Она крепко спала. Лампа на туалетном столике давно погасла, и комната погрузилась в абсолютную темноту, но все же он знал, что девушка спит — чувствовал по ее глубокому и ровному дыханию.

И она была сейчас такой восхитительной — теплой, мягкой, прекрасной…

Ему ужасно хотелось разбудить ее поцелуем и повторить все то, что он уже проделал с ней час назад. Но увы, они не могли допустить такого риска. Кристиан понятия не имел, который час, но было очевидно, что рассвет уже приближался. И он должен был сделать так, чтобы она оказалась в своей спальне до того, как кто-либо в доме проснется.

Герцог осторожно выскользнул из-под одеяла и оделся в темноте. Затем нашел ночную рубашку Аннабел и ее халат, после чего подошел к кровати и склонился над ней, чтобы разбудить девушку.

— Аннабел… — прошептал он ей в ухо. И не смог удержаться, чтобы не поцеловать ее.

Она пошевелилась, издав сонный и невероятно сладостный вздох. Кристиан, глубоко вздохнув, коснулся ее плеча под одеялом. Ее шелковистая кожа была необычайно приятной на ощупь, но он мужественно устоял перед соблазном и энергично потряс ее за плечо, чтобы разбудить.

— Аннабел, проснись.

— Кристиан?..

Услышав ее голос, он сразу же отступил на шаг — прикасаться к ней было слишком большим искушением.

— Аннабел, тебе нужно вернуться в свою комнату, прежде чем тебя обнаружат здесь.

— Да, конечно. — Она села, откинув одеяло, затем, свесив с кровати ноги, поднялась. И теперь, когда его глаза уже привыкли к темноте — или это память заменила зрение — он смог оценить ее чудесную фигуру.

Вздохнув, герцог пробормотал:

— Вот, возьми. — И протянул ей ночную рубашку.

Она тотчас же надела рубашку, и он решил устроить себе изысканную пытку — решил помочь ей надеть халат.

— Повернись, — сказал Кристиан, придерживая плечи халата.

Аннабел просунула руки в рукава, но прежде чем она полностью скрылась под одеждой, Кристиан не отказал себе в маленькой шалости — потрогал ее роскошную полную грудь. Девушка тихо застонала, а затем крепко прижалась к нему, так что герцог получил возможность немного поласкать ее — хотя он прекрасно знал, что играет с огнем.

Наконец, поцеловав девушку в щеку, он развернул ее лицом к себе и проговорил:

— Что ж, идем. — Герцог повел Аннабел к двери. Нашарив в полутьме масляную лампу, которую она оставила на столике, он прошептал: — Мы не можем зажечь ее, к сожалению. Понятия не имею, сколько сейчас времени, но если слуги уже встали, то они могут заметить свет на лестнице или в коридоре. Ты сможешь найти дорогу в темноте?

— Разумеется. Кажется, ты многое знаешь о таких вещах, — добавила Аннабел язвительным шепотом. — Знаешь, как проскользнуть или выскользнуть из комнаты незамеченным.

— Да, конечно, — тут же ответил Кристиан, стараясь надеть маску легкомыслия, чтобы скрыть всю горечь этой правды. Он не хотел даже думать о том, сколько женщин кралось по коридорам мужской части дома на всех тех приемах, которые он посетил за последний десяток лет. Усмехнувшись, он продолжал: — Роскошные женщины постоянно являются в мою спальню, разве ты не знала? Это происходит по меньшей мере раз в неделю. Наверно, мне придется держать свою дверь на замке.

Аннабел тихонько рассмеялась, но смех ее прозвучал не очень весело. Поцеловав девушку в последний раз, герцог открыл перед ней дверь.

Она выскользнула в коридор, и он закрыл дверь. Затем снова разделся и забрался в постель. На этот раз он заснул почти сразу же. Причем засыпал с улыбкой на устах.

— Кристиан, проснись!

Голос сестры проник в его сознание, вырывая из блаженного сна. Ему ужасно не хотелось просыпаться, но Сильвия принялась трясти его за плечо, так что проснуться все-таки пришлось. Однако он продолжал притворяться спящим, как всегда поступал в подобных ситуациях.

— Кристиан, ты должен проснуться! Сейчас же!

Герцог вздохнул и пробурчал:

— Уходи, Сильвия. Ради Бога.

— Не могу. Мне нужно немедленно с тобой поговорить.

Герцог перекатился на живот.

— Вот поэтому мне и следует держать свою дверь под охраной, — пробормотал он в подушку. — Твоя привычка врываться ко мне в ранние утренние часы невероятно раздражает.

— Сейчас вовсе не ранний час. Уже половина десятого. Кроме того… Это очень важно. — Сильвия снова потрясла брата за плечо. — Черт возьми, да проснись же!

На сей раз в голосе сестры прозвучала паника, и Кристиан наконец-то понял: произошло нечто весьма серьезное…

— Что случилось? — спросил он. И, едва задав этот вопрос, прочитал в глазах сестры, что она знала…

Должно быть, страх, охвативший герцога, отразился на его лице. Потому что сестра, усевшись на край кровати, в отчаянии пробормотала:

— О Боже, так это правда… — Она смотрела на него так, как будто впервые увидела. — Сначала я подумала, что это только сплетни. Подумала, что ты бы не смог… никогда бы не… даже после того безумия, которое ты устроил на церемонии венчания.

Кристиан не имел сил притворяться, но все же сделал попытку.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— О, Кристиан, не надо лгать! — воскликнула сестра.

И герцог тотчас же вспомнил, что лгать Сильвии совершенно бесполезно. Тяжко вздохнув, он спросил:

— Откуда ты узнала? Аннабел рассказала?

— Конечно, нет! Аннабел все еще в своей спальне, и я ее не видела.

— Но тогда как же…

Она прервала его, резким жестом указав на прикроватный столик и лампу китайского фарфора, что стояла там. Лампа была очень похожа на его собственную, но все-таки другая. Выходит, в утренней полутьме он дал Аннабел не ту лампу… Какая глупая ошибка… Какая беспечность…

— Ты взял не ту лампу в темноте, когда уходил из ее комнаты, верно? О чем ты вообще думал, когда брал лампу? Разве ты не понимал, что… Ах, теперь уже все равно, — со вздохом добавила Сильвия.

Сестра неправильно все истолковала, но он не стал поправлять ее. Для Аннабел будет лучше, если версия останется именно такой, и тогда большая часть вины падет на него.

Герцог пристально смотрел на лампу — и вдруг подумал, что теперь запомнит каждый ее изгиб, каждую деталь, запомнит этот стеклянный абажур и тщательно выписанные на нем пасторальные сценки на всю жизнь. Снова взглянув на сестру, он пробормотал:

— Так ты знаешь…

— И не только я, Кристиан. Слуги все знали еще до того, как я встала.

— Что?! Но откуда?!

— Гивенс рассказала мне о сплетнях среди слуг. Рассказала, когда пришла помочь мне с утренним туалетом.

— Но как слуги узнали?.. Они ведь знают, что никогда не должны являться без звонка.

— Да, но это — наше желание, Кристиан. А у наших гостей — другие предпочтения. Аннабел просила, чтобы ее разбудили в половине девятого и принесли ей кофе, так что миссис Уэллс послала Ханну с кофе, как обычно. И Ханна увидела лампу — твою лампу — на столике Аннабел, когда ставила туда поднос. А поскольку она милая, но не слишком умная девочка, — продолжала сестра, — то и сказала о лампе миссис Уэллс. Та сразу все поняла и тут же обсудила это со старшей горничной, должно быть, с большим удовольствием. Их разговор услышал дворецкий, так что…

— Так что все слуги знают, — со вздохом перебил герцог. Потом спросил: — А ее семья? Они знают?

— Я так не думаю, но…

— А можно ли им доверять? — снова перебил Кристиан. — Я имею в виду слуг…

— Я спустилась к ним и произнесла небольшую речь о вреде, который могут причинить сплетни. Но их молчания я гарантировать не могу. Однако ведь дело вовсе не в этом, не правда ли? Ты, Кристиан, переспал в моем доме с незамужней женщиной, которая находится под твоим покровительством. Ты понимаешь, что это означает?

Герцог опять вздохнул. И, уставившись в потолок, пробормотал:

— Ты совершенно права, разумеется.

— Да, права. Но ты знаешь, что теперь должен сделать?

— Знаю.

Столь короткий ответ показался Сильвии недостаточным. Она подождала немного, затем нахмурилась и взглянула на брата вопросительно:

— Кристиан, и что же?..

Герцог в очередной раз вздохнул.

— Ну… я поговорю с Аннабел. И разумеется, с ее отчимом и дядей. А тебе придется помогать Аннабел и ее матери с организацией, назначить дату, разослать приглашения… и все остальное. Мы представим все это газетам в самом благоприятном свете. То есть я все это время безумно любил ее. И влюбился настолько, что не смог бы вынести, если бы она вышла за другого. Она отказала мне довольно грубо, но после положенного срока наконец согласилась выйти за меня. Ну… и так далее. Думаю, ты сама знаешь, как лучше об этом рассказать.

— Это будет звучать как романтическая история любви, — с усмешкой заметила Сильвия.

— Пусть звучит. А я поеду в Скарборо, встречусь с викарием и подготовлю все. Мы устроим свадьбу там. Когда вы с Аннабел назначите дату, дайте мне знать. Может быть, через две недели?

— Полагаю, выйдет дольше, чем две недели. Ведь ты должен провести в Скарборо не меньше пятнадцати дней, иначе тебе придется просить особую лицензию на проведение церемонии.

— А от этого сплетни только разрастутся, — пробурчал герцог. — Следовательно, я немедленно отправлюсь в Скарборо. И мы напечатаем объявления — как и подобает. Я займусь этим сегодня же. А если ждать слишком долго…

— Все, достаточно, — перебила сестра. — А впрочем… Есть кое-что еще. Кристиан, не могло ли случиться так, что… — Она в смущении помолчала, затем проговорила: — Ведь может быть ребенок, знаешь ли.

Ребенок?.. Проклятие, он даже не подумал об этом. Ему тотчас же вспомнилась покойная жена, и его страх превратился в боль.

— Ты не виноват в том, что случилось с Эви, — поспешно сказала Сильвия — будто прочитала мысли брата. — И Аннабел — не Эви. Ничего похожего.

Герцог молча кивнул, а его сестра продолжала:

— Ты сможешь простить себя за Эви, милый. И за тот брак, который с самого начала был обречен на неудачу.

— Но я не… — Кристиан умолк, когда перед его мысленным взором появилось лицо Эви. — Не думаю, что у меня получится…

— Придется сделать так, чтобы получилось. Ради Аннабел, ради твоего брака с ней, ради ваших детей и ради себя самого ты должен забыть прошлое. — Сильвия сжала его плечо и тут же, поднявшись, вышла из комнаты.

Герцог тотчас выбрался из постели и дернул за шнурок звонка, вызывая Макинтайра. Тот помог хозяину побриться и одеться, так что теперь ему лишь оставалось встретиться лицом к лицу с последствиями своего легкомыслия… и со своим прошлым.

Аннабел сидела на краешке кровати, изучая лампу на прикроватном столике — лампу с молочно-белой подставкой и стеклянным абажуром, лампу, которая ничем, за исключением формы, не отличалась от точно такой же, которую она ночью оставила в комнате Кристиана.

А слуги знали… Она поняла это, когда увидела в зеркале отражение лица кухонной девчонки, оставившей поднос с кофе. Та посмотрела на лампу, затем бросила взгляд на сидящую в постели Аннабел — и снова перевела взгляд на лампу.

Аннабел поначалу не придала замешательству горничной ни малейшего значения, и только потом, когда Ханна ушла, поняла, что вчера вечером брала с собой в комнату Кристиана другой светильник. Именно в этот миг она и осознала все значение своей чудовищной ошибки, но, увы, было слишком поздно.

Час спустя, когда к ней пришла Лиза, чтобы помочь с туалетом, она узнала от своей ирландской горничной, что говорили о ней и о его светлости.

Все слуги думали, что это Кристиан пришел к ней ночью, а затем якобы унес с собой по ошибке не ту лампу. Но детали не имели значения, главное — слуги знали, что она разделила постель с хозяином дома. И кроме того…

Ох, она же не подумала еще об одном последствии. Ведь мог появиться ребенок! Когда она была с Билли Джоном, то еще не понимала — или не задумывалась об этом, — что после любовных утех могут появляться дети. К счастью, от Билли Джона она не забеременела, но вчера все могло выйти иначе. И на этот раз она не могла бы пожаловаться на собственную неосведомленность…

Глядя на лампу, Аннабел вдруг ощутила, что от страха у нее начала кружиться голова. Но стыда она не испытывала. Хотя, наверное, следовало бы. Второй раз в жизни она связалась с тем, кто не мог на ней жениться, и должна была бы сгорать от стыда и раскаяния за свое распутное поведение — как и в тот, первый раз. Ей следовало бы сожалеть о том, что она пришла в комнату Кристиана, а также о тех жарких и страстных мгновениях, которые они провели вместе. Но она ни о чем не сожалела. Не сожалела о том, что вела себя как шлюха. Но о ее поведении стало известно. И если до ее семьи дойдут какие-то слухи или она забеременеет… О, это навлечет позор на всех на них! Только об этом она и сожалела.

Но об остальном?.. Нет, нет, нет! Да и как могла она сожалеть о самом прекрасном, что когда-либо происходило с ней?

Аннабел смотрела на лампу, но видела вовсе не лампу, а полутемную комнату Кристиана. И вспоминала, как гулко билось ее сердце, когда она кралась через весь дом вдоль длинного коридора, надеясь, что правильно запомнила дверь, которую видела во время короткой прогулки с Сильвией. Она вспомнила, как дрожали ее руки, когда она пыталась открыть дверь. А потом, когда она вошла… О Боже!..

Аннабел со стоном закрыла глаза, чувствуя, как по всему телу разливается тепло. И даже теперь у нее перехватило дыхание, стоило лишь вспомнить о поцелуях Кристиана и обо всех тех волшебных ощущениях, о существовании которых она прежде не подозревала. Ох, да ведь она даже мечтать не могла. И уж конечно, все это совершенно не походило на ее первый раз.

Тот эпизод у Гуз-Крика — тогда ей было всего семнадцать — стал самым болезненным воспоминанием. Но этой ночью Кристиан стер все это из ее памяти, с корнем вырвал Билли Джона Хардинга из ее души, хотя ни богатство, ни месть, ни помолвка с графом не смогли сделать этого. Кристиан заставил ее почувствовать себя красивой и желанной, а вовсе не использованной и отброшенной. Кристиан дал ей нечто прекрасное, то, что заменило все старое и грязное. Так разве она могла сожалеть об этом?

Хотя, конечно, будет стыдно встречаться сегодня со слугами, и поэтому… Возможно, им всей семьей следовало бы просто переехать в Лондон. Можно было бы принести извинения леди Сильвии и остановиться в каком-нибудь лондонском отеле. Или же отправиться на континент, что придется сделать в любом случае, если у нее появится ребенок.

А с Кристианом у нее все равно не могло быть будущего. И ей не стоило здесь задерживаться. Потому что если она останется… О, она точно знала: произошедшее прошлой ночью тогда наверняка повторится. И даже если сейчас она не беременна… Ох, не следовало искушать судьбу. К тому же в Европе ей будет куда лучше. Возможно — во Франции. Судя потому, что писала Дженни, французы даже приветствуют внебрачные связи, и поэтому…

Стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

— Аннабел… — донесся до нее голос матери. — С тобой все в порядке?

— Да, мама, у меня все хорошо, и я… Я просто… У меня болит голова, вот и все.

— Голова? — Дверь отворилась, и в спальню вошла Генриетта.

Аннабел тотчас вскочила с кровати, стараясь выглядеть так, будто все в ее жизни в полнейшем порядке. Но очевидно, ничего не получилось, потому что мать с беспокойством сказала:

— Ты выглядишь так, словно у тебя более серьезные неприятности, чем головная боль.

Аннабел невольно отвела глаза.

— Нет-нет, мама, со мной все будет в порядке, — солгала она. — Мне просто нужно немного… свежего воздуха. — Она прошла мимо матери и вышла в коридор. — Думаю, мне не повредит прогулка в саду.

Генриетта последовала за ней, и Аннабел почувствовала, как взгляд матери буквально прожигал ей спину.

— Думаю, тебе стоит позавтракать. Тогда ты почувствуешь себя лучше.

— Нет! — Аннабел ускорила шаг, радуясь, что мать не задает неудобных вопросов.

Ей хотелось остаться одной, хорошенько обо всем подумать и составить план дальнейших действий. И лучшим местом для таких раздумий являлся, конечно же, сад леди Сильвии — тут было тихо и красиво, а прекрасный воздух помог бы освежить голову.

Но в самом конце коридора Аннабел остановилась и замерла как вкопанная при виде высокой темной фигуры, стоявшей у лестницы.

Она невольно улыбнулась — ничего не могла с собой поделать. Увидев Кристиана, Аннабел почувствовала себя такой счастливой, что не смогла этого скрыть — как бы ни старалась.

— Доброе утро, — сказала она.

Герцог приподнял одну бровь — как будто удивился такому выражению радости. Но не улыбнулся в ответ.

Встревожившись, Аннабел спросила:

— Что-то не так?

В следующую секунду она поняла, что знает ответ на свой вопрос. Должно быть, герцог тоже услышал сплетни. Дома мужчины обычно не знали, о чем болтают слуги, но, наверное, в Англии все было по-другому.

— Я могу поговорить с вами наедине? — спросил Кристиан.

Сердце Аннабел радостно подпрыгнуло.

— Наедине?.. — Она боялась поверить, что правильно все поняла.

— Да, наедине. Разумеется, если вы не возражаете.

Аннабел обернулась и обнаружила мать всего в нескольких шагах от нее. Но она не смотрела на дочь.

— Не возражаю, ваша светлость.

И они с Кристианом тотчас же последовали за Генриеттой, уже направившейся в сторону гостиной.

«А может, он не собирается жениться? — спрашивала себя Аннабел. — Должно быть, просто услышал разговоры слуг, поэтому решил пресечь сплетни, сообщив о помолвке, которую потом можно расторгнуть. Да, наверное, так и есть…»

Генриетта уже ждала у дверей, когда они подошли к гостиной. И тут Аннабел вдруг поняла, что гостиная — не слишком хорошая идея.

— Знаете что?.. — Она повернулась к Кристиану. — Вы не станете возражать, если мы прогуляемся по саду? Мне просто необходим свежий воздух.

— Да, разумеется.

Аннабел с улыбкой взглянула на Генриетту:

— Тебе нет нужды следовать за нами по пятам, мама. Ведь герцог — настоящий джентльмен. Кроме того, ты можешь наблюдать за нами из окна гостиной.

— Полагаю, что могу, милая, — отозвалась Генриетта с язвительной усмешкой. — И лучше тебе помнить, что так и будет.

— Надеюсь, что сад тебя устраивает, — сказала Аннабел несколькими минутами позже, когда они вышли из дома и направились через лужайку к розовым кустам. — Ты говорил, что хочешь побеседовать наедине, а в присутствии мамы это вряд ли было бы возможно.

— Что?.. — Герцог открыл перед ней садовую калитку. — Думаешь, она стала бы подслушивать?

— Да. Прижавшись ухом к замочной скважине. Я точно это знаю.

Кристиан рассмеялся, и Аннабел почувствовала некоторое облегчение.

Послушай… — сказала Аннабел, остановившись и вынуждая тем самым остановиться и герцога. — Я знаю, что ты собираешься сделать. Я ценю эту твою попытку быть благородным, но все же думаю, что мы и без этого сможем избежать беды. Я не собираюсь объявлять о фальшивой помолвке, чтобы заткнуть рты болтливым слугам. Да-да, — добавила она, — мне известно об этом. Моя горничная все мне рассказала.

— И ты думаешь, что я собирался предложить… именно это? Фальшивую помолвку?

Почему он не улыбнется? Ей не нравилась мрачность его лица. Ночью он смотрел на нее совсем по-другому…

— Но ты же не станешь делать мне предложение всерьез, разве не так?

— Ты уверена?

В голосе герцога проскользнули какие-то странные интонации, и Аннабел снова встревожилась.

— Что-то не так? Кажется, ты… Ты так мрачен…

— Да, разумеется. Ведь все слуги знают. И Сильвия — тоже. Разумеется, она будет молчать. Моя сестра обожает сплетни, но умеет хранить секреты. Но нам следует побеспокоиться о слугах.

— Да, знаю. Поэтому я думаю, что будет лучше, если я уеду.

— Уедешь?! — Он смотрел на нее в замешательстве. — Это невозможно!

— Почему же? Я отправлюсь заграницу или…

— Боже правый! — перебил Кристиан. — Неужели ты такого невысокого мнения обо мне?

— При чем тут мое мнение?! Ведь это я соблазнила тебя, помнишь? Все произошедшее — вовсе не твоя вина.

— Неужели? — Он пристально взглянул на нее. — Аннабел, я не предлагаю фальшивую помолвку. Я предлагаю настоящую.

— Что?.. — Она в изумлении уставилась на герцога. — Значит, ты думаешь, что нам следует пожениться?

— Нам придется пожениться. Это реальность, с которой мы не можем не считаться.

— Из-за каких-то сплетен на кухне?

— Сплетни могут полностью разрушить репутацию девушки в одно мгновение. Почему, по-твоему, я всегда избегал незамужних женщин? До настоящего времени… — добавил герцог с гримасой.

— Но в произошедшем есть и моя вина, — упорствовала Аннабел. — Ведь если бы я получше подумала, то ночью осталась бы у себя. Хотя если честно… — Она почувствовала, что ужасно волнуется. — Прошедшая ночь была самым прекрасным, что когда-либо случалось со мной, — прошептала Аннабел, чувствуя себя влюбленной дурочкой.

Герцог не улыбнулся, но что-то промелькнуло на его лице, что-то похожее на улыбку. Затем он отвернулся, уставившись на розы. И долгое время не произносил ни слова. Потом вдруг закашлялся, покачал головой и, отрывисто рассмеявшись, проговорил:

— Не думаю, что когда-нибудь получал более прекрасный комплимент. Я не заслуживаю его, уверяю тебя.

— Нет, неправда! Но не будем спорить, хорошо? Я знаю, что ты не хочешь жениться на мне, и я… — Аннабел умолкла и задумалась…

А действительно ли ей хотелось выйти за него замуж? Она не могла ответить на этот вопрос, но точно знала, что не хочет, чтобы все происходило таким образом. Кристиан чувствовал себя обязанным на ней жениться, и ей это совсем не нравилось.

— Ну что ж… — Он снова повернулся к ней. — Полагаю, наши желания уже не имеют значения. Просто мы должны сделать то, что следует сделать. Даже я, каким бы негодяем ни был, не могу устраниться. Мы не предприняли никаких мер предосторожности, и в результате ты, возможно, забеременела.

При мысли о возможном ребенке — ребенке Кристиана! — Аннабел снова охватила радость, но она тотчас осадила себя — ей не хотелось становиться для него обузой, обязательством.

— Но ребенка может и не быть. Разве не лучше подождать, чтобы увидеть, стоит ли вообще беспокоиться?

Герцог решительно покачал головой:

— Это невозможно. В подобных обстоятельствах время — наш враг, и я не могу допустить ошибку.

— Но я не собираюсь заставлять тебя жениться на мне из-за ребенка. Ведь я вижу, ты не хочешь этого. Кроме того, мы оба знаем, что ты не любишь меня, а я… — Она умолкла, не в силах договорить, не в силах заставить себя сказать, что не любит его.

— Послушай меня, Аннабел! — Он схватил ее за плечи, не позволяя отвернуться и закончить беседу. — Мы не можем быть уверены в том, что слуги не расскажут об этом вне стен дома.

Ее снова охватил страх — еще более сильный, чем прежде. Уж она-то уже поняла, на что иногда способны слуги.

— Ты хочешь сказать, что они могут рассказать своим знакомым, работающим в других домах?

Герцог утвердительно кивнул:

— Да. И сплетни разнесутся очень далеко. Когда такое случается, то слухи похожи на чуму. А вскоре и журналисты из скандальных изданий подхватят эту историю. И как только это произойдет, вся твоя жизнь будет представлена вниманию публики — включая и Билли Джона Хардинга. И я готов держать пари, что он будет очень рад поведать всем о твоей склонности к случайным связям.

— Случайным связям?! — ужаснулась Аннабел. — Кристиан, но я никогда… Только ты и он, клянусь…

— Я знаю, — перебил герцог. — Но к несчастью, люди станут судить о произошедшем иначе. Ты незамужняя женщина, и слугам это известно. В результате последствия для тебя будут…

— Я буду скомпрометирована, да?

Он снова схватил ее за плечи.

— Нет, не будешь! Если мы обручимся сегодня же, то подрежем языки сплетницам и сведем слухи на нет. Наша помолвка немедленно будет подтверждена объявлениями в газетах. Свадьба последует как можно скорее, самое большее — через три недели. Если нам повезет, шум стихнет задолго до того, как мы поженимся, а после этого никто и слова не скажет.

Аннабел чувствовала себя смущенной и озадаченной, была почти в панике. Неужели она действительно станет частью общества, к которому всегда хотела принадлежать?

— А что же эти три недели?.. — пробормотала она.

— За это время мы с Сильвией сделаем все возможное, чтобы убедиться, что газетчики заняты лишь историей нашей счастливой любви. Статьи будут появляться каждый день — рассказы о юной молодой наследнице и красивом герцоге, похитившем ее сердце. И герцог был так очарован ею, что протестовал против ее брака с другим аристократом. Все будут говорить о нашей сказочной любви, о нашем романе, который мы сделаем настолько убедительным, насколько возможно.

Роман? Ну конечно!

Как же глупо было с ее стороны хотя бы на миг вообразить, что любовь имела с происходящим хоть что-то общее. Сердце Аннабел внезапно сжалось от боли, но она тотчас вспомнила, что сама не хотела влюбляться. Так почему же тогда так больно слышать, как он говорит о любви с таким презрением?

— А скандальная история, — продолжал герцог, — уже далеко не так интересна, когда ее рассказывают после объявления о помолвке. Помолвка заставит стихнуть любые слухи о том, что ты, появившаяся из ниоткуда, едва войдя в общество, завоевала сердце герцога и вышла за него замуж.

Из ниоткуда?

Что ж, так оно и было для большинства людей. Ее много раз называли «белым мусором» в Нью-Йорке. Но слышать такое из уст Кристиана… О, это было невыносимо.

— А когда мы обручимся, газеты едва ли согласятся печатать какие-либо истории о тебе. Конечно, всем известна моя склонность избегать незамужних женщин, однако… Думаю, что большинство все же примет версию о том, что мы любим друг друга, раз уж я протестовал против твоего брака с Рамсфордом.

— Значит, мы — прекрасная трансатлантическая пара? — пробормотала Аннабел.

Он с улыбкой кивнул:

— Кажется, что так.

Она чувствовала, как будущее неотвратимо надвигается на нее. И именно такого будущего она всегда хотела, но почему-то вовсе не радовалась. Более того, она чувствовала себя несчастной.

А Кристиан вдруг снова отвернулся и заявил:

— Мы поженимся в Скарборо, в герцогской часовне, через три недели. Надеюсь, это тебе подходит. А мне сейчас нужно найти твоего отчима и дядю. Да, скажи обо всем своей матери и обсуди с Сильвией устройство свадебных торжеств.

Не сказав больше ни слова, герцог ушел. Аннабел смотрела ему вслед, и даже после того, как он исчез в доме, еще долго стояла в саду, пытаясь пережить все им сказанное.

Она могла сказать наверняка, что движется вверх по социальной лестнице. Ведь она почти обручена с герцогом — факт, который ньюйоркцы будут обсуждать с восхищением и не без зависти. Будут говорить, что она разыграла свои карты очень удачно, хотя и рискованно — бросила графа ради герцога. Как и сказал ей Кристиан, когда делал предложение в первый раз, люди скорее всего снимут шляпы и признают, что она неплохо все устроила. А когда она станет герцогиней… О, тогда ее будут принимать все и повсюду!

Теперь у нее будет абсолютно все! Красивый и титулованный муж, поместья на двух континентах, богатство и положение в обществе. У нее будет все, о чем только могла мечтать бедная девочка из лачуги на задворках Миссисипи. Все, кроме любви…

Аннабел села на садовую скамейку и разразилась рыданиями.