– Ты уверена? – спросила Джоанна, поворачиваясь от вагона и глядя на сестру. Ее хорошенькое личико под полями соломенного капора исказила гримаса сомнения. А карие глаза метались из стороны в сторону, как у испуганного зверька, который искал, куда бы сбежать. – Я думаю, что лучше было бы подождать возвращения Стюарта.

– Это невозможно, – со вздохом возразила Эди. – Новый семестр в Уиллоубенке начинается в понедельник. У тебя осталось всего два дня, чтобы успеть. И потом, не знаю я точно, когда вернется Стюарт.

– Через неделю, ты же сама говорила, и вроде Ривз… так сказала. Прошло десять дней с тех пор, как он уехал. И я уверена, что он скоро вернется, – может быть, даже сегодня. Я должна подождать, ведь мы с ним не успели попрощаться.

Раздался резкий свисток, возвещая о скором отправлении поезда, и Эди, обняв сестру за плечи, сказала:

– Я уверена, Стюарт поймет, почему ты не дождалась его. А теперь тебе пора в вагон, солнышко. Пройдет всего три недели, и мы увидимся.

– Откуда мне знать, – нахмурилась Джоанна. – Вдруг ты сбежишь от него? Ты же сама говорила, когда он вернулся из Африки…

Эди пыталась вспомнить, при каких обстоятельствах говорила нечто подобное, и не могла не удивиться, как две недели могут изменить человека и его мысли о предстоящей жизни.

– Я не оставлю его.

– Обещаешь?

– Да, обещаю. – Эди расцеловала сестру в щечки и развернула лицом к поезду, но поскольку Джоанна все еще сопротивлялась, вздохнула и подтолкнула ее к вагону. – Я когда-нибудь нарушала данное обещание?

Джоанна пожала плечами, оглядела платформу и покачала головой.

– Нет.

– Тогда пора. Твой первый свободный день через три недели, и мы со Стюартом навестим тебя.

– А Нюхлика привезете?

– Непременно, – пообещала Эди.

Сомнение все же не покидало Джоанну.

– А как же ты, одна в этом огромном доме? Ведь тебе будет тоскливо в полном одиночестве, пока Стюарт не вернется?

– Ничего, я справлюсь.

Эди бросила взгляд на клубы пара, и, слава богу, на сей раз Джоанна повернулась к вагону, но поднялась не сразу.

– Ты уверена? Дом такой огромный.

– Я уверена, солнышко. А теперь поднимайся в вагон. Миссис Симмонс тебя уже заждалась.

Наконец Джоанна вошла в вагон, но, так же как прежде, тут же подбежала к первому окну и, открыв его, быстро-быстро заговорила:

– Хорошо, я поеду в эту школу, раз так нужно. Но если ты оставишь Стюарта и сбежишь, он узнает, где тебя искать. И это не пустая болтовня: я помню, как говорила, что на твоей стороне, но все равно скажу ему, честно, потому что обещала перед его отъездом…

– Что? – удивилась Эди. – Когда это было?

– За обедом, когда ты ушла к себе. Он сказал, что ему придется уехать ненадолго.

Эди уцепилась за слова сестры.

– Так, значит, у тебя была возможность попрощаться с ним?

– Сейчас это уже не имеет значения, – отмахнулась Джоанна. – Он сказал, что должен срочно вернуться в Лондон, и когда я спросила зачем, ответил, что у него там дела. А еще сказал, что вы поссорились, ты расстроена и мне не следует говорить об этом с тобой или задавать вопросы, но я должна окружить тебя любовью и заботой. И он надеялся вернуться до того, как я уеду в школу, но точно не знал когда, и тогда взял с меня обещание предупредить его, если ты вдруг решишь сбежать… Он сказал, что виноват, что сотворил какую-то глупость… но это не повод его бросать.

– Он так сказал? – ахнула Эди. Это подтверждало опасения, возникшие после его отъезда.

– Да, поэтому…

Снова раздался резкий свисток, поезд дернулся, и Джоанна, покрепче вцепившись в оконную раму, высунулась в окно.

– Так что не вздумай сбежать, Эди, или мне придется сказать ему… – Слезы брызнули из ее глаз. – Я клянусь. Я… я…

Эди тоже была близка к тому, чтобы разрыдаться, но сдерживалась, ради Джоанны.

Надеясь, что сестра ее слышит, несмотря на нарастающий грохот поезда, она крикнула:

– Я не собираюсь никуда бежать. Обещаю.

Она подождала, пока голова сестры исчезнет, и только тогда заплакала. И продолжала стоять на платформе, пока поезд не скрылся из виду. Разве можно предугадать, что придет в голову Джоанне?

– Нет-нет, Генри, я хочу, чтобы портрет Стюарта висел справа от моего портрета, – говорила Эди дворецкому, стоя в портретной галерее. – Справа, вы понимаете?

Уэлсли деликатно кашлянул.

– Вдовствующая герцогиня всегда настаивала, чтобы портрет герцога висел слева от ее портрета, ваша светлость.

Итак, все сначала, подумала Эди. Почему даже такой простой вопрос, как развешивание портретов, вызывает спор?

– Я уверена, восьмой герцог отлично выглядел слева, – согласилась она. – Но я хочу, чтобы портрет девятого герцога висел справа от моего портрета.

Уэлсли вздохнул. Это был вздох страдающего английского дворецкого, обязанного найти общий язык с американской герцогиней, которая понятия не имеет о существующем порядке вещей.

– Увы, ваша светлость, но в Хайклифе так не принято.

– Вполне допускаю, – ответила она так, как говорила всегда: вежливо, но твердо. – Но…

– Ваша светлость! – Голос Ривз, которая появилась в дверях в конце длинной галереи, прервал их спор. – Он вернулся… Герцог вернулся. И сразу прошел в ваши комнаты. Я сказала, чтобы его светлость подождал там, и отправилась искать вас.

Эди быстрым шагом пересекла галерею, но к Ривз почти подбежала.

– В моей комнате?

Ривз кивнула, и Эди бросилась бежать, но тут же остановилась.

– Уэлсли, подарок его светлости?

Дворецкий с пониманием посмотрел на нее.

– Я следовал инструкциям, ваша светлость.

Она кивнула и повернулась к двери, но выходя из галереи, остановилась.

– Надеюсь… И повторяю, Уэлсли: справа.

Когда она вышла, тяжелый вздох дворецкого эхом прокатился по галерее.

Оказавшись вне зоны видимости прислуги, Эди побежала по коридору к лестнице и, перепрыгивая через две ступени, поднялась наверх. Чтобы отдышаться и собраться с духом перед встречей, ей пришлось остановиться.

Она прекрасно понимала, что предстоит важный разговор, и главное – не наломать дров, не то что в тот раз… Ее охватило волнение, подозрительно похожее на приступ паники, но все же это была не то чувство, что она ощущала прежде. Нет, это не страх, просто сильное волнение.

Эди несколько минут простояла в коридоре, стараясь привести в порядок мысли и обрести уверенность. Надо успокоиться, успокоиться совершенно, и самое главное – сдержать слезы, иначе она никогда не сможет сказать то, что хотела. Наконец она сделала несколько последних шагов и вошла в комнату.

Он стоял перед ее письменным столом, глядя в окно.

– Вы… ты вернулся… Ривз сказала, ты уехал на неделю, но прошло больше… – Она замолчала, увидев, что он никак не реагировал на ее появление, и что-то в его напряженной позе ее обеспокоило. – Стюарт?

Он перестал барабанить пальцами по столу.

– Как я вижу, Китинг прислал соглашение о раздельном проживании?

Эди взглянула на стол, где на самом виду лежали документы, присланные адвокатом. Господи, она совсем забыла о них…

– Да, прислал по почте, когда тебя не было, но…

Он повернул голову: теперь она видела его профиль, – но лицом к ней так и не повернулся.

– Прости, что вторгся в твое личное пространство. Я поднялся в надежде увидеть тебя, и Ривз попросила подождать здесь. Я не собирался ничего выяснять, и уж тем более читать твою корреспонденцию, просто подошел к окну и увидел это.

– Конечно, я даже…

– Эди, ты хочешь, чтобы я подписал эту бумагу? – Наконец он повернулся к ней лицом, но стоял спиной к окну и яркий свет за спиной мешал разглядеть его выражение. – Прошло больше десяти дней, – напомнил он, опережая ее ответ, – а ты так и не поцеловала меня… Значит, пари ты выиграла. Я не хочу удерживать тебя силой и тем самым причинять боль: я скорее умру, чем сделаю это.

– Но, Стюарт, я не хочу…

– Помнишь, ты спросила, что случилось с Джонсом, и тогда я ушел от ответа. Думаю, пришло время рассказать…

Она не поняла, почему он сменил тему, а задумчивый голос и печальное выражение лица ее насторожили.

– Мы должны были перегнать стадо с железнодорожной станции в Найроби на ферму на юге Нгонг-Хилл, – после некоторой паузы начал он свой рассказ. – Если говорить о расстоянии, то это было не так уж далеко: три дня пути, не больше. Но стадо в пятьсот голов не просто перегнать, особенно в стране, где хозяйничают львы. Шла вторая ночь нашего путешествия. Как обычно, мужчины разожгли костры, чтобы отпугивать диких зверей, не дать им подобраться к стаду. И все же не уследили и в результате потеряли одного человека. Кто знает почему? Это Африка. То все хорошо, а в следующую минуту… – Он замолчал и наклонил голову. – В следующую ваш слуга мертв и вы видите, как спутники копают вам могилу.

– Так что же случилось?

– Львы атаковали стадо, и львица напала на Джонса. – Он поднял глаза, но смотрел не на нее. – Я видел ее прыжок, я видел, как Джонс упал, но у меня не было времени перезарядить ружье, поэтому схватил кнут, замахнулся, но…

Она должна была заглянуть ему в глаза, поэтому быстро пересекла комнату и подошла вплотную.

– Но?..

– Но опоздал: он был уже мертв. Джонс служил в Хайклифе с того дня, когда мне исполнилось шестнадцать, сопровождал меня повсюду, куда бы я ни поехал…

Его голос снова затих.

Она всем сердцем разделяла его боль, потому что понимала, что значит жить с чувством вины.

– Но ты не виноват, Стюарт: в буше такое могло случиться с любым.

– Ты однажды сказала, что мной разбито множество женских сердец, – заговорил он на совершенно другую тему. – Хочешь, скажу почему? Еще до того как мне исполнилось десять лет, я понял, что меня никто не любит в моей собственной семье, но безумно хотел, чтобы любили, и это стало целью моей жизни. Когда мне исполнилось двадцать, не было девушки, которую я не смог бы завоевать, или мужчины, который не стал бы мне другом, или занятия, которое я бы не освоил. То же касается и любых проблем – я все их смог решить. Мне всегда чертовски везло, и это превратило меня в самоуверенного баловня судьбы. Тем временем моя семья оказалась на грани разорения, кредиторы готовы были отобрать последнее, и тогда появилась ты и бросила прямо мне в руки огромные деньги. Просто как в сказке, а? – По его лицу пробежала гримаса. – Разве не удивительно, что Сесил ненавидит меня?

– Сесил идиот.

Ее замечание вызвало у него усмешку, но он тут же посерьезнел и кивнул:

– Похоже. Это я уговорил Джонса отправиться со мной в Африку. Он не хотел, но я настоял, использовать все свое умение убеждать и уговаривать, поскольку относился к тому сорту людей, которые не считают нужным принимать во внимание желания других.

– И все же ты не должен винить себя. Джонс любил Африку. Он писал кое-кому из слуг, и Ривз иногда делилась со мной. Может, сначала он действительно не хотел ехать, но потом обрел себя там.

– Я знаю, но… – Его глаза предательски заблестели, и он резко провел по лицу ладонью. – Мне очень его не хватает: он был не только камердинер, но и друг.

Она потянулась к нему, коснулась щеки, погладила по волосам.

– Конечно. А как же иначе?

Он склонился над столом, упираясь руками в край.

– Ты знаешь, почему я решил поехать в Африку в первый раз? Как тебе известно, я был дьявольски самоуверен. Господи, даже континента было мало для моих амбиций. – Он выставил вперед ногу, коснувшись ее ступни. – Подумать только, у меня никогда не было ни малярии, ни лихорадки, ни дизентерии, даже укуса змеи, но в конце концов Африка поставила меня на место.

Она не знала, что сказать на это.

– Мне очень жаль. Все так ужасно… И Джонс, и твоя нога, и…

– Да что там моя нога… – Он махнул рукой. – Не поверишь, но я даже рад, что ранен. Если бы этого не случилось, я скорее всего никогда не вернулся бы домой, разве что в деревянном ящике, и никогда не узнал бы, что есть другая жизнь, и гораздо лучше, и что ждет она меня здесь. Здесь, рядом с тобой, Эди. Это правда, что не было женщины, которую я не смог бы завоевать, но правда также и то, что не было такой, которая значила бы для меня так много, как ты.

Она судорожно вздохнула – то ли от шока, то ли от удивления, – и страшно испугалась, что снова заплачет и вся ее собранность вмиг испарится.

– Стюарт…

– В ту ночь на балу в Хандфорд-Хаусе, когда впервые посмотрел на тебя, я словно почувствовал руку судьбы. Как будто кто-то нашептывал мне: «Остановись и посмотри! Вот девушка, которая изменит твою жизнь». Я не мог понять, почему ты произвела на меня столь сильное впечатление, позже, когда ты шла за мной по пятам в лабиринте, подумал, что, видимо, виной тому деньги. Но я ошибся. Ты как-то спросила, чего я хотел бы от тебя. Больше всего на свете мне нужно знать, что в мире есть хотя бы один человек, который нуждается во мне, чья жизнь станет лучше, если я буду присутствовать в ней. И я хочу, чтобы этим человеком была ты. Я люблю тебя.

Радость поднялась в ней и заполнила каждую клеточку тела, а вместе с ней пришло облегчение и мучительная, сладкая нежность.

– Стюарт…

– Я подпишу это соглашение, если хочешь, но прошу тебя, Эди, не убегай! Мне все равно: уйдет ли на это десять дней, или десять лет, или все отпущенные мне годы, – но я обещаю, прежде чем умру, доказать, что со мной тебе ничто не угрожает, ты в полной безопасности. И пусть я так тебя хочу, что не могу спать, но не прикоснусь к тебе до тех пор, пока ты сама не захочешь этого.

Он замолчал. Эди подождала немного, но когда поняла, что продолжения не будет, спросила:

– Это все?

В серых глазах появился вызывающий блеск.

– Да, все.

Приподнявшись на цыпочки, она обхватила его лицо ладонями и поцеловала в губы.

– Это мой ответ, Стюарт.

Он, казалось, был совершенно ошарашен и не мог произнести ни слова. Впрочем, она и не собиралась ждать, пока он заговорит.

– Я остаюсь. Остаюсь навсегда. И если бы ты позволил мне произнести хоть слово, то услышал бы это, как только я вошла в эту комнату.

– Но тогда зачем все эти бумаги? – обрел он наконец дар речи и указал на соглашение на столе.

Она забрала у него документы.

– Китинг прислал эти бумаги, как я и просила, когда была в Лондоне, но я их даже не читала и, конечно, ничего не подписывала.

Она разорвала листы, и они веером разлетелись по комнате.

Стюарт, глядя, как белые обрывки медленно оседают на пол, спросил:

– Ты уверена, что хочешь остаться? Даже после того, что случилось между нами…

Она не дала ему договорить.

– Ты ни в чем не виноват. Это я поддалась панике. Такое случается. И может случиться снова. – Она знала, что должна была сказать это, и собиралась с духом с тех пор, как он уехал.

Сколько раз мысленно она начинала этот разговор, подбирала нужные слова, чтобы объяснить, что случилось с ней в тот день…

– Помнишь, когда мы играли в шахматы, ты сказал, что если я буду смотреть в твои глаза и произносить твое имя, то перестану бояться и осознаю, что ты не он?

– Конечно, помню. В общем-то я понимал, что вряд ли могу рассчитывать на иное, нежели к нему, отношение, но все равно злился. Для тебя все мужчины…

– Я знаю, что ты сердился, – перебила она. – Но правильнее было бы сказать мне об этом, чтобы потом, глядя в твои глаза, я вспоминала эти твои слова и ничего не боялась. В тот день…

Чтобы продолжить, ей нужно было остановиться на секунду и набрать воздуха в легкие.

– Все было восхитительно, Стюарт, пока я могла смотреть в твои глаза и видеть твое лицо. Но когда ты… лег на меня, я сразу вспомнила… его. И все потому, что не видела твоего лица.

Гримаса боли исказила его черты. А ее сердце готово было разорваться пополам, потому что, с одной стороны, она не хотела причинить ему боль, а с другой – не могла остановиться и должна была рассказать все до конца, чтобы он мог понять. Больше они никогда не коснутся этой темы.

– Он бросил меня на стол, задрал юбки и разорвал панталоны. – Она говорила быстро, чуть ли не глотая слова, стараясь поскорее покончить с этим страшным признанием. – Я просила его остановиться. Кричала, умоляла… но он не слушал. Он навалился на меня и сделал это. Все случилось так быстро, что я опомниться не успела. Шок, ужас, стыд, боль – все смешалось…

Она покачала головой и поднесла руку к лицу.

– Он зарылся лицом мне в шею, поэтому я не видела его… А он не смотрел на меня до того, как поднялся. А взглянув, ухмыльнулся. Он застегивал брюки и презрительно ухмылялся. И прежде чем уйти, даже не одернул мои юбки… Уже в дверях обернулся и сказал, что не прочь как-нибудь повторить.

Она видела, как Стюарт прижал кулак к губам, и знала, что таким образом он старается не дать воли эмоциям, которые его переполняют. А еще она знала, что он испытывает боль – боль за нее, поэтому поспешила заверить:

– Все это больше не имеет значения.

– Нет, Эди, имеет, еще как имеет… Поэтому он заплатит.

– Я хотела сразу все тебе рассказать… рассказать, почему плакала, я хотела собраться с силами и объяснить, но не смогла. Стюарт, я просто не могла рассказать тебе. – И тут вдруг из ее груди вырвались душераздирающие рыдания. Самообладание, над которым она так упорно работала, покинуло ее, и тогда болезненный узел страха, отчаяния и стыда внутри ее раскрылся и слезы хлынули безудержным потоком.

Стюарт обнял ее, крепко прижал к себе и принялся баюкать, как ребенка, а слезы все лились, хотя Эди пыталась их сдержать, зная, что они доставляют ему боль. Они намочили его рубашку и пикейный жилет, пока он гладил ее по голове и снова и снова повторял ее имя… И тогда тугой узел внутри ее начал медленно, слабеть, а потом и вовсе растворился и исчез.

Наконец она смогла поднять голову и взяла из его рук платок. Вытирая нос и щеки, Эди пробормотала:

– Прости, разрыдалась как дурочка. Я знаю, из-за чего ты уехал в Лондон. Я понимала, что должна тебе все объяснить, но мне нужно было время, чтобы… чтобы разобраться в себе.

Он обхватил ее лицо ладонями и твердо сказал:

– Никогда не пытайся меня щадить, Эди. Если хотела мне все рассказать, значит, так и надо было сделать. Я все пойму. Если тебе нужно побыть одной, только скажи… Плачь сколько угодно и когда угодно, бей меня и проклинай его, швыряй тарелки об пол, а еще лучше о мою голову. Делай что хочешь и, ради бога, не думай, больно мне или нет. Ты поняла? И если то, что случилось в этом сарае, повторится снова, если ты почувствуешь панику, когда мы будем заниматься любовью, схвати меня за волосы, подними мою голову и крикни: «Смотри на меня, Стюарт, черт бы тебя побрал! Смотри на меня!»

Странный звук – нечто среднее между смехом и всхлипыванием – сорвался с ее губ. Его речь была столь абсурдна и вместе с тем столь трогательна, что она не могла сдержаться, а потом, шмыгнув носом, проговорила:

– Я постараюсь, обещаю.

– Если еще что-то вызывает у тебя страх или напоминает о случившемся, скажи мне.

Она подумала пару секунд.

– Пожалуйста, Стюарт, не пользуйся одеколоном.

– Хм… – Он приподнял брови. – Я и так не пользуюсь, так что тебе не о чем беспокоиться.

– Слава богу! – Она высморкалась и вытерла щеки. – Господи, целых десять дней я держалась, и вот на тебе…

– Что ты сейчас чувствуешь, милая? – Его пальцы скользнули по ее щеке, касаясь золотистых веснушек.

– Облегчение. – Эди прижала его руку к своей груди. – Боже мой, такое облегчение!..

От ее ответа глаза Стюарта заискрились улыбкой.

– Я похожа на чучело, да? Жаль, потому что у меня приготовлен сюрприз к твоему возвращению.

– Сюрприз? Обожаю сюрпризы!

– Да, поэтому позволь мне привести себя в порядок. – Она расправила носовой платок и разложила на письменном столе. – Переоденемся оба к обеду, хорошо? А потом подожди меня у подножия лестницы, обещаешь?

– Да, но что за сюрприз?

– Не скажу, иначе какой же это сюрприз? – Она начала выпихивать его из спальни. – Скоро все узнаешь.

Часом позже, после нескольких компрессов с холодным чаем, приготовленных Ривз, лицо Эди приобрело нормальный вид: припухлость ушла, краснота исчезла, а легкий слой пудры завершил дело. На этот раз она остановила свой выбор на вечернем платье из синего шелка. Ривз уложила ее волосы в высокую прическу, и лишь несколько завитков падали на лоб и обрамляли лицо. Даже ей самой понравился ее вид.

– Ривз, ты превзошла самое себя! – глядя на свое отражение в зеркале, воскликнула Эди. – Спасибо.

Горничная улыбнулась.

– Чудесно. Если вы позволите еще чуть-чуть припудрить лицо и немного подкрасить губы, то…

– Но только никаких подкладок в корсет. Я не хочу. – Она сделала паузу, поглаживая шелк. – Хотя, кажется, это я уже говорила.

Она рассмеялась, и горничная, расправив кружево на плече, присоединилась к ней.

– Как приятно видеть вас счастливой, ваша светлость.

– Да. Я счастлива, – кивнула Эди и только сейчас поняла, насколько правдивы ее слова, хотя еще час назад сомневалась в этом. – Признаюсь, Ривз, я хотела бы выглядеть так, чтобы герцог не мог отвести от меня глаз.

Горничная улыбнулась:

– У вас замечательный муж, ваша светлость.

– Да, – согласилась Эди, всем сердцем разделяя ее мнение. – Пожалуй, мне стоит поторопиться и спуститься вниз, иначе до обеда не успею показать ему подарок.

Она отвернулась от зеркала и быстрым шагом направилась к выходу, но у двери задержалась:

– Ривз, считай, что у тебя сегодня выходной. До утра ты мне не понадобишься. И возьми Нюхлика на ночь к себе в комнату, хорошо?

Затем она вышла в коридор и спустилась вниз, где ее ожидал Стюарт. И когда он поднял голову и она увидела выражение его лица, стало ясно, что теперь ее жизнь пойдет совсем по-другому.

– Я купила кое-что, пока ты был в отъезде, – сообщила Эди, – и мне не терпится это тебе показать… Пойдем со мной.

Они шли по коридору мимо библиотеки, он ни о чем не спрашивал, но когда миновали музыкальную комнату и бильярдную, понял, что осталось лишь одно место, куда она могла его привести.

– Бальный зал? – Он удивленно приподнял брови. – Эди, что нам там делать?

– Увидишь. – Она распахнула двери. – Входи.

Он последовал за ней в сверкающий позолотой белый герцогский зал, но едва вошел, как застыл в изумлении, поняв, что за подарок приготовила ему жена.

– Музыкальная шкатулка миссис Маллинз? Ты все-таки купила ее?

– Да, купила. А теперь встань сюда. – Она подошла к инструменту, который стоял на подходящей подставке у стены, и взялась за ручку. И спустя мгновение чарующие звуки вальса заполнили зал. Штраус, узнал Стюарт, «Весенние голоса». Она повернулась и подошла к нему, остановившись на том же расстоянии, как тогда, когда они впервые увидели друг друга на балу в Хандфорд-Хаусе. И когда он чуть-чуть улыбнулся и взглянул на нее, вопросительно приподняв брови, ее сердце подкатило к горлу.

– Всего два шанса, Стюарт, и это один из них. – Она замолчала в ожидании. – Я здесь. Музыканты играют Штрауса. Потанцуй со мной.

– Что? Здесь? Сейчас? – Что-то похожее на панику отразилось на его лице. – Эди, я же говорил, что с танцами покончил.

– Понимаю, тебе трудно танцевать, но поскольку и для меня это непосильная задача, возражать не стану. Тебе не нужно кружить меня по залу. Просто обними, и будем слушать музыку…

Растроганный до слез, он выждал несколько мгновений, прежде чем заговорить.

– Думаю, что смогу немного больше.

Он подошел к ней, не той грациозной походкой леопарда, как тогда, в Хандфорд-Хаусе, а как ее муж, любовник и лучший друг, остановился и протянул руку.

– Я могу пригласить вас на танец, миледи?

– Конечно, ваша светлость.

Стюарт вывел ее в центр зала, они встали в нужную позицию, и он взял обнял за талию. Эди опустила свободную руку ему на плечо, как помнила из своего небольшого опыта.

На этом сходство заканчивалось. На этот раз партнер был выше ее, не толкал и не старался контролировать ее движения. И это он вел ее в танце, медленно двигаясь, стараясь не наступить ей на ногу. Она понимала, насколько это трудно, как ему больно, и не только физически, но, возможно, и эмоционально, и после нескольких шагов остановилась, так как получила то, что хотела.

– Я думаю, нам нужно немного потренироваться, – заметила Эди с улыбкой.

– Пожалуй, ты права, – пробормотал Стюарт, с неловким видом глядя под ноги.

– В этом нет ничего сложного, да и времени у нас предостаточно. Правда?

Он поднял на нее свои невозможные серебристо-серые глаза и пронзил взглядом насквозь, будто в душу заглянул.

– Конечно.

– Я люблю тебя, – прошептала Эди и поцеловала мужа в губы. – И думаю, любила всегда, с первой встречи, просто боялась признаться себе в этом.

– Уверен: я чувствовал то же самое. – Он обнял ее и привлек к себе.

Она увидела, как его ресницы дрогнули и легли на щеки, вдохнула запах сандалового мыла, а потом почувствовала вкус его губ.

«Стюарт… Моя любовь».

Эди прижалась к нему и, всем телом ощутив, насколько он возбужден, обрадовалась: значит, она желанна.

Наконец она оторвалась от него и – сама непосредственность! – предложила:

– Давай займемся любовью?

Его рука замерла у нее в волосах, от шока пропал дар речи.

Эди прикусила губу, соображая, как бы лучше выразить то, чего хочет.

– Должна тебя предупредить, мне нужно тренироваться не только в танцах, но и… во многом другом.

Придя в себя, Стюарт рассмеялся, и его легкое дыхание овеяло ее лицо.

– Мне нужна практика, как можно больше практики.

– Ты действительно этого хочешь? – смешинки в его глазах сменились нежностью – выражение, которое она так любила.

– Да, – решительно отозвалась Эди, – причем прямо сейчас.

Его лицо осветилось радостью, кровь быстрее побежала в жилах.

– Ты уверена?

– Да. – Их пальцы переплелись, и она потащила его через комнату к двери.

– Намерена взять бразды правления в свои руки?

– При первой же возможности, – шепнула Эди, и он рассмеялся.

Они поднялись наверх, в ее спальню, и она повернула ключ.

– Я сегодня отпустила Ривз на всю ночь. – Голос Эди немного дрожал, но это не был страх – только нетерпение. – Я полагаю, у тебя достаточно опыта, чтобы раздеть меня.

Он покачал головой и улыбнулся, когда она подошла к нему.

– Знаешь, сейчас я бы хотел быть невинным.

– С чего это вдруг?

– Я всегда гордился своими победами над женщинами, а сейчас скорее стыжусь, потому что ни одна из них никогда не была даже слабым подобием тебя. Я люблю тебя, Эди! Люблю каждой частичкой своей души.

Радость пронзила ее сердце, такая всеобъемлющая, что понадобилось время, чтобы она смогла заговорить снова.

– Будь ты девственником, боюсь, мы никогда не зашли бы так далеко. Нет уж, оставайся таким, какой есть, Стюарт. И не забывай напоминать мне каждый день, что я самая страстная, самая красивая, что веснушки у меня не рыжие, а золотистые, а ноги – потрясающие. Мое тело жаждет твоих прикосновений и ласк, я хочу, чтобы ты любил меня и дарил мне это сладкое, такое сладкое удовольствие.

Он снова рассмеялся, и смех этот был таким счастливым, что она растерялась:

– Я что-то не то сказала?

– Так кто из нас самый нетерпеливый? – пошутил Стюарт, но тут же стал серьезным. – Я готов дать тебе все, чего ты хочешь, и прямо сейчас.

Он развернул ее и начал расстегивать пуговицы на спинке платья. Дело двигалось медленно, так как пуговицы были обтянуты тканью, и, казалось, прошла целая вечность, прежде чем он добрался до талии и наконец спустил платье с ее плеч. Оно упало на пол волной синего шелка, Эди переступила через него, а он носком туфли отодвинул его в сторону.

Затем пришла очередь корсета, и Стюарт уверенно взялся за шнуровку, что, несомненно, свидетельствовало о значительном опыте. Господи, подумала она, это же скольких женщин ему довелось раздеть? Но, как бы то ни было, негодования по этому поводу не испытывала, хотя последние несколько недель открыли такие кладези ревности, о существовании которых она не подозревала. Сейчас же, когда он раздевал ее, она не чувствовала ничего кроме желания.

Развернув ее лицом к себе, Стюарт опустился на колени и снял вечерние туфли, затем его теплые ладони поднялись вверх, к коленям, а когда скользнули внутрь, к тесемкам подвязок, удерживавших чулки, и коснулись нежных ямочек, она протестующе пискнула.

Он рассмеялся, и его теплое дыханием обдавало ее бедра, пока он занимался подвязками и чулками.

– Моя дорогая леди Щекотка, я рад, что нашел уязвимое местечко: теперь можно и поторговаться.

– Но… – Она судорожно вздохнула, сдержав стон, когда его пальцы проникли под кружевной край панталон и начали пробираться вверх, лаская бедра. – И что ты хочешь взамен?

– Хм… здесь так много возможностей. – Он замолчал, а тем временем пальцы продолжали свой умопомрачительный танец на ее обнаженных ягодицах.

Ощущения были ни с чем не сравнимые, колени подгибались, она шумно втянула воздух и вцепилась Стюарту в плечи, чтобы не упасть.

Он замер.

– Тебе это нравится?

– Да… – выдохнула Эди, опустив ресницы.

Он потянулся к корсету, быстро справился с крючками и освободил ее от него.

– А так? – спросил он, приподнял край шелковой сорочки и прижался губами к обнаженному животу.

Она вскрикнула, ногти впились ему в плечи.

– О-о… это невыносимо… – Она застонала, когда он лизнул ее пупок.

Он опустил сорочку и поднялся.

– Как-нибудь я покажу, в каких местах щекотка может быть приятной.

Он поцеловал ее прежде, чем она успела возразить, что в щекотке нет ничего приятного. Это был один из тех полных вожделения поцелуев, которые ей так нравились, но когда он взялся за край сорочки и потянул вверх, намереваясь снять, ее вдруг охватил стыд. Мысль о том, что он увидит не самую привлекательную часть ее тела, привела Эди в трепет, желание испарилось, и она оторвала свои губы от его рта.

– Подожди.

– Что случилось?

Она не стала объяснять: все, чего ей хотелось, это снова ощутить желание, – а потянулась к его жакету.

– Я думаю, теперь моя очередь раздевать тебя.

– Берешь инициативу в свои руки?

– Пожалуй, хотя мне понравилось подчиняться.

– Мне тоже. – Его улыбка стала шире. – Только если ты снова не потащишь меня к викарию.

Она рассмеялась, вспоминая тот день, и пообещала, взявшись за концы его галстука:

– Не потащу. Я слишком тебя люблю, чтобы подвергать подобным испытаниям.

– Слава богу, – пробормотал Стюарт и помог ей справиться с пуговкой на воротнике: она замешкалась, и он показал, как это делается.

Расстегнув запонки на манжетах, он снял туфли и носки, и пока она относила запонки на туалетный стол, стащил через голову рубашку и бросил на пол. Она повернулась и чуть не задохнулась от представшего ее глазам зрелища.

Его кожа, бронзовая от африканского солнца, отливала тусклым золотом. Вид его груди – широкой стены скульптурных мускулов – заставил ее сердце биться о ребра, но вовсе не от страха, а от желания. Взгляд опустился ниже, на коричневые диски сосков, мускулистый дразнящий живот и углубление пупка. Ей захотелось коснуться его, и она подошла ближе.

Сначала ее ладони прошлись по груди, скорее оценивая, чем страшась мощи его тела. Когда она потянулась к застежке брюк, ощущение его мощного возбуждения под руками пробудило не панику, только глубокий голод и необходимость удовлетворения. Но прежде чем она смогла спустить брюки с его бедер, он перехватил ее запястья и снова взялся за край ее сорочки.

– Моя очередь.

Но она опять воспротивилась.

– Что-то не так, Эди?

Она отвернулась, щеки ее зарделись. Она понимала, что глупо стесняться в такой момент, но ничего не могла с собой поделать.

– Мне немножко неловко, – наконец запинаясь сумела она выдавить.

– Все еще неловко? Но почему? – Когда она не ответила, он поцеловал ее. – Скажи же мне.

Она прикусила губу.

– У меня слишком маленькая грудь.

– Что? – раздался возглас недоумения. – Никогда не поверю! Позволь посмотреть.

Почувствовав, что он начал поднимать ее сорочку, Эди промямлила:

– Они… такие маленькие.

Он рассмеялся, и от этого стало еще хуже, но все же она послушно подняла руки и позволила стянуть с нее сорочку через голову. Потом он широко развел ее руки в стороны, чтобы не смогла прикрыться. Крепко зажмурившись, она ждала, что он скажет, как приговора! Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он заговорил.

– Эди, боюсь, что-то не так с твоим зрением. Твоя грудь совершенна, дорогая.

Он отпустил ее запястья, и она решилась наконец открыть глаза и посмотреть на него.

– Хочешь, я скажу, на что они похожи? – Он нежно улыбнулся ей, и она испугалась, что опять расплачется. – Поскольку сама ты не можешь оценить их по достоинству, придется мне.

Его ладони нежно легли на ее груди.

– Они маленькие? Да. Но совершенной формы. – Кончики пальцев легонько сжали ее груди. – Они такие красивые: цвета сливок, с золотистыми крапинками на дивной бархатистой коже… А эти розовые соски?

Она наблюдала за выражением его лица, пока он все это говорил и в то же время ласкал ее груди, и не могла уличить его во лжи. Никогда прежде она не чувствовала себя красивой, вплоть до этого момента. Радость переполняла ее, радость настолько бурная и яркая, что стремилась вырваться наружу сверкающим фейерверком.

– Твои груди совершенны, Эди, – шептал Стюарт, сжимая соски, и томительный жар разливался по ее телу, затмевая разум. – Они роскошные, дорогая, и я хотел бы ласкать их, сосать и целовать часами. Но, боюсь, мы теряем время. Не знаю, сколько еще смогу сдерживаться, прежде чем сниму с себя все.

Он взял ее за руку и повел к постели, помог лечь и взялся было за пояс брюк, но она остановила его:

– Позволь мне?

– Не думаю, что…

Эди удивило его сопротивление.

– Теперь моя очередь спросить, что не так. Ты не хочешь, чтобы я раздела тебя?

– О, страстно хочу, но… – Его явно что-то смущало. – Должен тебя предупредить, что… – И снова возникла пауза, на этот раз он кашлянул пару раз, потом заговорил снова: – Понимаешь, моя нога… это не то, что стоит показывать женщине. Боюсь, ты будешь в шоке от увиденного.

И в этот момент Эди поняла, что никогда не любила его больше, чем сейчас.

– Я ведь позволила тебе смотреть. Разве нет?

И Стюарт сдался:

– Хорошо, но помни: я тебя предупредил.

Эди опустила глаза, и при виде его возбужденного мощного пениса почувствовала едва ли не болезненные спазмы внизу живота, а еще глубокую, страстную нежность. Ее взгляд опустился ниже, к шрамам, которые пересекали его правое бедро. Эти уродливые белые рубцы наводили на мысль о той боли, которую ему пришлось испытать.

Ей захотелось прикоснуться к нему. Она пробежалась кончиками пальцев по шрамам и ощутила, как его тело отозвалось дрожью на эту несмелую ласку.

– Я люблю тебя. – Услышав в ответ вздох облегчения, она прижалась губами к одной из неровных белых линий. – Я очень тебя люблю.

Он простонал в ответ, и рука, перебиравшая ее рыжие волосы, мягко отодвинула ее голову.

– Господи, Эди, не надо. Не знаю, сколько еще смогу выдержать эту пытку.

– Но зачем? – Она откинулась на подушки, увлекая его за собой.

Он лег на бок, опершись на локоть.

– Потому что сначала мне хочется кое-что сделать…

Свободная рука опустилась ей на грудь, пальцы сжали сосок, затем скользнули ниже, к животу, еще ниже…

Ладонь нежно сжала пушистый холмик, а палец пробрался между завитками к складочкам ее плоти и остановился. Они не отрывали глаз друг от друга. Ее взгляд сказал ему «да», и он начал ласкать ее нежную влажность медленно и осторожно, пока ее дыхание не превратилось в прерывистый поток горячих вздохов и стонов, а тело – в сонм лихорадочных неуправляемых движений. И тогда он нажал на крошечный бутончик в ее святая святых, и она зашлась в крике, снова и снова повторяя его имя, пока одна волна наслаждения сменяла другую, омывая ее и доводя до неописуемого блаженства. И она беспомощно раскинулась на подушках, голова откинулась назад.

Он склонился над ней и вобрал ее крики в свой рот.

– Я хочу войти в тебя, – пробормотал Стюарт, продолжая ласкать ее рукой. – Ты хочешь этого? Пожалуйста, скажи «да».

– Да, – не открывая глаз, выдохнула Эди. – Да!..

– Тогда оседлай меня.

Он помог ей, приподняв за талию и усадив так, что она развела колени и вобрала его мощное копье в себя.

Он заполнил ее до отказа, мощный, горячий, влажный…

Ощущение, абсолютно новое для нее, было таким захватывающим, таким восхитительным, что она застонала, расслабив бедра. И тут же услышала ответный стон. Его бедра рванулись к ней, побуждая продолжать. Инстинктивно чувствуя, чего он ждет от нее, она начала двигаться: вверх-вниз, вверх-вниз… – постепенно ускоряя ритм…

– Да, Эди! – Он уже не мог говорить, только хрипел, его тело вздрагивало, все сильнее прижимаясь к ней. – О господи, да!..

Они двигались в едином ритме, и она наслаждалась, оттого что доставляет ему удовольствие, наблюдая за его лицом. И когда он подошел к завершению, она почувствовала последний мощный толчок и последовала за ним к сверкающему пику наслаждения. И потом, когда они лежали рядом на белоснежных простынях, вздох, слетевший с ее уст, содержал все, что она чувствовала, всю ее любовь к нему.

– Стюарт…

– Прости, больше никогда не буду руководить.

– Нет, будешь. – Она перевернулась на бок, взглянула на него и улыбнулась. – Иногда.