Чемоданы были собраны к половине восьмого следующего утра. Без четверти восемь они уже стояли в холле, а на подъездной дорожке дожидалась карета, готовая отвезти Николаса с камердинером на станцию. Единственное, что пока не давало уехать, – хозяйка дома. Николас ждал, когда она спустится вниз, чтобы попрощаться с ней и поблагодарить.

Узнав, что маркиз уезжает, герцогиня отправила к нему свою горничную, чтобы та уговорила Николаса задержаться и дать ей возможность одеться и проводить его. Трабридж, отчаянно нуждавшийся в друзьях и считавший герцогиню восхитительной женщиной, согласился и надеялся только, что много времени это у нее не займет. Самый ранний поезд в Лондон отправлялся в четверть девятого, и он рассчитывал на него успеть, потому что больше ни минуты не мог находиться рядом с Белиндой, зная, что не получит ее.

Было трудно определить, что же Николас к ней чувствует, но в одном он был теперь уверен – это больше, чем вожделение. Маркиз желал многих женщин, но если бы любая из них сказала ему то же, что он услышал от Белинды, то просто пожал бы плечами и спокойно пошел дальше. Его никогда не волновало, что о нем думают люди.

Однако Белинда отличалась от других женщин, и именно поэтому Николас не спал почти всю ночь. Ее резкие слова все еще звучали у него в ушах, и сквозившее в них презрение ранило так же сильно, как и десять часов назад. А самое ужасное заключалось в том, что он не мог опровергнуть ни единого ее слова.

О, Николас пытался. После того как Белинда вернулась в дом, он остался в лабиринте практически на всю ночь. Сначала, испытывая глубочайшее возмущение, маркиз описывал круги вокруг дурацкого украшения с розами и доказывал себе, что она совершенно неправа, перечислял доводы, опровергающие ее слова, и подкреплял каждый сочными ругательствами. В конце концов, устав от этого странного способа борьбы со сложившимся положением, Николас вынужденно признал, что, наверное, кое в чем Белинда все-таки права. Тогда он лег на траву, уставился в небо и начал вспоминать те минуты своей жизни, когда специально выбирал линию поведения, прямо противоположную тому, чего хотел от него Лэнсдаун, и этот анализ прошлого вызвал у него отвращение. Белинда права не кое в чем. Она, вынужден был признать Николас, права целиком и полностью. Вопрос в следующем: что ему теперь с этим делать? Как можно избавиться от привычки, владевшей им всю его сознательную жизнь?

Кроме того, стоило разобраться с денежными затруднениями. Прежде единственным решением этой задачи казалась женитьба на деньгах, причем решением простым. Николас подумал о своем разбитом лице, о ссадинах на плече, о своем отчаянном томлении по женщине, которая его не хочет, и понял, что ничего простого в нем нет.

Да и вообще, теперь нечего и думать о поисках богатой наследницы. Ночь, проведенная на траве, и прохладный весенний воздух слегка ослабили бушующее в его теле желание, но Николас понимал, что передышка эта временная. Ему достаточно увидеть Белинду или дать волю воображению, и чувства эти вспыхнут вновь так быстро, словно к ним поднесли спичку. Он просто не мог представить, как ложится в постель с какой-то другой женщиной. Только с ней. Но и женитьба на Белинде не была выходом из положения, потому что, даже будь у нее деньги, чтобы разрешить его финансовые затруднения, а у нее их нет, она бы все равно их ему не дала и через тысячу лет. И говоря по правде, маркиз их бы и не взял.

«Зачем мне нужен мужчина, не имеющий никаких амбиций и стремлений, кроме как вести себя подобно бунтующему юнцу? Мужчина, всегда предпочитающий более легкий путь? Вы полевая лилия, Николас, не желающая изменить или улучшить свою жизнь собственными усилиями…» Несколькими острыми как бритва предложениями Белинда описала и Николаса, и его жизнь. И хотя описание это ему не понравилось, оно было жестоким, но точным.

Прошло слишком много времени с тех пор, когда Николас мог мечтать о какой-то цели в жизни. Он даже сумел убедить себя, что никакая цель ему не нужна, но эта ночь изменила все. Белинда заставила его увидеть правду о себе самом, и пусть эта правда ему не нравится, обратной дороги нет. Нет больше легких путей.

И теперь, думая о том, что можно быть чем-то другим, а не полевой лилией, Николас чувствовал, как в нем вновь зашевелилась надежда, чего не случалось с детских лет. Он хотел обрести цель в жизни. Вот только непонятно, как к этому подступиться.

Николас заснул в траве, так и не придя ни к какому решению, а проснувшись на заре, понял, что если оно и существует, тут его не найти. Она не появится от брака с женщиной, которую не любит, не появится от попыток своим обаянием добиться благосклонности Белинды. Этим Николас не завоюет ее уважения, и хотя он желал ее тела, ее уважения хотел еще сильнее. Все прочее без уважения Белинды ничего не значит. В этом она тоже оказалась права.

Когда Белинда заявила, что совершенно его не уважает, ему показалось, что в него всадили нож, но за ночь та боль каким-то образом преобразилась в решимость. Разумеется, присутствовал и страх. Страх этот, как тень, парил на задворках сознания. Николас боялся, что выхода никакого нет, и он никогда не сумеет полностью освободиться от Лэнсдауна и не сможет добиться ее хорошего мнения о себе, как бы ни старался, но Николас усилием воли подавил эти гадкие мысли. Он найдет ответ, просто отказывается думать по-другому. Кроме того, пока дела обстоят так, положение Николаса не может стать еще хуже. Он не может упасть в глазах Белинды ниже, чем уже упал, поэтому путь остался только один – наверх.

– Трабридж?

Николас обернулся. Герцогиня спускалась по лестнице, очаровательная в своем утреннем кашемировом платье цвета кукурузы.

– Я так расстроена, что вы уезжаете, – произнесла она, остановившись перед ним.

– Я тоже сожалею, герцогиня, – поклонившись, ответил маркиз.

– Этот внезапный отъезд как-то связан с полученными вами вчера ранами? – спросила Эдит, дождавшись, пока Николас выпрямится. – Я слышала, – добавила она с легкой улыбкой, – что вчера вы повздорили с моими кустами роз.

– Уверяю вас, царапины совсем незначительные, но все-таки я думаю, что будет не очень умно когда-либо еще вступать в схватку с розами.

– Нет, полагаю, эта битва заранее обречена на поражение. – Герцогиня некоторое время всматривалась в него, затем улыбнулась чуть шире. – А как ваше лицо?

– Немного болит, но вполне терпимо, хотя боюсь, что в этом сезоне я успел заработать уже второй синяк под глазом.

– И все это из-за драки с сэром Уильямом? – Она вздохнула, покачав головой. – А мне казалось, что вы хотели восстановить свою репутацию.

– Я и сейчас хочу. – Николас улыбнулся ей. – Но кажется, получается не особенно хорошо.

Герцогиня засмеялась и показала на дверь.

– Давайте немного прогуляемся, пока вы не уехали. Такое прелестное утро! Нет, не возражайте, – добавила она, когда Николас открыл рот, чтобы ответить. – Я знаю, что утренний поезд отправляется только через полчаса. У вас полно времени.

– Я и не думал возражать, – сказал он. – Никогда не отказываюсь от прогулок с красивыми женщинами.

Это заставило Эдит снова рассмеяться.

– Я совсем не красавица, но с вашей стороны очень галантно сказать это, – проговорила она, пока лакей открывал входную дверь. Они вместе вышли под лучи утреннего солнца. – И вы такой приятный собеседник. Плохо, что вы уезжаете.

– Думаю, так будет лучше. Мне вовсе не хочется, чтобы сэр Уильям всю неделю метал на меня сердитые взгляды.

– Вы, мужчины, так глупы. Ссориться из-за политики! Однако странно, – добавила вдруг герцогиня. – Я никогда не считала вас человеком, способным горячиться по такому поводу. Да и сэр Уильям слишком дипломатичен, чтобы ввязаться в подобный спор. – Она искоса выжидающе посмотрела на него, но Николас наживку не проглотил, и тогда леди Маргрейв сменила тактику. – Я уверена, что сэр Уильям уже сожалеет о своей вспышке, и вы двое вполне можете стать друзьями еще до конца недели. Кроме того, я слышала, что вы хотите жениться, а если это так, у меня как раз собрались прелестные юные леди. Видите? Я могу предложить вам множество причин для того, чтобы остаться!

– Возможно, мы с сэром Уильямом и могли бы проникнуться друг к другу приязнью, но что до остального… – Николас покачал головой. – Нет, я пришел к выводу, что не отношусь к мужчинам, готовым жениться из финансовых соображений. Есть… вещи, которые значат для меня куда больше.

– Понятно. Но это ужасно неудобно.

– Да, – с чувством согласился он. – А если учесть, что своих денег у меня нет, я остаюсь в безвыходном положении.

– О, я бы этого не сказала. Просто поразительно, чего может добиться решительный мужчина, обладающий привлекательной внешностью, умом и обаянием.

– Вы мне льстите, герцогиня.

– Это не лесть, – возразила она, повернув на дорожку, ведущую в сад. – Это скорее намек. – Леди Маргрейв помолчала, едва заметно улыбаясь. – Здесь есть одна леди, весьма чувствительная к этим качествам, по крайней мере к вашим.

Николас сделал вид, что не понимает ее.

– Если вы о мисс Харлоу…

– Вовсе нет. – Она остановилась, вынудив Николаса прекратить движение. – Мисс Харлоу не та, на кого вы смотрели весь обед.

Маркиз заставил себя выдавить ироничную усмешку.

– Решительно не понимаю, о чем вы.

– О, только не надо притворяться со мной, Трабридж. Видите ли, я не слепая. Вы половину обеда игнорировали тех, кто окружал вас, и смотрели на дальний конец стола, где сидела Белинда.

В горле у Николаса пересохло, живот скрутило в тошнотворный узел. Неужели он так явно выставил свои чувства напоказ? Николас через силу засмеялся.

– Как это невежливо с моей стороны. И как неприятно вдруг узнать, что меня видят насквозь.

– Подозреваю, что вы просто ничего не можете с этим поделать. Мужчины всегда выглядят бедными овечками, когда влюбляются.

Узел в животе скрутился еще туже.

– Герцогиня, вы ошибаетесь. Я не…

– Я же вам уже сказала – я не слепая, – отрезала герцогиня, пресекая возражения. – Возможно, бестактная, – добавила она, сверкнув улыбкой, – но не слепая. И просто предложила вам превосходный повод остаться. Зачем возвращаться в Лондон, если женщина, которую вы хотите, находится здесь?

Разговор заставлял его чувствовать себя все более и более уязвимым, и Николас, как это давно вошло у него в привычку, попытался перевести его в легкомысленное русло.

– Как бы высоко вы ни оценивали мои чудесные качества, герцогиня, есть женщины, которые с вами не согласятся. Белинда – одна из них.

– Я бы этого не сказала.

– И кто из нас галантен? – Он отбросил всякое притворство. – Правда в том, что Белинда даже не смотрит в мою сторону. Я слишком напоминаю ей покойного мужа, чтобы ее заинтересовать. В ее глазах я всего лишь никчемный охотник за приданым.

Николасу было трудно сделать это признание, но какой смысл игнорировать жестокую действительность?

Герцогиня склонила голову набок и задумчиво посмотрела на него.

– Вот уж не думала, что мужчина вроде вас отступится при первой же трудности на пути завоевания женщины.

– Я вовсе не отступаюсь. Напротив, я намерен изменить ее мнение обо мне, хотя пока толком не понимаю, как именно должен совершить этот подвиг. Но иногда нужно из соображений стратегии отступить, чтобы выиграть войну. Или завоевать женщину.

Она засмеялась и одобрительно произнесла:

– Умница. Я считаю, что Белинду можно будет убедить смотреть на ваши недостатки сквозь пальцы, если вы найдете ее слабые места. А у нее такие есть, поверьте мне.

Николас уныло усмехнулся.

– Не думаю, что вы мне о них расскажете.

Герцогиня покачала головой и направилась к карете, стоящей на подъездной дорожке.

– Скажу только одно – Белинда намеренно забыла, что значит быть желанной женщиной. Несмотря на болезненный прошлый опыт, любая дама хочет почувствовать себя желанной. Даже я, – добавила она, усмехнувшись, – а ведь я пресыщена так, что другим и не снилось. Заставьте Белинду испытать это чувство, и она ваша.

– Это, пожалуй, самый восхитительный совет из всех, какие я когда-либо получал. Есть ли у вас еще мудрые советы? Например, как мне содержать ее, когда завоюю?

Герцогиня повернулась и посмотрела на него. Зеленые глаза расширились от удивления, которого Николас не понял.

– Зачем вам ее содержать?

– Ну, ни для кого не секрет, что у меня нет ни пенни, да и у Белинды не больше. Федерстон оставил ее в нищете. Так что…

– Белинда в нищете? – Герцогиня звонко рассмеялась. – Она сама вам это сказала, чтобы держать на почтительном расстоянии?

Николас в замешательстве нахмурился.

– Нет, это Джек говорил… то есть лорд Федерстон. Он сказал, его брат оставил их обоих без единого фартинга. Ну, и Белинда подтвердила.

– А, Федерстон. Это все объясняет. Будь Джек моим деверем, я бы сказала ему то же самое. Он ужасно беззрассудный и безответственный. Я уверена, Белинда очень рада, что он живет в Париже. Находись он в Лондоне, быстро бы выяснил правду о ее финансовом положении и молниеносно кинулся бы к ней одалживать деньги. По правде говоря, удивляюсь, как ей удается так долго держать это от него в секрете. Разумеется, Белинда не выставляет свое богатство напоказ, но…

– Погодите, – перебил ее Николас, остановился и повернулся к герцогине, мучительно пытаясь понять, о чем она говорит. – Белинда богата?

– Как Крез, – рассмеялась герцогиня. – Похоже, вы ошеломлены, Трабридж.

Ошеломлен? Николас чувствовал себя так, будто кто-то ударил его по голове битой для крикета.

– Весьма, – пробормотал он. – Должен признаться, вы буквально сбили меня с ног этой новостью.

– Не понимаю, почему это для вас такая неожиданность. Вчера вечером вы смотрели на нее так внимательно, что не могли не заметить, какие божественные жемчуга у нее на шее.

– Наверняка это римский жемчуг.

– Согласна, ее жемчуга настолько безупречны, что могут показаться фальшивыми, но нет. Поверьте, Белинда может позволить себе настоящие. Собственно, держу пари, что денег у нее больше, чем у некоторых американских наследниц, чьи интересы она представляет. Как я уже сказала, Белинда своим состоянием не хвастается, но все же не могу поверить, что вы не догадались. Вы же должны были узнать, сколько она берет за свои услуги, когда нанимали ее. А теперь посчитайте.

– Вообще-то мы ни разу не обсуждали денежную сторону соглашения, – сознался Николас, все еще пытаясь свыкнуться с мыслью о богатстве Белинды. – Поэтому я представления не имею, сколько она берет.

– Десять процентов от суммы брачного контракта. Когда я выходила за Маргрейва, вознаграждение Белинде составило почти сто тысяч фунтов.

– Боже милостивый.

– Слегка поражает воображение, верно? – произнесла герцогиня, снова направившись к карете. – Но американские миллионеры только рады платить, если это означает, что их семейства будут приняты светским обществом. Мой отец исключительно богат, и мне повезло заполучить огромное приданое. Разумеется, Белинде не всегда платят так много, как в моем случае, но так или иначе немало. А сама она очень экономна. Вот к жемчугу Белинда неравнодушна, это правда, и любит красивые наряды, но в остальном живет скромно. Деньги свои инвестирует и откладывает, никаких дорогостоящих развлечений не устраивает, да ей это и ни к чему. Ее приглашают буквально всюду. Даже представить не могу, сколько Белинда сейчас стоит, но очень много. Так что, – добавила герцогиня, смеясь, – если вы женитесь на леди Федерстон, все ваши проблемы будут решены.

Николас не смог поддержать ее веселья.

– Боюсь, это совсем не так просто. Как я и сказал, она не обращает на меня внимания. Будет трудно убедить ее захотеть меня, и уж тем более выйти за меня замуж. А если это и удастся, ее приданое не будет иметь никакого значения, потому что я не возьму оттуда ни фартинга, даже если она начнет предлагать. Как я уже говорил, финансовые соображения не имеют к этому никакого отношения. Не для меня. Не с ней.

– Ваши принципиальность и достоинство делают вам честь.

Николас рассмеялся и сел в карету.

– Герцогиня, – произнес он, улыбаясь ей через окно, – кажется, я впервые в жизни слышу комплимент моей принципиальности.

Николас едва успел на поезд. Карета подъезжала к станции, когда он увидел клубы дыма над паровозом – явный признак того, что тот вот-вот тронется. Только карета остановилась, Николас выпрыгнул из нее, поманил носильщика и бросился к окну кассы. К счастью, носильщики внимательно отнеслись к человеку, приехавшему в герцогской карете, и помогли Чалмерзу, пока Николас покупал билеты.

Когда раздался свисток, маркиз сунул билет в руку камердинеру, схватил последний саквояж, прыгнул в вагон первого класса и едва нашел свое место, как поезд дернулся и поехал. Оставалось только надеяться, что Чалмерз тоже успел сесть в вагон. Больше спешить было некуда, и мысли Николаса обратились к тому, что рассказала ему герцогиня.

Маркиз не мог винить Белинду в том, что она обманула его на предмет своих денежных обстоятельств. И полученные им сведения не заставили его изменить линию поведения. Как Николас сказал герцогине, деньги Белинды ему не нужны. И не только потому, что он хочет добиться ее уважения. Николас желал уважать самого себя, а это значит – проложить свой путь в жизни, самостоятельно зарабатывая на кусок хлеба.

Но как? Вот он, ключевой вопрос. Николас мыслями вернулся ко вчерашним рассуждениям, но через час признался себе, что так ни до чего и не додумался. Он получил образование, которому нет никакого практического применения. Николас никогда не изучал право, медицину или инженерное дело – вообще ничего хоть сколько-нибудь полезного. А знание латыни и поэзии Китса не имеет коммерческой ценности. Если бы ему позволили изучать науку, как он когда-то хотел, все было бы по-другому. От этой мысли Николасу стало горько, но он быстро подавил это чувство. С той поры утекло слишком много воды, и сожаление вряд ли ему поможет.

Жестокая правда состояла в том, что Николас не обладает умениями, за которые можно выручить деньги. Его ничему не научили. Никто не возьмет сына герцога клерком в банк, тем более что герцог непременно туда явится и подложит свинью. Он обладает хорошим здоровьем и значительной физической силой, но вряд ли портовые грузчики зарабатывают достаточно, чтобы сводить концы с концами.

Николас перебирал одну профессию за другой, понимая, что это совершенно бесполезное упражнение. Отбрасывая все прочие соображения, он пришел к выводу, что нет такой работы, откуда Лэнсдаун его не уволит.

Идти на дипломатическую службу тоже нет смысла – влияние Лэнсдауна слишком велико. Одним словом, и карьера дипломата закончится не начавшись.

Будь у него капитал, Николас смог бы вложить его в фонды или акции, но, разумеется, его отсутствие и есть основа всех проблем. Слова Белинды о том, что следовало откладывать на черный день, теперь терзали маркиза, и он с бесконечным сожалением вспоминал о тех деньгах, что растратил на всякую чепуху. Все, что маркиз мог сделать в будущем – дать себе клятву поступать разумнее, чем в прошлом.

Все это Николас уже обдумывал ночью, в точности как и тогда, когда узнал, что доступ к доверительному фонду ему перекрыт, и сейчас никаких новых идей не возникало. Как точно подметила Белинда, он полевая лилия. Но какая еще судьба могла выпасть человеку вроде него?

Поезд замедлил ход. Николас посмотрел в окно и с удивлением обнаружил, что двухчасовое путешествие подошло к концу. Поезд только что пересек мост Гросвенор и вдоль канала медленно подъезжал к вокзалу Виктория. За каналом виднелись промышленные здания и многоквартирные дома для рабочих. Улицы были запружены грузовиками и тележками уличных торговцев овощами.

Поезд еще больше замедлил ход, теперь он почти полз. Николас встал, опустил окно и высунулся наружу, пытаясь понять, в чем причина задержки, но за поворотом не смог разглядеть ничего, кроме вагонов.

Маркиз закрыл окно и снова опустился на сиденье. Нет смысла проявлять нетерпение. В конце концов, что полезного он может сделать, когда приедет? Сидеть в поезде такой же неплохой способ убить время, как любой другой, особенно когда нужно хорошенько подумать.

Николас опять вернулся мыслями к своему положению и начал обдумывать возможности заняться бизнесом и коммерцией. На джентльмена, который занимается бизнесом, многие в обществе смотрят свысока, как на дурное семя, и хотя Николаса никогда не волновало то, что его считают таковым, факт остается фактом – то, что ему известно об этих двух экономических категориях, можно уместить в наперсток.

Поезд еще сбросил скорость, если это вообще возможно, а затем, по причинам, известным исключительно машинисту и кондукторам, и вовсе остановился, не доехав несколько кварталов до вокзала. Прямо напротив Николаса стояло покрытое сажей кирпичное здание с окнами, заколоченными досками. Какой-то бродяга спал, раскинувшись на солнышке в дверном проеме, из трещин в фундаменте и мостовой росли сорняки. На одном из заколоченных окон висело объявление, гласившее, что когда-то здесь был пивоваренный завод, но сейчас здание продается.

Николас смотрел на объявление, в голове его всплывали обрывки разговоров и крохи информации – разговоры с Фрибоди, урожай в Хонивуде, семейство Дениса – и все это внезапно слилось в простую, незамысловатую идею. Еще раз взглянув на брошенное здание и увидев имя, написанное над дверью, Николас вдруг понял, что решение всех его проблем, возможно, смотрит прямо ему в лицо.

Добравшись до Саут-Одли-стрит, Николас выяснил, что Денис еще не вставал, но это уже не могло ему помешать. Переложив с блюд, стоявших на буфете в столовой, на поднос яйца, бекон, почки и горячие гренки с маслом, добавив ко всему этому полный кофейник и две чашки, он отправился прямиком в комнату друга.

Осторожно придерживая свою ношу одной рукой, Николас постучал в дверь и распахнул ее, не дожидаясь разрешения войти.

– Доброе утро, Денис, – воскликнул он голосом, который обычно приберегал для глухой тетушки Сэди, перехватил поднос обеими руками и ногой закрыл дверь.

– Какого черта! – Услышав грохот двери, Денис резко сел, откинув одеяло, но, бросив взгляд на человека, помешавшего ему отдыхать, застонал и опять упал на подушки. – Ник? Боже правый, старина, какого дьявола ты будишь меня в такую несусветную рань? Ты хоть знаешь, сколько времени?

– Половина одиннадцатого.

– Половина одиннадцатого? – Денис снова застонал. – Никто не встает в половине одиннадцатого! Во всяком случае, не в Лондоне в разгар сезона.

– С трудом нашел кровать, да?

– Мне кажется, ты в свою кровать и вовсе не ложился!

– Собственно говоря, да, не ложился. Если не считать кроватью плотный дерн.

– Что за вздор ты несешь? И что вообще делаешь в Лондоне? Разве ты не должен всю эту неделю находиться на каком-то загородном приеме? – Денис посмотрел на него, сонно поморгал и усмехнулся. – И что произошло у тебя с лицом?

– Длинная история. Не буду тебя этим утомлять. – Николас поднял поднос. – Я принес завтрак.

Денис отмахнулся от еды, внимательнее всматриваясь в друга.

– У тебя челюсть опухла и щека расцарапана. И похоже, синяк под вторым глазом, – с огромным удовольствием произнес он. – Кто тот чудесный человек, наградивший тебя им? Я просто обязан с ним встретиться и пожать ему руку.

– Сегодня утром у меня нет времени на объяснения. – Николас огляделся и пристроил поднос на умывальник. – Кофе? – спросил он, наливая чашку себе.

– Я бы с удовольствием, – ответил Денис, поворачиваясь на бок, спиной к другу. – Но вряд ли сумею допить его до конца. Усну.

Не обратив внимания на его слова, Николас налил вторую чашку.

– Молоко? Сахар?

– Господи помилуй, – пробормотал Денис и натянул одеяло на голову. – Почему? – спросил он голосом, заглушенным покрывалом. – Почему ты непременно должен врываться в мою жизнь и превращать ее в хаос?

– Потому что для этого и существуют друзья. И потом, я тут живу.

Услышав это, Денис опять откинул одеяло и обернулся, сердито глядя на Николаса.

– Только временно.

– Вот именно. Отчасти это я и хотел с тобой обсудить. – Он принес обе чашки с кофе к кровати. – Ну давай, Денис. Сядь, выпей кофе и послушай меня. Я должен сделать кое-что важное, но мне нужна твоя помощь.

– Моя помощь? Я что, мало для тебя сделал?

– Ты молодчина. – Николас сел на край кровати. – Но боюсь, я собираюсь просить тебя о большем. Однако, если тебя это утешит, я думаю, что ты по-настоящему захочешь мне помочь, потому что, согласившись, ты поможешь и себе. Даже можешь разбогатеть. Ну, или хотя бы стать состоятельным.

– Слишком хорошо звучит, чтобы поверить.

– Ну есть тут один щекотливый момент. Нам придется взять заем, потому что ни у одного из нас нет достаточных средств, необходимых для этого предприятия. Я подумал о твоем отце…

Денис застонал.

– Честное слово, Ник, даже у нашей дружбы есть пределы!

– Ну к моему-то отцу мы точно пойти не можем.

– А в чем заключается идея?

– Пиво, Денис. Мы с тобой будем варить пиво.

Друг испустил тяжелый вздох и сел, потирая сонные глаза.

– Давай сюда твой кофе.