От этого вопроса у Николаса перехватило дыхание. Он просто не мог поверить, что все происходит наяву. Да, Николас несколько раз шутил по этому поводу, говорил, что в один прекрасный день Белинда бросится к нему в объятия и потребует, чтобы он занялся с ней любовью, но никогда не думал, что это произойдет.

Николас предполагал, что если ему когда-нибудь повезет заполучить Белинду, то только потому, что сумеет как-нибудь соблазнить ее, заставив забыть о предыдущем печальном опыте с мужчиной, о нравственности и здравом смысле. Но вот такого он совсем не ожидал.

– Я сплю, – пробормотал Николас. – Иначе и быть не может.

Но не успел это произнести, как уже схватил Белинду за руку и открыл дверь. Он вывел ее из гостиной и повел вверх по лестнице, затем по длинному коридору в свои комнаты.

– Эта часть дома отличается от остальных, – заметила она. И добавила, разглядывая простые белые стены, обычную кровать и мебель вишневого дерева: – Немножко по-спартански.

– Я просто велел вынести отсюда весь ужас, а это то, что осталось, – объяснил Николас, задергивая зеленые, как мох, шторы, но оставляя расстояние, достаточное, чтобы комната не погрузилась во мрак. Он не хотел заниматься любовью с Белиндой в темноте. – Все, кроме кровати, – продолжал Николас, направляясь к Белинде. – Ее принесли из одной из гостевых спален. Та, что стояла здесь – просто кошмарное творение из красного дерева… – Он остановился перед Белиндой и привлек ее в свои объятия. – Я не хочу разговаривать о чертовой мебели.

– Я вообще не хочу разговаривать, – отозвалась Белинда и поцеловала его, обняв за шею.

Николас уже возбудился, и она наверняка ощущала это даже через несколько слоев ткани, разделявших их, потому что прижалась к нему крепче и застонала, пробуя его губы на вкус. Желание, тлевшее в Николасе столько времени, вспыхнуло так, словно после тех минут в пивоварне не прошло и секунды, но он постарался сдержаться.

Николас хотел, чтобы Белинда приехала сюда, чтобы они могли неторопливо, медленно и с наслаждением заняться любовью, поэтому было необходимо сбавить скорость. Он так долго ждал этой минуты, мечтал о ней и хотел, чтобы оба они могли смаковать каждую секунду. Николас слегка прикусил нижнюю губу Белинды, втянул ее в рот, пробуя на вкус.

– Ты слишком торопишься, – предупредил он и потянулся к шляпе, чтобы вытащить булавки. – Так не пойдет, Белинда.

Николас снял с нее шляпу, воткнул булавку в тулью и отбросил в угол.

– Видишь ли, – добавил он, начиная стаскивать с нее темно-желтые лайковые перчатки, – я так часто представлял, как раздеваю тебя, и не собираюсь лишаться этого удовольствия только потому, что ты несколько недель решала, ехать сюда или нет, и довела нас обоих до безумия.

– Так часто? – пробормотала Белинда, когда он стянул вторую перчатку. – Сомневаюсь.

Николас уронил перчатки на пол и задумался.

– Ты права, – произнес он, потянувшись к ее бирюзовому жакету. – Должно быть, каждый день.

Николас развязал ленты, расстегнул пуговки и снял жакет с ее плеч. Один бросок, и тот присоединился к шляпе в дальнем углу комнаты. Затем он поднес руки к ее шее, пальцы начали искать под складками бледно-голубого шелка пуговицу или крючок, но ее голос заставил его остановиться.

– Николас?

Он поднял глаза, и обнаружил, что Белинда улыбается.

– Пуговицы на спине, – сказала она.

– Ну не знаю, как я мог об этом догадаться. На тебе больше слоев, чем в слоеном пирожном с кремом. – И тут же убедился в этом, повернув ее к себе спиной и обнаружив длинный ряд обтянутых тканью пуговиц. – Сколько бы я ни воображал себе этот момент, на твоей одежде никогда не было столько застежек. Зачем вы, женщины, носите такие замысловатые одеяния – за пределами моего понимания. Чертовски усложняет жизнь мужчинам.

– Ну в этом-то и суть, – ответила Белинда, когда он начал расстегивать пуговицы. – Но если бы я подумала заранее и сообразила, что cinq à sept у нас начнется в ту же секунду, как я приеду, то надела бы что-нибудь менее сложное.

– Это не cinq à sept, – возразил Николас. – Для занятий с тобой любовью мне потребуется куда больше двух часов.

Белинда нетерпеливо переступила с ноги на ногу.

– Безусловно, если ты не поторопишься.

– Скорость, моя милая, здесь совершенно не нужна. – Он отодвинул платье и прижался губами к обнаженной коже шеи, наслаждаясь тем, как она задрожала. – Почему ты так спешишь?

– После того как я столь бесстыдно тебя поцеловала, ты еще спрашиваешь?

Услышав эти слова, заметив, как дрогнул ее голос, Николас почувствовал соблазн пойти на поводу у ее желаний и ускорить происходящее, но затем героически подавил его. Он поклялся, что на этот раз будет ублажать ее не так, как в прошлый, и был твердо намерен сдержать слово.

Расстегнув лиф, Николас стянул его с плеч Белинды, затем с рук. Лиф повис на талии, держась там на множестве крючков, которые соединяли его с юбкой. «Пусть пока повисит», – решил Николас и занялся ее волосами. Одна за другой шпильки падали на пол, и несколько мгновений спустя черные шелковистые локоны упали почти до талии, и он уловил аромат духов – легкая, сладкая вербена и насыщенный, чувственный мускус, сочетание, так сильно его возбуждавшее.

Впрочем, Николасу не требовались дополнительные стимулы. Его естество уже полностью восстало, но, несмотря на это, Николас продолжал истязать себя. Он поднес к лицу иссиня-черные пряди, упиваясь их ароматом и тем, как усиливается желание. Николас накручивал волосы на пальцы, играл с ними, целовал их и, наконец, отпустил. Он неторопливо, нежно касался губами шеи Белинды, направляясь к уху, скользил пальцами по ее обнаженным рукам и наслаждался тем, как учащается ее дыхание.

Николас повернул Белинду к себе, и в ту же секунду она подняла лицо в предвкушении поцелуя, но Николас не стал ее целовать. Вместо этого он продолжил ее раздевать. Николас хотел подогреть ее желание, привести Белинду на самый край обрыва, прежде чем дать то, к чему она так рвется. Он медленно расстегнул крючки, затем пуговицы, развязал ленты, слой за слоем снял с нее шелка, атлас и муслин. Лиф, чехол на корсет, нижняя юбка, сам корсет, еще три нижние юбки и пара туфель по очереди присоединились к груде одежды в углу. К тому времени как Николас раздел ее до сорочки и панталон, он уже не был уверен, что сумеет продержаться достаточно долго, чтобы любить ее как следует.

Его тело рвалось к Белинде, но Николас усилием воли сдержался, взявшись за подол ее сорочки. Потянув вверх, с помощью Белинды он снял ее совсем. Однако панталоны он решил оставить. Ему требовался какой-то барьер, пусть и такой тонкий, чтобы удерживать желание на поводке как можно дольше.

Николас широко развел руки.

– Твоя очередь.

– Ты хочешь, чтобы я тебя раздела?

– Я тебе говорил – я не буду заниматься с тобой любовью в брюках, болтающихся у колен, помнишь? Во всяком случае, не в наш первый раз.

Белинда протянула руки, немного поколебалась, затем расстегнула на нем жилет и стянула его с плеч. Он упал на пол, а Белинда занялась запонками на воротнике, но весьма неумело. Она нервно засмеялась.

– Я не очень хорошо умею с ними справляться. Никогда такого не делала.

Николас озадаченно нахмурился.

– Ты никогда не раздевала мужа?

– Нет.

Белинда замолчала. Николас остановил ее, взяв за запястья.

– Ты уверена, что хочешь этого? Ты не обязана.

– Хочу. – Она замолчала и взглянула на него. – Я хочу тебя, Николас.

Эти слова, произнесенные так просто, сделали с ним что-то странное: у него закружилась голова – от облегчения, от удовольствия, от чего-то еще. Он не мог понять своих чувств.

– Слава богу, – пробормотал он, скрывая свои чувства за поддразниванием. Белинда отвернулась, чтобы положить запонки в хрустальную вазочку на столике. – Потому что если бы ты отказала сейчас, мне бы пришлось броситься со скалы.

Она засмеялась, стягивая с его плеч подтяжки и расстегивая запонки на манжетах.

– Ты не впадаешь в крайности?

– Правильно, давай смейся, – произнес Николас, кивая, когда Белинда снова повернулась к вазочке. – Смейся над тем, что я схожу от тебя с ума едва ли не с первой секунды, как вошел в твою парадную дверь, а ты оставалась холодной. Это было невыносимо.

Он стянул через голову рубашку, затем еще одну, нижнюю, и взглянул на Белинду, но она все еще стояла спиной к нему, такая скованная и неподвижная, что Николас испугался.

– Что с тобой?

Запонки, звякнув, выпали из ее руки в хрустальную вазочку.

– Это правда? – спросила Белинда, не оборачиваясь. – Или ты меня опять дразнишь?

– Не дразню. Ну дразню, но совсем немного, потому что я чертовски нервничаю, а когда я нервничаю, то дразню тебя больше. – Он положил руки на ее голые плечи и повернул Белинду к себе лицом. – Но все-таки это правда. Я захотел тебя с первого взгляда. Удивительно, что ты могла подумать по-другому.

– Есть вещи, которых ты обо мне не знаешь. – Белинда глубоко вздохнула, затем уставилась на свои пальцы, нервно сплетая их. – Выходя замуж, я слишком сильно любила своего мужа, а он ко мне был безразличен. В результате ему казалось, что он задыхается, я чувствовала себя нежеланной, и наши интимные отношения были… неутешительными.

– Нежеланная? Ты? Какая чушь. – Николас недоверчиво хмыкнул. – Он что, был недееспособным?

– Со мной – да. Иногда. С другими женщинами – не знаю.

Все еще удерживая запястья, Николас наклонился и поцеловал ее.

– Я тебя не разочарую, Белинда.

Она едва заметно улыбнулась.

– Не говори заранее.

Белинда попыталась высвободить руки, но Николас не дал ей этого сделать.

– Ты не сможешь разочаровать меня, потому что ты очаровательнее и прелестнее, чем я мог вообразить, и поверь – воображение у меня отличное.

Он отпустил ее запястья.

– Все в тебе желанно. Например, твои волосы, – сказал Николас, погладив чернильную прядь. – Они черные, почти синие, а на ощупь – словно шелк. Твои глаза – всех мыслимых оттенков синего днем и серого в сумерки – поражают меня всякий раз, как я в них заглядываю. Твоя кожа, твой аромат опьяняют меня. А твоя фигура… – Он замолчал, снова взял ее запястья и широко развел руки. От вида ее светлой гладкой кожи, округлых, пышных грудей с розовыми сосками у него пересохло в горле. Николас скользнул взглядом ниже, к безупречной формы бедрам, и мысленно выругался, что не снял с нее панталоны. В солнечном свете, пробивавшемся между занавесками, он вроде бы видел темный треугольник волос, и желание, сдерживаемое им столько недель, грозило вырваться из-под контроля и заполыхать во всю силу. Николас с трудом перевел взгляд на ее лицо, но потребовалось несколько секунд, чтобы он снова смог заговорить, потому что и лицо у нее было таким же невыразимо прекрасным, как тело.

Николас прокашлялся.

– Что до твоей фигуры, – произнес он, – надеюсь, никому не помешает, если я на некоторое время придержу свое заключение.

– Придержишь заключение? – эхом повторила Белинда, и он не мог сказать, недоверие послышалось в ее голосе или страх. Возможно, и то и другое.

– Да, – кивнул Николас. – Видишь ли, я думаю, что придется сначала провести небольшое исследование по этому вопросу, а уж потом выражать свое мнение. Полагаю, начать следует отсюда.

Продолжая удерживать ее руки разведенными в стороны, он наклонил голову и поцеловал ее грудь.

– Прелестно, – произнес Николас одобрительно и потеребил сосок языком, с радостью услышав, как Белинда резко втянула в себя воздух. Он отпустил ее руки и накрыл ладонями обе груди. – Розовое и белое, и такие великолепные соски.

Николас поглаживал ее груди и приподнимал их ладонями. Он играл с ее сосками, наслаждаясь тем, как быстро они твердеют, откликаясь. Николас втянул один в рот и пососал, сначала нежно, затем сильнее, и услышал, как Белинда застонала, а ее руки вцепились ему в волосы, притягивая голову ближе.

Николас чувствовал, что Белинда возбуждается все сильнее. Он этого и хотел. Понятно, что Федерстон был никудышным любовником, этот неудачник понятия не имел, сколько страсти кроется в Белинде, Николас это знал и твердо намеревался разжечь этот огонь настолько ярко, насколько это вообще возможно.

Маркиз нежно прикусил сосок зубами, и Белинда вскрикнула. Колени ее подогнулись. Николас подхватил Белинду одной рукой, продолжая лизать сосок, и помог шагнуть назад. Через миг она уперлась в изножие кровати.

– Так о чем это я? – пробормотал Николас, делая вид, что задумался. – А, точно. Я же провожу исследование! – Его руки скользнули ей на талию. – Само совершенство, – сказал он. – Думаю, тебе раз и навсегда следует отказаться от корсета. Он тебе абсолютно не требуется, а если мы вдруг решим, что хотим cinq à sept, справиться будет гораздо проще. Особенно если завтра днем мы окажемся в поле какого-нибудь фермера.

– В поле? Заниматься любовью снаружи, под открытым небом? – Белинда смотрела на него так, будто Николас сошел с ума.

– Полагаю, подобные штучки также были не во вкусе Федерстона?

Она покачала головой и облизнула губы.

– Никогда. Даже ночами.

– Значит, он был болваном. Я хочу тебя везде, где мы только ни окажемся наедине. – Николас взял ее за бедра, повернул и скользнул руками вперед, к завязкам панталон. – Держись за кровать, – велел он.

Белинда послушалась, сжав пальцами медные прутья, но пока Николас развязывал бант, удерживавший панталоны на месте, не могла понять, что он собирается сделать. Взять ее прямо тут?

В комнате было тепло и даже душно, но когда Николас стянул с ее бедер панталоны и они сползли на лодыжки, Белинда вздрогнула, чувствуя себя ужасно уязвимой – она голая, на дворе день, и он видит ее в таком положении, находясь вне поля ее зрения. Что Трабридж там делает?

Николас опустился на колени.

– Подними ноги, – попросил он.

Николас потянул болтающиеся у щиколоток панталоны. Они присоединились к остальной одежде в углу, вместе с чулками и подвязками, и его руки, обжигая, заскользили вверх по ногам. «О боже, – сообразила Белинда, – он смотрит прямо на мою голую попу!» Николас поцеловал ее там, губы тепло прижались к ягодице, и ее снова охватил приступ девичьей застенчивости. Она что-то протестующе промычала, попыталась повернуться, но он не позволил.

– Шш-ш, – увещевал ее Николас, целуя в спину. – Позволь мне. Я хочу смотреть на тебя и трогать тебя. Каждое… твое… местечко.

Ладони легли ей на ягодицы, погладили их.

– У тебя просто божественная попка, – сказал Николас. – Господи, я просто обезумел.

Трабридж резко встал и прижался к ней, чуть присогнув колени так, что вжался в нее бедрами. Белинда застонала, ощутив твердую выпуклость, прижавшуюся к обнаженным ягодицам. В сочетании с грубой шерстяной тканью брюк это было невероятно чувственно.

– Ну вот, – сказал Николас, прерывисто дыша, и двинул бедрами, заставив твердую выпуклость скользить по ее коже. – Надеюсь, теперь мы с тобой ответили на вопрос о твоей желанности? Если нет, я продолжу.

Белинда замотала головой. Этого она не хотела. Она желала того, ради чего сюда приехала: ощутить его тело на своем, его губы на своих, его естество внутри. Белинда жаждала этого.

– Нет, – выдохнула она. – Я тебе верю.

– Хорошо. – Николас поцеловал ее в плечо, и Белинда уже была уверена, что сейчас он снимет брюки и войдет в нее, но этого не последовало. Продолжая прижиматься к ней восставшим естеством, Николас протянул руки, просунул их между прутьями и прикоснулся к ней. Когда кончик его пальца скользнул между складочками ее потайного местечка, Белинда застонала. Наслаждение пронзило насквозь, но этого было мало. Она хотела большего.

Белинда попыталась пошевелить бедрами, но Николас, значительно превосходивший ее весом, буквально пригвоздил ее к спинке кровати, и она могла только стоять там, пока он ласкал ее через прутья – нежно, почти деликатно, все сильнее прижимаясь к ее спине. Ничего подобного Белинда никогда не ощущала. Прикосновения пальца были едва ощутимы, они дразнили, обещали что-то необыкновенное, если только ей удастся прижаться сильнее. А сзади дразнило мужское естество, которое словно обещало то, что пока было недоступно. Словно пойманная в ловушку, Белинда отчаянно жаждала более смелой ласки, но до тех пор это все, что у нее есть.

Настоящая агония – желать, но понимать, что пока это недоступно. Просто невыносимо. Белинда попыталась сказать это, но не могла перевести дыхание, и поэтому из ее горла вырвался лишь всхлип. Николас поцеловал ее в ухо, лизнул мочку, и она снова задрожала, но руку он ближе не придвинул. И не отпускал ее.

– Чего ты сейчас хочешь? – прошептал Николас. – Скажи мне.

Сказать? Как Белинда может это сказать? Она вообще не может говорить, дышит, и то с трудом.

Николас ждал, поглаживая ее все так же едва касаясь. И брюки до сих пор не расстегнул. А когда убрал пальцы, Белинда отчаянно застонала.

– Николас, – шепнула она, охваченная девичьей застенчивостью. – Я не могу. Не могу!

Трабридж повернул ее лицом к себе, опустился на колени и поймал руки, которыми Белинда пыталась лихорадочно прикрыться. Переплел пальцы, широко развел их в стороны и поцеловал в живот. Все внутри у Белинды задрожало. А затем, к ее величайшему потрясению, поцеловал в треугольник волос внизу живота. Она пискнула, не сумев удержаться. Запаниковала, охваченная смущением, потому что ее накрыла очередная волна стыдливости.

– О нет, – простонала Белинда, дергая бедрами так, чтобы оттолкнуть его. – Не надо.

– Ты же была замужем, – пробормотал Николас, продолжая ласкать ее губами. – Не могу поверить, что твой муж этого не делал.

– Конечно, он этого не делал. Никто такого не делает!

Это вызвало у него смех. Теплое дыхание согревало завитки волос.

– О, еще как делают. Делают очень часто, и совсем не напрасно. – Он прекратил ее целовать и посмотрел вверх. – Только нужно, чтобы ты мне доверилась. Доверишься?

Белинда прикусила губу, но через мгновение ответила:

– Да.

– Тогда позволь поцеловать тебя там. – Николас отпустил ее руки и легко прикоснулся пальцами, запутавшись в завитках волос. – Раздвинь ноги и позволь мне сделать это.

– Хорошо, – несчастным голосом едва слышно ответила Белинда, но когда позволила ему раздвинуть свои ноги, застенчивость накрыла ее с такой силой, что показалось, будто все внутри пылает.

Ей просто необходимо отвернуться. Белинда перенесла вес на медную спинку кровати, сев на нее, крепко стиснула прутья и запрокинула голову, чтобы смотреть в потолок. Его губы снова прикоснулись к ней, и она с трудом сдержала порыв вырваться и убежать.

– Посмотри на меня, Белинда.

Она замотала головой, глядя в потолок.

Николас снова ее поцеловал.

– Посмотри на меня.

Белинда силой заставила себя опустить голову и наткнулась на его взгляд.

– Я хочу сделать это для тебя, – сказал Николас, не отрывая от нее взгляда, и просунул руку между ее ног. – Я хочу, чтобы с тобой это случилось. Тут нечего стыдиться.

– Я не стыжусь. Я просто… стесняюсь. Я была такой в девичестве и до сих пор такой бываю… иногда.

– Этого я не знал. Но тебе нечего стесняться, только не со мной. Ты прекрасна. – Николас опустил голову и посмотрел на ее сокровенное местечко. – Везде, – добавил он. – Я знал, что так и будет.

Белинда смотрела вниз, на Николаса, на его волосы, блестящие в полумраке комнаты, на густые коричневые ресницы, позолоченные на концах, на его лицо, исполненное желания, и когда он поцеловал ее снова, вся стыдливость словно испарилась и больше не имела значения, все равно что обломки корабля, унесенные морским прибоем.

А затем, о боже, его язык прикоснулся к заветной щелке. Белинда застонала от изумления и удовольствия, когда его язык начал ласкать ее нежно, совершенно невероятным образом. Она никогда ничего подобного не испытывала.

Белинда не могла думать, она растворилась в ощущениях, каких просто не могло существовать. Она же знала, по крайней мере думала так, об интимных отношениях все. Но это? Ничего столь восхитительного Белинда даже вообразить себе не могла.

Благодаря Николасу все желания, которые приходилось подавлять долгие годы, желания, что сначала ослабли, а после и вовсе умерли из-за равнодушия и пренебрежения другого мужчины, вновь вернулись, и Белинда раскрывалась перед ним, как лепестки цветка под солнечными лучами. Для ее выжженной души он был воздухом, пищей и светом.

Тело требовало движения, и на этот раз Николас позволил ей двигаться, лишь придерживая за бедра и даря языком чувственные ласки. Это вовсе не походило на тот день в Челси. Там Белинда испытала быстрый, мощный оргазм, примитивный, инстинктивный отклик на потребность тела. Это же было чем-то совершенно другим, томным и прекрасным, но ощущения усиливались и растекались по венам, становились все сильнее, и тело ее уже двигалось короткими, неистовыми рывками, и она всхлипывала от изысканного наслаждения. А потом кончила, и эта могучая волна захлестнула ее всю. Но, к величайшему изумлению Белинды, эти ощущения возникали снова и снова. С каждой волной она подавалась бедрами вперед, к его рту, упивалась каждой из них, а затем просто обмякла, переполненная ощущениями, и упала бы, если бы Николас ее не держал.

Белинда моргнула, с изумлением глядя на него, а когда он поднял глаза, то улыбался, точнее, уголки его губ лишь слегка приподнялись.

– Теперь ты знаешь, зачем люди этим занимаются.

Белинда покачала головой. Она никогда не испытывала ничего подобного. Во время замужества ее уделом было быстрое, неистовое совокупление в темноте, за которым обычно следовало ощущение досады и разочарования, а затем месяцы равнодушия. Но даже в тех редких случаях, когда занятия любовью бывали нежными, ничего похожего Белинда не испытывала. До сих пор.

– Я даже не догадывалась, – прошептала она и нервно засмеялась. – Я… я ошеломлена.

Николас подумал, что ничего более чудесного ему никто никогда не говорил.

– Я рад. Очень… – он прервался, чтобы запечатлеть поцелуй на ее животе. – Очень рад.

А когда Николас поднял голову, чтобы посмотреть на нее, удовольствие от комплимента сменилось чем-то другим, более глубоким. В лучах послеобеденного солнца, пробивавшихся между шторами, Белинда выглядела растрепанной, соблазнительной и совершенно удовлетворенной. Улыбка ее была просто ослепительной. Длинные волосы волнами окутывали тело, соски выглядывали из черных локонов. Губы распухли от поцелуев, кожа все еще нежно розовела после захлестнувших ее оргазмов. Николас мог только смотреть, понимая, что до конца своей жизни он не увидит ничего более прекрасного, чем Белинда в эту минуту.

– Я люблю тебя.

Маркиз не собирался этого говорить. Черт, да он даже не думал этого, во всяком случае, не осознавал. Это просто вырвалось само собой. Всего второй раз в жизни Николас говорил эти слова женщине, но сейчас, едва они сорвались с губ, он понял, что это правда. И хотя улыбка Белинды мгновенно исчезла, и Николас испугался, что совершил серьезную ошибку, он никогда не пожалеет о том, что сказал. И все-таки Николас чувствовал, что необходимо вернуться на землю, и сделал это единственным известным ему образом.

– Что, опять я тебя ошеломил? – усмехнулся он. – Интересно, сколько раз я смогу это сделать за сегодняшний день. Думаю, мы это выясним.

Николас поднялся и только сейчас довольно болезненно ощутил свое собственное, на время позабытое желание. Его плоть была тверда, как камень, он безумно хотел ее и понимал, что скоро не сможет сдерживаться.

Николас торопливо разделся, как можно быстрее сбросив с ног ботинки и сорвав с себя брюки. Взяв Белинду за руку, он подвел ее к краю кровати, рухнул на матрас и потянул ее за собой.

Но и сейчас Николас не вошел в нее, а перекатился на бок, опять просунул руку ей между ног и начал размазывать влагу по бархатным складочкам и шелковистым завиткам, по клитору и внутри, снова и снова. Он ощущал пальцами, что Белинда опять начала возбуждаться, и сила ее вожделения заставила его, наконец, понять, как сильно она изголодалась по любви. Хорошо, что Федерстон уже умер, а то бы Трабридж застрелил его.

Николас гладил Белинду, палец скользил вверх и вниз, лаская ее, и уже каждый ее вздох прерывался всхлипом.

– Хочешь меня? – спросил он, но она не смогла ответить, только неистово закивала. К счастью, ему этого хватило.

Николас убрал руку, лег на Белинду, ее ноги раздвинулись. Он все еще хотел сделать это медленно, но едва его плоть прикоснулась к ее теплым шелковистым складочкам, он понял, что не в силах больше сдерживаться, и резко вошел в нее.

Белинда кончила почти мгновенно, громко закричала, плотно сжимая его естество, и Николас понял, что больше не вынесет этой сладкой муки. С силой, которую уже не мог сдерживать, он глубоко вонзался в нее снова и снова, потерявшись в ее мягкой плоти, запахе и страстных криках, и когда достиг пика сам, наслаждение походило на взрыв, мощное и острое до боли, и он словно разлетелся на кусочки.

Николас рухнул на Белинду, крепко ее обнимая, его прерывистое дыхание смешивалось с ее, нарушая тишину, царившую в комнате. Он целовал ее губы, волосы, шею – все, до чего только мог дотянуться, не выпуская ее из объятий.

– С тобой все хорошо?

Белинда не ответила. Николас слегка отодвинулся, перенеся вес на локти, но не выходя из нее.

– Белинда, с тобой все хорошо?

– О боже, – прошептала она и посмотрела на него широко распахнутыми глазами, полными изумления. – О боже мой. Я никогда не думала, что заниматься любовью – это вот так.

Николас засмеялся и почувствовал удовлетворение слаще, чем оргазм. Оно заполнила его грудь, стиснуло сердце, хлынуло по жилам, и он понял, что снова верит в любовь. В первый раз за много лет Николас снова поверил в любовь. Какое потрясающее чудо.