На чай Николас не остался. Он уже договорился встретиться с Денисом в клубе «Уайтс» и теперь очень радовался этому, поскольку договоренность давала ему превосходный повод отказаться от чая и быстро сбежать. Желание разливалось по его телу, как горячая лава, и сидеть напротив Белинды в процессе чего-то такого степенного и манерного, как чаепитие, да еще слушать, как она рассказывает ему о достоинствах возможных невест, было не просто нелепым. Это было невозможным.

Вожделеть ее, чем Николас слишком часто занимался в последние десять дней, было не только восхитительно, но и бессмысленно. Чувственные грезы, преследовавшие его с того самого поцелуя, никогда не воплотятся в жизнь.

Несмотря на то как Белинда ответила на тот поцелуй, неистово, превосходя даже самые смелые его ожидания, Николас не строил иллюзий по поводу ее отношения к нему. В любом случае это не имело никакого значения. Он не может на ней жениться, и не только потому, что не в состоянии содержать женщину, не имеющую денег, но еще и потому, что леди Федерстон не выйдет за него, даже через тысячу лет. С ее точки зрения, Николас есть и всегда будет одним из самых ненавистных для нее созданий – охотником за приданым. И как она справедливо подметила, интрижка с ней во время поисков ему жены тоже исключена. Даже его довольно гибкие нравственные принципы не заходят так далеко.

Нет, единственный выход – выкинуть любые похотливые мысли о Белинде из головы. Николас откинулся на спинку кожаного сиденья кареты и закрыл глаза, твердо решив сосредоточиться именно на этом деле. Но в голове мгновенно возникла картинка – она, голая, сидит напротив него за столом, полные груди частично прикрыты длинными черными распущенными волосами, рассыпавшимися по обнаженным белым плечам, и держит в руках чайник. Почему-то именно чайник сделал всю картину особенно сладострастной, и Николас понял, что окончательно сошел с ума.

Карета, дернувшись, остановилась, вырвав Трабриджа из чувственных грез. Оставалось только поблагодарить небо, что от дома Белинды до клуба всего два квартала.

Николас сделал глубокий вдох, потер руками лицо, пытаясь вернуть себе душевное равновесие. К тому времени как кучер распахнул дверцу, он снова ощутил себя хозяином собственного тела, по крайней мере настолько, чтобы переместиться с улицы в одну из туалетных комнат клуба, где намеревался заказать ледяную ванну. Она ему просто необходима.

Час спустя, победив восставшую плоть при помощи холодной воды, надев свежевыглаженную служителем «Уайтса» одежду, похлопав себя по выбритым клубным цирюльником щекам, Николас почувствовал себя значительно лучше. Чтобы окончательно прийти в себя, требовалось выпить чего-нибудь покрепче. Николас спустился вниз, в бар, где договорился встретиться с Денисом.

Виконт сидел прямо у входа, держа в одной руке стакан с виски, а в другой запечатанный конверт.

– Это доставили несколько минут назад, как раз когда я выходил из дома, – сказал Денис, протягивая ему конверт. – Решил, что стоит захватить его с собой.

Николас с некоторым удивлением взял его.

– Даже вообразить не могу, кто пишет мне настолько срочные письма, что их необходимо доставлять прямо в руки, – произнес он, переворачивая конверт. Небольшая круглая красная восковая печать с пером в центре наводила на мысль об отправителе, а стоило распечатать конверт, его догадку подтвердил тонкий, едва уловимый аромат духов Белинды.

Желание опасно напомнило о себе, грозя свести на нет все усилия прошедшего часа, но Николас немедленно подавил его, сосредоточившись исключительно на записке, а не на раздражающей женщине, написавшей ее.

«В пятницу самый удобный поезд до Клифтона отправляется с вокзала Виктория в половине второго. Таким образом, мы прибудем в Хайклиф как раз перед чаем, и герцогиня уже заверила меня, что ее вполне устраивает это, потому что большинство гостей намерены ехать четырехчасовым поездом. Если план удовлетворяет и вас, на письмо можно не отвечать.

Леди Федерстон»

Удовлетворяет? Николас едва не засмеялся. Неделя рядом с ней без возможности остаться наедине, прикасаться к ней, целовать ее, терпеть, пока она будет сватать его другим женщинам, была самой неудовлетворительной вещью в мире. И все-таки ему придется через это пройти. Он не может позволить себе отказаться.

– Надеюсь, новости не из плохих?

Голос Дениса ворвался в его мысли. Николас поднял взгляд и заметил, что друг за ним внимательно наблюдает.

– Вовсе не из плохих, – ответил он, пытаясь в это поверить. – Собственно, совсем наоборот.

– Это хорошо, – сказал Денис, глядя мимо него на дверь, – потому что боюсь, кое-какие плохие новости направляются прямо к нам.

Николас обернулся и увидел Лэнсдауна, вошедшего в дверь у него за спиной. Герцог заметил его в тот же миг и резко остановился.

«Мой бог, как он постарел» – такой была первая мысль Николаса. Он по-настоящему растерялся, увидев впавшие щеки, землистый цвет лица и костлявую фигуру, потому что для любого, знавшего его, Лэнсдаун всегда был сильной личностью, стремившейся властвовать над всеми, оказавшимися в пределах досягаемости, и такой его вид оказался пугающим откровением. Однако в некотором смысле он ничуть не изменился. Изгиб рта, искаженный злобой и ехидством, расчетливый блеск зеленых глаз, надменно поднятая голова – все это, Николас знал, не изменится никогда.

– Трабридж.

Старик взглянул на лицо Николаса, наверняка заметив уже пожелтевший синяк под глазом, но ничего не сказал. Собственно, он вообще больше ничего не сказал, только коротко кивнул. Когда герцог обращается к маркизу, от него больше ничего и не требуется, а Лэнсдаун никогда не делал чего-то сверх необходимого. Именно это и подстегнуло Николаса повести себя прямо противоположным образом.

– Папа! – вскричал он достаточно громко, чтобы окружающие его услышали. – Мой дорогой, дорогой папа!

Трабридж заключил отца в крепкие объятия с преувеличенной радостью, не дав старику ускользнуть. Он похлопал герцога по спине с чрезмерной сердечностью, затем чуть отодвинулся, чтобы запечатлеть на обеих щеках старика по поцелую, искренне наслаждаясь гримасой отвращения на лице Лэнсдауна, который терпеть не мог этот французский обычай.

– Прости, старина, – тут же извинился Николас, даже не пытаясь изобразить раскаяние. – Я знаю, как сильно ты не любишь такие проявления любви, но мы так долго не виделись, что я чересчур увлекся. Кроме того, после жизни в Париже быстро перенимаешь местные привычки. – Маркиз чуть отступил назад. – Я не знал, что ты в городе, папа, а то сразу бы зашел. – Это было ложью, но для Николаса не имело значения. Вспыхнувшая во взгляде Лэнсдауна тревога подстрекала его поступить так на самом деле. – Я могу прийти к тебе на этой неделе, – предложил Николас, – выделю время, и мы с тобой посидим и поболтаем в свое удовольствие.

– Я только что приехал и боюсь, что пока очень занят.

Герцог переступил с ноги на ногу и явно собрался уходить, но Николас не собирался его отпускать.

– О, извини, – воскликнул он, чуть наклонившись и вглядываясь в белую гвоздику, украшавшую отворот утреннего сюртука Лэнсдауна. – Я немного сбил твою бутоньерку. Позволь, поправлю.

Николас устроил целое представление, расправляя цветок, и сумел смять лепестки еще сильнее, прежде чем Лэнсдаун оттолкнул его руку и прошипел:

– Ради всего святого, ты непременно должен ставить меня в неудобное положение при каждой возможности?

– О да, отец, – ответил Николас голосом тихим и страстным. – Обязательно должен. Только ради этого я и живу. Ты видел ту пикантную статейку про нас в «Татлер»? – добавил он, повышая голос так, чтобы его услышали все. – Боюсь, мир решил, что мы поссорились. Какая глупость, верно? Мы с тобой всегда так хорошо ладили.

Лэнсдаун тревожно огляделся, заметив, что приглушенные голоса в баре смолкли, сменившись полным молчанием, и все джентльмены наблюдают за ними, делая вид, что вовсе не смотрят.

Николас притворился, что не замечает ни враждебности отца, ни любопытства окружающих.

– Святые небеса, до чего я невежлив! – воскликнул он, показав на стоявшего рядом с ним друга. – Ты знаком с виконтом Сомертоном?

– Разумеется. Добрый вечер, Сомертон. – Герцог еще раз коротко кивнул и снова попытался обойти их, но Николас шагнул в сторону, не давая отцу уйти.

– Почему бы тебе не присоединиться к нам, папа? – предложил он голосом, полным дружелюбия. – В конце концов, мы с тобой не виделись целую вечность. Семь лет или восемь? Я забыл.

Уголки его губ опустились еще сильнее.

– Восемь.

– Ну и ну, как время летит. Ты приехал в город на весь сезон, верно? Я тоже, – продолжил Николас, не дав герцогу времени ответить. – И не знаю, как ты, а я отлично провожу время. Фрибоди говорил тебе, что я собираюсь жениться? Должен сказать, поиски жены оказались куда интереснее, чем я мог предположить. Разумеется, помощь леди Федерстон просто неоценима.

Лицо герцога не изменилось, но веки слегка дрогнули. Он пришел в замешательство.

– Леди Федерстон?

– Ну да. – Николас постучал пальцем по письму, которое держал в руке. – Восхитительная женщина. Ты с ней знаком?

Отец смущенно кашлянул, и Николас пришел в восторг.

– Кажется, мы встречались. Американка.

Он произнес последнее слово так, как миссис Битон могла бы сказать «мыши» или Уильям Гладстон мог бы сказать «Дизраэли» – с той же самой презрительной интонацией, с какой говорили бы эти двое.

– Тем не менее ничего удивительного, что ты ее знаешь, – продолжал между тем герцог. – С кем только ты не знаком.

Судя по тому, как он это сказал, леди Федерстон была по меньшей мере государственным преступником.

– Это не совсем так, – ответил Николас. – Но во время сезона каждый стремится завести новые знакомства, в особенности с американцами. У леди Федерстон так много друзей из Нового Света, и все чрезвычайно богаты. Право же, я не понимаю, почему ты не любишь американцев, отец. Девушки у них такие хорошенькие и очаровательные. Благодаря леди Федерстон я уже с некоторыми познакомился.

Губы Лэнсдауна неприязненно скривились.

– Упал настолько низко? – пробормотал он. – Нанимаешь кого-то, чтобы тебе подыскали жену? Меняешь титул на деньги? Должно быть, ты в полном отчаянии.

– Совсем наоборот, я решил, что нанять брачного посредника – способ практичный и действенный. Ты хорошо выучил меня, папа. Можно получить все, что пожелаешь, если готов за это заплатить. Я готов платить своим титулом. – Николас пощелкал зубами и подмигнул отцу. – Наконец-то я нашел ему хорошее применение.

Лэнсдаун сжал губы, поклонился, отвернулся и направился к бару, оставив Николаса в хорошем расположении духа.

– Он здорово разозлился, Ник, – пробормотал Денис. – Право же, лучше бы ты ему не противоречил.

– Конечно, ты прав. – Заметив официанта, Николас жестом велел принести ему выпить. – Но стоит мне увидеть Лэнсдауна, и я ничего не могу с собой поделать.

– И это всегда приводит к неприятностям.

– Поэтому я и провожу бóльшую часть времени на другом континенте, старина. – Он показал на пустой столик. – Присядем?

– Ты не сказал мне, что попросил леди Федерстон помочь тебе, – сказал Денис и засмеялся, усаживаясь. – Ну ты и дьявол. Теперь понятно, почему ты бегаешь за Розали Харлоу, не боясь дракона у ворот. Сумел переманить дракона на свою сторону!

– Я уже не бегаю за Розали Харлоу, не думаю, что мы с ней подходим друг другу. Но да, леди Федерстон мне помогает.

Сказав это, Николас сообразил, что письмо Белинды все еще у него в руках. Подавив порыв вдохнуть ее аромат, сохранившийся на листе бумаги, он сунул письмо в нагрудный карман сюртука. Разговор с отцом послужил мощным напоминанием о том, какой курс Трабридж выбрал и почему, и о том, что он не может позволить себе отвлечься на роскошную, но недостижимую женщину.

– Я тут подумал, Ник… – вторгся в его мысли задумчивый голос Дениса. – Вдруг ты зря намекнул отцу на свои планы? Он может как-нибудь использовать эти сведения против тебя.

– Не вижу возможностей для этого. – Официант поставил перед Николасом порцию виски.

– Всем уже известно, что жена мне требуется по финансовым соображениям, а про леди Федерстон он бы в любом случае узнал.

– Полагаю, ты прав.

– Кроме того, – добавил маркиз, поднимая свой стакан, – он не может мне сделать ничего такого, чего уже не делал или не пытался сделать в какой-то момент моей жизни. – Николас одним глотком опорожнил стакан и поморщился, наслаждаясь жжением в горле. – Уж тут ты мне поверь.

В течение нескольких следующих дней Белинда не предпринимала никаких попыток представить его перспективным невестам, и, с точки зрения Николаса, это было очень кстати. Чем больше времени пройдет до того, как он ее снова увидит, тем больше шансов вспомнить, в чем заключаются его приоритеты.

Да только это не так просто. Хотя стычка с отцом помогла возродить былую решимость, желание обладать Белиндой так и не ослабло. Вдобавок ко всему ему были недоступны обычные мужские способы забыть о желанной женщине.

Николас пытался восстановить свою порванную в клочки репутацию и не мог позволить, чтобы его застали в компрометирующем положении. Стало быть, дома терпимости исключались. Миньонетт тоже – его парижская содержанка, конечно, была образцом скрытности, но он просто не мог больше позволить себе подобные встречи, и они обоюдно согласились завершить эту связь еще до его отъезда из Парижа. На уличную девицу Николас не взглянул бы ни при каких обстоятельствах, и все это вместе взятое делало вариант переключения внимания на другую женщину невыполнимым.

Но даже если бы у него была возможность забыться с другой женщиной, это бы ни к чему не привело. Он просто не хотел другую. Николас желал только Белинду, женщину, которую не просто не мог позволить себе финансово. Что еще хуже, она считала его ничтожеством, и никакой самообман тут не помогал.

Следующие шесть дней он ходил на скачки, навещал старых друзей, степенно играл в вист в клубе «Уайтс» и старался изо всех сил забыть Белинду и тот поцелуй. В пятницу, появившись на вокзале Виктория, Николас чувствовал, что сумел вновь овладеть своими мыслями, сердцем и телом, но стоило увидеть Белинду, стоявшую на платформе, понял, что всю эту неделю просто дурачил сам себя.

Николас окликнул ее, леди Федерстон повернулась, и мир маркиза словно перевернулся. Он понял, что пройди хоть десять лет, Николас все равно будет помнить каждую черту ее лица, строгую голубизну глаз, матовый блеск кожи и изящно изогнутые брови. Что еще ужаснее, он подозревал, что через десяток лет не забудет и своих ощущений – пересохшее горло, колотящееся сердце и неспособность выдавить из себя хоть слово. А когда они оказались наедине в купе первого класса, его воображению не потребовалось много времени, чтобы начать рисовать возбуждающие картинки. Он вновь впал в меланхолию, искренне опасаясь, что если и дальше так пойдет, то к концу приема он по-настоящему лишится рассудка.

В отчаянии Николас откашлялся.

– Кажется, погода для нашей поездки выдалась неплохая.

Не успев договорить, он уже мысленно кривился от собственной глупости. Погода? Правда? Это лучшее, на что он способен?

– Да, – согласилась Белинда, повернула голову и посмотрела в окно. Больше она не произнесла ни слова.

В полном молчании, пытаясь придумать, что еще сказать, Николас изучал ее профиль. Белинда надела дорожную шляпу из соломки кремового цвета, увенчанную массивным плюмажем из страусиных перьев разных оттенков синего. Поля у шляпы с одной стороны загибались вниз, а с другой – вверх. Она смотрела в окно, повернувшись к нему стороной, не прикрытой головным убором, солнечный свет омывал бледную, почти прозрачную кожу ее щеки, дерзкий носик и изящную линию подбородка. По профилю Белинды невозможно было понять, о чем она думает и что чувствует. Леди Федерстон по-прежнему казалась той женщиной, с которой Николас встретился в первый раз – холодной, безупречной и полностью безразличной к нему. Однако теперь он знает, какой огонь пылает под слоем льда. Впрочем, об этом лучше не думать.

Николас сделал глубокий вдох и попытался еще раз:

– Здесь вроде бы немного душно. Раз уж сегодня такой чудесный день и мы уже выехали из города, может, я открою окно? Впущу немного свежего воздуха?

– Как хотите. – Николас встал, чтобы опустить раму. Белинда слегка откинулась назад, не глядя на него и продолжая смотреть в окно.

Николас понимал, что ему нужна тема, которая потребует не таких кратких, ничего не значащих ответов, но не мог ничего придумать. Он никогда не чувствовал себя так неловко с женщиной, но, похоже, Белинда обладала особым даром приводить его в смятение. Обычно его беззаботное остроумие и небрежное обаяние находили весьма привлекательными, но эти его таланты не могли растопить ее лед. И что еще досаднее, Николас имел глупость признаться ей, что прибегает к юмору, когда хочет скрыть свою слабость.

– Расскажите мне про нашу хозяйку, – придумал он наконец, снова опустившись на свое сиденье. – Что из себя представляет герцогиня Маргрейв?

– Эди? – Белинда посмотрела на него, наконец оторвавшись от захватывающего вида за окном. – Кстати, это напомнило мне кое о чем. Я хотела вас спросить – откуда вам известно, что они с Маргрейвом поженились исключительно из материальных соображений? Даже я до недавнего времени об этом не знала, а ведь именно я помогла им сойтись.

– Маргрейв – мой друг. Мы вместе учились в школе. Обычно он проводит время где-то в Африке, но иногда приезжает на континент и, когда появляется в Париже, заглядывает ко мне.

– Понятно. Так что, именно брак Маргрейва навел вас на мысль о таком же пути?

– Ну, вообще-то нет. Я знал, что Маргрейв с супругой решили пожениться из материальных соображений, но в то время мысль о собственной женитьбе мне в голову не приходила. Собственно, я был твердо настроен вообще никогда не жениться.

– До тех пор пока отец не лишил вас денег?

– Да. – Николас с некоторым вызовом посмотрел в ее холодные глаза. – Именно так.

– И вам нужна жена с приданым, потому что его решение бесповоротно? Разве нельзя убедить его смягчиться, когда вы просто на ком-нибудь женитесь?

Николас пожал плечами.

– Мне сообщили, что он готов к этому при условии, что я выполню определенные его требования. А у меня нет ни малейшего желания эти требования выполнять.

– И что же это за требования?

– А вы не можете догадаться, учитывая все наши предыдущие разговоры о моих предпочтениях? Позвольте, я намекну, – добавил он, не дав ей ответить. – Лэнсдаун обожает навязывать свою волю всем без исключения, передвигает людей, как фигуры на шахматной доске. Я же, будучи человеком своевольным, не желаю ублажать его и становиться одной из этих фигур.

Белинда нахмурилась, обдумывая это.

– Значит, вы решили жениться, но сознательно выбираете женщину, которую он не одобрит? К примеру, девушку, принадлежащую к католической церкви. Или американку. И она должна быть богатой, потому что если он ее не одобрит, то деньги вам не вернет.

Разумеется, это была далеко не единственная причина, но Николас подумал про Кэтлин и решил не вдаваться в подробности.

– Да.

Белинда чуть склонила голову набок, задумчиво на него глядя.

– Вы в своей жизни всегда поступаете вопреки тому, чего хочет ваш отец?

– Так часто, как это только возможно. Полагаю, вы находите это ужасным.

– Нет, – негромко ответила она. – Я нахожу это печальным.

Николас заметил в ее взгляде намек на сочувствие, и это ему не понравилось. Стало больно где-то глубоко внутри, в чем ему было неприятно признаваться.

– Печальным? – эхом повторил Николас и вызывающе улыбнулся. – Совсем напротив, раздражая Лэнсдауна, я испытываю искреннее наслаждение.

– Да, полагаю, так и есть, – согласилась Белинда, ничуть не удивившись.

Николас заерзал на сиденье.

– Черт побери, Белинда, – досадливо воскликнул он, – да что же в вас есть такое, что вечно вынуждает меня ощущать себя жуком, наколотым на булавку?

Она слегка улыбнулась.

– Почему вы не любите говорить о себе?

– Да вы на себя посмотрите! – возразил он, обрадовавшись возможности сменить тему. – Держу пари, многие гадают, что же скрывается под вашей внешней оболочкой. Во всяком случае, я об этом думаю.

Белинда перевела взгляд на свои колени.

– Не понимаю, о чем вы.

– Нет? Позвольте, я объясню. – Николас опустился перед ней на колени, не обращая внимания на то, что она дернулась. – Вы такая холодная, можно подумать, у вас даже масло во рту не тает. Но… – Он помолчал, уперся ладонями в жесткую кожу сиденья около ее бедер. – Но это только маска, верно?

Трабридж подался вперед, животом задев ее колени, и от этого прикосновения глубоко внутри медленно начало разгораться желание. Николас понимал, что вступает на опасный путь, но сейчас это ему было безразлично.

– Я мало что знаю про вас, Белинда Федерстон, – пробормотал он, – но одно знаю точно. Под этой чопорной, ледяной внешней оболочкой вы пылаете жарче, чем адский огонь.

Ее бровь взлетела вверх, словно этим Белинда пыталась запугать его.

– Думаю, любая женщина, чопорная ли, пылкая или нет, сочтет вашу теперешнюю близость попыткой заигрывать с ней, что означает – вы нарушаете свое обещание, данное меньше недели назад. Вы всегда так легко нарушаете обещания, данные женщине?

Этими словами леди Федерстон разбила его наголову, и они оба это знали. Николас снова сел на свой диванчик, мысленно проклиная себя за то, что дал ей это смехотворное обещание. Теперь он мог лишь смотреть, как она открывает свой сафьяновый дорожный саквояж, вытаскивает из него книгу, кладет ее на колени и начинает читать. Разговоров, очевидно, ожидать не стоило, и Николаса словно отбросило назад, в то время когда он только садился в поезд с восхитительной Белиндой напротив, не имея возможности хоть как-то отвлечься.

Поскольку маркиз с собой книгу захватить не догадался, оставалось смотреть в окно, но даже самые очаровательные сельские пейзажи Англии не могли сравниться с видом напротив. Прошло не больше пяти минут, а Николас снова не мог оторвать от нее глаз.

Трабридж начал с ее высокого, заколотого камеей воротника и, спускаясь все ниже, думал, как ему повезло, что ее темно-синее с кремовым дорожное платье такое изысканное. С бесчисленными рюшками и оборками, с дюжиной пуговиц и ленточек, с нижним бельем, наверняка таким же замысловатым, он мог надеяться – для того, чтобы в своем воображении снять с нее все целиком, потребуется больше времени, чем занимает поездка. Потому что если она окажется голой до того, как они приедут в Норфолк, и ему придется сидеть тут с этой картинкой в голове, связанному по рукам и ногам своим дурацким обещанием не прикасаться к ней, то останется только пройти в конец движущегося поезда и броситься на рельсы.