Если бы кто-нибудь попросил Стюарта перечислить женщин, которых он когда-либо целовал, то он мог бы предложить некий список, только вряд ли он отличался бы особой точностью, поскольку таковых было слишком много. А если бы попросили воспроизвести детали каждого поцелуя, то он ограничился бы общим ответом: это была милая прелюдия к более серьезному этапу.

Но когда целовал Эди, Стюарт понимал, что этот поцелуй будет помнить всю жизнь. Первого прикосновения к ее губам, внешне такого целомудренного, оказалось достаточно, чтобы воспламенилось все его тело. Было чертовски досадно, что руки он держал за спиной, но вместе с тем столь эротично, что бросало в дрожь. Вкус ее влажного рта был так сладок и пленителен, что – как невольно пришло в голову – теперь персики и портвейн всегда будут ассоциироваться в его сознании с этим поцелуем.

Он понимал, что целует не девственницу в физическом смысле слова, но был уверен, что именно его поцелуй впервые пробудил ее страсть. Ей, доселе имевшей лишь отрицательный опыт, он хотел показать все светлые стороны плотской любви. Это его главная цель, но и сейчас, когда первый этап был успешно преодолен, он преисполнился благоговения сродни тому, которое испытывал, впервые увидев африканский закат или наблюдая стремительный полет газели через саванну.

Позже, когда он лежал в постели, уставившись в потолок, каждый вздох напоминал ему запах ее волос и кожи, а касаясь языком губ, чувствовал вкус персика и портвейна. Под утро задремав, стоило закрыть глаза, он видел ее лицо, губы, припухшие от поцелуев, и зеленые глаза, распахнутые в изумлении. И каждый раз в его сознании формировалась одна и та же картина, которая захватывала и не отпускала, и он знал: это то, на что судьба пыталась указать ему еще пять лет назад.

Стюарт не ожидал ничего подобного. Возвращаясь домой, он думал об обычной жизни с женщиной, на которой женат, и всю долгую дорогу тешил себя надеждой, что это будет счастливый союз, сладкие любовные утехи и дети как их плоды. Но все произошло совсем не так, как он ожидал. О, с самого начала он был увлечен ею, в этом нет никаких сомнений, но его чувство не имело развития и пять лет он провел вдали от нее, не понимая, что теряет. И теперь, когда понял, это так его потрясло, что не давало сомкнуть глаз.

К утру его мозг запечатлел каждую деталь поцелуя, тело изнемогало от неудовлетворенного желания, и Стюарт начал опасаться, что и сердце его под угрозой.

Он не был уверен, куда приведут его следующие шесть дней: к воротам ада или рая, – но почему-то казалось, что испытать придется и то и другое, пока наступит хоть какая-то определенность.

На следующее утро, как и планировала Эди, они отправились к заливу Уош. И Стюарт был рад присутствию Джоанны и миссис Симмонс, потому что нуждался в их компании, чтобы восстановить собственное равновесие.

Ирония заключалась в том, что они оба думали, будто Джоанна станет неким щитом между ними, но он понимал, что поцелуя уже недостаточно, чтобы Эди упала в его объятия, и даже если это невероятное событие произойдет в ближайшие пять дней, его желание может остаться неудовлетворенным гораздо дольше. Стюарт понимал, что ему придется призвать на помощь всю свою волю, чтобы держать себя в руках, и ничто так не способствовало этому, как присутствие пятнадцатилетней девушки и ее престарелой наставницы.

Место для пикника они облюбовали высоко на скалах, где и расстелили одеяла и установили навес от солнца. И Стюарт с благодарностью одобрил их выбор: на таком открытом месте меньше искушения сорвать поцелуй украдкой, – хотя с пляжа их вряд ли можно было увидеть: высокие заросли защищали от посторонних глаз, даже если кому-то вздумается пройти по нижней дороге, возвращаясь в деревню. Эти земли испокон веку принадлежали Магрейвам, но местным жителям разрешалось в любое время ловить здесь рыбу, купаться и плавать на лодках. И хотя Стюарт не очень волновался, что кто-то увидит, как он целует свою жену на его собственной земле, все же подозревал, что Эди здесь не расслабится настолько, чтобы можно было рассчитывать на успех.

И все же если думал, что сможет провести весь этот день рядом с ней и его намерения не подвергнутся проверке, то ошибался. Едва они закончили ленч, как Джоанна, все утро просидев за этюдником, решила, что хочет провести остаток дня иначе, и заявила:

– Я, пожалуй, спущусь вниз и поищу ракушки. Кто со мной?

– Я тоже пойду! – в один голос заявили Эди и миссис Симмонс, вызвав у Джоанны глубокий вздох.

– Тогда вперед! – Она поднялась на ноги. – Стюарт, вы с нами?

Но он покачал головой.

– Боюсь, мне трудно будет идти по песку.

– О, извините, – улыбнулась она виновато. – Я совсем забыла. Что ж, если вы не идете, тогда будет лучше, если Эди останется и составит вам компанию.

Стюарт улыбнулся, заметив, как девушка украдкой подмигнула ему, но не был уверен, что одобряет ее поведение. Он старался противостоять искушению, да и Эди склонялась к тому, чтобы пойти с сестрой.

И опять жена сумела его удивить:

– Ты права, Джоанна. Я, пожалуй, останусь. Миссис Симмонс, вы пойдете с Джоанной? И пожалуйста, возьмите с собой Нюхлика.

– Конечно, – кивнула гувернантка и стала подниматься с одеяла.

Стюарт поставил бокал с вином на поднос и встал, предлагая ей руку. Дождавшись, когда миссис Симмонс вместе с воспитанницей и Нюхликом спустятся с холма и исчезнут за песчаными дюнами, он вновь опустился на одеяло напротив жены.

– Ну вот мы и одни. – Опираясь на руки, он отклонился назад и, вытянув ноги, оглянулся по сторонам. – Совсем одни.

Потягивая вино, из-под широких полей соломенной шляпы она посмотрела на Эдварда, который стоял поблизости в белых перчатках, затем, мимо него, на Роберта, развалившегося около кареты.

– Нет, не одни.

И тогда, раз уж дело касалось жены, Стюарт решил по-своему распорядиться ситуацией. Не отрывая глаз от ее лица, он окликнул лакея, и тот выступил вперед:

– Слушаю, ваша светлость.

– Почему бы вам с Робертом не прогуляться? – предложил Стюарт, с улыбкой отметив, как порозовели щеки Эди. – Пройдитесь по берегу, осмотрите окрестности. Сегодня прекрасный день! Когда еще выпадет такой шанс? А через час… нет, лучше через два, вернетесь.

– Да, ваша светлость. Спасибо, ваша светлость.

Эди тревожно заерзала на одеяле, когда лакей и кучер спустились к берегу и исчезли из виду.

– Вам не следовало их отсылать. Сказав, что мы не одни… я думала, что вы просто хотите поговорить.

– Да, разумеется, но я настроен более оптимистично. – Он подвинулся чуть ближе к ней, коснувшись своей левой ногой ее ног, отчего ее зеленая юбка чуть приподнялась, открывая лодыжку. И хотя ничто не предстало его взору, разве что бежевая туфелька, его воображение разыгралось не на шутку и он уже видел не только ее изящные лодыжки… – И надеюсь на нечто большее, чем разговор.

Она опустила глаза на бокал с вином, который держала в руке.

– Вы рассчитываете на большее?

– Я сказал – надеюсь, – уточнил он мягко, – но не говорил, что добьюсь.

– Вы так уверены в себе, когда дело касается женщин…

Он не мог сдержать улыбки, и она заморгала, застигнутая врасплох.

– Что тут смешного?

– Что касается вас, то я никогда ни в чем не уверен, хотя и стараюсь не показывать этого: у мужчин своя гордость. После того как вы огорошили меня в Хандфорд-Хаусе, заявив, что я вовсе не привлекателен, рядом с вами я чувствую себя как на острие ножа. – Он сделал большой глоток. – Вам легче от моего признания?

– Нет. Потому что верю вам. Не это заставило вас уехать за тысячи миль. У меня не было опыта с мужчинами, по крайней мере хорошего.

Он проглотил комок в горле при этих словах, но она заговорила снова, прежде чем он смог ответить:

– Я не хотела об этом вспоминать, просто никогда не чувствовала, что мы на равных.

– Потому что это так и есть. – Он приподнялся, отставил свой бокал и широко развел руки. – Но сейчас я полностью в вашей власти.

– Вот видите: как всегда, у вас наготове шутки-прибаутки, вы не воспринимаете мои слова всерьез.

– Но это же правда!

Эди отвернулась, качая головой, и произнесла с досадой:

– Это абсурд! Не понимаю, что значит «я в вашей власти».

Он был бы счастлив объяснить, причем в мельчайших деталях, но она повернулась и заговорила снова, опережая ответ:

– Стюарт, я могу спросить вас кое о чем?

Внезапная серьезность в ее голосе насторожила его: с Эди все непредсказуемо, – но он все же кивнул.

– У вас… – Она поднесла бокал к губам и сделала несколько глотков, будто хотела набраться храбрости. – У вас было много женщин там, в Африке?

В ее словах он услышал ревнивые нотки и улыбнулся: если ревнует – значит, неравнодушна, и, стало быть, он на пути к победе.

Она поняла причину его улыбки и, вздернув подбородок, отвернулась.

– Собственно, можете не отвечать: это не имеет значения, и мне нет до этого дела.

– Нет, уж отвечу: вы моя жена и должны знать.

– Но мы, кажется, обо всем договорились перед свадьбой. – Она сделала еще глоток, затем отставила бокал и стала смахивать песок с юбки. – Значит, я не имею права спрашивать вас об этом.

Любуясь ее склоненной головкой, он обдумывал ответ на ее вопрос, пока не понял, что должен сказать.

– Вы имеете право спрашивать меня обо всем. В любое время, когда хотите, и я всегда отвечу. Другое дело – вам может не понравиться ответ, но это всегда будет правда. Если вы действительно хотите услышать ответ, я готов.

Он ждал, и через пару минут любопытство заставило ее поднять голову и посмотреть на него.

– Да, хочу.

– Нет, Эди, у меня не было женщин в Африке, но не потому, что я хранил целомудрие. Дело в том, что на Черном континенте распространен сифилис – не хотелось подцепить эту заразу. А женщины… женщины были, но не в Африке.

Ее окатило волной жара.

– Было не так уж трудно обходиться без женщин, но когда становилось невмоготу, я ехал в Париж.

– О! Значит, у вас была любовница в Париже? – Она едва заметно пожала плечами, как будто это не имело никакого значения.

– Нет, Эди, нет. Не любовница, не возлюбленная, ничего такого – только куртизанки, и ни одна из них ничего не значила для меня. Это просто физическая потребность.

Он поморщился от цинизма собственных слов. С каждой минутой этот разговор становился все более невыносимым.

Эди прикусила губу и несколько секунд хранила молчание, так что он представления не имел, о чем она думает.

– Проделать такой путь – и все лишь для того, чтобы переспать с куртизанкой, надо же… – Она недоверчиво покачала головой.

Он глубоко вздохнул и продолжил:

– Если у мужчины возникает такая потребность, то лучшего места, чем Париж, не найти: там полно женщин, которые готовы удовлетворить любое желание.

Помолчав, он потер руками лицо и пробормотал:

– Черт побери… Это не те вопросы, которые мужчина должен обсуждать со своей женой.

– Нет, отчего же…

Стюарт решил перевести разговор на безопасную тему, а именно – привлекательные аспекты Парижа.

– Но дело не только в женщинах: у меня там были друзья – Трабридж и Джек Федерстон. Мы дружим еще со времен Итона. Вместе безобразничали, играли в карты, выпивали, ну и… женщины, конечно. – Он помолчал, потом добавил. – Вы можете не верить мне, но, даже будучи в Париже, я всегда думал о возвращении домой, хотя и не видел в этом смысла, учитывая сложившуюся ситуацию.

– Да, вы правы: в этом не было никакого смысла. И спасибо за честный ответ – я понимаю, как это трудно.

Он почувствовал, что должен разрядить обстановку.

– А сейчас, когда я ответил на ваш вопрос, позволите спросить кое о чем и вас? – Он подвинулся поближе к ней на одеяле, и ее улыбка мгновенно растаяла. Даже заметив это, Стюарт решил не отступать. – Мне хотелось бы знать, что вам известно о том, какое наслаждение может доставить женщине занятие любовью. Именно акт любви, а не совокупление.

Краска залила ее лицо, в смущении она отвела взгляд, но, к его удивлению, ответ не заставил себя ждать:

– Из того, о чем подруги говорили между собой, я поняла, что это может быть приятно.

– Приятно? – не веря своим ушам, повторил он. – И только?

– Да, многие из них считают, что это весьма приятное занятие.

– Как теплая грелка, – усмехнулся Стюарт, качая головой.

Казалось, она не поняла его сарказма и продолжила:

– А еще они говорили, что это довольно забавно, я не понимаю, как такое может быть.

– А сейчас? После вчерашнего вечера ваши взгляды не изменились?

– После вчерашнего? – Эди изо всех сил старалась сделать вид, что не понимает, о чем он, с огромным интересом снимая травинки со своей юбки. – Разве вчера что-то произошло?

– И вы говорите, что не умеете флиртовать? Ах, Эди, да вы флиртуете со мной прямо сейчас! – Он опустил колено, оно скользнуло вдоль ее бедра и вызвало такой всплеск вожделения, что он едва не задохнулся, хотя и понимал, что играет с огнем. – Расскажите, что еще говорили ваши подруги по поводу занятия любовью. Неужели их описания ограничивались лишь словами «приятно» и «забавно»? Неужели они не рассказали вам, какими умопомрачительными могут быть поцелуи и ласки?

Из-за широкополой шляпы он видел лишь половину ее лица, поэтому не мог заглянуть в глаза, но заметил, как приоткрылись ее губы, и это подвигло его к продолжению. Прижавшись к ней, он дразнил ее и еще больше мучил себя.

– Неужели они не рассказали, как можно довести мужчину до экстаза или, напротив, до полного отчаяния? Или заставить его чувствовать себя королем? Или превратить в полное ничтожество? – Он заглянул под поля ее шляпы, чтобы увидеть глаза. – Все это вы можете сделать со мной, Эди, если захотите. Вот почему я сказал, что я в вашей власти.

Он услышал прерывистый вздох, словно ей не хватало воздуха. Выражение беспокойства на ее лице уже было не ново для него, но вместе с ним появилось и кое-что еще, то, чего он никогда прежде не замечал: внезапное осознание собственной силы.

– И сейчас я предоставлю вам такую возможность. – Он вальяжно расположился на одеяле, касаясь рукой ее бедер, а пальцами перебирая траву за кромкой одеяла. – Теперь я целиком и полностью в ваших руках.

Вожделение, которое он пытался сдержать, вышло из-под контроля. Желание поцеловать ее – прямо сейчас, прямо здесь – стало нестерпимым, и он придвинулся ближе.

– Эди! – раздалось в этот миг, и, обернувшись, они увидели Джоанну, появившуюся из-за ближайшего холма с огромным куском топляка в руках. – Смотрите, что я нашла!

Стюарт с тихими проклятиями сел.

– В школу, Эди! Немедленно отправьте эту девчонку в школу!

Солнце уже садилось, когда они отправились в Хайклиф. Джоанна тараторила всю дорогу, что радовало Эди, поскольку сама она была явно не расположена поддерживать разговор. Самые разные эмоции переполняли ее – противоречивые, взаимоисключающие.

И страх, безусловно, был среди них. Страх никогда не покидал ее, она смирилась и научилась жить с ним уже много лет назад, но сейчас его потеснили другие эмоции, отвоевывая себе место. Это волнение и желание, страсть и надежда, страдание и неуверенность. А страх превратился в нечто привычное и удобное, как старые туфли или разношенные перчатки, и хорошо знакомое.

Эди видела, что Стюарт краем глаза наблюдает за ней, но, слава богу, не пытается выяснить причину ее задумчивости. Он вообще с ней не заговаривал, разве что интересовался, удобно ли ей и где она предпочитает сидеть. Все его внимание было сосредоточено на Джоанне: они беседовали об эскизах, которые она сделала этим утром, и он беззастенчиво льстил, расхваливая ее акварели.

Уже совсем стемнело, когда они подъехали к дому. Нюхлика отправили в комнату прислуги, и все разошлись по комнатам, чтобы переодеться к ужину. Но если Эди рассчитывала, что в своей спальне обретет долгожданный покой, то ошибалась. Слова Стюарта не оставляли ее и здесь, перед зеркалом, когда Ривз затягивала корсет:

«Можно довести мужчину до экстаза или, напротив, до полного отчаяния… заставить чувствовать себя королем… или превратить в полное ничтожество…»

Как? Она не понимала, хотя и пыталась, изучая свое отражение в зеркале, – знала: она не та, кто может спустить тысячи кораблей на воду или разрушить королевство. И в конце концов пришла к заключению, что Стюарт просто льстил ей, чтобы сделать приятное, либо был слеп. Все, что она видела в зеркале, это ничем не примечательная женщина с копной золотисто-рыжих кудрей, упрямым подбородком и щедрой россыпью веснушек на бледном лице.

«Я задумывался… сколько времени понадобится, чтобы перецеловать их все?»

Осторожно прикоснувшись кончиками пальцев к ключице, она прошлась по нежным золотистым крапинкам. О, это займет целую вечность, подумала она, и потребуется столько поцелуев… От этих мыслей она ощутила, как приятное тепло обволакивает тело, и поспешила вернуться в реальность.

Она видела в зеркале все ту же нескладеху, которая всегда оказывалась выше всех в бальном зале и подвергалась безжалостным насмешкам из-за этих самых веснушек. Кроме того, она была обладательницей одного из самых невпечатляющих бюстов во всем Нью-Йорке.

«…изгиб ваших бедер, ваши длинные ноги…»

Может, тоскливо подумала Эди, у нее действительно красивые ноги? Но вряд ли этого достаточно, чтобы довести мужчину до экстаза или повергнуть в бездну отчаяния. Что такого увидел Стюарт, чего не видит она сама?

Собственно, нужно ли ей знать это?

Похожий вопрос она задавала себе после Саратоги. Что было в ней такого, что превратило Фредерика Ван Хозена из джентльмена в животное? Что заставило его бросить ее на дощатый стол, сорвать одежду и навалиться всей тяжестью своего тела так, что она не могла не только двинуться, но и дышать…

Ее вздох был таким резким, что Ривз испуганно остановилась.

– Слишком туго, ваша светлость?

– Немножко, – солгала Эди, стараясь изобразить улыбку.

– Извините, ваша светлость, но под вечернее платье требуется корсет затянуть потуже. – Она закончила шнуровать, завязала тесемки и помогла Эди надеть нижние юбки. – Пойду принесу вечернее платье, да? Вы ведь не часто надеваете его дома.

– Но сегодня решила надеть.

Эди не стала объяснять почему: герцогиня никому ничего не обязана объяснять… ну разве что герцогу.

Ривз довольно кивнула.

– Какое именно принести, ваша светлость? Синее на вас смотрится великолепно, но, может быть, вы предпочитаете бирюзовое? Или лиловое?

– Нет, – покачала головой Эди, – принесите… коричневое.

– О… нет, ваша светлость! – не удержалась Ривз. – Только не коричневое.

Эди удивленно повернулась, явно шокированная словами горничной, которая никогда не позволяла себе ничего подобного.

– В чем дело, Ривз?

Горничная покраснела, виновато опустив глаза.

– Извините, ваша светлость. Просто коричневое… – Помолчав, она вздохнула и решилась продолжить: —…немного скучное: скорее для матроны или вдовы, а вы…

– Хм… конечно. – Эди кивнула, подумав, что и то и другое положение позволило бы ей чувствовать себя более безопасно.

– Может быть, все-таки королевский синий? Он так идет к вашим золотистым волосам, и у него глубокое декольте, что тоже очень красиво.

Эди нетерпеливо поморщилась, изучая свое отражение в зеркале.

– Как будто декольте может изменить эту, с позволения сказать, грудь.

– Мы можем добавить кое-что. – Ривз взглянула на часы. – У нас еще уйма времени.

– И зачем? С какой целью? – удивилась Эди, и даже ей самой собственный голос показался слишком резким.

– Ну как… – замялась Ривз. – Ведь герцог вернулся домой, и, я уверена, ему приятно будет видеть напротив себя… когда он так долго отсутствовал, хм… – Наткнувшись на взгляд Эди в зеркале, она вздохнула и сдалась: – Хорошо, я принесу коричневое.

Ривз исчезла в гардеробной, а Эди опять вернулась к своему отражению в зеркале и пробормотала, поглаживая корсет, чуть приподнявший ее маленькую грудь.

– Непременно. Я ничего не подкладывала в корсет с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать.

Девушка до Саратоги охотно пользовалась этими маленькими ухищрениями, чтобы грудь казалась более пышной, подкрашивала вишневым соком щеки и губы и мечтала, что некий джентльмен с другого конца Мэдисон-авеню обратит на нее внимание и, возможно, даже влюбится. Саратога убила все романтические мечты и девичьи грезы, задушила все желания до того, как она успела понять, что это такое.

Сейчас уже поздно… Но так ли это?

Эди прикусила губу, разглядывая свое отражение и мысленно представляя лицо Стюарта, глаза, призывающие ее познать блаженство ласк и поцелуев.

Чего она хочет?

На этот вопрос еще неделю назад ответить было бы просто. Она сказала бы, что не хочет никаких перемен, ее вполне устраивает та жизнь, которую ведет. И ни у кого не стала бы спрашивать, не упустила ничего.

В голове звучал его голос, который уверял, что она страстная. Разве она страстная?

Безусловно, с его возвращением покой ее был нарушен. Если страсть – это постоянное пребывание в подвешенном состоянии, нечто среднее между страхом и волнением, то тогда Стюарт прав. Если страсть – бесконечный круговорот одних и тех же мыслей, возбуждение и все тот же страх, тогда да, она, видимо, страстная натура. Если он мог сотворить такой хаос в ее душе за неделю, что будет дальше, если она останется с ним? Размышляя, она представляла его лицо. Черты его стали более четкими, чем тогда, когда она впервые увидела его на балу. Да, он возмужал и явно отягощен заботами, но все равно и сейчас необычайно красив, стоит только взглянуть в эти проникновенные серебристо-серые глаза. У этого мужчины, как он сам признался, было много женщин, и он знал, почему персик так эротичен и какие слова надо сказать, чтобы заставить затрепетать девичье сердце. Сколько, интересно, сердец он заставил так трепетать? Наверное, не счесть…

Учитывая, что они женаты, какое это имеет значение? Вопрос в другом: разве может такой мужчина, как Стюарт, жить с такой женщиной, как она, и действительно хотеть ее, любить и быть верным?

Господи, да она впадает в романтическое настроение быстрее, чем восемнадцатилетняя девушка.

Это то, чего она хочет? Чувствовать себя такой, какой была тогда? Такой, какой она могла бы быть, если бы не было Саратоги? Забыть об этом происшествии, как будто его никогда не было? Но возможно ли такое?

Эди в смятении прижала ладони к пылающим щекам. Где та самоуверенная герцогиня, которая вела огромное хозяйство в течение пяти лет, воспитывала младшую сестру, занималась благотворительностью и устраивала в своем доме самые популярные вечера во время лондонского сезона? Она думала, что стала уверенной и независимой, но сейчас поняла, что всего лишь поместила себя в безопасный кокон, где ничто не могло поколебать ее уверенности, подвергнуть сомнению убеждения или покуситься на ее независимость.

Ни одному мужчине не удалось подчинить ее, унизить или завоевать. Это правда. Но ни один мужчина и не целовал ее так нежно, заставляя сердце петь от счастья.

Прижав кончики пальцев к губам, Эди продолжала смотреть на свое отражение. Ей не стоит задумываться о будущем. Пока она не поцеловала герцога, и у нее еще есть пять дней до того, как решение будет принято. А сейчас все, чего ей хотелось, это просто быть женщиной и наслаждаться этим. А он? Что ж, пусть продолжает добиваться ее поцелуя…

Горничная вернулась из гардеробной, и Эди обернулась.

– Я передумала, Ривз. Принесите синее платье.

Ривз – обычно чем-то недовольная типичная первая горничная леди – на сей раз довольно хмыкнула и украдкой улыбнулась.

– Я завью ваши волосы щипцами и подниму наверх, хорошо? Как будто морской бриз растрепал кудри.

– О, прекрасно, – отозвалась Эди вслед горничной, которая поспешила в гардеробную. – Но ничего подкладывать в корсет не буду…

Эди взглянула на свое отражение и убрала несколько завитков со лба.

– Не стоит заходить так далеко.