После двух дней отсутствия, ближе к чаю, Стюарт вернулся. И хоть Эди в это время играла с Джоанной в крокет, увидев его, все же понадеялась, что он подойдет поздороваться с ними.

И действительно, едва покинув карету, Стюарт сразу направился к ним, широко шагая через лужайку. И радость запела в ее сердце как птица, парящая в небесной высоте.

Нюхлик заметил хозяина в тот же самый момент и вприпрыжку бросился к нему. Эди, которая тоже шла ему навстречу, замедлила шаг, и когда они встретились посреди лужайки, покрепче сжала крокетный молоток, с трудом сдерживаясь, чтобы, отринув все условности, не броситься к мужу и, обвив руками шею, не поцеловать в губы.

– Вы вернулись…

Погладив терьера, Стюарт выпрямился и улыбнулся ей.

– Скучали?

«Как сумасшедшая».

– Немножко, – пожав плечами, сказала Эди.

– Только немножко? – Он покачал головой и вздохнул. – Какая бессердечная! Но все же на вас белое платье, так что мне не стоит переживать.

Подняв руку, она провела пальцами по кромке выреза.

– Только лиф, а юбки, как видите, вовсе не белые.

Его взгляд медленно скользнул по ней сверху вниз и обратно.

– Очень жаль.

И как всегда, когда он говорил таким тоном, ее сердце пустилось вскачь, и она поспешила переменить тему.

– Сегодня слишком жарко.

– Да, жарко.

Он произнес совершенно обычные слова, но тон и тембр его голоса опять послал теплую волну по всему ее телу, и это не имело никакого отношения к погоде.

– Стюарт! – Радостное приветствие сестры избавило Эди от неловкости. Джоанна подбежала к ним, запыхавшаяся, с румняцем во всю щеку. – Вы вернулись!

– Привет, детка. – Он улыбнулся девушке, но смотреть продолжал на Эди. – Я надеюсь, хоть вы скучали по мне?

– Хм… это зависит… – Склонив голову набок, Джоанна хитро улыбнулась. – Вы умеете играть в крокет?

– Конечно.

– И что, хорошо играете?

– Когда-то играл хорошо, но уже несколько лет как не играю вообще.

– В любом случае вы играете наверняка лучше меня, поэтому должны мне помочь. Эди обыграла меня уже три раза, и, боюсь, это произойдет снова, потому что моя очередь бить, а у меня не получается. Вы должны пробить за меня.

– Нет, так нельзя, – возразила Эди. – Это не по правилам.

– Ах, Эди, Эди! – рассмеялся Стюарт. – Вы бескомпромиссны во всем.

– Вы правы, Стюарт, – заметила Джоанна, прежде чем Эди успела ответить. – Сама не знаю, почему согласилась с ней играть: ведь знала же, что она здорово играет. Пожалуйста, помогите мне.

– Я готов, но как-нибудь в другой раз. Мне нужно привести себя в порядок с дороги, а потом хотелось бы выпить чаю на террасе. Я провел почти целый день в душном переполненном поезде.

– Может, тогда сыграем после? – с надеждой проговорила Джоанна.

– Не сегодня. После чая я хотел бы провести время с вашей сестрой. – Он посмотрел на Эди. – Вдвоем.

– Что ж, ладно, – проворчала Джоанна. – Придется бить самой – может, удастся хотя бы разок выиграть, для разнообразия. Впрочем, вряд ли…

– Право, Эди… – прошептал Стюарт, когда Джоанна отошла, чтобы сделать свой удар. – Четыре игры подряд? Позвольте ей выиграть хотя бы раз.

Взглянув на него и увидев льстивую улыбку, она сдалась и проговорила укоризненно:

– Ох, ладно, так и быть, уговорили.

– Что ж, надеюсь. – Он чуть приподнял поля ее соломенной шляпки и быстро поцеловал в губы. – И на это надеюсь тоже…

После чая они отправились на свою обычную прогулку, только на сей раз Стюарт выразил желание посетить домашнюю ферму, и они отправились туда.

Эди не могла не заметить, что сегодня Стюарт идет куда медленнее, чем обычно, и поинтересовалась:

– Болит нога?

– Немного. Поезд был набит до отказа – ногу не вытянешь – и потом, мы пропустили несколько занятий по причине моего отсутствия.

– Можем наверстать перед ужином.

– С удовольствием, – кивнул он, и она, сама не зная почему, вдруг ощутила прилив радости.

– А как Лондон? Что сказал доктор Кейхилл?

– Отметил явное улучшение и показал еще несколько новых упражнений. Встреча с миссис Каллоуэй тоже прошла удачно: она обрадовалась моему предложению организовать для ее учениц экскурсию в Италию.

Радость Эди омрачило известие о скорой разлуке с Джоанной, и Стюарт, догадавшись о причине ее внезапной грусти, проговорил:

– Я тоже буду по ней скучать.

Хоть его слова и не утешили, она кивнула.

Некоторое время они шли молча, но вдруг он остановился и принялся оглядываться по сторонам.

– Интересно, куда это мы зашли?

– Похоже на курятник, – предположила Эди.

– Да, точно. – Быстро обернувшись, он схватил ее руку. – Пойдемте.

Она рассмеялась, а он потащил ее за собой вместе с Нюхликом.

– Вы хотите посмотреть цыплят? Думаю, Нюхлику понравится.

Он снисходительно посмотрел на нее.

– Не цыплят, дорогая. Перья.

– Перья? Но, ради бога, зачем?

Стюарт не стал объяснять. Пока они шли мимо курятника, пес лаял и рычал, отчего куры внутри тревожно кудахтали, хлопали крыльями и прятались на насесте.

– Мы перепугали всех кур, – засмеялась Эди. – Завтра наверняка не будет яиц. Скажу миссис Биглоу, что это ваша вина.

Стюарта это обстоятельство, похоже, вовсе не огорчило. Они завернули за угол курятника к домику, где хранилось перо, там он взял из рук Эди поводок и привязал терьера к забору, затем открыл дверь и втянул ее внутрь. Когда дверь с протяжным скрипом захлопнулась, Эди заморгала, привыкая к полумраку.

Через несколько минут, когда уже можно было различить отсеки, огороженные досками, где после чистки и сушки хранилось перо, она поинтересовалась:

– И зачем мы сюда пришли?

Вместо ответа он бросил свою трость в один из отсеков, повернулся кругом и, прислонившись спиной к деревянным перекладинам, стал подниматься наверх, а потом, раскинув руки в стороны, поставил ногу на край и улыбнулся ей.

– Вы думаете, я потерял рассудок?

– Ну…

Его улыбка стала еще шире.

– О, только не говорите, что вам никогда не хотелось ничего подобного.

Она нахмурилась, явно не понимая.

– Подобного… чему?

Вместо ответа он опустил руки и спрыгнул прямо на груду перьев.

Она рассмеялась, когда белое облачко поднялось к потолку, и подалась вперед, чтобы насладиться уморительным зрелищем.

– Так вот почему вас тянуло сюда?

– Конечно. В детстве мы с друзьями часто играли здесь. Старик Трэвис постоянно ворчал, что мы портим перья, но скорее больше, для порядка.

Эди явно не понимала, что хорошего в таких забавах: Стюарт был в пуху и перьях с ног до головы и походил на огородное чучело.

Он заметил недоумение на ее лице и рассмеялся:

– Похоже, вы росли не в деревне и, значит, никогда не играли перьями.

– Нет. У нас очень большой дом на Манхэттене, со всеми современными удобствами. И наши пуховые одеяла и подушки были куплены в магазине.

Она взглянула на верх отсека фута три высотой.

– Вы слезть-то оттуда сможете?

– Черт, я даже не думал об этом! Ничего, подумаю об этом позже. – Рассмеявшись, он развалился повольготнее на перьях и позвал: – Ну же, вперед! Чего вы ждете?

Эди сняла шляпу и отбросила в сторону, затем, так же как он, повернулась кругом, уцепилась за ограждение и вскарабкалась наверх. Достигнув последней перекладины, оглянулась, чтобы не рухнуть на него, и бросилась вниз спиной вперед. Ее прыжок сопровождался смехом.

– Здорово, правда? – спросил Стюарт, когда она приземлилась рядом с ним на белую груду перьев.

Она кивнула, разглядывая деревянный потолок и настил.

– Значит, вам не позволяли, но вы все равно играли здесь?

– Да, эти перья предназначались для подушек и матрацев, не для игр. Отец выпорол бы меня, если бы узнал.

– Выпорол? – Она повернула голову и посмотрела на него. – Но это ужасно! Ваш отец что, был деспот?

– Да нет, скорее… – Стюарт замолчал и пожал плечами. – Он уделял нам слишком мало внимания, так что это не имело значения. Мы его почти не видели.

Эти слова удивили ее. Ей вспомнилась его мать, холодная высокомерная особа.

– Это печально. Наши родители были всегда очень внимательны к нам с сестрой. Во всяком случае, пока мама была жива. А когда мамы не стало, отец изменился: просто не знал, что с нами делать, я думаю, немного растерялся.

Стюарт повернулся на бок, тряхнул головой, смахивая перья, и, опершись на локоть, посмотрел на нее.

– Значит, вы стали для Джоанны не только сестрой, но и матерью?

– Да, точно. Мне было семнадцать, когда мама умерла, а Джоанне всего восемь. Я чувствовала, что отвечаю за нее.

– Понимаю. У нас с Надин такая же разница. Когда умер наш отец, сестре было шестнадцать. Будь она моложе, я тоже мог бы заменить ей отца и удержать от легкомысленных поступков.

– Честно говоря, сомневаюсь. Мне неприятно обсуждать ваших родных, но Надин не самая яркая свеча в этом канделябре.

– Верно, – согласился Стюарт. – Она уж точно не такая.

– Так вы сказали, что любили здесь играть с друзьями? – Эди устроилась поудобнее, наслаждаясь ощущением, которое дарили мягкие перья под спиной. – И каким же образом? Просто прыгали?

– Нет, конечно! Здесь устраивались настоящие сражения. Неужели вы никогда не дрались подушками с подругами?

– Возможно, но это ведь были подушки, а не перья.

– Нет, это совсем не то.

– Почему? Тоже забавно, – возразила Эди, почувствовав себя немного ущемленной.

– Если вы не били противника так, что подушка рвалась и оттуда тучей вылетали перья, то это не настоящая битва.

Между тем он захватил пригоршню пуха, и, заметив это, Эди запротестовала, но он не собирался ее обсыпать. Вместо этого Стюарт выбрал одно перышко и, протянув к ней руку, дотронулся до подбородка.

Она со смехом тряхнула головой.

– Боитесь щекотки?

– Нет, не боюсь.

Тем не менее смех ее становился все заразительнее. Прикрывая глаза ладонью и извиваясь, она старалась спрятать лицо от его руки с перышком, которое опять подбиралось к подбородку.

– Эди, надо же, как много я не знал! – пошутил Стюарт. – Думаю, теперь нам известно друг о друге больше.

Почувствовав его руку на своей талии, она со смехом попросила:

– Нет, не надо, не щекочите меня.

Удивительно, но он не возразил. И когда она открыла глаза, то увидела, что он смотрит на нее. Его лицо стало серьезным, а серые глаза будто подернул туман.

Сглотнув, Эди прошептала:

– О чем вы думаете?

Но даже без его слов она уже знала ответ.

– Пусть мы и лежим не на простынях, – пробормотал он и сдул перышко с ее уха, – я все же сделаю то, о чем столько времени мечтал.

Он наклонился к ней и завладел губами. Этот поцелуй не был требовательным или страстным и скорее походил на тот, в саду. Ее тело уже начало привыкать к его поцелуям, поэтому откликнулось почти сразу, расслабляясь, прижимаясь к нему.

Он изучал ее рот языком, побуждал повторить его движения, ответить. Поцелуй был нежным, долгим и прерывался лишь на мгновение, чтобы она могла глотнуть воздуха, прежде чем он продолжит снова. Постепенно он становился глубже, и тепло растекалось по ее телу с еще большей силой, собираясь в горячий комок в груди и внизу живота. Она тихо постанывала, не отнимая губ.

Он снова прервал поцелуй, чуть отодвинулся… На сей раз, вместо того чтобы отпустить его, она уцепилась за его жилет, удерживая. Нет, она вовсе не хотела, чтобы поцелуями все и закончилось.

– Эди?..

Она знала, о чем он спрашивает, и открыла глаза.

– Вы говорили, что можно испытать настоящее блаженство от ласк и поцелуев… Сейчас у вас есть шанс доказать это.

Уголки его губ дрогнули в улыбке, а рука, лежавшая на талии, начала свое медленное скольжение вверх, к груди. Она шумно вздохнула, и он остановился. На вопрос в его глазах она ответила кивком.

Ему казалось, что ладонь горит от нетерпения, ощущая ее тепло под бесконечными слоями ткани и пробираясь к обнаженной коже. Она, напротив, дрожала. Они не сводили друг с друга глаз. Он обхватил ладонью ее грудь и легонько сжал, потом отпустил и снова сжал, чувствуя эту маленькую упругую округлость под жестким каркасом корсета. И ее тело не замешкалось с ответом: бедра беспокойно задвигались на перьях, ноги согнулись, выпрямились… она прогнулась, прижимаясь грудью к его руке. Она ощущала какое-то странное нетерпение, как будто каждая частичка ее тела нуждалась в движении.

Он не заставил ее ждать: рука поднялась к кромке декольте, пальцы проникли в пену кружев и расстегнули пуговицу, потом вторую… Он их расстегивал медленно, одну за одной, и к тому моменту как добрался до талии, она дрожала от предвкушения и не сводила глаз с его руки. Когда он распахнул полочки платья, его загорелая рука на фоне ее белоснежного лифа и бледно-розового атласа корсета казалась такой мужественной. Он убрал руку, склонился к ней и прижался губами к нежной округлости.

Эди ахнула от неожиданности, вздрогнула всем телом, выгнулась и обхватила его голову. Пальцы тонули в темных волосах, пока он касался губами и языком груди, ключиц, шеи.

Ее дыхание участилось, ноздри с трепетом ловили знакомый запах сандала, пока его язык прикасался к коже, пробуя на вкус. Его ладонь снова легла на грудь, и она стонала, изнемогая от ласк, желая чего-то большего.

Его пальцы кружили по кромке корсета, касаясь обнаженной кожи и пытаясь пробраться к соскам, и наконец ему это удалось… Ни с чем не сравнимое ощущение, прокатившееся дрожью по всему ее телу, было подобно удару электрическим током. Не в силах вынести его, она закричала, ее бедра дернулись.

Он принялся целовать ее губы, щеки, подбородок, мочку уха… Руки опустились вниз, к ягодицам, погладили, чуть сжали, затем, ухватив край юбок, стали поднимать их вверх.

Ее охватила паника.

– Стюарт?

Он замер, только язык продолжал ласкать ее ухо.

– Ты хочешь, чтобы я остановился?

Он дышал часто, порывисто, но вместе с тем нежно.

Это Стюарт, напомнила себе Эди. Стюарт. И пока она сможет видеть его, будет смотреть в его глаза, все будет хорошо.

Она сглотнула, паника ушла.

– Только смотри на меня. Смотри на меня, когда… прикасаешься ко мне.

Он поднял голову, в то время как рука пробиралась к ее панталонам… Но даже при том, что видела его лицо, смотрела в красивые глаза, когда рука достигла местечка между бедрами, она замерла, вдруг почувствовав непомерный страх, окаменела и сжала ноги.

Он не торопился и терпеливо ждал.

Она снова разрывалась между страхом и желанием, пока отвага не оставила ее.

– Произнеси мое имя, – потребовал он твердо.

– Стюарт…

– Да, это я… не он.

В ответ на его слова ее ноги медленно расслабились, дав дорогу руке.

– Стюарт… – Мягкий стон заставил его улыбнуться, и она сама развела ноги, чуть согнув в коленях.

Он гладил нежную кожу ее бедер, пальцы скользили по тонкой ткани ее панталон в поисках прорези, и когда наконец нашли, когда его рука проникла в святая святых, когда пальцы прикоснулись к самому чувствительному местечку ее влажной плоти, она вскрикнула.

Страх трансформировался во что-то иное, что заставило ее снова закричать, во что-то такое, в чем не было страха, но было ни с чем не сравнимое удовольствие. Его палец двигался, скользил, ласкал ее влажную нежность, совершая ритмичные круговые движения, и эти невозможные ласки заставляли ее дрожать, и стонать, и закрывать глаза от полноты ощущений. Так вот оно – то, что он называл блаженством! Да, это действительно блаженство.

Его ласки стали интенсивнее: теперь палец проникал в отверстие между складочками плоти. Она вскрикнула, вспомнив грубое вторжение, и, приподнявшись, оперлась на локти и открыла глаза, боясь боли и инстинктивно готовясь к борьбе. Но боли не было.

Она смотрела на лицо Стюарта: сейчас оно было в нескольких дюймах от ее собственного, глаза закрыты, – но она все равно смотрела, пока он ласкал ее.

Ее тело вздрагивало, отвечая на каждое движение его пальца, каждый вздох превращался в стон. Удовольствие становилось все сильнее, приближаясь к пику, росло в ней, проникая в каждую клеточку, становясь все глубже, сильнее, и затем без всякого предупреждения взорвалось внутри… И волна наслаждения омыла ее, и единственное, на что она оказалась способна, – это прорыдать его имя. Он поцеловал ее, поймав губами крик, а пальцы продолжали свой восхитительный танец, и каждое прикосновение обновляло удовольствие, пока она не почувствовала, как ее накрывает вторая волна наслаждения. Вот оно, истинное блаженство. Ее глаза снова закрылись, с губ сорвался шепот:

– Стюарт!..

Это был сигнал – никаких других слов не требовалось.

Он едва слышал, как она выдохнула его имя: мешал гул в висках, – но знал, что будет помнить этот шепот до конца своих дней. И это ощущение больше никогда не повторится.

– Я понял, дорогая, – прошептал он возле ее губ. – Я понял.

Он хотел снова довести ее до пика, чтобы услышать нежные торопливые вздохи, увидеть судорожные движения, но знал, что надо подождать, дать ей прийти в себя. Его собственное тело горело от желания, и теперь это желание руководило им.

Он хотел ее так сильно, что дрожала рука, пока расстегивал пуговицы на брюках. Лихорадочно пытаясь избавиться от них, он шептал ее имя и целовал рот, щеки, глаза, чувствуя себя при этом похотливым и нетерпеливым, как четырнадцатилетний мальчишка.

В минуту просветления он осознал, что не может взять ее вот так, сразу, поэтому повернул на бок, лицом к себе, привлек ближе. Глядя ей в глаза, широко открытые, он прижался бедрами к пушистому холмику у нее между бедер, и она, почувствовав давление его пениса, шумно втянула воздух.

– Все будет хорошо, милая, – пообещал он, задыхаясь. – Я не сделаю тебе больно.

Ее глаза распахнулись еще шире в тревоге, ноздри затрепетали от страха, дрожащие губы приоткрылись. И тогда он вновь потребовал:

– Произнеси мое имя!

– Стюарт.

И больше он уже не сдерживался. Где-то на периферии сознания возникла мысль, что надо бы спросить, должен ли он остановиться, но не спросил. Желание разгорелось в нем с такой силой, что было не до вопросов. Он сжал рукой ее ягодицы и придвинулся еще ближе.

Она задышала часто, прерывисто, и он убеждал себя, что не слышал «нет». Он напряженно ждал, но она не произнесла ни звука – только нетерпеливо двинула бедрами, стараясь впустить его глубже.

Он задыхался.

– О господи, Эди… Господи боже мой!

Другие слова были забыты, он просто больше не мог ждать. Перевернув на спину, не выпуская из рук, он принялся лихорадочно покрывать поцелуями ее лицо и шею, волосы и щеки – все, до чего мог достать. И хоть кровь клокотала в ушах, Стюарт слышал, как она произнесла его имя, и едва не вскрикнул от радости: она не сказала «стоп»! Она не сказала «нет»!

И тогда он рванулся вперед, полностью раскрывая ее. Она вскрикнула, повторяя его имя, и он вторил ей. И снова вперед, сильнее, глубже, предельно глубоко, но и этого ему было мало… Обхватив за спину, он зарылся лицом в нежную шею и продолжил ритмичные движения, с каждым ударом все быстрее и быстрее, поднимаясь все выше и выше, пока не достиг самого пика, и тогда погрузился в волны чистого наслаждения. Завершение было столь мощным, что наполнило каждую клеточку его тела истинным блаженством. Это было так потрясающе сладостно, что он, стараясь продлить это состояние, снова и снова вонзался в нее, пока наконец не затих, лежа на ней и обдавая жарким тяжелым дыханием шею.

Едва сознание вернулось к нему, он прошептал ее имя, и оно отозвалось эхом в безмолвии дня. Странная тишина. Он нахмурился, чувствуя: что-то не так…

Ощущение опасности, которого он не испытывал уже полгода, внезапно вдруг ожило, заставляя шевелиться волосы на затылке. С неприятным предчувствием он приподнял голову, чтобы посмотреть на ее лицо, и то, что увидел, подтвердило его худшие опасения. Ее глаза были крепко закрыты, по лицу струились слезы. Они вытекали из-под закрытых век и катились по щекам… И все его нутро загорелось, словно кто-то бросил горящую головешку ему в вырез рубашки.

– Это все? – услышал он ее шепот, но глаза она так и не открыла.

Вопрос пронзил его до глубины души, и он, почувствовав себя последним негодяем, поцеловал ее в мокрую щеку.

– Эди…

Она вздрогнула, уклоняясь от поцелуя, не резко, но достаточно ощутимо для того, чтобы он тоже отодвинулся. Руки, лежавшие у него на плечах, попытались оттолкнуть его, но он не двинулся.

– Эди, открой глаза, посмотри на меня.

Она послушалась, но ее заплаканное лицо представляло собой застывшую маску полнейшего безразличия, и это еще сильнее подействовало на него, чем слезы. Она смотрела прямо на него и… не видела.

– Пожалуйста, отпустите меня. – Она снова попыталась вывернуться. – Пожалуйста, я задыхаюсь…

В ее голосе слышалась паника, и еще беспомощность, и боль, смешанная с ужасом… Отодвинувшись от нее, он перевернулся на спину и уставился в дощатый потолок. Всего несколько минут назад они оба смеялись, а сейчас… О господи!.. Он провел рукой по лицу, чувствуя полное крушение.

Он думал: может, она сказала «нет», а он не услышал? Может, она крикнула «стоп», а ему послышалось его имя?

Руки отказывались слушаться его, пока застегивал пуговицы на брюках. Вина обрушилась на него, вдавливая в эти белые перья, и он готов был провалиться на этом самом месте.

Проклиная себя, он закрыл глаза, и прислушивался к шороху ее шелковых юбок, пока она приводила себя в порядок. Затем она отодвинулась от него как можно дальше, насколько позволял отсек, и он понял, что теперь так будет всегда. Он сел и тихо попросил:

– Эди, подожди, не уходи.

Все те муки, которые он ощущал, видимо, присутствовали в его голосе, потому что она замерла и, прежде чем спуститься вниз, откликнулась, оглянувшись через плечо.

– Ты ни в чем не виноват, Стюарт. Это я не попросила тебя остановиться.

Вряд ли это могло утешить его, особенно когда он видел следы слез на ее щеках. Эди отвернулась и спустилась вниз, неловко подобрав юбки, подняла шляпу, но он не проронил ни звука, пока она не оказалась у дверей.

– Эди, подожди, посмотри на меня.

Она расправила плечи, словно ей было трудно выполнить его просьбу, подняла голову и, повернувшись, посмотрела ему в глаза.

– Со мной все в порядке, Стюарт. Со мной все будет в порядке.

Это было твердое обещание, а неуловимая перемена, просквозившая в ее втором заверении, пронзила его как стрела, и ему лишь оставалось наблюдать, как женщина, которую он хотел больше жизни, повернулась к нему спиной и ушла.