие кладези ревности, о существовании которых она не подозревала. Сейчас же, когда он раздевал ее, она не чувствовала ничего кроме желания.

Развернув ее лицом к себе, Стюарт опустился на колени и снял вечерние туфли, затем его теплые ладони поднялись вверх, к коленям, а когда скользнули внутрь, к тесемкам подвязок, удерживавших чулки, и коснулись нежных ямочек, она протестующе пискнула.

Он рассмеялся, и его теплое дыханием обдавало ее бедра, пока он занимался подвязками и чулками.

– Моя дорогая леди Щекотка, я рад, что нашел уязвимое местечко: теперь можно и поторговаться.

– Но… – Она судорожно вздохнула, сдержав стон, когда его пальцы проникли под кружевной край панталон и начали пробираться вверх, лаская бедра. – И что ты хочешь взамен?

– Хм… здесь так много возможностей. – Он замолчал, а тем временем пальцы продолжали свой умопомрачительный танец на ее обнаженных ягодицах.

Ощущения были ни с чем не сравнимые, колени подгибались, она шумно втянула воздух и вцепилась Стюарту в плечи, чтобы не упасть.

Он замер.

– Тебе это нравится?

– Да… – выдохнула Эди, опустив ресницы.

Он потянулся к корсету, быстро справился с крючками и освободил ее от него.

– А так? – спросил он, приподнял край шелковой сорочки и прижался губами к обнаженному животу.

Она вскрикнула, ногти впились ему в плечи.

– О-о… это невыносимо… – Она застонала, когда он лизнул ее пупок.

Он опустил сорочку и поднялся.

– Как-нибудь я покажу, в каких местах щекотка может быть приятной.

Он поцеловал ее прежде, чем она успела возразить, что в щекотке нет ничего приятного. Это был один из тех полных вожделения поцелуев, которые ей так нравились, но когда он взялся за край сорочки и потянул вверх, намереваясь снять, ее вдруг охватил стыд. Мысль о том, что он увидит не самую привлекательную часть ее тела, привела Эди в трепет, желание испарилось, и она оторвала свои губы от его рта.

– Подожди.

– Что случилось?

Она не стала объяснять: все, чего ей хотелось, это снова ощутить желание, – а потянулась к его жакету.

– Я думаю, теперь моя очередь раздевать тебя.

– Берешь инициативу в свои руки?

– Пожалуй, хотя мне понравилось подчиняться.

– Мне тоже. – Его улыбка стала шире. – Только если ты снова не потащишь меня к викарию.

Она рассмеялась, вспоминая тот день, и пообещала, взявшись за концы его галстука:

– Не потащу. Я слишком тебя люблю, чтобы подвергать подобным испытаниям.

– Слава богу, – пробормотал Стюарт и помог ей справиться с пуговкой на воротнике: она замешкалась, и он показал, как это делается.

Расстегнув запонки на манжетах, он снял туфли и носки, и пока она относила запонки на туалетный стол, стащил через голову рубашку и бросил на пол. Она повернулась и чуть не задохнулась от представшего ее глазам зрелища.

Его кожа, бронзовая от африканского солнца, отливала тусклым золотом. Вид его груди – широкой стены скульптурных мускулов – заставил ее сердце биться о ребра, но вовсе не от страха, а от желания. Взгляд опустился ниже, на коричневые диски сосков, мускулистый дразнящий живот и углубление пупка. Ей захотелось коснуться его, и она подошла ближе.

Сначала ее ладони прошлись по груди, скорее оценивая, чем страшась мощи его тела. Когда она потянулась к застежке брюк, ощущение его мощного возбуждения под руками пробудило не панику, только глубокий голод и необходимость удовлетворения. Но прежде чем она смогла спустить брюки с его бедер, он перехватил ее запястья и снова взялся за край ее сорочки.

– Моя очередь.

Но она опять воспротивилась.

– Что-то не так, Эди?

Она отвернулась, щеки ее зарделись. Она понимала, что глупо стесняться в такой момент, но ничего не могла с собой поделать.

– Мне немножко неловко, – наконец запинаясь сумела она выдавить.

– Все еще неловко? Но почему? – Когда она не ответила, он поцеловал ее. – Скажи же мне.

Она прикусила губу.

– У меня слишком маленькая грудь.

– Что? – раздался возглас недоумения. – Никогда не поверю! Позволь посмотреть.

Почувствовав, что он начал поднимать ее сорочку, Эди промямлила:

– Они… такие маленькие.

Он рассмеялся, и от этого стало еще хуже, но все же она послушно подняла руки и позволила стянуть с нее сорочку через голову. Потом он широко развел ее руки в стороны, чтобы не смогла прикрыться. Крепко зажмурившись, она ждала, что он скажет, как приговора! Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он заговорил.

– Эди, боюсь, что-то не так с твоим зрением. Твоя грудь совершенна, дорогая.

Он отпустил ее запястья, и она решилась наконец открыть глаза и посмотреть на него.

– Хочешь, я скажу, на что они похожи? – Он нежно улыбнулся ей, и она испугалась, что опять расплачется. – Поскольку сама ты не можешь оценить их по достоинству, придется мне.

Его ладони нежно легли на ее груди.

– Они маленькие? Да. Но совершенной формы. – Кончики пальцев легонько сжали ее груди. – Они такие красивые: цвета сливок, с золотистыми крапинками на дивной бархатистой коже… А эти розовые соски?

Она наблюдала за выражением его лица, пока он все это говорил и в то же время ласкал ее груди, и не могла уличить его во лжи. Никогда прежде она не чувствовала себя красивой, вплоть до этого момента. Радость переполняла ее, радость настолько бурная и яркая, что стремилась вырваться наружу сверкающим фейерверком.

– Твои груди совершенны, Эди, – шептал Стюарт, сжимая соски, и томительный жар разливался по ее телу, затмевая разум. – Они роскошные, дорогая, и я хотел бы ласкать их, сосать и целовать часами. Но, боюсь, мы теряем время. Не знаю, сколько еще смогу сдерживаться, прежде чем сниму с себя все.

Он взял ее за руку и повел к постели, помог лечь и взялся было за пояс брюк, но она остановила его:

– Позволь мне?

– Не думаю, что…

Эди удивило его сопротивление.

– Теперь моя очередь спросить, что не так. Ты не хочешь, чтобы я раздела тебя?

– О, страстно хочу, но… – Его явно что-то смущало. – Должен тебя предупредить, что… – И снова возникла пауза, на этот раз он кашлянул пару раз, потом заговорил снова: – Понимаешь, моя нога… это не то, что стоит показывать женщине. Боюсь, ты будешь в шоке от увиденного.

И в этот момент Эди поняла, что никогда не любила его больше, чем сейчас.

– Я ведь позволила тебе смотреть. Разве нет?

И Стюарт сдался:

– Хорошо, но помни: я тебя предупредил.

Эди опустила глаза, и при виде его возбужденного мощного пениса почувствовала едва ли не болезненные спазмы внизу живота, а еще глубокую, страстную нежность. Ее взгляд опустился ниже, к шрамам, которые пересекали его правое бедро. Эти уродливые белые рубцы наводили на мысль о той боли, которую ему пришлось испытать.

Ей захотелось прикоснуться к нему. Она пробежалась кончиками пальцев по шрамам и ощутила, как его тело отозвалось дрожью на эту несмелую ласку.

– Я люблю тебя. – Услышав в ответ вздох облегчения, она прижалась губами к одной из неровных белых линий. – Я очень тебя люблю.

Он простонал в ответ, и рука, перебиравшая ее рыжие волосы, мягко отодвинула ее голову.

– Господи, Эди, не надо. Не знаю, сколько еще смогу выдержать эту пытку.

– Но зачем? – Она откинулась на подушки, увлекая его за собой.

Он лег на бок, опершись на локоть.

– Потому что сначала мне хочется кое-что сделать…

Свободная рука опустилась ей на грудь, пальцы сжали сосок, затем скользнули ниже, к животу, еще ниже…

Ладонь нежно сжала пушистый холмик, а палец пробрался между завитками к складочкам ее плоти и остановился. Они не отрывали глаз друг от друга. Ее взгляд сказал ему «да», и он начал ласкать ее нежную влажность медленно и осторожно, пока ее дыхание не превратилось в прерывистый поток горячих вздохов и стонов, а тело – в сонм лихорадочных неуправляемых движений. И тогда он нажал на крошечный бутончик в ее святая святых, и она зашлась в крике, снова и снова повторяя его имя, пока одна волна наслаждения сменяла другую, омывая ее и доводя до неописуемого блаженства. И она беспомощно раскинулась на подушках, голова откинулась назад.

Он склонился над ней и вобрал ее крики в свой рот.

– Я хочу войти в тебя, – пробормотал Стюарт, продолжая ласкать ее рукой. – Ты хочешь этого? Пожалуйста, скажи «да».

– Да, – не открывая глаз, выдохнула Эди. – Да!..

– Тогда оседлай меня.

Он помог ей, приподняв за талию и усадив так, что она развела колени и вобрала его мощное копье в себя.

Он заполнил ее до отказа, мощный, горячий, влажный…

Ощущение, абсолютно новое для нее, было таким захватывающим, таким восхитительным, что она застонала, расслабив бедра. И тут же услышала ответный стон. Его бедра рванулись к ней, побуждая продолжать. Инстинктивно чувствуя, чего он ждет от нее, она начала двигаться: вверх-вниз, вверх-вниз… – постепенно ускоряя ритм…

– Да, Эди! – Он уже не мог говорить, только хрипел, его тело вздрагивало, все сильнее прижимаясь к ней. – О господи, да!..

Они двигались в едином ритме, и она наслаждалась, оттого что доставляет ему удовольствие, наблюдая за его лицом. И когда он подошел к завершению, она почувствовала последний мощный толчок и последовала за ним к сверкающему пику наслаждения. И потом, когда они лежали рядом на белоснежных простынях, вздох, слетевший с ее уст, содержал все, что она чувствовала, всю ее любовь к нему.

– Стюарт…

– Прости, больше никогда не буду руководить.

– Нет, будешь. – Она перевернулась на бок, взглянула на него и улыбнулась. – Иногда.

 

Эпилог

– Почему ты постоянно таскаешь еду из моей тарелки? – проворчала Эди, когда Стюарт стащил очередной ломтик бекона и засунул в рот.

– Потому что, когда Ривз приносит тебе завтрак, я всегда нахожусь в твоей постели. – Он усмехнулся, не особо раскаиваясь, и потянулся за очередным кусочком.

Она недовольно передернула плечами.

– Ты можешь распорядиться, чтобы твой поднос с завтраком приносили сюда, – сказала она и взяла свежий номер «Дейли скетч», который, как обычно, лежал на подносе рядом с едой.

– Разумеется, мог бы. Но разве так не забавнее? – Стюарт придвинулся поближе, чтобы поцеловать ее, но она, хоть и позволила, шлепнула его по руке, когда он снова потянулся к ее тарелке.

– Что ж, придется распорядиться, чтобы и мне принесли завтрак, раз уж ты такая жадина. – Со вздохом Стюарт протянул руку к звонку, чтобы позвать Ривз, но возглас Эди, как раз раскрывшей газету, остановил его:

– О боже мой!

Услышав испуг в ее голосе, он резко обернулся.

– Что случилось?

Эди оторвала взгляд от газеты и вскинула на него свои красивые зеленые глаза, расширившиеся от шока.

– Фредерик Ван Хозен умер.

Стюарт приподнял бровь: это было неожиданное известие.

Она показала ему газету.

– Застрелился четыре дня назад.

– Самоубийство? – Стюарт, конечно, знал, что все идет к развязке: последняя телеграмма от Джека из Нью-Йорка была хотя и короткой, но всеобъемлющей:

РЫБА ПОЙМАНА ТЧК РАЗОБЛАЧЕНИЕ НЕМИНУЕМО ТЧК

Но смерть? Он не ожидал этого. Унижение – да. Разорение – да. Тюрьма – вполне возможно. Но суицид? Об этом они не договаривались.

– Он попался на мошенничестве с инвестициями, – спустя пару минут отвлек его от размышлений голос Эди.

– Неужели? – Стюарт постарался как можно правдоподобнее изобразить удивление. – Ужасно.

– Да. Он убедил своих друзей, а также некоторые корпорации, такие как «Бритиш инвесторс», вложить деньги в компанию, которую учредил, но выяснилось, что с его стороны это было не что иное, как продуманный обман. Должен был разразиться скандал и уничтожить его. Ему грозила тюрьма.

– И тогда он предпочел застрелиться… – Стюарт улыбнулся. – Какой неожиданный поворот.

– Очевидно. Он услышал о золотых рудниках и создал инвестиционную компанию для их разработки, но оказалось, что все запасы золота исчерпаны. Предположительно по ходу дела он узнал об этом, но… – Она вдруг замолчала и подняла глаза, в которых застыл немой вопрос. – Эти рудники находились в Танзании. Стюарт, ты имеешь какое-то отношение ко всему этому?

– Ну-у-у… – Он помолчал, соображая, как лучше ответить. – Скажем так, я сделал все, чтобы надежные люди оказались в нужном месте в нужное время, то есть когда у него возникнут вопросы.

Она покачала головой, явно сбитая с толку.

– Что ты имеешь в виду? Какие люди?

– Мои друзья, лорд Трабридж, лорд Федерстон, лорд Сомертон и лорд Хейуард представились как члены «Бритиш инвесторс» и дали себя обмануть. Твой отец оказывал нам необходимую помощь из Нью-Йорка…

– Мой отец? Ты втянул в это папу?

– Конечно. Он не знал, что Ван Хозен сделал с тобой, но я рассказал – это было одиннадцать месяцев назад – и он захотел отомстить, потому что этот негодяй разрушил твою репутацию.

– Ты организовал все это одиннадцать месяцев назад?

– Тогда я только начал… Потребовалось время, чтобы все встало на свои места. – Он спокойно встретил ее взгляд. – Я обещал, что он заплатит за содеянное, и он заплатил. И все вышло куда естественнее, чем я мог желать.

Эди опустила газету, глядя на него так, словно не могла поверить во все происходящее.

– Интересно, папа знает, что Фредерик мертв?

– Так как твой отец путешествует на яхте по греческим островам со своей любовницей, я сильно сомневаюсь в этом.

– Но он помог тебе осуществить этот план?

– Он ухватился за этот шанс. Он всегда хотел сделать что-то такое. И вся эта идея с инвестициями принадлежит ему, так как он знал, что Ван Хозен привык играть краплеными картами. Но он не мог осуществить этот план один, потому что, несмотря на то что его дочь герцогиня, не был вхож в общество «никербокеров». Вошли мои титулованные друзья. Леди Астор и ее круг были практически очарованы, когда они появились в Нью-Йорке. Джек бесстыдно осыпал ее комплиментами, как я понимаю.

– Что леди Астор, без сомнения, оценила, – добавила Эди. – Эта женщина ничего так не любит, как грубую лесть.

– Она познакомила моих друзей с Ван Хозеном, как и с другими представителями аристократических кругов, а дальше все само закрутилось.

– Ван Хозен уговорил твоих друзей вложить деньги в его компанию, но когда узнал, что они знакомы с тобой, не насторожился?

– Я думаю, он решил, что все в прошлом. Разумеется, он знал, что я женился на неподходящей девушке ради ее денег, а потом, вернувшись из Африки, захотел от нее детей. Ван Хозен поверил, что все это вздор, не заслуживающий угрызений совести и не предполагающий никаких последствий. И когда услышал от моих – предположительно бывших – друзей, что я открыл золотые рудники в Африке и что они, как говорится, хотели бы обскакать меня, практически пошел напролом и открыл свою компанию. – Помолчав, Стюарт заключил: – Я думаю, идея насолить именно мне только раскаляла его аппетит.

– Почему? Потому что ему захотелось испытать удовольствие, еще раз унизив такую пустую выскочку, как я?

– Что-то вроде этого, – кивнув, согласился Стюарт.

– Значит, ты его уничтожил.

– Мы дали ему шанс избежать ловушки. Рапорт инженера свидетельствовал, что запасы золота в рудниках иссякли, и когда он обнаружил это, то, будь у него хоть капля порядочности, отказался бы, возместил затраты инвесторов и… удалился. Но он не отказался, а, напротив, пошел дальше: воспользовался их деньгами, вложил во что-то еще – учитывая деликатные намеки, сделанные моими друзьями его друзьям, – и потерял и эти деньги тоже. Он совершил обман, хотя мы дали ему возможность выйти из игры.

Оба молчали. Эди обдумывала его слова.

– Но разве тебе не приходило в голову, что он скорее покончит с собой, чем сядет в тюрьму?

Стюарт покачал головой.

– Нет, хотя не могу сказать, что удивлен. Он всегда был трусом, а также жадным, никчемным эгоистом, который приувеличивает собственную значимость. Он считал, что на все имеет право и все принадлежит ему и таким, как он. Деньги, успех. – Он посмотрел в глаза жены. – Женщины.

Она кивнула, соглашаясь, и, задумчиво посмотрев на него, проговорила:

– И твои друзья пошли на это ради тебя?

– Да. Я не посвящал их в детали. – Стюарт не стал говорить ей, что они сами догадались: – Они только знали, что твоей репутации был нанесен ущерб и что твоя честь затронута, и этого было для них достаточно. Мы все вышли из Итона и всегда жили под девизом «Честь превыше всего».

– Но ведь все произошло за год до того, как ты женился на мне, и они все равно согласились помочь? Отомстить за меня?

Он улыбнулся:

– Дело в том, что они очень хорошие друзья.

– Как ты думаешь, Ван Хозен понял, кто за всем этим стоял?

– Я сомневаюсь, но это не имеет значения.

Эди удивил его ответ.

– Разве тебе не хотелось, чтобы он узнал?

Стюарт пожал плечами.

– Зачем? Совсем не обязательно, чтобы жук заглянул мне в глаза, прежде чем мой ботинок раздавит его.

Она поморщилась и то ли фыркнула, то ли хмыкнула.

– О, Стюарт!

– Дорогая… – Он забрал поднос из ее рук и, отставив на прикроватный столик, раскрыл ей объятия.

Она приникла к нему, отбросив газету и зарывшись лицом в грудь, и он почувствовал, что она вся дрожит.

– Не могу поверить… Он мертв, мертв…

– Да, милая. – Он гладил ее по спине и целовал душистые волосы. – Все хорошо, Эди, все закончилось. Он больше не сможет никого обидеть: ни тебя, ни других женщин.

Насторожившись, она подняла голову.

– Были еще и другие?

– Точно известно о двух девушках, которых он обесчестил. Это еще до случая с тобой. Схожие обстоятельства, но его отцу удалось замять это дело, так как обе жертвы были из числа прислуги. Девушкам заплатили и отослали подальше. Только проблема в том, что такие уже не могут остановиться.

– А я всегда думала, что причина во мне. Что это… я каким-то образом спровоцировала его, – возможно, согласившись встретиться, дала ему надежду. Что подтолкнула его к этому или…

Стюарт не позволил ей заниматься самобичеванием.

– Нет, моя дорогая. Нет. Его действия никак не зависели от тебя. И ни в чем нет твоей вины.

– Может, следовало всем рассказать о том, что он сделал, а не молчать, как я, чтобы другие были осторожнее.

– Почему ты решила, что все встанут на твою сторону? Да и стал бы кто-нибудь слушать тебя? Нет. У тебя нет доказательств, что он тебя заставил. Общество в подобных ситуациях всегда склонно обвинить женщину, особенно учитывая тот факт, что ты пришла в тот летний домик сама, причем после него. Я уверен, что он продумал все мелочи, сделав ставку на твою неопытность.

– Да, ты прав: это была его идея. А потом он всем говорил, что я заманила его в ловушку.

– Вот видишь! И если бы ты рассказала всем о случившемся, то общество скорее осудило бы тебя за недостаток благоразумия, чем Ван Хозена за его действия. А что касается реванша, разве ты могла бы собрать целую группу, чтобы уничтожить своего обидчика? Даже влияния твоего отца оказалось недостаточно.

– Но…

Он прижал палец к ее губам.

– Эди, выслушай меня. Ты не должна винить себя. Ты права, и это было бы справедливо, что ты не могла сделать ничего иного, кроме как убить его. Но ведь за это тебя могли отправить на виселицу или посадить в тюрьму. А как же тогда Джоанна? Кто бы заботился о ней? И даже если бы случилось чудо и тебя не схватили, разве страдания по поводу совершенного убийства не терзали бы твою душу? Нет, отомстить за тебя – моя задача. Я понял это, когда обо всем узнал. Я только хотел сделать все так, словно этого никогда не было, но, увы, не смог…

– Но я не хочу этого.

Он нахмурился.

– Не хочешь?

– Не хочу, Стюарт. – Она покачала головой. – Я не хочу сожалеть о том, что это случилось. И даже если бы могла все вернуть назад и изменить, я не стала бы этого делать.

– Что? – Он в недоумении уставился на нее. – Нет, Эди, ты не можешь думать так.

– Но я именно так думаю. Как бы ужасно ни было то, что случилось, но если бы ничего не произошло, я никогда не поехала бы в Англию, а значит, не встретила бы тебя.

Он покачал головой.

– Возможно, но все же…

– Помнишь, ты сказал, что, если бы не столкновение с львицей, ты, возможно, никогда не вернулся бы домой? – Она улыбнулась. – Ну вот, я чувствую то же самое. Нет худа без добра. Пусть через боль и страдание, но в конце концов мы пришли к радости и счастью.

– Господи, как же я тебя люблю!

– И я люблю тебя. – Она поцеловала его и, снова откинувшись на подушки, заключила: – И что бы там ни было, я не могу не радоваться, что Фредерик Ван Хозен мертв.

– Согласен. – Он придвинулся к ней поближе, закрыл глаза, и тут же перед его мысленным взором возникла фигура Ван Хозена, который держал в руке пистолет, направив его дуло себе в рот. Внезапно Стюарт ощутил удовлетворение от этой картины, но всего лишь на мгновение и тут же постарался не думать об этом. Все кончено. Дело сделано раз и навсегда. И пришло время все забыть.

– Стюарт? – Рука Эди скользнула по его обнаженной груди. – О чем ты думаешь?

Он повернулся и посмотрел на нее. Его жена лежала в белой тонкой сорочке на белых простынях, ярко-рыжие волосы, горевшие словно пламя в лучах солнца, разметались по пуховым подушкам.

– Я думаю о том, что очень счастлив, и благодарю за это судьбу: за то, что пошел на бал в Хандфорд-Хаусе; за то, что ты выследила меня и сделала это невероятное предложение; за то, что уязвила мое тщеславие, но…

– О, ради бога… Ты был чертовски самоуверен.

Он взял ее руку.

– Я счастлив, что тебе нравится, когда я целую твою руку. – Он помолчал, прижимаясь губами к ее ладони и чувствуя ее дрожь предвкушения. – Я счастлив, что ты заставила меня заключить это глупое пари на целых десять дней и дала шанс выиграть.

– Эти десять дней уже давно позади. – Она по-хозяйски прикрыла простыней нижнюю часть его тела, поправила ночную сорочку и прижалась к нему, положив голову на грудь. – Сейчас уже триста тридцать какой-то день.

– Да, а ты все еще пытаешься руководить, как я вижу. – Он потянулся к ее губам, но она остановила.

– А ты чего хочешь? Тоже руководить?

– Это зависит… – Он поиграл с перламутровой пуговкой на ее сорочке. – Тебе бы это понравилось?

– Да, Стюарт. Думаю, да.

Довольно улыбнувшись, он немедля расстегнул все пуговки и, избавив ее от рубашки, перевернул на спину. И в ту же секунду она ощутила вес его тела.

– Ну как, теперь ты чувствуешь разницу, моя дорогая?

– Мне больше не нужно напоминать это. – Она улыбнулась и, закрыв глаза, повернула голову так, чтобы он мог целовать ее в шею. – Я чувствую это всем сердцем.